Последняя ночь колдуна

Лана Синявская

Последняя ночь колдуна

Глава 1

Букет роскошных лилий – это было первое, что она увидела, придя на работу. Белые, неправдоподобно огромные, они лежали на витрине у входа, роняя на стол ядовито-ржавую пыльцу с угрожающе растопыренных тычинок. Разложенные на стекле топики были небрежно сдвинуты на самый край, а на самом верхнем, белом с голубой бабочкой, вышитой стразами, красовалась неопрятная, смазанная полоса цвета свежего лошадиного помета. Топик был безнадежно испорчен.

Замерев на секунду, Глаша нахмурилась, потом коротко вздохнула и обвела глазами торговый зал. Из-за решетчатого стенда, который отгораживал небольшой закуток продавца, неторопливо выплыла Неля с равнодушно-скучающим выражением на широком лице. Подобное выражение Глаша наблюдала уже несколько месяцев, все это время пытаясь понять, откуда оно взялось у человека, которого она знала девятый год и, без преувеличения, любила, как самую близкую подругу.

Теперь они едва кивнули друг другу.

– Откуда это здесь? – спросила Глаша со вздохом, кивком указав на букет.

Неля пожала плечами и нехотя ответила:

– Это цветы Амалии.

– Вот как? И что они делают в моем отделе? – Глаша все еще старалась сохранять спокойствие.

Неля приоткрыла рот, потом ее нижняя губа искривилась в точно рассчитанной обиде.

– Ты же знаешь, что у Амалии мало места.

Она сделала паузу, когда Глаша не отреагировала на ее слова, потом заговорила снова, как будто через силу:

– Выставка цветов в магазине закончилась. Образцы разрешили разобрать бесплатно. Вот Амалия и взяла себе букет. Что тебе, жалко, что ли?

– Нет, не жалко. Муля могла забрать себе цветы вместе с ведром, если ей так этого захотелось. Ее любовь к халяве мне известна. Но какого черта…

В отдел вошла покупательница, и Глаше пришлось понизить голос:

– Какого черта ты разрешила свалить этот пачкающий веник на наш товар?

Глаша схватила топик, демонстрируя безобразное пятно. Ни один мускул не дрогнул на равнодушном Нелином лице. Швырнув топ обратно, Глаша поспешно отошла к покупательнице.

Дама весом под центнер, благополучно проигнорировав все модели своего размера, резво протопала к стойке с мелкогабаритными кофточками и, протянув пухлую руку, ухватила одну из них. Предвидя неминуемые последствия, Глаша рысью подскакала к ней и замерла рядом. Это был испытанный способ отделаться от неприятного клиента.

Дама с явным удовольствием разглядывала фитюльку и даже пару раз приложила ее к груди, любуясь на себя в широкое настенное зеркало.

Представив, что будет, если дама возжелает это на себя натянуть, Глаша крепко зажмурилась и тут же услышала:

– Есть еще что-нибудь веселенькое на меня?

– Нет, мадам, – не открывая глаз, пробормотала Глафира, – вас хочется обнять и плакать.

В зале повисла тишина.

Глаша испуганно приоткрыла один глаз, ожидая справедливого возмездия. Но бог миловал, дама лишь возмущенно фыркнула, швырнула блузку в руки Глаше и вынеслась вон, как небольшой ураган.

Закончив операцию по спасению блузки-малютки, Глаша обнаружила, что Неля успела ретироваться в закуток и теперь преспокойно пьет чай с миндальным печеньем. Букет остался лежать на прежнем месте, так же как и испорченные топики.

– Неля! – окликнула Глаша. Та недовольно обернулась. – Пожалуйста, отнеси Муле букет!

Неля хмыкнула, не торопясь подняться с места. Дожевав печенье и громко отхлебнув чая, она неторопливо встала, обогнула Глашу и пошла к витрине. При этом даже ее спина демонстрировала возмущение. Глаша видела, как Неля взяла букет в руки. Потревоженная пыльца посыпалась на стекло, но Неля не обратила на это внимания. Бережно держа цветы перед собой, она шагнула к выходу, но в последний момент обернулась.

– Раз уж ты все равно здесь, я могу уйти пораньше? Мне срочно нужно домой. Муж просил.

Глаша отметила, что вопрос прозвучал как утверждение, но все равно обреченно кивнула, ругая себя мысленно за безвольный характер.

– Вот и хорошо, – Неля восприняла поблажку как должное, – все равно никто ничего не покупает!

Это был удар ниже пояса. Глафира не была жадной до денег, но сейчас каждую копейку приходилось считать, и Неля прекрасно это знала. Говоря так, она намеренно ткнула хозяйку в больное место.

Да, Глафира была хозяйкой этого крошечного отдела модной одежды в огромном старом магазине. А Неля – всего лишь продавцом. Когда-то они очень дружили, но это было словно в другой жизни. В той жизни все было по-другому. В ней были деньги, большое дело и успех. И любовь. И уважение. Теперь не осталось ничего. Или почти ничего. Так мало, что скоро и это немногое уйдет, просочится, как песок сквозь пальцы.

Глаша сосредоточенно посмотрела на свою ладонь, будто ожидала увидеть на ней крохотные песчинки. Подавив вздох, она вернулась за перегородку, повесила сумку на вешалку, сменила туфли на более удобные, затем нашла влажную тряпку и отправилась оттирать прилавок от пыльцы.

Пыльца оказалась въедливой и вездесущей, как кислота. Глафира снова и снова терла тряпкой казавшуюся чистой поверхность, но все равно появлялись новые следы. В конце концов она сгребла топики в охапку и решила перенести их в другое место, чтобы потом развесить на плечиках. Было очевидно, что пользоваться прилавком в ближайшее время не стоит.

Неожиданно в отдел повалили одна за другой покупательницы. Глафира едва успевала подносить вещи. От природы она обладала очень хорошим чувством стиля, и ей почти всегда удавалось подобрать клиентке такой ансамбль, который скрывал все недостатки фигуры и делал достоинства неоспоримыми. Постоянные клиентки не только шли специально «к Глаше», но и знакомых посылали исключительно к ней, поэтому в дни, когда Глафира сама становилась за прилавок, выручка всегда была приличная. Сегодняшний день не стал исключением. Когда последняя покупательница покинула отдел, нагруженная фирменными пакетами, Глаша буквально не чувствовала ног от усталости, а до закрытия магазина оставалось всего полчаса.

– Кончай вкалывать, пошли чай пить, – раздался от входа веселый резкий голос. – Всех денег не заработаешь!

Глаша с улыбкой обернулась к Вале – роскошной коротко стриженной блондинке гренадерского роста – и согласно закивала головой.

Когда они вместе, заперев отдел, отправились в соседний отсек, где Валя торговала детской одеждой, Глаша с удивлением увидела стоящих рядышком Нелю и Мулю. Женщины что-то оживленно обсуждали, но Муля, заметив Глашу, приторно-сладко поздоровалась.

– Ишь, разулыбалась. Точно гадость какую-то замышляет. – В голосе Вали сквозила презрительная усмешка. Мулю она терпеть не могла, впрочем, как и все остальные, кто работал в магазине. Единственным человеком, проникшимся симпатией к этой скользкой неприятной особе, оказалась Неля.

