Один из броневиков направил весь свой огонь на наблюдательный пункт. Пули грохотали по гофрированным стальным листам крыши; они ложились все ближе и ближе к амбразурам.
      "Ложись!" - крикнул Севек и бросился на пол. Сема упал вместе с ним - он был мертв.
      "Его смерть совсем на меня не подействовала, - говорил мне Севек через двенадцать лет. - Казалось совершенно ясным, что так и должно было случиться. Это произошло бы и со мной, если бы я вовремя не упал. Я тогда хладнокровно подумал, что теперь моя очередь. Не странно ли это? - ведь я любил Сему. Но мои чувства притупились. Я почувствовал себя равнодушным, онемевшим, мертвым".
      Обстрел немного утих, и Севек выполз из наблюдательного пункта. Пост 2 вел минометный огонь по броневикам, заставляя их поворачивать назад. Вслед за ними и египетская пехота также обратилась в бегство. Вторая волна наступления была отбита.
      В послеобеденное время Менахема послали с раненным товарищем к доктору Геллеру. Здесь он узнал, что Дани умер. С тех пор, как Дани ранили и он покинул траншею, о нем не было никаких известий. Менахема потрясла смерть этого отважного молодого воина; он не думал, что его рана столь опасна. Печальный и потерянный зашел он в одно из женских убежищ и вытянулся на нарах во весь свой рост, впервые за два дня позволив телу по-настоящему отдохнуть. К нему подошла одна из женщин. Не то, чтобы они были особенно дружны, нет просто одна из женщин кибуца. Она принесла намоченную водой тряпку и, не сказав ни слова, начала стирать копоть с его лица. Она провела прохладной тряпкой по лбу, стерла остатки грязи с лица и вычистила большие отопыренные уши. Менахем был благодарен ей за эту заботу.
      "Не можешь ли ты мне и рот почистить? - спросил он. - У меня такое чувство, будто его закупорило грязью".
      Она засунула ему пальцы в рот и ногтями стала выскребать песок из зубов. Затем дала немного воды прополоскать рот. После этих процедур она опять уложила его.
      "Ну как, теперь лучше?" - спросила она. И, не дожидаясь ответа, наклонилась, чтобы поцеловать его.
      И грубые нары показались Менахему роскошным ложем. Здесь, в стенах убежища, он чувствовал себя в безопасности; даже вонючий воздух казался вполне сносным. Удивление, вызванное неожиданным поцелуем женщины, сменилось приятным чувством уюта и тепла. "Как бы мы выдержали все это без женской помощи?" сказал он про себя. Его измученное тело расслабилось, и он погрузился в глубокий сон.
      В штабе радист Шамай внимательно прислушивался к сообщениям, передаваемым с разведывательного самолета египетскому командованию. Он хорошо знал арабский.
      "Они говорят, что на постах 1 и 2 до начала атак было не более пятнадцати человек, - докладывал он командирам, проводившим короткое совещание в убежище. - Они говорят, что спустятся ниже, чтобы еще раз сделать подсчет".
      "И при каждой атаке мы уничтожали по половине роты", - ликовал Тувия.
      "Но мы потеряли почти треть наших людей, - угрюмо заметил Алекс. - Не первые атаки решат нашу судьбу, а последние".
      "Их солдаты деморализованы. Они не смогут послать тех же людей в следующую атаку. Я уверен в этом, - сказал Тувия. - А если они сунутся, мы уничтожим весь полк. Они долго так не выдержат".
      "Нам необходимо подкрепление и оружие", - сказал Алекс. С этим Тувия согласился, и они продиктовали Шамаю донесение:
      13.55. Отбиты две атаки пехоты. У нас есть потери. Посты разрушены. Мы нуждаемся в подкреплении, оружии и боеприпасах.
      Тут какое-то изменение произошло в звучании "оркестра", рев которого все время служил фоном для их беседы. Обстрел продолжался, но стал тише.
      "Они опять наступают!" - закричал Тувия и бросился из убежища.
