Глава 1

Все началось с мечты, с мечты, которая обернулась кошмаром. Началось в крытой соломой хижине с полом из плитняка и запахом жареной рыбы; мать ставила на стол голубые тарелки, отец сидел возле огня, а за окном бесновался ветер, и дождь хлестал в ставни. Началось это в Корнуолле, в Англии, в 1849 году, когда они слушали, как завывает налетевшая с моря буря и шипит огонь, когда случайные капли дождя попадают на него через дымоход.

Тогда Том Тревэллион и сказал:

— Мэри, мы едем в Америку.

Мать застыла на месте с голубой тарелкой в руках, уставившись на отца.

— Мы едем в Калифорнию, на золотые прииски, — повторил он. — Нечего нашему сыну делать на здешних рудниках. Сегодня я наконец принял решение. — Том наклонился и, вытряхивая из трубки пепел, постучал ею о край очага. — Завтра отправляемся в Гануоллоу.

— А что, разве там есть золотые прииски?

— Да. Такие же, как у нас были прежде оловянные, пока не появились глубинные подземные разработки. Туда и взрослому-то мужчине незачем соваться, не то что парнишке. Ты только посмотри на него! Год проторчал в рудниках, и весь румянец земля съела. Такой был чудный мальчик, когда рыбачил, загорелый, румяный. Нет, Мэри, не надо мне этого. Не будет наш сын жить, прячась от солнца, как я.

— Но как же мы сумеем, Том?

— Я отложил немного… Этого, правда, недостаточно, но все же хоть что-то. И потом, мы сначала отправимся в Гануоллоу берегом моря, побудем там несколько дней.

— В Гануоллоу? О-ох! — Тут она догадалась, что муж говорит о сокровищах. — Но это же пустая затея. Многие уже пробовали, причем некоторые потратили на это не один год.

— Да. Но я кое-что разузнал… Немало дней и ночей провел я у старого Трегора. Старику долго не протянуть, и он это прекрасно знает. Он всегда любил меня, Мэри…

— Они с твоим дедом вместе ходили в море и тоже пробовали.

— Так вот, старик шепнул мне кое-что по секрету. Правда, не о том корабле с деньгами, с которого время от времени прибивает к берегу монеты. А о другом судне, его собственном. Когда оно пошло ко дну неподалеку от Лизарда, люди попрыгали за борт, прихватив каждый причитавшуюся ему долю. Они пытались добраться до берега возле Гануоллоу, но проклятый шторм разбушевался так, что все они разбились о камни. Только деду и старому Трегору удалось выбраться на берег. Все, что они прихватили с собой, так и лежит до сих пор там, в прибрежных скалах. Не ахти какое сокровище, разумеется, но чтобы добраться до Калифорнии, думаю, хватит.

— Если ты начнешь там нырять, вокруг тебя тут же соберется полдеревни!

— Ночью, Мэри, только ночью. Когда я еще рыбачил, как раз в один из последних дней… я и нашел тот обломок. У нас только один сын, Мэри, и он должен быть счастлив. В былые времена, когда намывали олово по рекам, все шло совсем не так. Мы работали на открытом воздухе и притом только на себя. А теперь появились эти огромные компании, которые завладели всем, и такие, как я, Мэри, им поперек горла. Мы другой породы, слишком свободные и не устраиваем их. Америка — самое подходящее для нас место: клочок земли, корова, несколько кур-несушек да пара лошадей, чтобы ездить верхом и запрягать в повозку.

Отец, смуглый широкоплечий мужчина, сильный и закаленный тяжелым трудом на рудниках, не любил болтать языком, но благодаря его особой манере говорить его всегда слушали. Приисковое начальство не слишком-то жаловало его за прямолинейность и гордый нрав, но держало как прекрасного работника.

Вэла, как и многих его сверстников, когда ему исполнилось двенадцать, привел на рудник отец; вскоре парнишка сильно похудел, побледнел, что заставило Тома призадуматься. Кроме того, у него самого появилась потребность изменить жизнь к лучшему.

И вот в один памятный день Тревэллионы собрались ехать в Гануоллоу. Владелец рудника Дженкинс собственной персоной явился к их дому, чтобы просить отца остаться — событие доселе неслыханное, — и вся деревня слушала их разговор, выглядывая кто из-за дверей, кто из окна.

— Уедешь сейчас, обратно не возвращайся, — грозил хозяин. — Не возьму, так и знай. Я не позволю своим рабочим шастать туда-сюда.

— Я не вернусь, — ухмыльнулся Том Тревэллион. — За морем тоже есть прииски, и один из них станет моим.

— Чушь! Что ты понимаешь в золоте? Олово, медь — еще куда ни шло, но золото! Это же совсем другое дело.

— Ничего, научусь.

— А денег-то у тебя хватит?

— Мы отложили кое-что. Дом продам.

Вэл стоял рядом, испытывая гордость за отца, потому что еще никогда хозяин не приходил в хижину рабочего, чтобы справиться, как тот живет.

Отец посмотрел Дженкинсу прямо в глаза и вдруг предложил:

— А почему бы и вам не поехать? Продайте свой рудник да поезжайте в Калифорнию. Ведь все это, — он взмахнул рукой, — гроша ломаного не стоит по сравнению с тем, что вы найдете там.

Слова эти рассердили хозяина.

— Гроша ломаного…

— А что? Человек вы ловкий и осторожный, — продолжал отец, — дела пошли бы у вас отлично.

Дженкинс презрительно проворчал:

— И ты еще смеешь давать мне советы? Да ты сдохнешь там с голоду, если вообще туда доберешься. Не с голоду погибнешь, так от руки дикарей или утонешь по дороге.

Он повернулся и собрался уходить, его прямая, негнущаяся спина говорила о том, как глубоко он оскорблен.

— Я дал тебе возможность отказаться от глупости, которую ты задумал, но раз так — ты мне больше не нужен. Давай уезжай! Вали отсюда!

Дженкинс зашагал прочь, и весь вид его выражал гнев и уязвленную гордость. Отец повернулся и встретился взглядом с матерью. Она улыбалась.

— Ах, Том, если уж нам суждено умереть с голоду, то я умру гордой женщиной. Кто бы мог высказать хозяину все, что у него на душе! Ты смелый человек, Том.

— Смелость мне еще пригодится. Не думай, что мне так легко уезжать отсюда, Мэри. Ведь нас ждет много трудностей. А пока мы отправляемся в Гануоллоу.

— Ты продашь дом?

— Я разговаривал с Эдвардом Бэйни — он приехал сюда недавно и держит магазин, — он согласился купить у меня дом, притом за хорошую цену.

Вэл поднял голову, посмотрел на отца и спросил:

— А Калифорния — это далеко?

— Далеко… очень далеко.

— Мы поплывем на корабле?

— Боюсь, на очень маленьком корабле, но там кроме нас будет множество народу. Потом, когда мы доберемся до Америки, мне придется искать работу, а когда мы будем знать, что нам нужно, купим фургон…

— Фургон?

— Да. Ведь нам придется пересечь прерии. Еще понадобятся волы, чтобы тащить фургон, верховая лошадь и ружье для охоты на разную дичь.

— А как же местные власти? — поинтересовалась Мэри.

— Там нет никаких властей. Зверье бегает свободно, и каждый, кто хочет, может охотиться.

— А ты стрелял из ружья?

— Нет. Даже в руках не держал. У нас в Англии только крупные землевладельцы имеют право охотиться, поэтому ружья я видел только у солдат. Но я научусь. Мы все должны научиться.

— Отец, а что такое прерии?

— Это обширные равнины, они похожи на наши вересковые торфяники. Покрытые травой безлесные пространства, раскинувшиеся на много-много миль. Деревья там растут только вдоль рек.

— Том, это так же далеко, как отсюда до Лондона? — спросила мать. — Я имею в виду, если пересекать эти прерии.

Он посмотрел на нее и улыбнулся.

— Помнишь Уилла Холдера? Он вернулся в Хелстон за своей семьей. Так вот, Уилл сказал, чтобы пересечь прерии, понадобится пять месяцев… а то и полгода. — Отец помолчал. — Это очень далеко. Нам придется тащить с собой все, что понадобится в дороге. Путь в Калифорнию, Мэри, дорого обойдется, но дело того стоит. Холдер уехал отсюда ни с чем, а вернулся с деньгами, в отличной одежде, в новых башмаках.

Наутро они отправились в Гануоллоу дорогой, что шла берегом моря, и вскоре добрались до дома, где родилась Мэри Тревэллион и где все еще жил ее брат Тони.

— У тебя есть лодка? — спросил отец у Тони, коренастого парня в кожаной куртке, с голубым платком на шее.

— Ага. А зачем тебе?

— Хочу немного порыбачить. Если поможешь мне, возьмешь себе потом часть улова.

— Если тебя интересует что-то еще кроме рыбы, то зря будешь надрываться. Джон Нил уже искал «Короля Португалии», но так ничего и не нашел. И ты не найдешь.

— А ты помнишь старого Трегора?

— Кто ж его не помнит? Он приезжал сюда и всегда уходил далеко в море. Однажды он даже пропал надолго, а когда вернулся, то вид имел еще тот… еле выбрался на берег, весь промок до нитки. Вижу его, как тебя. Он шел, шатаясь будто пьяный. А потом отправился в Маллион доживать свой век.

— И что, никогда больше не возвращался в Гануоллоу?

— Как же, возвращался еще пару раз. Чтобы порыбачить да пропустить пинту-другую пива в местной таверне.

— А на что же он жил все эти годы?

Тони пожал плечами.

— Говорят, ухаживал за лошадьми в конюшнях Годолфинов.

— Так вот, жил он на то, — заявил отец, — что выудил из моря. Сейчас старый Трегор при смерти. Он оставил мне все, что там лежит. Я возьму сколько мне нужно, оставшееся — твое. Когда старый Трегор отправлялся рыбачить, он на самом деле нырял. Нырял в том месте, которое известно ему одному. Конечно, сокровище небольшое, но для таких, как мы с тобой, это все же богатство. Когда я возьму свое, там еще кое-что останется. Пользуйся им бережливо, никому не рассказывай, и тогда у тебя всегда будет каравай хлеба да пинта пива на столе.

Утром они отправились в море, а когда спустилась ночь, незаметно вернулись к берегу и бросили якорь в прибрежных камнях. Тони забросил удочку и ждал, а Том Тревэллион нырнул и вскоре всплыл на поверхность, держа в руках небольшой сундучок, в котором оказалось несколько золотых монет и пара драгоценных украшений. Затем, пока он отдыхал, в воду прыгнул Тони и вынырнул с небольшим холщовым мешочком, в котором тоже хранились золотые монеты, а также серебряная пряжка да кое-какие мелкие предметы — совсем немного, все, что в ту бурную ночь много лет назад имел при себе каждый из матросов потерпевшего бедствие суденышка. Однако Трегору хватило на жизнь пары таких находок.

Тони взял себе только одну золотую монету, зато теперь он точно знал, где лежит затонувшее судно, и там оставалось по меньшей мере еще два таких же ада, а может быть даже и три. На следующее утро он отвез Тревэллионов на своей повозке в расположенный весьма далеко от деревни Фалмут, где стояло маленькое, грязное, переполненное людьми суденышко, отплывающее в Америку.

Только спустя несколько часов они вышли в море. Вэлу нравились огромные паруса, скрип снастей и звук бьющихся о борт волн. Штормов он боялся и все-таки сказал отцу:

— Я хочу стать матросом.

— Собачья это жизнь — быть матросом, — покачал головой Том. — Работаешь днем и ночью, а взамен — только скверная еда, дурное обращение да жалкие гроши.

— Зато всегда на свежем воздухе, — возразил сын.

— Да уж, — согласился отец, — это точно.

— Когда доберемся до Америки, мы не сразу поедем в Калифорнию?

— Уилл Холдер не советовал ехать сразу. Сначала надо получше узнать людей и обычаи. Тот, кто приезжает в страну впервые, может понаделать ошибок.

— А денег нам хватит? — спросила Мэри.

— Если расходовать экономно, хватит, чтобы добраться до Калифорнии и продержаться там немного, пока я не начну зарабатывать.

— По-моему, у нас денег столько…

— Не так уж и много, если учесть, что мы должны купить фургон, быков, лошадь, ружье и большой запас еды. Уилл считает, что бедному ехать на Запад не по карману — слишком дорогая дорога.

Отец с матерью только и говорили о Калифорнии — что будут там делать, как жить. Она казалась им далекой прекрасной мечтой, да и остальные на борту корабля пребывали в таких же мечтаниях. Золото там повсюду, убеждали друг друга люди, знай подбирай его со дна рек или вымывай из песка.

На это Том Тревэллион лишь улыбался:

— Посмотрим, какую они запоют песню, когда им придется несколько часов покрутить лоток. Уж мы-то, добытчики олова, всю жизнь промывали песок, пока не появились большие компании и не прибрали все к рукам. Это тяжелый, очень тяжелый труд.

Лежавший рядом с отцом йоркширец вдруг вздохнул:

— С ума все посходили из-за этого золота. Лично я направляюсь в Орегон. Золото меня не интересует, мне бы кусок хорошей земли. Запустить бы руки в добрый жирный чернозем да собственными пальцами потрогать это богатство. Если обращаться с землей по-доброму, друзья мои, она даст вам покой и уверенность и вообще все, что человеку нужно. Попробуйте посадить в землю крупицу золота, и что из этого выйдет? А посадите зерно, и вам воздастся сторицей.

Корабль доставил их в Новый Орлеан, где отец купил всем новую одежду. «Все равно понадобится, — говорил он, — но в портовом городе дешевле, чем где-то еще». Потом на речном пароходе они добрались до Вестпорта. Там их планы неожиданно изменились. В коридоре небольшой таверны, где семья сняла комнату, ожидая, когда подвернется фургон, в котором можно жить и передвигаться, Мэри Тревэллион увидела плачущую женщину и подошла к ней.

— Том, — позвала вдруг Мэри, — у этой женщины умер муж. Она осталась с двумя маленькими детьми, фургоном и таким запасом провизии, который ей не нужен.

— Ну что ж, она легко продаст все это.

— А почему бы нам не купить у нее?

Женщина подняла глаза:

— Если купите сегодня, уступлю. Я хочу домой. Хочу вернуться к родственникам.

Фургон был крепко сколочен и выкрашен в голубой цвет. Том Тревэллион, который хорошо разбирался в подобных вещах, тщательно осмотрел его.

— Вам и быки понадобятся. У меня есть восемь голов, отдам за двести долларов. Для фургона хватит и пяти.

Отец Вэла присел на корточки, чтобы проверить подпорки, к которым крепились запасное дышло и чуть провисшее холщовое полотнище длиною почти с сам фургон, подвешенное за уголки.

— А это зачем? — поинтересовался Том.

— Для бычьего помета, — ответил случайно оказавшийся рядом прохожий. — Женщины обычно идут позади фургона, подбирают бычий помет и бросают его на холстину. В пути это единственное топливо.

— Бычий помет? — переспросила Мэри с нескрываемым отвращением. — Но разве он…

Прохожий усмехнулся:

— Да, леди. Только очень сухой… старый помет. Из него можно разжечь отличный костер. Спросите любого, кто живет в прериях.

Они купили фургон и животных. Мужчина в новеньком, аккуратном костюме, бледный, с залысинами на висках, с редкой, но ровно подстриженной бородкой, стоял рядом и наблюдал, ожидая, когда сделка будет завершена. Он смотрел молча, не улыбаясь, прищурив тусклые глаза.

Фермер, стоявший неподалеку, раскурил трубку и, глянув на Тома, подмигнул:

— Здорово снарядился. Большая удача приобрести сразу столько добра. В наши дни двести долларов это почти годовой доход фермера. Я бы тоже отправился на Запад, если б мог приобрести такое.

Женщина взяла у Тревэллиона монеты, а человек с бородкой вдруг быстро выступил вперед и протянул руку.

— Можно взглянуть? — спросил он женщину. — Не бойтесь, я верну… Сдается мне, это редкая монета.

Монета была золотая и довольно тяжелая.

— Дублон, — определил незнакомец. — Такие нечасто встретишь. — Он повернулся к Тому Тревэллиону: — Где вы взяли ее?

— Отец принес с войны. Он хранил эти монеты всю жизнь.

Бородач вернул монету.

— И у вас есть еще такие? — спросил он.

— Нет, — сдержанно произнес Том и отвернулся.

Незнакомец замешкался, чтобы проследить за ними взглядом.

Еще неделя ушла у Тревэллионов на то, чтобы купить необходимые инструменты, кое-какое снаряжение и приготовить запас провизии.

Женщина, продавшая фургон, дала им список. Ее муж составил его, посоветовавшись с несколькими переселенцами. Она утверждала, что более толкового и полного перечня им не найти.

На каждого взрослого полагалось по двести фунтов муки, семьдесят пять фунтов копченой свинины, тридцать фунтов сухарей, десять фунтов риса, двадцать пять фунтов сахара, по бушелю сушеных бобов и сухофруктов, десять фунтов соли, полбушеля кукурузной муки, пять фунтов кофе, два фунта чая, полбушеля кукурузных зерен, жареных и размолотых, бочонок уксуса и необходимые лекарства. Они также приобрели чугунную голландскую печку, кастрюлю с длинной ручкой, да еще другую печку из листового железа и котел. Том собирался установить печку внутри фургона, если в пути застигнет непогода. Ко всему прочему они взяли пару бочонков для воды, которые прикреплялись по бокам фургона, маслобойку, оловянную посуду и инструменты.

— Я продам вам ружье мужа, — предложила женщина. — Есть и револьвер.

— Мы думаем побыть в Штатах до июня, — заметила Мэри. — Нам еще многому надо научиться.

— До июня слишком долго, — возразила женщина. — Выходить нужно не раньше пятнадцатого апреля, когда уже появится подножный корм для скота, и не позже пятнадцатого мая. Кто опоздает, может застрять в снегах на перевалах Сьерры.

Чтобы не тратить деньги на гостиницу, Том Тревэллион с семьей перебрался в фургон, который поставил на берегу реки за пределами города. Сидя в тот вечер возле костра, он положил руку на плечо сыну.

— Видишь, парень, тут совсем другая жизнь. И люди другие. Нам сперва нужно здесь освоиться. Там, куда мы собираемся, нельзя ошибаться. Смотри в оба, Вэл, и быстро всему научишься.

— Бородач, который расспрашивал тебя о золоте, сегодня крутился в магазине, когда ты делал покупки, — сообщил сын.

— Да, я видел его.

— Он заговорил со мной, — добавила Мэри, — спросил, когда мы выезжаем. — Она посмотрела на мужа. — Я сказала ему, что мы еще не решили и что, скорее всего, останемся здесь и будем фермерствовать.

— Умница, — улыбнулся Том. — Нечего кому попало совать нос в наши дела.

— Беспокоит меня этот человек. Что-то он мне совсем не нравится.

Отец пожал плечами.

— Просто вынюхивает… многие этим занимаются.

Вэл помогал нагружать фургон. Он уже научился разжигать костер, смазывать оси, ухаживать за быками. Старался говорить поменьше, а когда владельцы других фургонов и проводники собирались по двое, по трое, подсаживался к ним поближе. Как-то он отправился забрать моток веревки, за который уже заплатили. Бородатый сидел возле магазина и жевал хлеб. Казалось, ничто больше его не занимало.

На обратном пути Вэлу встретилась ватага молодых парней, которые, собравшись в кружок, о чем-то шептались.

— …говорит, что он за все платит золотом, — донеслось до мальчика.

— Ишь ты, шкурник проклятый! — отозвался другой. — У него есть все, а мы тут последние гроши считаем!

Неужели они об отце? Вэл поспешил к фургону.

— Пап, тут какие-то люди…

Том выслушал его.

— Они могли говорить о ком угодно, Вэл, — успокоил отец. — Скоро мы уедем. А золота у нас немного.

Тем же вечером, собравшись в город, он позвал его и попросил:

— Присмотри-ка, сынок, за маленькой дочкой Редэвея. Нам с ее отцом нужно сходить по делам. Мама легла отдохнуть, а миссис Редэвей будет мыться в своем фургоне. Мы скоро вернемся.

— Но, пап! — возразил было Вэл.

— Делай что тебе сказали. Она славная девчушка, поиграй с ней…

— Поиграть?! — насмешливо воскликнул мальчик. — Да ей всего восемь лет!

— Ну и что? Каждый должен вносить свою лепту в общее дело, вот и давай. Будь послушным, сынок.

Ее звали Маргеритой, как она вежливо сообщила Вэлу, но папа называет ее Гритой.

Вэл принялся рассказывать девочке разные истории, а потом… потом случилось самое страшное.

Глава 2

Никогда еще Вэлу не приходилось разговаривать с незнакомой девочкой. Те, с кем он общался в Редтруте, Сент-Джастин-Пенвите или в Гануоллоу, хотя там он почти не успел обзавестись знакомыми, знали все известные ему истории. Здесь все складывалось по-другому.

Грита Редэвей, худенькая девочка, широко раскрыв огромные, казавшиеся темнее ночи глаза, слушала его рассказы о подземных разработках, о вооруженных бандитах, которыми кишели прииски, о штормах и кораблекрушениях возле скалистых берегов Корнуолла.

Оба фургона стояли обособленно от других. Ближайший фургон находился по меньшей мере в двухстах ярдах от них за холмом и кучкой деревьев. Костер еле горел. Вэл слышал плеск воды в оловянной кадке, в которой мылась мать Гриты.

Они сидели в кустах, в полной темноте. Мальчик говорил тихо, чтобы не беспокоить мать, отдыхавшую в фургоне. Он рассказывал историю о кораблекрушении возле Лизарда, когда до него донеслись пьяные крики.

— Надо поторапливаться, — раздался рядом совершенно трезвый голос. — В фургонах сейчас никого нет, и золото спрятано где-то там…

Вдруг шум прекратился, и в кругу света появилось несколько человек. Повинуясь инстинкту самосохранения, Вэл закрыл Грите рот рукой и толкнул ее под куст.

Один из хулиганов глотнул из бутылки, другой выхватил ее у него.

— Ну ты, Джимми! Чур поровну…

— Джордж? — раздался голос матери Гриты. — Это ты?

Пьяный парень, пошатываясь, бросился к фургону и, отодвинув холстину, заглянул вовнутрь.

— Нет, это не Джордж, это…

Его голос вдруг прервался… потом раздался женский крик.

Крепко держа Гриту, прижав ее лицо к своей груди, Вэл с ужасом наблюдал за происходившим. Первый запрыгнул в фургон, остальные карабкались за ним. Послышался приглушенный вскрик, а за ним злобные голоса ссорящихся бандитов. По меньшей мере четверо из них уже залезли в фургон, а остальные боролись и отпихивали друг друга, чтобы тоже протиснуться туда.

Вдруг из другого фургона выглянула мать Вэла.

— Эдит! — позвала она. — Что там такое? Что…

Бандиты, не успевшие забраться в фургон Редэвеев, повернулись и бросились к Мэри Тревэллион. Все, кроме одного. Этот отступил в кусты, росшие напротив зарослей, где прятались дети, и, казалось, чего-то ждал.

Несколько человек выпрыгнули из фургона, падая и наваливаясь друг на друга, и тут в слабом свете появилась фигура отца Гриты. Ничего не подозревая, он шагнул в круг света и остановился, испуганно озираясь по сторонам.

— Что…

— Прикончить его! — заорал кто-то.

Пьяная орава набросилась на Редэвея и принялась избивать его.

Он отчаянно сопротивлялся, раздавая наугад тумаки, но вскоре удар дубинки поставил его на колени. Редэвей пытался подняться, лицо его залила кровь, но его повалили наземь.

Замерев в ужасе, мальчик крепко прижимал к себе Гриту, понимая, что если она опомнится и побежит к матери, то тоже будет убита.

Вдруг кто-то крикнул:

— Сюда идут! Бежим скорее!

Бандиты разбежались. Последний, вывалившись из фургона, растянулся во весь рост, потом поднялся, вытер расцарапанное в кровь лицо и растерянно поглядел вслед удирающим дружкам. Вэл узнал в нем парня, который еще сегодня утром прорычал сквозь зубы: «Проклятые шкурники!»

Вскоре на поляне никого не осталось. Тогда из тени быстро вышел тот, кто скрывался в кустах, и взобрался в фургон Тревэллионов. Слышно было, как он шарит там, потом раздался сдавленный крик и звук падающего тела. Холщовая занавеска отодвинулась, и человек, держа в руках коробку с деньгами, принадлежавшую отцу, спрыгнул на землю.

Вор быстро огляделся по сторонам и направился прочь, но в этот момент Джордж Редэвей застонал. Бандит остановился и медленно повернулся. Постояв над распростертым телом, он сунул коробку с деньгами под мышку и, взяв револьвер в обе руки, выстрелил отцу Гриты в голову. Пуля вошла между глаз. Заткнув револьвер за пояс, убийца скрылся.

Грита изо всех сил дергала Вэла:

— Пожалуйста! Мне же больно.

Он медленно отпустил ее.

— Не смотри туда! — решительно приказал он и взял девочку за руку. — Нам надо пойти поискать папу.

Они нашли отца в магазине, он делал последние покупки. Услышав о случившемся, бросил все и побежал. Владелец магазина скинул передник, схватил револьвер и последовал за ним. Его жена остановила Вэла, кинувшегося было за отцом.

— Вы… вы оба останетесь со мной. Это мужское дело. Вам туда незачем… Господи, какой ужас! — воскликнула она.

Все последующие дни Вэл находился рядом с Гритой. Она еще маленькая, говорил он себе, и потеряла отца с матерью. Девочка тоже не отходила от него, и он утешал ее, как мог.

— Знаешь, парень, — посоветовал ему человек со значком шерифа, — ты будь поосторожнее, не очень-то распространяйся, что видел тех людей. Если они узнают об этом, то постараются убить и тебя. Что поделаешь! Теперь эти подонки разбежались в разные стороны. А тот, с расцарапанной образиной, которого ты видел, когда он вылезал из фургона, на люди не покажется, пока царапины не заживут. Но так или иначе, — прибавил шериф, — они оставили следы.

— Я найду их! — грозился Том Тревэллион, тяжко переживающий потерю жены.

— Будь осторожен, — предупредил его человек со значком, — в этих местах полно всякого сброда.

Владельца магазина звали Керби. Он подошел к комоду и вытащил из ящика револьвер.

— Том, возьми это. Быть может, тебе придется столкнуться с ними так близко, что и ружье не поможет. Возьми… это мой подарок… и храни тебя Господь.

Родителей Гриты и Мэри Тревэллион похоронили рядом, на невысоком холме неподалеку от Вестпорта. Вэл уцепился за руку отца; другой рукой Том обнимал Гриту. Мальчик оцепенело смотрел, как опускают гроб в могилу, и все никак не мог поверить, что внутри лежит его мать, что ее больше нет… что это конец.

Когда похороны закончились, он спросил:

— А что теперь?

— Отправимся на Запад, — пожал плечами мрачный отец. — Мэри этого хотела.

— А как же Грита?

— Возьмем ее с собой. Теперь она наша.

Тогда вмешался священник:

— Может быть, у нее есть родственники и они захотят взять ее к себе. Они когда-нибудь говорили, что у них есть родня?

Отец хмуро сдвинул брови.

— Надо подумать. Джордж как-то обмолвился, что у его жены есть сестра. Надо осмотреть их вещи. Да и Маргерита может знать, где та живет.

Вэл медленно подошел к стоявшей в одиночестве Грите. Она смотрела на него широко раскрытыми испуганными глазами. Девочка выглядела такой одинокой.

— Хочешь остаться с нами? — спросил Вэл. — Правда, мой отец утверждает, что у тебя есть тетя.

— Да. Тетя Элен. Она живет в Новом Орлеане.

— Нам надо осмотреть вещи твоих родителей. Быть может, найдется ее адрес. — Вэл постоял в нерешительности, засунув большие пальцы рук в карманы штанов. — Но если хочешь, оставайся с нами. Здесь я не знаком ни с одной девочкой. — Он покраснел. — А ты славная.

Отец написал письмо, отправил его с речным пароходом, и они стали ждать ответа.

Керби пришел навестить их.

— Том, — сказал он, глядя на похудевшего, осунувшегося отца, — если ты собираешься ехать на Запад, то нечего откладывать. У тебя остается мало времени, чтобы пройти перевал.

— Подожду, пока придет ответ от ее тетки, — ответил отец.

— У тебя отличный парнишка, — покачал головой Керби. — Ему так будет не хватать матери.

— Да.

С минуту или больше Том Тревэллион стоял неподвижно, потом произнес:

— Мне тоже ее не хватает. Господи, как не хватает!

Элен Деверо прибыла сама со следующим пароходом и оказалась вовсе не такой, какой ее представлял себе Том: тоненькая, миловидная женщина со спокойным взглядом и легкими, грациозными манерами.

— Благодарю вас, мистер Тревэллион, что позаботились о моей племяннице, — заговорила она. — Девочка уверяет, что вы оба были несказанно добры к ней. — Элем улыбнулась и посмотрела на Вэла. — Она просто души в вас не чает, мой друг. И теперь я понимаю почему. Вы очень славный и красивый молодой человек. — Она повернулась к отцу: — Они скрылись, те люди, что сделали это? -

— Да. Мальчик видел некоторых из них, но никто не узнал их по его описаниям. Мы не очень-то распространялись об этом, — прибавил Том, — боялись, что они могут вернуться и убить парнишку. Правда, такое вряд ли может случиться. Скорее всего, это бродячая шайка подонков. Все они были пьяные.

— Мой зять… он погиб сразу?

— Они избивали его, и он упал, — ответил Вэл. — Они били его кулаками и дубинками. Восемь или десять человек. А потом вышел еще один и выстрелил ему прямо между глаз.

— Боялся оставить свидетеля, — сказал Том, нахмурившись. — Из слов Вэла следует, что все произошло не так просто. Человек, который совершил убийство, все время стоял в стороне, но именно ему достались наши деньги. И Джорджа прикончил он.

