Глава 49

Тревэллион сидел за чашкой кофе в кондитерской и беседовал с Джимом Ледбеттером.

— Совсем как в старые добрые времена, — улыбнулся Джим.

— Многое с тех пор изменилось. Теперь вместо лачуг, разбросанных по склону, как кроличьи норы, здесь целый город.

К столу подошла Мелисса.

— Ничего, если я посижу с вами? — Она поставила чашку. — Жаль Уилла Крокетта, хороший он был человек.

— Да, очень хороший, — согласился Ледбеттер.

От кофе исходил приятный аромат. Тревэллион поставил чашку и подумал о Маргрите. Теперь она владелица «Соломона», богатейшая женщина, а богатая и красивая женщина никогда не захочет иметь дела с простым горняком. Кажется, он слишком увяз здесь — не пора ли срываться с места? Как-то само собой получилось, что он сказал об этом вслух. Уж если старатель говорит, что где-то увяз, это значит, что он собирается выдернуть колышки, ограждающие участок, и податься в другие места.

— Хочешь уехать? — спросил Ледбеттер.

— Да, пора оборвать концы. — Тревэллиону вспомнились слова Манфреда.

Дверь распахнулась и с шумом захлопнулась — на пороге, покачиваясь, стоял пьяный Альфи, испачканный, словно неделю исправно валялся в грязи.

Мелисса вскочила, а он переминался, шатаясь, и не сводил с нее глаз.

— Лисси, милочка!.. Я разорен… Мне нужны деньги. Я…

— Прошу прощения, но ничем не могу помочь!

Улыбка сошла с его лица.

— Ну-ка, ну-ка, что ты сказала? Ничем не можешь помочь? Послушай-ка, я…

— Альфи, — решительно заявила Мелисса невозмутимым и полным достоинства голосом, — я вынуждена просить тебя уйти.

— Мне уйти? Да как ты смеешь!..

— Уходи, Альфи, и не возвращайся. Ты обобрал меня и бросил больную. Так чего же теперь хочешь? Убирайся!

Альфи рванулся к ней, но Ледбеттер преградил ему путь.

— Ты слышал, что сказала леди? Убирайся, не то я так тебя отделаю, что мало не покажется!

Альфи бросил на него мрачный, полный злобы взгляд.

— Ладно, я уйду, черт тебя дери! Только ты у меня еще попляшешь! Я тебе устрою…

Джим Ледбеттер хоть и отличался мягким нравом, но кулаки его ватными не назовешь. Как следует врезав Альфи, он схватил его за шиворот, оттащил к двери и вышвырнул на улицу.

— Спасибо, Джим, — произнесла испуганная Мелисса.

— Теперь все в порядке, мэм.

В салуне под названием «Ведерко крови» Моузел сидел уже давно. Он сунул руку в карман, чтобы достать мелочь и купить себе пива, и вдруг нащупал уголок конверта. В конверте оказались две золотые двадцатидолларовые монеты и записка: «Ты собирался пристрелить его. Почему бы не сделать это сейчас? Кажется, самое время».

Не мигая, Моузел тупо уставился на клочок бумаги, потом шагнул к стойке. Хозяин, который уже открыл рот, чтобы отказать ему, увидел золотую монету и выставил пиво. Моузел отхлебнул из кружки и задумался. Кто-то хочет использовать его. Ну нет… Будь он проклят, если клюнет на эту приманку… Хотя почему бы и нет? Ведь он же все равно собирался это сделать, даже специально приехал сюда. Сорок долларов, конечно, не так уж много, но это все же больше, чем он получает на «Соломоне». Так почему бы и нет? И почему не сейчас?

Теперь у него отличное оружие — «ремингтон» морского образца. Он выпил еще пива. И ее он тоже застрелит. Она заслужила это. Не будет чваниться… а то ишь какая. Ну, он ей покажет!

