* * *

Бесшумно перебирая ледяные скобочки трапа, Варвара спустилась с грузового горизонта и мягко спрыгнула на гулкий металлический пол, в очередной раз радуясь тому, что ее не заставили обуться в тяжеленные экспедиционные ботинки.

— Мороз-воевода дозором… — пробормотала она и тут же сморщила нос — нет, не свои это были владения; И тут, и тем более там, за бортом. Тем внимательнее надлежало быть с дозором.

Она заглянула в кубрик, откуда доносился семиголосый храп. Потолок едва светился золотисто-коричневым люминофором, и лица спящих выглядели одинаково загорелыми — чуть ли не до нигерийской черноты. На самом деле это было не так. Варвара сделала шаг вперед и очутилась в узеньком проходе между трехъярусными рядами коечных гнезд — слева шесть и справа столько же. Интересно, когда звучит сигнал тревоги или даже обыкновенный подъем, как это им удается не стукаться лбами в такой тесноте? Она поддернула обшлаг рубашки и глянула на часы: что ж, через один час и двадцать три минуты это можно будет проверить экспериментально.

Нижняя правая койка прогнулась и захрустела — это Сегура, первый пилот, вытягивался во весь рост. Если бы не эти два метра и двадцать сантиметров, Варвара никогда не усомнилась бы в том, что перед нею — самый благовоспитанный и застенчивый житель страны Восходящего Солнца. Гармоничность образа разрушали габариты гризли и голос, напоминающий охрипшего бизона.

Его сосед, Кирюша Оленицын, несколько уступал космолетчику в росте, но был развесист и розов, как цветущая яблоня. В бронзовом освещении он казался старше на добрый десяток лет.

Медбрат Дориан, на дневном свету белый, как Пьеро, и во сне выглядел печальным и сосредоточенным. Мумия бездушная, вот он кто. Варвара всегда считала себя — и не без основания — натурой замкнутой и мрачноватой, но по этим качествам Дориан давал ей все сто очков вперед. Четвертым на этой стороне был Петрушка, уже успевший истосковаться по своему серому козлику. Богатейшая мускулатура, пожалуй, слишком великолепная для спортсмена-любителя, делала его похожим на фавна, но эта аналогия разом улетучивалась, стоило только взглянуть на его рыжие патлы. Если прибавить сюда вечную немного смущенную улыбочку, то больше, чем на лешего-подростка, он не тянул. За что Варвара его и любила.

Нижнюю койку слева отвели Грише Эболи, которого кое-кто поддразнивал «принцессой Эболи», и Варвара все не удосужилась поинтересоваться, а что бы это значило. Гриша — беда и забота всего экипажа: только две недели как из госпиталя, и хотя всемогущая Манук гарантировала его стопроцентное выздоровление, вид у него после всей мануковской интенсивной терапии был бледнее некуда.

Над Гришей сладко посапывал Сусанин, они с Сегурой — два сапога пара. Самозванный начальник экспедиции, которую никто не посылал, — просто погрузились в кораблик стратегов, брошенный на время отпуска на тамерланском космодроме, и полетели. А кто бы на их месте не полетел?

И третья полка, с высоты которой никаких звуков не доносится. Скульптурный профиль. Какое неподвижное, чужое лицо! Каково-то тебе в рядовых, командор? Она приподнялась на цыпочки, вглядываясь все пристальнее и пристальнее, не то пытаясь распознать что-то ускользнувшее от нее, не то испытывая собственную твердость духа. Твердость оказалась хоть куда. «Для меня вы все равны, все удалы, все умны, всех я вас… гм… люблю сердечно…» Что-то изменилось в застывшем лице, стало напряженнее, как от внутренней боли. Варвара беззвучно ахнула — как же это она забыла, что нельзя пристально глядеть на спящего! А что, если и он, в свою очередь, будет так же спокойно и холодно разглядывать ее? Ведь через день-два настанет и его черед стоять на вахте!

Девушка попятилась и бесшумно выскользнула из кубрика. Сладко потянулась. Еще час и пять минут героической борьбы со сном. Ровно через час и пять минут она хлопнет в ладоши и крикнет: «Мальчики, подъем!» — и будет наблюдать, как они выпрыгивают из коек и сшибаются лбами. Удовольствие, конечно, относительное, но уж очень она рассердилась, когда ее безоговорочно назначили в первую вахту. И откуда это традиционное заблуждение, что первая вахта — самая легкая? Ведь и там, на распластавшихся над морем «шпалах», Келликер назначил в первую вахту не кого-нибудь, а именно ее.

Она вдруг замерла и прислушалась, хотя урчание вентиляционных насосов начисто глушило сонный храп, оставшийся за полуоткрытой дверью. Посторонних, настораживающих звуков не было, но привычный гул насосов, без которого ее таксидермичка никогда не обходилась, здесь звучал чуточку по-другому. Раньше это было просто мурлыканье исполинского дымчатого кота — «ырры, ырры», дружелюбно-безразличное, нейтральное; сейчас же в кошачьих вздохах появилось что-то удивленное — «дррругие… дррругие… дррругие…».

Другие. А ведь и правда, кроме нее, ни одного человека из тех, что вышли тогда, в день исчезновения Степки, к проклятым Воротам, не было сейчас на корабле. Серафина и Солигетти так и остались там, на галечном берегу, и недвижные арки навсегда успокоившихся чудовищных ловушек так и останутся им страшными, нерукотворными памятниками. Параскив и Темрик улетели, первый — сопровождая телят, второй — красу свою ненаглядную. Келликер один за всех сейчас крутился между Пресепторией и Новой, разгораживая побережье малоэффективными барьерчиками психогенной защиты, — еще бы, перистых удавов видели уже на космодромной площадке.

И еще Лерой…

Варвара вздохнула и продолжила свой обход. Камбуз, рубка, шлюзовая. И еще две двери неизвестного назначения, но они заперты. Шесть отсеков жилого горизонта, и все двери выходят сюда, на площадку шахтового ствола. За одной из закрытых дверей, вероятно, подъемник, потому что сразу после приземления (гм, приземления — надо было сказать: при-чар-та-ру… тьфу, язык поломаешь) — сразу после посадки на Чартаруму Сегура вроде бы лазал вниз, в двигательный отсек, но Варвара не заметила, чтобы подымался люк. Она тихонько постучала носком по гулкой металлической крышке — резонанс выдавал многослойность перекрытия. Нет, эта махина не открывалась. И, препоручая притихший корабль ее заботам, Сусанин ни словом о нижнем горизонте не обмолвился. Ну что ж, меньше забот.

Она толкнула ногой следующую дверь и вошла в камбуз. Как и следовало из ее весьма своеобразного характера, исконно женское тяготение к виртуозной стряпне никогда не значилось в списке ее немногочисленных достоинств. Отсюда приходилось довольствоваться кухонными автоматами, и они были привычны, как вакуумные насосы. Но только не здесь. Ай да Голубая команда, альбатросы глубокого космоса! Съемочную аппаратуру они у начальства вытребовать не удосужились, всякие там «Соллеры» достались космической журналистике в лице — да еще в каком лице! — вспоминать не хочется. Зато кухонная автоматика была явно из четвертого тысячелетия. Не было бы счастья, да несчастье помогло — после болтанки, сопровождающей каждый переход из подпространства и обратно, Варвара несколько часов не могла даже подумать об еде. Жажда одолевала, но в рубке было несколько встроенных сифонов с соками и минеральной водой, а кроме того, Сусанин проявил неслыханную предусмотрительность и оставил на пульте два кислющих яблока. Но если бы девушке захотелось чего-нибудь посущественнее, она не знала бы, как и подступиться ко всему этому электронно-вибрационно-левитационному оборудованию. Сидела бы и лапу сосала, как тот скоч, что валялся в углу в позе академического сфинкса.

— А кто же мальчиков кормить будет? — задумчиво пробормотала она, адресуя этот риторический вопрос пульту конфорочного управления. Скоч, однако, принял вопрос на свой счет и вздыбился, как богомол.

— Вафель? — спросила Варвара, безуспешно пытавшаяся запомнить стратегических роботов «в лицо».

— Трюфель.

— Мог бы добавить: к вашим услугам. Готовить умеешь?

— Готовит автоматическая дистанционно управляемая многозарядная плита.

— Я спрашиваю — запрограммировать ее на завтрак сможешь?

— Да.

— Легко, питательно, калорийно… Значит, так: омлет с грибами, фрикадельки из форели, или подбери что-нибудь похожее, фруктовый салат под кокосовым кремом, вели взбить получше. Хватит?

— Мало.

— Ну знаешь, тут тебе не твои обжоры! Петрушка на диете, Дориан привереда, Гриша без аппетита… Гречневую кашу добавь. С китовым молоком. И всего — по семь порций. Понял?

— Да.

— Кофе и шоколад — на выбор. Готовность — через пятьдесят минут.

Вопросительная форма отсутствовала, поэтому скоч не удосужился хотя бы кивнуть. С одной стороны, это было хорошо, что их запрограммировали на минимальную болтливость, — втайне Варвара не могла отделаться от ощущения, что после какой-нибудь реплики этот гигантский вороненый муракиш обернется к ней и уронит свое презрительное: «тупица». Но похоже было, что по отношению к людям скочи себе лишнего не позволяли. С другой стороны, каждый раз, отдав распоряжение, она сомневалась — а правильно ее поняли или нет? Вот и сейчас — знает ли он, что такое форель? А кокос? И спросить как-то неудобно…

Мало того, что никого из прошлой группы, так и роботов своих взять не позволили. Пегги здесь не нужна, но вот с Полупегасом можно было бы хоть поговорить по-человечески.

Она махнула рукой и пошла в шлюзовую. Войти туда, собственно говоря, было невозможно: шла продувка всех помещений, и навстречу бил поток холодного, припахивающего арбузной коркой воздуха. Скоч, прижавшийся к комингсу, следил за вентиляционной установкой.

— Туфель?

— Вафель.

Ах, да, у него же единичка на оконечности вычислительного бурдюка. Хоть бы их покрасили в разные цвета, что ли…

— Решетку не забило? — Это так, для порядка: если бы забило, не было бы такой сильной струи.

— Нет.

И этот на лишнее слово не расщедрится.

— Ну ладно, через сорок пять минут выключишь.

Он это и сам знает, и весь этот диалог только для того, чтобы не уснуть на ходу. Осталась рубка, но там дежурит еще один скоч, и раз он не вызвал ее по внутреннему фону, значит, ни на экранах, ни в иллюминаторах не появилось ничего стоящего внимания. Да, вот и он — воздвигся столбиком посередине помещения, словно суслик на пригорочке, морда устремлена в зенит, все шесть глаз нацелены в разные стороны — ничего не пропустит.

— Фофель?

— Туфель.

Хоть бы раз угадать! Она обошла сторонкой насекомоподобного часового, уселась в кресло первого пилота. На выдвижном столике — две стопки бумаг: слева распечатка информации, полученной с чужого спутника, справа — снимки местности, поступающие с вертолета. На вертолете четвертый скоч, и вот уже шесть часов они выписывают замысловатую спираль вокруг корабля… Вокруг двух кораблей.

Варвара положила ладони на столик, так что квадратик радиограммы, заложенный под стекло, пришелся между пальцами, как в окошечке. Текст она — да и все на корабле — помнила наизусть: «SOS! SOS……………… …паж похищен капибарами. Преследование невозможно. Лабиринты. Промедление гибельно. Лес…»

Варвара растерла виски, отгоняя сон. Сидя это давалось уже труднее.

— Туфель, — проговорила она не очень внятно, — ты сможешь заметить, когда я усну?

— Да.

— Тогда, голубчик, ущипни меня за ногу, — она покосилась на черное щупальце, свесившееся до самого пола, — только так, чтобы следов не осталось!

Теперь можно было откинуться в кресле и немножко подумать. До подъема тридцать четыре минуты, и все это время она сознательно не думала о том, что же находится за округлыми глазницами иллюминаторов. Ее оставили главной по кораблю, и прежде всего надо было не допустить, чтобы на борту хоть что-нибудь пошло не так. Хотя как это — «так», она не знала. Корабль был для нее чужим домом, и в его превосходных титанированных стенах она чувствовала себя хоть и в безопасности, но в глухой изоляции от всей Вселенной, словно запаянная в консервную банку. Лишенная ветра, запахов и тех живых волн, которые сделали бы для нее Чартаруму хоть на чуточку своей, она все эти пять с половиной часов провела в чутком напряжении, поначалу до предела обострившем все ее чувства, а затем незаметно притупившем их непобедимой сонливостью. Она знала, что принадлежит к немногочисленной породе существ, неспособных жить при затворенных окнах, и сейчас только и спасалась тем, что твердила себе: еще столько-то минут… теперь меньше… еще меньше… А потом ее ждала воля — холодный ветер чужого мира с запахом астраханского арбуза.

…паж похищен капибарами…

Два громадных грызуна бесшумно проскользнули за спиной, унося в зубах кукольную фигурку — тряпочного Пьеро с волочащимися по земле белыми лентами… Ой!

— Ты что, обалдел? Я же велела, — потихоньку, чтобы синяков не осталось!

Скоч высокомерно промолчал. Ладно, впереди еще не одна вахта, будет возможность сбить спесь с этих жужелиц. Сколько еще осталось? Двадцать две минуты. Вот уж никогда не думала, что спасательная экспедиция на незнакомую планету может вылиться в такую тощищу!

А между прочим, тоскливо бывает только от незнания. Был бы на ее месте Сегура — не сидел бы сложа руки, не маялся бы. Для начала придется научиться из сотен разрозненных снимков складывать единую панораму. А то лужайка за иллюминатором видна, нежно-аквамариновая, отравная; дальше — склон ступенчатый, елки на нем белые, полупрозрачные — вот и все, доступное ее пониманию. А вот где они сели, на материке или на острове, на побережье моря-океана или в глубинке — непонятно. Пока шли на посадку, все силы приходилось тратить на то, чтобы со стороны не казаться беспомощным котенком, у которого глаза на лбу и усы дыбом. А сели — тут уже было не до объяснений. Разумеется, и летяги, и Сусанин с Гюргом прекрасно разбирались в ситуации, но не приставать же к ним с вопросами!

А главный вопрос так и крутился на кончике языка: о каких это лабиринтах шла речь в обрывке радиограммы, случайно принятой на Степухе?

Но пока слово «лабиринт» никем произнесено не было, и Варвара решила терпеливо ждать. Прояснится — сами скажут. Не для балласта же взяли ее с собой!

Вторая загадка касалась самих потерпевших. Если экипаж был похищен, то кто дал сигнал SOS? Положим, технически это мог проделать и обычный экспедиционный киб, но ведь не по собственной же инициативе! Значит, кто-то дал сигнал и сам отправился в погоню. И тоже канул в неизвестность. Чтобы попытаться во всем этом разобраться, нужно как минимум припомнить все начинания с момента посадки…

— Привет вахтерам! Как дежурство? — Сусанин в самом буквальном смысле влетел в рубку — раскачался на потолочной скобе, и перепрыгнув через присевшего от неожиданности Туфеля, приземлился точно у ног девушки. — Ох, и здорово же здесь кувыркаться — раздолье Петрушке! Ну, рассказывай.

Еще бы не раздолье, сила тяжести на шестнадцать процентов меньше земной. Вот она отоспит свои шесть часов и тоже запрыгает не хуже Ригведаса. А пока — она свое дело сделала, первую вахту на Чартаруме отстояла.

— Корабль в полном порядке, за время вахты никаких происшествий!

— Да черт с ним, с кораблем! Что с ним сделается. Что за бортом?

— Ничего за бортом…

— Мерзко. Туфель, снимки движущихся объектов имеются — кроме собственного вертолета, как тебе, надеюсь, ясно?

— Шестнадцать.

— Давай смотреть, Варвара. Это по твоей части. Номер раз… Далеко. Что-то на верхнем уступе, да и солнышко уже к закату клонится… Страус?

— Это на горном-то склоне? По-моему, окапи.

— Во всяком случае, отнюдь не вышеупомянутая капибара. Смотрим дальше… Птичка. Номер три… опять птичка. Номер четыре… послушай, птицы это или летучие собаки?

— Послушай, Сусанин, это непринципиально. Прокручивай побыстрее, я спать хочу. Да, кстати, остальных подымать пора.

— Остальных я тоже поднял… Да что с тобой, мать моя, тебе, что, не интересно?

— Напротив, и даже очень. Поэтому крути скорее, что там дальше.

Дальше тоже ничего вразумительного они не углядели — где-то на пределе видимости мелькало нечто четвероногое и достаточно земноподобное, но ближе осмеливались подлетать только птицы — если, конечно, это были не млекопитающие. С такой-то благодатной силой тяжести здесь должно было обитать множество рукокрылых.

— Далеко и несерьезно, — устало проговорила Варвара. — Вот вылезу из этой консервной банки, попробую на ощупь, поснимаю собственноручно, тогда и разговор будет другой. Да, а с вертолета делали прицельные снимки всего живого?

— Естественно, но сюда не передавали. Сейчас я его верну на подзарядку, тем более что проку с него… Короче, выспишься — и будет тебе снимков по самые ушки. Мохнатенькие твои.

Насчет пользы от вертолета — это он от досады. Собственно говоря, для того и послан был этот разведчик, чтобы по инфракрасному датчику фиксировать все живое, — это был простейший способ обнаружения пропавшего экипажа. Правда, в этом варианте как минимум требовалось, чтобы экипаж был еще жив… Но об этом никто, естественно, вслух не сказал. Гораздо больше надежды было на металл — никаких следов цивилизации с воздуха не обнаружили, так что любой сигнал весьма чувствительного металлодатчика, установленного на вертолете, уже приводил бы к решению задачи. Пряжки на поясах, застежки, возможно — оружие. Нет, не могла чувствительнейшая аппаратура проморгать все это.

И тем не менее никакого сигнала за шесть часов полетов не поступало.

Можно, конечно, было предположить, что всю группу похитили в голом виде, но тот, кто дал сигнал бедствия и совершенно очевидно бросился затем в погоню, — он же не мог это сделать без соответствующего снаряжения и хотя бы десинтора? Не рехнулся же он, в самом деле!

Разгадка напрашивалась, но она была столь нежелательной, что Сусанин вслух ее не высказывал — во всяком случае, перед Варварой, которой все равно несколько часов спать, так уж что понапрасну расстраивать. Но девушка и сама догадывалась: подземные пещеры. Тогда становилось ясно, почему с воздуха никаких лабиринтов не было замечено, — они находились где-то в глубине окрестных холмов.

— Ты там на камбузе не догадалась распорядиться? — проговорил Сусанин деланно безразличным тоном.

— Догадалась. Куда подавать?

За время перелета; длившегося почти сорок часов, никому в голову не приходило заглянуть на камбуз — манипуляции с подпространством ни к еде, ни ко сну не располагают. Варвара вдруг почувствовала приступ бешеного аппетита, но насыщаться перед сном она себе не позволяла с детства.

— Никуда не подавать, — буркнул Сусанин, уже колдовавший с корабельным вычислителем. — Мы там, без отрыва от конфорок… Ты-то спи. Через шесть часов разбужу.

— Чрез три!

— Разговорчики на борту! Сказано — шесть!

Варвара показала его спине язык и захлопнула за собой дверь. На площадку навстречу ей выпархивали отоспавшиеся бодренькие спасатели — «Что там? Как там? Варварушка, есть сигнал?» Как будто сами не догадываются, что сигналы — по нулям.

— Я бы вас разбудила.

Предпоследним из кубрика показался Гюрг. Ничего не спросил, поздоровался сдержанным кивком. Только глаза полыхнули — уж если что у него и осталось прежним, так это искры в глазах. Варвара каждый раз поражалась, насколько ей не приходится делать над собой усилие, чтобы казаться безразличной, — это получалось само собой и, кажется, уже в значительной мере соответствовало действительности.

Она вошла в кубрик и увидела Петерса, стоящего на голове.

— Варенька, еще одну минутку! — проговорил он умоляюще, отрывая от пола руку и показывая палец, — вероятно, для большей убедительности.

— А!.. — только и сказала Варвара, отмахиваясь от него и валясь на последнюю в левом ряду койку.

Была такая мечта — раздеться…

Петрушка тихонечко вышел на руках, ногой осторожненько вдавил клавишу выключателя, и в кубрике стало совсем темно. Но в глубине закрытых век бесшумно взмывали и рушились совершенно белые волны, опадала хлопьями седая пена, и в обесцвеченном небе угасали одно за другим пепельные ложные солнца…

— Просили разбудить. Просили разбудить. Просили…

— Фофель?

— Вафель.

— Спасибо, встаю. Включи свет.

Она подняла руку — свинство все-таки спать не раздеваясь — и посмотрела на часы. Так и есть, проспала без десяти минут пять часов. И никакая тренировка на внутренние биологические часы не помогла, трех часов организму, замордованному всеми этими перегрузками и гиперпереходами, было катастрофически мало. Так что самопробуждения не получилось.

И потом — неужели никто не мог проявить если не галантность, то элементарную вежливость? Посылать в таких случаях скоча это… это… Это порождало недобрые предчувствия.

Она вскочила, сунула ноги в легкие спортивные туфли и вприпрыжку помчалась в рубку. На бегу заметила, что дверь в шлюзовую открыта настежь, — не иначе, как что-то грузили. Рубка тоже изменилась: почти вся правая стена была закрыта крупномасштабной картой. Места продольных склеек морщились — еще бы, здесь все делалось в отчаянной спешке, — и сразу бросалось в глаза обилие каких-то овальных и кольцевых структур вроде лунных цирков. Три таких овала были обведены красным. В рубке припахивало краской, как бывало всегда, когда вычислитель что-нибудь вычерчивал.

Слева висел сильно увеличенный снимок какой-то долины, сплошь поросшей многоярусной зеленью. Под снимком располагалась схема каких-то причудливых развалин. Между ними, на том самом месте, где недавно возвышался скоч, стоял Сусанин в легком полускафандре и задумчиво поводил носом то вправо, то влево.

— Доброе утро, — встревоженно проговорила Варвара.

— Доброе, доброе… Так вот: следов никаких. Вертолет тоже пропал — их вертолет, не наш же. Мы идем в свободный поиск. Туфеля и Фофеля мы берем, остальное добро — тебе. Один из скочей должен постоянно дежурить в рубке, другой — тем более постоянно и неразлучно — с тобой. На подзарядку будешь ставить того, что в рубке, на это время сама не спустишь глаз с экрана. Фон все время будет включен, я его заблокировал. Правда, проходимость волн тут паршивая, может, потому мы и SOS приняли не полностью. Дальнейшие инструкции буду передавать с борта, благо мы нацелились тут недалеко… Вот плошка. Геологов с нами нет, поэтому не берусь судить, почему тут такие блюдца вроде кратеров. Этот — восемь километров в поперечнике. От нашей стоянки он сравнительно недалеко, если бы можно было пройти через горловину долины, потом метров двести вниз — то дело было бы в шляпе. Но горловину словно нарочно закидали глыбами, им и скатиться-то неоткуда, не с вертолетов же сбрасывали… Баррикада. Ее-то мы перескочим, но никакие капибары тут не прошли бы. Да эту свалку камней не одолели бы и макаки, а они лазать мастера. Тем более что она — с Нотр-Дам.

— Тогда зачем вы туда собрались? — Варварин вопрос был вполне естествен.

— А затем, что если убрать растительность — вон внизу, на схемке, корабельная считалка произвела это с блеском, — то останется не что иное, как форменный лабиринт!

— Но ведь с воздуха ни людей, ни металла…

— Это еще не самое худшее. Гораздо хуже то, что в радиусе пятидесяти километров предположительно расположены еще два аналогичных аттракциона. И страшно представить, сколько еще за этим радиусом…

Варвара многое могла ему сказать, но только глубоко вздохнула, а потом выпустила воздух сквозь стиснутые зубы — получился шип, как у рассерженной гаттерии.

— Пойми, Варька, тебе остаться — оптимальный вариант.

— Я тебе не Варька. И потом, надо же совесть иметь — вы и на том корабле побывали, а я даже на землю тутошнюю ногой не ступила…

— Это пожалуйста. И даже до того корабля. Только чтобы фон не выключался и скоч, как собака, был при ноге, да с генератором защитного поля. Я же знаю, тебя не удержишь…

— Евгений, время! — крикнули из шлюзовой.

— И ни во что не ввязывайся, вызывай нас. Если вдруг перебои с фоном — три красные ракеты. Можно и больше. Ну…

Он как-то очень неуклюже двинулся к девушке, но она пресекла это движение в самом начале:

— Насколько я понимаю, инструктаж окончен? Три ракеты, и все такое. Есть и спать с включенным микрофоном.

— Кобра, — сказал Сусанин и вышел.

Варвара посмотрела ему вслед, не удержалась и вылезла в тамбур. Из открытого люка несло вечерней прохладой, и было слышно, как скочи, лязгая членистыми манипуляторами, лезут вниз по трапу. «Ну, дети капитана Гранта, отваливаем! — послышался бодрый голос Сусанина. — Вечереет…»

Варвара поежилась — действительно, вечерело, и это обстоятельство отягчалось тем, что сутки на Чартаруме — или Земле Чары Тарумбаева, как она была внесена в космический реестр, — длились восемьдесят четыре с половиной часа. Девушка вернулась в рубку, взяла фон с жестким зажимом и защелкнула его на лацкане куртки. Из сетчатой кругляшки доносился вой разогреваемых двигателей, неразличимые голоса, металлический лязг. «Надо было попрощаться, — пронеслось вдруг в голове у Варвары, — надо было выйти и попрощаться с каждым…»

— Эй, на «Дункане», сейсмического штиля! — донесся вдруг из фона четкий голос Кирюши Оленицына.

— Семь футов под килем! — ответила Варвара.

Теперь шум двигателей доносился уже из распахнутой двери. Варвара не выдержала и выскочила снова в шлюзовую. Машина уже поднялась и, кренясь на левый борт, описывала круг над двумя звездолетами, торчавшими среди долины ровныя, аки два кипариса. На земле крутились подхваченные вихрем листья, но пыли почти не было. Вертолет свечкой пошел в высоту, и Варвара даже не успела разглядеть, кто сидел в верхней кабине под выпуклым колпаком. Впрочем, это было не важно. Главным же сейчас было то, что на этой совершенно незнакомой, совсем не грозной на первый взгляд, но все-таки чертовски опасной планете она практически осталась совершенно одна. «Ну что, голубушка, выбрала себе профессию дальнепланетчика, так не жалуйся и не дрейфь», — сказала она себе.

Впрочем, страха не было. Да Сусанин и не оставил бы ее одну, если бы она была способна в такой ситуации растеряться.

— Норега, не вижу рядом скоча, — донеслось из фоноклипса, прицепленного к лацкану.

— Виновата, исправлюсь. — Ну и голос у начальника экспедиции, как из жестяного ведра, — так и отдает металлом.

Она отступила на шаг и, нашарив на стенке клавишную панельку силовой защиты, привычно набрала параметры ячеек и мощность поля. Овальный распахнутый люк словно подернулся кисеей — в проеме возникла силовая решетка с отверстиями в два миллиметра. Приток воздуха обеспечен, но ни одна насекомая тварь не пролетит. А уж что касается напряженности поля, то теперь дверцу мог с разбега бодать самый крупный носорог. Впрочем, если бы он сочетал свою убойную ярость с прыгучестью кенгуру — от люка до земли было все-таки четыре метра.

Вот и началась вахта номер два. Нет, положительно не так она все себе Представляла! Но приказ командира есть приказ, тем более что условия приравнены к боевым. Варвара вернулась на центральную площадку, где в привычной позе дохлых жужелиц лежали оставленные на ее долю скочи, Вафель и Трюфель.

— Смиррр-на! — скомандовала Варвара.

Скочи мгновенно взвились, как ракеты, и приняли позу «готовность номер один» — опора на кончик бурдюка и два самых мощных двигательных манипулятора, остальные приподняты, как у жуков-оленей, готовых к драке. Жутковатое зрелище, особенно если помнить об их максимальной мощности. Нет, напрасно все-таки назвали их скочами — надо было «жучами» или что-то вроде…

— Кто из вас специализирован на ксенобиологию? — спросила Варвара, не очень-то надеясь на ответ, — ведь такого скоча Сусанин скорее всего должен был взять с собой.

Но на кончике рецепторного хоботка у Трюфеля загорелся пронзительный малиновый огонек, как это всегда бывало в тех случаях, когда скочи хотели привлечь к себе внимание.

— Робот межпланетный, многопрофильный, суперрежимный, бортовой номер «три», — доложил он.

— Ну, вот ты и будешь дежурить в рубке. Любой движущийся предмет — в иллюминаторе, на экране или внутри корабля, кроме нас с Вафелем, естественно, — тут же фиксировать и докладывать мне. Нехудо бы и классифицировать.

«Было бы что», — подумала она, но вслух этого не произнесла. Трюфель, не разворачиваясь, задом вполз в рубку и принял сторожевую стойку.

— Варвара, что там у тебя? — донеслось из нагрудного фона. Девушка глянула в иллюминатор: черная мошка кружила над хаосом завала на выходе из долины.

— Вертолет… — начал Трюфель.

— Домашний, обыкновенный, — подхватила Варвара. — Вижу. Нет, это не тебе, это я коллег к делу приобщаю. Вместо этой пары мне бы одного Полупегаса…

— Лопай, что дают.

— Евгений Иланович!!! — и как только фон выдерживает?

— «Жалобная книга», А Пэ Чехов. Между прочим, здесь два столба и между ними — определенно искусственный завал.

— Фермопилы, — вставил кто-то тенорком.

— Все бы ничего, да приборы взбесились… Ух, ты! Варвара замерла, вслушиваясь в тревожную паузу. Донесся пронзительный звон. Да, если бы это были просто Фермопилы!

— Теперь магнитная аномалия… — буркнул Сусанин. — А до этого высотомер вдруг ноль показал. Надо бы покрутиться тут, да солнце низко. Пошли мы дальше, если долго не будем выходить на связь — не волнуйся. Сама сообщай обо всем интересном. Ну, не до тебя сейчас…

Вертолетик сделал еще один круг, потом начал уменьшаться и, наконец, растаял в сиреневатой дымке.

— Вафель, — сказала Варвара, — а ты будешь при мне. Неотлучно. И с генератором защитного поля. Только прежде, чем обременять себя лишней тяжестью, накорми-ка ты меня.

Она подняла глаза и поглядела на корабельный хронометр: Степуху они покинули ровно пятьдесят девять часов назад. Нет, с минутками. Варваре вдруг пришло в голову, что впервые в жизни она живет буквально не по дням, а по часам. Но на этой нелепой Чартаруме иначе нельзя.

И наверное, не часы, а минуты считает злополучная пятерка с корабля, пославшего SOS. Что с ними приключилось? В такие экипажи тоже ведь не желторотиков набирают. Она поискала глазами среди записок, засунутых под стекло, — где-то тут должна была находиться копия списка, найденного на пустом кораблике. А, вот: Чары Тарумбаев, Фюстель Монкорбье, Игорь Боровиков, Ом Рамболт, Иван Вуд. Ни одной знакомой фамилии. И есть хочется, и кусок в горло не лезет, как подумаешь, что там с ними…

— Вафель, супу!

В золотистой мисочке плавают поджаристые гренки, неторопливо утопая в ромашково-желтом горохе. Тисненая медалька сливочного масла и рыжая корочка пшеничного хлеба. Там, за иллюминатором, катастрофически не хватало теплых янтарных тонов, и сейчас этот маленький кухонный столик, застеленный шоколадной клеенкой, казался частицей далекой золотоносной Степухи. Дали небесные, как, выходит, можно тосковать по едва обжитому дому, даже если этот дом не на Земле. Она вдруг припомнила полные бокалы над свадебным столом и первые капли, с языческим благоговением пролитые на траву Майского Луга. И она со своей щенячьей самонадеянностью, и Лерой — рядом.

Живой.

Она отодвинула пустую тарелку, стиснула локти и опустила подбородок на скрещенные руки. А что, если она больше никогда не вернется на Степуху? И вся остальная жизнь пойдет вот так, последним номером в чужой команде? Вроде запасного игрока… Но ведь она сама выбрала этот путь и сама решила больше никогда ни на йоту не отступать от того, что она называла «стать прежней Варварой». Стала.

Так в чем же она была не права? Почему она сидит в этой консервной банке, как третий скоч?

Значит, где-то все-таки была допущена ошибка. Просмотреть, как на видеоленте, все с самого начала, благо времени, тягучего и бесполезного, больше чем достаточно. И самое легкое найти это начало. Потому что было так…

Новая лихорадочно застраивалась. Вместе с отбывшими телятами на Большую Землю был послан непомерный даже по космическим масштабам запрос — люди, оборудование и еще и еще люди. Все это нужно было разместить, и уже не во времянках, а капитально. Новая становилась столицей, окрест планировались базы и поселки, особенно на побережье. Как и подобало столице. Новая в первую очередь обзаводилась музеями — действительно, какой смысл хранить экспонаты на складах, если можно было расположить их в доступном для обозрения месте? Строительного камня было навалом, площади не ограниченны, кибов вдосталь — сооружения росли, как грибы. Только что Гюрг с Оленицыным и кем-то из бывших маринисток закончил доставку сюда громадных каменных блоков, выпиленных из пресепторской стены вместе с золотым тайником. Сейчас эти блоки, снова сцементированные воедино, высились прямо посредине одной из центральных площадок, и кибы с молниеносной быстротой возводили вокруг сейсмоустойчивый каркас.

