Все понимали, куда склоняется чаша весов, но люди все так же упорно дрались за каждую пядь севастопольской земли, стремились как можно больше уничтожить фашистских захватчиков. Оставаясь в окружении, никто не сдавался в плен. Каждое подразделение, все воины продолжали биться до последних сил, и при первой возможности стремились прорваться к своим.
      Конечно, находясь в течение целого месяца под непрерывным огнем, ежедневно теряя своих боевых друзей, люди неимоверно устали, их нервы были напряжены до предела, но никто не поддавался панике, не проявлял трусости.
      Мы понимали обстановку. Здравый рассудок подсказывал нам, что если в ближайшие двое-трое суток не будет проведена организованная эвакуация, то в последующем ее осуществить уже не удастся. Враг приближался вплотную к побережью. Уже никакие варианты действий наших войск изменить или остановить ход событий не смогут. Если за все время с начала генерального июньского наступления гитлеровцев на Севастополь никто из нас не сомневался в том, что город устоит, то теперь стало очевидным, что задержать наступление противника нечем и что удержать город невозможно. Да, собственно, города, как военно-морской базы флота, по существу, уже не стало. В душе каждого таилась надежда на то, что наше командование сделает все, чтобы эвакуировать оставшихся два с лишним десятка тысяч людей.
      Севастопольский оборонительный плацдарм теперь превратился в маленький кусочек земли, простреливаемый врагом вдоль и поперек. Снаряды, мины и пули летели на защитников, уже не имевших оборонительных позиций. Теперь такие понятия, как "линия фронта", "тыл" потеряли свое значение. Всюду был фронт.
      В ночь на 28 июня между мною, начальником политотдела дивизии Г. А. Шафранским, его заместителем А. Г. Нешиным и секретарем дивизионной партийной комиссии М. Р. Нейгером состоялся разговор о том, что же нам делать дальше. Было признано целесообразным, если не будет производиться эвакуация севастопольцев, смело идти на прорыв линии фронта врага и уходить в горы для продолжения борьбы совместно с партизанами. Иначе все наши люди будут уничтожены. Было определено, что прорыв должен быть осуществлен одновременно хорошо организованными силами на ряде участков на фронте от Ялтинского до Симферопольского шоссе. И начать его надо не позднее как часа через полтора после наступления темноты.
      С нашим планом мы ознакомили начальника оперативного отдела штаба капитана Б. А. Андреева, который, являясь жителем Крыма, очень хорошо знал местность. Андреев с радостью принял такой план действий, причем доложил, что и у офицеров штаба шел разговор на эту тему.
      Мы, конечно, учитывали, что прорываться через передовые линии врага будет очень тяжело. Тяжело будет и воевать в его тылу без материальной базы, хорошего вооружения, боеприпасов, продовольствия и в условиях ограниченной территории Крымских гор. Надежды на успех мало. Неизбежны большие потери. Но все погибнуть не могли. А внезапными действиями мы истребили бы немалые силы противника.
      Ну а пока надо было продолжать обороняться. Мы снова из числа раненых и артиллеристов, оставшихся без орудий, сформировали небольшой отряд под командованием помощника командира 514-го полка по хозчасти капитана Д. И. Сидоренко (комиссаром отряда стал старший инструктор политотдела З. К. Лактионов) и поставили перед ним задачу в уличных боях истреблять врага и задерживать его продвижение. Отряд вместе с воинами 25-й Чапаевской дивизии, 79-й бригады и моряками других частей вел бои на Историческом бульваре и только в ночь на 1 июля, до предела ослабленный, оставил Севастополь и вышел в район бухты Камышовой.
