Глава 9

Серым ветреным утром Тревэллион скакал вдоль Золотого каньона к кондитерской Мелиссы — хотел закончить полки. Спешившись, он привязал мула и вошел.

— Как я рада, что вы пришли. — Лицо девушки раскраснелось от жара печи, руки были в муке. — Сегодня у меня первая проба, и я хочу испечь пирог специально для вас.

— Благодарю. — Он опустился в кресло, сделанное из бочонка. — У вас все в порядке?

— В порядке? Ну конечно. Правда, немного страшновато. Ведь я всегда пекла только для домашних, но думаю, что справлюсь.

— Конечно справитесь.

— Вы нашли себе участок?

Вэл выглянул в окно. Повсюду люди копали и строили.

— Пока нет, — ответил он наконец. — Там наверху есть один, хочу поехать взглянуть. Много лет назад мы с отцом как-то бродили там, и он сказал, что это место могло бы обеспечить человеку безбедную жизнь.

— Вы не хотите стать богатым?

— Вы догадались. Я много думал об этом и пока еще не знаю. Когда-то мне казалось, что хочу. А сейчас не уверен.

Внезапно она спросила:

— Чего же тогда вы хотите, мистер Тревэллион?

Взяв чашку кофе, которую она ему предложила, Вэл молчал, не решаясь ответить на этот вопрос. Действительно, чего он хочет? Раньше он мог бы сказать, что хочет найти и уничтожить убийц отца и матери, теперь такой уверенности у него уже не было, и здравый смысл подсказывал ему, что это неверная цель. Тогда чего же он хочет? И хочет ли вообще? Неужто внутри у него все опустошилось и он стал бродягой, который скитается по свету с единственной целью — убить, сам того уже больше не желая?

— Вчера меня навестил один очень приятный человек. Его зовут Уилл Крокетт.

— Знаю такого. Он предлагал мне работу.

— Интересно, чем он занимается?

— У него прииск, и, как я слышал, довольно прибыльный. Кроме того, он имеет репутацию честного человека.

— Он сказал, что если мне нужен партнер, то у него есть капитал для вложений, я ответила, что у меня уже есть партнер.

В теплой уютной комнате пахло пирогами и кофе. Выглянув в окно, Тревэллион обнаружил, что вокруг уже выросло с полдюжины домов.

— Если бум не прекратится, — заметил он, — в следующем году здесь будет около десяти тысяч человек.

— Так много?

— Да. Только посмотрите на них. Вам нужно продолжать начатое, и вы обязательно разбогатеете. — Он огляделся. — Возьмите себе кого-нибудь в помощники, можно из пожилых, только покрепче.

— Да, кстати. Я познакомилась с одной женщиной, она держит меблированные комнаты. Она мне понравилась.

— Эйли Оррум?

— Да. Она шотландка, так ведь?

— Верно, она из Шотландии, из горных районов и ужасно гордится этим. Дважды выходила замуж… оба ее мужа мормоны, как я понял… И, по-моему, весьма честолюбива.

— А вы видели ее кристаллический шар?

— Я слышал о нем. — Вэл допил кофе и поднялся. — Вернусь, когда пирог поспеет.

Он поехал к каньону и застолбил себе тот участок, где впервые побывал с отцом. По руслу тонкой струйкой текла вода, они зачерпнули со дна несколько лотков песка и нашли в нем золотую Крупу. Потом сидели на берегу, перекусывая сухарями и вяленым мясом. «Это золото, — сказал отец. — Если ничего не найдем в Калифорнии, можем вернуться сюда».

Вот он и вернулся, правда, теперь уже один. Прошло десять лет, а казалось, что целая вечность. На том месте, где они с отцом впервые брали пробы грунта, он соорудил себе жилье. Несколько старых, узловатых кедров с толстыми стволами и раскидистыми ветвями плотно теснились друг к дружке, образуя надежное укрытие. За ними стеной высилась гора, и Вэл мог быть уверен, что сзади на него никто не нападет. Он развел костер и поставил на огонь кофе, потом достал золотопромывальный лоток, что купил в Спаффорд-Холле вместо своего, утонувшего с другими вещами при переправе через Юбу. Лоток был совсем новенький. Тревэллион раскалил его на огне и окунул в ручей, чтобы удалить маслянистую пленку и придать ему более темный цвет, на фоне которого золотые крупинки будут лучше видны.

