– Велимир замечательный человек, – сказал Суриков, – только поэтому я за него и хлопочу. Но мы же с вами прекрасно понимаем, что значит иметь дело с Москвой. Там сидят коррумпированные, черные люди. И реальность такова, что они просят десятку.

Но губернаторша продолжала гнуть свою линию:

– Откуда же я возьму такие деньги! Я же трачу больше, чем зарабатываю! Ведь, считай, моя компания – это компания с государственным менталитетом. Школы ремонтируем, вон, Первой детской бесплатно сколько лекарств дали!

Первой детской больнице действительно были бесплатно выделены лекарства. «Биоресурс» купил их на двадцать миллионов рублей у фирмы вице-губернатора Бородовиченко. Лекарства были просроченные, и в аптеках их продать было нельзя. Двадцать миллионов «Биоресурсу», разумеется, потом возместили из бюджета.

– Эти вот сволочи, журналюги, как что, так сразу пишут про меня и Вову, – продолжала Ольга Николаевна, – а я разве хоть что имею с того, что у меня муж – губернатор? Я одни расходы имею! Мы по сути – социалистическое предприятие, как что, так затыкаем собой краевой бюджет! А разве в Москве входят в такие тонкости? Им бы лишь деньги высосать. За что я должна платить? За то, чтобы сделать добро государству?

– Ольга Николаевна, – сказал Артем Суриков, – вы знаете, как я к вам отношусь. И вы знаете, что я тоже болею за государство. Я очень хочу видеть Велимира в Москве. Поэтому давайте сделаем так: все расходы там я беру на себя. Это не ваша забота. Десяткой больше, десяткой меньше – разве я не могу сделать подарка прекрасной женщине? Только одна встречная просьба: уже осень, уже мазут надо закупать. Сделайте милость: протолкните бумаги побыстрее, а то ведь с губернатора же и спросят: почему, мол, мазута нет?

Бумаги о закупке мазута прибыли в приемную ОАО «Биоресурс» в тот же день к трем часам. Согласно этим бумагам, кесаревский мазут в кесаревские же котельные должно было поставлять некое ООО «Куусо». ООО «Куусо» было зарегистрировано на севере области, в районе компактного проживания коренного хантыского населения, и более половины его работников составляли представители вышеозначенного населения. В связи с этим ООО «Куусо» было совершенно избавлено от такой глупости, как налог на прибыль. А прибыль получалась немалая: покупая на НПЗ мазут по три тысячи рублей тонна, «Куусо» впаривал его краевому бюджету по двадцать тысяч.

Губернатор подписал бумагу через пятнадцать минут по ее прибытии.

Ольга Николаевна поднялась из мужнина кабинета в сияющем расположении духа. Она, конечно, понимала, что Артем Суриков получит за мазут куда больше, чем отдаст в Москве за Величку, – но с другой стороны! Десять ярусоловов, стоивших при постройке по пятнадцать миллионов каждый! «Сколько денег, – думала Ольга Николаевна, – Вторую городскую больницу вполне можем отремонтировать! Канализацию достроить!»

Ибо Ольга Николаевна обладала драгоценным качеством: она не только платила изрядные деньги за хвалебные публикации о благотворительности «Биоресурса». Она в них верила.

Прокурор Андриенко вернулся на работу к трем часам дня. В кабинете его дожидался Николай Сляньков, старший следователь по особо важным делам и его приятель по комитету комсомола еще двадцать лет назад.

– Слышал новость? – сказал Сляньков. – В «Коралле» уволили Ромку Вишнякова.

– Кого? – не понял прокурор.

– Ну, пиарщика ихнего. Представляешь, звонит Рыдник Касаеву и говорит: «Ты чего, Руслан, у себя бордель развел?» Касаев сначала даже и не понял, какой такой бордель? У него все казино – один сплошной бордель. А Рыдник ему: «Твой Роман не с кем-нибудь путается, а с женой самого Артема Ивановича. А ну увольняй на хрен».

