4) Надо было уделить больше времени для подготовки орудий, прежде чем открывать огонь.
      В ходе боя египтяне совершили много других ошибок. Однако эти ошибки были компенсированы значительным превосходством сил, вооружения и еще одним фактором. Они могли довести защитников до полного изнеможения непрерывным обстрелом и жаждой. Какими бы плохими ни были планирование и руководство военными действиями захватчиков, преимущество было полностью на их стороне.
      Второй причиной первоначального поражения египтян явилось плохое физическое состояние рядовых солдат. Война является наивысшим испытанием общества; способность солдата большей частью определяется его прежней гражданской жизнью. В 1948 году Египет был страной, в которой большая часть населения жила в условиях невероятной нищеты. 75% деревенских жителей были поражены билгарцией, определенным видом глистов, попадающих в организм из загрязненных вод оросительных каналов. Такой больной отличается вялостью и отсутствием энергии; в конечном счете, он погибает в молодом возрасте, когда паразиты проникают в печень или другие органы. По имеющимся данным, до второй мировой войны предполагалось, что продолжительность жизни десятилетнего египетского мальчика не превысит 38 лет; в 1948 году положение оставалось почти таким же.
      Трахома получила такое распространение, что в Египте было больше ослепших людей, чем в Индии - почти в четыре раза больше. Туберкулез, малярия, венерические болезни . . . Раньше феллах (Египетский крестьянин.) широко пользовался гашишем, чтобы поднять свою работоспособность, а когда распространение этого наркотика было взято под контроль, он стал прибегать к черному чаю, который заваривал в такой концентрации, чтобы добиться наркотического эффекта, действующего на нервную систему и систему пищеварения. Из числа населения, подверженного всем этим болезням, армия набирала рядовых. В 1943 году, выступая в египетском сенате, генерал Алува Паша заявил, основываясь на своем опыте, что девяносто процентов всех призванных в армию являются физически негодными.
      Солдат, которому приказывали наступать, идя навстречу взрывам гранат и точному огню винтовок и пулеметов Яд-Мордехая, имел и другие недостатки. Как правило, он был неграмотным. Он был суеверным; из-за страха перед злыми духами нельзя было посылать его в ночной патруль и еще менее - в ночные атаки.
      Но самым важным фактором, видимо, был низкий боевой дух армии. Это зависело, в основном, от самой структуры армии, точно отражавшей взаимоотношения в гражданской жизни. В то время, как рядовые солдаты в большинстве своем набирались из деревень, унтер-офицеры приходили из городов; они вербовались не по способности к руководству, а по той простой причине, что умели читать и писать. Несмотря на то, что и они влачили жалкое существование в трущобах Александрии или Каира - их отсталость не была столь вопиющей, как темнота феллахов. И "горожане" презирали "деревенщину".
      Кроме того, они их безжалостно эксплуатировали. Молодой египетский еврей учитель из Яд-Мордехая, а до этого пленный в египетском концентрационном лагере - рассказал мне историю такой мелкой тирании: египетские солдаты, охранявшие лагерь, были вынуждены отдавать половину выдаваемых им сигарет сержанту; вероятно, он их продавал. Несколько пленных заинтересовались этим и предложили солдатам помочь написать письмо с жалобой вышестоящему офицеру. Солдаты отказались. Они были счастливы тем, что не оставались вообще без сигарет. Им приходилось терпеть много унижений со стороны младшего командного состава, но они чувствовали, что не в силах изменить это положение, и боялись любых попыток.
      Еще больший разрыв был между офицерским составом и рядовыми. Египетский офицер происходил из хорошей семьи, богатой и влиятельной. Он, по меньшей мере, имел среднее образование и вдобавок трехгодичную офицерскую школу. Он обладал утонченным вкусом. Он не имел никакой связи с деревней и не любил ее. Как аристократ он презирал необразованного, отсталого, суеверного феллаха и относился к своим подчиненным свысока. Любое его действие в казармах или на поле боя подчеркивало его превосходство. Он командовал войсками, а не руководил ими. Когда он приказывал им наступать, он следовал за ними, целясь им в спину из револьвера. И как бы он ни был пропитан национальной гордостью и воинственным духом, он не в состоянии был передать эти чувства своим подчиненным.
