Кадет Чеслав не спал всю ночь перед приемом, он выгладил форму и щеточкой чистил сапоги. Утром он отправился на пробежку, как обычно.
      В императорском дворце было семь крыльев, по числу Секторов, и семьдесят парадных залов, по числу покоренных миров, и каждый из семидесяти залов был отделан минералами и растениями данного мира; ослепительно белый порфир Альтайи сменялся голубоватыми малахитами Ттакки-5, и в зале Ксианы силовые поля прижимали к стене фосфоресцирующую воду, заполненную мириадами крошечных шестигранных существ, образовывавших в своем беспрестанном движении узоры с такими высокими степенями симметрии, что почти полтора века ксианитов считали разумными существами.
      Теперь Ксиана была осушена. Ксианиты остались лишь в аквариумах да в зале Ксианы.
      Когда кадет Чеслав попал в Зал Всех Миров, он увидел, что пол зала выполнен в виде карты Галактики в проекции Федорова, а потолок столь высок, что под ним парит мелкое облачко. Чеславу показалось, что его душа парит вместе с облаком.
      Карту Галактики попирали сапогами шестьсот человек и император. Император был чуть ниже, чем ожидал кадет Чеслав, и с лучистыми карими глазами, проникавшими в сердце. В руках у него был бокал из чианского янтаря, и он пил со всеми кадетами. И с кадетом Чеславом.
      На следующий день после приема кадет Чеслав пошел к официальному нейродилеру и заказал ему сон о Большом Приеме. Он заказал все, как было, только попросил сделать Императора Теофана чуть повыше ростом.
      С тех пор кадет Высшей Школы Опеки, а ныне – стажер при Оперативном Штабе Чеслав смотрел этот сон каждую ночь. Но когда его послали с ван Эрликом, он не взял чип с собой. Было бы очень странно, если бы они попали в какой-нибудь притон, в который наверняка обратится пират, и содержатель притона нашел бы в личных вещах спутника ван Эрлика сон о Большом Приеме в честь курсантов Службы Опеки.
      Поэтому Чеслав вместо сна о Большом Приеме видел что-то ужасное, такое ужасное, что упал спросонья с кровати. Глупая койка мгновенно убралась в стену, а механический голос громко сказал:
      – Шесть стандарт-часов двенадцать минут, сэр.
      Чеслав открыл глаза: каюта была чуть поуже гроба. Сквозь кристаллопласт виднелась рубка, увитая гирляндами экранов.
      Десантный катер класса «Подсолнух», одна из немногих машин, способных и к гиперпрыжку, и к посадке на планете, снаружи выглядел вполне внушительно; крошечная машинка несла на себе противолучевую броню, а ее собственные лазеры вполне могли вспороть брюхо зазевавшемуся сухогрузу.
      Линейного ускорителя на корабле, разумеется, не было: вместо него был циклограв, в просторечии именуемый «улиткой», – и так как малая мощность ускорителя накладывала жесткие ограничения на массу, конструкторы «Подсолнуха» сэкономили на жилплощади.
      Чеслав всегда подозревал, что в своем стремлении увеличить дальность прыжка они творчески переработали идею карцера, в котором Чеславу пришлось посидеть, как и всякому уважающему себя кадету. С той только разницей, что пространство, причитавшееся одному заключенному, они разделили на три части: жилой отсек, рубка и шлюз.
      Челнок класса «Подсолнух» был излюбленным кораблем во флоте ван Эрлика и главной тактической единицей Оперативного Штаба СО. Сходные задачи влекли за собой сходные технологические предпочтения.
      Все было в норме: приборы дремали или светились зеленым, пилотское кресло было пусто…
      Пусто?
      Чеслав рывком сел, тут же влепившись головой о переборку. Сон как рукой сняло.
      В катере стояла могильная тишина. Тяготение составляло около единицы, но вибрации, сопровождавшей работу компенсаторов крошечного «Подсолнуха», явно не было. Не было слышно и шелеста систем жизнеобеспечения, не выключавшихся в космосе ни на минуту.