– Ну что там опять твоя кукунда отколола? – встретила их вопросом Динка – темноволосая худенькая, как подросток-акселерат, очень высокая женщина. Она разлила всем чай и разложила на тарелке сладости.

– А то ты не знаешь, – опередила Глашу с ответом Валя. – Опять перед Мулькой выслуживается. Глашка скачет как очумелая, а эти две мымры болтают. Ты куда смотришь, Глаш, а? Ты ей за это деньги платишь? Или они у тебя лишние?

– Но она… – Глаша мучительно покраснела, – она отпросилась. Сказала, что срочно надо…

– Давно? – мрачно спросила Валя.

– Что «давно»?

– Отпросилась, говорю, давно?

– Часа два назад… – Глаша опустила голову, спрятав лицо в пышных золотисто-рыжих волосах.

– Не два, а три, – безжалостно поправила Динка. – И долго это будет продолжаться? – обратилась она почему-то к Вале.

Та презрительно фыркнула. Глаша устало опустилась на стул и подперла щеку кулаком. Девчонки были правы. Они искренне беспокоились из-за того, что творилось между Глашей и Нелей. Все они познакомились не так давно, где-то полгода назад, и первое время Глаша их немного побаивалась. Дело в том, что обе девушки, как нарочно, оказались очень высокими, тогда как Глашин рост не превышал метра шестидесяти. Разговаривая с ними, ей постоянно приходилось смотреть снизу вверх, и это было непривычно. Сейчас она уже не обращала внимания на разницу в росте, а иногда даже извлекала из этого некоторую выгоду. Динка, например, могла легко открыть форточку, до которой Глаша не доставала даже с табуретки. А Валя обладала недюжинной силой и бойцовским характером – сказывалось наличие двух сыновей-подростков.

Помимо невысокого роста, Глаша обладала чересчур мягким характером, который ее муж окрестил патологической вежливостью. Валя с Динкой единодушно взяли шефство над своей мелкокалиберной подругой.

Никогда в жизни о ней никто не заботился. А ведь меньше чем через год Глаше исполнится тридцатник. Мама умерла почти десять лет назад, отца Глаша даже не знала. Была еще бабушка, но та, хоть и любила внучку, воспитывала ее в строгости, сюсюканий не признавала.

Что касается мужа, то особой заботы от него ждать не приходилось. Глаша выбрала его из многочисленной толпы поклонников лишь потому, что он больше других соответствовал одной ей известной цели. Он был положительным и предсказуемым. Он жил словно по раз и навсегда установленному порядку: всегда пребывал в ровном настроении, приходил на все встречи заранее, по пятницам пил пиво с друзьями (не более одной кружки), не ел жирного и острого. Это было здорово, но всему есть предел. Иногда Славик начинал бесить ее своей предсказуемостью.

Глаша гнала прочь свое раздражение, ибо характер Славика гарантировал безупречную репутацию, а репутация – это то, чем девушка дорожила больше всего на свете.

Грязные сплетни, которые ходили о ее матери многие годы, заставили Глафиру выверять каждый свой шаг, носить нарочито бесформенную одежду и не пользоваться косметикой. Она достигла совершенства в умении ловко сочетать немаркость с практичностью, не выходя из серо-коричневой гаммы. И все ради сохранения безупречной репутации. Несмотря на это, ее бабушка то и дело повторяла: «Дурная кровь». Эти слова были для Глаши как пощечина. Иногда все в ней бунтовало, ей хотелось послать всех куда подальше, нарушить правила и сделать ошибку. Здоровый пофигизм ей был необходим, как приправа к мясу, но она не умела им пользоваться и довольствовалась преснятиной.

Глаша очень любила мать, но ненавидела мир, в котором та жила. Этот мир играл с ней и в конце концов сломал, как надоевшую куклу. Глаша не хотела стать куклой, а для этого здесь, в городе, где родилась мать и куда бабушка привезла Глашу после ее смерти, никто не должен был догадаться, чья она дочь. Так советовала бабушка, и так хотела сама Глаша. Она не перестанет любить свою знаменитую и непутевую мать, но она никогда не станет на нее похожей.

Глава 2

– Ты должна ее уволить, – Валя резко пододвинула свой стул, царапнув пол металлическими ножками.

– Не могу, – Глаша улыбкой попыталась подсластить свой отказ.

Валя глубоко вздохнула и принялась выкладывать из пакета свои запасы: бутерброды с ветчиной, картофельные чипсы и небольшой, по ее понятиям, вафельный тортик. Глаша смутилась, вспомнив, что сегодня ничего не принесла к общему столу.

– Ешь, – придвинула к ней бутерброд Валя.

– Спасибо, что-то не хочется, – соврала Глаша.

– А я говорю – ешь. – Валя с хрустом разорвала пакет с чипсами и высыпала их на пластиковую одноразовую тарелку.

Вкусно запахло жареным картофелем. Глаша сглотнула слюну и постаралась смотреть в другую сторону. «Девчонки подумают, что я настоящая свинья, – пришло ей в голову. – Лучше уж немного поголодаю».

– Глафира, хватит ломаться. Жуй давай! – Валентина нахмурила светлые брови. – А то будешь, как Динка.

– Это ты о чем? – насторожилась та.

– Все о том же, – хмыкнула Валя. – Ты такая же худющая.

Динка в шутку замахнулась на Валю, которая осталась невозмутимой.

У каждой из них имелись свои слабости, но они были уже настолько близки, что над этими слабостями позволялось шутить. На Вальку вообще невозможно было обидеться. Внешне суровая, она была добрейшим существом, и девчонки это прекрасно знали.

– Валя права, тебе, наверное, стоит расстаться с Нелей, – вздохнула Дина немного погодя.

Глаша хотела ответить, но сначала ей пришлось дожевать только что откушенный кусок бутерброда.

– Знаю, знаю, ты не можешь, – ответила за нее Валя язвительным тоном. – Ну и дура. Тебе на голову сели, а ты и рада.

– Ну почему сели? Неля очень обязательная. Я ее давно…

– Ты ее давно знаешь, – закончила Валя с усмешкой. – Ни черта ты не знаешь. Динка, скажи ей наконец.

Валя требовательно обернулась к Дине. Та пожала плечами.

– А что говорить? Снюхалась твоя Неля с Мулей. Но ты и сама это знаешь.

– Знаю. Наверное, Муля ей чем-то нравится.

– Ну ты и клуша! – Валя возмутилась всерьез. – Чем может нравиться эта тварь, а?

– Ты не права, – вмешалась Дина. – Муля, когда захочет, умеет влезть человеку в душу.

– Это да! Это она умеет. Только не забывай, что наша крыса ничего не делает просто так. Если она тебе улыбается и льет в уши конфитюр – жди подлянки.

– Неля сама должна решать… – заикнулась было Глаша.

– Да насрать мне на твою Нелю! – заорала Валя. – Они на пару тебя обворовывают! Без тебя Муля в твоем отделе хозяйничает. Сколько раз клиентов выпроваживала: то магазин закрывается, то ляпнет какую-нибудь гадость по поводу одежды, то еще что.

– Действительно, – кивнула Дина. – Муля постоянно говорит гадости про твой товар. И Неля сама должна была бы пресечь это безобразие.

