Секунду Харан соображал, зачем понадобилось кидать горшок с огненной смесью, а потом понял – если бы Энвальт сразу ударил огненным шаром по первой «черепахе», можно было бы задеть своих бойцов.

Не прошло и нескольких мгновений, как колдовское пламя погасло. На выжженной, покрывшейся широкими трещинами земле остались только холмики жирного пепла, в который обратились лигиррийцы, россыпи полопавшихся, перекрученных от страшного жара пластин доспехов, и какие-то странные почерневшие металлические рамы – Харан не сразу понял, что это железная оковка щитов. Нескольких бойцов вырвало – смрад сгоревшей плоти и сожженных костей был слишком силен, чтобы удержать в себе нехитрый обед. К счастью, порывы ветра понемногу разгоняли зловоние.

– Энвальт, ты, наверное, сам себя превзошел, я такого огромного огненного шара никогда не видел, – повернулся Харан к магу, и остолбенел. На лбу у Энвальта вздулись жилы, лицо налилось кровью, глаза, казалось, готовы были вылезти из орбит. Проследив за его взглядом, Харан закричал:

– Ложись! Все на землю!

Одни воины повиновались тут же, не рассуждая, другие помедлили, пытаясь разглядеть источник опасности – но, осознав, что им угрожает, падали на землю мгновенно, стремясь зарыться в любую сколько-нибудь заметную канавку или ямку.

– Хрустальный Клинок, – потрясенно прошептал Харан. Такое он видел всего два раза в жизни, и оба раз ему посчастливилось – призывавшие Клинок маги были на его стороне. В первый раз удар пришелся по наемникам с Островов, второй – по кавалерии Каганата. Зрелище было жуткое – поле боя было завалено аккуратно рассеченными пополам конскими тушами и телами людей. Зато теперь он, видевший страшные последствия удара Хрустального Клинка, в полной мере осознал тот ужас, который испытывали в давних боях его противники. Хрустальный Клинок – одно из самых страшных заклинаний в боевой магии, требующее от сотворяющего его мага полной отдачи сил. Маги решаются на его сотворение либо когда их противник обессилен, либо от безысходности, когда ни на что другое рассчитывать уже невозможно. По всей видимости, лигиррийский маг решил, что Энвальт, создав невероятных размеров огненный шар, вымотан до предела, и не сможет защитить своих солдат. Плоть и камень, дерево и сталь – ничто не может быть для Клинка преградой. Сотворить Хрустальный Клинок очень непросто – но отразить его еще сложнее.

На вершине холма шумели вековые сосны, каким-то чудом избежавшие участи остальных деревьев, пущенных солдатами Харана на колья для ловушек и частоколов, или на дрова для костров. А сейчас эти сосны начали рушиться – лопалась кора, со страшным треском ломались стволы, сучья разлетались в мелкое древесное крошево. Больше всего это походило на то, как если бы великан нанес удар чудовищным мечом. Вот только лезвие этого «меча» было невидимым – лишь туманная, едва заметная полоска взвихренного воздуха да рушащиеся деревья отмечали его путь. И это незримое лезвие приближалось к расположению войск Харана!

Энвальт тяжело застонал. Его колотила крупная дрожь, изо рта летела пена, окрашенная в розовый цвет кровью из прокушенной губы, глаза закатились, скрюченные пальцы напоминали когти…

Расширившимися от удивления глазами Харан видел, что путь Клинка, который, подобно исполинскому плугу, уже вспарывал почву, начал изменяться. Остановить Клинок невероятно трудно – но можно отклонить его, направив по новому пути. И Энвальт, не тратя сил на создание сверхсложной магической преграды, просто «подтолкнул» незримую смерть, заставив Клинок скользить в направлении, немного отличающемся от первоначального.

Харану даже трудно было представить, насколько напряженная борьба сейчас ведется двумя магами, насколько страшно их противостояние. Казалось, Энвальт вот-вот потеряет сознание… И все же несколько мгновений спустя борозда вспоротой почвы достигла болота – и вода взорвалась, отмечая то место, где в нее врезался Хрустальный Клинок. А потом словно лопнула до предела натянутая струна – невероятно громкий звон расколол небо, и в то же мгновение со стороны лигиррийского лагеря раздался тонкий, исполненный боли вскрик, сменившийся жутким клокотанием, как будто у кричавшего хлынула горлом кровь. И воцарилась тишина.

