Чтобы вызвать сочувствие и получить помощь. Рае надо было только сказать: "Это для тех, кто остался в живых после сражения в Яд-Мордехае". Но она не могла заставить себя выговорить это. Она чувствовала, что тут же разрыдается, если скажет хоть одно слово. Разбитая, она повернулась и ушла. Она вышла на улицу и уселась на скамейку, чтобы взять себя в руки и решить, что делать дальше. Она очнулась, почувствовав, что кто-то грубо трясет ее за плечо. Над ней стояла хорошо одетая женщина. "Ты в городе, - сказала она. - Разве не можешь надеть платье? В таком виде не появляются на улице - ты же не на ферме". На Рае были все те же запятнанные брюки и грязная белая блузка, которую она не снимала все дни сражения. Она посмотрела на себя и только сейчас поняла, какой грязной и неопрятной она была.
      "Да, да, я постараюсь, - смутившись, ответила она, - Видите ли, у меня не было времени ..."
      "Не надо много времени, чтобы, по крайней мере, помыть лицо", - недобро сказала надоедливая женщина и ушла.
      После этой второй неудачи Рая чувствовала, что не в состоянии еще раз встретиться с женщиной из склада. Она села в автобус и вернулась в штаб "Гашомер Гацаир". На следующий день представитель этой организации получил необходимую одежду.
      Когда Габриель Рамати ждал своей очереди в коммунальном "магазине", к нему подошел Нафтали.
      "Чего ты здесь околачиваешься? - воскликнул Нафтали. - Разве тебе еще никто не сказал, что у тебя родился сын? Иди побрейся и умойся. Купи цветы и беги к своей жене".
      Габриель ничего этого не сделал и помчался в больницу. Как был, в запятнанной кровью рубашке, так он и зашел в палату к Мати. Она залилась слезами.
      "Чего же ты теперь плачешь?"- увещевала ее няня.
      "Она плачет все время, с тех самых пор, как родила ребенка, и не говорит нам, почему", - сказала няня Габриелю.
      "Я была уверена, что ты погиб, - всхлипывала Мати. - Моя сестра слышала по радио, что в Яд-Мордехае погибло шестнадцать человек, и потом она сказала мне: "Будь мужественной, иди и рожай ребенка". Я думала, она знает, что ты погиб, но не хочет мне сказать".
      "Я здесь, я жив, хотя и сам не знаю, почему, - сказал ей Габриель. - Хочу видеть своего сына".
      Маленькие дети никак не могли понять, почему их родители плачут, когда они опять все вместе. Не могли они также понять, почему некоторые отцы вообще не вернулись. В кибуце было двенадцать вдов; двадцать два ребенка стали сиротами. Весь кибуц был занят проблемой, как сообщить об этом детям. Они пригласили психолога из "Гашомер Гацаир", и он посоветовал подготовить детей к этому постепенно. Поэтому матери сказали сиротам, что их отцы ранены и лежат в госпитале. Они намеревались сказать им позже, что раненым стало хуже и, возможно, они не выживут. Между тем, отсутствующие отцы стали героями сражения в глазах своих детей. Но слишком много людей знали правду, и вскоре она всплыла наружу. Шестилетний сын Моше Калмана однажды подошел к матери и сказал тихим будничным голосом: "Сегодня мы с Якобом и Адой сидели и плакали, потому что наши отцы умерли".
      Дети реагировали на свою потерю по-разному. Целых полгода один мальчик без конца имитировал умирающего человека. Его голова падала на грудь или опрокидывалась назад, как будто бы его тело было поражено пулей. Он это делал в классе, в столовой, всюду - очевидно, пытаясь бессознательно понять, как это произошло с его отцом.
      Возникли проблемы с поведением некоторых детей. Несколько матерей заметили, что старшие дети требуют, чтобы им оказывали большее внимание, чем младшим, в чем они раньше не нуждались. Один пятилетний ребенок, который стал особенно агрессивным по отношению к своей младшей сестренке, был "вызван" для беседы с матерью. (В Яд-Мордехае не признавали более строгих мер воспитания детей). "Знаешь, если ты и дальше будешь таким надоедливым, нас могут выслать из кибуца".