Варвара терпеливо ожидала, когда же Гюрг со своими подручными покинет место стройки, — ей надо было сделать точнейшие снимки для отправки на Большую Землю со следующим же кораблем. Она старательно избегала таких встреч, но уж если все-таки им приходилось сталкиваться — не шарахалась в сторону, втайне изумляясь тому печальному спокойствию, с которым она освобождалась от захлестывающих ее воспоминаний. Еще бы, многолетняя привычка: когда ныряешь, тем паче неожиданно, обязательно глотнешь горько-соленой воды. Привкус соли еще оставался.

Что изумляло ее гораздо больше, так это поведение Гюрга. Она боялась навязчивости, грубо подстроенных ситуаций, психологических силовых приемов. Ничего не было. Сначала девушка взвалила вину на Сусанина — несмотря на недвусмысленный отказ, начальник биосектора вел себя так, словно не сомневался в успехе. Варваре приходилось буквально на каждом шагу ставить его на место. Его заботливая фамильярность и неизменное «ты» только копили порох для неминуемого взрыва, и однажды, искоса глянув на Гюрга, Варвара почувствовала, что бывший ее командор так спокойно и снисходительно воспринимает все выпады Сусанина в сторону Варвары именно потому, что убежден в ее неуязвимости. А сам он не предпринимал ничего, будучи уверен, что рано или поздно это за него сделает случай.

Так было и в то утро: Гюрг заканчивал работу с «Золотой кладовой», а Сусанин донимал Варвару результатами зондовой съемки. С тех пор как нападения на всякую аппаратуру как на воде, так и над водой внезапно прекратились, все имеющиеся зонды были брошены в район рыжих островов. Мешала постоянная пелена тумана, но инфракрасная и ультразвуковая техника кое-какие результаты давала. И главный вопрос, мучивший и Сусанина, и Варвару — куда же подевались аполины? — пока стоял на первом месте.

— В радиусе ста миль — ни одной особи, представляешь? — кипятился Сусанин. — Полезешь под воду? Я сам буду страховать.

Варвара только пожала плечами. Под водой она уже бывала, и с нулевым результатом, а страховка Сусанина ее не особенно приводила в восторг. Она бесцельно перебирала снимки, сделанные с разных высот, и дивилась собственной апатии. Хотя — ждать нечего, тоска беспросветная… Она подперла щеку рукой и бездумно глядела на юг, туда, где должно было находиться море. Они с Сусаниным расположились на крыше биокорпуса — в новом городке все здания сооружались на манер мексиканских гасиенд — ровная площадка, окруженная балюстрадой, хочешь — симпозиум проводи, хочешь — в пинг-понг играй. Как правило, чередовали и то и другое. Внизу метался Тогенбург, видно, съел что-то неподходящее, блеял и припадал к земле. Варвара не выдержала, подошла к перилам и свесилась вниз, и в тот же миг на горизонте полыхнуло давно не виденной грозой, и в промежутке между пирамидальными кедрами начало расти что-то очень далекое и призрачное, неправдоподобное и потому не страшное. Сусанин все еще бубнил что-то свое, а Варвара махала рукой, не находя слов, и он наконец понял, подскочил к ней и замер, глядя на вытягивающуюся вверх стрелу, оперенную белыми клубами. А потом все стало потихоньку таять.

— Направленная аннигиляция, — тихо проговорил он. — Все-таки программа самоуничтожения была…

— А кто на берегу?.. — обернулась к нему Варвара.

— Никого, к счастью.

Никого. Хоть на этот-то раз — никого. Пронесло. Так вот почему исчезли аполины!

— Ну, будем надеяться, что это финальная катастрофа, — сказал Сусанин, в последние дни настроенный на беспробудный оптимизм. И следом за его словами прилетел грохот, запоздалый и никого не способный напугать. Но люди только сейчас почувствовали что-то неладное и повыскакивали из помещений, справедливо опасаясь землетрясения.

— Женька, что там у тебя видно? — крикнул кто-то снизу.

— Да, в сущности, ничего — Пресепторию нашу разнесло начисто и окончательно!

И только сейчас Варвара вспомнила, что в таксидермичке оставался Полупегас. Левый.

— Надо на берег, — сказала она с тихим вздохом. — Подранков собирать.

— Сейчас нельзя — вертолет не вытянет. Шквал.

— А… там, на побережье, не могли поставить защиту?

— Кто?

— Кибы, скочи… Мало ли кто.

— Наша защита тоже не на любую мощность. Как говорится, и на Степуху бывает проруха. Что, Пегас?..

Она промолчала. Впрочем, собираться стали тут же, на недавно отремонтированную дорогу вылез грузовик, набитый добровольцами — и, естественно, Варвара была в общей массе; работа оказалась страшнее и грязнее, чем можно было увидеть в самом страшном сне, и когда утихли шквалистые ветры, взад-вперед замотался вертолет, обретший статус ветеринарного транспорта, и только на седьмой или восьмой день, перевязав и зашив кого можно и захоронив всех придавленных и истекших кровью животных, спасатели вдруг с удивлением отметили, что за все эти дни они не видели ни единой асфальтовой гориллы.

Никто не отдавал никаких команд, просто кто-то улетал на Новую и не возвращался, да и четвероногих пациентов в изломанной, словно изжеванной каким-то чудовищем чаще почти не встречалось. Варвара с Кирюшей бродили по кромке воды, потому что вся галечная полоса была загажена разлагающимися останками рыб и водорослей. Варвара сейчас не могла припомнить, утро это было или уже вечерело, но грязные буровато-лиловые волны впервые за эти дни вдруг приутихли, лишь кое-где оттененные сравнительно чистыми оборками пенной белизны. Было невыносимо отвратительно, как на кладбище, на котором взорвалась залежалая с давних времен бомба.

Она невольно искала то место, где совсем недавно торчал из зыби морской ничем не приметный ржавый пригорок острова. В море как будто ничего не изменилось — уцелевшие острова, как кочки на болоте, едва приподымались над водой, припорошенные пеплом взрыва. И черный плавник по-акульи резал воду, не оставляя за собой борозды.

— Смотрите-ка, аполин! — крикнул Кирюша, как будто увидел Деда Мороза.

Вернулись, значит. Варвара постояла, глядя себе под ноги, потом повернулась спиной к морю и, хлюпая по комьям тины, пошла прочь. Троекратно выгнутый корпус биолаборатории уцелел, снесло только крышу, вышибло окна и двери. Ветер пронизывал пустой каркас, словно это была развалина столетней давности. Да, пришельцы строили понадежнее. Варвара обошла цокольный выступ. Сзади пряталась от периодических шквалов палаточка радиста, и безработный Сегура, бравшийся помогать всем и во всем, сидел, скорчившись, едва умещаясь под защитным пологом.

Услышав шаги, он поднял палец. Варвара поняла и пошла уже на цыпочках. «Да, да… По направлению?.. Да справимся мы с Гришкой! Сей минут будем. Нас тут всего-то трое. Ждите!» — Он оторвался от фона:

— Зовите Кирилла, срочно возвращаемся на Новую. Только что принят SOS. Что-то невразумительное. Кто-то кого-то украл.

— Кирюша, к вертолету! — крикнула девушка. — Путают они. Кроме нас, сейчас никого вне территории Новой не имеется. А нас не крали.

— Да не про Степуху речь. SOS с соседней звезды, то есть с одной из ее планет.

Подбежал, оскальзываясь на стеклянном крошеве, Кирюша и прислонился к щербатой стенке, переводя дыхание.

— Поехали, — сказала Варвара. — В воздухе разберемся, что к чему. Но разобраться в воздухе не удалось. Наскоро пробормотав текст фонограммы, Сусанин куда-то умчался, — как поняла Варвара, — митинговать. Подлетая к Новой, Сегура заложил крутой вираж и спланировал на одну из свободных и пока безымянных площадок в самом центре поселка. Сверху успели заметить, что митинг имеет место на крыше только что отстроенного вивария — человек шестьдесят, кто в шезлонгах, кто на надувных пуфах, а большинство просто на перилах.

— Ну вот и Кирюша с Сегурой, — проговорил Сусанин таким тоном, что стало ясно: за прибывших уже все решено. — Итак, дети капитана Гранта, «Дункан» под парами. Кровь из носу, но завтра должны стартовать.

Кирюша только расплылся в улыбке — ему явно было все равно, куда стартовать и зачем. Он был счастлив, что наконец-то попал в одну команду с Сусаниным. Но Сегура был мужик основательный.

— Давай-ка, Евгений, еще раз все по порядку. Текст оборван с двух сторон. На каком этапе?

— Вопрос резонный. Мы получили точку-пакет с ближайшего гиперпространственного буя. Получили первыми и практически без задержки. По каналам гиперсвязи пакет пошел на Большую Землю; со всеми переходами, энергонакоплениями, коррекциями это как минимум три-четыре дня. И не спорьте, я на этом собаку съел. Обратного адреса в пакете нет, но буй автоматически дал точное направление. Звезда в нашей зоне дальности по этому направлению одна-единственная, планеты у нее две, но ближайшая к светилу для высадки не подходит: там жарковато — вроде нашего Меркурия. Следовательно, остается вторая. Затруднения, уважаемые мои спутники, в том, что планета не описана.

— Как так? — изумился Келликер.

— А вот так. Она — последняя, внесенная в космический каталог. Свеженькая и тепленькая. Открыта группой Чары Тарумбаева и, следовательно, носит его имя. Вот все, что нам известно. Закавыка в том, что кораблик у нас маленький, много не нагрузишь, значит, снаряжение надо выбирать безошибочно. Спрашивается, как это сделать? Твое мнение, Гюрг?

— Прежде всего, кое-что мы знаем. В тексте есть слово «Капибара», а это, насколько я понимаю, просто громадный грызун вроде морской свинки. Следовательно, животный мир аналогичен земному. Отсюда — и аналогия физических условий.

— Э-э, — протянул Сусанин, — твоими устами да мед бы пить. На Большой Земле это крупнейший грызун, а там, не исключено, самый мелкий. Мышка, с позволения сказать, полевая. Тогда крысы там величиной с бегемота… А если они к тому же еще и летучие? Запросто. Тогда наш вертолет ни к черту не годится.

— Ваш вертолет, — несколько высокомерно обронил Гюрг. — А наш в полевых условиях может использоваться как вездеход, лопасти снять — пятиминутное дело. Под водой худо-бедно ползает.

— А скорость?

— До семидесяти.

— По шоссе? — язвительно вставил Артур.

— А у вас есть выбор? К тому же, вертолет уже погружен на наш корабль.

— Пюсик… — вздохнул кто-то на перилах. Но уважительно. Варвара не поняла, но спрашивать сейчас было не время.

— Ну и само собой — команда, — заключил Сусанин. — Минимум. Пилоты — Сегура и Эболи… Манук Илириевна, Гриша у меня с койки не встанет, окромя ананасного сока глотка не сделает, об вылезти на поверхность даже не заикнется. Клянусь двумя Медведицами! Мы с Гюргом — это четверо. Врач нужен позарез, причем врач, пригодный к боевым действиям в свободное от медицины время. Это Дориан. Кроме того, беру биологов, и не потому, что своя команда, а в силу тех же загадочных капибар и прочей нечисти. Итого семь. Оленицын и Ригведас, останьтесь, остальные свободны и прошу ко мне не приставать.

— Тем не менее, — пробасил Жан-Филипп, — не как начальник тамерланской базы, а как геофизик должен заметить, что спасательные работы на незнакомой планете без специалиста моего профиля… Короче, я просил бы включить меня в группу.

Варвара из-за Кирюшиного плеча с любопытством наблюдала за происходящим — не хотела бы она сейчас очутиться на месте Сусанина. Но и того не так просто было сбить с твердой позиции.

— Геофизик желателен, — проговорил он уклончиво, — как, впрочем, и добрый десяток других профессий. Дело в другом, Жан-Филипп, и вы меня поймете. Дело в субординации. В спасательной группе командир должен быть один, и ни-ка-ких конкурирующих авторитетов. С вами мне будет трудно.

— Я понимаю…

«А Лероя он бы взял», — мелькнуло вдруг в голове у Варвары. И, может быть, не только у нее.

Вокруг Сусанина осталась шестерка избранных. Варвара подождала, когда на крыше станет совсем немноголюдно, спрыгнула с перил и направилась навстречу общему потоку.

Ни Сусанин, ни Гюрг в этот момент на нее не смотрели, но оба каким-то шестым чувством уловили ее приближение: Гюрг выпрямился, невидящим взглядом уставившись куда-то поверх крыш, а Сусанин развернул плечи и весь подобрался, приняв боевую позу, словно на него шли с кулаками. По мере того как девушка подходила, вид у него становился все более и более петушиный. Варвара уловила это мгновенно и взъярилась так молниеносно, как умела только она. «Жалко, я не пантера, — усмехнулась она про себя, — сейчас бы у меня шерсть на загривке встала дыбом и хвост бешено хлестал по бокам…» И Сусанин струсил — решил отбить нападение, не дожидаясь первого выпада:

— Ну а ты-то, ты куда? — спросил он нарочито грубо.

И опять это его хамское «ты», и все еще вдобавок уставились, словно тут им вольер с клетчатыми тапирами…

— Туда же, куда и ты, — сказала она негромко, но с ударением на каждом слове.

И повисла пауза. Она тянулась и тянулась, и в этой растерянной тишине Варвара вдруг почувствовала, что все по-разному поняли ее слова. Мало того, она и сама ухватила за кончик хвоста какую-то очень далекую ассоциацию… Вертится, да в руки не дается. И Евгений свет Иланович, похоже, в шоке.

Но Евгений Иланович уже вышел из шокового состояния. В лице его что-то мелькнуло — словно чуть было не растянулась от уха до уха блаженная ухмылка, но он вовремя спохватился, и выражение просто смягчилось, став обычным деловым.

— Ножик только свой не забудь, — бросил он так, словно вопрос о ее участии в экспедиции был для него давно решен.

Варвара подумала, что поменяйся они местами — и за такую реплику она получила бы от него традиционное: «Кобра!» Но от «кобры», к сожалению, мужской род не образуешь — не «кобер» же в самом деле! И, как это иногда бывает, стоило ей отвлечься, как тут же само собой вспомнилось то, что минуту назад маячило весьма смутно и волевым усилием из памяти не выцарапывалось. «Где ты, там и я» — ведь это звучало почти так же, как древняя, чуть ли не античных времен, формулировка: «Где ты, Кай, там и я, Кайя». И употреблялась эта формула в строго определенной ситуации, под мендельсоновский марш.

Она искоса глянула на самодовольную физиономию Сусанина и фыркнула. Миновали античные времена, были и быльем поросли. И я тебе — вот именно, ТЕБЕ — это сейчас продемонстрирую. Чтобы не ухмылялся про себя.

Она сделала шаг вперед и встала рядом с Гюргом — два летчика, два биолога и два члена Голубого отряда. Вот так это и надо понимать. Но Сусанин не понял — на него наседал Сегура:

— Послушай, Евгений, ты ведь на мой вопрос практически не ответил…

— Ну что мы будем долго разговаривать? В полете найдем время. Где усекли фонограмму? Ну уж конечно, не на приеме. Пакет пришел из собственной зоны дальности, не деформирован; следовательно, так его и отправляли. Зашифровку и отправку осуществлял корабельный киб, принявший текст от кого-то из членов экипажа. Вероятно, связь прерывалась. Между прочим, текст не на общепринятом космолингве, а на английском. Так что мы теперь в положении детей капитана Гранта — знаем только направление и часть текста.

— Да по нашим временам и этого больше чем достаточно, — флегматично заметил Сегура. — До планеты микроскачок в подпространстве, благо зона своя и заправляться на буйке не надобно, а пюсик найдем по пеленгу. Вы давайте грузитесь. Попытаемся сняться завтра поутру.

Назавтра поутру не снялись, закончить погрузку удалось к обеду. На борт Варвара явилась в блистательном комбинезоне стратегической разведки.

О перелете вспоминать не хотелось — от Степухи уходили на двух "g" без передышки, потом болтанка в гиперпространстве, тянется это бесконечно, и совершенно непонятно, как корабельный хронометр умудряется фиксировать независимое время. Из подпространства вылезли не очень близко от искомой планеты, опять пришлось помучиться. Но когда легли на орбиту, вдруг началась полоса везения. Оказывается, поисковики (на космофлоте их звали попросту «шатунами») успели все сделать по инструкции — завесили спутник-зонд, с готовностью подключившийся при первом же вызове; на их корабле, как положено, работал автопеленг. Спутник приятным и даже не металлическим голосом сообщил, что планета названа в честь капитана Землей Чары Тарумбаева, или просто Чартарумой, и обрушил на спасателей целый каскад данных. Наиболее отрадным было то, что атмосфера и микрофауна позволяли людям находиться на Чартаруме без скафандров.

Сусанин не стал тратить времени на лишние витки и отдал приказ автопилоту садиться точно по пеленгу.

Кораблик поисковиков стоял в узкой уютной долинке, словно на зеленой ладошке. Чартарума пленяла своей симметрией: увенчанная громадными ледяными шапками на полюсах, она была опоясана широким кольцевым материком; белая полоса по всему экватору говорила о том, что материк этот, в сущности, представляет собой громадный горный хребет, плавно понижающийся в обе стороны, от вечных снегов до приморских низин. Впрочем, узкие языки фьордов довольно далеко забирались в глубь материка. Что отличало Чартаруму от Земли, так это невероятное множество круглых озер, расположенных на склонах хребта; от одного озера к другому тянулась белая кудель водопадов. Все это вместе напоминало старинные «фонтаны слез», где из одной раковины в другую безостановочно каплет ледяная звонкая вода. Впрочем, некоторые из этих круглых выемок были сухи, и на фоне каменистых склонов выделялись ядовито-фисташковой растительностью.

В таком-то уютном лежбище, только не круглом, а удлиненном, как ладья, и приютился маленький, автоматически попискивающий кораблик. Если бы не пеленг, его можно было бы проискать целый год. На запрос с воздуха он не ответил. Сегура с Гришей Эболи умудрились подсесть к нему под самый бок. Кораблики были однотипны и смотрелись как близнецы; разделяло их не более двухсот метров. Входной люк первого звездолета был открыт, лесенка спущена, на низкой — по щиколотку — траве не осталось никаких следов. И шевеления во всей долине не наблюдалось, только вверху кружило что-то вроде стервятника. Нужно было идти, и Сусанин скомандовал:

— Гюрг, Дориан, Туфель — за мной. Остальные на местах. В случае вызова разрешаю выход Сегуры и Оленицына с любым из скочей. Больше — никому.

Замкнул клапаны скафандра и двинулся вниз, не дожидаясь, пока спутники оденутся.

Варвара глядела в иллюминатор: Сусанин, оторвавшись от лесенки, вдруг как-то по-детски запрыгал, и только тут Варвара почувствовала, как это славно-двигаться в поле уменьшенной тяжести. Но прыгать прямо здесь, в рубке, было неудобно, и она справедливо рассудила, что это удовольствие от нее не уйдет. Сейчас все выяснится, куда лететь, каким образом спасать, и она тоже выпрыгнет наружу, на эту зеленую, манящую травку, и они отправятся; совершенно непонятно, что будет потом, но ясно одно: это «потом» составится из молниеносных, пружинистых действий, и надо сейчас собраться, накопить сил, подобно свернутой металлической спирали… С силами, правда, было не очень-то. Она сцепила руки за спиной и, прогибаясь назад, незаметно для других потянулась. Тело отозвалось тоскливым, ноющим неповиновением. Слишком много часов — именно часов, ибо отсчет времени сутками потерял всякий смысл, — продолжалось бессонное мытарство.

Что это я все о себе да о себе, рассердилась Варвара. В самом деле, никто ведь не отдыхал, тем более те, кто уже двинулся к сиротливо торчащему напротив них кораблю. Она прижалась к иллюминатору — в поле зрения появился красный скафандр, это Сусанин, за ним, приподняв ощетинившуюся хеморецепторами морду, на шести опорных манипуляторах шустрил скоч, за ними двигались еще двое — в зеленом неудачного оттенка, почти сливающимся с тутошней травой, и в лиловом. Она не видела, во что облачались Гюрг с Дорианом, но по росту легко было определить, что Гюрг замыкал шествие. Шли они быстро, не озираясь по сторонам, и, глядя им вслед, Варвара впервые ощутила странное беспокойство, какое возникает при столкновении с чем-то неестественным. Что же?..

Пожалуй, вот что: уж слишком ровной была поверхность. И травка — как на стадионе. И — как на стадионе — ничего в ней живого. Да нет, чушь. Поверхность сглажена естественным образом, лавовый поток или вода; травка больше похожа на мох, так что все естественно. И вообще, из этой консервной банки ничего не почуешь. Выбираться надо, только вот Сусанин запретил. Ну это мы тоже переломим, пусть только вернется. Тогда и настанет время пощупать все руками, уловить придирчивым носом, а пуще всего — спиной. Она сызмальства привыкла, что самый чуткий приемник опасности — это спина.

— Аппаратуру разбирать будем? — спросил сзади Петере. Собственно, он должен был не спрашивать, а распоряжаться — как-никак он младший научный, а она только лаборантка.

— Пока — только стереовизирный комплект, — сказала она. — Леший его знает, может, и не до того будет.

На корабле, как полагается, есть пара камер, но они хоть и с автоподстройкой на дальность, но без малейшего соображения: включил — они и снимают все подряд. Такого добра, наверное, и у этих горе-поисковиков с три короба наберется. Варвара с Петрушкой проворно вскрыли свой контейнер, приладили на один из иллюминаторов телеобъектив, держащий под прицелом второй кораблик и дорогу между ними, а затем уже из люка, испросив разрешение Сегуры, запустили вверх по корпусу корабля «коалу» — самодвижущуюся камеру на присосках. Подобно австралийскому медвежонку, от которого она и получила свое прозвище, эта компактная тридцатишестиобъективная установка имела свойство двигаться вверх, куда бы она ни была запущена — на осветительный столб или на склон Монблана, — и не останавливалась, пока не достигала вершины. И здесь она деловито поползла по титанировой поверхности, пока не утвердилась на самой верхушке торчащего, как минарет, корабля.

Теперь надо было задать фиксационную программу, чтобы обе камеры не тратили даром пленку на катящиеся по склону горы камни, шаровые молнии, град, а также насекомых, червей и прочую мизерную живность. Сейчас во внимание принималось только то, что могло оказаться повинным в исчезновении предыдущей экспедиции. Дело не такое уж мудреное, но пока все отладишь, не один десяток снимков приходится порвать и спустить в утилизатор. За трудоемким этим делом Варвара и не заметила, как один за другим включились вспомогательные экраны, по воле Сусанина соединенные с покинутым людьми кораблем, информаторий начал заглатывать данные, собранные Чары Тарумбаевым и его товарищами за ту неделю, которую они провели на такой непримечательной с первого взгляда планете, как эта Чартарума.

Вскоре появился и сам Евгений, без шлема, в расстегнутом скафандре, навьюченный всяческими пакетами. Снимки, кассеты, катушки магнитных нитей — когда ко всему этому прибавился груз, доставленный Гюргом и Дорианом, то стало ясно, что надо выбирать одно из двух: или отправляться на поиски пропавшей экспедиции, или зарываться во всю эту кучу разнородной информации на много часов. Сусанин выбрал промежуточный вариант: пустил запись задом наперед и на страшной скорости просмотрел отправку разведывательного вертолета. Ничего особенного, четверо погрузились в стандартную, не в пример стратегической двухъярусной стрекозе, машину и отбыли прямо на юг, пройдя между скошенными, как две Пизанские башни, скалами, служившими воротами этой уютной долины. Ворота, правда, были забаррикадированы циклопическими глыбами, в правильных плоскостях которых при желании можно было усмотреть руку — или манипулятор — гуманоида. Правда, в последние три века подозревать подобное на Большой Земле почему-то считалось дурным тоном…

Как следовало из просмотренного, а также из бортового журнала, который с трех сторон (включая середину) прослушивали тоже на повышенных скоростях Сегура, Гриша и Оленицын, выходило, что на вахте совершенно спокойно остался ксеноботаник Вуд Иван Волюславович, заполнявший бортовой журнал восторгами по поводу внешнего скелета сухопутных кораллов, открытых им где-то вблизи корабля. Заканчивалась запись недоуменным: «Слоники? Десятка два…» Судя по хронометру покинутого корабля, сигнал бедствия был послан спустя шестнадцать часов после упоминания о слонах.

— Проклятье, — пробормотала Варвара, — вот уж не везет так не везет… Само собой, приземление корабля поисковиков могло распугать — и распугало — всю живность в пределах нескольких километров, но в такой ложбине на склоне массивнейшего горного хребта увидеть слонов, пусть даже маленьких — это неизвестному ей Вуду совершенно невероятно повезло. А ей вот — нет. Хотя зачем на первый случай такие капитальные твари, как слоны?.. Ей уже начала мерещиться неповторимая вольность ее первых месяцев на Степухе. Может, повезет во второй раз, оставят ее здесь организовывать зоологический музей Земли Чары Тарумбаева?

Ее мечты были безжалостно прерваны Сусаниным, принявшим наконец решение, провести разведку с воздуха, а пока — всем спать. За исключением Варвары, которой была доверена первая вахта. Она несколько раз обошла весь корабль, потом пересмотрела те пленки, где шевелилось вдалеке что-то живое и довольно крупное. К сожалению, почти все было сделано в инфракрасном излучении, ночью, да еще и автоматикой. Нет, пора ей было брать все в свои руки!

Она прослушала выборку из бортового журнала, те места, которые вызывали недоумение: «Оптические аномалии… Половодье… Волчий глаз… Наведенный экран… Лыко…»

Доверенный ей «Дункан», как теперь неукоснительно называли их космический корабль, был в совершеннейшем порядке, экипаж спал здоровым сном, обеспечивающим этим великовозрастным «детишкам капитана Гранта» максимум сил для всех последующих подвигов, и единственное, что здесь было непонятно, так это одно: зачем здесь присутствует она, Варвара Норега? Посадили приборы сторожить, а ведь с этим прекрасно справляется и скоч. И вот она сидит перед экранами, и почему-то кажется ей, что корабль абсолютно пуст, как пуста эта планета, и если ее бесподобная пара — Пегас и Пегги были не просто собеседниками и коллегами, а чуть ли не друзьями, то со скочами не то что не поболтаешь, даже не чувствуешь себя в безопасности. Пустое место.

И главное — почему-то нет совершенно естественного ужаса перед бедой, грозящей этим исчезнувшим людям. Там, на Степухе, когда они лихорадочно собирались, что-то похожее было. А сейчас — нет. Планета холодна и безразлична, да еще и сам текст фонограммы… Ну, значилось бы, что разведчиков похитили медведи. Или удавы. А то — грызуны! Это ж несерьезно. Все равно, что «экипаж похищен кроликами». Вот уж нелепица, прямо «Алиса в стране Чары Тарумбаева».

И как же это так получилось — ведь все вроде было правильно, перечеркнула она и стерла в памяти свою принадлежность к Голубому отряду, и вроде бы стала прежней, и шла прямым путем — легкая, хмурая, усатая, никому не подчиненная.

И тем не менее выходило, что медленно и неприметно кружит она на одном месте, словно фиалка в омуте…

Она вдруг встрепенулась, отряхиваясь от невеселых своих воспоминаний. Сколько же времени она так просидела? Почти час. И ни одного сигнала с вертолета.

— Сегура, Эболи, вы меня слышите? Отвечайте! Ничего из решетчатой плошки фона, даже характерного треска. Варвара вскочила и помчалась в рубку.

— Вафель, проверь связь! Трюфель, что за бортом?

— Предположительно перепончатокрылые. Несколько сотен.

— Вафель, почему не отвечает вертолет?

— Связи нет. Корабельная аппаратура работает нормально. Нормально! У-у, дубина. И ведь вечереет, а если учесть их близость к экватору, где ночь и день почти равны, то предстоит больше сорока часов темноты…

— Вы, оба, делайте что угодно, но чтобы связь была! Скочи взметнулись на дыбы, но в тот же миг с лацкана донесся приглушенный, но вполне узнаваемый голос Оленицына:

— …меним винт, а пока Петрушка произведет анализ этих обрубков…

— Кирилл! Кирилл, вы меня слышите? — закричала Варвара. — Почему вы так долго молчали?

— Мы молчали? — изумился голос, идущий снизу. Варвара сдернула фоноклипс с куртки и, держа его в обеих ладонях, поднесла к самым губам.

— Я не слышала вас почти… около часа. Уже скочей вздернула по тревоге.

— Но Евгений Иланович говорил с вами и про сигнал рассказал, слабый такой сигнальчик, но определенно металл. Наш инфрак дает очень неопределенный контур, что-то вроде ноги, притом значительно выше уровня земли. Мы хотели высадиться, но сплошная чаща, здоровенные такие баобабы… Вы еще на это ответили, что, мол, проклятье и не везет… Я сам слышал…

— Это я, наверное, пробормотала вслух, — растерянно проговорила Варвара, — но к вам это не относилось. Так, вспоминала. Но вы меня услышали, а я вас нет. Мне это не нравится.

— Ох, как много и мне здесь не нравится! — отозвался Кирилл.

— Да, а что там у вас с винтом?

— Мы хотели спуститься по лесенке — ну, там, где какой-то металл — и не успели зависнуть, как с вершины дерева на нас напали зеленые змеи.

Судя по всему, все-таки растения вроде лиан. Петрушка сейчас с экспресс-анализатором возится. Одна особь попала в винт, прочность невероятная, вот и покалечили малость. Не ждали, потому что… — он слегка задыхался. Отчего бы?

— Если такие лианы, то здесь, по-видимому, просто царство рукокрылых, иначе кого бы им ловить? На горизонте все время кто-то мелькает, но далеко — распугали мы всю живность.

— Есть малость, — согласился Оленицын. — Ну, меня уже кличут, сейчас пойдем на прежнее место, установим вертикальный коридор силовой защиты и снова попытаемся спуститься.

— Вы где сейчас?

— Самая восточная точка скального кольца, окаймляющего Долину лабиринта.

— Уже назвали? — усмехнулась Варвара.

— Дело привычное. А лабиринт под всей этой чащобой самый форменный, о естественном происхождении и заикаться нечего. Ну, прилетим — карта будет уже готова.

— Вы на связь-то выходите хотя бы раз в полчаса!..

— Что-то голос у вас больно жалобный, Варенька, плохо вас там скочи развлекают. Вот вернемся, тогда я сам… И этот туда же.

— Кирюша, вас там звали. До связи.

Фон умолк, она прицепила плошечку обратно на лацкан и обернулась к скочам:

— Слыхали? Вы меня плохо развлекаете. А еще раз упустите связь, и вообще пошлю на слом.

И показала им кончик языка. Почтение и даже некоторая робость перед этими вершинами достижений кибернетики и роботехники Большой Земли у нее вдруг разом улетучились. И вообще, теперь понятно, почему некоторые звездолеты имеют у себя в команде официально узаконенных собак, мышей, мангуст и даже филиппинских бу-утов, самых красивых зверьков на свете.

— Между прочим, — сказала она, глядя не без высокомерия поверх рецепторных бурдюков обоих скочей, — пора мне познакомиться и со здешней фауной. Трюфель, включи метроном, чтобы я контролировала связь с рубкой. Вафель, за мной.

Она вышла в тамбурную, с сомнением поглядела на легкий скафандр, приготовленный кем-то, не то Гюргом, не то Сусаниным, для нее — светло-золотой. Надеть? И «плавать» в надвигающихся сумерках, в траве, медленно обретающей тон и бархатистость колодезного мха, точно желтый лист осенний.

— Точно желтый лист осенний… — повторила она нараспев.

— Точно желтая кувшинка, — низким, завораживающим голосом подхватил скоч.

Варвара уставилась на него, как на чудо морское:

— Это ты сам придумал или Лонгфелло знаешь?

— Знаю, — уже своим обычным, и не мужским, и не женским, но удивительно противным голосом отчеканил скоч. — Запрограммированы.

— Ну тогда пошли. Посидим на нижней ступенечке. Для нижней ступеньки скафандра можно было и не надевать. Вот перчатки взять стоит, мало ли что захочется руками потрогать. Пока она вытаскивала тонкие синтериклоновые перчатки, Вафель, нагруженный микрогенератором силового поля, щелкнул клешней по клавише выходного заграждения и мордой вниз нырнул в люк. Варвара проследила, как он съезжает по металлическим рейкам, точно пингвин по ледяной горке, и усмехнулась. Сама же аккуратно развернулась и полезла вниз неторопливо, цепко хватаясь за перекладинки пружинящей лестницы. Если бы на нее смотрели, она, разумеется, вела бы себя не так осторожно, но сейчас чем черт не шутит, еще свалишься и ногу подвернешь, потом с тобой возиться будут и ничего вслух не скажут, но все-таки…

Вафель ждал у нижней ступеньки и галантно подал манипулятор. Варвара изумилась, но промолчала — на такое и Пегас был не способен. Она спрыгнула на траву и вдруг отчетливо поняла Петрушку, стоявшего на голове. Действительно, так и подмывало встать на голову, сделать сальто, а еще лучше — попрыгать бы на батуте! До чего ж легко… Хотя и зябко.