Выждав еще несколько секунд, Харан вскочил на ноги и бросился к Энвальту.

Маг обессилено распластался на земле, но был в сознании. Черты лица его заострились, белки глаз были испещрены красными пятнышками – мелкие сосудики не выдержали страшного напряжения – из носа и прокушенной губы стекали тонкие струйки крови.

– Энвальт, это невероятно! – Харан приподнял голову мага, и поднес к его губам горлышко кожаной фляги. – Тебе удалось! Ты отклонил Клинок!

Маг сделал несколько шумных глотков. Розоватые струйки разбавленного водой вина потекли по подбородку, смешиваясь с кровью.

– Невероятно! – продолжал частить Харан. – А что с их магом?

Энвальт провел ребром ладони по горлу.

– Он мертв, – догадался Харан. – Но почему? Ты ведь не наносил ответного удара?

Маг едва заметно покачал головой.

– Клинок вытягивает силы, – прошептал он. – А я заставлял его удерживать заклятие, не давая развоплотить Хрустальный Клинок. Его просто высосало…

Харана передернуло. Жуткая смерть – впрочем, не более жуткая, чем та, что ожидала бы их, не сумей Энвальт отклонить Клинок. Да и зачем ужасаться судьбе вражеского мага? Он сгинул, значит, теперь небольшому отряду Харана не угрожает магический удар со стороны врага – Энвальт ведь говорил, что у лигиррийцев всего двое магов. Одного разорвал смерч, второго высосало собственное заклятье. А значит, теперь Энвальт сможет по-настоящему помочь собственным бойцам…

Будто бы услышав его мысли, Энвальт негромко сказал:

– Харан… В ближайшее время вам придется держаться самим… На меня не рассчитывайте.

Харан ничего не сказал, но в его глазах слишком явно читался вопрос – «почему?»

– Я тоже высосан – высосан досуха, Харан. Единственное, чем я отличаюсь сейчас от лигиррийца – я жив, а он нет. Но помощи я оказать не смогу. Прости…

– Да ты что, дружище… Ты и так сделал столько, что и представить трудно…

Харан нисколько не кривил душой. В самом деле, Энвальт сделал практически невозможное. Бои магов всегда напоминали Харану фехтование, смертельно опасный танец, который ведут два мастера клинка. Правда, если в обычном бою допущенную ошибку иногда можно исправить, то в магическом поединке первая ошибка обычно бывает и последней. В течение долгого времени маги выжидают, сплетая заклятия, незримыми эфирными уколами пробуя защиту противника на прочность, изучают тончайшие нюансы сил, раз за разом взвешивая все малейшие факторы, которые можно использовать для увеличения своей атакующей или оборонной мощи, и которые могут повлиять на развитие событий. И лишь после этого следует удар, который обычно бывает единственным. Правда, маги высшего уровня способны к мгновенной концентрации, и могут игнорировать различные мелочи, преодолевая их воздействие благодаря виртуозному владению Силой. Однако ни Энвальт, ни, как стало понятно, маги лигиррийцев, к числу высших Посвященных не относились. Тем не менее Энвальт не просто выиграл два магических поединка, но еще и сумел отправить к праотцам немало лигиррийцев.

– Отдыхай, Энвальт. Отдыхай, дружище. Мы продержимся.

К Харану приблизился Атли, один из пехотинцев.

– Мы потеряли двенадцать человек, – сказал он. – Восемь в пехоте, и четверо пращников – Клинок все же зацепил их позицию.

Харан покачал головой. Двенадцать… Удивительно мало для столь напряженного боя – и чертовски много, если учесть малочисленность его отряда.

– Пусть их похоронят на холме…, – начал было Харан, но маг вдруг сдавил его предплечье.