      Завоевание Израиля им не сулило ничего - ни сейчас, ни в будущем. Даже если все новое государство, до последнего дюйма, попало бы в арабские руки это не принесло бы им никакой пользы. И ничего удивительного, что полковник Негиб счел необходимым запросить подкрепление к концу второго дня. Он не мог посылать этих деморализованных людей в атаку второй раз.
      В противоположность этому, моральное состояние защитников Яд-Мордехая было исключительно высоким. Своих командиров они избрали сами, и те были готовы разделить с ними все опасности на передовых позициях. Они боролись за землю, возрожденную их руками, за дома, которые они построили с таким трудом. Они были переполнены чувством патриотизма и любовью к своей новой стране. Они чувствовали друг перед другом необыкновенно высокую ответственность, которая возникла за годы строительства и лишений. Не все они были героями. Предел выносливости не у каждого одинаков, и было несколько членов кибуца, которые не полностью проявили себя в бою. И все-таки все вместе держались стойко, несмотря на превосходство противника. "Внутренняя борьба каждого из нас была ужасной, - писал один из ветеранов после сражения. - Безобидным является желание держать в объятиях женщину, взять в руки ребенка, который родился во время осады и лица которого ты еще не видел. Тут и самая обычная тоска по жене и детям, которых, возможно, ты уже никогда не увидишь; и самое простое и сильное желание жить. Да, были и страхи, и сомнения в наших сердцах. Однако мы знали, как избавиться от своих слабостей, и в конечном счете борьба закалила нас. Она сделала мужчину чистым, сильным, готовым к самопожертвованию. Она закалила женщину и придала ей силы для того, чтобы, несмотря на ее горе после гибели мужа, быть источником утешения и храбрости для всех нас. Борьба настолько сблизила нас, что в тот момент, когда мы чувствовали себя на краю гибели, мы, мужчины, прощались, обнимая и целуя друг друга".
      Таким был дух, который отчасти уравновесил борьбу между двумя тысячами египтян и 144 мужчинами и мальчиками Израиля.
      8
      23 МАЯ 1948 ГОДА
      Наступило "воскресенье, прекрасный весенний день. Прекратился хамсин, подул ветер с моря. И хотя небо было синим-синим, и беззаботно порхали птицы, на земле царила разруха, и трупный смрад становился все невыносимее. Он был куда хуже любого, даже самого отвратительного запаха. Он проникал в рот и в ноздри, и людям казалось, что они насквозь пропитаны запахом разложения. Мужчины в окопах были благодарны за полчашки воды - утреннюю дозу - но почти никто не мог заставить себя съесть что-нибудь.
      Стрельба стихла. Алекс и Тувия назначили на полдень собрание командиров постов. Тем временем Комитет обороны обсуждал создавшуюся обстановку. Несмотря на возражения Тувия, Комитет все-таки принял вчерашнее предложение послать делегацию с просьбой о помощи. С наступлением ночи три ветерана кибуца должны были прокрасться через египетские позиции и добраться до штаба Пальмаха в Нир-Аме. Моше Калман был вызван с поста 1, чтобы сформулировать требования осажденных.
      Когда это решение было объявлено на собрании командиров постов, каждый почувствовал прилив оптимизма. Они верили, что сам факт отправки делегации является гарантией получения подкрепления. Усталым защитникам необходимо было в это поверить. Их отчаяние выражалось верой в желаемое. Когда Натек сообщил, что осталось достаточно боеприпасов для защиты поселения в следующие сутки, даже в случае сильной пехотной атаки противника, все решили, что теперь уж они продержатся до тех пор, пока прибудет оружие и подкрепление. Был предложен план эффективного использования убежищ, как только женщин и раненых эвакуируют. Командирам постов было обещано, что их люди будут меняться каждые двадцать четыре часа и что им будет разрешено отдыхать в убежищах.