Распахнулась дверь, и на пороге появился Альфи. В левой руке Моузел держал кружку пива, но когда глаза их встретились, он потянулся к поясу и выхватил «ремингтон». В глазах Альфи заметался панический страх, он вдруг поднял руку и протянул ее навстречу Моузелу. И тот выстрелил. Присутствовавшие обернулись в их сторону. Моузел сжимал в руке «ремингтон», а безоружный Альфи замертво лежал на полу.

Кто-то подошел к распростертому телу, склонился над ним, потом медленно распрямился, вытирая руки о штаны.

— Парень мертв, — невозмутимо, но с жесткой ноткой в голосе произнес он. — А ведь у него нет пушки.

Подбородок Моузела задрожал. Все взоры обратились к нему.

— Послушайте… — запротестовал он. — Этот мерзавец…

Он повернулся и, спотыкаясь, побрел к выходу, но тут в дверях показался человек со значком на груди.

— Убийство, — произнес кто-то. — Застрелили безоружного.

Обрюзгшие щеки Моузела тряслись, из глаз лились слезы.

— Все совсем не так! — пытался объяснить он. — Этот человек сам… — Он не мог подобрать слов, потом наконец выпалил: — Он похитил мою женщину!

На пороге возник Тревэллион.

— Неправда! — заявил он, обращаясь к офицеру. — Я и Джим Ледбеттер свидетели, Хэнк. Дама, о которой он говорит, наняла у Ледбеттера мула и уехала с одним из его караванов. Я тоже путешествовал с ним. А убитого там и в помине не было, когда леди выезжала из Пласервиля.

Обыскав Моузела, Хэнк нашел у него конверт, золотую двадцатидолларовую монету и сдачу.

— Вот оно что! Получил за убийство? Ну что ж, считай, что за сорок долларов ты купил себе место на виселице.

Хэнк повернулся к Тревэллиону.

— Ты виделся с Биллом Стюартом? Он спрашивал про тебя.

— Загляну к нему как-нибудь. — Тревэллион придвинулся поближе к Хэнку и тихо проговорил: — По-моему, все ясно как Божий день. Этот тип застрелил безоружного человека, а вся его пустая болтовня насчет женщины только для отвода глаз. Разве не так?

— Не совсем так, — пожал плечами Хэнк.

— Ты не видел Тэпли?

Хэнк покачал головой.

— Сегодня нет. Он тебе нужен?

— Да.

— Ладно, скажу ему, если увижу. А ты повидайся с Биллом. У него что-то важное… для всех нас.

— Хэнк, можно мне взглянуть на эту записку? Ту, что ты нашел в кармане у Моузела.

Хэнк показал ему записку.

— Узнаешь почерк?

— Нет.

Хэнк обратился к Моузелу:

— Кто дал тебе ее?

Дряблые щеки Моузела обвисли, глаза выпучились от страха.

— Никто. Я… я нашел ее в кармане. Не знаю, как она туда попала.

— Лжешь, — презрительно отрезал Хэнк.

— Может, и не лжет. Не исключено, что он говорит правду. Только, по-моему, он убил не того человека, — вмешался Вэл.

Возвращаясь в отель, Тревэллион старался не терять бдительности. Уилл Крокетт мертв, его убили. Альфи тоже. Но кому мешал этот, в сущности, безобидный Альфи? Кто мог желать его смерти? Он никому не причинял особого вреда. Немножко играл, немножко мошенничал, жил за счет женщин, вот, пожалуй, и все. Скорее всего, тот, кто незаметно сунул в карман записку, хотел, чтобы Моузел убил кого-то другого. Кого же? Да его самого. Вот оно что! Помнится, Моузел клялся во всеуслышание, что разделается с ним, и тот, кто подсунул ему записку и деньги, надеялся, что он будет стрелять в Тревэллиона.

Стюарта не оказалось в конторе, и Вэл вернулся к себе на шахту. Он застал Тэпли и еще трех человек за работой. Двое сверлили скважины для взрывов в новом штреке. Тревэллион нервничал, у него совсем пропало настроение работать.

Дома он повесил кобуру с револьвером на спинку стула и вскипятил воды для бритья.