– И что? Уволили?

– В здание не пустили! Вещи не дали собрать!

Прокурору Андриенко было сорок семь лет. Это был человек невысокого роста, рыхлый и полный, с животом, напоминающим кокосовый орех, туго обтянутый голубым сукном прокурорского мундира, который Андриенко носил почти все время. У него был странный цвет лица – бледный и нездоровый, точь-в-точь как у пролежавшего в воде рулончика дешевой туалетной бумаги, и на этом ноздревато-сером лице ярко выделялся бугристый сизый нос.

Несмотря на некоторое очевидное сходство между краевым прокурором и начальником краевой УФСБ, естественно, обусловленное временем, в которое они жили, и должностями, которые они занимали, характеры этих двоих людей были глубоко различны.

Савелий Рыдник был беспринципен, но умен, циничен, но храбр. Он презирал людей, потому что хорошо знал себя, но даже если публично он называл кошку Тузиком, то в сейфе он всегда держал аналитическую справку о том, сколько котят этот Тузик принес в прошлом месяце. Он врал всем – но только не себе.

Что же до прокурора края – он принадлежал к тем жадным, но чрезвычайно простодушным людям, которые не только говорили о собственной непогрешимости, но и свято в нее верили. С точки зрения Андриенко, общественное благо совпадало с личным благом прокурора до сотого знака после запятой, как гравитационная масса совпадает с инертной. Направляя за собственной подписью письмо в коммерческую структуру с просьбой пожертвовать денег в недавно созданный при прокуратуре Фонд, он искренне не видел в этом ничего плохого и был бы совершенно возмущен, если бы ему сказали, что это не что иное, как рэкет. Но не менее искренне, если бы это самое письмо появилось в печати, он был бы возмущен наглостью и коварством журналистов, которым лишь бы облить грязью власть: хотя как бы, казалось, это можно сделать, напечатав совершенно невинное письмо?

Унизительное положение, в которое чеченский подбандиток Касаев вместе с коррумпированным начальником УФСБ поставил российскую прокуратуру, не могло не взволновать глубоко чувствительную душу прокурора. Поэтому Андриенко с удовольствием выслушал рассказ Слянькова, задумался и, постукивая пальцами по столу, спросил:

– Этот Руслан, чернозадый, – что у него есть? Кроме казино?

Сляньков пожал плечами.

– Много чего есть, – сказал Сляньков. – Сейнера. Терминал.

– Какой терминал?

– Таможенный. На Посадской, 10. Знаменитый терминал. Раньше Алиеву принадлежал.

– И что там таможат? Суда?

– Контейнера. И фуры из Китая.

– Контрабанда там бывает?

– Там без контрабанды не бывает, – ответил Сляньков.

– И что нам надо, чтобы обыскать терминал?

– Заявление надо, – сказал Сляньков, – зарегистрированное. Я, Пупкин Иван Иваныч, настоящим сообщаю вам, что на таможенном терминале «Западный», на улице Посадской, 10, находится контрабандный груз золота… Плюс постановление о возбуждении уголовного дела на основании заявления и ваша на то санкция.

– А если золото не найдется?

– Золото всегда найдется.

Ноздри Андриенко слегка раздулись. Его вчера оскорбили, при всех. Унизили человека, который должен представлять в этом прогнившем крае законность и порядок, – унизили перед всей чавкающей, погрязшей в контрабанде и коррупции элитой. И кто унизил? Черножопый. Чечен.

– И где заявление? – спросил Андриенко.

Сляньков начал переминаться с ноги на ногу.

– Что такое? – сказал Андриенко.

– Там у терминала… крыша… говорят, Рыдник.

Прокурор взлетел с кресла. Сизый нос его вздулся, как подкрылки заходящего на посадку самолета.