— А ну-ка, отыди, — неожиданно для себя велела она скочу и, почти не разбежавшись, сделала пару приличных курбетов.

Скоч рванулся за ней, но продолжал держать строгую дистанцию в один метр. Хорошо бы сейчас встать на руки и в таком естественном виде вернуться к подножию лесенки, но перчатки мешают — скользят. Девушка вскинула руки, поднялась как можно выше на цыпочки и вот так, вытянувшись тоненькой чуткой стрелочкой, втянула в себя вечерний воздух, пахнувший инеем, мятой и мокрой металлической посудой. Вот теперь она была на Чартаруме.

На Чартаруме, которая грозила бедой. Этот запах тоже присутствовал в воздухе.

— Давай-ка глядеть в оба, — сказала она Вафелю и медленно повернулась вокруг себя, озирая окрестности.

Но прежде чем рассмотреть повнимательнее этот неприветливый, лиловато-вечерний мир, она услышала наконец его звуки. Он был вполне обитаем, и ее слух, обостренный тихими, но четкими клевками метронома, уловил шуршание и цвирканье в остывающей траве, а потом трассирующий стрекот не то жука, не то саранчи, и гулкий глупый удар в броню корабля. Долина жила нормальным предзакатным копошением насекомых, для которых и звездолет, и человек были одинаково велики, чтобы их заметить. Распуганные же птицы, а быть может, и звери прятались где-то в укрытых зеленью террасах, превращавших долину в двусторонний амфитеатр. Впереди, как два крыла черного лебедя, взметнулись скалы Фермопил (вот так сами собой возникают и узакониваются названия), и скальная свалка между ними казалась сейчас нераздельным антрацитовым массивом.

А прямо напротив, еще не тронутые чернотой, но уже оттененные сиреневым и карминным, уходили ввысь ступенчатые горы, поначалу чем-то поросшие, потом удручающе голые, а дальше и до самого горизонта — а если не видеть этого сверху, то можно предположить, что и до самого края света — снежно-белые. Облака вихрились в вышине, нацеливаясь пасть на притягательную сахаристость ледников, как только скроется солнце; но пока между ними и незатупленными остриями горных вершин было видно смягченное пепельностью розоватое небо.

Дали небесные, и зачем же занесло сюда таких громоздких и неуклюжих, как мы! Таких совершенных, неуязвимых, бронированно-скафандровых — в этот мир, который и дик, и чуден.

— Связь, — предупредил Вафель, хотя никто его об этом не просил, и помешал мысли о том, что этот мир был бы почти идеален, если бы поблизости было море.

И тотчас же из клипса донесся голос Сусанина:

— Ау, Варвара!

— Здесь! — поспешно откликнулась она и тут же рассердилась на себя, что голос прозвучал как-то испуганно.

Ну да, она вылезла из корабля, но ведь этого ей не запрещалось, и скоч с генератором рядом, и она даже не вышла за пределы тени, отбрасываемой «Дунканом». А в конце концов, если что и не так, то каким образом ее можно будет наказать — отправить обратно на Степаниду? Но Сусанин был слишком занят общими бедами, чтобы обратить внимание на оттенки ее интонаций.

— Значит, так: мы лезем под одеяло, то есть под всю эту зеленую толщу. Думаю, что увидим что-нибудь впечатляющее. Жалко только — темнеет. Мы тут рядом с интересующим нас баобабом обнаружили каменный куб двадцать на двадцать, смахнем с него пыль и зелень и сядем нормальненько, так что ты за нас не волнуйся. С него будем спускаться по силовому коридору, тоже абсолютная безопасность. Спустимся — доложим. Ты там еще не перетрусила, если честно?

— Не успела. Обедала.

— Варвара, не буди во мне зверя!

— Хорошо тому, в ком спит сухопутный зверь…

— Да, о воде: западнее нас, внизу и километрах в шести, либо очень широкая река, либо фьорд. Наша долина ниже твоей метров на сто пятьдесят, так вот что удивительно: с нашей стороны от самых утесов, Фермопил то есть, спускается настоящая катальная горка — так и тянет плюхнуться на задницу, как в детстве. И что удивительно — накатана до блеска.

— Там что, какой-нибудь выход?

— Явного ничего не просматривается, да и ущелье ведь завалено до полной непроходимости, но может — щель…

— А поверху?

— Вот уж исключено! Видали мы эти ужасы с вертолета. Ну, нам пора. Варвара хотела сказать что-нибудь традиционное, но не успела — из плошечки снова закапали тугие ртутные дробинки метрономного сигнала. Она тихо вернулась к трапу и медленно поднялась на три ступеньки. Справа от Фермопил солнце, совсем бледненькое и полиловевшее, как накануне ветреного дня, уже коснулось подбородком края ступенчатого амфитеатра. Слева высунулась и стала быстро набирать высоту первая луна, и девушка вспомнила, что на подлете к Чартаруме они насчитали шесть абсолютно безжизненных спутников, достаточно крупных, чтобы ярко светить в ночи.

— Что будем делать? — негромко проговорила Варвара, привыкшая общаться со своими роботами. — Возвращаться на «Дункан» скучно, гулять в полной темноте будет неуютно. Сходим-ка в гости! Трюфель!

— Слушаю.

— Поставь защитный коридор между кораблями. Напряжение поля минимальное, но если что — усилишь.

Трюфель, как это водится у скочей, о готовности выполнить приказ не доложил, но через десять секунд на потемневшей, почти черной траве пролегла объемная белесая прямая, словно протянулся ватный шнур; из него молочными фонтанчиками выплеснулась струящаяся масса, образовавшая очень зыбкую на вид стеночку, которая, поднявшись метра на два, плавно закруглилась вправо и, упав снова на траву, выстроила полупрозрачный тоннель, упирающийся в спущенный трап соседнего звездолета.

— Собственно, ты можешь остаться, там ведь мне ничего не угрожает, — сказала Варвара и двинулась по тоннелю.

Сзади послышалось характерное лязганье — скоч, строго выдерживая дистанцию в один метр, семенил следом.

— Раз уж увязался, то хоть фонарик зажги, — приказала ему Варвара.

В защитном коридоре было почти темно, только слабыми пятнышками просвечивали луна и солнышко. Сзади вспыхнул фонарь, и девушка пошла быстрее, ступая по собственной тени. В какой-то момент ей показалось, что вон там, за черным овалом выхода, начнется вечерняя улица Пресептории, по которой недалеко уже и до Майского Луга, а там и полоска прибрежного сада, и пляж, и лиловый яшмовый монолит под скалой… Она встряхнулась и почти бегом выскочила из тоннеля. Трап как трап. Люк как люк, тоже забран сетчатой защитой, и такая же послушная клавиша справа, чтобы набрать шифр входа, не меняющийся десятилетиями, — незачем. Он ведь от зверей. Она влезла в тамбурную, щелкнула тумблером люминаторов, и потолки на кораблике разом засветились. На полу центральной площадки по-лягушачьи расположились три киба. Они все видели, все слышали, а толку от них, как от любого подъемно-транспортного механизма. Перешагнув через одного из них, Варвара направилась прямо в рубку. Сейчас она уже могла признаться себе, что сюда ее погнало не простое любопытство, а смутная догадка. Сейчас проверим.

Она включила корабельный МИМ — малый интегральный мозг, и задала ему предельно простую задачку: воспроизвести звуковой сигнал, принятый от одного из членов экипажа и ретранслированный затем в виде пакета SOS. Щелкнуло, шваркнуло, прошуршало на бешеной скорости, и внезапно на полуслове зазвучал прерывистый, задыхающийся голос. Он был абсолютно незнаком и в то же время ужасно напоминал кого-то своей мягкой, словно искусственно заниженной хрипотцой. Варвара прослушала раз, ткнула кнопочку повтора и прогнала еще и еще. Задумалась. На пульте уже лежала едва заметная пленочка пыли и несколько трогательных ирисок. Незнакомый ей Иван Вуд, любитель сладкого и обладатель рокочущего баса, задал-таки задачку…

Она наклонилась над плошкой фона, согревая ее дыханием:

— Сусанин, Сусанин, вызывает Норега…

— Что? — выскочил короткий чмокающий звук. — Только собирался…

— Евгений, ты прослушал…

— Давай быстро, Варька, что у тебя?

— Я на корабле разведчиков. Вуда было очень плохо слышно. Поэтому киб, отправивший фонограмму, одно слово не разобрал и подставил самое близкое по звучанию из всех, ему известных. Я слушала неоднократно, и это слово — не «капибары».

— А что?

— Не разобрать. А догадываться я боюсь…

— Понятно. Пять минут назад я бы тебя попросту обругал за панику. Но сейчас… Мы только что нашли сапог.

— Кого?

— Не кого, а сапог. С правой ноги. Висит на дереве, на высоте три метра сорок сантиметров. И не заброшен, а подвешен, и затяжной шнур завязан на два узла. На заклепке второй номер.

Варвара невольно вскинула глаза на стену, где на привычном месте, справа от пульта, в алой рамочке висел список экипажа корабля. Пилоты и пассажиры в галактическом поиске как правило владели таким количеством профессий, что свободно заменяли друг друга. У Гюрга, впрочем, тоже имелся диплом пилота.

Под вторым номером в красной рамочке значилось: Фюстель Монкорбье, штурман, вакуум-механик, ксенофизик.

— А ты не допускаешь, что он сам прятался на этом дереве и зачем-то подвесил ботинок? — спросила Варвара.

— Кто, Монк? Исключено. По этой ветке мог бы забраться только ребенок. И потом…

— Ты что, Сусанин, боишься меня напугать?

— Тебя напугаешь… У меня впечатление, что это… вроде нашего Майского Дуба. На него всякое вешают.

Варвара вспомнила ленточки, крышки от консервных банок и живого ленивца — игрушечную дань памяти о язычестве предков, таком привлекательном с расстояния в доброе тысячелетие.

— Ритуальное дерево, — подсказала она.

— Вот-вот. И под ним — обглоданные кости. Тоже ритуальные.

— Сусанин! — ахнула она.

— Так я и знал, уже и обморок. Да не человечьи!..

— Евгений, миленький, ну что тебе стоит — прикажи скочу прибрать их в какой-нибудь контейнер! Ну хочешь, я тебя поцелую? За одну косточку?

— Варвара, ты серьезно?

— Конечно нет. Но ты понимаешь значение…

В фоноклипсе что-то злобно крякнуло, словно переломилось.

— Варвара, под этот каменный куб уходит лаз… Если не тоннель. Широченный. И следы, только чьи — не разобрать. Мы уходим вниз. Наверху остается Гриша, держи связь с ним.

— Хорошенькое дело, если внизу — ловушка!

— Ты еще тут будешь встревать! — резко оборвал ее Сусанин. — Идем впятером и один скоч. Точка. А то все раскомандовались…

Ага, вот где они сцепились с Гюргом! Но Сусанин — начальник спасательной группы, его голос решающий.

— Жень, ты хоть дай ориентировочное направление, куда эта нора ведет.

— Само собой. Все.

Тик, тик, тик… Она бесшумно, словно могла кого-то спугнуть, вышла из чужой рубки, еще раз перешагнула через бесполезного киба и замерла, стоя на верхней ступеньке лестницы. Совсем недавно — и тоже на закате — она вот так же стояла, не решаясь ступить на почву первой незнакомой планеты. И была чертовски занята собой: так ли поздоровалась, и что подумали, и как посмели до плеча дотронуться, и куда бы ей провалиться…

Теперь перед ней была незнакомая планета номер два, и не просто почва, а поверхность, скрывающая подземные ходы, горбатые пещеры, ледяные и мутные ручьи… И туда ушли ее ребята. Пятеро. На поверхности, если что случится, только они с Гришей Эболи. Если снизу придет призыв о помощи или, что гораздо хуже, все затихнет и долго-долго не будет доноситься ни единой весточки — Грише придется слетать за ней, и тогда пойдут они с оставшимися скочами.

Так что ей, возможно, придется сунуться в совершеннейшую неизвестность, а она, вместо того чтобы приготовиться к этому, раскинула тут себе персональные тоннели, словно боится по травке пройти…

— Трюфель, убрать защиту между кораблями!

Только теперь, когда ровный снежный вал, соединяющий два звездою лета, мгновенно превратился в кисель и растаял, словно впитавшись в землю, стало видно, насколько же здешняя луна светозарнее земной. Солнце, уже скрывшееся за правой грядой, еще освещало снежные горы и подсвечивало чудовищные скалы Фермопил, придавая им зловещий темно-лиловый отблеск, а вся долина уже светилась ровным серебристым сиянием, и только на том месте, где пролегал тоннель, осталась темная, точно влажная, дорожка примятой травы.

— Двинулись, — сказала Варвара и пошла по этой дорожке. Там, где трава была не вдавлена в землю утюгом силового поля, она топорщилась и поблескивала, словно была вырезана из тончайших полосок белой жести, и даже, казалось, звенела — а может, это подымалась на промысел вечерняя мошкара. Все усиливающийся фиалковый запах мешался с неистребимым металлическим, и это странно сочеталось с сухостью долины — наверное, надо было ожидать ночного тумана. Девушка прибавила шаг.

Внезапно метроном, щелкающий из фоноклипса, умолк.

— Внимание, — раздался голос Трюфеля, на этот раз звучавший скорее как женский, а такое изменение значило, что скоча обуревают отрицательные эмоции. — На нижней террасе большого экваториального хребта появилась стая крупных, предположительно копытных, животных. Направляются в долину. Ориентировочное расстояние четыре целых четыре десятых километра.

Варвара остановилась и обернулась к снежным горам. Вершины еще розовели, но подножие совершенно не просматривалось, — видно. Трюфель пользовался инфракрасной аппаратурой. Ну что ж, как раз добраться до «Дункана», выпить чашечку кофе, поговорить с Гришей и тогда готовиться к первому контакту с чартарумской фауной. А света хватит — луна забирается все выше, и у здешней травушки-муравушки феноменальные отражательные способности… И правда, в долине сделалось светлее и свет этот был ровен, без прежних игольчатых бликов; дорожка размывалась, но это было не страшно — «Дункан» высился чужеродной нездешней громадой, и до него оставалось всего половина пути. Вот только запах стал насыщенным до омерзения. Не зацвела ли травка?

Цветов видно не было, но стали неразличимыми и отдельные травинки: они были утоплены молочным туманом, который стремительно растекался от черного ущелья.

— Ишь ты, — сказала Варвара, — а если нас скроет с макушкой, найдешь дорогу домой?

— Найду. — Вафель, как всегда, был лаконичен.

— Ну и ладно. В случае чего пойдешь первым, а я буду держать тебя за хвост.

Хвостов у скочей не было, но Вафель правильно понял, что в качестве такового может быть использован запасной опорный манипулятор, а поняв, промолчал.

Туман подымался, густея, хотя казалось, что дальше некуда, был уже выше колен и приводил в изумление тем, что совершенно не мешал движению. Напротив, стало легче, и мелькнула шальная мысль: вот станет по грудь — поплыву…

— Расстояние до стаи три с половиной километра, — прорезался Трюфель.

А, ерунда — три с половиной километра! До корабля рукой подать. Вот только захлюпало под ногами, и это противно, но при такой влажности иначе и быть не могло: идет стремительная конденсация, и накопившаяся вода сразу же утекает — вон как тянет ботинки, словно по ручью идешь, вот и у Монкорбье ботинок сорвало, ничего удивительного (неправда, экспедиционный ботинок, пока он не расшнурован, не стянешь и лебедкой…), и то-то было бы смешно, если бы на здешнем Майском Баобабе красовалась вот такая золушкина туфелька, — ой, да она еще и светится (наведенная люминесценция, осторожно, наведенная люминесценция…), и ничего удивительного, ведь светится этот белый кисель, и не белый он, а перламутровый, и проступает какой-то узор (ячеистые структуры типа эффекта Бернара…) шестигранный, а вон там змейка закруглилась голубая на желтовато-медовом фоне, ну прямо Жучка со своим хвостом, и еще, и дальше целых три — красота-то какая! Ногам только холодно, и тянет, тянет (глубина не меньше полуметра, скорость течения метров шесть-семь в секунду — как это я еще держусь на ногах?..), а то бы так и села и смотрела всю ночь и на эти громадные белые кувшинки, что распускаются на глазах и тут же обрастают тысячью лепестков, и на тонкие колоннады, просвечивающие в толще тумана…

— Расстояние до головного животного — две тысячи метров. Стая насчитывает двадцать семь особей.

…и особи со мной вместе полюбуются, подогнут коленки, сядут на плоские задницы и поднимут добрые морды к луне, как скоч мой миленький, — ты не утонул там, Вафель (роботы стратегической разведки приспособлены для передвижения под водой…), ау, не слышу ответа, утопленничек (я не говорю вслух, а мысленную информацию скоч не принимает…)

— Прошу разрешения поставить индивидуальную силовую защиту. В воде могут находиться мелкие животные, смытые со склона.

Утеньки, трусишка ты кибернетический! Тебе бы только заткнуть мне уши и заслонить глаза, чтобы не видела я всей этой красоты, — и золотого купола, что медленно-медленно подымается из перламутровых глубин, как зачарованный остров (используются все частоты видимого спектра, следовательно, можно опасаться сильного ультрафиолетового излучения…), и звенящие лимонные шары, скатывающиеся с этих пизанских башен, чтобы у их подножия раскрыться огромной королевской лилией, — и чтобы всего этого не увидеть за колпаком защиты?

— Ни-ка-ких фокусов, дражайший мой телохранитель, и не бодай меня под коленки, я уже дошла до трапа, только — тс-с-с… На «Дункан» полезешь ты, а я останусь. Я так долго ждала воды, моей воды, а теперь ее вдоволь… Ты слышал команду? Топай наверх, многоноженький ты мой, топай и сушись!

— До головного животного тысяча двести метров.

Ах, да какое это имеет значение, разве они смогут плавать так, как она, — неповоротливые клячи в мелкой воде! Ну, наконец-то набрать полные горсти — а вода холодна и кипуча, как ледяной нарзан, — и ткнуться в эту воду лицом…

Колючие пузырьки обожгли щеки, и разом пришло отрезвление. Полотнище тумана — экран фантастического проектора. Но не это важно. Черные точки, приближающиеся со стороны гор…

— До головного животного восемьсот метров.

И не это!

«Да ты что, Варвара, оглохла?» — шепнул голос Сусанина.

Она подпрыгнула сразу на три ступеньки и выгнулась, придерживаясь одной рукой за поручень, а другой прикрываясь от слепящего серебряного света, — что-то доносилось оттуда, от чернеющей в лунной ночи бесформенной громады каменного завала, по которому пробегали пугливые эльмовы огни. Да что же, что там? Крик? Боль?

— До головного животного…

— Тихо! Не мешай!

Плеск и рычание двух ручьев, справа и слева, вода уходит, обмыв вечернюю долину, вершины хребта вот-вот совсем угаснут, и вместе с их факельным свечением торопливо выключаются все эти световые эффекты, как театральные прожекторы после окончания спектакля, и только на самых верхушках башен-минаретов, подчеркивая их невероятную высоту, остается по слабенькому огоньку.

И все травинки снова вытянулись в струнку, словно приемные антенны. И легкость такая, что можно пробежать на цыпочках, едва наступая на острия этих травинок. И чуткость. Былая, едва не потерянная навсегда чуткость. Ведьминская.

Только как это при всей обострившейся чуткости она забыла, что снова нет связи с вертолетом?

— Трюфель, вызови вертолет!

— Нет связи.

Три тучи разом: слева и справа огромные стаи крыланов, а прямо, как раз между башнями Фермопил, грозовая, чья чернота сделала бы ее невидимой в ночи, если бы не судорожные прочерки коротких молний.

— Эболи… Эболи… Отвечайте, Эболи… Гриша, где вы, Гриша, отвечайте, отвечайте, черт бы побрал нашу коротковолновую связь, Гриша… . Гриша… Отвечайте, Гриша…

— …рега! Почему не слышу? Варвара Норега!

— Гриша! Не так официально.

— Это я со страху, что вы пропали. Что у вас?

— Световые эффекты и микронаводнение. Уже кончилось.

— Вы-то где? Сусанин мне голову оторвет!

— Ну конечно. Вы его больше слушайте. Если бы он за меня волновался, то не бросил бы одну. Так что я сижу на верхней ступенечке, подобрав ноги, чтобы никто за пятку не цапнул.

— А что, есть претенденты?

— И сверху, и снизу. Сверху тьма громадных крыланов, буду надеяться, что не вампиры…

— Варенька, поосторожнее — а вдруг?..

— Вдруг не может быть, такому количеству кровопийц было бы нечем здесь питаться.

— И все-таки. А снизу?

— Мчится какое-то стадо копытных, по-моему просто играючи. Вечерний гон. Что от Сусанина?

— Они двигаются от меня на северо-восток с небольшим уклоном вниз. Сеть разветвленных пещер, похоже, что естественные полости вроде цепочки пузырей. Эх, геолога с нами нет, ведь на Большой Земле никто аналогичных структур не припоминает.

— Размеры?..

— Первая — высотой до пяти метров, дальше все ниже и ниже.

— Ладно с этим, а как со следами?

— Да никаких следов. В первой пещере определенно стойбище, и покинутое совсем недавно, потому как, извините, помет…

— Чей, чей помет? Там же биосектор чуть ли не в полном составе!

Варвара чуть не плакала.

— Скот какой-то. Довольно крупный. Может, это и есть капибары. Но в глубь они уйти не могли, там проходы узенькие.

— Но люди были с ними? Не аборигены, а наши, пропавшие?

— А вот этого никто сказать не может. Там везде подземные ручьи, да еще с переменной мощностью. Хорошо, что скоч обратную дорогу запоминает, а то никакая ниточка, как у критской Ариадны, не помогла бы.

— Значит, еще один лабиринт… Сколько они могли по нему пройти?

Тик, тик, тик…

— Гриша! Отвечайте…

Метроном, чтоб его унесло в черную дыру! А главное, она не сказала то основное, о чем не имела права промолчать, — о ближнем сигнале тревоги, который она приняла. Эта боль, помноженная на отчаяние, и сейчас копилась где-то неподалеку, заставляя до рези в глазах вглядываться в громаду спящих Фермопил с крутыми рогами башен, обволакиваемых грозовой тучей.

— Вафель, — проговорила она почему-то шепотом, — ты с четырех рук стреляешь?

— Да.

— Тогда мне портативный десинтор и хлопушку с парализирующими капсулами, быстро; себе — по паре этого добра.

Над головой лязгнуло и застрекотало, словно по консервной банке помчалась металлическая многоножка. Варвара вдруг почувствовала, что рука ее, сжимавшая титанированный поручень, совершенно заледенела. Под ногами рябила залитая лунным светом вода — о том, что наводнение уже кончилось, было сказано ради душевного спокойствия Гриши и всех тех, кому он сейчас пересказывает их разговор. Но лунного серебра хватало только до той черты, где начиналось нагромождение черных скал. Если бы посмотреть на эту картину в снимке, можно было бы предположить, что между двумя слегка наклоненными друг к другу карандашами насыпали две горсти кристаллов самой различной формы. Беда была только в том, что «карандаши» раза в два превосходили Эйфелеву башню, а «кристаллы» — самый крупный грузовик с прицепом. И даже не в этом…

Беда заключалась в том, что именно оттуда исходили волны тревоги.

Над головой снова застрекотало; Вафель, свесившись вниз головой, подал девушке оружие. Десинтор — на крайний случай, он пока отдохнет за поясом, вот так, стволом вниз, а ракетница может пригодиться раньше; стадо уже близко, отчетливо видны массивные, как у буйволов, тела и небольшие головы, увенчанные вскинутым кверху рогом. Так сказать, легкая носорожья кавалерия. Их счастье, что на Чартаруме уменьшенная сила тяжести, иначе вряд ли им удавалось бы передвигаться таким вот частым скоком. Да еще и по воде. Да еще и так, словно их кто-то позвал. Жаль, чертовски жаль, что это всего-навсего носороги, твари нелюбезные и, мягко говоря, не вполне приучаемые. Вот и звуки доносятся почти отчетливо — тревожное похрапывающее хрюканье, покрываемое водопадным гулом, создаваемым целой сотней копыт.

И сквозь весь этот пока еще отдаленный, но заполняющий от одного края до другого узкую долину гул, как ледяная спица пролетел крик. Варвара даже не была уверена, что слышала его, — может быть, это снова был беззвучный сигнал тревоги, повисший на мгновение в лунном свете, как бесконечно вытянувшееся начальное тире из сигнала SOS; но ей достаточно было того, что она приняла его всем своим существом, и в следующий миг она уже прыгала, не раздумывая, прямо в воду и летела туда, к черному завалу, и следом, катастрофически отставая, хлюпал по воде скоч, и она успела бросить ему через плечо непонятное для самой себя:

— Без команды не стреляй!

Хотя на кой ляд он вообще, как не на то, чтобы стрелять без всякой команды в тот момент, когда вообще не успеваешь или не можешь что-либо скомандовать?.. Но сейчас было не до того, чтобы разбираться с Вафелем, потому что ощущение полета длилось всего несколько секунд, а потом она поняла, что бежит катастрофически медленно, вода все-таки выше колен, и если б хоть по пояс, можно было бы передвигаться вплавь, вон какое сильное течение, чем дальше, тем сильнее, и так и тянет вправо, и там слышится глухое, характерное журчание, как будто вода уходит в подземный сток, — а действительно, куда бы иначе ей деваться, впереди ведь каменная баррикада; но журчание заглушается храпом и топотом сзади, вот уж кому вода почти не мешает; Варвара оглядывается и видит, что табун гораздо ближе, чем она опасалась, и впереди вожак с победно задранным к самой луне рогом…

И то ли это были шалости лунного света, то ли животное поматывало на бегу головой, но Варваре в последний миг показалось, что этот рог мягко покачивается, как резиновый.

А в следующую секунду она вскинула руку с ракетницей, раздался оглушительный хлопок, и вожак взвился на дыбы, не столько напуганный уколом капсулы, впившейся ему в грудь, сколько ошеломленный огненной завесой, полыхнувшей прямо перед его мордой. На Большой Земле одной такой ракетой можно было остановить стадо бизонов — искрящаяся, шипящая туча вытягивалась непреодолимым барьером на добрую сотню метров. Поэтому Варвара, опасаясь только двигавшегося уже по инерции вожака, изо всех сил рванулась в сторону, чтобы не попасть ему под копыта, но в последний момент споткнулась и, падая, постаралась распластаться, чтобы вода скрыла ее всю, — мало ли что придет на ум громадному животному, насмерть перепуганному искрящимся огнем и первыми признаками действия парализатора. А вдруг не подействует? Этот страх мелькнул у Варвары как раз тогда, когда она погружалась с головой. Действительно, ведь препарат рассчитан на земных или, на худой конец, на геоморфных тварей…

Но он подействовал. Совсем близко от себя она услышала грохот, словно с вышки в бассейн обрушился шкаф, а затем, но уже тише, прогрохотало слева, справа, опять слева… Неужели Вафель принялся палить без разрешения?

А главное — почему она сама не отдала ему этой команды? Она вскочила во весь рост. Сзади, всего в пяти-шести шагах, всхрапывая и совсем по-дельфиньи посвистывая, приподымалась и снова валилась в воду громадная туша, кажущаяся совершенно черной на фоне уже опадающей огненной завесы, через которую, почти не проявляя природного страха, проскакивали все новые и новые четвероногие. Теперь она боялась даже про себя назвать их, но развернувшись за уже проскакавшим табуном и как-то безотчетно подивившись плавности движений этих существ, она побежала следом по быстро мелевшей воде, и широкие крупы с куцыми хвостами, испещренные жирафьим крапом, мерно вскидывались в почти дневном лунном свете. Она бежала из последних сил, проклиная отяжелевшую мокрую одежду и изо всех сил стараясь не потерять направления на больше так и не повторившийся крик, и уже ничему на свете не удивлялась.

А удивляться бы стоило — хотя бы тому, что весь этот табун мчался точно в том же направлении, как будто вызванный из сказки человеческим призывом о помощи.

У самых камней они сгрудились, топчась на месте и наклонясь над чем-то, и Варвара, подбежав, остановилась, в отчаянье не зная, как быть дальше; о том, чтобы стрелять, не могло быть и речи: перепуганные животные легко могли затоптать того, над кем они так трогательно стали в кружок. К тому же, и попасть в него недолго. А эти… как их… микрожирафы единорогие, они, похоже, и вправду силятся помочь, пофыркивают, что-то поддевают головами… И словно в доказательство ее догадки один из этих крапчатых вдруг плюхнулся на зад, как собака, потом осторожно протянул вперед морду и передние ноги, и что там было дальше, разобрать стало невозможно, сплошная фыркающая каша; но когда залегшее животное поднялось, Варвара увидела, что поперек его спины, бессильно свесившись, лежит полуголый человек.

Она ничего не успела сообразить, как ее ласково взяли под коленку, как-то не то подбросили, не то легонечко дернули вверх, и она, увидев рядом предупредительно подставленную спину, скорее рефлекторным, чем обдуманным движением оперлась на подставленную руку и мгновенно оказалась верхом. Она растерянно глянула вниз, недоумевая, чья же это была рука, — живая, гибкая, вовсе не манипулятор скоча — и вдруг увидела, что это вовсе не рука. Это был хобот.

Животное обернуло к ней морду с влажным косящим глазом, задрало здоровенный — не меньше метра — хобот и победно рассыпчато хрюкнуло, словно хрипло рассмеялось. Похоже было, что именно оно утверждало себя в роли нового вожака. Не надумает ли предводитель табуна пуститься в галоп? Она сжала его бока коленями, потянулась, одной рукой держась за гриву, а другой ухватила лежащего человека за брючный ремень — для страховки.

— Но, милые! — сказала она, и милые дружно шагнули в ногу, словно всю жизнь ходили вот так, парой и с людьми на хребте.

— Вафель, не высовывайся! — крикнула она на всякий случай скочу, который предусмотрительно себя не обнаруживал.

Вафель, умница, не ответил. Да и не до него было — этих мерно шагающих одров требовалось как-то подогнать к самому космолету, сгрузить тело, поднять по трапу… «Трюфель, — шепнула она в микрофон, продолжая правой рукой придерживать бесчувственное тело, — Трюфель, нужна связь с вертолетом… Позарез. Дай-ка общий SOS, и пусть фон соседнего корабля ретранслирует».

Метроном продолжал уныло тюкать — связи не было. За спиной что-то отдаленно зажужжало, Варвара с надеждой оглянулась: от верхушки одной из башен отделился голубой мерцающий шар, описал дугу и, влившись в черноту второй башни, исчез. Туча была уже над ними, и казалось, что острия этих минаретов вот-вот прорежут ее провисшее брюхо и оттуда хлынут струи воды, как тогда, на Степухе.

— Давайте, слоники, давайте… — бормотала она, тихонечко пробуя бока своего иноходца.

И опять он, словно поняв, припустил, шлепая по совсем уже мелкой воде. Второй не отставал. Теперь — попробовать свернуть к кораблю… И это пошло. Послушный слоник, просто заглядение, только вот ушки торчком и грива, как у яка, и уж совсем хорошо будет, если ты сейчас остановишься возле трапа… Да тпру, тебе говорят!

До корабля оставалось метров тридцать. Спрыгнуть с широкой спины — пара пустяков и до трапа добежать не проблема, а вот как быть с тем, вторым?..

— Да стой ты, горе мое! — «Горе» шествовало как ни в чем ни бывало. — «Сивка-бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!»

Словно ободренный звуками человеческой речи, «сивка» прибавил шаг. Варвара стиснула зубы. Глаза ему закрыть, что ли? Попытаться вздернуть на дыбы? А если и второй взовьется, человек же упадет прямо под копыта… «Стой ты, дубина!» — послала она мысленный приказ.

Нет, телепатических сигналов они не принимали. Она изо всех сил сжала коленями крутую шею животного, но слоник только мотнул головой и небольно шлепнул ее хоботом по коленке: не балуй, мол. Плохо дело. Она вышибла из ракетницы обойму, торопливо выдернула из нее капсулу и, опершись на спину соседнего животного, перемахнула ему на круп, позади лежащего человека. От неожиданной тяжести «сивка-бурка», как и полагалось мифическому буцефалу, только присел на задние ноги, но скорости не сбавил. Силен, красавец! Ну, извини…

Она размахнулась и сильно ударила зажатой в кулаке ампулой в шею животному, одновременно хлопнув ладонью по противоположной стороне, чтобы отвлечь от ощущения укола. Получилось неловко, ампула ушла только наполовину, треснула и оцарапала ладонь. Хорошо, что это не стекло, а быстрорастворимый пластик, который сейчас всосется в кровь, а скорость воздействия уже проверена на вожаке… Ага, действует. С легкой иноходи он перешел на шаг, и задние ноги уже отстают, едва переступая, передние еще семенят, а задние волочатся, подгибаются, и девушка соскальзывает вниз, на нее рушится безвольное и такое тяжелое полуголое тело, до ужаса холодное, и его не поднять, и у самой колени подгибаются: царапина на ладони, парализатор проник в кровь, самая капелька, но ее хватило, до трапа не дотянуть, хотя до него каких-то полтора шага, сейчас набежит весь табун…

Два громадных жука-рогача ухватывают ее холодными клешнями, больно и неловко, тянут куда-то вверх; но она из последних сил вцепляется мертвой хваткой в лежащего рядом с ней человека, — если бы губы слушались ее, она бы крикнула: «Сначала его!» Но губы одеревенели, проклятая ампула, и сплошной туман в голове, да и зачем кричать, — жуки-рогачи человеческого языка не поймут, впрочем, ничего человеческого здесь нет, только жуки, они тянут две сосновые иголки, гибкие душистые иголки…

Когда она пришла в себя, у нее было такое ощущение, словно этому пробуждению предшествовала вереница утомительных и нелепых снов.