– Видимо, Неле не нравятся наши вещи, – грустно предположила Глафира.

– Хм, не нравятся! А что она вообще понимает в одежде? Ты глянь на нее – зимой и летом одним цветом, и все цвета – с китайского рынка, – съязвила Валя.

– Дело не в этом, – досадливо поморщилась Дина. – Нравится – не нравится, это все философия. Если она продавец, то ее задача – объяснить клиенту, почему ему необходимо купить этот конфетный фантик за миллион долларов. Нужно любить свой товар, даже если это трудно. А твоей Неле легко, у тебя тряпки – загляденье!

– И она умудряется ни черта не продать. – Валя сердито фыркнула. – Заметь, как Глашка сама выходит – есть выручка, как Неля стоит – сплошные нули. Да вот хоть сегодня!

– Может, ей Муля мешает? – робко высказалась Глаша.

– И что? Ей Муля, что ли, зарплату платит? – нахмурилась Дина.

– Да нет, конечно.

– Вот именно, что нет, а Нелька у нее на побегушках: подай-принеси, покарауль прилавок… Она и рада стараться, отдел бросит и бегом к Муле. Тьфу, смотреть противно. – Валя сунула в рот горсть чипсов и так остервенело стала перемалывать их зубами, будто это были Мулины косточки. Глаша растерянно повернулась к Дине, но та отвела глаза со вздохом.

– Валя правду говорит. Неля как загипнотизированная. И ведь взрослая женщина, а повелась на такую дешевку.

– Ты еще про пироги расскажи! – вставила Валя.

– Какие пироги?

– Да обычные. – Дина снова вздохнула. – Неля каждую неделю дома пирог печет с мясом и Муле приносит.

– А зачем? – Глаша растерялась. Ничего подобного по отношению к ней самой Неля никогда не делала, хотя действительно умела печь великолепно – Глаша как-то раз пробовала ее выпечку на одной из корпоративных вечеринок.

– Зачем? – переспросила Валя мрачно. – А хрен ее знает. От большой любви, наверное.

Глаша кивнула понимающе, в ее глазах стояли слезы.

– За что? – прошептала она еле слышно.

– Ну, знаешь ли… – Короткая светлая челка Вали воинственно встопорщилась.

– Валя, хватит. Оставь ее в покое! – решительно сказала Дина и за спиной Глаши показала Вале кулак. Валя насупилась.

– Ой, Глаша, – встрепенулась Дина, – ты ж сегодня дежурная!

Глаша застонала. Этого еще не хватало. Дежурство выпадало всем арендаторам по очереди раз в месяц. И сегодня была Глашина очередь.

– Ну надо же! А я Славку попросила за мной к семи подъехать. Он злиться будет, ждать не любит, – сокрушенно покачала она головой.

– Подождет, ничего ему не сделается, – фыркнула Валя. – На твои деньги живет, так может и потерпеть лишние полчаса.

Глаша, торопливо запихнув в рот остатки бутерброда, умчалась ко входу в магазин. Время подходило к семи вечера, и в обязанности дежурного входило не впускать внутрь припозднившихся покупателей.

Сегодня покупатели попались на редкость упорные, и Глаше пришлось проторчать возле дверей лишние двадцать минут. Мимо нее пробегали продавцы других отделов, бросая на ходу «пока». Это коротенькое слово имело массу оттенков – от искренне дружелюбного до холодно-официального. Дружелюбных «пока» было больше. Глашу в магазине любили.

К тому моменту, когда Глаша наконец освободилась, на улице уже смеркалось. День выдался хмурый, по-настоящему осенний. Небо словно обложили грязной ватой, моросил дождь. Глаша не очень огорчилась из-за плохой погоды. Ей нужно лишь добежать до машины, и она окажется в теплом и сухом салоне. Помня о том, что Славику пришлось ждать ее дольше, чем предполагалось, она так торопилась, что даже забыла поменять туфли. Лодочки на каблуке она носила на работе, для улицы у нее были устойчивые полусапожки на плоской подошве.

Быстро идя по асфальту, Глаша оступилась и угодила в лужу. Одна туфля мгновенно намокла, на тонкой замше проступило некрасивое пятно. Глаша поморщилась, но не остановилась. Щурясь, она вглядывалась в ряды машин на стоянке, вытискивая бежевую «девятку» Славика. Бежевых машин было несколько. Глаша добежала до одной, но вблизи обнаружила совершенно другой номер. Вторая оказалась вообще «восьмеркой». Наконец девушка добралась-таки до своей машины. Зонта у нее не было, так как с утра на небе вовсю сияло солнце, и теперь волосы ее намокли и некрасиво облепили голову, тушь наверняка потекла, с кончика носа капала вода.

Возле машины Глашу поджидал сюрприз. Когда она дернула за ручку, машина оказалась запертой и противно квакнула, намекая на включенную сигнализацию. Девушка растерянно покрутила головой в поисках мужа.

Лучше бы она этого не делала. Его фигуру она разглядела под навесом возле магазина, но долго не могла поверить, что это он. Разве может на шее у ее благопристойного Славика висеть какая-то посторонняя девица в кожаных малиновых брючках и красном кокетливом берете? Но девица была. Причем одними объятиями дело не ограничилось. Прежде чем помахать ему рукой на прощание, она чмокнула в щеку благоверного Глаши ярко-красными хищными губами.

И Глаша и Славик провожали девицу глазами до тех пор, пока она не скользнула в маленькую алую машинку, припаркованную неподалеку, только выражение их глаз было диаметрально противоположным.

Забыв про дождь, Глаша никак не могла прийти в себя от только что увиденного. Стерев ладонью воду с лица, она машинально прикусила пальцы, ощутив во рту странный вкус дождевых капель. Они почему-то были солеными и слегка отдавали хлоркой.

Славик возник рядом, когда она совсем забыла о нем, погруженная в собственные мысли. Услышав его хмурое «привет», она вздрогнула. Неловко попятившись, она чуть было не споткнулась о толстую ветку, взмахнула руками и, чтобы не упасть, ухватилась за лацкан его плаща. Легкое презрение, на мгновение проскользнувшее в его взгляде, было столь очевидно, что Глаша внутренне содрогнулась. Она вдруг почувствовала, что он едва сдерживается, чтобы не отцепить ее пальцы от своей одежды. Она знала, что он этого не сделает, но ей от этого было не легче.

– Ну, что стоишь? Давай в машину, – проговорил он нетерпеливо. – И так столько ждать пришлось.

Глаша нервно хихикнула. Славик недоуменно вскинул бровь.

– Тебе весело? – хмыкнул он.

– А тебе?

Глаша склонила голову набок и посмотрела ему в глаза. В них плескалось жидкое равнодушие, слегка разбавленное раздражением. Славик пожал плечами, не собираясь отвечать на глупые вопросы.

– Ты чего опять кислая? – спросил он, доставая из кармана брелок сигнализации после того, как Глаша выпустила наконец его лацкан.

– Опять? А я что, часто бываю кислая? – спросила Глаша с искренним интересом. Он что-то уловил в ее тоне и быстро обернулся, взглянув ей в лицо. Лицо ухмылялось с таким выражением, которое могло бы напугать даже зеркало. Славик вздрогнул.

