Его компетентность подкреплялась длительным стажем работы в качестве главного мидовского знатока японского языка, которому доверялась переводческая работа при встречах высших руководителей нашей страны с японскими представителями соответствующего уровня. Отличительной чертой характера Чижова была с давних пор педантичная приверженность нормам дипломатического протокола и букве договорных документов, подписанных ранее между нашими странами. Глубокий смысл своей дипломатической работы он видел в заботе о неукоснительном соблюдении всех существующих советско-японских соглашений. Иногда мне казалось, что эти заботы превалировали в его сознании над заботой о реальных национальных интересах нашей страны. Такое пристрастие к дипломатическим бумагам создало Чижову в мидовских верхах репутацию не только большого знатока своего дела, но и человека весьма ответственного, взвешенного в своих суждениях, чрезвычайно осмотрительного, и притом способного воспрепятствовать любым отклонениям нашей политики на японском направлении от ранее установленного курса.
      Внешне Чижов держался везде и всегда чинно, не допуская ни с кем излишней фамильярности. Говорил он обычно медленно, тихо и твердо. На совещаниях в кабинете посла, которые продолжались и при нем проводиться еженедельно по понедельникам, Чижов был сух со всеми присутствующими, немногословен, не допускал отклонений от повестки дня, но в то же время не позволял себе никаких грубостей в отношении присутствовавших. Как и с Соловьевым, я сохранял с ним в личных беседах прежнюю форму нашего общения на "ты", ну а на совещаниях, естественно, обращался к нему по имени и отчеству, так же как и он ко мне.
      В ходе упомянутых совещаний и при Чижове у меня не раз возникали споры с посольскими работниками по поводу тех или иных решений руководства МИД СССР, что, разумеется, не способствовало появлению особой теплоты в моих отношениях с Чижовым. Препятствовали тому же и некоторые особенности его характера: сухость и чопорность при общении с окружавшими его людьми, настороженность в отношении любых предложений, связанных с отклонением от норм, сложившихся в советско-японских отношениях, постоянная забота о сохранении своего верховенства в решении любых, даже мелких текущих посольских дел, замкнутость и нежелание откровенничать ни с кем ни по каким вопросам. И все-таки Чижов как посол мне нравился. Я считал его более надежным выразителем и защитником национальных интересов нашей страны, чем Соловьева. Нравился мне, в частности, консервативный подход Чижова к советско-японским отношениям.
      Но при всем при этом Чижову, как и Соловьеву, присуще было общее для всех наших мидовцев сугубо чиновничье отношение к своим служебным делам. Стремление никогда и ни в чем не возражать начальству и следовать неизменно его указаниям, даже тогда, когда в душе он не был с ними согласен, доминировало у него над всеми прочими порывами души. Поэтому я не ждал от Чижова активной поддержки моих выступлений в "Правде" с критикой различных отклонений от прежней твердой позиции МИДа СССР в территориальных спорах с Японией. Но и в споре со мной он не вступал и не осуждал мои статьи заочно. И это уже было отрадно: такая позиция посла была отнюдь не худшим вариантом в дни, когда поборники "нового мышления" приступили к повсеместному расшатыванию основ прежней советской внешней политики. Гораздо хуже для национальных интересов нашей страны был бы приезд в Японию не в меру ретивого "реформатора"-дуролома.
      Что можно еще сказать о жизни в Японии моих соотечественников во второй половине 80-х - начале 90-х годов?
      Многие из нас, разумеется, гораздо внимательнее, чем прежде, следили за ходом событий на нашей Родине. Поначалу едва ли не все мои друзья-соотечественники воспринимали горбачевскую "перестройку" как важный поворот к лучшему. Курс Горбачева на "перестройку" порождал надежды на обновление и экономической и политической структуры нашей страны и отказ руководства КПСС от ряда заведомо устаревших идеологических догм, сковывавших дальнейшее поступательное развитие нашего общества. Надеялись мы, в частности, на приход к руководству партией и правительством более молодых, более грамотных во всех отношениях и более смелых в своих помыслах лидеров, способных осуществить такие экономические реформы и такие социальные и политические преобразования, которые привели бы к общему повышению жизненного уровня населения нашей страны, к ускорению роста ее валового национального продукта, к упрочению ее влияния на ход мировых событий. И поначалу казалось, что курс Горбачева на "перестройку" являл собой долгожданный старт движению именно в таком направлении.
