Возьмите, к примеру, заявку этого Уэльса из «Солончаковой котловины». Он уже в четвертый раз пишет нам, требуя, чтобы ему прислали… взрывчатки!

Вы только подумайте! Взрывчатки, никак не меньше. За каким чертом смотрителю дорожной станции может понадобиться взрывчатка? Отвечая на его первую заявку, мы попросили его объяснить, для чего ему потребовалась эта самая взрывчатка, и он написал, что хочет взорвать какую-то скалу. Мы его спросили, находится ли эта скала на дороге. Нет, не находится. Она находится в семидесяти ярдах от дороги, в пустыне. Совершенно несомненно, что это требование — не что иное, как завиральная идея невежественного человека, который не дал себе труда даже как следует подумать, чтобы оправдать ее.

Вот такие именно расходы и надлежит сокращать. А я обратил внимание, — сурово заметил Макомбер, — что вы рекомендовали удовлетворить его требование. Стоит ли говорить, что меня это крайне удивило? Крайне удивило, Джадсон. Мы вправе надеяться, что наши управляющие будут более благоразумны.

Джадсон промокнул потный лоб и ничего не сказал. На протяжении последних десяти миль он успел прийти к выводу, что гораздо лучше слушать и не возражать. Голос Прайса Макомбера журчал и журчал весь жаркий и пыльный день, не подавая ни малейших признаков того, что когда-нибудь этот поток иссякнет.

Всякие аргументы, которые мог бы предложить Джадсон, буквально лопались от логики и прозвучали бы сокрушительно и неопровержимо. Он хотел бы заметить, что логика иногда не совпадает с действительным положением вещей, однако не нашел подходящего момента, к тому же ни один из его аргументов не мог остановить водопад слов, который низвергался и низвергался из уст Прайса Макомбера.

Молли Макомбер скучала, глядя из окна дилижанса на пустыню. Ее дядюшка, столь изысканный, элегантный и уверенный в себе, на которого она смотрела как на супермена в Канзас-Сити и Сан-Луисе, отнюдь не казался таковым в настоящий момент. Ей подумалось, что на фоне холмистых просторов прерии его тугие крахмальные воротнички и аккуратный черный костюм выглядят совершенно неуместно. Кроме того, среди дикой природы этой скалистой пустыни его физиономия приобрела вид чересчур чопорный и педантичный, а глаза стали какими-то плоскими и глупыми. Они напоминали глаза рыбы, таращившейся из аквариума на мир, который она не может как следует разглядеть и которого совсем не понимает.

— Снижайте расходы, — разглагольствовал Макомбер, — и доходы будут говорить сами за себя.

Джадсон смотрел на пустыню, пытаясь переменить положение ног. Он испытывал жалость к Молли, которая, по-видимому, ожидала, что это путешествие будет увлекательным и романтичным. Жалко ему было и себя. Но он хоть выпивал с кучерами дилижанса, играл с ними в покер. Это его в какой-то степени утешало.

«Солончаковую котловину» он один раз уже посетил и молил Бога, чтобы ему не пришлось побывать там еще раз. Если Уэльсу, смотрителю этой станции, нужна взрывчатка, считал Джадсон, он должен ее получить. Вообще ему следует дать все, что ни попросит, — ожерелье из серебряных колокольчиков, кардинальскую шапку и даже пароход — все, что угодно, лишь бы он был доволен.

За три месяца перед тем как Уэльс занял место смотрителя «Солончаковой котловины», на этом посту сменилось по крайней мере шесть человек.

Первый из них продержался десять дней. «Котловина» — далекая уединенная станция, там меняют лошадей всего два раза в день — один дилижанс проходит в восточном направлении, а другой — на Запад. Приехав в город на одном из дилижансов, смотритель с самым решительным видом отказался от места.

— Ни под каким видом, — заявил он. — Ни за какие коврижки, пусть бы даже эти коврижки пек сам Прайс Макомбер.

Через три дня после того, как на это место заступил новый смотритель, очередной дилижанс, прибыв на станцию «Солончаковая котловина», чтобы сменить лошадей, обнаружил, что никого тут нет, загон пуст, лошади угнаны, а сам смотритель лежал на пороге дома, мертвый, оскальпированный и изувеченный, с тремя пулями в груди.

Еще два смельчака сделали попытку один за другим. Первого из них апачи убили на следующий же день, а второй отбивался от них в течение нескольких часов, а потом подался в Мексику, прихватив с собой две упряжки сменных лошадей по шести штук в каждой. С тех пор о нем — ни слуху ни духу.

