Сергей сунул отксеренные листы в папку и поехал в Черносвитский.
      Старушка походила на тряпичный сверток, с верхушки которого глядели в мир грустные и цепкие глаза цвета растворимого кофе. Рядом прыгала собака с короткими ножками и розовым брюхом.
      – Итак, Лидия Михайловна, – сказал Дмитриев, – в пять утра вы стояли у двери подъезда.
      – Да, – сказала Лидия Михайловна, – я, знаете ли, привыкла выгуливать собаку рано. Мой Боречка очень возбудимый мальчик, и если выгуливать его поздно, то в сквере будут другие собаки, и он непременно поссорится. К тому же это такие, знаете ли, большие собаки. Сейчас развелось множество хозяев, которые держат собак, чтобы защищаться от преступников, и все это очень злые собаки. Мой Боречка ужасно нервничает. А потом, сейчас множество бегунов. Очень рано они не бегают, наверное, они боятся всех этих бандитов. Я бы тоже боялась ходить по улицам в пять утра, если бы не Боречка.
      Сергей посмотрел на Боречку с короткими лапками и живо представил себе, как он охраняет владелицу от бандитов.
      – Итак, – вежливо перебил Дмитриев, – в пять вы были в подъезде. И что вы увидели?
      – Машину, – сказала старушка, – у нашего дома остановилась машина. В пять утра, точнее, в пять часов три минуты! Я очень удивилась и раскрыла дверь. Я думала, что это в наш подъезд. Это была такая заграничная машина, цвета кофе со сливками, но я не знаю ихних марок. Но человек, который вышел из машины, пошел совсем в другую сторону, а машину он так и не выключил. Он завернул за угол и пошел по Вьюжному переулку. У него была с собой такая черная сумка. Я немножко удивилась, и вышла с Боречкой. А я шла как раз за этим человеком, только я, конечно, от него отстала. Когда я дошла до конца переулка, я увидела, как этот молодой человек стоит у крыльца этой фирмы с зеленым ковриком. Мы все зовем ее «зеленый коврик».
      Тут я подумала, что это ихний служащий, или какой-то курьер, потому что он бог знают когда работают, у них в два часа ночи свет горит! Но мне тогда еще показалось странным, что он не выключил машину. Ведь если он служащий, то почему он не выключил машину? А если он приехал на минутку, то почему он не остановился прямо перед зеленым ковриком?
      – И что этот человек делал на крыльце? – спросил Дмитриев.
      – Да вроде как потоптался на крыльце, да и пошел обратно. Мне показалось, что он никого не застал в такую рань.
      – А пакет с мусором? Вы видели, чтобы он положил пакет с мусором на крыльцо?
      – Пакет я, конечно, увидела, когда проходила мимо. Я еще хотела его поднять, а потом подумала: вот еще! Но, конечно, я не видела, чтобы этот человек клал пакет. Ну вы сами посудите, если бы я увидела, что молодой человек едет в такую даль, чтобы выбросить мусор, я бы очень удивилась!
      – Но вы не все время его видели? Когда он подошел к двери банка, вы еще находились за углом?
      – Да, я даже удивилась, что он так недалеко ушел. Я бы в его годы ой куда убежала, пока такая старуха дошла до угла.
      – А что было дальше?
      – Он сошел с крыльца и пошел обратно. Он прошел мимо меня, и я придержала Боречку.
      – А его сумка, – спросил Тихомиров, – как он нес сумку, – так же, как и туда?
      Старушка поглядела на него удивленно.
      – А вы знаете, – сказала она, – вы правы! Он туда нес эту сумку, словно в ней были перепелиные яйца, а обратно он ее тащил, как кота за хвост.
      – Вы могли бы описать этого молодого человека?
      – О да, на улице было уже светло. Это был высокий молодой человек, лет тридцати, худой и в синих джинсах. У него был очень неприятный взгляд: глаза бегали, как мыши. Знаете, я никогда не доверяю людям с таким взглядом. Зимой я переходила сугроб…
      Сергей вытащил из нагрудного кармана отксеренные листы и спросил:
      – Лидия Михайловна, его нет среди этих людей?