– Мне плевать, – заорал прокурор, – чья тут крыша, не крыша! Мне не плевать, что у вас возят контрабанду! Если человек нарушает закон, он за это должен отвечать! И это моя функция, заставить его ответить, невзирая на покровителей!

Российская система контрабанды очень проста и встроена в российскую систему таможенной очистки, как стенной шкаф в дорогой квартире встроен в придуманную для него нишу. Основана она на том, что груз, въезжающий в Россию, проходит растаможку не на границе, а на любом удалении от нее, в специальных местах, принадлежащих частным компаниям. Как следствие, между границей и таможенным терминалом с грузом и документами происходят самые удивительные превращения, а лица, которые обеспечивают эти превращения, имеют совершенно официальный статус и называются таможенными брокерами.

Автобус со следователями и спецгруппой под гордым названием «Варяг», недавно приданной в порядке эксперимента прокуратуре, подъехал к терминалу на Посадской в половине пятого. Склад за решетчатым забором напоминал гротескно увеличенный гараж-ракушку, – гофрированная горбушка, собранная из жестяного барахла.

Вдоль горбушки, под темнеющим небом, стояли длинные фуры, крытые брезентом и похожие на гигантских земляных червей, выползших на асфальтовую дорожку после дождя. У ворот переминались с ноги на ногу несколько человек в прозрачных дождевиках, – видимо, владельцы груза.

Здание было захвачено молниеносно. Когда Андриенко вошел в просторный склад, сотрудники терминала уже были загнаны в одну из комнат, а следственная группа изучала сопроводительные документы на груз. «Варяги» стояли вдоль стен, как зеленые новогодние елки, увешанные любимыми игрушками мужчин, и смотрелись очень достойно.

Технические средства досмотра на терминале предусмотрительно отсутствовали, и следователи, будучи людьми тертыми, приволокли с собой «рапискан». Между следователями мячиком катался низенький и толстый азербайджанец, хватал их за рукава и гортанно причитал, а усмотрев прокурора края в форменном голубом мундире, тут же бросился к нему. Слова полились из азербайджанца, шипя и брызгая, как ржавая вода из только что включенного крана.

– А… – взмахивал руками азербайджанец, – что же… гражданин начальник, как же так? Всемерно… Что?

– Заявление, – веско сказал Андриенко. – По факту контрабанды.

Азербайджанец от волнения перешел на родной язык.

– Начальник-джан, – закричал он, хватая прокурора за рукав.

– С какой фуры начнем? – спросил один из следователей.

– С любой, – ответил Андриенко.

Первый контейнер оказался с телевизорами «Тошиба». По документам «Тошиба» проходила как китайский зеленый горошек. Во втором было шмотье, значившееся в бумагах как нитки. Китайские пуховики и платья, которыми трейлер был набит под завязку, были увязаны в огромные тюки с надписями: «Нина», «Валя», «Ирка». На многих тюках вместо русских имен стояли иероглифы.

Следователи перетаскивали тюки к терминалу один за другим, потрошили их и прогоняли шмотки через «рапискан». Тряпья было так много, что казалось – следователи раскурочили грузовой «Ил».

Третий трейлер тоже оказался со шмотками.

Азербайджанец замолк и выдохся, как истощившая аккумулятор сигнализация. Андриенко стоял у «рапискана» хмурый, кусая губы.

Досмотр продолжался уже второй час, а прокуратура так и не нашла того, что искала. Конечно, шуму будет много. Конечно, электроника вместо зеленого горошка – это неприятно. Но Андриенко слишком хорошо знал, что весь этот улов не тянул даже на статью 188-ю – «контрабанда». Он тянул только на 194-ю статью – «пересечение границы товаров с занижением таможенной стоимости». Так уж, для удобства таможенных крыш, был устроен российский Таможенный кодекс.

Прокуратуре будет очень трудно доказать, что весь этот товар подлежит конфискации. Все, что нужно будет сделать Касаеву, – это переоформить товар и заплатить с него нормальную пошлину. Обидно, но не смертельно.

