XII. Оцмар Повапленный

Известие о пропаже крэгов не произвело такого эффекта, как это сообщение.

— Кто тебе позволил? — В голосе принцессы впервые послышался истинно королевский гнев. Но коса нашла на камень:

— А кто мне запретит?

— Пока здесь нет остальных…

Но остальные были уже здесь — и сибилло с ними. Почувствовав крайнюю напряженность обстановки и завидев незнакомую согбенную фигуру в белом, Эрм бросился к принцессе, на ходу обнажая меч:

— Что происходит?

Принцесса молчала, сжав губы и устремив испепеляющий взгляд на строптивую девчонку. Пожалуй, впервые в своей жизни она не знала, как вести себя дальше. К счастью, раздался спокойный старческий голос:

— Ничего особенного, о дух нездешнего воина. Просто я воскрес, ты появился на пустом месте, а вот эта малышка-светлячок только что вызвала сюда самого Оцмара.

— Зачем? Если угодно будет принцессе, мы сами прибудем к нему во дворец.

— Вот взрослые мужики, а не понимаете, — фыркнула девушка. — Одно дело мы целой делегацией. Здрасьте, мол. Не соблаговолите ли помочь? И совсем другое — получить послание: девушка с волосами цвета заходящего солнца согласна увидеться с ним возле Анделисовой Пустыни, что под городом Орешником. Вот так: согласна. А могла бы и не согласиться.

— Да уж, — проворчал старый рыцарь, — умишка у тебя в голове действительно как у светлячка. Как только князь получит твое послание, он тут же направит молвь-стрелу обратно с приказом схватить тебя и доставить к нему тихим обозом, связанную по рукам и ногам.

— Ага, связать. Как бы его самого не повязали. Нашим, — она кивнула на стоящих вокруг дружинников, — это проще пареной репы. Только он прискачет, вот увидите. Ему обещана встреча с рыжей, а он явно из любознательных.

— Что-то я не слыхал о таком, — покачал серебристой головой Рахихорд. — И кто ему мог наобещать невозможного?

— Сибилло пообещало, — скромно вздохнул шаман. — Сибилло вещий сон был. Это когда ты уже там пребывал…

— Вещий сон! — Бесцветные губы старца скривились на пепельном лице. — Да тебе отродясь ничего, кроме жареного каплуна, и не снилось. Впрочем, когда я там, как ты изволил выразиться, пребывал, мне тоже спилась обильная снедь. Ты, младший, меня на прокорме держал? Плакали твои денежки…

Старец был настроен благодушно и необидчиво — видимо, с прошлой жизнью он оставил суетные счеты.

— Был вещий сон! — не отступалось сибилло, отдувая от губ струящиеся по лицу пряди бровей. — Не иначе, анделисы благостные наслали.

— И какая тебе от него была благость? Ведь точно надеялся: подвесишь перед молодым князем, как перед рогатом-сосунком, морковку рыженькую — и вернет он тебя из ссылки предзакатной. А? Вижу, вернул. Как же.

— Вы опять ссоритесь, — утихомирила стариков Таира. — Может, и вернет. Как наше свидание обернется.

— Как ты решилась? — тихо прошептал Скюз.

— Да мы тут до одури будем обыскивать каждый заштатный городишко! А князь — он владыка: прикажет, и найдут Ю-юшеньку.

Шаман вдруг хлопнул себя по лбу, так что подскочила камилавка с надетым на нее офитом:

— Вспомнило сибилло, вспомнило! Говорил за столом один водонос при солнцезаконниках, что приказ им был: найти и доставить Полуденному Князю белого ребенка. А кто найдет, тому награда великая. Искать бросились, да без толку…

— Ну, что я вам говорила? — Девушка победоносно вздернула свой точеный носик. — Обращаться следует сразу в высшую инстанцию.

Мона Сэниа, словно окаменев, неподвижно глядела в одну точку. Не может этого быть. Старый болтун набивает себе цену. Сперва была байка про вещий сон, теперь — про княжеский указ… Появился Рахихорд, который и знатнее, и мудрее, а может быть, и старше, и вот шаману потребовалось утвердить свое положение. Из княжеского дворца он был изгнан, некоторое время удалось побыть приживальщиком при доме Рахихорда, по и тут не повезло. Теперь прибился к джасперянам — так нет же, появился претендент на роль старейшего…

— Когда был получен приказ? — спросила она отрывисто.