      Пока Чеслав спал, преступник выбрал планетку себе по вкусу и сбежал!
      Чеслав выкатился из каюты, взлетел вверх по укрепленной поверх санитарного блока лестнице и кинулся в раскрытый внутренний створ шлюза.
      Уже в шлюзе Чеславу пришло в голову, что он действовал, как распоследний дурак, что надо было для начала включить обзор и полюбопытствовать, где стоит корабль – а вдруг посереди болота из азотной кислоты? – но лепестки уже разошлись, открывая Чеславу вид на окрестность.
      В сером освинцованном небе плыли тучи, похожие на взорванные штурмовые челноки, и из них сеялся крупный снег. Снег таял, едва коснувшись земли, ничуть не скрывая ее наготы, – и оттого Чеслав с дрожью понял, что челнок стоит в самой середине плазменного пятна. Десять лет назад почва на глубину пять метров вскипела здесь, все микроорганизмы и растения сварились в адском огне, плодородный чернозем превратился в спекшийся песок – но вот теперь, потихоньку, ветер наметал на обожженную землю плодородную пыль, и странная зелень, то ли не убоявшаяся мороза, то ли вот-вот готовая от него погибнуть, потихоньку брала свое.
      Это совсем не походило ни на один из Семидесяти Залов, отображавших Семьдесят Миров. Ни один из залов не был отделан печенной в плазме землей.
      На раскисшей, чуть отороченной белым пыли отчетливо отпечаталась цепочка тяжелых рубчатых следов, которые оставляют десантные ботинки. Следы были свежие – по крайней мере, было ясно, в каком направлении пошел преступник. И было ясно, что он далеко не ушел.
      Чеслав вздохнул и направился по следам.
      Следы вели к небольшому двухэтажному дому, стоявшему на краю пятна, некогда бывшего полем. Дверь дома была раскрыта, во дворе стоял флайер, похожий на жука с оборванными крыльями.
      Судя по виду флайера, он стоял здесь немногим меньше вечности.
      Чеслав прошел, хрустя ботинками, по выжженному двору и поднялся в гостиную. Пыль была повсюду. Крыша в одном месте обрушилась, и прямо посреди солнечного пятна на заметенном пылью полу рос крупный синий цветок. Лепестки его были покрыты белыми пузырями, и внутри пузырей можно было, приглядевшись, увидеть черные точки личинок. Чеслав не знал, симбионты это или паразиты.
      В доме пахло засадой и склепом. Чеслав осторожно толкнул дверь. За дверью была комната с истлевшей штукатуркой; вся мебель в ней была перевернута вверх дном, на рассыпанных по полу дисках лежала сантиметровая пыль: обыск закончился лет десять назад. У стены комнаты стоял диван со вспоротой обивкой, и на диване сидел ван Эрлик. Веерник, который он держал в руках, смотрел стажеру прямо в живот.
      – А, это ты, – усмехнулся пират, – входи.
      Веерник растворился в кобуре. Небольшая карманная модель марки «Берилл», с прицельной дальностью стрельбы до четырехсот метров и плотностью поражения, которой позавидовал бы полустационарный штурмовой «Шквал».
      – Г-где мы? – спросил Чеслав. – Что это за место?
      – Это Харит, – ответил Эйрик. – Мой дом. Чувствуй себя как брат, опекун.
      Глаза Чеслава настороженно блеснули.
      – Э-э! А воздух? Здесь же ядовитый воздух…
      Рука сама собой шарила где-то у пояса в поисках газовой капсулы.
      – Здесь нормальный воздух, – спокойно отозвался Эйрик – До того как на планете появились люди, воздух здесь был непригоден для дыхания человека. Но лет через пять после Поселения хариты изменили для людей воздух. Можешь дышать сколько влезет.
      Стажер беспокойно завертел головой.
      – А-а… Где же они сами?
      Пират молчал. Его глаза были того же цвета, что и земля после плазменного удара.
      – Но их же не убили – не всех то есть! Просто вас, людей, освободили от их ига, а их… император в своем бесконечном милосердии даже им позволил стать подданными империи… и… пользоваться всеми правами и возможностями… вплоть до пенсии и страховки…
      Голос стажера звучал как-то неуверенно.