Им повезло на четвертом трейлере. Один из тюков с женским тряпьем вдруг налился на «рапискане» черно-зеленым цветом, и приданный следственной группе опытный оперативник мгновенно рванул тюк. Из-под вороха китайских лифчиков высыпались золотые цепочки.

– Оформляйте! – торжествующе вскричал прокурор.

К прокурору подошел один из бойцов спецгруппы.

– Товарищ прокурор, – козырнул он, – там за воротами толпа. Бабы орут. Вон, слышно даже.

– Пусть орут, – сказал прокурор, – нечего контрабанду возить.

Золото уже оформляли и протоколировали, когда снаружи послышались крики. Командир «Варягов» поднял рацию:

– Черножопые приехали.

Андриенко выскочил на крыльцо.

Во дворе стремительно темнело. Ураганный ветер пригибал к земле верхушки деревьев, тучи над сопками закручивались в черную воронку, и на землю вот-вот должны были упасть первые капли дождя.

Фары джипа, на котором приехал Руслан, ослепительно сияли в предтайфунной темноте, и за джипом стояла машина сопровождения, из которой выскакивали черноволосые крепкие люди в камуфляже и с автоматами. Прокурор вдруг заметил справа от джипа невысокого мужчину, перехватившего автомат так, что дуло почти упиралось в землю.

Руслан вышел последним. На нем были черная футболка, черные брюки и удобные спортивные туфли. Он почему-то очень сильно хромал, и левая рука его была в лубке.

– Ублюдки, – с ненавистью процедил один из бойцов группы. Он потерял брата в Чечне.

Ветвистая молния разодрала тучи на части, тут же сверкнуло второй раз, над морем, и сдвоенный гром грохнул так, что под Андриенко задрожало крыльцо. Прокурор оторопел, глядя на автоматы чеченцев. Он не сомневался, что у них нет разрешений на это оружие. Но он почему-то не мог заставить себя отдать приказ их разоружить.

Дождь все не шел и не шел, как это бывает перед особенно сильной грозой. Откуда-то издали, из-за бетонной стены, слышались возмущенные крики.

Руслан остановился напротив прокурора.

– Слушай, Александр Валерьич, – сказал он, – отпусти людей.

– Каких людей? – не понял прокурор.

– Людей за воротами. Там человек пятьдесят. С ума сходят.

– Нечего контрабанду возить.

Губы чеченца хищно вздернулись.

– Слушай, Александр Валерьевич, – заговорил он; как всегда, когда Руслан волновался, в речи его прорезался гортанный горский акцент. – Там девочка стоит. Она деньги под залог квартиры взяла, в Китай поехала, бабушке на операцию денег заработать. Чем человек виноват, что в наши разборки попал. Отпусти людей, разберемся.

– Если тебе эта девочка понравилась, оттрахай ее и денег дай, – ответил прокурор.

– Пошли, – сказал Руслан.

Повернулся и скрылся внутри здания. Прокурор последовал за ним. Чеченец открыл закуток, где обычно ютился завскладом, оглядел пыльное помещение и молча стал у покорябанного, залитого чернилами деревянного стола. Андриенко торжествующе улыбнулся. Он вчера проиграл сто двадцать тысяч: сегодня он спросит с чернозадого триста. И еще кассету – кассету обязательно. С кассетой в распоряжении обиженного и обозленного кавказца Андриенко никогда не будет себя чувствовать в безопасности. Не то чтобы из-за таких кассет нынче в России снимали с должности. Но из-за таких кассет приходилось платить много денег, чтобы с должности не сняли…

Андриенко сел за стол и совершенно искренне улыбнулся Руслану.

– Покажи постановление, – сказал чеченец.

Прокурор, пожав плечами, протянул ему постановление о возбуждении уголовного дела. Чеченец взял лист здоровой рукой, пробежал глазами и вернул прокурору. Потом он все так же неспешно сунул руку за пазуху – и в следующую секунду в лоб краевого прокурора уперся ствол «глока».