      Старушка долго изучала снимки.
      – Есть, – сказала она, – вот этот.
      И ткнула пальцем в снимок наглого белобрысого парня со странно выпученными глазами и шеей, изогнутой на манер носика чайника.
      – Вы уверены, – переспросил Сергей.
      – Я была учительницей пения в школе, – оскорбилась старушка. Вы знаете, что такое учительница пения? Это учительница, которая ведет уроки во всех классах школы, а у нас их было А, Б, и В, и она ведет эти уроки один раз в неделю. Я называла по имени всех моих учеников. Мои коллеги это подтвердят.
      – Но даже учеников вы видели несколько раз. А здесь – один раз, еще на рассвете.
      – Я его не один раз видела, – сказал старушка. – Я его прекрасно запомнила, когда он ударил Боречку!
      – Ударил Боречку? Где, когда?
      – Месяц назад. Он стоял со своими товарищами в скверике, и, кажется, пил. Боречка подбежал к нему, и этот молодой человек его просто ударил! А остальные загоготали!
      – А среди этих снимков нет фотографий этих остальных?
      Старушка склонилась над карточками.
      – Вот эта, – сказала она, – и эта. И эта.
      Третье фото, на которое указала старушка, было фото Валерия Нестеренко.
      – Скажите, – спросил Сергей, – а машину его вы могли бы описать?
      Старушка покачала головой.
      – Нет, – объяснила она, – вы понимаете, у нас в школе учились дети, а не машины. Это была красивая машина, цвета кофе с молоком.
      – А номер вы случайно не помните?
      – Нет, – сказала старушка, – номер я не помню. Я пришла и записала его на бумажке, а Боречка взял эту бумажку и съел.
      По углам маленького проходного дворика еще лежал снег, молодой разбитной дворник гнал метлой талую воду в канализационный люк, и вечереющий воздух дышал близкой весной.
      – Странная история, – сказал Сергей, поплотнее запахивая куртку. – Хитрый, осторожный бандит посылает взорвать офис своего друга – ленивого джентльмена, который ставит заграничную машину за углом! Мало того, – он выбирает джентльмена, которого видели и знают в этом районе! Совсем не как на Пятницкой…
      – Бандиты глупеют от безнаказанности, – сказал Дмитриев. – К тому же он полагал, что расследованием будет заниматься сам. Чего напрягаться-то?
      – А может, исполнитель травки накушался, – заметил Тихомиров.
      Они помолчали, и Дмитриев вдруг сказал:
      – Кстати, ты был прав насчет владельца бара. Он меня хорошо накормил и долго капал на человека по фамилии Дыбач, которого он-де позавчера заметил случайно на улице, провожая гостей. А на самом деле этот Дыбач задолжал ему, не знаю уж сколько. Но хозяин бара не знал, что пакет оставили в пять, а так как бар закрывается в час, он был вынужден сказать, что видел этого типа в час.
 

***

 
      Без пяти шесть Валерий был у библиотеки. Девушка удивилась, увидев его машину, – видимо, утром она смотрела в окно и видела, что он пришел своими ногами. У нее были светлые, почти ненакрашенные глаза, и в своей черной обтягивающей юбочке она походила на тонкую вазу на длинной ножке.
      «Ну чего ты приармяниваешься, – подумалось вдруг Сазану, – сходил бы к шлюхам».
      Сазан усадил девушку в машину и спросил:
      – Как вас звать?
      – Таня.
      – А я – Валерий. Отчего вы такая печальная?
      – У меня недавно умерла мама. Рак.
      Сазан ощутил острое сожаление. Если бы кто-то надул Таню, отнял у нее квартиру, выгнал с работы, или даже попортил в подъезде мужа, – он, Сазан, мог бы покровительственно улыбнуться и сказать: «Сейчас уладим». Но он не мог наведаться на небо и вежливо попросить господа бога вернуть Танину маму на землю, угрожая в противном случае крепко набить морду архангелам.
      – У меня тоже мать умерла, – сказал Сазан. – Сгорела по пьянке.
