Ольга Ларионова
      КОРОТКИЙ ДЕЛОВОЙ ВИЗИТ
      - Петр Палыч, а Петр Палыч! - Левров, не осмелившийся зажечь свет, пытался на слух определить, проснулся Дашков или требуется дополнительное воздействие.
      Дашков дышал бесшумно. Дополнительное воздействие, несомненно, требовалось, но... Уже сам факт пробуждения старейшего члена Высшего Координационного Совета в четвертом часу утра был событием вопиющим. В свое время Элжбета Ксаверьевна, давая свое согласие на избрание мужа в Совет, строго оговорила неприкосновенность его покоя с полуночи и до шести. "До первого петуха, так и передайте вашему Совету! - безапелляционно заявила она тогда Леврову, совершенно забыв, что во всей Москве существовал только один петух, да и тот кричал только по знаку дрессировщика, а отнюдь не в положенное ему природой время. - Так и передайте вашему Совету. В конце концов, это единственная привилегия, которой я требую!"
      С ней согласились, потому что сам Дашков не требовал никаких привилегий. Договор соблюдался строго - до сих пор не было причины, которая заставила бы его нарушить.
      Знал это и проснувшийся Дашков, у которого в голове невольно и тревожно проносились все гипотетические беды, способные обрушиться на Землю.
      - Петр Палыч!.. - В голосе Леврова было неподдельное отчаяние. Дашков не любил своего секретаря, неприметного молодого человека с редкой, но почему-то не запоминающейся фамилией. Было в Леврове что-то раздражающе несовременное, и Дашков, подозревая за этим качеством оправдание своей антипатии, старался изо всех сил быть с Левровым любезным. Каждый, кто хотя бы раз говорил с членом главнейшего в Солнечной системе Совета, согласился бы, что Леврову оказывают непомерную честь.
      - Ну, что там? - Дашков облек наконец свое недоразумение в максимально любезную (для него, разумеется) форму.
      - Прилетели! - выдохнул Левров. - Прилетели...
      - Кто еще?
      Глаза Дашкова, уже привыкшие к темноте, различали неуклюжее движение, словно огромный журавль хлопал полураскрытыми крыльями, - это Левров разводил руками.
      И тут вдруг Дашкову стало страшно, вернее, сначала жарко и только после этого - осознанно страшно. Он вдруг понял, кто должен был прилететь, чтобы его разбудили посреди ночи. И как любой обыкновенный человек на его месте, он тут же не поверил:
      - Включите свет и извольте докладывать связно!
      От волнения он забыл, что Элжбета Ксаверьевна блокировала на ночь освещение всего этажа. Левров, человек врожденной фантастической пунктуальности, помнил это и потому не двинулся с места.
      - Где? - спросил Дашков упавшим голосом. - Сколько?
      - На Луне, шестьсот метров от купола "Шапито". Один.
      - Корабль или член экипажа?
      - Один корабль и, по-видимому, единственный пилот. Дашков замолчал на целых двадцать секунд. Затем резко поднялся, протянул руку и безошибочно нашел на ночном столике муаровую ленточку.
      Завязать тугим бантиком свою всемирно известную "суворовскую косицу" и накинуть тренировочный костюм было делом еще пяти секунд, а затем Дашков уже мчался по квартире легкими частыми прыжками - только двери успевали автоматически распахиваться тысячной долей секунды раньше, чем их могли коснуться его острые коленки. Элжбета Ксаверьевна стояла у последней двери, прижимаясь к стене
      - Знаешь? - спросил на лету Дашков.
      - Знаю.
      Кажется, он даже успел поцеловать жену, выпрыгивая на утренний снежок, над которым зависла тупорылая рыбина сверхскоростного мобиля. Иначе и быть не могло: должен же был Левров на чем-то примчаться из Калуги. Дашков нырнул в люк.
      - Какой космопорт оповещен? - спросил он, поворачивая острый профиль к секретарю, не отстававшему от него ни на пядь.
      - Чарщангинский. Там ракета под парами, остальные члены Совета кто вылетел, кто - вот-вот...
      Маленький мобиль пошел вверх так, что уши заложило. Весь центральный массив Москвы с пепельно светящимися предрассветными улицами стремительно проваливался под ними, темнея и сливаясь в один человеческий муравейник, и только ярко- алый контур Кремля светился четко и привычно - Дашков знал, что он будет виден даже с орбиты. "Мы уже привыкли, двух веков не прошло привыкли, и трудно представить себе, какими глазами должно смотреть на все это разумное существо, подлетающее к Земле извне..."
      - Слушай, - вдруг каким-то будничным, совсем не академическим тоном проговорил Дашков, - а они на нас-то хоть похожи?..
      - Не-е... - так же растерянно, словно извиняясь за неведомого гостя, протянул Левров. - Со стороны глянуть - чушка какая-то... У диспетчера Чарщангинского видеозапись есть.
      - Почему не доложили сразу?! - Тон был уже стандартный.
      Левров потянулся было через его плечо к пульту управления, но Дашков нетерпеливо дернул головой, так что серебряная косица испуганно метнулась по спине, и плохо гнущимся костлявым пальцем принялся набирать шифр связи.
      Леврову казалось, что клавиши вот-вот расколются под точными сильными щелчками, словно ореховые скорлупки. Но клавиши выдержали, а на потеплевшем экране проступило миловидное личико космодромного андроида.
      "Дайте-ка, что у вас там с Луны..."
      А с Луны было вот что...
      На обоих лунных космодромах чужой корабль попросту не заметили. В Пространстве одновременно болтается слишком много кораблей; если же сюда прибавить космические станции, дрейфующие буйки и вообще весь массив Подлунных Верфей, то станет очевидным, что уследить за всем скромный типовой кибер- наблюдатель космопорта Луна-11 (на космическом жаргоне Байконаверал) был просто не в состоянии. Если бы это был обыкновенный земной грузовик, он должен был послать посадочный вызов; если же это было космическое тело, то ему следовало перемещаться с совершенно иными скоростями.
      Чужак плавно сманеврировал, словно нацеливаясь на сверкающий купол "Шапито", и только с этого момента началось форменное и закономерное светопреставление. Панические предупреждения, адресованные предполагаемому экипажу; команды, приказы и угрозы в тот же адрес; одновременная связь со всеми диспетчерами Земли, приземелья и ближнего Пространства - то есть вплоть до Сатурна; распоряжения всему экспедиционному составу, разместившемуся в комплексе "Шапито": укрыться на нижних горизонтах противометеоритного бункера, выслать вспомогательную бригаду на космодром, обеспечить полноту наблюдения и отключить все приборы и механизмы, кроме аварийного жизнеобеспечения.
      Аналогичный пакет абракадабры получил и персонал космодрома.
      Все было естественно: ни одна служба ни на Земле, ни вне ее не имела четких инструкций на случай приближения инопланетного корабля. Впрочем, нечетких тоже.
      Что касается населения "Шапито", то они навидались таких различных моделей, что ни у кого не возникло и тени сомнения: перед ними - жертва необузданной фантазии экспериментаторов, вышедшая из повиновения. Бывает. К тому же были они в большинстве своем астрономами - недаром Луна, как известно, астрономическая столица Солнечной системы - и в космолетах разбирались гораздо хуже, чем в цветовых оттенках всех дыр, от черной до белой. Они организованно проследовали в бункер, не преминув разбудить космодромную смену, отдыхавшую после суточного дежурства, без лишней спешки подключили всю систему жизнеобеспечения и только тогда сосредоточили внимание на экране внешнего обзора.
      Странный корабль, более всего похожий на гигантскую волнушку, вел себя крайне суетливо: подрагивая и приплясывая, как пчела над незнакомым, но лакомо пахнущим цветком, он кружил над площадкой, только что выровненной для закладки нового корпуса гравитонного телескопа. Казалось, он не уверен в прочности фундамента, и у многих сложилось впечатление, что он вот так покружит-покружит да и улетит восвояси.
      Но он вдруг нырнул вниз и сел. Вроде приключение закончилось благополучно, тем не менее что-то непривычное было в этой посадке. Какая-то насекомая легкость.
      И тут с порога бункера раздался уверенный голос:
      - Ну, поздравляю, земляне: корабль-то не наш!
      Все разом обернулись - на пороге стояли Габорги, близнецы из космодромных ремонтников. Кто из них произнес знаменательные слова - было, в сущности, неважно: они думали и действовали одинаково. Каждый из присутствующих знал, что эти братья, неразлучные до такой степени, что даже их имена слились в одно целое, в системах космических кораблей являются знатоками академического уровня. Тем не менее в ответ раздалось - мгновенно и безапелляционно:
      - Иди, иди! Мы о пришельцах уже два века слышим. Ажажист!
      Это был единственный и традиционный ответ ученых, и то, что финальное выражение давно утеряло какой-либо смысл, не умаляло заключенной в нем пренебрежительности.
      Но Габорги не стали продолжать дискуссию двухсотлетней протяженности: их уже не было в бункере. Там, где они исчезли, раздавался грохот дверей, лязг лифта и топот - похоже, что они увлекали за собой всю только что пробудившуюся смену. И только тут вслед им зазвучал раскатистый рык Миграняна, начальника космодрома: "Принимаю командование на себя! Квадраты с шестого по двадцать третий объявляю закрытыми с введением чрезвычайного положения. Всем оставаться на местах. Команды и распоряжения киберов считать недействительными. Ждать распоряжений".
      Каждая шлюзовая камера вмещает четверых; в шлюзовой номер шесть находились Габор, Ги, Первеев и Фаттах. Трудно, а точнее, невозможно определить, сколько времени прошло между этим распоряжением и спокойным ответом Первеева: "Есть оставаться на местах. Тем более что отступать некуда".