      – Они живы? – шепотом спросил Чеслав.
      – Они живы, – сказал Эйрик, – они не хотят со мной говорить.
      – Почему?
      Эйрик ван Эрлик не ответил.
      – Иди.
      – Но…
      – Я не наследный принц, а ты не кормилица, чтобы меня опекать. Пойди погуляй. Подыши воздухом планеты, которую чужая раса сделала пригодной для жизни людей. Может быть, это будет полезно для сотрудника службы, которая занимается тем, что отравляет жизнь везде, где только сможет. Для представителей своего же собственного биологического вида.
      Смуглое лицо преступника ничего не выражало. Голос звучал монотонно и сухо. Чеслав вдрут вспомнил, как три дня назад этот человек равнодушно согласился на смерть собственных людей – более того, бравировал этой смертью, бросал вызов самому главе Оперативного Штаба.
      Неужели он до сих пор верит в то, что ужасные чужаки вложили ему в голову? Это было всем известно – хариты контролировали разум людей! Они превращали их в зомби, готовых исполнять самые чудовищные приказы.
      Семь Звезд!
      Это произошло за год до его рождения, но он знал все, он видел чипы, видео, документы – этому был посвящен целый курс! Какой шок испытала империя, когда услышала, что боевые корабли Харита, бросившие вызов Флоту Освобождения, – управлялись людьми же! Несчастные марионетки, безвольные куклы, они были готовы умереть, чтобы защитить поработивших их чудовищ от тех, кто пришел их освободить! Ни один харит не бросил вызов Флоту Освобождения, ни один харит не погиб в боях за планету – чудовища были столь же трусливы, сколь и жестоки. За них умирали люди – и убивали тех, кто пришел дать им свободу.
      Генерал Чебира, три года боровшийся на Харите против последних террористов, показывал чипы, на которых раскодированные, освобожденные люди, плача, перечисляли свои вины против человечества и сами просили себе смерти. Генерал Чебира плакал вместе с ними.
      – Иди, – повторил пират.
      Стажер молча вышел из дома.
      Уже вечерело: снег все так же сыпался на обожженную землю. Ветер гулял над полем, как в аэродинамической трубе, с каждой минутой воздух стремительно холодел, и раскисшая недавно земля схватывалась ледяной корочкой. Зачем прилетел сюда ван Эрлик? Здесь больше нет людей! Здесь остались одни… Чеслав в панике сжал рукоять веерника, так, словно его в любую секунду могла заглотить материализовавшаяся прямо из воздуха пасть.
      Он стоял минуту, другую – пасти не было, и мир вокруг был самый обыкновенный мир, только покалеченный войной.
      А потом он глянул под ноги – и вздрогнул.
      По раскисшей земле, параллельно следам ван Эрлика и его собственным, шли отпечатки маленьких босых ножек.
      Чеслав побежал. «Подсолнух» стоял, крепко зарывшись в землю тремя растопыренными лапками. Под вздутым брюшком циклограва виднелась крошечная фигурка. Завидев человека, фигурка встрепенулась и бросилась наутек. Чеслав кинулся за ней. Бежать было трудно. Перемешанная с водой, безжизненная грязь превратилась в скользкий и коварный лед, Чеслав падал, поднимался и снова бежал. В неярких сумерках перед ним мелькала фигурка: ребенок семи-девяти лет, в курточке и шортах, черноволосый, с босыми ножками, порозовевшими от холода. Поле шло под уклон, обламывалось в овраг, за серым обрывом начиналось черное небо.
      – Подожди! Парень! – отчаянно закричал Чеслав.
      Ребенок оглянулся. Чеслав прыгнул. Затрещала прочная ткань курточки – ребенок, неведомо как выживший на пустой, давно убитой планете, забился в его руках.
      – Тише, – сказал стажер, – тише, все будет хорошо.
      Вдруг глаза мальчишки сделались угольно-злыми, и он довольно-таки ловко двинул стажера коленом в пах. Чеслав, растерявшись, выпустил мальчика.