      Никогда прежде, будучи в Японии, не читали мы с женой с таким вниманием все приходившие к нам в корпункт московские газеты и журналы. С особым интересом читались нами статьи в "Огоньке", "Литературной газете" и "Аргументах и фактах", в редакциях которых укрепились наиболее радикально настроенные сторонники реформ. С одобрением встречали мы и статьи, где разоблачались и подвергались суровой критике и незаконные деяния властей в сталинские времена, и недостойное поведение отдельных кремлевских вельмож во времена Хрущева, Брежнева и Андропова. Читая эти материалы, мы были преисполнены ожиданиями того времени, когда на смену прежней когорте консервативно настроенных кремлевских руководителей придут энергичные и грамотные политики-патриоты, политики-реформаторы, способные вымести весь мусор из партийного и государственного аппарата страны и подчинить всю деятельность этих аппаратов обеспечению интересов широких слоев трудового населения, могуществу нашей родины. С наивным доверием относились мы с женой поначалу и к таким видным поборникам "перестройки" как В. Коротич, Г. Попов, А. Аганбегян, С. Станкевич и ряд других их единомышленников, которые стали появляться в Японии чем дальше, тем в большем количестве. Их выступления на совещаниях у посла, а также в клубе посольства привлекали к себе всеобщий интерес. Но при непосредственном соприкосновении с ними у меня стали чем дальше, тем больше возникать сомнения в их политической компетентности, по крайней мере в вопросах, связанных с оценками внешней политики Советского Союза, Соединенных Штатов и Японии. Особенно заметно сквозила в их выступлениях недооценка тех угроз, которые продолжала и в те годы создавать безопасности и целостности нашей страны внешняя политика Соединенных Штатов, не отказавшихся и в условиях разрядки международной напряженности от курса на наращивание своего военного превосходства над Советским Союзом. Тогда я расценивал подобные взгляды и высказывания названных "застрельщиков перестройки" как благое заблуждение, связанное с их недостаточной осведомленностью в вопросах международных отношений, хотя теперь мне уже ясно, что в действительности за ними скрывались затаенные проамериканские настроения и скрытая нелюбовь к своей стране.
      Ветры "перестройки", доносившиеся из Москвы в Токио, поначалу не оказали большого влияния на условия жизни в Японии работников советских учреждений и командировочных. Материальный достаток наших соотечественников по сравнению с уровнем жизни японцев стал в те годы выглядеть еще более ограниченным. Многие из тех, кто находился на постоянной работе в Японии, уже не могли позволить себе роскошь частых посещений ресторанов, кафе и даже закусочных типа "Макдональдсов". Питалась, правда, эта категория наших людей вполне прилично, но не за пределами своих квартир, а в семейном кругу, закупая продукты в дешевых супермаркетах и приготовляя их на своих кухнях. Основная часть денежных накоплений шла тогда у наших соотечественников, работавших в Токио, Осаке и Саппоро, на покупки новейшей бытовой электронной аппаратуры (видеомагнитофонов, цветных телевизоров, микроволновых печей), которая затем при поездках в очередные отпуска продавалась на Родине либо с рук, либо в комиссионных магазинах. Что же касается одежды, обуви, ковровых изделий и прочих предметов домашнего быта, то по-прежнему такие покупки делались главным образом либо в кварталах оптовых лавок, либо на распродажах в универмагах.
      Почти все наши люди, отъезжавшие в Советский Союз по истечении сроков своих командировок, увозили с собой дешевые подержанные японские автомашины, которые по нашим понятиям были еще вполне годны для длительного пользования в нашей стране. Тесные связи установились по этой причине между некоторыми нашими работниками посольства и торгпредства и японцами владельцами автомобильных свалок, где за бесценок приобретались многие подержанные автомашины, а также запасные части к ним. Верхние палубы наших пассажирских и грузовых судов, уходивших из Японии к родным берегам, были в те годы почти всегда заставлены десятками подержанных легковых машин, купленных наспех как пассажирами этих судов, так и их экипажем.