      Около двух часов, к самому концу собрания, огневой вал обрушился на поселение. Все, что было здесь до сих пор, не шло ни в какое сравнение с этой яростной бомбардировкой. Казалось, что египтяне привели в действие все оружие, имеющееся в их распоряжении. Бойцы, не успевшие покинуть убежище и вернуться на свои посты, разделяли мнение командиров о значении этой внезапной бомбардировки. Они считали, что повторяется вчерашний трюк; египтяне, видимо, опять намеревались перебросить часть войск на север. Возможно, они собирались оставить небольшие силы, чтобы держать поселение в осаде, как они поступили в Нирим и Кфар-Даром, несколько южнее, с тем, чтобы основные силы прошли мимо кибуца. Эта теория противоречила убеждению, что расположение кибуца на главной дороге принуждает египтян захватить его. Однако, вчерашний маневр подтверждал эту идею. Никто не думал, что артиллерийский обстрел может быть подготовкой к новой пехотной атаке; такие атаки египтяне обычно начинали утром, а не перед вечером, когда сумерки могут захватить их врасплох.
      Примерно через час в штаб ворвались двое вестовых. Один из них был с поста 2, расположенного на юге, другой - с поста 10, расположенного на юго-востоке, однако оба принесли одну и ту же весть: "Со стороны дота идут танки".
      Тувия и Алекс провели срочное совещание. Они решили, что египтяне, видимо, собираются, наконец, атаковать восточную сторону. Они договорились, что Тувия пойдет на пост 2, чтобы убедиться в его безопасности, а тем временем все возможное подкрепление будет направлено на пост 10. Алекс послал вестовых на северные посты, чтобы собрать оттуда дополнительные силы. Дина, единственная женщина в Комитете обороны, добровольно вызвалась пойти с ними. "Все на пост 10!"-закричал Тувия. Они бросились к выходу. В тот момент обстрел усилился. Мужчины, вышедшие первыми, бросились назад в убежище. "Там настоящий ад!" крикнули они. Расталкивая мужчин, Дина пробралась к выходу. Она лишь оглянулась и исчезла в дверях. Воодушевленные ее примером, мужчины последовали за ней в железный ураган, бушующий за дверями убежища.
      Тувия побежал по траншеям к посту 2. Вместе с ним пошел капрал Пальмаха Иошке и два пальмахника, которые обслуживали противотанковое орудие "пиат". Снаряды градом сыпались на траншеи. Когда один снаряд взорвался совсем рядом, оба мальчика с "пиатом" бросились на землю и отказались идти дальше.
      "Вы можете и здесь умереть!" - заорал Иошке, угрожая винтовкой. Они вскочили и побежали дальше. Наконец, они добрались до рощицы эвкалиптовых деревьев и стали взбираться по зигзагообразной траншее, ведущей к посту 2. Между тем, защитники поста, которым временно командовал Залман, спасались от обстрела на дне окопов. Небо почернело от дыма; земля дрожала. Загорелось несколько домиков у подножья холма. Там хранилась взрывчатка и мины Пальмаха; они начали взрываться, и казалось, что враг уже находится на территории поселения. Люди в окопах едва решались поднять головы. Опытный Залман вдруг обнаружил новую ноту в этой ужасной какофонии: казалось, что совсем близко стреляют из пулемета.
      Во время предыдущих обстрелов люди по очереди дежурили в наблюдательном пункте, но сейчас никто не решался пойти туда. Залман решил, что кто-нибудь должен выяснить, что случилось. Он позвал человека, чья очередь была идти; им оказался новый иммигрант, который прибыл во вторую ночь сражения.
      "Иди на пункт и посмотри, что происходит".
      Наблюдательный пункт - турецкая позиция - был всего лишь в пяти ярдах, но он не соединялся с траншеей. Чтобы добраться до места, надо было поставить себя под град пуль.
      Человек, на которого пал выбор, медленно покачал головой.
      "Я тебе приказываю", - заорал Залман.