      В «Янтаре» было уже шумно, и Сазан усадил девушку за угловой столик.
      Девушка испуганно смотрела на меню, – так, будто названия блюд были написаны по-китайски. Глаза ее со страхом остановились на двойной колонке цифр – в долларах и рублях.
      Сазан подозвал официанта и продиктовал ему заказ. Таня с облегчением оставила меню в покое.
      – А вас тоже неприятности? – вдруг спросила она.
      – Не у меня, – сказал Валерий, – у моего приятеля. Ему сегодня подкинули на крыльцо бомбу.
      Девушка прикрыла рот ладошкой и сказала:
      – Какой ужас! А кто?
      – Мой приятель считает, что это сделал я.
      Подошедший официант водрузил на стол ведерко с шампанским и блюдо с салатом, более похожим на натюрморт, чем на салат.
      Сазан откупорил бутылку, разлил шампанское по бокалам и сказал:
      – За наше знакомство.
      Они чокнулись, и Сазан, слегка прикрыв глаза, стал глядеть на девушку поверх края бокала. Девушка покраснела, как старшеклассница на кинопробе.
      И тут Валерий внезапно увидел толстого человека с поросячьим лицом, который пробирался между столиками в направлении уборной. Валерий проглотил шампанское, улыбнулся девушке и сказал:
      – Простите, я сейчас вернусь.
      Мужская уборная находилась в конце сквозного коридорчика, одним концом выходящего на двор. Валерий встал на пороге уборной, стараясь не отражаться в опоясывающих кафельные стены зеркалах. Он подождал, пока человек застегнет ширинку, и спросил:
      – Поссал?
      Человек изумленно обернулся. Валерий поднял колено и ударил толстяка прямо в пах. Человек раскрыл рот, видимо намереваясь кричать, и стал отлетать к зеркалу. Валерий поймал его левой рукой, чтобы тот не разбил зеркала, а правой зажал ему оральник. Человек стал выкручиваться. Валерий прижал его к себе, отнял на мгновение обе руки и, сцепив их, со страшной силой обрушил на шею толстяка. Толстяк обмяк и стал вести себя тихо. После этого Валерий выудил из кармана наручники и защелкнул их на запястьях поросячьего человека.
      – Пошли, ананасина, – сказал Валерий, и для убедительности показал своей жертве вороненый ствол. – Пикнешь – х… отстрелю.
      – Почему? – шептал человек. Он неудержимо плакал: слезы сами текли из его глаз, как это часто бывает, когда человека бьют.
      Из туалета направо вел маленький коридорчик, выходивший куда-то на зады ресторана, под служебный навес. С навеса лил дождь, и в темноте тускло блестел бок разгружавшегося грузовика и крышка мусорного бака.
      Валерий накинул на руки своей жертвы плащ, так, чтобы скрыть наручники, и потащил человека прочь. При виде грузчиков в глазах жертвы проснулась было надежда, но Валерий ткнул пальцем в мусорный бак и тихо сказал:
      – Туда хочешь?
      Они прошли мимо грузчиков, кидавших ящики. Жертва Валерия шаталась от боли и страха, и Валерий, прижимая мужика к себе, громко говорил:
      – Перебрал ты, Женя, перебрал! Домой пора.
 

***

 
      Таня терпеливо дожидалась прихода Валерия. В ресторане было тихо и светло, распахнулась дверь, где-то рядом отъехала машина.
      – Можно?
      Девушка оглянулась.
      Позади стоял симпатичный незнакомый человек.
      – Мне сказали, что я могу здесь найти Валерия Нестеренко.
      Таня вдруг сообразила, что ее спутник не назвал своей фамилии.
      – Наверное, – сказала она, – он отошел. Он сейчас будет здесь.
      Человек смущенно присел.
      Они некоторое время ждали Валерия, но того все не было и не было.
      – Странно, – проговорил человек, – схожу посмотрю.
      Он сходил посмотрел и через несколько минут вернулся вконец растерянный.
      – Удивительное дело, – сказал он, – куда человек может пропасть из ресторана? Да еще от такой милой девушки, как вы?