      К началу 90-х годов в связи с первыми перестроечными реформами у советских граждан, проживавших в Японии, появилась возможность провоза в Советский Союз иностранной валюты, и в том числе долларов. По этой причине часть наших соотечественников стала сокращать ассортимент своих закупок в Японии, считая более целесообразным накапливать долларовые сбережения. Бережливость и самоограничение в расходах на питание в расчете на будущую "сладкую жизнь" на Родине превратили некоторых наших соотечественников в отъявленных скряг, избегавших походов друг к другу в гости и многолюдных застолий, как это бывало в конце 50-х - начале 60-х годов.
      Совершенно иную картину, чем прежде, стали являть собой с началом "перестройки" отдельные категории советских туристов, прибывавших в Токио на лайнерах в ходе их круизов вокруг Японии. Наряду с обычными нашими туристами, получавшими по прибытию в Японию от турфирм крайне ограниченные валютные суммы, появились тогда и первые "новые русские". Впервые о них мы с женой узнали из беседы со случайно встретившейся с нами в Токио соотечественницы. Встреча эта произошла в весенний день в токийском зоопарке Уэно. Заслышав нашу русскую речь, подошла к нам сравнительно молодая европейского типа женщина и заговорила с нами на чисто русском языке. Из разговора с ней мы узнали, что она прибыла в Токио из Москвы на теплоходе с большой группой туристов. Свою туристическую путевку она получила по месту работы с большой скидкой. Тех мизерных карманных денег в виде японских иен, которые полагались по путевке, ей хватило лишь на какие-то мелкие покупки и для проезда в те районы Токио, где находились самые важные достопримечательности японской столицы. Между тем, по ее словам, значительную часть пассажиров ее лайнера составили некие "деловые люди", которые по выходе на берег направлялись в самые дорогие рестораны, кабаре и ночные клубы и все вечера проводили там в веселых кутежах с японцами и японками,
      - Откуда же у них столько валюты? - спросил я.- Ведь в таких заведениях надо платить бешеные суммы!
      - Не беспокойтесь,- ответила наша собеседница.- Они не пропадут деньги они не считают. Те же путевки на круиз в Японию были куплены ими через посредников за какие-то громадные рублевые суммы. А на берег они выносили с собой целые сумки с долларами, объяснив нам это так: "Надо же нам насладиться сполна всеми прелестями реального капитализма!"
      - Да кто же они такие?
      Ясного ответа на этот вопрос у нашей землячки не нашлось:
      - А кто их знает... Может быть, какие-то коммерсанты из теневой экономики, а может быть, просто жулики...
      Так где-то в начале 1991 года, будучи в Японии, я узнал не из газет, а из уст очевидцев о появлении в нашей стране нового класса - класса нуворишей, для которых уже в то время не существовало никаких преград на пути в зарубежные страны и которые врывались туда либо для каких-то спекулятивных операций, либо просто для хмельного разгула. Но тогда еще навряд ли мог кто-либо предполагать, что деятельность подобных нуворишей примет столь широкие масштабы и приведет в кратчайшее время к повсеместному беззастенчивому разграблению государственной собственности нашей страны: заводов, шахт, судов, телевидения и прочего достояния, созданного тяжкими усилиями нескольких поколений советских людей.
      Во второй половине 80-х годов мне то и дело приходилось принимать в корпункте моих коллег по работе в "Правде", приезжавших в Японию по самым различным поводам. Затрудняюсь даже сказать, сколько правдистов побывало тогда у меня в гостях: Е. Григорьев, В. Дробков, Д. Губарев, Н. Кривомазов, А. Снегирев, А. Батыгин. В. Королев, Д. Аверченко, А. Шашков, В. Карпычев, Л. Спиридонов и еще несколько человек, чьи фамилии память не сохранила.
      Дважды приезжал в те годы в Японию тогдашний главный редактор "Правды" Виктор Григорьевич Афанасьев - человек, к которому еще с конца 70-х годов я питал чувство глубокого уважения и симпатии. Один раз он возглавлял советскую делегацию на Хиросимской конференции борцов за запрещение ядерного оружия, а другой раз приезжал по приглашению редакции газеты "Акахата".