Когда кофе вскипел, он сел под деревом и принялся жевать вяленое мясо, слушая журчание ручья и шелест ветра в верхушках кедров. Вэл никогда не готовил пищу на костре. У него никогда не хватало для этого времени. Покончив с едой, он поставил кофейник на установленный в углях камень и вернулся к ручью. Зачерпнув песка и наполнив лоток почти до краев, подержал его в воде, раздробив рукой куски глины и выбросив крупные камни. Не вынимая лотка из воды, повращал им попеременно в разные стороны, осторожно вынул и слегка наклонил, чтобы слить через край мусор и грязь. После двух резких ударов по лотку золотые крупинки осели на дно.

Повторив процедуру несколько раз, отделил золотой песок, потом щипчиками вытащил наиболее крупные частицы и положил их обсушиться, а сам снова принялся за работу,

Вэл трудился целый день, и через четыре часа непрерывной работы, промывая от шести до семи лотков в час, имел чистой прибыли приблизительно на четыре доллара, что казалось отнюдь не плохо для этих мест. Вечером он насыпал мулу ячменя, купленного в Спаффорд-Холле, а себе поджарил мяса и подогрел кофе. С кружкой кофе в руке прошелся вдоль ручья и осмотрел, как залегают пласты. Тревэллион сразу догадался, что поток течет здесь не круглый год, а только во время снеготаяния. Тогда, понимая, что лучше не терять времени, он вернулся к костру. Подбросив в огонь сучьев, поставил кружку и вдруг почувствовал прилив раздражения. Что он здесь делает? Конечно, он может мыть золото, и этого хватит на то, чтобы жить возле этого ручья. Но разве этого он хотел? Почему бы не принять предложение Крокетта? Ведь там у него будет неплохой заработок, и если все сложится удачно, можно расширить поле своей деятельности. Он снова подбросил сучьев в костер и уселся под кедром, наполнив кружку. Вэл твердил себе, что больше не хочет никого убивать, даже тех, кто этого заслуживает; и все-таки он примчался сюда, словно гончая, что взяла след и неумолимо рвется вперед просто потому, что не может иначе. Он совершил как раз то, против чего его предостерегали: позволил жажде преследования, этой страсти отмщения, завладеть всей его жизнью. Ему нужно попросту убраться отсюда, уехать куда-нибудь на Восток и выбросить все это из головы.

С каждым днем его все больше охватывало растущее чувство неудовлетворенности, повергая в состояние подавленности и беспокойства. Кроме того, его уже несколько раз предупреждали, что какие-то люди расспрашивают о нем. Он имел много знакомых, но не близких друзей, и вероятность того, что кто-то станет его разыскивать, равнялась практически нулю. Теперь пришло время жертвам становиться преследователями. Но почему? Кто знает о нем? Кто вообще может что-то знать? Да, действительно, двое из этой компании убиты, но всякий, кто знал Рори, не сомневался, что рано или поздно это случится с ним. Он слыл не только картежным мошенником, но и очень неудобным человеком, вздорным и придирчивым.

Что касается Скиннера, то он приехал на Запад вместе с Рори, и они долгое время являлись сообщниками в самых разных преступлениях, совершаемых ими в поселениях и на дороге, ведущей на Запад. Скиннеру стало известно, что его старый дружок убит.

Тревэллиону вспомнился день, когда они повстречались на дороге. Скиннер скакал ему навстречу, и Вэл сразу узнал его. Он остановился и стал ждать. Скиннер осторожно приблизился.

— Привет, Скиннер.

— Ты меня знаешь?

— Ты друг Рори. Вы с ним приехали с берегов Миссури.