      "Еще одна атака пехоты", - добавил Шамай к донесению.
      Было позднее послеобеденное время. Над полем сражения стоял туман из пыли и дыма. Когда на секунду стихал гул канонады, слышны были стоны и крики раненных египтян. В траншее поста 1 Севек говорил громко и возбужденно:
      "... целился прямо в меня . . . минометный снаряд . . . я это знал... я бросился на землю. Он пролетел мимо... да, я чувствовал, как он пролетел над моей головой, и воздушная волна придавила меня к земле. Понимаешь? Я слышал этот ужасный вой и, когда открыл глаза, я не знал - жив я или мертв . . . жив или мертв. В голове стоит звон. Что ты сказал? Я ничего не слышу . . . только звон в голове. Вы еще можете поглядеть на снаряд, застрявший в стенке окопа. Всего лишь в пяти дюймах над тем местом, где я лежал. Ох, моя голова!.." - и он зажал ее руками.
      "Замолчи, Севек, - пытались успокоить его другие. - Египтяне еще услышат тебя и возьмут нас на прицел. Молчи!"
      Севек заплакал. Слезы катились по его лицу, а он все звал по имени товарищей, находившихся рядом, в траншее, и тех, кого настиг вражеский снаряд. "Я хочу услышать свой голос, свой человеческий голос, - всхлипывал он. - У меня голова разрывается, а я все не могу услышать своего голоса".
      Люди были слишком измучены, чтобы обращать внимание на истерику Севека. Они сидели или лежали в траншеях, оглушенные взрывами, кашляя от острого порохового дыма, ощущая боль во всем теле от нечеловеческого напряжения этого дня. Сколько атак они отразили? Одни считали, что их было три, другие были уверены, что не менее пяти или шести. Начался бесцельный спор, сражу же прекратившийся, как только наблюдатель объявил, что начинается новая атака. Люди медленно поднялись на ноги, и двое споривших стояли, молча обнявшись.
      На этот раз их пост обстреливался настолько интенсивно, что им пришлось покинуть его. Они укрылись в небольшой ложбинке; оттуда, прижавшись всем телом к земле, они опять стреляли из винтовок и бросали гранаты. Упорство защитников и преимущество их позиции содействовало тому, что и в пятый раз за этот день они взяли верх над врагом. Это была последняя атака.
      Но один человек все оставался в окопе - Вольф Кригер. Накануне сражения он вернулся в кибуц со своей женой, русской еврейкой, которая родила мертвого ребенка всего лишь за несколько дней до этого.
      "Вольф, иди вниз, - звали остальные. - Уходи оттуда! Окоп слишком мелкий, тебя могут увидеть".
      "Еще минутку, - кричал он в ответ. - Я хочу убедиться, что они действительно отступают".
      Не снайперская пуля убила его, когда он стоял так, на виду; по воле слепого случая шестифунтовый орудийный снаряд попал прямо в него. С ужасом увидели товарищи, как его разнесло в клочья. На месте, где только что стоял живой человек, не осталось даже туловища. Лежала только жалкая кучка остатков, плавающих в крови.
      В первый день сражения Веред, жена Кригера, почти все утро настаивала на том, чтобы ее оставили в окопе вместе с мужем, и только Тувия с его решительностью смог заставить ее пойти в убежище. Потом Вольф с каждым связным, приходившим на пост 1, посылал ей маленькие записки. Все знали горестную историю этой пары; никто не подшучивал над Вольфом из-за этих любовных писем. Вольф служил солдатом в побежденной польской армии. Отступая, его взвод дошел до советской зоны; их взяли в Красную Армию. Вольф участвовал в Сталинградской битве и остался в живых. Потом, как это случилось и с другими поляками, его отправили в рабочий батальон. В далекой Туркмении, работая механиком, он встретил Веред и женился на ней. Эта еврейская женщина эвакуировалась сюда из оккупированных немцами районов России. Веред вспоминает, как он засыпал ее историями о своем кибуце; так она познакомилась со всеми людьми кибуца еще до встречи с ними. После войны Вольф репатриировался в Польшу, и Веред стала польской подданной. Решив любым способом добраться до Палестины, они отправились в Германию, оттуда-во Францию. После многих месяцев скитаний они получили сертификаты и эмигрировали. Ровно за год до дня его гибели, Вольф и Веред были приняты в Яд-Мордехай.