      "Нет, нет, они не могут этого сделать! - воскликнул ребенок. - Моего отца убили в кибуце, поэтому мы к нему принадлежим. Если нам велят уйти, мы будем спать под забором, пока нас не пустят обратно".
      После сражения дети никогда больше не играли в войну. Оружие потеряло свое очарование. Вместо этого они теперь были заняты убежищами. Месяцами они строили убежища в песке, где они прятали свои куклы и любимые игрушки. Но они все еще рисовали картинки о войне, на которых большей частью были изображены пикирующие самолеты.
      Осиротевшие дети особенно остро чувствовали тоску по своим отцам в послеобеденное время - время игр. "Я хочу, чтобы и в моей комнате был папа, как и у других", - плакал ребенок. Чтобы как-то восполнить эту потерю, некоторые мужчины кибуца посвящали свои вечера играм с тем или другим осиротевшим ребенком.
      Когда подросли те дети, которые были совсем малышами во время сражения, они тоже горевали по своим погибшим отцам. "Я даже не видел его никогда, расплакался маленький мальчик, глядя на обрамленный портрет в комнате матери. - А сестра видела, они даже сфотографированы вместе. Но он и мой папа тоже, хотя я никогда не знал его и никогда с ним не играл". Мать взяла плачущего ребенка на руки и стала рассказывать, как его папа всю ночь расхаживал с ним на руках, когда у него болел животик, как он любил играть со своим маленьким сынишкой - подбрасывать в воздух и ловить опять. Но никакие рассказы о любви отца не могли утешить этого ребенка, который в отличие от старших детей, был лишен даже воспоминаний.
      Матери, учителя и няни рассказывали мне, что детям все же было легче привыкнуть к своей потере, так как многие из них оказались в одном положении, и горе стало общим. И все-таки одна женщина сказала мне печально: "Впервые мы убедились, что такое горе не может быть распределено поровну на весь кибуц. Мы поняли, что каждой вдове, каждому сироте суждено пережить свое несчастье в одиночку".
      В Натании было трудно разместить и детей, и родителей. Поэтому взрослые были приняты кибуцем Ган-Шмуэль, который оказывал отеческую заботу Яд-Мордехаю, так как многие члены южного кибуца по прибытии в Палестину жили в Ган-Шмуэле. Часть людей осталась в кибуце Маабарот. Однако в обоих местах они испытывали определенные трудности. Вырванные из своих домов, они нервничали и чувствовали себя сбитыми с толку. Хотя организм и требовал отдыха, безделье угнетало их. Через несколько дней они попросили, чтобы им дали работу. Теоретически каждый член кибуца готов выполнять любое задание, порученное ему, но на самом деле среди людей Яд-Мордехая было много специалистов, которые привыкли к определенной работе - на ферме, в птичниках, в садах, на тракторах.
      Естественно, что в кибуце, приютившем их, все эти посты были заняты, и новоприбывшие были назначены в группы, занимающиеся общими работами - копать канавы, работать в прачечной - там, где они были нужны. В другое время они легче приспособились бы к этому. Но сейчас им это не удавалось, так как наступила естественная реакция после всего пережитого. Нервы этих людей были взвинчены до предела. Любые мелочи раздражали их. Взрывы злости вспыхивали без всякой причины. Несмотря на все старания сдерживать себя, они то и дело вступали в ненужные споры с хозяевами кибуца.
      Временные жилищные условия были особенно тяжелыми. Ни один из кибуцов не имел лишней жилой площади; беженцы были размещены у членов кибуца в их маленьких комнатах, где они чувствовали себя незваными гостями. Семейные пары были разделены, хотя именно сейчас они больше всего нуждались в утешительной физической близости. Некоторые предпочли спать в поле.
