"И ты и она!" - услышал он будто в самом себе.
      - Но как же так, разве бывает разная правда? - Скучун уже понял, что сам магический Лес отвечает ему.
      "Правда и Красота одна, но каждый может вместить только часть ее блеска, что открывается по силам души его..."
      И как Скучун ни вопрошал больше мерцающее, дышащее пространство, он ничего уже не услышал.
      "Ах, Ксюн, моя маленькая, отдыхай, совсем ведь тебя замучил! - Продолжал он идти вперед, разговаривая мысленно со своею подругой. - Как же таинственна жизнь, как трудно понять ее, и мы не смеем, не смеем... Но так хочется, ужасно хочется проникнуть в тайну! Ты знаешь, я решил - я буду разгадывать эту загадку, идти и идти к ней и ждать, когда откроется высшая, долгожданная Красота! А теперь мне надо найти Дух Леса. Я только отыщу его, Ксюшечка, и сразу вернусь за тобой. Да, - догадался Скучун, бредущий в играющем с ним тумане, - у каждого из нас - свой взлет! Выходит, иной, сокровенный мир пока закрыт для тебя, моя Ксюн, а может быть, никогда не откроется вовсе... Нет, нет, я верю, что ты сумеешь войти в него, пускай не теперь, пусть позже... А я постараюсь всегда быть рядом.
      А сам-то, - засомневался вдруг наш герой, тонувший в мерцающей искрами дымке, - уж будто достиг всех высот... Может, я и сам не дойду, может, я вообще иду не туда? Кто знает... Нет, наверное все же туда, иначе мне был бы какой-то знак!"
      Скучун, погруженный в себя, шел все дальше и дальше, чутко прислушиваясь к своим ощущениям в надежде не пропустить тайный знак, означающий, что цель близка. Он не заметил свистящих змей, которые выстреливали раздвоенные язычки, подобравшись к нему уже совсем близко. То были воплощенные помыслы Тени - магистра Тьмы...
      Леденящее кровь шипение разрушало гармонию лесной жизни. Пульс ее сбивался все чаще, и прекрасное пение Вещего Леса вдруг, захлебнувшись, умолкло.
      Змеи были уже совсем рядом, когда над головой нашего героя внезапно погасли звезды - это сама Тень спускалась к Земле с высоты, заслоняя собою небесный свод.
      Глава III
      Мы оставили Кукоя с Куторой в тот момент, когда перед ними раскрылась дверь избушки, тонувшей в кромешной темноте ночного леса. Дверь отворилась и тут же захлопнулась, клацнув затвором, точно проглотив переступивших порог...
      Хозяйкой избы оказалась худощавая женщина с гладкозачесанными в пучок темными волосами и высоким лбом с синеватой веной, пересекавшей его, точно змейка. Женщина, пожалуй, была недурна собой. Вот только одно ее портило: косые глаза.
      - Входите, входите, располагайтесь, - радушно зазывала она, ни капли не удивившись ночному вторжению и необычному виду гостей. - Устали небось с дороги? Да, лес - дело нешуточное, бывает, так заплутаешь, что еле назад дорогу найдешь. Ходишь-ходишь - грибов-то на донышке, а ноги потом целый день гудят... И много ль насобирали? Куда корзинки-то подевали, грибники непутевые?
      Кукой с Куторой, потупившись, бормотали что-то невразумительное. А женщина довольно улыбалась, будто ей только того и надо было, косые глаза ее блестели, взгляд бегал по горнице. Неясно, чему она радовалась - ввалились в избу на ночь глядя зверьки не зверьки, а так, несуразы какие-то... А она ничего - шутит, смеется, на стол собирает, и печка трещит так уютно... В избушке натоплено, жарко, в углу икона, лампадка, перед ней цветочки бумажные... Все бы, кажется, хорошо, да что-то все-таки настораживает. Но вот что?
      - Какие гости у меня сегодня славные! - разглядывала хозяйка усевшихся за стол Кукоя и Кутору. - Ну, кушайте, ешьте на здоровье, а если мало - и добавочка будет...
      Со смешком да с прибауточкой сновала она по горнице, мелькая красным подолом, вертелась, крутилась, стреляла глазами, а в них точно искры скачут!
