– Заденешь тебя за живое, так хочешь или нет – затрепещет.

Гуйцзе:

Боцзюэ:

– Один во сне мочился. Умирает у него матушка. Он, как полагается, постилает постель у ее гроба. Во сне и на этот раз случился с ним грех. Пришел народ, глядят: подстилка мокрая, хоть выжимай. «Это отчего?» – спрашивают. Он не растерялся. «Всю ночь, – говорит, – проплакал. Слезы желудком и вышли». Так вот и ты. Перед ним ломалась, а теперь втихомолку слезы проливаешь.

Гуйцзе:

– А ты знаешь? Ты видал? Эх, ты, юнец бесстыжий, чтоб тебе провалиться на этом месте.

Боцзюэ:

– Что ж ты не винишь судьбу? Скажи откровенно: много у него серебра выманила, а? Да, а теперь скрываться приходится, заработки упускать. «В горе безмерном!» Ты уж духов небесных обманывай. Они ведь все равно ничего не соображают.

Гуйцзе:

Боцзюэ:

– Я же говорю, поймала, да из рук и выпустила.

Гуйцзе:

Боцзюэ:

– Глупышка! В наше время юнца желторотого не проведешь, а ты захотела посетителя своего надуть. Была, говоришь, ему верна? Постой! Послушай, что в «Южной ветке» говорится. Как о твоих похождениях идет речь:

Гуйцзе расплакалась. Симэнь ударил Боцзюэ веером по голове.

– Чтоб тебе, сукин сын, подавиться! – засмеялся Симэнь. – Поедом ест. Этак и человека погубить можно. – Он обернулся к Гуйцзе: – А ты пой, не обращай на него внимания.

– Брат Ин, ты сегодня уж совсем разошелся, – заговорил Се Сида. – Зачем мою дочку обижаешь, а? Типун тебе на язык!

Гуйцзе немного погодя опять взяла лютню и запела на мотив «Бамбуковой рощи»:

Ин Боцзюэ хотел что-то вставить, но Се Сида вовремя закрыл ему рот.

– Пой, Гуйцзе, – сказал Сида. – Не гляди на него.

Гуйцзе продолжала:

Только Сида отнял руку, Боцзюэ опять стал перебивать:

– Если б ты говорила то, о чем думаешь, ничего бы с тобой не случилось. Только в пасти тигра ты откровенничаешь, да и то больше намеками.

– Откуда ж ты знаешь, красные твои глаза?! – спросила Гуйцзе.

– Да, как же мне не знать! – отвечал Боцзюэ. – В «Звездах радости» бывать приходилось.

Все вместе с Симэнем рассмеялись.

Гуйцзе:

Боцзюэ:

– Тоже мне! Ты других опутывать горазда, а себя в обиду не дашь. Таких, как ты, тоска не иссушит!

Гуйцзе:

Боцзюэ:

– Да, насчет будущего трудно загадывать. Впрочем, он на днях, может, и полководцем станет.

Гуйцзе запела на мотив «Янтарной кошечки»:

Боцзюэ:

– Обожди денек, другой. Небось не опоздаешь. Вот в столице уладят, и вернешься к себе в кромешный ад.

Гуйцзе:

– Чудесно! – воскликнул Се Сида и позвал Хуатуна. – Возьми лютню, а я поднесу чарочку Гуйцзе.

– А я закусочками ее попотчую, – подхватил Боцзюэ. – Не в моем это, правда, обыкновении, ну да ладно уж! За твое усердие потружусь.

– Убирайся, Попрошайка! – крикнула Гуйцзе. – Не нуждаюсь я в твоем внимании! Сначала изобьет, потом синяки разглаживать начинает.

Сида поднес Гуйцзе три чарки подряд.

– Нам еще партию в двойную шестерку доигрывать надо, – сказал он Боцзюэ.

Они сели за игру, а Симэнь, подмигнув Гуйцзе, вышел.

– Брат! – крикнул Боцзюэ. – Принеси ароматного чайку. А то после чесноку изо рта больно несет.

– Откуда я тебе ароматного чаю возьму?! – воскликнул Симэнь.

– Меня, брат, не обманешь! – не унимался Боцзюэ. – Тебе ж экзаменатор Лю из Ханчжоу вон сколько прислал. Хочешь один наслаждаться? Нехорошо так, брат.

Симэнь засмеялся и пошел в дальние покои. За ним последовала и Гуйцзе. Она нарочно остановилась у причудливого камня, делая вид, будто срывает цветок, и исчезла.