      Но мужчина, как будто разговаривая с врагом, в ответ бросил:
      "Иди ты первым".
      Залман подавил свое негодование. Он вспомнил, что по правилам Пальмаха офицер не должен посылать своих людей туда, куда не пойдет сам. Возможно, он был неправ, приказывая другому человеку идти на наблюдательный пункт. Он выскочил из окопа, пробежал по открытой местности и прыгнул в турецкую позицию.
      То, что он увидел, привело его в ужас. В то время, как защитники прятались в окопах, пережидая бомбардировку, враг приблизился к ним. Танки и броневики стояли на расстоянии в 30 ярдов между постами 1 и 2. Позади машин он рассмотрел группы солдат; свежие войска подбрасывали в большом зеленом автобусе. Но это было не все. Пока танки обстреливали пост, сковывая его действия, полдюжины солдат с пулеметами "брен" выдвинулись вперед около Белой Горки. Эта группа, стреляя на ходу, направлялась к промежутку между постами 2 и 3. По-видимому, они намеревались проникнуть в кибуц по ложбине между холмами, на которых были расположены посты. Чтобы осуществить этот маневр, египтяне ввели в действие не менее роты (120 человек), и Залман решил, что атаки ведутся одновременно и на другие посты. За те несколько секунд, которые потребовались, чтобы все это осмыслить, танки продвинулись ближе, и огонь стал еще сильнее.
      Он побежал обратно в траншею, чтобы собрать людей.
      "Танки совсем рядом, - закричал он. - Поднимайтесь все! Приготовить гранаты! Пулеметы!"
      Он послал двух стрелков в турецкую позицию, остальных четырех распределил таким образом, чтобы они могли стрелять и бросать гранаты в солдат, идущих за танками. Оба пулемета также были направлены на танки.
      И в тот момент появился Тувия. "Что здесь происходит? Все в порядке? Никто не ранен?" - спросил он.
      Залман рассказал ему, что он увидел.
      "Мы притащили с собой "пиат", - сказал Тувия. - Покажи ребятам, где его установить, а я пошлю за минометом".
      "Пиат" обслуживал молодой боец Пальмаха, которого звали Овадия Коэн. Он установил орудие на указанное место, а сам улегся позади него. "Стреляй спокойно, - сказал Залман. - У тебя всего лишь три снаряда".
      Первый снаряд не попал в цель. Второй тоже. Третий снаряд подбил танк, но не взорвал его. Овадия опрокинул "пиат" на бок, в отчаянии от своей неудачи.
      Несмотря на собственный испуг, Залман, как это было характерно для него, начал утешать парня. "Не беда, - сказал он. - Они теперь знают, что у нас есть "пиат". Может, это их напугает".
      Вдруг перестал стрелять пулемет. Один из мужчин наклонился над ним на дне окопа. "Не нервничай, не нервничай, - успокаивал он пулеметчика. - Я знаю, как отремонтировать его. Я сейчас это сделаю". И он принялся за работу. Он делал свое дело спокойно, методически, как будто бы находился в мастерской в Тель-Авиве, а не на передней линии фронта, под артиллерийским огнем; и вскоре пулемет опять заработал. Это было единственным вкладом "механика" в сражение. Все дни битвы он был слишком напуган и не решался высунуться из траншеи настолько, чтобы стрелять.
      Вернулся Мориц, командир поста. "Где миномет? - воскликнул Залман. - Уже полчаса, как мы послали за ним".
      "Я видел Моте, он бежал по траншее с винтовкой в руках, - ответил Мориц. Может быть, миномет разбит?"
      "Тебе нужен здесь миномет, - сказал Тувия, отбрасывая предположение, что миномет вышел из строя. - Найди кого-нибудь и пошли за ним еще раз. Может быть, тот связной убит по дороге. Поддерживай огонь всеми имеющимися средствами, а я пойду посмотрю, что делается на других постах".