      И Кутора с Кукоем не заставили себя долго упрашивать - так набросились на вареную курочку, что только треск раздавался! Они быстро умяли по тарелке тушеной картошки с грибами, заедая жаркое горячим душистым калачом, только что вынутым из печки. А глазенки их завидущие уже стол обшаривали: чем бы еще поживиться? Кутора нацелилась на пирожки с мясом, Кукой облюбовал заливное. Насытившись, но все еще продолжая усердно жевать, как будто стараясь наесться впрок, они могли спокойно оглядеться.
      В углу под образами приютилась металлическая кровать с круглыми шишечками на спинке. На ней пучилась пышная перина, заправленная пестрым лоскутным одеялом.
      - Красота-то какая! - чуть не подавившись, прошамкала с набитым ртом Кутора, кивнув Кукою на груду вышитых подушек-думочек, раскиданных по кровати. Особенно ей понравились вышитые крестом лягушки, украшавшие красную сатиновую думочку. А на других подушках фиолетовым шелком были вышиты мрачные вороны, здоровенные рогатые жуки, бородавчатые жабы и совы, отделанные серым мехом, со стеклянными пуговками вместо глаз. А на самой большой синей думке красовался роскошный павлин, расшитый гладью. Только вот ножки его мастерице не удались - кривые получились и разлапистые.
      Заметив, что хозяйка куда-то вышла, Кутора сорвалась из-за стола, подскочила к заманчивой постельке и сиганула на нее прямо в подушки! Кровать, словно трясина, вмиг засосала Куторино тельце - провалилось оно в необъятную перину пуховую, а в ямку сверху еще и подушки нападали...
      - Кукой, - завопила Кутора, - спасай! Ой, не могу, - давилась она от смеха, так наелась, что сил нет вылезти...
      Кукой, конечно, тут же вызволил ее из ловушки периновой, и они вернулись к столу как ни в чем не бывало.
      А хозяйка уж тут как тут: вернулась, неся на подносе что-то так вкусно пахнущее, что даже в носу защипало... Это был яблочный пирог с глазурью. Он развеял сомнения гостей, наелись ли уже до отвала или можно еще чуточку закусить...
      Пирог уминали дружно и весело, запивая сладким чайком, хотя глазки от переедания и недосыпа стали мутными, как запотевшие стеклышки.
      Разомлевшая Кутора думала: "Какой милый этот Кукой! И умница: все, говорит, суета сует и всяческая суета... А жизнь, говорит, это груда нелепостей, поросшая крапивой... Как красиво сказано! И только одно, говорит, согревает мне сердце - вы, Кутора! Ах, приятно как, даже дух захватывает... А какая у него душа чувствительная! Мама как-то сказала мне, что чувствительный мужчина - все равно, что редкий бриллиант... А вдруг он сделает мне предложение? Я ведь уже не маленькая и совсем не дурнушка. Ох, поела-то как славно! Только вот живот - просто жуть! Надо бы его подобрать как-нибудь, неровен час Кукой заметит... Выдохнем... так... х-ххе... не хочет! Торчит и все тут! Хоть бы в зеркало посмотреть, как я выгляжу. Небось, толстая, как бочонок!"
      В избушке стало очень жарко. Все окна затворены, ни сквознячка. И жутковатая какая-то тишина... Хозяйка снова вышла куда-то, наверное, в сени. Кукой дремал за столом, уронив голову на лапки, и еле слышно посапывал.
      Кутора потихонечку вылезла из-за стола. Еле передвигая лапы, она приблизилась к хозяйкиному комоду, взяла лежавшее на нем карманное зеркальце и принялась глядеться в него и корчить уморительные рожицы. За этим занятием и застала ее вошедшая в горницу хозяйка.
      - Ах ты, смешливая какая! Любуешься? Погоди, я тебе другое зеркальце покажу... На-ка! - И она вынула из-за печки большое зеркало в старинной бронзовой раме. И откуда только в простой избушке взялось такое? Хозяйка прислонила зеркало к стенке, а напротив усадила на табуретке Кутору так, что все ее маленькое существо отражалось в тусклом стекле.