      Но хуже всего обстояло дело с детьми. Младшие вместе с нянями находились в Маабароте, а старшие - в Натании, в десяти милях. У многих родителей дети были и тут, и там. Не было никакой возможности объединить семейства. Согласно кибуцной системе, дети с самого рождения должны были находиться под присмотром своих нянь. Многие с младенчества воспитывались теми же нянями; они были очень сильно привязаны к ним, и немыслимо было разлучить их в это время общей неустроенности. Дети нуждались в своих родителях и скучали по ним, но еще больше они нуждались в своих маленьких группах и в том привычном порядке, который был там заведен. Родители прекрасно понимали это и даже не пытались что-либо изменить. Большую часть своего свободного времени они тратили на разъезды от одного места к другому, чтобы навестить своих разбросанных детей.
      Вдобавок ко всем невзгодам этого времени люди очень глубоко переживали и стыдились своего поражения. Хотя они выполняли все приказы и стояли до последнего, им было трудно примириться с тем фактом, что пришлось покинуть кибуц. Вместо того, чтобы осознать свою смелость и мужество своего отступления, многие считали, что они позорно сбежали, спасая свою жизнь. Когда соседний кибуц Нитцаним, расположенный севернее, был захвачен, а оставшиеся в живых взяты в плен, люди Яд-Мордехая говорили: "Мы могли спасти Нитцаним. Если бы мы только получили подкрепления, египтяне никогда не прошли бы дальше". Чувство потери и поражения долго не покидало их. В то время они не были в состоянии по достоинству оценить значение своего стойкого сопротивления. Значило же это для обороны Израиля гораздо больше, чем они могли себе представить.
      В своих военных планах египетское командование допустило основную ошибку ошибку, характерную для военных умов, когда они сталкиваются лицом к лицу с гражданской армией, сражающейся за свой дом и за свободу. Предположив, что "еврейский сброд" не окажет большого сопротивления, командиры надеялись захватить Яд-Модехай в течение нескольких часов. Вместо этого сопротивление длилось шесть дней. Они понесли тяжелые потери - около 300 человек убитыми и ранеными. Кроме того, нарушился их график; они упустили тот момент, когда должны были двинуться на Тель-Авив. Не могло уже быть никакой речи о молниеносном и победоносном марше на север, который они планировали, если каждое еврейское поселение, встречающееся на этом пути, станет оказывать такое же упорное сопротивление, с каким они встретились в Яд-Мордехае. Такие победы, как эта, были слишком большой роскошью для них. Вскоре стало очевидным, что это сражение заставило египтян пересмотреть создавшееся положение и изменить свою стратегию.
      25-го мая, заняв покинутый кибуц, египетская армия двинулась на север. Но теперь они уже не шли единой колонной по асфальтированному шоссе. Чтобы выиграть пространство для маневров и защищаться от нападений Пальмаха, они развернулись веером. Несколько частей направились по прибрежной дороге, другие продвигались вперед по внутренней дороге, а между этими двумя была проложена третья, военная дорога.
      Вспомним, что египтяне высадили войска недалеко от арабского порта Мичдал, примерно в шести милях севернее Яд-Мордехая; они присоединились к той колонне, которая прошла мимо кибуца на третий день сражения. 21-го мая эти объединенные силы вместе с частями "Мусульманских братьев" атаковали кибуц Негба, расположенный на очень важной дороге, ведущей с востока на запад. Эта дорога давала египтянам возможность объединиться с бригадами, вошедшими в Беер-Шеву и двинувшимся на север по направлению к Иерусалиму. Если бы им удалось овладеть этой дорогой, они смогли бы отрезать северный Негев от всей страны. С этой целью необходимо было захватить кибуц Негба (Кибуц Негба, который благодаря своему расположению мог получать подкрепление и снабжение, не был захвачен врагом, однако находился под осадой всю войну.). В то время, как основные силы египтян, разбившиеся на три ударные колонны, двигались на север, несколько частей осталось в тылу, чтобы укрепить осаду кибуца.