– Нет, – сказал Энвальт. Голос его был так слаб, что Харан пришлось наклониться пониже, чтобы расслышать слова мага. – Тела… надо отнести к моей палатке. Еще возьмите сухих листьев из мешка – того, что с красной тесьмой – посыпьте вокруг тел. И накройте их чем-нибудь, чтобы птицы не расклевали…

– А зачем это? – рискнул спросить Атли, но Харан так зыркнул на него, что боец поспешил удалиться. Впрочем, Харан тут же сам повторил вопрос солдата, повернувшись к Энвальту.

– Не сейчас, – мотнул головой Энвальт. – Потом объясню. Просто проследи, чтобы они сделали, как я сказал, хорошо? А теперь оставь меня, мне нужно отдохнуть…

Висевший над болотами густой утренний туман едва начал рассеиваться, а бойцы Харана уже давно были на ногах, готовые в любой момент занять свои места. Отовсюду слышались шуршание выделанной кожи, приглушенное позвякивание кольчуг и пластин доспехов, скрежет точильных камней.

Дозорные сообщили, что в течение всей ночи лигиррийцы не проявляли никакой активности – впрочем, заметить что-либо в густом тумане было непросто.

Начался третий день обороны. Харан с трудом верил в то, что им удалось продержаться столько времени – при таком-то соотношении сил! – но он практически не сомневался в том, что этот день будет последним. От его и без того слишком маленького отряда уцелело всего около восьмидесяти человек, причем больше половины из этих восьми десятков составляли лучники и пращники. И сегодня ему придется с этой горсткой людей принять последний бой… Хотя дело даже не в том, что их осталось так мало. К вечеру третьего дня солдаты должны были заплатить страшную цену за ту поистине нечеловеческую стойкость, которую им дал эликсир Энвальта. Но вряд ли кто-то из них протянет до вечера – лигиррийцы наверняка сломят сопротивление раньше.

Харан тяжело вздохнул. Наверное, это было глупо – продолжать сдерживать лигиррийский отряд, потому что битва у Города Ста Владык уже должна была начаться. Можно отойти, спасти уцелевших бойцов… Но как знать – вдруг лигиррийцы все же успеют добраться до Города, вдруг их уменьшившийся наполовину отряд, появившийся на поле брани к концу битвы, станет той соломинкой, что ломает спину верблюду, тем перышком, что может склонить чашу весов победы? Да и какой толк? Воины все равно умрут от действия эликсира… Так не лучше ли будет, если они умрут здесь, забрав с собой как можно больше врагов?

Завернувшись в тяжелый и уже начинающий отсыревать плащ – пусть бы ледяной демон Ирли побрал эти туманы! – Харан подошел к защитным частоколам. Прошлым вечером бойцы по мере сил и возможности подлатали рогатки, а сейчас заканчивали разбрасывать «ежи», пару мешков которых ни свет, ни заря привез подмастерье кузнеца из ближайшей деревни. Парень сказал, что в деревне закончился запас железа, и без того невеликий, а значит, больше «ежей» кузня выдать не сможет. Но больше-то им и не понадобится…

Взмахом руки Харан подозвал подмастерье. Парень подбежал, утирая рот мозолистой рукой – солдаты потеснились у костра, шлепнув парню в миску два черпака жирной каши, и тот быстро «приговорил» нехитрое угощение.

– Хватит рассиживаться… Дуй в деревню, и скажи, чтобы уходили в лес. Мы здесь долго не продержимся…

Парень кивнул и отвел глаза, видимо, прекрасно понимая, что кроется за словами «мы долго не продержимся».

– Наши уже все ушли – и мои тоже: и сестра, и мамка уже в лес подались. Только я и оставался в кузне…, – глухо сказал он. И вдруг с жаром добавил: – А можно… можно я с вами?

Харан покачал головой. Толку от крестьянского паренька будет мало, а жизнь погубит… А его руки понадобятся после войны, когда надо будет страну из руин поднимать.

– Нет… Возвращайся к своим. Там ты нужнее будешь. И без возражений.

Парень повернулся было, чтобы уйти, но Харан остановил его.

– Погоди… Как тебя зовут?

– Накки. В деревне кличут Накки-кузнец.

– Возьми вот это, Накки.