      – А я вас – сказала девушка, – по телевизору видела. Давно. Вы… вот только фамилию забыла, – и девушка запнулась.
      Человек улыбнулся смущенно и растроганно.
      – Может быть… – пробормотал он. – А фамилия моя Ганкин. Виктор Львович.
      – Таня.
      – Вы депутатом были, членом межрегиональной группы.
      Виктор Львович покраснел. Видно было, что про межрегиональную группу помнили уже немногие.
      Они сидели и ждали Валерия.
      – Странно, – тоскливо промолвил Ганкин, – очень странно. Простите, Таня, вы давно с ним знакомы?
      – Нет, – сказала Таня, – с сегодняшнего утра. Вы не подумайте, я не… я никогда… Но он так забавно со мной познакомился! Я работаю на ламинаторе, знаете, закатывать права, и он хотел со мной познакомиться, а документов у него с собой не было. И вот он вытащил сто долларов и говорит: «Закатайте».
      Таня прыснула. Ганкин нахмурился: он смотрел на крайний стол слева.
      Там тоже обнаружился непорядок. Двое мужиков в дорогих костюмах с явным недоумением поглядывали на едва початую тарелку, стоявшую на перед третьим пустым стулом, и вертели головами в поисках отлучившегося товарища.
      – Таня?
      Таня и Ганкин обернулись. За ними стоял молодой человек с короткой стрижкой и твердой челюстью. Тане он сразу не понравился.
      – Я от Валерия, – сказал парень, – ему пришлось срочно уехать, и он просил отвезти вас домой.
      – Я сам отвезу девушку домой, – сказал Ганкин.
 

***

 
      Когда они доехали до Таниного дома, Ганкин сказал:
      – Таня, вы милая и хорошая девушка. Позвольте старому человеку дать вам совет: не связывайтесь с Валерием.
      – Но ведь вы его друг?
      Ганкин помолчал. По крыше машины опять хлестал дождь, и на приборной доске мигал указатель левого поворота.
      – Таня, – спросил Ганкин, – вы знаете, что такое феодализм?
      И, не особенно утруждаясь услышать ответ, бывший депутат, доктор исторических наук, сказал:
      – Когда-то жила-была Римская империя. Это была скверная империя, управлявшаяся коррумпированными чиновниками. Чиновники продавали ее оптом и в розницу, но тем не менее в ней были суды, города, и немножечко правосудия. Я даже подозреваю, что в некоторых восточных областях Римской империи во времена Адриана дело с правосудием обстояло лучше, чем сейчас, спустя две тысячи лет. Потом на эту империю нахлынули варвары. Они ничего не имели против ее строя, они просто хотели завладеть ее богатствами. Но в результате этой погони за богатством все коммуникации империи были разрушены. Торговцев грабили на дорогах. Крестьян грабили в селах. Горожан сжигали в городах. Города превратились в замки. Война стала единственным способом экономического обмена. Люди разделились на два класса: те, кто грабит, и те, кого грабят. И тогда торговцы и крестьяне стали просить у своих грабителей покровительства. Они хотели, чтобы одни грабители защитили их от других. Теперь грабителей называли феодалами, а те, кого грабят, назывались крепостными.
      Ганкин замолчал.
      – Понятно, – сказала Таня, – и вы – крепостной Валерия.
      Ганкин молча ткнул пальцем назад. Там, метрах в пяти от подъезда, не особенно скрываясь, урчал белый «оппель» – молодой человек с квадатной челюстью, выполняя указания шефа, смотрел, куда именно Ганкин повез девушку, и не поднялся ли с ней в квартиру, и сколько сидел в машине.
      – Покамест, – ответил Ганкин, – я его будущий крепостной. Соль всей истории заключается в том, что торговцы и крестьяне становились крепостными добровольно. Они меняли свободу на безопасность.
 

***

 
      Валерий доставил свою трепещущую жертву в старую хрущобу на Автозаводской. Белые девятиэтажки с квадратиками светящихся окон плыли в ночном небе, и вдалеке был виден бетонный забор железной дороги и мост через станцию. Вытаскивая своего пленника из машины, Валерий принюхался и сказал:
      – Сукин ты сын, ты же ведь ссал недавно!