Сквозь разлепившиеся с трудом ресницы проник невиданный до сих пор зеленоватый мертвенный свет, означился сводчатый потолок, к которому была прикреплена уйма какой-то членистой, суставчатой аппаратуры; затем зазвучал — или начал восприниматься — голос, механический, размеренный, как метроном:

— Один-сигма шесть, один-сигма девять, один-сигма шесть, один-штирнер горизонталь тринадцать, два-оптима пять…

И тут же сбоку возникло рыльце скоча с настороженными жгутиками антенн, взлетел над самым лицом манипулятор, и ко лбу пришлепнулась клейкая лепешка быстрорастворимого транквилизатора. Во рту возник вкус мяты. Бормотание «Один — сигма…» возобновилось с прежней размеренностью. Да это ведь портативная установка «Гиппократ», и команды — условный код последовательных этапов различных медицинских процедур!

На втором курсе они это в училище проходили и даже делали лабораторные работы — но откуда это здесь?

Она приподнялась на локте. Узкая, крытая белым пластиком коечка-скамейка убедила ее в том, что с ней самой ничего страшного не произошло, иначе ее поместили бы совсем в другое место. Кстати, вот и оно — занимает всю середину узенькой, расходящейся клином каюты. В училище это ложе именовалось «саркофагом». Пациент, помещенный в этот ящик, попадал во власть кибернетического комплекса, сочетающего консилиум профессоров с двумя дюжинами процедурных сестер. Сейчас к этому медперсоналу, воплощенному в вычислительные блоки и манипуляторы, прибавилась еще и пара скочей, . Так кто же этот бедняга, потребовавший таких забот?

Она потянулась к саркофагу, но перед ней мельтешил Трюфель, ничего не давал увидеть. Варвара только догадалась, что пациент лежит носом книзу, а спину ему массируют чем-то горячим и маслянистым — пахло растопленным воском и тибетской поднебесной травкой. Трюфель отступил на шаг, и над бортиком на миг поднялись страшно худые лопатки — ну прямо готовые вот-вот прорезаться крылышки. Это ж надо так исхудать, как после лиофильной сушки! Лопатки исчезли, зато поднялась круглая голова с реденькими, очень, коротко обстриженными волосами и тоже вызвала щемящее чувство жалости; но голова обратилась к ней, явив огромные черные глаза, как бы выходящие за границы впалых щек и совершенно белых висков — ну никак не могли они уместиться на этом лице! И тут же раскатился голос, великолепный сытый бас, от которого все кругом должно было покрываться налетом бархатистой темно-лиловой пыльцы:

— Кррретины, пижаму!!!

Скочи остолбенели.

Призрачная рука Дон Кихота взметнулась в воздух и выхватила у скоча какое-то полотенце.

— Боюсь, что они просто не знают этого слова, — задумчиво проговорила Варвара. — Я имею в виду пижаму.

Незнакомец громоподобно фыркнул и исчез, упав лицом вниз. Рассмотреть его Варвара так и не успела. Из саркофага послышалась возня, вылетел обломанный манипулятор, через бортик перекинулась тощая нога в ботинке — на заклепке четко просматривалась цифра "5". Иван Вуд, значит. Ботинок грохнул по металлическому пьедесталу саркофага. Варвара оттолкнулась от лежанки и, преодолевая легкое головокружение, вскочила на ноги:

— Осторожнее, я сейчас вам помогу…

Вуд, если это действительно был он, свесил обе ноги, продолжая сидеть внутри, — поза препотешная: острый подбородок на острых коленях, плечи торчком; ни дать ни взять — нетопырь, которого заставили сидеть вверх головой и он мается от непривычности этой позы.

— Остальных нашли? — хрипло спросил «нетопырь».

Варвара молча покачала головой.

— Тогда что вы смотрите? Дайте какой-нибудь свитер голому человеку, и займемся делом.

Действительно, что за столбняк на нее нашел? У Сусанина, кажется, было что-то светло-серое, ангорское… Сейчас. «И стакан морковного соку!» — раскатилось вдогонку. И опять же она — растяпа, старик, судя по его виду, давненько не ел.

Она лихорадочно собирала вещи, переворачивая вверх дном тесный кубрик, — свитер Сусанина, полукомбинезон Петрушки — у кого она видела теплые носки?.. Она запнулась — носки она видела у Гюрга. Это была единственная койка, в сторону которой она даже не посмотрела. Отсюда она ничего не смогла бы взять. Когда она видела Гюрга рядом с остальными, он воспринимался как частица общей группы — бр-р-р, какая ледяная педантичность. Но того Гюрга, который восторженно и изумленно шептал ей: «Да ты еще к тому же и трусиха?..» — того Гюрга больше для нее не существовало.

Когда она вернулась в медотсек — вот она, последняя загадочная дверь, можно было и раньше догадаться! — Вуд стоял, согнувшись в три погибели и облокотившись на бортик саркофага, заходясь в кашле.

— Пневмония, — сказала она.

— Вы мне еще накаркаете!

— Да куда уж больше…

Он с трудом разогнулся и стал натягивать свитер. Варвара критически взирала на эти действия — ей было совершенно очевидно, что больного надо срочно закладывать обратно в саркофаг и продолжать масляные припарки. Но поди заставь его!

Свитер скорбно обвис на костлявых плечах, подрагивая серебристыми ворсинками.

— Мало, — сказал Вуд, поводя плечами. — Тащите еще что-нибудь. Ну и намерзся же я там…

Варвара опрометью кинулась обратно в кубрик. Когда она вернулась с чьей-то меховой жилеткой, непокорный пациент уже стоял в полной парадной форме — полукомбинезоне и шарфе — и крошечными глоточками пил морковный сок.

— Вот что, звери, — сказал он, обращаясь к скочам, — установите-ка мне в рубке самое удобное откидное кресло, да побольше подушек. И горсть самых сильных снадобий — на вынос. Два часа на прихождение в себя, потом обратно в лабиринт.

— Куда, куда? — невольно вырвалось у Варвары.

Он исподлобья глянул на нее и двинулся к выходу из медотсека. У Варвары даже дух захватило, так он в эту минуту был похож на кого-то. А на кого — непонятно.

— Милая девушка, — пророкотал он, — расположимся в рубке, а там и поговорим.

Варвара почувствовала, что пора положить конец этому недоразумению:

— В качестве старшего по кораблю…

Он обернулся так стремительно, что она поперхнулась и замолкла.

— Четыреста чертей, — проговорил он с отчаянием, — если бы вы сами знали, до чего вы очаровательны! И во всей Галактике не нашлось вам более подходящего занятия, как быть старшей на корабле?..

И этот туда же! Впрочем, и то приятно, что ее усы ему не мешают. Как там полагается благодарить за комплимент?

— Ну, пошли, пошли, — он не стал дожидаться ее благодарности. — В рубке вы мне покажете, как вам командуется.

Он посторонился возле двери и галантно пропустил ее вперед. Скочи, перебрасываясь подушками, уже готовили откидное кресло.

— А может быть, вы?.. — вдруг обеспокоился он, смущенный излишком комфорта.

— У меня свои привычки, — отпарировала она, присаживаясь на краешек пульта и хозяйским жестом указывая ему на кресло.

— Не закоротите там подачу топлива в энергобаки… Взлетим.

— Да уж как-нибудь.

— Вам виднее. Ну, так коротко — кто и откуда? Приняли наш SOS в рейсе? Не с Большой же вы Земли.

— Естественно нет — не успели бы. Сигнал приняли с ближайшего буя, -пояснила она, болтая ногой.

— Ближайшего к вам или к нам? — донеслось из груды подушек.

— И к вам, и к нам.

— Вы что, с Тамерланы?

— Да. Восемь человек, старший — Евгений Сусанин.

— Знаю такого. Со старшим вам повезло.

И откуда он все знает — и про Тамерлану, и Сусанина?

— Вас нашли по пеленгу, — продолжала она. — Сели около десяти часов назад, переписали вашу информацию на наш корабельный МИМ, обнаружили на юге лабиринт и, поскольку в SOS-пакете упоминалось именно о нем, направили туда спасательную группу. Поиск по металлу. Затруднения с аппаратурой — барахлит. Около часа тому назад произвели высадку в центре лабиринта, примерно… — она соскочила с пульта и подошла к карте, — примерно здесь. На дереве подвешен ботинок, на заклепке номер второй. У подножья дерева вход в подземные пещеры. Оставив на вертолете дежурного, остальные шестеро пошли вглубь. Направление — северо-восток. Связь прервана. Все.

Вуд молчал, покачиваясь в своем кресле.

— Не тот… — тихо процедил он сквозь зубы.

— Что?

— Не тот лабиринт. В тексте же ясно сказано — вход в шестидесяти метрах от корабля точно на полдень… Компасу здесь доверять нельзя.

— Но мы приняли не полный текст… — Она хотела было добавить про детей капитана Гранта, но поняла, что не время. — Постойте, какой же там лабиринт? Там сплошной завал…

— Тогда я по порядку. Только… Зверь, слабенького чаю и пару сухих галет. Сколько же я не ел?.. — Он вздрогнул и весь сжался. — Они ведь тоже… Итак, мы сюда плюхнулись на предмет разведки. Общая съемка, поиски следов жизни — вы знаете. Мерси.

Это относилось к стакану, возникшему из-за плеча. Варвара терпеливо ждала, пока он маленькими кусочками ломал печенье и макал его в чай. Да, теоретически она знала, как осваивается сектор: выбирается мощная звезда, в безопасной близости подвешивается буй, который будет постоянно копить энергию для подзаправки кораблей. На него же поступает и вся информация, поначалу — собранная зондами. Подгребает обычный поисковик, вроде вот этого, получает первые прикидочные данные, доставленные зондами, и если в этой информации нет смертельно опасного, то высаживается на планету. Тут обнаруживается, что зонды порядком наврали, — аппаратура как-никак работает с расчетом уже известных условий, а на каждой новой планете они неизвестны. Вот и происходят сбои.

— Да, так вот, — продолжал Вуд. — Сели именно сюда, потому что засекли цветовые сигналы. Вон примерно то, что сейчас за иллюминатором…

От черного завала к обоим кораблям быстро тянулась светло-сиреневая светящаяся пелена; вот она подкатила под опоры, ушла дальше; стадо крапчатых слоников бродило по ней, покачивая хоботами, им было по колено. Внезапно в обратную сторону покатился словно свертывающийся рулон — очень это напоминало детскую игрушку «тещин язык». Слоников накрыло с головой, но они этого даже не заметили — к световым эффектам они были нечувствительны.

— Сели, таким образом, на ночную сторону, — продолжал докладывать Вуд, — не по инструкции. При посадке разогнали какую-то стаю, значения этому не придали. Уж очень это было неординарно: следов цивилизации не наблюдается, а на совершенно пустом месте идет какая-то передача информации методом цветовых сочетаний. Сели — погасло. Потом… ладно, подробности придется опускать, да и вы дали мне прекрасный пример телеграфного стиля. Итак, отоспались. Проснулись перед самым рассветом, я стал на первую вахту. Визуально источник иллюминации не просматривался, решили сделать небольшой кружок на вертолете. Ребята погрузились, скафандров не надевали, так как высаживаться никто на поверхность не собирался. Машину вел сам Чары. Собственно говоря, разведкой это назвать было нельзя; главным образом. Чары присматривался, как ведет себя машина в здешнем небе. К каждой планете нужно, так сказать, прилетаться… Простите меня, это я от слабости — забалтываюсь. Они прошли точно на юг, между минаретами, и уже повернули обратно, забирая к востоку, когда я увидел табун. Солнце вставало, тени искажали картину, и в первый момент мне показалось, что это — слонята.

— А во второй?-не удержалась Варвара.

— Да тапиры, разумеется. Модифицированные применительно к здешним условиям. Тысячелетия при уменьшенной силе тяжести…

Варвара соскочила со своего сиденья и прильнула к иллюминатору. Не хватало еще, чтобы Вуд увидел, как она стремительно краснеет, — еще бы, тупица, кретинка, амбистома безмозглая! Сидеть на клетчатом тапире и не узнать его! Не-ет, гнать ее надо отсюда на Большую Землю!

— Что вы?.. — спросил он встревоженно.

— Дождь. Извините. Я слушаю. Неправдоподобно крупные капли, подсвеченные попыхивающими низкими молниями, неторопливо, как снег, оседали на землю.

— Ну, тапиры — это еще полбеды. Хотя я сам так удивился, что выскочил в тамбур, — хотелось своими глазами поглядеть. Вертолет в это время заходил уже на посадку, когда табун выметнулся из-за корабля. Чары спустил машину в каких-нибудь тридцати метрах и не заглушил двигатель, по фону был хорошо слышен шум мотора и его крик: «Назад, назад!..» — вот тут и я увидел их. Все верхом, а на некоторых буцефалах и по двое… Мне сперва показалось — оранги. Пока они восседали на тапирах, трудно было оценить их размеры. Собственно говоря, их следует называть чартарами, только называть вот некому…

— Я видела, — хрипло проговорила Варвара, чтобы удержать его от подробных описаний.

Вуд кивнул, не вдаваясь в обстоятельства, при которых она могла видеть этих только что окрещенных чартаров.

— Ну, а дальше было что-то жуткое, — скороговоркой пробормотал он. — Свалка под вертолетом, ни винта не боятся, ни звука… Чары, по всей видимости, автоматически перевел двигатель на режим «семь футов под килем», и когда чартары поволокли Монка, Игоря и Ома к черному завалу, двинул машину следом, надеясь, что кому-то удастся вырваться и запрыгнуть на трап. Только вышло наоборот — пара образин влезла в кабину. Может, и не пара, а больше, но вывалились они кучей, а машина так и ушла потихоньку, переваливая через все препятствия с семью футами под брюхом… Где-нибудь на восьмисотом километре брякнулась, надо полагать, уже пустая. Да…

Он снова закашлялся, мотая головой так сокрушенно, словно больше всего на свете его огорчала потеря вертолета.

— Ну, все это я уже не очень хорошо видел — оружие нашаривал и кибов скликал. Скафандра надеть не успел, думал, отобью ребят, когда эти мохнатики попытаются перетащить их через завал… Как-то в голову не пришло, что там лаз. Отсюда все выглядело сплошняком…

— Почему они не стреляли? — жестко спросила Варвара. — Почему они не защищались, черт побери?

— Я это понял, только когда столкнулся с одним из них, с позволения сказать, лицом к лицу. У них глаза… Это даже страшнее, чем если бы они были просто человеческими. Когда чартары нападают, они визжат, улюлюкают — а глаза у них, как у детей. У обиженных детей. У голодных детей, которые знают, что никогда в жизни не наедятся досыта…

— Можно было воспользоваться парализатором.

— Это сейчас легко рассуждать… Парализатор-то надо было найти и зарядить. Конечно, все это добро должно находиться в тамбурных сейфах, но что-то взяли с собой Игорь с Омом, это так и уплыло в машине; свое оружие я как раз приготовил к чистке — чем еще на вахте заниматься? Короче говоря, время было потеряно и вся эта стая словно просочилась сквозь камень. Ребят и видно не было, так их облепили… Собственно говоря, задавили массой. И кажется, чем-то обмотали. Так и втащили в щель. — Голос у него совсем сел. Варвара едва разбирала.

— А тапиры?

— Как ни в чем не бывало потрусили обратно. Похоже, этот путь им был хорошо знаком. Хотя… Почему они повернули? Им ничего не стоило войти в лабиринт — это я говорю: «щель». Не щель это была на самом деле, а парадный подъезд, два на три с половиной, только с фасада это прикрыто гладким выступом, нужно обойти слева или справа, там проходы. Но самое странное: в центре этого выступа — иллюминатор. По цвету он не выделяется, разглядывать было некогда, а впечатление такое, словно он временно задраен металлической заглушкой. И высоко, чартару не дотянуться. Вот так. Но мы с кибом проскочили мимо него на предельной скорости, и я даже не сразу сообразил, что нахожусь в самом настоящем лабиринте.

— Как же вы находили дорогу? На камне следов не остается.

— По запаху, дитя мое. Я ведь прирожденный следопыт, всю жизнь на дальних планетах… — Варвара попыталась прикинуть, сколько же это примерно, — нет, ничего не вышло, возраст ее собеседника был совершенно неопределим. — Эти мохнатики воня… благоухали, как полтора зверинца. И вот тут-то я почувствовал, что идут они привычно и уверенно, — мне никак не удавалось сесть им на хвост. Иногда я даже слышал шум, но как только дорога раздваивалась, мне приходилось обнюхивать тот и другой вариант, время уходило. Хорошо еще, что я догадался крикнуть кибу, чтобы он запоминал путь. И петлял, как полагается в лабиринте; порой выходил в зальчик, откуда имелось полтора десятка выходов, но, к счастью, по дороге не попалось ни одной ловушки.

— Или они уже бездействовали, — подсказала Варвара.

— Не скажите… — покрутил головой Вуд. — Техника была, прямо скажем, в полной боевой готовности, и уж в чем не было недостатка, так это в световых эффектах. Судя по всему — люминофоры. Описывать не буду. Забавно, что во время обратного движения их сочетания были совсем иные, это меня и сбило… И полная потеря чувства времени. И пустота.

— Значит, это помещение не используется как жилье?

— Ни в коем случае. Привалы, правда, там устраивались, и следы… гм… не буду детализировать. Неаппетитно.

— А вы не стесняйтесь — я по профессии таксидермист.

— Вы — юная женщина, прелестная, хотя и не вполне беззащитная, что вас несколько портит… И не дай вам бог не то что попасть туда, а хотя бы представить, что за оргии временами там происходили. Когда я наткнулся на следы недавнего пиршества, это увеличило мою скорость втрое. И все-таки я догнал только самого последнего. Собственно говоря, не догнал, а наткнулся — чартар лежал, вытянувшись, в полной прострации. Есть громадное различие между позой ослабшего или раненого зверя — и безвольным человеческим телом в момент полной апатии. Это было последнее. Я велел кибу меня страховать, а сам принялся его разглядывать — нужно же получить полное представление о враге, с которым имеешь дело! И вот по мере того как я разглядывал его, он все с большим интересом приглядывался к нам. Готов поручиться, что он даже испытывал какое-то удовольствие!..

У Варвары мелькнула мысль, что с точки зрения хищника ее собеседник никак не мог вызвать положительных эмоций. Но что-то заставило ее промолчать. Однако Вуд безошибочно углядел тень иронии, невольно скользнувшую по ее лицу.

— А вы напрасно сообщили мне свою профессию, — мрачно заметил Вуд. — Теперь мне в любом вашем мимолетном взгляде будет чудиться трезвая оценка живодера… Но, смею вас уверить, та образина смотрела на меня совсем по-иному. Чартару было интересно! Вскоре он присел, потом поднялся на ноги, и только после всего этого у него в глазах промелькнул страх. И он начал улепетывать от нас. Мы с кибом могли запросто скрутить его — но зачем? Это только задержало бы нас. К тому же, теперь мне не нужно было проверять дорогу: чартар вел нас уверенно, как гончая. Еще несколько поворотов, и мы выбежали в этакую трапециевидную камеру, узкий конец которой переходил в наклонный тоннель. Похоже, это был просто отвод для стока воды, ежели таковая наберется в лабиринт, но чартары ее приспособили для своих нужд — накатана эта труба была до блеска, так что сразу стало очевидно: туда скатиться можно, а вот обратно — весьма сомнительно. Труба изгибалась, как огромный штопор, и что там было внизу, угадать невозможно. Шумок сперва доносился, а потом и он смолк. А может, это у меня в ушах уже…

— Штопор и наклон вниз, — задумчиво повторила Варвара, запоминая дорогу, которая, несомненно, ей предстояла. — А вы не можете хотя бы примерно оценить направление оси?

— Как будто северо-восток, но компасу там доверять нельзя. И бросаться вниз очертя голову тоже было бы мальчишеством, ведь попади я в эти лапы — и нам никто не поможет…

— Почему вы сразу не связались с кораблем?

— Тон у вас, дитя мое, как у королевского прокурора эпохи неограниченной монархии… Проходили в школе?

Варвара покраснела — в самом деле, нельзя же так свирепо накидываться на больного человека, к тому же непривычного к ее манерам. Хотя он тоже мог бы понять, что ею движет вполне законное нетерпение" — надо же что-то делать!

— И потом, — продолжал Вуд, — не считайте меня таким уж законченным идиотом. Разумеется, как только я понял, что нахожусь в лабиринте, я попытался связаться с корабельным МИМом, но ничего не получилось. Возвращаться к выходу? У меня еще была надежда догнать своих. А вот там, возле этой крученой дыры, я понял, что без посторонней помощи не обойтись. Будь со мной не киб, а робот, я послал бы его обратно с поручением организовать SOS, но кибу это не по уму… Пришлось возвращаться самому. И как мы. мчались, вы можете себе представить. О том, чтобы запоминать или как-то отмечать дорогу, и речи быть не могло — я положился на киба, и он вел меня частым скоком, отрываясь временами, но не настолько, чтобы я мог его потерять. Мне то казалось, что мы сбились, то вроде что-то припоминалось. Пора бы всем этим виражам заканчиваться, но все еще не было цепочки камер, напоминающей батарею парового отопления изнутри, и круглого зальца с лунками, в которых лежали каменные шары. И только я подумал о них — звяк! — мой осьминог врезался в тупик. Я подбегаю — он ни одним копытом не шевелит.

— Дичь, — сказала Варвара. — Кибы надежны, как табуретки, то-то вы их с собой всюду и таскаете…

— А вы — нет? Впрочем, верно, у вас звери… С чего бы?

— По милости стратегической разведки. Это их корабль.

— То-то я смотрю, что снаружи пюсик как пюсик, а внутри…

— А почему — пюсик? — неожиданно спросила девушка.

— Пюс — это блоха, на старинном французском языке. Наши кораблики скачут от одной зоны до другой, как водяные блохи. Но там, над несвоевременно сдохшим кибом, я дорого бы дал, чтобы очутиться у себя на пюсике. Тем более что рядом загудело, сполохи какие-то заметались, впереди по курсу характерное потрескивание, и озон пополз — дуга бьет. Сейчас-то я понимаю, что это начались световые эффекты, я ведь был у самого входа; заработали какие-то генераторы — раскопать бы! — и вышибли из моего киба все его убогие мозги.

— Как под Золотыми Воротами… — невольно прошептала девушка.

— А какой дурак запускал кибов в ворота? — изумился Вуд. — Я вот их в свое время прочесал просто с разбега…

— Вы? — вскочила Варвара. — Вы?..

— Конечно.

— Но Джон Вуковуд…

— Какая разница — Джон или Иван. Джон мне нравится больше. А Вуковуд — это прозвище, которое мне дорого досталось. Ну, да как-нибудь вам я расскажу. — Она подивилась ударению, которое он сделал на «вам», но промолчала, увидев взгляд, который он бросил на корабельный хронометр.

До истечения двух часов, которые он отвел себе на отдых, оставалось всего пятнадцать минут. И тут вдруг Варвара поняла, почему он рассказывает так подробно, хотя мог бы ограничиться скупым перечнем фактов, а потом поспать хотя бы час. Он думает, что пойдет один. И не очень-то надеется, что поход его будет успешен. Поэтому он на всякий случай передает ей все мелочи, которые могут пригодиться, если она последует за ним.

— Осталось немного, — словно угадав ее мысли, продолжал Вуковуд. — Я перепугался, честно говоря, как последний щенок, ринулся назад, в глубь лабиринта. Пересидел весь этот припадок иллюминации, причем у меня часы остановились, и батарейки в десинторе сели. Потом, когда все стихло, отыскал кое-как бренные останки своего киба, а от него и до выхода было рукой подать. Но времени я потерял столько, что о возвращении на корабль и речи быть не могло, и как только все сполохи погасли и связь восстановилась, я продиктовал корабельному вахтенному кибу короткий SOS-пакет с донесением о происшедшем. Мне было слышно, как киб его отправил, и я со сколь возможно спокойной душой решил вернуться к винтовому тоннелю и съехать вниз по нему до конца. Ну, и… короче, лабиринт показал мне, что он собой представляет. До киба своего я дошел четко: правая спираль, две ниши пропустить, в третью и налево, галерея-батарея, два или три поворота пропустить и налево, в зал с шарами — восемь штук, и все разноцветные. Выход тот, что возле лазуритового шара. И наконец…

Он снова закашлялся: слишком долго говорил, никакого отдыха не получилось, скорее наоборот. Варвара покусывала губы, но не торопила.

— Наконец то, что я назвал «тронным залом». Там ступеньки, так после них не ходите влево — вот здесь-то я, похоже, и забрался в тупиковую часть лабиринта. Дальше путается…

Он протянул руку к стакану с чаем и жадно допил остатки.

— Я сейчас, свежего, — пробормотала Варвара и выскочила из рубки. Она торопливо приготовила чай, высыпала в широкую кружку щепоть сухой малины — просто счастье, что привыкла таскать в личных вещах всякие дополнительные снадобья! — и, не колеблясь ни секунды, бросилась в госпитальный отсек.

— Сейчас я заварю вам с малиной, — как можно спокойнее проговорила она, наклоняя голову, чтобы губы очутились у самой плошечки нагрудного фона и не проникли в него такие характерные звуки, как стеклянный хруст обломанного наконечника ампулы, — а вы ответьте мне на последний вопрос: почему в сообщении говорилось, что экипаж похищен капибарами?

— Капибарами? — как эхо, отозвалось из фона. — Да потому, что мой киб кретин. А еще точнее, я сам кретин, не подумал, что словарный запас кибов ограничен… Другое там было слово, но киб его не знал, вот и подставил ближайшее по звучанию из тех, что ему известно… Связь-то барахлила… Неразборчиво…

Другое было слово. Какое — она спрашивать не стала, и так утомился человек до смерти, слово-то она и так знала, догадывалась. И Сусанин догадался. Каннибалы — вот какое было слово.

Так что у нее все права на то, что она собиралась сделать.

Она бесшумно скользнула в рубку, держа перед собой кружку с дымящимся душистым чаем. Остановилась у кресла. Вуковуд спал, свесившись на подлокотник, как только может спать человек, в течение многих дней позволявший себе закрыть глаза на несколько минут и только для того, чтобы потом бежать, идти, ползти дальше, до следующего тупика. Лабиринт…

Она тихонечко подсунула ему под щеку подушку и подивилась тому, что безобразная многодневная щетина совсем не колется. За короткие мгновения сна он помолодел на десять лет, а если его побрить, то наверное, скинет еще пяток… Стоп. Нет времени думать об этом. Даже перетащить его в госпитальный отсек и то некогда. Хотя сделать это было бы несложно: теперь он проспит, как убитый, часов двенадцать.

Она отступила, затворила за собой дверь и первым делом выплеснула из кружки чай с уже не нужным снотворным. Стремительно летая по всем отсекам и вполголоса отдавая скочам необходимые команды, успела заварить новый, бирманский, с добавлением настоящего лесного женьшеня; залила в термос и осторожно поставила на пол, у ног спящего.

Вызвала кибов со второго корабля. Поставила в дверях — наготове, на всякий случай. Торопливо, обламывая ногти, стала натягивать скафандр. Кликнула скоча — тот принес диктофон, держал теперь прямо перед нею, пока она прыгала на одной ноге, неловко залезая в скрипящую синтериклоновую штанину. Надо как-то покороче, но стоит только начать: «Уважаемый Иван Волюславович», как тут же потянет пространно объясняться…

К чертям! По прямой, только по прямой, как умела это делать раньше и от чего поклялась себе не отступать теперь.

Значит, так: «Вуковуд! Я ухожу на разведку. Безопасность полная — два скоча с генераторами индивидуальной защиты, стратегово добро и скафандр. Так что не волнуйтесь. Как только найду тоннель, пригоню одного скоча за вами. Он разбудит, не сомневайтесь. Если проснетесь раньше, потратьте время на восстановление сил. Ведь нас только двое. Все стимуляторы, которые разрешит „Гиппократ“. До меня будете добираться верхом на скоче, скорость у него приличная, и все время — независимо от внешних условий — под индивидуальной защитой. И вот еще что: не корите себя, что вы заснули, я все равно собиралась напичкать вас снотворным».

Любое послание требует подписи, а она вдруг вспомнила, что он ни разу так и не спросил ее имени. Она тихонечко вздохнула и, вместо того чтобы закончить официально «Старшая по кораблю Варвара Норега», добавила так, как само выговорилось: «А меня зовут Варварой».

Она осторожно вошла в рубку, стараясь не шуршать синтериклоном, и поставила диктофон на пульт перед Вуковудом. Он спал, чуть приподняв уголки бровей, должно быть, изумлялся во сне чему-то невиданному. На Лероя он был похож, вот на кого.

Она стрелой слетела с трапа, защелкивая замочек шлема, — несколько крупных дождевых капель успели упасть внутрь и так и остались за шиворотом. Вперед и по прямой, насколько это возможно в лабиринте. По прямой удалось только до скального выступа, который неожиданно вырос перед самым носом в дождевом мареве. Варвара автоматически отметила про себя иллюминатор, о котором говорил Вуковуд, — оконце как оконце, вместо стекла только титановая фольга или что-то там еще, что пальцем не проткнешь. Вернемся — разберемся. А сейчас — каждому свое. В смысле — индивидуальное поле защиты.

— Вафель, к ноге! — скомандовала она и мимолетом сообразила, что это из собачьих команд, а не лошадиных.

Она перекинула ногу через удобную седловину между нижним, двигательным бурдюком и верхним, вычислительно-рецепторным. Грузовые пазухи обоих бурдюков были плотно забиты медикаментами, тросами, пиропакетами и вообще всем, что под руку попалось. Сидеть было удобно, какие-то подбрюшные манипуляторы свернулись спиральками, образуя стремена.

— Двинулись, — сказала она скочам. — Защитное поле на полумощность, пульсирующее: после трех секунд экранирования просвет на полсекунды. В разных фазах. При малейшей опасности просветы исключить. Да пребудет с нами дух Леонида.

Это — дань Фермопилам; страшно, как-никак; а когда пробирает до подрагивания, начинаешь хорохориться даже перед роботами. Но настоящий страх еще впереди, когда придет ощущение, что кружишь на одном месте, а время уходит все быстрее и безнадежнее…

— Трюфель, в кильватер!

Две серебрящиеся торпеды — первая повыше, вторая пониже, — набирая скорость, обогнули выступ с иллюминатором и, словно втянутые воздушным потоком, скользнули в глубь загадочного сооружения. На какой-то миг они словно раздевались, сбрасывая призрачную на вид оболочку, и тогда в фосфоресцирующем световом киселе четко проступали невиданные на этой планете создания, легким наметом мчащиеся вперед на добром десятке пружинистых лапок. В эти паузы Варваре, оседлавшей первого киберскакуна, становилось виднее все прихотливое разнообразие галерей, закоулков, тупичков, колоннад, приплюснутых каморок с прогнувшимся зловещим потолком и бездонных «колодцев вверх», в вертикальной черноте которых даже луч мощного фонаря не мог нащупать потолка. К счастью, колодцев, уходящих вниз, пока не наблюдалось. Мерцание стен уже не удивляло — с первых секунд оно стало привычным, тем более после того, как Варвара заметила, что свет возникает как раз в те доли секунды, когда автоматически отключалась защита. Значит, люминофоры реагируют на биополе. Когда скочи одеваются защитной оболочкой, свечение начинает потухать, но не успевает — вот и заполнены все близлежащие помещения разноцветными световыми волнами, да и собственная защита мельтешит… Никогда не испытывала морской болезни, но если так будет долго продолжаться… Санта Ферррмопила!..

— Назад! Уже заблудились. В ребристую анфиладу, оттуда расходимся — ищем зал с каменными шарами. Движение до тупика, по правой стене через два метра ставить метки, туда — минус, обратно — дополнять до плюса. Трюфель, ты — вправо. Включи-ка маячок… И пошел.

«Тюк, тюк, тюк…» — пока слышно, а вот и резкое ухудшение слышимости — едва-едва «тю… тю», — а ведь почти не разошлись; вот и совсем маячок скис — «ю… ю…» — да нет, не звук уже, одно желание его уловить. Проклятая конструкция! Кто это научился так изолировать…

Вафель легкой иноходью — чтоб не укачало — вынес ее в полукруглый зал. Метровые лунки, в них шары, похоже — крашеные. Не из цельного же это малахита да янтарной брекчии такие махины!

— Стоп. Спусти-ка меня, Вафель, я огляжусь, а ты но меткам возвращайся на развилку, подбери Трюфеля и — сюда. Мне в скафандре сам сатана не страшен.

Хорохоришься, Варвара-кожемяка! Страшно. По-человечески страшно. Фермопилы-то Леониду боком обошлись… Правда, он стоял себе на месте и сражался в силу безвыходности положения весьма героически, пока его какой-то сукин сын с фланга обходил; а тут вместо своего заветного «прямо и только прямо» — сплошные виражи и светопопыхивание… Аж тошнит.