– А теперь ты напишешь на этой бумажке, что в возбуждении дела отказано за отсутствием основания.

Обычно серое лицо прокурора приобрело нежно-салатный оттенок.

– Здесь за дверью семь человек, – продолжал Касаев, – и все они мои родственники. Любой из них возьмет этот выстрел на себя. Я не заплачу тебе ни копейки, потому что тот, кто заплатил сегодня, заплатит и завтра. Мне дешевле откупиться один раз. От обвинения в твоем убийстве.

Беспощадные глаза цвета жженого меда глядели прямо в душу Андриенко, и прокурор вдруг с ужасом понял: чеченец не шутит. Он спустит курок, не колеблясь ни секунды, с группой «Варяг» в соседнем помещении и со следователями за стеной, а потом какой-нибудь Мага или Аслан заявит, что между Андриенко и Касаевым возникла драка и что он, Магомед, выстрелил, чтобы защитить своего шефа. А потом этот Мага бесследно скроется, и никакая юстиция его не достанет: разве что случайная пуля федералов где-нибудь под Ачхой-Мартаном.

В этом и было отличие Руслана от всех тех, с кем до сих пор имел дело прокурор Андриенко: столкнувшись с беспределом ментов, чеченец схватился не за деньги, а за пистолет. Он был готов стрелять сам, и у него были люди, которые готовы были принять этот выстрел на себя.

– Хочешь – подписывай, – сказал Руслан, – а хочешь – сдохни. Со мной много кто воевал. Я живой, а они нет.

Андриенко молча наложил требуемую резолюцию поверх листа.

– И если ты хоть разинешь рот, – сказал Руслан, пока прокурор трудился над текстом, – клянусь, любой из моих родичей тебя пристрелит.

Андриенко в сопровождении Руслана вернулся в зал минут через десять. Лицо прокурора было цвета оттаявшей трески, чеченец невозмутимо улыбался.

Разоренный тюк все так же лежал на столе. Между китайскими бюстгальтерами золотой крупой блестели золотые сережки и цепочки с российскими клеймами. Следователи, делавшие досмотр, сбились в кучу и облизывались, как кот на сливки.

При виде Андриенко возникла пауза, а потом один из следователей поднялся и подошел к прокурору края.

– Слышь, Валерьич, – сказал он, – сколько золота-то в протоколе писать?

Андриенко глядел на него, как сквозь туман.

– А… что? – не понял он.

– А то ребятам… обидно немножко. Дети дома голодают.

Следователь был свежий, румяный, и кожаная его куртка стоила пару тысяч долларов. Не похоже было, чтобы его дети сильно голодали. Андриенко сделал шаг и другой, подошел к раскуроченным сверткам. Руслан неотступно следовал за ним.

– А… отбой, – проговорил прокурор, сунув в руки следователю резолюцию об отказе.

Механически, почти не сознавая того, что делает, Андриенко выбрал толстый литой браслет и положил его в карман. И вышел из склада. Когда за ним захлопывалась дверь, Андриенко оглянулся: следователи бежали к столу, как куры к поилке.

Ветер так трепал зеленые юбки тополей, что они стлались параллельно земле, первые капли тайфуна падали на асфальт по навесной траектории, и разрозненная стайка людей, маявшихся два часа назад у проходной, превратилась в огромную толпу. Больше половины были китайцы. Завидев вышедшего к ним прокурора, люди заволновались. Первой к Андриенко бросилась девушка, закутанная в зеленый непромокаемый плащ. Наверное, та самая, что приглянулась Руслану.

– Тише, тише, – закричал прокурор, – граждане, сейчас всем будут выданы вещи…

Толпа подалась вперед. Андриенко попытался отступить за ворота, но те почему-то заклинили и не открывались.