Сибилло зашевелил пальцами, подсчитывая:

— Огней двавсемь назад… или чуть поболее.

— То есть больше двух недель? Невероятно! Тогда я была еще…

Она осеклась, задохнувшись от неудержимых воспоминаний. Джаспер. Дерзкие планы побега. Сказки о далекой всемогущей Земле, планете обетованной. Причмокивающий во сне Юхани в серебряной королевской колыбельке. И руки ее Юрга, ее командора, ее благородного эрла…

— Этого не может быть, — твердо произнес Эрм, который, как старший из дружинников, имел право слова вслед за принцессой. — Тогда на вашей земле еще никто не мог знать, что мы сюда прибудем. Мы сами не знали об этом.

— Но князь видел вещие сны…

Принцесса отмахнулась от него, как от надоедливой мухи.

— А вот тут мой содорожник не врет, — совершенно неожиданно подал голос в его защиту Рахихорд. — Мальчишка сызмальства был посещаем видениями. Рисовал их на стенах, что мог — потом возводил в камне. Было. И у ведуна нашего бывает, только у него от разжижения мозгов. А у князя…

Он вдруг запнулся, словно решил не говорить лишнего.

— Я поведал нашим гостям историю Оцмара, как ты мне рассказывал, отец, почтительно вставил Лронг.

— А, — только и произнес Рахихорд.

— Ну вот видите, все сходится на вашем князе, — подытожила Таира. — Может быть, в этом и заключалось мое, так сказать, тайное предназначение направить вас к главе государства… или атаману, как вам больше поправится. Мне кажется, вы оба не испытываете ни малейшей симпатии к своему повелителю.

— Смотри, светлячок, сама не загорись к нему нежной страстью, совершенно серьезно предупредил старый рыцарь.

— Ну, а если?.. — Девушка метнула на Скюза взгляд, достойный истинной дочери Евы.

— А тогда узнаешь, почему его прозвали Оцмаром Повапленным! — запальчиво выкрикнул шаман.

И прикусил язык. Но было поздно.

— А ты никак на мое место захотел, пустослов плешивый? — захихикал Рахихорд. — И то келейка у меня была сухая, раз в день объедками потчевали… Отдохнешь там годик-другой.

У шамана водянистые глазки вдруг обрели глубину и блеск кошачьих зрачков:

— Тьфу, брехун залежалый, накличешь! Привык мечом махать, а как силы не стало, языком лягаешь!

Таире вдруг показалось, что слово «год» употребляется здесь в каком-то ином значении, чем на Земле. Она, как всегда, хотела уже вмешаться в перебранку старцев, но за нее это сделал Лронг:

— Ты утомлен, отец. Позволь напоить тебя отваром подремника и отнести в летающий дом?

— Сдались мне твои поносные травки! Сейчас бы кубок доброго вина!..

— Ой, это я вам мигом! — Таира порхнула в люк, даже не спросив разрешения их семейного лекаря. В захламленном до предела корабле найти заповедный сосуд с инопланетным нектаром оказалось не так-то просто, и когда она вернулась, у корабля оставались одни старики.

— Где народ? — осведомилась она.

— Дозорные спать пошли, двое доблестных витязей на мечах состязаются, остальных озаботила закуска, — быстро доложил шаман, потирая ладони при виде вина.

Таира прислушалась — действительно, из-за бурого кустарника доносился лязг металла.

— А на вашей дороге, я гляжу, по лишнему пальцу в руке, — с завистливыми интонациями заметил старый воин. — Это и для захвата сподручно, и меч в кисти тверже…

— И еще бы водички, — перебил его шаман. — А то как бы с отвычки… Осрамится доблестный рыцарь Рахихорд.

— Что-то не видно здесь воды, — засомневалась девушка. — А уж что касается срама, то кому-то лучше помолчать.

— Мала ты старшим выговаривать, светлячок, — снова стал на защиту сотрапезника Рахихорд. — А за водой во-он туда сбегай, Анделисову Пустынь всегда на Ручье возводят, чтобы Чернавкам сподручнее было. Обеги кругом найдешь.

— Ой, и правда! — Таира схватила объемистую чашу и вприпрыжку помчалась к черному массиву плотно стоящих деревьев. Ручей она там, внутри, видела, но сейчас без талисмана, обеспечивающего скрытность, заходить на запретную территорию что-то не хотелось. С какой же стороны сподручнее обойти?