Харан снял с левой руки браслет, по внешней стороне которого угловатым имперским шрифтом шла надпись «За верность». Два таких браслета – на втором, что остался на правой руке Харана, была надпись «За честь» – свою первую награду, Харан получил много лет назад, вскоре после того, как сам встал под знамена, и попал на Септимов вал, где их легион сдерживал натиск степняков. Это были простые железные браслеты, грубовато откованные и покрывшиеся многочисленными царапинами, но для Харана они были дороже всех других наград, которые он получал. А теперь он отдал этот браслет парнишке из маленькой деревушки – отдал для того, чтобы память о нем, Харане из Альнари, Харане Рыжем, не исчезла бесследно…

– Теперь ступай.

Проводив парня взглядом, Харан подошел к костру. Бойцы заканчивали завтрак. Одни поели быстро, обжигаясь горячим варевом, но другие ели не торопясь, словно растягивая удовольствие от нехитрой пищи. Шуток не было совсем. Оно и понятно – солдаты знали, что едят в последний раз.

Но не все сидели, погруженные в невеселые думы. Харан встретился взглядом с Огирном, полусотником. Тот медленно облизал щербатую деревянную ложку, почерневшую от времени, и улыбнулся Харану. В глазах его читалось безмятежное спокойствие – как и большинство ветеранов, Огирн был фаталистом, и верил, что нить его жизни оборвется только тогда, когда это станет угодно Лунным Сестрам, небесным пряхам. А раз от него ничего не зависит – так какой прок в волнении? Ведь изменить что-то не в его силах.

И вдруг Огирн, взгляд которого скользнул куда-то за плечо Харана, вздрогнул, глаза его расширились.

Харан рывком обернулся, безотчетно уронив ладонь на рукоять меча, который тут же наполовину выскользнул из ножен. Выскользнул и замер.

Перед ним стоял Энвальт. На мага было страшно смотреть – черты покрытого татуировками лица, в котором, казалось, не осталось ни кровинки, сильно заострились, глаза больше походили на два черных провала.

Но не вид Энвальта напугал бойцов. За спиной мага, теряясь в тумане, стояли еще несколько десятков человек. Это были солдаты. Те солдаты, которые погибли в минувшие два дня.

Более сотни мертвецов стояли, слепо глядя перед собой пустыми белесыми глазами. Энвальту пришлось немало постараться не только для того, чтобы поднять их, но и чтобы они просто смогли двигаться и сражаться – зашить распоротые животы, скрепить изломанные кости…

– Энвальт… что происходит?

– Все в порядке, Харан, – голос мага был тихим, в нем чувствовалась бесконечная усталость. – Это то, что поможет нам не пропустить лигиррийцев.

– Они же мертвые! – вскрикнул вдруг один из солдат. – Зачем вы подняли их? Почему вы не даете им упокоиться?

Харан видел, как Энвальт поморщился, словно крик причинял ему невыносимую боль. Взгляд его будто молил: «Помоги мне…».

– Потому что они поклялись служить Императору! – рявкнул Харан, поворачиваясь к солдатам. – Как и все остальные, кто здесь стоит, если вы помните! Они поклялись отдать свои жизни – и исполнили клятву! Но если Императору нужна и их смерть – значит, он ее получит. Или здесь есть те, кто забыл о своей присяге?

Последние слова прозвучали угрожающе – не менее угрожающе выглядел и меч Харана, теперь уже целиком покинувший ножны.

Солдат хотел еще что-то сказать, но не решился, встретившись взглядом с ледяным взглядом Харана.

– Есть несогласные? – продолжил Харан.

– Нет, – ответил за всех полусотник Огирн. Он медленно опустился на колено, и склонил голову. Все солдаты последовали его примеру. – Наша жизнь…, – Огирн на секунду запнулся, – и наша смерть принадлежат Императору. И мы готовы отдать их во славу нашего владыки и Империи.

– Другого ответа я и не ждал, – сказал Харан, опуская клинок. – Сегодня у нас будет возможность доказать это. И я верю, что никто из нас не подведет. А сейчас – все по местам!

Когда солдаты начали расходиться, Харан взял мага за плечо.

