Севек был учителем в Яд-Мордехае. В первые дни после рождения кибуца, будучи членом рыболовецкой бригады, он участвовал в опасном путешествии через Суэцкий канал в Красное море, куда они направились в поисках рыбы. Во время войны он служил в Пальмахе в чине командира. Именно поэтому Алекс и Тувия выбрали его для замены раненного Гидеона.
      С присущей ему основательностью Севек приступил к изучению обстановки. Прежде всего он ловко забрался в разрушенный дот, в который угодило еще несколько снарядов. Деревянные койки были перевернуты, бочки разбиты, на полу блестели лужи. В воздухе стоял густой запах пороха. Он понимал, однако, что дот еще придется использовать в качестве наблюдательного пункта, так как не было никакой другой возможности следить за продвижением врага с востока. Он решил каждые десять минут посылать сюда кого-нибудь для осмотра местности.
      Отсюда, из дота, Севеку открылась панорама всей местности. Слева был виден мост на шоссе, который саперам Пальмаха не удалось взорвать два дня тому назад. Под ним был глубокий вади, пролегавший в 250 ярдах от дота. Вади делал резкий изгиб в сторону песчаной дороги, расположенной вправо от Севека. Здесь через него был переброшен небольшой мостик. Еще правее, перед песчаной дорогой в 170 ярдах, находилась молодая банановая плантация, принадлежавшая Яд-Мордехаю. Севеку видны были войска, перемещавшиеся по этой плантации. Немного южнее плантации, на песчаной дороге, все еще стояли броневики, время от времени открывавшие огонь. Далее он заметил солдат, двигавшихся по вади, примерно полроты, крикнул он. Он уже не сомневался, что египтяне готовятся к пехотной атаке, которая могла быть нацелена на посты 1 и 2, обращенные к песчаной дороге или, что еще более вероятно, - на южный бастион кибуца, на дот. Необходимо было перегруппировать людей в соответствии с создавшейся ситуацией. Чтобы встретить атаку со стороны вади, он должен был остаться около дота вместе с Гельманом, Менахемом и Ишаей. Они были вооружены винтовками, а он - пулеметом "томми". Макс со своим ручным пулеметом, Залман и Юрек с винтовками должны были защищать траншеи от войск, приближавшихся со стороны банановой плантации. А одному человеку надо было следить за продвижением войск с этой стороны.
      Кто-то полз к ним через пшеничное поле. Это был один из ребят Пальмаха; он тащил на себе рюкзак со специальными ручными гранатами и бутылками с горючей смесью, которые были присланы по просьбе Залмана. Люди из траншей со страхом следили за ним. Снаряды падали вокруг него; с таким грузом на спине он должен был добраться без единой царапины,-иначе ему было совсем не добраться. Он подползал все ближе и ближе и, наконец, задыхаясь, упал в траншею. Мужчины дали ему несколько глотков драгоценной воды и глоточек вина, а сами раскладывали принесенное оружие на песчаной насыпи перед траншеей. Он пополз обратно к поселению, а они уселись в траншее в ожидании грядущего.
      За те критические часы в поселении произошло много событий. В 7.15, когда самолеты появились над Яд-Мордехаем, столовая была почти полной. Столы были щедро накрыты; было много хлеба, масла, мармелада, сыра, яиц, картофельного салата, кофе. Ничто теперь не шло на продажу, и женщины решили, что плотный завтрак частично заменит отдых, такой необходимый после напряжения этой ночи. При первом же сигнале тревоги люди выскочили из-за столов, и мужчины бросились к своим постам. В кибуце оставалось более пятидесяти женщин; они спрятались в убежищах.