Возможно, что требование поставить взрывчатку звучало несколько необычно, однако, по сугубо личному мнению Джадсона, которое он старался сообщить всем и каждому, за исключением, разумеется, Макомбера, всякий, кто способен продержаться более десяти дней в раскаленной белой пыли «Солончаковой котловины», имеет право требовать все, что угодно.

Смотритель по имени Уэльс оставался на своем посту вот уже два месяца и просил прислать, не считая пресловутой взрывчатки, только патроны, правда в огромных количествах. С каждым дилижансом он присылал заказы на все новые и новые боеприпасы.

Макомбер завалился на бок, когда одно из колес дилижанса проехалось по краю торчавшего камня и экипаж сильно накренился. Эта встряска разбудила Молли, которая задремала, утомленная непрерывным движением и жарой. Тонкая пленка пыли покрывала ее лицо, волосы и шею. Капельки пота, такого прозаического, лишенного всякого аристократизма пота, стекая по щекам, оставили на них грязные полосы. Взор ее скользил по широкой долине, над которой плясали волны марева. В них отражался огненный шар солнца, и вся земля, покрытая как бы мерцавшим покрывалом, казалась нереальной и даже жутковатой. Где-то вдалеке поднялся пыльный смерч и помчался по белым просторам, словно некий злой дух — единственное движение в неподвижно застывшей пустыне.

Дилижанс подкатил к самой котловине и ненадолго остановился на краю, пока лошади набирались сил для того, чтобы преодолеть, утопая в солончаковой пыли, длинный, мучительный участок пути по дну впадины. Пыльное облако наконец-то догнало его, оседая на самом экипаже и на одежде пассажиров, сломив и растворив в пространстве даже непобедимую говорливость Макомбера. Он замолчал и смотрел в окно кареты, как будто бы складывая в уме колонки цифр. Итог, конечно, получался положительный, и деньги должным образом сэкономлены.

Когда дилижанс снова тронулся, начальник посмотрел на Джадсона.

— Сколько нам еще осталось? — спросил он.

— До приличного места — сорок миль. До «Котловины» — всего десять. Там только поменяем лошадей, а провизию и воду лучше брать в «Зеленом ручье».

Лошади, словно почуяв скорый отдых, воспряли духом и бросились в атаку на пляшущие тепловые волны.

За шесть часов до этого в «Солончаковой котловине» наступило утро. Солнце, утомленное трудами предыдущего дня, медленно вскарабкалось на скалистый хребет и вонзило белые раскаленные лучи в одинокий каменный домик и ограды загонов.

Уэльс, высокий, очень худой и очень упрямый мужчина с волосатой грудью, копной нечесаных рыжих волос и давно не бритой щетиной, которая поблекла от солончаковой пыли, стоял у одного из маленьких окон, глядя наружу красными от бессонницы глазами. Он их не видел, но что из того! Он и так знал, что они тут. Вот уже восемнадцать часов со своим дьявольским терпением они выжидали здесь, прямо перед ним, за этим невысоким каменным барьером.

Центр комнаты занимал стол, грубо сколоченный из досок, на нем стояли свеча в миске и фонарь. Угли в очаге давно погасли, а койку покрывала беспорядочная груда скомканных, дурно пахнущих одеял. Он примостился у окна на коленях, рядом с деревянным ведром. На его стенках проступили белые пятна, а на дне виднелся молочно-белый осадок. Сама вода напоминала снятое молоко. По существу, она представляла собой соляной раствор. Но никакой другой воды у него не было.

Позади него на полу лежали две раскрытые коробки с патронами, а пол вокруг усыпали пустые гильзы. На правой руке, на тыльной стороне ладони, там, где его задела пуля, виднелась длинная свежая царапина, из которой сочилась кровь.

Он прищурил глаза — смотреть на слепящее солнце становилось невыносимо, — передвинул свою жвачку поближе к губам и сплюнул. Из-за барьера никто не показывался, они опасались высунуть голову или руку. А потом раздался выстрел, пуля ударила в каменную стену возле окна и с визгом улетела в танцующие жаркие волны.

Он знал, чего они дожидаются. Ведь, в конце концов, он вынужден будет заснуть, однако дело даже не в нем. Апачи дожидались дилижанса. Вчерашний они упустили и не собирались упускать сегодняшний. Уэльс считал, что за скалой прячутся восемь индейцев — вполне достаточно, чтобы захватить дилижанс, в котором едет от силы человека три-четыре, ничем не защищенных.

