В ту длинную зимнюю ночь в штабе 6-й немецкой армии, как потом стало известно, происходили следующие события. Поздно вечером Паулюс собрал ближайших своих помощников и снова подтвердил им свое решение о том, что за все действия войск северной группы и их последствия всю ответственность несет командир 11-го армейского корпуса генерал-лейтенант Штреккер, а за действия южной группы - командир 71-й пехотной дивизии генерал-майор Росске. По управлению армии все вопросы решает начальник штаба генерал-лейтенант Шмидт.
      Хотя фактически Паулюс продолжал руководить штабом армии и войсками южной группы, все же этим решением он как бы полностью отстранял себя от командования армией и от возможных переговоров с советским командованием о капитуляции. Он не хотел формально связывать свое имя с этим актом. А за несколько часов до этого Паулюс по предложению начальника штаба Шмидта направил Гитлеру телеграмму следующего содержания: "6-я армия, верная присяге Германии, сознавая свою высокую ответственность и воинскую задачу, до последнего человека и до последнего патрона удерживает позиции за фюрера и отечество"{92}. И может быть, отчасти благодаря этой угоднической телеграмме произошло любопытное последующее событие. Через несколько часов начальник штаба армии генерал-лейтенант Шмидт подал командующему телеграмму Гитлера о том, что Паулюс производится в генерал-фельдмаршалы, и поздравил его с этим высшим полководческим чином.
      Прочитав телеграмму, Паулюс, как свидетельствует его адъютант полковник Адам, задумался, а потом сказал, что телеграмма, вероятно, должна означать приказ о самоубийстве, потому что фельдмаршалы в плен сдаваться не должны, однако такого удовольствия он фюреру не доставит, так как это будет поводом свалить всю вину за поражение на него, фельдмаршала.
      А вслед за этим генерал Росске - командующий южной группой войск доложил Паулюсу и начальнику штаба армии Шмидту о том, что русские приближаются к штабу армии и что войска южной группы больше не в состоянии оказывать сопротивление. Настал конец борьбы в окружении.
      В предутренний час 31 января два этих ответственных немецких генерала и фельдмаршал Паулюс пришли к неизбежному и единственно возможному выводу о необходимости капитулировать.
      Около семи часов утра по распоряжению генерал-лейтенанта Шмидта из подвала универмага вышел офицер - переводчик штаба - и поднял белый флаг. Находившийся на наблюдательном пункте командира 2-го мотострелкового батальона начальник оперативного отделения штаба 38-й мотострелковой бригады старший лейтенант Ф. М. Ильченко приказал прекратить огонь и вместе с офицером связи бригады лейтенантом А. И. Межирко, переводчиком и несколькими автоматчиками направился к зданию универмага.
      Немецкий офицер заявил, что их командование просит на переговоры высшего начальника. Ильченко взял на себя инициативу осуществить это дело. Он и горстка его людей вместе с немецким переводчиком спустились в подвал универмага. А через несколько минут подошли туда заместители командиров батальонов по политической части Н. Ф. Гриценко, Л. П. Морозов и Н. Е. Рыбак.
      Старший лейтенант Ф. М. Ильченко был принят начальником штаба армии Шмидтом и командующим южной группой войск Росске. Они заявили, что готовы начать переговоры о капитуляции, но официально будут вести их только с представителями более высокого ранга, и тут же попросили, чтобы русские прекратили артиллерийский огонь.
      О результатах первых предварительных переговоров с немецкими генералами Ильченко по телефону доложил командиру бригады полковнику И. А. Бурмакову, а тот - командующему 64-й армией генералу М. С. Шумилову.
      Во всей истории прошлых войн ни один русский фельдмаршал не был пленен войсками вражеской стороны. Не был пленен врагами и советский маршал. Пленение советскими войсками немецкого фельдмаршала, воплощавшего собою высший полководческий ранг одной из самых сильных и агрессивных империалистических армий того времени, - тоже явление, пожалуй, уникальное и, несомненно, представляет интерес для читателей. Поэтому с нашей точки зрения показ тех конкретных условий, в которых проходила капитуляция огромной массы фашистских войск и пленение их командующего - фельдмаршала Паулюса, заслуживает детального освещения. Это тем более необходимо сделать, что в отдельных газетных и журнальных статьях по этому вопросу из-за незнания подлинных событий их авторами допускались отдельные неточности.