      Он пошел вниз по траншее по направлению к эвкалиптовой роще. Когда он приблизился к подножью холма, где была расположена огневая точка, он увидел Шимона, мечущегося в отчаянии. "Браунинг" пропал, - орал Шимон. - Все пропало. Целый ящик с боеприпасами пропал. От "браунинга" не осталось ни следа, он исчез".
      Тувия бросился к позиции. Это была правда. Единственный тяжелый пулемет, имевшийся на вооружении Яд-Мордехая, был разбит прямым попаданием . . . Позже Тувия писал, что в тот момент почувствовал себя так, "будто нож вонзился в сердце", когда он увидел, что потерян "браунинг".
      "Пошли со мной, - сказал он Шимону. - Здесь тебе нечего делать. Пойдем на пост 10".
      Они вбежали в рощу. И тут они увидели, что новое бедствие обрушилось на них. Египетский танк стоял посреди поселения, между курятниками и фабрикой, примерно в семидесяти ярдах от рощи. Тувия застыл на месте, глядя неверящими глазами на ту сцену, что открылась перед ним: столбы пламени над горящими постройками, облака черного дыма над головой, вой орудий вокруг, а в середине всего этого - стальное чудовище, плюющееся огнем. Он увидел трех египетских солдат, выбежавших из-за танка и устремившихся к траншее, ведущей к посту 1. Он схватил винтовку, оброненную кем-то, и стал стрелять. Египтяне спрятались в траншее.
      "Пиат", "пиат"! - закричал он. - Нам нужен "пиат!"
      В этот момент откуда-то появился Макс, и он послал его обратно на пост 2, за командой с противотанковым орудием.
      Ожидая, пока прибудет команда с "пиатом", Тувия пытался разобраться в обстановке. Какова судьба поста 1, обойденного танком с фланга? Не видны были египтяне, прорвавшиеся в траншею. Из курятников велась стрельба по танку. Он услышал характерный звук немецкого "шпандау" - значит, там был Герцл. Кто-то выбежал из-за сарая и бросил "усиленную" гранату, сделанную по совету Пальмаха - две гранаты со связкой тола. Она взорвалась, но не причинила никакого вреда стальной обшивке танка. За разрушенной оградой стоял другой танк и несколько солдат с пулеметами "брен". Тувия никак не мог понять, почему египтяне не послали оба танка вместе и почему передний танк стоит, не двигаясь, представляя собой мишень для гранат. Это все из-за нерешительной тактики, предположил он. Однако, их намерение было совершенно ясным - овладеть юго-западным углом поселения двусторонним охватом. Имея в своих руках оба поста, расположенные на вершинах холмов, египтяне могли беспрепятственно обстреливать самое сердце поселения. Это был бы конец. Дальнейшее сопротивление стало бы невозможным. Вниз по траншее бежал Макс с "пиатом". Он был один. Без команды орудия и без снарядов. Все снаряды уже были израсходованы.
      В этом критическом положении Тувия решил послать за Алексом. Он не знал, как обращаться с "пиатом", да и поблизости не было никого, кто умел бы обращаться с этим орудием. Он послал Шимона в штаб сообщить Алексу, что тот крайне необходим на передовой, и принести снаряды из неприкосновенного запаса. Через пять минут он послал Макса с тем же заданием. Каждый шаг связного грозил ему смертельной опасностью. Египетские пулеметчики и артиллеристы добились большой точности при обстреле поселения. Обрушив огневой вал на пост 2, чтобы танки могли продвигаться вперед, они одновременно подвергали интенсивному обстрелу все поселение. Если Шимон погибнет по дороге, может быть, Макс дойдет.
      Только тогда Тувия осознал, что штаб, нервный центр сражения, не может остаться без командира. Он должен был заменить Алекса. И он неохотно последовал вслед за связными.