Из своего окна он мог простреливать пространство до каменного сарая и дальше, до загонов. Лошади стояли в сарае и, следовательно, в безопасности. Индейцы настигли его как раз в тот момент, когда он заводил их туда, и если бы бросились к дому, а не к нему, то отрезали бы путь к отступлению. Его бы давно уже застрелили и сняли бы с него скальп. Одним словом, он давно бы рассчитался с жизнью.

Отстреливаясь из револьвера, он сумел пробиться к дому. В бою ему слегка зацепило бок, зато он уложил двух нападавших. Один из них оказался только ранен, но Уэльс прикончил его, когда тот пытался уползти под прикрытие скалы.

В накрепко закупоренном помещении станции стояла нестерпимая духота. Пот ручьями катился по его лицу, обильно пропитал грязную рубаху. С самого восхода солнца жара в котловине держалась как в преисподней — ни облачка, ни дуновения ветерка.

Уэльсу еще не исполнилось и сорока, однако он выглядел на все пятьдесят, в особенности если не успевал побриться. Ни один год из прожитых им он не мог назвать легким или приятным. Гонял скот, работал кучером на дилижансах, мыл золото на приисках… Его наружность не отличалась особой привлекательностью, а когда он улыбался, что случалось достаточно редко, виднелись желтые обломанные зубы. И черные глаза его, жесткие и непроницаемые, мало чем отличались от глаз апачей, которые сейчас следили за ним из-за каменной кладки в семи — десяти ярдах от него.

Никто не знал его настоящего имени. Когда у него спрашивали, он отвечал, что происходит из Уэльса, так его и стали называть. Имя это годилось здесь не хуже всякого другого. Апачи ненавидели его, боялись и уважали. Им не было никакого дела до его имени.

За те два месяца, что он находился в «Солончаковой котловине», они нападали на него пять раз. Девять воинов погибли во время этих атак, многие получили раны, они потеряли несколько лошадей. Для индейца, который гибок, как змея, и которого так же трудно одолеть, как самого сатану, это означало, что смотритель дорожной станции — воин самого высокого класса. И ему уже вынесли смертный приговор — для тех, кто против него сражался, победить его стало делом чести.

Уэльс окунул палец в воду и провел им по растрескавшимся губам. Ему показалось, что в белой пыли у самого края каменного парапета торчит нога. Тщательно прицелившись, он нажал на спуск. В награду ему раздался истошный вопль и посыпался град пуль. Буря стихла так же быстро, как и возникла.

Он подполз к столу, нашел там вяленое мясо и отрезал себе кусок. Сунув его в рот, вернулся к окну.

Его истрепанная шляпа валялась на полу. Сапоги, побелевшие от соли, занимали свое место в углу под висевшим на крючке плащом. На втором стуле стоял щербатый эмалированный тазик для умывания с налитой вчера водой; теперь она покраснела от крови — он промывал там свою рану.

Медленно протянулся еще час. Уэльс глядел на камни напротив дома. Эти камни представляли собой единственное укрытие на четверть мили в окружности, где могли спрятаться сразу несколько человек. Ни с боков, ни сзади не было скрытого подхода — во все стороны, насколько хватало глаз, простиралась плоская солончаковая равнина.

Перед дорожной станцией, приблизительно на расстоянии мили, тянулись ряды скалистых выступов — предгорья более высокого горного массива, расположенного дальше. В качестве временного укрытия индейцы использовали узкую цепочку редко разбросанных камней, которая обрывалась на некотором расстоянии от здания станции. С этого места, для того чтобы приблизиться на расстояние выстрела, им приходилось, перебегая от камня к камню, добираться до естественной каменной стены, созданной самой природой, и уж тогда ничто не мешало им залечь и выжидать сколько угодно дней, время от времени поливая домик огнем.

От недостатка воды они не страдали. В этих предгорьях, примерно на расстоянии мили, находился хороший источник лишь слегка солоноватой воды, гораздо лучше той, которую доставали из колодца на станции. Уэльсу удалось убить волка, когда тот отправился за водой. Но вообще-то это была неверная цель — мелькнет на мгновение, и вот его уже не видно.

Времени у него уже почти не оставалось. Он это видел, когда бросал взгляд на воду в ведре. И все-таки он знал, что там еще останется вода, когда его собственный срок на этой земле истечет. Этот момент наступит тогда, когда дилижанс подъедет к станции. Если он остановится между ним и индейцами, они используют карету в качестве прикрытия от его выстрелов и подберутся поближе, расстреливая к тому же и сам дилижанс.