Пора действовать. Ваггонер и двое других пытались убить его. Он знает, где находится логово Ваггонера, и найдет его. Жить в постоянном ожидании пули в спину у него нет ни малейшего желания.

Он намылил лицо, думая о том, как они поведут себя, когда он выследит их.

Интересно, что скажет об этом Грита, когда он разделается с ними?

Достав бритву, Вэл проверил лезвие и начал бриться. Убивать ему не хотелось. Он не испытывал ненависти ни к кому, даже к убийце Уилла Крокетта, хотя тот и заслуживал наказания.

Внезапно ему вспомнился человек, с которым он столкнулся в комнате Гриты. Так ведь это и есть Хескет! Но что он делал там? Искал акции?

Он перевернул бритву другой стороной и намылил подбородок. Конечно, Хескет — он выглядел как бизнесмен, аккуратно одет, тщательно выбрит… Какие странные у него глаза, очень колючие.

Тревэллион замер с лезвием в руке. Эти глаза… Где он видел их раньше? И видел ли вообще? Он вытер лезвие. Мозг его продолжал напряженно работать.

Снаружи послышались шаги, и раздался отрывистый стук в дверь. Положив бритву и потянувшись к рукоятке револьвера, Тревэллион обернулся и крикнул:

— Войдите.

В комнату вошел Манфред.

— Извините, что побеспокоил вас.

— Садитесь. Я уже закончил.

— У меня из головы все не идет Хескет. Я не вижу способов добраться до него. Я имею в виду законным путем. Мне известно, что он грабил фургоны. Ну и что? Этого недостаточно. Как вы справедливо заметили, многие тогда собирались вернуться за своим имуществом, но фургоны все-таки бросали, и нам не удастся доказать, что он грабил их.

Что же касается убийства… то я свято верю, что на его совести по меньшей мере два человека, жизни которых еще можно было спасти… Только это тоже доказать невозможно. Ну и что с того, что я это знаю? Любой адвокат с легкостью опровергнет все мои показания. Нет, так ничего не добьешься.

Точно так же нет доказательств, что он убил Крокетта. Да, он участвовал в сомнительных сделках, обманывал людей, но это, похоже, все, в чем его можно обвинить, а за это не арестовывают.

Тревэллион убрал бритву и выплеснул воду из тазика за дверь — пусть прибьет пыль у порога.

— Вы говорили об этом с Гритой? — спросил он.

Манфред покачал головой.

— Я очень беспокоюсь, — признался он. — Элберт Хескет опасен и коварен. Он способен нанести удар в спину. Сейчас он наверняка уже в курсе, что Грита получила в наследство все акции Уилла Крокетта. Вступив во владение, она вышвырнет его вон, поэтому он постарается опередить ее.

— Если с нею что-нибудь случится, он завладеет прииском, прежде чем ее наследники успеют принять меры. Но с ней ничего не случится, — решительно заключил Тревэллион. — Кто с нею сейчас?

— Клайд. И Тиэйл сторожит в холле.

Тревэллион натягивал рубашку, не переставая думать. Молва разносится быстро, так что Хескет, должно быть, уже все знает. Он не будет сидеть сложа руки, а постарается изменить ситуацию. А это означает, что и он, и Грита отныне мишени номер один. Правда, он-то уже давно стал мишенью.

— Манфред, — спокойно произнес Вэл, — вы встряли в это дело по доброй воле, поэтому сейчас отправляйтесь в отель и не отходите от Гриты. Он обязательно попытается убить ее, если не сам, то подошлет кого-нибудь.

— Иду. — Манфред поднялся. — А вы?

— Я подойду позже. Только будьте осторожны.

— Хорошо. Помните, что я вам говорил. Я знаю этого человека. У него нет ни капли сострадания, он жесток и беспощаден, человеческая жизнь для него ничто, это чудовище способно уничтожить любого, кто встанет на его пути.

— А что он будет делать, если его загонят в угол? Как сейчас, например.

— Бороться. Только по-своему. Этот человек необычайно умен.