— Они должны быть наказаны! — Глаза Элен Деверо сверкали гневом. — Все до единого!

— Здесь нет закона. И нет никакой возможности найти их.

И тут вдруг вмешался Вэл:

— Я убью их. Я убью их всех до единого. Умру, но не отступлюсь.

Пораженные, они посмотрели на него. Грита крепко сжала его руку, а Элен спокойно произнесла:

— Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, Вэл. Я тоже готова растерзать их на части. Но ты не должен из-за этих мерзавцев погубить свою жизнь. Ты молод. У тебя еще все впереди. Когда-нибудь у тебя будет замечательный дом, ты женишься…

— Я хочу жениться на Грите.

Элен рассмеялась.

— Смотри-ка, Грита, тебе сделали первое предложение!

На следующее утро они присоединились к обозу, направлявшемуся в Калифорнию.

Над ними простирался необъятный свод голубых небес, а вокруг, подернутый рябью бесчисленных волн, поднимаемых ветром, раскинулся безбрежный океан травы. День за днем волы тащились вперед. По ночам сопровождаемые волчьим воем фургоны становились в круг, внутри которого разжигали костер. Несколько раз им встречались индейцы, но, не трогая путников, проносились мимо.

Потом начались дожди, прерия сделалась труднопроходимой из-за грязи. Движение замедлилось. Однажды они даже разбили лагерь на месте, откуда видна была их предыдущая стоянка.

Время от времени Вэл сам правил быками. Он водил их на водопой, разжигал костер. Отец сделался молчаливым и замкнутым, говорил редко, да и то, если бывал сердит. Вэл научился подолгу молчать и держался от него на расстоянии. Только иногда по ночам, сидя возле фургона и глядя на огонь, Том пускался в разговоры. Он часами рассказывал о приисках и рудниках, о бурении и взрывах каменистых пород. Только годы спустя, вспоминая те беседы у костра, Вэл понял, что отец пытался таким способом передать ему весь свой опыт и знания, которые у него были, только тогда ему стало понятно, что испытывал Том, стараясь выполнять одновременно роль и отца и матери, которой им обоим так не хватало. Том всегда считался замкнутым человеком, всецело посвятившим себя сыну и жене, но тепла и нежности, которыми окружала мальчика мать, он не мог ему дать. Вэл чувствовал, что отец любит его, но понимал: мать есть мать.

Все дальше на запад продвигались они день за днем, тащились по степи со скоростью, которая не превышала двух с половиной миль в час. Они брели по бескрайним равнинам, взбираясь на невысокие холмы, спускались вниз по крутым склонам, собирая бычий помет для ночного костра, и всегда держались настороже, опасаясь индейцев, а те все не появлялись.

Однажды, проснувшись утром, они обнаружили, что из лагеря увели нескольких лошадей. Но их кобыла осталась — Вэл очень любил ее и загонял на ночь внутрь круга, образуемого фургонами.

Никто не видел и не слышал индейцев, но кони пропали, да еще им встретились следы неподкованной индейской лошадки. Кое-кто из мужчин хотел отправиться на поиски, но проводник посоветовал им не делать этого.

— Коней угнал отряд воинов. Они возвращались домой, — объяснил он. — Среди них есть пешие, и им нужны лошади. Вам нечего и думать вернуть их, не то кому-нибудь из вас придется расстаться со своим скальпом… а может, даже и всем. В отряде, — добавил он, — около двадцати воинов. Этого достаточно, чтобы натворить бед. Вам еще повезло, что они только взяли лошадей и убрались восвояси.

Когда наступила очередь Вэла пасти лошадей, к нему подъехал проводник. Он бросил поводья и предложил мальчику табаку, тот покачал головой.

— А твой отец, похоже, крепкий мужик, — заметил проводник, — правда, тихий. Я слыхал, он потерял жену, а ты мать.

— Да, сэр.

— Тяжко терять человека, к которому ты привязан. Очень тяжко. Есть люди, которые находят себе другого человека, а есть такие, что никогда на это не пойдут. Сдается мне, твой отец как раз из таких. Он одинокий по натуре, твой отец. Подумай об этом, парень. Ты должен понять его. У меня вот как-то завелись две лошади. Они и паслись вместе, и в стойлах находились рядом. Если я выезжал на одной, а другую не брал, так та злилась на весь белый свет, пока я не возвращался. И когда одну заломал медведь… та, другая, так и не стала хорошей лошадью. Твой отец однолюб. Это все равно, как если бы он потерял часть самого себя. И если он бывает груб и раздражителен, принимай в расчет, что я сказал. Понимаешь меня? — Проводник слез с лошади. — Все мы живем с кем-то и так или иначе должны считаться с нашими близкими.

Несколько дней спустя, когда впереди показались покрытые снегом горные вершины, упирающиеся в небо, проводник снова остановился возле него.

— Вы бы с отцом послушались моего совета. Это пока еще первые горы, и на них уже лежит снег. Останьтесь по эту сторону Сьерры и подождите до весны. Зимой в горах можно погибнуть.

Проводник помолчал и добавил:

— По-моему, мы не знакомы. Меня зовут Хайрэм Уорд, сынок. Говорят, ты видел тех, кто убил твою мать.

— Да, видел. И могу узнать некоторых.

— Можешь описать их мне?

Вэл тщательно описал тех, кого разглядел. Некоторые стояли к нему спиной, другие оставались в тени. Но одного он не забудет никогда. Того, кто стоял над распростертым телом Джорджа, а потом застрелил его. Этого он описывать не стал.

— Тот, что с расцарапанным лицом, судя по твоим словам, похож на Оби Скиннера. Скверный тип. Я даже думаю, что это у него фальшивое имя. Навел он страху по всей Миссисипи грабежами и убийствами. Совершает налеты с шайкой таких же головорезов. Передай отцу, пусть держится от них подальше, а если встретит, пусть убивает сразу.

Несколько минут они молчали, потом Вэл сказал:

— Я их никогда не забуду.

Уорда поразила какая-то особая интонация в голосе мальчика.

— Что такое, парень? Что это ты задумал?

— Я убью их. Убью всех до одного.

Уорд помолчал.

— Понимаю, что ты чувствуешь, дружок. А помнишь, как в Библии? «Мне отмщение», — сказал Господь. Зло, совершаемое человеком, обрушится на него самого. Так-то. Предоставь это времени… и Господу.

Вэл не ответил. В душе у него уже созрело решение, твердое, как ядро, и никакие слова не могли изменить его. Перед глазами стояла мать. Он видел, как изменился отец, потеряв ее. Его мать и мать Гриты жестоко убили, и люди, совершившие это, остались на свободе.

— Жизнь дается человеку, чтобы созидать, — продолжал проводник. — А ты думаешь только о том, как бы убить этих подонков… Если тебя поглотит мысль о мести, ты потеряешь интерес ко всему остальному, ты только попусту растратишь себя. Это очень огорчит твою мать, а ведь она не заслуживает этого. Предположим, ты разыщешь их и убьешь всех до одного. И что? Полжизни пройдет. А что останется? Жажда мести делает человека одержимым, и он помышляет лишь об одном, но когда все будет закончено, останется одна опустошенность. Я не очень-то силен по части философии, зато знаю людей. Твоему отцу нужна помощь. У тебя еще все впереди. Строй свою жизнь и забудь о тех людях.

— Думаю, — медленно проговорил Вэл, — во всем виноват тот человек. Остальных, пьяных, он привел.

Уорд резко повернулся.

— Ну-ка, ну-ка… О чем ты говоришь?

— Человек, который наклонился над отцом Гриты, а потом застрелил его, не был пьян. Он ждал, пока все другие сделают свое дело, а потом крикнул, что кто-то приближается. Они разбежались, а он забрался в фургон и взял деньги. Когда вылез, отец Гриты застонал, тут он его и застрелил. Я видел это.

Уорд пристально посмотрел на него.

— Парень, ты уверен в этом? Сможешь узнать того человека?

— Думаю, да. Я, правда, не видел его лица, но мне кажется, я знаю, кто он.

— Будь осторожен, сынок. Многих повесили только за то, что на них указали. Ты же не хочешь, чтобы повесили невиновного?

— Нет, сэр.

Трава стала более редкой, под ногами скрипел песок, и повсюду, справа и слева, возвышались дюны. Однажды они увидели стадо бизонов числом около ста голов. Животные паслись на склоне холма в миле от них.

Скот их отощал, люди стали молчаливее и то и дело озабоченно поглядывали на снежные вершины. На равнине снега еще не было, но он уже лежал на горах. Пока только местами, но уже наводил на тревожные размышления.

— Мы ждали слишком долго, — сокрушался отец, — но не могли же мы бросить бедную девочку.

— Хайрэм Уорд считает, что нам не стоит перебираться в Калифорнию в этом году, а подождать до весны.

Отец долго молчал. Они вместе правили быками. Это был один из тех редких моментов, когда они сидели вот так вместе. Колеса подпрыгивали на камнях и выбоинах. Дорога поднималась в гору. Вэл не помнил, как долго они уже поднимались, пока не оглянулся и не увидел длинный хвост обоза, растянувшегося чуть ли не на полмили.

— Наверное, надо поберечь запас провизии, — промолвил наконец отец, — и раздобыть мяса.

Оторвавшись от головы обоза, Уорд несколько минут ехал рядом с их фургоном.

— Завтра минуем перевал, — сообщил он. — Дорога большей частью пойдет вниз, пока не достигнем Сьерры.

Дичь больше не встречалась, казалось, все бизоньи стада остались позади. Однажды где-то вдалеке промелькнула антилопа. Уже совсем на закате уставшие путники устроили привал. Отец снял ружье. Вэл с благоговейным страхом смотрел на него. Отец редко брал в руки оружие. Да и подстрелить кого-нибудь шансов практически не оставалось.

— Можно мне с тобой?

Том сначала хотел отказать, но потом передумал и кивнул:

— Валяй!

Они вышли из лагеря. Уорд поехал за ними.

— Что, решили поохотиться? — спросил он.

— Да.

— Смотрите не заблудитесь. Да и индейцы тут шастают.

— Далеко не пойдем. Если увидим, что ничего нет, вернемся.

— Вон там, — Уорд указал рукой, — есть ручей. Бизоны иногда приходят туда на водопой. Старайтесь идти тише, может, и встретите дичь. Да будьте осторожны, здесь же индейская территория.

Они направились вниз по склону, поросшему редкой, пожухлой травой, мимо голых, торчащих скал. Увидев блеск воды, остановились и огляделись по сторонам. Вэл взглянул на отца, но промолчал. Они шли меж деревьев, стараясь ступать совершенно бесшумно. Потом снова увидели воду и, спустившись по травянистому склону в низину, заметили у ручья пятерых бизонов.

Отец побледнел. Медленно и очень осторожно он поднял ружье, положил его поперек низкой ветки и прицелился в самку, стоящую к нему ближе остальных. Потом выпрямился, чтобы протереть глаза. Вэл посмотрел на его, но вниманием того полностью завладели бизоны.

Вдруг в кустах что-то промелькнуло.

— Пап…

— Тс-с…

Отец снова прицелился и медленно спустил курок. Самка дернулась, потом рухнула на колени и повалилась наземь. В крайнем возбуждении Том Тревэллион выскочил из-за куста и вдруг резко остановился.

В боку у бизона торчала еще дрожавшая стрела!

Послышался топот копыт. Мальчик и его отец подняли головы и увидели пятерых индейцев, сидевших на своих низкорослых лошадках.

Один из них указал на бизона.

— Мой! — громко заявил он.

Том Тревэллион покачал головой и коснулся ружья.

— Нет. Это я убил его.

Индеец поднял лук и указал на стрелу, потом на ружье Тревэллиона.

— Твой ружье слабый, он пустой. — Он поднял лук и стрелу. — Лук не пустой. Уходи. — Он указал на бизона: — Мой!

— Нет, — стоял на своем Том Тревэллион. — Это моя пуля убила его. Понял?

Индеец переглянулся со своими спутниками:

— Наш — пять, твой — один. Наш брать мясо.

Вдруг раздался резкий щелчок, и индеец повернул голову к Вэлу. Тот держал в руках отцовский револьвер со взведенным курком.

Вэл переложил оружие в другую руку и растопырил пять пальцев.

— Пять, — сказал он, — пять пуль, пять человек.

Потом, не сводя глаз с индейцев, бросил отцу:

— Пополам?

Том Тревэллион посмотрел на сына так, будто видел его впервые, а потом обратился к охотникам:

— Пополам идет? Вам половина, нам половина.

Тут что-то вроде улыбки промелькнуло на лице у индейца.

— По-по-лам, — закивал он.

Вэл медленно опустил курок своего шестизарядника и убрал его за пояс.

Индейцы побежали к туше и принялись свежевать ее, тщательно деля мясо на равные доли.

Том посмотрел на сына.

— Кто разрешил тебе взять револьвер?

— Никто.

— Впредь спрашивай, прежде чем брать.

Когда индейцы закончили свежевать тушу и делить мясо, один из них указал на шкуру:

— По-по-лам?

Том улыбнулся.

— Возьмите ее себе. Вы лучше знаете, что с ней делать.

Охотники направились восвояси. Вдруг один из них обернулся, помахал рукой и крикнул:

— По-по-лам!

Том Тревэллион посмотрел им вслед, потом зарядил свое ружье.

— Отлично, теперь у нас есть мясо. Можно возвращаться.

Глава 3

Однажды они разбили лагерь на берегу притока реки Мэри. Хайрэм Уорд остановился возле их фургона.

— Наполните водой бочонки и всю посуду, какая у вас есть. Да нарвите травы впрок. По эту сторону от Карсон-Ривер больше не найдете ни воды, ни корма для скота.

— А в чем дело?

— Пустыня… два дня пути по пустыне.

— Да мы уж вроде видели много пустынь, Уорд.

— Вы еще не видели Сорокамильной. Хуже не бывает. Ни одно животное не остается после нее в хорошем состоянии. Воды и травы совсем не будет. Каждые пятьдесят ярдов мертвый бык, каждые сто — брошенный фургон. Тут, случалось, и вода закипала. Двадцать четыре часа пути. Выйдем только во второй половине дня, иначе будет слишком жарко. Через несколько часов привал. Дадим животным сена и воды и продолжим путь. Наполните водой все емкости… пригодится.

Взяв серпы, они отправились на близлежащий луг нарезать травы. Набрав полные охапки, отнесли сено в фургон. К этому времени они уже лишились основной тяжести, так как успели использовать запасное дышло и съесть большую часть припасов. Но все же еды оставалось больше, чем ожидали, так как едоков оказалось на одного меньше, чем планировали вначале.

Вэл снова пошел на луг и принялся резать невысокую траву — теперь каждый клочок сена представлял для них ценность.

Утро наступило жаркое и душное, спину ломило от необычной работы. Время от времени мальчик собирал нарезанную траву и относил ее на обочину. Он посмотрел на реку и вспомнил, как купался в море возле Гануоллоу. Увидит ли он Гануоллоу опять?

Мимо прошел отец — вел быков на водопой. Заметив сына, подбодрил:

— Давай, давай. Не время лениться.

Вэл снова принялся собирать одну за другой охапки травы. Вернувшись с быками, отец пустил их попастись. Жужжали пчелы. День стоял жаркий, сонный. Вэл проголодался, но терпел. В фургоне еще оставалось немного вяленого мяса — это все, на что он мог рассчитывать, но бросить работу, когда рядом трудился отец, не посмел. Запасов провизии им не хватило бы, надумай они зимовать по эту сторону гор. Он снова принялся резать траву. Закат застал его за работой, тогда он неторопливо связал траву в пучки и отнес в фургон.

Уорд подсел к их костру выпить кофе.

— Осталось девятнадцать фургонов, — сообщил он, — а выехало двадцать четыре. Пятерых людей похоронили за время пути.

— Это много? — спросил отец.

— Да нет, обычно. Жена Хансена умерла от горячки на вторую неделю. Бернсайд случайно застрелился — вытаскивал из фургона ружье дулом вперед. Потом умер ребенок Хансена, да Маккрейн заблудился.

— А кто пятый? Что-то не припоминаю.

— Джон Хелдер. Скончался прошлой ночью.

Уорд посмотрел на Тома Тревэллиона.

— Вам нужно беречь себя. Думаю, справитесь. Ведь нам нужны крепкие парни. — Он поднялся, допил кофе и поставил кружку на землю. — У нас будут еще потери, прежде чем доберемся до Карсона. Люди не в лучшей форме. Несколько женщин больны, да еще Торсби. Тоже, похоже, скоро свалится.

Ночью они спали, по крайней мере, спал Вэл, хотя и беспокойно. Несколько раз он просыпался, а отец, казалось, так и пролежал до утра с открытыми глазами, уставившись в потолок фургона.

И опять наступило жаркое, безветренное утро — ни малейшего дуновения. После обеда запрягли быков. Лошадь привязали позади фургона.

Неторопливо, без суеты караван тронулся в путь. Клубы солоноватой пыли поднимались из-под колес и копыт. Никто не разговаривал. Низко опустив головы, понуро тащились быки, словно в каком-то гипнотическом трансе. Солнце жгло все сильнее. Вэлу страшно хотелось пить, но он не осмеливался попросить воды.

Однажды он увидел ребра мула, полузасыпанные песком, а чуть дальше обломки фургона, потрескавшиеся от долгого пребывания на солнце. Он побрел к голове обоза. Фургоны двигались медленно, и люди иногда забегали вперед посмотреть вдаль. И вот на этот раз… чудо из чудес — перед ними раскинулось сверкающее голубое озеро!

— Пап, смотри!

Остальные тоже остановились, глядя в пустыню.

— Вода! Господи, вода! И нам еще говорят…

— Мираж, — отрезал Уорд. — Только кажется, что вода.

Тогда один повернулся к нему и раздраженно спросил:

— Ты хочешь сказать, что это не вода?

— Такое вы будете видеть каждый день. Это всего лишь мираж, вызванный жгучими лучами солнца. Не могу объяснить, что это такое, сам не очень хорошо понимаю, но здесь обычная вещь. Удивляюсь, что вы не видели миражей до сих пор.

Несколько человек собралось полюбоваться видением. Наконец Том Тревэллион повернулся, чтобы идти.

— Может, это озеро и существует, — пожал он плечами, — только оно в стороне от нашего пути.

Он взял кнут и вернулся к своей упряжке. Остальные неохотно последовали его примеру. Вдруг один из них крикнул:

— Да провалитесь вы пропадом!

Он повернул упряжку и направил ее туда, где сверкала голубая гладь озера. Уорд окликнул его раз, другой, потом бросился вслед за ним, но тот не обращал на него внимания.

— Не понимаю, какой смысл тебе врать! — крикнул он. — Это же самая настоящая вода!

Хайрэм Уорд с горечью махнул рукой.

— Он не послушается. Он просто не послушается, и все! А ведь с ним жена и двое мальчишек!

— А если он прав? — пробормотал кто-то. — Может, это мы дураки.

— Да где там прав, — волновался Уорд. — Это всего лишь мираж, какой всегда бывает в сильную жару. Он погубит себя. Но хуже всего, что погубит своих детей.

— Если этот парень ошибается, — возразил ему все тот же человек, — он вернется и снова присоединится к нам.

Уорд метнул на него сердитый взгляд.

— Ты видел его быков? Туда они добредут, а обратно уже нет. Все, что ему останется, это бросить фургон и посадить жену и детей верхом на быков. Но один шанс из ста, что у него хватит ума додуматься до этого.

Они медленно продолжали путь. На закате Уорд подал знак устраивать привал. Измотанные путники распрягли быков и дали им по тощей охапке сена. Конечно, этого было недостаточно, но все же хоть что-то. Потом каждый отпил из котелка.

— Отдыхаем два часа, — объявил Уорд, — потом снова в дорогу. В полночь следующий привал, и будем идти до рассвета.

— А что потом?

— Сделаем привал и, если все сложится удачно, к обеду доберемся до Карсон-Ривер. Уж там-то отдохнем по-настоящему.

Вэл лежал в фургоне совершенно без сил. Он слышал, как отец шарил вокруг, что-то искал, потом все стихло. Очнулся, когда фургон тронулся, и еще некоторое время лежал не двигаясь. Отец что, забыл про него? Почему не разбудил? Мальчик выглянул из фургона. Том тяжело брел рядом с быками и Вэл заметил, что он шатается. На мгновение даже испугался, что отец вот-вот упадет, но тот взял себя в руки и с трудом продолжал двигаться.

Догнав его, Вэл сказал:

— Пап, почему ты не хочешь забраться в фургон? Почему не хочешь отдохнуть?

— Ах ты глупыш! Да они и так еле тащатся. Не хватало еще мне добавить им тяжести.

После полуночи караван остановился снова. В ясную ночь звезды висели совсем низко. Вокруг стояло удушливое зловоние от разлагавшихся туш животных. Повсюду только песок да пыль.

Отец опустился на землю и закрыл лицо руками. Вэл неторопливо раздал быкам остатки сена и напоил их. Подъехал Уорд.

— Все в порядке, сынок?

— Да, сэр.

— Вот что, парень, поеду обратно, посмотрю, не видать ли там Томпсонов. Если они выбрались на дорогу, им понадобится помощь.

Тревэллион поднял глаза.

— А если нет?

— Тогда они не жильцы на этом свете. Не могу же я загубить отличную лошадь и свою собственную жизнь, разыскивая их. Я предупреждал его, но он не послушал.

Уорд повернул коня, потом остановился.

— Том, если я не вернусь, займи мое место. Доведи их до Калифорнии.

— Я?

— Да, ты. Ты самый сильный мужчина в обозе, и люди слушают тебя. Ты обладаешь здравым смыслом. Только прислушивайся к нему и выведешь их. — Он невесело усмехнулся. — Только не думай, что я пропаду. Я обязательно вернусь.

И он направил коня в темноту ночи. Позже они слышали, как он долго звал пропавших, но ответа так и не последовало. На рассвете проводник вернулся, ведя лошадь под уздцы.

— Поднимай людей, Том, — произнес он слабым от усталости голосом, — поднимай, не то у нас будут большие потери.

— Ну что, не нашел их?

— Нет. Только следы, да и те почти занесены песком.

Он взял кружку кофе, которую протянул ему Вэл.

— Понимаете, мираж всегда впереди, сколько к нему ни идешь, его нельзя достичь. И так, пока не наступит конец… Следы их колес уходили глубоко в песок, быки едва тащили фургон. Они завязнут в плейе, и тогда…

— В плейе? А что это?

— Плейя — сухое озеро. Только оно не совсем сухое. Корка трескается, а под ней трясина, вроде зыбучих песков. Если затянет туда, понадобится две или три свежих упряжки, чтобы вытащить фургон. Иначе не совладать.

— А что же им делать?

— Они могут сесть на быков верхом и попробовать выбраться так. Если парень не глуп, им это удастся. Но воды и сена много не унести. Вся беда в том, что он глуп, иначе послушался бы моего совета с самого начала.

— Может, нам собраться вместе да…

— И думать нечего. Я против. Он сам захотел, и я не собираюсь терять людей, чтобы спасти этого отчаянного глупца. Конечно, это жестоко по отношению к его семье, но у тех, кто мог бы пойти ему на выручку, тоже есть семьи. — Уорд устало поднялся, слегка пошатываясь. — Теперь это их дело. Если они снова выйдут на дорогу, они могут с кем-нибудь подъехать. Беда вот только, что у Томпсона в фургоне пожитки и, думаю, он не захочет их оставить. Он будет до последнего цепляться за них. У него есть два дня, чтобы выбраться из этого места на быках, а потом он сможет выйти оттуда только пешком. Если останется там вытаскивать фургон, то долго не протянет.

Том Тревэллион прошелся вдоль фургонов, потом скомандовал трогаться в путь. Трясясь и громыхая, они снова двинулись вперед. За ними шел Хайрэм Уорд, ведя лошадь под уздцы. Внезапно подул ветер, его резкие порывы поднимали клубы забивавшей глаза серовато-белой песчаной пыли, от которой трескались губы. Быки то и дело останавливались; отдохнув несколько минут, шли снова. У них осталось всего несколько охапок сена, а на дне бочонков плескались лишь жалкие остатки тепловатой воды.

Вэл брел, изредка подгоняя быков, горло пересохло и саднило от песка. Неожиданно отец, шедший впереди, споткнулся и упал, потом медленно и тяжело поднялся на ноги.

Передний фургон внезапно остановился, один из быков, тащивших его, рухнул в изнеможении. С помощью Тома Тревэллиона быка распрягли и оставили лежать на песке. Несколько минут спустя они поравнялись с головным фургоном и обогнали его.

— Тревэллион, может, возьмешь у меня часть поклажи? Неужели оставлять здесь? Это ведь все, что у меня есть. Одежда, инструменты… Они нужны мне.

— Лучше запакуй их, — посоветовал Уорд, — и погрузи на быков, а фургон брось. Нет смысла перегружать другой фургон.

На обочине прямо на песке лежало несколько книг — «История древнего мира» Роллена в шести томах, рядом брошенные кресло-качалка и старый сундук. Всю ночь им попадались побелевшие останки давно погибших животных и кости, не так давно обглоданные грифами или койотами. Следующий привал они сделали в предрассветный утренний час. Отец набрал со дна бочонка немного воды, напоил быков и приготовил кофе.

— Далеко еще?

Уорд пожал плечами.

— Миль десять, может, больше. По утрам быки чуют в воздухе влагу и могут обезуметь. Удерживай их, если можешь.

Паркинс, чей фургон шел теперь перед ними, покачал головой:

— У них нет больше сил, Хайрэм. Если у меня кончится корм, они падут.

— Быки чувствуют воду, и она придает им силы. Если побегут, просто прыгайте в фургон и держитесь крепче.

Покрасневшие от усталости глаза; лица, волосы и одежда покрыты серой пылью — такими они снова выступили в путь. Теперь каждый шаг был для них как суровое испытание, приближавшее их к победе. Дважды Вэл падал, но всякий раз успевал подняться на ноги, чтобы не быть раздавленным идущей следом упряжкой.

Тащась за фургоном, мальчик иногда оглядывался назад. Некогда длинная вереница сделалась теперь коротенькой и жалкой. Где они все? Сколько людей умерло этой ночью, людей, которых он никогда даже не видел?

Жаркое утро перетекло в душный, раскаленный день, а быки, словно в гипнотическом сне, упорно плелись вперед, низко опустив головы, беззвучно склоняясь под тяжестью ярма.

Далеко вокруг простиралась серая пустыня, усыпанная грудами выбеленных под палящим солнцем костей. Теперь брошенные фургоны, одеяла, инструменты, обломки мебели и человеческие останки встречались очень часто.

Внезапно налетел шквал и закапал дождь, который прекратился так же быстро, как и начался, потом снова потянул ветер…

Вэл успел лишь увидеть огромную черную грозовую тучу, неумолимо надвигавшуюся на них, и тут же грянул гром. Клубы поднявшегося песка обжигали лицо. Он заметил, как отец пытается натянуть платок на нос и рот, и последовал его примеру. Тут же услышал душераздирающий, словно предсмертный крик, протяжный стон одного из быков, от которого все содрогнулось у него внутри. Животные ускорили шаг и перешли на бег. Вэл бросился на дно фургона, быки понеслись во всю мочь.

Громыхая и подпрыгивая на камнях, фургон летел вперед. Вэл схватился за перекрытие, моля лишь о том, чтобы они не разбились. А вокруг точно так же неслись другие фургоны. Удушливая пыль, от которой Вэл задыхался и кашлял, скопилась под плотным тентом. В тележке все перемешалось: ружье упало на постель, дверца печки распахнулась и ходила ходуном, так что мальчику с трудом удалось закрыть ее, но зола уже носилась в воздухе. Хорошо, что печкой уже давно не пользовались и в ней не осталось горячих углей.

Справа вдруг раздался треск и крики. Выглянув, Вэл увидел, что какой-то фургон перевернулся на бок; колеса его еще вращались, а быки, освободившись от груза, умчались уже далеко.

Они продолжали нестись, и Вэл прильнул к полу фургона в мучительном страхе. Неужели эта бешеная гонка никогда не кончится? Где отец?

И вдруг быки остановились. Вэл почувствовал приятную свежесть, ворвавшуюся в фургон, он подполз к проему и выглянул наружу. Быки по колено стояли в воде, опустив в нее головы. Выскользнув из-под тента, он тоже бросился в воду, окунулся с головой и потом долго пил, черпая влагу пригоршнями. Справа и слева стояли другие фургоны. В нескольких ярдах от себя он увидел Дотти Паркинс, ее промокшее платье прилипло к телу, самым откровенным образом обозначив выпуклости фигуры. Пораженный, Вэл стоял и смотрел на нее; заметив это, она рассмеялась, погладив себя по груди, плотно обтянутой мокрой тканью. Вэл торопливо огляделся по сторонам, и она снова рассмеялась. Дотти Паркинс исполнилось шестнадцать, и он был почти на четыре года моложе. Она всегда казалась ему спокойной, тихой и скромной девушкой.

Вэл взял из фургона кнут и направился к быкам, чтобы вывести их из воды. Отца нигде не было. Он услышал, как слабо вскрикнула Дотти Паркинс, обернулся и увидел на берегу всадника, который застыл, пялясь на девушку.

— А у тебя, красотка, фигурка что надо, — проговорил он.

— Не твое дело! — вспыхнув, огрызнулась Дотти.

Вэл достал из фургона одеяло, протянул ей, и она поспешно набросила его на себя.

Незнакомец перевел взгляд на Вэла, и тот почувствовал, как что-то словно пронзило его.

Он узнал его! Перед ним стоял один из убийц его матери. Вэл бросился в фургон, схватил ружье и повернулся к незнакомцу. Тот пришпорил лошадь и умчался прочь.

Дотти, широко раскрыв глаза, не отрываясь смотрела на него.