– Что это тебя сегодня на разборки потянуло? – Его голос звучал угрюмо, но где-то в самой его глубине таилось беспокойство.

А Глаша, напротив, внезапно успокоилась. К ней вернулась способность думать.

Она поняла, что все кончилось, внезапно, сразу. Их брак с самого начала был никому не нужным, всего лишь жалкая ширма для ее комплексов. И все же, все же… Сначала Неля – близкий, хорошо знакомый человек, почти подруга. Теперь вот Славик, чье общение с миром было стабильно, как расписание немецкой пригородной электрички. Слишком много для одного дня. Слишком жестоко потерять в один день всех, к кому ты был привязан долгие годы. И почувствовать себя преданной и никому не нужной тоже жестоко. Но такова жизнь. Так всегда говорила ее бабушка. Еще она утверждала, что человек рожден не для радостей, его удел – страдание во имя искупления грехов. А что делать, если у тебя нет грехов? Во имя чего она переживает сейчас все эти муки и унижения? Или во всем виновата ее мать? Может ли такое быть, чтобы дочери выпала доля платить по счетам матери? Мама стремилась жить на виду, делая свою жизнь одним бесконечным праздником, полным веселья, музыки, поклонников. Она так много веселилась, так ярко блистала, что на долю ее дочери остались лишь серые будни.

Нет! Глаша тряхнула головой так яростно, что с ее волос полетели брызги. Она не должна так думать о матери. Вот это и есть грех – предательство. Пусть ее сегодня дважды предали, пусть будут предавать и в дальнейшем, она это вытерпит как-нибудь. Вытерпит, но сама никого не предаст.

– Заснула ты, что ли? – донесся до нее, как сквозь вату, раздраженный голос мужа. – Садись в машину, холодно!

Глафира недоуменно посмотрела на него, словно не узнавая.

– Я не поеду, – выдохнула она и сразу почувствовала облегчение. Сказать это оказалось так просто.

– Как это? Ты что, спятила?

– Нет. Я не поеду с тобой домой. И ты не поедешь. Мы больше не будем жить вместе.

– С каких это пор?

– С этой минуты.

– Да ты что такое говоришь? Какая муха тебя укусила? – Славик наконец сообразил, что происходит что-то серьезное. Сложить в уме два и два было несложно. – Ты что, шпионила за мной? – прошипел он, хищно щурясь. Глаша впервые увидела, каким злым и неприятным может быть его всегда спокойное лицо. Нос заострился, губы сжались в узкую полоску, глаза угрожающе поблескивали.

– Я не шпионила! Впрочем, ты особенно и не таился, – пожала она плечами, пытаясь сглотнуть колючий комок, который застрял в горле и мешал ей дышать.

– Так ты видела? Ну что ж, сама виновата! – воскликнул Славик с неожиданным пафосом. – Нечего совать свой нос куда не надо. Меньше знаешь – крепче спишь. Слыхала?

Глаша удивленно посмотрела на него. Он говорил, высунувшись из машины по пояс, а она продолжала стоять под дождем, но они не обращали на это внимания, как будто каждый занял свою территорию и не собирался переступать невидимую границу.

– В чем я виновата? – тихо спросила Глаша.

– Ты еще спрашиваешь? Посмотри на себя! На кого ты похожа! Лахудра лахудрой! Надо мной все друзья смеются, говорят, что я живу с дохлой курицей!

– И ты нашел себе павлина, – вяло парировала Глаша.

Обидные слова больно ранили Глашу, но она старалась не замечать этой боли. Ей лишь хотелось, чтобы все поскорее закончилось, и тогда она сможет пойти домой, выплакаться, зализать свои раны и подумать, как жить дальше. Только домой она должна попасть одна, она не могла больше терпеть этого человека рядом с собой ни одной лишней минуты. Для этого нужно было потерпеть еще немного, выслушать все оскорбления до конца, а потом забрать у него ключи от квартиры. Ему есть куда пойти: у него есть друзья, мать с отцом, наконец, эта фифа на алой малолитражке, а у нее нет ничего, кроме дома. Ее дом – все, что у нее осталось.

Славик тем временем все больше входил в раж. Его словно прорвало. Он бросал ей в лицо гадости одну за другой, она молча слушала, терпеливо дожидаясь, когда ему надоест поливать ее помоями. Странно. Изменил ей он, а оскорбления получает она. Где справедливость?

Оказалось, что Глаша сама во всем виновата, нечего было носить бабкины вязаные душегрейки. Раздеть ее взглядом не сможет даже сексуальный маньяк, а ее самое вызывающее белье может соперничать в сексуальности разве что с байковой пижамой советских времен. Выяснилось, что он, Славик, тоже человек и он не хочет из-за ее дурацких комплексов лишаться визуального аспекта своей и без того нелегкой сексуальной жизни. Продолжая выкрикивать гадости, Славик яростно захлопнул дверцу, едва не прищемив ей нос. Глаша была раздавлена, однако, вместо того чтобы спасаться бегством с места своего позора, она нагнулась к машине и постучала в стекло костяшками пальцев.

– Верни мне ключи, пожалуйста, – тихо, но твердо попросила она.

Он приоткрыл окно, взгляд его потемнел. Какое-то время он сидел, тупо глядя на нее. Потом, точно вспомнив что-то, сунул руку в карман просторного плаща, достал ключи, демонстративно отстегнул брелок и швырнул связку под ноги Глаше в грязную жижу. Взревел мотор, и машина, обдав Глашу напоследок брызгами, с визгом покрышек по асфальту рванула с места.

Девушка сгорбилась, низко опустила голову и некоторое время стояла, глядя на мутную воду и не решаясь достать из лужи ключи. Затем медленно, как бы через силу, нагнулась, опустила руку в грязь – при этом лицо ее жалко сморщилось – и выудила кольцо, на котором, позвякивая, болтались два ключа: один простой, а другой – длинный с затейливой бородкой. С ключей капала грязная вода. Глаша, неловко держа ключи двумя пальцами, свободной рукой расстегнула сумочку и долго шарила в ней в поисках носового платка. Он обнаружился в боковом кармашке и вид имел не очень свежий. Правда, после того, как она обтерла им ключи, его вообще осталось лишь выбросить. Что Глаша и сделала, как только ей на пути попалась урна.

Уже совсем стемнело, а ей еще предстояло минут двадцать ковылять до остановки троллейбуса. В легких туфлях на шпильках, под дождем по сплошной грязи это путешествие представлялось настоящей пыткой, но отступать было некуда.

Глаша поправила на плече сумочку, вздохнула и сделала первый шаг в новую жизнь.

Глава 3

Улица была почти пуста. Редкие прохожие обходили Глашу стороной. Она была похожа на пьяную: без зонта, мокрая, жалкая в осенней куртке и летних туфлях. Тонкие каблуки то и дело попадали в скрытые водой выбоины, и Глафиру пошатывало.

Асфальтовая дорожка, по которой шагала девушка, тянулась вдоль трассы с довольно оживленным в этот час автомобильным движением. Глаша, погруженная в свои мысли, не обращала на него внимания. Она не сразу увидела, что рядом с ней едет машина, но когда раздался резкий гудок, она, вздрогнув, остановилась.

Пьяный голос из автомобиля окликнул ее:

– Эй, телка, ты свободна?