Манфред ушел, а Вэл проверил и пристегнул оружие. «Необычайно умен»? Вряд ли. Скорее всего, совсем не умен. Просто не упускает случая взять, что плохо лежит. Ведь нередко бывает, что люди, не знающие жалости и сомнений, слывут умными.

День выдался на редкость теплый. Тревэллион вышел на улицу и окинул взглядом центр города, где располагался отель «Интернэшнл». Повсюду сновали люди, по проезжей части громыхали фургоны, нагруженные рудой. Легкий ветерок шевелил листву на деревьях, по чистому небу плыли маленькие облачка.

Неужели вся его предшествующая жизнь свелась к этому дню? Рядом в шахте трудились рабочие, добывая для него руду. Откуда-то доносились звуки музыки. Что ждало его там внизу, он не знал, но испытывал какое-то смутное предчувствие скорой развязки.

Он отчетливо помнил выражение лица Ваггонера тогда в каньоне, когда ему чудом удалось спасти Маргриту. В этом человеке чувствовалась жестокая, неукротимая сила, не знавшая поражений.

Тревэллион еще раз оглянулся на шахту и на свою хижину и пошел вниз по склону. Первым делом он решил наведаться в «Интернэшнл».

В холле сидел Тиэйл. Завидев Вэла, он поднялся со стула и преградил ему путь.

— Тревэллион, к ней сейчас нельзя. Зайди позже.

— Она что, занята? У меня важное дело. — Лицо Вэла оставалось невозмутимым.

— Она закрылась у себя в номере с ним… с Хескетом. Просила не беспокоить.

— С Хескетом? Она осталась наедине с Хескетом?

Вэл сделал движение, чтобы отстранить Тиэйла и пройти, но тот выставил вперед винтовку и преградил ему путь.

— Тревэллион, я же сказал: она просила ее не беспокоить.

Глава 50

Когда Грита вернулась в свой номер, Элберт Хескет сидел на краешке стула, положив шляпу на колени.

— Вы хотели меня видеть?

Он поднялся.

— О да. Маргрита, вы необычайной красоты женщина.

Впервые Хескет назвал ее просто по имени, и ей это не понравилось. А он если и заметил ее реакцию, то не подал виду.

— Благодарю вас, — ответила она.

Человек, именовавший себя Элбертом Хескетом, никогда не находил времени, чтобы изучить общепринятые правила приличий. С женщинами он разговаривал редко и, по сути дела, презирал их, в его мозгу раз и навсегда сложилось мнение на их счет. Деньги и положение в обществе — вот все, за что стоит бороться. Остальное — мираж.

— Маргрита, как вам известно, я очень богатый человек и скоро стану еще богаче. — Его слова вызвали у нее раздражение, но она промолчала. — С тех пор, как я увидел вас впервые, и теперь, когда узнал лучше, считаю, что такая женщина, как вы, могла бы составить…

— Что?.. — Она уставилась на него, не веря своим ушам. — Что вы такое говорите?! Вы предлагаете мне…

Он улыбнулся.

— А что? Если уж на то пошло, то да, да! — Ведь он уже говорил ей, что очень богат, а эти актрисочки, они ведь… — Да, разумеется. Я собираюсь выстроить здесь роскошный особняк. И в Сан-Франциско у меня будет еще один. Мы должны устраивать приемы, крупные финансисты из Нью-Йорка и Лондона станут нашими гостями, и вы как раз такая женщина, которая достойна стать хозяйкой в таком доме.

В его словах звучало столько самодовольства, что Грита с трудом сдерживала смех. Несмотря на молодость, за свою жизнь она повидала более чем достаточно и научилась видеть людей насквозь, анализировать их поступки и характеры. Для своих будущих ролей она как бы коллекционировала отдельные черточки, особенности поведения, делавшие ее игру столь убедительной. Все это развило в ней необыкновенную наблюдательность.

— Почему? — спросила она.

— Что почему? — удивился Хескет.

— Почему вы хотите жениться на мне?

— Вы очень красивы, — улыбнулся он.

Гриту позабавил такой ответ.