Они знали, так же как и он сам, что ждать оставалось недолго. Это заставляло их быть осторожными. Стоит еще немного потерпеть, и они начнут действовать. Уэльс мог, конечно, дать несколько выстрелов, чтобы предупредить кучера и пассажиров, но они услышат его, только подъехав достаточно близко и находясь на открытом пространстве, — разве что ветер окажется благоприятным.

Получив предупреждение, они могут повернуть назад и умчаться, однако по такой жаре с усталыми лошадьми это им вряд ли удастся. А вот ему в любом случае конец, независимо от того, спасутся они или нет.

И вдруг его налитые кровью глаза прищурились. А потом широко раскрылись — ему пришла в голову блестящая мысль.

В нескольких футах позади каменной стены лежал огромный валун, плоской стороной обращенный к дому. Подняв ружье, Уэльс прицелился и выстрелил прямо в эту плоскую поверхность.

Испуганный вопль подтвердил его догадку. Он выстрелил еще три раза подряд, едва успевая спускать курок. Издав пронзительный крик, один из индейцев, которого поразила отрикошетившая пуля, поднялся во весь рост, и Уэльс снова выстрелил. Индеец упал, опрокинувшись животом на стену, и его немедленно стащили вниз.

Посмеиваясь, Уэльс перезарядил ружье и снова послал пулю в камень. Один из апачей вскочил на ноги и бросился в сторону предгорий, надеясь по дороге где-нибудь спрятаться. Уэльс дал ему уйти. Его устраивало, что за балюстрадой стало одним стрелком меньше. Затем сбежал второй индеец. Уэльс выстрелил в камень еще два раза, а после этого спокойно лежал и смотрел слезящимися глазами на бескрайнюю белую пустыню.

Время тянулось бесконечно медленно. Прошел еще час беспощадной жары и слепящего блеска. Высоко в небе лениво кружили орлы-стервятники. Пристроив ружье так, чтобы его дуло опиралось на подоконник, Уэльс прислонился головой к стене возле окна. Вскоре он задремал, время от времени просыпаясь, чтобы бросить взгляд в сторону барьера. Возможно, они ушли. Или нет? Он знал повадки этих апачей. Один раз он попытался сделать глоток воды, но проглотить не смог, и ему только еще больше захотелось пить. Попробовал выстрелить в камень, однако ответных выстрелов не последовало. Сделав перерыв, выстрелил еще раз. Молчание. Молчание и зной.

Скоро прибудет дилижанс. Ему безумно хотелось спать. Он прислонился головой к стене и почувствовал, как отяжелели веки. Голова бессильно упала на грудь. Он уснул.

Но только на одно мгновение. Какое-то подсознательное чувство заставило его в ужасе проснуться. Он испугался того, что могло за это время произойти. Снова стал стрелять — сделал три выстрела. Ни звука в ответ, ни малейшего движения.

Уэльс ползком пересек комнату и выглянул в восточное окно — только следы колес уходили по направлению к гребню невысокого холма, мешавшего ему видеть восточную часть широкой котловины и дальние горы. Он вернулся на свой пост и выстрелил еще раз.

Он уберется отсюда со следующим же дилижансом, пусть только тот приедет. Она, конечно, была права, когда шестнадцать лет тому назад выбрала не его, а Эда. Эд остепенился, осел на одном месте, ведет спокойную благополучную жизнь, тогда как он сам, одинокий и неустроенный, по-прежнему скитается в этих беспокойных приграничных краях.

В свое время он имел ранчо, хороший и даже уютный дом, но воспоминания о ней снова его куда-то гнали даже теперь, через восемнадцать лет.

Медленно прошел еще один час, и наконец он услышал дилижанс. Экипаж перевалил через пригорок и покатил вниз к станции вместе с облаком пыли, которое следовало за ним по пятам, и наконец остановился. Уэльс поднялся на ноги и медленно двинулся к двери. Он бросил быстрый взгляд на пустыню и на парапет и только тогда подошел к дилижансу.

— Как делишки, Джим, как доехали?

— Жарко. — Джим спустился с облучка. — А где же лошади?

— Я тут маленько задержался, занят был, — усмехнулся Уэльс. — Сейчас приведу.

Пока Джим распрягал усталую упряжку, Уэльс подошел к сараю. Словно в полусне он накинул на лошадей сбрую. Джим подошел, чтобы ему помочь.