      Все невольно оглянулись - титанированная дверь шлюза матово леденела у них за плечами. Впереди была накатанная вездеходами дорога, а левее, метрах в пятистах, - нелепый толстоногий гриб размером чуть поменее наших транспортников. Дорога шла под уклон, так что корабль был виден как на ладони. Солнце освещало его справа, а слева висела Земля, внимательно наблюдая за пришельцем из-под кисеи облаков.
      Четверка, как по команде, присела на камни, привалясь плечами к основанию купола. Все они, не сговариваясь, готовы были поклясться, что приказ "оставаться на местах" получили сразу же после того, как покинули шлюз. Сейчас они, откровенно говоря, уже жалели, что в их распоряжении нет телеобъективов и прочих средств детального наблюдения, сейчас бывших бы нелишними. Но что сделано, то сделано.
      Около часа в шлемофонах то взрывалось многоголосие импровизированных перекличек, то с цепенящим спокойствием звучал командирский бас Миграняна: "Ждем распоряжений с Земли. Оставаться на местах". Затем следовали томительные паузы - оставалось только догадываться, с кем и каким тоном совещается начальник Байконаверала. Да, за всю эпоху освоения космоса так называемых нештатных ситуаций случалось пруд пруди, а вот к такой, долгожданной, желанной, никто, как выяснилось, готов не был.
      И уже окончательное тихое смятение воцарилось над истоптанной космическими башмаками поверхностью спутницы Земли, когда из-за толстой ножки инопланетной волнушки, прочно вросшей в грунт, медленно показалась тускло поблескивающая фигура.
      Отсюда, от подножия купола, она была бы незаметна, если бы не перемещающийся блик. Первым его заметил дальнозоркий Ги:
      - Глядите-ка, киба спустили!
      - Нормально, - отозвался Га-бор, - мы на их месте поступили бы точно так же.
      - Они же не на минуточку прилетели, - засомневался Первеев. - Могли бы оглядеться, пробы взять... А то так вот сразу и вытряхнули добро. А если бы напоролись на агрессивную цивилизацию? Тут их кибчика испекли бы в один момент!
      - Агрессивная цивилизация жрет друг дружку на собственной планете, а не выходит в космос! - фыркнул Фаттах.
      Впрочем, это тоже был академический спор, продолжавшийся два столетия: может ли агрессивная цивилизация стать покорительницей космоса?
      - М-да, в смелости этим парням не откажешь, - констатировал Ги. - В какой-то степени Первеич прав: могли бы их жахнуть противометеоритным оружием, причем без всякого злого умысла, а на бездумно-кибернетическом уровне. Их счастье, что они подлетали медленно... Века полтора назад, подберись они вот так к поверхности Земли - без радиосигналов или каких-нибудь фейерверков, - страшно подумать, что могло бы произойти...
      - Братцы, а о том ли мы думаем? - проявил вдруг несвойственное ему глубокомыслие Габор. - Ведь он, по-моему, идет на контакт...
      Насчет контакта было еще неясно, но он несомненно приближался. Поблескивающее массивное тело не менее двух метров в высоту плавно скользило по дороге, словно на воздушной подушке; отсюда было не разобрать деталей, но движение это отнюдь не напоминало целеустремленную прямолинейность робота. Напротив, фигура подплывала то к левой, то к правой обочине, временами останавливалась и, кажется, наклонялась.
      - Ну прямо как на прогулку вышел! - восхитился простодушный Первеев. Тоже мне... луноход.
      Между тем "луноход", не дойдя до купола метров сто пятьдесят, неожиданно присел на камешек. Это было так по- человечески, что никто даже не удивился. Странно было только то, что смотрел он не на сверкающее полушарие "Шапито", а куда-то в сторону. Сейчас уже можно было рассмотреть, что у робота две передние конечности, призматическое подобие головы, впрочем, без шеи, и все это сгибается мягко, без острых углов, словно неведомое существо было вылеплено из пластилина.
      - Куда он уставился? - недоуменно протянул Первеев. - Перед ним архитектурное детище неевоной цивилизации, а он нос воротит!
      - Балда, - дружелюбно заметил Габор, - он же на Землю смотрит.
      - Я, когда в первый раз тут высадился, тоже вот так смотрел... - Фаттах вздохнул. - Привыкли мы, братцы, очерствели, а ведь красота-то какая!
      Они замолкли. Неведомый пришелец сидел и смотрел. Время тянулось. У Габора затекли ноги, он поднялся во весь рост, за ним и остальные. Задумчивый гость переменил позу, словно и у него появилось желание устроиться поуютнее, и продолжал глядеть. Перед ним, чуть прикрытые облачной растушевкой, проплывали прелестные в своей законченности контуры Африки. Гость нагнулся, словно что- то нашаривал у своих ног.
      - Он рисует! - завопил Ги. - Репей мне под скафандр, братцы, если он не рисует!
      - Интересно, чем он это делает? - Первеев поднял руку, словно намереваясь почесать гермошлем.
      - Не чем, а что...
      Короче говоря, кто из них сделал первый шаг - неизвестно.
      Дашков отсмотрел фрагмент, чарщангинский андроид вежливо осведомился, не переключить ли линию на непосредственную трансляцию с Луны, благо приемник на правительственном мобиле это позволял.
      "Чуть погодя, - сказал Дашков. - Все члены Совета в воздухе?" - "Ласкарис уже приземлился".
      - Полагаю, что пора провести селекторное совещание. Задача номер один этим рейсом захватить с собой максимум специалистов. Слава, голубчик, по параллельному каналу свяжитесь с Луной-1, пусть немедленно начинают эвакуацию астрономов из этого... "Шапито". Оставить только персонал, имеющий непосредственное отношение к проблеме контакта.
      - Гм... - позволил себе Левров.
      - В чем дело?
      - По какому принципу должен определяться круг этих специалистов?
      - По принципу пригодности. Передайте - на усмотрение Миграняна. Лингвисты, вирусологи, кибермеханики и робопсихологи...
      У него перед глазами невольно возник последний кадр только что просмотренного сообщения с Луны - массивная фигура, скромно притулившаяся на камешке и задумчиво глядящая на Землю.
      "Начнем совещание, товарищи", - проговорил он, досадливо замечая, как садится голос, всегда так, когда раньше времени разбудят...
      А они продолжали идти навстречу друг другу, и между ними оставалось не более сорока метров. Шли молча, напряженно вслушиваясь в дыхание друг друга; с каждым шагом все яснее обозначалась неслыханность происходившего - и невозможность вернуться к исходной ситуации. Нужно было срочно придумывать, что же, в конце концов, делать, когда они столкнутся нос к носу, но никому из них не пришло в голову попросту посоветоваться с космодромным начальством, которое их пока, по-видимому, не замечало: все телеобъективы, ближние и дальние, передавали крупным планом героя дня и ничего другого.
      - Ребята, - не выдержал простодушный Первеев, - неудобно как-то вчетвером на одного...
      - Верно. Я впереди, вы страхуете в шести метрах. - В такие минуты Джанг Фаттах, как никто из них, умел принимать молниеносные и безошибочные решения.
      Кроме того, он был старшим как по возрасту, так и по должности. Первеев и Габорги - близнецов, когда они действовали в паре, иначе никто не называл придержали шаг. И только теперь сухощавая фигурка Фаттаха, стройная даже в скафандре, появилась в поле зрения Миграняна.
      "Что там за четверка?! - загремел в шлемофонах его голос. - Я же сказал стоять!!! Мушкетеры нашлись! Кто?"
      Он прекрасно видел кто. Цвет скафандров - космодромные ремонтники, по номерам он знал каждого. Впрочем, и без номеров. Вот только Ги и Габора он путал - даже в душевой, не то что в скафандрах. Кричал он от отчаяния, потому что тоже не знал, что делать дальше.
      "Назад!.."
      - Нельзя, Карен Месропович, - негромко проговорил Фаттах, замедляя шаги, но не останавливаясь. - Теперь уже нельзя.
      Тусклая оловянная громадина катила прямо на него, выписывая едва уловимую синусоиду, как конькобежец. Две тумбы, чтобы не сказать - ноги, не шагали, а едва заметно пружинили, плавно выгибаясь то вправо, то влево. Фаттах подумал-подумал да и передразнил - тоже повел коленками туда и сюда. Гость увидел - хотя чем бы ему видеть? - притормозил и верхнюю призму, голову то бишь, наклонил к правому плечу. Они приближались друг к другу теперь совсем медленно и наконец выжидающе замерли. Между ними оставался один шаг, не больше. Выдержка у Фаттаха была железная, у пришельца, по-видимому, нет. Он первый поднял руку и неожиданно гибким движением коснулся нижней части гермошлема, словно взял Джанга за подбородок. В этот миг Фаттах успел отметить, что дыхание в шлемофоне исчезло - стояла абсолютная, космическая тишина.
      Фаттах заставил себя улыбнуться, но улыбка никак не хотела держаться на узком сухом лице, окаменевшем от напряжения. Прозрачный шлем с обязательным номером на макушке позволял видеть небольшую изящную голову, как у большинства инопланетников, бритую наголо. Именно голова, а не лицо, почему-то чрезвычайно заинтересовала пришельца. Фаттах почувствовал, что его разворачивают влево, - он повернулся в профиль; упершееся в подбородок щупальце (или все-таки рука?) произвело обратное движение - он повернулся вправо; тогда пришелец откатился чуть- чуть назад и, как показалось Фаттаху, беспомощно оглянулся на висевшую над ними Землю - и опять на Фаттаха - и снова на Землю...
      А потом он присел, выгнув опорные тумбы колесом, и принялся что-то чертить на одной из каменных плит, предназначенных для фундамента новой обсерватории. Фаттах нагнулся - на сером камне ярко-розовым мелком был нарисован не то череп, не то Африка.