      В течение целого дня 28 июня враг проводил наступление на всех направлениях. Танки и пехота глубоко проникали в оборону. Поздним вечером командующий армией И. Е. Петров вызвал всех командиров и комиссаров соединений на свой командный пункт на совещание. И вот мы встречаемся друг с другом в опустевшем артиллерийском погребе, вырытом в небольшой скале. Здесь в маленьком каменном отсеке, слабо освещенном светом керосиновой лампы, собралось человек двадцать. Хотя за восемь месяцев мы хорошо познакомились друг с другом, по сейчас не сразу узнавали боевых товарищей. Все мы были слишком утомлены и измучены. При встрече не было обычных шуток, улыбок, лица у всех до предела озабоченны, суровы.
      До прихода командования армии мы накоротке ознакомили друг друга с состоянием обороны на своих участках и наличием сил. Картина оказалась намного хуже, чем каждый из нас предполагал до этого.
      И вот в тесный отсек-комнату вошел весь состав Военного совета Приморской армии: командующий И. Е. Петров и члены Военного совета И. Ф. Чухнов и М. Г. Кузнецов.
      В комнате не было ни одного стула и ни одного стола. Да столы-то и не нужны были. Ведь карту никому раскладывать не пришлось, потому что местность на оставшемся кусочке севастопольской земли мы знали до последнего метра.
      Командарм информировал нас о положении на фронте обороны Севастополя. Он отметил, что все резервы использованы до предела, что враг упорно продолжает наступать, что обстановка создалась очень тяжелая, и призвал нас принять все меры к организации более устойчивой обороны. Называя по фамилиям командиров соединений, он определял им участки и рубежи обороны. Затем генерал И. Е. Петров сказал:
      - Военный совет СОРа убежден, что Верховное Главнокомандование примет все меры к тому, чтобы нас эвакуировать и не оставить в беде. А мы будем до конца выполнять свой долг перед Родиной.
      С утра 29 июня ясно определилось, что противник повел решительное наступление на всех направлениях и начал заметно продвигаться вперед. Создав густую дымовую завесу над бухтой Северной и южным ее берегом, он открыл ураганный огонь по нашим войскам и начал переправу на катерах и шлюпках. Форсировав бухту, гитлеровцы вышли в район Килен-балки и стали приближаться к Севастополю.
      Одновременно противник повел наступление и на южном участке фронта в направлении высоты Карагач и Сапун-горы, где оборону держали 9, 7 и 8-я бригады морской пехоты и 386-я стрелковая дивизия.
      Используя сильный огонь, удары авиации, танки и пехота врага прорвали линию обороны 396-й дивизии и 8-й бригады морской пехоты, вышли на Сапун-гору и овладели районом хутора Дергачи.
      Чтобы не допустить здесь дальнейшего стремительного продвижения противника, командующий армией И. Е. Петров перенацелил сюда отдельные ослабленные подразделения 25-й дивизии и 9-й бригады морской пехоты и ввел в бой 142-ю стрелковую бригаду, только что прибывшую в Севастополь.
      Однако огромное превосходство противника в силах не позволило изменить ход событий. Ведь по защитникам города били тысяча пятьсот орудий и минометов, на них падали с неба тысячи бомб, а по черноглинистой изрытой земле наступали части восьми немецких и трех румынских дивизий. Конечно, и они были очень ослаблены, но в сравнении с нами, да при наличии танков и мощного огня, представляли огромную силу.
      * * *
      Теперь в Севастопольском оборонительном районе все людские и материальные ресурсы были исчерпаны полностью. От дивизий и полков остались лишь их разрозненные остатки, а чаще только названия. На передовой одну треть составляли раненые. Подготовленных рубежей не стало. Артиллерийского огня из-за отсутствия боеприпасов не велось. У обороняющихся остались только винтовки, автоматы и ручные гранаты. Кольцо вокруг Севастополя все более сжималось.
      В 23 часа 29 июня 1942 года Военный совет СОРа доносил в Генштаб, Наркому ВМФ Н. Г. Кузнецову и Маршалу Советского Союза С. М. Буденному о том, что в результате бомбежки части СОРа понесли тяжелые потери в живой силе и материальной части, а некоторые подразделения полностью уничтожены, что положение Севастополя тяжелое и возможен прорыв противника в город ночью или на рассвете.