Толпа орала на китайском и русском. Девочка в зеленом вцепилась в одного из бойцов. Кровь бросилась в лицо прокурору. Ему, прокурору края, минуту назад чеченский бандит упер пистолет в лоб и пригрозил смертью, если тот вздумает соблюдать закон, расследуя факт совершенно отъявленной контрабанды, – а кого сволочат эти немытые контрабандистские хари?

– Арестовать зачинщиков, – приказал Андриенко.

– Александр Валерьич, – тихо начал Сляньков.

– Арестовать! Я сказал!

Русские торговцы услышали и подались назад. Китайские напирали, как взбухающее тесто. Боец «Варяга» отпихнул от себя девочку, и она упала.

– Убили! – закричала толпа. Прокурора прижало к решетке ворот.

– Стреляй! Стреляй, мать твою! – закричал Андриенко.

Командир «Варягов» ошалело моргал.

И в этот момент раздались выстрелы. Автоматная очередь разорвала небо над складом, толпа подалась и отхлынула. На дороге, метрах в двадцати от прокурора, стоял начальник УФСБ по краю генерал-майор Савелий Рыдник. Ствол автомата, выхваченного им у охранника, упирался прямо в черное брюхо наползающего тайфуна.

Рыдник поднял автомат и выстрелил еще раз – и тут же с неба сплошной стеной хлынул дождь, словно очередь продырявила тучу.

– Тише! – заорал Рыдник, перекрывая шум воды. – Была плановая проверка! Сейчас всем все выдадут!

Почему-то Рыдника китайцы поняли. Толпа с довольным рокотом откатывалась назад. На площадку перед терминалом рушился водопад. Бойцы из группы физической поддержки тащили в свой автобус какого-то косоглазика и девочку в зеленом плаще.

Кровь бросилась прокурору в лицо. Он говорил то же самое! Почему они не послушали его? Почему они послушали наглого коррумпированного чекиста?

Рыдник, не выпуская автомата, подошел к прокурору и смерил его с ног до головы. Это был тот же самый взгляд, которым десять минут назад смотрел на прокурора Руслан, и Андриенко вдруг почувствовал, как холодный пот ползет у него между лопаток. В паре Касаев – Рыдник именно Рыдник был старшим – это говорили все. Кто же такой Рыдник, если Касаев его слушается и ему платит?

– Пошли, – сказал Рыдник.

Они вошли обратно на склад. За минуту оба промокли до нитки. Руслан и его охранники молча стояли под навесом около сияющих фарами машин, и стекающие с шифера потоки дождя отскакивали от асфальта и били вверх, как фонтаны в казино.

Склад был полон разбросанных тюков с надписями «Нина» и «Коля». От вороха золотых цепочек на «рапискане» осталась лишь вата.

– Ну, – сказал Рыдник, – где контрабанда?

– Не нашли, – сказал следователь, писавший протокол.

– Не нашли, так отлично. Отдайте вещи людям, – распорядился начальник УФСБ по краю.

Было уже девять вечера, когда генерал-майор Рыдник и Руслан Касаев остались одни. Прокуратура и группа «Варяг» давно покинули терминал.

Перед Русланом стояла бутылка водки, но чеченец не пил. Рыдник, улыбаясь, отхлебнул из горлышка, вытер губы и, критически окинув партнера взглядом, осведомился:

– Че с рукой?

– Напился, – ответил Руслан. Улыбнулся и добавил: – Пора возвращаться к вере отцов. А то пью, как русский. Очень диетическая религия – ислам.

Рыдник помолчал.

– Они к пяти приехали. Чего меня не позвал?

Руслан стиснул зубы. Помощь друзей в России обходится дороже наездов врагов, кто бы эти друзья ни были – чеченские полевые командиры или генерал-майоры госбезопасности. Эту аксиому российской экономики Руслан выучил давно.

– Какая проблема. Сами разобрались.

– И сколько ты дал?

– Нисколько. Я что, шлюха, красным давать?