Она откинула щиток шлема и глубоко вдохнула — воздух был свеж, но не влажен, видно, дождь сверху не проникал. Так что наверх через эти трубы-колодцы не выберешься. Но какие-то вентиляционные отверстия имеются. Она покрутила головой, и в глаза бросились два иллюминатора, один напротив другого. И опять непрозрачные. На той же высоте. Странно, по дороге она безотчетно запомнила расположение еще двух. Она выпрямилась, подставив лицо спокойному касанию чистого, пронизанного светом воздуха. Силы мои, силы ведьминские, неужели откажете?

Нет, не отказали. Она всегда знала за собой поразительно безошибочную способность к ориентации, и вот теперь, стоя под одним иллюминатором и глядя на другой, она знала — непонятно откуда, но знала точно, — долина с двумя кораблями позади. А как с пройденным путем? Если возвращаться, то и метки не потребуются — помнит. А Вуковуд, вжавшись обросшей скулой в прохладную подушку, посапывает непробудно, и жарко ему в свитере командирском — пневмония штука подлая, — это не какой-нибудь вирус, который прищелкнешь и нет его… Впрочем, вот этого она не знает и спиной не чувствует, просто думается ей о Вуковуде. И ведь не о Гюрге, не о Сусанине, хотя они забрались в самые тартарары, — о Вуковуде, престарелом и сквернообразном…

Фу! Шар надо искать. Лазуритовый. Откуда это только Вуковуд набрался познаний в минералогии? Он, часом, не ошибся в названии камня? Лазурита среди шаров что-то не видно…

Ультрамариновый шар нашелся точно посередине — он расположился в центральной лунке, остальные девять шаров… Стоп. Санта Фермопила, их же всего-то должно быть восемь! И лазуритовый — с края, иначе какая дверь от него!

— Вафель, Трюфель! — Ага, мчатся. — Плохо дело, звери, — не та конура. Назад к развилке, ищем по новой.

На поиски нужного комплекта шаров ушло еще полтора часа. Никуда это не годится, ведь Вуковуд это считал только началом пути, сюда он приходил без всяких колебаний и отклонений. Сбился он дальше, после какого-то «тронного зала», а она еще и до такого не добралась. Вот проем в стене возле синего, идеально обтесанного монолита, но дальше-то куда — влево или вправо? Вуковуд в первый раз ориентировался по запаху; если б сразу, по горячим следам, то и она могла бы — но сейчас столько времени прошло…

Девушка открыла лицо, стащила перчатки. Стояла, пошевеливая пальцами, словно стараясь что-то нащупать, — чертовски мешает иногда собственное дыхание! — но ничего, ничего… Стены гладкие, не на чем повиснуть клочку шерсти. Ниши, проемы, углубления — все сглажено; по-видимому, литой камень — плазменные установки потрудились. И, кроме шаров, которые из лунок не выкатишь, — масса-то какая! — ни одного свободно лежащего предмета. По стенам встречаются скобки, дужки, крюки, но все впаяно намертво и притом на такой высоте, что и Варвара с трудом дотягивалась, — спрашивается: зачем тогда, если чартары нормальному человеку едва-едва по грудь будут? Или все это возводилось вовсе не для аборигенов?

Она представила их себе такими, какими видела в золотой камере в стене Пресептории. Если бы Вуковуд был тогда с ними…

Проклятье! Дался ей этот Вуковуд. Нет здесь никакого Вуковуда, а есть эти двуногие — хищный взгляд спрятанных под надбровными дугами глазок и массивные челюсти быстро развивающихся всеядных. И они тащили с собой людей… Она вспомнила, как однажды наблюдала в Мальтийском заповеднике, как компания самцов-шимпанзе загоняла в тупик маленького тамарина. Охота есть охота, и если она удачна, то кончается она неприглядным зрелищем. А о том, что могло происходить здесь, лучше и вообще не думать. Но ведь думается против воли. Видится. Рыжевато-серые твари, легкие и подвижные, несмотря на свою кажущуюся нескладность, и вонючие до омерзения, до липкого пота под скафандром…

— Сюда, — сказала она уверенно.

Это был не запах, не призрак, не галлюцинация — просто ощущение того, что те, кого она так четко себе представляла, были именно здесь.

— Теперь сюда. Трюфель, за мной. Не рыскай. Направо и по ступенькам. Прикройся намертво. А ты. Вафель, сними защиту. Мешает. Прямо под колонны…

Дорога неглубоко уходила вниз, по светящимся ступенькам, петляла из одной ниши в другую; пошли узкие колодцы, которые нетрудно и нестрашно было перепрыгивать, иллюминаторы то попадались на каждом шагу, то исчезали напрочь; в маленьком углублении блеснуло — пуговица, совершенно земная, выдранная с мясом. Кто-то из четверых похищенных? Вряд ли. Скорее Вуковуд. Еще пуговица, еще… Кончились. Теперь он рвал на себе одежду, отмечал привязанными к скобам и перильцам наскоро оторванные ленточки. Выходит, вышел он на правильное направление, но где-то свернул не туда. Ага, здесь. Она остановилась, проверяя свои ощущения, и тотчас откуда-то с потолка соскочил мягкий светящийся шарик, прокатился по плечу, руке, оттолкнулся от манжета, не коснувшись голой кожи, и как колобок побежал по правому проходу — заманивал. И еще одна невесомая жемчужина, и еще… Купился, выходит, Вуковуд на эти бусы. Нужно влево.

— Трюфель, ты метки ставить не забываешь?

— Нет.

Первое слово от них за все путешествие! Идеальные спутники. И дорогу, вероятно, запоминают без всяких меток. Как и все остальное.

— Вафель, ты не запомнил, сколько мы встретили таких вот — видишь, наверху, над аркой — иллюминаторов?

— Восемнадцать.

— Умница. Налево.

Если по часам, то не так-то они долго бегут — гораздо больше потеряли на поиски шаров. Да оно и правильно, эти троглодиты не выбрали бы слишком продолжительное странствие с добычей на загривках, поискали бы берлогу под боком. Она все время старалась думать о них, и не просто думать — видеть за ближайшим поворотом; порой ей казалось, что ее скоч не мчится вперед, а играючи перебирает лапами, вися в воздухе, а это весь громадный лабиринт поворачивается и подплывает под нее, оборотясь то правым, то левым боком, как узорная вышивка под иглой швейной машинки. Однажды что-то темное, бесформенное промелькнуло в тупичке; Варвара было притормозила, но Вафель мотнул головой и прошествовал мимо.

— Ты чего это? — поразилась девушка. — Может, Вуд что-то бросили или наши обронили…

— Останки гуманоида, — отрывисто бросил скоч, не сбавляя скорости. Хорошо хоть, этот не путал гоминида с гуманоидом!

Она не успела ужаснуться, как из-под ног брызнула вода, и она испугалась, что сейчас собьется; но то, что вело ее, не было запахом, и вода была бессильна помешать ей. За очередным поворотом кончился свет, и скоч, повинуясь ультразвуковым локаторам, пошел по синусоиде, ритмично виляя то вправо, то влево, но не задевая ни одного угла. Коридор внезапно расширился — топотание по мелкой воде гулко отдавалось где-то вверху, но пронизывающее ощущение пустоты не позволяло угадать расположение стен. И кроме того…

— Стой! — крикнула Варвара.

Внезапно возник образ веера — не то брызги, не то крики, — все бесшумное и неосязаемое, но оно было вот здесь, на этом самом месте, вертелось, как маленький смерч, то распадаясь, то снова свиваясь в тугой жгут… Это были следы драки. Наверное, прозвучал сигнал и пленники, отшвыривая усталых конвоиров и срывая ослабшие, неумело наложенные путы, страшно и безнадежно рвались, как им казалось, назад, а на самом деле вон туда, куда рукой махнешь — и не видно ее, руки-то; темнота еще гуще, чем здесь, в середине зала. Что там, непонятно, да и не важно — тупик, должно быть, потому что дальше опять коридор; туда надо, Вафель, только туда. Там снова плотной толпой двигались напрягшиеся в темноте шерстистые твари, и волосы на загривках еще дыбом, и шерсть под мышками взмокла в драке, и остро пахнет бедой, но это сильный, отпугивающий и стервенящий дух здоровых, молодых бойцов — слабые и больные пахнут погано, как мокрая лежалая шерсть… Слабых здесь не было.

— Влево, Вафель, скорее! Как только можешь!

Справа анфилада, и светящиеся бледно-зеленые гусеницы, петляя и пританцовывая на кончиках хвоста, уползают, заманивают по широким пологим ступеням; и слева уходящая под теплящиеся вдалеке световые арочки бегущая дорожка — в горку, чтобы потом упоительно катиться хоть на заду, хоть на брюшке… Прямо! Наконец-то прямо, по темному жерлу тоннеля, кончающегося тонким световым кольцом…

— Стоп, звери! Приехали. Трюфель, сбрасывай всю поклажу и — на «Дункан». Возьмешь находящегося там Джона Вуда и, ни на миг не задерживаясь, сюда. За сколько думаешь добраться?

— Расстояние в один конец покрою за двадцать пять минут.

— Ясно, туда и обратно — час. На бегу, когда уже выскочишь из лабиринта и установишь связь, продиктуешь корабельным кибам сообщение, а те пусть непрерывно ретранслируют его поисковой группе. Ну, аллюр два креста!

Серебряная торпеда рванулась с места и, вспарывая темноту сверлящим посвистом, исчезла в глубине лабиринта. Что он без команды догадался прикрыться защитой — это он умница, но вот если он собирается на такой скорости тащить на себе Вуковуда, то вряд ли последний по прибытии сюда сохранит требуемую работоспособность.

А может, связь с Сусаниным уже восстановилась и они ринутся сюда всей группой, достаточно великолепной, чтобы обойтись без измотанного голодом и пневмонией пожилого человека? Хорошо бы, слишком хорошо, чтобы осуществиться. Да и потом… Если признаться откровенно, то она хотела бы, чтобы Вуковуд был рядом и своим глубоким, гудящим голосом рассказывал о каких-то приключениях — не таких смертоубийственных, как это, разумеется, а хотя бы о своем детстве.

Но пока она тут одна — не считая Вафеля — и нужно что-то делать. Как глубоко уходит вниз эта плавно загибающаяся труба? Будь она прямой, так плюнуть и дело с концом. Эксперимент на уровне создания и техники гуманоидов низшей ступени.

— Вафель, подвинь-ка поближе ко мне генератор защиты, а сам тихонечко, на присосках, спустись вниз. Определи глубину и сделай пару инфраснимков.

Вафель, даже не кивнув по своему обыкновению, с легким шипом выпустил присоски на подошвах лапок и, перебирая ими, как краб, бочком заскользил вниз. Круто, очень круто, и это прекрасно: оттуда, снизу, нападения ждать нечего. А ночью, в темноте, вряд ли еще одна партия мохнатеньких всадников отважится спуститься в долину, где торчат два громадных корабля. Да и гроза тут не земной силищи.

Вафель стремительно взвился из полутьмы тоннеля.

— Глубина по вертикали — четырнадцать метров, — вполголоса доложил он. — Внизу пусто.

Он протянул влажный квадратик снимка — ага, вот оно что: под самой оконечностью трубы поблескивает вода. Нетрудно было догадаться, все-таки на этой спирали набиралась хорошая скорость, а раз эти любители лабиринтов не боялись пользоваться такой экстравагантной дорогой, значит, приземление ожидалось мягким. Хороши были бы они с Вуковудом, если бы скатились так же, как эти образины, и бултыхнулись, как лягушки! Слева от этой водяной посадочной площадки какие-то кочки, вот туда и надо нацеливаться, по ним как раз попадаешь в проход — жаль, не видно, куда он ведет. Может, сразу за ним и стойбище…

— Вафель, у нас около часа, попробуем нарезать ступеньки. Неширокие, сантиметров двадцать пять. Справа, вдоль осевой стеночки. Ты начнешь с середины, я — сверху. Давай.

Неизвестно, как еще им придется уносить ноги оттуда, так что трос надо будет прикрепить вместо перил. Сейчас-то этими ступеньками не воспользуешься, десинтор дает две тысячи градусов — работа впрок, так сказать. А жарковато в скафандре…

Она резала двадцать девятую ступеньку, когда вверху раздался шум. Вуковуд или троглодиты? Если второй вариант, то нужно скорее добраться до генератора защиты. Перебирая трос, она вылезла из трубы — Вуковуд, облаченный в какой-то мышиный тусклый скафандр, присев на корточки, выгребал у Трюфеля из переметной сумы яблоки, сетки, какие-то аппаратики подозрительного назначения… У скочей же есть вся фиксирующая аппаратура! Но не выговаривать же ему, и так сейчас заведет насчет того, что не разбудила… Нет, молчит. Смотрит огромными глазищами, в пол-лица, и молчит. Побрился. Значит, успел проснуться до того, как примчался скоч.

— Трюфель, все обратно в сумку, — скомандовала она, — и в трубу. Уложишь там в сторонке, каким-нибудь мхом прикроешь и вместе с Вафелем наверх за нами.

Скоч подхватил багаж и ухнул вниз. Ну вот, остались лицом к лицу, и оба молчат. Не спрашивать же его, как, мол, здоровье? А если бы восстановилась связь или еще какой подарок судьбы — сказал бы сам. И он видит, что ей похвастаться нечем, ну, нашла дорогу, быстро нашла — Варвара в первый раз глянула на часы, — в общей сложности пять с половиной часов потратила. Для хорошего лабиринта это просто рекорд — а лабиринт по-настоящему хорош. Кому только он понадобился?

Вернулись скочи.

Так что же все-таки сказать? Варвара помедлила еще секунду… Прямо, только прямо! А если прямо, то сказать она ничего не хочет — вот услышать бы неплохо. Тогда промолчим. Классическим античным жестом — большой палец, повернутый вниз — она одновременно дала понять, что все обстоит достаточно скверно, и что надо спускаться, и что на будущее полезно сохранять тишину. Не теряя времени, вцепились в скочей — пристегиваться некогда — и по крутой спирали скользнули вниз.

Подножием тоннеля лабиринт кончался. Замшелые стены и озерцо, служившее посадочной площадкой для тех, кто спускался естественным образом, не носили следов цивилизации. А главное — здесь начиналось царство запахов. К сыроватой, но не гнилостной свежести болотца примешивался угарный дух очага, но самым главным был запах пещерной твари, не схожей ни с единым земным зверем. Естественный темный лаз вел туда, откуда сочился этот запах, и проход этот, к счастью, не был прям — за острыми выступами прятаться было легко, а в крайнем случае можно было бы и вскарабкаться наверх, в полную темноту, по естественным и лишь смутно угадываемым уступам. Варвара спешилась и, сделав Вуковуду знак оставаться на месте, прокралась вперед, до следующего поворота, проклиная последними словами шуршащий синтериклон. Здесь ход раздваивался: русло подземного потока временами, без сомнения, протекавшего по лабиринту и низвергавшегося по спиральной трубе, уходило влево, резко сужалось и терялось в непроглядной тьме.

Зато правый ход становился шире, по его стенкам скользили слабые блики, а откуда-то снизу доносился слабый гул — не голоса, а какой-то общий фон самых примитивных глуховатых звуков — всхлипывание, позевывание, чмоканье… Громче всего кто-то чесался. В круглой дыре прохода не было видно ровным счетом ничего, кроме далекой каменной стены да редких искр, взлетавших откуда-то снизу, — видно, основное помещение, расположенное за этим отверстием, находилось на несколько метров ниже его. Варвара опустилась на пол, подползла к краю и вдруг заметила, что в этом естественном преддверье громадной пещеры метрах в полутора от центрального входа имеется еще одна щель, слишком узкая, чтобы в нее мог пролезть человек или чартар, но достаточная, чтобы служить окошечком или бойницей. Она, согнувшись, перебежала вправо и приникла к холодным каменным краям.

Больше всего ее поразили не размеры пещеры, а ее форма — почти правильный шар. Коридор, по которому они сюда пришли, переходил в массивную лестницу, ступени которой спускались до дна пещеры, пересекали ее точно посередине, образуя неровный помост, деливший пещеру пополам. По обеим сторонам от помоста на мшистой подстилке лежали вповалку чартары. Блеклые язычки двух костерков, теплящихся у противоположной стены, освещали их скудно и неравномерно, но и этого было достаточно, чтобы заметить, что чартары не спали, а пребывали в каком-то неестественном состоянии полного отупения. Варвара прищурилась, стараясь как можно быстрее адаптироваться к этому полумраку, и чем дольше она всматривалась в открывшуюся ей не такую уж неожиданную картину, тем тревожнее становилось на душе. Никого из людей видно не было, а с чартарами творилось что-то из ряда вон выходящее. Перетравились они чем-то, что ли?

И вдруг жуткая догадка поразила ее. Тошнота так стремительно подступила к горлу, что она отшатнулась, зажимая себе рот. Отравились, Отравились нездешней добычей…

Бесшумно возникшие руки обхватили ее, прижали к скрипучей поверхности скафандра, так что клапаны, как льдинки, морозно приклеились к щеке. Ее трясло неудержимой крупной дрожью, и Вуковод, стаскивая зубами перчатки, все гладил и гладил ее лицо, забираясь под шлем суховатыми легкими пальцами и царапая их о край щитка; от этого волосы вылезли на лоб, защекотали нос, и Варвара, с ужасом почувствовав, что вдобавок ко всему еще сейчас и чихнет, невольно прикусила первое, что попалось.

Это был мизинец — не свой, Вуковуда. Оба замерли.

Так прошло с полминуты. Кажется, оба не дышали. Снизу тоже ничего не доносилось, только потрескивание костра да заунывные всхлипы. Вуковуд наконец освободил свой мизинец, дунул на него и, продолжая прижимать одной рукой девушку к себе, тихонечко отодвинул ее от смотровой щели. Он долго всматривался вниз, крутил головой, даже чесал подбородок; наконец решительно придвинул Варварино лицо к амбразуре, указывая на что-то совершенно определенное. Варвара торопливо оглядела пещеру, отыскивая то, на что он направлял ее внимание, — может быть, вон те голубоватые светящиеся пятна на противоположной стене? А ведь точно, вторая пещера там, и не пятна это, а отверстия, и самое большое — посередине, костерки горят как раз слева и справа от этого входа, а голубоватый свет потому, что стены во второй. пещере белые, известняковые, и откуда-то сверху пробивается луч луны. Но в той пещере никого — во всяком случае, отсюда так кажется. И почему она заинтересовала Вуковуда?

Или эти канаты, свешивающиеся с потолка? Может, корни, а может, и веревки — говорил же Гриша про какие-то живые лианы; в сушеном виде вполне сойдут за пеньковый трос. Помост и то, что над ним? Сооружение, хитрое для примитивных троглодитов, но если на дне пещеры валялись камни, то несколько поколений жителей могли общими усилиями соорудить уступы, переходящие в мостик, а затем — снова лестницу, которая ведет в другой коридор. Кстати, для удобства сообщения от одной верхней ступени к другой протянулась балка — впрочем, какая тут может быть балка? Ствол дерева, вон и сучки торчат. Воздушный мостик, как раз для аборигенов. Они цепкие. С этого бревна что-то свешивается: два куля, один длинный, другой — вдвое меньше. Все это делит пещеру по диагонали, и основная масса троглодитов собралась именно там, где хуже всего видно, — по эту сторону, что под щелью.

Варвара обернулась к Вуководу, выразительно пожала плечами. Он приблизил губы к самому ее уху, , и потеплевший воздух едва уловимо шелохнулся:

— Ом…

Ом Рамболт? Она повернулась так стремительно, что стукнулась откинутым щитком о верхний карниз амбразуры. Замерла в ужасе. Внизу никто даже не шевельнулся, только раздался всхрапывающий, многоступенчатый зевок. Она снова начала вглядываться в серую массу тел — странно, совсем нет малышей, похоже, что это не стойбище, а что-то вроде ритуального помещения… А может, столовая? И в этот момент вверху справа, где чернело над верхней ступенькой жерло еще одного коридора, возникло какое-то копошение. Кто-то светлее остальных — но не человек, это точно — выполз из дыры на четвереньках, свесился с верхнего уступа лестницы и так же, как это делали люди, стал с интересом оглядывать происходящее. Видимо, интерес его не был удовлетворен, потому что длинная лапа поймала свисающий с потолка канат, светловолосое тело сжалось в комок, оттолкнулось, и, с изяществом циркового акробата прочеркнув продымленный воздух, чартар влетел в левый верхний угол и бесследно куда-то канул. Дыра, дыра наверх, догадалась Варвара, иначе в пещере было бы не продохнуть: два костра, как-никак. И наверное, не одна дыра — вон в соседнюю, пустую, даже луна пробивается… Луна? Значит, гроза кончилась и, возможно, наладилась связь с «Дунканом»?

Она хотела уже прошептать Вуковуду, что неплохо бы отослать одного из скочей обратно, к руслу ручья, и велеть ему поманипулировать с фоном — может, и донесется хоть что-то? Но она не успела: конец веревки, отпущенной выбравшимся на поверхность чартаром, лениво скользнул обратно и в своем движении задел древесный ствол и один из мешков, подвешенных к нему, — тот, что поменьше. И в тот же миг раздался пронзительный, царапающий взвизг, бесформенный предмет обрел способность двигаться и, изогнувшись, выбросил в разные стороны щелкающие клешнями щупальца. Он плясал в воздухе, раскачиваясь на удерживающей его веревке, и с каждым движением размах колебания становился все больше, клешни клацали, стараясь дотянуться до второго предмета, удлиненной тенью провисшего, чуть-чуть не задевая помоста. С каждым рывком этого членистоногого по рядам разлегшихся чартаров словно пробегал ветерок: они заколыхались, пришли в движение, послышались цокающие звуки, сливающиеся в цикадную трель; чартары приподымались, потягиваясь, страшным желтоватым светом заблестели расширившиеся глаза.

Дергающийся, как паяц на ниточке, громадный скорпион дотянулся-таки до своего соседа, раздался треск рвущейся ткани и хриплый вскрик, и вот уже вторая фигура, изгибаясь, словно рыба на крючке, металась из стороны в сторону, пытаясь оттолкнуться от кошмарного соседа. И был это — как она сразу не догадалась — человек, подвешенный на вытянутых руках, и теперь ударами ног он оборонялся от плотоядно ощерившейся твари. А с чартаров слетел весь сон: подпрыгивая на плоских ягодицах, они лупили ладонями по земле, улюлюкая не хуже болельщиков какой-нибудь престижной команды. Цирк это был, цирк, и зверье потешалось над муками человека…

Варвара отодвинулась, давая место Вуковуду, вышибла обойму из ракетницы и принялась точными бесшумными движениями сбрасывать пиронасадки с парализующих ампул. Обычно ампула останавливала первое животное, а сноп огней отпугивал всех остальных; здесь же придется действовать бесшумно и незаметно, начиная с последних рядов, чтобы не посеять панику: ведь где-то поблизости оставались еще трое людей ив суматохе их могли попросту покалечить. Шестнадцать зарядов, у Вуковуда столько же. Чартаров не меньше сорока. Выстрел, правда, не вполне беззвучен, но половину они уложат прежде, чем остальные поймут, что и откуда. Хотя понять они, конечно, не способны, но звериным нюхом почуять опасность — это да. Она загнала обойму на место и взяла Вуковуда за локоть: пора.

Она даже не удивлялась тому, насколько они понимали друг друга.

Один кивок — вы в темном шлеме, значит, вам стрелять из коридора и по той половине, что слева от мостков; ну, а мне в моем дурацком золотом оперении придется остаться здесь. Он понял, кивнул и быстро приложил ей палец к губам: слушать и не шевелиться.

Снизу донеслось разочарованное поскуливание. Оба тела снова замерли неподвижно — скорпион набирался злости, человек — сил и терпения. Чартары отползали и вытягивались в полном изнеможении, лишь некоторые находили в себе силы подобраться к костру и выхватить из огня что-то вроде длиннющего полуобугленного огурца. В воздухе тошнотворно запахло подгорелой брюквой. Так что же, ждать, пока все они поужинают?

Но Вуковуд, откинувшись назад и не отпуская Варвариного плеча, словно он боялся потерять ее в темноте, что-то нашаривал в бурдюке своего скоча — еще обойму? Батарейку? Сравнительно небольшая, знакомая на ощупь коробочка… Мини-проектор!

Заметный только им двоим узкий луч проколол полумрак, блеклым глазком уперся в противоположную стенку, поерзав немного, нащупал отверстие в следующую пещеру и, нырнув в него, утвердился наконец на известняковой стене. Тогда глазок стал расширяться, окрашиваться в сиреневый тон, и вот уже по стене скатывались призраки светящихся шаров — лиловые, рыжие, лимонные. Огненным водометом закрутилась бесшумная карнавальная шутиха; и чартары, красавцы спящие, снова начали подыматься; и лягушачьи трели сразу же слились в общий концерт, — видно, пляски со скорпионом им порядком надоели, а тут было новенькое, совершенно неожиданное, и тут уж было не до того, чтобы приплясывать на заднице и в ладоши хлопать, — чартары, как завороженные, поползли ко входу во вторую пещеру; шары и водовороты сменились змеящимися зигзагами, двоящимися, четверящимися, на тех, кто ошеломленно замер в дверном проеме, надавили сзади, и буровато-серая масса начала вливаться в дальнее помещение.

Они еще не осмелели и, вползая, жались к стене, словно опасаясь, что светящийся фантом, природы которого им не дано было понять, отделится от импровизированного экрана и двинется на них; но любопытство было сильнее страха, и вот уже кто-то бочком-бочком, как краб по песочку, побежал к экрану; но еще оставалось не меньше пятнадцати особей, которые едва приподнялись с места и колебались — двигаться дальше или нет. Одна радость — шум в пещере стоял такой, что можно было не только разговаривать, а даже кричать. Поэтому у Варвары непроизвольно вырвалось:

— Здорово! И когда вы успели?..

— А когда брился. Сидел на ступенечке, ждал киба со своим скафандром. Киб примчался, смотрю: в кармане проектор. А тут очередной припадок иллюминации… В среднем часа через два они повторяются. Проектор со съемочным диском, вот я и…

— Молодчина вы. Теперь только бы этих, апатичных, туда заманить да силовым полем подпереть… А! Сссанта Фермопила…

Из появившейся в центре черной точки стремительно вырос силуэт скоча, заслонил собой весь экран — и вдруг на стене чартарумской пещеры беззвучно зашелестела самая обыкновенная, невыразительная земная зелень.

— Больше не успел, — виновато пробормотал Вуковуд. По стене проплывали дорожки, клумбы, какие-то пасторально-пряничные домики, озерцо… Все это, наверное, ласкало взор астронавта, много лет проведшего вдали от родной планеты, но вот чартары сразу сникли. Вуковуд, конечно, снимал на первую попавшуюся кассету — какие-нибудь там «Космические перекрестки», — но прелести французских парков и даже пара царственных лебедей вряд ли удержат внимание троглодитов. Лебеди друг за другом ударили крыльями, подняв два фонтана брызг.

— Сейчас пущу задом наперед, — шепнул Вуковод. Две красные флорентийские лилии распахнули (замедленная съемка, а то как же еще!) свои копьевидные бутоны.

— Минутку, — сказала Варвара, задерживая его руку.

Два какаду ударили алыми клювами (ох, и неважно у «Космических перекрестков» с художественным вкусом!) в обвитые лентами тамбурины; звук был отключен — иначе все чартары разом обернулись бы на такой грохот, — но Варвара хорошо помнила эту традиционную заставку:

«ДЛЯ! ВАС!»

Это повторялось раз пять, а потом мурлыкающее контральто доверительно сообщало: «Для вас поет Ира Арлети!» или «Для вас — иллюзионист Труффальдино Кио!»

Пока троглодитов проняло — пять самых шустрых уже подпрыгивали, пытаясь поймать попугаев за хвосты. Только бы повезло и дальше закрутилось что-нибудь попестрее!

И повезло…

Крошечный загородный дворец, весь в фонтанчиках и тюльпанчиках, стремительный наезд на розовые с купидонами двери, два зеленых тюрбанчика, а под ними — малютки грумы, они распахивают двери, и выплывает в фижмах и пудреном парике краса ненаглядная на самых цыпочках — знаем мы эти фокусы, левитационный генератор под полом, — и плывет, плывет, обмахиваясь страусовыми перьями, эфирно-трепетная, и крошечные атласные туфельки плетут менуэтовые кружева (сели троглодиты, сели бедные, пришибленные); только вдруг — крак! — взвивается молния снизу вверх, распадается огненным веером, а фижмы-парики словно огнем слизывает, и уже черная и гибкая, как саламандра, в парике «конголезские ночи» со всей приличествующей татуировкой и полусотней браслетов на всех четырех конечностях вьется, бушует, беснуется в диком танце, который ни одному м'ганге и не снился в кошмарном сне, — неистовая, чернолаковая, первобытная и такая, ох, такая синеглазая…

— Ну, чего засмотрелись? — Локтем в бок без всяких церемоний. — Последний уже туда заполз, и все в экстазе. Пора.

А еще бы не в экстазе — все африканские страсти разом, — и брызги искр от драгоценных браслетов, которые растут, увеличиваются и превращаются в буквы — «Для вас! Для вас! Для вас танцует Мара Миностра!» И, что особенно трогает, на чистейшем космолингве — для вас, троглодиты безграмотные!

— Трюфель, силовой экран ко входу во вторую пещеру! Максимальный, но проследи, чтобы не перекрыть луч проектора!

— А может, хватит? — подал наконец голос Вуковуд. — Запрем их на часик и все. А то еще рехнутся от восторга…

— Там наверху дыра, могут выбраться. А за их здоровье не опасайтесь — наши стратеги от нее тоже малость свихнулись.

— Ого! — только и сказал Вуковуд, глянув искоса на Варвару. Скоч, переваливаясь через камни, приблизился к стене.

— Костры погаси на всякий случай! — крикнула девушка.

Костры разом сникли, белое одеяло взвилось вверх и перекрыло все отверстия, кроме самого высокого. Теперь — скорость!

Они скатились по сглаженным уступам, не сговариваясь, влепили по заряду в скорпиона — тот и не дернулся. Еще заряд по веревке, — и такое тяжелое на вид тело падает на руки, почти не сгибаясь. Варвара подхватила его — да будь благословенна здешняя сила тяжести! — подоспевший Вафель уже раскрыл коробку с медикаментами. Активизирующий аэрозоль на лицо и, главное, на руки, онемевшие и, похоже, вывихнутые.

— Остальные! Где остальные?

— У… сте-ны…

Узкие лучи фонариков мечутся по пещере — да вот же, под самой стеной, потому сверху и не видно было…

— Трюфель! Да оставь в покое генератор, ничего с ним не случится! Сюда, скорее. Веревки режь, нож не берет…

— Пить…

Скочи взваливают на себя бесчувственные тела Фюстеля Монкорбье и Ома Рамболта, остальные, освобожденные от пут и успевшие сделать несколько глотков, с трудом подымаются на ноги. Вуковуд обхватывает Боровикова, Чары тяжело опирается на плечи Варваре. Никто ни о чем не спрашивает — прежде всего покинуть это логово. С этой стороны чартары заперты надежно, но если они вырвутся наверх или, что еще хуже, им придет помощь из противоположного подземного хода — с четырьмя обессилевшими людьми передвигаться будет трудновато, даже под прикрытием второго генератора.

— Звери, к тоннелю, и — в лабиринт!

Скочи, цепко обхватив запасными манипуляторами тела людей, забрались по уступам достаточно проворно, Варваре и Вуковуду это далось труднее: их подопечные едва передвигали ноги. И когда замыкающая четверка достигла наконец последней ступени циклопической лестницы, из отверстия хода послышался грозный гул и скочи, пятясь, выползли обратно.

— Вода! — догадалась Варвара.

Некогда было раздумывать, почему да отчего, надо было искать другой путь: наклонный спиралевидный тоннель, в котором уже были нарезаны такие удобные ступеньки, был заполнен ревущим потоком. К счастью, он не достигал этой пещеры, а сворачивал по левому руслу и исчезал где-то в глубине, наполнив пещеру влажной свежестью.

— Первый номер, оставить человека и — вверх по стене, там должно быть отверстие! — скомандовал Вуковуд, еще не привыкший к скочевым кличкам.

Вафель осторожно спустил на камни неподвижное тело Фюстеля, и Варвара вздрогнула от безотчетной, но острой царапины по сердцу — странно раскинулись эти руки, глухо стукнула голова… Но некогда было остановиться даже на секунду: Вафель, чмокая присосками, был уже наверху, как раз там, где исчез чартар-акробат; сетку он догадался прихватить с собой, не дожидаясь указания людей.

— Что там?-крикнула Варвара.

— Можно, — лаконично доложил скоч.

Вуковуд, совершенно позабывший о собственной немощи, тем временем скорее поспешно, чем осторожно засовывал Боровикова в сетку; Вафель дернул канат, и первый кандидат в спасенные через две секунды был уже наверху. За ним последовали Ом, Чары и, наконец, Фюстель.

