"1. Предупредить весь командный, начальствующий, красноармейский и краснофлотский состав, что Севастополь должен быть удержан любой ценой.
      2. Создать армейский резерв и резервы в секторах для нанесения мощных контрударов"{31}.
      Глава пятая.
      Завершающие бои
      Рано утром 2 июня вражеская артиллерия открыла мощный огонь по всему фронту обороны. Вскоре нанесла удар и авиация. Мы сразу почувствовали, что по сравнению с предыдущими днями огневая обработка существенно изменилась: на этот раз враг обрушил всю мощь артиллерии и авиации в основном на главную полосу обороны. Стало ясно, что началась непосредственная огневая подготовка атаки.
      Мы с минуты на минуту ожидали перехода гитлеровцев в наступление. В сторону противника были нацелены стволы пулеметов, минометов и орудий. Оборона ощетинилась.
      Однако в течение всего дня противник в наступление не переходил. На следующий день повторилось то же самое. Это уже походило на психологическую обработку. Нервы у нас были напряжены до предела.
      Нетрудно понять состояние и командира, и рядового бойца, когда инициативой владеет враг, когда ожидаешь его мощного удара и не знаешь, откуда и в какой момент он нанесет этот удар.
      Такая мощная огневая обработка главной полосы обороны продолжалась в течение пяти дней - по 6 июля включительно.
      История второй мировой войны не знает такой длительной огневой подготовки наступления. Конечно, не ожидали этого и мы.
      Манштейн писал потом: "Решено было начать артиллерийскую подготовку за 5 дней до начала наступления пехоты бомбовыми ударами и мощными дальними огневыми нападениями по обнаруженным районам сосредоточения резервов противника и по его коммуникациям. Затем артиллерия должна была, ведя методический корректируемый огонь, в течение 5 дней подавить артиллерию противника и обработать огнем оборонительные сооружения, расположенные на передовых рубежах. Тем временем 8-й авиационный корпус имел задачу непрерывно производить налеты на город, порт, тылы и аэродром"{32}.
      За эти пять дней немецкая авиация сделала свыше 9 тысяч самолето-вылетов и сбросила до 46 тысяч авиабомб весом от 100 до 1000 килограммов, а артиллерия выпустила свыше 126 тысяч снарядов крупного калибра. Бойцы затем находили осколки весом до 50 килограммов.
      Несмотря на такую продолжительную и мощную авиационно-артиллерийскую огневую обработку обороны, наши потери в личном составе были незначительными. Спасали глубокие и узкие траншеи, а также подкопы под их передние стенки. Почти полностью сохранилась и артиллерия. Небольшими оказались также разрушения наших инженерно-оборонительных сооружений.
      Более сильно был разрушен город. Он весь пылал и был окутан клубами дыма. Однако жителей пострадало не много, так как большая их часть была заблаговременно выведена из города в склады и подземелья.
      Теперь всех нас продолжали беспокоить два главных вопроса: когда и где будет враг наносить главный удар. На первый вопрос мог бы ответить только захваченный пленный, и лучше всего из числа офицеров. В те дни все соединения посылали в тыл врага поисковые группы.
      В ночь на 6 июня разведчики 514-го стрелкового полка под командованием лейтенанта Хитарова сумели пробраться довольно глубоко за передний край противника, выследили там и бесшумно захватили немецкого офицера. Он на допросе показал, что наступление должно начаться утром 7 июня, но приказа об этом пока нет. Такие же данные были добыты от захваченных пленных и на других участках фронта. Из показаний нескольких "языков" было установлено, что наступление действительно должно начаться рано утром 7 июня.
      Около полудня 6 июня командарм вызвал на передовой пункт управления армии командиров соединений третьего и четвертого секторов. Он посмотрел внимательно на каждого из нас и спросил, заметили ли мы, что часов с десяти сегодня противник ослабил свой огонь.