      - Уф-ф-ф... - облегченно выдохнул Джанг. - Есть контакт! Они выпрямились и стояли теперь друг напротив друга совершенно спокойно. Фаттах только теперь заметил, что где-то в глубине маслянисто-оловянного покрытия пришельца угадывается чрезвычайно тонкая ячеистая структура, - именно эти ячейки, сжимаясь, позволяли ему совершать движения.
      - Он меня разглядывает, - проговорил он негромко, улыбаясь уже без принуждения, - на голове у него строчечка крошечных линз, вертикальных, словно кошачьи зрачки. Мелок утоплен в это самое... Олово. Или каучук. Мне бы кусочек мела...
      Чего не было, того не было.
      - Ну что, пошли посмотрим твой кораблик? - обращаясь к пришельцу, будто к старому знакомому, проговорил Джанг. - К тебе, к тебе! Он протянул руку в направлении межпланетной "волнушки". Гость полуобернулся, - значит, обзор у него был не круговой - и точно таким же движением показал на купол "Шапито". Потом согнул левую руку - нет, все-таки это воспринималось как щупальце или на худой конец пожарный шланг - и розовым мелком нарисовал на своей "голове" человеческие губы.
      Нарисовал - и стер.
      - Вам видно, Карен Месропович? - негромко, словно гость мог его услышать, проговорил Фаттах. - У него сверху вроде ведерка вверх донышком, но мне почему-то чудится, что оно... как бы сказать... с настроением. То на нем удивление, то нетерпение, то телячий восторг...
      "На ведре?"
      - Не верите? Вас бы сюда, Карен Месропович...
      "Вот уж воистину - меня бы туда! Только от меня до вас - шестнадцать километров. Пока я долечу, вы там такую самодеятельность развернете... А сейчас - хватит. Дашков со всем Советом уже летит, вот им и карты в руки. А ты - давай сворачивай контакт, первая беседа не должна быть продолжительной".
      - А как?
      "Как", "как"... Тактично. Сам заварил - сам расхлебывай".
      Мигранян не хотел объяснять подробно все то, что понимал интуитивно: каким-то чудом первый контакт налажен, скорее всего решающую роль сыграла удивительная чуткость и естественность поведения Фаттаха - недаром он любимец всей Солнечной. Видимо, эти качества наилучшим образом кореллируют с программой, заложенной в этого кибера. Так что пусть продолжает действовать и дальше, руководствуясь собственной интуицией, а не советами со стороны.
      Джанг же воспринимал все это несколько иначе. Нарисованные и стертые губы - "я не могу говорить, как вы". Кибер не мог бы так просто и естественно поступить. И потом, у кибера обязательно был бы круговой обзор.
      - Ладно, - согласился Джанг. - Сейчас я попытаюсь объяснить ему, что нам - сюда, а ему - туда.
      И он попытался. Человек эти жесты понял бы однозначно, но пришелец снова наклонил свое ведерко к правому плечу, вскинул руку и нарисовал маленькую Африку прямо на скафандре Фаттаха. Потом решительно скользнул вбок, описал дугу и приблизился к Первееву. Вид у того, надо признать, был наиглупейший: круглый полуоткрытый рот на круглом лице.
      Гость вскинул мелок - на скафандре Первеева появились два маленьких концентрических кружка.
      А вот Габорги, с их одинаковыми неуемными шевелюрами и пышными усами, его нисколько не тронули. Он как-то походя изобразил на груди Ги одну звездочку, а на том же месте у Габора - две. И, совершив такое дело, уверенно покатил к шлюзовому створу.
      Четверка людей неуверенно двинулась за ним. Приблизились к двери.
      "Ни-ни!" - угрожающе произнес Мигранян.
      Это они и сами понимали. Только было как-то неловко. Сейчас и остальная троица могла бы поклясться, что на абсолютно гладкой поверхности "ведерка" отразилось разочарование и недоумение. Затем гибкое щупальце протянулось к Первееву и чрезвычайно осторожно извлекло у него из кармана носовой платок (про Первеича недаром говорили, что он чихает внутри шлема, а протирает его снаружи). Так же медленно, вероятно демонстративно, гость провел платком по своему лицу и торсу; платок положил у ног Фаттаха. Потом нарисовал у себя на животе несколько головастиков с хвостиками и тут же медленно, торжественно их стер. А потом величаво развернулся и покатил назад, стремительно наращивая темп. Тусклый зайчик метнулся к подножию чужого звездолета и исчез.
      - Обидели хорошего человека, - убежденно проговорил Фаттах.
      "Ве-ли-ко-лепно!!! - заглушая его голос, проревел Мигранян, у которого камень с души упал. - Все великолепно! Все скафандры - на дезинфекцию третьей степени, образец ткани поместить в камеру анализатора, но до прилета Дашкова не трогать!"
      А сам Дашков в это время неуклюже выбирался из мобиля: за три часа полета ноги, привыкшие к обязательной утренней пробежке, немилосердно затекли. Но Дашков тоже был доволен: селекторное совещание, длившееся весь перелет, закончилось вполне результативно. Основные узловые моменты первого контакта были обсуждены, рекомендации подготовлены, специалисты вызваны и тоже сейчас мчались со всех концов света на Чарщангинский космодром.
      Теперь можно было пробежаться до диспетчерской и посмотреть наконец, что там непосредственно транслируют с Луны.
      За восемь с половиной часов практически ничего не изменилось. Корабль с членами Совета и целым сонмом специалистов находился на подлете к Байконавералу, из "Шапито" были изгнаны его законные обитатели - астрономы, и на весь комплекс, глубоко зарывшийся в лунный грунт, осталось только три биолога, которые с разрешения Дашкова и Венке провели самый дотошный таможенный досмотр первеевскому платку, но не обнаружили ни единого контрабандного микроба или вируса. Поверить в стерильность такого громадного объекта они, естественно, не могли, поэтому собирались сидеть до победного конца, то есть до прибытия смены. И естественно, нужно было оставить кого-то из ремонтников. Выбора не было - осталась бригада Фаттаха. Сейчас они все сидели в холле астрономического купола - место, как нельзя лучше приспособленное для проведения авральных рабочих совещаний. На бильярдном столе были разостланы чертежи, а большой игровой дисплей, по вечерам, как правило, превращавшийся в хоккейное поле, сейчас был перегружен хитроумными схемами перестройки изоляторных боксов в вакуумные камеры на тот случай, если пришелец начнет выгружать на поверхность какое-нибудь оборудование и представится возможность эти сокровища исследовать - хотя бы манипуляторами.
      Кроме ремонтников, подчинившихся строжайшему приказу и проспавших часа три, присутствовал здесь и Мигранян, вообще не сомкнувший глаз, - правда, не собственной персоной, а на экранчике АДО, или автоматического дистанционного оператора. Проворный многоманипуляторный "адик" мог служить полномочным заместителем своего хозяина, как бы далеко тот ни находился. Миграняновский же путался под ногами и не помогал, а вносил панику, поминутно сообщая, сколько минут остается до прилунения ракеты с членами Совета.
      Вместо декораций для этой сцены по всем стенам светились экраны с изображением "волнушки" - телеобъективы стерегли ее со всех точек и расстояний. Но там ровнешенько ничего не происходило.
      - Чем мудрить с уплотнителями, проще снять люки с типового грузовика, сказал Габор.
      - И где это валяются космические грузовики, которые разрешается разбирать на запчасти? - съязвил Сежест.
      Он, а с ним Памва и Соболек простить себе не могли, что вчера не догадались выскочить на поверхность и встретиться с пришельцем лицом к лицу - или по крайней мере скафандр к скафандру.
      - Грузовик, на котором мы инжектор меняли, простоит на приколе еще недели три, - заметил Фаттах.
      "Разрешаю использовать люки, - торопливо подал голос Мигранян. - Под мою ответственность..."
      Клацнули двери тамбура - кто-то еще вошел в шлюзовую.
      - Раз уж вы такой щедрый, подкиньте практика по электронной оптике, попросил Джанг, обращаясь к экранчику "адика".
      "Уже вызвал с той стороны, из "Колизея". А от себя могу подкинуть идею: найдите энергетический волновод..."
      Дверь из шлюзовой чмокнула и съехала в сторону. В холл неторопливо въехал пришелец.
      "Адик", располагавшийся задом к двери, продолжал вещать густым миграняновским басом, но никто из семерых уже не слышал ни звука. Немая сцена длилась около минуты. Затем гость приблизился к Фаттаху, Первееву и Габоргам поочередно, словно вспоминая их, а потом обернулся к остальным и мгновенно расставил у них на комбинезонах розовые значки: Сежесту вертикальный штрих, Памве - что-то вроде знака бесконечности, Собольку - две точки.
      "О-о-о... Да падет Арарат на мою голову..."
      Гость проворно обернулся - гораздо живее, чем можно было ожидать от такой массивной туши, - и, не задумываясь, нарисовал на экране "адика" чрезвычайно затейливый иероглиф, напоминающий пляшущего человечка о девятнадцати конечностях.
      Совершив такое дело, он скромно сдвинулся в сторону и, согнув ноги в полукружья, присел прямо на пол.
      "Всем ясно? - спросил с экрана Мигранян. - Только абсолютный дебил не догадался бы, что нужно нажать на красную клавишу, которая торчит у створа..."
      - А дебилов в космос не посылают, - глубокомысленно подытожил Первеев.
      - Пальцем в небо! - не удержался Ги и ткнул пальцем - не в небо, разумеется, а в панельку дисплея.
      Компьютерная память, повинуясь приказу, выдала на экран картинку - вход в "Шапито". Гость "вытянул шею" - верхняя часть туловища стала уже и длиннее. У всех появилось такое ощущение... нет, определить его никто не смог бы, но зато любой подтвердил бы под присягой, что на гладкой поверхности "ведерка" появилось выражение крайней заинтересованности.
      - Вход, - негромко сказал Фаттах.