      Как только налет кончился, Алекс послал группу мужчин спасать комбайн из горящего сарая. Он руководил штабом, распределением людей и оружия, а Тувия в то время непосредственно занимался позициями и траншеями. Тувия провел последнюю проверку обороны. Он велел мужчинам рассредоточиться по зигзагообразным траншеям, подальше друг от друга, и оставить только одного наблюдателя на каждом посту. Пулемет "шпандау" с расчетом из трех человек и два миномета с расчетами по четыре человека были установлены в траншее за холмом, около водонапорной башни. Они были расположены здесь, поблизости от штаба; в случае надобности их могли перебросить в другое место. В одном из убежищ дежурил доктор Геллер, медсестра и команда с носилками.
      Никто не был подготовлен к такому яростному артиллерийскому обстрелу. Женщины сидели в убежищах, прижав головы к коленям, стараясь не поддаться страху и удушливой жаре. Мужчинам в траншеях казалось, что этот адский, оглушающий грохот вот-вот вдавит их в землю. Они не в состоянии были поднять головы, чтобы посмотреть, что происходит с их домами, они лишь могли догадываться о разрушениях по звуку беспрерывных взрывов. В первые же минуты была прервана телефонная связь. Небольшое убежище, где находился штаб, получило прямое попадание, и пришлось уйти оттуда. Торопливо пробравшись по траншеям, Алекс, Шамай и две женщины-радистки, Фаня и Рахель, укрылись в бункере, где хранилось оружие.
      На посту номер 6 наблюдателем был Саша Иври. Это был красивый мальчик с прямыми черными волосами, темными глазами и застенчивой улыбкой. Ничто в его внешности не выражало той трагедии, той горечи которую он пережил в юности; иногда лишь тревожно сдвинутые брови искажали его красивое лицо. Его родители были убиты в концентрационном лагере в Чехословакии; он и его младший брат жили в лесах с группой еврейских партизан до конца войны. Прибыв в Палестину в качестве нелегального иммигранта, он был принят в Яд-Мордехай в группу, проходящую там обучение. Благодаря энергии и знаниям его вскоре избрали секретарем группы. В девять часов утра снаряд, выпущенный из трехдюймового миномета, ударил в пост номер 6, и обезглавленное тело Саши свалилось в траншею. Он был первой жертвой этого боя; ему было двадцать лет, когда он погиб.
      Примерно в то же время Иегуди Розен горько шутил с другими членами команды по поводу внешней системы электрического освещения, окружающей кибуц. Ранним утром он закончил эту работу, и теперь, когда снаряды со свистом пролетали над головами, он говорил: "Теперь им конец. Каждая из этих двухсот лампочек должна разлететься вдребезги". Было характерным для него в такой момент предложить тост. Он вынул из ниши бутылку с вином и зубами выдернул пробку. "За каждую лампочку - по одному египтянину, - выпьем за это!" - воскликнул он и сделал первый глоток прямо из бутылки. Затем он добавил классический еврейский тост: "Лэхаим - за жизнь!" Это были его последние слова. Огонь египтян уже достиг водонапорной башни; снаряды минометов пробили ее, перелетели через холм и попали в траншеи. Иегуди был убит. Шимек, смертельно раненный или мертвый уже, оказался погребенным под сыпучими песками. Остальные пятеро были ранены.
      Раненые кое-как приползли к укрытию, где находился доктор Геллер. Однако бункер не был подготовлен для оказания полной медицинской помощи. Члены кибуца решили, что при необходимости доктор сможет пользоваться своей хорошо оборудованной амбулаторией. Здесь же не было даже стола. Раненых пришлось уложить на низких скамейках, а доктор Геллер, стоя на корточках, оказывал им помощь. У него было два помощника - медсестра Дора, обучавшаяся в Хагане, и Лейб Дорфман, санитар, в ведении которого находились люди с носилками.
      У одного из этих первых раненых была тяжело повреждена голова; он мог выжить, но должен был остаться с одним глазом. Другой, Леон Блау, как показалось с первого взгляда, не был тяжело ранен, однако после того, как доктор Геллер перевязал небольшую рану на спине, тот не смог лечь. Осколок пробил легкое и застрял в одном из ребер; последовавшее кровоизлияние приносило ему невыносимую боль, когда он ложился. Так он простоял два дня и две ночи, до тех пор, пока боль в опухших ногах стала нестерпимой. Тогда доктор Геллер вспрыснул ему последнюю ампулу морфия и заставил лечь.