      - Это Манштейн дает артиллеристам время на тщательную подготовку к ведению мощного огня завтра, - сказал генерал Петров. - Имеющиеся в штабе армии разведывательные данные дают основание считать, что завтра противник начнет наступление. Авиационно-артиллерийскую подготовку он может начать с раннего утра.
      Принято решение, - продолжал командарм, - провести артиллерийскую контрподготовку по основным группировкам войск противника, сосредоточившимся в исходных районах для наступления на северном и ялтинском направления. Многочисленную артиллерию и танки врага мы, конечно, "вывести из строя не рассчитываем: у нас для этого нет средств и боеприпасов. Главная задача контрподготовки - истребить как можно больше живой силы, изготовившейся для перехода в наступление, ослепить пункты наблюдения и нарушить управление войсками.
      Определение начала огневой контрподготовки - вопрос очень сложный. Военному человеку известно, что на войне фактор времени играет исключительно большую роль. А мы-то знали, что против нас нацелены две тысячи артиллерийских стволов, и если они ударят раньше хотя бы на пять десять минут, то мы можем остаться и без артиллерии и поставить под опустошительный огонь врага все войска, расположенные на главной полосе обороны. Наиболее выгодно было начать огневую контрподготовку перед рассветом. Внезапный массированный огонь в это время сулил наибольший эффект, мы могли нанести врагу большой урон, нарушить управление, а значит, и сорвать сроки открытия им огня. Перед вечером нам сообщили, что начало контрартподготовки назначено на 2 часа 55 минут.
      Я вызвал на наблюдательный пункт командиров и комиссаров всех частей, поставил им задачи, и они поспешили на свои наблюдательные пункты. Прощаясь, многие обнимались. Другие, скрывая волнение, шутливо похлопывали друг друга по плечу.
      Около двух часов ночи наблюдатели стали докладывать о том, что по всей линии немецкой стороны заметно передвижение солдат, слышится шум моторов и лязг гусениц. Было ясно, что немцы занимают исходное положение для наступления.
      В 2 часа 55 минут началась веща артиллерийская контрподготовка. В 172-й дивизии огнем руководил полковник И. М. Рупасов, ставший начартом после гибели майора А. В. Золотова.Я хорошо знал Ивана Михайловича и как опытного специалиста-артиллериста, и как человека прекрасной души. Всегда спокойный, уравновешенный, даже немного медлительный, он сейчас преобразился, стал радостно возбужденным. Было видно, что он доволен работой своих подчиненных. Да и все мы восхищались меткой стрельбой артиллеристов.
      "Как потом выяснилось, противник готовил начало артиллерийской подготовки на 3 часа утра, а сам штурм - на четыре. Следовательно, мы упредили врага своей контрподготовкой только на 5 минут.
      К сожалению, из-за недостатка боеприпасов стрельба продолжалась всего 20 минут. Но даже и при такой непродолжительной контрподготовке пехота противника понесла значительные потери, была нарушена связь. Гитлеровское командование вынуждено было для начала атаки ввести в первые цепи силы из второго эшелона и наступление начать не с раннего утра, как планировалось, а только после семи часов.
      И вот 2000 орудий и минометов обрушили свои огневые удары на севастопольцев. Над нами засвистели снаряды, вокруг заухали взрывы! Все слилось в сплошной адский грохот.
      Вскоре послышались возгласы наблюдателей за воздухом: "Самолеты, самолеты! Летят прямо на нас! Бомбардировщики!" Видимо, потому, что цвет машин сливался с ясной небесной голубизной, их не сразу можно было увидеть. Огонь зениток пока не велся, - значит, самолеты были еще далеко. Через две-три минуты мы увидели еще несколько групп бомбардировщиков, по 20-30 в каждой. Значит, летят поэшелонно. Сколько же их? Бомбардировщики шли на высоте около 2000 метров, и поэтому казалось, что они не летят, а медленно плывут в синеве. Привычный рокочущий гул авиационных моторов не был слышен - мешали оглушительные взрывы и выстрелы орудий. Но вот вблизи самолетов показались белые дымные шарики - разрывы зенитных снарядов.
