IV. Синица в небе

Командорский шатер опустел. Эрл Юрген мог появиться с минуты на минуту, и надо было поторапливаться. Найти что-нибудь в этой свалке, освещенной одним тусклым вечерним фонариком, было нешуточным делом, но рука, к счастью, сама наткнулась на маленький кинжал.

Так, теперь снять с плеч погрустневшего Кукушонка и всю верхнюю часть густых смоляных волос собрать пучком на макушке. Чем бы связать… А, сойдет узкая полоска, оторванная от пеленки.

Прядочка волос попала в узел, голова заныла от тянущей боли. Это мелочь. Нужно поторапливаться, пока не вернулся Юрг. Она попробовала остроту лезвия на ладонь, потом решительно поддела локон, спускавшийся на шею из-за уха, и срезала его под самый корень. Наверное, так именно сервы скашивают траву для крылатых коней. Разница только в том, что здесь нужно проделать очень узенькую полосочку чистой кожи — тропинку для дневного света. Сюда ляжет холодный, чужеродный обруч, как символ союза Джаспера с этой лукавой, скрытной планетой. Она щедра на подарки — офитами, девицами-красавицами; но она отнимает мужей и держит за пазухой пестрое яйцо неминучей и ошеломляющей беды.

Пряди волос сползали по плечам, как умершие листья; в воздухе повис запах осени. Струйка крови потекла за ухом и дальше, по шее — горячая, едкая. Промелькнула странная мысль: хорошо, что она затеяла эту процедуру здесь, на корабле; ей не хотелось бы, чтобы даже один волосок остался на Земле, когда они ее покинут.

По стенке тихонечко, чтобы не разбудить Юхани, похлопали ладонью.

— Тук-тук-тук, — сказал Юрг, — впусти законного мужа.

Впустила.

— Новости неплохие: чуть больше полутора тысяч в дороге, штук двести мои сограждане оставляют себе на всякий пожарный случай, но я думаю, что они согласятся отдать и это, потому что через пару деньков уже будет готова новая партия. И пойдет конвейер… Святый боже, ты зачем себя изуродовала?

Она вернула себе на плечи Кукушонка, медленно обернулась к Юргу. Он совсем забылся, землянин. Принцесса Джаспера не может быть уродливой.

— Твои сограждане безгранично великодушны, — произнесла она царственным тоном, отметая его слова. — Когда в следующий раз будешь общаться с призраком, поставь его в известность, что Джаспер расплатится сполна. Кажется, у вас на Земле дороже всего ценится золото? Мы доставим сюда столько этого металла, сколько вместят корабли, увозящие отсюда офиты.

— Столько не поднимете, — буркнул Юрг.

— Один джасперянин может перебросить через ничто все свое вооружение и боевого коня. Два…

— Да, двух меринов.

— Два джасперянина могут перенести вместе с собой двадцать коней. Трое шестьсот. Четверо — больше двух тысяч…

— Ух ты! Странная прогрессия. Так вы что, можете поднять целый город? Я имею в виду — наш отряд?

«Мой отряд. Только мой», — подумала мона Сэниа.

— Разве не естественно, что жители моей планеты обладают скрытыми достоинствами, которые для обитателей других миров могут показаться диковинными? — холодно проговорила она, лукаво пряча всю горечь своего открытия, когда обнаружила, что ее муж скрывал от нее свою способность посылать голос через то же самое ничто, которым пользовались и джасперяне.

— Послушай, Сэнни, кончай обращаться со мной как на дипломатическом приеме. Скажи откровенно, чего ты хочешь?

Она подняла брови, и под шрамиком на лбу привычно затлела маленькая подлая боль.

— Большей надежности для крэгов, — сказала она после почти неощутимой паузы. — Гуен великолепна, но только для одного крэга. Ты сам говорил, что идеальным вариантом было бы два.

— Ну, идеальным, вариантом был бы мини-перехватчик с компьютерным управлением для каждого твоего гуся. Беда только, что эти перехватчики перебьют всю живность в радиусе десяти километров. Но задача уже поставлена, шесть конструкторских бюро ее обсасывают. Но ты не очень-то надейся, лучше синица в руках, чем журавль в небе.

— Эти слова мне не известны.