      Система телефонной связи была выведена из строя в первые же минуты обстрела, и Алекс оказался перед проблемой восстановления связи с постами. Ему пришлось прибегнуть к помощи связных. Такая возможность была предусмотрена, и трое молодых женщин пошли на это добровольно. Все они были членами Гашомер Гацаир с ранней молодости. Рая была одной из первых пионерок в Натании; она знала азбуку Морзе и при необходимости могла быть использована для передачи световых сигналов. Лейка прибыла в Палестину в тот самый день, когда началась вторая мировая война. Шула всю войну пробыла в Сибири и приехала недавно. Все трое были незамужние.
      Алекс подозвал их к себе. "Люди расходуют зря патроны, стреляя по самолетам, -сказал он. - Я приказываю прекратить это. Никто не получал разрешения стрелять по самолетам. Вы должны идти к постам и передать мой приказ".
      Хотя его голос звучал спокойно и твердо, углубившаяся складка между бровями выдавала беспокойство, которое он чувствовал, посылая женщин в самое пекло. "В окопах вы можете чувствовать себя почти что безопасно, - сказал он им. - Если же вам придется пересечь открытую местность, бегите быстро и сразу бросайтесь на землю, как только вам покажется, что слышите приближающийся снаряд. Это все, что я могу подсказать вам, товарищи. Счастливо!"
      Рае дали особое поручение. Алексу нужны были сведения о продвижении египтян от Салека, который вел наблюдение из бетонного здания. С бьющимся сердцем Рая побежала по траншеям к подножью холма. Здесь она остановилась, чтобы перевести дыхание. Она взглянула на траншею, ведущую к дому. Траншея шла прямо, без единого изгиба. Снаряды падали совсем рядом, так как египтяне сконцентрировали огонь на наблюдательный пункт. Она присела в укрытии; она не в состоянии была идти дальше. Ноги ее не держали, нехватало воздуха, и каждый вдох вызывал боль. Все самоотречение, воспитанное годами, неистовое желание приносить пользу, желание, которое толкнуло ее добровольно взяться за это опасное задание, казалось, покинули ее. "Я не могу, я не могу, - кричало взбунтовавшееся тело. - Я должна, я должна", - твердило сознание. "А что, если меня убьют здесь или ранят так далеко от всех?" - спрашивала она себя в минуту слабости. "Кто же принесет Алексу сведения, если ты не пойдешь?" - отвечала она себе. Наконец она встала. То ли наступило маленькое затишье, то ли она себя уговорила в этом. Она помчалась по траншеям вверх, не чуя ног.
      Она почти добралась до вершины холма, когда увидела руку по запястье в крови, лежащую на насыпи. Рыдая, она побежала дальше и кинулась, наконец, в глубокую траншею на безопасной стороне наблюдательного пункта. У нее так захватило дыхание, что она не могла слова вымолвить.
      "Не спеши, не спеши, - сказал Севек. -Глотни немного вина".
      "Там рука! Я видела руку! - выдавила она наконец. -Кто-нибудь ранен? Убит?"
      Он рассказал ей о смерти Саши Иври. "Мой дорогой мальчик", - горевала она. Она хорошо знала его, так как одно время была "мамой" группы молодых эмигрантов, которые обучались в кибуце. Она их обеспечивала всем необходимым, знакомила с жизнью в кибуце, выслушивала их беды, скрашивала их одиночество.
      "Какое сообщение ты принесла?" - резко спросил ее Салек, стараясь этим скрыть свое смятение, вызванное гибелью этого молодого парня.
      Рая объяснила, какие сведения нужны Алексу. Она хорошо запомнила все, что следовало передать, и повторила это Салеку. Прощаясь, она крепко пожала ему руку.