— Ты!.. Ты готов драться за меня! Я… Я никогда не думала… Ты… ты настоящий мужчина!

Смущенный Вэл убрал ружье. Он не стал объяснять ей, кто на самом деле тот человек и почему он, Вэл, так поступил, — ему не хотелось ее разочаровывать.

Шлепая по воде, к своему фургону подошел Паркинс. Дотти бросилась к нему и принялась рассказывать о случившемся. Вскоре на берегу появился отец Вэла.

— Черт возьми! — крикнул ему Паркинс. — У тебя храбрый малый, Том! Да, да, храбрый малый! Он заступился за мою дочку.

Позже, когда они с отцом остались вдвоем, Вэл сказал ему:

— Пап, она неправильно поняла. Я взялся за ружье потому, что тот человек из тех, кто убил нашу маму.

— Что-о? На какой он лошади? И как выглядел?

— Среднего роста, темноволосый, худой, с жидкой бородкой. Лошадь у него гнедая, на трех ногах у нее белые чулки и морда светлая.

Они вывели животных из воды и пустили на прибрежный луг. Там пасся и остальной скот.

— Сынок, присмотри за фургоном и скотиной. Там дальше есть фактория. Съезжу-ка я туда.

— Пап, только не говори о нем… об этом человеке Паркинсу и Дотти. Она думает, что я… сделал это ради нее.

Отец кивнул и вывел лошадь.

Несколько часов спустя он вернулся, разделся и искупался в реке. Потом Вэл спросил:

— Ну что, нашел его?

— Нет. Он уехал еще до того, как я туда добрался. Но они знают его. Его зовут Скиннер. Владелец магазина говорит, он опасный тип.

Том Тревэллион занялся приготовлением пищи, Хайрэм Уорд принес кусок свежего мяса и присоединился к ним.

— Не возражаете?

— Нет.

Немного погодя Уорд спросил:

— Тот парень, которого ты прогнал… Ты знаешь его?

— Я узнал его лицо и запомнил. Он один из тех, кто убил мою мать.

Уорд поверх костра посмотрел на Тома.

— В фактории Спаффорда мне сказали, что ты расспрашивал о нем. Будь осторожен, Том. Это опасный человек и водится с дурной компанией. Если узнает, что ты разыскиваешь его, он убьет тебя.

— Тогда ему лучше стрелять первым.

— Том, ты не понимаешь. Скиннер догадается, что это мальчик рассказал тебе все, и убьет его тоже. Думаю, он узнал тебя. В фактории расспрашивал обозных, есть ли у тебя жена. Ему сказали, что твою жену убили на Миссури.

— Так, стало быть, он знает?

— Да, знает.

Глава 4

Том Тревэллион направил свой фургон вверх по реке, в противоположную сторону от фактории Спаффорда. В последний день к нему пришел Хайрэм Уорд.

— Остаешься, Том?

— Да.

— Ты благоразумнее, чем остальные, но я проводник и должен довести их во что бы то ни стало. — Он помолчал, раскуривая трубку. — Будьте начеку, и ты и мальчик. Это паршивая публика.

— Ладно.

— Том, ты когда-нибудь убивал?

— Нет.

— Ну таких-то сможешь. Только не разговаривай с ними, не выкладывай им, что ты о них думаешь. Просто убей, и все. Другого они не понимают и не заслуживают. Это хищники, Том. Рано или поздно всех их ждет петля. Только сам не выслеживай их.

Они долго смотрели вслед удалявшимся фургонам. У Вэла возникло чувство, будто он что-то потерял. Он мало знал этих людей, но вот уже много месяцев они ехали вместе. Фургоны медленно протащились мимо, и только несколько человек помахали им на прощание. Глаза этих людей были устремлены на дорогу, а сердца и мысли витали в волшебной стране, что лежала по ту сторону гор.

— Зима будет холодная, — сказал отец, — надо запасти дров. Здесь есть заброшенная хижина, в ней мы и перезимуем, а когда сойдет снег, перейдем через горы.

Они прибрались в старой хижине, отец починил крышу. Вэл собирал по склонам хворост — сучья, куски коры и поваленные деревья, — столько дров хватило бы не на одну зиму, даже не пришлось бы рубить деревья. Он складывал дрова вокруг хижины, чтобы они всегда находились под рукой и заодно, чтобы утеплить стены.

«Змей нечего бояться, — так сказал ему на прощанье Уорд. — Скоро начнутся холода. С первыми морозами они все забьются по щелям и норам. Но здесь водятся медведи… Будьте осторожны».

Медведей Вэл не встречал, зато видел их следы. На второй день отец убил бизона, подстрелил без труда с каких-нибудь тридцати ярдов.

Вэл бродил высоко по склону, когда появились люди. Отец находился возле фургона и, заслышав их приближение, приготовил ружье.

В чистом горном воздухе звуки разносятся далеко, и мальчик слышал все.

— Это тот самый фургон?

— Да, он самый, крашеный в голубой цвет. Точно они.

— Но как он узнал? Его же там не было!

— Мальчишка ему рассказал. Мы не заметили сопляка, а он, должно быть, ошивался где-то рядом.

Они приближались, прячась за камнями и деревьями. Отец увидел их. У одного — винтовка, другой вытащил шестизарядник. Том Тревэллион вскинул ружье и выстрелил. Один вылетел из седла. Вторым выстрелом он убил другого, потом бросил ружье, потянулся за револьвером, и тут Вэл увидел, как тело отца задергалось от попадавших в него пуль. Он упал на колени, выхватил оружие и все стрелял и стрелял, почти уже наугад, так как сам был смертельно ранен.

Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась, и в наступившей тишине послышался приближавшийся стук копыт. Кто-то выругался, потом крикнул другим:

— Мотаем отсюда!

Они развернули лошадей. Выскочив из укрытия, Вэл бросился к отцу, схватил его револьвер и выстрелил как раз в тот момент, когда бандиты уже скрылись в кустах.

Со стороны Карсона неслась группа всадников.

Худой бородатый человек остановил лошадь, посмотрел на Вэла, потом на отца.

— Кто это сделал, мальчик?

Вэл рассказал, потом подбежал к отцу и, упав рядом на колени, с тоской и отчаянием смотрел на него. Голову и рубашку залила кровь.

— Вэл… Вэл, я… — Потом, совсем тихо, он прошептал: — Будь умницей. Твоя мама…

Голос его оборвался, и его не стало.

Бородач положил руку Вэлу на плечо.

— Твой отец был настоящим мужчиной, сынок. Он погиб, проявив истинную отвагу.

Они похоронили отца там же, на невысоком холме под деревьями, и Вэл собственноручно сделал надгробие — большой кусок песчаника, на котором он с помощью молотка и зубила старательно выбил слова.

Перезимовал он в хижине. За двадцать пять центов в неделю убирал улицу вокруг магазинчика Спаффорда. Для одного едока заработка хватало, с дровами он тоже не бедствовал. У него были теплые одеяла, винтовка, ружье и револьвер. Позже, побродив по следам убийц, он нашел и второй револьвер, на рукоятке которого значилось имя «А. К. Элдер». Очевидно, он выпал при поспешном отступлении или его выронил раненый.

Зимой Вэл разобрал вещи, оставшиеся от родителей: одежду, небольшой сундучок с памятными подарками, какие-то старые письма. Среди вещей матери он нашел пять золотых монет, припрятанных на случай острой нужды, и снова убрал их, а когда наступила весна, запряг быков и, присоединившись к первому же обозу, отправился через горы в Калифорнию. Ему стукнуло тринадцать, и для своих лет он выглядел рослым и сильным.

В Сакраменто он продал быков и фургон, а кобылу и оружие оставил. Револьвер с надписью на рукоятке завернул отдельно. Теперь он знал два имени — Скиннер и А. К. Элдер.

В то лето он пас скот, помогал рыть оросительные каналы, сооружал водовод. Осенью нанялся строить бревенчатые конюшни, рубил и заготавливал лес.

На лесозаготовках рядом с ним работал человек с берегов Миссури, сутулый, со впалыми щеками, но неутомимый рассказчик, его язык работал не переставая с восхода солнца до поздней ночи, а память хранила несметное множество самых разных историй из жизни переселенцев: об охоте, о драках, о переправах через реки.

Как-то на закате он воскликнул:

— А пираты! Представляешь, парень, ходили по Миссури речные пираты. Могли что хочешь из-под носа увести. По большей части они лежали в засаде и ждали, когда появится плот или лодка, а ночью взбирались на нее, людей убивали и грабили все подряд!.. Моя мать, богобоязненная женщина, воспитывала нас правильно. Она принадлежала к методистской церкви, и мы часто ходили на проповеди. Многое я уже забыл, только в то время мы как раз стали поглядывать на девчонок, которых родители брали с собой на проповеди. Мы глазели то на одну, то на другую, а однажды я даже взял дочку Сойера за руку прямо в церкви! Пришлось мне драться из-за нее с другим мальчишкой. Драка была прямо не на жизнь, а на смерть, но потом пришел Оби и…

— Кто?

— Оби, Оби Скиннер. Тот, что жил возле Лысой горы. Так вот он…

— Расскажи-ка мне про него.

— Про Оби-то? Да так, ничего особенного. Он на год, на два помоложе меня, но уже тогда считался отпетым и бессовестным вором. Я всыпал тогда этому мальчишке, но Оби… он подошел и ударил его палкой. Он поступил нечестно. Я только хотел, чтобы парнишка убрался прочь, но Оби зашел с моей стороны и крепко дал ему по мозгам. Парень лежал как бревно. Я обругал Оби, сказал, что сам разберусь со своими делами, но он только посмеялся надо мной. В тот же год его взяли — попался на краже осла, но каким-то образом ему удалось удрать из тюрьмы, и он подался к речным пиратам.

— А что тебе известно о шайке Оби Скиннера? — спросил Вэл.

Глава 5

Прошло десять лет… Наступил 1859 год. Все это время Вэл Тревэллион неутомимо работал. Снедаемый ненавистью к осиротившим его подонкам, он брался за любое дело, стараясь отложить немного денег, и трудился не покладая рук с единственной мыслью — найти и уничтожить убийц отца и матери, убедиться, что они наказаны за содеянное.

Служил он посыльным при фактории, грузчиком в магазине, работал в небольшой газете, участвовал в разведке золотоносных жил, в стычках с индейцами, нанимался матросом на пароход в Сакраменто и прошел всю страну от Соноры до верховий Фрэйзиер-Ривер в Британской Колумбии. Он работал на приисках, в восемнадцать лет был уже старшим по смене, а в двадцать — управляющим.

Тревэллиона знали как человека, способного справляться с любыми трудностями. Он умел управлять людьми и хорошо освоил горнорудные профессии. Случалось, появляясь на приисках, находившихся на грани краха, он превращал их в прибыльные предприятия, а потом уходил, даже если ему предлагали остаться за любые деньги.

Его отец успел заплатить двоим, сам он мог найти и убить, предположим, еще двоих, но по-прежнему его не покидала решимость отыскать остальных. И теперь, десять трудных лет спустя, эта одержимость привела его на путь, пролегавший обратно через горы.

В крохотной лачуге, где они ждали лошадей и мулов, чтобы перебраться через Сьерру, стояла жаркая духота. Оглядев присутствовавших, он вдруг почувствовал нетерпение… вот ведь глупцы, все мечты-то у них лишь о золоте. Он много повидал их, мужчин и женщин, страстно желавших богатства, но почти никто из них не хотел выполнять работу, которая для этого требовалась.

Он подошел к двери и шагнул на холод. В горах уже лежал снег, но в городе он выпадал и таял, хотя голую землю прихватило морозом. Опустив плечи, он прошелся под ледяным ветром до конца грузовой площадки и уже собирался повернуть обратно, когда краем глаза заметил какое-то движение.

Помедлив, Вэл пошарил в карманах, слово ища что-то, и, не поворачивая головы, боковым зрением стал следить за человеком, появившимся из-за деревьев на противоположном холме. С минуту тот колебался, потом, спотыкаясь, почти бегом начал спускаться вниз по склону.

Только недавно забрезжил рассвет, и небо лишь слегка окрасилось в серый цвет. В такое время показалось бы странным, если бы путник направлялся в какое-либо другое место, а не на станцию.

В лачуге девять человек ждали мулов, чтобы переправиться через горы в Уошу, но из них только хорошенькую светловолосую девушку, которую сопровождал лощеного вида молодой человек, обуревали тревожные предчувствия.

Однако все опасения девушки вызывали только насмешливые ответы ее спутника, и Тревэллион отвернулся — эти двое уже начали его раздражать. Молодые влюбленные — он уже не раз видел таких. Почему все молодые думают, что они открывают что-то новое? Почему многие повторяют ошибки и промахи других? Может быть, жизнь распорядилась именно так?

Тревэллион много скитался и повидал на своем веку всяких людей и теперь легко распознал в молодом человеке то, что тот представлял собою на самом деле. Это был смазливый юнец, поверхностный, неглубокого ума, но бойкий на язык, из тех, кто так нравится некоторым женщинам и кто прячется в кусты, столкнувшись с малейшими трудностями.

К юной и весьма миловидной девушке Тревэллион испытывал симпатию, в ней чувствовался характер. Время и испытания еще не заставили его проявиться, но он обязательно даст себя знать.

Он уже собирался вернуться в лачугу, когда шаркающий звук шагов по мерзлой дороге заставил его обернуться.

К нему приближался человек, которого он видел на противоположном холме — склонный к ожирению, грязный и небритый. Несмотря на лютый холод, он распахнул куртку из тяжелой плотной ткани — без сомнения, для того, чтобы легче было выхватить оружие,

Прошмыгнув мимо Тревэллиона и даже не взглянув на него, незнакомец приблизился к окну и заглянул в него. Пальцы его шарили под пальто. Вэл сразу понял, что это значит. С минуты на минуту здесь появятся мулы и выйдут люди. Тревэллиону крепко не понравился тип, который заглядывал в окно, не по душе ему было и то, что может сорваться отправление.

Тревэллион подошел к мужчине сзади.

— Помнишь, как раньше называли это место? — небрежно спросил он.

Оторвавшись от своего занятия, человек оглянулся, словно только теперь заметив его.

— Что?.. Что ты сказал? Это ты мне?

— Просто интересуюсь, не знаешь ли, как раньше называли этот городок.

Разозленный тем, что ему помешали, небритый нетерпеливо выпрямился. Его маленькие глазки над круглыми отвислыми щеками уставились на Вэла.

— Вроде бы Старым Прииском. Теперь это Пласервиль. Да тебе-то какая разница?

— Когда-то он назывался Хэнгтаун 1. С убийцами здесь расправлялись быстро. Вешали без разговоров.

— А какое это имеет отношение ко мне? И вообще, кто ты такой?

Тревэллион улыбнулся. Хороший вопрос. Очень хороший вопрос. Действительно, кто он такой?

По мерзлой земле застучали копыта, и из-за угла показался человек верхом на муле, за ним тянулась вереница оседланных мулов. Вэл узнал Джима Ледбеттера.

— Как дела, Джим? — помахал он ему.

Седок в куртке из бизоньей кожи резко притормозил мула, посмотрел на Тревэллиона, потом сплюнул.

— Вэл?! Черт меня побери! Ты, что ли? А я слышал, что тебя убили модоки 2 где-то в окрестностях Шасты.

— Чуть не убили. Выпустили по мне кучу свинца да еще стрелу в придачу. Тут уж сам Бог велел дать деру. Что я и сделал.

— Я слыхал, будто все камни кругом были в крови, вот ребята и решили, что с тебя сняли скальп, а тело бросили в кратер вулкана.

— Именно так они и собирались поступить.

Ледбеттер спрыгнул с мула.

— Думаешь податься в Уошу?

— Ты привел мулов для всех? — спросил Тревэллион и указал на черного испанского мула: — Как насчет того, чтобы отдать мне вот этого?

— Считай, что он твой. Бери, не пожалеешь.

— Думаешь, будут трудности?

— Как обычно. Дорога просто ужасная. Если не замерзнет, грязи будет по колено. Это единственный путь туда и обратно, и сейчас там сплошное месиво. Ведь большинство из этих людей просто пилигримы — бредут, сами не зная куда. Дорог не разбирают.

— Ну а как дела в Уошу?

— Вирджиния-Сити — так его теперь называют. Не все, правда, еще привыкли. Несколько разбросанных лачуг и землянок, редко увидишь каменный дом. Одному Богу известно, хватит ли там камня, чтобы построить целый город.

— Нашли там руду?

— Нашли. И много. — Ледбеттер подтянул штаны и сплюнул. — Ты мог бы хоть завтра устроиться на работу, Вэл. Уошу теперь стал золотым прииском, но там еще есть кварцевые разработки, а в окрестностях нет почти никого, кто бы знал, как вести выработку твердых пород. Только несколько человек.

— Джим, я покинул Корнуолл еще ребенком. Все знания о приисках получил здесь. — Он помолчал. — Конечно, отец пытался научить меня кое-чему. Сам он работал всю жизнь на оловянных и медных рудниках. Я помогал ему, но я был тогда мальчишкой.

— Вэл, ты забыл больше, чем кто-либо из них способен узнать за всю жизнь. А если до них дойдет, что ты знаешь дело, то получишь место сразу… если только захочешь.

Дверь открылась, из лачуги стали выходить путешественники. Вэл вспомнил о толстяке, с которым говорил недавно. Поймав взгляд Джима, он кивком головы указал на незнакомца.

— Поосторожней, Джим. Тут что-то нечисто.

Светловолосая девушка и ее щеголеватый кавалер появились на пороге.

— Так вот вы где! — Толстяк запахнул пальто.

Парочка остановилась как вкопанная. Глаза у девушки стали огромными от страха. Она открыла рот, но не проронила ни звука. С кавалера внезапно слетел весь его лоск. Он попробовал было протестовать:

— Не смейте обращаться к ней! Мы собираемся пожениться!

— Черта лысого вы поженитесь! — Толстяк вытащил пистолет.

Тревэллион сразу определил, что это старомодный пистолет, какими раньше пользовались дуэлянты.

Молодой человек бросился бежать и едва успел завернуть за угол, как грянул выстрел. Толстяк с криком ринулся за ним, потрясая разряженным пистолетом. Добежав до угла, он остановился и побрел обратно. Подойдя к девушке, схватил ее за руку.

— А ты немедленно возвращайся домой! Клянусь Господом, я заставлю…

Страх исчез из глаз девушки, она решительно вырвалась.

— Ни за что! Пустите меня! — Она обратила взор на Тревэллиона: — Пожалуйста, мистер! Я не хочу идти с ним!

— Он что, ваш отец?

— Нет! Он женился на моей матери, когда умер папа. А когда Мама умрет, он примется за меня. Я… я ненавижу его!

— Ах ты дрянь! Ты пойдешь со…

— Оставь ее в покое.

Тревэллион говорил тихо, но в его голосе чувствовалось нечто такое, что остановило толстяка.

— А ты не суйся! — Толстяк вцепился левой рукой девушке в плечо. В правой он все еще держал дуэльный пистолет. — Не твое дело!

— Мистер, в этих местах не принято обращаться с женщинами плохо. Отпустите леди.

Мужчина убрал руку, но тут же поднял пистолет и нацелил его на Тревэллиона.

— Не будь идиотом! — усмехнулся Вэл. — У тебя нет патронов. Когда отправляешься на охоту, дружок, следует вооружаться получше.

И больше не обращая на него внимания, он посмотрел на девушку.

— Вы хотите уехать с ним?

— Нет, не хочу! Я хочу уехать отсюда! Альфи… собирался помочь мне.

— Значит, вы свободны. У вас есть деньги?

— Немного…

Тут в разговор вступил Ледбеттер:

— Ее дорога оплачена. Его тоже. Я могу взять вместо него кого-нибудь другого, а деньги верну. — Потом, слегка скривившись, он прибавил: — Этот Альфи, думаю, больше здесь не появится.

Тревэллион снова посмотрел на девушку.

— Путь предстоит нелегкий. Может, вам попробовать податься в Сакраменто?

— Нет, я поеду в Уошу. В Вирджиния-Сити.

— Тогда в путь.

Все начали взбираться в седла, одни неуклюже, другие искусно и проворно. Толстяк бросился к ним, но Тревэллион преградил ему путь.

— Проклятье! Ты не имеешь права вмешиваться! — крикнул толстяк.

— Ты не можешь претендовать на нее. Я-то пойду своей дорогой, но тебя все равно вышвырнут из города. Такие, как ты, нигде не нужны. Когда ты наставил на меня свой пистолет, я мог попросту застрелить тебя, и, возможно, так и следовало бы сделать.

Толстяк отступил, его жирные щеки тряслись от ярости.

— Ты у меня еще попляшешь! Я с тобой расквитаюсь! С обоими вами разделаюсь. С обоими!

В дверях появился агент.

— Джим, вот почта. В основном для Хескета.

— Для Хескета? Это который работает бухгалтером на «Соломоне»?

— Он самый. Похоже, он получает больше почты, чем его босс.

Ледбеттер сунул письма в мешок, приторочил его к седлу и тронулся, остальные последовали за ним. Вэл пропустил девушку вперед и поехал следом. У девушки была стройная осанка, и она прекрасно держалась в седле.

— Меня зовут Тревэллион, — представился он.

Она улыбнулась.

— А меня Мелисса Терни. — Тут улыбка сошла с ее лица. — А его зовут Моузел. Иногда он подрабатывает на приисках, а иногда пробавляется тем, что ставит капканы на зверей.

Об Альфи она ничего не сказала, и Вэл решил, что сейчас не время задавать вопросы.

Утро так и осталось хмурым и холодным. С гор дул пронизывающий ветер, и чем выше они поднимались, тем чаще видели снег, лежащий под соснами.

Испанский мул имел легкую поступь и покладистый нрав. Он прекрасно разбирал, куда ему ступать, и совершенно не нуждался в том, чтобы какой-нибудь случайный наездник, который мог знать, а мог и не знать тропу, управлял им. Он шел своей дорогой, и Тревэллион положился на него.

Колеи виднелись слабо, но в некоторых местах сбегавшая с гор вода образовала поперек дороги глубокие промоины, и теперь колеи, застыв в виде беспорядочных нагромождений, по форме напоминали горные гребни и препятствовали каждому шагу.

Даже в этот ранний час по дороге змеей вилась вереница людей, животных и фургонов. Караваны мулов обгоняли остальных с тем полным безразличием к жизни и ко всему на свете, какое свойственно только мулам. Ни один здравомыслящий человек не стал бы спорить на дороге с вьючным мулом, который может запросто сбросить седока в придорожные заросли.

Джим Ледбеттер был таким же упрямым и целеустремленным, как мул. Своей единственной обязанностью он считал заботу о тех, кто платил ему за мулов и перевозку клади, и старался вырваться на дороге вперед. Никому в голову не приходило остановиться или замедлить шаг, хотя вдоль дороги валялись опрокинутые фургоны, одни лежали на самом краю пропасти, другие уже на дне каньонов. Но все почему-то хотели прибыть в Уошу первыми, и мысли не допуская, что кто-то их обгонит.

Как-то раз из фургона выпал бочонок виски. Его тут же подхватил тот, кто двигался следом, и пустил в ход. Словно по мановению волшебной палочки, сразу же отовсюду к нему потянулись оловянные кружки, и к тому моменту, когда хозяин бочонка с хлыстом в руке подошел к ним, все уже было кончено. Пожав плечами, он принял кружку виски, протянутую ему в знак примирения, выпил и вернулся к своей упряжке.

Караван поднимался все выше и выше по извилистой тропе, окруженной соснами. Лошади, мулы и люди с трудом карабкались по камням, скользили на льду, падали, проваливаясь в сугробы; путники то и дело озирались в страхе быть раздавленными камнепадом или оползнем. И все-таки они переживали не самые худшие часы своей жизни.

По пути им встретился груженный рудой обоз, возвращавшийся с приисков.

Достигнув гребня, они остановились, чтобы дать мулам отдышаться и напиться чистой, прохладной воды из ручья, миниатюрным каскадом пересекавшего тропу и падавшего глубоко в пропасть.

Ледбеттер подошел к Тревэллиону.

— Да, это настоящий бум. Каждый надеется разбогатеть, многие из них верят, что так оно и будет. Есть и просто жулики — высматривают доверчивых новичков, чтобы продать им свои участки. Только по большей части они и гроша ломаного не стоят. — Он помолчал, указав на восток. — Есть сорок или пятьдесят участков отличной земли, да еще несколько десятков более или менее прибыльных. Вот, пожалуй, и все. А я знаю такие, которые перепроданы уже по нескольку раз, и никто не видел, чтобы там хоть что-то блеснуло.

Ледбеттер достал жевательного табаку и предложил Вэлу. Тот отказался. Ледбеттер пристально посмотрел на него.

— А вы с отцом не этим путем шли?

— Этим.

— Знаешь, парень, я никогда не забуду Сорокамильную пустыню, даже если доживу до ста лет. Мертвые животные через каждые несколько футов, повсюду опрокинутые фургоны.

Позже, когда дорога сделалась шире, к Ледбеттеру подъехала Мелисса.

— Вы в порядке? — спросил он ее.

— Да, сэр.

— У вас есть мужские брюки? Будет лучше, если вы переоденетесь. Я понимаю, такая одежда не очень-то подходит для леди, но увидите, что многие женщины так поступают.

— Спасибо за совет. Я им воспользуюсь. — Проехав несколько шагов, она спросила: — Кто он?

— Тревэллион? «Братец Джек». Это значит родом из Корнуолла, из Англии. Они здесь почти единственные, кто имеет представление, как работать с твердой породой.

— Нет, я другое имею в виду… кто он?

— А-а… Суровый и довольно жесткий человек, мэм. Ездит в одиночку, бродит в одиночку, живет в одиночку. Но случись у вас беда, именно его вам захочется увидеть рядом. Если вы обнаружили руду, он добудет ее вам. Если вы потеряли жилу, он найдет ее вам быстрее любого другого. Он знает землю, мэм, знает горное дело. Он умеет правильно бурить скважины, и я не видел, чтобы кто-то обращался с бурильным молотком лучше, чем он.

— А что такое бурильный молоток?

— Это нечто вроде небольшой кувалды, мэм. Так, пожалуй, будет проще всего объяснить. Чтобы вгрызаться в породу, его держат в одной руке. Есть еще двойной молоток, тот держат обеими руками, и это уже настоящая кувалда. Обычно кто-то один вращает бурав, а остальные бьют по нему. Тревэллион здоров как бык. Сильнее всех, кого я видел. Сколько же у него мощи в плечах, в руках!.. Похоже, единственный способ накачать мускулы — это с утра до ночи махать кувалдой. Он приехал из Англии с родителями. Но кроме этого о нем мало что известно. Несколько лет назад, когда ему было около шестнадцати, он подрядился доставить в банк Сакраменто двадцать тысяч долларов золотом. За этим золотом охотились бандиты, да и индейцы не давали покоя. Он пропал и долго не появлялся. Люди сочли, что он погиб. А три месяца спустя вышел из лесу словно воплощение мук Господних: две гноящиеся раны от стрел, сам — кожа да кости. Зато принес золото, все до последней крупинки.

Ледбеттер помолчал.

— Подобные истории передаются из уст в уста, вот он и стал знаменитым.

— А сколько ему лет?

Ледбеттер пожал плечами.

— Кто знает? Да и какая в самом деле разница? Большинство здешних людей молоды, даже те, кто выглядит старым. Жизнь такая. Она не дает людям расслабиться — она да тяжелый труд. Он мог бы стать управляющим большого прииска в Зеленой долине, но не захотел. По-моему, его что-то гложет.

Дорога снова сузилась, и Ледбеттер поскакал вперед, время от времени оглядываясь на извивавшуюся бесконечную живую черную змею — вереницу людей, животных и фургонов.

Мелисса дрожала от пронизывавшего ледяного ветра, задувавшего с гор. Что она будет делать в Вирджиния-Сити? Ведь до сих пор ее поглощала одна мысль — о побеге. Сбежать во что бы то ни стало. О том, как она будет существовать после этого, девушка не думала. Предполагалось, что выйдет замуж. Она вспыхнула от стыда, вспомнив, как позорно удрал Альфи.

Но есть же какой-то выход! Ее матери удалось тайком от Моузела накопить немного денег. Она вышла за него в отчаянии, оставшись одна с дочерью на руках. А он оказался скупым, мелочным, жестоким и мстительным человеком.

Альфи… ей даже вспоминать о нем не хотелось. Она уже почти убедила себя, что любит его, но когда со страхом рассказывала ему о Моузеле, он лишь посмеивался над нею. Теперь-то она убедилась, каким фальшивым и ничтожным человеком оказался он на самом деле. Ведь она почти уже созрела, чтобы совершить ту же ошибку, что и ее мать, — выйти замуж ради побега.

Позже она спросила Тревэллиона:

— А что это — «Братец Джек»? Почему корнуолльцев так называют?

— Говорят, что если вы наняли корнуолльца, то он первым делом расскажет вам о своем брате Джеке, отличном горняке, который сейчас как раз ищет работу. И вот вскоре все рабочие места оказываются заняты такими вот «братцами Джеками».

— Они, должно быть, и вправду отличные горняки.

— По сути дела, они не знают ничего больше. Мне исполнилось шесть лет, когда отец взял меня на оловянные разработки, очищать руду от использованной породы. Потом он забрал меня оттуда, и я до одиннадцати работал с рыбаками, после чего снова вернулся на рудник.

Мелисса лукаво посмотрела на него.

— Мой дедушка рассказывал, что корнуолльцы грабили разбитые суда. Они специально размещали огни так, чтобы заманить корабли на камни, а когда те разбивались, спокойно уносили добычу.

— Такое могло быть, — кивнул Тревэллион, — много-много лет назад. Обычно они просто брали то, что выносило море. И в моем роду есть такая история. Мой прадед нашел себе таким способом жену. Помог ей выбраться на берег после кораблекрушения, а потом просто взял ее в жены.