— Но, мистер Хескет, для того чтобы жениться, этого недостаточно. На свете немало красивых женщин. — Она повернула к нему голову. — И с чего вы взяли, что я захочу выйти за вас замуж?

— Как это с чего?

Вопрос вызвал у него раздражение. А почему бы и нет? Да она должна хотеть выйти за него! Он богат, привлекателен и подает большие надежды. Эл никак не мог подобрать нужных слов, чтобы описать свои достоинства, и это его еще больше раздражало. Он-то полагал, что…

— У вас будет прекрасный дом, положение в обществе, — продолжал настаивать жених. — Вы бы могли представлять собой что-то.

— Я и так представляю собой что-то, мистер Хескет. Я представляю саму себя. Мне эта роль очень нравится, и я вовсе не стремлюсь, чтобы из меня что-то делали. А дом… дом в состоянии сама построить свой собственный. Если говорить о положении в обществе, то каждый из нас находит в нем свое место.

Слабая, натянутая улыбка не могла скрыть злобы, кипевшей в его душе.

— Построить дом, Маргрита, дорогое удовольствие. Оно не всем…

Он плотно сжал губы. Неужели эта дурочка не понимает, что означает для нее выйти за него замуж? Неужели она не видит? Он с трудом заставил себя вновь обрести то ледяное спокойствие, которым всегда так гордился.

— Не можете же вы до бесконечности выставлять себя напоказ на сцене! Вам все равно придется…

— Мистер Хескет, похоже, вы чего-то не понимаете. Я люблю театр. Моя работа мне интересна. И если я уйду из него, то сделаю это во имя большой любви и только в том случае, если буду уверена, что встретила настоящего человека. А богат он или нет, для меня никакого значения не имеет. Мне важно, буду ли я с ним счастлива, смогу ли доверять ему и уважать его.

Маргрита Редэвей много общалась с мужчинами, но этот случай напрочь выходил за рамки ее понимания.

Она только сейчас обнаружила, что Элберт Хескет совсем не блещет умом. Она и раньше подозревала, что он хитер и оборотист лишь в вопросах бизнеса, но теперь вдруг осознала, что этот тупой и бесчувственный человек поглощен лишь самим собой и окружающие нужны ему только как средство достижения целей. Но почему она так беспокоится и чувствует себя неловко в его присутствии? Над этим Грита и ломала голову.

Эл пристально смотрел на нее. Неужели до этой дурочки еще не дошло, что он предлагает ей выйти за него замуж? Какое-то смутное чувство зашевелилось у него внутри, нечто сродни страху. Он должен жениться на ней. Это единственный выход, пока…

— Вы подали мне хорошую идею, мистер Хескет. Я построю себе дом. Возможно, даже в Калифорнии. Ведь там немало красивых мест.

— Ну что ж, как хотите, — пожал плечами он. — А то мы могли бы…

— Нет, мистер Хескет. «Мы» не могли бы. Если то, что вы сейчас сделали, можно считать предложением, то мой ответ — «нет». Говорю вам со всей откровенностью, мистер Хескет, нет.

Потрясенный, он смотрел тупо на нее, не в силах отвести глаз. Еще несколько дней назад он совсем не собирался жениться, хотя где-то в глубине души понимал, что этот штрих удачно дополнил бы ту картину его будущей жизни, которая уже складывалась у него в мозгу. Но сделать предложение этой… этой актерке… и получить отказ!.. Это уже слишком!

— Да вы просто дура! — резко произнес он. — Полная дура! Нельзя же не видеть дальше собственного носа. Сколько вы еще провертитесь на сцене? Разве не лучше выйти замуж, заиметь свой дом…

— Возможно, вы и правы, мистер Хескет. И я поступила бы так, если бы любящий меня человек попросил об этом, я ушла бы со сцены, несмотря на то, что обожаю свою работу. А что касается денег, — Грита ослепительно улыбнулась, — то мне не о чем беспокоиться. Разве вы не слышали, мистер Хескет, что теперь я владею «Соломоном»?