      - Ты сиди и гляди туда, в зеркало-то, - приказала женщина, - там тебе все твое будущее и откроется... Уж я правду говорю! Только по сторонам не вертись и не оборачивайся - туда гляди!
      Кутора послушно уставилась в зеркало прямо перед собой, а косая хозяйка затеяла что-то неладное. Она потушила лампаду, завесила икону полотенцем, достала откуда-то из ящичка красную свечку и прилепила ее на край стола.
      А дальше пошла и вовсе гадость какая-то! Шлепая по полу босыми ногами, женщина принялась ходить вокруг стола и что-то себе под нос приговаривать. Воздух в горнице будто отяжелел и сгустился, а следом за хозяйкой протянулись красные блескучие нити. Они искрили, посверкивая в воздухе, дрожали и колебались. Отовсюду доносилось какое-то неприятное потрескиванье. Хозяйка все ускоряла шаг, обегая комнату, а за нею увязывалась тонкая, еле приметная паутина, вся в красных высверках... Заткав, как паук, помещение этой нитью, хозяйка закружилась, замельтешила на месте, то вскидывая, то опуская руки. Глаза ее горели бешеным огнем. Если б кто-то и подглядел эту дикую пляску, то взгляда плясуньи поймать бы не смог: уж очень глаза косили... Однако, глядеть на нее было уж некому: Кукой посапывал за столом, а Кутора так и прилипла к зеркалу.
      А блескучие ниточки подбирались к домашней утвари, и к остаткам еды на столе, и к засушенным травам, подвешенным под потолком. Когда те нити коснулись подушек вышитых, протрещав огнистым разрядом, изображенные на них твари вдруг ожили и соскочили на лоскутное одеяло. И вот уж вороны залетали под балками чердака, а жуки и жабы полезли к люку подполья, прикрытому половицей. За ними, точно приклеенные, тянулись пучки световых красноблещущих нитей...
      А хозяйка сзади к Куторе приблизилась и поднесла к ней сбоку красную свечку, сняв ее со стола. И тут же поползла на полу, вырастая, куторина тень. Косая женщина - теперь уж ясно, что то была ведьма - зашептала абракадабру какую-то, и тень была втянута в зеркало невидимой страшной силой! Баба косенькая ногами притопнула - ив сей же миг вороны, жуки да жабы кинулись поднимать крышку подпола, вцепившись в кольцо кто лапами, кто когтями... Сыростью и гнилью пахнуло тотчас в распаренной горнице. Сова со стеклянными глазами-пуговками метнулась в погреб, чтобы извлечь оттуда отсыревший заплесневелый мешок. Цепко ухватив когтями, она принесла его своей хозяйке, а та, торопясь, засунула в мешок старинное зеркало, засосавшее куторину тень. А сама Кутора, бездыханная, упала на скрипнувшие половицы.
      Тогда косая женщина, бормоча, бочком подобралась к Кукою и свечку свою к столу приткнула возле его плеча. И снова наискосок от Кукоя поползла по полу его тень, и ведьма прямо на эту тень грянула с высоко поднятых рук тяжеленный камень, который все это время прятала под столом... Камень глухо стукнулся об пол, качнулся, замер посередине кукоевой тени и тут же бесшумно вобрал ее в себя всю без остатка!
      А хозяйка только того и ждала: по ее молчаливому знаку сова подтащила еще мешок, и камень провалился туда вместе с заглотанной тенью. Деловитые слуги хозяйкины - жабы, жуки да птицы - с трудом приволокли оба мешка к подполью и, свалив их туда, захлопнули крышку. Кольцо звякнуло, половица легла на место, вроде как ничего и не было... Только души тех двоих, что сбились с пути, были пойманы злою силой.
      Между тем на колени к хозяйке слетел павлин, распустил свой сказочный переливчатый хвост, и ну она его перышки ласкать да рассматривать, по головке гладить да приговаривать: "Ах ты, мой свет-батюшка! Ты доволен ли, свет, угощением?"
      И все слуги-помощники собрались за вновь накрытым столом, а хозяйка принялась их потчевать, да голубить, да обихаживать...
      А два обездушенных стылых тельца так и остались лежать на полу.