В узком — едва ногу просунешь — просвете между стволами виднелись карминно-красные заросли кустарника. Что-то заставило девушку вглядеться пристальнее, и она чуть не вскрикнула: полускрытое яркой листвой, прямо перед ней чернело бесформенное пятно маски, и до неправдоподобия светлые глаза сверкали в ее косых прорезях, приковывая к себе. Долго, очень долго эти глаза не мигая глядели на Таиру, потом приглушенный маской голос торопливо произнес:

— Он солгал.

И все исчезло — и глаза, и маска. Даже листья не шевельнулись. Девушка подождала еще немного, потом направилась вдоль живой ограды в глубокой задумчивости. Наткнулась на ручей. Вода была красноватая, железистая. Набрала. Побрела обратно, к своим старикам. Кто же из них солгал? Рихихорд? Да он ничего особенного не говорил, только колдуна вышучивал. А сам колдун? Ну, этот, похоже, врет беспрестанно, по что же такого важного было в его словоблудии, о чем стоило предупреждать?

Она обогнула девятикупольный массив корабля и незаметно приблизилась к тому месту, где на охапках сухой травы возлежали старцы. Говорил шаман:

— …с мечом в руке — да разве это страх? Ткнут тебя, и уплывешь в ночной мрак на вечное отдохновение. И в темнице тягомотно, но не боязно, смерть придет — как заснешь… Одним сибиллам ведом подлинный ужас, потому как нет у них надежды на спасение в могиле. Да и кары вам, людишкам смертным, разве придумаешь? Раздвоить — так это миг один, зажарить аль утопить — подолее, но разве сравнишь это с муками сибилло заточенного?

— Врешь, не заточали тебя.

— А то знаешь? Прапрадедов твоих тогда под солнцем еще не грелось, когда меня Кана-Костоправка заточила. Наследника ей, вишь, захотелось, кабанихе старой, всем двором утрюханной! Ни одно заклинание ее не пробрало.

«Если врет, то до чего убедительно!» — подумала Таира.

— Ну, бросили меня в придорожный колодец каменный; пока караваны шли, меня еще потчевали — кто подаянным куском, а кто и калом рогатовым. А как прихолодилось, кормиться стало нечем. Тогда я принялось ступени в каменной стенке выгрызать, да только зуб поломало. Он и сейчас там лежит, как ночь опускается — чую, ноет он от холода… Ты не думай, что у меня только тело мое бессмертно, — каждая частичка моя, хоть зуб, хоть волос, нетленны, и ежели я хоть ресницу на дороге уроню — потом век свой буду глазом дергать, когда на нее наступят. Вот так.

«А ведь со своими он не придуривает, мол „сибилло уронило…“ По-человечески говорит, без этого третьего лица. Значит, это он только перед нами выпендривался, — отметила девушка. — Насчет бессмертия он, конечно, заливает, как всегда, но даже мудрый Рахихорд, похоже, клюнул. Хотя — а вдруг правда?..»

А «бессмертный» продолжал:

— Только ты мою тайну храни, Рахихордушка, тебе еще долго жить да править, сам меня не обидь и никому воли не давай. Потому как нет на всех дорогах под солнцем существа жальче, чем сибилло, — денно и нощно боится оно раздвоения и усечения. Ибо каждая часть его будет болью томиться, пока кто-нибудь воедино все косточки не соберет.

— А кому это надобно — кости сибилловы подбирать? Их гуки-куки обгложут, и поминай как звали! — недоверчиво предположил Рахихорд.

— Что от губ моих уцелеет, то и гуков заклянет, чтоб кости собрали, логично заключил шаман.

Таира подумала, что пора ей уже и появляться, но старый рыцарь, стосковавшийся по общению, не унимался:

— Так тебя что, и из колодца гуки-куки вызволили?

— Ну а кто же? Как весна пришла, унюхал я стаю, выбрал четверых поздоровее и принялся им хвосты растить. Когда хвосты вытянулись непомерно, приманил я гуков к колодцу, задами посадил и хвосты сплел. А вот вылезти еле сил достало, феи подсобили. Потому как за всю зиму-ночь треклятую крошки во рту не было, от холода лютого сон-угомон не шел, от голода лед грыз… Что там говорят: кожа да кости. Кости стужей истончились, кожи не стало — одна прозрачная пленочка… Ой, люто мне было так, что заточения я страшусь, аки казни.