      За те драгоценные шесть дней отсрочки, которые Яд-Мордехай дал стране, Гивати-бригада дошла до нужного района и стала готовиться к встрече с врагом. Она построила укрепления и противотанковые рвы, взорвала важные мосты на главном шоссе. Были заняты несколько враждебно настроенных арабских деревень, от которых можно было ожидать помощи египтянам.
      Целых четыре дня добирались египтяне до Исдуда, который находился всего лишь в пятнадцати милях севернее Яд-Мордехая. Здесь им пришлось остановиться не было моста. Прежде чем они успели навести временный мост Бейли, чтобы переправить свои механизированные части, они подверглись нападению с воздуха.
      В этот самый день зарождающиеся военно-воздушные силы Израиля собрали на ближайшем летном поле четыре "мессершмита" - первые самолеты, которые они получили. Хотя они срочно нужны были на других фронтах, командир Гивати-бригады Шимон Авидан спешно отправился на аэродром с требованием, чтобы самолеты были использованы для остановки египтян. Неожиданный воздушный налет нанес гораздо меньше вреда, чем ожидалось, а один "мессершмит" был сбит противовоздушным огнем, однако психологический эффект был большим. Египтяне начали окапываться, рассчитывая на более длительную остановку. Этим был положен конец хвастливым заявлениям египтян о том, что их армия вступит в Тель-Авив через неделю после начала вторжения. Командирам египетской армии пришлось утешаться тем, что они господствуют на одной из второстепенных дорог и что им удалось отрезать Негев. Они так и не продвинулись дальше Исдуда.
      Некоторое время беженцы из Яд-Мордехая надеялись, что их родной дом будет отбит и они смогут вернуться туда, чтобы начать все сначала - строить и сажать. Однако 11-го июня, после двадцати восьми дней сражения. Объединенными Нациями было принято решение о первом перемирии. Оно должно было длиться ровно столько же дней, сколько длилось сражение. Согласно условиям перемирия, каждая сторона оставалась на той территории, которую она заняла за эти дни.
      В начале июля граф Фолке Бернадот, посредник ООН, внес предложение об окончательном установлении границ. Согласно этому плану весь Негев должен был отойти к арабам. Приняв во внимание и тот факт, что по решению ООН первоначальные границы исключали Яд-Мордехай из Еврейского государства, мечты тех, кто стремился вернуться обратно, казались настоящей утопией.
      Как бы подчеркивая всю безнадежность положения, каирское радио заявило, что король Фарук посетил "линию Мажино евреев" - Яд-Мордехай. Его Величество своими глазами увидел, по сообщению радио, "одну из самых сильных и неприступных крепостей из всех сионистских поселений, построенную согласно новейшей технике военной обороны. В каждом из ее четырех углов имелся наблюдательный пункт в два этажа, один из которых предназначался для тяжелой артиллерии, а другой для пулеметов и наблюдателей. Крепость была окружена траншеей глубиной в три фута, в десяти шагах от нее была вторая траншея глубиной в пять футов и дальше еще одна - глубиной в шесть футов. Последней линией обороны являлась колючая проволока, через которую был пропущен электрический ток".
      Вспоминая, как они по ночам боролись с песком, пытаясь восстановить засыпанные траншеи, защитники Яд-Мордехая грустно улыбались друг другу. Они знали, что король Фарук нуждается в победах, чтобы удержать свой шаткий трон, поэтому им были ясны все преувеличения этого сообщения. Очень больно ранило их и привело в ярость заявление о том, что египетский флаг "горделиво развевается" над разрушенной водонапорной башней.