      Медленно, несмотря на яростный обстрел, новость о танковой и пехотной атаке на посты 2 и 10 распространилась по всем остальным постам. По приказу Алекса Лейка выскочила из убежища и ворвалась на пост 7; она еле переводила дыханье, ее худенькое тело дрожало от напряжения, а брови, как всегда, были беспокойно нахмурены. Она передала все новости без преувеличения и драматизма. Согласно приказу, двое мужчин оставались на посту; все остальные должны были перейти на пост 10. Четверо или пятеро мужчин отправились туда один за другим, выжидая, пробегая по траншеям, где это было возможно, ползком перебираясь по открытым участкам, где траншеи были разрушены. Среди них были Габриель Рамати и Пинек. Прежде, чем они добрались до поста 10, другой связной перехватил их; он сообщил, что танк ворвался в кибуц. "Он прошел под прикрытием дымовой завесы. Он у самого поста 1. Все на танк!"
      Люди побежали к курятникам, где все еще стоял танк. Около пятнадцати бойцов, среди которых находилась и Мирьям, бросились на землю у первого попавшегося укрытия и открыли огонь. Герцл направил огонь своего пулемета на отверстие в ограде, чтобы предотвратить прорыв пехоты. Несколько ребят из Пальмаха выскочили из-за курятников, чтобы швырнуть "усиленные" гранаты под гусеницы танка.
      В семидесяти ярдах от эвкалиптовой рощи находился Алекс с "пиатом". Из танка открыли по нему пулеметный огонь; несмотря на это, он целился тщательно, не торопясь, выстрелил один раз, второй. Бойцы, следившие за ним, видели, что снаряды не достигают цели. С тяжелым ружьем в руках он побежал к холму. Может быть, он хотел открыть огонь сбоку? Но он исчез в овраге между постами 1 и 2.
      "Где коктейли Молотова?" - закричал кто-то. Это оружие, которое с такой заботливостью подготовила команда Севека "Охотники за танками", могло стать сейчас решающим. Но его не оказалось под рукой. Никто не готовился к такому бою, не было согласованности в действиях отчаявшихся бойцов и некому было командовать ими. В замешательстве и суматохе, после прорыва, каждому казалось, что он воюет с танком один на один.
      Севек, маскируясь за небольшим холмиком у курятника, был обеспокоен тем, как он теперь доберется на свой пост 1. Когда совет в убежище закончился, он задержался, чтобы поговорить с Тувией, и здесь его застала бомбардировка. Вместе со всеми бежал он к посту 10, когда пришло известие о новой атаке. Вскоре стало ясно, что обстрел поста 10 был отвлекающим маневром; основной удар, видимо, был намечен в другом месте. Когда ворвался танк, Севек пробрался сюда.
      Севек не допускал мысли, что пост 1 пал. Тем не менее этот слух не был лишен оснований. Вполне возможно, что египтяне, не сумев захватить пост лобовой атакой, попытались взять его с тыла. Он пришел сюда слишком поздно и не видел, как три вражеских солдата ворвались в траншею, ведущую в этот пост. Но он знал, как бы он поступил, будь он на месте египетского командира. Он послал бы людей в траншею, чтобы застать защитников врасплох. И тут он увидел нечто такое, что сразу разрешило его сомнения. По холму по направлению к посту 2 полз человек. Он был без униформы - значит, был из кибуца. Его поспешное отступление могло означать только одно - пост уже захвачен. Севеку хотелось верить, что эта маленькая ползущая фигура - не единственная из оставшихся в живых. Человек исчез в маленькой ложбине, пролегающей между постами.
      Севек поделился своими опасениями с двумя бойцами, лежащими около него. "Пост 1 не должен остаться в их руках, мы можем взять его с тыла, точно так, как сделали они. Нам осталось только одно - пробежать мимо танка и так близко к нему, чтобы пули его пулемета пролетали над нами. Затем мы поднимемся по траншее и забросаем их гранатами". Этот отчаянный план казался Севеку вполне логичным. Он ни на миг не задумывался над тем, что их всего лишь трое и что они могут встретить сопротивление на своем пути. Ему в голову не пришло и то, что добравшись до поста 1, они могут столкнуться с превосходящими силами противника. Не думал он также и об опасности. Перед лицом этой страшной катастрофы он действовал так, как обычно в такие моменты действуют люди, движимые судорожным порывом сделать то, что нужно, не считаясь с ценой, которую придется заплатить. Товарищи согласились с ним. Предупредив людей, лежащих поблизости, о том, что они собираются делать, эти трое выскочили наружу и, согнувшись, пробежали мимо танка. Еще несколько прыжков - и они очутились в траншее. Севек увидел убитого, лежащего ничком, но не было времени выяснить, кто это.