— То-то на колдовство ты стал скуп — для себя силы припасаешь? поинтересовался Рахихорд.

— Да много ли я умею! Когда я родился, заклинаний было ведомо — на руках пальцев хватит, чтобы перечесть. А когда колдовство да ведовство в силу пошло, у меня уже память отшибло. Так что нонешние сибиллы передо мной, почитай, что князи перед смердами. Это я тебе тоже по секрету великому говорю. Вот так. Да где ж пичуга наша с водичкой? Не иначе, орехи в траве подбирает…

— А вот и я! — поспешила явиться девушка, чтобы не дать старикам предположить наиболее вероятное. — Разбавлять будете один к трем, как древние греки?

— Сибилло разберется. — Шаман тут же вернулся к своим излюбленным оборотам. — Оно на своем веку чего не пивало…

— Может, вам ягод каких-нибудь поискать, мяса-то вчерашнего не осталось.

— Не знаю, как на твоей дороге, а на нашей после первой не закусывают, наставительно заметил шаман.

— Не порти ребенка, — оборвал его старый рыцарь. — Наливай лучше. А на закуску птичку в поднебесье заговори.

Но не успел незадачливый заклинатель и рта раскрыть, как на земле возле него появилась громадная корзина, наполненная дымящимися пирогами. Еще миг и сетка величиной с добрый гамак, набитая полосатыми и крапчатыми плодами. Хлюпнул содержимым запечатанный бурдюк. Кильватерным строем пошли оловянные блюда с жареным мясом.

— А уж прибеднялся-то! — укоризненно протянул Рахихорд, ткнув шамана в бок острым старческим локтем.

Таира хихикнула — она-то понимала, что это кто-то из дружинников обчищал дворцовую кухню. Сибилло выхватил из корзины пирог, разломил его и половину протянул Рахихорду, но сам, прежде чем есть, плюнул на палец и стал подбирать им крошки, просыпавшиеся на колени. У девушки засосало где-то под сердцем — надумать да наврать можно с три короба, но вот это инстинктивное движение перед полными корзинами еды — оно в подсознании, так может поступать только тот, кто действительно умирал от голода. Несчастный Кощей…

— Дедуля, давай я тебе брови да усы подберу, есть ведь мешают, — сказала она, движимая острой жалостью.

— А и прибери сибиллу неухоженного, — с готовностью согласился шаман, доставая из очередного мешочка фантастически грязный гребешок. — Только ежели волосок какой упадет — сюда схорони, в кисет.

— Не волнуйся, дедушка. А долго моя молвь-стрела будет до князя добираться?

— Твоя — до ближней подставы, потом другая полетит, третья… Невозможный Огонь им не указ, так что за два междымья управятся, а то так и скорее. Не опасуйся.

Девушка догадалась, что «междымье» — это время от одного сигнального огня до другого. Потом властителю на сборы, да обратная дорога… Получалось многовато.

— А нельзя как-нибудь наколдовать, чтобы побыстрее? — спросила она, отрывая от носового платка узкие ленточки.

— Отчего же нельзя? — с готовностью отозвался сибилло. — Только недешево это обойдется…

Вся жалость к нему тут же улетучилась.

— Ну, знаешь, я ведь твою бороденку тоже даром чесать не обязана! — И гребешок полетел в траву.

— Ой, подыми, подыми, там уж и так два зуба выломано, а новый-то на перл лазоревый потянет!

— Это у тебя два зуба выломаны. Будешь заклинать?

— Ох, принуждают сибилло, приневоливают… Подбери гребень, девка нечестивая, да в ручье помой!

— Если я его в ручье помою, то вся живность, что эту воду пьет, передохнет. А жаль.

Тем временем старый рыцарь буквально помирал со смеху, слушая эту перебранку. Кончилось тем, что он зашелся кашлем, едва не подавившись тонко слоившимся печевом.

— Позволь, многостоялый караванник, я тебя по спинке похлопаю, — учтиво обратилась к нему Таира, чтобы подчеркнуть разницу в отношении к ним.

— А чадо учено! — изумился Рахихорд. — Ежели бы ты, юница, не была так ребячлива в словах и деяниях, посватал бы тебя за своего младшего.

— Как же! — желчно отозвался шаман. — Пойдет Царевна Будур за твоего голодранца!

— Царевна Будур, так и быть, прежде всего приведет тебя в божеский вид, примирительно проговорила девушка, — а уж потом самостоятельно распорядится своей судьбой.