— Теперь вы, — крикнула Варвара, — мало ли что там… Вуковуд, умница, ни секунды не потратил на размышления — все логично. В сетку забираться не стал, уцепился за нее. Взмыл и исчез, дрыгнув ногами в дыре. Варвара торопливо подбирала поклажу, сброшенную скочем, глянула на генератор — надо будет прислать за ним хотя бы киба, как только они доберутся до «Дункана»; что делалось там, в соседней пещере, отсюда видно не было, но судя по цоканью и взвизгиваниям чартаров, отрываться от упоительного зрелища они не собирались. Девушка, в очередной раз радуясь собственной легкости движений, взбежала по ступенькам и, найдя проектор, поставила его на кольцевую протяжку ленты — теперь, если батарейки свежие, часов четыреста троглодитикам обеспечено. Прикрыла нишу плоским камнем, на всякий случай, и спустилась вниз. Последний беглый взгляд — ничего не забыто? Как будто…

И в этот миг кто-то цепко ухватил ее за ногу. Она даже не испугалась, а удивилась: прикосновение было настойчивым, но слабым, словно это была лапка маленькой обезьянки. Она нагнулась: так и есть, детеныш чартара, возраста не разобрать, — был бы человеческий, так можно дать годика два, — и совсем несмышленыш; теребит штанину и смотрит широко раскрытыми светло-желтыми, как лютик, глазенками.

— Что тебе, маленький?

Маленький потянулся к фонарику, прикрепленному у нее на груди, цапнул луч, и безобразные губешки растянулись от уха до уха. Привыкли к световым трюкам, не боятся… Но этот не просто не боялся — он тянулся к золотому огоньку, и у девушки вдруг мелькнула мысль, что это, быть может, единственный на десятки тысяч лет случай, когда одному из них посчастливится стать владельцем маленькой звезды.

Она отстегнула фонарик и быстро вложила его в теплую сухую ручонку. Побежала к сетке, которая давно уже тревожно дергалась, схватилась за трос. Бледный лучик плясал на камнях радостно и бессмысленно, и тихое нежное цоканье неслось ей вслед.

Скоч ухватил ее за запястья, умело и осторожно выдернул из дыры. Кругом, похрапывая, толпились клетчатые тапиры, Вуковуд торопливо совал им в морды что-то хрустящее, кажется яблоки. По небу неслись низкие тучи, и в просветах между ними вспыхивала то одна, то другая луна. Тени скрещивались, полыхала не то зарница, не то молния, высвечивала поросшую кустарником гряду и совсем близкую башню.

— Связь?.. — спросила Варвара.

— Нет связи. Вы ориентируетесь, где корабли?

— Да вот же, рядом, только через холмы перевалить. Они стояли на травяном кургане, окруженном исполинскими деревьями; нетрудно было догадаться, что это — купол шарообразной пещеры. За белеющими, как у берез, стволами виднелся еще один курган, поменьше, — видимо, та самая пещера, которая сейчас была превращена в импровизированный кинозал. Так что убираться надо было отсюда, и побыстрее.

— Боюсь, эта скотинка двоих в гору не вытянет, — проговорил Вуковуд, поглаживая по хоботу самого рослого тапира, по-видимому вожака; тот блаженно прогибал спину и жмурился. — Послушай, Чары, ты удержишься за гриву?

Тарумбаев, сидевший на траве и уставившийся не мигая на снова вылезшую луну, — должно быть, у него мутилось в глазах — утвердительно кивнул. Варвара подтолкнула поближе к нему смирного на вид четвероногого, и тот на удивление привычно прилег рядом, предлагая седоку свою клетчатую спину. Чары перевалился ему на хребет, сжал кривыми ногами бока и замер — потомок кочевых племен, он мог теперь умереть в таком положении, но только не свалиться на землю. Вуковуд тем временем водружал Боровикова на соседнего «сивку-бурку», клетчатого каурку. Скочи по-прежнему несли Монка и Рамболта. Так и тронулись — впереди Вафель с Омом и единственным генератором защиты, затем несколько крупных тапиров, добровольно взявших на себя роль эскорта; Тарумбаев, за которого можно было не волноваться; следом Боровиков, справа и слева от которого пришлось держаться Варваре с Вуковудом — мог упасть; завершал странную кавалькаду Трюфель с не подававшим признаков жизни Фюстелем Монкорбье.

Рядом с чартарумскими эвкалиптами холмы казались не такими уж и высокими, и звериная тропа, проложенная в кустах, позволяла передвигаться достаточно быстро. При появлении луны с крон деревьев, оставшихся позади, срывались стаи крыланов и весьма заинтересованно планировали вниз, туда, где шевелились раздвигаемые тапирами кусты. Нападать, впрочем, не решился никто, а может, им хватало крупных чернокрылых стрекоз, тучами взметывающихся из кустарника. Когда же луна скрывалась, под ногами начинали шнырять разногабаритные зверушки, — судя по невозмутимости тапиров, никому не опасные. Только раз головной отряд клетчатозадых стражей разом захрапел и, сдвинув ряды и задрав хоботы (вероятно, чтобы не цапнули острым зубом), двинулись куда-то вправо; раздался треск ветвей — удирал некто увесистый даже по здешним меркам. Так взобрались на перевал, и тут же в наушниках обоих шлемов запищало, защелкало, потом унылый механический голос запросил: «Вызов? Вызов? Вас не слышу… Тик… Тик…»

Чары, лежавший на гриве переднего иноходца, прикусив прядку жесткого волоса, резко выпрямился, оглянулся и словно впервые увидел позади себя незнакомую наездницу в золотистом скафандре.

— Это еще кто? — вопросил он и снова ткнулся лицом в крутую шею, исчерченную клетками.

Варвара и Вуковуд переглянулись и, наверное, впервые за все время рассмеялись.

— Ты держись, держись, — сказал Вуковуд, — приедем — разберемся.

Долина с двумя торчащими, как серебряные свечи, звездолетами и антрацитовым массивом лабиринта в левой оконечности выглядела достаточно фантастично. Повезло же Чартаруме — две цивилизации…

— Что? — быстро спросил Вуковуд.

— Да вот и наши кораблики, и чьи-то башни… Не много ли на одну захудалую планетку?

— Ну, нам-то попало в самый раз… Если доберемся без дополнительных приключений.

— Доберемся, — уверенно пообещала девушка. Действительно, никакой тревогой из долины пока не тянуло. — Спускаться быстрее, росинанты у нас отменные, да и вы, я вижу, на Земле не только в мобилях разъезжали.

Вуковуд некоторое время молчал, прислушиваясь к хрусту ветвей, потом задумчиво проговорил:

— Не столько на Земле… И уж совсем не на лошадях. Варвара не отозвалась: если захочет, сам расскажет.

Экзотический отряд спустился наконец в долину и размашистой иноходью двинулся за Вафелем к «Дункану», минуя корабль Тарумбаева. Поравнявшись с трапом. Варвара схватилась за поручни и взметнулась вверх как маленький светло-золотой флажок:

— Давайте Ома, быстро, его надо в саркофаг…

Здесь-то она уже была дома, и все делалось как бы само собой, и Вафель на десяти манипуляторах осторожно поднимал бесчувственное тело, одновременно сдирая с него клочья комбинезона, и она знала, что теперь можно не беспокоиться: защелкнется крышка, поступит дополнительный кислород, и массаж вывихнутых рук, и ритмизация всего, что способно ритмизироваться, только одна беда — второго саркофага нет, но пока Джон подымает Тарумбаева и Боровикова, надо срочно дать команду на вертолет — возвращаться, возвращаться как можно быстрее!

На пороге порскнул из-под ног пришлый киб.

— Эй, — крикнула она, — а ну-ка быстро на свой корабль, все запасы медикаментов и то медоборудование, которое ты сможешь демонтировать за полчаса, сюда!

А то ведь и среди своих могут оказаться покалеченные… Она метнулась в рубку — «Тик… Тик… Тик…». В бессильной ярости стукнула кулачком по пульту — да будь она и специалистом по фоносвязи, все равно автомат сделает больше: он универсален. Испробованы все диапазоны, все антенны. Видимо, по ночам лабиринт создает какой-то чудовищный экран, не нарочно, разумеется, но от этого не легче.

Она вернулась в госпитальный отсек, но туда было уже трудно протиснуться: Ом в саркофаге, Боровиков и Тарумбаев на откидных лежанках, и над обоими уже растянуты кислородные палаточки. Трюфель с Вафелем — при них.

— Я закоротил скочей на Гиппократа, — севшим голосом доложил Вуковуд. — Они сейчас ребятам нужнее. Обойдемся?

— Обойдемся. — Она не просто с тревогой, а с какой-то непонятной болью глядела, какой, привалившись к дверному косяку, шарит непослушными пальцами по груди, не в силах расстегнуть скафандр. — Без вас, между прочим, я тоже обойдусь. Третья откидная койка вон там, под иллюминатором, и чтобы больше вас в вертикальном положении я не видела.

— Ого!.. — только и сказал он.

— Не ого, а давайте помогу.

Она отбросила концы клейкого воротника, отщелкнула зажимы и стала стягивать неподатливый синтериклон с плеч — назад, за спину. Он вдруг поймал ее руки, прижал к теплому ворсу сусанинского свитера и стоял так несколько секунд, закрыв глаза. Потом разжал пальцы и продолжал стоять неподвижно, ожидая, когда маленькие шершавые ладошки выскользнут и исчезнут. А они не исчезали. Он открыл глаза и засмеялся:

— Ну, а простоял бы я так минуту — вы бы так и не дышали?

— Подумаешь! Я и четыре могу.

— Слишком много у вас достоинств, — со вздохом проговорил он. — Ни один мужик в здравом рассудке вас замуж не возьмет.

— Главное мое достоинство — уменье заваривать чай. Сейчас я вас напою, а пока кликните киба, чтобы помог вам раздеться. Я понимаю, что когда-то прекрасные дамы собственноручно снимали с рыцарей все доспехи…

— И под доспехами обнаруживался плешивый мужичонка, как правило, еще и кривобокий.

— Это еще почему? — крикнула она уже из камбуза.

— Шлем — враг шевелюры, а помахали бы вы с детства одноручным мечом… Варвара, — вдруг сказал он странным тоном, — только не надо снотворного…

Его голос так изменился, что она перепугалась и выскочила обратно, на центральную площадку. Вуковуд сидел на комингсе медотсека, и киб стаскивал с него ботинки.

— Снотворное — это единственное, чего я в жизни боюсь, — проговорил он виновато.

— Ладно, — кивнула она, — но на этот раз вам без женьшеня. Кстати, под рукой тут пюре из айвы с артишоком. Съедобное. Сойдет?

— Посмотрим. Киб, прими у дамы чашки…

Она передала кибу чашки и термос, одновременно шаря взглядом по полочкам, — нет ли там еще чего-нибудь, пригодного в пищу людям, не евшим несколько дней. С Вуковудом обошлось, а остальных придется кормить с ложечки. Остальных…

И только тут до нее дошло, что же было самым страшным во всей этой круговерти, в которой и она потеряла голову, — не обратила внимания, что Фюстеля, которого тащил на себе Трюфель, в госпитальном отсеке нет. Так вот почему и голос у Джона Вуковуда был такой, словно ему на горло наступили, а он пытался шутить, и даже криво усмехался, и все старался не задеть этого главного — короче, обращался с ней, как с ребенком, потому что по какой-то многотысячелетней традиции детей старались заслонить от зрелища смерти…

А еще он, наверное, казнился сознанием собственной вины — она-то ведь интуитивно нашла дорогу в лабиринте, а он плутал. Не размышляя ни секунды, она схватила первое, что под руку попалось: пакеты, жестянки, тюбики — и бросилась в рубку. Вуковуд сидел, как и прежде, в своем кресле, опять постаревший на полтора десятка лет. Поднос стоял рядом на полу. Она вывалила туда все, что принесла:

— Во-первых, посмотрите, чем можно будет накормить Чары, возьмите на себя роль подопытного кролика.

— Вернее, лорда-отведывателя королевских блюд, — усмехнулся он одними губами.

— Вот-вот. А во-вторых, придумайте что-нибудь со связью! Вы же не первый год летаете.

— Летаю-то я все свои тридцать четыре года, меня на корабль новорожденным погрузили… Впрочем, это не важно. Вы хоть договорились о том, как дублировать связь с сусанинской группой?

— Ракеты…

Он склонил голову к плечу, заглядывая в иллюминатор. Ни одной луны, только брюхо грозовой тучи, втиснувшейся между башнями. Казалось, она слилась с громадой лабиринта специально для того, чтобы отгородить долину от всего мира.

— При такой видимости… До вертолета километров пять-шесть? Ну, пальните для очистки совести.

Она побежала в тамбурную, схватила из шкафчика ракетницу, которая всегда была наготове, проверила — красные — и одну за другой всадила все шестнадцать ракет в набухшее водой темно-лиловое одеяло. Две из них таки попали в верхушки каменных глыб, отскочили, брызнули бесполезным алым фейерверком, не испугав даже тапиров, залегших прямо под дюзовыми кольцами «Дункана» переждать надвигающийся дождь.

Она вернулась, заглянув по дороге в медотсек; на пульте Гиппократа светились три прямоугольника: один желтый — состояние средней тяжести и два изумрудных — удовлетворительно. Оба скоча, просунув манипуляторы под полог палаток, умело массировали омертвелые от веревок ноги разведчиков.

— Что?.. — спросила она шепотом.

— Нарушение водного баланса, — так же шепотом ответил Вафель. — Незначительное истощение. Множественные вывихи. Общий бронхосиндром. Ничего существенного.

В памяти мелькнула машина, догорающая на дне ущелья, нервный тик, пробегающий по лицу Гюрга, — понавидались скочи на своем служебном веку.

— А что с тем, которого нет в медотсеке?

— Кровоизлияние в мозг. Реанимация исключена. Поздно.

И — совсем тихо:

— Где он?

— В «черном трюме».

А она даже не знала, что такой существует!

Она скорбно, даже как-то по-старушечьи покивала — совсем не знала, Что говорить в таких случаях. Вернулась в рубку.

— Отстрелялась. Две мимо, остальные над самым массивом — может, в разрыве между туч… — Она и сама понимала, что — бесполезно. А что же тогда остается? Послать скоча обратно через гряду, на восток, чтобы обошел подземный лабиринт и спустился к тому, где заблудились вертолетчики?

— И это какой-то шанс, но ведь они могли и переместиться. Если бы скочем можно было управлять хотя бы со спутника — но для этого нужно ждать рассвета. Ночью связи нет, как видите.

Варвара понимала, что все логично: зачем посылать одного из такой необходимой пары всемогущих роботов, и притом туда — не знаю куда.

— Да поймите же, Вуковуд, не могу я сидеть вот так, сложа руки! И на них могут напасть, а там не развернуться, чартары ведь чуть не вдвое миниатюрнее… Да и Рамболту вашему каждую минуту может стать хуже!

Что это я — «вашему»? Все они тут теперь мои… Она подняла на него глаза — прямо, только прямо:

— Да мне просто страшно, Вуковуд…

Он тянул чай, держа кружку обеими ладонями, как медвежонок. Собственно, ему и отвечать было нечего, он просто не засыпал, хотя ему-то это надо было больше всех лекарств, потому что иначе она осталась бы одна со всеми своими страхами.

— А что вы все зовете меня Вуковудом? — неожиданно спросил он.

— Привыкла. На Степухе ведь о вас легенды ходят.

— Где, где?

— На Тамерлане, — поправилась девушка. Одна бровь удивленно приподнялась — словно на то, чтобы поднять обе, у него не хватило сил:

— И какой же момент моей биографии показался обитателям Тамерланы столь легендарным?

— Ишь как скромно, — проговорила Варвара, присаживаясь на пол у его ног и дотягиваясь до второй кружки с чаем. — У вас что, вся жизнь состояла из таких пламенно-дымящихся эпизодов вроде шашлыка на шампуре? На Тамерлане рассказывали про то, как вы обуздывали Золотые Ворота. А что, было еще что-то героическое?

— Это вы молодец, что не даете мне заснуть… Вроде маленького козленка, который бодается тупыми рожками… Героического вообще-то было мало, вот как здесь, — больше всяких несуразиц… Безвыходных лабиринтов.

— Безвыходных лабиринтов не бывает, — твердо сказала Варвара. — Потому что тогда они называются по-другому.

— Так и вообще не бывает ничего безвыходного. Так говорят, когда имеется ограниченное число решений и каждое — хуже некуда. Так и у меня с самого начала и до сего момента.

— Это когда вас, совсем маленького, отправили с Земли?

— Если бы с Земли! С Ван-Джуды. Мама… в общем, с мамой произошло несчастье. Отец решил отослать меня к своей сестре, благо у нее уже была двойня чуть постарше. Да и командиром на «пюсике» была женщина, лету — недели две… Стартовали. А на одном из промежуточных буев нас сбила нефиксируемая масса. Тоже легенды, может, слыхали? Чтобы уйти в подпространство, корабль должен отойти от буйка, где он заправлялся, и вообще очутиться подальше от источников гравитационного поля. Мы отошли, включились в режим перехода, и тут приборы показали приближение какой-то массы.

Варвара припомнила свои в высшей степени тягостные впечатления после сигнала «режим субпространственного перехода». Единственная радость — что все это происходило достаточно быстро. Когда же их успели сбить?

— И вы упали обратно на Ван-Джуду? — спросила она.

— О ч-черные небеса Вселенной! Да как мы могли на нее упасть? Конечно нет. Сбили — это вышибли из режима. Так что в следующей зоне мы выскочили из субпространства не рядом с буем, а где-то в шести световых годах от него.

Она знала, что это — самое страшное, что может приключиться во время полета. Так вот и появляются космические «летучие голландцы».

— Ну, разумеется, у нас были трехгодичные запасы — с расчетом на анабиозные камеры. Но нашему сигналу SOS предстояло добираться до ретранслятора вдвое дольше, и к тому же мне было всего несколько месяцев, а на таких малышей анабиозная камера не рассчитана… Вот это и называется безвыходной ситуацией, когда надо продержаться вдвое дольше, чем идет сам сигнал.

— А потом еще искать вас…

— Ну, это уже проблема двух-трех недель — мы же точно указывали свои координаты. Подгреб бы спасатель с двойными энергобаками… Да он в конце концов и подгреб. Не в том дело…

И по тому, как он запинался. Варвара вдруг поняла, что Вуковуд очень редко — а может, и никогда — рассказывает свою историю.

— Не надо больше, — сказала она.

— Да что там… Короче, она осталась со мной, а остальных уложила в анабиоз. И долго-долго считала… А когда просчитала все в триста тридцать третий раз, то отключила питание от общей камеры. И стала меня растить. Я помню, что мы очень весело с ней играли — собственно говоря, нам больше и делать было нечего. А когда я засыпал, она опять считала. Под конец она стала говорить со мной на своем родном, старинном языке, и называла меня Джоном, а не Иваном, и говорила, что как-нибудь я усну, а меня разбудят незнакомые люди. Обязательно разбудят — так и звала меня: Вуки, пробужденный… А когда мне исполнилось четыре с половиной, она и меня уложила в камеру. Два года я проспал, чуть ли не день в день. И разбудили.

— А… она?

— А она сосчитала точно, чтобы хватило мне одному. С тех пор я боюсь снотворного, да и на Большой Земле мне как-то неуютно… Шумно, многолюдно.

— А летать не боитесь?

— Да как-то нет…

Сейчас вернутся наши и станет шумно и многолюдно. А если не вернутся? Если так же, как эти…

— Вуковуд, прошло только полночи. Что же все-таки делать?

— Ждать. Отоспятся Чары с Боровиковым, рассветет, если связь с восходом не восстановится, может быть, просто поднимем один из кораблей.

— Гениально…

И в этот момент в шлюзовой грохнуло. Что-то посыпалось на пол, послышалась возня — наконец-то! Войти могли только люди, ведь скочи были здесь, в медотсеке, а никакое зверье не способно проникнуть через защитное поле.

Они разом вскочили, и даже не бросились навстречу прибывшим; с плеч упала такая тяжесть, что пришлось перевести дух и только тогда, освободившись от этого непосильного бремени ночного ожидания, почти спокойно выйти навстречу…

Тянуло сырым сквозняком, и в пустом тамбуре суетился киб, подбирая рассыпавшиеся коробки.

Вуковуд тревожно глянул на Варвару.

— Это я его посылала, — почти беззвучно прошептала она, — на ваш… этот… «пюсик». В медотсек… может не хватить…

Он поймал ее за плечи, обтянутые так и не снятым скафандром, скользким, как рыбьи потроха. Притянул к себе — думал, видно, что она заплачет. Варвара напряглась, не сопротивляясь, а прислушиваясь: из черного жерла выходного люка доносился свистящий гул, точно стремительно неслись тысячи маленьких серебряных саночек. Туча, слабо подсвеченная огнями иллюминаторов, уже спустилась ниже верхних оконечностей обоих кораблей — на соседнем замутился и исчез носовой сигнальный фонарь. Варвара мягко отвела руки Вуковуда, отключила защитную решетку, выглянула: тапиры, упрятавшиеся под «Дунканом», тревожно похрапывали, сбиваясь, в тесную кучу. Голове вдруг стало холодно; кисельный туман, опускаясь все ниже и ниже, залепил выход из корабля, но внутрь почему-то не пополз.

Вуковуд потянул ее обратно, чтобы не высовывалась. Судя по скорости движения, туча уже. легла на брюхо, растекаясь от одного края долины до другого серой простоквашей. Тут же полыхнуло, малиново-красным ополоснув стены шлюзовой, и в тот же миг рядом засвистело, зашуршало, зазвенело стеклянными нитями. Варвара не сдержалась, быстро натянула защитную перчатку и высунула ладонь наружу, подставляя ее стеклянному дождю. Тонкие ледяные спицы ткнулись в ладонь, не прокалывая синтериклона, — к счастью, они рождались на малой высоте и не вонзались, а просто сыпались сверху, словно сосновые иголки. Полыхало все чаще, и казалось, что там, за бортом, идет малиновый снег. Было тревожно, как в ненадежном одиноком жилье посреди метели. И дышать тяжело.

— Как-то там?.. — Пахло бедой, прямо-таки тянуло, но не из прикрытого решетчатой защитой люка, а совсем наоборот — сзади.

Они еще не переступили порога госпитального отсека, а ярко-красный прямоугольник уже подтвердил: да, худо. Состояние Рамболта тяжелое. Под крышкой саркофага четко проступало вытянувшееся серое лицо с такой сухой даже на взгляд кожей, что казалось, коснись — и зазмеится трещинками. Бесконтактные датчики расположились нимбом вокруг головы, и гибкие манипуляторы ползали по рукам, поклевывая вены. Открывать сейчас крышку было нельзя — Гиппократ делал больше, чем могли бы люди. И все-таки…

Вуковуд оторвал кусок ленты, выползшей из щели диагностера. Пробежал глазами.

— Хуже некуда, — сказал он, — это гравифобия. Варвара молча подняла на него глаза — она как-никак прошла фельдшерский курс, но о такой болезни и не слыхала.

— Это не болезнь. Состояние. Даже нет, требование организма. Короче, это компьютерный диагноз, люди в такое не верят…

Варвара быстро глянула на саркофаг — как это не верить, когда — вот… Снова молча выпрямилась, ожидая разъяснений. Она уже знала, сейчас ей придется сделать что-то невероятное, пока неизвестное ей самой, но что именно — для этого у нее было еще недостаточно информации.

— Вы, наверное, слышали, что после полетов все корабельные Гиппократы сваливают свои записи в одну кучу — кажется, где-то на Багамах. Там центр. Так вот, у людей, долгое время проведших в невесомости, особенно в юношеском возрасте, иногда при самом незначительном заболевании организм словно перестает бороться — и так до тех пор, пока больного не помещают в антигравитационную камеру. В состоянии невесомости организм как бы «приходит в себя». И заранее это ни распознать, ни предугадать нельзя. Со мной, между прочим, это тоже может случиться… Это что бы вы не пугались.

Она, не мигая, смотрела на него, словно не слыша. И тем временем лихорадочно прикидывала — что делать? Что делать?! И еще как-то подсознательно соображала — вот оно что, не пугайтесь… Это он затем рассказывал о своей истории, чтобы она не испугалась, если ей придется остаться здесь совсем одной с четырьмя бесчувственными людьми на руках. Ему очень не хотелось, но он рассказывал, чтобы она знала: то, что выпало ей, — это далеко не самое страшное…

— Наш антигравитатор включается только в полете, — отрывисто проговорила она. — На взлете и посадке. Предлагаете взлететь?

— Да.

— Вы — второй пилот?

— Нет. Придется положиться на автоматику.

— У нее два варианта; первый — выход на орбиту…

— Вот именно. Поднимаемся и ждем, когда к нам присоединятся ваши. У них есть врачи?

— Да, Дориан. Сусанин и Ригведас — биологи, с космической практикой. Помогут. Но подъем на левитре бесшумен, и они не узнают о нашем взлете. Могут проплутать в лабиринтах до второго пришествия. А потом пока вернутся, пока погрузятся на второй корабль, поднимутся и состыкуются с нашим… Целая вечность.

— Может, сверху связь установить легче? — предположил Вуковуд без особого энтузиазма.

— Не гарантировано. Автоматика нас обратно не посадит, мы окажемся наверху, запертые с умирающим человеком… А кто из ваших — врач?

— Монк.

— Проклятье… Сколько еще проспят ваш командир и этот… второй? Вуковуд набрал запрос на панельке Гиппократова пульта, вспыхнул экранчик: «Раньше шестнадцати часов пробуждение противопоказано». Варвара покачала головой — она представляла себе, насколько плохо соображает человек, насильственно вызванный из царства искусственного лечебного сна. Отпадает.

— Второй автоматический вариант — доставка на ближайший буй, — продолжал Вуковуд. — Кстати, там госпитальный комплекс не чета нашему… Расположимся и будем ждать всех — и вашу группу, и спасательный корабль с Большой Земли. Он уже мчится сюда…

— И будет дней через десять, — закончила Варвара. — Если учесть, что мы пойдем ему навстречу, — через семь.

— Да, но выхода-то нет.

— Выход — сейчас же, немедленно связаться с Сусаниным. Вуковуд первый опустил глаза. Что ответишь? Он так и стоял, тяжело опираясь на панель управления Гиппократа, прислушиваясь к удаляющимся шагам. Пусть что-нибудь сделает, выплеснется, разрядится — полегчает. Потому что выхода действительно нет, если не случится чуда и сусанинцы не вернутся в течение часа сами собой. Щелкнул разряд ракетницы, еще и еще… Пусть. Мизерный шанс. Четырнадцать… Пятнадцать… Шестнадцать. Обойма. Он сделал над собой усилие и, придерживаясь за стенку, пошел на выстрелы. Сбросить бы лет десять, ему бы и вся эта эпопея с лабиринтом нипочем…

Варвара вышвыривала на пол содержимое арсенального сейфа, который по всем-то правилам должен был находиться под печатью. Но в полетах к оружию не испытывали большеземельного трепета — аппаратура как аппаратура — и сейф не запечатывали.

— Вафель, где красные обоймы? — крикнула она командирским тоном.

— В вертолете, — донеслось из госпитального отсека.

— О Санта Фермопила… И на кой ляд тут этих лабиринтов понатыркали?..

Обойма вошла с хрустом, и желтый трассирующий след наметил пунктирную звездчатую траекторию, огибающую черную громаду. Туча, осевшая на долину, исчезла, и тапиры, похрустывая еще не растаявшими ледяными иглами, выбирались на пастбище. Но уже следующее одеяло накрывало верхушки башен, и зарево распустившегося янтарного цветка едва-едва проступило сквозь мглу.

— Я так думаю, что это — игрушки, — негромко проговорил Вуковуд. — Игрушки для троглодитов. Залы игорных автоматов.

Щелкнул очередной выстрел, и желтая блестка влепилась прямо в середину «фасада», расцветая сияющим одуванчиком.

— Дорогое… удовольствие… — хлоп! — еще ракета.

— Сорок с лишним часов ночи — это, видимо, слишком тяжелое испытание для развивающегося разума. Те, кто прилетал сюда до нас, вероятно, поняли, что здешние приматы пошли на вымирание. Как и у нас на Земле — за исключением человека.

Да, Земле не повезло — сколько боковых ветвей человеческого рода кануло в вечность, да и высшие обезьяны без малейшего вмешательства цивилизации не оставили бы о себе никаких воспоминаний, кроме ископаемых косточек, через каких-то несколько десятков тысяч лет. Вуковуд прав — чартаров спасали, но им подарили не игрушки, а друзей и защитников.

— Хлеба… — пробормотала девушка, всаживая еще одну ракету в лоб лабиринту, — и только хлеба. Зрелищ им потребуется через много-много лет. А лабиринты — это сплошные зрелища.

— Вот именно, — кивнул Вуковуд. — Зрелища, притом загадочные, поражающие воображение, задающие задачки… Почему — через много? Именно сейчас. До эпохи лабиринтов половина жизни — ночная половина — пропадала впустую. Проспать сорок часов подряд они не могли, оставалось сидеть в норах и терпеть темноту. А лабиринты — это игротеки. Шары каменные, ступени… Мы не успели дознаться до условий хотя бы одной из этих игр, а ведь в «тронном зале» простейшая таблица умножения: наступаешь на первую ступеньку, и на потолке вспыхивают две полосы; перебираешься на вторую — уже четыре; а галерея с квадратными плитами — не проходили? Шахматная доска. Да и сам лабиринт, его же решить надо…

— Или сдохнуть с голоду, заблудившись…

— Никто не дохнет: заблудших смывает вода, прямо в пещеру. Они постояли, прислушиваясь; Вуковуду казалось, что где-то вдали подымается из темной и влажной долины приглушенный гул; Варваре же ничего не казалось, она твердо знала, что просто так Сусанин не вернется, и она прислушивалась не к внешним звукам, а к собственному внутреннему голосу. А он, собака, признаков жизни не подавал. Она сменила желтую обойму на зеленую и выпустила подряд две ракеты. Они чиркнули по самым верхушкам камней и ушли вверх градусов под сорок.

— Бесполезно, — прокомментировала собственные действия Варвара. — Чтобы Гриша заметил сигнал, его надо завесить прямо над вертолетом. Но их долина ниже нашей.

И, словно опровергая всю безнадежность этого заключения, она одну за другой влепила все оставшиеся четырнадцать штук в самый центр, где стоячий козырек отгораживал от прямого попадания парадный вход лабиринта. Ракетницу она держала двумя руками и целила прямо, только прямо.

И с каждой вспышкой в ней росла уверенность, что решение уже найдено. Решить лабиринт — это значит войти в него и из него же выйти. И путь этот долог и извилист.

Но это — для троглодитов.

— Все, — сказала она, швыряя ракетницу на пол.

Выдернула из арсенального сейфа тяжелый ствол полевого десинтора и в бессчетный раз удивилась тому, что и тут Вуковуд не задал ей ни единого вопроса. Не спрашивал, не советовал, не командовал. Короче, не мешал жить. И откуда только он взялся — такой…

— Идите к пациентам, Вуки, — сказала она. — Я скоро. Она опустила щиток шлема и подняла десинтор на плечо. Нырнула в люк. Кто тут из тапиров — ее персональный?.. А, вот, трусит навстречу, задирая хобот.

— Давай, милый! Прямо, только прямо!

Нельзя торопливо думать, и Вуковуд, умница, это понимал. Но когда решение пришло, надо наверстывать даже секунды. Не трусь только, сокровище мое клетчатое, если все получится, все яблоки камбуза твои; спокойно, спокойно, это всего-навсего черный холодный камень… Ближе… Еще ближе… И до чего же хорошо ты у меня слушаешься! Стоп. Приехали.

Теперь прижмись своим разлинованным боком к камню, а я встану тебе на спину… Спокойно, спокойно…

«Иллюминатор» был невелик, сантиметров двадцать, голову не просунешь. Постучала костяшками согнутых пальцев, по звуку стало ясно: толщина металлической заглушки не позволит пробить ее просто так, камнем. Приладила на плече десинтор, чтобы было поудобнее, регулятор разряда перевела на минимум и нажала спуск, прижимая выхлопное отверстие к серебристому кругу. Некоторое время она ощущала только зудящую дрожь разряда, потом раздался легкий хлопок, и разгорающиеся магниевым блеском осколки полетели внутрь лабиринта.

Варвара скосила глаз книзу — как там ее живой пьедестал? А ничего, стоит, привычный. Фейерверки тут не в диковинку. Тогда она прислонилась щекой к теплому зарядному ложу и глянула вдоль ствола и продолжающего его красного короткого луча. Оплавленная дыра позволяла рассмотреть совсем близкую темно-серую стену и круглое око «иллюминатора». Точно напротив. Да она в этом и не сомневалась.

Она просунула ствол подальше и плавно повела рычажок, увеличивая длину луча. Раздался хлопок — там, внутри, вспыхнуло, и алая проволока разряда протянулась сквозь второе оплавленное отверстие. Варвара прибавила мощность. Луч бил уже метров на двадцать, и следующий хлопок был едва слышен, но белая гвоздика, отдаленная расстоянием, расцвела и нанизалась на едва видимую все удлиняющуюся спицу, и еще вспышка, и еще… Ствол лежал удобно и равновесно, больше не давя на плечо, и можно было нарастить скорость, и где-то после семнадцатой вспышки Варвара сбилась со счета и все быстрее, но не теряя плавности, вела рычажок книзу, пока не почувствовала упор. Это значило, что луч ушел в бесконечность. Тогда она прибавила мощность, тоже до предела, и представила себе, как насыщенный толстый жгут перечеркнул ночное небо там, над долиной с каменными руинами, а даже если облака опустились над самыми деревьями, они должны были сейчас полыхнуть багряным заревом.