– Энвальт, объясни мне, как это возможно – ты ведь лишился Силы? Ты говорил, что не можешь сплести самого простого заклятья…

– Это так, Харан, – Энвальт покачнулся. Свистящим шепотом он продолжил:

– Но есть одно средство. Последнее и окончательное…

Он развязал тесемки, раскрыл ворот, обнажая грудную клетку.

– О, боги…, – прошептал Харан. – Кровь Сердца?

Над сердцем у Энвальта виднелся небольшой прокол. Края раны почернели, словно обугленные.

– Да, – кивнул Энвальт, с трудом держась на ногах. – Последнее и окончательное средство… В глазах темнеет. Теперь я действительно уже ничем не смогу вам помочь… Но они, – он ткнул пальцем за спину, указывая на безмолвных мертвецов, – надеюсь, помогут… Я направлю их вперед, когда лигиррийцы начнут атаку.

– Хорошо, Энвальт, – Харан помог магу сесть возле костра и накинул ему на плечи прихваченное из ближайшей палатки одеяло. – А я пока пойду к солдатам – надеюсь, у нас еще есть немного времени, чтобы подготовиться…

Но Харан ошибался – как раз времени-то и не оставалось.

– Они идут! – закричал дозорный.

Это был самый странный и страшный бой, в котором когда-либо участвовал Харан. Лигиррийцы, окончательно оправившиеся от нанесенного двумя днями ранее магического удара, обратившего в прах «черепахи», и понимающие, что опоздали к намеченному времени сбора, рвались вперед с отчаянием обреченных.

Натиск тяжелой лигиррийской пехоты был настолько мощным, что его почти не замедлили ни рогатки, ни «ежи». Да, несколько бойцов напоролись на острые колья, немало было и тех, кто покатился по земле с искаженными от боли лицами, когда шипы «ежей» проткнули им ступни – но основная масса лигиррийцев бронированной волной обрушилась на защитников.

С треском ломались копья, прогибались под ударами щиты, а через несколько мгновений дело дошло и до мечей. Бойцы Харана сражались, словно одержимые демонами – он своими глазами видел, как Огирн, оставив треснувшее копье в теле лигиррийца, срубил двоих вражеских солдат прежде, чем первый погибший от его руки противник упал. Но силы были слишком неравны, и строй, и без того хлипкий и держащийся на честном слове, мог рухнуть в любую минуту.

Выпад – и проворот клинка! Лигиррийский пехотинец с мгновенно побледневшим лицом выронил меч, пытаясь удержать внутренности, и медленно осел на землю. Теперь он будет медленно и мучительно умирать под ногами бойцов, но его судьба Харана уже не волновала – его лишь радовало то, что еще одним врагом стало меньше.

В следующее мгновение строй лигиррийцев чуть раздался в стороны, и перед Хараном возник новый противник – тот самый офицер, который в первый день выходил с флагом парламентера.

Мечи сшиблись с глухим лязгом, выпад следовал за выпадом, блок за блоком. Один из ударов врага был столь силен, что Харан с трудом удержал меч. Но бои настоящих мастеров никогда не длятся долго, затяжные поединки есть вымысел досужих книжников, сильнейший побеждает в тот же момент, когда отыщет видимую лишь ему брешь в защите противника – уже в следующее мгновение меч Харана с чавканьем врубился в плоть чуть выше кольчужного воротника, скрипнул по кости, и голова лигиррийского офицера отделилась от тела. Неуловимым движением Харан смахнул с лица брызги чужой крови, продолжая плести вокруг себя стальную паутину защиты.

«Вы все умрете», припомнил он слова вражеского офицера, сказанные им при прошлой встрече, и усмехнулся. «Это так. Но ты все равно умер раньше, и не будешь торжествовать победы».

Словно взбешенные смертью офицера, лигиррийцы с новой силой ринулись вперед – и Харан понял, что строй рушится. Пехотинцы рубились все также неистово, лучники всаживали в людскую массу стрелу за стрелой, и редко какая не находила цели – но имперские бойцы падали один за другим, а уцелевшие отступали шаг за шагом, постепенно поднимаясь выше по холму. Но поднимаясь выше, они уже не могли перекрывать всю ширину дороги, и с минуты на минуту масса лигиррийцев могла взять их в клещи… Вот уже две группы лигиррийцев, сделав бросок, отсекли жалкие остатки лучников и пращников от пехотинцев… Они же режут их там сейчас, режут, как скот! Уперевшись спиной в гранитный валун, выступавший из холма, словно спина чудовищной черепахи, Харан рубился с наседающими на него лигиррийцами… Проклятье, где же обещанная Энвальтом помощь?