      "Сейчас послушай, что я скажу, и это тебе немного поможет, - сказал Салек. - Сначала стрельба кажется одним сплошным гулом, но ты должна научиться слышать снаряды. Вот сейчас, слышишь этот звук? Это снаряд вылетел из дула орудия, они поставили орудия так близко, что мы слышим каждый выстрел. Когда ты слышишь этот звук, падай на землю. Потом раздается грохот взрыва - значит, снаряд упал. После этого вскакивай и беги. Теперь опять слушай. Слышишь?" Так он учил ее выдержке; и урок этот, еще будучи под впечатлением опасностей, с которыми пришлось столкнуться, она усвоила быстро.
      Он с беспокойством следил за ней, пока она бежала вниз по открытой траншее, пользуясь его советами, падая, может быть, слишком часто, однако уже начиная понимать, как надо вести себя при артиллерийском обстреле. Благополучно добравшись до штаба, на этот раз менее запыхавшись, она передала Алексу рапорт и рассказала о смерти Саши Иври. И она, и другие связные вскоре научились передавать подробные сообщения о потерях Алексу и ни словом не обмолвиться на постах, о том страшном зрелище, которое они видели на своем пути.
      Пост номер 1 был вырыт на вершине небольшого холма, обращенного к югу. Здесь находилось четверо мужчин и санитарка Поля; их командиром был Гершель Гринспан. В дни, предшествовавшие сражению, Гершель постоянно беспокоился о своем посте. Грунт здесь был очень твердый, и траншеи не были достаточно глубокими. Он просил Комитет обороны углубить их, но при том количестве срочных дел, которые надо было закончить, его просьба осталась невыполненной. Во время обстрела четверо лежали в траншеях, а пятый стоял в яме, которая была специально вырыта для бросания ручных гранат. Каждые полчаса наблюдатели по очереди менялись; Поля каждый раз занимала свое место наравне с другими. В одиннадцать часов наступала очередь Гершеля. Он еще лежал в траншее с винтовкой на ногах, когда снаряд разорвался прямо над ним. "Я ранен!" крикнул он. Мотке, один из водителей грузовиков, за плечами которого был опыт дорожных битв, находился ближе всех к нему. Он сразу определил, что Гершель ранен тяжело. Сломанная винтовка врезалась в ноги как нож; кровь хлестала из ран. Он позвал Полю.
      "Жгуты!" - крикнул он, когда она прибежала, согнувшись в три погибели, в угол, где они находились.
      "У меня мало бинтов, - сказала она, стоя на коленях около раненого. - Дай свою рубашку".
      Они быстро разорвали рубашку и перевязали кровоточащие раны, закрепляя обломками винтовки узлы на жгутах.
      "Его ступни кровоточат тоже, - сказала Поля. - Помоги мне снять с него ботинки". Но вдруг она отступила назад. Когда она пыталась развязать окровавленные шнурки, его ступни стали отделяться от ног вместе с ботинками.
      "Мотке, возьми на себя командование, - сказал Гершель. - Надо заменить Вольфа на наблюдательном пункте. Дай знать Алексу. И не беспокойтесь за меня, - добавил он, заметив, вероятно, их ошеломленные лица. - Со мной все будет в порядке. Только доставьте меня к доктору Геллеру".
      Мотке послал Сему к наблюдательному пункту, а сам побежал вниз по траншее к зданию фабрики, где, как ему было известно, должны были находиться люди с носилками. Их там не оказалось; они унесли в укрытие раненного Гидеона. Не было другого выхода, приходилось бежать за помощью. Он помчался по траншеям, то и дело выскакивая наверх в тех местах, где траншеи еще не были закончены. Через двадцать минут он вернулся на свой пост с Лейбом Дорфманом и его помощником. Гершель еще был в сознании, но он едва мог говорить. Прошло еще пятнадцать минут, пока его доставили к доктору Геллеру. Его положили на узкую скамью и разрезали на нем одежду. Кроме ужасных ран на ногах, у него еще был ранен живот. После того, как доктор Геллер кончил перевязку, расслабил и опять затянул жгуты, он взял в руки большие ножницы. Гершель в полусознательном состоянии наблюдал за ним. "Зачем тебе надобились ножницы?"- пробормотал он. Доктор не ответил. Ступни держались всего лишь на тоненьком кусочке кожицы. Доктор Геллер перерезал эту кожицу ножницами, и Лейб поймал руками падающие ступни. Позже, когда огонь стал слабее, он вынес их наружу и похоронил.