      Наконец, с тяжелым сердцем беженцы пришли к ужасному выводу. Им придется начать все сначала на новом месте. Были изучены участки, предлагаемые Еврейским Агентством. Они решили временно поселиться на сельскохозяйственной ферме, расположенной между Тель-Авивом и Натанией, которая была покинута ее владельцем, арабским шейхом. Ферма лежала на склоне холма; каменный дом шейха находился у его подножья. Беженцы оставили дом нетронутым, так как они взяли эту землю в аренду и знали, что ее придется вернуть, если Али Кассем вернется. Они снова поселились в палатках и деревянных бараках, как в первые дни своего халуцианства. В их распоряжении имелась апельсиновая роща, пшеничное поле и большой огород. Поселенцы построили хлев и купили тридцать коров. Они приобрели два трактора и оборудование для столярной мастерской. Чтобы пополнить порядком поредевшие ряды мужчин, центральная организация прислала группу из пятидесяти молодых румынских евреев, которые прибыли на родину из британских лагерей для интернированных лиц на Кипре. Все они были призывного возраста - восемнадцатилетние. Со временем эти девушки и парни должны были уйти и основать свой собственный кибуц; пока же они помогали построить это поселение.
      Беженцы поселились на покинутой ферме в конце июля. В сентябре они встречали еврейский Новый год в импровизированной столовой. То был мрачный праздник. Ни у кого не поворачивался язык, чтобы сказать: "Счастливого Нового года". И хотя работники кухни старались сделать все, что было в их силах, обед получился скудным - в результате войны был введен строго ограниченный паек. Не было и того чувства единого большого семейства, которым обычно отличались все праздники кибуца. Присутствие чужих людей, не знавших Яд-Мордехая и не переживших его потерь, вызывало еще большее чувство угнетения и тоски у членов кибуца, оставшихся в живых. И в этот праздник - их первый праздник после того, как они покинули свой дом - они чувствовали себя изгнанниками. И сердца их кричали словами псалма: "У рек вавилонских - там сидели мы и рыдали, вспоминая Сион".
      Пятнадцать еврейских поселений было разбросано по всему северному Негеву, окруженному египетскими войсками. Они подвергались постоянным бомбардировкам с воздуха и артиллерийскому обстрелу. Одним из преимуществ перемирия было условие, согласно которому египтяне должны были разрешать еврейским автоколоннам пересекать западно-восточную дорогу, чтобы обеспечить снабжение этих поселений. Вначале египтяне отказались открыть "перекресток Фалуджа" еврейскому транспорту. Неоднократные попытки посредника ООН переубедить египтян были напрасными. Наконец, израильское Высшее Командование решило освободить дорогу силой. Они также надеялись, что запланированная операция вытеснит египтян из Негева, так как не исключалось, что окончательные границы будут установлены по фактически занятой территории. Судьба Яд-Мордехая была на пороге решения.
      Высшее Командование планировало атаковать египтян с двух сторон - снаружи и изнутри. Для удара изнутри требовалось больше людей и оружия, которые могли быть доставлены только воздушным путем. В течение этой войны Израиль получал самолеты и оружие из Чехословакии. Он не мог больше полагаться на двухместные спортивные самолеты, которые не годились ни для транспортных целей, ни для бомбардировок. Летное поле было построено около Рухамы - кибуца, приютившего детей Яд-Мордехая. Первый самолет приземлился здесь 22-го августа. После этого было совершено более четырехсот перелетов и таким образом доставлено в Негев две тысячи тонн вооружения.
      Высшее Командование готовило большую операцию. Молодое государство уже располагало танками и броневиками, восемью артиллерийскими батареями, пушками и тяжелыми минометами. Только что сформированный бронетанковый батальон должен был вступить в бой. В нем также должны были участвовать более двух пехотных бригад. Таким образом, в этом секторе живая сила обеих сторон была почти равной; египтяне имели преимущество лишь в огневой мощи. Эта операция была поручена Игалу Алону, который раньше командовал войсками в верхней Галилее.