      Тот мгновенной птицей взлетел на обрыв, Чеслав – за ним. Мелькнула внизу тридцатиметровая пропасть.
      – Нет! – закричал Чеслав.
      Мальчишка прыгнул. Стажер застыл в ужасе на краю обрыва – но через мгновение понял, что мальчишка не разобьется. Он летел вниз как-то очень медленно, словно над ним распустился невидимый парашют, и, когда паренек коснулся земли, перевернулся и вскочил на ноги, Чеслав внезапно выхватил веерник и начал палить в воздух.
      Воздух тут же стал густеть и сворачиваться, как молоко.
      Очертания предметов переломились, словно между Чеславом и горизонтом встала гигантская линза. Чеслав выстрелил – и новый миллион килоджоулей неожиданно разлетелся снопом искр о непонятную преграду.
      В следующий миг что-то невидимое, но мощное толкнуло его в спину, Чеслав поскользнулся и, не удержавшись, кувырком полетел вниз. В последнее мгновение перед приземлением Чеслав дотянулся до кнопки на поясе – шумно ухнул антигравитационный патрон, падение на миг замедлилось, земля перевернулась и шлепнулась в лицо.
      Он очнулся очень скоро – вечер еще не успел превратиться в ночь. Он лежал у подножия обрыва, живой и невредимый, а мальчишка сидел на корточках рядом и смотрел ему в глаза. Как и все мальчишки в этом возрасте, он состоял из одних царапин и спутанных черных волос. Голые ноги пошли пупырышками от холода.
      – Ты кто? – спросил мальчик.
      – Меня зовут Чеслав. Я… э…э… пилот этого челнока. А ты кто?
      – Я Денес.
      – Что ты бродишь здесь полуголый? Где твои родители?
      – Их забрали, – ответил мальчик – когда забирали последних. Люди в белых погонах. Мои родители успели меня спрятать. Они плакали и обещали вернуться.
      «Когда забирали последних»? Десять лет назад? Семь? Сколько лет назад генерал Чебира закончил свою тяжелую миссию?
      – Сколько тебе лет? Стандартных?
      – Восемь.
      Чеслав сглотнул.
      – Кто тебя научил говорить?
      – Они.
      – Кто – они?
      – Ты человек? – спросил мальчик.
      – Да.
      Мальчик подумал, потом медленно сказал:
      – Они не люди. Они сказали, что я должен улететь с тобой. Что они больше не могут меня защитить.
      Чеслав снял с себя куртку и закутал мальчика. Тот не сопротивлялся, голые розовые ножки торчали из-под «чертовой кожи», как птичьи лапки. Ледяной ветер мгновенно пробрал до копчика. Пальцы едва нащупали бляшку комма.
      – Эйрик, вам лучше прийти сюда. Тут есть кое-что, способное заинтересовать любителя харитов. Не сверните шею, спускаясь с обрыва.
 

* * *

      Дом Денеса стоял на большом холме.
      Это был вполне жилой дом, с высокими окнами, затянутыми вместо стекол пленкой из каких-то местных растений, с запасом воды и пищи и с ветряком-электрогенератором. Комната мальчика была жарко натоплена, на столе мерцал белым светом похожий на мятый платок биокомпьютер, рядом свернулись брошенные наушники.
      – Чей ты сын, Денес? – спросил Эйрик ван Эрлик, присаживаясь на корточки перед мальчишкой. Тот выглядел очень смешно: голые ножки, серая форменная куртка, доходившая ему до колен, и встрепанное гнездо коротких черных волос, из-под которых глядели настороженные глаза.
      – Мне не говорили.
      – Почему ты побежал от моего товарища?
      – Потому что люди, которые прилетают сюда, – плохие люди, – сказал мальчик. – Они роются в том, что осталось от мира, и, когда они появляются, надо выключать свет и уходить из дома.
      – Сюда кто-то прилетает? – с изумлением спросил Чеслав.