      Обстрел продолжался. Египтяне имели большой запас боеприпасов и щедро тратили их, целясь в одно и то же место вновь и вновь. Некоторые ветераны говорят, что в этот первый день в кибуце упало 2500 снарядов, другие утверждают, что 4000. Под конец сражения вся земля была усеяна железом; через двенадцать лет я поднимала осколки снарядов, где бы я ни ходила.
      Мужчины по-разному реагировали на нависшую смертельную опасность, на ужасающий грохот обстрела, на свою беспомощность. Ветераны откровенно рассказали мне, что не все выдержали это испытание. Некоторые плакали, некоторые теряли сознание, некоторые вернулись к недержанию, которым страдали в детстве, и никак не могли взять себя в руки. Но другие находили в себе мужество шутить и смеяться. Они высмеивали египтян за напрасную трату снарядов на бесконечный обстрел водонапорной башни. На посту у Мирьям смеялись над одним мужчиной, который среди запасов еды нашел банку с джемом, открыл ее и с удовольствием стал вычерпывать содержимое грязными пальцами. Слова "Вот тебе немного джема" стали прибауткой поста. И когда снаряд ложился совсем рядом, защитники отмечали это событие словами "Вот тебе немного джема".
      Пост номер 8 подвергался особо ожесточенному обстрелу, так как он находился на одной линии с бетонным зданием, которое египтяне решили снести во что бы то ни стало. "Даже в Сталинграде было не хуже", - сказал Адек Вайнфельд, стараясь воодушевить своих товарищей. Адек, член группы будущих создателей кибуца, не успевший выбраться из Польши, в начале войны бежал в Советский Союз и там был мобилизован в Советскую армию. Он был одним из защитников Сталинграда. После войны он вернулся в Польшу с намерением присоединиться к своим товарищам в Палестине. Но в Польше его задержали неотложные дела. Он был назначен заведующим детдома для еврейских сирот - "мои дети", всегда называл он их, так как других у него не было. В критические мартовские дни он, наконец, прибыл домой в Яд-Мордехай. "Я не смог остаться среди основателей кибуца, но я буду среди его защитников", - сказал он. Когда пришла его очередь идти в разрушенный наблюдательный пункт, он энергично вскочил на ноги. Снаряд, упавший рядом с бетонным зданием, сразил его на месте.
      Два из четырех имеющихся убежищ были заполнены женщинами. Примерно пятнадцать из них выполняли важные задания во время сражения. Остальным же не оставалось ничего другого, как сидеть в нестерпимо душных, переполненных убежищах. Их физические страдания не шли ни в какое сравнение с их внутренним состоянием страха и неизвестности. Что там происходит снаружи? Кто погиб при обстреле? Как идет сражение? Чем все это кончится?
      Убежище номер 2 было занято почти полностью молодыми женщинами и девушками, которые за два месяца до этого прибыли в Яд-Мордехай на обучение. Почти половину составляли девушки в возрасте между четырнадцатью и семнадцатью годами, которые вышли из немецких концентрационных лагерей. Большую часть этих девушек Габриель Рамати привез из Берген-Бельзена. Браха, одна из пионерок кибуца, опекала их. Она была беременна и могла уехать вместе с детьми, но решила остаться, так как считала, что может понадобиться для работы в хлеву.
      Во время бомбардировки убежище получило прямое попадание. Вся конструкция так всколыхнулась, что, казалось, вот-вот рухнет. Деревянные скамейки затрещали, густой столб пыли и дыма заслонил выход. Поднялась паника. Не только молодые девушки, но и старшие женщины в ужасе кричали. "Дайте нам выйти отсюда! - кто-то пронзительно завизжал. - Сейчас все рухнет на нас".