      За весь долгий день в душном убежище Веред просто обезумела от волнения. С того момента, как начался обстрел, она не получила ни одной весточки от Вольфа. От таких переживаний она даже забыла почти все слова на иврите и польском и не в состоянии была вымолвить ни слова. Она почувствовала себя чужой, оторванной от других женщин, выросших вместе, основавших кибуц, деливших горе и радость за столькие годы. Ею овладело предчувствие несчастья. Когда известие, наконец, пришло, оно не удивило ее; казалось, она все время знала, что так и должно случиться.
      Теперь она потеряла все - свою страну, семью, ребенка, мужа. Она была одинокой в чужой стране среди чужих. Она закричала. То был истерический крик горя и крушения всех надежд. Женщины, сгрудившиеся в этом тесном, жарком убежище, не могли вынести этих криков. Они бросились успокаивать ее, но никому не удалось утешить Веред, жизнь которой была полностью разбита. Наконец, Доре пришлось сделать ей инъекцию снотворного.
      Из Нир-Ама, где был расположен штаб Пальмаха, Гершон с беспокойством наблюдал за ходом сражения. Кибуц, который он так хорошо знал, чьих детей он спасал, был охвачен огнем. По тому, как ослабевал артиллерийский огонь, он знал, что вновь начинается пехотная атака. Ответный огонь защитников немного успокаивал: казалось, он не стихал, несмотря на атаки, следующие одна за другой.
      Когда артиллерийский обстрел начался в пятый раз, Гершона вызвали в штаб на совещание. Под непрерывное дребезжание стекол, офицеры пытались решить, чем можно помочь осажденному кибуцу. Гершону предложили дать оценку обстановки.
      "Я хорошо знаю расположение их укреплений и знаю людей Яд-Мордехая, сказал он. - На них можно положиться, они будут бороться до конца. Они лучше других кибуцов, лежащих на главном шоссе, подготовлены к тому, чтобы удержать египтян. Им надо отдать все, что у нас есть".
      Полковник Наум Сариг, командующий войсками Хаганы в Негеве, признал стратегическое значение Яд-Мордехая; сейчас кибуц сдерживал основную силу египтян, не давая возможности двинуться на Тель-Авив. Но полковник не располагал ни лишним оружием, ни людьми. Половина его отряда из 800 человек находилась в нижнем Негеве. Вторая половина была распределена в этом районе между пятнадцатью поселениями; солдаты занимались эвакуацией детей и охраной коммуникаций. В своем распоряжении он имел всего лишь два взвода - шестьдесят человек, - предназначенных для подкрепления.
      В то время, когда они обсуждали этот вопрос, радист принес еще одно донесение из Яд-Мордехая.
      18.30. Пятая атака под прикрытием пулеметов, минометов и тяжелой артиллерии отбита. Шестнадцать убитых и двадцать раненых. Нет места, чтобы их уложить. Доктор выбился из сил. Нам необходима помощь и немедленно.
      "Мы это сделаем, - решил полковник Сариг. - Мы пошлем один взвод. Это все, что в наших силах; было бы ошибкой послать всех людей в осажденное место".
      "А как насчет раненых?" - спросил Гершон.
      "Ты знаешь не хуже меня, что все грузовики теперь заняты эвакуацией детей, - ответил полковник. - Половина детей Яд-Мордехая все еще находится в Рухаме; если бы они могли выбрать, они бы предпочли, чтобы мы, прежде всего, вывезли детей. Египтяне могут начать бомбардировку Рухамы в любой момент".
      Гершону пришлось согласиться с этим.