      В подъезде им попалась какая-то поздняя дамочка, – но она увидела только молодого парня, который заволакивал в лифт своего пьяного друга.
      На седьмом этаже Валерий отпер дверь в темную однокомнатную квартиру, втолкнул пленника в прихожую, запер дверь и включил свет.
      В квартире было прохладно, и стоял тоскливый нежилой запах.
      Валерий проверил, плотно ли задернуты шторы. Он снял с пленника наручники, поставил его к трубе парового отопления в углу комнаты и вновь застегнул наручники, заправив их за трубу. Человек подогнул ноги и сделал вид, что падает. Валерий несильно пнул его коленом и сказал:
      – Подбери амбар.
      Человек испуганно подобрал живот. Потом он вдруг набрал в грудь воздуха и начал орать. Проорал он недолго. Сазан одной рукой зажал ему рот, а другой ударил в солнечное сплетение. Человек булькнул, съехал по трубе вниз и растянулся на полу, неловко задрав руки. Стало слышно, как по трубе бежит вода: видимо, в котельной кончали топить.
      Сазан пошел на кухню и вернулся оттуда с электрическим утюгом. Он поставил утюг на пол, взял стул, и сел, расставив ноги, над человеком, ожидая, пока тот очнется. Прошло пятнадцать минут. Человек стал лупать глазами. Сазан содрал с человека пиджак и рубашку. Кожа на толстом человеке висела складками и напоминала давно нестиранную майку.
      Стены в хрущобе были дерьмовые, и хотя Сазан знал, что население соседней квартиры никогда не станет звонить ни в какую милицию по причине имеющегося в квартире самогонного аппарата, он все-таки поднялся и включил стоявший в нише хельги телевизор. Телевизор бодрым голосом принялся извещать мир о преимуществах шоколада Фрут энд Нат.
      Сазан наклонился над человеком и спросил:
      – Ты посылал бомбу Шакурову?
      Глаза человека наполнились ужасом.
      – Нет, – замотал он головой, – нет.
      Сазан взял человека за шею и стал потихоньку ее сжимать. Человек захрипел. Ноги его заскребли по полу. Сазан отпустил человека и снова тихо спросил:
      – Кого посылал с бомбой? Не скажешь – в толчок по кусочкам спущу.
      – Никого, – хрипел человек.
      Сазан включил утюг в сеть и поставил его на «лен». Пока он залеплял человеку пластырем рот, утюг уже нагрелся. Сазан попробовал его пальцем и приложил к животу человека. Тот задергался, как шарик на мягкой резинке, которыми раньше торговали старушки в праздничный день седьмого ноября.
      – Алло, я вас слушаю, – сказал Сазан.
      Из глаз человека текли слезы. В комнате запахло жжеными волосами и мясом. Человеческая кожу была менее теплостойкой, чем лен.
      Сазан вытащил утюг из розетки, отлепил пластырь и сказал:
      – Ты послал бомбу?
      – Да, – прошептал человек.
      – С кем?
      – Украинец. Я его не знаю. Он сразу же уехал.
      – Где брал бомбу?
      – Он сам привез. Из Житомира.
      Носок Сазанова ботинка въехал толстяку под ребра.
      Человек пискнул и потерял сознание.
      Сазан сел на диван и стал ждать.
      Кто– то заскребся у двери. Сазан поглядел в глазок и открыл, -это были его люди, два брата, – Сева и Гена.
      Сазан молча ткнул пальцем в раскрытую дверь комнаты, – и тут на кухне зазвонил телефон.
      Валерий пошел на кухню.
      – Это Ися, – сказала трубка, – мы провели анализ взрывчатки. Это пластит, и нам очень повезло.
      – А?
      – Характер посторонних примесей свидетельствует, что этот человек покупал пластит там же, где и мы.
      Валера кивнул.