      Браха была перепугана не меньше других, однако она спокойно ходила по проходу между скамейками и повторяла: "Тише! Тише! Убежище выдержит. Мы здесь в безопасности. Ну тише же!" Она дала пощечину девочке, которая билась в истерике. Другую она успокоила, по-матерински обняв ее. Постепенно восстановилась тишина, но это была тишина ложная, полная напряжения. Детский дом, находившийся перед этим убежищем, подвергался систематическому обстрелу. При очередном взрыве снаряда каждая думала:
      "Упадет следующий снаряд на нас или нет? Неужели после всех страданий в Берген-Бельзене мне суждено умереть здесь, в этой дыре?"
      С наступлением полдня они почувствовали себя полностью изолированными, отрезанными от того, что происходит за пределами убежища. Во второе убежище, где находились женщины, принесли нескольких раненых, постоянно кто-то входил и выходил. Связной приводил доктора Геллера, если в нем нуждались, друзья приходили навестить раненых, когда наступало затишье. Но никто не заходил в убежище номер 2. Здесь нечего было делать - только сидеть в этой невыносимой жаре и ждать, ждать пока взорвется следующий снаряд, ждать чашки нормированной воды, ждать ночи, чтобы выйти по своей нужде, ждать новостей.
      Обстрел, длившийся три часа подряд, вдруг прекратился так же внезапно, как и начался. Над кибуцем появился один-единственный самолет, который сбросил сотни листовок. Развеваясь, они медленно опускались в траншеи. На скудном иврите в них было сказано следующее:
      "Во имя Моисея и во имя Аллаха и всех пророков его, да помилует он нас; Бог сказал, если твой враг хочет мира, будь с ним в мире. Бог слышит и Бог знает правду.
      С этими святыми словами из Корана мы обращаемся к вам, жителям этого поселения. Мы хотим принести вам мир, с условием, что вы будете мирно относиться к нам. Так вы сможете спасти вашу жизнь, ваше имущество и ваших детей.
      Не в нашем намерении было начать войну. Это ваше сопротивление заставило нас напасть на вас, но ваше сопротивление долго не продлится и будет оно напрасным.
      Поэтому мы просим всех жителей мирно сложить оружие, сдать оружие, мины и все военное снаряжение, поднять белый флаг, не уничтожать имущества и собраться в одном месте, чтобы ждать нашего прихода. Вам приказано все это выполнить в течение одного часа после того, как эта листовка попадет в ваши руки.
      После этого срока, если вы не подчинитесь нашим требованиям, мы вас будем считать агрессорами, и тем самым докажете, что желаете воевать.
      Бог сказал: "Если на тебя напали, ответь тем же", и да будет вам известно, Бог всегда на стороне правых. Всемогущий Бог всегда говорит правду".
      Очевидно, они намеревались направить это пропагандистское религиозное послание перед обстрелом, от которого так пострадал Яд-Мордехай. Сейчас же, после такого разрушительного огня, оно вызвало лишь горький смех. Люди принялись укреплять свои позиции. Алекс и Тувия посетили все посты. Всюду шла напряженная работа по восстановлению разбитых снарядами траншей. Несмотря на потрясение, вызванное столь ожесточенной атакой, они не пали духом. Когда-то они решили поселиться на границе; сейчас они чувствовали себя защитниками самой передовой линии нового государства. "Что бы ни случилось, мы должны выстоять", - таково было их мнение.
      Каждый беспокоился о том, что делается на других постах. Командиры рассказали людям, что на кибуц падало по 40 снарядов в минуту; имея это в виду, потери не столь уж тяжелые. Из восьми человек команды, обслуживающей минометы, четверо вышли из строя, так что теперь у каждого миномета осталось по два человека. Четыре человека было убито и десять ранено. Жертв было бы меньше, если бы команда минометчиков не сбилась в одну кучу в траншее. Командиры просили запомнить этот урок, за который пришлось заплатить такой дорогой ценой.