      Глава IV
      И вот пробил час Скучуна. Наконец он заметил, что омерзительно скользящие змеи уже окружают его со всех сторон! Но это было еще не самое страшное: застилая небо, снижаясь все ниже, его настигала чудовищная Тень...
      Скучун закричал и упал в траву, уткнувшись мордочкой в землю. Он был почти без чувств от страха, перед глазами плыл зеленый туман, а шорох ползущих тварей становился все отчетливее, все ближе...
      Скучун ни секунды не сомневался в том, что настала погибель, и уже распрощался с жизнью. Слезы помимо воли текли из глаз; смешиваясь с землей, они перепачкали всю его шерстку на брюшке. Но вдруг неожиданно для самого Скучуна какой-то безотчетный порыв придал ему сил, и вот наш герой, придавленный было страхом к земле, распрямился, раскрыл зажмуренные глаза и крикнул навстречу дьявольскому кошмару:
      В окруженье шипящих слуг, Ты, затмившая ясный день, Погубившая все вокруг, Знай: не сможешь меня запугать Не один я в Вещем Лесу, Ты напрасно ползешь как тать Я Москву все равно спасу! Нет, не справишься ты со мной! Я - частица Вселенной добра. Полон силы я внеземной, Против слабых лишь ты храбра... И к отмщенью меня зовет Урч, застывший как обелиск. Видишь, час расплаты грядет; Знаю: имя твое - Василиск!
      И тут раздался невыносимый для слуха, непередаваемый в слове звук - то ли рев, то ли свист, - будто голос самого Зла! То Василиск закричал от гнева, поняв, что имя его раскрыто. Отвратительный вой, лязг металла и нарастающий гул слились в одно, казалось, что земные существа не способны вынести эти звуки и вот-вот погибнут или сойдут с ума... Разъяренный воздух вокруг взвихрялся воронками, расшвыривал землю, траву и камни, а чудесный туман, искрящийся звездами, канул в небытие, разметанный страшной силою.
      Василиск бесновался. Сквозь буревую мглу, клубящуюся над землей, постепенно проступали его очертания. Сначала во мгле показались белые глаза, совершенно лишенные зрачков: остановившиеся, немигающие... Глаза шарили по земле, пытаясь обнаружить того, кто развеял словом личину Тени. И змеи, шипя, извивались и бились, а потом застывали в траве, пораженные одним только взглядом этих глаз!
      А наш Скучун, вовремя вспомнив, что взгляд Василиска убивает на месте, пригнулся к земле в три погибели, уткнулся в ладошки мордочкой, зажмурился крепко и, дрожа от волнения, стал призывать Деву-птицу: Скучун звал ее, вспоминая тот прекрасный образ, который увидел тогда, над обрывом реки, в озарении первых лучей рассветного солнца...
      Неужели же я погиб? И сильнее Зло на Земле? Но я помню реки изгиб, Образ Света в рассветной мгле... Дева-птица, явись сюда В дивном образе Красоты. Ты же знаешь, в Лесу беда, Ну скорее, ну где же ты?.. Может быть, ты уже в пути? Застилает деревья мрак. Дева-птица, приди, приди, Помоги, и да будет так!
      Внезапно на землю обрушилась тишина. Все замерло: ни звука, ни дуновенья... Боясь даже пошевельнуться, не смея приоткрыть глаза, Скучун не верил своим ушам, но это был не обман - мир в самом деле затих, а земля успокоилась, будто никакого кошмара и не было...
      Скучун не видел, как померкли над ним белесые немигающие глаза Василиска, все еще скрытого в клубящейся мгле. Они стали гаснуть, гаснуть, гаснуть, точно кто-то решительно стер с листа незавершенный рисунок. А в дымном призрачном плене, рассеивая мглу, развернулись знаменами крылья, блистающие синевой! То Душа Радости в облике Девы-птицы явилась на зов.
      Скучун почувствовал чье-то доброе присутствие, чье-то тепло и, собравшись с духом, поднял голову. Над ним распростерла свои крыла Дева-птица. Ее золотая корона, сотканная из света, лучилась, глаза сияли, и этот свет осенял все вокруг. Вещая птица улыбнулась ему, и тут наш герой догадался, что он спасен...