— Везу самого старика Макомбера.

— Интересно, получу я эту взрывчатку или нет?

— Черта лысого! Джадсон говорил, что он всю дорогу только и толковал, что о сокращении расходов.

Они отвели лошадей.

Прайс Макомбер и его племянница вышли па экипажа. Джадсон лениво за ними наблюдал. Уэльсу показалось, что в лице девушки мелькнуло что-то знакомое.

— Нет ли свежей водички, любезный? — спросил Макомбер.

— Нет. — Уэльс поднял на него налитые кровью глаза. — Есть колодец.

И имя, конечно, то же самое. Уэльс снова посмотрел на девушку. Макомбера переполнял праведный гнев.

— Мне кажется, не такой уж труд — приготовить для пассажиров воды!

Уэльс в бешенстве обернулся, и тут его глаза встретились с глазами девушки — такими беспомощными и искренними. Капли пота проложили дорожку по пыли, покрывавшей лицо, и от этого она показалась еще трогательней. Это была первая женщина, которую он увидел за два месяца.

Он закрепил постромки и выпрямился, не отрывая глаз от девушки. Она немного побледнела, но тоже не сводила с него взгляда, словно завороженная.

Макомбер заметил пристальное внимание Уэльса к племяннице и внезапно разозлился.

— А ну-ка, живо! — приказал он. — Принесите нам воды.

Уэльс смерил его взглядом. Это был неприятный взгляд — холодный и угрожающий.

— Сами принесете, — отрезал он.

Молли отошла от них и отвернулась в сторону пустыни. Она слышала, как ее дядюшка, кипятясь, что-то вполголоса выговаривал Джадсону. Наконец до нее донеслись слова:

— Мы уволим этого человека!

Джадсон стал возражать:

— Макомбер, не делайте этого. Мы никого не найдем на это место. Все боятся «Котловины» из-за апачей.

— Глупости, незаменимых людей нет.

Молли заметила, что возле кучи пыльных шкур у скального выступа валялось что-то блестящее, и с любопытством направилась к этому месту, но, сделав несколько шагов, внезапно остановилась. У нее перехватило дыхание, ей показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Перед ней лежал мертвый человек, а не куча шкур. Мертвый индеец!

— Дядя Прайс! — закричала она и, спотыкаясь, бросилась к дилижансу; ее глаза на мертвенно-бледном лице превратились в громадные темные пятна.

— Что случилось? — Прайс Макомбер повернулся вокруг своей оси. — Змея?

— Нет, — с трудом выговорила она, прижимая руку к груди. — Там лежит мертвый человек… индеец…

Прайс Макомбер слышал о мертвых индейцах, но ему еще никогда не приходилось их видеть. Он обнял племянницу за плечи и со страхом уставился на тело.

Уэльс ничего этого не заметил. Он помогал Джиму перенести в помещение станции провизию и патроны. Когда Джим нагнулся, чтобы поставить принесенные ящики, обратил внимание на блестящие гильзы, которые устилали весь пол. Приглядевшись и мысленно подсчитав их количество, он обернулся к Уэльсу и почтительно спросил:

— Что случилось, неприятности?

— Да-а. — Уэльс снимал обертку со свежей плитки жевательного табака. — Похоже, я их отогнал. Не успел как следует проверить. Они заявились сюда вчера в полдень.

— Значит?..

Джим облизнул внезапно пересохшие губы. У него мороз побежал по коже, как только он представил себе, что произошло бы, если бы дилижанс приехал на станцию прямо в руки к ожидавшим его индейцам. Ведь сам-то он сидел наверху, на самом виду.

Они вышли во двор. Макомбер, поддерживая племянницу, вел ее к экипажу.

— В чем дело? — спросил Джим, глядя на них.

Джадсон посмотрел на Уэльса, только теперь заметив следы бессонной ночи, длинную царапину на руке и кровь на боку.

— Вы как, в порядке? — спросил он.

— Да-а, — коротко ответил Уэльс. — Взрывчатку привезли?

— Нет, — ответил Джадсон. — Макомбер говорит, что она вам не нужна.

Потрясенный ничуть не меньше, чем его племянница, Макомбер пытался не смотреть на мертвого индейца. Издали его тело казалось какой-то темной кучей, покрытой пятнами, которая валялась на белой от соли земле.

Уэльс подошел к нему.

— Привезите-ка мне, наконец, взрывчатку, — сказал он без всякого выражения, — или ищите себе другого человека. Чтобы взрывчатка была, и со следующим же дилижансом.