      Действия Израиля по сосредоточению военной силы не остались незамеченными египтянами. Перемирие стало всего лишь фикцией, так как израильтяне перебросили войска и оружие в Негев, а египтяне бомбили поселения и военно-воздушную базу около Рухамы. За неделю до формального прекращения перемирия происходили ожесточенные столкновения: израильтяне занимали стратегически важные высоты, а египтяне проводили контрнаступления.
      15-го октября Израиль сообщил штабу наблюдателей Объединенных Наций, что через перекресток Фалуджа проследует автоколонна. Как и ожидалось, по колонне был открыт огонь. Один грузовик загорелся и перекрыл дорогу, остальные вернулись на свою базу. Это было сигналом для начала израильского контрнаступления.
      Главные удары были направлены на пункты, расположенные вблизи скрещения дорог. Чтобы привести врага в замешательство, некоторые отряды вклинились в египетские позиции вдоль побережья и держали под угрозой коммуникации. Одним из таких пунктов был Бейт-Ханун, расположенный в четырех милях южнее Яд-Мордехая. В то время, когда севернее велся один из самых ожесточенных боев этой войны, этот клин вбивался все глубже и глубже до тех пор, пока израильтяне получили возможность обстреливать и железную дорогу, и главное шоссе между Каиром и Тель-Авивом. Хотя обстрел велся с позиций, расположенных вблизи Яд-Мордехая, батареи окопались и закрепились. Египтяне были в панике. Их штаб в Мичдале был почти отрезан. 17-го октября они начали эвакуацию. Их автоколонны отступали, подвергаясь ожесточенному обстрелу израильтян, закрепившихся на холмах около дороги. Чтобы избежать потерь, египетские инженеры построили запасную дорогу вне досягаемости израильских орудий. Они работали, не считаясь со временем, с большим напряжением, прокладывая дорогу на морском побережье из проволочных сетей, досок и бревен. Потоки армейских машин прошли этим путем, и вместе с ними уходило арабское население. Почти все соседи Яд-Мордехая ушли вместе с войсками.
      К 22-му октября, когда вновь было объявлено прекращение огня, израильтянами была одержана важная победа. Дорога на Негев была открыта, Беер-Шева - занята, угроза египетского наступления на Тель-Авив ликвидирована. Единственной египетской силой, оставшейся на севере, была четвертая бригада, в которой Гамаль Абдель Насер служил офицером и которая попалась в так называемую "ловушку Фалуджи". Несмотря на прекращение огня, израильтяне еще несколько дней вели операции по очистке занятой территории. 5-го ноября они освободили Яд-Мордехай.
      Все эти дни люди на ферме Али Кассема, взволнованные до предела, по радиосообщениям следили за продвижением израильтян. Когда они узнали о том, что войска подошли к Бейт-Хануну и бои ведутся вокруг Мичдала, они почувствовали уверенность, что их кибуц будет освобожден. 6-го ноября, вечером, на велосипеде приехал человек, кричащий во весь голос. Его послал генерал Игал Алон, чтобы сообщить об освобождении Яд-Мордехая. Вопрос о том, что им делать дальше, отпал. Их радость можно было сравнить с теми эмоциями, которые они испытали, впервые ступив на берег Родины. Все, кто не были заняты в хозяйстве, бросились вниз по песчаной дороге, ведущей к главному шоссе. Два грузовика должны были прибыть из Натании, но они сейчас не в состоянии были спокойно их дожидаться. Возбуждение их было так велико, что они забыли о том, что ноябрьские ночи холодные - все выбежали без жакетов и не взяли одеял. На шоссе они встретили свои грузовики.
      "Нам не хватит горючего, чтобы добраться до Яд-Мордехая", - сказали водители.
      "Ничего, какая-нибудь бензоколонка одолжит нам".
      Рабочий бензоколонки, обрадовавшись этим новостям, снабдил их горючим. И патрули Пальмаха открыли шлагбаум для двух грузовиков, заполненных поющими людьми.