      "Смотрите! Египтяне!" - крикнул кто-то.
      По эту сторону танка четыре суданца скрывались от огня, который велся из курятника. Их разделяло всего лишь десять ярдов. Севек поднял винтовку и выстрелил. Красное пятно расплылось по униформе цвета хаки одного из суданцев, он вскрикнул и упал. Севек еще раз нажал на курок. Выстрела не последовало. Он судорожно, раз за разом нажимал на курок. Ружье заклинило. "Руки вверх!" закричал он по-арабски, грозя оставшимся трем суданцам своей мертвой винтовкой. Они не шевелились и не отвечали на огонь. Казалось, страх сковал их. Не найдя другого выхода, вопреки здравому смыслу, Севек схватил винтовку за ствол, бросился к суданцам и стал их бить прикладом. В этот момент что-то взорвалось над ним в воздухе и бросило его на землю. Он упал на спину, а винтовка вылетела из рук. Его оглушило, и в этот миг предстало перед ним странное видение: он увидел своего престарелого деда в молитвенном одеянии, читающего молитву по усопшим - по своему внуку, который погиб, защищая родину. Он знал, что должен предпринять что-то, встать и побежать или хотя бы откатиться в сторону от врагов. Но в этот страшный момент ноги у него отнялись и не подчинялись его воле. Он лежал беспомощный, ожидая выстрела, который убьет его. Но суданские солдаты не стреляли. Наоборот, под действием смещенной психики, столь характерной для новичков на войне, они также взяли свои винтовки за стволы и двинулись на Севека с поднятыми прикладами. Человек, распростертый на земле, сразу пришел в себя. Он вдруг почувствовал себя сильным, ловким и хладнокровным. Когда египтяне замахнулись прикладами, намереваясь забить его до смерти, он неожиданно брыкнул кого-то из них ногами в лицо. Произошла свалка, и каким-то образом ему удалось вырваться. Когда он бежал в поисках убежища, он услышал лязг гусениц. Танк отходил. Боясь отстать, суданцы не стали преследовать Севека и побежали обратно, под защиту танка.
      Все это произошло в течение нескольких минут или даже секунд. Укрывшись в разрушенном здании и стараясь отдышаться, Севек не мог понять, что случилось с теми двумя бойцами, которые были с ним вместе. Они же тем временем преследовали убегающих суданцев почти до самой ограды. Теперь, когда фантастическая схватка закончилась, Севек почувствовал страх - он просто ослабел от страха. Он был чувствительным человеком, и разыгравшаяся фантазия напрягла его нервы до предела. Он представил себя замученным до смерти этими тремя огромными вражескими солдатами. Ему становилось все страшней и страшней. Надо было скорей возвращаться к товарищам, заменить ружье, еще раз попытаться добраться до поста 1. Но сейчас он должен был немного отдохнуть и прийти в себя.
      В такой битве время измеряется не по стрелкам часов. Время стоит на месте, когда перед взором открываются страшные зрелища и когда невыносимый грохот затмевает разум человека. Оно и вовсе перестает существовать, когда люди ставят на карту свою жизнь, чтобы удержать пядь земли. Сознание, что ты был на волосок от смерти и избежал вражеской пули, отсчитывает долю времени. Время также отмечается подвигом, превосходящим обычное мужество, когда человек добровольно жертвует жизнью во имя спасения своих товарищей.
      Когда время прошло - две минуты? пять минут? - танк, отступивший на несколько ярдов, опять двинулся вперед, стреляя из орудия. Никто не понимал, почему он так долго стоял на месте, но его движение мгновенно подействовало на Ариэля Меллера.