— Синичка — наша северная птаха, безобидная, очаровательная и несъедобная. Журавль… Это что-то среднее между Гуен и крэгом, птица почти сказочная по причине крайней немногочисленности. Бездна изящества и никакого душегубства — за исключением лягушек.

— То есть ты хочешь сказать, что твоя маленькая Сиянова — очаровательная синичка?

Юрг живо представил себе «свою маленькую Сиянову» — ее короткие каштановые волосы, подгибающиеся книзу, арочки бровей, винного оттенка губы, маленькие и не тронутые пока ни единой сухой трещинкой…

— Вот именно, — проговорил он сдержанно. — Синица в небе. Пока ничего другого нам не дано.

— Кстати, почему ее отец был в таком тяжелом скафандре, словно собирался лететь к звездам, а она — в одежде, которую с натяжкой можно назвать вполне обычной?

— А, она же останется с нами до конца карантина, а Стамену нужно было возвращаться, чтобы самому провести все анализы. Его в скафандре мыли и облучали поди часов шесть.

— Ка-ран-тин?

— Естественно. Это — те несколько дней, пока наши эскулапы не проверят вашу — да и мою — кровь, смывы с кожи, воздух и воду из бассейна… Мало ли какая зараза.

Мона Сэниа судорожно набрала полные легкие воздуха и задержала его, пока в голове не возник пульсирующий шум. Потом тихо-тихо, словно боясь, что его украдут, выпустила его через узенькую щелочку мгновенно пересохших губ.

— Кто-то взял мою… мою кровь?

— Да не пугайся ты как ребенок! Всего одну каплю. Этого пятнышка на руке уже не видно, ты даже не проснулась.

— Ты отдал кому-то каплю моей крови?

— О, четыреста чертей, дернуло же меня все это тебе объяснять! Сэнни, я человек подневольный, у меня есть начальство. И если мне приказали обеспечить безопасность населения моей планеты, я обязан выполнить всю программу. Честное слово, это не унижает твоего достоинства. Мы, знаешь, из ближнего космоса возвращаемся, и то нас пропускают через воше… ну, моют проверяют.

— Я родила тебе сына, — ледяным голосом отчеканила принцесса. — Он жив и здоров. Разве это не достаточная проверка?

— Силы небесные, да мне-то этого достаточно выше головы! Но кроме меня…

— Когда ты прибыл на Джаспер, никого, кроме меня, не волновало, здоров ты или нет. Впрочем, меня это тоже не беспокоило. Если бы ты был смертельно болен, я просто умерла бы вместе с тобой, и все.

— Малыш, мы не на Джаспере, — проговорил он, вкладывая бесконечное терпение в каждое слово. — Кроме нас, здесь еще около пяти миллиардов людей. Многовато, конечно, но не уменьшать же это число посредством эпидемии?

— Мой народ побывал на сотнях чужих планет. Нас там убивали; мы возвращались израненные, но никогда — больные.

— Вот и прекрасно! Наши врачи только лишний раз это подтвердят. Не понимаю, почему это доводит тебя до бешенства?

Она слегка запрокинула голову, и он увидел в полумраке, как презрительно искривились губы.

— Потому, — произнесла она свистящим шепотом, — что, когда тебе сказали, что кровь твоей жены может быть ядовита, а дыхание отравлено, ты должен был вызвать этого человека на черный бой — в темноте, на звон мечей. Понял?!

Он долго молчал, потому что ответить на такие слова можно было только одним вопросом. И он его задал:

— Сэнни, ты разлюбила меня?

Ему показалось, что невидимая молния полыхнула между ними.

— О, не-е-ет… Я не разлюбила тебя. Когда разлюбишь, в душе остается пустота. А я полна горя и ненависти! Я ненавижу тебя, Юрий Брагин, за то, что ты убил моего Юрга.

Он сделал шаг вперед и с бесконечной нежностью обнял ее за плечи:

— Сэнни, помнишь, в подземелье я рассказывал тебе сказку про живую воду? Скажи только одно слово, и оно станет живой водой для твоего Юрга…

Она замерла, окаменев. Его руки, которые она узнала бы из тысяч других… Его руки, которые она полюбила с первого прикосновения… Кукушонок тихонько снялся с ее плеч и бесшумно исчез в наступившей для нее темноте. «Не жди от меня этого слова, просто владей мною, потому что я, как бы ни тосковала по этим рукам, все равно этого слова вслух не произнесу…»

Целую вечность продлилось это ожидание.