      Давным-давно, когда рынок взрывчатки был весьма ограничен, Валерий завел очень хорошие контакты с одним химиком, аспирантом МГУ. Тот варил свое зелье в отменной университетской лаборатории, но у него было плохо с вытяжкой, и в конечном продукте все время оставались примеси. Химик объяснял Валерию, в чем дело, в надежде, что Валера даст денег на вытяжной шкаф, но Валерий денег не дал, потому что пластита, в общем, ему нужно было мало, и вообще в последнее время взрывчатку стало проще купить.
      Сазан повесил трубку и прошел в комнату: поросячий человек опять ожил и с ужасом глядел на новых мучителей.
      – Сколько он нам должен, – спросил Гена.
      – Пятьсот, – сказал Сазан.
      В глазах братьев плясали сладострастные огоньки.
      – Погодите, пока я не приеду, – сказал Сазан братьям, – да пусть оботрет в ванной штаны.
      Потом он вернулся на кухню, набрал телефон химика, и сказал, что заглянет к нему через полчасика.
 

***

 
      Сергей отнес фотографию Чизаеву, и тот перезвонил ему к вечеру.
      – Записывайте, – сказал Чизаев, – на фотографии изображен Мефодий Кириллович Баркин, тысяча девятьсот семидесятого года рождения, холост, сын генерала Баркина, привлекался, но не судим. Двенадцатого января 1993 года Баркина поймали на Киевском рынке с маковой соломкой в количестве двадцати грамм, для личного пользования. С прошлого года, предположительно, работает на Сазана.
      – Все, – спросил Сергей.
      – Нет, не все. В прошлом месяце Баркин был замешан в одном происшествии, которое вас непременно заинтересует. В 21:52 по Новогиреевской ехал бежевый «Мерседес-500» с новым номером A843KA/77RUS.
      Вдруг «Мерседес» вильнул в сторону, и из него началась пальба. Одна пуля разбила банку с майонезом, находившуюся в сумке на колесиках, которую тащила за собой пожилая дама, а другая пробила насквозь грудь закутанной в меха красавицы, изображенной, по счастью, на рекламном щите. Прохожие завизжали. Дверца «Мерседеса» распахнулась, и на мостовую вылетел господин Баркин. Подъехала милиция, и Баркина забрала.
      – Кому принадлежала машина?
      – Машина принадлежала директору «Межинвестбанка», господину Александру Шакурову. У Баркина было сотрясение мозга, или он его симулировал. Его навестили дружки. Баркин сказал, что он ехал на машине друга и решил подвезти незнакомого пассажира. Тот оказался бандитом и вышвырнул Баркина из машины. Незадолго до этого директор подал заявление об угоне. Машину нашли за городом, сожженную.
      – Оригинально, – сказал Сергей.
      – Что?
      – Зачем бандит стрелял по прохожим. По логике вещей ему надо было стрелять в Баркина, так? И притом, даже если у Баркина дефицит мозгов, у него должны быть отличные кулаки. Других Сазан не держит. Если бы охранник увидел, что пассажир стреляет в прохожих, он бы трижды успел выкинуть его из машины.
 

***

 
      Когда Валерий вошел в квартиру химика, под мышкой у него был снаряженный ТТ.
      Химик на кухне варил макароны и радушно предложил их посетителю.
      Валерий от макарон отказался. Ему было противно есть макароны человека, которого он убьет, да он и не любил макарон. Стенах кухоньки были украшены фотографиям кошек, и на узком подоконнике красовался фикус, посаженный в обрезанную пятилитровую жестянку из-под венгерского компота.
      Валерий сел на стул у колченого пластикового столика и сказал:
      – Игорь Семенович, мы ведь, кажется, с вами договаривались, что вы поставляете свою стряпню мне и только мне.
      Аспирант удивленно обернулся.
      – Да, – сказал он, – и мы, между прочим, договаривались, что вы будете за нее платить.
      – Разве я не плачу? – поинтересовался Валерий.
      – А двадцать пятого?
      Валерий подумал. Двадцать пятого он ничего не брал от химика, и никто из его людей не брал.
      – Простите, Игорь Семенович, запамятовал. Сколько я взял двадцать пятого?