      В 7 часов 40 минут 31 января меня и моего заместителя по политической части подполковника Б. И. Мутовина вызвал командующий армией генерал М. С. Шумилов. В его домике находился член Военного совета армия бригадный комиссар З. Т. Сердюк. Командарм, ознакомив нас с последним донесением командира 38-й бригады полковника И. А. Бурмакова, сказал, что вопросу капитуляции немцев Военный совет придает важное значение, поэтому поручает начальнику штаба выехать в район боевых действий и в качестве официального представителя советского командования провести переговоры с гитлеровским командованием о прекращении военных действий со стороны немцев, их капитуляции, а также о сдаче в плен командующего 6-й армией Паулюса и его штаба. Со мной должен был поехать подполковник Б. И. Мутовин. Пленение Паулюса было обязательным условием.
      В этот момент задребезжал телефонный звонок, и в трубке, которую поднял командарм, послышался голос полковника Бурмакова. Он снова докладывал, что, по сообщению старшего лейтенанта Ильченко, немецкое командование принципиально готово пойти на переговоры о капитуляции, однако вести их согласно только с официальным представителем штаба Донского фронта. Бурмаков просил указаний на дальнейшие действия.
      - Для ведения переговоров с немецким командованием выезжает начальник штаба армии генерал Ласкин, - сказал М. С. Шумилов.
      В район боевых действий сразу же выехали подполковник Б. И. Мутовин и начальник разведки. Маршрут их следования к фронту проходил через вспомогательный пункт управления армии, и находившийся там начальник оперативного отдела штаба армии полковник Г. С. Лукин, узнав о цели поездки офицеров, присоединился к ним.
      Минут десять спустя выехал и я, взяв с собой переводчика и помощника начальника оперативного отдела капитана А. Ф. Ляшева.
      Примерно в 8 часов 20 минут мы прибыли на наблюдательный пункт командира 38-й бригады. Командир ее полковник И. А. Бурмаков коротко доложил обстановку на участке бригады и о том, что в штабе 6-й армии немцев продолжают находиться старший лейтенант Ильченко и небольшая группа красноармейцев.
      - Я направил туда своего заместителя по политической части подполковника Винокура, - добавил комбриг. - Но что там сейчас происходит, нам пока неизвестно, донесений не поступало...
      Мы с полковником Бурмаковым тут же направились в район площади Павших борцов. И вот мы на переднем крае, примерно в 100 метрах от универмага. По этому участку наша артиллерия огня уже почти не вела.
      Здесь мы встретились с командиром 2-го батальона бригады Бурмакова старшим лейтенантом Латышевым. Небольшого роста, очень энергичный, он со знанием дела доложил нам обстановку в масштабе его боевого участка. Мы видели, что красноармейцы этого подразделения залегли на снегу, но вперед никто не продвигался, хотя сильного огня немцы здесь не вели. Я высказал недоумение по этому поводу.
      - Пленные показывают, товарищ генерал, - доложил Латышев, - что впереди вся местность заминирована. Сейчас мы направляем саперов для разведки... А вот тропка, по которой проходили немецкие солдаты. - Комбат указал жестом направление. - Вам тоже можно идти только здесь...
      - Хорошо, комбат. Спасибо за добрый совет, - поблагодарил я. - А огневое обеспечение нашего продвижения вы все-таки подготовьте на всякий случай.
      - Обеспечим, товарищ генерал, - козырнул комбат.
      Мы направились по указанной тропе. Впереди меня шел командир батальона старший лейтенант Латышев, за мной - полковник Бурмаков, потом - наши адъютанты, лейтенант Степанов и капитан Ляшев.
      Для лучшего понимания обстановки важно знать, как действовала группа подполковника Б. И. Мутовина, которая к этому времени уже находилась в штабе Паулюса. Вот как об этом рассказывает сам Мутовин:
      "В 8 часов 15 минут мы подъехали к площади Павших борцов и сразу направились к зданию универмага. Из окон его и дверей высовывались жерла пушек и пулеметов, из которых еще минут 20 тому назад немцы вели убийственный огонь. Но было видно, что враг и сейчас ощетинился и готов в любую минуту открыть его вновь. Охрану штаба несли вооруженные автоматами эсэсовцы. Они и скопившиеся здесь офицеры готовы были защищать штаб и фельдмаршала. Нас встретил первый адъютант Паулюса полковник Адам и провел в комнату начальника штаба армии генерал-лейтенанта Шмидта. Здесь мы увидели и других генералов, в том числе генерал-майора Росске, который теперь являлся командующим южной группой войск.
      Сообщив генералам Шмидту и Росске о нас как о советской делегации, я назвал себя комиссаром. Слово "комиссар " всех их, кажется, испугало, они заметно стушевались.
      В этот момент к нашей группе подошли находившиеся в этой же комнате подполковник Винокур и старший лейтенант Ильченко. Мы потребовали от генерала Шмидта и всех находившихся здесь немцев сдать нам личное оружие и обеспечить встречу с Паулюсом. Генералы начали класть пистолеты на стол. А в отношении встречи с Паулюсом Шмидт ответил, что тот нездоров и армией в данное время не командует. Все переговоры о капитуляции он поручил вести начальнику штаба армии и генералу Росске. На повторное наше требование, чтобы Паулюс принял нашу делегацию, Шмидт твердо сказал, что командующий делегацию Припять не может, а далее заявил, что они могут вести официальные переговоры только с представителем от генерала Рокоссовского в чине генерала.
      Мы передали, что такой генерал через несколько минут прибудет, а пока будет вести переговоры паша делегация. Я предъявил ультимативные требования о прекращении огня и сложении оружия войсками. Основные наши требования Шмидтом и Росске были приняты. Но они носили только предварительный характер. До прибытия генерала Ласкина никто из нас к Паулюсу допущен не был. В итоге получалось так, что окончательно все вопросы и условия капитуляции немецких войск были решены и приняты немецким командованием с приездом генерала Ласкина"{93}.
      Об этом моменте я пишу главным образом потому, что ранее в статьях некоторых авторов указывалось, что будто с Паулюсом до нас имели встречу подполковник Л. А. Винокур и старший лейтенант Ильченко.
      Уточняя детали истины, я подчеркиваю, что Ф. И. Ильченко и три-четыре человека, вошедшие с ним в штаб 6-й фашистской армии первыми и уже знавшие о том, как поступали эти изверги с нашими парламентерами, безусловно, рисковали жизнью. В темном подвале штаба любой гитлеровец мог всадить в них пулю или кинжал. Заслуга Ильченко состоит и в том, что он без всяких указаний сверху взял на себя инициативу в ведении предварительных переговоров с командованием армии противника и успешно их провел.
      Подключившаяся затем группа парламентеров во главе с Б. И. Мутовиным, конечно, способствовала успешному ведению переговоров о капитуляции немецких войск, однако она, как затем и наша группа, шла по проторенной Ильченко дороге и уже после того, как были определенно выяснены намерения противника.
      Следует дать еще некоторые пояснения. Во-первых, все наши товарищи, оказавшиеся до нас в подвале универмага (в немецком штабе), входили туда с центрального входа - с площади Павших борцов. Мы же с полковником Бурмаковым подошли к этому зданию с тыльной стороны, где находились высокая арка и большой двор. Нас встретили не с белым флагом, а с автоматами. Во-вторых, о переговорах подполковника Мутовина с генералами немецкой армии нам в тот момент ничего не было известно. Мы даже не знали о том, что он уже находится в штабе, и поэтому действовали так, как нам подсказывала обстановка.
      Во внутреннем дворе универмага было много вооруженных автоматами солдат и офицеров. Одни стояли, другие сидели на каких-то вещах, третьи приплясывали, стараясь согреться. А впереди особняком стояла полукругом цепочка рослых гитлеровцев с автоматами наизготовку и расстегнутыми кобурами на поясах - личная охрана Паулюса.
      Примерно в 8 часов 50 минут мы были остановлены стеною этих рослых автоматчиков, преградивших нам путь. Идущему впереди меня старшему лейтенанту Латышеву пришлось уступить мне дорогу. Я назвал себя генералом Красной Армии и руками оттолкнул в сторону двух автоматчиков, стоявших на нашем пути. Можно было заметить, что эсэсовцы были уже не теми, какими были до своего поражения. Ни те, кого мы оттолкнули от тропы, ни их соседи с автоматами, ни те, кто стоял в глубине и приплясывал, не оказали нам никакого сопротивления. Мы спросили, где вход в штаб, и один офицер подвел нас к небольшой каменной лестнице, показал рукой в подвал. Мы спустились туда. Впереди меня теперь опять шел Латышев. Спустившись вниз, мы оказались в совершенно не освещенном полуподвале, где толпилось большое количество гитлеровцев. Окна были заложены мешками с песком, и лишь в небольшие щели между ними проскальзывали топкие лучи света. Кое-где мерцали, словно светлячки, огоньки карманных фонариков. Мы с вытянутыми вперед руками стали продвигаться вдоль стены. Я что-то сказал идущему впереди старшему лейтенанту Латышеву. Но получилось это, видимо, слишком громко. Комбат остановился и тихо сказал мне:
      - Товарищ генерал, пожалуйста, тише. Тут ведь логово фашистов. Всего можно ожидать...
      Нащупав в стене дверь, он открыл ее. И вот мы в большой полуподвальной комнате. И здесь низкие окна были заложены мешками с песком. Плавали облака табачного дыма. Посреди комнаты, которая слабо освещалась тускло горевшей керосиновой лампой, покрытой обгорелым бумажным абажуром, и огарком свечи, стоял длинный стол. У стола лицом к входу сидели и стояли несколько немцев. На плечах некоторых виднелись генеральские погоны. Между ними шел оживленный разговор. И видимо, поэтому никто из них не обратил на нас внимания. Всмотревшись в глубину компаты, мы увидели человек пятнадцать гитлеровских солдат, сидевших на полу вдоль стен с телефонными аппаратами. Некоторые из них негромко вели телефонные переговоры. На полу вразброс лежали чемоданы, котелки и каски.
      Поняв, что мы вошли в комнату какого-то большого начальника, я подошел поближе к столу и подал команду:
      - Встать, руки вверх!
      Находившиеся у стола офицеры встали и застыли. Но руки подняли лишь некоторые из них. Изможденные лица, напряженно выжидающие глаза. А большинство гитлеровцев, находившихся в глубине комнаты, команду вовсе не выполнили. Видимо, не слышали или не поняли ее. Поэтому я вторично скомандовал, но уже в более резкой форме. Так как справа и слева от меня на гитлеровцев были направлены стволы автоматов двух наших адъютантов, они поняли, с кем имеют дело, и все быстро вскочили с мест, замерли, подняв руки.
      - Вы все пленены.
      Стоявший за столом немецкий генерал щелкнул каблуками и, приложив руку к козырьку, представился:
      - Генерал-лейтенант Шмидт, начальник штаба шестой армии...
      - Генерал-майор Ласкин, официальный ответственный представитель советского командования, - назвал я себя. - Уполномочен принять капитуляцию немецких войск.
      Поочередно отрекомендовались и другие офицеры и генералы, стоявшие у стола.
      Затем генерал Шмидт сказал, обращаясь ко мне:
      - Ваше имя нам известно, и поэтому мы можем приступить к переговорам. Переговоры буду вести я и генерал-майор Росске - командир семьдесят первой пехотной дивизии.
      Затем Шмидт сообщил, что оружие большинством офицеров штаба уже сдано по требованию советских офицеров, прибывших ранее, но все же еще раз предложил присутствующим передать оружие нашим офицерам.
      Едва он успел закончить фразу, как из-за стола вышел вперед подтянутый, еще молодой генерал, уже называвший себя, и теперь уже на русском языке отрапортовал:
      - Генерал-майор Росске, командующий южной группой войск. Господин фельдмаршал Паулюс передал мне все полномочия по ведению переговоров о капитуляции.
      Мне этот фашистский генерал показался слишком заносчивым и высокомерным и захотелось осечь его.
      - Собственно, господин генерал, - сказал я, - мы прибыли не вести переговоры о капитуляции, а принимать саму капитуляцию.
      В этот момент ко мне подошли полковник Г. С. Лукин и подполковник Б. И. Мутовин и сообщили, что их группа и заместитель командира 38-й бригады по политической части подполковник Л. А. Винокур с генералами Шмидтом и Росске уже договорились о капитуляции, что с нашими требованиями немцы согласились, но до конца переговоры не доведены, поскольку немецкое командование ожидало прибытия представителя от командования фронта в звании генерала. Не могли они встретиться и с Паулюсом, который не захотел принять их, объясняя это тем, что он нездоров и в данное время армией не командует.
      Я не мог этого не учесть и потому сказал немецким генералам:
      - Мы хотели бы поговорить с господином Паулюсом лично.