      – Почему бы нет? – тускло отозвался ван Эрлик. – Если вы кого-то окрестили дьяволом, всегда найдется масса желающих продать дьяволу душу. Собирайся, Денес, да побыстрей. Со мной тут никто не хочет разговаривать, а ждать гостей не имеет смысла.
 

* * *

      Так получилось, что им не повезло.
      Эйрик уже лежал в кресле пилота, когда в тактическом кубе возник неопознанный белый треугольник. Руки ван Эрлика были опутаны внешними сенсорами, глаза закрывал летный шлем: по панели бегали дьявольские разноцветные огоньки, дублируя изображения, передававшиеся на внутреннюю поверхность шлема.
      – Развертка! – заорал Эйрик. – Двадцать вправо! Вверх! Увеличение!
      На экране плыли грязные облака.
      – Бета-диапазон!
      Облака погрузнели, налились желтым – и сквозь эту желтую пленку проступила черная плывущая точка. С такого расстояния точка перемещалась плавно и неспешно, но «коробок» определял ее скорость в три маха.
      А потом на экране проступила еще одна точка, куда более медленная и жирная, стремительно превращавшаяся в черный закругленный кокон, словно танцующий на своем хвосте.
      – Космоатмосферник и корабль на орбите, – сказал Эйрик, – двигатели на нулевой режим!
      – Плотность потока на тридцать процентов ниже критической, – раздался бесстрастный голос машины, – борт к взлету не готов.
      – Я хочу домой, – сказал мальчик, – пожалуйста, я хочу домой.
      Эйрик повернул голову и что-то прошипел. Чеславу на мгновение показалось, что тот видит мальчишку сквозь зеркальную полусферу шлема, хотя быть такого, конечно, не могло: Эйрик ван Эрлик видел сейчас только то, что показывали приборы корабля, и всякая визуальная информация о происходящем в рубке отсутствовала напрочь.
      – Плотность в норме, – сообщил корабль, – взлет разрешен.
      Но было уже поздно. В разреженном воздухе Харита вспыхнули, перекрещиваясь, антигравитационные пучки, сложились в подобие переливающейся в воздухе линзы – и в этой линзе черным пауком зависло черное брюхо космоатмосферника класса «Альдебаран».
      Страховочные щитки осыпались, как засохшие лепестки, открывая круглые зрачки лазерных батарей. Запищал и налился светом блок ближней связи. Эйрик снял шлем и ткнул пальцем в комм. Вместо собеседника по экрану бегали статические разряды.
      – Убей тягу, – приказал экран.
      Плавающий акцент уроженца сектора Розы был слишком незаметен, чтобы быть компьютерной подделкой. Хозяева неизвестного корабля глушили изображение, но звук шел напрямую.
      – Убей тягу, пилот, или мы размажем тебя по планете.
      – Что вам нужно?
      – Мальчишку.
      – Зачем?
      – Нас интересуют хариты, пилот.
      – Но, похоже, вы не интересуете их. Я не слыхал, чтобы хариты общались с людьми.
      – Они общались с ребенком. Мы хотим поболтать с ним о его воспитателях.
      – Кто вы такие?
      – Сторожевик класса «Альдебаран», который размажет тебя, пилот, если ты будешь задавать глупые вопросы.
      – Если вам так нужен мальчик, почему бы вам не заплатить за него? – спросил ван Эрлик.
      Рука Чеслава сжалась на рукояти веерника. Этот пират воевал против людей.«Если он будет торговать людьми, я его пристрелю», – подумал Чеслав.
      Экран невнятно зашелестел. Невидимый собеседник отвернулся от комма и что-то спросил; в ответ послышались щелчки и посвист.
      – Не выйдет. Отдавай мальчишку и возвращайся на базу.
      Их явно приняли за патрульный катер.
      – Во-первых, – сказал ван Эрлик, – мне не кажется, что нас отпустят на базу. Как только мы отдадим мальчишку, мы вам станем не нужны. Куда проще сбить нас на взлете и списать все на харитов. А во-вторых, вы удивительно ненаблюдательны. Вам даже не пришло в голову задуматься, почему мальчик, который умел скрыться от ваших зондов, оказался в нашем корабле добровольно. Вам не кажется, что мы знаем о харитах больше мальчишки?