Между тем Боцзюэ и Сида сыграли три партии, но Симэнь все не возвращался.

– Что там батюшка в дальних покоях делает? – спрашивали они Хуатуна.

– Сейчас придет, – отвечал слуга.

– Придет? А где он все-таки? – не унимался Боцзюэ и обратился к Сида. – Ты здесь побудь, а я пойду поищу.

Сида с Хуатуном сели играть в шашки. Надобно сказать, что Симэнь зашел на короткое время к Пинъэр, а когда вышел, у аллеи вьющихся роз заметил Гуйцзе и повел ее прямо в грот Весны. Они закрыли дверь и, усевшись на постель, принялись весело болтать. Надобно сказать, что Симэнь заходил к Пинъэр принять снадобье. Он обнял Гуйцзе и показал свои доспехи.

– Это отчего? – спросила она, устрашенная.

Он рассказал о снадобье чужеземного монаха и попросил ее наклонить голову и поиграть на свирели. Потом осторожно взял то, что любят тысячи, чем наслаждаются десятки тысяч, – ее маленькие, как раз в полшпильки, в три вершка золотые лотосы-ножки, остроносые, как шило или нежные ростки лотоса, ступающие по ароматной пыльце и танцующие на рассыпанной бирюзе. – Она была обута в ярко-красные атласные туфельки на толстой белой подошве. Повыше виднелись подвязанные шелковым шнурком узорные штаны с золотою бахромой. Симэнь посадил Гуйцзе на стул, и они принялись за дело.

Тем временем Ин Боцзюэ обыскал все беседки и павильоны, но Симэня нигде не было видно. Миновав небольшой грот в бирюзовой горе, он вошел в аллею вьющихся роз, а когда обогнул виноградную беседку, очутился в густых зарослях бамбука, укрывавших грот Весны. Откуда-то доносились едва уловимый смех и шепот. Боцзюэ подкрался ближе, отдернул занавес, скрывавший дверь в грот, и стал прислушиваться.

Из грота слышался дрожащий голос Гуйцзе, во всем потрафлявшей Симэню.

– Дорогой мой! – шептала она. – Кончай быстрей, а то еще увидят.

Тут Боцзюэ с оглушительным криком распахнул дверь и предстал перед любовниками.

– А!.. – кричал он. – Воды скорее! Сцепились, водой не разольешь!

– У, ворвался, как разбойник! – заругалась Гуйцзе. – До чего же напугал!

– Быстрее, говоришь, кончай, да? – начал Боцзюэ. – Легко сказать, да нелегко сделать. Боишься, значит, как бы не увидали? А я вот и увидал. Ладно, кончайте. Я подожду. Я с тобой потом займусь.

– Убирайся сейчас же, сукин сын! – крикнул Симэнь. – Брось дурачиться! Еще слуги увидят.

– Уйду, если потаскушка попросит, как полагается, – заявил Боцзюэ. – А то так заору, что и хозяйки знать будут. Они ж тебя как дочь приняли, приют дали, а ты с хозяином путаешься. Тебе это так не пройдет!

– Ступай, Попрошайка! – крикнула Гуйцзе.

– Уйду. Поцелую тебя и уйду.

Он привлек к себе певицу, поцеловал и вышел.

– Вот сукин сын! – крикнул ему вслед Симэнь. – И дверь не закрыл.

Боцзюэ вернулся.

– Делай свое дело, сын мой! – приговаривал он, закрывая дверь. – На меня внимания не обращай.

Боцзюэ вышел было в сосновую аллею, но вернулся опять к двери.

– Ты ж мне ароматного чаю обещал, – сказал он.

– Вот сучье отродье! – не выдержал Симэнь. – Да погоди же! Выйду и дам. Отстань!

Боцзюэ расхохотался и ушел.

– Вот противный! Какой нахал! – возмущалась Гуйцзе.

Симэнь с Гуйцзе наслаждались в гроте, должно быть, целую стражу, лакомились красными финиками, прежде чем настал конец утехам.

Тому свидетельством стихи:

Вскоре они поправили одежду и вышли из грота. Гуйцзе залезла к Симэню в рукав, достала целую пригоршню ароматного чая и сунула его себе в рукав. Покрытый испариной Симэнь, тяжело дыша, пошел по нужде к клумбе. Гуйцзе достала из-за пояса зеркальце, поставила его на окно и принялась поправлять волосы, после чего пошла в дальние покои. Симэнь направился к Пинъэр мыть руки.