      А враг все продолжал наращивать силу ударов. На правом участке фронта немцы обошли Балаклавские укрепления, сломили оборону на участке 9-й бригады морской пехоты и вышли к мысу Фиолент. Образовать новую линию обороны стало невозможно.
      Бои вступили в фазу разрозненного очагового сопротивления отдельных подразделений и групп бойцов, часто окруженных противником. На некоторых участках танки и автоматчики противника проникали настолько глубоко, что в любой момент могли ворваться в город, выйти на КП командующих СОРом и Приморской армией и отрезать их от войск.
      Поэтому Ф. С. Октябрьский к рассвету 30 июня сосредоточивает органы управления СОРа и Приморской армии в одном месте - на 35-й стационарной береговой батарее.
      О характере боев в этот день правдиво рассказал минометчик 172-й дивизии рядовой Яков Васильевич Харченко:
      "Мы вели бой неподалеку от берега моря. Но отдельные подразделения фашистов просачивались почти к самому берегу. Наша небольшая группа оказалась в окружении. Мой сосед - моряк заколол фашиста, захватил его автомат и передал мне.
      Началась новая атака. Моряк крикнул мне; "Батя, бей сам и считай, сколько уложу я!" При каждом выстреле он говорил: "Есть гад!" Я насчитал, что мы уже ухлопали 19 фашистов. А к нам приближались танки я группа автоматчиков. Моряк приказал мне оттащить в укрытие нашего раненого бойца, а сам стал поджидать танк. Тут же я вернулся, и мы начали вести огонь по наступающим. Фашисты заметались, а танк стал немного сворачивать в сторону. Моряк сказал: "Все равно уничтожу тебя, гад!" - и перебежками от воронки к воронке побежал наперерез машине. Когда я, отбившись от наседавших врагов с другой стороны, оглянулся, танк уже горел. Нас стала бомбить авиация. В этом бою я был ранен второй раз..."
      30 июня противник возобновил удары с воздуха и перешел в наступление по всему фронту, сосредоточивая основные усилия на южном участке, в направлении Ялтинского шоссе и вдоль Балаклавского шоссе на Куликово поле.
      Снова тяжелые бои. Наши солдаты и матросы часто вступали в рукопашные схватки. Многие падали, сраженные огнем врага, а оставшиеся в живых отходили к берегу.
      Спустились к берегу моря и мы. Морские голубые волны то ласково всплескивались, обкатывая прибрежные камни, то вдруг, после взрыва упавшей в море бомбы, ошалело бросались на берег крупными грохочущими валами. Вообще же море в этот час было тихим. Но на его берегу у Севастополя спокойствия не было. Кто-то сказал: "Как я любил море раньше и как ненавижу его сейчас!" Оно становилось нашим врагом, закрывая нам с тыла пути к отступлению.
      Организованная оборона Севастополя доживала последние свои часы.
      В 9 часов 50 минут 30 июня командующий СОРом Ф. С. Октябрьский докладывает Наркому ВМФ и командующему Северо-Кавказским фронтом: "Противник вышел на Корабельную сторону. Боевые действия приняли характер уличных боев. Оставшиеся войска продолжают героически драться.
      Учитывая сильное снижение огневой мощи, надо считать, что мы продержимся максимум 2-3 дня. Поэтому просим разрешения в ночь с 30 июня на 1 июля вывезти самолетами 200-300 человек ответственных командиров и политработников.
      Одновременно прошу разрешения самому покинуть Севастополь, оставив здесь генерал-майора Петрова"{42}.
      А противник, видя почти полное отсутствие нашего огня, продолжал наступать. К полудню он вышел к Историческому бульвару, начал усиленно обстреливать Малахов курган, где оборонялись отдельные отошедшие группы и батальон флотского экипажа майора К. С. Санина. Этот крошечный гарнизон дрался с исключительным героизмом в течение суток.