      И, не дожидаясь ответа, ван Эрлик врубил левую пару планетарных двигателей. Никто и никогда не стартует с планеты на одной паре двигателей – корабль неминуемо завалится и спустя несколько секунд после старта врежется обратно в землю. Катер – не космоатмосферник. Соотношение его массы к мощности двигателей несколько меньше, но все равно стартовать на левых двигателях с него никто, сколько было известно Чеславу, еще не пытался. Как никто не пытался перепрыгнуть пропасть на одной ноге.
      Катер рыскнул. Земля встала дыбом, Чеслав на миг увидел струи пара и огненные клочья грязи, вылетающие из сопел.
      Противник замешкался. Капитан космоатмосферника тоже никогда не видел косого старта – и, смущенный последними словами собеседника, он никак не мог решить, что делать – стрелять? Самому уйти вверх, дабы спасти катер с драгоценным мальчишкой и, возможно, – не менее драгоценными пилотами?
      Поверхность планеты встала вертикальной стеной. Катер, заваливаясь, словно летел по узкому коридору между почвой и облаками.
      В следующую секунду, за мгновение до того, как столкновение с землей стало необратимым, ван Эрлик врубил правые движки. Мир закрутился волчком. Катер рванулся вверх, вверх, прочь от выжженной войной планеты – минуя сверкающую паутину, в центре которой висел сторожевик. Где-то в полукилометре над почвой катер сильно тряхнуло, словно он ударился о невидимую стену. Но напряженность силового поля падает обратно пропорционально кубу расстояния. На такой дистанции поле было не плотней листа бумаги – катер рыскнул, отчаянно взвыл и – пошел вверх, набирая высоту.
      Экран потух.
      Паутина исчезла. Ионизированный столб воздуха под чужим кораблем засветился зеленым призрачным светом. Катер лег набок и помчался параллельно земле.
      – Наверх! – заорал Чеслав.
      – У них на орбите эсминец, – отозвался ван Эрлик.
      Катер, ныряя в воздушных ямах, несся над верхушками призрачных деревьев с тугими клубками сучьев. Силовая волна, выброшенная космоатмосферником, прокатилась над ними на высоте в двести метров, и по ту сторону накрывшей их гигантской чаши засверкала шатровая радуга.
      Активные сенсоры противника захватили цель, штурман-блок пронзительно запищал.
      – Они нас достали, – сказал Чеслав.
      Комм вспыхнул снова. Сигнал шел с орбиты, от пылающего красной точкой эсминца. На этот раз на экране появилось изображение. Чеславу на мгновение бросился в глаза огромный белый силуэт в кресле второго пилота.
      – Сядь, сука, – заорал капитан чужого эсминца, – сядь, или мы тебя размажем!
      Катер, заложив крутой вираж, мчался вдоль внутренней дуги силового колокола. Он походил на бабочку, накрытую гигантской прозрачной крышкой от супницы.
      Супница начала медленно опускаться.
      Космоатмосферник в ее центре расплылся, теряя очертания, превратился в гигантскую кляксу, стекавшую к земле по шатровой радуге поля – силовая блокировка дает поразительные зрительные эффекты. Было такое впечатление, что их накрывает вывернувшимся наружу желудком корабля.
      Эйрик сорвал шлем.
      – Ден! Расса! – закричал он отчаянно. – Если вы слышите меня, помогите мне!
      В следующую секунду воздух словно сгустился в огромный черный топор – и в лезвие этого топора и влетел корабль противника. Небо взорвалось. Солнце мигнуло, как неисправный индикатор. Шатровая радуга исчезла. С неба сыпались пластик, сталь и мясо.
      – Во имя императора, – проговорил потрясенный Чеслав, – что это было – оружие харитов?
      – У харитов нет оружия, – прозвучал насмешливый ответ, – держитесь крепче, детеныши. Мы уходим в гипер у внешнего слоя атмосферы, если не хотим познакомиться с тем, кто болтается на орбите.