      Подкупали в Афанасьеве его доступность и простота в поведении, искренность в разговорах на любые темы, будь то его личная жизнь или его впечатления о встречах с кремлевскими руководителями. В корпункт "Правды" он заезжал без чванства, как в свой дом. Не отказывался за ужином от красного сухого вина и пил его с удовольствием без опасений, что может слегка захмелеть. В его отзывах о горбачевской "перестройке" не было фальшивых восторгов, но не было и попыток критиковать ее исподтишка. Только видно было, что частое общение с Горбачевым, из кабинета которого в кабинет Афанасьева вела прямая телефонная линия, его не особенно радовало, как это можно было бы предполагать. Моим суждениям о Японии он доверял вполне и, если я просил его, ссылаясь на политическую целесообразность, о публикации какого-либо из моих материалов, он в этих просьбах мне никогда не отказывал.
      В разгар "перестройки" Горбачев счел почему-то нужным сместить Афанасьева с поста главного редактора. Новым главным редактором был тогда назначен Иван Тимофеевич Фролов, который в отличие от своего предшественника был истым почитателем Горбачева и его идеи построения "социализма с человеческим лицом". С ним обстоятельства дважды сводили меня на Японских островах. Первый рад это было, когда его пригласила для упрочения дружественного сотрудничества редакция газеты "Асахи". А второй раз это было, когда его пригласил в Японию с семьей депутат японского парламента от префектуры Акита - Сато, стремившийся к лидерству в движении консервативных политиков за упрочение японо-советского добрососедства. И в том, и в другом случаях я, как того требовала моя должность, сопровождал Фролова при его встречах с японскими политическими и общественными деятелями, а также в поездках по стране, хотя при нем находились постоянно переводчик и его личный секретарь Сергей Колесников.
      Общение с И. Т. Фроловым показало, что в отличие от Афанасьева он исключал возможность нашего простецкого, товарищеского общения, выдерживая все время ту незримую дистанцию, которая должна была, на его взгляд, отделять меня, рядового правдинского журналиста, от него, члена ЦК КПСС и главного редактора газеты "Правда", да еще к тому же академика, видного советского идеолога и доверенного лица самого Горбачева. Это вовсе не означало допущения им каких-либо бестактностей в отношении меня - в этом отношении он был абсолютно безупречен, даже наоборот, относился с вниманием к моим высказываниям о Японии и японских политических деятелях. Прорывались у него подчас в наших личных беседах и откровенно негативные отзывы о некоторых из советских государственных деятелей, близких в прошлом к Горбачеву. Увидев как-то на экранах японского телевидения Эдуарда Шеварднадзе (это было весной 1991 г. уже после ухода последнего с поста министра иностранных дел), Фролов как бы невзначай буркнул всего два слова: "Белая гнида..." Неважные отзывы даны были им и таким выходцам из академической среды как Гавриил Попов и Сергей Станкевич. В то же время, выступая перед японцами (бизнесменами, политиками и журналистами), а таких выступлений было у него немало (особенно при втором приезде), он не упускал случая отметить "необыкновенную жизненную энергию" Горбачева, его "выдающийся талант государственного деятеля", постоянную заботу о благе советских людей, его повседневное стремление к упрочению международного мира и к благополучию всех народов планеты. Иногда мне казалось, что ему лучше было бы обойтись без подобных восхвалений собственного руководителя, но японцы с присущим им тактом, невозмутимо и почтительно внимали тому, что говорил Фролов. Не исключено, что часть из них даже разделяли некоторые из подобных похвальных отзывов о Горбачеве, ибо советский руководитель был в то время весьма популярен среди японцев, видевших в нем благодаря стараниям прессы некого "апостола мира".
      В отличие от Афанасьева, ни разу не поручавшего мне направлять в редакцию "Правды" сообщения о его пребывании в Японии, Фролов давал мне подобные поручения довольно часто. Для меня они не были проблемой, так как оба приезда Фролова на Японские острова проходили в атмосфере благожелательного отношения японцев к нашей стране, тем более его второй приезд предшествовал по времени тому "историческому" визиту Горбачева в Японию, от которого японская общественность ждала некого "прорыва" в отношениях двух стран, а точнее в их многолетнем территориальном споре.