      Когда они подъехали к поселению, их волнение еще больше возросло. Те, что ушли вместе с колоннами во время осады, то и дело кричали: "Здесь были мины! Здесь нас обстреляли! Здесь перевернулся и загорелся грузовик!" Когда вдали показалась водонапорная башня, все вместе радостно вскрикнули. Как она выстояла так долго всего на трех ногах? (Через несколько месяцев после возвращения поселенцев в Яд-Мордехай, ноги водонапорной башни подломились, и она рухнула на землю. Несколько человек, которые работали поблизости, едва избежали гибели.). Хотя башня была разрушена, она являлась символом их прежней жизни, и они обрадовались, увидев ее. Но когда они проезжали мимо своих садов, все смолкли. "Наши деревья! - сказал Залман и заплакал. - Они вырубили все деревья!" Виноградники были тоже уничтожены, глубоко посаженные виноградные лозы вырваны из земли. Поля, зеленевшие, когда они уходили из кибуца, лежали теперь голые и почерневшие; арабский скот, пасшийся здесь, уничтожил весь будущий урожай на самых плодородных участках. Эти потери прибавились к тем многочисленным утратам, которые выпали на долю Яд-Мордехая.
      Когда вернувшиеся беженцы выскочили из грузовиков, первое, что они увидели, была надпись, сделанная большими буквами: "Добро пожаловать, герои Яд-Мордехая!" Ее подготовили молодые солдаты, расположившиеся в кибуце. Не было среди них ни бойцов из "километрового отряда", ни знакомых солдат из команды Гершона (Гершон погиб в бою за Беер-Шеву.).
      Но очутившиеся дома пионеры настолько были переполнены радостью и благодарностью, что бросились обнимать и целовать этих незнакомых солдат. В память о египетской оккупации солдаты вручили им египетский флаг, который раньше развевался на водонапорной башне.
      Беженцы, предупрежденные о том, что опасно ходить по поселению из-за оставленных мин, решили провести эту ночь в своей столовой. Войдя туда, они увидели доску объявлений, висящую на старом месте. К ней был прикреплен лист бумаги, грязный и рваный. Это был бюллетень новостей. "Ассамблея Объединенных Наций обсудила вторжение в Палестину, и президент Трумэн сказал, что Соединенные Штаты сделают все возможное, чтобы избежать кровопролития", говорилось в первой заметке. Это был последний бюллетень, приготовленный Яаковом Яхаломом - Яаковом, которого они потеряли во время отступления.
      Рано утром люди пошли взглянуть на свои комнаты. Их нельзя было узнать. Остались только стены и разрушенные крыши. Мебель, картины, все личное имущество - исчезли. Люди не жалели потерянной одежды и мебели; через год или два кибуц обеспечит их всем этим. Пройдет еще много времени, пока они снова смогут приобрести радиоприемники, однако обходились же они без них и раньше! Но по своим альбомам с фотографиями они горевали. При рождении каждого ребенка кибуц дарил родителям альбом. Хотя всего лишь несколько семей имели фотоаппараты, тем не менее всем удалось запечатлеть своих детей по мере их роста. Все альбомы пропали. Вместе с ними пропали и фотографии времен их халуцианства в Польше. Пропали портреты родителей, братьев и сестер, оставшихся в Польше, о которых они не знали ничего с самого начала нацистского нашествия. Только один альбом был возвращен его владельцу. Он был найден позже в казармах среди вещей египетского солдата, в захваченной Беер-Шеве. Таким образом стало ясно, что эти семейные реликвии были взяты как сувениры.
      К вечеру прибыло больше людей. Они привезли с собой флаг кибуца и целые охапки цветов. Из Тель-Авива приехали Исраэль Галили, "отец Пальмаха", старый друг кибуца, и Абраам Гарцфельд, всеми уважаемый вождь сельскохозяйственных поселений. Он привез с собой вино, чтобы отпраздновать возвращение. Залман, секретарь кибуца, собрал всех членов вместе. Они уселись на голой земле, которую раньше покрывала зеленая трава. Галили повторил те же слова, которые он сказал Алексу в ночь после отступления.