      Пальцы его забегали по клавишам, задавая нехитрую программу, и на экране поплыли, то удаляясь, то приближаясь, различные уголки "Шапито".
      - Дверь. Тамбур. Скафандры. Панель управления. Дверь. Холл. Дисплей. Диван. Стол. Апельсин...
      "Хватит!.." - осторожно подал голос Мигранян.
      Наступила тишина. Все стояли и смотрели на неподвижно сидящего гостя. Он, казалось, тоже чего-то ждал.
      - Ох... - вырвалось вдруг у Первеева.
      На плоском лице, там, где полагалось бы находиться губам, четко очерчивался темно-серый кружок. Казалось, крошечные ячейки, с трудом угадываемые в глубине загадочного вещества, не то уплотнились, не то вообще изменили свою структуру.
      - Дверь. - Прозвучало отчетливо и невыразительно. Голос был чистый, четкий и почему-то напоминал не Фаттаха, а Левушку Первеева.
      - Почему он повторил именно это слово? - негромко вопросил Сежест.
      "Потому что Джанг произнес его дважды, - так же тихо подсказал Мигранян. - Мальчики, я отключаюсь: спецрейс прибывает".
      Экранчик на брюхе "адика" угас.
      - Надо понимать, конец нашей самодеятельности, - печально проговорил Соболек, который, в сущности, проявлять самодеятельность еще только-только собрался. - Ну, давай, бригадир, включай посадочную - пусть гость полюбуется!
      Суперскоростная ракета уже вошла в гравитационный колодец и теперь мягкими толчками, словно пробуя под собой почву, присаживалась на причальное кольцо.
      Гость заинтересовался пуще прежнего.
      - Космодром. Ракета. Посадочная. Радар. Мигранян... - Джанг то увеличивал изображение, то отдалял, чтобы показать общим планом, то выхватывал какую-то деталь...
      Если бы его спросили, чем он руководствуется, выбирая тот или иной объект, он, по-видимому, ответил бы: "Вероятно, я точно так же показывал бы все это вашему пятилетнему сынишке..."
      Он сам не подозревал, что корень его успеха именно в этом: комиссия специалистов наверняка исходила бы из того, что перед ними - взрослое существо. Но бывают моменты, когда со взрослым полезнее обращаться, как с маленьким. Короче, когда распахнулся парадный люк и штормлифт начал по одному спускать на ледяной бетон членов Совета, пришелец должен был иметь порядочный запас информации, касающейся космической техники землян.
      Догадываясь, что за ними наблюдают, члены Совета, прежде чем погрузиться в мобиль, приветственно помахали руками.
      - Тебе махать не обязательно, - простодушно заметил Первеев, наблюдая за тем, как самые различные специалисты, если судить по многоцветью скафандров, высыпают из лифта вслед за ведущей пятеркой. - Их много, а ты один.
      - Ле-евушка, - укоризненно протянул Джанг.
      И тут же на большом экране высветилась командная рубка Байконаверала. Прибывшие сняли только шлемы и, не присаживаясь, ринулись к передатчику: Дашков, Соня Деа, Ласкарис, Хори Хасэгава. Их слишком хорошо знали в лицо, чтобы они теряли время на представление. Не хватало только Вепке, которого они видели на посадочной, - видимо, с ним было что-то неладно, как-никак двадцать лет Земли не покидал.
      Но Дашков и не собирался никому отдавать бразды правления. В Совете все были равны, но превосходство в возрасте и тот факт, что именно Дашков курировал вопросы большого и малого Космоса, давали ему право на такую узурпацию.
      "Рад всех приветствовать!" - заговорил он, обращаясь преимущественно не ко всем, а именно к тому, кто воспринимал его приветствие как-то не так.
      Во всяком случае, при первых звуках его речи массивная фигура пришельца начала плавно отъезжать к двери, затем гость наклонился и принялся быстро-быстро рисовать сложные, запутанные линии, пока не получился хаотический клубок. Затем он выпрямился, как показалось всем, выжидающе глядя на Фаттаха.
      - Выпусти человека... - шепнул Первеев.
      Джанг вместе с пришельцем вышел в шлюзовую, и теперь на малом интерьерном мониторе было видно, как он спешно натягивает скафандр, а гость, присев на корточки, беззастенчиво рассматривает все причиндалы туалета.
      "Воздух обратно в помещение не закачивайте!" - поспешно крикнула Соня Деа, крупнейший вирусолог планеты, за фантастическую придирчивость, противостоять которой не мог сам Дашков, введенная в состав Совета.
      Вот уже два века эпидемиологи страшились призрака "космической чумы", но ни разу такая опасность не стала реальной. И вот этот первый и единственный случай возник, как всегда и бывает, нежданно и неотвратимо.
      "Да, - подтвердил Дашков, - вы уж там постарайтесь проявить максимум осторожности... только без демонстративной трусости, чтобы не стыдно было. Надеюсь, вы понимаете, что некоторое... э-э... время вы посидите там, в "Шапито". Какой-то компенсацией вам может послужить разве что тот факт, что вы на данный момент - в центре внимания всей планеты". - "Всей Солнечной!" радостно подсказал Ласкарис. "С вашей стороны разрешаю любую связь, никаких лимитов. Обеспечьте им нулевой коридор! - обернулся он к Миграняну. - Мамы, папы, дети, любимые девушки... Можно и в его присутствии. Это входит в намеченную нами программу. Мы тут на подлете наблюдали, как вы общаетесь... Не будем даже вмешиваться. Только придадим вам программистамультипликатора, дистанционно, разумеется. У гостя, похоже, незаурядные лингвистические способности. Ведь надо же нам выяснить, зачем он или они сюда пожаловали. На розовом мелке далеко не уедешь..."
      Зашипело и лязгнуло - монитор показал, как двое вышли "на солнышко".
      "А он не помчится сюда?" - не скрывая испуга, проговорила Соня Деа. "Может. Как мог и раньше. - Дашков вернулся к своему привычному лаконизму. Нет. Свернул к своему кораблю". - "А вдруг - улетит?" - резонно вопросил Ласкарис.
      - Нет! - хором ответила бригада Фаттаха.
      "Откуда такое единодушие?" - несказанно удивился Дашков.
      - Он же пытался объяснить... вот... - робко подал голос Соболек, впервые так близко видевший Дашкова.
      Он подошел к тому месту, где на полу была изображена розовая путанка, и встал так, чтобы возвращающийся Джанг ненароком не наступил бы на инопланетный иероглиф.
      "Действительно, друзья, - включился в беседу Хори Хасэгава, - если бы это был, извините, человек, я взял бы на себя смелость предположить, что нарисованное должно символизировать перенасыщение семантического поля". "Убедительно, - согласился Дашков. - Отсюда вывод: если он вернется, разбейтесь на две группы, человека по три. И продолжайте, как начали. Ваша задача - никакой информации не получать, только учить его говорить... Условно. Как только почувствуете, что перестало получаться, немедленно поставите в известность нас. Сейчас - антракт, мы тут покопаемся в уже отснятом... и позавтракаем". - "Не покопаемся, а покупаемся", - вставил Ласкарис - он весь лучился от счастья, чего нельзя было сказать о Дашкове. "Я бы со своей стороны просил... Извините, если вы найдете для этого несколько минут, - включился Хасэгава. - Я прошу каждого, не общаясь друг с другом, записать свои ощущения, каким вам представляется наш высокий гость. Счастливым, одиноким, голодным... Очень простыми словами. Моя просьба понятна?"
      Просьба была понятна.
      "Тогда, прошу вас, сделайте это не откладывая".
      Когда просит член Высшего Координационного Совета, откладывать как-то и в голову не приходит. Поэтому к тому моменту, когда Фаттах спустился в столовую, все разбрелись по углам и, прихлебывая дымящееся какао, трудились в поте лица: не так-то просто даже "обыкновенными словами" изложить впечатления от оловянного ведерка. Ну, если бы хоть чем-то оно напоминало лицо, пусть даже не человеческое, а какой-нибудь химеры... М-да.
      Джанг вытащил из стенного зажима лист плотной бумаги и попытался сосредоточиться. Как объяснить членам Совета свои впечатления? Ведь не поверят. Слишком уж это будет отличаться от того, что напишут остальные...
      Хори Хасэгава сидел перед монитором и просматривал последний тайм кокиб-бу, где в синем играли ребята Джанга Фаттаха. Если хочешь быстро и с максимальной точностью составить представление о человеке, не листай записи о годе и месте рождения, образовании, состоянии здоровья... Посмотри его в игре. И увидишь, что этот длинный, Сежест, - индивидуалист и задавака, жертва дурного воспитания, ему все время приходится ломать себя и он этого перестал стыдиться: не первый год у Фаттаха, научили; Соболек - удивительное соответствие своей фамилии: необычно пластичен, реакция молниеносная, не то что у Сежеста; и уникальные Габорги, которые всем кажутся одинаковыми, а на самом деле один культивирует внешнее сходство, а другой не знает, как от него избавиться...
      - Мальчиков смотришь? - Дашков подошел стремительно и бесшумно - тощая белая птица, в своем полете даже не колеблющая воздух. - Ответ тебе пришел. Данные уникальны.
      Он подал семь жестких листочков, только что отпечатанных космодромной "елочкой", как звали на местном профессиональном жаргоне ЕЛИ - Единый лунный информаторий. Впечатления семерых парней уже легли в его бездонную память.
      - Так... Первеев: "Гость прилетел один, это парень моего возраста, если переводить на земной эквивалент, не путешественник и не освоенец, с юморком, фантазией и без страха. Тем не менее его что-то тяготит или пугает, но только не мы. Не задается. Наверное, в жизни одинок. Когда снимет скафандр, вряд ли окажется похожим на нас. Торопится, но виду не подает".
      - Многовато, не так ли? - спросил Дашков. - Читай дальше.