— Послушайте, вы! — Самоуверенность Макомбера несколько поколебалась, однако при этом ударе, направленном на предмет, столь близкий его сердцу, он почувствовал себя оскорбленным, к тому же ему не оказывали уважения, на которое, по его мнению, он имел полное право рассчитывать. Начальник гордо вскинул голову. — Не смейте разговаривать со мной в подобном тоне! Я не вижу никакого резона для использования здесь взрывчатки. Говорил это Джадсону и повторяю вам. Мы не можем тратить деньги, да еще такие большие деньги, на непроизводительные расходы…

Уэльс смерил его жестким презрительным взглядом.

— Вон те скалы, — указал он на парапет. — Их нужно взорвать.

И, повернувшись на каблуках, направился в сторону загона. Потом вдруг остановился и обернулся.

— Скажите, — обратился он к Макомберу, — вы не родственник Эдвину Макомберу? Из Денвера?

— Да, а что? Это мой брат, — ответил пораженный Прайс. — Почему вы спрашиваете?

Уэльс пристально оглядел его. Совершенно неожиданно он почувствовал себя лучше и, улыбаясь, пошел к загону.

Прайс Макомбер нерешительно смотрел ему вслед, не зная, что делать дальше, потом пожал плечами. Подозвав Джадсона, он направился к каменному барьеру. Все это, конечно, глупости. Эта стенка стоит в стороне, и нет никаких оснований для того, чтобы ее взрывать. Он почувствовал себя увереннее, несмотря на улыбку, появившуюся на лице Уэльса, ибо еще раз подтверждалась его теория о том, что большинство таких необъяснимых статей расходов являлось результатом вздорных прихотей непрактичных людей.

Ему хотелось соблюсти приличия и видимость справедливости, значит, придется пойти и хотя бы посмотреть на эту стенку, но все равно это будет только лишнее доказательство справедливости его теории. Непонятно, откуда взялся этот мертвый индеец, но это он выяснит позже… спросит об этом, когда…

Прайс Макомбер заглянул за парапет, и его лицо мгновенно приняло зеленоватый оттенок. Он отступил назад, и тут же у него началась бешеная рвота. Когда приступ наконец закончился, он выпрямился, промокнул губы носовым платком и с ужасом посмотрел на Джадсона. За стенкой лежали три мертвых индейца. Каждый из них получил по несколько пуль, отлетевших рикошетом от камня.

Макомбер не совсем твердо держался на ногах, направляясь к дилижансу. Какое ужасное место! Нужно как можно скорее отсюда убираться. Джим уже сидел на козлах, держа в руках вожжи и ожидая приказа трогать. Молли разговаривала с Уэльсом и что-то ему показывала.

Прайс Макомбер быстренько забрался в экипаж, за ним последовала его племянница и Джадсон. Дилижанс тронулся, и Джим попрощался с Уэльсом, помахав ему рукой. Макомбер даже не обернулся.

Когда они немного отъехали, лицо его приняло решительное выражение.

— Пошлите ему его взрывчатку, Джадсон. Эта стенка действительно там ни к чему.

Вдруг он что-то вспомнил и посмотрел на племянницу:

— Что ты ему показывала? О чем вы говорили?

Она обернулась назад:

— Я как раз собиралась вам рассказать. Он говорит, что знал как будто бы моих родителей, и тогда я показала ему нашу фотографию, где мы все. Вот эту…

Джадсон взглянул на карточку, когда Молли передавала ее дяде, и с трудом удержался от улыбки. С фотографии смотрел чопорный благонамеренный мужчина в очках, под стать самому Прайсу Макомберу, а рядом с ним стояла очень толстая женщина с двумя подбородками и круглым, как луна, лицом. Вполне возможно, что в свое время это лицо выглядело весьма привлекательным. Прайс Макомбер удовлетворенно кивнул. Его брат Эд, солидный состоятельный человек. Он вернул фотографию девушке.

— Что сказал этот тип, когда увидел карточку?

Она нахмурилась, на ее лице появилось озадаченное выражение.

— Ничего, только засмеялся и никак не мог остановиться.

Поставив ружье возле двери, человек, которого называли Уэльсом, начал подметать пол, собирая в кучку стреляные гильзы.

— Ранчо покажется раем после всего, что здесь произошло, — громко сказал он самому себе. — Впрочем, апачи — это еще не самое страшное, бывает кое-что и похуже.