Из открытых окошек «Нексии» на нее скалились четверо парней самого похабного вида. Голова того, что сидел рядом с водителем, напоминала шерсть бродячего пса в колтунах и репейнике. Глаша знала, что эта прическа называется «дреды». Вдобавок к живописной шевелюре парень имел в ухе сразу три серьги и пирсинг под нижней губой. Все вместе выглядело угрожающе.

Глаша содрогнулась от отвращения, когда тип в дредах высунул в открытое окошко руку и попытался ухватить девушку за рукав. Она шарахнулась в сторону, а тип под гогот своих товарищей вновь спросил:

– Прокатимся, детка?

– Отвяжись!

Глаша развернулась и ускорила шаг. Машина последовала за ней, вкатившись на тротуар и чуть не наезжая на пятки.

– Ты куда? – летело ей вдогонку. – Как насчет свидания? Нас всего четверо, и мы ребята что надо!

– Да ну ее, – раздался другой голос, более тонкий и сиплый. – Она вся какая-то облезлая и мокрая, загваздает нам салон.

– А мы ее обсушим, – загоготал кто-то третий. – Мы ребята горячие!

Глаша почти бежала. Машина не отставала, а парни в машине уже икали от смеха.

Глаша поняла, что ей не убежать. Еще немного покуражатся и затащат ее в салон, завезут в какую-нибудь подворотню и будут глумиться, пока не устанут. Хорошо, если убьют. А если оставят в живых?

Девушка судорожно всхлипнула, озираясь на бегу, как загнанное животное, ничего не видящими от слез глазами. Машина лениво преследовала ее, сигналя и слепя фарами.

– Оставьте меня в покое! – закричала она.

– Ох, какие мы недружелюбные, – придурок с дредами погрозил ей пальцем. – Мы к тебе по-хорошему, а ты…

В машине опять загоготали.

– Отвалите, уроды! – взвизгнула она.

– Глянь, телка заводится, – заметил водитель, мерзко ухмыляясь.

Вильнув рулем, он попытался прижать ее к стене дома. Глаша увернулась в последнюю секунду. Она чувствовала, как у нее бешено колотится сердце. Ухмыляющиеся морды расплывались перед ее глазами. Она задыхалась.

Отморозок в дредах по-прежнему тянул к ней руки. Водитель стал теснить ее к стене, чтобы тот мог ее схватить.

– Нет! – уворачиваясь от него, вопила Глаша сквозь слезы.

Из заднего открытого окна в нее швырнули тлеющий окурок. Он попал ей в карман.

– Гол!!! – завопили в машине с экстазом.

Ткань куртки задымилась. Глаша сунула руку в карман, обожгла пальцы и, совершенно обезумев от ужаса, стала стаскивать с себя куртку.

– Стриптиз! О-о-о! Давай, детка!

Она услышала, как захлопали дверцы, завизжала, швырнула в них куртку и бросилась бежать. Топот и улюлюканье следовали за ней по пятам.

«Звери! Тупые животные!» – рыдала она.

Глаше показалось, что она налетела на столб. От удара у нее зазвенело в голове. Она отшатнулась. Столб оказался человеком. Огромный, как гора, он стоял и с недоумением взирал на нее сверху.

Сначала она подумала, что это один из преследователей, который забежал вперед. Но этот тип не делал попытки схватить ее, просто стоял и смотрел, не говоря ни слова.

Преследователи почему-то остановились. Глаша боялась повернуть голову, чтобы посмотреть, что происходит у нее за спиной.

– Эй, детка, отцепись от дяди и топай сюда, – с ласковой угрозой позвал ее парень в дредах. – Это наша девка! – пояснил он мужчине, давая понять, что добычей делиться не станет.

Глаша всхлипнула, замотала головой и попятилась.

– А ну, двигай сюда, живо! – проревел еще один.

Шагнув вперед, он попытался схватить ее за руку. Глаша дико завизжала. Она не соображала, что делает, но делала все быстро. Она повисла на шее у мужчины, вцепившись ногтями в его кожаную куртку.

– Это кто тут у нас? – пророкотал у нее над ухом очень низкий, слегка гортанный голос.

– Г-Глаша, – прошелестела она.

Метнув вверх затравленный взгляд, она, к своему ужасу и позору, обнаружила, что вопрос был обращен вовсе не к ней. Мужчина пристально, но спокойно смотрел на сбившихся в кучу Глашиных преследователей.

Вообще-то парни настроились хорошенько повеселиться с насмерть перепуганной девушкой. Она так славно удирала, что в них проснулся азарт. Мужик, на шее которого грушей повисла их законная добыча, заметно портил пейзаж.

Их первой реакцией было одно – попытаться дать в «бубен» мужику, тем более что он был один, а их – четверо. Но вдруг их что-то остановило. Возможно, ледяной взгляд этого типа. Он их не боялся, и они это чувствовали. Кроме того, Баклану – парню с дредами – тип показался знакомым. Когда его утонувшие в пиве мозги не без усилий всплыли на поверхность и он смог сообразить, кто перед ним, его спине стало жарко и веселиться как-то сразу расхотелось.

– Святой? – неуверенно пробормотал он, все еще надеясь, что обознался.

Глаша с удивлением уловила в его голосе страх.

Мужчина не ответил. Он продолжал стоять, засунув руки в карманы куртки и как будто не замечая Глаши, болтавшейся на его шее.

– Святой, ты каким ветром здесь? – Баклан попытался скрыть позорную дрожь в голосе за фамильярностью. – Твоя, что ли, девка?

Глаша знала ответ и в испуге вцепилась в кожаного изо всех сил. Но он не сказал «нет», зато тихо и зло прошипел ей в ухо:

– Отцепись…

Глаша лихорадочно соображала. Предстояло выбрать из двух зол.

Ублюдки позади или разъяренный тип прямо перед носом. Она выбрала второе и обняла мужика покрепче. Он тихо крякнул.

Парни занервничали. Похоже, прозвище «Святой» было им хорошо знакомо и они предпочитали с ним не связываться.

– Ладно, Святой, без обид, – раздался писклявый голос, – мы отваливаем! Девка эта нам по фигу.

– А чего ловили? – спросил Святой без любопытства.

– Да так… скучно.

– Если скучно, Чика, тебя ведь так звать? – езжай на проспект, сними там шлюху и оттянись по полной, – посоветовал Святой почти по-отечески. – Нехорошо пугать обывателей.

На «обывателей» Глаша почему-то обиделась.

– Кто ж знал, что она эта… как его… обывательница. Мы думали, обычная соска. Иначе с какого кайфа она на шпильках в такую погоду?

Святой пропустил оправдание мимо ушей, и тогда третий парень добавил:

– Мы ж ничего ей не сделали!

«Ничего себе ничего! – возмутилась Глаша. – Напугали до смерти и куртку почти новую прожгли!» – но возмутилась она про себя и только скрипнула зубами.

– Ну что, пошли мы? – спросил тем временем Баклан.

– Валите, – разрешил Святой.

Топот ног стих подозрительно быстро. Глаша пошевелилась.

– Может, наконец слезешь с моей шеи? – язвительно обратился к Глаше ее спаситель.