      – Двести.
      – А кто пришел?
      – Кто звонил, тот и пришел, – обиделся химик, – зубастый такой, глазки на стебельках.
      У них было правило: человек от Валерия звонит и приходит, и Валерий сам не имеет обычно контакта с химиком, чтобы не засветиться.
      – Гуня?
      – Да, вроде бы так.
      Валерий вытащил бумажник.
      – Значит, – сказал Валерий, – двадцать пятого к вам пришел Гуня, взял двести, и сказал, что я заплачу?
      – А что? – встревожился аспирант. – Он вам меньше передал… Или…
      Валерий вынул из бумажника деньги и подсунул их под хлебницу.
      – Нет, – сказал он, – ничего. Все в порядке. Знаете что: если Гуня опять позвонит вам с просьбой о тесте, перезвоните, пожалуйста, мне.
      Химик глядел на бандита большими глазами. До него вдруг дошло, что с Гуней может случиться что-то нехорошее.
      – А если, – испуганно спросил Игорь Семенович, – он придет без звонка?
      Валерий подошел к окну и глянул вниз. Пятиэтажка выходила на широкий проспект, и напротив кишел людьми большой магазин с надписью «Рыба-Мясо».
      – Если он придет без звонка, – сказал Валерий, – не открывайте ему, а подойдите к окну, и уберите с окна вашу банку с салатом. И не бойтесь, – сказал Валерий, – этот человек, Гуня, – он идиот.
      Встал, простился и вышел.
      Химик в полном недоумении глядел то на деньги, то на горшок с фикусом, пока его не вывел из задумчивости запах сгоревших в кастрюле макарон.
 

***

 
      Прямо от химика Сазан поехал к Александру. Было уже одиннадцать вечера, но банкир был еще у себя в конторе. При виде Сазана он вздрогнул и потупил глаза.
      – Саша, – сказал Сазан, – ты заработался. Пора отдохнуть.
      Банкир стал покорно собирать со стола бумаги. Сазан подозвал одного из телохранителей и приказал:
      – Отгоните его машину домой. Саше надо расслабиться, мы едем в гости.
      За руль сел Сазан, а Шакуров поместился, скорчившись, справа. Пальцы его слегка дрожали. Было заметно, что он ожидает выстрела, и не из-за соседнего угла, а с места водителя.
      – В какие гости мы едем? – спросил Александр.
      – К Гуне, – сказал Сазан. – Все-таки нехорошо, – двадцать лет вместе, человек плачет, гостинцы шлет, а ты – ни слова.
      – Не слал он мне никаких гостинцев, – удивился Александр.
      – Сегодня утром прислал. Твой бухгалтер его получил вместо тебя.
      – Боже мой, – тихо сказал банкир.
      Машина мягко летела по ночной мостовой, покрытой матовой корочкой льда, – дневной дождь и ночной холод сыграли в этот день с автолюбителями неприятную штуку.
      В миру Гуню звали Мефодием Баркиным, и Мефодий Баркин был третьим в их школьной компании, а год назад стал числиться при Валерии. Сам Валерий не взял бы его в к себе, – что-то пугливое жило в Гуниных глазах, пугливое и скверное. В детстве Гуня клал под поезда кошек и играл с девчонками в классики. Но Александр попросил за Гуню, потому что Гуня был не только его школьным приятелем, но и генеральским сыном, и Александру было приятно, что он, Александр Шакуров, сын токаря, стал банкиром, а генеральский сын Мефодий Баркин пашет на него шофером за триста зелененьких.
      Гуня обедал с Александром в дорогих ресторанах за счет работодателя, и когда Александр платил за еду, было видно, что Гуня не чувствовал благодарности, а хотел бы положить эти деньги себе в карман.