      Взвод, предназначенный для поддержки кибуца, в большинстве своем состоял из иммигрантов, недавно прибывших в страну. Они были слабо обучены и не имели никакого опыта в войне. Они не прошли закалки в дорожных схватках, как те молодые ветераны, которыми командовал Гершон. Вооружение их составляли винтовки, пулеметы "стен" и автоматы. Они должны были захватить с собой столько боеприпасов, сколько каждый был в состоянии унести. Гершон велел Иошке, хорошо знакомому с местностью, полями провести их к кибуцу, как только зайдет луна.
      К началу сражения не было никаких планов относительно захоронения убитых. Никто не подумал и о том месте, где можно было бы временно поместить павших до тех пор, пока появится возможность их похоронить. Когда Егуди Розен, один из членов расчета "шпандау", был убит в первые же минуты боя, санитары принесли его в убежище к доктору. После того, как был установлен факт его смерти, тело вынесли наружу, где оно снова было поражено осколками бомбы. Лейб Дорфман и Алекс решили тогда укрыть убитых в прачечной, которая кое-как была защищена от обстрела небольшим холмиком.
      На второй день вечером, как только начало темнеть, Алекс и Тувия пригласили к себе Лейба, чтобы решить вопрос о погребении. Они решили использовать для этой цели небольшое убежище, предназначенное для штаба и разрушенное в первое же утро артиллерийским огнем. Надо было только снять поврежденную железную крышу и использовать уже готовую яму для братской могилы.
      Залмана и еще одного мужчину попросили помочь Лейбу и другим санитарам. Двадцати мужчинам и женщинам, ближайшим друзьям погибших, было разрешено присутствовать на похоронах, несмотря на случайные минометные выстрелы. Были здесь и обе вдовы - Батия, которая обошла все окопы в поисках мужа, и Ализа, чей муж, Мейлах, был убит в это утро на посту 2. Женщины уговорили Веред не ходить на похороны. Они хотели скрыть от нее, что от тела ее мужа остались для погребения всего лишь часть руки и одна нога.
      Ализа рано утром получила известие, что Мейлах ранен и засыпан песком. Бой разгорался все ожесточеннее, и в течение нескольких часов не было больше никаких сообщений. Все эти часы она удивляла остальных женщин своей выдержкой. Ее беспокойство, а позже - горе, как это случается очень редко, обратились в нечто положительное. Раньше ее товарищи и не подозревали, что она способна проявлять такую нежность, - однако сейчас она вся лучилась заботливостью и материнством. Она ухаживала за ранеными, она беспокоилась о связных, под обстрелом бегущих через траншеи.
      Подойдя к своему мертвому мужу, она опустилась на колени, сняла с него часы и залитый кровью патронташ. "Ему эти патроны больше не понадобятся, а кибуцу они еще нужны", - сказала она и отдала патронташ товарищу. Она провела рукой по рыжим волосам убитого, поцеловала его в губы и помогла перенести к могиле. Залман, стоявший в яме, принял тело.
      Самые изувеченные были завернуты в простыни, других хоронили в их грязной, покрытой пятнами рабочей одежде, которую они носили в окопах. Довику послужило саваном его покрывало, по поводу которого он шутил за несколько минут до смерти.
      Семеро из тех, кто погибли, не были женаты; шестеро оставили вдов, которые находились вместе с детьми за пределами кибуца. Друзья, пришедшие проститься с погибшими, стояли молчаливо, без слез. Одна женщина вдруг шагнула вперед и поцеловала грязные, неприкрытые лица тех, чьи вдовы еще не знали о том, что стали вдовами. Ализа и Батия бросили традиционную горсть земли в братскую могилу. Присутствующие не стали ждать, пока похоронная команда закончит работу. Вереницей, молча они шли по траншеям. Смрад, исходящий от неубранных трупов египетских солдат, преследовал их повсюду; горе, страх и отчаяние - все смешалось в их сердцах.