Варвара перевела дух, нашарила кнопку прерывателя и начала сигналить: три длинных луча, три коротких, три длинных. Три, три и три. SOS! Теперь это должен был принять и вертолетный скоч, если почему-то Гриша Эболи тоже спустился в подземелье. А каждый, человек ли, робот ли, приняв SOS, тут же должен ретранслировать его по всем имеющимся каналам. Она нажимала на шершавую кнопочку, чувствуя, как терпеливо переступает под нею усталое, не привычное к такой тяжести животное. Ну подожди, миленький, осталось не так уж много, на полной-то мощности разряда хватит минут на шесть-семь, я сейчас сделаю небольшую передышку, и ты, послушный мой…

Сглазила-таки! Тапир шарахнулся, приседая, и Варвара, выпустив из рук согревшееся, мелко вибрирующее ложе, упала на вздыбленную гриву и, с трудом удерживая за шею своего иноходца, остановила его и замерла, поглаживая по хоботу и нашептывая что-то ласковое и бессмысленное. Тапир стоял, широко расставив ноги и опустив голову, словно прислушиваясь к чему-то, доносящемуся из-под земли; Варвара уже примеривалась повернуть его обратно, чтобы хотя бы достать оставленный в «иллюминаторе» десинтор, как вдруг почувствовала толчок, точно животное подпрыгнуло на всех четырех ногах разом, — тапир издал трубный звук и, не дожидаясь очередной встряски, кинулся куда глаза глядят, запрокидывая голову с напрягшимся хоботом назад, словно хотел достать прижавшуюся к его спине девушку. Панический ужас, который наводит землетрясение на все живое, гнал его к далекому выходу из долины, а уходящая из-под ног почва заставляла его совершать конвульсивные, непредсказуемые движения, так что удержаться на нем без седла не смог бы и самый опытный наездник. Варвара слетела где-то на полпути к «Дункану», и тапир, кажется, даже не заметил. Она поднялась и побежала, тоже во власти животного страха перед колеблющейся землей, и в голове стучало единственное: «Не может быть, этого просто не может быть, потому что лабиринт не построили бы в сейсмической зоне, поэтому не может быть…» Но понемногу стыд перед этим страхом становился все сильнее, да и чего, собственно, было бояться — под ногами едва-едва подрагивало, и уж в первую очередь надо было думать не о лабиринте, а о кораблях, которые могли рухнуть, несмотря на превосходные амортизаторы; и не о тапире, обалдевшем от ужаса, а о Вуковуде, который, наверное, места себе не находил, потому что в его положении единственным разумным выходом было стартовать, спасая не корабль, а измученных спящих людей — автомат вывел бы их на орбиту. Но Варвара ни минуты не сомневалась, что именно этого он и не сделает. Она поняла это и побежала быстрее, еще быстрее, упруго отталкиваясь от уже неподвижной гулкой почвы, и звук собственных шагов рождал какие-то далекие, милые воспоминания…

А, ведь так бежал в тумане Петрушка, целую вечность тому назад… Она влетела в люк «Дункана» и чуть не сбила с ног Вуковуда, спешившего ей навстречу.

— Что? — выдохнула она, обрывая застежки скафандра. — Что у вас?.. . — Никаких перемен к лучшему, — проговорил он удивительно ровным тоном, и только тут она поняла, какая же тревога, наверное, прячется за этим кажущимся безразличием и таким спокойным, измученным лицом. Так неужели за этой тревогой он не заметил даже землетрясения?

— Вас что, не тряхнуло разок-другой?

— Нет, иначе сейсмодатчик включил бы сирену. И то верно. Но не показалось же ей, да и тапиру в придачу? Недаром же первая мысль была: не строят лабиринтов в сейсмозоне…

— Я дала сигнал SOS, — сказала она, выбираясь из скафандра. — Вместо красных ракет — красный луч…

Золотистый балахончик остался наконец на полу, и девушка побежала к медотсеку, перескакивая через кибов, валяющихся как отдыхающие осьминоги. Да, все по-прежнему, два зеленых табло и одно — красное. Правда, и это еще не самое страшное, непоправимое начнется тогда, когда на пурпурное поле наползет черный треугольник: «непосредственная угроза для жизни». Тогда нужно будет бросать все и стартовать в ту же секунду, А пока…

— Вуковуд, мы продержимся еще один час? Если связь у них с вертолетом не нарушена, то они уже мчатся со всех ног обратно, а если Гриша не может с ними связаться, то он обязательно поднимет машину и долетит хотя бы до этих башен — в зоне прямой видимости мы уж как-нибудь контакт установим. В крайнем случае, спустится на секундочку. А?..

Вуковуд облокотился на край саркофага и некоторое время смотрел, как упругие кулачки массажеров ритмично растирают серую, покрытую какой-то жирной смазкой кожу. Как будто там и не человек, а тюлень.

— Один час, я думаю, у насесть, -сказал он и едва заметно улыбнулся лиловыми, как у Лероя, губами.

«Если он и сейчас меня ни о чем не спросит, — неожиданно для себя подумала Варвара, — я его поцелую!»

Вуковуд молчал. Зато Чары, подрыгивая ногами, окольцованными браслетами датчиков, все время торопливо чмокал и помыкивал, сбивая ингаляторную полумасочку.

Варвара прокашлялась и вдруг поняла, что ей хочется отступить и прижаться спиной к косяку. Ну, а раз хочется, то так она и поступила.

— Отсюда сигналить десинтором было бесполезно, — начала она зачем-то объяснять. — Луч под слишком большим углом уходил вверх, из нижней долины его через толщу облаков и не заметили бы. Пришлось прошить лабиринт.

Вуковуд молчал.

— Насквозь.

Вуковуд молчал. Да что он, не понимает, что никаким десинтором такую толщу не проткнешь!

— Когда я там металась от одного коридора к другому, мне показалось, что эти круглые дырки, «иллюминаторы», все ориентированы…

Красный прямоугольник дрогнул и погас. Но не успело сердце уйти в пятки, как вместо красного зажегся теплый желтый свет. С чего бы это? Или Вуковуд тут без нее чего-то наколдовал? Она обернулась и вопросительно поглядела на него.

— Умница вы усатенькая, — проговорил он с бесконечной нежностью. — И все-то вы делаете правильно, даже когда ничего не делаете. Я терпеть не могу вопросов. Что надо, человек сам скажет. Это я старый прапрадедовский способ применил: живую кровь. Люди не верят в гравифобию, а компьютеры — в живую кровь: в них ведь заложено, что консервированная совершенно индентична свежей. Только это улучшение ненадолго…

— А моя… — начала было Варвара, но тут из раскрытой двери послышался крик Вафеля.

— Связь! Связь с вертолетом! — Можно подумать, что и он ее ждал, как человек.

А из рубки нарастало сливающееся в одно слово: «Отвечайтеотвечайтеотвечайте…»

— Сусанин! — крикнула Варвара еще с порога. — Евгений, у вас все живы?

— Естественно, — донеслось в ответ. — Что там с тобой?

— Со мной все хорошо… С Рамболтом плохо. Гравифобия. Надо срочно взлетать.

— Ага!.. — двухсекундная пауза показала, что он усваивает информацию — как произнесенную вслух, так и подразумевающуюся. — Состояние красное или с черным?

Ничего себе медикокосмический жаргон!

— Желтое, но это ненадолго.

— Тогда успеем, мы уже на траверзе восточной башни. Остальные-то ходячие?

Варвара невольно оглянулась на Вуковуда — у того распахнутые во всю космическую черноту глазища полыхнули волчьим заревом — улыбнулся, называется. Значит, двое нас, ведьмаков.

— Вы уж извините его, Джон, он у нас изысканностью манер не отличается. — Это настолько отчетливо, что на Другом конце должно было прозвучать на весь вертолет.

— Разговорчики на вахте! — рявкнул Сусанин, и Варвара почувствовала; что у них не все благополучно. — Твоего скоча подобрать, который тут на всю окрестность иллюминацию устроил?

— Нет там никакого скоча, десинтор с нашей стороны. Сейчас разрядится, так что не теряй времени. И садись поближе к «Дункану».

— Я смотрю, ты там отоспалась и раскомандовалась…

— Вот именно. Ну, я пошла вас встречать.

Стоя плечом к плечу на пороге шлюзовой камеры — мало ли что, вдруг придется коридор защиты наводить, — Варвара с Вуковудом глядели, как на фоне кучерявого облачка все яснее проступает жужеличное брюшко вертолета, подсвеченное изнутри. Девушка перегнулась, заглядывая под опоры: тапиров не было, так и канули во тьму. Тем лучше, меньше расспросов. Замигали малиновые посадочные огни.

— Поменьше бы они мигали, — пробормотал Вуковуд, — еще примчится кто-нибудь, как на новогоднюю елку…

— Наши не примчатся, у наших кинолекторий, -хмыкнула Варвара. — А чужим — с чего бы? Они тут спят, как сурки, их поднимет или домкрат, или чудо.

— В том-то и дело, что — чудо. Видали, в пещере с лестницами — бананы на огне жарятся, ешь — не хочу; так ведь не хотят. Спи — не хочу: сорок два часа. Тоже не хотят, с открытыми глазами валяются. И притом без малейших сил. Но вот происходит чудо, пусть маленькое, забавное: их старый, привычный крокодил, он же скорпион, решает отведать живой плоти какого-то незнакомого, но не слишком примечательного зверя, а зверь начинает плясать на веревочке, как будто специально им на потеху…

— Не надо, Вуки…

— А вы ведь не поняли главного. Вспоминайте, Варвара, вспоминайте, как бы ни было страшно, вы ведь сейчас не красная девица, а исследователь. Смотрите: сначала загораются глаза, потом напрягаются лицевые мышцы — сначала гримасы, а затем уже мимика на грани гротеска; общая апатия сменяется повышенной возбудимостью, и только тут — не поздно ли? — включается звуковое сопровождение… Что-нибудь не так?

— Чувствуется, что вы не биолог, Вуки…

— Сейчас это не существенно, да и разведка дальних планет приучает к взаимозаменяемости. Но на что это похоже? Варвара пожала плечами:

— Ну, как сказать… Например, резкое повышение содержания адреналина в крови.

— Близко! Во всяком случае, уровень явно гормональный. Чартары оживают, когда им интересно, и погружаются в полнейший транс от скуки. Свежая, яркая информация нужна им как витамин, как ультрафиолет… как вода, в конце концов.

— На Большой Земле такие гормоны найдены еще в конце двадцатого века, правда, на земные организмы они влияют раз так в тысячу слабее.

— А здесь это условие жизни. Вот для чего понастроены лабиринты — в них ИНТЕРЕСНО!

Варвара следила глазами за вертолетом, прошедшим над самой верхушкой стоявшего торчком второго корабля, и в ушах ее звучал изысканно вежливый, чуточку высокомерный голос: «Значит ли все вышесказанное, что вы имеете собственную, то есть отличающуюся от общепринятой, концепцию ноосферы Земли Тамерлана Степанищева?..» С этого вопроса, собственно говоря, и началось все то, что заканчивается здесь, в этой. ночной долине, поросшей, как стадион, короткой травкой.

Потому что сейчас Сусанин заберет всех спасенных, и — на буек, в «странноприимный дом». И она потеряет Вуковуда.

Послышался свист, потом шум, словно захлопала крыльями гигантская курица, — вертолет глушил моторы. Сел он всего шагах в двадцати, и через прозрачный колпак было видно, как заросший щетиной до самых бровей Сегура, издалека кажущийся из-за этого негром, машет руками, скрещивая их над головой, что у всех народов и на любых планетах значило: «Порядок!»

— Надо бы спуститься, -задумчиво проговорил Вуковуд.

— Еще чего!

Вылезла наконец громадная персиковая луна — которая уже по счету! — и в ее обманчивом нежарком сиянии лица людей, потянувшихся цепочкой от вертолета, казались загорелыми и совсем не утомленными. Первым шел Сусанин, угрюмый и голодный, что было на нем прямо-таки написано, и Варвара подумала, что знает его всего месяца четыре, а ведь угадывает любое его выражение; трусил Кирюша, похлопывая себя по оттопыренным карманам, неизменно восторженный и преданный Сусанину, как аполин; Ригведас, всегда и у всех бывший на побегушках, был навьючен, как скоч; Дориан шествовал небрежно и устало, он умудрялся всегда выглядеть так аристократично, что даже скафандр, кажется, ниспадал с него античными складками — иллюзия, аналогичная несуществующим каналам Марса; Сегура все время оборачивался к Грише Эболи, порываясь его поддержать; а замыкал шествие победоносно шагающий Гюрг. От усталости, недосыпа и всей этой неправдоподобной эпопеи сегодняшней бесконечной ночи у Варвары голова шла кругом, и ее нисколько не интересовало, какие же там победы одержал командор Голубого отряда.

Ее внезапно поразило простейшее открытие: а ведь все, что произошло между нею и Гюргом, уложилось всего в несколько дней… Она пристальнее вгляделась в своего бывшего командора и поправилась: все, чего НЕ произошло между нею и Гюргом, который сейчас вышагивал, как римский легионер. Но поразило-то ее совсем другое: а ведь ей и Вуковуду отпущена всего одна ночь. Бесконечная, сумасшедшая, неповторимая, но всего одна!

Да что же это за жизнь такая…

Но горевать о жизни такой было уже некогда, потому что через порог переваливались и сразу же обмякали, оседали на пол страдальцы из вертолетной группы, как бывает всегда с людьми, мечтающими только об одном — добраться до родного дома. Родным домом был пол в шлюзовой камере, и теперь каждому надо было помочь, что-то расстегнуть, расшнуровать, отвинтить и вообще — вытряхнуть из скафандра, а потом подставить плечо и проводить на камбуз, а вот Гришу на свободную коечку прямо в медотсек, где, хвала черным небесам и живой Вуковудовской крови, все еще теплился желтый прямоугольник. И она нагибаясь, присаживалась на корточки, обламывала ногти, подставляла колено или спину, наливала кружки, включала тостеры, утирала салфетками, подсовывала кусочки, отбирала кости — словом, вела себя, как и подобает женщине, в дом которой после трудного похода вернулись усталые мужчины. А когда случайно подняла голову и глянула в дверной проем, то увидела через площадку Вуковуда, стоявшего, прислонясь к лифтовому люку, и глядевшего на нее так, как, наверное, смотрят на уплывающую в иллюминаторе Землю — когда лицо безразличное, а глаза остановившиеся и отчаянные…

Прожевали, проглотили. Столпились, естественно, у входа в госпитальный — прапрадедовский способ «живой крови» повторили и чуточку успокоились, отодвинув отлет на полчаса. Спящих решили не трогать, хотя самая глубокая фаза сна уже миновала и обоих мучили видения: Боровиков жалостливо всхлипывал, а Тарумбаев продолжал причмокивать и мычать. Сусанин наклонился и разобрал бесконечно повторяемое «Почему… почему… почему Монк».

— Что значит — «почему Монк»? — спросил он Вуковуда.

— Вероятно, если бы из вашей команды случайно выбрали кого-то — не вас — и обрекли на мучительную смерть, вы тоже до конца дней мучились бы вопросом: почему он, а не я?

— Это само собой, — кивнул Сусанин, — но все-таки: почему они выбрали Монкорбье? Действительно случайность?

— Не думаю. Монк был самым экспансивным, и когда их связали, вряд ли он оставался безучастным. Вероятно, бился, старался разорвать веревки или что там у них… Ругался, и виртуозно. Я так себе это представляю. Наверное, это и навело чартаров на мысль…

Он запнулся, увидев лицо Варвары. Сусанин оглянулся, следуя за его взглядом, отрывисто бросил:

— Приглядела бы за разгрузкой!

Варвара безропотно повернулась, вышла в тамбурную. А Вуковуд-то не знает, что у нее слух как у летучей мыши — даже здесь, в проеме выходного люка, она слышала его приглушенный голос: «Судя по всему, Монка подвесили за ногу, а он пытался изогнуться, схватиться за веревку. А им только этого и надо было…» — «С-с-сифаки бесхвостые… Он был жив?» — «М-м… когда?» — «Ну, когда вам удалось бежать?» — «Нет. Но я бы предпочел не задерживать вас сейчас подробностями». — «Как вышло, что у вас не было с собой парализаторов?» — «Были и парализаторы, все было. Стрелять по людям не могли». — «Люди… Это ж хуже людоедства!» — «Да нет, то же самое. Эмоциональное насыщение за счет чужой жизни. Но попади вы каким-нибудь чудом в прошлое нашей Земли, во времена хомо хабилис, а то и попозднее, стали бы вы стрелять в своих предков из-за того, что они предаются каннибализму? Пеленки человечества, к сожалению, в довольно страшненьких пятнах…» — «Боюсь, Вуд, вы путаете голод с развлечениями!» — «Я не путаю, я ставлю между ними знак равенства. На этой планете, во всяком случае, с ее чудовищными ночами».

Сзади послышались шаги; не оглядываясь, Варвара узнала Гюрга. Не вытерпел-таки, пришел. Дышит в темечко.

— То, что разгружают скочи, — все для вас, Варенька. Умыкнул прямо на глазах у зверья! — Прямо фонтан самодовольства.

— Ну и как глаза?

— Жуть! Бессмысленные, остановившиеся, как у лунатиков. По-моему, я их оставил без ужина. Но зато вы получите новорожденного слоненка леопардовой окраски. Эй, Фофель, не сюда, тащи все на второй корабль! — крикнул он из-за ее плеча своим скочам, опустошающим багажник вертолета. — И две гаттерии, только чуть-чуть зажаренные…

— Плохо им придется без ужина, — сурово проговорила Варвара. — Ночь-то — сорок два часа с минутами. Попробовали бы сами, а то не успели вернуться, и стрелой на камбуз.

— Ну, наконец-то, — обрадовался командор стратегов, — узнаю прежнюю мохнатую кобру! А ведь, между прочим, пока вы здесь сидели, у нас во рту, как говорится, маковой росинки…

Варвара круто развернулась и даже поднялась на цыпочки, чтобы очутиться лицом к лицу.

— Я вам хобот зажарю, — сквозь зубы процедила она. — Хобот слоненка крапчатого и спаржу в майонезе!..

Командорово счастье — взвыла-заскулила сирена аварийного старта; как ошпаренный, выскочил Сусанин:

— Нашли время любезничать! Варька, останешься, погрузишь вертолет на второй «пюсик». Зонд-спутник откалибровать, барахлишко все подобрать, чтоб в ненужную сторону тутошнюю цивилизацию не двинуть. Гюрг тебе в помощь, а мы стартуем — этому парню опять хуже.

— Скоча оставь!..

— Всех бери. Управишься — автоматом на буек, мы там спасательного катера дождемся. Темп!

Да, это по-сусанински. Она только успела выхватить из кубрика свой рюкзак, а из тамбурной уже летели вниз скафандры, запасное оружие — Гюрг уже стоял на траве, ловил все. По-лягушачьи выметнулась четверка скочей с непременными генераторами, Варвара спрыгнула следом, чуть не угодив одному из них на спину. Оглянулась, чтобы хотя бы помахать рукой, — по ступеням неторопливо спускался Вуковуд, уже в своем мышином скафандре. Скочи похватали поклажу, помчались прочь, за световую черту, отброшенную иллюминаторами; Варвара, ничему не удивляясь, только кивнула Вуковуду, и они тоже побежали бок о бок, точно держась за руки, и световой круг под ногами вдруг исчез — на иллюминаторы опустились заглушки. Девушка невольно оглянулась: с верхушки корабля скатился видеодатчик и, поблескивая, как росинка, заскользил вниз. Из люка высунулась рука, цапнула датчик, и люк захлопнулся. Дико взвыла ненужная сирена, не догадались выключить, и две стаи крыланов, обезумев от ужаса, заметались над долиной. Разбираться с ними было уже некогда, и «Дункан» плавно пошел сквозь их мельтешащий рой, словно это была туча майских жуков, и утягивал за собой тех, кто попадал в зону невесомости.

Они забрались на пустой корабль, казавшийся заброшенным домом, загнали скочей.

— Давайте разберемся с вахтами, — деловито предложил Гюрг, оглядывая чужую рубку. — До рассвета часов шесть…

— Какие, к чертям, вахты, — отмахнулась Варвара. — Спать. Всем спать. Люк я задраила.

Ох, и какое же это счастье — отоспаться на жесткой коечке, и проснуться с сознанием того, что никому и ничего не должна, и некуда торопиться, и ничего не потеряно, и полететь, едва касаясь босыми ступнями шершавого пола, в легкий прохладный душ, когда воды вдоволь и никто не топчется под дверью, и кто-то другой готовит завтрак, и, судя по запаху, делает это вполне и весьма, и с порога душевой двинуться прямо-прямо-прямо — ах, сколько последовательности! — прямо на запах, а на камбузе незнакомый чародей, гибкий и ловкий, как чартар, творит амброзию из постылых экспедиционных концентратов. Отчего он так изменился? Помолодел лет на десять… Хороша бы она была, если бы вчера его поцеловала, как намеревалась! От ужаса она встряхнулась, и сверкающие росинки с мокрых волос полетели по всей кухне.

— Вуковуд, доброе вам утро!

— Доброе утро, царевна-лягушка!

— А вы уже выглядывали — утро действительно доброе?

— А возьмем по кусочку сыра и выглянем.

— А сыр зачем?

— А хочется…

Полетели — уже вдвоем — навстречу распахнутому люку, и одинаково поежились от пронзительной утренней свежести, и разом замерли, ослепленные серебряно-сиреневыми лучами, пробивающими насквозь кустарник на лесистой восточной гряде, и одним дыханием задохнулись при виде тающего тумана, который не растекался по траве, как на Земле, а витыми призрачными струями взмывал вверх, в пепельно-лиловое небо…

И синхронно вздохнули — незаметно, едва-едва, — когда опустили глаза и увидели Гюрга, стоявшего у подножия трапа с горделивым видом конкистадора, обозревающего покоренную землю. Варвара вспомнила, что ему еще предстоит выслушать повествование о всех ее подвигах за минувшую ночь, и вздохнула во второй раз. И была услышана. Командор стратегов поднял голову.

— Прелестное утро, Варенька! Не желаете ли совершить прогулку по росе? Коллега, я вас приветствую! — соизволил он наконец обратить внимание на Вуковуда.

— Зябко, — сказала Варвара. — Я попозже и верхом. А пока… Вафель! Сбегай-ка за десинтором, который так и торчит в иллюминаторе. По краям оконца там оплавленный металл, так возьми пробу на анализ, а в трюме подберешь что-нибудь подходящее… Вук, у вас имеются воспламеняющиеся сплавы?

— Несколько марок. Собираетесь чинить поломанную игрушку?

— Только так. Вафель, иди, как ночью, строго по центру! Она нарочно говорила таким образом, чтобы не выдать собственное участие в ночных прогулках — очень уж не хотелось тратить эти утренние часы на. подробный доклад своему — на такой короткий миг! — бывшему командору.

Но он понял ее по-своему: .

— Вам так не нравится Чартарума? Хотите сбежать отсюда побыстрее?

Лиловато-розовое солнце, отравная светло-изумрудная зелень… Она припомнила шоколадные тучи и слоистую глубину ониксовых каньонов, пурпурный кустарник и янтарную накипь на воде, искрящиеся трехметровые снежинки и шатер Майского Дуба…

— Нет, не нравится мне Чартарума, — сказала Варвара, морщась от какого-то пронзительного рыбьего запаха, накатывающего со стороны лабиринта. — Она чем-то напоминает тощую женщину с визгливым голосом.

Мужчины дружно рассмеялись.

— Варенька, — сказал вдруг утративший прежнюю надменность Гюрг, — а ведь скоч чего-то недопонял — он возвращается.

По сверкающей росе галопом мчался Вафель. Варвара внезапно почувствовала металлический привкус во рту, словно она увидела жестяную банку с остатками лимонного сока.

— Что ты, Вафель?

— Пройти прежним путем невозможно. Ландшафтные изменения. Силовой барьер.

— Быстро, скафандры! — вырвалось у Варвары, хотя она тут же подумала: а почему — быстро? Времени вдоволь. — Вафель — слева, Туфель — справа, Фофель — замыкающий. Гюрг, вы предлагали прогулку? Тогда двигаемся.

Странно, как они умудрились не заметить этого еще сверху, когда стояли на выходной площадке корабля? Теперь, когда они подходили все ближе к черной громаде лабиринта, не отражающей даже утренних лучей, им отчетливо стала видна широкая полоса земли, опускавшейся, подобно естественному пандусу, куда-то в глубину, где должен был находится фундамент этого циклопического сооружения. Там, где начинался этот спуск, земля была разломана, как пирог, и крошево почвы и корневищ посыпалось в узкую трещину разлома, когда люди приблизились и стали, не решаясь переступить эту черту. Дальше трава была почти не повреждена и ковровой фисташковой дорожкой пятиметровой ширины скатывалась вниз, к загадочно поблескивающей вертикальной плоскости, до которой было добрых пятьдесят метров. Стенки этой наклонной траншеи были облицованы тусклыми серыми блоками, и неяркое солнце, лучи которого еще только-только коснулись долины, не могло осветить того, что скрывалось в конце этого наклонного пути.

Варвара сняла перчатки и подняла руки, подставляя лицо и ладони упругому мощному потоку, который, как воздушная река, несся из подземелья. Она ощущала его спокойную незлую силу и прикрыла глаза, безошибочно предчувствуя, что подсознание вылепит точный образ, соответствующий этому ощущению.

И в глубине сомкнутых век тяжело распахнулась огромная, непомерной тяжести металлическая книга с литыми негнущимися страницами.

И тогда она быстро, чтобы не успели остановить, сделала шаг вперед, переступая неширокий разлом. Сзади скрипнуло, зашелестело, как и следовало ожидать, поскольку мужчины не должны были отпускать ее одну, но привычных шагов не прозвучало, и девушка изумленно обернулась. Зрелище было почти комическое: три скоча перебирали манипуляторами, как сороконожки поднятые в воздух, а люди конвульсивно дергались, словно кто-то удерживал их за комбинезоны — и никто не мог сдвинуться с места!

Она вернулась, осторожно подходя и ощупывая воздух руками, чтобы определить границу так странно не замеченного ею барьера; ничего не обнаруживалось, и она сделала знак своим спутникам не шевелиться. Оттянутые назад пояса с десинторными кобурами навели ее на правильную догадку — ведь она-то сама забыла оружие на корабле, потому и прошла здесь.

— А ну-ка, бросьте десинторы скочам, — велела она. Туфель подхватил брошенное ему оружие и принял боевую стойку, продолжая упираться рецепторным бурдюком в невидимую стенку. Люди, освободившиеся от этой тяжести, неуверенно переступили магическую черту. И ничего.

— Значит, так, — продолжала Варвара, — Туфель остается наверху и держит весь этот металлолом. Через барьер ему не пройти, а почему, не будем сейчас ломать голову. Фофель двигается одновременно с нами по левому краю больше для порядка, потому как и там, совершенно очевидно, силовой заслон. Вафель, обойдя этот провал, пусть отправляется на починку лабиринта, — учти, дружок, там не меньше пятидесяти заслонок восстановить придется. По дороге снимай все, что сможешь, слева, справа, вверху и внизу. Любую органику — в багажный бурдюк. Все усвоил? Ну, пошли.

— Какого лабиринта? — ошеломленно проговорил Гюрг. — Там одни камни — при чем же воспламеняющиеся сплавы, заслонки?

— То, что вы считали лабиринтом, — мягко проговорил Вуковуд, — это так, парк для прогулок. Тренажер для малышей. А настоящий лабиринт — вот он, перед нами. Черненький.

— Этот-то зачем?-возопил командор так возмущенно, словно ему предлагали это сооружение в личное пользование. — Ну, с наземным-то ясно, хотя мы пришли к выводу, что его функции гораздо сложнее и оправданнее, чем вы сейчас изволили предположить.

— А мы готовы выслушать, — сказала Варвара, присаживаясь на откос. — Мы суемся в темную воду, и неплохо рассмотреть все предположения относительно открывшегося нам брода. Итак?..

Командор склонил голову, как бы соглашаясь с девушкой, но она-то поняла, что сделал он это скорее затем, чтобы скрыть неуемное подергивание лица, с которым он никак не мог справиться после ее коротенького, естественного «мы».

Вуковуд то ли ничего не понял, то ли понял абсолютно все — непринужденно уселся рядом и оперся локтем на колено, искоса поглядывая на Варвару: а вдруг что не так? Все было так, и глаза его, ночью казавшиеся совершенно угольными, сейчас отливали золотом, как у черного козла. Гюрг остался стоять в позе античного оратора.

— Я не займу у вас много времени, тем более что попытаюсь избегать специальной терминологии…

— Буду вам очень признателен, — чуть привстав, поклонился Вуковуд.

— Так вот, сопоставляя характер опытов, несомненно проводимых на Тамерлане, с многочисленными лабиринтами на поверхности Чартарумы, можно прийти к выводу, что неизвестные нам ксенантропы — или пришельцы, если угодно, — поставили своей целью стимулировать развитие местных, так сказать, австралопитеков.

Варвара с Вуковудом переглянулись.

— Мы пришли к аналогичному выводу, — с уморительной важностью проговорила девушка, снова подчеркивая это «мы».

— Еще на подлете к Тамерлане, знакомясь с материалами участников экспедиции, я обратил внимание на недоумение оператора-таксидермиста Варвары Нореги по поводу странного отбора, никак не естественного — по степени агрессивности. Самые активные, самые жизнеспособные детеныши, вопреки всякой логике, изымались из популяции. Почему? Зачем? Кто и как навязал зверюшкам Тамерланы столь нелепое поведение? Ни на один из этих вопросов мы, прилетев, ответить не смогли, да и не тем были заняты. И сейчас на вопрос «кто?» мы можем ответить только условно — они, ксенантропы, благодетели перелетные… Пожалуй, лучше всего им подойдет определение «опекуны». Согласны?

Вопрос был явно риторический, но Вуковуд и Варвара дружно кивнули.

— Теперь — «зачем?». Зоопсихологам уже несколько веков известно, что в любой популяционной группе выделяется доминирующее животное. Но тестированием было установлено, что этот лидер вовсе не обязательно — самый сообразительный. Гораздо чаще первенство по интеллекту занимал субдоминант, первый заместитель, так сказать. Так вот, не ставилось ли целью на Тамерлане, этом испытательном полигоне и биолаборатории «опекунов», получить такую модель развития, где во главе стаи становился бы не сильнейший, а умнейший? Опекуны были не глупее нас и прекрасно понимали, что вся отработка методик, с возможными срывами, катастрофами, тупиками и нежелательными ответвлениями, должна проводиться подальше от только что зародившегося, хрупкого и уязвимого разума чартаров. Мы вон тоже уберемся отсюда через пару часов, и даже стратегической разведке здесь делать будет нечего.

— Самокритично, -сочувственно вздохнула Варвара.

— Итак, на испытательном полигоне-планете, которая у нас означена как Земля Тамерлана Степанищева, — были получены положительные результаты: жизнеспособные популяции, из которых были элиминированы наиболее агрессивные особи.

— Элиминация — термин мягкий, — заметил Вуковуд, — а сам способ-то садистский, фашизмом припахивает.

— Согласен. Потому-то его и сочли недопустимым даже для этих троглодитов, которым только через много сотен веков предстояло стать людьми. И тогда им подарили лабиринты — громадные тренажеры сообразительности, которые можно использовать и как жилища, и как культовые сооружения (к сожалению, первобытное человечество не может миновать какой-то религии); а в простейшем варианте — ловушку для животных. Кораль. Но стать хозяином в таком лабиринте может только самый умный из стаи, тупица заблудится и погибнет.

— Позвольте, — вскочил Вуковуд, — но ваша концепция нисколько не противоречит моей, а, напротив, дополняет и углубляет…

— Ладно, вы тут еще подискутируйте, — сказала Варвара, — а я все-таки сойду и посмотрю, что там. Мне не терпится.

Она двинулась вниз по наклонной зеленой дороге, сначала шагом, а потом легкими широкими прыжками, и наверху, вдоль обрывчика, такими же скачками передвигался Фофель, потрюхивая содержимым багажного бурдюка. Дорожка опускалась вниз этажа на два, и уже была видна широкая прозрачная дверь в совершенно черной стене. Такой же черный порог лежал перед нею, и что-то блеснуло на нем, не то нарисованное, не то вмурованное в его глубину.

Мужчины, продолжавшие спор на бегу, остановились за спиной девушки и разом примолкли.

За прозрачной дверью, покрытой скупым золотым орнаментом, виднелись уходящие вглубь, в темноту, ровные ряды стеллажей. Это не был лабиринт; напротив, неширокий прямой проход и золотые знаки на торцах стеллажей не оставляли сомнения в том, что здесь, в отличие от надземного сооружения, все предельно четко, понятно и открыто. И насколько проникали лучи фонарей, можно было видеть только бесчисленные полки с футлярами, коробками, снежно-белыми кругами — экранами, наверное.

— Что это? — вырвалось у Варвары.

— Это — сокровища «опекунов», — почему-то грустно проговорил Вуковуд. — Информаторий.