Глаша мгновенно разжала скрюченные от напряжения пальцы и быстро отпрыгнула в сторону. Сумочка, которая не потерялась во время погони каким-то чудом, больно ударила ее по бедру.

– Спасибо, – неуверенно пробормотала она.

– Не стоит.

Он сказал это таким тоном, что Глаша покраснела. Она поняла, что на спасенную героиню в его глазах явно не тянет. Он оглядел ее с ног до головы без интереса и даже вроде бы презрительно. Только на мокрых открытых туфлях взгляд задержался чуть дольше.

– Я не успела переобуться, – Глаша зачем-то начала оправдываться. – Меня должны были встретить… после работы… на машине…

– Чего ж не встретили? – Насмешка его была просто оскорбительной.

– Не ваше дело! – огрызнулась она.

– Далеко в таком виде ты не утопаешь. Баклан с бандой на улицах не единственные, – проинформировал Святой.

– Доберусь как-нибудь, – попыталась Глаша продемонстрировать свою независимость.

– До дома подбросить?

А вот этого она не ожидала. Предложение Святого вдруг напугало ее. С чего вдруг такая доброта? Как женщина она его не заинтересовала, это и слепому ясно, а свой лимит на добрые дела он исчерпал на год вперед тем, что отбил совершенно незнакомую девицу у шпаны. Что, если он тоже какой-нибудь браток или – бери выше – авторитет? Напугать тех психов было непросто. Они сами кого хочешь испугают, и все же они убрались, поджав хвосты, хотя Святой даже ни разу не повысил голос.

Испугав сама себя до дрожи в коленках, Глаша, мелко семеня ногами, попятилась.

– Спасибо, до дома не надо, – сказала она, изобразив на застывшем лице подобие вежливой улыбки.

– Дело твое, – легко согласился «браток-авторитет».

Она уже вздохнула было с облегчением, расслабилась и тем самым допустила ошибку. Святой вдруг резко шагнул к ней, обхватил, сунул себе под мышку. Потом свободной рукой открыл дверь стоящего рядом джипа и зашвырнул ее на заднее сиденье, как куль с мукой.

Глаша рухнула вниз с протестующим визгом и тут же вскочила, как будто по мягкому кожаному сиденью были рассыпаны канцелярские кнопки. Девушка метнулась к дверце и принялась двумя руками остервенело дергать ручку. Замки оказались заблокированы.

Святой невозмутимо уселся на водительское место и повернул ключ зажигания. Мотор тихо заурчал. Какая-то тряпка пролетела мимо Глаши и шлепнулась рядом на сиденье. Интересно, когда он успел подобрать ее куртку?

Глаша сопела ему в затылок, кося глазами по сторонам и прикидывая, чем бы половчее огреть негодяя.

– Попробуешь напасть сзади – получишь в ухо, – услышала она его спокойный голос.

– Да как вы смеете?! – Глаша задохнулась от возмущения. – Что вам от меня надо?!

– От тебя? Ничего. Довезу до места, высажу, где скажешь, и топай на все четыре стороны. Ничего личного, так что не обольщайся.

Глаша зарычала от ярости. Да что он о себе возомнил? Почему издевается над ней? С какой стати?

– Это вы не обольщайтесь, – прошипела она. – Признаться, я предпочитаю мужчин помоложе, а то с возрастом мужчины киснут, знаете ли. Что это с вами? – изобразила она удивление. – Вы так нахмурились, глядя на меня, что на вашей физиономии не сморщились только зубы.

На этот раз она достала его. Всегдашняя невозмутимость дала трещину. Глафира отчетливо видела, как на его лице идет борьба между желанием вышвырнуть ее на улицу немедленно и нежеланием отступать от своих слов.

Он оказался человеком слова и на улицу ее не выкинул, но это решение далось ему с трудом.

– Вот что… Глаша, – надо же, даже имя запомнил! – Твои сексуальные предпочтения мне до лампочки. Я сказал, что довезу тебя до дома, – и сделаю это. Говори адрес и сиди тихо, как мышь за печкой. – Он помолчал немного и добавил: – Тебе же будет лучше.

– А зачем вам это надо? – пискнула Глаша.

Он ответил не сразу, и у Глафиры было время пожалеть о своем любопытстве.

– Я всегда довожу дело до конца. – Он позволил Глаше обдумать сказанное, затем продолжил: – Иногда это занимает много времени, но в конце концов я всегда добиваюсь своего. Запомни это.

Его угроза словно зависла над Глашей хмурым облаком. Она по-настоящему испугалась и вжалась в спинку кожаного сиденья. Напрасно она пыталась разозлить его. Что-то подсказывало ей, что этот Святой – человек мстительный.

До самого конца пути она неподвижно сидела на заднем сиденье. Она даже дышать старалась бесшумно, только взглядывала изредка в зеркало заднего вида, больше всего боясь встретиться там с его глазами.

В салоне было почти темно, и Глаша явственно ощущала силу личности сидящего за рулем человека. Он действительно смахивал на святого своим суровым, даже аскетичным лицом. Но Глаша знала твердо одно – заработать на такую тачку и при этом сохранить даже отдаленное сходство со святым невозможно.

Глаша бы очень удивилась, если бы узнала, что Святой тоже думает о ней. Эта странная девушка с лицом осиротевшего ребенка, потерявшегося в жестоком мире, заинтриговала его. Наверняка она сболтнула про молодых любовников, чтобы досадить ему, отомстить за безразличие. Впрочем, какое ему дело? И, что бы она там ни болтала, в свои сорок он чувствует себя прекрасно. У него железный удар и цепкий ум. Он прошел через ад и сумел снова оказаться наверху. Он умеет побеждать, и ему это нравится. А что касается этой нелепой девицы, то она будет занимать его мысли только до определенного времени. Совсем недолго. Скоро он ее высадит и забудет о ней как о досадном эпизоде.

Он лгал себе. Миниатюрная рыжеволосая женщина с полными чувственными губами и неожиданно большой грудью, легко угадывающейся под насквозь промокшей кофточкой свободного покроя, привлекла его внимание…

* * *

Собственная квартира в этот раз показалась Глафире самым безопасным, самым уютным уголком на всем белом свете. Захлопнув за собой входную дверь, она словно отгородилась от всех неприятностей, обрушившихся сегодня на ее голову. Глаша даже удивилась, обнаружив, что совсем не переживает. А ведь должна бы…

Она взглянула в зеркало в прихожей, но собственный затрапезный вид не расстроил ее. Все поправимо. Сейчас она примет ванну, вымоет волосы и обязательно поест. Глаша почувствовала, что ужасно проголодалась.

Испорченную куртку она бросила у входа в прихожую прямо на пол. Что-то звякнуло. Ключи! Ну, конечно. Это ключи ее мужа. Теперь, наверное, уже бывшего. Глаша поморщилась, как от зубной боли. Ну нет, она не позволит затянуть себя обратно в мутную воду переживаний. Только не сегодня.

В подтверждение своей решимости Глаша, скинув на ходу туфли, прошлепала к телефонной розетке и выдернула ее из гнезда. Вот так. Теперь ее никто не потревожит.