Потом руки, согревавшие ее плечи, разжались и исчезли.

— Владетельная принцесса, позволь мне удалиться.

— Ты свободен, благородный эрл.

Она проснулась с ощущением невосполнимой утраты. Сказочной красоты офит, поджидавший ее пробуждения в устланной черным атласом коробке, поразил ее, но не обрадовал. Он был устроен так, что две змейки свивались причудливыми узлами на висках, обратив друг к Другу точеные головки с черными глазками видеодатчиков. Вернее, это была одна двуглавая змея, чьи эмалевые чешуйки складывались в черно-бело-лиловый орнамент. Драгоценные камни тех же тонов оживляли узор холодными искорками, но не вносили дешевой пестроты.

— Знаешь, Кукушонок, на какой-то планете, говорят, рабам надевали ошейники как знак их подневольности, — задумчиво проговорила мона Сэниа. Любимым рабам эти ошейники украшали драгоценными камнями… Ну, будем осваиваться. Посиди с Юшенькой, друг мой.

Она приладила обруч и почувствовала, как он цепко и властно охватил ее голову. Да, ощущение странное. Пока глядишь неподвижно, все размыто по сторонам, но прямо перед глазами все видится четко и, похоже, безупречно. Но вот стоит шагнуть, и предметы начинают перемещаться, словно вокруг тебя декорации, которые кто-то сворачивает.

Она взмахнула руками — так и хотелось за что-нибудь ухватиться. Нет, на виду у всех так качаться ей не пристало.

Она слегка раздвинула стеночку и выглянула наружу. Ну, все как обычно: полковник Брагин (она произнесла это про себя с каким-то мстительным удовольствием) препирается с призраком в белом балахоне, все восемь дружинников доблестно несут караул у бассейна. Юная Сиянова, вероятно, в воде… Нет, все-таки трудно все время замирать в полной неподвижности, останавливая даже дыхание. Дуз прав, нужно привыкать, и побыстрее, — она твердо решила не задерживаться на Земле дольше чем еще на три-четыре дня. Дипломатические визиты и экзотические экскурсии придется отложить на следующий прилет. А сейчас хорошо бы выбрать какой-то уголок подальше от посторонних глаз — не на виду же у всей честной компании учиться ходить!

— …четвертая команда — нападение, — донесся до нее звонко-воркующий голос — чувствовалось, что юная леди с пеленок проводила слишком много времени с птицами. — Только прошу вас, никогда не пытайтесь сами командовать Гуен. Шайтан ее разберет, в каком она настроении, — а то и в глаз можете получить.

— А пятая команда? — это, конечно, Скюз.

— А про пятую команду вам вообще лучше ничего не знать. Кстати, вы обещали мне взамен кое-что показать — или нет? Вот я сейчас слегка обсохну…

Раздался плеск, и повелительница сов, выпрыгнув из воды, выпрямилась во весь рост, стоя на бортике бассейна. Она тряхнула головой, как боевой конь после купания, и маленькая радуга поднялась над ее огненно-каштановой гривой.

Мона Сэниа тоже затрясла головой, отпрянула назад и стремительно захлопнула дверцу в стене.

Или ей это показалось, или на девушке не было ровным счетом ничего.

Подальше, подальше от всех этих земных фокусов! Вот только — куда? Единственное место, которое она совершенно отчетливо помнила, была лесная тропинка, ведущая в дом… Она потерла лоб, вспоминая слово. Нет, оно не вспоминалось, но его значение она поняла — это было то же самое, что дом Иссабаста. Солнечная поляна, и на том месте, где тропинка вливалась в нее, диковинные цветы, оранжевые снизу и лиловые сверху. Наверное, это были цветы-андрогины, не разделенные на мужские и женские соцветия и поэтому непроходяще-счастливые в своем вечном единстве…

Отогнать бы этот образ, но нельзя — ей нужно именно туда.

— Кукушонок, я в лес. Ненадолго. — Она погладила пестрые перышки. — Надо мне привыкать обходиться без тебя.

Она сосредоточилась на образе густой, не колышемой ветром травы, в которой терялась Тропинка, и сделала шаг.