      - Пожалуйста. Сежест: "Пришелец аналогичен любому из нас, кроме, вероятно, внешности. Цель прилета - специфическая, не разведывательная. Бесстрашен и осторожен. Весел наперекор тоске - не от одиночества ли? Спешит". Они что, действительно не сговаривались?
      - Ты же следил по монитору, - фыркнул Дашков. - Ребятам можно верить не меньше, чем нам самим: это ведь моя "золотая бригада", я их еще по Верфям знаю.
      - Соболек - это самый младший, не так ли? Посмотрим: "Он выше меня на голову, но мне все время кажется, что мы одного роста. И в остальном похожи. Только лицо у него будет... Не знаю какое, но не человеческое. А жалко. Когда он заговорил голосом Левы, мне стало завидно. Но это не его собственный голос, потому что у него настоящий голос должен быть очень грустным..." Так. Дальше все идентично. У остальных... у остальных никаких отклонений от общей схемы. Петр, это серьезно.
      - Да. Потому что я всегда диву давался, какие же они совершенно разные люди... Вот что, Хори, попробуем внести, так сказать, заключительный штрих.
      Он подошел к микрофону.
      "Минуту внимания: прошу ответить мне, что вы собираетесь делать дальше, прошу ответить одним словом, написать на бумаге и показать мне. ОДНИМ СЛОВОМ!"
      На экране монитора взметнулось семь листков бумаги. И на каждом стояло одно-единственное слово: "Помогать!".
      Даже восклицательный знак стоял у каждого.
      "Спасибо, ребята, - сказал Дашков. - Вот и действуйте согласно намеченному плану!"
      И отключился. Ободряющая улыбка сошла с его лица, когда он обернулся к Хасэгаве:
      - Ты допускаешь, что они находятся под гипнотическим воздействием?
      - Я все допускаю. Поэтому настаиваю на том, чтобы никто из нас в непосредственный контакт пока не входил.
      А между тем Земля, а с нею и вся Солнечная изнывала в ожидании. Пять тысячелетий люди ждали пришельца с небес, поначалу соглашаясь не меньше чем на бога; затем требования стали скромнее: мечты ограничились кругом людей, затем просто разумных существ, а вскоре согласны были и на робота. Да пусть хоть просто зонд! Лишь бы не быть одним во Вселенной.
      И вот - пожалуйста. Сидит себе долгожданный на Луне, а дни идут, идут, идут... Зачем он прилетел? Почему не рассказывает о себе, о своем мире? Неужели не понимает, как жадно ждут от него малейшей информации?
      Совету посчастливилось, что он отбыл на Луну, иначе его просто захлестнула бы волна писем и обращений. От жалостливых просьб прекратить просвещенческие упражнения на, возможно, потерпевшем аварию или больном существе до категорических требований перестать снабжать неизвестно кем и с какой целью заброшенного к нам робота всеми данными нашей техники и науки. Правда, в такую крайность впали немногие. Но бывало. Позднее подсчитают, что одних приглашений в свой дом пришелец получил не менее полутора миллиардов!
      Но Совет надежно заэкранировался от этого потока, а бригада Фаттаха, недаром названная "золотой", уже на третий день буквально взмолилась оградить ее от внимания всей Солнечной, ибо для простых, нормальных людей быть в центре внимания просто неорганично.
      Дашков распорядился оставить их в покое и свести репортажи к двум пятиминуткам в день. Все (похоже, что и сам гость) вздохнули свободно, и это благостно отразилось на их способностях. Памва взял на себя камбуз, и все с удивлением признали, что ни разу в жизни так не пировали, - и это на космических-то концентратах! Правда, оно и аукнулось: за первую же неделю все, кроме Сежеста, прибавили в весе. А он обнаружил вдруг склонность к тележурналистике: его ежедневные репортажи были загадочны, остроумны и профессиональны - чего ж еще? Наконец-то он мог проявить свою индивидуальность, не боясь прослыть выскочкой.
      С дисплеем и "елочкой" мудрил Джанг Фаттах: нужно было выудить из информатора сведения первой необходимости и преподнести в наиболее доступном виде. Разумеется, половина всех специалистов, привезенных Дашковым с Земли, наперебой давала ему советы, но, как только приходил гость и советчики тактично отключались, все наставления шли прахом. Прежде всего Джанг почувствовал, что сам дисплей является для пришельца элементом чуда. Как разумное существо, прилетевшее на космическом корабле, могло оказаться незнакомым с простейшей кибернетикой? Азы программирования прозвучали для него чистейшей абракадаброй. Знакомство с планетолетом вызвало точно такую же реакцию, что и заочная экскурсия по Нотр-Дам. Окончательно добило Фаттаха неподдельное изумление гостя, когда перед ним возникла схема Солнечной системы. Он словно не мог поверить в реальное существование Марса, Венеры, Юпитера, не говоря о их спутниках. Все, что касалось Земли, он рассматривал с восторгом, остальные поселения землян в Солнечной, похоже, вызывали у него недоумение. Сохранять полнейшую невозмутимость с таким невеждой, умудрившимся как-то заделаться космическим пилотом, мог только такой гений самообладания, как Джанг Фаттах.
      А Первеич оказался незаменимой нянькой. Он как-то научился распознавать, когда гость устает, что его раздражает; однажды, путешествуя по "Шапито", они набрели на камбуз. Первеев начал демонстрировать процесс питания и под этим предлогом изничтожил все пончики с персиковым вареньем; гость заинтересовался чрезвычайно, набрал полный пакет образцов человеческой снеди и помчался к себе домой. Первеев с ума сходил от тревоги: а вдруг отравится? Гость заявился раньше обычного, попросил жестами проводить его туда же и снова набрал пакет: теперь его интересовали исходные продукты. Мука, соль, сухофрукты и молоко стали перекочевывать к нему на корабль ежедневно, и Левушка уже готовил к его приходу "сухой паек". Неужели гость съедал все это? Его пытались спрашивать, но он никогда не отвечал на вопросы.
      Соболек убивался, подозревая себя и своих товарищей в полнейшей неспособности к полноценному общению с представителем инопланетной цивилизации. Чтобы хоть как-то исправить положение, он принялся рисовать вспомогательные схемы, потом - картинки, а оттуда уже недалеко было и до стенной росписи. Пластиковые панели холла украсились "буйной босховщиной", как изволил выразиться Сежест, предложивший Собольку переключиться на наскальную живопись. Остальные только недоумевали, как это они могли проглядеть в своем товарище столь яркое дарование.
      А веселее всех было Габоргам, которые взяли на себя роль игровиков-затейников. Сидеть без разминки в закрытом помещении удовольствие ниже среднего, и на второй же день гостя, чтобы не терять времени, потащили в спортзал. Правила баскетбола он освоил на удивление быстро, причем в точности попаданий с ним не смог бы соперничать и чемпион Солнечной: он просто не делал ошибок. Послушав свою "няньку", он так же громко, но совершенно невыразительно стал кричать: "Шайба!!!" - чем наводил ужас на остальных игроков. Так, в процессе игры, он понемногу заговорил. Похоже, он автоматически запоминал каждое слово, но пользовался ими совершенно варварски: "Я стулю" - это он сидел на стуле - или "Лева сулит", то есть Лева ест суп. Родной язык, по-видимому, у него не страдал структурной изощренностью. Но Дашков строго-настрого запретил его поправлять. "Вам понятно, что он имеет в виду? Мне тоже. Пока пусть все так и остается, а то выработаете у него сороконожий комплекс, он начнет задумываться и вовсе замолчит".
      Не похоже было, чтобы гость мог замолчать: его невыразительный голос с Левушкиным тембром и четкостью кибер- чтеца звучал теперь постоянно, - как говорится, игра не доводит до добра. А игры разнообразились с каждым днем, дошло дело и до дисплея, но гость освоил только самые незамысловатые: "горячо - холодно", "кирпич на голову", "крестики-нолики".
      На восемнадцатый день, отдыхая после обеда (гость к себе домой не пошел, а выпросил у "няньки" горсточку пшена, которую, как хоботом, втянул в себя правым щупальцем, - тоже пообедал), все расположились в креслах возле дисплея. Габор, почесывая за ухом, растолковывал гостю специфику "казаков-разбойников". Все позевывали.
      Светлая юркая звездочка непредсказуемыми зигзагами ускользала от условного преследователя. Гость неторопливо поднял руку, ткнул мелком в экран, так что на нем осталась розовая точка, и лаконично произнес:
      - Я.
      - Ты, ты, - заверил Габор. - Дослушай до конца, потом будем играть. Вот этот казак...
      - Я казак, - повторил гость и, потянувшись, по-хозяйски выключил дисплей.
      Все ошеломленно молчали, глядя на него.
      Он нагнулся, нарисовал на полу розовое лубочное солнышко, поодаль крошечный кружочек.
      - Мое Солнце. Моя Земля, - констатировал он. Еще дальше и с полнейшим несоблюдением масштаба уносились прочь два ракетных грибка - шляпками вперед.
      - Разбойник убежал. Я казакую, - с истинно дашковским лаконизмом прокомментировал он свои рисунки.
      У всех одновременно появилось ощущение, что температура в холле разом понизилась градусов на десять. Звездный гость, посланец "братьев по разуму"...
      Сыщик. Полицейский. Всего и навсего.
      - А где ж твой разбойник? - растерянно проговорил Первеев.
      Гость выпрямился, линзочки-зрачки поочередно остановились на каждом из присутствующих. Потом он плавно развернулся и, как лебедь белый, гордо выехал за дверь - открывать шлюзовую он давно уже научился самостоятельно.
      На экране внешнего обзора было видно, как тускло поблескивающая массивная фигура устремилась к чужеземному кораблю и еще через несколько минут этот корабль взлетел.
      Джанг обреченно вздохнул и вызвал центральный пост Байконаверала. Члены Совета, по двадцать часов не вылезавшие из командного пункта, благо это обеспечивало им любую связь, рассматривали какие-то диаграммы.