      "Ваше сражение дало всему югу шесть драгоценных дней для укрепления, для организации, для обеспечения дополнительным оружием, - сказал он. - Египтяне узнали здесь доблесть и упорство еврейского бойца. Они поняли, сколькими жизнями им придется заплатить и сколько материальных потерь им придется понести, если они пойдут дальше. Наш народ очень многим обязан Яд-Мордехаю. Это сражение всегда будут помнить, как помнят сражение при Тель-Хай - как величавый эпизод истории нашей обороны". Гарцфельд, со свойственным ему оптимизмом и добродушным юмором, заговорил о тех делах, о которых члены кибуца спорили месяцами. "Повернитесь лицом к будущему, - сказал он, - решите тут же и сейчас же, что вы победите эту разруху, что вы вернетесь и построите все опять. Выпьем за это - лехаим!" - и он сделал первый глоток. Бутылки вина шли по кругу; подростки, участвовавшие в сражении, пили за свое будущее; пионеры, повидавшие столько смертей, пили "за жизнь"; даже доктор Геллер, изменив своим строгим правилам, присоединился к этому тосту.
      Со смешанным чувством печали и надежды все пошли после собрания к братской могиле. За месяцы своего изгнания беженцы очень часто думали о том, не обнаружили ли египтяне могил и не осквернили ли их. Но они оказались нетронутыми. Кусок железной крыши торчал под углом над покинутым убежищем, где были похоронены первые погибшие. Египтяне сочли это место подходящим для выбрасывания мусора. Они не обнаружили, что лежало в земле.
      Люди клали цветы на могилы своих старых друзей, вспоминая, какими они были при жизни. И немало слез было пролито. Они возвращались мыслями к страшному напряжению и опасностям сражения, в котором они могли погибнуть вместо тех, кто был погребен в этой земле. Позже, когда кибуц был уже восстановлен, они решили похоронить каждого в отдельности, чтобы дети и они сами могли почтить каждого бойца, отдавшего свою жизнь в этом сражении. Тела погибших были перенесены на вершину холма, против водонапорной башни. Около извилистой тропинки двадцать три простых камня обозначили могилы; и еще три были уложены отдельно в память о тех, кто пропали при отступлении. Большинство общин хоронят своих умерших в стороне, эти же покоятся в самом сердце поселения. Ребенок может незаметно уйти во время игр, чтобы посидеть у могилы отца. Вдовы приходят сюда часто. Старые друзья взбираются на холм, проходя мимо. И каждой весной, когда израильские школьники посещают исторические места, сотни их стоят у этих могил и слушают историю сражения. И гид указывает на то место под водонапорной башней, где раньше покоился прах погибших. Те, что остались в живых, отметили это место смерти символом жизни: двадцать шесть кипарисов, теснящиеся рядом, образуют высокий, зеленый монумент.
      11
      ПОСЛЕСЛОВИЕ
      Лозунг, брошенный Авраамом Гарцфельдом, не так просто было осуществить. Война все еще продолжалась; никто не знал, каковы будут окончательные результаты и где будут установлены границы. Могло случиться, что они будут включать территории, занятые в результате военных действий, но была возможность и того, что при определении границ будет учитываться и население определенной местности. Территории, не заселенные евреями, могут, по справедливости, быть отданы арабам. Таким образом, если оставить Яд-Мордехай в запустении, можно было ожидать, что он будет исключен из Еврейского государства, как это было при первоначальном разделе.
      Уцелевшие члены кибуца могли оставаться там, где сейчас находились, - в безопасности, в центре страны, - и построить хозяйство на более плодородной земле Али Кассема. Но если они поступят так, выполнят ли они свой долг пионеров? Они пришли в Негев главным образом для того, чтобы освоить новые земли для поселения евреев. Они считали себя ответственными за те поля, которые они отвоевали у пустыни и которые они так упорно защищали. Они не могли сказать: