– Не надо, – отказался ван Эрлик.
      Одевшись и осторожно погладив в кармане белую коробочку, ван Эрлик покинул дом.
      Минуты через три он входил в общий зал небольшого ресторанчика, смежного с задней стеной особнячка Сури.
      Ресторан был невелик и, подобно многим дешевым забегаловкам, пытался скрыть это фальшивой голостеной, изображавшей огромный балкон, выходящий в залитый ночными огнями парк. Судя по тому, что голограмма была сильно сдвинута в фиолетовую часть спектра, ресторанчик предназначался в основном для крийнов.
      Ван Эрлик как раз задумался над тем, стоит ли ему ограничиться только жареной кенафкой или заказать еще и суп из альтусий, когда кто-то опустился на стул напротив.
      Ван Эрлик поднял голову и увидел Чеслава. Полные губы подростка были твердо сжаты, серые глаза глядели словно в прицел. Высокий, худощавый, в новой дорогой одежде, с гибкими движениями тренированного бойца, он походил на избалованного сына наркоторговца или губернатора.
      – Любишь крийнскую кухню? – спросил ван Эрлик. – Советую заказать ротату и шнасс.
      Чеслав с облегчением последовал его совету.
      Официант-крийн, неслышно возникший за их спинами, принялся сгружать с мерцающего подноса горшочки и тарелки со снедью. Собственно, подноса не было – было силовое поле, угасавшее по мере уменьшения числа тарелок и наконец погасшее совсем.
      Ротата оказалась чем-то вроде непроваренной древесной коры. Когда прибыл шнасс, Чеслав поковырялся палочкой в тарелке, пытаясь определить составляющие вони, и спросил:
      – Это что, личинки жука-навозника?
      – Да. – сказал ван Эрлик, – у крийнов они деликатес. Они выдерживают их на солнце десять дней, чтобы они как следует протухли, а потом лепят из них котлетки. В качестве скрепляющего фермента они используют собственную слюну. Они пережевывают личинки во рту, а потом отрыгивают их и заправляют маслом.
      Чеслав посмотрел на тарелку своего собеседника, где дымилось что-то восхитительно прозрачное, с острыми рыбьими костями, торчавшими наружу, и запахом курицы, и принялся за шнасс. На курсах выживания их заставляли есть даже дерьмо барров.
      В заключение им принесли кофе, налитый в суповую тарелку.
      – Сэр, – спросил официант-крийн ван Эрлика, – вам не понравилось?
      – Все замечательно, – сказал Эйрик.
      – Просто я заметил, что на вашей тарелке много костей, – сказал официант и одобрительно покосился на пустую тарелку Чеслава.
      – Люди не едят кости, – объяснил Эйрик. Последним официант принес блюдечко, на котором горкой лежали темно-серые камушки.
      – Гравий для заточки задних зубов, – сказал официант и гордо удалился.
      – Зачем вы меня вчера оставили на ужин? – спросил в упор Чеслав. – Вам хотелось поставить под сомнение мою верность императору, да?
      Ван Эрлик пожал плечами.
      – Губернатор одной планеты просит напасть на другую. Он же не просит нападать на императора? При чем тут верность империи?
      – При том, что это война! «Эдем» может разнести целую планету, и губернатор Тарета не поставил никаких ограничений!
      – Это война, – сказал Эйрик ван Эрлик, – но сектор, которым правила Маргарита Тарета, был слишком велик, и император Валентин намеренно раздробил его. А потом его наследник нарочно стравил родственников друг с другом, чтобы они не объединились против императора. Император не сочтет орбитальную бомбардировку Альтайи изменой. Он сочтет ее необыкновенно удачным продолжением своей политики.
      – Вы враг императора, – сказал Чеслав, – а рая на земле никогда не было.
      – Был, – отозвался Эйрик. – Я провел там девятнадцать лет. Потом я шлепнулся о его поверхность. Наши компенсаторы взорвались еще до входа в атмосферу. Мы сыпались на планету по частям. Нас было семнадцать человек. Выжил только я.
      Эйрик помолчал, а потом его смуглое лицо зажглось изнутри, словно в него вставили лампочку.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.