      - Перед вечером моряки были окружены, и фашисты кричали: "Рус матросен, сдавайсь!" А им в ответ продолжали лететь гранаты, С наступлением темноты оставшиеся в живых храбрецы прорвали кольцо окружения и отошли к своим.
      Передний край передвигался все ближе к морю. Часто слышались вопросы:
      - Как дальше воевать, что будет с нами?
      - Будем бить врага до последней возможности! - каждый раз отвечали командиры, политработники, коммунисты. И делали все для этого.
      Артиллеристы, у которых не стало орудий и снарядов, летчики, у которых не было самолетов, офицеры штабов, работники политотделов, тыловики - все шли к бой вместе с рядовыми матросами и пехотинцами.
      Но теперь у нас было очень мало гранат и бутылок с горючей смесью. У каждого оставались только винтовка да сама жизнь, принадлежащая Родине. И люди бросались в рукопашную, чтобы либо погибнуть, уничтожая фашистов, либо отбросить врага подальше от берега и дать возможность подойти нашим катерам.
      Я был бы неправ, если бы не сказал, что в эти последние трагические часы борьбы за Севастополь в душу защитников не вкрадывалось жуткое предчувствие плена. Конечно, каждый опасался, что не выберется из Севастополя, но еще больше страшился плена. Были у многих мгновения, я в этом абсолютно уверен, когда хотелось, чтобы не оказаться в руках врага, оставить последнюю пулю для себя. Но каждый тут же преодолевал возникшую в себе минутную слабость. Ведь было перенесено столько страданий... Да и жизнь у каждого одна, и бороться за нее надо было до последнего дыхания, а если уж отдавать ее, то как можно дороже и только в бою...
      В районе Инкермана есть скалистая высота. Под ней в штольнях был главный склад боезапасов, в котором еще сохранилось около 400 вагонов пороха. Гитлеровцы, заняв Инкерман, начали с высот обстреливать штольни артиллерийским огнем прямой наводкой. Фашистские танки и автоматчики вышли в Инкерманское ущелье и к штольням. Дальнейшая оборона склада исключалась. Поэтому по приказу начальника арсенала П. П. Саенко 30 июня он был взорван. Огромная монолитная скала вздрогнула, раскололась с грохотом, тяжело осела, придавив много танков и сотни гитлеровцев, подступавших к хранилищу.
      Впоследствии об этом взрыве фельдмаршал Манштейн писал так: "Здесь произошла трагедия, показавшая, с каким фанатизмом боролись большевики. Высоко над Инкерманом поднималась длинная, уходящая далеко на юг скалистая стена... Когда наши войска ворвались в населенный пункт Инкерман, вся скала за населенным пунктом задрожала от чудовищной силы взрыва. Стена высотой примерно тридцать метров обрушилась на протяжении около трехсот метров"{43}.
      Часы нашей обороны истекали. В тот день 30 июня мы рассчитывали в случае получения приказа на эвакуацию быстро оторваться от противника и выйти в район бухты Камышевая, к местам посадки на плавсредства, которые должны быть туда поданы.
      Но вечером я был вызван на командный пункт СОРа - 35-ю батарею. Возле нее находилось много людей. Войдя в полутемное помещение, освещаемое откуда-то тусклым светом керосиновой лампы, я встретился сразу со всем составом Военного совета Приморской армии: командующим генералом И. Е. Петровым и членами Военного совета И. Ф. Чухновым и М. Г. Кузнецовым. Увидев меня, Петров объявил, что нам Ставка разрешила эвакуацию.
      Только что закончилось заседание двух Военных советов. На нем принято два важных решения: эвакуировать некоторых ответственных командиров и политработников флота и армии поименно, а командование всеми остающимися здесь войсками поручить генералу П. Г. Новикову и его штабу. Эвакуация начнется в эту же ночь. В последующие ночи будут эвакуированы и войска.