      От света, затопившего Лес, было больно глазам, и Дева, крестообразно сложив пред собою крылья, закрыла ими свое лицо. Тогда Скучун смог оглядеться спокойно, не щурясь, не опасаясь ослепнуть, и увидел, что все вокруг него усеяно мертвыми змеями, а Тень исчезла.
      Потрясенный Скучун приподнялся на цыпочки, весь потянулся к чудесной птице и произнес еле слышно, почти про себя:
      - Моя таинственная надежда, ты победила самого Василиска! О, Радость, о вещая птица, какое счастье, что ты услыхала мой зов!
      Он неотрывно глядел на отливающие синевой гордые крылья, от которых исходил такой таинственной силы свет, что душа бесстрашно рвалась из телесного плена, чтобы мчаться ему навстречу! Длилось это считанные мгновенья: взмах крыльев, другой - и Дева-птица растаяла в разогретом пространстве, а наш герой вновь очутился посреди Вещего Леса один...
      Магический Лес хранил свои тайны, он словно бы слегка подсмеивался над своим маленьким гостем, искрясь и мерцая, а посеребренные звездным сиянием улитки с видом заговорщиков ползли по траве, весело пошевеливая своими рожками, и безнаказанно, еле слышно хихикали!
      И тут-то Скучун все понял! Он догадался, что явившаяся к нему на зов Дева-птица была не та, настоящая, что сама показалась ему тогда над обрывом, - это была лишь его собственная мысль о ней, воплощенная магией Большого Леса! И ожившая его мечта оказалась сильнее Тени...
      - О, как же могущественны силы Света, если только лишь призрак одной из них способен преодолеть настоящее, реальное Зло... - подумал Скучун. - Но как же... выходит, я сам победил Василиска с помощью простой мысли! Конечно, такое возможно только в Вещем Лесу, но как знать, быть может получится и где-нибудь в самом обычном месте... Ох! Даже голова закружилась!
      И Скучун с облегчением рассмеялся впервые за долгое время пути, наконец-то поверив в себя, в свои силы. Он воспрянул духом, он знал теперь, что СЛОВО всесильно, а творческий дар создает новый мир, в котором нет ничего невозможного!
      - Ксюн, дорогая моя, как я счастлив, мне открылось великое таинство: я все могу, и ты, ты тоже... Человек может все! Он населяет Вселенную своими созданиями, порождениями своей души. И они приходят в мир, живут и преображают его, а с ним и своего творца... И, волнуясь, предчувствуя новое откровение, он произнес слова, что сами, без всяких усилий, рождались в нем:
      Пришли времена чудес, открылся магический лес, и тайною веют ветра... Тебя я зову, явись наяву, развеять заклятье пора. Москва далеко - и близко она, все связано в мире живом... Дух Леса больной и город родной затянуты гибельной мглой. Но нет, не случится того никогда - Дух Леса не сгубит беда! Встаю на пути, и Злу не пройти - не сладить с моею душой... Дух Леса! С деревьев спадает мрак, и силу дает Зодиак! Возьми мою силу, впитай мою радость, явись - и да будет так!
      И тут что-то изменилось вокруг. В воздухе появилось какое-то странное напряжение, он словно ожил, вибрируя, и задрожал. И этот трепет порождал особенные, ни с чем не сравнимые звуки, будто окрестность наполнилась трелями невиданных, сказочных птиц...
      Скучун замер. Нервы его были страшно напряжены. Казалось, будто кто-то невидимый приближается к нему, а дрожащий воздух замирает от волнения, ощущая движение невидимки... Даже сердце у Скучуна забилось в каком-то новом, непривычном ритме, вторя ритму того сокровенного мира, который сейчас - он верил - должен был приоткрыться ему...
      И тут случилось невероятное - такое, о чем Скучуну не грезилось даже в самых затаенных мечтах... Внешне он оставался таким, как и прежде, быть может только чуть легче, прозрачнее, но в то же время - о чудо! - он перестал ощущать свое пушистое тельце и при этом видел себя как будто со стороны...
      Где же были его глаза? Они были везде!