      Десять часов вечера. Убежище, где находился штаб, было переполнено. Вчерашнее правило, по которому в штабе могли находиться только командиры, группа радистов и ответственные за склад с оружием, было нарушено: легко раненых пришлось перевести сюда в штабное убежище. Теперь, когда с наступлением ночи стих артиллерийский обстрел, сюда пришли женщины навестить раненых, пришли и мужчины с разных постов за новостями.
      В одном углу Комитет обороны проводил совещание. Залман - секретарь кибуца, и Дина, весь день исполнявшая обязанности то сестры милосердия, то связной, присоединились к Рубену, Алексу и Тувие. Пытаясь сохранить свои планы в тайне, они говорили шепотом.
      Однако все находившиеся в убежище, настаивали на своем праве принять участие в совещании. Они имели право голоса во всех делах кибуца с тех пор, как собрались все вместе. Они не отказывались от своих демократических прав, когда решался вопрос - строить ли новые дома, покупать ли сельскохозяйственные машины. Как они могли отказаться от них теперь, когда стоял вопрос о жизни и смерти?
      Один за другим приходили с донесениями командиры постов, вызванные на совещание. Потери были известны всем; несмотря на это, они упомянули о них. Не считая легко раненых, которые сами наложили себе повязки и вернулись обратно в окопы, двадцать человек вышли из строя. Шестнадцать были убиты. К началу боя было 114 мужчин и мальчиков. Тридцать шесть убитых и раненых - это означало, что треть всех сил вышла из строя; на самом же деле, если брать в счет только эффективных бойцов, то боеспособных осталось около половины. О состоянии вооружения рапортовал Натек. Имелось достаточное количество ручных гранат, но было израсходовано более половины всей амуниции для различных видов оружия. Эти остатки в дальнейшем сократились из-за итальянских и чешских винтовок, оказавшихся почти непригодными. Но истинным бедствием при столь скудных запасах оружия явилась потеря двухдюймового миномета. Он был разбит в этот день после полудня на посту 1, в самый разгар артобстрела.
      После рапорта Натека дискуссия стала общей, в ней принимал участие каждый из присутствующих. Некоторые пали духом. Что же делать дальше? - спрашивали они. Где мы возьмем боеприпасы? Воду? Запас воды в бочках подходил к концу. Нельзя было выкачивать воду из колодца - наполовину зарытый генератор получил повреждение при обстреле. Трупы животных попали в бассейн, вода которого сохранялась как неприкосновенный запас. Скоро она испортится и станет непригодной для употребления. А что будет с женщинами?
      В течение первого и половины второго дня сражения этот вопрос - что будет с женщинами? - обходили молчанием. Мужчины не хотели пугать женщин своими тайными опасениями, а женщины старались не лишить мужчин присутствия духа. Но к вечеру произошло нечто такое, из-за чего стало невозможным и дальше уходить от этой темы. Истеричный молодой связной прибежал с известием о том, что посты 1, 2 и 10 уже сданы и что египтяне ворвались в кибуц. В убежище всех охватила паника. Люди Яд-Мордехая считали, и не без основания, что изнасилование будет только одним из ужасов, которым победившие египтяне подвергнут женщин кибуца.
      Во время необъявленной войны последних пяти месяцев арабы совершали страшные зверства - в большинстве случаев над женщинами. Несколько женщин выскочили из убежища и бросились искать Алекса. Они требовали оружия, они предпочитали смерть плену. Алекс, и сам обеспокоенный судьбой женщин, дал им ручные гранаты. Но теперь тот факт, что в руках женщин находится средство самоуничтожения, вызывал содрогание и действовал угнетающе. Было сказано немало горьких слов в адрес Хаганы за ее отказ эвакуировать женщин перед началом боя. И действительно, теория Хаганы, согласно которой эвакуация подрывает моральный дух мужчин, сейчас обратилась в свою противоположность. Страх за судьбу двух десятков женщин, теснящихся без дела в переполненных убежищах, занимающих места раненных, измученных бойцов, подрывал боевой дух мужчин.