Удовлетворенно вздохнув, она отправилась в ванную. Сняла с себя все и свалила кучей в углу. Завтра она соберет все это, включая куртку и туфли, и отнесет на помойку, чтобы ничто не напоминало о сегодняшнем отвратительном дне. Нет, пожалуй, куртку стоит оставить. Она совсем новая. Глаша не планировала покупать другую как минимум два сезона, да и денег сейчас лишних нет. Пообещав себе посмотреть завтра, что там можно сообразить с прожженным карманом, Глаша постаралась расслабиться и погрузилась в ароматную пену.

После ванны, распаренная, она отправилась на кухню. Желудок урчал от голода. На средней полке холодильника стояла сырая курица – Глаша заранее разморозила ее, чтобы запечь вечером в духовке. Ее муж не признавал ни колбасу, ни пельмени, ни, боже упаси, полуфабрикаты. Только свежеприготовленное мясо.

Глаша мрачно усмехнулась и отправила птицу обратно в морозильник. Сегодня она будет есть то, что хочется. Глаша обожала картошку с тушенкой и холодным молоком. И еще овощи, которые муж тоже терпеть не мог. Даже из супа вылавливал все до последней морковки.

Почистить картошку и поставить ее на огонь было делом нескольких минут. Глаша убавила огонь, когда картошка закипела, открыла банку тушеной говядины. Уже помытые помидоры и зеленый огурец, прижавшись друг к другу, лежали в глубокой эмалированной миске. Глаша удовлетворенно обозрела натюрморт, втянула носом вкусный запах и отправилась в комнату. Пока картошка варится, делать все равно нечего.

Квартира в старом сталинском доме, которая досталась Глаше от бабушки, была однокомнатной. Для двоих, пожалуй, тесновато, но для нее одной места вполне достаточно.

Глаша остановилась напротив большой фотографии в рамке, висящей на стене. С нее на Глашу, улыбаясь, смотрела знаменитая в прошлом актриса. Никто из гостей не догадывался о том, что женщина на этом увеличенном любительском фото – Глашина мать. Даже Славик не знал правды. Он часто посмеивался над женой, тем более что актриса эта давно уже умерла, а перед смертью несколько лет не снималась.

Глаза, которые Глаша так любила, улыбались ей. Мама смеялась, глядя в объектив, в тот день, когда Глаша впервые взяла в руки фотоаппарат и для пробы решила щелкнуть мать. Та, позировавшая в своей жизни сотням лучших фотографов страны, в этот раз не стала принимать жеманных поз, которые стали неотъемлемой частью ее образа, а просто улыбнулась дочери, чисто и светло, не заботясь о морщинках в уголках глаз и не думая о правильно поставленном свете. Глаша считала, что на этом старом снимке ее мать – настоящая, такой ее никто не знал. Это была ее и только ее мама, неприкосновенная частица знаменитой женщины, которую она оставила в наследство своей дочери.

Жаль, что на этом наследство не исчерпывалось.

Глава 4

«Правильно бабка говорила, что объедаться на ночь вредно!» – подумала Глафира утром следующего дня.

Глаша лукавила. Она прекрасно знала, что пузо, набитое накануне вожделенной картошкой и тушеным мясом, не имеет никакого отношения к странному старику. Этот старик был ей хорошо знаком в том смысле, что посещал ее сны не впервые. Да что там, она и припомнить не могла, когда он появился в первый раз. Кажется, это было в глубоком детстве, еще до того, как Глаша пошла в первый класс.

Глаша могла бы поклясться, что в реальной жизни никогда старика не встречала. Правду сказать, забыть его было бы невозможно: огромный, с густой, абсолютно белой шевелюрой до плеч и окладистой бородой, судя по всему, никогда не знавшей ножниц и расчески. Одет он был всегда одинаково – в свободную серую рубаху из домотканой материи. Более всего он напоминал Глаше Григория Распутина, но какого черта царский юродивый стал бы забираться в ее сновидения? Кроме того, ее старик был седой, а Григорий Распутин до самой смерти оставался жгучим брюнетом.

Сны эти Глаша не любила, хотя в них не было ничего кошмарного. Старик просто сидел возле ее постели и смотрел на нее глубоко посаженными, похожими на угли, глазами. Иногда он начинал говорить и несколько раз даже давал дельные советы относительно предстоящих в ее жизни событий. Глаша всегда удивлялась, что, проснувшись, помнит его слова. Обычные сны стирались из ее памяти подчистую. Советы старика выручали ее, но испытать к нему чувство благодарности ей мешал страх. Она боялась ночного гостя и, положа руку на сердце, предпочла бы выбираться из своих проблем самостоятельно, лишь бы не видеть по ночам это строгое благообразное лицо.

Старик был еще одной тайной Глаши, о которой она, как и о матери, никому не рассказывала. Сам старик запрещал ей говорить. Она понимала, что он – всего лишь сон, плод ее воображения, но ослушаться почему-то не решалась.

Сегодняшний сон встревожил девушку больше других. От его слов: «Я уже близко, скоро мы встретимся!» Глаша проснулась в холодном поту, сердце бешено колотилось. Осознание того, что это только сон, в этот раз облегчения не принесло. В ее душе поселилась тревога. Это чувство было настолько сильным, что даже отодвинуло на задний план все неприятности, случившиеся с ней накануне. Она ощутила острую потребность куда-то бежать и что-то делать, но куда и что – оставалось для нее загадкой.

Залив свое беспокойство двумя кружками крепкого кофе и смыв под душем липкий пот ночного страха, она почувствовала себя лучше и сочла, что вполне в состоянии отправиться на работу.

* * *

– Меня муж бросил, – сообщила Глаша подругам.

– Славик? Счастье-то какое! – Динка даже не пыталась изобразить сочувствие.

– Неужто восстал наш туалетный коврик? – не поверила Валя.

– Коврик нашел себе новую хозяйку! – Глаша вздохнула.

– И слава богу. В смысле Славу – к богу.

– Скорее к богине.

– Да хоть куда! – Валя отмахнулась. – Зануда он у тебя редкий. Жить с таким сможет только ходячая логарифмическая линейка.

– Это ты про меня?

– Это я вообще.

Глаша не стала углубляться в эту животрепещущую тему.

Сейчас ее больше интересовал другой вопрос. Увидев, что Валя потянулась к пицце, она воскликнула:

– Погоди!

– С какой стати? Ты что, Глаш, очумела? – Валя удивленно взглянула на подругу, но руку, зависшую над горячей пиццей, не убрала.

Глаша легонько шлепнула ее по пальцам.

– Эй, полегче!

Валя хмыкнула.

– Что за шум, а драки нет? – влетела запыхавшаяся Дина.

Она, как всегда, опаздывала.

– Драка как раз сейчас будет, – мрачно пообещала Валя, – если вот эта вот не даст мне съесть мой законный кусок горячей пиццы.

– И не дам! – запальчиво воскликнула Глаша. – Пока не расскажет, что тут происходит, – пиццы ей не видать!

Говоря это, Глаша обернулась к Дине, а Валя только того и дожидалась. Она ловко подцепила ломтик пиццы и сунула ее в рот, сразу откусив чуть не половину. На ее лице появилось выражение блаженства.

– А что происходит-то? – не поняла Дина.

Валя пожала плечами.

– На швободную плош-шать въежжают новые айендатоы, – сообщила она с набитым ртом и для верности мотнула головой куда-то в сторону коридора.