      Мелькнула мысль: кого авиация будет бомбить сегодня? Город, корабли, береговую артиллерию или нас? Скоро все стало ясным. Не долетев километра или немногим более до нашего переднего края, бомбардировщики, не снижаясь, не меняя курса и не расчленяясь на подгруппы, последовательно, волна за волной, начали с первого захода бомбить боевые порядки войск на главной полосе обороны.
      С новой силой содрогнулась земля. На всех наших позициях забушевал огненный вихрь. От разрывов многих тысяч бомб и снарядов потускнело небо. А самолеты все летели и летели волна за волной. И бомбы сыпались на нас почти непрерывно. В воздух взлетали громадные глыбы земли, деревья с корнями. Особенно сильно подвергались бомбежке и артиллерийскому огню боевые порядки 172-й дивизии и левофланговый батальон 79-й бригады. По узкому участку в четыре-пять километров одновременно вели огонь свыше тысячи орудий и минометов, его бомбили около 100 бомбардировщиков. Огромное облако темно-серого дыма и пыли поднималось все выше и скоро заслонило солнце. Светлый солнечный день сделался сумрачным, как при затмении.
      Уже целый год я участвовал в боях, но такого сильного воздействия огня противника до сих пор не испытывал. Думается, не ошибусь, если скажу, что в истории войн такое огромное огневое превосходство в сражении одной стороны над другой на земле и в воздухе было впервые.
      Мучила мысль: что сохранится из сил дивизии для отражения наступления врага? Беспокоились мы и о том, чтобы в таком вихре разрывов бомб и снарядов не просмотреть начало атаки противника.
      Вдруг позади ударили артиллерийские и минометные батареи. Начальник штаба артиллерии майор Краснюков доложил, что из Бельбекской долины немецкая пехота перешла в атаку. И артиллерия обрушила на нее свой огонь.
      Вслед за этим впереди затрещали необычно длинные очереди наших пулеметов. Послышались взволнованные голоса офицеров: "Немцы пошли в атаку!"
      Начальник штаба подполковник М. Ю. Лернер кричит мне на ухо:
      - Оборона жива! По всему фронту наши открыли огонь!
      Это радовало нас. Мы пытались узнать, на каких участках действуют танки противника. Но пока они не были обнаружены.
      Немецко-фашистское командование, бесспорно, сделало все, чтобы обеспечить своим войскам быстрый прорыв нашей обороны. И конечно, было совершенно уверено, что после такой мощной авиационно-артиллерийской подготовки она будет полностью подавлена и что наши войска не смогут оказать серьезного сопротивления. Поэтому пехота врага наступала необычно густыми цепями.
      Видимо, по этой же причине в этой атаке не участвовали танки. Поэтому мы требовали от артиллерии весь огонь сосредоточить по атакующей пехоте.
      Вскоре была замечена приближающаяся к нашему переднему краю цепь фашистов. Но тут же, спасаясь от нашего огня, гитлеровцы стали ложиться и укрываться за различными складками местности. Они будто исчезали на время, но через какие-то минуты вновь поднимались и устремлялись вперед. И снова наш огонь прижимал их к земле.
      Перед самым передним краем метко разили фашистов артиллеристы 134-го гаубичного артиллерийского полка и минометчики дивизиона М. А. Макаренко. Обрушила свой огонь на врага и батарея береговой обороны. Зеленая Бельбекская долина стала похожа на огромный костер, затянутый дымом. Немцы несли большие потери, и вскоре атаки прекратились.
      Стало ясно, что наши люди выстояли, они не дрогнули перед чудовищной лавиной огня и металла и встретили врага организованным отпором.
      Перед левым флангом дивизии, за долиной Бельбек, находилось наше боевое охранение - 2-я рота 514-го полка. Все заметили, как с высоты до сотни фашистов, стреляя из автоматов, накатываются на окопы роты.
      Мы с беспокойством и душевным трепетом ожидали кровавой схватки. Да и знают ли ребята о подстерегающей их опасности? Но опасения были напрасными. Как по команде, наши солдаты боевого охранения стали бросать гранаты в набегающих фашистов. Одновременно застрочили и автоматы. Не прошло и пяти минут, как цепи немцев были полностью уничтожены. Задачу бойцы охранения блестяще выполнили. Но командир роты отходить не стал, решил продолжать бить врага на передовой позиции.
      Уже с первого часа штурма гитлеровцы, конечно, поняли, что стремительного броска не получилось и что пехота остановлена перед нашим передним краем. Лишь правее нашей дивизии она все еще продвигалась. Тогда немецко-фашистское командование решило снова бросить на нас всю массу авиации и обрушить огонь всей артиллерии. Началась новая огневая обработка нашей обороны. Бомбардировщики опять летели эшелон за эшелоном. Бомбили первую полосу обороны. Сбросив груз, самолеты тут же делали разворот и уходили на свои аэродромы. Вслед за ними внезапно появились тучи "мессершмиттов" и стали расстреливать нас с воздуха. С новой силой заработала и артиллерия противника. Как и следовало ожидать, вскоре послышались голоса: "Танки, танки! Идут на Шашло!" Они выдвигались из-за кустов и деревьев Бельбекской долины. Вначале их насчитали около трех десятков, но машины все шли и шли из глубины. Вскоре их было уже около шестидесяти. И большая часть танков двигалась на участок 747-го стрелкового полка подполковника Шашло и на левый фланг соседней 79-й бригады полковника Потапова. Танки шли под прикрытием плотного огневого вала. Вслед за ними поднялась и пехота.
      Теперь весь огонь нашей артиллерии мы бросили на уничтожение танков: батареи 2-го дивизиона майора Мезенцева и 3-го дивизиона капитана Халамендыка били по машинам, выдвигавшимся из Бельбекской долины, а батареи 1-го дивизиона капитана Постоя - по тем, что выползали из Камышовского оврага. Им помогали орудия полковой артиллерии и подразделения противотанковых ружей. Уже полыхало на поле боя несколько бронированных чудовищ с черно-желтыми крестами на бортах. Но их было слишком много, и некоторым удалось прорваться между разрывами снарядов. Медленно, методически стреляя из своих орудий, танки ползут к нашим окопам. За ними бежит пехота.
      В нашей обороне было создано четыре крепких опорных пункта. Один из них был в центре участка 747-го полка. Его огневую мощь составляли полковые пушки, минометы, противотанковые ружья и пулеметы. Начальником этого опорного пункта был старший лейтенант Л. М. Каплан.
      И вот, когда лавина танков и пехоты уже совсем близко подошла к окопам, а артиллерийский огонь противника был перенесен в глубину нашей обороны, Каплан громко скомандовал:
      - Огонь! Огонь! Всеми средствами!
      Загремели выстрелы. Батарея 76-миллиметровых пушек, которой командовал старший лейтенант Бондаренко, точно била прямой наводкой по танкам. Пулеметы метко разили живую силу. Еще несколько танков задымилось и замерло. Залегла и пехота. Но большая часть машин продолжала продвигаться вперед. На опорный пункт обрушился новый шквал артиллерийского и минометного огня. За короткое время здесь было очень много раненых, а некоторые уже имели по два и три ранения. Однако никто не покидал боевых позиций. И только те, кто окончательно потеряли силы и уже не могли сражаться, либо сами, либо с помощью товарищей отползали вниз, к туннелю. До медпункта было недалеко, но из-за сильного огня туда было невозможно добраться.
      Вскоре справа, с высоты, которую занимал наш сосед - 79-я бригада, по правому флангу 747-го полка хлестнули пулеметы. А через некоторое время там показались перебегающие гитлеровцы.
      С выходом противника на эту высоту положение наших правофланговых подразделений резко ухудшалось. Оттуда враг нас видел очень хорошо и поэтому довольно метко стал обстреливать из шестиствольных минометов.
      Старший лейтенант Каплан перенаправил часть огня минометов и пулеметов в сторону правого фланга. Остальные огневые средства и стрелки разили пехоту перед фронтом. А по танкам продолжала метко бить батарея Бондаренко.
      После переноса огня в сторону соседа плотность его перед фронтом, конечно, заметно снизилась, и противник в отдельных местах стал прорываться вперед. На самом правом фланге бой шел уже на линии передовых окопов. Однако на участке дивизии и на этот раз враг не прошел.
      На нас снова обрушилась авиация, нанося массированные бомбовые удары. Прямых попаданий было на этот раз много. Погиб командир 1-го батальона 747-го полка старший лейтенант Орлов, был тяжело ранен Каплан. Но бойцы с еще большей яростью сражались, продолжая вести губительный огонь по наступающим немцам.
      Наш наблюдательный пункт был примерно в километре от переднего края. На нас танки не шли. Но вражеские снаряды, мины и бомбы сыпались не в меньшем количестве, чем на самом переднем крае. Рушились блиндажи и землянки, засыпало землей окопы и траншеи. Разрывы снарядов сметали все живое.
      К нам на НП чудом добрался командир батальона ПТР капитан И. А. Шаров. Он доложил, что его бронебойщики подбили четыре танка, но шесть наших противотанковых ружей разбиты, а расчеты их полностью погибли.
      Лицо капитана было окровавленным, запыленным, и сам он с ног до головы в пыли и, казалось, в бурой копоти.
      - А пехота держит свои позиции? - спросил я Шарова.
      - Стрелки не оставят своих окопов, будут драться до последнего, хриплым, но твердым голосом ответил он. - И мои бронебойщики тоже.
      - Вы ранены, товарищ Шаров? У вас кровь на лице.
      - Нет. Там почти все люди в крови. Если не ранен снарядом или пулей, то от крошечного осколка или камешка спасения нет. Они тысячами летят во все стороны. Хлестнет по лицу или по голове - ну и кровь.
      - Отдохните несколько минут здесь, - предложил капитану Солонцов.
      - Не могу, товарищ комиссар, не до отдыха сейчас. Да и какой у вас тут отдых! - добавил Шаров с грустной усмешкой. - Все содрогается...
      Когда капитан ушел, комиссар Солонцов сказал задумчиво:
      - Да, такие люди, как Шаров, в тяжелой боевой обстановке и сами не дрогнут, и людей своих заставят держаться до последнего. Храбрый офицер.
      Я был согласен с Петром Ефимовичем, сам за время боев много раз убеждался в мужественности, твердости и отваге этого замечательного командира.
      Позже нам стали известны имена тех, кто истребил четыре танка. Рядовой Захар Цуканов подпустил машину примерно на восемьдесят - сто метров, выбрал момент, когда она подставила ему свой борт, и меткими выстрелами пробил броню, попал в боезапас. Тут же показался второй танк. По нему ударили сразу двое: ефрейтор В. Коновалов и снова рядовой З. Цуканов. Танк хотя и задымился, однако некоторое время еще двигался вперед, но потом из люка вырвались языки пламени, и машина, содрогнувшись, замерла.
      Вскоре из-за бугра выползли сразу два танка, один двигался к горевшей машине, видимо рассчитывая взять ее на буксир, а второй открыл огонь. Пэтээровцы капитана Шарова снова дружно начали стрелять, и тут же танки были подбиты.
      В последующих боях И. А. Шаров был вторично тяжело ранен и эвакуирован в тыл. Но лечился недолго и снова воевал на Северном Кавказе в должности командира отдельного истребительного противотанкового артиллерийского дивизиона. В начале февраля 1943 года его дивизион вел ожесточенный бой с танками и пехотой противника в районе станицы Брыньковская. Было подбито более десятка машин, а танки с черными крестами все шли и шли. Таяли ряды батарейцев. Кончились снаряды. И тогда Шаров, сжав в руках гранаты, с криком "За Родину, вперед!" бросился навстречу одному из танков, но был тут же тяжело ранен.
      Когда наши подразделения снова заняли станицу, то среди павших в неравной битве артиллеристов нашли н тело майора И. А. Шарова. Жители станицы рассказывали, что фашисты били майора, выкручивали ему руки, кололи его штыками. А он говорил одно: "Не уйдете, сволочи, от своей гибели". Разъяренные изверги выпустили в него автоматную очередь.
      21 апреля 1943 года Ивану Александровичу Шарову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
      * * *
      Вскоре меня вызвал к телефонному аппарату командарм.
      - Мы с напряжением следим за событиями на вашем участке, - услышал я спокойный голос генерала И. Е. Петрова. - То, что ваши полки в огне, нам ясно. Доложите, какие силы наступают на вас и удерживают ли части свои позиции.
      - В сплошном огне вся дивизия, - ответил я. - Авиация непрерывно висит над нами и бомбит. Артиллерия проводит мощные огневые налеты один за другим. На участке сто семьдесят второй наступает до двух дивизий и до шестидесяти танков. Полки Устинова и Шашло свои позиции удерживают твердо...
      (Позже нам стало известно, что фактически наступало более двух немецких дивизий и свыше ста танков.)
      - Куда вышли танки и удалось ли немцам где-нибудь вклиниться в оборону? - прервал меня вопросом командарм.
      - Танки и пехота подошли к переднему краю Шашло, но в оборону не вклинились, задержаны огнем...
      - Живы ли полки?
      - Вся дивизия ведет бой, товарищ командующий. Потери большие, но более подробно об этом доложить не могу.
      - Докладывайте мне чаще, Иван Андреевич. А я сейчас передам генералу Моргунову, чтобы он усилил на вашем направлении огонь береговых батарей. Кроме этого пошлем авиацию. Прошу сообщить личному составу полков Устинова и Шашло, что Военный совет армии восхищен их стойкостью и мужеством.
      Едва я положил трубку, как услышал за санной тревожный голос комиссара.
      - Смотри, смотри! - кричал он. - На окопы боевого охранения снова движется цепь, а справа подходят группы автоматчиков и окружают роту. Надо бы им помочь огнем...
      Но артиллерия бить туда не могла, ведь немцы находились в непосредственной близости от наших окопов.
      Вначале гитлеровцы стреляли из автоматов, затем стали бросать гранаты в наши окопы.
      Боевое охранение, увы, молчало.
      - Наверное, у ребят не осталось боеприпасов, ведь они ведут там бой более двух часов, - проговорил начальник разведки дивизии Анатолий Поляков.
      Да, это было так. Мы видели, как фашисты с двух сторон ворвались в окопы, как завязалась там жестокая рукопашная схватка - единственный вид боя, который еще были в состоянии вести красноармейцы роты. Падали гитлеровцы, падали советские воины. Лишь некоторые наши солдаты, то ли не устояв, то ли получив приказ на отход, стали спускаться в Бельбек. Но справа туда уже прорвалось целое немецкое подразделение.
      Впоследствии стало известно, что воины этой героической роты уничтожили около 150 гитлеровцев.
      В донесении говорилось, что враг превосходящими силами окружил 2-ю роту, но ни бойцы, ни командиры не дрогнули, не оставили своих позиций и продолжали сражаться до последней капли крови. Весь личный состав роты погиб геройской смертью, но не отступил ни на шаг.
      А несколько правее позиций боевого охранения дралась еще одна рота. К ней был направлен санинструктор Иван Иванович Кучер.
      Под огнем он добежал до дороги у самого селения и упал в кювет, где лежали два наших раненых солдата. Один из них продолжал вести огонь. А неподалеку в этом же кювете были немцы. Они бросали гранаты и палили из автоматов. Но пули шли выше, а гранаты не долетали. Кучер хотел перевязать тяжело раненного солдата, но тот отказался: бей, мол, лучше немцев.
      В этот момент возле них появилась наша разведчица Мария Байда, которая до этого с другими разведчиками находилась на линии боевого охранения. Мария была ранена в голову.
      - Давай перевяжу, - предложил ей Кучер.
      - Никакой повязки мне не надо, Ваня, стреляй фрицев! - крикнула она и, устроившись у бруствера, стала короткими, расчетливыми очередями бить по гитлеровцам.
      Немецкие солдаты большой группой внезапно выскочили из укрытия и ринулись на позицию.
      - Встретим гадов как следует! - поднялся во весь рост над кюветом Иван Кучер, но, успев уничтожить из карабина только одного офицера, рухнул на землю, скошенный осколками гранаты.
      - Нас просто не возьмешь! - крикнул один из разведчиков и бросил в толпу гитлеровцев, которые подошли почти вплотную к нему, несколько последних гранат. Вся группа автоматчиков была уничтожена, но и разведчик погиб.
      А Мария Байда, старшина 2-й статьи Мосенко и еще два бойца меткими выстрелами продолжали разить гитлеровцев, которые наседали цепь за цепью, группа за группой. Рядом с разведчицей разорвалась вражеская граната. Мария еще раз была ранена, но сражалась до самого вечера, когда разведчикам все-таки удалось прорваться через кольцо окружения.
      События развивались не в нашу пользу. На фронте 79-й бригады группы вражеских автоматчиков стали просачиваться в глубину обороны и вышли к высоте, где находились наблюдательные пункты командира 3-го дивизиона 134-го гаубично-артиллерийского полка капитана Д. В. Халамендыка и командира 9-й батареи младшего лейтенанта Ф. Т. Сухомлинова.
      Снаряды и мины противника взрывались у самого НП капитана Халамендыка. Вскоре туда приблизились вражеские автоматчики.
      - Всем к брустверу! - командует офицер и первым бросает гранаты. Метко стреляют и его бойцы. Завязался ближний бой. Вражеская пуля впивается в грудь Халамендыка, но он продолжает руководить боем. А немцы лезут напролом. И вот брошена последняя граната, умолкли автоматы: патроны иссякли.
      Вдруг совсем рядом застрочил пулемет. Это на выручку артиллеристам подоспели стрелки. Немногие уцелевшие под их плотным огнем фашисты быстро откатились назад.
      Почти такая же ситуация в это время создалась и на наблюдательном пункте командира батареи Сухомлинова. С подошедшими гитлеровцами завязался бой. В это время батарею начала бомбить авиация, и орудия ее замолчали.
      Немцы начали обходить наблюдательный пункт. Сухомлинов передал на батарею политруку А. К. Канищеву, что кончились гранаты и отбиваться больше нечем.
      - Вызываю огонь на себя!.. Вызываю огонь на себя!.. - несколько раз повторил офицер.
      Больше с наблюдательного пункта 9-й батареи сообщений не было... Младший лейтенант Ф. Т. Сухомлинов и его товарищи геройски погибли.
      В это же время завязалась жестокая схватка и в районе высоты, которую оборонял 3-й батальон 79-й бригады. До полка пехоты противника с танками вышли на самую высоту, где располагались наблюдательные пункты командира 1-го дивизиона 134-го гаубичного артиллерийского полка капитана Н. Ф. Постоя и командира 1-й батареи младшего лейтенанта А. С. Умеркина.
      - Хенде хох, рус! - услышал вдруг окрик Умеркин и тут же увидел рядом нескольких гитлеровцев, которые, несмотря на огонь, открытый разведчиками, все-таки ворвались в их окоп. Началась рукопашная. Умеркин из личного оружия сразил трех фашистов. Более десяти гитлеровцев уничтожили и его бойцы. Но и сами они погибли в неравной схватке. Только Умеркину с раненым командиром взвода и связистом удалось вырваться и выйти к своим.
      Сплошной огонь непрерывно рвал провода связи. Офицеры штаба дивизии, направляемые в полки, приносили успокаивающие данные об обстановке. Однако нас тревожило состояние обороны на участке 747-го полка В. В. Шашло, и поэтому я направился на его наблюдательный пункт. Со мной пошли начальник химслужбы майор Ф. И. Мойса, лейтенант из штаба артиллерии дивизии и адъютант Иван Ляшенко.
      Местность в полосе обороны полков от длительной и мощной огневой обработки врага вздыбилась и стала неузнаваемой: почти полностью была уничтожна растительность, и земля стала черной, сплошь изуродованной воронками.
      Мы пробирались по знакомой нам глубокой траншее. Но метров через пятьдесят она оказалась засыпанной.
      Пришлось перебегать по вспаханному полю от одной насыпи к другой. В это время появились немецкие бомбардировщики, и снова началась бомбежка. Огненные вспышки окружили нас со всех сторон. Мы укрылись кто где мог, а когда налет закончился, стали искать друг друга. Собрались трое, все целые и невредимые, но четвертого из группы - молодого офицера штаба артиллерии не было. Мы все начали поиски и вскоре неподалеку обнаружили его обезображенное осколками тело. Воронка от авиабомбы была совсем рядом...
      Неподалеку от наблюдательного пункта командира 747-го полка в полуразрушенных окопах мы натолкнулись на несколько убитых и тяжелораненых бойцов. Вход в блиндаж был полузасыпан. Я приказал майору Мойса организовать расчистку входа в блиндаж, а сам через дверь стал переговариваться с подполковником Шашло и находившимся с ним начальником штаба артиллерийского полка подполковником Чернявским.
      Проинформировав их о положении дел на участке дивизии, мы с адъютантом пошли на наш наблюдательный пункт, а майора Мойса я направил на командный пункт 747-го, чтобы он передал начальнику штаба майору Ширкалину обстановку, в которой оказался командир полка, и принял меры к восстановлению управления подразделениями.
      По разрывам вражеских снарядов было видно, что направление удара уклоняется влево. Нас стало тревожить положение дел в 514-м полку. Мы вместе с комиссаром Солонцовым направились на НП подполковника И. Ф. Устинова.
      - Ситуация не ясная, - докладывал нам Устинов. - Полчаса тому назад батальоны удерживали свои позиции. Но противник возобновил сильный обстрел, атаки его следуют одна за другой. Впереди сплошная завеса пыли и дыма. Дальше чем на пятьдесят метров местность не просматривается. Проводную связь с батальонами восстановить пока тоже невозможно. Обстановка выясняется только офицерами штаба. Скоро они должны прибыть.
      Блиндаж командира полка вздрагивал от близких разрывов бомб и снарядов, и на нас сыпалась земля. Вскоре появились лейтенант Литвиненко начальник инженерной службы полка и старший лейтенант Хитаров. Смысл их докладов сводился к следующему: 1-й и 2-й батальоны свои позиции удерживают. Пехота противника залегла перед окопами метрах в 60-70. В тяжелом положении находится гарнизон, оборонявший опорный пункт - томатный завод. Находившаяся в боевом охранении 2-я рота погибла.
      Во второй половине дня авиация противника продолжала по-прежнему бомбить нас. А танки и пехота со стороны правого соседа стали накатываться на фланг 747-го полка. Мы били их всеми средствами.
      В донесении в штаб армии мы сообщили: "Личный состав дивизии геройски сражается с врагом. Вся долина Бельбек устлана трупами немецких солдат и офицеров. Только 1-й батальон 747-го стрелкового полка истребил около тысячи гитлеровцев".
      И все же каждый из нас ждал, когда наступит темнота. Тогда хотя бы на несколько часов можно было бы отдохнуть от адского обстрела. Люди надеялись привести себя в порядок, командиры могли бы поговорить с подчиненными, подготовить их к новым боям.