 

* * *

      Наследственный генерал империи, глава Оперативного Штаба Службы Опеки полковник Станис Александр Рашид Трастамара сидел в кресле перед монитором транссвязи и глядел на разноцветные сполохи на экране.
      Десять стандартных минут назад ординарец почтительно доложил ему, что светлейший Ассен Ширт, начальник Службы Опеки, хочет с ним говорить. Канал связи был установлен – информационный луч прорезал гиперпространство, стянув в одну точку добрых две сотни световых лет, треть ресурсов «Астарты» работала на поддержку канала, передающая установка на Митре пожирала столько энергии, сколько небольшой молибденовый завод, – а его сиятельство Ассен Ширт не торопился нажать на кнопку приема. Может, брился. Или рассматривал свое отражение в зеркале. Или занимался любовью с секретарем.
      Транссвязь была абсолютной монополией государства. Частные компании в эту сферу не допускались. Сообщения обычных граждан передавались только как записи после просмотра их Службой Опеки.
      Одна минута транссвязи потребляла столько же энергии, сколько переброска шестидесяти тысяч тонн массы покоя на аналогичное расстояние. Масса покоя «Астарты» составляла пятьдесят четыре тысячи тонн, а время прыжка до Митры – семьдесят три часа; стало быть, потраченной за эти десять минут энергии фрегату хватило бы на тридцать дней в гипере. Это впечатляло.
      Особенно это было впечатляющим для цивилизации, чья денежная единица была привязана к энергии. Энергии, которой вот уже третий месяц не видели имперские истребители на крупнейшей в этом секторе базе над Баррой.
      Наконец цветные полосы распались, и на Трастамару сквозь бездну глянуло красивое молодое лицо: улыбающиеся синие глаза, ямочки у щек.
      – Привет, Станис, – заявил светлейший Ассен, – извини, что заставил ждать. Мы вчера, знаешь ли, сидели всю ночь. Я, генерал Ичира и, – тут Ассен поднял вверх указательный палец с длинным, раскрашенным в императорские цвета ногтем, – и генерал Торо, внук императора. Ичира сейчас очень силен при дворе. Думаю, что он может стать главой казначейства. Ты слышал последнюю сплетню? Губернатор Ириссы три месяца репетировал местные танцы, – ну, ты знаешь, император это любит, особенно если танцуют девочки, невинные и с далеких миров. И вот девочки выступают перед императором, все хорошо, и ночь прошла прекрасно, а утром император выходит в парадный зал, и там стоит генерал Шашба, – а у него же земли на Ириссе, и бездельник опять пришел просить для них какой-то субсидии. «Вот повелитель Ириссы», – говорит императору первый министр, – и когда Шашба вернулся домой, он обнаружил, что его назначили губернатором над всем сектором Креста!
      Светлейший Ассен расхохотался.
      Станис Трастамара внимательно ждал продолжения.
      – Да. Кстати. Ты в дерьме. Ты в таком дерьме, из которого тебя не вытащит даже твой прапрадедушка, Станис.
      «Меняй министров каждые пять лет, расстреливай – каждые шесть», – говаривал Основатель Империи. Светлейший Ассен руководил Службой Опеки уже пятнадцатый год.
      – Тино Чебира уничтожил Эйрика ван Эрлика! Его размазали, как масло по бутерброду! Тино притворился купцом и ждал, пока Кровавый Пес подойдет поближе, – а потом он просто вышиб его из космоса! Он размазал его на молекулы, и ты, ты ловил ван Эрлика три года, а Тино уничтожил его как муху!
      – Когда это произошло? – спокойно спросил Трастамара.
      – Три дня назад! В секторе Розы!
      Станис Трастамара молчал. Его подтянутое гладкое лицо с чуть раскосыми глазами цвета индиго не изменилось ни на секунду. Луч гиперсвязи невозможно было перехватить, но содержание его бесед с начальником становилось известным с удручающей регулярностью. Полковник Трастамара подозревал, что дело не в жучках. Просто светлейший Ассен Ширт, глава Службы Опеки и троюродный брат первого министра Хабилунки, с детства считал, что рот нужен для двух вещей – чтобы жрать и чтобы хвастаться.