      О пребывании Фролова в Японии по приглашению газеты "Асахи" в памяти моей остался оригинальный сюрприз, преподнесенный ему, а заодно его супруге Галине Леонидовне, секретарю Сергею Колесникову и мне, редакцией названной газеты в день отъезда Фролова на Родину. По указанию президента "Асахи" господина Накаэ Тоситада после прощания Фролова с ним и его коллегами в здании редакции нас всех четверых препроводили не к автомашинам, а на плоскую крышу того же здания, где, как выяснилось, нас ожидал крохотный вертолет, принадлежавший редакции газеты и использовавшийся фотокорреспондентами для масштабных съемок в моменты каких-либо массовых уличных событий. С большим трудом мы все четверо поместились в кабине этого маленького летательного аппарата: кто рядом с его пилотом, а кто позади. Мотор тотчас же взревел, лопасти винта завертелись, вертолет подскочил вверх, а потом как-то спрыгнул с крыши вниз, завис на несколько секунд в воздухе и стремительно помчался, как баркас по волнам, над центром Токио почти вровень с его высотными зданиями, а затем над необозримыми кварталами столичных окраин и пригородами, затем над холмами и зелеными полосами полей, а затем, спустя минут пятнадцать, приземлился на одной из асфальтовых площадок аэродрома Нарита.
      На таком вертолетике-стрекозе ни мне, ни Фролову, ни его супруге летать еще никогда не доводилось, а потому все были весьма довольны той суммой острых ощущений, которые мы испытали при столь экстравагантном полете над японской столицей. Так бывают, наверное, довольны собой те, кто покидает гондолу аттракциона "американские горки" после нескольких кульбитов в воздухе.
      Горбачевский курс на разрядку
      напряженности и позиция Японии
      Мое третье по счету длительное пребывание в Японии (с 1987 по 1991 годы) началось почти при том же глобальном раскладе сил, что и в предшествовавшие три десятилетия. Решающее влияние на ход международных событий продолжало по-прежнему оказывать экономическое, военное, политическое и идеологическое противостояние двух великих держав, США и Советского Союза,- противостояние, названное в те годы средствами массовой информации "холодной войной". Одну из своих журналистских задач я видел, естественно, в том, чтобы постоянно следить за тем, как вела себя Япония в этой "холодной войне", оперативно информировать читателей "Правды" о политических устремлениях ее правящих кругов и в то же время оказывать всемерную пропагандистскую поддержку советскому руководству в его усилиях, направленных на обеспечение безопасности нашей страны. Прежде всего меня интересовала при этом обстановка в Азиатско-Тихоокеанском регионе, где Японии принадлежала одна из самых видных ролей.
      Главной угрозой безопасности нашей страны на японском направлении оставалось в те годы, как и прежде, постоянное присутствие на территории Японии вооруженных сил США, численность которых достигала тогда 50 тысяч человек. Но дело не в численности: военные базы США в Японии представляли собой передовые плацдармы американских военно-воздушных и военно-морских сил, предназначенные в случае военных действий для нанесения ударов по восточным районам Советского Союза. Красноречивым свидетельством тому была дислокация 50 американских истребителей-бомбардировщиков в северной части острова Хонсю на базе Мисава в непосредственной близости от советских границ. Нельзя забывать, что в те годы Пентагон по-прежнему считал Советский Союз своим наиболее вероятным потенциальным противником не только на Западе, но и в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Именно с расчетом на военное столкновение с Советским Союзом продолжало проводить в этом регионе свои учебные маневры командование американских военно-морских, военно-воздушных и сухопутных сил. Причем чем далее, тем более активное и широкое участие в этих маневрах принимали японские "силы самообороны", чья подготовка велась также в расчете на военные действия против нашей страны. Естественно, что умалчивать об этом в своих статьях я не мог и, наоборот, считал нужным информировать об этом своих соотечественников.