И почувствовала, как два пестрых зеленых плаща крутанулись слева и справа, подымая вихрь, опрокидывающий ее навзничь. Она почувствовала под лопатками упругую траву, смягчающую падение, и болотный пух едва различимых облаков поплыл над нею в непривычно высокой голубизне.

Она поднялась, села. Несколько пестрых лесных эльфов порхали над поляной, ничуть не смущенные ее появлением. В траве стоял неумолчный стрекот невидимых гномиков — как жаль, что не было времени узнать, что они там мастерили. Она раскинула руки, чтобы лучше держать равновесие, и сделала шаг. Надо же, не упала! Нечего было и мечтать сойти с тропинки в траву — там ноги безнадежно запутались бы, а она еще думала, не взять ли с собой легкий меч для первой тренировки: Нет, сегодня — только движения. Шаг с поворотом головы. Остановка, корректировка. Шаг с последующим выпадом вперед. Остановка. Прыжок назад. Остановка. Получается.

Она уже пересекла поляну и очутилась под перистыми лапами безлиственных деревьев. Древние боги, какой густой, одуряющий запах! Если бы она могла себе позволить хотя бы один день одиночества в этом заповедном лесу! Может быть, в этой тишине она и прошептала бы то слово, которое так хотел услышать от нее Юрг, и оно долетело бы до него само, даже не посланное ее древней магической силой…

Она встряхнула головой и вдруг увидела, что домик, к которому она направлялась, уже совсем близко, и если с ней был бы сейчас ее привычный поводырь, она заметила бы его уже давно.

Прячась за толстыми чешуйчатыми стволами, оставляющими на ладонях капли своей душистой крови, она приблизилась к постройке и замерла в удивлении.

Дом был сложен не из камня, как полагалось бы человеческому жилью, а из стволов деревьев; крышу покрывал толстый мох, навес над крыльцом и небольшие оконца украшала незамысловатая и местами небрежно выполненная резьба — у нее в замке за такую работу серв отправился бы на переплавку. Входная дверь была непропорционально большой, двустворчатой; сквозь медные колечки на обеих половинках этой двери была продета веточка с засохшими листьями — любому было понятно, что хозяина уже несколько дней здесь нет.

Движимая даже не любопытством, а каким-то неведомым ранее принуждением, она поднялась на крыльцо и вытащила ветку.

Сухие листики, осыпавшись, легли у ее ног. Она приоткрыла одну створку и осторожно проскользнула внутрь. Ничего особенного, скорее сарай, чем жилье. Дощатый стол, две лавки, скромный шкафчик и полки, прогибающиеся под какими-то фолиантами. Никакой резьбы, ковров или шкур — вероятно, здесь даже не ночевали. Недоумение вызывала только обитая медью дверца прямо напротив входа — странно, комнатка вроде бы занимала весь объем дома.

Слегка смущенная этим вторжением в чужое жилище, она обогнула стол и приблизилась к сверкающей дверце. А может быть, это не медь, а золото? Редчайший на Джаспере металл, всегда бывший знаком укрывательства чего-то запретного?

На полированной поверхности отчетливо виднелся контур человеческой ладони. Ни секунды не раздумывая, она подняла правую руку и наложила на этот черненый силуэт. Раздалось легкое шипение, и дверца плавно сдвинулась в сторону, открыв что-то вроде шкафа, абсолютно пустого, с гладкими голубовато-серыми стенками. Мона Сэниа ступила внутрь, и в ту же секунду пол мягко просел под ногами, и она почувствовала, что ее тихо и нестрашно опускают вниз. Спуск длился недолго, всего три-четыре удара сердца, потом ступни ощутили упругий толчок, и в тот же миг яркий свет хлынул ей навстречу, так что она невольно подняла ладони, заслоняя лицо и одновременно дивясь тому, как это в подземелье проник прямой луч солнца. Каким-то сторонним знанием она ведала, что и здесь она совершенно одна.

Она раздвинула пальцы, прикрывающие глазки ее змеек, и огляделась. Да, это был подземный дворец. Небольшой стол, застеленный роскошной скатертью, бесчисленные висячие и стоячие полки с посудой, бутылками и книгами, прикрытые створками сверкающих стекол самых нежных оттенков. Низкий диван, ковер над которым увешан драгоценным и, судя по знакам на чехлах, магическим оружием. В другой раз ее рука сама потянулась бы к такому вот золоченому эфесу, но сейчас принцесса решительно отвернулась от любимых игрушек юности и заглянула под стрельчатую арочку.