      Кончилось все омерзительно. Однажды, когда они возвращались втроем из ресторана, Гуня стал хвастаться, что им теперь все можно, и что они хозяева жизни, – хотя хозяева, собственно, были Валерий и Александр, а Гуня только вел машину. В доказательство он вытащил «вальтер» и стал развлекаться пальбой по прохожим. Больше двух выстрелов он сделать не успел: Валерий сидел справа от водителя. Он вышиб Гуню из-за руля, чуть не рассадив неуправляемую машину о фонарный столб. Пистолет из рук Гуни полетел на коробку скоростей, а Гуня вывалился на дорогу. Валера поднял пистолет и собрался стрелять в Гуню, но тут Александр очнулся и заорал в полном ужасе:
      – Валера! Ради бога! Это же моя машина!
      Сазан высадил на перекрестке дрожащего директора банка и объяснил ему, что надо делать. В ту же ночь он отогнал машину за город, облил бензином и сжег. Александр заявил об угоне машины, и милиция принялась разыскивать неизвестного, развлекавшегося стрельбой по прохожим и выкидыванием водителей из машин. Впрочем, милиция не особенно напрягалась.
      Валера вышвырнул Гуню из организации в тот же день, как тот выписался из больницы.
      Александр запретил убивать Гуню, и Сазан с самого начала сказал, что он еще пожалеет об этом запрете.
      И тут Александр похолодел.
      – Погоди, – сказал он, – зачем же мы к нему едем?
      Сазан промолчал.
      – Ты что, меня хочешь в это дело впутать?! – заорал банкир. – Что я там буду делать?
      – Смотреть, – сказал Сазан, – смотреть и слушать. – Я не хочу, чтобы завтра твой друг мент пришел к тебе и сказал: «Сазан подложил бомбу к вашей двери, а когда дело не удалось, замочил первого попавшегося под руки подозреваемого. И свалил все на него».
      Сазан остановил машину у ночного киоска и купил бутылку ликера и коробку шоколадных конфет.
      В старой генеральской квартире, в окне пятого этажа, выходящем на Садовую, горел свет, и сквозь кисейную занавеску просвечивал телевизор.
      Друзья поднялись на пятый этаж, и Сазан нажал на кнопку звонка. Банкиру казалось, что он видит дурной сон. Ему вдруг представилось, что ему опять десять лет, и кнопка звонка так безбожно высока, что до нее нельзя дотянуться, а можно только допрыгнуть, – и что вот сейчас дверь отворит Лидия Павловна, в штопанном халате и с наколкой на красивых седых волосах, и скажет:
      – А, мальчики. У Феди опять болит горло, и гулять я его не пущу. Хотите чаю?
      Дверь отворилась, и на пороге показалась Лидия Павловна, в штопанном халате и с черепаховым гребнем на сморщенной, как грецкий орех, головке.
      Она близоруко вглядывалась в темноту.
      – А, Сашенька! – вдруг изумилась она. – И Валерик! А Феди дома нет. Хотите чаю?
      – Что же вы так, Лидия Павловна, – сказал Сазан, галантно передавая ей ликер и шоколад, – спрашивать надо, кто за дверью. Стоят два молодых бугая, – а вдруг мы бандиты?
      Старушка засмеялась.
      – Ну какой же вы бандит, Валерик?
      Гуни действительно не было, иначе бы в прихожей царил беспорядок, а на кухне жарилось бы что-нибудь вкусное для внука.
      Через пять минут молодые люди сидели в гостиной. На диване перед включенным телевизором грелась молодая беременная кошка, и было слышно, как начинает свистеть на кухне чайник. Это была хорошая, большая генеральская квартира в добротном доме с высокими потолками, с огромной гостиной, с трофейным роялем, на котором в детстве мучили Гуню, и прочей трофейной мебелью: а кроме трофейной мебели, ничего нового в гостиной не было.
      – А Федя сегодня будет? – спросил Сазан, когда старушка разлила в тонкие, мейсенского трофейного фарфора чашечки ароматный чай.
      – Не знаю, – покачала та головой. – Он теперь редко дома ночует. С тех пор, как он уволился от Саши, целыми днями пропадает. Саша, вы не сердитесь, что он ушел?
      «Ушел! – чуть не вскричал Александр. – Да его выкинули мордой об стенку!»
      – А вы сами как думаете, почему он ушел? – спросил Сазан.
      Старушка лукаво улыбнулась.