      Какой-то переполох возник у входа в убежище. Нахман Кац протиснулся в центр группы, размахивая винтовкой. "Я перестрелял всех коров, - разрыдался он. - Всех животных! Я расстрелял их. Я не мог смотреть на их муки. Все равно мы здесь погибнем, зачем мучиться животным?"
      Сдавленный стон пронесся по убежищу.
      "Прекратить! - скомандовал Тувия. - Ты не имел права тратить патроны без приказа".
      "Я перестрелял их всех, - истерически рыдал Нахман. - Я увидел "Аристократа" - он стоял у бассейна все еще живой. Я застрелил "Аристократа", я застрелил одного мула, я перестрелял всех коров".
      "Иди приляг, отдохни немного", - тихо сказал Алекс; его крупное лицо содрогнулось от жалости. Кто-то вывел Нахмана.
      Стояла долгая тишина. Гибель животных была невосполнимой потерей. С какой гордостью и восторгом приобрели они "Аристократа", своего знаменитого белого скакуна! Породистые коровы являлись доказательством их растущего благосостояния. Цыплята и утки были частью многоотраслевого хозяйства, которое развертывалось в кибуце. Дома можно было отстроить, деревья можно было посадить, но животные, о которых они так заботились и к которым так привязались, были окончательно потеряны.
      "Нам надо сдаваться, - вдруг сказал кто-то высоким, напряженным голосом. Как можем мы, несколько человек, удержать всю египетскую армию? Это немыслимо. Так зачем нам погибать? Я говорю, надо сдаваться!"
      "В плену, по крайней мере, мы выживем, и наши дети не останутся без матерей", - добавила одна женщина. "Я никогда не сдамся", - крикнул Дов Ливни, которого в тот день ранило осколком в голову. Это был тот самый шестнадцатилетний парнишка из Пальмаха, который прошлой ночью, наконец, достал револьвер, свой долгожданный трофей. "Завтра я буду в полном порядке и буду биться до конца".
      Тогда Алекс стал объяснять, что значит сдаться в плен. Он напомнил своим слушателем о том, что случилось всего лишь неделю тому назад в Кфар Этционе. Это поселение, расположенное на одной из дорог, ведущих к Иерусалиму, несколько месяцев выдерживало осаду, а потом было атаковано Арабским Легионом. Два дня они сопротивлялись, затем на них пошли танки. Поселенцы, оставшиеся в живых, сдались; их выстроили в ряд, как бы для фотосъемки; после этого расстреляли из пулемета (Хотя рассказы спасшихся из этой бойни не совсем ясны, этот расстрел, возможно произвели арабские нерегулярные войска, присоединенные к Арабскому Легиону. Один из оставшихся в живых фактически был спасен офицером Легиона. Но в то время это еще не было известно; защитники Яд-Мордехая имели основание для своих опасений.). Только трое спаслись в этой бойне. Может ли Яд-Мордехай после всех тяжелых потерь, нанесенных египтянам, рассчитывать на более снисходительное обращение?
      "Нам обещано подкрепление, - сказал он в заключение.
      - Один взвод прибудет к нам сегодня ночью после захода луны".
      "Взвод! - крикнул кто-то. - Какой смысл посылать горсточку людей погибать вместе с нами? И какой это взвод? Может быть, Гершон придет со своими лучшими людьми? Или нас просто бросили на произвол судьбы?"
      "Все мы - солдаты Хаганы, - повысил голос Тувия. - Нам приказано сражаться и выстоять. Не мы начали эту войну. Не мы развязали это сражение. Но мы должны выполнить свой долг. И никаких разговоров о сдаче!"
      "Придет новый взвод, он заменит людей на постах, - сказал Алекс. - Всем нам нужен отдых. Пока вы будете спать, новые бойцы восстановят траншеи. Они принесут оружие и боеприпасы, и мы попросим пальмахских ребят выйти за ограду и подобрать брошенное".