– Где же ароматный чай? – опять спросил Боцзюэ.

– Ну что ты пристаешь, Попрошайка негодный? – одернул его Симэнь. – Чтоб тебе подавиться!

Симэнь дал ему щепотку чаю.

– Это всего? – не удовлетворился Боцзюэ. – Ну ладно уж. Погоди, я у потаскушки Ли еще выпрошу.

Пока шел разговор, появился Ли Мин и отвесил земной поклон.

– А, Ли Жисинь! – протянул Боцзюэ. – Откуда пожаловал? Не с новостями ли пришел? Как поживаешь?

– Батюшку благодарить надо, – начал певец. – Никто эти дни нас по делу Гуйцзе не беспокоил. Ждем из столицы известий.

– А потаскуха Ци Сян появилась? – спросил Боцзюэ.

– Все у Ванов скрывается, – отвечал Ли Мин. – А Гуйцзе у батюшки спокойно. Кто сюда за ней придет!

– То-то и оно! – поддакивал Боцзюэ. – Нам с дядей Се спасибо должна говорить. Знаешь, сколько нам батюшку пришлось уговаривать. Без наших хлопот где бы ей голову приклонить?!

– Что и говорить! – вторил ему певец. – Без батюшки горя бы хлебнула. На что у нас мамаша, и та ничего бы не сделала.

– Да, у вашей хозяйки, кажется, скоро день рождения? – подхватил Боцзюэ. – Я батюшку подговорю, мы вместе придем ее поздравить.

– Не извольте беспокоиться! – говорил певец. – Как дело уладится, мамаша с Гуйцзе всех вас пригласят.

– Одно другому не мешает. Поздравить лишний раз не помешает, – продолжал свое Боцзюэ и подозвал Ли Мина: – На, выпей за меня чарочку. Я нынче целый день пил, больше не могу.

Ли Мин взял чарку и, встав на колени, выпил до дна. Се Сида велел Циньтуну поднести ему еще.

– Ты, может, есть хочешь? – спросил Боцзюэ. – Вон на столе сладости остались.

Се Сида подал ему блюдо жареной свинины и утку. Певец взял блюда и пошел закусывать. Боцзюэ подхватил палочками полпузанка и сунул ему со словами:

– Сдается мне, ты таких кушаний в этом году и не едал. На, попробуй.

– Ну дай же ему все, что есть, – вмешался Симэнь. – К чему на столе оставлять?

– Ишь какой! – возразил Боцзюэ. – После вина проголодаюсь, сам еще съем. Ведь рыба-то южная. В наших краях в год раз и бывает. В зубах застрянет, потом попробуй понюхай – благоуханье! Отдай – легко сказать. Да такую и при дворе вряд ли пробуют. Только у брата и доводится лакомиться.

В это время Хуатун внес четыре блюдца – с водяными орехами, каштанами, белыми корнями лотоса и мушмулой. Не успел Симэнь к ним притронуться, как Боцзюэ опрокинул блюдце себе в рукав.

– Мне-то хоть немножко оставь, – сказал Се Сида и высыпал в рукав водяные орехи.

Только корни лотоса остались на столе. Симэнь взял корешок в рот, а остальное отдал Ли Мину. Он наказал Хуатуну принести певцу еще мушмулы, Ли Мин спрятал ее в рукав, чтобы угостить дома мамашу. Полакомившись сладостями, он взял гусли и заиграл.

– Спой «Перила, заросшие пыльником», – заказал Боцзюэ.

Ли Мин настроил струны и запел:

На мотив «Коробейника»:

Заключительная ария на мотив «Миром и покоем упоен»:

В тот день пропировали до самых фонарей. Боцзюэ и Сида дождались, когда им подали горошек с рисом, поели и стали собираться.

– Ты завтра занят, брат? – спросил Боцзюэ.

– Да, с утра еду на пир в поместье смотрителя гончарен Лю, – отвечал Симэнь. – Их сиятельства Ань и Хуан вчера приглашали.

– Тогда Ли Третий и Хуан Четвертый пусть послезавтра придут, – заметил Боцзюэ.

Симэнь кивнул головой в знак согласия.

– Только пусть после обеда приходят, – добавил он.

Боцзюэ и Сида ушли. Симэнь велел Шутуну убрать посуду, а сам направился к Юйлоу, но не о том пойдет речь.