      Как будто тончайшие волны торжествующей, радостной силы исходили от Скучуна, теперь он знал, что это были силы его души... Каким-то непостижимым образом душа его освободилась от телесного плена - лучистыми потоками устремлялась она навстречу цветущему миру...
      Преображенный Скучун стал единым с окружавшим его пространством, прозрачные волны его души проникали повсюду: он был теперь и в травах, и в запахе прелой земли, и в теплом, сыром лесном воздухе, поднимавшемся в вышину... и в то же время это был он и только он, Скучун! Казалось, душа его достигала самого солнца. И струящиеся ее лучи - теперь он воочию видел это - были похожи на солнечное сияние!
      Сквозь восхищенного Скучуна проникал свет и ветер, тельце его утратило свою обычную плотность, растворилось, растаяло, оставив взамен только легкие очертания самого себя...
      Наш герой прикоснулся к какой-то тайне, освободившей его душу и наделившей способностью наполнять собой и вмещать в себя всю живую природу, весь мир, оказавшийся таким невыразимо близким!
      Глава V
      Внезапно будто завеса упала перед глазами нашего героя, и он увидел то, что скорее всего и не появлялось и не исчезало доселе, а было всегда, недосягаемое для простых глаз...
      Скучун увидел громадное Древо. Любое существо перед этим гигантом казалось бы карликом. Могучие корни его тонули в воде, голубой и прозрачной, как небо. Звезды и облака, Луна и Солнце отражались разом в воде, и казалось, что Древо вырастает на небесах... Двенадцать ветвей, словно двенадцать миров простирало оно в вышину, и были эти миры как ступени, ведущие из земных пределов в беспредельность Вселенной! Каждая ветвь заключала в себе целый мир со своим населением и укладом, и жизнь эта едва угадывалась, сокрытая полупрозрачной завесой бело-розовых облаков.
      Вершина Древа скрывалась за облаками, которые будто нехотя опадали к земле сонными водопадами, окружая необъятную крону белым бесплотным кольцом. Сквозь облачный полог проглядывали смутные очертания обитателей древесного Града. Налетевший порыв ветра разорвал на миг живое кольцо облаков, и оттуда, гудя, вылетел на свободу целый рой золотисто-медовых пчел! И пока облака не сомкнулись снова, Скучун любовался на изнеженные палевые цветы - они безутешно покачивались на ветвях, в обиде на гадких изменниц-пчел, которые с такой легкостью оставили их, даже не попрощавшись! Покинутые цветы тихонечко плакали, роняя тягучие слезные капли нектара на шелковистые лепестки, и, колеблясь, звенели алмазные их тычинки, сиявшие точно маленькие драгоценные звездочки...
      Порой бело-розовый слой облаков рассеивали чьи-то легкие смелые крылья, и любопытные райские птички выныривали из дымки, красуясь своим невесомым радужным оперением и изогнутыми лирой хвостами. Они пели, а легкие перья их, точно осенние листья, срывались с трепещущих крыльев, взмывали в воздушных потоках и лениво, медлительно опадали к земле, подхваченные облачным водопадом... И покуда певуньи приоткрывали завесу и утоляли свое любопытство, изучая незнакомый им внешний мир своими зоркими черными глазками, Скучун разглядывал тяжкие спелые плоды гранатов, в изобилии росших на ветвях чудесного Древа, оттягивая их к земле. Некоторые лопались с легким треском, и целый дождь гранатовых зерен проливался тогда на землю...
      Велик и прекрасен был потаенный мир Древа, и многое, очень многое скрывалось под сенью его ветвей!..
      Очарованный, полоненный этим необыкновенным миром Скучун приблизился к могучим корням, окруженным водой. Он подставил ладошки, и в них просыпались пурпурные зерна гранатов, а сверху, мечтательно, тихо кружась, слетели к нему перья радужных птиц. Весь перепачканный щедрым и сладким гранатовым соком, Скучун стоял и смотрел, как влажный облачный круг опадает к самым корням и постепенно, задумчиво тает. А там, где облачно-пенное кружево впитывалось в землю, проявлялось едва заметное радужное кольцо...
      И улыбнувшись всему этому незнакомому миру, Скучун перешагнул окружающую Древо черту! Он шагнул и ахнул: там внутри, за чертой, пребывал сокровенный Дух Леса!