Глаша успела заметить, что ее подруги как-то странно переглянулись.

– Девчонки, вы чего темните-то? Кто эти новые арендаторы? Что за тайны мадридского двора?

Валя вздохнула и громко проглотила недожеванный кусок. Дина сосредоточенно кусала нижнюю губу.

– Ну!

– Вот тебе и «ну», – передразнила Валя, потом шумно выдохнула, с сожалением посмотрела на свой надкушенный трофей и отложила его в сторону.

– Валь, скажи ты, – попросила жалобно Дина.

– Как что, так сразу Валя, – насупилась та.

– Это заговор, – констатировала Глафира обреченно.

Девчонки снова переглянулись.

– Ну вот что, – Глаша шлепнула ладонью по столу, – не хотите говорить – не надо. Я сама пойду и посмотрю!

Она решительно поднялась с места.

– Стой, – Динка помотала головой, – не ходи.

Глафира остановилась и выжидающе уставилась на нее.

– Пропал завтрак, – вздохнула Валя с сожалением.

Через десять минут Глаша уже знала, что на давно пустующий пятачок въезжает отдел женской одежды. И не просто одежды. Это была точная копия ее собственного отдела. Те же самые фирмы и модели, те же цены.

Но самым главным было даже не это. Человеком, скопировавшим ее собственную идею, оказалась… Муля. До этого она мирно торговала чаем, кофе. Ее прилавочек размещался как раз у входа в Глашин отдел. Девушка разом припомнила повышенный интерес Мули к тому, что и как она делает, ее бесконечные вопросы, от ответов на которые Глаша благоразумно уклонялась. Она и раньше не испытывала восторга по поводу Мулиного любопытства, но даже предположить не могла, что у той хватит наглости скопировать все в точности, да еще и разместиться в непосредственной близости от нее, Глаши.

Замысел ее стал ясен. Глаша кропотливо прикармливала клиентов, которые в большинстве своем не видели отличия между китайско-турецким ширпотребом и качественной европейской одеждой. Там кофточка – тут кофточка, так какая разница? У китайской и цвет поядовитее, и блесточек нашито поболе.

Глаша долго билась над тем, чтобы сломать стереотипы. Она предлагала клиенткам примерить скромные на вид трикотажные кофточки и сама до конца не понимала, в чем тут фокус. Даже самая затрапезная дамочка в этих вещах обретала черты благородства, стиль и элегантность. Цены Глафира держала умеренные, и те, кто хоть один раз купил у нее вещицу, возвращались к ней снова и снова.

К настоящему моменту у Глаши сложился довольно большой круг постоянных покупателей, которые приводили с собой родных, друзей и сослуживцев, всех тех, кто не мог не заметить благоприятных перемен в счастливой первооткрывательнице и страстно желали так же преобразиться.

…Муля ошивалась поблизости. Глаша подозревала, что не просто так. Муля страстно любила подслушивать.

Глаша коротко кивнула вместо приветствия. Она надеялась проскользнуть мимо, не вступая в беседу. Чтобы успокоиться, новость следовало переварить в одиночестве. В таких случаях Глафира обычно хваталась за сигареты, хотя баба Катя нещадно ругала ее за вредную привычку.

Муля не желала, чтобы жертва ускользнула просто так, ей требовалось насладиться произведенным эффектом.

– Привет! – сладким голосом пропела она и, как бы невзначай, загородила Глаше дорогу.

Внушительные габариты Мули прочно блокировали путь к отступлению. Глаша остановилась.

Кличка Мули имела весьма забавное происхождение. В магазине давно подметили сходство Мули с мопсом: то же круглое лицо с выпученными глазами, то же жирненькое, все в складках, круглое тельце. Не хватало лишь короткого хвоста бубликом.

В магазине Амалию Тряскову недолюбливали и боялись, так что это сходство неоднократно и охотно обсуждалось за ее спиной. Во время одного из таких разговоров кто-то вспомнил, что у известной писательницы Дарьи Донцовой на обложке имеются мопсы. Тут же была извлечена потрепанная книжка (в поклонницах Донцовой ходило полмагазина), и народ долго веселился, разглядывая пучеглазых уродцев. Сходство и впрямь было поразительное. Псов звали Муля и Ада, об этом тоже все знали. Амалия была похожа на обоих. «Муля и Ада»…

Сейчас уже и не вспомнить, кто добавил буковку «з» к буковке «и», только кличка «Муля из ада» приклеилась с тех пор к Трясковой прочно.

– Поздравляю, – выдавила Глаша, – кажется, в этот раз ты превзошла себя.

– Ты находишь? – Муля не уловила иронии. – Ну, спасибо. Ты ведь не сердишься? – Вопрос был чисто риторическим.

– Какой смысл? – философски вздохнула девушка.

– Вот и умница. Бизнес есть бизнес, сама понимаешь. Конкуренция и все такое. Кроме того, у меня товар получше твоего, в том смысле, что я тебе не конкурент. Публика у меня будет элитная. Ну, ты знаешь мои связи! Жена мэра обещала зайти, дочка Боброва уже отоварилась тысяч на тридцать. Ты знаешь Боброва? Ну, тот, который владеет пивзаводом. Ладно, думаю, ты все поняла.

Глаша действительно все поняла правильно. Несмотря на свою наглость, Муля все же побаивалась, что Глаша попробует принять контрмеры. Ведь даже беззубая дворняга может укусить, если попытаться вырвать у нее из пасти последний кусок хлеба. Так что не зря она щегольнула громкими именами. Попробуй, мол, сунься, мокрого места от тебя не оставлю. Глаша знала, что Муля не блефует. То, что далеко не бедные люди с удовольствием покупают вещи прошлогодних коллекций, ничуть не противоречило истине. Ведь качество и дизайн оставались европейскими, а цены оказывались ниже, чем в фирменном бутике, в несколько раз. Глаша давно уяснила, что в России чем богаче человек, тем он экономнее, если не сказать – жаднее. Такой вот парадокс.

– Пойдем, я тебе все покажу, – Муля сладко улыбнулась Глаше, стоящей рядом с застывшим выражением лица. Муля светилась от счастья, ее выпуклые глазки блестели от возбуждения. Абсурдность ситуации ее абсолютно не трогала. Ей не терпелось похвастать своим новым приобретением. О том, что оно ворованное, она даже не задумывалась. Кто успел, тот и съел – таков был ее девиз.

Словно колобок, Муля покатилась по коридору. Она то и дело оглядывалась и поторапливала Глашу. Та уныло плелась следом и кляла себя за то, что не может набраться смелости и послать нахалку куда подальше. Чужая нахрапистость сбивала ее с толку.

…Глаше сразу бросились в глаза фирменные прямоугольники знакомых лейблов. Ассортимент полностью совпадал с Глашиным, только был раза в три больше.

Глаша знала, что поставками в Россию занималась одна-единственная фирма, которая не давала рекламы, а клиентов брала только по рекомендации. Теперь Глашу мучили два вопроса: кто сдал поставщика и откуда у Мули такие бабки. Чайный отдел нахалки сверхдоходов не приносил, свободных средств она тоже не имела, а, судя по разнообразию и обилию товара, денег сюда вбухано немерено. Значит, спонсор. Но откуда?

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.