      "Мы должны остановить его!" - крикнул он. Всего лишь прошлой ночью отчаяние этого человека чуть не сделало его дезертиром; теперь, когда враг был по эту сторону ворот, даже рана не смогла удержать его в убежище. Он схватил по связке гранат в каждую руку. "Я остановлю его!" - закричал он.
      Он побежал прямо на танк. И тут же ствол пулемета пришел в движение, пулеметчик наводил его на цель. В этот момент все произошло сразу. Ариэль подбежал к танку и бросил гранаты. Они взорвались прямо перед амбразурой. В тот же миг он упал с простроченным животом. Танк остановился, трое египтян выскочили из него и побежали. Ариэль лежал на земле и пронзительно кричал.
      Уже тринадцать человек погибло в кибуце с начала сражения, большинство из них давние товарищи и друзья. Те, которым пришлось увидеть их предсмертную агонию, горевали по ним. Особенно они горевали по Гершелю, жизнь которого ушла вместе с ампутированными ногами. Но наблюдать за муками Ариэля, к которому они питали особую привязанность, было свыше их сил.
      Египетский танк прорвался в Яд-Мордехай
      "Мы не можем допустить, чтобы он так мучился! - крикнул Герцл. - Он все равно уже мертв. Может, дать очередь и помочь ему уйти! . . ."
      "Смотрите, смотрите, кто идет!" - воскликнул Габриель Рамати.
      Египетские солдаты проникли сквозь брешь в ограде. Герцл направил на них "шпандау". Двое упали, другие отступили.
      "Мы удерживаем их! Мы удерживаем их!" - орал Пинек в промежутках между пулеметными очередями.
      "Пинек, еще одна такая атака, и с нами будет кончено", -сказал Герцл.
      Это были его последние слова. Пуля пробила ему лоб, и он умер.
      С противоположной стороны танка появился Шимон. У него не было оружия, так как он лишился своего "браунинга", и сейчас он шел за Алексом со снарядами для "пиата". Он подошел к Ариэлю и увидел его раны.
      "Убей меня! Убей меня!" - умолял Ариэль.
      Но Шимон отвернулся и пошел своей дорогой. Даже если бы у него и была винтовка, у него б рука не поднялась, чтобы убить друга.
      Рассказывая о героическом подвиге Ариэля, несколько участников сражения с болью говорили мне, что они не могли превозмочь себя и пресечь муки любимого товарища. И все-таки, видимо, кто-то положил конец его агонии.
      Жертвуя собой, Ариэль остановил танк и остановил дальнейшее продвижение врага с юга. Люди Яд-Мордехая чтят его как главного героя своей битвы.
      Миномет так и не прибыл на пост 2. Вернулся третий связной и сообщил, что никак не может найти его. Алекс ушел из штаба к "пиату", и никто не знал, где находится миномет, не переброшен ли он на какой-либо пост. Связной сообщил также, что пост 1 пал.
      "Заткнись! - взорвался Мориц. - И не приноси нам таких новостей, мы уже сами дошли до предела. Вернись в штаб. И у каждого спрашивай, где миномет. Принеси нам другой "брен" - этот сломался. И придержи язык со своими слухами!"
      Не успел вестовой уйти, как в траншее появился Моте с винтовкой в руках.
      "Где миномет?"- крикнул Мориц.
      "Там", - выдохнул Моте.
      "Что значит "там"?- закричал Мориц. - Он нам нужен, он нам просто необходим. Зачем ты сюда явился без него?"
      Моте не мог дать вразумительного ответа. "Египтяне! Они уже в кибуце! Все - все бегут!" - невнятно бормотал он. Он не мог потом объяснить даже самому себе, какие сильные и сложные эмоции заставили его бросить миномет, схватить винтовку и помчаться навстречу египтянам, как только он услышал эту ужасную новость. Он должен был знать, что за ним пришлют, когда он понадобится, но приказов не было, и инстинкт повел его вперед, чтобы броситься в рукопашный бой, который, как ему казалось, уже начался.