— И она осталась с ним?

— Они стали счастливой во всех отношениях парой. Он был молод, силен, здоров и, говорят, красив. Ребенком я видел в нашем доме некоторые вещи прабабушки, оставшиеся после кораблекрушения.

Ледбеттер повернулся в седле.

— Остановимся у Грязнули Майка. Не пожалеете. И потом, Майк прекрасно готовит. Единственная беда — люди приходят и уходят так часто, что он никогда не успевает помыть посуду. А пожалуйся, так и вовсе останешься голодным.

Их обогнал всадник на гнедом коне, высокий, красивый, светловолосый. Поравнявшись с ними, он пристально посмотрел на Тревэллиона, отвернулся и взглянул еще раз, слегка нахмурившись. Потом пришпорил лошадь и умчался прочь.

— Это человек знает вас, — заметила Мелисса.

— Да, — согласился Вэл. — Похоже, знает.

Глава 6

Заведение Грязнули Майка представляло собой ветхое сооружение в виде деревянных столбов, обтянутых заляпанной грязью парусиной. Несколько столов со стоявшими вокруг них лавками были уже заняты, и те, кому не хватило места, сидели прямо на траве. Одни ели из оловянных мисок, другие из глиняных, третьи из видавшей виды оббитой эмалированной посуды.

— Тут, должно быть, триста или четыреста человек, — заметил Ледбеттер. — Так оно и бывает всегда в полдень в такое время года. — Он кивнул на собравшихся. — Посмотри-ка на них. — В голосе его чувствовалось явное отвращение. — Один из десяти знает, чего он хочет, или хотя бы понимает, что делает. Они потратят все, что привезли с собой, а нажить не каждый сумеет. Большинство из них так и прыгает с одного прииска на другой, лихорадочно веря в то, что уж там-то их точно ждут золотые горы. При этом они ничего не хотят делать, ищут легкой добычи — не обломится ли чего задарма, а то и просто ждут, когда им поднесут на блюдечке.

— Но среди них есть и хорошие люди, — заметил Тревэллион.

— Да, есть.

— И женщины, — вставила Мелисса.

— Да. Только они не такие, как вы, — возразил Тревэллион. — Лучше держаться от них подальше, не то вас могут принять за одну из них. Держитесь от них в стороне.

— Вам не кажется, что это не совсем честно по отношению к ним?

— О честности тут говорить не приходится. Некоторые из этих женщин отдадут вам последний доллар или будут ухаживать за вами, если вы заболеете, но есть и такие, которые сдерут у вас коронку вместе с зубом или сунут вам нож под ребро, чтобы обчистить ваши карманы.

Повсюду вокруг царила чудовищная грязь. Лошади и мулы стояли привязанные к кустам и деревьям, некоторые к кольям. То и дело подъезжали новые фургоны, и все окрестное пространство заполняла пестрая толпа. Какой тут только не было одежды: и мексиканские сомбреро, и армейские фуражки, енотовые и бобровые шапки, войлочные шляпы, цилиндры… сюртуки, матросские робы, куртки из оленьей кожи с бахромой и самые разные наряды из домотканой материи.

Люди съезжались сюда со всего мира: матросы, бежавшие со своих кораблей, искатели приключений, неудачники и те, кто просто привык плыть по течению. Встречались и рабочие с рудников, и те, кому удалось унести ноги во время бедствий на Фрэйзиер-Ривер.

На поставленных вверх дном бочонках лежала необструганная доска, за ней сидело несколько игроков. Остальные, плотно обступив их в три ряда, наблюдали за игрой. Вдруг кто-то спросил:

— А что такое Уошу?

— Это местность. Местность, где есть прииски. А еще озеро, названное по имени одного из индейских племен.

— Индейских племен? Вы хотите сказать, здесь есть настоящие индейцы?

— Да их тут полно, и они не упустят случая снять с вас скальп.

— Нет-нет, — вмешался кто-то, — ограбить могут, даже убить. Но скальпов здешние индейцы не снимают.

Дородный мужчина в запачканном едой жилете, с небритыми щеками и всклокоченной бородой пододвинулся к Тревэллиону.

— Мистер, у меня есть участок. Могу продать его вам по сходной цене. — Оглянувшись по сторонам, он наклонился ближе, дыхнув на Вэла запахом виски. — Это, считай, просто задаром. Никому бы его не продал, но вы, вижу, человек порядочный. — Он выразительно кашлянул. — Я ведь болен… Занял лучший участок на жиле, но совершенно не выношу здешнего климата. Хочу вернуться на побережье. Но не могу бросить участок, это все равно что деньги на ветер выкинуть. Вот и ищу порядочного человека…

— Ну и ищи, — ответил Тревэллион, отходя.

Тот грязно выругался и обратился к Мелиссе:

— Мэм, я скажу вам, этот…

— Оставь ее в покое, — цыкнул Вэл.

Взгляд незнакомца сделался жестким и недоброжелательным.

— Послушайте-ка, мистер…

— Эта леди со мной, — предупредил он.

— Леди?! — презрительно усмехнулся тот. — Да какая она леди? Она…

Тревэллион размахнулся и сбил его с ног. Удар был нанесен небрежно, тыльной стороной руки, но грубиян не устоял на ногах и упал в грязь, из губы его потекла кровь. Он хотел подняться, но кто-то тихонько шепнул:

— Лежи лучше, дурень. Ведь это же Тревэллион!

Вэл взял Мелиссу под локоть и повел сквозь толпу.

— Обязательно сыщется какой-нибудь болван, которого в свое время не научили правильно вести себя.

Он подвел ее к прилавку, и мужчины, заметив женщину, расступились, расчистив для нее место.

— Майк!

Человек грубоватой наружности, стоявший возле очага с половником в руке, нетерпеливо обернулся, но, увидев Вэла, заулыбался.

— А-а, это вы, мистер Тревэллион. — Он глянул на Мелиссу. — Чем могу служить?

— Дай чего-нибудь поесть. Все равно чего. Но только, Майк, пожалуйста, две чистые тарелки.

Майк добродушно усмехнулся.

— Только для вас, мистер Тревэллион. Сегодня я накормил уже пять, а может, и шесть сотен человек, и, если обоз не подойдет, завтра люди останутся голодными.

Взяв две тарелки, он ополоснул их тем, что можно было назвать сравнительно чистой водой, и вытер сухой тряпкой.

— Мясо с бобами. Да вот еще осталось немного сушеных яблок. — Он посмотрел на Вэла. — Вдвоем путешествуете?

— Нет. С Джимом Ледбеттером.

— О-о, Джим один из лучших проводников. — Майк наполнил тарелки. — Золото ищете или к кому хотите наняться?

— Да есть тут одно местечко, хочу наведаться, если никто не опередит. Пока поищу золото, а там видно будет.

Майк оглянулся по сторонам и, понизив голос, предупредил:

— Будьте осторожны. Болтались тут двое — о вас расспрашивали. Рожи их мне не шибко понравились.

— Спасибо, Майк.

Майк посмотрел на Мелиссу.

— Порядочной женщине тут делать нечего, да и жить негде.

Он налил две кружки кофе и поставил их на стол у себя на кухне.

— Сядьте-ка здесь, — предложил он и снова посмотрел на Мелиссу. — Мэм, вы умеете печь? Ну… пирожки там, пончики всякие?

— Умею.

— Вот и отлично. Этим людям очень не хватает подобных лакомств. Я бы и сам нанял вас, но лучше вам податься в Уошу. Будете там печь пироги, а за них получать все, что вам нужно. Они ведь истосковались по домашней кухне, сладостям и всякому такому.

— А это неплохая идея.

— Мэм, вы разбогатеете. Денег у вас будет больше, чем если бы вы застолбили один из самых богатых участков Комстока.

— Комстока?

— Да. Это залежь. Она названа по имени первооткрывателя Комстока. Он первопроходец в наших местах, но и проходимец тоже отменный, каких свет не видывал. Застолбил всю округу, насколько глаз хватает. Лжец и обманщик до мозга костей. А уж кто лучше всех изучил здешние места и все золотоносные жилы, так это Старый Вирджини, уж он-то человек порядочный и дело знает — за минуту может разузнать все о залежи, где другим понадобится год.

— А как братья Грош? Что с ними? — спросил Тревэллион.

— Ты знал их? Их нет больше. Оба умерли. Один пропорол себе ногу киркой, а когда началось заражение крови, не дал ее отрезать. Другой пытался выходить его, но тот умер, а брат упустил время и застрял в снегах Сьерры. Пытался выбраться, но потерял слишком много сил. И он тоже умер.

— Жаль. Хорошие были ребята.

— Да. Это точно. Когда они оба погибли, Комсток заграбастал себе их хижину, утверждая, что они завещали ему ее. Может, и правда, так. Как бы то ни было, но он нашел их записи с картами и носом пропахал весь Золотой каньон вдоль и поперек, пытаясь понять, что они имели в виду. Да только не помогли ему эти карты. А взять кого-нибудь в долю побоялся. Сам ни разу так ничего и не нашел, но стоило только какому-нибудь новичку напасть на золото, старый стервятник камнем бросался на него и заявлял свои права на часть находки. Я не знаю, нашли ли братья Грош что-нибудь на самом деле, но люди думают, что нашли.

Пока Тревэллион ел, он пристально изучал толпу. Лица по большей части оказались незнакомые, но очень типичные для таких мест. Большинство из них нахлынуло сюда с первым приступом лихорадки, но уже через несколько дней осели в местных салунах и борделях, а потом просто как-то растворились, исчезнув так незаметно, что никто не обратил на это внимание. В измятой, забрызганной грязью одежде, вооруженные, они жадно глотали еду и возвращались на тропу.

— Вы бывали здесь раньше? — спросила Мелисса.

— Пару раз. Все эти лагеря так похожи друг на друга. Впервые я побывал здесь совсем еще мальчишкой, после пустыни Карсон-Ривер казалась настоящим раем.

Он выпил содержимое чашки и посмотрел на нее. Майк подошел и снова ее наполнил.

— Боюсь, не многим могу помочь вам, — сказал он Мелиссе, — но, если попадете в беду, знайте — Тревэллион всегда придет вам на выручку.

И он отошел от них, чавкая сапогами по грязи. Мелисса посмотрела на Вэла.

— Он очень хорошо к вам относится.

— Да. Я давно его знаю. Как-то спас его в одной передряге. А в другой раз помог, когда он остался без гроша.

— А вы молодчина.

Он покачал головой.

— Да нет. Не в этом дело. Я, конечно, честный человек, только никуда не вмешиваюсь, люблю быть один. Сколько я знаю Майка, он большой трудяга. Когда услышал, что он разорился, то не мог не протянуть ему руки. Майк не очень-то проворен, да и с воспитанием у него не все в порядке. Разорялся уже несколько раз, но всегда пытался снова встать на ноги. И ему это удавалось.

Взгляд его остановился на мулах. Ледбеттер затягивал подпруги, разговорившись с худым и суровым на вид арканзасцем из их партии, слишком уж легко одетым для этих мест. Зато винтовку тот держал так, словно она была продолжением его собственного тела.

— Заканчивайте, — предупредил Вэл. — Джим готов отправляться.

Они подошли к мулам, и арканзасец протянул ему крепкую сухощавую руку:

— Меня зовут Тэпли, мистер Тревэллион. Кристиан Тэпли. Или просто Тэп.

— А меня зовут Тревэллион, и не мистер, а просто Тревэллион. А это Мелисса Терни.

— Хорошо. Учту.

Ледбеттер сел на мула и пустил его неторопливым шагом. Оглянувшись, Вэл увидел, что Тэпли пристроился в конце цепочки. Ему не раз приходилось встречать таких, как он. Возможно, Тэп вырос где-нибудь в глуши, в лесной хижине, под пение евангельских псалмов. Худой, сутулый человек, проживший большую часть своей жизни на грани вопиющей бедности, не просивший у Бога и людей ничего, кроме свободы самому выбирать себе жизнь и идти собственным путем. Он принадлежал к тому типу странников, которые всегда оказываются там, где больше всего нужны, и чувствовалось, что он может снести голову индейке с расстояния в двести ярдов из своей старенькой винтовки.

Не обращая внимания на недовольство, Ледбеттер остановился, чтобы выровнять цепочку. Спокойно и хладнокровно он преградил им путь и подождал, пока все займут свои места, потом, по-прежнему не обращая внимания на ворчание и брань, махнул рукой и поскакал вперед.

Не раз за последующие несколько часов Тревэллион видел, как люди спотыкались и падали, потом неуклюже поднимались и снова продолжали идти. Сломанный фургон, грубо отброшенный в сторону, висел на самом краешке обрыва, а рядом жалобно причитал его владелец.

В противоположную сторону шли те, кто возвращался обратно. Один из них, измятый и оборванный, сердито прокричал им:

— Зря тратите время! Нет там ничего! Одни камни да ветер! Если и было что стоящее, так уж давным-давно все взяли.

Но никто не обратил на него внимания. Он постоял, сердито глядя на них и что-то бурча себе под нос, потом крикнул:

— Да вы просто глупцы! Говорю же, я был там!

Другой человек, чей вид внушал больше доверия, остановил свой катившийся под гору фургон и вмешался:

— А знаете, он прав. Это промозглое, ветреное, никчемное место. Ни тебе пищи подходящей достать, ни укрыться, если только сам не построишь халупу.

Остальные встречные путники лишь угрюмо смотрели на них и ехали дальше вниз по склону, держа путь на прииски Материнской жилы в Калифорнии.

Мелисса повернулась в седле.

— Мистер Тревэллион, а как там на самом деле?

Воздух становился холоднее. Мрачное небо грозило вот-вот разверзнуться снегом.

— Видно, и в самом деле все так, как они говорили, — ответил он наконец. — Когда я жил там, Вирджиния-Сити еще и в помине не было, а о Комстокской залежи никто и не слыхивал. Так, несколько обдуваемых ветрами холмов, поросших полынью и чахлыми кедрами.

— Наверное, нам придется самим заняться постройкой или нанять кого-нибудь. Я имею в виду не настоящий дом, а хоть какое-нибудь укрытие, где можно спрятаться от ветра.

Он снова мысленно вернулся в то время, когда, выйдя из Сорокамильной пустыни, они очутились на берегу Карсон-Ривер, показавшейся им просто раем. Один из тех, кто приехал, лотком зачерпнул песок со дна небольшого горного потока, впадавшего в Карсон, и нашел золото. Остальные смеялись над ним: «Разве это золото? Да брось ты эти жалкие крохи! Вот подожди, доберемся до Калифорнии, тогда увидишь, что твоя находка просто ничто по сравнению с тем, что есть там». — «Но это же золото, настоящее золото! Первое, что я намыл в своей жизни!» — протестовал тот. «Да что ты суетишься! Тут золота-то на пару долларов. В Калифорнии ты намоешь в тысячу раз больше. Уж во всяком случае не такие жалкие крупинки!»

И они верили в свою мечту, она вела их вперед.

Отец тогда промолчал, хотя был единственным, кто знал, как с работой на приисках. Он мало разбирался в добыче золота, зато имел представление о рудах и о том, как они залегают. Посмотрев на горы, за которыми они ожидали найти золото, он заметил: «Если в Калифорнии ничего не найдем, то, возможно, еще вернемся сюда».

Тогда Вэлу и в голову не могло прийти, что отец не доживет до того часа, когда они увидят Калифорнию. Он еще не знал, что, потеряв мать, скоро потеряет и отца и что убьют его те же самые люди.

Глава 7

Съежившись, Тревэллион двигался навстречу ветру. Накрапывал мелкий дождь, который как-то сразу вдруг перешел в мокрый снег, и обледенелая тропа становилась все более скользкой. Люди с трудом поднимались по крутому подъему, падали и вставали, чтобы упасть снова. Мулы, прекрасно знавшие дорогу, упрямо тащились вперед, не обращая внимания на крики и брань, — в конце пути их ждали корм и вода.

Вэл низко надвинул шляпу и не отрывая взгляда следил за девушкой, ехавшей впереди. Она прекрасно справлялась с трудной дорогой и совсем не жаловалась. Он знал не много женщин, но зато умел читать по лицам так, как читал следы, оставленные на тропе, и чувствовал, что в характере Мелиссы есть железо, которое со временем превратится в сталь. Она сильная и мужественная и станет еще сильнее. Теперь он отчетливо видел недостатки тех женщин, с которыми встречался раньше. Одни из них могли подобрать бездомную кошку или собаку, что, конечно, похвально. Другие подбирали привлекательных внешне, но совершенно пустых духовно мужчин. И если вспомнить Альфи, то Мелисса могла оказаться одной из них.

Потом он мысленно вернулся к своим проблемам. Светловолосый человек, обогнавший их на дороге и помчавшийся вперед, явно узнал Вэла. Он молод, не старше его. Но кто такой? Кажется, Вэл до сих пор не встречался с ним.

И все же убийцы его родителей могли оказаться здесь. Маловероятно, что они все еще держатся Вместе, но в районы, охваченные золотой лихорадкой, стекалось множество воров и бандитов, и кто-нибудь из тех людей, несомненно, явится в Комсток.

Долгая езда позволяла человеку оставаться наедине со своими мыслями, и в последнее время Тревэллион много размышлял. Может быть, это происходило оттого, что он делался старше и мудрее, но Вэла уже не так сильно мучило желание во что бы то ни стало отомстить, что не могло не сердить его.

Все эти годы его неотступно преследовал кошмар той ночи. Убийцам удалось уйти безнаказанно, а потом они убили его отца. И не было такого закона, который мог бы настичь их и покарать. В последние дни перед смертью отец сильно изменился, из спокойного добродушного человека он превратился в собственную тень, угрюмую и замкнутую.

Что же касается его самого, то все эти годы он просыпался среди ночи, крича от страха, не в силах забыть того кошмара. И последние минуты жизни матери неизгладимо врезались в его память…

Потом Тревэллион мысленно вернулся к тому вечеру, когда он наблюдал за игрой в карты. Среди игравших сидел один человек, лицо которого показалось ему знакомым. Обратившись к бармену, он небрежно спросил:

— Кто это там в голубой ковбойке?

— Да так, бродяга. Зовут Рори. Частенько здесь ошивается.

Тревэллион потребовал еще пива, и бармен налил ему кружку.

— Я стараюсь не связываться с ним. Дурной он человек… не чист на руку. Когда-нибудь уж непременно попадется.

Сомнений быть не могло. Лицо немного постарело, погрубело, но Вэл узнал его. Он допил пиво, прошел через комнату и, как только начали новую партию, присоединился к игрокам.

Когда пришла очередь Рори сдавать карты, он придвинул их ближе к себе и накрыл одну или две ладонью. Третий игрок, несомненно видевший это, сделал непроизвольное движение, но Вэл промолчал. Пусть повторит то же самое еще раз. И вновь подошло время сдавать Рори, он сгреб карты, и тогда Тревэллион спросил:

— Интересно, куда подевался Скиннер?

Неторопливо тасуя колоду, Рори произнес:

— Скиннер? Кто это? Не знаю никакого Скиннера.

— А я думал, знаешь, — настаивал Вэл. — Помнишь, тогда, на Миссури?

Рори промолчал. Он положил карты и вынул сигару.

— Кто не бывал на Миссури, — наконец проговорил он, усмехнувшись.

— Да, ты прав. Многие уезжали тогда в фургонах на Запад, только некоторые так никогда и не начали свой путь.

Рори зажег сигару и снова взял колоду.

— Так что, трепаться будем или играть?

— Да нет, я просто подумал, что ты помнишь Скиннера, — сказал Тревэллион.

Рори загнал сигару в угол рта и принялся сдавать.

Играли молча, но Рори время от времени поглядывал на него, беспокойство его заметно возрастало. Вэл встретил его взгляд и улыбнулся. Тот сжал зубы. Он хотел что-то сказать, потом передумал и приказал принести ему выпить. Третий игрок положил карты и тихо вышел из игры.

Рори выигрывал, и это, казалось, придало ему уверенности. Теперь он смотрел на Вэла более воинственно, но тот делал вид, что не замечает этого. Снова настала пора Рори сдавать карты, он собрал их, и тогда Тревэллион сказал:

— Страшная это была ночь.

Рори опустил руки. Правая скользнула к краю стола.

Вэл указал на колоду:

— Давай-давай, парень, сдавай!

Рори разбросал карты, стараясь при этом не смотреть партнеру в глаза. Партию сыграли молча. Потом другую. Рори выиграл несколько мелких ставок и снова заказал выпивку. Он посмотрел на Тревэллиона и слегка нахмурился. Наконец спросил:

— А я знаю тебя?

Вэл пожал плечами.

— До сегодняшнего дня ты меня никогда не видел.

Рори уронил руки на сданные карты и небрежно подвинул их к Тревэллиону. Тот проговорил:

— А я видел тебя раньше. Однажды ночью, там, на берегу Миссури… А что это у тебя там, Рори, в левой руке?

Рори потянулся за револьвером, и тогда Тревэллион выстрелил в него.

Левая рука Рори медленно раскрылась, и на стол упали две согнутые в трубочку карты. Он внимательно смотрел на Вэла. Другая рука, уже успевшая схватиться за оружие, упала ему на колени, спереди на рубашке разрасталось красное пятно. Люди отпрянули от стола и расступились.

— Ты… ты… — Губы Рори силились что-то произнести.

— Я был тогда ребенком, Рори, но я видел все.

В комнате стояла мертвая тишина. Рори попытался подняться, потом тяжело рухнул на стул.

— Вы все свидетели, — обратился Тревэллион к окружающим, — он плутовал.

— Я еще раньше это заметил! — заговорил человек, вышедший из игры. — Я наблюдал, как он стащил несколько карт при сдаче!

— Но, — перебил его тучный мужчина с золотыми часами на массивной цепочке, — дело тут не только в этом. О чем это вы с ним говорили?

Взгляд Тревэллиона стал холодным.

— Это никого не касается, — отрезал он, убрал револьвер, взял свои деньги и вышел из комнаты.

Произошло это три года назад…

От воспоминаний его пробудил Ледбеттер.

— Заночуем в Строберри. У меня там есть свое местечко, если только никто не опередил нас.

Когда они добрались до Строберри, стало уже почти темно, только что выпавший снег превратился в слякоть. С постоялого двора доносился шум голосов и грохот посуды. Ледбеттер проехал мимо, держа путь к деревьям, росшим на склоне. Не прошло и трех минут, как он вывел их на открытое место. Еще в прошлом году сошедшая лавина врезалась здесь в лес. Несколько десятков стволов резко наклонились, а за ними высилась стена из обломков скал и поваленных деревьев, образуя прекрасное укрытие от ветра. Под ним почти не было снега.

— Не люблю толпы, — улыбнулся Джим, — вот и нашел себе это местечко.

— Я разведу костер, — предложил Вэл.

Мелисса подошла к нему и встала рядом.

— Могу я помочь вам? — спросила она.

Он наломал сучьев, собрал валявшийся вокруг хворост и куски коры, потом достал из кармана трут и старое птичье гнездышко.

— Вы всегда носите с собой подобные вещи?

Не глядя, Вэл кивнул.

— Не всегда найдешь что-нибудь сухое на разжигу.

Когда костер разгорелся, Тревэллион отвел своего мула к воде, снял с него упряжь и приготовил себе под деревьями место для ночлега, подальше от остальных. Ближе к костру он сделал ложе для Мелиссы из ветвей и травы.

— Вы не должны упрекать Альфи, — заявила она вдруг. — Моузел был вооружен и мог убить его.

— Альфи тоже имел оружие. У него в кармане лежал двуствольный пистолет. На выстрел Моузела он мог ответить двумя, но просто сбежал, удрал, как кролик. — Он посмотрел на нее. — Учитесь разбираться в людях. Такие, как Альфи, всегда убегают.

— А вы?

— Никогда не знаешь, как поступишь в той или иной ситуации. Я пока не убегал. Только от индейцев, да и то когда их оказывалось слишком много, а я один. Но и я, наверное, мог бы. Все зависит от ситуации. Альфи следовало вести себя хладнокровнее. Стоило ему вынуть револьвер, и Моузел убрался бы восвояси как миленький. Хотя потом наверняка постарался бы застрелить его в спину.

Ледбеттер обжарил на костре копченую свинину. Кое-кто отправился поесть в Строберри. Тревэллион достал из своей клади ломоть хлеба. Все трое ели почти не разговаривая.

Вэл оглянулся. Сзади, под деревьями, сидел Тэпли.

— Подсаживайся к нам, — пригласил он его. — Места хватит.

— Но у меня ничего нет.

— Ну и что? Просто составишь компанию. Давай.

Тот медленно подошел и присел на корточки. Взяв предложенные ему хлеб и мясо, он принялся есть, и видно было, что он голоден.

— Спасибо, — сказал он, когда закончил. — Теперь я в долгу.

— Милости прошу к моему столу в любое время, — проговорил Ледбеттер.

— И к моему, — прибавил Тревэллион.

Арканзасец снова присел на корточки и достал из костра горящую ветку, чтобы раскурить трубку.

— Потерял своих, — проговорил он, попыхивая трубкой. — Унесло потоком. А быков у нас увели индейцы.

— Как это «у нас»?

— Жена у меня была. — Он опустил глаза. — Хорошая женщина. Умерла… от лихорадки. А дочка… ходит в школу. В Венеции.

— Да-а. Тяжело, — пробормотал Ледбеттер. — Иногда наступают для человека трудные времена.

— А я других и не видал, — грустно усмехнулся Тэпли. — Всю жизнь работал не покладая рук, и никакого просвета. Там в Штатах у меня два года подряд саранча весь урожай сжирала, а на третий его градом побило. Пару раз индейцы сжигали все дотла. Работал на залежи в Рич-Бар — остался в чем был. Пробовал податься на Фрэйзиер, — он повернулся к Тревэллиону, — так вы знаете, что из этого вышло.

— Сплошной разор. Золото хорошая штука, да только его почти нет.

— Да. — Он подбросил в огонь сучьев. — Попробую вот еще разок. Ведь у меня дочка. — Он гордо поднял голову. — Она такая умница. И такая красавица! Уж не знаю, как это получилось — я вроде такой невзрачный, да и мать ее ничем особенным не отличалась, а она… ну просто красавица! С ее красотой да не иметь ничего — горе да и только.

Наступило ясное, холодное утро. Ветер стих. Темные сосны упирались верхушками в мрачный небосвод. Мулы, пока их седлали, осели себя беспокойно.

Никто не разговаривал. Ледбеттер сел на мула и тронулся тихим шагом. Только несколько человек придерживалось тропы, и Ледбеттер снова принялся выравнивать колонну. Одни пропускали его, посторонившись, другие чертыхались, но он не обращал внимания на возмущение, делая знаки рукой тем, кто сошел с тропы и перешел на рысь.

Все чувствовали приближение бури. Тревэллион предложил Мелиссе ехать за ним.

— А в чем дело?

— Скоро повалит снег.

— Но пока все ясно, небо чистое.

— Вот увидите. Джим хочет вывести нас отсюда как можно скорее, пока не началась метель. В Вудфорде отдохнем, но это еще не скоро, далеко внизу.

Позади них над горными гребнями и вершинами громоздились тучи. Слабый ветерок посвистывал в верхушках сосен. Мулы ускорили шаг. Ледбеттер тревожно оглядывался назад, посматривая на небо.

Тропу теперь плотно обступали сосны, и небо почти исчезло — виднелся лишь крохотный кусочек над самой головой. Наконец внизу, сквозь деревья, показалась долина.

Тревэллион знал, где они находятся, и совсем не думал об этом. Он размышлял о себе. Он изменился. Угрюмая ярость, что так долго жгла его изнутри, теперь прошла или, казалось, почти прошла, развеянная временем и убийством Рори и Скиннера.

Теперь настало время подумать о будущем, если только он собирался иметь его. Вэл очень хорошо помнил слова мудрого проводника, сказанные ему много лет назад: жажда мести способна поглотить жизнь человека полностью, пока в нем не останется ничего, кроме опустошенности.

Они приближались к Генуе, когда к нему подъехал Ледбеттер.

— Мне надо возвращаться назад, Вэл. Повезу руду. Присмотришь за ней?

— Постараюсь.

— Ведь ей потребуется поддержка. Невыносимо видеть молодую девушку одну в таком месте.

— Ты же хорошо знаешь здешнюю публику, Джим. У них грубая речь и манеры, но они никогда не станут приставать к порядочной женщине.

— Может быть, и так. Но здесь не то, что в Штатах. Люди съезжаются в эти места отовсюду, и никому не известно, как они воспитаны и что у них на уме.

— Они научатся.

Какое-то время оба ехали молча, потом Тревэллион сказал:

— Джим, я знаю, как трудно приобрести мулов, но я хотел бы купить у тебя этого… и для нее тоже.

— Хорошо, — согласился Ледбеттер. — Я продам тебе черного, а ее мула отдашь мне, когда я вернусь со следующей партией. Пусть она едет на нем до Вирджиния-Сити.

— Это очень благородно с твоей стороны.

Они подъехали к коновязи и спешились. Тревэллион поднял глаза и посмотрел на гору. «Возможно, — позвучало у него в мозгу, — возможно, это здесь».

Он посмотрел на скатанное в рулон одеяло Мелиссы. Тоненькое, оно имело жалкий вид.

— Вам нужна подстилка получше, — заметил он, — и одеял побольше. Здесь будет холодно.

— Скоро лето, — возразила она.

— Да, скоро. Но, прежде чем оно наступит, предстоит еще много холодных ночей.

— Где же я возьму их?

— Не беда. Я одолжу вам.

Какой-то момент он колебался, потом предложил:

— Если вы всерьез намерены заняться выпечкой, то мы могли бы быть партнерами.

Ледбеттер одобрил эту идею.

— У меня есть пятьдесят долларов, которыми я готов рискнуть. Если у вас все получится, они быстро окупятся, и очень скоро у вас появятся деньги, сколько нужно.