— Вы полагаете, что это спрятано для следующей экспедиции? — с сомнением протянул Гюрг. — Собственный склад?

— Не думаю. Лабиринт построен для этих троглодитов, значит, и сокровищница — для них. Сперва надо освоить первое, а когда они поднимутся на уровень хомо сапиенс, тогда можно и в информаторий их запускать. А сейчас, как сами видите, это им, что мартышке микроскоп, потому для чартаров он и не доступен.

— Тогда почему же этот сезам открылся? — резонно вопросил Гюрг. — Кто и на кой ляд его отворил?

— Это я, — покаянно проговорила Варвара. — Я случайно нашла ключ. То есть не совсем случайно… Решить лабиринт — это пройти его. Потыркаться во все тупики, обмануться на всех ложных поворотах, поиграть во все шарики и считалочки. Но это путь для троглодитов. Ключ — это прямая, обеспеченная тем уровнем техники, который позволяет создать высокотемпературный луч, прожигающий хитро спрятанные оконца.

— Надо ж было еще догадаться, что они на одной прямой, — заметил Вуковуд. — Создать пространственную модель сооружения, точно расположить все детали…

— А что у вас за панихидный тон? — заорал вдруг Гюрг. — Ведь это же прекрасно — в лице нашей прекрасной дамы человечество блестяще прошло тест на мудрость, то есть сплав логики и интуиции. Варенька, я вам завидую, и на нашу, мужскую, половину приходится теперь куда более скромная задача — решить, как отпереть эту дверь. Ведь здесь ни ручек, ни замков, сплошная гладкая поверхность.

Все трое с сомнением поглядели на толстый прозрачный прямоугольник размерами примерно три на два метра — он был явно непробиваем. Золотой рисунок, нанесенный на центральную часть его, состоял из девяти пятнышек, расположенных группами по три: одно, овальное, вверху, а два веерообразных ниже и по сторонам, как бы образуя правильные треугольники; соответственно на черном пороге под каждой тройкой пятен располагалось по два овала побольше и повытянутее, соединенные наподобие римского V.

Решение пришло одновременно, и оно было столь однозначно, что никто даже не высказал его вслух; просто Гюрг сделал шаг вперед и, встав на четкую метку посередине порога, положил ладони на развернутые лапчатые знаки посреди прозрачной загородки, а лбом уперся в золотой боб, нарисованный повыше.

— Ну что же вы? — нетерпеливо спросил он, полуобернувшись к своим спутникам. — Здесь ясно дано понять, что сокровищницей нельзя владеть в одиночку!

Варвара стояла, задумчиво заложив руки за спину, покачиваясь с носков на пятки и размышляя о чем-то совершенно не существенном, — например, о том, что само расположение золотых ориентиров подразумевает высокую ступень развития претендентов на владение информаторием: никакой австралопитек не смог бы стоять, выпрямившись, соединив пятки и развернув носки. Это ему просто не пришло бы в его австралопитечью голову. А вот насчет ограничения на единоличное владение — это опекуны дали маху, любой князек, не говоря уж о монархе, мог притащить с собой двух холуев, с их помощью проникнуть в подземелье, а потом — дело вкуса: можно просто пристукнуть, можно подвесить за ноги…

— Варенька, -удивленно и проникновенно продолжал Гюрг, — вы — и боитесь? Но даже я чувствую, что здесь нет никакой опасности, штуковина эта теплая и чуть вибрирует, словно сдерживает дыхание… Ну же! Остался один шаг!

Варвара посмотрела на Вуковуда, и не потому, что хотела узнать его мнение, она это и так чувствовала, а просто затем, чтобы он высказался по данному поводу — ей как-то не хотелось.

— Послушайте, сойдите-ка с индикаторной доски, — сказал Вуковуд. — А то и вправду откроется, но где гарантия, что мы сможем все закрыть и вернуть в первоначальное состояние?

— Да вы с ума сошли, — резко обернулся к нему командор, которому пришлось опереться плечом, чтобы сохранить равновесие, не отходя все-таки от дверей. — Да вы себе в жизни не простите, что были в одном шаге от такого… Да вам вся Земля не простит! За это Монкорбье — ваш Монкорбье! — жизнь положил!

Даже здесь, в полумраке преддверия подземного хранилища, куда никак не могли попасть лучи восходящего солнца, было видно, как изменилось лицо Вуковуда.

— Не трогали бы вы Землю, -очень сдержанно попросил он, — и Монка тоже. Ключ мы нашли. Но он-то не про нас. И все вот это тоже чужое. Забраться туда — это все равно что украсть у детей.

Командор стратегов высокомерно выпрямился и посмотрел на Вуковуда сверху вниз, благо был на целую голову выше.

— Ну и терминология у тактической разведки — украсть… Считывание информации никоим образом ее не обесценивает, миновали времена борьбы за приоритет. Я не понимаю, чем это мы так обездолим здешних неандерташек, если заглянем в предназначенную для них публичную библиотеку…

— Что вы, что вы… ничем. Даже напротив. Подарим им еще одно бесплатное развлечение. Сначала мы считаем всю эту информацию, а потом они… с позволения сказать — считают.

— Да перестаньте же паясничать! Сами понимаете, любому кораблю сюда уже спускаться будет нельзя, раз планета заселена разумными существами. Мы — первые и последние, и всю ответственность я беру на себя, а уж к этому-то мне не привыкать.

— Послушайте, Гюрг, — сказал Вуковуд, — у нас сейчас более актуальная задача — заставить вот этот пандус подняться и принять исходное положение. Этой двери ждать еще много тысячелетий…

Варваре было очень жалко Гюрга. Это ж надо — привыкнуть к роли верховного судии на всех несчастных планетах Вселенной и вдруг очутиться здесь, без своих альбатросов, без подвигов, без слепого повиновения. Зато с мартышками-людоедами, к которым, честно говоря, ни малейшей симпатии и у нее не возникло. Сонные вонючие твари — дали небесные, до чего неприятно сознавать, что собственные предки были нисколько не лучше! Одно светлое воспоминание — дикареныш с цепкой просящей лапочкой, которому она подарила фонарик.

Гюрг заметил перемену в выражении ее лица и истолковал ее по-своему:

— Черт побери. Варвара, но ты-то — неужели и ты отсюда уйдешь несолоно хлебавши?!

Он и сам не заметил, как снова перешел на «ты». Варвара присела, задумчиво потрогала золотые бобики, как будто наклеенные на порог. Черное было теплым, светлое — ледяным.

— Если мы отопрем и эту дверь, — сказала она, глядя на командора снизу вверх, — то это уж точно будет выше уровня бабочки. Так что…

«Уровень бабочки» — это был неофициальный термин, прижившийся на дальних планетах и означавший, что производимое землянами действие может привести к изменению хода исторических событий.

Взрыв целого вулкана мог лежать ниже этого уровня, а щелчок зажигалки — выше. Все решала интуиция.

Но интуиция у каждого своя, и Гюрг, побелевший от бешенства, ударил сжатыми кулаками по полированной поверхности.

— Да говорят же вам, что это все чушь собачья с реверансами! Сделали один шаг, сделаем и другой, но останавливаться на середине… Нелепость! Быстренько отснимем все содержимое, а потом я вам гарантирую, что найдем и как дверь запереть, и как пандус поднять. Ну не впервой же, честное слово! Эй, скоч, камеру!..

Что-то мелькнуло вверху, Гюрг вскинулся, готовый цепко ухватить требуемый аппарат, но ничего не падало. Все дружно вытянули шеи и увидели, что съемочная камера висит в воздухе над их головами на уровне края траншеи. Да, сняли…

— Ч-черт, сговорились… — Гюрг снова саданул кулаком по стекловидной плите и тут же отдернул руки: на местах ударов расплывались черные пятна. — Вот, кстати, и подсказка для решения вашей проблемы: у всех этих сезамов должна быть «защита от дурака». Предположим, дураки как-то сюда проникли, но дальше их пропускать нельзя. Как отличить дурака от умного, от истинного сапиенса?

— А дурак будет вести себя… соответственно. — Вуд изо всех сил старался говорить помягче.

— Ну, да, как я. Он не заметит ключевых меток или, во всяком случае, не сообразит, как ими пользоваться, зато начнет бесноваться. Полезет с копьем, с топором, но они, по-видимому, не страшны. Страшно нечто, работающее от батарей, а такое сюда силовым полем и не пропускается. А окончательно взбесившийся дурак разожжет здесь костер, это уж точно. Так?

— Ну и что? — не удержалась Варвара.

— А то, что обратный ход, то есть закрытие дверей, принципиально найден. Можем не волноваться. Ну так что, вперед? Отснимем тогда и поведем себя, как дикари, — дверка и закроется.

Прямо, и только прямо. В чем же дело, Варвара? Вот он, девиз твоей юности, такой подкупающе чистый, бескомпромиссный… и бездумный.

— Эй! — крикнула она. — Там, наверху! Добегите до ближайшего леска и принесите охапку дровишек посуше! Мы подождем.

Гюрг развернулся и стал прямо перед ней, лицом к лицу — вспомнил, наверное, что вода и камень долбит:

— А с тобой-то что, Варвара? Кто тебя подменил? И главное — почему ты так торопишься удрать с этой планеты?

Она было бесстрашно подняла на него глаза, чтобы сообщить наконец, кто ее подменил, может и сам того не зная, — и вдруг осеклась, словно дыхание перехватило: удрать с этой планеты… Все ты перепутал, командор, все угадал с точностью, да наоборот, альбатрос ты далекого космоса! Полжизни она бы сейчас отдала, полжизни и усы; в придачу, только чтобы остаться здесь подольше, потому что удрать отсюда — это значит — до первого буя, а там ей налево, а ему направо, то есть одной на Тамерлану, а другому — в подпространство. И все. И что толку, что вперед и только вперед, если каждый пойдет этим путем в одиночку?

— Смотри, Варька, — добивал безжалостный голос, — это, конечно, достойно и доблестно — рваться обратно на Степаниду, где любимая профессия, долг перед человечеством и лягушки недоспиртованные. Но однажды ты проснешься и волком взвоешь, когда представишь себе, что мы сейчас пировали бы, и руки по локоть в этой самой информации, да что по локоть — мы купались бы все втроем, как в золотых пузырьках, как в пене янтарной…

И тут только до Вуковуда, который медленно выписывал восьмерки от одной стены до другой, точно гепард мышастый, начало что-то смутно доходить. Колдовское, медовое море Тамерланы, которую никто еще не осмеливался звать Степухой, всплыло в памяти. И никаких троих в этом море. Только двое.

Он плавно и хищно развернулся и вдруг бесшумно и бессуетно возник в единственно необходимой точке — как раз посередине между командором и девушкой.

— Вот что, стратег… — проговорил он проникновенно и ничего больше добавить не успел: сверху ухнуло и застучало по головам и плечам, упруго и небольно.

Охапка требуемых ветвей. И не вовремя — ох, как не вовремя, потому что и ей почудилось недосягаемое море ее Степухи.

И невзвидела света белого молодая дочь купецкая, красавица писаная… Гибкий ствол, оказавшийся в руках Варвары, с тяжелым резиновым хлюпаньем припечатывался к заветной двери, и черные полосы косо ложились на золотые иероглифы, перечеркивая их, а с губ девушки срывались отчаянные и неожиданные слова:

— Да закрывайся же ты, проклятущ-щая… закрывайся, чтоб тебе синим огнем сгореть, закрывайся, пока я не передумала…

Пол под ногами меленько задрожал.

— Как не помочь слабой женщине, — криво усмехнувшись, проговорил Гюрг и пнул дверь сапогом. — Закрывайся, тебе говорят, во имя всех мартышек Вселенной… :

Пол дрожал ощутимо, но не заметно было, чтобы пандус начал подниматься.

— Зажги! — крикнула Варвара Вуковуду.

Ни секунды не колеблясь, он наклонился к охапке чартарумского валежника и щелкнул зажигалкой. Слабый огонек скользнул по ветке, оттенился дымком. Запахло. Варвара скрипнула зубами — сырые все-таки, откуда скочу знать, что такое валежник для настоящего костра… Она бросила свое занятие и, опустившись на колени, принялась раздувать пламя. Нежная кожица на ветвях набухала пузырями, они шипели, лопаясь, и выбрасывали колечки пара, сладко-цитрусового, земного (ощущение ложное, запах имеет совершенно иную сенсорную характеристику…), а пол под горящими ветками начинал слабо светиться, но это было видно только ей одной (доложить об опасности проплавления перекрытия…); сейчас она раздует огромный костер, каких чартары еще не видывали… Чартары! Словно вызванные ее мыслью, они возникли разом по обоим краям спуска и некоторое время жадно вглядывались в то, что происходило внизу, и их широко раскрытые желтые глаза словно втягивали, впитывали в себя чудо пребывания на их молодой еще земле этих троих, столь схожих с ними самими и столь отличных… Глаза разгорались кошачьим огнем, зеленели, вцепившиеся в осыпающийся край, когти нервно драли корневища жесткой травы, и хищная сила накапливалась в выгибающихся, напружиненных хребтах, и не надо было никакого сигнала, просто переполнилась мера этого накопления, и они ринулись вниз, падая мягко и умело, сразу же отскакивая, и — бочком-бочком, по кругу, вокруг этих чужаков — на полусогнутых, с прижатыми к поджелудочной железе передними лапами, слишком похожими на человеческие руки.

А земля под ногами уже выгибалась, и ходила волнами, и все вверх и вверх, даже непонятно, почему сладко подташнивает, как при падении; черный порог с золотыми крапинами уплывал вниз, тонул во тьме, и главное было — не свалиться туда, в эту щель между движущимся клином и иссеченной черными тигровыми полосами дверью; но чартары все прибывали, все валились сверху, как бурые валенки, и копошащаяся стена мохнатых тел заслоняла уже все и всех, а удушливый запах был так плотен, что теснил к краю, как вполне материальный, вещественный нож бульдозера, и Варвара, запрокидывая голову, все отодвигалась и отодвигалась, пока ноги ее не скользнули в щель, и она, отчаянно цепляясь за что попало, полетела вниз вместе с жаркими извивающимися телами, за которые она пыталась удержаться. Она не увидела, а скорее почувствовала, как рядом с ней обрушился Гюрг, и принялся хватать чартаров и вышвыривать их обратно; он выпихивал их во все сужающуюся щель, а она даже не в силах была крикнуть — сверху навалилось столько, что невозможно было сделать необходимый перед криком вдох.

Собрав последние силы, она попыталась выбраться из-под массы навалившихся на нее мягких шерстяных туш, но единственное, что она смогла, это разглядеть где-то в недосягаемой вышине тающую полосочку света, которая была сейчас для нее всем — и жизнью, и Вселенной, и тем человеком, которого она наконец нашла этой ночью и так и не смогла остаться рядом с ним.

И тогда в ответ ненужное большое колдовское чутье донесло до нее все отчаяние, всю боль Вуковуда, тоже осознавшего, что он ее теряет. Ни сил, ни мужества больше не оставалось, и она закричала, хотя голос ее не мог пробиться сквозь толщу копошащихся, удушающе смрадных тел:

— Вуки, где же ты, Вуки, да помоги же мне, Вуки, Вуки…

А потом было беспамятство, в котором она, уже ничего не видя и не слыша, продолжала инстинктивно отбиваться, пока не пришло полное оцепенение; сколько оно продлилось, определить было совершенно невозможно, но когда сознание разом вернулось, первое, что захлестнуло — радость. Можно было свободно дышать! Еще не открыв глаза, Варвара потянулась и тут вдруг ощутила в руках что-то мягкое и ворсистое. Шкура? Когда это она успела? И мгновенный липкий ужас: да ведь это же шкура чартара!

Она взвизгнула и, оттолкнув от себя этот жуткий трофей, широко раскрыла глаза, заранее пугаясь тому, где она окажется.

Это была рубка, почти неотличимая от той, в которой она несла вахту на «Дункане», и такое же кожаное кресло, и сусанинский свитер на полу, и напротив пригорюнившийся Вуковуд в меховой жилетке на голое тело. Она наклонилась, потянула к себе свитер и вдруг, уткнувшись в него лицом, постыдно заревела.

Послышался щелчок сдвинувшейся в сторону дверцы, шаркающие шаги. Варвара утерлась кулачком и с удивлением подняла глаза. Надо же, это Гюрг, а она и не узнала! И что с человеком сделалось, прямо почернел, как головешка. И его, значит, доконали троглодитики мохнатые.

— Простите меня, — кротко проговорила Варвара. — Раскисла. Он как-то искоса глянул на нее сумрачным глазом, поставил на пол термос — как раз посередине между Варварой и Вуковудом — и совершенно очевидно впал в маяту: то ли уходить, то ли оставаться. Это так не вязалось с образом величественно шагающего покорителя чужих земель, возложившего к ее ногам невиданную добычу — крапчатого тапиренка, героически аннексированный ужин аборигенов, что девушке стало не по себе. Что-то за этим крылось. Нападение чартаров она помнила, но вот дальше…

— Что случилось? — не выдержала она. — Почему не взлетаем?

Гюрг с Вуковудом переглянулись.

— Видите ли, — Вуковуд поежился, обхватив себя за голые локти, — вопрос-то ведь остался открытым: что делать?

— С кем?

— Не с кем, а с чем, — в голосе командора как-то странно сочетались жесткость и безразличие. — Я предлагаю поставить вокруг всего спуска силовую защиту и вызвать комплексную экспедицию с Большой Земли. В виде исключения ей позволят сесть. Вскроют хранилище, исследуют содержимое, закроют.

— Нет, — твердо возразил Вуковуд. — Защита у нас никудышная, не чета строителям Пресептории. Пока на Большой Земле будут разводить большие академические дебаты, пока соберут и доставят сюда экспедицию… Учитывайте, что каждый перелет не гарантирован от случайностей. Полетит какой-нибудь генератор, или солнышко здешнее батареям не подойдет, и чартары прорвутся к дверям хранилища. Дальнейшее непредсказуемо. Поэтому я считаю, что мы должны попросту засыпать весь спуск, как могилу Тутанхамона. Пока.

— Пока — это до прибытия комплексной экспедиции? — спросил Гюрг. Хотелось ему в эту экспедицию.

— Пока — это до того самого момента, когда уровень науки и техники позволит чартарам произвести подземную разведку и обнаружить скрытое в глубине хранилище.

А Варвара, между тем, ничегошеньки не понимала.

— Да о чем вы? — перебила она Вуковуда. — Какая защита? Зачем засыпать спуск, если пандус поднялся? А кстати, там чартаров не передавило? Они ж валились мне на голову…

Теперь мужчины переглянулись в полном недоумении.

— Мы же остались внизу, в щели, — напомнила она, — а сверху сыпались эти вонючки, пока я не задохнулась!

— Вот оно что, — проговорил Гюрг после некоторой паузы. — Сработала-таки «защита от дурака». Галюциногены.

— Но тогда вы тоже почувствовали бы!

— Видите ли, — Вуковуд как-то обескураженно тер себе подбородок. — Вы в этот момент наклонились над костром. Так что это было испарение ядовитых соков, которое вы вдохнули, а может быть, и направленное излучение, рассчитанное на рост среднего чартара. Мы несколько повыше. Вот и все. У вас это был чисто рефлекторный страх…

Вид у него стал еще жалче, чем у Гюрга, и он машинально повторил:

— Вот и все.

Вот тут-то и она припомнила весь свой бред, весь ужас. Значит, никаких чартаров не было, это обступившие кошмары заставили ее верещать на всю Чартаруму, и ведь не просто верещать… Совершенно отчетливо вспомнила она свой голос: «Вуки, где же ты, Вуки!..»

Но ведь не только же один страх был в этом крике! Гюрг это понял, потому и сник; и Вуковуд поверил было, вот и сидел напротив, ждал ее пробуждения как манны небесной — говорил же, что надоело ему мотаться по всему Пространству, только трудно найти такой уголок, где не было бы шумно и людно. А тут она еще, ведьма усатая, заставила вспомнить Степуху и поверить, что это и есть желанное пристанище, колдовская земля. И с ней, ведьмой, в придачу. В смертном страхе звала не кого-нибудь, а его, и в свитер его вцепилась — не оторвешь, пришлось из него вылезти…

А теперь вдруг нашел объяснение — «рефлекторный страх». И ничего больше. Как, какими словами объяснить ему, что это не так?

— Гюрг, — попросила она несколько смущенно, — не могли бы вы сделать панорамный снимок входа в хранилище? Если придется закапывать, то надо рассчитать…

Гюрг посмотрел на нее, как на последнюю идиотку, — ну неужели не могла придумать ничего неправдоподобнее! Потом молча повернулся, так что термос, стоявший на полу, завертелся волчком, и стремительно покинул рубку. Варвара уставилась на медленно расплывающуюся лужицу, мучительно подыскивая нужные слова. Но вместо слов в памяти проходили, возникая и растворяясь, лица: и неотразимый Параскив, и узколицый оливковый Теймураз, и любитель средневековой кухни Келликер, и неистощимый болтун Солигетти, и румяный молодец Кирюша, и легконогий козловладелец Петрушка, и удельный властитель биосектора Сусанин, и надменный кондотьер Гюрг… Почему же сам собою выбрался из всех них именно этот, и не самый красивый, и не такой уж удачливый, а уж что касается возраста, то подумать страшно: тридцать четыре! Почему же все-таки он?

Да потому, что рядом с ним она будет счастлива, оставаясь самой собой, не отрекаясь ни от имени, ни от привычек, ни от ведьминского своего чутья, которым и угадала она в нем эту способность быть бесконечно, неправдоподобно бережным.

— Вуки, — проговорила она, не поднимая головы, — Вуки, где же ты?..

Слова, сказанные в бреду и наяву повторенные, — что могло быть ответом на них?..

Крак! Бряк!

— Табун крупных, предположительно копытных животных общей численностью до сорока голов. Со второй террасы экваториального хребта направляются в долину. Ориентировочное расстояние шесть и две десятых километра.

— Трюфель, а пошел бы ты к чертям, — сказал Вуковуд. Но было совершенно очевидно, что это посланец тактичного командора, предваряющий приход его самого. И точно — Гюрг, обретший разом былую надменность и непререкаемость, возник на пороге.

— С вашего разрешения, я вынужден поставить круговую защиту по краям спуска, не возвращаясь к дискуссиям на эту тему.

Он подошел к пульту, включил все экраны, и в рубке стало как-то суетно.

— Старт через тридцать минут, — добавил он, не оборачиваясь. — Скочи остаются здесь для обеспечения надежности защиты, тем более что в полете они нам не понадобятся. Их или подберет комплексная экспедиция, или они вместе с генераторами рассыплются в прах гораздо раньше, чем здешние троглодиты осознают их инопланетное происхождение.

По категорическому тону Варвара поняла, что командору надоело-таки быть в рядовых. Понял это и Вуковуд. Он медленно поднялся, став окончательно похожим на вздыбившегося мышастого гепарда. Где-то краешком, подобно вечернему стрижу, мелькнула мысль: если человек не очень-то симпатичен, то сравниваешь его с людьми: легионерами, маркизами, клоунами, а уж если пришелся по сердцу — тут всплывают в памяти аполины и изысканные жирафы, панды и мышастые гепарды.

— Я не рискнул бы давать столь категорические временные оценки, — наполнил рубку его великолепный рокочущий голос, — тем более что мы имеем здесь не просто популяцию ксенантропов, аналогичных нашим грацильным австралопитекам, развитие которых в условиях столь продолжительных суток оборачивалось бы эволюционным тупиком. К сожалению, — или к счастью, аборигены Чартарумы отличаются от земных гоминид невероятно активной реакцией на внешние раздражители, и решающую роль здесь играет какая-то ферментная система с чрезвычайно развитыми обратными связями, с чем мы пока не встречались ни на одной планете. Так что формула «хлеба и зрелищ» здесь действует со знаком равенства.

— Ну, это только предположение «опекунов», — возразил Гюрг.

— К сожалению, проверенное нами на практике. — Это «нами» было подкреплено кивком в сторону Варвары.

Она тихонечко подобрала ноги и свернулась в кресле — ох, как не хотелось посвящать командора в приключения, этой ночи! Потом, в отчетах, пусть почитает, но пока вся подземная эпопея принадлежит им двоим.

Но спрятаться ей не удалось.

— Это как понимать? — грозно повернулся к ней командор, словно он, а не Сусанин был начальником этой экспедиции.

— Это надо понимать так, — невозмутимо ответствовал Вуковуд, — что мы с Варварой побывали… э-э-э… на дипломатическом приеме в подземном лабиринте чартаров. И убедились в том, что мы имеем дело со сложнейшим комплексом, созданным цивилизацией «опекунов». И если на одном маленьком участке мы обнаружили целых три сооружения, то можно себе представить…

Он поперхнулся, увидев, что Варвара смотрит на него широко раскрытыми смеющимися глазами, прикрывая рот ладошкой.

Краса ненаглядная, феерическая плясунья космических перекрестков! И надо ж — забыл.

— Что еще? — забеспокоился Гюрг. — Выкладывайте уж разом, что вы там учинили с этими дикарями!

— Это непередаваемо, — сообщил Вуковуд, понижая голос и переходя на задушевные интонации. — Подробности — в обосновании выговоров, которые украсят наши послужные списки. А что касается дикарей, то надо полагать, мы и сами выглядели не наилучшим образом!

Он попытался изобразить легкий клоунский полупоклон, при этом оглядывая самого себя с ног до головы. И только сейчас заметил всю несуразность собственного костюма.

— Тысяча извинений! — крикнул он Варваре, одним пружинистым прыжком вылетая из рубки.

Гюрг проводил его тяжелым взглядом.

— Я бы порекомендовал поторопиться — стартуем через десять минут. Как только дверь закрылась за Вуковудом, Варвара сразу почувствовала усталость и раздражение.

— Неужели так ничего и не придумать? — спросила она, чтобы скрыть и то, и другое. — Отложим старт и подумаем, а? Ведь я точно помню: дрогнуло что-то под ногами, начало подниматься! И это не было бредом, вас же тоже качнуло, я видела.

— Качнуло, да еще и метра на полтора подняло. И все. За столько лет механизмы не могли сохраниться в абсолютной готовности, еще надо спасибо сказать, что этот пандус опустился. Но подняться, когда скоч заделал все отверстия, не получилось.

— Может быть, слишком велик слой почвы, у механизмов просто не хватило мощности?

— Скорее всего. Но здесь мы бессильны. Так что давай, располагайся поудобнее, я тебя пристегну, а то еще вспорхнешь в невесомости… Он уже распоряжался, как ни в чем не бывало, обретя прежний тон и уверенность, но Варвара вскинула руки, загораживаясь от него ладошками:

— Погоди, погоди, не мешай… Невесомость! Левитры корабля создадут локальное поле невесомости!

Последовала крошечная заминка, и по тому, каким неподвижным стало лицо командора. Варвара почувствовала, что он НЕ ХОЧЕТ ее понимать.

— Ну и что? — проговорил он ледяным тоном.

— Если наш кораблик, наш «пюсик», как вы его называете, немножко приподнимется и зависнет точно над спуском…

— Такие маневры в нижнем слое атмосферы может производить только пилот первого класса. У меня — четвертый. Это значит, что я имею право только задавать кораблю автоматический режим, и ни-ка-кой самодеятельности.

— Командор, от тебя ли я слышу? Он криво усмехнулся:

— А ты не подумала о том, что у меня эти права отберут, притом на всю жизнь?

Она порывисто вскочила и, подбежав к командору, положила ему руки на плечи:

— Гюрг, миленький, ведь мы никому-никому не скажем!

Он даже застонал, но не от ее слов, а от недоступной близости этого смуглого лица с нежным пушком над верхней губой:

— Не-ет, детей все-таки нельзя допускать в Пространство! Ты что, не догадываешься, что весь режим работы двигателей автоматически регистрируется самописцами?

— Гюрг, но ведь ты сейчас признаешься, что мог бы это сделать! Что, несмотря на диплом четвертой степени, ты на это способен!

Он взял ее руки ледяными, как у манекена, пальцами и снял со своих плеч:

— А ты отдаешь себе отчет в том, что в этот момент под нами могут оказаться эти вонюч… то есть наши будущие братья по разуму? Они, между прочим, уже мчатся сюда на каких-то фантастических одрах. Мы ж передавим, перекалечим несколько десятков, и это по твоему — учти! — твоему требованию. А ведь мальчики Тарумбаева ни разу не выстрелили, когда их тут скручивали и волокли. И Вуковуд твой пальцем не пошевельнул. Они не могли стрелять в людей!

Лицо у Варвары не побелело — позеленело.

— Пойми, Варька, — добивал ее командор, — если между вами окажется кровь, человеческая кровь по твоей вине, ты никогда с ним не будешь счастлива. Вы просто не сможете быть вместе.

Она отступила на шаг:

— Ты делай то, что умеешь, командор, а о собственном счастье я как-нибудь сама позабочусь!

Он бесконечно долго смотрел на нее, словно прощался. Потом по щеке Пробежала дрожь, которой он, как всегда, не замечал. Молчание становилось невыносимым.

— Кобра, — сказала она за него.

Она впервые лежала в амортизационной кассете, и было очень страшно. До сих пор во всех перелетах обходились стартово-перегрузочным креслом, но здесь Гюрг, не до конца уверенный в себе, настоял на максимальных средствах предосторожности. И вот теперь в продолговатом окошечке она видела только кусок потолка, на котором при очень большом старании можно было различить мигающие блики сигнальных лампочек и индикаторов. Было неприятно, неестественно легко; временами наплывало какое-то головокружение с одновременной сладостью во рту, но угадать маневры корабля было решительно невозможно.

И как это в зоне видимости не установили хотя бы индикатора высоты, не говоря о простейшем экранчике? А, впрочем, может быть, что-то и существовало, только она по неопытности не смогла включить, когда сюда укладывалась. Помнила только одно: кодовое слово «Фрай!», которое надо произнести, чтобы амортизатор раскрылся.

Время тоже перестало ощущаться, и чтобы отключиться от неизбывного страха. Варвара придумывала: вот наш «пюсик» поднимается, вот еще немножко; теперь притормаживает и тихонечко, по дуге, нацеливается на злополучную платформу, не желающую встать в прежнее положение. Теперь вроде бы пора приспуститься, чтобы платформа попала в зону невесомости, и тогда ее механизмам не останется ничего другого, как сработать до конца. Ну а дальше-то что?..

И тут через весь позвоночник прошла тонкая вибрирующая игла, разламывающий удар поддал снизу так, что потемнело в глазах, и вот тогда пришел уже настоящий страх: а что, если кассету заклинило?

— Фрай! — закричала она срывающимся голосом, и одновременно со скрипом сдвигающейся крышки в лицо пахнуло горелой изоляцией, а по стенам побежали отсветы центрального табло, мерцающего зелеными буквами:

РЕЖИМ АВТОМАТИЧЕСКОГО ПОДЪЕМА

АМОРТИЗАТОРОВ НЕ ПОКИДАТЬ!

Она с трудом приподнялась — два "g", это после чартарумской легкости весьма пренеприятно. Вуковуд, уже выбравшийся, подавал ей руку, одновременно поводя носом. Зашипел автогаситель, запахло еще и озоном. Было как-то непонятно, что произошло, и главное — удалось ли запереть дверь в хранилище? Превозмогая навалившуюся тяжесть, она повернула голову, морщась от хруста шейных позвонков, и увидела Гюрга, свисавшего со своего кресла на крепежных ремнях. Частые черные капли вбивались в металлический пол удивительно синхронно с зелеными вспышками. «Если между вами окажется человеческая кровь…»

Она рванулась, не соразмерив свои силы с удвоившейся тяжестью, упала, больно ударившись коленками об пол. Поползла. Дотянувшись до кресла, рванула пряжку, ломая не только ногти, но, как ей казалось, и пальцы. Каждое торопливое движение было мучительно. И позвать на помощь ей не приходило в голову, потому что она одна была во всем виновата.

Чудовищно тяжелое тело рухнуло на нее, белое до голубизны лицо запрокинулось, перечеркнутое от уголка рта и до виска багровой глянцевой полосой, и, ломая ее, по щеке бежала неуемная чуткая дрожь.

— Жив! — крикнула Варвара, поражаясь хрипоте собственного голоса. — Слышишь, Вуки, — жив! — И она коснулась теплой сухой ладонью этого лица.

Счетчик высоты бесшумно отщелкивал цифры, приближаясь к черте озонового слоя, перед которым снова отключатся двигатели и наступит невесомость; тогда они перенесут Гюрга в медотсек, в саркофаг, и все будет хорошо.

И можно будет забраться вдвоем в одно кресло и глядеть в иллюминатор, на проваливающуюся в Пространство Чартаруму, для которой они сделали самое большое, что могли, — уберегли ее от самих себя.

А еще на прощание можно поглядеть на экранчик, куда зоркий объектив зонда передает изображение опустевшей долины. Четкие прямые полосы ограничивают прямоугольник, еще недавно бывший спуском в так и не тронутую сокровищницу знаний. Под копытцами легких горделивых животных, так не похожих на земных неторопливых тапиров, эти бороздки сгладятся за несколько дней и ночей.

И еще одно, не видно ни на одном экране: продымленная пещера, где в углу за валуном детеныш чартара ловит волосатой лапкой тоненький лучик залетевшей неведомо откуда звезды.

И по-человечески смеется.