Рыдник испытующе вскинул глаза. Он примерно представлял себе, при каких условиях Руслан мог «нисколько» не дать прокурору. Андриенко выглядел так, словно… словно ему только что прочли краткий курс чеченской этнографии. И если прокурор слушал недостаточно прилежно, следующим лектором окажется автомат Калашникова.

– Ты сильно рисковал, – сказал Рыдник.

Руслан усмехнулся. Да, он сильно рисковал. Он мог бы подождать, пока все закончится, и потом написать заявление о незаконном обыске. Он мог бы подождать, пока следователи конфискуют контрабандный товар, и написать заявление о незаконном изъятии, потому что наверняка следователи продали бы этот товар своим фирмам, и их можно было схватить за руку. А потом бы Рыдник вел дела о незаконном обыске и незаконных продажах и дрался бы с прокурором, и чем больше бы они дрались, тем больше каждый бы просил с Руслана. И таможенный бизнес Руслана оказался бы как поле, на котором дерутся слоны. Разве на таком поле вырастет пшеница? Даже сорняки и те не успеют созреть.

Да, в этом случае Руслан не рисковал бы, что его посадят. Зато он мог быть на сто процентов уверен, что его разорят.

Начальник ФСБ по краю отхлебнул еще водки. Одинокая электрическая лампочка блеснула ярким светом на его начинающейся лысине.

– У тебя будут проблемы, – сказал Рыдник.

– Не будет.

– Он придет снова, и знаешь, в чем будет разница? В том, что сегодня он пришел по заявлению, а заявление у него липовое. И если начнется скандал, ему нечем особенно прикрыть свою задницу. А следующий раз он придет по уголовному делу. И будет потрошить тебя сколько влезет, потому что по закону он тебя может потрошить.

– Много не выпотрошит, – отозвался Руслан, – это не мои товары. А перевозчиков.

– А тебе какая разница? Ну, сегодня он взял фуры на складе. И отдал. А завтра он их в пути возьмет. И конфискует. А даже не конфискует, а просто заставит заплатить – и что? Раз заставит, два заставит, кто через твой терминал будет возить?

– Это и твой терминал, – напомнил Руслан.

– Это мой терминал, как защищать. А как лавэ получать, чей это терминал? Я, Руслан, посмотрел, прикинул. Стоит двадцать фур, в каждой добра на четверть лимона, в среднем фура стоит по три дня, с каждой фуры вместо четверти лимона платят двадцать шесть тысяч, двадцать в казну, шесть – терминалу. Сколько получается в месяц? Восемь миллионов. Сколько моя доля? Половина. Сколько я получаю? Двести тысяч. Ты меня за лоха держишь?

Руслан молчал.

– Давай посчитаем, – продолжал Рыдник, – терминал тут пять лет. За пять лет я должен был получить четыреста миллионов долларов. А получил – десятку. Так?

– Не так. Пять лет назад оборота не было.

– Правильно, Руслан. Оборота не было, но двести штук я получал уже тогда. Что за арифметика, Руслан? Ты пять лет назад платил двести, когда оборота не было, и сейчас платишь двести, когда оборот есть?

– Хорошо. Я буду платить двести пятьдесят тысяч.

– Ты мне должен четыреста миллионов, Руслан. Без десятки.

– Я буду платить триста.

– Ты не понял, Руслан. Ты мне должен четыреста миллионов.

– Я тебе скажу, почему триста, – сказал Руслан. – Терминал получает в месяц восемь миллионов. Я что их, все себе беру? Два лимона идет таможне. Семьдесят тысяч – зарплата. Пять лет назад здесь был кусок асфальта, сейчас здесь склады стоят. Сколько стоит склад построить? Охрану нанять? Сколько стоит проблемы решать? Я тебя когда звал проблемы решать? Я их сам решал. Склад получает восемь миллионов, а тратит семь. Хочешь, бери триста штук. А хочешь, найди на терминал покупателя. Цену, которую он даст, поделим пополам. Только не удивляйся, если он даст за склад трешку. Меньше, чем ты получишь от меня за год.