— Тогда нам лучше получить их сейчас, — улыбнулся Вэл, — не ехать же за ними в такую даль опять через горы.

Он пропустил Мелиссу вперед и придержал для нее дверь, Ледбеттер последовал за нею. Тревэллион вошел последним и сразу увидел на постоялом дворе Рамоса Китта.

Глава 8

Вэл хотел повернуться и уйти, но потом решил, что если Китт здесь, они рано или поздно все равно встретятся. Он уже почти прошел через комнату, когда тот обернулся и увидел его. Застыв на месте, Китт удивленно уставился на Вэла.

— Как поживаешь, Рамос?

Китт медленно приходил в себя.

— У меня все в порядке. Не ожидал встретить тебя здесь.

Тревэллион улыбнулся.

— По тебе видно. Я сам не ожидал.

Рамос вытащил из кармана табак и бумагу и принялся скручивать сигарету. Вставив ее в зубы, он посмотрел на Вэла.

— Я слыхал, Скиннер мертв.

— Да, был мертв, когда я в последний раз видел его.

— Он мой друг.

— Наши с ним дела тебя не касаются. Ты познакомился с ним в Саттерз-Милл, когда открыли жилу в Маршалле, а я знал его еще раньше.

— Я познакомился с ним в пятьдесят четвертом. Саттерз к тому времени уже закрыли.

Тревэллион шагнул к стойке.

— Возьму чего-нибудь выпить. — Ледбеттер и Мелисса изумленно наблюдали за ними. — Нам с тобой незачем ссориться.

— Он был моим другом.

— Скиннер не имел друзей. Приятелем, возможно, только не другом. И потом, что там говорить, его больше нет. Он свой шанс упустил, — да, представь, промазал.

— Он хорошо стрелял.

— Значит, не так уж хорошо. Выпьешь?

Рамос, стройный, гибкий как кошка человек с усами и бакенбардами, колебался.

— Ладно, давай уж.

Они подошли к стойке, и хозяин с расширившимися от страха глазами подал им виски.

— Золото ищешь? — поинтересовался Китт.

— Что-то в этом роде.

— Что случилось у вас с Оби?

Тревэллиону не хотелось рассказывать, как не хотелось тогда убивать того человека.

— Он из числа тех, кто убил моих родителей. Это случилось десять лет назад.

— А я знаю кого-нибудь из них?

— Должен знать. Может, Рори?

— А, этот… Пропащий он человек… — Китт запнулся. — Погоди-ка, так он что, тоже мертв?

— Пришили его за карточным столом, чтоб неповадно было.

Рамос искоса посмотрел на Вэла и одним глотком выпил сразу половину порции виски.

— А знаешь, здесь есть золото, — тихо сообщил он, — только не много. Я уж подумывал уехать…

— О серебре ты не слыхал?

— О серебре? Разве тут есть серебро?

— Да, голубое. Народ промывает его в желобах, хлопотное дело, скажу я тебе. Этого серебра здесь полно.

— Черт, что ты несешь? — Китт помолчал, потом спросил: — Ты считаешь, здесь стоит остаться?

— Да.

Тревэллион допил виски.

— Рамос, меня ждут друзья, и мне надо идти. Только вот что…

— Ну?

— Похоже, здесь скоро запахнет большими деньгами. Очень большими. Сюда уже съезжаются многие неглупые люди, они-то и будут делать деньги и конечно же захотят иметь как можно меньше хлопот с ними. Зачем тебе работать на приисках? Наймись лучше охранником для перевозки ценных грузов.

Рамос улыбнулся, обнажив ровные белые зубы:

— Охранником? Это я-то?

— А что? Я бы, например, смог положиться на тебя. — Вэл взглянул в его ставшие вдруг серьезными глаза. — Я бы доверил тебе любую сумму и знал бы, что если она не доставлена в Сакраменто, то только потому, что либо тебя убили, либо у тебя кончились патроны.

— По-моему, ты слишком доверчив, старина. А некоторые, например, считают, что я скачу по другой дорожке.

— Дорожек много, Рамос, и если одна из них не подходит, можно попробовать другую. — Тревэллион взмахнул рукой. — Я чую деньги, Рамос. Поверь мне, здесь ты можешь стать богатым и провести остаток жизни на ранчо где-нибудь в долине, а вокруг тебя будут бегать славные малыши, все как один похожие на тебя. Просто ты скакал не на той лошади, приятель. И я тоже. А теперь настало время поменять их.

— Может быть, может быть…

Тревэллион повернулся, собираясь уйти, потом прибавил:

— Только бери с собой побольше патронов, Рамос.

Тревэллион и Мелисса направлялись к Золотому каньону. Их мулы стучали копытами по тощей каменистой земле, и только изредка встречались поросшие жухлой травой полянки, сменявшиеся зарослями полыни и редкими кедрами.

Вскоре они подъехали к небольшому поселку — несколько разбросанных лачуг из тесаного камня, покосившиеся палатки с дощатым полом, крытые грязной парусиной, пара каркасных домиков и единственный бревенчатый дом из свежесрубленного кедра.

Залаяла собака, и на пороге одной из хижин показалась женщина в выгоревшем голубом платье. Заслонив рукою глаза от солнца, она стояла и смотрела на них.

— Это… это и есть то самое место? — спросила Мелисса.

— Да.

Ветер шевелил белокурые волосы девушки, она повернулась к Тревэллиону и промолвила:

— Я думала, здесь будет лучше.

— Все эти лагеря старателей одинаковые — начинаются с двух-трех хижин, а если поблизости находят руду, разрастаются, как на дрожжах.

— А магазины тут бывают?

— Сначала появляются салуны, потом меблированные комнаты, ну и что-то вроде гостиниц. Многие из них размещаются просто в палатках. Обычно только два-три прииска оказываются действующими. Люди начинают продавать свои участки, получают деньги, тратят их, а потом, оставшись ни с чем, отправляются искать новую жилу. Тех, кто не хочет продавать свой участок, заставляют силой или обманом. Они уезжают, и про них никто больше не вспоминает. Потом приходят другие. Эти знают, как прибрать к рукам землю и как сделать, чтобы она работала на них. Я даже знаком с одним таким. Его зовут Джордж Хирст из Зеленой долины.

— А мне как быть?

— Если вы всерьез решили заняться кулинарией, то обязательно добьетесь успехов. Только не связывайтесь с приисками и не вкладывайте в них деньги. Выпечка обеспечит вас деньгами. И держитесь подальше от таких, как Альфи.

— Да он не такой уж плохой. Просто…

— Просто сбежал, поджавши хвост. Мелисса, я помогу вам построить дом и начать дело, но позвольте предостеречь вас. Вы замечательная девушка, будете много трудиться и добьетесь успехов. И вы непременно встретите хорошего человека, только нужно подождать. Если не захотите подождать, то опять будет очередной Альфи с приятной наружностью и пустотой внутри. Он начнет тратить ваши деньги, требуя все больше и больше, и в конце концов исчезнет. Потом придет другой, с другим цветом глаз и волос, но это снова будет такой же Альфи.

— Не слишком-то лестно вы обо мне думаете.

— Напротив, я думаю о вас очень хорошо. Только не путайте одиночество с любовью.

— Что-то мне страшно здесь. — Мелисса колебалась, потом нерешительно произнесла: — Мистер Тревэллион, у меня совсем мало денег, и мне негде жить. Я хотела начать свое дело, но теперь, когда я здесь…

— Ну, поспите немного на голой земле. Ничего страшного. Все мы начинаем с этого. Жилье я помогу вам построить и куплю все, что понадобится на первых порах, только я хочу вступить с вами в долю и прошу двадцать процентов прибыли.

— Многовато.

— Это только кажется, на самом деле сущий пустяк.

— У меня есть двести долларов, даже чуточку больше. Матери удалось скопить и спрятать от… от него.

— Вы только что сделали еще одну ошибку. Никогда не говорите никому, сколько у вас денег. Особенно таким, как Альфи.

— Я больше никогда не увижу его.

Тревэллион улыбнулся.

— А вы можете поручиться? Ведь он знал, что у вас есть деньги? И наверняка думает, что у вас их больше, чем на самом деле, поэтому не удивляйтесь, если через несколько дней он объявится здесь и поведает вам свою гладкую историю. Потом обязательно скажет, что имеет редкий шанс начать собственное дело и попросит взаймы.

— Вы не любите его, вот и все.

— Просто я знаю этот тип людей и научу, что вам надо делать. Во-первых, не одалживайте ему ни одного доллара, а скажите, что вам нужна помощь в строительстве и что вы заплатите ему столько же, сколько и другим.

— Да он не появится, вы ошибаетесь. Во всяком случае, в ближайшее время. Как бы там ни было, а он вел себя очень мило и искренне хотел помочь.

— Забудьте о нем. Держитесь подальше от таких, как Альфи, и станете богатой.

— И одинокой.

— Все мы одиноки. Лучше быть в одиночестве, зато в безопасности. Вы можете знакомиться с такими, как Альфи, сколько угодно, но если они попросят денег, даже небольшую сумму, не давайте. Подумайте о том, что эти деньги пригодятся вам впоследствии, когда вы встретите настоящего человека.

— Вы слишком строго судите, Тревэллион.

Внезапно он указал рукой в сторону.

— Вон там подходящее место! Прямо возле дороги, и копать не много… если только кто-нибудь уже не застолбил этот участок.

Место оказалось ровное, окруженное раскидистыми кедрами и с разбросанными кое-где большими камнями. Мелисса с тревогой оглядывалась по сторонам.

— Неужели нет ничего лучше? Здесь так неуютно, и потом… эти камни.

— Они послужат строительным материалом. А вы осмотритесь хорошенько — особенно выбирать не приходится.

Он окинул взглядом дорогу, по обе стороны от нее работали люди — одни стояли по пояс в вырытых ямах, другие строили жилье, третьи просто разговаривали.

— Побудьте-ка здесь, — предупредил Вэл, — и начните пока таскать вон те камни. Складывайте их в кучу.

— Таскать камни? — Она спешилась и огляделась. — Ну что ж, думаю, я справлюсь. Не смогу только поднять самые тяжелые.

— Знаю, что справитесь. Тут главное — начать. Делайте что-нибудь, а уж я закончу.

Он направился туда, где трое мужчин рыли шахту. Они опустились уже футов на пять. Тревэллион подъехал и минуту или две наблюдал за их работой. Когда один из них выпрямился, он спросил:

— Вы пришли сюда раньше. Видите то место, где работает молодая леди? Не знаете, кто-нибудь претендует на тот участок?

— Леди? — Все трое разом обернулись.

Мелисса сняла шляпу, и слабый солнечный свет заиграл на ее белокурых волосах.

— Да вроде никто. По крайней мере, я не знаю таких. Она что, будет разрабатывать этот участок?

— Нет, хочет построить кондитерскую, печь пироги, пончики, ну и всякое такое. Конечно, если она будет ковыряться одна, то строительство займет уйму времени.

— Она что, в самом деле умеет печь?

— Откуда мне знать? Правда, Джим Ледбеттер утверждает, что она печет самые вкусные пончики на свете.

Худой рыжеватый человек распрямился и оперся на лопату.

— Говоришь так, что слюнки текут. Я не ел пончиков с тех пор, как уехал из Огайо, а весной тому исполнится три года.

— Женщине одной тут не справиться, — вступил в разговор плотный, лысеющий крепыш. — Вот взять, к примеру, печь. Построить печь — целое искусство!

— Я не умею строить печи, — сказал Тревэллион, — зато страсть как хочу пончиков, поэтому решил помочь ей немного, чтобы ускорить дело.

— Черт! — выругался третий и бросил кирку. — Так пойдем и мы поможем! Вчетвером быстро управимся. От всех этих разговоров о пирожках и пончиках у меня просто слюнки текут.

Рыжий согласился.

— Эйли печет хорошие пироги с сушеными яблоками, но пончики!..

Они взяли инструменты и пошли по дороге. Увидев их, сосед с ближайшего участка крикнул:

— Эй, куда это вы? Что там случилось?

— Идем помогать леди строить дом. Она хочет открыть тут кондитерскую.

Тот тоже бросил лопату.

— Пошли с ними, Джон. Почему бы и нам не поучаствовать?

— Кондитерская, говорите? — переспросил Джон. — Так стало быть, и духовка нужна?

— И три комнаты, — прибавил первый. — Одна пекарня, другая для посетителей, а третья спальня.

Тревэллион поскакал вперед.

— Мелисса, у вас появились помощники. Они закончат ваш дом еще до заката. Только улыбайтесь иногда и позволяйте им давать вам советы. Среди них есть мастера, которые могут построить все, что угодно.

Человек, знавший, как класть печи, немедленно принялся выкладывать фундамент и стены. Какое-то время Вэл помогал, потом сел на мула и поскакал в сторону каньона. По дороге он внимательно изучал местность. Ему хотелось подыскать себе участок в не очень людном месте, а дно каньона уже кишело поселенцами.

Проезжая мимо Голд-Хилла, он встретил знакомого.

— Том! — окликнул он.

Худой, узкоплечий человек поднял глаза и, прищурясь, посмотрел на него:

— Вэл? Черт возьми! Я слыхал, ты погиб!

Тревэллион махнул рукой в сторону свежевырытой шахты.

— Ну и как?

— Еще рано о чем-либо говорить. Но каньон подает надежды. Думаю, здесь кое-что есть. Ведь мы же гоняемся только за золотом и сроду не разбирались ни в чем другом. Столько золота намыли в желобах, а эта проклятая голубая порода только мешала. Я, наверное, уже тонн пятьдесят откинул, если не больше. Потом кто-то смекнул и отвез ее на пробу в Зеленую долину. Этвуд… помнишь его? Взяли пробы — оказалось серебро. Представляешь? Самое настоящее серебро! Вот тут-то и начался бум.

Он указал на крытый парусиной тент, возле которого стояло четверо мужчин.

— Полюбуйся на них. Не столько работают, сколько языки чешут! Ты только послушай, о чем они треплются. В жизни не слыхивал подобной брехни. Каждый нахваливает свой участок. Болтать здоровы о чем угодно — о руде, о жилах, об ответвлениях, о скважинах, о подземных выработках, а сами-то простой кирки в руках отродясь не держали, не то что кувалды или бура. А послушать их, так в лагере сплошь и рядом горные инженеры! — Том вынул из кармана плитку табаку, отломил кусочек и снова убрал в карман. — Да, кстати, пару дней назад тут один о тебе все расспрашивал.

— Расспрашивал обо мне?

— Угу, искал тебя. Когда я спросил, не друг ли он тебе, он ответил, что не совсем, но что много слышал о тебе. Потом я узнал, что его зовут Ваггонер.

Имя ни о чем не говорило Вэлу.

— Ты себе участок-то застолбил? — спросил Том.

— Нет еще. — Тревэллион махнул рукой в сторону, откуда приехал. — Там чуть подальше молодая леди собирается открыть кондитерскую. Мы помогаем ей строиться.

— У нас тут есть уже одна. Эйли. Готовит вкусно, но так занята, что не знает, за что хвататься.

— Знаешь, Том, эта молодая леди славная девушка. Ее зовут Мелисса Терни. Мы с Джимом Ледбеттером вроде как присматриваем за ней. Так что, если хочешь, присоединяйся.

— Ну, в этом можешь не сомневаться. У меня у самого дочка осталась на Востоке, и я надеюсь дать ей хорошее образование, как только появятся денежки.

Тревэллион задумался, кто этот Ваггонер. Но его отличная память на имена не выдавала ничего подходящего. Да и не тот он человек, о ком расспрашивают. Все знали, что жил он уединенно — путешествовал в одиночку, работал в одиночку — и ни родственников, ни закадычных друзей, которые могли бы его разыскивать, не имел.

С Томом Лашо он встретился давно, еще на Рич-Бар, в Зеленой долине. Свою первую выработку Том начал в Раф-н-Реди. В Рич-Бар дела у него шли хорошо, но потом ему пришлось вернуться в Штаты, и там он потратил все, что имел.

Вэл не спешил. Несколько дней у него ушло на то, чтобы поездить по округе, поспрашивать, послушать, что говорят, но большую часть времени он провел за изучением местности. Лучшие земли уже разобрали. Комсток, первопроходец здешних мест, застолбил вокруг все, насколько хватало глаз, запугивая людей, угрожая им и отстаивая то, что он называл «своими правами».

На четвертый день в Спаффорд-Холле он встретил приземистого бородатого человека с подвижной улыбкой.

— Вы Тревэллион?

— Да.

— Меня зовут Уилл Крокетт. Я владелец «Соломона», — представился тот, потом, помолчав, спросил: — Выпьете чего-нибудь?

— Нет. Скажите только, что вам нужно.

— Говорят, вы первоклассный горняк. У меня есть для вас хорошая работа.

— Прошу прощения.

— Уже работаете на кого-нибудь?

— На себя. Начну, когда найду подходящий участок.

— У меня идет отличная руда. Я буду оплачивать сверхурочные и назначу вас начальником смены.

— Нет, спасибо.

— Мне нужен человек, который разбирается в залегании пластов и знает, как бурить скважины.

— Извините.

— Вы даже не хотите говорить об этом! Черт возьми, ведь у меня лучший участок! Один из лучших! Но я не горняк. У меня занято десять человек, а дело идет слабовато. Затраты не окупаются. Мне нужен опытный специалист.

— Простите, — отрезал Тревэллион, но тут же прибавил: — Я не могу остаться. Я бродяга, Крокетт. А если и останусь, то найду собственный участок, на котором буду работать, когда захочу. — Он выдавил слабую улыбку. — Знаете, Крокетт, я, возможно, единственный человек здесь, кто не рвется разбогатеть.

— Тогда зачем вы приехали? В этом забытом Богом месте нет никого, кто бы не хотел разбогатеть!

Когда Крокетт ушел, Вэл долго стоял возле заведения Спаффорда, пытаясь припомнить, где он слышал о «Соломоне», и наконец блеснуло — мешок почты, который вез из Пласервиля Ледбеттер, предназначался для «Соломона», и большая часть переписки адресовалась бухгалтеру Хескету.

Тревэллион наблюдал за дорогой — вереница фургонов, всадников и пеших направлялась в Золотой каньон. Время от времени кто-нибудь из них подъезжал к Спаффорд-Холлу, но Тревэллион сторонился их, избегая вопросов. Он чувствовал раздражение и был обеспокоен, понимал, что пора найти участок и приступить к делу. Ему просто необходима тяжелая работа. Более того, он чувствовал, что изменился. Вопрос Крокетта поставил его в тупик. В самом деле, зачем он приехал сюда? Для чего он здесь?

Ответ не оставлял сомнений. Он приехал, чтобы найти человека… быть может, не одного. Он приехал, чтобы отомстить.

Четверо убийц мертвы. Остальные продолжают жить, и их преступления остаются безнаказанными. Но рано или поздно эти хищники появятся здесь, привлеченные блеском золота. А он будет ждать. Трудность только в том, что ему больше не хочется убивать.

Глава 9

Серым ветреным утром Тревэллион скакал вдоль Золотого каньона к кондитерской Мелиссы — хотел закончить полки. Спешившись, он привязал мула и вошел.

— Как я рада, что вы пришли. — Лицо девушки раскраснелось от жара печи, руки были в муке. — Сегодня у меня первая проба, и я хочу испечь пирог специально для вас.

— Благодарю. — Он опустился в кресло, сделанное из бочонка. — У вас все в порядке?

— В порядке? Ну конечно. Правда, немного страшновато. Ведь я всегда пекла только для домашних, но думаю, что справлюсь.

— Конечно справитесь.

— Вы нашли себе участок?

Вэл выглянул в окно. Повсюду люди копали и строили.

— Пока нет, — ответил он наконец. — Там наверху есть один, хочу поехать взглянуть. Много лет назад мы с отцом как-то бродили там, и он сказал, что это место могло бы обеспечить человеку безбедную жизнь.

— Вы не хотите стать богатым?

— Вы догадались. Я много думал об этом и пока еще не знаю. Когда-то мне казалось, что хочу. А сейчас не уверен.

Внезапно она спросила:

— Чего же тогда вы хотите, мистер Тревэллион?

Взяв чашку кофе, которую она ему предложила, Вэл молчал, не решаясь ответить на этот вопрос. Действительно, чего он хочет? Раньше он мог бы сказать, что хочет найти и уничтожить убийц отца и матери, теперь такой уверенности у него уже не было, и здравый смысл подсказывал ему, что это неверная цель. Тогда чего же он хочет? И хочет ли вообще? Неужто внутри у него все опустошилось и он стал бродягой, который скитается по свету с единственной целью — убить, сам того уже больше не желая?

— Вчера меня навестил один очень приятный человек. Его зовут Уилл Крокетт.

— Знаю такого. Он предлагал мне работу.

— Интересно, чем он занимается?

— У него прииск, и, как я слышал, довольно прибыльный. Кроме того, он имеет репутацию честного человека.

— Он сказал, что если мне нужен партнер, то у него есть капитал для вложений, я ответила, что у меня уже есть партнер.

В теплой уютной комнате пахло пирогами и кофе. Выглянув в окно, Тревэллион обнаружил, что вокруг уже выросло с полдюжины домов.

— Если бум не прекратится, — заметил он, — в следующем году здесь будет около десяти тысяч человек.

— Так много?

— Да. Только посмотрите на них. Вам нужно продолжать начатое, и вы обязательно разбогатеете. — Он огляделся. — Возьмите себе кого-нибудь в помощники, можно из пожилых, только покрепче.

— Да, кстати. Я познакомилась с одной женщиной, она держит меблированные комнаты. Она мне понравилась.

— Эйли Оррум?

— Да. Она шотландка, так ведь?

— Верно, она из Шотландии, из горных районов и ужасно гордится этим. Дважды выходила замуж… оба ее мужа мормоны, как я понял… И, по-моему, весьма честолюбива.

— А вы видели ее кристаллический шар?

— Я слышал о нем. — Вэл допил кофе и поднялся. — Вернусь, когда пирог поспеет.

Он поехал к каньону и застолбил себе тот участок, где впервые побывал с отцом. По руслу тонкой струйкой текла вода, они зачерпнули со дна несколько лотков песка и нашли в нем золотую Крупу. Потом сидели на берегу, перекусывая сухарями и вяленым мясом. «Это золото, — сказал отец. — Если ничего не найдем в Калифорнии, можем вернуться сюда».

Вот он и вернулся, правда, теперь уже один. Прошло десять лет, а казалось, что целая вечность. На том месте, где они с отцом впервые брали пробы грунта, он соорудил себе жилье. Несколько старых, узловатых кедров с толстыми стволами и раскидистыми ветвями плотно теснились друг к дружке, образуя надежное укрытие. За ними стеной высилась гора, и Вэл мог быть уверен, что сзади на него никто не нападет. Он развел костер и поставил на огонь кофе, потом достал золотопромывальный лоток, что купил в Спаффорд-Холле вместо своего, утонувшего с другими вещами при переправе через Юбу. Лоток был совсем новенький. Тревэллион раскалил его на огне и окунул в ручей, чтобы удалить маслянистую пленку и придать ему более темный цвет, на фоне которого золотые крупинки будут лучше видны.

Когда кофе вскипел, он сел под деревом и принялся жевать вяленое мясо, слушая журчание ручья и шелест ветра в верхушках кедров. Вэл никогда не готовил пищу на костре. У него никогда не хватало для этого времени. Покончив с едой, он поставил кофейник на установленный в углях камень и вернулся к ручью. Зачерпнув песка и наполнив лоток почти до краев, подержал его в воде, раздробив рукой куски глины и выбросив крупные камни. Не вынимая лотка из воды, повращал им попеременно в разные стороны, осторожно вынул и слегка наклонил, чтобы слить через край мусор и грязь. После двух резких ударов по лотку золотые крупинки осели на дно.

Повторив процедуру несколько раз, отделил золотой песок, потом щипчиками вытащил наиболее крупные частицы и положил их обсушиться, а сам снова принялся за работу,

Вэл трудился целый день, и через четыре часа непрерывной работы, промывая от шести до семи лотков в час, имел чистой прибыли приблизительно на четыре доллара, что казалось отнюдь не плохо для этих мест. Вечером он насыпал мулу ячменя, купленного в Спаффорд-Холле, а себе поджарил мяса и подогрел кофе. С кружкой кофе в руке прошелся вдоль ручья и осмотрел, как залегают пласты. Тревэллион сразу догадался, что поток течет здесь не круглый год, а только во время снеготаяния. Тогда, понимая, что лучше не терять времени, он вернулся к костру. Подбросив в огонь сучьев, поставил кружку и вдруг почувствовал прилив раздражения. Что он здесь делает? Конечно, он может мыть золото, и этого хватит на то, чтобы жить возле этого ручья. Но разве этого он хотел? Почему бы не принять предложение Крокетта? Ведь там у него будет неплохой заработок, и если все сложится удачно, можно расширить поле своей деятельности. Он снова подбросил сучьев в костер и уселся под кедром, наполнив кружку. Вэл твердил себе, что больше не хочет никого убивать, даже тех, кто этого заслуживает; и все-таки он примчался сюда, словно гончая, что взяла след и неумолимо рвется вперед просто потому, что не может иначе. Он совершил как раз то, против чего его предостерегали: позволил жажде преследования, этой страсти отмщения, завладеть всей его жизнью. Ему нужно попросту убраться отсюда, уехать куда-нибудь на Восток и выбросить все это из головы.

С каждым днем его все больше охватывало растущее чувство неудовлетворенности, повергая в состояние подавленности и беспокойства. Кроме того, его уже несколько раз предупреждали, что какие-то люди расспрашивают о нем. Он имел много знакомых, но не близких друзей, и вероятность того, что кто-то станет его разыскивать, равнялась практически нулю. Теперь пришло время жертвам становиться преследователями. Но почему? Кто знает о нем? Кто вообще может что-то знать? Да, действительно, двое из этой компании убиты, но всякий, кто знал Рори, не сомневался, что рано или поздно это случится с ним. Он слыл не только картежным мошенником, но и очень неудобным человеком, вздорным и придирчивым.

Что касается Скиннера, то он приехал на Запад вместе с Рори, и они долгое время являлись сообщниками в самых разных преступлениях, совершаемых ими в поселениях и на дороге, ведущей на Запад. Скиннеру стало известно, что его старый дружок убит.

Тревэллиону вспомнился день, когда они повстречались на дороге. Скиннер скакал ему навстречу, и Вэл сразу узнал его. Он остановился и стал ждать. Скиннер осторожно приблизился.

— Привет, Скиннер.

— Ты меня знаешь?

— Ты друг Рори. Вы с ним приехали с берегов Миссури.

Скиннер придержал лошадь. Чутье подсказывало ему — надо ждать беды. Только он не имел ни малейшего понятия почему.

— Кто ты?

— Ты не помнишь меня. Тогда я был всего лишь маленьким мальчишкой, безоружным и сильно напуганным.

Правая рука Скиннера поползла к поясу, где у него висел револьвер.

— Что-то не пойму, о чем ты толкуешь.

— Помнишь лагерь на берегу? И два фургона.

Во рту у Скиннера пересохло, и он почувствовал приступ тошноты. Обычно он занимался кражами и, если случалось, убивал, но лишь изредка, и уж конечно, не женщин. Но в ту ночь… когда они выпили столько виски…

— Чего тебе надо? — Голос его сделался хриплым. Он не очень беспокоился — стрелял ведь без промаха. Но не забыл той ночи и все эти годы по какой-то неведомой причине старался быть начеку.

— Это я убил Рори. Он был шулером, но не это послужило причиной.

Скиннер все взвесил и уже приготовился, выбрав цель — середину живота, чуть повыше пряжки.

— Скажи, Скиннер, откуда взялось тогда виски?

Этот внезапный, неожиданный вопрос вызвал у него замешательство.

— Черт!.. Будь я проклят, если знаю! — честно ответил он. — Все мы тогда сидели на мели. Без гроша в кармане…

— И сколько вы получили за это?

Скиннер злобно сплюнул.

— Ни черта мы не получили! Кто-то заорал… ну мы и убрались оттуда.

— Мне известно, что ты сделал, Скиннер. Ведь я все видел. Я видел, как ты убежал, а потом один из вас забрался в фургон. И убил мою мать, забрал коробку с деньгами. Я хочу знать его имя.

Значит, вот как все вышло. А он подозревал Скиннера больше всех. Их всех обманули и попросту использовали.

— Если бы я имел представление об этом подонке, — сказал Скиннер, — я бы убил его…

— Он напоил вас, заставил сделать всю черную работу и один заграбастал деньги. — Тревэллион помолчал, потом прибавил: — Но ты был там, Скиннер, и ты один из них.

— Послушай, — возразил тот, — я… — Он потянулся за револьвером.

Вэл выстрелил.

Скиннер успел схватиться за рукоятку, но силы покинули его, оружие выскользнуло из его пальцев.

— Будь ты проклят! — выдохнул он. — Я еду… Все равно я…

— Скиннер, я знал, куда всажу эту пулю. И больше ты уже никуда не поедешь.

Тревэллион не спеша объехал его и выбрался на дорогу. У подножия горы он повернулся в седле и посмотрел назад. Бандит лежал лицом вниз, рядом в нескольких шагах топтался его конь.

Никому и в голову не могло прийти, что это он убил Скиннера. Как ему стало известно позже, тело нашли спустя несколько дней у дороги в траве, а в руке убитого так и остался револьвер. Этого бандита знали все и поэтому решили, что он погиб в перестрелке или от руки одной из своих бывших жертв.

Ни радости, ни удовлетворения Тревэллион не испытал. Только где-то внутри возникла тягучая тяжесть. Когда-то давно, еще ребенком, он сказал себе, что убьет их всех, но теперь он больше уже не хотел… И все же он приехал сюда, предчувствуя, что рано или поздно жажда легкой наживы пригонит их в Комсток. Ведь стервятники всегда слетаются в места, где можно подстеречь невинную жертву и поживиться.

На каньон спустилась ночь. Тревэллион сгреб в кучу угли, сделал себе постель под кедром и долго лежал, глядя на звездное небо. Он вспоминал ту маленькую девочку, которую он так крепко держал в своих объятиях, закрывая ей рот, чтобы их тоже не убили. Ведь той роковой ночью она потеряла своих родителей. Пережить такое тяжело мальчику, но ей в тысячу раз тяжелее. Ее звали Маргерита Редэвей, или просто Грита. Он еще сказал, что женится на ней.

Вэл улыбнулся, глядя на верхушки кедров, когда вспомнил эти слова. Что сталось с ней? Где она теперь? Может, ее нет в живых?.. Но как бы там ни было, выйти замуж за него — не самая легкая доля для женщины.

Глава 10

Человек в сером костюме откинулся в кресле и сложил на столе руки.

— Мадемуазель Редэвей, похоже, вы не совсем понимаете. У вас нет ничего. Или скоро не будет ничего. Ваша тетя наделала столько долгов. Дом продадут, лошадей тоже. Вы получите тысячу американских долларов и несколько действующих приисков. Ну и кое-какое личное имущество, оставшееся после нее. Вот и все.

— А мне больше и не надо.

— Нет, вы, похоже, не понимаете. Сумма эта, несомненно, кажется вам огромной, но, живя так, как привыкли, вы очень скоро останетесь без гроша. Эти деньги можно вложить в какое-нибудь дело, и вы могли бы жить на доходы от него, но я полагаю…

— Дядя Андре, не стоит так сильно беспокоиться. Со мной все будет в порядке. Я уже приняла решение.

— И какое же?

— Хочу стать актрисой.

Руки Андре бессильно упали на подлокотники, он подался вперед.

— Актрисой! Да это невозможно! Вас же не учили этому. И потом… я бы не выбрал себе подобной доли…

Она рассмеялась.

— Но ведь не вы же выбираете, дядя Андре, а я!

— Должен ли я напоминать вам, что вы еще не достигли совершеннолетия?

Улыбка исчезла с ее лица.

— Об этом знаем только мы с вами, и больше никто. Ведь вы же не мой опекун и не близкий родственник. Вы просто хороший друг, и я надеялась, что вы поможете мне.

— Я? Я мало кого знаю в театральном мире, мадемуазель.

— Но кое-кого знаете. Рэчел, например. Рэчел Феликс.

Он покраснел, и это позабавило ее.

— А-а, так значит, вы все-таки знали ее?

— Немного, мадемуазель. И это было давно. Очень давно.

— Но если бы вы пришли к ней, она бы вспомнила ваше имя?

Он колебался.

— Ну… мы оба были так молоды… и это случилось так давно. — Он махнул рукой, словно больше не желая вспоминать о прошлом. — При чем тут это? Вы не актриса. Неужели вы думаете, что профессионалы, играющие на сцене каждый вечер, согласятся принять в труппу неподготовленную девочку?

Она села напротив него.

— Дядя Андре, давайте говорить откровенно. Когда тетя вышла замуж за графа, это был ее второй брак. Он знал о ее прошлом, но больше никто. Никто по эту сторону Атлантики.

— Ну и что?

— В течение многих лет тетя играла на сцене. Она гастролировала по всей Америке, и я вместе с ней.

— Вы?

— Моих родителей убили, когда мне исполнилось только восемь, и я осталась с другой тетей. Потом, через два года, я стала жить у Клэр и часто выступала в спектаклях. Я играла мальчиков и девочек, девушек, а позже и настоящие роли. Когда Клэр вышла за графа, он настоял, чтобы я бросила сцену и вернулась в школу. Мне это ничего не стоило. Я занималась музыкой и танцем. Рэчел собирается ставить пьесу, которую я очень хорошо знаю, и в ней есть роль, небольшая… и я легко бы справилась с нею.

— Она не распределяет роли, я уверен.

— Официально — нет. Но неофициально… она, безусловно, имеет право голоса.

— Может быть, может быть. — Он пристально оглядел ее, когда она вышагивала посреди комнаты. — Мадемуазель, вам известно, что Рэчел собирается гастролировать по Америке?

— Да.

— И вы бы поехали?

— Конечно. В конце концов, я родилась там. И потом, вы же сами заметили, что у меня там прииски. А не стоит ли взглянуть на них?

— Да они ничего собой не представляют. Ровным счетом ничего! Ваша тетя сделала глупость, купив их. Такое впечатление, будто она ссудила эти деньги. Среди ее бумаг наберется, наверное, штук пятьдесят писем. Все они безнадежно устарели, и нет никакого смысла разбирать их теперь.

— Это не имеет значения. Если я когда-нибудь все же соберусь в Америку, то обязательно разберу их или, во всяком случае, постараюсь это сделать.

Он встал.

— Мадемуазель, дело не только в этом. Вы юны, свежи и прекрасны. А пожилые актрисы не всегда любят брать в свои постановки молоденьких и хорошеньких.

Она пожала плечами.

— Я слышала, Рэчел Феликс женщина здравомыслящая и проницательная, и к тому же имеет ко всему деловой подход. Не думаю, что она будет возражать, если пьеса окажется удачной.

Придя домой, Грита открыла старенький линялый саквояж, который принесла с собой. В нем лежали конверты и бумаги. Старые письма, расписки о так и не погашенных денежных ссудах, давно забытые списки акционеров каких-то приисков, некоторыми из которых владела ее тетя, а некоторыми она сама.

Вдруг среди бумаг она заметила знакомый уголок и, раскрыв пошире пакет с конвертами, вытащила его. Письмо датировалось 1850-м годом, то есть написано почти десять лет назад.

«Дорогая Грита!

Я в Сакраменто. Работаю. Работа не самая лучшая, но это все, что я смог найти. Мой отец тоже убит. Убит теми же людьми, хотя и успел застрелить двоих, прежде чем умер сам.

Когда я продавал фургон и вещи, я обнаружил пачку писем, принадлежавших твоим родителям. Некоторые из них — от человека, которому твой отец помог основать собственное дело. Сейчас его бизнес идет отлично. Мы случайно познакомились, и он спросил, что ему теперь делать с теми деньгами. Я посоветовал ему вложить их. Он ответил, что если я приму часть ответственности на себя, то он так и поступит. Свое обещание он выполнил.

Остаюсь твой покорный слуга Тревэллион».

Неужели это его имя? Она помнила только мальчика по имени Вэл, доброго и сильного и так крепко прижимавшего ее, дрожащую от страха.

Что же касалось денег, то она ничего об этом не слышала, да и вряд ли речь шла о большой сумме.

Тревэллион… Как странно — просто Тревэллион. Интересно, ответила ли она тогда на письмо? Довольно странно, что она до сих пор помнит его — такой серьезный мальчик и для своих лет очень сильный, помогал ее отцу грузить в фургон вещи, а тот давал ему указания.

Позже, когда она работала в труппе, Грита спросила у актрисы, с которой делила столик в гримерной:

— Приходилось вам бывать на гастролях в Америке?

— Да, приходилось. Они там страшно изголодались по театру.

— А вы не заезжали в городок, который называется Сакраменто? Кажется, это где-то в Калифорнии.

— По-моему, это недалеко от Сан-Франциско. Там нет больших городов, зато нашли золото. Разве ты не слышала? Говорят, если ты им понравишься, они осыпят тебя с головы до ног золотыми самородками.

— Уж лучше, чем цветы, — вступила в разговор другая актриса. — До сих пор я получала лишь цветы и сомнительные предложения.

— Когда-нибудь, — задумчиво произнесла Грита, — я поеду туда.

Каждую ночь по нескольку раз Тревэллион просыпался и прислушивался. Эта привычка появилась у него, когда он перебрался на Запад. Вставал с рассветом и сразу принимался мыть золото. Вода поступала сюда в основном в результате таяния снега, и вскоре поток иссякнет. Если он хотел хоть как-то увеличить свой небольшой доход, ему следовало поторопиться.

На третий день он обнаружил под валуном карман, где вода разливалась, образуя нечто вроде желоба, созданного самой природой, и, зачерпнув четыре лотка, вскоре имел чистой прибыли на шестьдесят шесть долларов. Когда поток ослаб, он оседлал мула и уехал, оставив большую часть своего имущества. Вэл скакал вниз по каньону, стараясь выбирать окольные пути, и подъехал к городу с севера. Тревэллион не имел ни малейшего желания, чтобы кто-нибудь обнаружил его местонахождение и тропу, по которой он ездил.

А тем временем поселок вырос по меньшей мере на десяток новых домов, и теперь в нем обосновалось уже сотни три или четыре старателей, а может, и больше. Голд-Хилл и Силвер-Сити тоже стали населенными пунктами.

В дверях его встретила Мелисса.

— Я еще издали вас увидела, — сообщила она. — Джим приехал.

Ледбеттер сидел за столом за чашкой кофе и ел пончики.

— Садись, — пригласил он. — Давно не виделись.

Тревэллион опустился на стул, Мелисса поставила перед ним кофе и тарелку с пончиками. Он посмотрел на нее:

— Как идут дела?

Ледбеттер лукаво ухмыльнулся:

— Тебе бы так. Только поспевает печь. Сдается мне, она застолбила лучший участок на залежи. — Он поставил кружку и глянул на Вэла. — Ну а ты как?

— Да так, намыл кое-что.

— С лотком и возиться нечего. Тебе нужен промывальный желоб.

— Возможно, только я вряд ли задержусь тут надолго.

Ледбеттер задумчиво посмотрел на него, но промолчал.

— До конца лета сюда понаедет еще три-четыре тысячи человек, — продолжил он, глотнув кофе и откусив пончик. — Тебе надо быть поосторожней.

Выражение лица Тревэллиона не изменилось. Для Ледбеттера этот худой, смуглолицый, широкоплечий и очень сильный человек всегда оставался загадкой. Он был способен по четыре часа подряд махать тяжелой кувалдой. А когда улыбался, что случалось очень редко, становился даже красивым, по крайней мере весьма привлекательным.

— Тобою опять интересовались, — пояснил Джим. — Ходил тут один, все выспрашивал. У тебя есть враги?

— У кого их нет?

— С твоими знаниями ты мог бы стать богатым, — продолжал Ледбеттер. — Этвуд из Зеленой долины взял пробы той голубой породы, которую все сначала отбрасывали как пустую. Получилось по три тысячи с тонны.

— Это все слухи. Мне рассказывали уже штук пять подобных историй о том, как богата здешняя жила.

— Удивляюсь, как это на «Соломоне» не предложили тебе работу? Они там уже сделали приличную шахту.

— Предлагали.

— Если бы ты согласился… Крокетт ведь неплохой малый, ему можно доверять. Хескет… ну тот, конечно, своеобразная фигура. По мне, так за ним нужен глаз да глаз. Водит знакомства со всякими подозрительными личностями в Сан-Франциско.

— Бухгалтер, что ли?

— Точно так, бухгалтер. Ведет учет каждой унции руды, добываемой на Комстоке, и себе приобрел несколько участков. Они, правда, не прибыльные, зато купил по дешевке.

Тревэллион глянул на Мелиссу. Вне всякого сомнения, от хорошего питания она немного поправилась и выглядела превосходно. Теперь уже нанимала работников и работницу.

— Джим, а тот, что расспрашивал обо мне, как выглядел?

— Здоровый такой, двигается медленно — видно, трудно ему быстро-то. Усищи огромные, кверху загнуты, а поперек лба шрам. Ставлю что хочешь, он не горняк. Как зовут, не знаю, но, похоже, у него есть деньги, если вот так слоняется без дела.

Ледбеттер допил кофе и встал.

— Поеду обратно, к мормонам… в Геную то есть. Познакомился там с мексиканцем, который мулов продает.

— Что, решил расширить дело?

— Да. Только, наверное, в один прекрасный день сверну я все это и подамся обратно в Кентукки. Куплю себе там земли и буду разводить лошадей.

Джим ушел. Вэл снова наполнил чашку. У Ледбеттера, по крайней мере, есть план, хотя бы какое-то понятие о том, чего он хочет. Он может никогда и не осуществить своей идеи, зато она греет ему душу. Ему есть куда податься.

Тревэллион внезапно разозлился на себя, даже вскочил со стула, но потом медленно опустился обратно.

Мимо на костлявой кляче проезжал верзила с усами, загнутыми кверху. Поравнявшись с кондитерской Мелиссы, он прищурился, заглядывая в окно. В комнате уже стало темно, и он вряд ли сумел бы разглядеть, кто сидит за столом, но сам Тревэллион кое-что успел заметить: лоб и щеку человека рассекал шрам.

Глава 11

Вэл не мог припомнить этого типа. Наблюдая за ним со своего места, он видел, как тот подъехал к заведению Эйли, спешился и привязал лошадь.

Сначала его пронзило острое желание пойти туда, сесть напротив этого парня и заставить его говорить. Но к чему ввязываться в неприятности?

Он вдруг вспомнил ту ночь, когда убили его мать. В слабо мерцавшем свете костра ему удалось тогда разглядеть не все лица, так, кое-какие приметы только успел схватить глаз. И этот человек вполне мог быть одним из них. Но зачем он выслеживает его? Неужели убийц насторожила смерть Рори и Скиннера? Вряд ли они до сих пор держатся вместе. Такие люди, как правило, бродяжничают, примкнув к тем, кого могут использовать в каких-то своих целях.

Допустим, неизвестный, вышедший в ту ночь из тени кустов, совершил все преднамеренно. Деньги достались ему одному, и он явно отличался от остальных. Все они и по виду, и по манерам были типичными головорезами, которые шайками бродят в приграничной полосе. Все, кроме него. В нем же чувствовался какой-то холодный расчет..

Подошла Мелисса и налила ему и себе еще по чашке кофе.

— Мистер Тревэллион, последнее время ходит много разговоров о каком-то отделении. Сюда многие заходят на чашку кофе, спорят, кипятятся. Я даже не совсем понимаю, о чем идет речь.

— Речь идет об автономии отдельных штатов, — объяснил он, — и тут встает вопрос о рабстве. Думаю, для большинства людей, что съезжаются сюда, это вопрос второстепенный. Но для тех, кто приехал с Юга, очень важно, что будет провозглашено в Соединенных Штатах — рабство или свобода.

— Лучше бы они обменивались своими доводами где-нибудь в другом месте! Все их разговоры сводятся к политике да к тому, как опасен Лэнгфорд Пил и кто в конце концов одержит победу — Хинан или Сэйерс.

— А вы пропускайте все мимо ушей, — посоветовал Вэл. — Будьте в стороне. Им и в голову не приходит, что женщина может что-то смыслить в политике. Не становитесь на чью-либо сторону, просто оставайтесь при своем мнении, а они пусть спорят. Только, по-моему, споры никого еще не убеждали. Они лишь выдумывают новые доводы, защищая старую точку зрения. А вам-то важно только одно: чью бы сторону они ни принимали, все они пьют кофе и едят пончики.

— По правде говоря, я слышу столько новых, незнакомых мне имен. Эти Хинан и Сэйерс, кто они такие?

— Профессиональные боксеры. Хинан — американец, Сэйерс — англичанин, и оба отличные бойцы. Только, по-моему, Хинан сильнее.

— А Лэнгфорд Пил?

— Ну это старый лис. И отлично стреляет: прирожденный солдат, кавалерист.

— А кто такой Старый Вирджини? — спросила Мелисса.

— Со Старым Вирджини мы давно дружбу водим. Если он будет давать вам советы относительно приисков, прислушайтесь к его словам. Он всегда знает, что говорит, даже когда пьян.

— А что вы можете сказать о мистере Комстоке? Его именем названа здешняя залежь.

— Обыкновенный мошенник. Завладел записями и картами братьев Грош и застолбил все земли вокруг.

— Это мне известно. Он убедил О'Райли и Маклафлина, будто они заняли принадлежавшую ему землю, так что им пришлось взять его в компаньоны. И мистеру Пенроду тоже.

— С Пенродом все в порядке. Только вот зря он водит знакомство с такими людьми.

Кондитерская Мелиссы сделалась для Тревэллиона источником, откуда он черпал самые разные сведения: рано или поздно всякий заглядывал туда поболтать с другими старателями или с хозяйкой. Большинство из них, побросав отработанные участки на других приисках, ехали сюда, понимая, что и здесь повторится то же самое.

Из окна своей халупки Вэл видел горный склон, уже полностью застроенный разработчиками. На шахте Пенрода спустились на пятнадцать футов и собирались пройти еще столько же. Другим удалось пробиться даже ниже, и небезрезультатно.

Тревэллион допил кофе. Лошадь в яблоках все еще стояла у заведения Эйли. Он глянул в пустую чашку и с отвращением подумал: как он прожил все эти десять лет с мыслью об убийстве? Вокруг него кипела жизнь, настала пора и ему начинать делать хоть что-то… Неужели все это время его вела ненависть? Неужели она поглотила его настолько, что теперь внутри него не осталось ничего, кроме опустошенности? Десять лет он провел в горах и на диких просторах Запада. И чего добился? Что может предъявить, кроме двух мертвецов, каждый из которых при жизни не стоил и щепотки пороха, потребовавшегося на то, чтобы пристрелить их? Сейчас ему двадцать два. В его возрасте расторопные и трудолюбивые становились здесь владельцами приисков и ранчо, достигли богатства или были на пути к нему, а некоторые даже успели совершить хоть что-то для себя и своей страны. И никого не интересовал их возраст. Добрая половина обитателей Комстока — его сверстники или еще моложе. О человеке судят по делам.

Конечно, если это место окажется таким же, как и остальные, то все эти люди рано или поздно распродадут свои участки и подадутся кто куда, движимые жаждой открытий в большей степени, нежели желанием осваивать уже известные земли, так как немногие из них обладают необходимыми для этого знаниями и деловой хваткой. Большинство из них просто старатели и понятия не имеют, как разрабатывать твердые породы. Этим людям не хватает ни умения, ни душевных сил на то, чтобы действительно вскрыть жилу, ибо для этого требуется немалый срок и деньги.

До сих пор он тоже только находил… и неизменно двигался дальше. Но, если он хочет добиться чего-то, ему нужно заняться разработкой…

И Вэл принял решение. Он забудет ту ночь, потому что был уверен, что этого хотели бы и мать с отцом. Будет искать и найдет подходящий участок. Начнет его разрабатывать, а может быть, даже выгодно устроится к кому-нибудь, например к Крокетту.

Он снова выглянул в окно — лошадь исчезла. Раздраженный, он встал и направился к двери. Седок и конь словно испарились.

Эйли жила тем, что стирала старателям одежду и иногда готовила. Веселая, добродушная, открытая женщина, она не выносила легкомысленного безрассудства и относилась ко всем мужчинам как к непослушным мальчишкам, и они любили ее за это.

— Вот тебе раз! Привет! — Она окинула Вэла пристальным взглядом. — Откуда ты взялся? Тебя же сегодня не ждали в поселке.

— Кто это только что ушел от тебя? Такой усатый громила со шрамом.

— А-а, этот-то, который ест за троих?

— Знаешь его?

— Это Ваггонер. Лучше не связывайся с ним. Скверный тип.

Тревэллион опустился на лавку. Любители обедов уже разошлись. Эйли занималась уборкой.

— Славное местечко застолбила ты, Эйли.

— Это, что ли?

— Да. И чует мое сердце, прибыльное.

— А когда ты себе что-нибудь присмотришь? Ты же хороший горняк, Вэл, а болтаешься без дела. Найди себе женщину и какое-нибудь занятие.

Он усмехнулся.

— Я, может, тебя жду, Эйли.

Она рассмеялась.

— Так уж и меня? Я не в твоем вкусе, Тревэллион, меня не обманешь. Повидала я вашего брата, мужчин. Да и потом, я уже дважды выходила замуж; правда, не против попробовать еще разок, но только не с тобой, парень. Даже если бы ты был в моем вкусе, я бы все равно постаралась держаться от тебя подальше. Уж больно ты задиристый. Не хотела бы я, чтобы моего мужа в один прекрасный день внесли в дом вперед ногами или вздернули на первом суку.

Он посмотрел на нее.

— Разве я когда-нибудь ввязывался в неприятности, Эйли?

— Да нет, пока не слыхала, но как раз это-то меня и беспокоит. Таких, как, скажем, Джонни Эльдорадо, которые вечно лезут на рожон, я еще могу понять. На самом деле он симпатяга, возомнивший себя крутым парнем, эдаким головорезом. А такие тихони, как ты, меня всегда настораживают.

— Да я просто старатель, Эйли.

— Ага. Вот только интересуюсь я: что именно ты стараешься разыскать? И не ты ли, часом, убил Рори?

— Рори шулер и попался.

— Значит, все-таки ты. Вы долго беседовали, да так, что никто толком ничего и не понял. Похоже, между вами что-то произошло.

Тревэллион встал.

— Что ты знаешь о Ваггонере?

— Всегда при деньгах. Правда, никогда не швыряется ими, но и не считает их. Он не старатель, и не похоже, чтобы искал работу. Я бы сказала, он из тех, от кого нужно держаться подальше.

— Эйли, мы ведь с тобой старые друзья. Поглядывай в оба. Ладно?

— За ним, что ли?

— И за ним тоже. Хочу знать, кто его друзья… если они у него вообще имеются.

— Что у вас с ним?

Тревэллион остановился в дверях.

— Ничего особенного. Говорят, он расспрашивал обо мне.

Вэл вернулся к своему мулу, затянул подпруги и поскакал вдоль каньона по направлению к Силвер-Сити и Дейтону.

А к Эйли зашел посетитель и завел разговор:

— Кто это приходил, Эйли? О нем тут расспрашивали.

— «Братец Джек». Горняк, каких поискать. Только одинок и замкнут, и лучше его не трогать.

— Не из тех ли, что вечно прут на рожон?

— Тревэллион-то? Да нет, я бы не сказала. Но мужчинам лучше держаться от него на расстоянии. Женщин это не касается.

— Значит, вот он какой, Тревэллион, я много слыхал о нем. — Посетитель, невысокий мужчина ростом около пяти футов десяти дюймов, выглядел спокойным. В его манере говорить чувствовалась нерешительность. — Судя по всему, славный малый, — прибавил он. — Из тех, на кого можно положиться.

— Правда, от этого не легче. — Эйли помолчала и, оторвавшись от мытья посуды, прибавила: — Что-то тут нечисто, только никак не пойму, в чем дело. Знаешь, ведь это он убил Рори.

— Рори давно на это напрашивался.

— Вот он и убил его. Кстати, некоторые утверждают, что Тревэллион просто придрался к Рори. — Она вытерла чашку и поставила ее на стол. — И дружка Рори Скиннера тоже нашли мертвым.

— А кто в друзьях у этого Тревэллиона?

Она откинула со лба прядь волос.

— Боюсь, у него их нет. И он, похоже, в них не нуждается. Ну… помог тут одной барышне устроить кондитерскую, но она, как и все, тоже ничего толком не ведает о нем.

— Может, он пьяница?

— Только не это. Может выпить, конечно, разок-другой, но не пьяница, нет. Вот понаблюдай за ним, Джон, как он держится, как владеет собой. Такое впечатление, что ему ни от кого ничего не нужно.

— А стал бы он работать на кого-нибудь?

— Если бы человек ему понравился, то стал бы. Обычно ему хватает того, что он намывает на своих участках. Он носит мне на стирку рубашки — карманы у него всегда пустые. И никогда не даст рваной, потрепанной одежды. Всегда аккуратная, даже если и в заплатах.

В контору «Соломона» вошел Крокетт, закрыл за собой дверь и направился к своему столу. Элберт Хескет, работавший за длинным столом напротив, даже не поднял головы.

Крокетт сел и, взгромоздив ноги на стол, задумчиво посмотрел на бухгалтера.

— Ну, как дела? — спросил он наконец.

Хескет поднял глаза.

— Все отлично, мистер Крокетт. Думаю, теперь мы можем взять еще двоих, и нам понадобится начальник смены.

— Пытался тут нанять одного. — Крокетт вытащил трубку. — Корнуолльца по имени Тревэллион. — Хескет продолжал делать записи в гроссбухе. — Мне сказали, он горняк высшего класса.

Хескет промокнул последнюю строчку.

— Ну и как, удалось?

— Отказался. А говорят, он отличный специалист. — Крокетт убрал ноги со стола. — Вот он-то нам и нужен. Я подумываю открыть квершлаг между восточным и западным штреками, чтобы улучшить циркуляцию воздуха. Так и рабочим лучше, и вообще я хочу попробовать опуститься глубже.

— Мы добываем отличную руду. — Слова Хескета прозвучали больше чем возражение, в них чувствовался протест. — Мы и без того имеем прибыль. И незачем опускаться глубже.

— Черт возьми, Хеск! — заорал Крокетт. — Кому нужна прибыль, которая только покрывает расходы! Где-то там внизу большая руда, и я должен добраться до нее! Да-да, я чувствую, она там есть! Нам придется тратить больше, чем мы получаем, но будь я проклят, если не послушаюсь своего чутья! Там серебро! Целые тонны серебра! И я намерен добраться до него! Тревэллион как раз тот человек, который нам нужен. И провалиться мне на месте, если я соглашусь с его отказом. Я должен еще раз с ним увидеться. — Он набил табаку в трубку. — А что, если тебе с ним поговорить?

— Нет. Лучше вам, мистер Крокетт. Ведь вы хозяин и верите в эти залежи. — Он с минуту колебался. — Если считаете, что Тревэллион именно тот специалист, который нам нужен, то пригласите его. Лично я не сомневаюсь, что в поселке есть и другие, кто готов работать на нас не хуже, а даже лучше. Я слышал, — прибавил Хескет, — он замкнутый и угрюмый тип. Нелюдим.

Крокетт зажег трубку и бросил спичку на пол. Хескет сжал губы.

Тревэллион будет здесь? Ну что ж, почему бы и нет? Он и в самом деле мог бы найти эту залежь, и если бы сколотил капитал… В конце концов, а почему бы и нет?..

Глава 12

Тревэллион разглядывал в лупу то, что осталось на лотке. Золото шло далеко не лучшего качества, а ведь за все эти годы через его руки протекли буквально горы золотого песка. На этот раз песок был насыщен серебром, и Вэл сомневался, пойдет ли он дороже, чем по десять долларов за унцию. Однако того, что он намывал, ему хватало на жизнь и даже удавалось немного откладывать. И все же он хотел совсем другого. Происходившее в Вирджиния-Сити и Голд-Хилле касалось теперь и его. Люди приходили и уходили. Многие сдались в первые же дни, другие протянули несколько недель, третьи — месяцы. Вода в поселке оказалась никудышной, пища и порох дорогими. Все приходилось везти с собой из-за Сьерры, из Калифорнии.

Ледбеттер водил теперь по шесть обозов и с трудом управлялся. Вэл вспомнил их последнюю встречу. «Бросай все и давай ко мне, — предложил Джим, — одному мне трудновато стало, а вдвоем, вот увидишь, мы разбогатеем… уверяю, разбогатеем! У людей есть деньги. А что толку? Ведь им все так же хочется есть, спать и по-прежнему нужно во что-то одеваться. Эйли просто стирает их одежду, и на вымытой грязи зарабатывает больше, чем иные старатели на золотом песке». Он, безусловно, прав.

Тревэллион подсчитал, сколько ему удалось заработать на своем небольшом участке. Получалась чепуха. И это при его бережливости. К тому же он никогда не играл. Вэл беспокойно заерзал на стуле и посмотрел в окно.

Уже целый месяц он не выбирался в Вирджиния-Сити. Его не покидало ощущение, что кто-то его выслеживает. Тогда он просто удалился: бросил свою заимку в каньоне и отправился на восток, где застолбил себе другой участок повыше Пайп-Спрингс. Там он и жил в одиночестве, изредка стреляя дичь и много работая. Ему удалось намыть немного золота и найти несколько самородков, пока в нем не пробудилась тоска по чашечке хорошего кофе и домашней пище, заставившая его выбраться из этой горной глуши. Он ехал окольными путями и появился возле кондитерской как раз в тот момент, когда к ней подъезжал Ледбеттер.

— К весне здешние прииски разорятся, — объявил Джим. — На шахтах «Офир» и «Центральная» работает по десять человек. На «Платоне» остались жалкие крохи, и они ищут новые залежи. Переходи ко мне, и к весне мы с тобой наладим перевозку людей и грузов.

Водя вьючные караваны, он будет у всех на виду, а регулярные рейсы сделают его легкой мишенью для любого, кто захочет лишить его жизни.

— Не могу я этого сделать, Джим, — сказал он наконец. — Но я сумел кое-что отложить. Почем сейчас мулы?

Ледбеттер замешкался с ответом.

— Вэл, в Сакраменто я познакомился с одним мексиканцем, он хочет распродать своих мулов и осесть там. Я мог бы купить у него двадцать животных по сто долларов за каждого. Поверь, они стоят того. Сильный, выносливый мул или лошадь идут сейчас по хорошей цене. Спрос на них большой. Я согласился купить, только на это уйдут все мои деньги.

Две тысячи долларов, да еще понадобятся седла, уздечки, упряжь. С собой Тревэллион привез небольшой мешочек золотого песку, остальное хранил на участках в двух тайниках.

— Я дам денег, — кивнул Вэл. — Но с обозами ходить не смогу.

— Сколько заплатишь?

— Две с половиной тысячи. — Он достал из кармана мешочек с песком. — Здесь около двух сотен. А это, — он вынул из кармана пять золотых монет, — еще сотня. — Выложив золото на стол, пододвинул его к Ледбеттеру. — Завтра принесу остальное.

— Вэл, это самая удачная покупка в твоей жизни.

Ледбеттер взял золото и, подняв глаза, увидел, как мимо, направляясь к двери, прошел человек в поношенном пальто и в кожаных штанах с бахромой.

— Так значит, завтра здесь?

— Завтра.

Тревэллион поднялся и, выглянув в окно, посмотрел на выстроившиеся в ряд дома. Невероятно, но здесь образовался настоящий город.