      Шмидт отрицательно качнул годовой:
      - Это невозможно. Командующий шестой армией возведен в чин генерал-фельдмаршала, но в данное время армией не командует. К тому же сейчас он нездоров 0 все вопросы по ведению переговоров поручил решать мне - начальнику штаба - и генералу Росске.
      Молнией мелькнула мысль: "А есть ли в подвале Паулюс вообще и жив ли он? Иначе почему он наотрез отказывался встретиться с нашими офицерами?"
      - Где сейчас находится господин Паулюс? - спросил я Шмидта.
      - Паулюс находится в другой комнате этого же подвала, - ответил Шмидт и зачем-то снова повторил, что ему присвоен чип генерал-фельдмаршала и что в данное время состояние здоровья его очень неважное.
      Было понятно, что этим Шмидт намекал на необходимость соответствующего обращения с Паулюсом с нашей стороны.
      Генералу Шмидту было предложено доложить фельдмаршалу о прибытии советской делегации и пригласить его в эту комнату для переговоров лично с ним. Шмидт направился к Паулюсу. Вместе с ним я направил и старшего лейтенанта Латышева, чтобы взять под охрану вход в помещение, где был Паулюс, и никого, кроме генерала Шмидта, в комнату не впускать и не выпускать из нее. Буквально через минуту комбат доложил, что немецкий часовой от охраны комнаты Паулюса отстранен и поставлен наш. Как потом я узнал, им оказался сержант Петр Алтухов. С ним вместе как ответственный за охрану Паулюса у двери находился и комбат Латышев.
      Через несколько минут вернулся Шмидт.
      - Фельдмаршал просит предоставить ему двадцать минут на приведение себя в порядок, - сообщил он, - а переговоры с вами поручает вести мне и Росске.
      Убедившись, что Паулюс находится здесь, что вход к нему взят под нашу охрану, и согласившись с тем, что фельдмаршалу действительно неудобно сдаваться в плен в небрежном виде, мы предоставили ему это время и тут же предъявили генералам Шмидту и Росске требование немедленно отдать приказ всем окруженным под Сталинградом войскам прекратить огонь и всякое сопротивление.
      - Гут, айн момент, - услужливо засуетился генерал Росске.
      И тут же последовало его распоряжение телефонистам передать в части приказ на прекращение огня.
      Далее мы потребовали:
      - организованно передать в распоряжение советского командования весь личный состав немецких войск, вооружение и всю боевую технику;
      - передать все оперативные документы, в частности документы, исходящие от высшего немецкого командования;
      - прекратить всякие радиопереговоры с высшими инстанциями;
      - доложить содержание последних распоряжений Гитлера и командующего группой армий "Дон" фельдмаршала Манштейна для 6-й армии.
      Короче говоря, нами велись не двусторонние переговоры об условиях капитуляции немцев, а предъявлялись категорические ультимативные требования о безоговорочной капитуляции, которые полностью принимались немецким командованием.
      - Хотел бы сообщить господину генералу и господам офицерам, - сказал Шмидт, - что требование о передаче оперативных документов невыполнимо, так как все они сожжены. Радиопереговоры с высшим командованием уже не ведутся, поскольку все радиостанции выведены из строя огнем вашей артиллерии. Генерал задумался, видимо перебирая в памяти наши требования, и добавил: Что касается последних распоряжений Гитлера войскам шестой армии, то все они сводились к одному требованию - продолжать драться и удерживать позиции до последних возможностей. По поводу же распоряжений Гитлера Манштейну нам ничего не известно...
      Затем генерал Шмидт также попросил прекратить огонь с нашей стороны.
      Мы послали офицера 38-й бригады на ближайший наблюдательный пункт, чтобы доложить командующему армией генералу М. С. Шумилову о том, что переговоры начались и что немцы просят прекратить огонь на всем участке фронта.
      Такое распоряжение командарм отдал. Но так как наступление вели и войска 57, 21 и 62-й армий, то, конечно, бои продолжались. Да и до красноармейцев нашей армии приказ дошел не сразу. Поэтому огонь продолжался даже в районе универмага. Несколько позже мне и командиру 38-й бригады пришлось из штаба Паулюса еще раз передавать просьбу командарму о прекращении огня нашими войсками.
      Поскольку зафиксированное на бумаге самим противником полное поражение немецких войск под Сталинградом представляло интерес, мы предложили генералу Росске написать короткий приказ об этом. Он тут же сел за пишущую машинку и стал печатать приказ с заранее подготовленного текста.
      Пока готовился приказ, мы через переводчика следили за ходом передаваемых по телефонам распоряжений войскам и установили пункты, где гитлеровцы должны складывать оружие, передавать технику и группировать пленных. Было принято решение временно офицеров от солдат не отделять. У здания универмага и в подвале появились новые группы наших солдат и офицеров. Командир бригады полковник Бурмаков стал энергично руководить разоружением собравшихся здесь офицеров.
      Но вот генерал Росске представил нам подготовленный им последний приказ немецкого командования от 31 января. При этом он назвал этот приказ прощальным. Переводчик зачитал нам его на русском языке. Вот его содержание: "Голод, холод, самовольная капитуляция отдельных частей... сделали для меня невозможным продолжать руководство боевыми действиями. Чтобы воспрепятствовать полной гибели моих солдат, чтобы принять на себя ответственность за этот миг, чтобы достичь человеческих условий для всех солдат и офицеров... решил я вступить с противником в переговоры о прекращении военных действий.
      Человеческое обращение в плену и возможность вернуться домой после окончания войны гарантируется Союзом Советских Социалистических Республик.
      6-я армия... полностью выполнила все задачи, возложенные на нее фюрером. Но такой конец ее - это сама судьба, которой должны покориться все солдаты.
      Приказываю:
      Немедленно сложить оружие. Солдаты и офицеры могут взять с собой все необходимые вещи..."{94}
      - В приказе есть большие неточности, - сказал я генералу Росске. Ведь главную свою задачу - разгромить советские войска под Сталинградом и захватить этот город - армия не выполнила.
      Росске поморщился, приподнял вверх плечи и сказал:
      - Солдаты воевали хорошо.
      - И главное, - заметил я, - не говорится о выполнении важного нашего требования - всем организованно сдаться в плен.
      Росске, видимо понимая свое положение, тут же абзац "немедленно сложить оружие" дополнил словами "и организованно сдаться в плен".
      С этим приказом Росске незамедлительно в части выехали немецкие офицеры и некоторые представители нашей делегации. В части, которые продолжали упорно сопротивляться, направился начальник штаба 71-й немецкой пехотной дивизии и начальник разведки 64-й армии.
      Одновременно передавались распоряжения и по телефонам о том, чтобы немецко-фашистские войска сложили оружие.
      Контролируя содержание этих распоряжений, мы заметили, что Шмидт и другие работники штаба южной группы не учитывают дивизии, находившиеся в северной окруженной группировке.
      Мы предупредили об этом Шмидта. Генерал ответил, что с группой у них нет никакой связи и что командующий этой группой генерал Штреккер должен сам решить вопрос о капитуляции.
      Пришлось указать, что мы имеем дело с командующим и с начальником штаба 6-й армии, а не с второстепенными лицами, что нами от имени командования фронта предъявлены требования о немедленной капитуляции всех окруженных под Сталинградом войск и поэтому необходимо дать указания генералу Штреккеру о немедленной капитуляции подчиненных ему частей. Доставку такого распоряжения мы брали на себя. Однако Шмидт продолжал упорствовать.
      Мы поняли, что этот вопрос может решить пока что только Паулюс. Кстати, истекли и двадцать минут времени, предоставленные нами. Мы напомнили об этом Шмидту и потребовали встречи с фельдмаршалом.
      Шмидт нехотя вторично направился к Паулюсу.
      Минуты через две он вернулся и сообщил, что фельдмаршал плохо себя чувствует и просит дать ему еще двадцать минут. Эта просьба вызвала у нас недоумение. Ведь ясно, что времени, ранее отпущенного командующему на подготовку к встрече с нами, было вполне достаточно. Поэтому просьба его была отклонена, и мы решили немедленно войти в комнату Паулюса.
      Наш офицер бесшумно открыл дверь. Окно в продолговатой комнате не было заложено метками с песком. Мы сразу увидели Паулюса. Одетый в шинель, он, заложив назад руки, медленно шагал от двери в противоположную сторону. Я вошел в комнату. Паулюс повернулся к двери и, увидев меня, остановился. За мной в комнату вошли полковники Лукин, Бурмаков, подполковники Мутовин, Винокур, переводчик и немецкий генерал Шмидт.
      Пятидесятитрехлетний фельдмаршал был выше среднего роста, худощавый, пожалуй излишне прямой, подтянутый, выхоленный. Сейчас лицо его было бледно. Он смотрел на нас усталыми глазами.
      Я назвал себя и объявил его пленником. Паулюс подошел ко мне и, высоко подняв вверх правую руку, на скверном русском языке произнес:
      - Фельдмаршал германской армии Паулюс сдается Красной Армии в плен.
      Мы потребовали передать нам личное оружие. Паулюс ответил, что личного оружия он при себе не имеет, что его пистолет находится у адъютанта. Далее уже на немецком языке Паулюс почему-то счел необходимым и уместным сообщить, что звание фельдмаршала ему присвоено только 30 января, поэтому, мол, он новой формы одежды еще не имеет и представляется в форме генерал-полковника.
      - Да вряд ли теперь новая форма мне и понадобится, - добавил он, как нам показалось, с горькой усмешкой.
      Я потребовал предъявить документ, удостоверяющий личность командующего армией. Фельдмаршал заявил, что у него имеется только солдатская книжка, тут же вынул ее из внутреннего кармана кителя и подал мне.
      Заглянув в книжку и не найдя в ней, кроме записи "Фридрих Паулюс", никаких других пометок, в том числе и фотокарточки, я вернул ее владельцу.
      Потом наша делегация кратко обменялась мнениями по поводу сложившейся обстановки. Зная, что некоторые гитлеровские генералы уже совершали самоубийство, чтобы не попасть в плен, мы решили проверить карманы Паулюса. Это сделал подполковник Мутовин. Паулюс хотя вначале несколько и удивился, но все же воспринял процедуру как должное, не выразив возражения.
      Сообщив Паулюсу, что наши ультимативные требования о капитуляции немецких войск генералами Шмидтом и Росске выполнены только в отношении южной группы войск, мы потребовали от него немедленно отдать приказ о прекращении огня войсками северной группы 6-й армии и сдаче ее войск в плен. Паулюс ответил, что о всех условиях капитуляции он проинформирован начальником штаба и с ними согласен. Относительно капитуляции северной группы он заявил, что его армия рассечена на две изолированные группы, не имеет связи с северной группой и что в таких условиях единое командование всей армии невозможно.
      - Поэтому, - сказал Паулюс, - я снял с себя обязанности командующего армией и поручил командование северной боевой группой командиру одиннадцатого армейского корпуса генералу Штреккеру и южной - командиру семьдесят первой пехотной дивизии генерал-майору Росске. Следовательно, вопрос о капитуляции должен решаться командующим каждой группой в отдельности, а по штабу армии - его начальником генерал-лейтенантом Шмидтом.
      Несмотря на наши требования и сообщение о том, что доставку приказа фельдмаршала в северную группу о прекращении огня мы берем на себя, Паулюс стоял на своем.
      Он, видимо, по-прежнему считал себя связанным приказом Гитлера, запрещающим капитуляцию.
      Затем, перепроверяя показания Шмидта, мы потребовали от Паулюса передать нам шифровки высшего командования и другие оперативные документы, а также сообщить о содержании последних распоряжений Гитлера и фельдмаршала Манштейна.
      Паулюс, как и раньше Шмидт, ответил, что все шифровки, карты и другие оперативные документы по указанию начальника штаба сожжены. Что касается последних распоряжений Гитлера, то в них повторялось требование продолжать упорно, до последних возможностей, удерживать позиции и ждать подхода к Сталинграду группы Манштейна.
      После этого Паулюс обратился к нам с просьбой, чтобы все пленные генералы и офицеры были размещены отдельно от солдат и чтобы у них были оставлены форма одежды и холодное оружие. Он передал нам список генералов и некоторых старших офицеров и кроме этого просил оставить при нем первого адъютанта полковника Адама.
      Мы заявили, что вопросы размещения пленных генералов и офицеров будут решены позднее, а полковнику Адаму позволили оставаться при фельдмаршале. Паулюсу было разрешено взять с собой все личные вещи.
      На наш вопрос, готов ли фельдмаршал к отъезду, Паулюс ответил, что все необходимые указания и штабу армии, и войскам им были отданы своевременно, и теперь он готов к отъезду.