Скиннер придержал лошадь. Чутье подсказывало ему — надо ждать беды. Только он не имел ни малейшего понятия почему.

— Кто ты?

— Ты не помнишь меня. Тогда я был всего лишь маленьким мальчишкой, безоружным и сильно напуганным.

Правая рука Скиннера поползла к поясу, где у него висел револьвер.

— Что-то не пойму, о чем ты толкуешь.

— Помнишь лагерь на берегу? И два фургона.

Во рту у Скиннера пересохло, и он почувствовал приступ тошноты. Обычно он занимался кражами и, если случалось, убивал, но лишь изредка, и уж конечно, не женщин. Но в ту ночь… когда они выпили столько виски…

— Чего тебе надо? — Голос его сделался хриплым. Он не очень беспокоился — стрелял ведь без промаха. Но не забыл той ночи и все эти годы по какой-то неведомой причине старался быть начеку.

— Это я убил Рори. Он был шулером, но не это послужило причиной.

Скиннер все взвесил и уже приготовился, выбрав цель — середину живота, чуть повыше пряжки.

— Скажи, Скиннер, откуда взялось тогда виски?

Этот внезапный, неожиданный вопрос вызвал у него замешательство.

— Черт!.. Будь я проклят, если знаю! — честно ответил он. — Все мы тогда сидели на мели. Без гроша в кармане…

— И сколько вы получили за это?

Скиннер злобно сплюнул.

— Ни черта мы не получили! Кто-то заорал… ну мы и убрались оттуда.

— Мне известно, что ты сделал, Скиннер. Ведь я все видел. Я видел, как ты убежал, а потом один из вас забрался в фургон. И убил мою мать, забрал коробку с деньгами. Я хочу знать его имя.

Значит, вот как все вышло. А он подозревал Скиннера больше всех. Их всех обманули и попросту использовали.

— Если бы я имел представление об этом подонке, — сказал Скиннер, — я бы убил его…

— Он напоил вас, заставил сделать всю черную работу и один заграбастал деньги. — Тревэллион помолчал, потом прибавил: — Но ты был там, Скиннер, и ты один из них.

— Послушай, — возразил тот, — я… — Он потянулся за револьвером.

Вэл выстрелил.

Скиннер успел схватиться за рукоятку, но силы покинули его, оружие выскользнуло из его пальцев.

— Будь ты проклят! — выдохнул он. — Я еду… Все равно я…

— Скиннер, я знал, куда всажу эту пулю. И больше ты уже никуда не поедешь.

Тревэллион не спеша объехал его и выбрался на дорогу. У подножия горы он повернулся в седле и посмотрел назад. Бандит лежал лицом вниз, рядом в нескольких шагах топтался его конь.

Никому и в голову не могло прийти, что это он убил Скиннера. Как ему стало известно позже, тело нашли спустя несколько дней у дороги в траве, а в руке убитого так и остался револьвер. Этого бандита знали все и поэтому решили, что он погиб в перестрелке или от руки одной из своих бывших жертв.

Ни радости, ни удовлетворения Тревэллион не испытал. Только где-то внутри возникла тягучая тяжесть. Когда-то давно, еще ребенком, он сказал себе, что убьет их всех, но теперь он больше уже не хотел… И все же он приехал сюда, предчувствуя, что рано или поздно жажда легкой наживы пригонит их в Комсток. Ведь стервятники всегда слетаются в места, где можно подстеречь невинную жертву и поживиться.

На каньон спустилась ночь. Тревэллион сгреб в кучу угли, сделал себе постель под кедром и долго лежал, глядя на звездное небо. Он вспоминал ту маленькую девочку, которую он так крепко держал в своих объятиях, закрывая ей рот, чтобы их тоже не убили. Ведь той роковой ночью она потеряла своих родителей. Пережить такое тяжело мальчику, но ей в тысячу раз тяжелее. Ее звали Маргерита Редэвей, или просто Грита. Он еще сказал, что женится на ней.