Подошла Мелисса.

— Мистер Тревэллион, мы с вами даже и словечком не успели перемолвиться!

— Я вернусь.

— Подождите. Я хочу вас кое с кем познакомить.

И она указала на человека, сидевшего за столом в самой глубине комнаты. Тот встал и направился к нему. Года на два постарше Вэла, стройный, чем-то похожий на испанца; черный сюртук и серые брюки, заправленные в аккуратно начищенные сапоги. Поверх клетчатого жилета красовалась золотая цепочка, увешанная самородками.

— Верн Келби, — представился незнакомец, протянув руку, и широко улыбнулся, обнажив ровные белые зубы.

Рукопожатие его было крепким и энергичным, даже, может быть, чересчур энергичным, какое бывает, когда хотят произвести впечатление.

— Здравствуйте.

На поясе у него висел револьвер, который так же, как и кобура и сапоги, имел новехонький вид.

— Сам я горняк, — объяснил он. — Вот, помог тут немножко Мелиссе.

— Помогли? — мягко переспросил Тревэллион. — Ну что ж, очень мило с вашей стороны. А я и не знал, что ей нужна помощь. По-моему, она и сама прекрасно со всем справляется.

Келби улыбнулся.

— Разумеется, справляется. Только некоторые вещи мужчине удаются лучше, чем женщине.

— Что верно, то верно, — согласился Вэл. — Должно быть, потребовалось поднять какие-нибудь тяжести, а Джейк староват для этого.

— Об этом я, признаюсь, не подумал, — ответил Келби.

— Он помог мне завести учетные книги, — перебила его Мелисса, — так что теперь я смогу лучше следить за своими расходами и в любой момент буду знать, сколько у меня осталось.

— Да, никогда не мешает знать, сколько у тебя осталось, — согласился Тревэллион. — Уверен, что Альфи тоже мог… О, простите! Извините, мистер Келби, я подумал совсем о другом человеке.

— Зря вы так! — резко ответила Мелисса.

Ледбеттер допил кофе и встал. Лицо его казалось безучастным.

— До завтра, Вэл.

Тревэллион направился к двери и огляделся по сторонам; потом, обогнув дом, подошел к мулу, взобрался в седло и поскакал прочь. В каньоне неподалеку от его первого участка у него находился тайник с золотым песком на сумму по меньшей мере в пять сотен долларов.

Взяв курс на восток от Голд-Хилла, Вэл проехал около полумили и повернул на север. Потом, оставив в стороне шахты и разработки, направился к Шестимильному каньону. Несколько раз он проверял, не следят ли за ним. И ничего не заметил. Достигнув Шестимильного каньона, опять изменил направление и рысью поскакал вверх, ни разу не сбавив шагу.

Солнце садилось за дальними горами, каньон погружался в сумерки, но ночь еще не вступила в свои права. Как всегда, он привязал мула скользящим узлом и направился к кедрам, месту своей обычной стоянки. Вэл почему-то нервничал и тревожился, хотя не обнаружил никаких признаков того, что здесь побывал еще кто-то с тех пор, как он оставил свое жилище. Наломав сучьев, как если бы собирался разжечь костер, он аккуратно сложил их и направился к тайнику. Присев на корточки возле большого валуна, хотел уже было раскопать тайник, как вдруг заметил на камне белый речной голыш, а чуть пониже едва заметную, но все же выделявшуюся резкой белизной в свете сгущавшихся сумерек глубокую царапину, словно оставленную пролетевшей пулей.

Тревэллион отпрянул вправо и сразу же услышал пронзительный свист пули и лязгающий звук, когда она ударилась о камень и отскочила. В мгновение ока он выхватил кольт и выстрелил в ту сторону, где заметил вспышку. Потом вскочил и побежал. Раздался другой выстрел, но уже поспешный: чувствовалось, что стрелявший раздражен тем, что упустил удачную мишень, но Вэл уже успел спрятаться за камни.

Несколько минут он ждал, но аи единый звук не нарушил тишину.

Стрелял явно очень осторожный человек. Он выследил его тайник, пометил камень, сделав его удачной мишенью, всего одним выстрелом проверил расстояние и устроил засаду.

Вэл вспомнил человека в кожаных штанах с бахромой, который вышел из кондитерской. Только он мог пойти к таинственному преследователю и рассказать, что слышал. Тревэллион покупает мулов, а значит, ему понадобятся деньги и скоро он придет к тайнику.

Тревэллион ждал час. К тому времени стало совсем темно. Он вернулся к тайнику и разрыл песок под большим камнем. Золото исчезло. Пятьсот долларов… Столько трудов — и все напрасно. Съездить в Пайп-Спрингс и обратно ему не удастся — до утра не успеть. Он поскакал вверх по каньону, миновал поселок и, обогнув его стороной, направился к Спаффордской фактории.

Магазин еще не закрылся, и когда он подъехал, то увидел, что Хэл Спаффорд подметал пол. Он окинул взглядом Тревэллиона, потом его мула.

— Дай ему зерна, когда вытрешь, — посоветовал Хэл, — гляжу, ты сильно гнал.

— Спафф, — начал Вэл, — мне нужно пятьсот долларов.

Тот перестал подметать.

— Надо, значит, надо, — кивнул он. — Мне нравился твой отец. Хороший был человек.

— Хочу вступить в долю с Ледбеттером, — объяснил Тревэллион. — Деньги нужны ему сегодня к обеду, он заключает сделку, а я не управлюсь.

— Идет.

Торговец ушел в дом, а Тревэллион повел мула в конюшню, там вытер его насухо и насыпал зерна. В дверях конюшни он помедлил, внимательно оглядел дорогу и через заднюю дверь вернулся в магазин.

Хэл уже приготовил необходимую сумму.

— Ты совершаешь хорошую сделку, — заметил он. — Ледбеттер умеет вести дело.

— Да. — Тревэллион спрятал деньги в карман. — Если кто будет спрашивать обо мне — меня здесь не было.

— Что, неприятности?

— Все те же.

— Ты ведь видел, как убили твою мать.

— Да, видел.

— Их явно кто-то спугнул тогда. Странно все это. Таких-то головорезов да напугать! — Он чиркнул спичкой и зажег трубку. — Сдается мне, там кто-то имел свой особый интерес. Ты не думал об этом?

— Думал. Я никогда не говорил, Спафф, но всегда подозревал, что все это организовал кто-то один. Он разузнал, что у отца и его приятеля Редэвея есть деньги. Он охотился за ними. Возможно, выследил, когда оба ушли в город, женщины остались одни… Так или иначе, но вся шайка упилась в тот вечер… Свои-то деньги они давно спустили. Кто же заплатил за виски? Я много ездил, спрашивал людей, познакомился с теми, кто знал Скиннера…

— Это что, один из тех?

— Да. Кто-то крикнул об опасности, и они разбежались. Убийство женщины — прямая дорожка на виселицу, и они не хотели искушать судьбу. Вот и скрылись. Тогда из кустов вышел еще один. Он взял деньги, прикончил Редэвея и, как я думаю, мою мать, а потом исчез.

— Ты знаешь, кто он?

— Не уверен, но, по-моему, знаю. Я даже, в сущности, не видел его лица, но в городе ошивался один тип, и мне кажется, что это он.

— Десять лет — большой срок.

Тревэллион кивнул.

— А вчера вечером меня хотели убить. Я собирался раскопать свой тайник, присел на корточки и увидел на камне, под которым спрятал золото, круглый белый голыш, не больше моего кулака. Потом заметил на камне царапину и сразу же понял, что кто-то стрелял в него, чтобы проверить дальность. Я бросился наземь, покатился, и как раз вовремя, потому что тут-то в меня и выстрелили.

— Видать, сидел близко.

— Еще как близко, будь он проклят.

— Выходит, давно следил за тобой и подсмотрел, где ты прячешь золото.

Он замолчал. Тревэллион пристально изучал дорогу, потом наконец проговорил:

— Спафф, тут, похоже, со временем будет большое поселение. Некоторые выработки уходят под землю на двести футов. Есть богатая руда, и она стоит того, чтобы ее брать. Многие надеются разбогатеть.

— Зимы тут чертовски холодные, — покачал головой Хэл. — Ты-то останешься или уедешь?

— Думаю остаться. Холодов не боюсь.

Хэл усмехнулся.

— Ничего, подожди, вот задует местный ветерок!

— На дороге никого. Пойдем позавтракаем.

Спустя час Вэл с винчестером в руках выехал на дорогу, ведущую в Золотой каньон.

Глава 13

Тревэллион не хотел неприятностей, но не переставал чувствовать растущее раздражение. Ничего не желал он так сильно, как осесть и заняться добычей руды. Он мог вкалывать на своем участке или наняться к кому-нибудь. И ему совершенно не улыбалось сейчас ввязываться в какую-то заварушку. В то же время Вэл четко осознавал, что, промахнувшись однажды, неизвестный стрелок не уберется восвояси. Он не только побывал здесь, но еще и забрал пятьсот долларов — деньги, заработанные упорным трудом.

Ледбеттер ждал его в кондитерской. Тревэллион вручил ему деньги, заверив, что в следующий его приезд отдаст остальное. О том, что в него стреляли, Джиму ничего не сказал. Сообщил только, что тайник его ограблен.

— Тут случились дела и похуже. Только на прошлой неделе убили человека на дороге: ударили сзади по голове и ограбили. Возможно даже, что с ним расправился попутчик.

— Наверное, и свидетели нашлись, — вмешался в разговор кто-то из посетителей.

— А кто украл золото? Есть у тебя какие-нибудь соображения?

— Соображения-то есть, только доказать невозможно. Да и точно я утверждать не могу.

Ледбеттер убрал деньги и спросил:

— Знаешь Сэма Брауна?

— Нет.

— Будь с ним поосторожней. Очень опасен, много убивал, и, похоже, его это нисколько не беспокоит. Я слышал, одного он забил палкой до смерти, а еще нескольких зарезал. Ты, конечно, в меньшей опасности, чем другие, но даже тебе не стоит себя переоценивать.

— Как это «даже мне»?

— Знаешь ты или нет, но молва тебя уже окрестила. Вэл, ты не раз бывал в стычках с индейцами, доставил целехоньким золото, когда тебя уже считали мертвым, и потом убил Рори. Однажды Фермера Пила спросили, кто самый опасный человек в округе, и он не раздумывая назвал Тревэллиона.

— Да брось ты! Я в чужие дела не суюсь, но и себя в обиду не дам.

Улицы поселка кишели разношерстным людом. Как грибы поднимались новые дома. Двойные ряды строений по обе стороны дороги теперь растянулись на четверть мили и продолжали расти с каждым днем. В игорных домах жизнь кипела всю ночь напролет. Поговаривали о том, что в окрестностях все чаще давали о себе знать индейцы: будто нападают и грабят.

— Да не может быть, — твердил по этому поводу Тревэллион. — Поговорите со старым вождем Виннемукой и поймете, что он благоразумный человек.

Джордж Хирст приехал в город и заключил сделку с Маклафлином, сторговав у того шесть соток; после чего отправился в Невада-Сити занять денег.

Маклафлин ухмылялся:

— Все-таки до чего же глупый народ калифорнийцы. Я загнал этому Хирсту скважину за три тысячи долларов!

— А что ты скажешь, если она окажется прибыльной?

Маклафлин пожал плечами и наполнил стакан.

— Ну что ж, и прекрасно! Тем лучше для него. Я вытянул из этой скважины пару тысяч долларов, и это стоило мне неимоверного труда. Больше из нее вряд ли выжмешь. Так что если кто хочет делать там деньги, то ему сначала придется здорово раскошелиться. Так-то вот.

— Подождите до весны, — вступил в разговор Келби. — Вот сойдет снег, и полетят сюда первые пташки из Калифорнии со своими денежками. А нам того и надо!

Кондитерская с каждым днем все больше становилась местом сборищ. Сама Мелисса редко бывала там, так как теперь у нее служило уже трое пекарей, работавших посменно.

Тревэллион с винчестером под мышкой прошел всю улицу, высматривая Ваггонера, но того и след простыл. Зато он встретил Крокетта.

— Когда вы собираетесь приступить к работе у меня, а, Тревэллион?

— Когда вы предложите мне пай от прииска, а не обычное жалованье.

Улыбка исчезла с лица Крокетта.

— Пай?! Да вы с ума сошли!

— Так уж и сошел? Вы уверены, там есть руда, только не знаете, как ее достать. А я знаю. Так почему бы мне не получить пай?

И он пошел прочь, а когда Крокетт окликнул его, не остановился, будто не слышал.

Вэл зашел в салун и, увидев Старого Вирджини, помахал ему.

— Купишь мне выпить? — спросил старатель. — Мои-то уже все тю-тю.

Тревэллион шагнул к стойке и заказал два виски, потом повернулся к Вирджини.

— Скажи-ка мне вот что. Ты работал на «Соломоне»?

— Пока нужда не заставляла. — Вирджини поднял и опустошил свой стакан. — Нет у них там ничего. А может, — он помолчал и с видом знатока посмотрел на Тревэллиона, — они просто плохо ищут! Сдается мне, там должна быть руда. И богатая. Однако ж ее там нет. Они достают много породы, дробят, а в итоге все без толку. Пустая она.

— А Крокетт верит, что есть руда.

— Да, верит. Только… — Вирджини искоса глянул на Вэла. — Ему нужен опытный горняк.

— Крокетт сам управляет прииском?

— Ну… отчасти. Он слишком добродушный, чтобы заставлять людей работать, вот и предоставил все Элу Хескету. У того характер — кремень.

— А Хескет что, горняк?

Старый Вирджини пожал плечами.

— Кто-то, может, и назвал бы его горняком, только не я. Зато он себе на уме. Да-да, себе на уме.

— Почему ты так думаешь?

— Я же сказал, возможно, они просто плохо ищут. Если цена на прииск упадет и в нужный момент там откроют жилу, тот, кто узнает о ней первым, прославится на всю округу. — Старый Вирджини опрокинул еще стаканчик.

— Хескет покупал акции прииска?

— Откуда мне знать, покупал или нет, только хитер он — это да. Иногда мне кажется, что этих акций вообще никто не покупал. Люди толкуют, спорят, а прииск давно уже выдохся.

— Но они отгружают руду. Разве нет?

— Ну отгружают. Низкосортную. У Крокетта работников восемь, от силы десять. Они все время меняются — одни уходят, другие приходят. Ведь народ на приисках неугомонный. Как бы там ни было, но если Крокетт платит жалованье рабочим, платит Хескету, покупает взрывчатку и все необходимое, он наверняка с трудом сводит концы с концами. Правда, это всего лишь мое предположение.

Тревэллион купил Старому Вирджини еще выпивки. Они долго говорили о приисках и о горнорудном деле, потом старика понесло, и разговор перешел на земли Комстока.

— Я, конечно, не ги… не ги… не геолог, — с трудом выговорил он, — только ландшафт здесь изломанный. Взять вот хотя бы эту жилу. Она не всегда залегает так, как ты предполагаешь. То нарвешься на богатый карман, а то глядишь, она уж и выдохлась и между пластами целая прорва пустой породы. Наткнувшись на нее, люди, конечно, думают, что жила иссякла. Иногда так оно и есть. А частенько наоборот, она залегает чуть дальше, но они уже не догадываются туда пробиться… Вот и на «Соломоне» начали рыть штрек, или туннель, называй его как хочешь, а потом вдруг взяли да бросили. Решили, что понапрасну тратят деньги. Может, оно, конечно, и так. Бросили и перешли на другой участок.

— А ты что думаешь по этому поводу?

— Думаю, им следовало продолжать начатое. Только кто я такой, чтобы советовать? Ведь это же их участок, они возились там с землей, брали пробы — им лучше знать, чего они хотят.

Взяв бутылку, они уселись за столом. Старый Вирджини, уже изрядно подвыпив, разговорился.

— Я работал в Зеленой долине, — и парни с Рич-Бар вспоминали тебя. Говорили, что никому не превзойти тебя в работе с бурильным молотком. Хотел бы я поработать с тобою вместе. — Он указал на оживленный горный склон. — Вот посмотришь, придет зима, и почти все они уберутся отсюда — подадутся зимовать в Калифорнию. Ясно как Божий день, с первыми холодами участки подешевеют. Я и раньше такое видел. Надо нам с тобой, Трев, пройтись кое-куда. Я должен показать тебе кое-что. — Он указал рукой в сторону гор. — Уж братья Грош-то знали! А этот Комсток не понимает ни черта. Да-да, ни черта он не смыслит! Подумай, о чем я сказал. Весной сюда понаедут толстосумы из Фриско и начнут скупать все вокруг. Ральстон уже присмотрел себе лакомый кусочек, а уж он-то кое-что кумекает в этом деле. Поверь мне на слово, еще до конца зимы тут можно будет приобрести отличные земли.

— Ну а ты что же?

Вирджини бросил на него проницательный взгляд исподлобья.

— А что я? Обо мне не беспокойся. Я предпринял кое-какие шаги, только что толку-то? Лучше мне сидеть вот здесь да попивать виски. А ты молод, тебе жениться надо, деток заводить. И дом свой ставить.

Спустилась ночь. Тревэллион поскакал вверх по каньону, как если бы собирался отправиться к своей первой заимке возле Сахарной Головы, но, проделав крюк, вернулся назад и расположился на ночлег в низких зарослях ивняка на берегу Карсон-Ривер. За час до рассвета, не позавтракав, он вскочил в седло и помчался к другой заимке, неподалеку от Пайп-Спрингс.

Неделю он не переставая трудился и сделал несколько полезных открытий. Приблизительно в миле к северу от Пайп-Спрингс обнаружил хороший участок. Наткнулся на него совершенно случайно, когда поехал разведать, нет ли в окрестностях посторонних. Никаких следов не нашел, только оставленные животными, но и их оказалось мало. В субботу утром, собравшись приготовить кофе, обнаружил, что вода в ковше подернулась тонким слоем льда. И все же эта неделя принесла ему удачу. Теперь у него скопилось несколько аккуратных мешочков россыпного золота, которое ему удалось намыть в природных желобах и в небольшом котлованчике, вырытом им на дне старого речного русла.

По качеству его взяток тоже превосходил то, что обычно добывалось в Золотом каньоне, и мог пойти по шестнадцать долларов за унцию. Но Вэл не обольщался. До сих пор ему удавалось находить лишь отдельные карманы, и шансы сделать более серьезное открытие, скорее всего, сводились к нулю. Но он не бросал начатое и всю следующую неделю трудился с рассвета до темноты. К концу второй недели вода в потоке стала иссякать, сделав дальнейшую работу бессмысленной.

Оседлав мула и прихватив с собою все золото, он поскакал на восток, к Лебо-Спрингс, чтобы не возвращаться тем же путем, потом направился к вершине каньона Эльдорадо. Спустя примерно час остановился у крутого обрыва отдохнуть и дать мулу напиться из ручья, потом стал спускаться в каньон. Где-то здесь находился лагерь старателей, но где именно, он не знал, так как ни разу не бывал в этих местах. Наконец он нашел его. Крохотное поселение состояло всего из трех хижин да еще одного строения побольше, где размещались одновременно магазин и салун. Оставив мула у коновязи, он вошел.

Лысый человек с остатками рыжеватого пушка на голове с любопытством уставился на него.

— Привет! Есть виски и холодное пиво.

— Тогда пива. Как вам удается сохранять его холодным?

Хозяин ухмыльнулся.

— Есть тут неподалеку небольшая пещерка, воздух там очень даже прохладный. Ставлю пиво у входа, вот оно и остывает. Лучше не придумаешь.

— Не ты ли Тревэллион? — раздался непонятно откуда вопрос.

Он оглянулся по сторонам, ища взглядом говорившего. Стройный, красивый малый с вьющимися волосами дружески улыбался ему.

— Джонни Эльдорадо, — представился он.

— Слыхал о тебе. Да, я и есть Тревэллион.

— Говорят, ты здорово стреляешь.

Вэл холодно взглянул на него.

— Когда не остается ничего другого.

Джонни рассмеялся.

— Я тоже. Может, даже лучше всех в округе. Хочу вот податься в Вирджиния-Сити, посмотреть на этого Фермера Пила… Лэнгфорда Пила… так ли он хорошо стреляет, как о нем молва ходит.

— Хорошо.

— Ну уж не лучше меня.

Тревэллион почувствовал легкое раздражение. И все же этот Джонни не производил впечатления опасного человека, напротив, в нем проглядывало какое-то теплое обаяние и дружелюбная открытость, и трудно было не испытать к нему симпатии.

— Оставь его в покое, — посоветовал Тревэллион.

— Он что, и вправду опасен?

— Да. Только не занимается всякими глупостями и не ищет приключений на свою задницу. Все искатели приключений, каких я знал, покинули этот свет молодыми.

— Правда? Это почему же?

— Не доживали до старости.

Джонни Эльдорадо рассмеялся.

— Может, ты и прав. Только не приходило ли тебе в голову, что ты сам лучше его в тысячу раз? Или вот я, к примеру.

Вэл допил пиво и ответил:

— Нет. Об этом я не думал. Честно говоря, мне до этого нет дела. Могу, конечно, убить человека, если он заслуживает того. Только Фермер джентльмен.

— Передай ему, я скоро приеду полюбоваться на него.

— Ни за что. Сам передавай. Только знаешь что, Джонни, сначала купи себе что-нибудь, в чем тебя похоронят.

Он поставил стакан и направился к двери. Вставив ногу в стремя, посмотрел на Джонни, подошедшего к краю веранды. Тревэллион поднял руку и помахал ему на прощание. Джонни ответил ему и ушел в глубь салуна. Немного помолчав, он обратился к лысому хозяину:

— А он добился, чего хотел. Черт возьми, он так уверен в себе! Хотел бы я…

— Эх, знал бы ты, Джонни, через что ему пришлось пройти… Он из тех, кого лучше не трогать.

Глава 14

Резкий ветер дул с гор. Тревэллион подъехал к кондитерской, спешился, отвел мула в конюшню и, наклонившись против ветра, подошел к дверям.

В кондитерской управлялась сама Мелисса, Верн Келби и еще двое мужчин сидели за столиком. Она поспешно поднялась навстречу Вэлу.

— Бог ты мой, Тревэллион! Садитесь, я налью вам кофе.

— Далеко ездили? — спросил Келби.

— В Эльдорадо.

Мелисса поставила перед ним чашку горячего кофе и приготовила тарелку. В кондитерской было тепло и уютно, пахло пирогами.

— Ну что, многие уехали?

Келби кивнул.

— Многие. Кому охота оставаться здесь на зиму? Дураков нет.

— Погода не мешает добыче, особенно под землей.

— Все равно люди уезжают с приисков. — Келби повернулся к нему. — А вы?

— Останусь.

— Ну, у вас-то все будет в порядке.

Эти слова как-то, неприятно резанули Вэла.

— Может, найдете работу на прииске.

— Там пахать надо.

Даже за то короткое время, что он отсутствовал, город успел заметно вырасти. Число зданий увеличилось, по меньшей мере два из них занимали крупные конторы, остальное — жилые дома. Тревэллион наблюдал в окно за пешеходами, бредущими согнувшись против ветра, а сам думал о том, как не нравится ему этот Келби. Возможно, это всего лишь предубеждение. В конце концов ему о нем почти ничего не известно.

— А вы остаетесь? — спросил он в свою очередь.

Келби мешкал с ответом.

— Еще не уверен, — сказал он и посмотрел на Мелиссу, возвратившуюся с тарелкой для Тревэллиона. — Мелисса точно не собирается уезжать.

— Уезжать?! Да это все, что у меня есть! У меня здесь свое дело, в нем вся моя жизнь. Я впервые ни от кого не завишу!

Келби улыбнулся.

— Независимость далеко не всегда самое лучшее, чего можно желать. Особенно, — прибавил он, — женщине.

— Женщина вправе быть независима так же, как и мужчина, — заметил Тревэллион. — У нее должен быть выбор. Одинокую женщину, да еще без средств, ждет печальное, беспросветное будущее. Дела у Мелиссы пошли отлично, а к весне пойдут еще лучше.

— Вы верите, что это место окажется прибыльным? — В тоне Келби чувствовался скептицизм.

— Да, верю.

Келби махнул рукой в сторону заведения Лаймана Джонса — строения в виде каркаса, обтянутого парусиной, где стойкой служил старый рудопромывальный желоб, а виски наливали в оловянные кружки прямо из бочонка.

— Такие, как Лайман, остаются, а те, кто поумнее да посмекалистей уезжают. Я предложил Мелиссе продать заведение и вернуться в Калифорнию. С таким капиталом она могла бы открыть там свое дело.

— Как ты не понимаешь, Верн? — возразила Мелисса. — Здесь у меня все хорошо только потому, что народу полно, а есть, кроме мяса да бобов, нечего. А там выпечкой никого не удивишь.

— С твоим капиталом, — не унимался Келби, — мы могли бы…

— Вы? — переспросил Тревэллион.

— Ну… я буду рад помочь ей открыть дело. Имея даже небольшой капитал, можно многого добиться.

Тревэллион положил нож и вилку, взял кофейник и налил себе кофе.

— Мистер Келби, — произнес он наставительно, — здесь на приисках у Мелиссы живой бизнес. Она разбогатеет, если останется. Иметь свой бизнес в таких условиях просто, а там, в Калифорнии, — все иначе. Правда, зимой ей придется немного раскошелиться, зато весной сюда хлынут толпы. Чтобы сколотить свое заведение, она трудилась не покладая рук и добилась своего, и не ради того, что имеет, а ради будущего.

— Вот и я говорила ему то же, — вставила Мелисса.

— Но зима будет суровой и просто невыносимой для женщины, — возразил Келби. — Я ведь думаю только о ней.

— Разумеется, — усмехнулся Тревэллион.

— Мы поженимся, и я помогу ей устроить бизнес, — продолжал Келби. — Уверен, с моей помощью дела пойдут у нее еще лучше.

Мелисса залилась краской.

— Но… Верн, мы еще ни о чем таком не помышляли…

— Думается мне… — начал было Вэл, но Келби перебил его с нескрываемым раздражением:

— Послушайте, я, конечно, понимаю, что вы с Мелиссой друзья, но это не дает вам права вмешиваться в ее жизнь. Она поступит так, как захочет. Так что предлагаю вам допить кофе и уйти.

Тревэллион поставил чашку. Лицо его осталось непроницаемым.

— Мелисса, — невозмутимо произнес он, — думаю, вы сообщили ему…

— Верн, — поспешила вмешаться Мелисса, — ты не понял! Тревэллион мой партнер. Он вложил в мое дело деньги. Он и Ледбеттер. Без них у меня вообще ничего бы не вышло.

Келби покраснел от досады.

— Впервые слышу! Ты не говорила мне об этом!

— А с какой стати она должна говорить об этом?! — возразил Тревэллион. — Ее бизнес — ее личное дело, и она вправе хранить конфиденциальность. Если она продаст кондитерскую, то останется ни с чем, а если продолжит начатое, то вскоре станет очень и очень состоятельной. Ей удалось добиться успехов благодаря кропотливой работе и кулинарным способностям. Хочу также заметить, что ни я, ни Джим Ледбеттер не собирались нанимать управляющего. Если вы поженитесь, то это ваше личное дело, а никак не наше. Бизнес к этому никакого отношения не имеет.

— Ясно. — Келби встал. — Боюсь, я просто кое-чего не понял.

— Верн, пожалуйста, не нужно сердиться!

— Могла бы предупредить меня раньше, тогда мне не надо было бы корчить из себя дурака.

— Мистер Келби, — произнес Тревэллион, — за неделю сюда прибыло несколько сотен человек. Все они тоже доброжелательно настроены к хозяйке кондитерской. Осмелюсь заметить, что за тот срок, пока они здесь, Мелисса получила уже по меньшей мере пятьдесят предложений. Разумеется, она не может рассказывать о своих коммерческих делах каждому из претендентов на ее руку. Мелисса сделала самую трудную работу, ее бизнес растет, но и будущее сулит ей немалые надежды. Все это время ей прекрасно удавалось управляться со своим хозяйством, и, смею вас уверить, сэр, что она на редкость здравомыслящая и деловая молодая леди.

— Но здесь такие суровые зимы, — продолжал протестовать Келби, — а она такая хрупкая. Я просто не хочу подвергать ее столь жестоким испытаниям.

Тревэллион улыбнулся.

— Вы правы, мистер Келби. Зимы в этих краях действительно трудные, но думается, вы недооцениваете Мелиссу. К весне она станет еще выносливей. Я не слишком хорошо разбираюсь в женщинах, но заметил, что некоторые хрупкие на вид создания оказываются словно отлитыми из стали.

Келби посмотрел на Мелиссу.

— Не уверен, что останусь здесь. Хочу туда, где есть огни, музыка и хоть сколько-нибудь солнечного тепла.

Келби ушел. Взгляды Вэла и Мелиссы встретились.

— Ничего не слышно о Джиме? Где он?

— Не знаю. В горах непогода. Может, решил переждать.

Тревэллион допил кофе, вышел на улицу и направился к салуну Лаймана Джонса. Вокруг печки из листового железа сгрудились почти все, кто уже побывал у стойки. Вэл заказал пива и стал слушать — наилучший способ узнать последние новости. Джонс самолично принес ему кружку, и Тревэллион спросил:

— Не видал Ледбеттера?

Тот покачал головой.

— Нет, куда-то он запропастился.

В салун вошел Тэпли. Тревэллион подозвал арканзасца и спросил:

— Не встречал Джима?

— Нет. Куда он мог подеваться? Странно все это. Я хорошо знаю его и думаю, что до того, как занесет перевалы, он должен предпринять по меньшей мере еще один рейс. У него отличные мулы. Уж кто-кто, а он не испугается. И потом, столько народу уезжает — он мог бы хорошо заработать.

К ним обернулся плечистый мужчина в пальто из красной шотландки и спросил:

— А вы, приятели, остаетесь?