      - Добрый день, - мрачно и покаянно проговорил Фаттах, - пожалуйста, просмотрите безотлагательно нашу последнюю запись. "А в чем дело?" - спросил Дашков.
      - Дело в том, что он улетел.
      Дашков только глянул исподлобья и, не тратя больше времени на вопросы, включил экран.
      Всю сцену с "казаками-разбойниками" они просмотрели в гробовом молчании.
      "Ну?" - спросил еще раз Дашков.
      - Ну и все...
      "Нет, не все. В настоящий момент он над нами... Делает круг над административным корпусом... Все. Теперь улетел".
      Но он не улетел. Часа через полтора раздался экстренный вызов с обратной стороны - докладывало Ласточкино гнездо, как окрестили тамошний космодром, начальником которого был некто Каплунов, нелюбимый за исключительное занудство: "Он над нами! Кружит, но не садится... Может, успеть выложить какой-нибудь знак прямо на посадочной..." - "Не нужно. Ждите", - сказал Дашков и, как всегда, оказался прав.
      Через четыре часа гость вернулся, прилунился на прежнем месте под бочком у "Шапито" и буквально через несколько минут уже стоял перед всеми двенадцатью - члены Совета откровенно не отключали экрана: у сыщика должны быть крепкие нервы.
      На сей раз гость не возразил против присутствия многочисленной аудитории. Он остановился посреди холла и бесстрастно произнес, словно продолжая разговор:
      - На Луне его нет.
      "А где же он?" - естественно вырвалось у Сони Деа.
      - А где же он? - точным эхом ответствовал пришелец.
      Наступила ужасающая пауза.
      "Этого ни в коем случае нельзя ретранслировать по общей передающей сети..." - пробормотал Хасэгава.
      "Ради всех небес. Хори... - простонала Соня Деа. - Скажите, вы уверены, что он - на Земле? Ведь есть же поселения и на Марсе, и на спутниках Юпитера..."
      - Спрятаться всю жизнь. Комфорт.
      Дашков посмотрел на него с невольной завистью: эк, стервец, в четырех словах объяснил абсолютно все. Кроме...
      "Но рано или поздно люди обнаружат его. Ваш скафандр известен, а то, что под скафандром... Не думаю, что условия различных планет могут позволить сформироваться идентичным высшим формам..."
      - Один скафандр. Два скафандра.
      И опять он дал сто очков вперед по емкости информации! Выходит, он может поменять скафандр и тем самым принять облик...
      "В таком случае как же собираетесь разыскивать его вы?" - логично спросил Ласкарис.
      - Не вид. Мысль.
      Когда-то это называлось "запах мысли". Пока люди возились с телепатией, периодически открывая и снова закрывая ее, они придумали массу реальных и фантастических терминов. Но некоторые отражали самую суть.
      "Но тогда на что же он надеялся?" Если гость был детективом, то Ласкарис в своей непреклонной логике вполне мог претендовать на профессию, которая в старину, пока на Земле еще существовали преступления, называлась "прокурор".
      Но гость не уступал ему в последовательности. Он нагнулся и нарисовал на полу ту же розовую путанку, как и в момент первого знакомства с Советом.
      - Шум, - пояснил он.
      Дашкову стало совсем тоскливо: обследование целой планеты на предмет выявления замаскированного преступника грозило затянуться на неопределенное время... Ловить разбойника - это ведь забава для детишек дошкольного возраста. Для взрослого же населения целой планеты - игра скверная, способная разбудить самые низменные, атавистические чувства.
      Вепке, страдавший одышкой - нельзя ему было лететь, нельзя, да и что за радость - контакт с полицейским, - впервые подал голос: "А вы уверены, дорогой друг, что ваше посещение не вызовет какой-нибудь неожиданности? Скафандр продезинфицировать легко, но на Земле вы его, вероятно, снимете. Ваш, если только вы меня понимаете, бактериальный мир... Не вызовет ли он непредвиденных болезней? Впрочем, по этому поводу лучше выслушать специалиста..." Он обернулся к Соне Деа.
      Но гость не стал дожидаться мнения специалиста. Всем почему-то показалось, что на плоскости жестяного "лица" проскользнула снисходительная улыбка:
      - Если разбойник там.
      Вот именно: если. Если он уже на Земле, то все прелести инопланетной инфекции уже налицо. А если его нет?
      - Бесстрашьтесь, - сказал, словно сжалился над всеми, гость. - Корабль...
      Счастливый парень, он не знал глагола "убивать". Он просто нарисовал несколько крошечных букашек и демонстративно стер их. Всем припомнилось, что этот знак он подал им в первый свой визит. Ну, понятно, у них в шлюзовой камере предусмотрена автоматическая дезинфекция.
      Соня Деа медленно-медленно выдыхала воздух - с того момента, когда она представила себе, что по ее планете разгуливает непродезинфицированный инопланетянин, она, похоже, вообще не дышала.
      - Лететь! - скомандовал он, и члены Совета послушно поднялись со своих мест.
      "Приземляться придется на Сахарском космодроме, - сказал Дашков. - Там все условия для таких вот экспериментов. Скажите, вы сможете посадить ваш корабль вот сюда?"
      На экране возникла карта северной части Африки, и яркая стрелка указала на самый крупный космический полигон.
      - Скажу кораблю. Он сядет.
      "Разве вы не пилот?" - поразился Ласкарис.
      - Я думать. Корабль лететь.
      - Ну и техника у вас! - невольно вырвалось у Первеева. - Управление кораблем на чистой психотронике!
      - У другой звезды.
      - Постой, постой, ты хочешь сказать, что этот корабль... Что его создали в другой звездной системе? - переспросил Джанг.
      - Да.
      Члены Совета разом сели. Кто-то застонал.
      - Почему ты никогда об этом не рассказывал? - обиженно проговорил Первеев.
      - Вы не интересовать. - Он помолчал и совсем тихо добавил: - Обидно.
      - Слушай, - сказал Джанг, - так вас там, выходит, много... В том смысле, что с разных планет? Мы об этом еще только мечтаем, а вы уже друг к дружке запросто летаете...
      - Мы нет.
      "Ничего не понимаю, - искренне признался Дашков. - Вы прилетели, и вы, оказывается, не летаете. Может быть, вы объясните нам, что к чему, хотя бы в общих чертах?"
      - Трудно, - сказал гость. - Пробую.
      И, тщательно подбирая слова, а порой переходя к привычным росписям на полу, он рассказал...
      Цивилизация на его планете была типично биологической и достигла достаточно высокой ступени, в технологическом плане оставаясь где-то на уровне бронзового века. Планета не знала перенаселения, методы аутоконтроля позволяли бороться с болезнями, культура достигла лучезарных вершин.
      И тут буквально свалились с неба непрошеные пришельцы. Это была энергичная щедрая раса звездопроходцев, которая уверенно несла дары своей цивилизации с одной планеты на другую: Их корабли располагали техникой, способной с большой степенью вероятности разыскивать звезды, обладающие планетными системами, пригодными для зарождения жизни. А найдя таковую жизнь, они впадали в такой восторг, что буквально задаривали "братьев по разуму": автоматические металлургические комплексы, преобразователи энергии, комбинаты автоматического клонирования, информационно-вычислительные центры, космические корабли и индивидуальные левитаторы. И все это, как сказал бы землянин, "с подгонкой по фигуре", то есть приспособленное для использования именно на этой планете, со всеми ее физико-химическими параметрами, и притом на нулевом уровне эксплуатационного примитива: ткни пальцем в кнопочку...
      "Дерни за веревочку - дверь и откроется", - пробормотал себе под нос Ласкарис. Гость не расслышал, но Дашков на всякий случай грозно нахмурился.
      С дарами инопланетной технологии было просто: оставили в неприкосновенности, за редким исключением. Гораздо хуже было с информацией. Рассказы о жизни далеких миров, проиллюстрированные неразрушимыми объемными миражами (вероятно, без голографии не обошлось), пленили сердца молодежи. До сих пор на единственном кольцевом материке все было единообразно: одна цивилизация и, следовательно, одна культура, один язык, один образ жизни (на данный момент, во всяком случае, - недаром божеством было единое солнце: до прилета пришельцев считалось, что оно освещает всю Вселенную) и одна, возведенная в ранг богини, планета.
      Недаром в переводе на язык землян эта планета называлась Айна или, если угодно, Уана.
      Айниты, от природы наделенные способностью менять свою внешность, до сих пор придерживались строгого единообразия, не говоря уже о манерах и обычаях. Все было едино.
      Но вот с некоторых пор у молодежи стала наблюдаться чуть ли не поголовная тенденция подражать инопланетянам, и не только тем, что посетили Айну, но всем, фигурировавшим в рассказах пришельцев. Словом, изощрялись кто во что горазд. Сначала на это смотрели снисходительно: упражнения в мимикрии - это возрастное, пройдет, ан, не проходило. Через несколько десятилетий спохватились: за формой пришел черед содержания. Попирались обычаи и приличия, забывался язык, под угрозой была культура - многовековая, собственная. На смену пришел хаос подражательства. Старшее поколение представило себе, что случится еще лет через двадцать (айниты живут примерно одинаковое число лет), и приняло чрезвычайные меры: все инопланетное было категорически запрещено.
      И только теперь жизнь на Айне вернулась в свое естественное русло.
      "Хэппи энд", - буркнул Ласкарис. Остальные молчали, но чувствовалось, что всех томит какая-то недоговоренность.
      "Ну, с историей мы разобрались, большое вам спасибо за впечатляющий рассказ, - откашлявшись, словно у него першило в горле, заговорил Дашков. Но при чем здесь ваш преступник, за которым вы гнались через всю Галактику?"