      – Да, – сказал полковник, – это огромный успех. По счастью, это общий успех Службы. Передайте моему другу Тино, что я поздравляю его, ибо мы все вместе служим одному делу – Империи Людей и какие-то распри между нами неуместны.
 

* * *

      Они вышли из гипера в пятидесяти миллионах километров от Лены и вот уже двенадцать часов шли в глубь системы, излучая транспондерный код курьера Службы Новостей; автоматические станции передавали их друг другу; таможня отказалась от осмотра после каких-то малопонятных Чеславу переговоров, и крошечная горошина планеты уже выросла до огромного, позолоченного солнцем диска, похожего на круглую яшму с белыми прожилками облаков.
      Чеслав, в пилотском кресле, от волнения грыз ногти. Они должны были войти в атмосферу через двадцать минут, по меньшей мере пять орбитальных фортов вели катер, но ван Эрлик до сих пор не пытался сбить их с толку; не связался с сообщниками или с мафией. Все шло так, как будто они и в самом деле собирались сесть по предписанной траектории на официальном космодроме, – но как это мог сделать человек, за голову которого любой служащий космодрома получил бы два на десять в десятой эргталера?
      Ван Эрлик, в кресле второго пилота, с легкой усмешкой наблюдал за стажером, идущим точно по курсовому лучу.
      – Вход в атмосферу через пять минут, – сказал Чеслав, – приготовить «трутня», сэр?
      – Нет.
      – Мы будем садиться на космодром в Карре?
      Пират, не отвечая, лениво протянул руку. Комм-пульт ожил. С него смотрел пожилой грузный человек в белом, расшитом цветочками пончо.
      – Привет, старый лис, – сказал Эйрик, – я слыхал, что в твоей столице вот-вот зацветут лилии, и подумал: неужели у моего приятеля не найдется местечка, откуда я мог бы ими полюбоваться?
      – Ты всегда желанный друг, – донеслось в ответ, – я скажу ребятам, чтобы они посадили тебя по лучу.
      – У меня небольшой корабль. Катер.
      – В таком случае почему бы тебе не сесть в резиденции? – откликнулся собеседник. – Вопросов будет меньше, а воли – больше.
      Экран погас. Ошеломленный Чеслав повернулся к своему спутнику.
      – Вы… вы на «ты» с губернатором Лены? Но он же присягал на верность империи…
      – А кому, ты думаешь, я сбываю товар? Зеленоглазым жукам в неоткрытых частях Галактики? А когда я ремонтирую катера, я сажаю их на сожженных планетах и ползаю по ускорителю с отвертками?
      – Я думал, – сказал Чеслав, – что вы покупаете мелкую сошку. Пограничника с орбитального форта. Майора с таможни.
      – Зачем? Майор с таможни делится с начальником смены, начальник смены – с начальником космопорта, начальник космопорта – с главой региона, глава региона – с губернатором.
      – Замолчите! Вы ненавидите империю. Это государственная измена – что вы говорите.
      – Иди сюда, Денес, – позвал Эйрик. – Мы входим в атмосферу, это лучше делать в противоперегрузочном кресле.
      И, обернувшись к Чеславу:
      – Надеюсь, курсант, что вы не вздумаете читать вводный курс Школы Опеки за обеденным столом у губернатора.
 

* * *

      Давно подмечено – чем ниже гравитация на планете, тем безудержней фантазия архитекторов. Колонны, поддерживающие огромные массы камня, стремительно худеют, купола уходят в немыслимую высь, арки начинают очертаниями напоминать носы гиперпространственных истребителей, и любимым украшением зданий становятся свешивающиеся с потолков, арок и карнизов гроздья искусственных сталактитов.
      Гравитация на Лене составляла 0,4 стандартной.
      Искусственно насыпанная гора – всего каких-то пятьсот метров высоты, не горка, а холм по местным масштабам, – на которой расположилась резиденция губернатора, возвышалась над западными пригородами. Дворец напоминал паутину, подвешенную последними лучами заката к невидимым, парящим на орбите спутникам.