Симэнь встал рано, позавтракал и, нарядившись в парадное платье, с золотым веером в руке верхом отбыл не в управу, а на пир к смотрителю гончарен Лю, который жил в поместье в тридцати ли от города. Хозяина сопровождали Шутун и Дайань, но не о том пойдет речь.

Воспользовавшись отсутствием Симэня, Цзиньлянь договорилась с Пинъэр, чтобы та добавила к трем цяням, полученным от Цзинцзи, своих семь цяней. Они велели Лайсину купить жареную утку, пару кур, на один цянь закусок, а также жбан цзиньхуаского вина, кувшин белого вина, на один цянь пирожков с фруктовой начинкой и сладостей, а его жене приказали готовить стол.

– Сестрица! – обратилась Цзиньлянь к Юэнян. – Тут как-то падчерица выиграла у зятя три цяня. Сестрица Ли семь добавила. Вот мы и решили угощение устроить. Сестрица, приглашаем тебя в сад.

Сначала Юэнян, Юйлоу, Цзяоэр, Сюээ, падчерица и Гуйцзе пировали в крытой галерее. Потом вино и закуски перенесли в самую высокую в саду беседку Спящих облаков, где одни играли в шашки, другие метали стрелы в вазу. Юйлоу с Цзяоэр, падчерицей и Сюээ поднялись в терем Любования цветами и, опершись на перила, смотрели вниз. Их взору предстали цветник из пионов, клумбы гортензий, яблоневая веранда, беседка алых роз, беседка вьющихся роз и розарий. Словом, тут всегда благоухали цветы, круглый год ликовала весна.

Когда они вышли из терема, в беседке Спящих облаков Сяоюй с Инчунь продолжали угощать Юэнян.

– Что ж мы зятюшку-то не позвали? – вдруг вспомнила она.

– Его батюшка за город отправил, – пояснила падчерица. – К Сюю за деньгами поехал. Скоро, наверно, воротится.

Немного погодя появился Чэнь Цзинцзи. Одет он был в легкий халат из темного шелка, обут в прохладные туфли, над которыми виднелись светлые чулки, на голове красовались четырехугольная шапка с кистью и золотая шпилька. Поклонившись Юэнян и остальным хозяйкам, он сел рядом с женой.

– Я от Сюя серебро привез, – докладывал он хозяйке. – Две с половиной сотни лянов в пяти слитках. Юйсяо убрала.

Налили чарки. Вино обошло несколько кругов. Царило веселое настроение. Юэнян с Цзяоэр и Гуйцзе сели за шашки. Юйлоу, Пинъэр, Сюээ и Цзинцзи с женой пошли полюбоваться цветами. Лишь Цзиньлянь, укрывшись за горкой в банановой чаще, с белым круглым веером развлекалась ловлей бабочек. Неожиданно сзади нее очутился Цзинцзи.

– Вы ловить не умеете, матушка, – вдруг сказал он. – Давайте я вам поймаю. У бабочек ведь тот же нрав, что и у вас. Тоже мечутся вверх-вниз, покоя не знают.

Цзиньлянь обернулась и косо поглядела на Цзинцзи.

– Ах ты, разбойник! – в шутку заругалась она. – Что тебе, жить надоело? Кто тебя просит учить? А кто увидит, что тогда будешь делать? Знаю, тебе сейчас и смерть нипочем. Напился, вот и храбришься. Ну, платки купил?

Цзинцзи засмеялся.

– Вот тут твои платки, матушка, – говорил он, шаря в рукаве. – Как благодарить меня будешь, а?

Он прильнул лицом к Цзиньлянь, но она его отпихнула. Тут из сосновой аллеи показалась Пинъэр с Гуаньгэ на руках. За ней следовала кормилица Жуи. Пинъэр заметила Цзиньлянь, когда та взмахнула белым веером. Она и не подозревала, что рядом с ней был и Цзинцзи.

– А, тут мама бабочек ловит, – говорила Пинъэр. – Поймай для Гуаньгэ, а!

Цзинцзи, опустив глаза, бросился за горку.

– Тебе зятюшка отдал платки? – нарочно спросила Цзиньлянь, думая, что Пинъэр заметила и его.

– Нет еще, – отвечала Пинъэр.

– Он их с собой принес, – говорила Цзиньлянь. – Только при жене давать не хотел. Мне незаметно сунул.

Они сели на террасу среди цветов и разделили меж собою обновки. Гуаньгэ лакомился сливой. На нем красовался белый с бахромою платок.