      Было видно, что гость устал невероятно, напрягая свои лингвистические способности. Поэтому паузы между словами достигали порой нескольких секунд:
      - Он... преступал... против... детей.
      В третий раз за этот день члены Совета продемонстрировали фантастическое единодушие: они ринулись к своим скафандрам.
      "Мигранян! - Голос Дашкова гремел так, словно он командовал Полтавской битвой. - На всей планете - чрезвычайное положение! Обращение сформулируем сразу после взлета. Держите связь с нашим кораблем, чего бы это ни стоило! Команду Фаттаха - следующим рейсом, как только будет готов корабль. Проконтролируйте!.."
      - Остановить... - Гость смотрел на экран, на котором суетились члены Совета, неловко влезая в скафандры: как-никак это случалось с ними далеко не каждый год. - Ваши дети... опасность нет.
      - В самом деле, Петр Павлович, - не выдержал Фаттах. - Если бы это было опасно для нас, он предупредил бы с самого начала... Человек ведь.
      "Человек? - Дашков прыгал на одной ноге, не позволяя никому помогать себе: это было его нерушимым правилом. - Человек... Человек... Внимание: авральный старт отменяется. Команда Фаттаха, прибыть поелику возможно быстрее сюда. Э-э-э... гость с планеты Айна, вы летите одновременно с нами?"
      - Лететь.
      "Вы запомнили точку, которую я показал вам на карте? Или повторить?"
      - Лететь.
      "Само собой... То есть счастливого пути!"
      Два корабля - земной и инопланетный - стартовали одновременно. На Сахарском экспериментальном космодроме опустился только один корабль - наш.
      Чрезвычайное положение на всей планете объявлено не было, но еще в полете Дашков успел распорядиться, чтобы все следящие системы космодромов, обсерватории, метеостанции, а пуще всего - Служба охраны озонового слоя, или, как ее коротко называли, СООС, не утроили, а удесятерили свою бдительность. Как чувствовал старик. И когда Хори Хасэгава вкупе с Соней Деа принялись скорбеть по поводу отбытия инопланетянина в родные края, он пожал плечами и коротко велел: "Ищите лучше".
      Искать принялись на славу, и не прошло получаса, как с Земли Королевы Мод, из городка Санта-Фэ и окрестностей поселка Щебетовка на восточном побережье Крыма уже пришли сообщения о посадке неопознанного тела. В первом и втором случаях это были обычные аномалиты, или, как их называли в старину, "летающие тарелочки", а вот в третьем деваться было некуда: это был он, голубчик. Дашков даже руки потер, хотя обычно не допускал ни лишних слов, ни жестов.
      - Как давно он сел? - спросил Ласкарис, не разделявший оптимизма своего друга.
      "Один час двадцать три минуты назад, - пророкотал кибер- ответчик. - С момента приземления наблюдение снято".
      - Вот именно, - сказал Ласкарис. - Теперь ищи ветра на Черноморском побережье...
      - Чтобы его искать, надо еще до указанного побережья добраться, - резонно заметил Вепке. - Хотя... Наш гость проявлял завидную резвость на Луне, а вот каково ему будет в многопудовом скафандре здесь, в условиях земной тяжести?
      - Увидим, - лаконично заключил Дашков. - Ты все равно останешься, вон что с тобой посадка сделала. Нельзя тебе больше летать. А мы сейчас выжмем из машины... машина готова?
      Все было готово.
      "Внимание, Щебетовка! - Дашков задержался перед микрофоном. - Может, он уже покинул корабль - я бы на его месте так и сделал, - но если нет, то постарайтесь все время держать его под наблюдением... Почетную встречу организуйте, что ли. В национальных костюмах, с цветами и песнями. У вас же там полно студентов на летней практике - пусть проявят сообразительность. Но чтобы ни к одному ребенку его не подпускать!"
      С тем суперскоростная машина и взмыла в воздух. Но там, куда они направлялись, все было тихо и спокойно: корабль - "волнушка" стоял в тенистом ущелье, заросшем орешником, но известная уже всему миру массивная тускло-серая фигура ни вблизи его, ни на побережье не появлялась.
      Добровольцы из студенческих отрядов и окрестных детских лагерей уже оцепили импровизированный "космодром", а с минуты на минуту должны были прибыть карантинные и аварийные службы - так называемые штурмовые бригады, подчиненные лично Дашкову. Он вызывал людей, технику; если бы на Земле еще существовали войска, он направил бы сюда... как это называлось... несколько дивизионов. Или дивизий? Странное, визгливое понятие, несомненно относящееся к области ручного пиления чего-то душистого, оставляющего оскомину во рту, а на ногах - тончайшую осыпь еще теплых опилок... Клейкость обломанного сучка... Паутина протянувшейся от среза смолки...
      Он вздрогнул и очнулся. О чем это он? Вот уже несколько десятилетий он не позволял себе не только лишних слов или движений - посторонней мысли. Он, Петр Дашков, член Высшего Координационного Совета.
      Вот именно. Все эти распоряжения отдавал не Петр Павлович Дашков, это выполнял свои функции член Совета. Дашков ли, Иванов или Сидоров - не имеет значения. А Петр Павлович, привалившись надкрыльями острых лопаток к амортизирующей спинке, прекрасно знал, что все это бесполезно: гость давно и результативно ускользнул от их непрошеного внимания, он честно делает свое дело - ищет следы своего неуловимого и грозного, но совершенно не опасного для землян "разбойника". Если бы он нуждался в помощи, он так и сказал бы Фаттаху или Первееву: помогите, мол, братцы. Да, именно так: Джангу или Левушке, а не ему, члену Совета. А может быть, это и правильно: встретились впервые парни с разных планет и обошлись без всяких там представительств и церемоний, а сразу же принялись за дело.
      Но всего этого не объяснишь двадцатилетним энтузиастам, расположившимся в наскоро разбитом палаточном городке вблизи корабля пришельца. Эти будут упорно ждать - и день, и два, и десять, и двадцать...
      Дашков ошибался на два дня.
      Двадцать второй день пребывания на крымском берегу начался как обычно: пробежка в сопровождении окрестных собак, купание в похолодавшем сентябрьском море, безнадежная перекличка со всеми постами слежения, которым почти месяц назад были выданы характеристики чужого корабля. Автоматические спутники работали тщательно, всего поступило шестьсот девяносто четыре сигнала обнаружения, но все - щебетовский вариант. По- видимому, корабль беглеца, которого весь мир привык называть старинным словом "разбойник", на нашей планете вообще не появлялся.
      Сколько же времени понадобится пришельцу, чтобы убедиться в бесплодности своих поисков? Дашков бессчетное число раз задавал себе этот вопрос. Бригада Фаттаха, изнывая от затянувшегося внепланового отпуска, поначалу обсуждала это каждый день, но мало-помалу у всех нашлось занятие. Соболек рисовал Карадаг со всех точек и при различном освещении, не подозревая, что за последние пятьсот лет не осталось ни единого клочка земли в окрестностях этого усопшего вулкана, где хотя бы один раз не стоял мольберт самодеятельного художника. Сежеста приняла группа симферопольских голографокомментаторов. Первеев подался в малышовую группу слета юных лунопроходцев. Габорги, тяготевшие к крупным масштабам, организовали Всекрымскую осеннюю карагдиаду - грандиозные соревнования по всем видам спортивных, не совсем спортивных и абсолютно не спортивных игр. Памва чудил в знаменитой "Генуэзской таверне", воскрешая рецепты малосъедобных блюд XV века. И только Джанг Фаттах неизменно пребывал в "штабе СЕТИ", как шутливо окрестили Карадагскую биостанцию, где обосновался Совет.
      Собственно говоря, от всего Совета к этому утру на Карадаге оставался один Дашков. Да и биостанция вот уже полтора века как перестала существовать. Сначала ее расширили и превратили в поликлинику для дельфинов, но по мере того как все побережье превращалось в один сплошной летний детский курорт, стало ясно, что дельфины будут чувствовать себя здесь дискомфортно, и их перевели в Пицундский аквасанаторий. Правда, слухи о том, что возле заповедных скал можно подкормиться даровой рыбешкой, прочно укоренились среди черноморских афалин, и свободные от дежурства связисты, как правило, торчали на пирсе, развлекаясь примитивным рыболовством в пользу веселых тупорылых гигантов.
      Вот и сейчас Фаттах сидел над водой, свесив ноги в резиновых сандалиях, и внимательно наблюдал за тем, как к голому крючку нехотя шла толстолобая тригла. Джанг играл с кнопочкой манка, подавая на крючок ритм "Танца маленьких лебедей"; от смертоносного острия разбегались по воде волны призывного сигнала, против которого не могла устоять ни одна рыбка, от морского конька до крупного катрана, - на каждую породу надо было только изменить настройку.
      Дашков подошел бесшумно и встал так, чтобы его тень не падала на воду. Он посмотрел на триглу, которая отчаянно топорщила плавники, сопротивляясь неодолимому зову механической противоестественной приманки.
      - Да погоди ты!.. - неожиданно для себя самого сказал он не то Фаттаху, не то обреченной рыбке и, повернувшись, упругим мальчишеским шагом устремился на берег.
      Он ринулся в пожухлую осеннюю траву, где неосторожно стрекотал согревшийся к полудню кузнечик, отловил его, дивясь собственной резвости, ухватил за отчаянно дергающиеся жесткие лапки и понес на пирс.
      - На-ка, - сказал он, протягивая Джангу желтобрюхого кузнечика и заранее отворачиваясь, потому что когда-то, лет так семьдесят тому назад, он тоже не мог сам насадить на крючок вот такую сучащую лапками зеленую "кобылку".