      - Командование и штаб армии, - сказал мне генерал Петров, эвакуируются в эту ночь на подводной лодке, а вы и генерал Коломиец - на самолете. Военный совет вручит вам предписание. Надо скорее найти Коломийца...
      Разыскивать Коломийца я послал адъютанта Ляшенко, а сам вошел в комнату, где работал начальник штаба армии генерал Н. И. Крылов, чтобы узнать, как будут эвакуированы люди. В штабе жгли бумаги, люди бегали взад и вперед, мешая друг другу. Выйдя ни с чем из помещения батареи, и тут же повстречался с генералом Т. К. Коломийцем. Несмотря на жару, он был в шинели, за плечом автомат. Вместе с ним мы направились к генералу Петрову. Командарм сидел за столом, смотрел на развернутую карту и карандашом писал что-то на листе бумаги - готовил какой-то документ. Рядом с ним - начштаба Н. И. Крылов, он тоже что-то писал. Оторвавшись от карты, Петров сказал Коломийцу примерно то же, что за несколько минут до этого сказал мне, затем взял лист бумаги, написал: "Непременно принять на самолет двух командиров дивизий - генерала Коломийца и полковника Ласкина".
      - Передайте это командиру самолета, - протянул Иван Ефимович записку Т. К. Коломийцу.
      Мы распрощались с И. Е. Петровым и Н. И. Крыловым и пошли к своим воинам, чтобы проинформировать их о решении командарма.
      Здесь уместно, думаю, подробнее рассказать о том, что происходило на только что закончившемся заседании двух Военных советов.
      Около 19 часов 30 июня вице-адмирал Ф. С. Октябрьский объявил собравшимся о содержании ответа Кузнецова, в котором говорилось о том, что эвакуация ответственных работников Ставкой разрешена. Он подчеркнул далее, что наши силы смогут продержаться максимум два-три дня, что если не начать эвакуацию немедленно, то позже ее провести будет просто невозможно, и тут же объявил свое решение: эвакуацию начать в ночь на 1 июля на самолетах и подводных лодках. В группу, подлежащую эвакуации, кроме оперативных работников штабов флота и Приморской армии персонально включались командиры и комиссары соединений. Для руководства действиями остающихся здесь войск Ф. С. Октябрьский предложил оставить генералов И. Е. Петрова и П. А. Моргунова.
      Члены Военного совета армии И. Ф. Чухнов и М. Г. Кузнецов, выразили сомнение в целесообразности оставления Петрова и Моргунова в Севастополе, поскольку соединений и частей, по существу, нет, а разрозненные пехотные подразделения, как и вся артиллерия, не имеют боеприпасов и, значит, не смогут удержать противника. К тому же в Севастополе остался совсем небольшой кусочек территории, на котором даже не было подходящего рубежа, где можно было бы дать бой. Значит, здесь достаточно оставить одного командира дивизии со штабом.
      Затем выступил генерал И. Е. Петров. Он оценил обстановку на фронте, боевое состояние войск и сделал вывод, что удержать Севастополь в течение трех дней вряд ли удастся. Иван Ефимович сказал, что если командование так решило, то он готов остаться здесь и сделать все, чтобы до конца выполнить возложенную на него задачу.
      В таком же духе высказался и генерал П. А. Моргунов.
      Однако член Военного совета Черноморского флота и СОРа Н. М. Кулаков заявил, что, учитывая обстановку, оставлять генералов И. Е. Петрова и П. А. Моргунова нет никакой необходимости. Правильнее будет принять предложение И. Ф. Чухнова и М. Г. Кузнецова.
      На вопрос Ф. С. Октябрьского, кого оставить здесь, И. Е. Петров назвал командира 109-й стрелковой дивизии генерал-майора П. Г. Новикова. Район Херсонеса, сказал командарм, входит в его сектор обороны, и войска сейчас отходят в этот район.
      С доводами Петрова адмирал Ф. С. Октябрьский согласился, и тут же по списку назвал командиров и комиссаров соединений, подлежащих эвакуации. После этого был вызван генерал Петр Георгиевич Новиков. Октябрьский лично дал ему подробные указания на дальнейшие действия и эвакуацию.
      Новикову была поставлена задача обеспечить удержание небольшого плацдарма с причалами в течение двух суток до подхода кораблей, которые должны были прийти за севастопольцами, а если не будет возможности эвакуироваться, пробиваться в горы к партизанам.
      Помощником Новикова по морской части оставался офицер штаба флота капитан 3 ранга А. И. Ильичев.
      После этого Петров быстро набросал короткий боевой приказ, подписанный в 21 час 40 минут 30 июня. В нем говорилось, что противник прорвался к окраинам города с востока и севера и дальнейшая организованная оборона исключена. Для продолжения обороны из оставшихся сил армии образовывалась группа под командованием генерал-майора П. Г. Новикова, которая оставалась на рубеже мыс Фиолент, хутор Пятницкого, истоки бухты Стрелецкой.
      Петров вручил генералу Новикову приказ и дал ему последние советы и напутствия.
      Теперь мне хочется сказать несколько слов о руководящих органах и отдельных лицах, сыгравших наиболее важную роль в севастопольской эпопее.
      Военный совет СОРа представлял собою единое оперативно-стратегическое и политическое руководство в Севастополе. Он распоряжался всеми силами и боевыми средствами, организационно объединенными в Севастопольский оборонительный район, четко определял задачи различных боевых и вспомогательных сил, согласовывал их действия.
      Вице-адмирал Ф. С. Октябрьский, как командующий СОРом, давал правильные оценки событиям, принимал с учетом мнения И. Е. Петрова все наиболее ответственные оперативные решения, смело ставил важнейшие вопросы перед высшими военными инстанциями.
      Член Военного совета СОРа дивизионный комиссар Н. М. Кулаков сделал многое для длительной обороны города. Очень суровый внешне, он был мужественным человеком и хорошо подготовленным военным и политическим работником. Нам было известно, что Николай Михайлович принимал самое активное участие в выработке оперативных решений и проведении других важных мероприятий по укреплению обороны. Являясь членом Военного совета Черноморского флота, он никогда не подчеркивал особой роли моряков, хотя их боевая слава была уже известна, и требовал от командиров-моряков учиться воевать у приморцев. Известно, что все севастопольцы: моряк, пехотинец, летчик, горожанин - составляли единую и славную боевую семью. И в этом была немалая заслуга Н. М. Кулакова.
      Особая роль в обороне Севастополя принадлежала Военному совету Приморской армии. Это под его руководством учились, мужали и крепли все соединения и части армии и морской пехоты. Это он до последнего дня умело организовывал действия всех войск. Непосредственным же инициатором, выразителем и организатором всех оперативных решений на сухопутном театре был командующий армией генерал-майор Иван Ефимович Петров.
      Этого человека я знал хорошо, так как он был моим непосредственным начальником в течение полутора лет - в период обороны Севастополя и в 1943 году, когда он командовал войсками Северо-Кавказского фронта, а я был у него начальником штаба.
      Иван Ефимович по натуре был очень энергичным, исключительно деятельным человеком, а по опыту и умению понимать события, я бы сказал, - еще и мудрым. Особенно заметно его военная квалификация проявлялась в вопросах обороны. Его все знали как мужественного, храброго и волевого генерала.
      И. Е. Петрову пришлось командовать армией во время обороны двух будущих городов-героев - Одессы и Севастополя. В течение целого года он в отрыве от основных сил Красной Армии, в очень сложных условиях был вынужден принимать исключительно ответственные решения самостоятельно. И в них, в этих решениях, каждый раз отражались глубокое понимание Иваном Ефимовичем государственных задач, своей роли и ответственности за их выполнение, яркие качества глубоко партийного человека. Петров не терпел равнодушия, умел находить и ценил людей мыслящих, живых, работоспособных.