Спальня. Еще богаче, чем эта гостиная. Нет, не то. Белая гладкая дверь почему-то ее притягивали именно закрытые двери. Туда. Свет еще ослепительнее, по уже не солнечного, а какого-то безжалостно пронизывающего, лунного оттенка. Голубоватые стены, необъятная черная ванна, снова полочки, флаконы, кувшины… Стараясь двигаться как можно осторожнее, чтобы неловким движением не смести на пол эту хрупкую утварь, она развернулась к высокой, в человеческий рост, чеканной раме — и отшатнулась.

Потому что навстречу ей таким же образом обернулась нелепая темная фигура, плохо различимая даже в ослепительном свете. Мона Сэниа поднесла руку к поясу, где всегда находился маленький кинжал, — некто повторил ее движение. Она бесстрашно шагнула вперед — узкое смуглое лицо с низко надетой короной стремительно приблизилось и замерло, приобретая твердые очертания.

Она поняла: это диковинка дальних планет, запрещенная на Джаспере, зеркало!

Значит, это странное лицо, которое она помнила по зыбким отражениям в стоячей воде, — это она?..

Нет, это была не она. Во всяком случае, никто не смог бы сейчас назвать женщину, замершую перед ней в холодной плоской реальности, той прекрасной принцессой, которой поклонялась вся молодежь Джаспера. Спутанные волосы, подхваченные на макушке какой-то тряпкой, сухие морщины, бегущие вниз от уголков рта, по главное — затекший шрам на лбу, окруженный бледными мертвенными кольцами, лиловый прочерк когтей на правой щеке и лишайное пятно, сползающее с губы.

Эта женщина была безобразна.

Мона Сэниа отшатнулась, неловко нашаривая рукой свободное пространство для спасительного шага, согнулась, чтобы снова не упасть на спину, и ринулась в ничто.

…Три фехтующие пары, замершие при ее появлении. Эрм со своим крэгом на коленях. Больше никого. Нет, вдали, под раскидистым деревом, экс-командор. Похоже, хохочет, задрав голову и воздев руки. На нижнем суку два белесых пятна… не разобрать… громадная птица, прячущаяся в листве… светлая согнувшаяся фигурка пытается дотянуться до своей питомицы, но срывается, падает прямо в подставленные руки, и ее Юрг, благородный эрл, кружится, кружится, кружится с этим хрупким полу детским телом в своих объятиях…

Синица в руках.

— Дружина моя! — Голос чужой, срывающийся в хрип, — медовый туман!

V. Лукавый завет

Она сделала три глубоких вздоха, выравнивая дыхание. Почему-то корабль сильно качнуло — она испугалась, что они сели прямо на дверцу люка. Но нет, сейчас мак стоял прямо.

— Давай-ка не мешкать, — сказала она Кукушонку, снимая свой драгоценный обруч и оставляя его в ногах у Юхани, который даже не проснулся при перелете в другой мир. — Выходим с оружием!

Настороженно пригибающиеся фигуры в полускафандрах попрыгали на каменистую почву.

— Доставать коробки? — спросил нетерпеливый Ких.

— Нет. Сперва ищем вход в подземелье.

Никто не захватил фонаря, и напрасно — желтый, а скорее даже горчичный туман проносился по ущелью, скрывая его стены, но по приглушенности звуков можно было догадаться, что этот естественный проход между двумя горными хребтами неширок. Ветер с ледяным посвистом отрывал от охристой облачной массы сгустки поплотнее, вытягивая их в протяженные языки, нацеленные на невидимое, но определенно заходящее солнце; совершенно непредсказуемо эти языки сворачивались в маленькие смерчи, которые, расширяясь кверху гудящей воронкой, сливались с низкими тучами, втягиваясь в них.

Раза два в просвете между этими крутящимися столбами все-таки проглянуло вечернее светило — рыжее, воспаленное; казалось, оно было чрезвычайно раздражено тем, что, уходя на ночной покой, ему приходится оставлять в этом ущелье такой непорядок.