      Скучун наконец снова увидал тот дивный печальный лик, который уже являлся ему в магическом пространстве Вещего Леса. Лик угадывался в силуэте великого Древа, в его корнях, рисунке, коры, трепете листьев... Он был едва уловимый, размытый в прозрачных потоках... воздуха ли, эфира?.. Эти потоки чем-то напоминали лучистые волны освобожденной души Скучуна, только они были ярче, сильнее, и он догадался тогда, что великое Древо - Дух Леса - обладает способностью проявлять, делать видимой скрытую в теле душу - сущность живых существ...
      Воздушные потоки похожи были на ручейки или скорее на вены и артерии, только расположенные не внутри, а снаружи. Тут были и голубые, и желтые, и темно-синие, и каждый сверкал, играя на солнце, и прокладывал свое русло в кровообращении Древа. Они переплетались, пути их скрещивались, многие уходили под землю, другие, наоборот, выходили оттуда, прямо из-под корней, и Скучун вскоре стал различать пути каждого.
      Самый напористый и сильный поток фиолетового цвета обвивавший Древо, огибал его крону где-то под небесами, и, судя по устремлению его спирали, должен был бы оттуда уходить вниз, под землю, чтобы набраться там сил и снова явиться на волю, но уже в ином качестве, с иной окраской... На самом верху поток будто спотыкался о невидимую преграду и, взрываясь как фейерверк, разбрызгивал свою энергию куда-то в сторону.
      Постепенно Скучун все более убеждался, что в огромном древесном мире не все благополучно. Два густых, мутноватых, коричневато-красных потока, будто направленных чьей-то злой волей, перекрывали разноцветные чистые ручейки, струящиеся вокруг Древа. Один из них обрушивался на крону сверху, другой выползал из-под земли и, точно змей, обвивал наиважнейшую фиолетовую артерию - оттого и взрывалась она фонтаном, не донося свою силу до корня...
      Гармония жизни Древа была явно нарушена. И на лике его отражалось ужасное страдание.
      Скучун замечал, что страдало не только само Древо - мучились все его обитатели. Путаница и хаос перемешивали потоки жизненной силы, питающей их...
      Веселые пчелы, которые по заведенному распорядку привычно ждали капель нектара из ярко-желтого потока чудесной стихии, теперь были насмерть перепуганы и перепачканы хлопьями черной золы, что сыпалась прямо на них.
      Изумительные палевые цветы, украшавшие другую ветвь, надломились и скорчились под тяжестью липкой смолы, текущей, точно застывший гной, из раны в стволе... Птенцы райских птиц подставляли наивно раскрытые клювики в ожидании корма из протекавшей над ними зеленой струи. Но вместо корма их окатывали ледяные потоки воды, и птички возмущенно чирикали, встряхиваясь и потрясая в гневе совершенно промокшими перьями... А некоторые уж почти захлебнулись и свешивались из гнезд, растопырив обмякшие крылья...
      Хаос царил на Древе, и надо было срочно что-то предпринимать!
      Скучун, запрокинув голову, стоял перед этим растревоженным миром и никак не мог сообразить, как же восстановить нарушенную гармонию.
      "Что же это такое, что это... - бормотал он про себя. - Что за разбойничьи грязно-коричневые потоки, которые все тут переиначили? Похоже, в чистых артериях - жизненная сила живой природы. А Дух Леса как жизнестроитель, преобразуя ее, направляет потоки энергии и в Москву, и в подземный мир, и в преднебесный слой, всюду, всюду! Теперь надо как-то спасать его, восстанавливать его силы, но вот как? Размышляй-ка, Скучун, размышляй...
      Кажется, Жирник сказал, что Дух Леса можно спасти только собой! Ага! Так, спасти собой, собственной силой - своими радостными, светлыми помыслами, сконцентрировать волю как следует. И верить всем сердцем, что задуманное свершится, сказавши ему: "Да будет!" Да-да, это так, я верю, что сила моя моя радость освободит Дух Леса от темной энергии Зла..."