      Иван Ефимович отличался скромностью и безукоризненной честностью. Он не любил позы, всегда оставался простым и доступным, стремился быть среди масс, интересовался жизнью бойцов, и поэтому его знала и вся армия, и моряки, находившиеся в Севастополе. А как он умел по лицам читать душевное состояние и мысли человека! В коротких беседах командарм для каждого человека умел найти и нужные слова, и добрую шутку. В условиях осады это имело первостепенное значение для повышения морального духа войск.
      Кипучая и разумная деятельность генерала И. Е. Петрова в Севастополе, его умелое руководство армией, безусловно, оказали самое положительное влияние на ход обороны Севастополя.
      Под стать командарму в деловых качествах был и член Военного совета армии Иван Филиппович Чухнов. Этот немногословный, вдумчивый партийный руководитель, человек тонкого ума и щедрой души разумным советом и высокими требованиями часто оказывал нам помощь в выполнении решений Военного совета на каждом этапе борьбы. Он вместе с Петровым часто бывал в войсках, знал людей, их боевые качества и нужды, с сердечностью и душевной теплотой заботился о защитниках Севастополя.
      Нельзя не сказать и о большой роли штаба Приморской армии, возглавляемого генералом Николаем Ивановичем Крыловым. Очень вдумчивый, спокойный, удивительно трудолюбивый человек, он был первым помощником Петрова: всегда знал обстановку на фронте до мелочей и умел в отсутствие командарма искусно распорядиться силами и средствами на любом участке фронта.
      Исключительно большая роль в решении боевых задач обороны принадлежала артиллерии, возглавляемой талантливым организатором массированного огня генералом И. К. Рыжи, а по линии береговой артиллерии - генералом П. А. Моргуновым. Полевая и береговая артиллерия являлась основной ударно-огневой силой, которой располагали севастопольцы, и часто в бою решала главную задачу. Деятельность генералов И. К. Рыжи и П. А. Моргунова трудно переоценить.
      Очень велика была роль политотдела армии, возглавляемого замечательным человеком и высокоподготовленным политическим работником бригадным комиссаром Леонидом Порфирьевичем Бочаровым.
      В обеспечении высокого морального и боевого духа, в воспитании непреклонной воли воинов к борьбе в самых тяжелых условиях этому руководителю и подчиненным ему начальникам политотделов соединений принадлежит большая заслуга. Бочаров умел своевременно разглядеть ближайшие перспективы событий и правильно определить главнейшие конкретные задачи коммунистов и всех воинов.
      * * *
      1 июля меня уже не было в Севастополе, поэтому ход борьбы. здесь в последние дни обороны будет излагаться на основе многочисленных рассказов непосредственных участников этих боев, с которыми мне пришлось позже встречаться.
      Утренний рассвет 1 июля тяжелым камнем лег на душу каждого из оставшихся на кусочке севастопольской земли. В этот день встретились все командиры и комиссары частей. Было принято решение немедленно собрать разрозненные группы и организовать борьбу.
      Образовались группы воинов из остатков 345, 95, 172-й дивизий, 138-й, 79-й бригад, 7-й и 8-й бригад морской пехоты, во главе которых теперь были полковники И. Ф. Хомич, Д. И. Пискунов, майор И. П. Дацко, комиссары полков В. В. Прохоров, П. С. Коновалов и другие под общим командованием генерал-майора Петра Георгиевича Новикова.
      В этот же день П. Г. Новиков отдал следующий приказ: "Наше положение серьезно ухудшилось. Немцы находятся в непосредственной близости от берега и исключают возможность подхода наших кораблей. Надо контратакой отбросить врага".
      По команде "Все на переднюю линию в последний бой!" бойцы и командиры ринулись на врага. Но что могла сделать горстка людей, вооруженных лишь винтовками! Смельчаки попали под такой плотный и губительный огонь, что атака сразу же захлебнулась.