Рыдник долго думал.

– Триста пятьдесят, – сказал он.

– Я, пожалуй, продам терминал, – отозвался Руслан.

Рыдник несколько мгновений вглядывался в лицо собеседника, а потом натянуто рассмеялся:

– Хорошо. Триста так триста.

Партнеры уже дружески прощались, когда Рыдник внезапно спросил:

– Слушай, Руслан, а что это у тебя за новый нохчи в охране?

Глаза Руслана на мгновение полыхнули, как у затравленного волка.

– Кто?

– Маленький, смуглый. Я его раньше не видел.

– Он недавно приехал, – сказал Руслан, – родственник.

– Как зовут?

– Висхан.

Глава краевой ФСБ слегка усмехнулся:

– Ты скажи своему Висхану, что он автомат неправильно держит.

– В каком смысле?

– Он не замечает, что у него в руке автомат. Он его держит, как курильщик сигарету. Так, как будто он каждый день с автоматом в обнимку ходит и спит с автоматом вместо женщины. Здесь, в России, так автомат не держат. Здесь не Кадорское ущелье.

– Что я могу сделать, – спросил Руслан, – я – что, знаю, чем он занимается? Приходит, говорит, устрой на работу. Пить-кушать дай. А где я ему работу найду? Ты же сам сказал, он автомат держит, как курильщик сигарету. Где я такому человеку работу найду? А к нему семья приезжает.

Рыдник помолчал. Тщательно сбил пылинку со щегольских брюк, из-под которых выглядывали туфли от Гуччи.

– Значит, денег просит?

Руслан зло пожал плечами.

– Такие не просят, – сказал Руслан, – такие требуют.

– Я смотрю, ты не очень… этим… родственником дорожишь?

– Он мне по-чеченски родственник. А по-русски считать, так у вас в России таких даже знакомыми не кличут.

– Он один?

– Пока один. Обустроится, семью привезет.

– Регистрация есть?

– Он вчера приехал.

– Где живет?

– У меня.

– Ты бы его отселил, Руслан, – медленно сказал Рыдник.

– Зачем?

Рыдник не ответил.

– Ты ему дай денег – и выгони.

– Что ты собираешься с ним делать?

Рыдник развел руками:

– А тебе не все равно?

– Нет. Если ты его посадишь, скажут: Руслан родича сдал. У нас родичей не сдают.

Рыдник усмехнулся:

– Выгони его, Руслан. Или продавай терминал.

Когда железные ворота распахнулись, пропуская машины Руслана, на улице было уже темно. Сплошной ливень смыл с заасфальтированного пятачка перед терминалом все живое, и только под обмотанным колючей проволокой фонарем скорчился какой-то ярко-зеленый сверток.

Машина промчалась мимо, сверток зашевелился и выпрямился – и Руслан с заднего сиденья узнал давешнюю девочку в раздувшемся, как колокол, плаще. Ту, которая билась об охранников и кричала, что деньги ей нужны для бабушки.

Покрышки взвизгнули, набирая скорость, машина сопровождения чуть не сбила девчушку, – та выпрыгнула на проезжую часть и побежала вслед за джипами, размахивая руками и топоча маленькими ножками, обутыми в резиновые китайские шлепки.

– Останови машину, – велел Руслан.

Висхан, сидевший на переднем сиденье, негромко выругался по-чеченски.

Руслан опустил стекло. Из остановившейся сзади машины на дорогу высыпали охранники. Девчушка подбежала к ним, задыхаясь, и Руслан сделал знак, чтобы ее пропустили.

Мокрые желтоватые волосы торчали колом из-под сбившегося набок капюшона, на скуле вздувался огромный синяк, пуговицы на плаще были оборваны, и из-под зеленой ткани были видны бесформенные тренировочные штаны и красная полосатая майка.