На миг у Эла сперло дыхание, словно он получил пощечину. Слепая, безудержная ярость нахлынула на него и сжала тисками горло. Лицо его покрылось смертельной бледностью, он пытался что-то произнести, но не мог. Наконец, задыхаясь и запинаясь, он выговорил:

— Да нет же, нет! Никогда вы не будете владеть «Соломоном»! Он мой! Слышите? Мой!

— Извините, мистер Хескет, вы ошибаетесь, — невозмутимо заявила Грита. — Когда мистера Крокетта, раненого, умирающего, наконец, нашли, он завещал мне все свои акции. — Она подняла на него глаза. — Как вам, должно быть, известно, я имела свою небольшую долю. Теперь у меня контрольный пакет. Насколько я помню, именно вы первый расставили на прииске знаки, запрещающие вход остальным. Боюсь, мне придется сделать то же самое, мистер Хескет, и я попрошу вас впредь не нарушать чужих владений.

— Но вы… Вы не можете так поступить!

— По-моему, мистер Хескет, эти знаки до сих пор висят там, и мне осталось только заменить ваших охранников на новых.

Элу пришлось бороться с собой, чтобы вернуть самообладание — слишком много было поставлено на карту.

— Как вы не понимаете! Поженившись, мы станем вместе владеть всем этим! Вы и я!

— Я недавно приехала в Неваду, мистер Хескет, и, возможно, чего-то не знаю, но насколько мне известно, в других штатах вы, будучи моим мужем, полностью владели бы всем этим. Я не сомневаюсь, что эта мысль уже приходила вам в голову, и говорю вам еще раз — нет. — Она посмотрела в зеркало, слегка коснулась волос и, продолжая разглядывать свое отражение, проговорила: — Не сомневаюсь, мистер Хескет, что вы найдете применение своим акциям, а уж о прииске я позабочусь сама. — Грита повернулась к нему. Есть в нем все-таки что-то… что ее настораживало и заставляло испытывать неловкость. Ее сумочка с пистолетом лежала на другом конце комнаты. Она снова коснулась волос, повернулась и взяла со стула шаль. — Прошу извинить меня, мистер Хескет, но боюсь, вам пора.

Девушка прошла через комнату, чувствуя на себе его взгляд.

— Меня ждут.

Подойдя к сумочке, она вынула из нее носовой платок.

— Конечно, вы могли бы продать свои акции…

— Нет! — прохрипел он возбужденно. — Ни за что! Они мои, и прииск мой! Вот увидите! Все будет мое!

Эл колебался, не сводя глаз с Гриты. Она убрала платок и нащупала пистолет.

— Мне кажется, мы все обсудили, мистер Хескет. Простите, меня ждут.

Он пошел к выходу, но возле двери обернулся.

— Вы сделали большую глупость. Надеюсь, понимаете, на что идете. Мне жаль вас.

Он вышел, с шумом захлопнув дверь. Еще мгновение Грита стояла, судорожно сжимая рукоятку пистолета, потом наконец расслабилась.

Все кончено. Он ушел. Что же все-таки в нем такое, что так пугает ее? Может, он сумасшедший? Да нет, смешно. Но мысль эта продолжала биться в ее мозгу. В любом случае он очень странный. И улыбка у него неестественная, какая-то натянутая, словно он заставляет себя выдавливать ее.

Грита пожала плечами. Возможно, она больше никогда не увидит его. Да и причин видеться отныне нет. Она защелкнула сумочку и поспешила вниз, где ее ждали.

Элберт Хескет пришел в свой номер, положил шляпу на стол, сел, сложив руки на коленях, и принялся думать.

Все-таки должен найтись какой-то выход. Надо же, он достиг такого успеха и почти приблизился к победе! Нет, о поражении говорить рано. Ему надо подумать… Вот что, ее надо убить. Конечно! Он и раньше имел это в виду еще до того, как решил предложить ей руку. Вопрос только, когда? Прииск пока у него в руках, она еще не вступила в свои права. Надо все подготовить. Он должен быть уверен, что его не заподозрят в ее смерти. Конечно же он постарается оградить себя от любых подозрений.