Откуда-то сбоку Харана выскользнуло копье. Стремительно, словно атакующая змея, широкий наконечник ударил в голову наседавшего на Харана пехотинца, ломая лицевые кости, превращая лицо в кровавую маску, и мгновенно убрался назад. Еще один выпад – и другой лигирриец с развороченным животом падает на землю. И еще один. И еще. В удушающей смеси запахов крови, пота и железа, висевшей в сыром осеннем воздухе над полем боя, Харан различил смрад начавшего разлагаться тела – тяжелой и не слишком уверенной поступью, прикрываясь иссеченными щитами, мертвецы шли вперед. Копья пронзали закованных в железо лигиррийцев, словно остроги – блестящих серебром чешуи рыбин, короткие пехотные мечи вспарывали плоть, проникая между пластинами доспехов – а удары лигиррийцев не причиняли мертвым воинам заметного вреда.

И несколько минут спустя, обливаясь кровью, объятые ужасом перед мертвыми воинами, лигиррийцы начали откатываться назад – сначала медленно, стараясь сохранять строй, потом все быстрее, быстрее… И вот они уже бегут, обратившись из войска в беспорядочную толпу. Редкие группы, возглавляемые командирами, еще пытаются оказывать организованное сопротивление, но таких групп все меньше и меньше… А мертвецы преследуют отступающих врагов по пятам, поражая их в спину без всякой жалости.

Солнце едва прошло зенит, когда все было кончено.

– Как же нам теперь быть, Энвальт?

Маг, который, нахохлившись, сидел около костра, молчал.

– Мы не дали им пройти, Харан, – сказал он некоторое время спустя. – Понимаешь – ни один лигирриец не смог пройти через нашу заставу.

Из всего отряда уцелели только Харан и Энвальт – остальные девять человек, выжившие в утренней бойне, навеки уснули прежде, чем солнце начало клониться к закату. Харан похоронил их на вершине холма, выкопав неглубокую общую могилу.

Говоря с Энвальтом, Харан старался не смотреть влево – там, словно темные тени, застыли мертвецы.

– Но что мы будем делать теперь? Твое заклятие слабеет, скоро ты уже не сможешь их контролировать – как нам быть, Энвальт? Если они разбредутся по округе, это будет похуже лигиррийцев…

– Я уведу их, Харан.

– Уведешь? Куда?

Энвальт кивнул в сторону болота.

– Да ты что, с ума сошел? Даже и не думай…

– Отдавший Кровь Сердца все равно не выживет, – продолжал маг, словно и не слыша возражений. Харан знал этот тон – когда Энвальт говорил так, его уже нельзя было переубедить. – Но мне понадобится твоя помощь, Харан…

– Помощь? – эхом откликнулся Харан.

– Чтобы пробудить павших, нужна большая жертва. Чтобы упокоить, нужна жертва не меньшая. Когда мне надо было поднять бойцов, у меня не оставалось ничего, кроме своей крови. Поэтому чтобы упокоить их, мне тоже нужна кровь…, – маг посмотрел в глаза Харану. – Твоя кровь.

Что? Они выжили в чудовищной бойне, одержали невиданную победу, выстояв с двумя сотнями бойцов против четырех с лишним тысяч, и сокрушили всех врагов до единого. И после этого – умереть?

– Где-то в глубине души ты понимаешь, что без поднятых мертвых мы бы не справились. Конечно, эликсир нам здорово помог, но… Но он обладает и еще одним свойством – он делает поднятие мертвых проще. Мне страшно говорить об этом, Харан, но я… я с самого начала предполагал этот вариант. Не смотри на меня так – ты понимаешь, что другого выхода не было. Я оттягивал это сколько мог, но… но сделать это все же пришлось.

Энвальт тяжело вздохнул.