      Скучун сосредоточился, замолчал и в наступившей вдруг тишине не стало времени... А пространство изгибалось и таяло, обнимая Древо цветными потоками жизненной силы. Неожиданно наш герой запел удивительную песню, самую необычную из всех, что пелись когда-либо на Земле! Он не знал до сих пор тех слов, что рождались в нем сами собой, мелодия все нарастала, голос креп, и песня неслась к облакам, ликующая, словно долгожданное счастье!
      Все свои самые сокровенные мечтанья о Красоте, всю свою нежность к живому миру, к Земле и звездам, к Москве и Ксюну, к Дню и Ночи, вложил он в эту песню! Скучун отпустил на волю свою мечту, словно объяснение в любви, словно послание дальним мирам и тем высшим силам Света, которые хранят Землю... Интуиция подсказывала ему - они рядом, они услышали его зов; и сердечко его, колотившееся от восторга, источало волны горячей радости! Этот искренний его порыв сотворил нечто небывалое, невозможное в обыкновенной обыденной жизни...
      ****
      Надо ли говорить, что верховные иерархи Тьмы остались весьма недовольны действиями Совета Четырех. Предводитель Совета Василиск был отозван с Земли, а Зур и Ор развоплощены - они развеялись во тьме Вселенной, став НИЧЕМ в назидание другим силам Зла, претендующим на вечную жизнь... Одна Дива-Марина снискала одобрение иерархов за то, что прельстила и захватила души Кукоя и Куторы, и хранила их теперь как зеницу ока в подполье лесной избушки.
      Воодушевленная похвалою, Марина решила еще отличиться и погубить одинокую девочку, затерявшуюся в Вещем Лесу. Да только заминочка вышла - девчонку хранила од олень-трава, заговоренная бабушкой, незримая связь соединяла их, и жаркие бабушкины молитвы оберегали внучку пуще брони - они оказались непроницаемы для марининых чар...
      ****
      Марина хрипела от ярости, царапая длинными красными ногтями руки Ксюна, не выпускавшие одолень-траву. А силы девочки были уж на исходе, вот-вот отпустит она заветный свой талисман...
      Вдруг на поляне что-то вспыхнуло, полыхнуло... Язычок синего пламени выбился прямо из-под ног застывшего Урча, а из огня явилась живая, устрашающая и по-своему прекрасная Саламандра! Ксюн громко вскрикнула - ив тот же миг на поляну выскочил запыхавшийся Скучун. Не успел он подбежать к девочке, как Саламандра ударила хвостом оцепеневшую от неожиданности Марину - и та навсегда исчезла в россыпях разноцветных искорок...
      - Не бойтесь моего огня, вам он не повредит... Это очищающий светлый огонь, он рассеет чары черного волхования... - послышалось в плеске огня. Саламандра, сверкнув рубиновыми глазами, обвилась вокруг ног неподвижного Урча. Огонь усилился, Ксюн опрометью кинулась к Скучуну, и, обнявшись, они смотрели на языки синего пламени, озаренные танцующим светом.
      Пламень поднялся почти до небес, и вдруг из него выступил... Старый Урч! Друзья, прыгая и смеясь от радости, принялись тискать и мять его, живого и теплого, как им и мечталось! А Урч с совершенно седыми и чуть-чуть опаленными жаром усами смеялся и прыгал вместе с ними...
      Ни Старый Урч, ни друзья его и не подозревали, что виною его страшного превращения был он сам, пренебрегший причудливыми законами живого магического пространства... Вещий Лес с легкостью играющего ребенка превращал размышленья каждого, кто попадал сюда, в саму реальность... Урч, позабывший об их уговоре - думать только о цели пути, оборотился мысленным взором в прошлое. Он позабыл обо всем на свете, купаясь в воспоминаниях, забыл, что каждый, кто живет на Земле, сколько бы лет он ни прожил, должен идти вперед хотя бы в своих мечтах!.. Душа Урча, упоенная памятью о былом, вся погрузившаяся в прошедшее, как будто бы замерла, застыла; и Вещий Лес придал состоянию души Урча соответствующую зримую форму, оборотив его тело в камень... А Огонь Саламандры, прервав игру Вещего Леса, освободил Старого Урча от тяжкого гнета ушедших лет...