– Это твой? – спросила Цзиньлянь.

– Да, ему матушка Старшая повязала, – пояснила Пинъэр. – Чтобы он соком не закапался.

От солнца их укрывали банановые листья.

– Как тут прохладно! – заметила Пинъэр. – Давай посидим, а? – Она позвала Жуи: – Ступай, скажи Инчунь, пусть принесет детскую подушку с тюфячком да нам домино незаметно захватит. Мы тут с матушкой поиграем, ты дома оставайся.

Жуи ушла. Немного погодя Инчунь принесла все, что просили. Пинъэр уложила Гуаньгэ на тюфячок с подушкой, а сама пристроилась с Цзиньлянь рядом и стала играть в домино. Инчунь пошла заваривать чай.

Тут из терема Спящих облаков вышла Юйлоу и поманила Пинъэр рукой.

– Тебя матушка Старшая зовет, – крикнула Юйлоу.

– Я сейчас приду, – сказала Пинъэр и попросила Цзиньлянь поглядеть за ребенком.

Но Цзиньлянь было не до Гуаньгэ. Цзинцзи скрылся в гроте, и она бросилась туда же.

– Выходи! – крикнула она. – Все ушли.

– Иди сюда! – позвал ее Цзинцзи. – Полюбуйся, какой тут огромный гриб вырос.

Обманутая Цзиньлянь вошла в грот. Цзинцзи встал перед ней на колени и умолял позволить насладиться ее прелестями. Они слились в поцелуе, и само Небо, казалось, покровительствовало им.

Пинъэр поднялась в терем.

– Сестрица Мэн проиграла Гуйцзе, – обратилась к ней Юэнян. – А ну-ка, ты попробуй метни стрелу в вазу.

– У меня ребенок без присмотра остался, – заметила Пинъэр.

– Ничего страшного не случится! – заверяла ее Юйлоу. – Сестрица Пань поглядит.

– Сестрица Мэн, ступай, пригляди пока за ребенком, – посоветовала Юэнян.

– Принеси его сюда, будь добра, если не трудно, – попросила ее Пинъэр и обернулась к Сяоюй: – А ты забери тюфячок с подушкой.

Сяоюй с Юйлоу пошли под тенистый банан. Гуаньгэ корчился на тюфячке и сильно плакал. Цзиньлянь рядом не было. Невдалеке стоял огромный черный кот. Заметив приближающихся, он бросился прочь.

– А где же сестрица Пань? – удивилась Юйлоу. – Ой-ой-ой! Бросила ребенка, а его кот напугал.

Из грота выбежала Цзиньлянь.

– Как бросила?! – говорила она. – Я все время тут была. Только руки обмыть ходила. Какой еще кот напугал? Что вы глаза-то вытаращили?

Юйлоу взяла Гуаньгэ на руки и успокаивала, как могла. Они понесли его в терем Спящих облаков. Сяоюй шла сзади с тюфячком и подушкой. Опасаясь разговоров, Цзиньлянь тоже последовала в терем.

– Что случилось? – спросила Юэнян. – Почему ребенок так плачет?

– Его большой черный кот напугал, – объясняла Юйлоу. – Подхожу я, гляжу: сидит прямо рядом с Гуаньгэ.

– Так я и знала! – воскликнула хозяйка.

– За ребенком ведь сестрица Пань присматривала, – вставила Пинъэр.

– Сестрица в грот помыть руки отошла, – пояснила Юйлоу.

– Чего ты болтаешь, Юйлоу! – выступив вперед, заговорила Цзиньлянь. – Причем тут кот? Проголодался ребенок, вот и плачет. Нечего на других сваливать.

Инчунь внесла чай, и Пинъэр послала ее за кормилицей Жуи.

– Ребенка покормить надо, – сказала она.

Цзинцзи, убедившись, что никого нет, вынырнул из грота и, осторожно пробираясь вдоль сосновой аллеи, обогнул крытую галерею и поспешно вышел из сада через калитку.

Да,

Ребенок плакал и не брал грудь.

– Унеси его домой, – посоветовала Юэнян. – Уложи и пусть поспит как следует.

Пир на том и кончился. Все разошлись.

Цзинцзи так и не пришлось разделить утехи с Цзиньлянь. Они пощебетали, как иволги. Мотылек едва лишь коснулся цветка. Удрученный неудачей, Цзинцзи направился к себе во флигель.

Да,

Тому свидетельством романс на мотив «Срываю ветку корицы»:

Хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.