      Вернувшись в штаб, Алекс продиктовал донесение командующему Пальмахом в Нир-Аме.
      12 часов пополудни. С утра мы подверглись тяжелым воздушным налетам и артобстрелу из 6 и 25 фунтовых орудий. В нескольких местах возникли пожары, нанесшие большой ущерб имуществу. Дот к югу от кибуца разбомбили. Водонапорная башня разбита, и вода прорвалась.
      Рука у Шамая дрожала на ключе, когда он начал передавать это донесение. Левой рукой он крепко сжимал свою правую. Позже ему пришлось передать много других донесений с более горьким содержанием, но ни одна не поразила его так, как этот первый лаконичный отчет о разрушениях в кибуце.
      Тувия и Алекс вместе обсуждали новые мероприятия, необходимые в новой ситуации. Нужно было срочно усилить систему связи. Дина, член Комитета обороны, добровольно вызвалась быть связной штаба. На каждом посту также нужны были вестовые. Командиры решили распустить группу "Охотников за танками" и использовать этих ребят для связи.
      По планам подготовки к защите не было предусмотрено оборудование подземной кухни. Члены Комитета обороны были уверены, что в случае нападения женщины все же смогут пользоваться кухней, хотя бы ночью, но сейчас стало ясно, что это невозможно. И дело было не только в том, что кухня наполовину разрушена, а в том, что в любой момент она снова может подвергнуться бомбардировке; кроме того, командиры предполагали, что обстрел продлится всю ночь. Шеф-повар этого года Лея и несколько других женщин копались в развалинах в поисках хоть какой-нибудь утвари, чтобы оборудовать кухню в одном из убежищ. Они нашли два разбитых примуса, несколько кастрюль и сковородок, небольшой запас пищи и кофе, приготовленный для несостоявшегося завтрака. Из холодильника, что был на молочной ферме, они принесли вареное мясо, масло и молоко. Однако одного часа, о котором писали в листовке, было слишком мало, чтобы доставить еду в окопы; людям на постах пришлось довольствоваться пайками, запасенными заранее. Тем временем женщины готовили еду для раненых.
      Тувия и Алекс посетили убежище, где находились раненые. После того, как они поговорили с каждым из них, доктор Геллер сказал: - "Мы должны вызвать Красный Крест, чтобы эвакуировать этих людей, - сказал он. - В таких условиях я не могу оказывать им необходимую помощь. Здесь даже нехватает места, чтобы уложить их".
      "Мы окружены, - сказал ему Алекс. - Обстрел может начаться снова в любую минуту, кроме того, следует ожидать атаки пехоты. Может быть, лишь ночью удастся организовать это, и то я сомневаюсь".
      "Но ведь в каждой войне они эвакуируют раненых! - воскликнул доктор, который служил в немецком госпитале во время первой мировой войны. - Гершеля необходимо оперировать сейчас же - это единственный шанс для него. Если вы не доставите его в госпиталь, я не отвечаю за его жизнь".
      "Делайте все, что в ваших силах, доктор, - терпеливо ответил Алекс. - Мы попытаемся, попытаемся, но мы отрезаны".
      Эти двое мужчин, вернувшись в штаб, обменялись мнениями. "Нам нужна не только помощь Красного Креста, а гораздо больше, если мы хотим выстоять здесь, - сказал Алекс. - Нам необходимо подкрепление и боеприпасы. Как ты думаешь, они смогут нам дать больше одного отряда? Пальмах ведь так рассеян, да еще и маленькими группами. Я не знаю, как мы сможем удержаться, если нам пришлют только тридцать человек".
      "А я не так уж обеспокоен,- ответил Тувия.- Весь этот обстрел. . . Мне кажется, что их боевой дух не на высоте. Наши ребята отобьют их, вот увидишь".