Вэл улыбнулся, глядя на верхушки кедров, когда вспомнил эти слова. Что сталось с ней? Где она теперь? Может, ее нет в живых?.. Но как бы там ни было, выйти замуж за него — не самая легкая доля для женщины.

Глава 10

Человек в сером костюме откинулся в кресле и сложил на столе руки.

— Мадемуазель Редэвей, похоже, вы не совсем понимаете. У вас нет ничего. Или скоро не будет ничего. Ваша тетя наделала столько долгов. Дом продадут, лошадей тоже. Вы получите тысячу американских долларов и несколько действующих приисков. Ну и кое-какое личное имущество, оставшееся после нее. Вот и все.

— А мне больше и не надо.

— Нет, вы, похоже, не понимаете. Сумма эта, несомненно, кажется вам огромной, но, живя так, как привыкли, вы очень скоро останетесь без гроша. Эти деньги можно вложить в какое-нибудь дело, и вы могли бы жить на доходы от него, но я полагаю…

— Дядя Андре, не стоит так сильно беспокоиться. Со мной все будет в порядке. Я уже приняла решение.

— И какое же?

— Хочу стать актрисой.

Руки Андре бессильно упали на подлокотники, он подался вперед.

— Актрисой! Да это невозможно! Вас же не учили этому. И потом… я бы не выбрал себе подобной доли…

Она рассмеялась.

— Но ведь не вы же выбираете, дядя Андре, а я!

— Должен ли я напоминать вам, что вы еще не достигли совершеннолетия?

Улыбка исчезла с ее лица.

— Об этом знаем только мы с вами, и больше никто. Ведь вы же не мой опекун и не близкий родственник. Вы просто хороший друг, и я надеялась, что вы поможете мне.

— Я? Я мало кого знаю в театральном мире, мадемуазель.

— Но кое-кого знаете. Рэчел, например. Рэчел Феликс.

Он покраснел, и это позабавило ее.

— А-а, так значит, вы все-таки знали ее?

— Немного, мадемуазель. И это было давно. Очень давно.

— Но если бы вы пришли к ней, она бы вспомнила ваше имя?

Он колебался.

— Ну… мы оба были так молоды… и это случилось так давно. — Он махнул рукой, словно больше не желая вспоминать о прошлом. — При чем тут это? Вы не актриса. Неужели вы думаете, что профессионалы, играющие на сцене каждый вечер, согласятся принять в труппу неподготовленную девочку?

Она села напротив него.

— Дядя Андре, давайте говорить откровенно. Когда тетя вышла замуж за графа, это был ее второй брак. Он знал о ее прошлом, но больше никто. Никто по эту сторону Атлантики.

— Ну и что?

— В течение многих лет тетя играла на сцене. Она гастролировала по всей Америке, и я вместе с ней.

— Вы?

— Моих родителей убили, когда мне исполнилось только восемь, и я осталась с другой тетей. Потом, через два года, я стала жить у Клэр и часто выступала в спектаклях. Я играла мальчиков и девочек, девушек, а позже и настоящие роли. Когда Клэр вышла за графа, он настоял, чтобы я бросила сцену и вернулась в школу. Мне это ничего не стоило. Я занималась музыкой и танцем. Рэчел собирается ставить пьесу, которую я очень хорошо знаю, и в ней есть роль, небольшая… и я легко бы справилась с нею.

— Она не распределяет роли, я уверен.

— Официально — нет. Но неофициально… она, безусловно, имеет право голоса.

— Может быть, может быть. — Он пристально оглядел ее, когда она вышагивала посреди комнаты. — Мадемуазель, вам известно, что Рэчел собирается гастролировать по Америке?

— Да.

— И вы бы поехали?

— Конечно. В конце концов, я родилась там. И потом, вы же сами заметили, что у меня там прииски. А не стоит ли взглянуть на них?

— Да они ничего собой не представляют. Ровным счетом ничего! Ваша тетя сделала глупость, купив их. Такое впечатление, будто она ссудила эти деньги. Среди ее бумаг наберется, наверное, штук пятьдесят писем. Все они безнадежно устарели, и нет никакого смысла разбирать их теперь.