      Шамай, подслушивавший египетские радиопередачи, ворвался в убежище. "Египетский штаб рапортовал в Каир, - сказал он, - что их потери достигли двухсот человек. Они говорят, что не в состоянии взять это место. Они просят подкрепления".
      "Подкрепления! - воскликнул кто-то. - Им еще требуется подкрепление!?"
      "Они воюют не так, как мы, - объяснил Залман. - Они воюют по-книжному. Ведь их обучали англичане, - как обучали нас в Еврейской бригаде. Они не посылают в атаку отряд, если он был разбит или потерпел поражение".
      "А они уже дважды наступали! - добавил Тувия. - Мы выигрываем время время для подхода подкрепления, или время для Пальмаха, чтобы он ударил с тыла".
      На этом совещание закончилось.
      В два часа ночи прибыл долгожданный взвод под командованием Иошки; люди Яд-Мордехая его знали и доверяли ему. Тувия послал бойцов на посты 1, 2, 3 и 10, чтобы заменить падавших с ног людей, и в траншеи - восстановить разрушения. Иошке сообщил, что два батальона Пальмаха идут с севера в Негев. Он добавил, что слышал разговор полковника Сарига о том, что израильское правительство на днях получило несколько чешских самолетов. Иошке считал, что они будут использованы для бомбардировки египетского штаба в Газе. Новость быстро облетела все убежища. "Мы спасены!" - восклицали многие. Сам факт, что взвод добрался до них, означал, что кибуц не был полностью отрезан. И если были такие, что сомневались в возможности победы, мрачное настроение, царившее на совещании, все же рассеялось, и защитники могли с большей уверенностью встретить завтрашний день.
      7
      21-22 МАЯ 1948 ГОДА
      В те дни, когда шли бои под Яд-Мордехаем, положение на остальной территории Израиля было не менее критическим. Из-за политических разногласий между арабскими правительствами единый план согласованной военной стратегии провалился. Тем не менее арабские армии продолжали вторжение в страну в нескольких направлениях. За исключением узкой полосы побережья, бои велись почти повсюду. Они развернулись на четырех фронтах.
      Каково бы ни было стратегическое значение каждого фронта, главной заботой в этой войне был Иерусалим. "Пусть отсохнет моя правая рука, если я забуду тебя, о Иерусалим!" - клялись евреи в тысячелетнем изгнании. Для руководителей Израиля немыслимо было новое государство без города Давида в качестве столицы.
      Но Иерусалим - святой город трех религий. В надежде захватить его король Трансиордании Абдалла саботировал решение о создании объединенного военного командования; стать королем Иерусалима, третьего священного города Ислама таково было его честолюбивое стремление. Подвластный ему Арабский Легион под командованием бывшего офицера английской армии генерал-лейтенанта Глабб Паши, был наилучшей арабской армией по вооружению и руководству. После ее вторжения 15-го мая несколько соединений рассеялись, чтобы оккупировать территорию, предназначенную арабам по плану раздела; другие же были отозваны с тель-авивского направления и двинулись на Иерусалим. В городе царил хаос, начавшийся еще в декабре. Запасы воды и продовольствия были ничтожны; электростанции работали с перебоями. После 14-го мая, когда англичане оставили город, прекратили существование все административные службы. По всему городу вспыхивали бои между Хаганой и арабскими соединениями - обе стороны спешили захватить стратегические пункты. Прибытие Арабского Легиона 17-го мая существенно ухудшило положение евреев. С Масличной Горы батареи Легиона начали обстрел еврейских кварталов. Через два дня (когда началось сражение под Яд-Мордехаем) легионеры захватили северное предместье; затем с двух сторон, с севера и с востока, они двинулись к стенам Старого Города, в самое сердце Иерусалима. В эти дни тяжелых испытаний, выпавших на долю Яд-Мордехая, главное командование Хаганы опасалось, что с часу на час может быть потерян Иерусалим.