      Люди в траншеях у дота удачно использовали час спокойствия, обещанный арабской листовкой. Они почистили винтовки и смазали затворы; затем они составили оружие у стенки окопа, прикрыв дула тряпицами, чтобы туда не попал песок. Они закусили и разделили оставшуюся воду. Они чувствовали, что скоро наступит их черед. Их открытая со всех сторон позиция на южном фланге должна была стать приманкой для египтян, которые, по всей вероятности, попытаются прежде всего захватить дот и лишь после этого начнут пехотную атаку на само поселение. Мужчины были заняты Файвлом, который после встречи с Севеком опять заблудился и приполз обратно к ним.
      "Слушай, Файвл, здесь скоро будет очень жарко. Ты слышишь, Файвл? Ты бы лучше еще раз попытался добраться домой. Сейчас тебе будет легче".
      На этот раз Файвл благополучно добрался до кибуца.
      Час передышки пришел к концу, и опять начался артиллерийский обстрел, еще более сильный, чем прежде. Земля возле дота дрожала от взрывов.
      Вдруг раздался отчаянный крик наблюдателя. "Они идут! Они идут!"
      Залман высунул голову из траншеи, чтобы самому убедиться. "Взгляните только на них! - воскликнул он. - Можно подумать, что они на параде".
      То ли по неопытности, то ли из-за уверенности, что все защитники дота погибли, египтяне не принимали мер предосторожности, обычных для наступающих войск. Вместо того, чтобы ползти по-пластунски, они шли, вытянувшись во весь рост. В бинокль Севек увидел щеголевато одетых офицеров, вышагивающих позади своих солдат и размахивающих револьверами. "Алейхум! На них!" - кричали они.
      Дот все еще подвергался сильному огню. Его защитники выжидали, пока египтяне подойдут на расстояние в триста ярдов - двести ярдов - сто ярдов. Наконец, прикрывающий огонь прекратился, маленькая команда дота разделилась и приступили к действию. Трое мужчин залегли на песчаной насыпи, обращенной в сторону банановой рощи, и открыли огонь. На другой стороне Севек и Менахем бросились в дот, чтобы вести огонь из щелей. Остальные двое выскочили из глубокой траншеи и легли на ее песчаном краю. Было скользко и сыро; им некуда было упереться ногами. Несмотря на это, огонь их был эффективным. Ряды наступающих смялись, раздались крики страха и боли. Египтяне побежали назад, под укрытие небольшого холмика, который находился между дотом и вади.
      "Приготовиться! Они возвращаются", - кричал Севек. Гельман и Ишая стали искать лучшую позицию для стрельбы.
      "Давайте используем крышу", - закричал Гельман. Крыша дота выступала над землей всего лишь на несколько футов и имела скат от центра. Как раз хватало места, чтобы двое могли улечься по краям, под прикрытием выступающей части крыши.
      "Стреляй по офицерам. Солдаты побегут, если потеряют своих офицеров", сказал Гельман Ишае.
      В этот раз египтяне уже продвигались вперед согнувшись. Некоторые дошли до подножья склона, на котором находился дот. Севек дал по ним очередь из автомата. Некоторые упали, а другие повернули и побежали. На крыше дота Гельман и Ишая кричали в восторге.
      "Я попал в одного! Я попал в того длинного офицера!" - кричал Ишая. "А-а-а!" орал Гельман, все больше возбуждаясь в разгаре боя. Внизу под ними ряды смялись, и вражеские солдаты в панике побежали назад, к вади.
      Между тем, на другом конце траншеи защитники не открывали огня, пока египтяне не вошли в зону пулеметного обстрела. В то время, как двое с винтовками целились в офицеров. Макс посылал одну очередь за другой. Вдруг он закричал: "Пулемет! Он стреляет только одиночными выстрелами - одиночными выстрелами!"
      "Пользуйся им как винтовкой, - кричал ему Залман. - Как бы там ни было, они отступают".
      Земля перед банановыми деревьями была ровной и плоской; и не было где укрыться перепуганным египтянам.