      Джанг отключил манок и закинул удочку с приманкой; теперь двое сидели на корточках, затаив дыхание и глядя на великолепную скумбрию в синем тигрополосом уборе, нацелившуюся на кузнечика. По-июльскому яркое солнце, как это бывает на несколько дней сбора винограда, рассчитывалось с побережьем последними горстями бесшумно сыплющегося в волны золота, ветер доносил сзади тонкий дух лимонного бессмертника, осторожный прибой хрумкал бесценной карадагской галькой, выбирая заточенные в серую невзрачную скорлупку винно-красные сердолики... Дашков медленно вздохнул, поднимая под теплой курткой тощие стариковские плечи, и вдруг подумал, что все эти дни, начиная с пробуждения у себя в квартире на Таганке, он жил в каком-то черно-белом мире - без запахов, шорохов, волшебства непрошено возвращающегося детства... Да жил ли? Он фиксировал, координировал, функционировал, моделировал... Жуть какая-то.
      Кто-то в высшей степени деликатно подошел и встал над ними, глядя в воду. Дашков ревниво покосился - незнакомец был без удочки. С минуту он, выставив вперед ассирийскую бородку, благодушно наблюдал за сомнениями скумбрии, принюхивающейся к кузнечику; затем ноги его, обтянутые узкими брюками, неестественно выгнулись, обнаружив полное отсутствие костей, и образовали правильный круг, на котором, покачиваясь, как на рессоре, сидел незнакомец.
      Дашков вдруг подумал, что он даже не испытал облегчения. - Я убедился в том, что моего соотечественника на вашей планете нет, - приятным баритоном сообщил гость.
      Говорил он совершенно свободно, и интонации его были задушевны и доверительны, как у диктора передачи "Полуночные новости".
      - Нет - и слава богу! - естественно вырвалось у Фаттаха.
      - Да, - кивнул гость. - Ведь в этом случае ему всю жизнь пришлось бы провести в скафандре...
      - Ну, это лучше, чем одному в корабле, - возразил Джанг.
      - Несомненно. Притом люди вашей Земли обладают свойствами, столь редкими у нас: они все доброжелательны, ненавязчивы и... такие разные. И кроме того, у вас все, абсолютно все любят детей.
      - А разве может быть иначе? - как можно мягче проговорил Дашков. Пришелец живо обернулся к нему:
      - У нас их кормят, воспитывают и защищают, - этого достаточно. Любовь это редкое исключение.
      - Слушай, дружище, - перебил его Фаттах, - раз ты освободился, то расскажи нам поподробнее о своей планете, то есть не нам двоим, а всем... Ждут же. Так, Петр Павлович?
      Но гость, не дожидаясь ответа Дашкова, решительно покачал головой:
      - У меня есть дело, которое я не могу откладывать. Я отправляюсь дальше. Если же - Он замялся, словно раздумывая, стоит ли быть откровенным до конца. - Если же следом за мной прилетит еще один корабль с такими же, как я... "казаками", подтвердите, что я улетел. Был и улетел.
      Дашков внимательно посмотрел на него:
      - А если они захотят проверить? Вы ведь рассказывали: так называемый запах мысли...
      - Вы бывали когда-нибудь там? - Смуглый перст четко указал на массив лагеря юных лунопроходцев, раскинувшийся в Лисьей бухте. - Треск цикады в многотысячной стае чаек...
      - У вас есть дети? - совсем тихо спросил Дашков.
      - Таким, как я, не позволяют иметь своих детей... - еще тише ответил космический гость
      Наступила тяжелая пауза. Гость медленно опустил руку и заговорил, глядя на носки своих туфель:
      - Мне не хочется рассказывать подробно о своей родине... Когда-нибудь жизнь на ней переменится. Иначе и быть не может. Но на один вопрос я отвечу: Вы спрашивали, в чем же заключается преступление того, за кем я послан... Так вот. Я уже рассказывал вам, что моя планета была не готова к контакту с высшими цивилизациями. От даров щедрых звездоплавателей мы отказались и даже память о них постарались вытравить. Лучше всего это удавалось храмителям... церквушникам...
      - Жрецам, - подсказал Фаттах слово, неизвестное пришельцу, потому что на Земле оно уже давно не звучало.
      - Да, жрецам. И постепенно они захватили всю власть в свои руки. По их предписаниям все одинаково одевались, говорили одними и теми же словами и читали одинаковые молитвы, ели за общими столами и занимались только строго предписанным трудом. Искусство было столь же жестко регламентировано и в конечном счете сводилось к религиозным обрядам. Легко представить, как в таких условиях воспитывались дети...
      Да, представить было нетрудно.
      - И вот один человек... вы не возражаете, что я называю его человеком? Мой соплеменник, которого я хорошо знал, сначала в силу наследственного дара, а потом и по собственному убеждению стал воздействовать на детей. Это не было обучение наукам или ремеслам и даже добру или злу; он просто помогал детям быть разными... Вы ведь знаете, что такое аспергилус флавус?
      Дашков с Фаттахом переглянулись.
      - Не-ет, - протянул Джанг. - К своему стыду - нет.
      - Я услышал об этом, когда побывал в нижнем течении Нила. Там имеются могилы - древние, позднее раскопанные. Но оказалось, что тех, кто спустя тысячелетия вскрывал эти могилы, поражал какой- то рок: все вскоре умирали, но от разных причин.
      - Вспомнил! - воскликнул Дашков. - "Проклятие Тутанхамона". Это вирус, который не возбуждает какую-то одну, определенную болезнь, а находит в человеке самое слабое место и бьет именно туда, инициируя самые различные заболевания.
      - Да, - подтвердил гость. - Но мой "разбойник" обладал прямо противоположным даром - он находил в каждом самое лучшее и это лучшее заставлял звучать с удесятеренной силой. А ведь лучшее есть в каждом... Очень скоро он понял удивительную закономерность: люди, каждый из которых жесток по-своему, все равно одинаковы; нельзя быть индивидуальностью во зле. А вот совершенные в прекрасном - о, как они отличаются друг от друга... и от окружающих! Но когда в одном округе возникает сразу целая плеяда талантов, этому начинают искать причину. Некоторое время этому человеку удавалось ускользать от внимания жрецов, переезжая с места на место; но до бесконечности это продолжаться не могло. Его выследили, и он захватил один из кораблей инопланетян, благо этот корабль сам находил звездную систему с разумной жизнью, не требуя целого экипажа.
      - И ты согласился его преследовать? - вырвалось у Фаттаха. Гость быстро поднял голову и пристально поглядел прямо в глаза, но не Фаттаху, а Дашкову.
      - У каждого свое дело, - медленно проговорил Дашков. Гость отступил на шаг и склонил голову:
      - Я сказал все. Мне пора.
      - Постойте! - Дашков требовательным движением протянул руку к Фаттаху: Связь, быстро!
      Джанг вытащил из кармана коробочку среднедистанционного фона и вложил ее в протянутую ладонь.
      "Оцепление! Вызываю оцепление корабля! Ларломыкин? На связи Дашков. Отставить все и немедленно покинуть взлетную зону. В радиусе километра не должно остаться ни единого человека. Аппаратуру слежения отключить. Даю пятнадцать минут. Все. - Он еще немного подумал и добавил: - Под мою ответственность".
      - Спасибо, - сказал гость. - Прощайте, и - каждому своего счастья!
      Он развернулся и покатился прочь, словно на роликах, мягко пружиня резиновыми бескостными ногами.
      По мере того как его фигура отдалялась, краски костюма серели и приобретали металлический отлив; вот он завернул за угол старинного корпуса биостанции и пропал из виду. В этот же миг над Шебетовским перевалом замельтешили разнокалиберные гелиглайдеры, мобили и даже дельтапланы приказ Дашкова выполнялся неукоснительно. Через несколько минут исчезли и они.
      А Дашков с Фаттахом снова опустились на разогретые солнцем доски, невесело усмехаясь собственным мыслям, - бригадир космических монтажников без бригады и член Совета, который никогда уже не вернется к тому, чтобы манипулировать, формулировать, моделировать и функционировать... Оба молчали.
      - М-да, - первым не выдержал Фаттах, - это, конечно, прекрасно развивать в каждом свое, индивидуальное, но ведь должно же быть и что-то общее, иначе нельзя...
      - Общее будет всегда. Можно одинаково любить вот это все, - Дашков развел руки, словно собираясь обнять Карадаг вместе с бухтой, - но один из этой любви пишет картину, другой собирает камешки, а третий отправляется на Луну - найти там такую же горушку и назвать обязательно тем же именем, а не своим, заметь.
      Они замолчали и стали глядеть в сторону перевала. Минут двадцать прошло в томительном ожидании, а затем откуда-то снизу выпрыгнула серебристая "волнушка" и, не рыская, вертикально пошла вверх, не оставляя за собой следа.
      - Петр Палыч! - ахнул вдруг Джанг. - Мы ведь даже не спросили, как его зовут! Может, я попытаюсь с ним связаться, пока он еще не вышел за пределы атмосферы?
      - Давай, давай, - сказал Дашков. - Отличная мысль!
      Фаттах со всех ног ринулся в кабину связи.
      Дашков больше не глядел на небо, в котором уже не было видно растворившейся в синеве серебристой точки, а с любопытством рассматривал скумбрию, продолжавшую крутиться вокруг кузнечика: голову и ноги она благополучно объела, но на крючок не попалась. Потом перевел взгляд в сторону перевала. Редковатую зелень уже тронула роскошная накипь осеннего пурпура. Дороги отсюда видно не было, но он хорошо представлял себе эту темно-синюю, как спинка скумбрии, асфальтовую ленту, которая уводила на запад, чтобы к вечеру сомкнуться с заходящим солнцем. Стояла полуденная тишина, и только из полуоткрытой двери домика связистов доносился монотонный голос Джанга, призывавшего пришельца откликнуться.
      Дашков наклонил голову набок и, представив себе невероятное упорство Фаттаха, усмехнулся: ведь сколько еще времени этот славный парень будет вызывать совершенно пустой корабль...