– Но я также понимал, что наше оружие потом обратится против нас самих. Понимаешь, Харан?

– Да, я понимаю… Если не остановить мертвецов – провинция утонет в крови, – сказал Харан.

И это было правдой. Харан зажмурился, представляя себе, какой кошмар обрушится на ближайшие деревни, когда заклятие Энвальта развеется, и поднятые мертвецы выйдут из-под контроля. То, что уцелело во время войны, будет погублено – и еще неизвестно, когда Эрагг, если он одержит победу, сможет направить сюда силы для того, чтобы уничтожить своих же солдат, однажды уже отдавших за него жизни.

– Что я должен сделать? – глухо спросил Харан.

Энвальт аккуратно развернул сверток, лежавший у него на коленях, извлек нож с тонким и длинным лезвием.

Харан, сидевший у массивного гранитного валуна, распустил шнуровку куртки.

– Прощай, старый друг, – сказал Энвальт.

Маг обмакнул палец в небольшую глиняную чашечку, и темной краской вывел чуть выше сердца Харана прихотливый знак.

– Прощай, – Харан нашел в себе силы улыбнуться.

В следующее мгновение тонкое лезвие вошло в грудь чуть выше сердца, в самую середину нарисованного магом знака.

Странно, но боли не было. Перехватило дыхание, грудь обожгло, а потом пальцы начали медленно неметь, словно Харан слишком долго пробыл на морозе.

– Прости меня, – прошептал Энвальт. – Прости, если сможешь.

Харан судорожно сглотнул. Говорить он почему-то уже не мог. Струйки теплой крови выплескивались из маленькой раны, но никуда не стекали – кровь тут же засыхала и рассыпалась невесомой красно-коричневой пылью, а энергия главной животворной субстанции напитывала мага, временно возвращая ему Силу.

Поднявшись на ноги, Энвальт подошел к тому месту, где застыли павшие воины. Он поднял руку, и бойцы встрепенулись. Потом маг развернулся и направился в сторону болота.

Стекленеющими глазами Харан видел, как маг на секунду задержался перед тем, как вступить в топь, а потом сделал первый шаг, как бойцы в изрубленных доспехах последовали за ним…

Они шли вперед, проваливаясь в болото сначала по колено, потом по грудь – и вот уже над головой последнего из мертвых воинов сомкнулась болотная жижа. И только несколько смрадных пузырей, с шумом вырвавшихся из топи, обозначили то место, где скрылись оживленные магией мертвецы. Холодные объятья топи будут удерживать их в глубине до скончания времен – но плен Крови Сердца, отданной по собственной воле, путы, наложенные ценой двух жизней, будут удерживать их крепче любой трясины…

Харан сидел у гранитного валуна. Заходящее солнце плавило собирающиеся у горизонта тучи, в темнеющем небе загорались первые звезды, и бледные серпики лун, глаза Лунных Сестер, уже стали заметны на небосклоне…

Но Харан всего этого уже не видел. Он был мертв.

Некоторое время спустя на холме показался человек. Это был подмастерье кузнеца, Накки. Несмотря на приказ, он не стал возвращаться в деревню, а укрылся в кустах, и видел все – и битву, и жертвоприношение Харана, и уход мертвых воинов.

Накки долго ходил по изрытой земле, где совсем недавно не на жизнь, а на смерть сошлись сотни людей. Постоял возле обрушившихся частоколов, вышел к болоту…

Потом он вернулся к гранитному валуну, возле которого застыло тело Харана.

Завтра сюда придут люди из деревни, придут все – и старики, и женщины, и дети. Придут, чтобы воздать почести павшим. А еще они насыплют курган. Чтобы все, кто будет проходить мимо, знали – здесь две сотни воинов отразили натиск огромного вражьего войска. Они пали все до единого, но не пропустили врага, и не отступили ни на шаг. Накки присел рядом с гранитным валуном, около тела Харана. Он протянул руку, чтобы закрыть павшему воину глаза. И на мгновение ему показалось, что в застывших глазах мертвеца он увидел отблески льющегося с небес сияния, которое не способны видеть живые, и золотой луч пути, которым уходят в вечный свет души героев…