      Такая информация нужна была еще и потому, что японская коммерческая пресса, особенно газеты консервативного толка, связанные с военными кругами, сбивались подчас на вызывающие по тону и содержанию публикации, рассчитанные на устрашение нашей страны. Так, в июне 1987 года японская печать сообщила, что в американском городе Портсмуте прошли секретные компьютерные маневры с участием высших руководителей американских и японских военно-морских сил. Как свидетельствовала газета "Ёмиури", эти учения были призваны проверить возможную тактику действий вооруженных сил США и Японии на первых этапах... войны против СССР, в том случае если военные действия начнутся в Западной Европе. По мнению газеты, одна из важнейших целей стратегии военно-морских сил США в случае такой войны состояла в том, чтобы как в Европе, так и в близких к советским берегам районах Дальнего Востока нанести упреждающие удары с тем расчетом, чтобы, во-первых, начав военные действия на Дальнем Востоке, ослабить "преимущества в численности войск", которые СССР имеет в Европе, и, во-вторых, "нанести быстрый удар по советским подводным лодкам с ядерными ракетами на борту, для того чтобы не позволить Советскому Союзу прибегнуть к ядерной атаке"62.
      Участвуя совместно с американскими военачальниками в подобных компьютерных маневрах, командование вооруженных сил Японии стало по сути дела прямым сообщником авантюрной пентагоновской стратегии "упреждающего удара". Ведь речь на названных маневрах шла вовсе не о сотрудничестве обеих стран в "обороне Японии", как это прежде утверждалось в их официальных заявлениях, а о взаимодействии двух армий в подготовке к нанесению превентивного удара по Советскому Союзу в случае военного конфликта на другом конце планеты - в Европе.
      В столь же воинственных тонах были выдержаны в сентябре 1988 года сообщения японской печати о начале подготовки вооруженных сил США и ряда союзных с ними стран, включая Японию, к небывало большим военным маневрам в Азиатско-Тихоокеанском регионе с охватом Алеутских островов, Охотского, Японского и Южно-Китайского морей. В газете "Санкэй Симбун" сообщалось, в частности, о задачах, которые предстояло отрабатывать участникам маневров. Задачи эти формулировались редакцией газеты следующим образом: "1. Парализовать Камчатку; 2. Ввести войска на Алеутские острова и оккупировать Курильские острова; 3. Установить полный контроль над Охотским и Японским морями". Давая оценку этим задачам, поставленным военным командованием США, газета писала, что все они "пронизаны четким стремлением к противоборству с Советским Союзом по всему периметру Тихого океана"63.
      В своем комментарии по поводу статьи в газете "Санкэй Симбун" я не исключал возможность преднамеренного искажения газетой сведений о предстоявших маневрах с целью нарочитой драматизации военных приготовлений двух стран в провокационных целях и нагнетания среди японского населения милитаристских настроений. Но при всех обстоятельствах эта газетная публикация свидетельствовала об оживлении в Японии экстремистских сил.
      Последующий ход событий показал, что редакция газеты "Санкэй Симбун" не ошиблась в прогнозах: те маневры, о которых писала газета, были действительно проведены в октябре 1989 года по всей акватории Тихого океана. Наряду с боевыми кораблями США, Австралии, Канады и Филиппин в них приняли участие военно-морские военно-воздушные и сухопутные силы Японии. Информируя читателей о ходе маневров в северо-западной части Тихого океана - в районе, где границы Японии сближаются с границами Советского Союза, орган Коммунистической партии Японии газета "Акахата" отметила тогда небывалое прежде скопление в этом районе американских и японских военно-морских сил. К границам Советского Союза приблизились тогда около 60 американских боевых кораблей, включая авианосцы и линкоры, а также крупные отряды японских боевых кораблей, общей численностью до 100 единиц64. Сообщая об этих маневрах читателям "Правды", я, естественно, стремился обратить внимание наших соотечественников на реальность угрозы безопасности нашей страны, создаваемой постоянным присутствием на японской территории вооруженных сил США и их сотрудничеством с японскими "силами самообороны".