      На севере военные действия, продолжающиеся с самого начала мая, достигли высшей точки напряжения. Верхняя Галилея представляет собой узкую долину, простирающуюся словно указательный палец между горами Ливана и Сирии. Эта прекрасная долина орошается множеством ручейков, которые сливаются воедино и образуют реку Иордан. . . Эта долина имела чрезвычайное значение: в чьих руках окажутся истоки Иордана, тот и будет диктовать условия нуждающемуся в воде Израилю.
      С начала мая ливанские нерегулярные войска атаковали пограничные поселения, расположенные на западной стороне "Пальца". Накануне провозглашения Государства Пальмах получил сообщение о том, что соединения ливанской армии сконцентрированы на границе и что сирийцы, по-видимому, готовятся к вступлению с востока. "Палец" этот в самом широком месте имеет не более десяти миль, а в других местах и того меньше; в случае, если бы противник перешел границу, защита "Пальца" стала бы слишком тяжелой. Командующий бригадой Игал Алон выслал вперед группы Пальмаха, чтобы перехватить инициативу. Они заняли две ливанские деревни; затем отступили из них, неся большие потери. Однако соединениям Пальмаха удалось взорвать стратегически важные мосты и разрушить часть коммуникаций в самом Ливане. Кроме того, они захватили оккупированный арабскими нерегулярными войсками форт Теггарта, контролировавший основную дорогу, ведущую в долину. Таким образом, на некоторое время этот путь был закрыт для вторжения врага.
      Сирийцы выступили южнее, чем предполагалось. Немного ниже озера Киннерет (Галилейское море) они попытались проложить себе путь в богатую Иорданскую долину, в конечном итоге намереваясь захватить Хайфу, расположенную в тридцати милях. Победив защитников форта Теггарта в Цемахе, они приблизились к Дегании, старейшему кибуцу страны. Дегания лежит на восточном берегу Иордана; только после ее захвата сирийцы могли развить наступление. 20-го мая они атаковали поселение при поддержке артиллерии, танков и броневиков. Танки уже ворвались в кибуц; казалось, он должен вот-вот сдаться, несмотря на яростное сопротивление поселенцев. Ранним вечером подоспела помощь. Две 65-мм пушки, выгруженные с корабля всего лишь несколько дней тому назад, были установлены на холме, против поля боя.
      Их приобрели в Южной Америке; они представляли собой ровно половину всего тяжелого вооружения, имеющегося у израильтян. Эти пушки, установленные на деревянных колесах и транспортируемые при помощи лошадей, были отлиты в конце прошлого века; у них даже не было орудийных прицелов. Артиллеристы определили дальность действия орудий, стреляя в озеро Киннерет, и корригировали огонь до тех пор, пока снаряды не начали падать в гущу наступающих войск. Сирийцы отступили и оставили попытку оккупировать эту часть Иорданской долины. На юге египтяне наступали в трех направлениях. В Газе египетские военные силы разделились на две колонны. Меньшая из них шла на Беер-Шеву, арабский город, в который она могла вступить без сопротивления. Она должна была направиться дальше на северо-восток к Хеврону и Бетлехему, и 21-го мая обрушить артиллерийский огонь на аванпосты Иерусалима. Большая колонна, двинувшаяся по прибрежному шоссе, застряла теперь у Яд-Мордехая. По плану же она должна была через несколько дней окружить Тель-Авив.
      Египтяне имели союзников в окрестностях города: арабские города Рамле и Лидда(Лод), находящиеся в семи милях к северо-востоку, были хорошо укреплены, кроме того в них квартировали арабские нерегулярные войска, пополненные небольшими соединениями Арабского Легиона. К северу от города, всего лишь в трех милях от дороги Тель-Авив - Хайфа, расположились иракские нерегулярные войска. Египетские военно-воздушные силы бомбардировали Тель-Авив, когда им хотелось. Казалось египтяне имеют все основания рассчитывать на легкую победу - необходимо было только захватить те несколько поселений, что стояли у них на пути.