— Это не имеет значения. Если я когда-нибудь все же соберусь в Америку, то обязательно разберу их или, во всяком случае, постараюсь это сделать.

Он встал.

— Мадемуазель, дело не только в этом. Вы юны, свежи и прекрасны. А пожилые актрисы не всегда любят брать в свои постановки молоденьких и хорошеньких.

Она пожала плечами.

— Я слышала, Рэчел Феликс женщина здравомыслящая и проницательная, и к тому же имеет ко всему деловой подход. Не думаю, что она будет возражать, если пьеса окажется удачной.

Придя домой, Грита открыла старенький линялый саквояж, который принесла с собой. В нем лежали конверты и бумаги. Старые письма, расписки о так и не погашенных денежных ссудах, давно забытые списки акционеров каких-то приисков, некоторыми из которых владела ее тетя, а некоторыми она сама.

Вдруг среди бумаг она заметила знакомый уголок и, раскрыв пошире пакет с конвертами, вытащила его. Письмо датировалось 1850-м годом, то есть написано почти десять лет назад.

«Дорогая Грита!

Я в Сакраменто. Работаю. Работа не самая лучшая, но это все, что я смог найти. Мой отец тоже убит. Убит теми же людьми, хотя и успел застрелить двоих, прежде чем умер сам.

Когда я продавал фургон и вещи, я обнаружил пачку писем, принадлежавших твоим родителям. Некоторые из них — от человека, которому твой отец помог основать собственное дело. Сейчас его бизнес идет отлично. Мы случайно познакомились, и он спросил, что ему теперь делать с теми деньгами. Я посоветовал ему вложить их. Он ответил, что если я приму часть ответственности на себя, то он так и поступит. Свое обещание он выполнил.

Остаюсь твой покорный слуга Тревэллион».

Неужели это его имя? Она помнила только мальчика по имени Вэл, доброго и сильного и так крепко прижимавшего ее, дрожащую от страха.

Что же касалось денег, то она ничего об этом не слышала, да и вряд ли речь шла о большой сумме.

Тревэллион… Как странно — просто Тревэллион. Интересно, ответила ли она тогда на письмо? Довольно странно, что она до сих пор помнит его — такой серьезный мальчик и для своих лет очень сильный, помогал ее отцу грузить в фургон вещи, а тот давал ему указания.

Позже, когда она работала в труппе, Грита спросила у актрисы, с которой делила столик в гримерной:

— Приходилось вам бывать на гастролях в Америке?

— Да, приходилось. Они там страшно изголодались по театру.

— А вы не заезжали в городок, который называется Сакраменто? Кажется, это где-то в Калифорнии.

— По-моему, это недалеко от Сан-Франциско. Там нет больших городов, зато нашли золото. Разве ты не слышала? Говорят, если ты им понравишься, они осыпят тебя с головы до ног золотыми самородками.

— Уж лучше, чем цветы, — вступила в разговор другая актриса. — До сих пор я получала лишь цветы и сомнительные предложения.

— Когда-нибудь, — задумчиво произнесла Грита, — я поеду туда.

Каждую ночь по нескольку раз Тревэллион просыпался и прислушивался. Эта привычка появилась у него, когда он перебрался на Запад. Вставал с рассветом и сразу принимался мыть золото. Вода поступала сюда в основном в результате таяния снега, и вскоре поток иссякнет. Если он хотел хоть как-то увеличить свой небольшой доход, ему следовало поторопиться.

На третий день он обнаружил под валуном карман, где вода разливалась, образуя нечто вроде желоба, созданного самой природой, и, зачерпнув четыре лотка, вскоре имел чистой прибыли на шестьдесят шесть долларов. Когда поток ослаб, он оседлал мула и уехал, оставив большую часть своего имущества. Вэл скакал вниз по каньону, стараясь выбирать окольные пути, и подъехал к городу с севера. Тревэллион не имел ни малейшего желания, чтобы кто-нибудь обнаружил его местонахождение и тропу, по которой он ездил.