Но до последнего дело не дошло — прямо в подол белого ковра, преобразованного в плащ посредством дырки для головы, шлепнулся румяный окорок, и тут же в трех шагах от всей этой горы яств появилась мона Сэниа с Лронгом за руку.

— Ну будет тебе, будет, — говорил растроганный Рахихорд в полной уверенности, что все эти разносолы — плоды сибилловых заклинаний. — Мне теперь и малого куска довольно, отвык…

При виде появившихся прямо из воздуха воинов он поперхнулся и замолк.

— Твой талисман, — сказал Травяной Рыцарь, протягивая шаману сухого крабика, залитого прозрачной смолой.

— Видать, пригодился?

— Еще как! Целую корзину двойных лепешек напекли, сам видишь. А пока хлопотали, я выспрашивал, а принцесса, невидимым заговором обереженная, слушала.

Мона Сэниа присела возле полной корзины, машинально отломила кусочек пирога. Остальные дружинники сочли это за приглашение к столу и тоже расположились вокруг старцев. Творенья тихрианских кулинаров были оценены по достоинству, и только принцесса крошила свой кусок истончившимися нервными пальцами.

— Приказ о белом ребенке действительно был, — проговорила она через силу. — Примерно месяц тому назад. Так что к Юхани он никакого отношения не имеет.

— Еще как имеет, — возразила Таира. — Он ведь не отменен. Скорее всего, кто-то уже нашел твоего, малыша, и теперь Ю-ю или у князя, или по дороге к нему. Надо ждать. Кстати, дедуля, ты обещал поторопить события!

Шаман недовольно фыркнул, утерся жирной лапой, по поднялся беспрекословно.

— Уедини сибилло! — сурово приказал он принцессе. — Сибилло камлать сподобится.

Мона Сэниа удивленно глянула на Таиру, по та кивнула, и шаман без лишних расспросов был препровожден в командорский шатер.

— Может, он действительно как-то подгонит моего желтого попугайчика, ответила девушка на немой вопрос принцессы. — Во всяком случае, я осталась без носового платка. Пал жертвой элементарного взяточничества. А кстати, и обо всем остальном: я как-то не подумала, что солицеволосой диве не очень-то подходят застиранные портки. Там, где колбасу брали, какой-нибудь юбчонки не завалялось?

— Солнцезаконники как раз обоз снаряжают, там полно алых шелков да тафты… Для сибиллы, как и для Вечной Чернавки, ни в чем отказа не будет, заверил ее Лронг.

— Терпеть не могу красное! Благородные рыцари, во что у вас наряжаются девочки из приличной семьи?

Рахихорд засмеялся:

— Ты все равно не сойдешь за тихрианку, светлячок. Во всяком случае, как только раскроешь свой рот. А для злато-косой князевой избранницы лучшим покрывалом были бы ее волосы. Попроси сибилло, оно мигом отрастит их тебе до самой земли.

— Ну спасибо за совет — расчесывай их потом каждое утро по полтора часа! И потом, это будет не оригинально: в собственные волосы одевались и леди Годива, и святая Инесса. Обе, кстати, плохо кончили. Если существовали.

— А по-моему, лучше всего в купальнике! — сорвалось с языка у простодушного Пы.

Все невольно посмотрели на Скюза — за такую реплику ведь и по шее схлопотать недолго. Но юноша сидел не подымая головы. После своей оплошности с крэгами он хотя и получил формальное прощение от принцессы, но буквально не находил себе места, стараясь отыскать хоть какой-нибудь способ загладить свою вину.

— А я, — почтительно склонился перед принцессой Лронг, — прошу у тебя защиты для моего отца. Если Полуденный Князь действительно прибудет и увидит его, беглого узника, то…

— Не бойся, мой верный друг, — рассеянно проговорила мона Сэниа, — это проще простого. Он не увидит твоего отца.

Она сняла с шеи сверкающий искорками амулет и надела его на старого рыцаря. Тот хотел поблагодарить, но сделал слишком глубокий вдох и снова зашелся натужным кашлем.

— Воздух… слишком… сладок… — с трудом переводя дыхание, пояснил он.

— Нельзя ему под открытым небом после стольких лет заточения, — тоном опытного терапевта поставила диагноз Таира. — Скюз, отнесите рыцаря в наш кораблик, да, кстати, выпустите Гуен, а то мы пообедали, а она…