      Более того, приходилось при этом рассеивать иллюзии как японцев, так и наших соотечественников по поводу мнимого соблюдения американцами "трех неядерных заповедей" японского правительства, суть которых сводилась к тому, что Япония не будет ни производить, ни иметь на своей территории, ни ввозить из-за рубежа любые виды ядерного оружия. Основываясь на сообщениях японской прессы, я неоднократно сообщал в Москву о заходах в японские порты военных кораблей США с ядерным оружием на борту. Если в предшествовавшие годы подобные завозы американского ядерного оружия в Японию практиковались обычно тайно, то в 1988 году военное командование США пошло по сути дела на открытое нарушение "трех неядерных заповедей". В начале сентября 1988 года к причалам американской военно-морской базы в Иокосуке пришвартовались два американских боевых корабля: крейсер "Банкер Хилл" и эсминец "Файф", на борту которых находились ядерные ракеты "томагавк". Стремясь ввести в заблуждение миролюбивую общественность страны, встретившую непрошеных американских гостей массивными антиамериканскими демонстрациями протеста на причалах, прилегающих к военной базе, премьер-министр Японии Такэсита Нобору выступил тогда с заявлениями, свидетельствовавшими о его намерении закрыть глаза на происшедшее. Суть его высказываний свелась к тому, что в соответствии с договоренностью между правительствами Японии и США в случае намерения ввезти в страну ядерное оружие американская сторона должна вынести этот вопрос на совместное обсуждение двух правительств, а поскольку такой вопрос американским правительством не был поставлен, то и у японского правительства не было оснований его поднимать и сомневаться в чем-либо65.
      В том же 1988 году из публикаций японской печати стало известно о секретном пересмотре командованием вооруженных сил Японии своей прежней доктрины, носившей, якобы, сугубо "оборонительный характер". Суть пересмотра сводилась к тому, чтобы в дальнейшем на вооружение японских "сил самообороны" поступали бы и некоторые виды наступательного оружия, и в том числе авианосцы. Согласно тем же публикациям японской прессы, строительство авианосцев должно было начаться в 1991 году - сразу же после завершения строительства ракетоносных кораблей, оборудованных системами автоматической наводки типа "Эйджис". позволяющими производить одновременно до 10 ракетных выстрелов по нескольким целям. Одновременно в итоге состоявшихся переговоров между начальником Управления национальной обороны Японии Курихарой Юко и главой Пентагона Каспаром Уйанбергером была заключена договоренность о создании "на основе сотрудничества двух стран" нового боевого самолета для японских "сил самообороны" под кодовым названием Е8Х. При этом было решено, что базовой моделью этого нового самолета должны были стать американские истребители-бомбардировщики F-1666. Спустя года два выяснилось, правда, что в ходе совместных разработок самолета названного образца возникли трения между японскими и американскими авиаконструкторами по причине нежелания американцев делиться с японцами всеми своими технологическими секретами из-за боязни того, как бы их не в меру прыткие японские коллеги не опередили США в области самолетостроения.
      Что касается японских "сил самообороны", то во второй половине 80-х годов общественное мнение Советского Союза стало проявлять к ним заметное благодушие, чего прежде не наблюдалось. На протяжении ряда предшествовавших лет наши политологи-японоведы (Савин А. С., Марков А. П., Мажоров С. Т, Иванов М. И. и многие другие) были склонны сурово осуждать японский милитаризм, предполагая при этом, что в послевоенный период возникла угроза возрождения этого милитаризма. Потом, в начале 80-х годов, дискуссии, развернувшиеся по этому поводу в наших научных и журналистских кругах, привели их участников к выводу, что угрозу возрождения японского милитаризма не следует преувеличивать. А далее, в горбачевские времена, возобладала иная крайность: участились высказывания, что Япония - это миролюбивая, демократическая страна и ее военная политика не представляет ни для кого никакой военной угрозы. Сторонники этого благодушного отношения к Японии ссылались в подтверждении своей правоты на то, что численность японских "сил самообороны" не превышает 250 тысяч человек, что на их вооружении нет ни ядерных бомб, ни бомбардировщиков дальнего радиуса действий, ни межконтинентальных ракет, что в стране отсутствует всеобщая воинская повинность, а военные расходы Японии не превышают одного процента от валового национального продукта страны. И это благодушное отношение к военной политике правящих кругов Японии и ее "силам самообороны" как к "армии-малютке" получило в проамерикански настроенных "демократических" и "диссидентских" кругах советского общества довольно широкое распространение. Под влиянием таких настроений оказались и многие политически неосведомленные слои советского населения.