      Враг стремился скорее кончить с Севастополем. Гитлеровцы подвергли интенсивному артиллерийскому обстрелу сосредоточившихся на мысе Херсонес и прибрежной кромке земли защитников города. Затем пошли вперед танки и пехота. И советские воины отважно вступили в единоборство с этой грозной силой врага.
      Бои были неимоверно тяжелыми. Только в районе 35-й батареи за день было отбито более десяти атак. Борьба продолжалась и днем и ночью. В ночных контратаках наши воины часто выбивали противника с боевых позиций, обращали фашистов в бегство.
      В одном из боев в районе 35-й батареи погиб мужественный комиссар дивизиона 134-го гаубичного артиллерийского полка 172-й стрелковой дивизии Иван Федорович Фатичев. Он был дважды ранен до этого, но с поля боя не уходил и до последнего дыхания продолжал истреблять врага.
      А в ночь с 1 на 2 июля были вторично тяжело ранены, обожжены и контужены начальник политотдела 172-й дивизии Георгий Андреевич Шафранский и секретарь дивизионной партийной комиссии Михаил Романович Нейгер. Сколько раз они сплачивали, подчиняли своей воле моряков и красноармейцев и вели их в атаку! Теперь их схватили фашисты. Нейгер тут же был убит, а Шафранского потом расстреляли в тюрьме.
      Очень важно отметить, что партийно-политическая работа не прекращалась и теперь - в самые последние часы борьбы. Командиры, политработники и коммунисты из числа матросов и красноармейцев, обращаясь ко всем, призывали продолжать борьбу, не даваться врагу до последнего дыхания. И это находило у людей живой отклик.
      * * *
      2 июля в окопчиках вблизи херсонесского аэродрома оборонялась группа воинов 172-й дивизии, и в их числе капитаны Н. Ф. Постой, Д. В. Халамендык, М. А. Макаренко, лейтенант В. Р. Куцинский. На них шли танки и автоматчики, их обстреливали минометы и пулеметы, но воины не сдавались, отразили несколько атак и уничтожили десятки гитлеровцев. Это был последний их бой. Все, кроме Д. В. Халамендыка, погибли здесь смертью героев.
      На ночь измотанные боями и бессонницей люди собирались в группы, а на рассвете все снова занимали позиции для обороны. Приказов на это отдавать не нужно было. Но у воинов совсем не оставалось боеприпасов. Они собирали патроны и гранаты у раненых и убитых на поле боя. А противник наступал. Он овладел бухтами Стрелецкая и Омега и вплотную приблизился к позициям 35-й батареи. 2 июля орудия этой батареи были взорваны. Болели раны у каждого артиллериста, но неизмеримо сильнее болели души за такой исход. И люди самоотверженно дрались, не теряя надежды на прибытие кораблей.
      Но вот израсходованы последние гранаты и патроны. Сопротивляться врагу нечем. Остатки людей стали спускаться под береговые кручи. Гитлеровцы боялись приближаться к ним, не хотели идти на рукопашную схватку и кричали по-русски:
      - Матросы, сдавайтесь в плен! Уничтожайте командиров, комиссаров и коммунистов. Сохраняйте себе жизнь...
      - Не сдадитесь, все пойдете на дно...
      Суровое молчание наших воинов было ответом на эти призывы гитлеровцев. Без хлеба, без питьевой воды, под палящим июльским солнцем, до предела измученные, они продолжали держаться.
      В течение двух-трех ночей к защитникам подходило несколько тральщиков, катеров и шлюпок, чтобы принять людей. Но по району противник вел сильный огонь, и далеко не все плавсредства могли приблизиться к берегу. Но люди стремились попасть на корабли. Одни раздевшись, другие прямо в обмундировании бросались в море. Некоторым удавалось попасть на борт, иные, выбившись из сил или попав под пули, тонули. Все же за эти ночи было снято с берега около тысячи двухсот человек.