— Я вот пока еще думаю, — ответил Тэпли.

— У меня есть хороший участок. Продал бы недорого. — Тревэллион заметил мозоли на ладонях говорившего. — Участок и впрямь хороший, ей-богу не вру.

— Тогда почему же ты сам не хочешь разрабатывать его? — поинтересовался Тэпли.

— Жена у меня больна. Ей нужен доктор. Я работаю на приисках десять лет, и этот — лучший из всех, что я видел. Серебро с примесью золота. Сейчас эта примесь не такая большая, но все же есть.

— И где этот участок?

— Там, наверху. Если интересно, могу показать. Эти вот, — он махнул рукой в сторону остальных, — как и я, сейчас на мели. Так что, если выложишь деньги на бочку, считай — дело сделано.

— Надо сначала посмотреть, — возразил Тревэллион.

Когда они вышли на улицу, его новый знакомый представился:

— Меня зовут Макнил. А ты, по-моему, Тревэллион. Так ведь? Видел тебя пару раз на Юбе. А помнишь Джона Маккея? Такой ирландец-тихоня, который чуть заикается. Так вот у него с О'Брайеном тоже есть свой участок там, чуть повыше «Офира».

— Как же, помню его. Спокойный такой малый.

Главная улица вела в гору, на вершине ее и располагался участок. На первый взгляд место не показалось Вэлу удачным, но когда они спустились в пятнадцатифутовую шахту, вырытую Макнилом, и прошли по горизонтальной выработке вдоль жилы, выглядевшей весьма многообещающе, мнение его изменилось. Тут же, возле шахты, стоял мешок с образцами, которые, конечно, как обычно, тщательно отобрали из самой лучшей руды.

— Вот это самое хозяйство и держит меня здесь, — пожаловался Макнил, доставая несколько образцов. — Ведь тут все, что у меня есть. Те, кто разжились деньжатами, давно подались в Калифорнию. Мне во что бы то ни стало надо вывезти отсюда жену, а у меня денег всего-навсего двадцать баксов. Так что называй любую цену, мне все равно.

— У меня у самого-то всего ничего, — ответил Тревэллион, — а впереди еще зима. Могу дать две сотни золотом.

— Идет.

Они пожали друг другу руки. Тревэллион постоял, осматривая ландшафт. Залежи руды на шахтах «Офир», «Центральная» и «Мексиканская» простирались на три с лишним сотни футов, и все приметы указывали на то, что место удачное. На побережье отсюда уже отправили свыше тридцати тонн руды для дальнейшей обработки.

Снова спустившись в шахту, Тревэллион прошелся по горизонтальной выработке, стараясь получше осветить фонарем жилу. Поначалу она была тоненькой, но потом ближе к плоскости забоя расширялась. А что же там, за ним? Можно лишь строить догадки, но у него возникло какое-то радостное предчувствие.

— Ну ладно, давай взвесим золото. — Он помолчал, потом добавил: — Думаю, ты прав, Макнил. По-моему, участок отличный, а ведь я не из тех, кто верит на слово. Мы договаривались о двух сотнях, но я хочу дать тебе пять процентов сверх того.

Макнил смутился.

— Это очень благородно с твоей стороны, но мне, ей-богу…

— Участок открыл ты. Получишь пять процентов от нашей прибыли. Правда, ее может и не быть вовсе.

Вэл расплатился, и мешочек его заметно полегчал. Он задумчиво взвесил его на руке. Хватит еще на одну такую покупку, да и время — самое подходящее. Весной сюда понаедут калифорнийцы с деньгами, цены взлетят, и все здесь пойдет по-другому. Он положил купчую в карман и обратился к Тэпли:

— А теперь, Тэп, давай-ка попробуем разузнать, куда подевался Джим.

— Я отправляюсь на запад, так что поищу его там, — пообещал Макнил.

— Мы едем прямо сейчас, — ответил Тревэллион, — у тебя не будет времени на поиски, да и потом, ведь с тобой больная жена.

— И все-таки буду смотреть в оба. А вам лучше поторопиться. В здешних краях встречаются и такие, кто готов за двадцатипятицентовик душу из человека вытрясти.

Они выехали на поиски. Вечерело. Над головой сгущалась мгла, в спину дул промозглый ветер. Возле фактории ни мулов, ни каких-либо признаков вьючного каравана не оказалось.

— Может, он остановился у Вудфорда, — предположил арканзасец. — Мог укрыться там от непогоды.

Копыта их мулов стучали по мерзлой дороге. Сыпал частый, мелкий снег.

— Если ненастье застигло его на перевале…

— Ну, Джим осторожен. Он лучше всех знает тропу и все закутки, где можно отсидеться в непогоду.

— Тогда бы остались хоть какие-то следы, — заметил Тэпли.

Они ускорили шаг. Ветер крепчал, повалил густой снег, быстро темнело.

— Тэп, — крикнул сквозь вой метели Тревэллион, — нам лучше где-нибудь заночевать. А то и нас придется потом искать. По-моему, здесь мы ничего не найдем.

— Похоже, что так, — согласился тот. Он остановился, пристально вглядываясь в темноту.

Тревэллион собрался было свернуть с тропы, но его мул и не подумал слушаться, он изо всех сил дергал поводья и рвался вперед.

— Смотри-ка, Тэп, — указал на него Вэл, отпуская поводья, — мул что-то чует. Хочу посмотреть, что он будет делать дальше.

— Впервые вижу, чтобы мул по собственной воле шел вперед, — проворчал Тэпли. — Хотя вполне может быть. Они ведь жутко смышленые, эти мулы.

Черный мул перешел на рысь. Он неумолимо рвался вперед, погружаясь в снежную мглу. Так прошло несколько минут. Наконец Тэпли не выдержал:

— Трев, по-моему, мул сошел с ума! Так мы собьемся с пути!

Внезапно мулы остановились и издали протяжный зов, который тут же разнес ветер. Тогда откуда-то из глубины леса до них донесся ответный крик.

— Провалиться мне на месте! — воскликнул Тэпли.

Ветер со снегом хлестал им в лицо, затрудняя дыхание. Перепрыгивая сугробы, черный рванулся на звук, и вскоре они наткнулись на мертвого мула, а чуть поодаль еще с десяток животных сиротливо жались друг к дружке.

— Джим! — окликнул Тревэллион.

— Я здесь… — отозвался слабый голос. — Скорее! Ради Бога, скорее…

Глава 15

Ледбеттер лежал в снегу за поваленным стволом, полуприкрытый низким кустарником, и лицо его искажала боль.

— Нога? — спросил Тэпли.

— Чертовски больно. А все эти проклятые подонки! Вытащите меня отсюда!..

Не теряя времени, Тревэллион наспех соорудил из ветвей нечто вроде постели и положил сверху плащ Джима. Потом помог Тэпли вытащить из-под бревна раненого товарища, собрал коры и сучьев и разжег костер.

— Когда это случилось? — спросил Вэл.

— Пролежал тут двое суток, — проворчал Ледбеттер. — Бандиты поджидали меня в засаде, а когда я проезжал мимо, вышибли из седла, подстрелив мула. Падая, я успел схватить ружье и пару раз выстрелить. Один из них бросился к мулам, и я прострелил ему башку. Вон там подальше валяется его шляпа, если только они потом не вернулись и не забрали ее с собой. В конце концов, видно, решили больше не связываться со мной, а просто увели шесть или семь моих мулов. А я спрятался за поваленным деревом, так как эти койоты могли вернуться. И они вернулись — думали, что я уже мертв. Ну я проучил их — уложил одного, остальные убрались.

— Знаешь, кто такие?

— Видел одного мельком. Надо бы взглянуть на шляпу — может, она подскажет нам что-нибудь.

Тэпли пригнал мулов и снял с них поклажу. Отправляться в путь в такое время не имело смысла, поэтому они сгребли вокруг себя снег, чтобы хоть как-то укрыться от ветра и вести наблюдение.

Тревэллион разрезал Джиму штанину и внимательно осмотрел ногу — перелом ниже колена, и в том месте, где через мякоть прошла пуля, зияла глубокая рана.

— Убили отличного мула, — ворчал Ледбеттер. — Хорошо, что не взял Эмму. Она у меня самая лучшая. Что-то ей нездоровилось, вот и оставил ее на сей раз.

— А сколько их напало?

— Шестеро. Может, семеро. Тот, которого я срезал, теперь уже вряд ли станет заниматься подобными вещами, это уж как пить дать. А одного или двух я только зацепил.

— И что им досталось?

— Мука, сахар, кофе, консервы. Два мула нагружены одеялами. Точно не припомню, надо бы взглянуть. Мулы-то все как один словно к месту приросли. Ведь они знают мой голос, вот и стояли как вкопанные. Бандиты кричали, швырялись камнями, только все зря. Им достались только те, которые у меня недавно.

Тревэллион промыл рану теплой водой. Признаков заражения не наблюдалось, вероятнее всего из-за холода. Парню просто чудом удалось выжить, хотя Вэла это не удивляло, так как ему не раз приходилось сталкиваться с подобными случаями. Перевязав рану, он укрыл Ледбеттера потеплее и подбросил в огонь сучьев.

— Посплю немного, — сказал он. — Тебе, Тэп, первому караулить.

— Думаешь, они снова сунутся?

— Скорее всего. Здесь груза на несколько тысяч долларов. На любом прииске у них его с руками оторвут, тем более зима на носу. Они могут сменять товар на золото по весу и прекрасно знают это.

— Ну что ж, надеюсь, они здесь еще появятся. Хотел бы я вытрясти душу из этих подонков.

Тревэллион устроил себе постель и лег.

— Если их будет много, разбуди меня.

Тэпли усмехнулся:

— Если я спущу курок моей старушки, ты обязательно проснешься, можешь мне поверить. Уж больно громко она у меня разговаривает.

Ветер завывал в верхушках сосен, по земле стелилась поземка. Голодные мулы, изредка покрикивая, разгребали копытами снег в поисках пищи. Вэл закрыл глаза и расслабился. Сначала мороз продирал до костей, но постепенно одеяло согрелось от его тела, и он уснул. Его снова посетили видения я… лица. Были ли это реальные лица или какие-то смутные, роившиеся воспоминания о давно ушедших днях?

Через час после полуночи его растормошил Тэпли.

— Боюсь уснуть. Может, покараулишь пару часов?

Тревэллион сел, укутался потеплее, хотя в такую погоду холод все равно проникал под одежду.

— Все спокойно? — спросил он.

— Мулы что-то стали беспокоиться последние полчаса. То ли мне показалось. То ли им.

— У них нет воображения, — ответил Вэл. — А как Ледбеттер?

— Спит. Сон для него сейчас лучше любых лекарств. По-моему, у него легкий жар. А как иначе? Ведь он ранен.

Тревэллион свернул постель и аккуратно связал ее. Потом подошел к черному мулу и постоял рядом с ним, поглаживая его по спине и что-то шепча. Мул повернул к нему голову и вдруг резко мотнул ею назад.

Вэл опустился на колени и отполз в сторону, прислушиваясь. Поблизости явно что-то происходило. В такую погоду ночью это мог оказаться волк, но скорее всего приближались люди.

Интересно, знают ли бандиты, что они с Тэпли здесь? Вряд ли они пристально наблюдали за этим местом все время. Грелись где-нибудь у костра неподалеку и ждали, когда Ледбеттер умрет.

Ворам всегда не хватает терпения. Особенно таким вот грабителям с большой дороги. Им бы сцапать добычу и убраться восвояси, а эти уже столько времени проторчали на холоде.

Он подкрался к мертвому животному, поближе к жавшимся в кучку мулам, и вдруг услышал хриплый шепот:

— Фрэнк! Их двое! Кто-то пришел к нему.

— Тсс!

Послышался шорох, и на фоне падающего снега Вэл увидел две едва различимые фигуры. Он поднял ружье.

— Ну вот что, — невозмутимо произнес он, словно вел мирную беседу, — бросайте оружие и выходите вперед.

Разумеется, те не собирались делать ничего подобного, они оба повернулись на голос и одновременно выстрелили. Но Тревэллион был готов к этому и опередил их. Его первая пуля сразила того, что стоял ближе. Тот уронил оружие, зашатался и рухнул на второго, который поспешно выстрелил, промахнувшись на несколько футов. Этого было достаточно, и через мгновение второй тоже упал, прямо на первого.

Тэпли вскочил, но когда эхо выстрелов стихло, за ним последовала глухая тишина.

— Не дадут спокойно отдохнуть человеку, — недовольно проворчал он. — Устроили тут пальбу, черта с два поспишь.

— Ничего. У нас еще вся ночь впереди, — отозвался Тревэллион. — Давай-ка начнем собираться. Надо бы выйти пораньше. Что-то мне начинает надоедать это место.

Мыском сапога он отбросил того, что лежал сверху, и человек, распростершийся на снегу, глухо застонал.

— Смотри-ка, один недобитый! — заметил Тэпли.

— Помогите, — жалобно простонал тот.

— Так же, как ты помог Ледбеттеру? — Тревэллион наклонился к раненому, распахнул его плащ и снял у него с пояса револьвер. Рана была смертельная, и уже ничто не могло помочь этому парню.

Вэл не испытывал к нему жалости. Когда человек берет в руки оружие и выходит на большую дорогу грабить, а если понадобится, и убивать, то на жалость он не вправе рассчитывать.

— Кто он такой? — Тревэллион указал на мертвого.

— Понятия не имею.

— А остальные?

— Не знаю.

Перед ним лежал человек крепкого телосложения с рыжеватыми волосами и веснушчатым лицом, которое сейчас стало смертельно бледным. От потрясения и холода он пока не чувствовал боли, но скоро она проявится.

— Вы что же, так и оставите меня здесь?

— Что, не нравится? Мы должны помочь Джиму Ледбеттеру, которого вы подстрелили, а потом, может быть, вернемся.

— Проклятье! Но я же совершенно беспомощен!

— Что верно, то верно. Только не бойся, скорее всего, долго ты не протянешь.

Раненый уставился на него.

— Как ты жесток, Тревэллион!

— Ледбеттер мой друг. Очень хороший друг. И к тому же партнер.

Вэл счистил со спин мулов снег, нагрузил на них поклажу и крепко привязал ее.

— Куда вы подевали наш товар?

Раненый силился что-то ответить, но не смог. Вместо этого он дернулся, скрючился от пронзившей его боли и застонал, в глазах его появилась предсмертная мука.

— Будь ты проклят, Тревэл… — Голос его оборвался на полуслове, он вытянулся и замер навсегда.

Тревэллиона окликнул Тэпли:

— Поможешь мне поднять Джима?

Наложив на сломанную ногу шину из деревянных щепок, они вдвоем втащили его на мула.

— Сможешь ехать, Джим?

Глаза Ледбеттера горели от жара и нестерпимой боли, но он кивнул.

— Только посадите меня, — прошептал он, — только посадите…

Когда они подъехали к кондитерской, он все еще держался в седле.

Землянка Тэпли — аккуратно прибранная хижина из двух комнат, выдолбленная прямо в склоне горы, — находилась всего в нескольких сотнях ярдов от кондитерской. В нее-то они и внесли на носилках Джима, устроив его в спальне, расположенной в самой глубине, где на одной из каменных стен проступали жилки серебряной породы.

— Сначала я добывал тут руду, — объяснил Тэпли, — а потом решил, что зимнее жилье мне нужнее, чем она. Тогда я просто обтесал стены и пол в этой пещере да пристроил переднюю комнату. — Он указал на дверь в дальней стене и продолжал: — За нею туннель футов в шестьдесят длиною. Там проходит жила сернистого серебра с дюйм толщиной. Не так уж много, но думаю, потом она сделается шире.

Ледбеттер посмотрел на Тревэллиона.

— Трев, мне неудобно просить тебя об этом, но не мог бы ты найти кого-нибудь, кто позаботился бы о моих мулах? Ведь они — все, что у меня есть. Да и твоя доля в них вложена.

— Ладно. С этим я разберусь. А что с теми, которые остались в Калифорнии?

— Там у нас свой человек. Он приглядит за ними, так что не стоит беспокоиться. Я и этих хотел переправить туда на зиму, ведь там хорошие пастбища.

— Спаффорд недавно распродавал свое хозяйство, — сообщил Вэл, — но сам остался. У него есть два стога отличного сена, и я думаю, мы могли бы договориться. Кроме того, у него имеется еще пустой загон для скота и огороженное пастбище на берегу Карсона.

— Тогда займись этим. Жаль только, что мы потеряли отличных мулов.

— Ты не потерял их.

— Как это?

— Ну вот сам посуди, — принялся объяснять Тревэллион, — мулов выгоднее продавать по эту сторону Сьерры. То же самое касается и товара, который им достался. Если даже бандитам и удастся перебраться через горы, они вряд ли сумеют сбыть его там. А когда начнутся первые оттепели, то и вовсе ничего не получат за него. А здесь такой товар у них оторвут с руками.

— И что из этого?

— Поезжу по округе, порасспрашиваю. Ведь им придется где-то держать этих мулов, причем не слишком далеко. Кроме того, им нужен тайник для товара, пока они не распродадут его. Если уже продали, я найду его, а если нет — найду и товар, и тех, кто его украл.

— Как ты думаешь, сколько их осталось?

— Наверное, четверо или пятеро. Трое мерзавцев мертвы.

Вэл почистил ружье, проверил шестизарядник, вышел на улицу и направился к заведению Лаймана Джонса.

В салуне собралось полно народу. В самом конце сидел Лэнгфорд Пил, и Тревэллион начал пробираться к нему.

— Здорово, Трев, — поприветствовал его Пил. — Слыхал, ты устроил пальбу на тропе.

— Так, ничего особенного, Лэнг. У Джима Ледбеттера увели несколько отличных мулов вместе с грузом. Буду тебе весьма признателен, если станешь держать ушки на макушке да поглядывать в оба.

— Так и сделаю.

Вэл заказал выпивку, а потом спросил:

— Сэм Браун в городе?

— Да. — Пил подумал над вопросом, потом прибавил: — И с ним еще с десяток сущих головорезов. Эти ребята привыкли стрелять из-за угла, будь осторожен. Сэм убьет всякого, кто догадывается о его делишках, так что береги спину.

Тревэллион допил виски, запахнул плащ и вышел на улицу. С минуту он постоял возле здания, прячась от ледяного ветра. В кондитерской горел свет, и он хотел было направиться туда, но потом, согнувшись, побрел вверх по склону к хижине Тэпли. Чтобы добраться до нее, предстояло пройти перед рядом светившихся окон. Это совсем не понравилось Вэлу, и он остановился под навесом магазина, раздумывая, как поступить. Опыт подсказывал, что всегда надо слушаться внутреннего голоса. Так он и сделал. Продолжая держаться под навесом, пробежал футов двадцать, потом шагнул в густую тень здания.

На участке, купленном Тревэллионом у Макнила, в скалистом склоне тоже была выдолблена хижина. К ней-то он и направился по главной улице, по-прежнему стараясь держаться в тени. Добравшись до жилища, Вэл поднял щеколду, но дверь не открылась. Он решил поддеть ее плечом, но удержался от этого движения, стремительно отступил назад и вытащил револьвер. Потом с размаху ударил ногой по двери, та распахнулась и повисла на петлях.

— Если у тебя нет злого умысла, — произнес он громко в темноту, — то поднимай руки и выходи. А если есть, то я пристрелю тебя.

Глава 16

— Да успокойтесь вы, мистер! Я только искал себе местечко для ночлега!

— Тогда руки вверх и выходите!

Из темноты выступил человек — среднего роста, хорошо сложенный, одетый в белую рубашку с подвязками на рукавах. Тревэллион никогда не видел его прежде и сейчас разглядел только, что у него усы и бакенбарды.

— Ну-ка лицом к стене! — скомандовал он и быстро обыскал незваного гостя — тот оказался безоружен, от него слегка пахло одеколоном, а сапоги были до блеска начищены, хотя и запылились немного. — Войдите и зажгите свет, — приказал Вэл и последовал за ним.

Загорелась спичка, незнакомец поднял колпак и зажег фонарь, потом поставил колпак на место.

Комната выглядела почти пустой: по стенам две койки, стол, печка из листового железа, черный плащ на спинке стула и рядом саквояж.

Разглядев незнакомца при свете, Вэл пришел к выводу, что вид у того не отталкивающий, а взгляд прямой. Оружия не оказалось и в комнате.

— Кто вы такой и что здесь делаете?

— Меня зовут Дэйн Клайд. Я актер, остался без гроша и ищу работу. Там в салуне кто-то сказал, что мистер Макнил с женой уехал из города, вот я и подумал, что лачуга, наверное, пустует.

— Я купил ее у Макнила.

— Простите. — Он потянулся за плащом. — Я сейчас же уберусь отсюда.

— Не делайте глупостей. Куда вы пойдете? В этом городе вы не найдете ночлега, не выложив денег на бочку.

Вэл указал на вторую койку.

— Можете спать здесь, если не боитесь стрельбы.

— Что это значит?

— Мое имя Тревэллион, и кое-кто здесь меня недолюбливает. Они выслеживают меня и могут забрести сюда.

Дэйн Клайд пожал плечами.

— Толкните меня, когда начнется стрельба, — весело проговорил он. — Я так устал, что меня из пушки не разбудишь.

Вэл запер дверь, прикрутил фитиль фонаря и повесил плащ на гвоздь. Лачуга оказалась аккуратно прибранной, видно, о чистоте заботилась жена Макнила, пока окончательно не расхворалась.

— Вы давно ели?

— Давно.

Вэл приготовил кофе и пошарил в буфете. Ему повезло: он нашел шматок копченой свинины, от которого уже отрезали несколько кусочков, и немного старых сухарей.

— Не густо, — заметил Тревэллион, — да уж как-нибудь обойдемся. — Потом он повернулся к Клайду и спросил: — А что актер делает в Вирджиния-Сити?

— Я слышал, в здешних краях начался бум… Вот и подумал, что в городе, наверное, не хватает увеселений.

— Может статься, вы окажетесь правы. А что вы умеете делать?

— Играю в спектаклях, пою, владею почти всеми музыкальными инструментами. — Он снял галстук и отстегнул воротничок, аккуратно положив запонку на стол, чтобы потом без труда найти. — На самом деле, это единственное, чем я занимаюсь с удовольствием. Мой отец настаивал на том, чтобы я учился. Сам-то он получил классическое образование.

— Откуда вы родом?

— Из Дублина. Из Ирландии. Многие ирландцы переселились в Англию, и мы, как и другие переселенцы, стали ирландцами даже больше, чем те, кто остался на родине.

Тревэллион положил на стол золотую двадцатидолларовую монету.

— Это взаймы. Спать можете здесь.

— Бог ты мой, как это мило с вашей стороны! Я перед вами в долгу.

— Перестаньте. Отдадите при случае. Говорите, что поете? Тогда пойдите в салун Лаймана Джонса и скажите об этом — пусть они собирают деньги в кружку. Как вы и предполагали, здесь действительно почти нет развлечений.

— Весной появятся. Две или три труппы собираются приехать сюда на гастроли. Есть здесь театр?

— Нет. Им придется играть в загоне или на постоялом дворе, как во времена Шекспира.

Клайд удивленно посмотрел на него.

— О, вам это известно?

На следующее утро Тревэллион сидел в кондитерской за чашкой кофе, когда туда вошел Уилл Крокетт.

— Когда вы наконец надумаете работать у меня? А, Тревэллион?

— Никогда. А когда мы с вами станем партнерами, Крокетт?

Тот рассмеялся.

— Мне не нужен партнер. Самому-то едва хватает.

— Может быть, именно поэтому вам нужен партнер?

— Что? Что вы хотите этим сказать? — От веселого настроения Крокетта не осталось и следа. — Дела у меня идут отлично.

— Не сомневаюсь. Только, наверное, этого недостаточно. Я видел, какую руду вы добываете. Вы правильно заметили, она неплохая. Кто у вас управляющий, Крокетт?

— Я сам. А что?

— Сколько тонн вы добываете? Сейчас, например.

— Сейчас мы пока ничего не добываем. Элу Хескету понадобилось съездить по делам на побережье, и так как некоторые из наших рабочих уволились, мы решили закрыться на зиму.

— Если у вас есть деньги, чтобы платить рабочим, то лучше продолжить добычу руды, с тем чтобы весной приступить к отгрузке.

Уилл Крокетт задумчиво уставился в окно, раздраженный не столько тем, что сказал Тревэллион, сколько выводами, которые вытекали из его слов.

— Мне нужен хороший горняк. Эл — против. Говорит, что дела у нас и так идут прекрасно и что у него есть кое-какие планы. Только в добыче он разбирается хуже меня, хотя дела ведет отлично.

— Может, вам прислушаться к тому, что он говорит?

— Почему бы вам не зайти к нам и не взглянуть самому? Скажете мне, что вы обо всем этом думаете. А?

— Согласен. Только это будет стоить вам пятьдесят долларов.

— Пятьдесят до… — Румянец вспыхнул на лице Крокетта. — Вы хотите пятьдесят долларов только за то, чтобы пройтись по шахте?! Ведь это займет всего полчаса!

Тревэллион допил кофе и встал.

— До свидания, Мелисса.

Когда он ушел, Крокетт поднял его чашку и с грохотом поставил на стол.

— Поразительно! Пятьдесят долларов! Неслыханно!

— Вы же сами обратились к нему, Уилл! Ведь не он к вам пришел. Он никогда ни к кому не пойдет… во всяком случае, не пойдет просить. Но готов бросить свои дела, чтобы помочь кому-то, как помог мне. А когда пропал Джим Ледбеттер, он сразу же отправился на поиски.

— Чтоб мне провалиться, он же отличный горняк! Сколько людей говорили мне, что Тревэллион разбирается в добыче руды лучше всех! Он нужен мне.

Мелисса улыбнулась.

— Уилл, если он нужен вам, то вам лучше решиться и заплатить. Поймите одно: Тревэллиону, похоже, ничего не нужно. Я просто не представляю, что или кто его в действительности интересует.

Некоторое время Крокетт сидел молча.

— Мелисса, вы замечательная женщина. И действуете на меня успокаивающе. Когда бы я ни пришел сюда, всегда ухожу в хорошем настроении.

Она улыбнулась.

— Это кофе так действует. Сделать вам чашечку?

Несколько минут они молчали, потом она сказала:

— Уилл, если Тревэллион все-таки зайдет взглянуть на вашу шахту, не говорит об этом Элу Хескету…

Он удивленно поднял брови.

— Не говорить Элу? Но почему? Я и шагу без него не делаю! Он моя правая рука!

— Вы когда-нибудь высказывали предположение пригласить Тревэллиона взглянуть на шахту?

— Да, я предлагал нанять его. Насколько помню, Эл счел, что в этом нет необходимости.

— На вашем месте, Уилл, я бы заплатила Тревэллиону, пригласила его и выслушала бы его мнение, но только ни словом не обмолвилась об этом с Элом Хескетом.

Крокетт взял сигару и откусил кончик. С минуту он задумчиво смотрел на нее, потом зажег. Мелисса наполнила его чашку.

— Многие надеются разбогатеть здесь, Уилл. Поверьте, так оно и будет. И вы один из таких людей. Как и Джордж Хирст, вы твердо стоите на ногах и преуспеваете в своем деле. Но, понимаете… вы слишком легко доверяете… мне, Элу Хескету, кому угодно.

— Может быть, — пробормотал он, — может быть.

Тревэллион отправился на участок Макнила и начал работать. Он откидывал пустую породу и сортировал ту, которая подлежала отгрузке, раскалывал на части лучшие куски и промывал их, чтобы отделить серебро. Это, казалось бы, никчемное занятие все же вносило свою крохотную лепту в его доход и к тому же помогало ему изучить возможности жилы.

Поначалу ему показалось, что залежь понижается к западу, однако он решил проверить это и долго бродил по горным склонам или просто сидел где-нибудь на откосе, внимательно изучая покатость и изгибы выходивших на поверхность пластов. Несколько раз он видел, как другие проделывают то же самое, но все они, казалось, не имели ни малейшего понятия о том, что именно хотели найти. Возможно, надеялись обнаружить обнаженные пласты золотоносной породы, словно вылезшей из земных недр специально для них.

О Ваггонере он ничего больше не слышал.

Через две недели после происшествия с Ледбеттером Тревэллион напал на первый след. В этом ему помог Лэнгфорд Пил.

Пил вошел в кондитерскую, когда Тревэллион сидел там, пересек комнату и подсел к его столику. Мелисса принесла кофе.

— Пару дней назад, — начал он, — я ездил в Геную. Так вот, один тип продавал там одеяла. Целую кипу. Сейчас караваны через горы не ходят и в ближайшие месяцы не предвидятся. Вот я и подумал, что тебя это заинтересует.

— Узнал, кто торговал?

— Да. Как я и предполагал, он из шайки Сэма Брауна. Называет себя Кипом Хозером. Только недавно его видели в Коринне, но под другим именем.

— Надо съездить взглянуть на него.

Пил кивнул.

— Хочешь, поеду с тобой?

Тревэллион улыбнулся.

— Лэнг, это очень благородно с твоей стороны… В самом деле. Только, по-моему, у нас с тобой на сей счет одно мнение: каждый решает свои проблемы сам. Так?

— Так-то оно так, но ведь это проблема Джима. Я люблю Джима, а он сейчас болен.

— Сам справлюсь. Но все равно спасибо тебе.

Лэнгфорд допил кофе и посмотрел на Мелиссу.

— Благодарю, мэм. Кофе просто отличный.

Когда он ушел, Мелисса посмотрела ему вслед.

— Так вот он какой на самом деле, этот прославленный Фермер Пил, самый опасный человек в Комстоке! На вид такой славный!

— А он такой и есть. В прошлом прекрасный солдат. Сначала был горнистом. Выжил во многих схватках с индейцами. Уже тогда за ним закрепилась слава непревзойденного стрелка. К тому же он не любит ввязываться в неприятности, хотя многие, кто хорошо стреляет, частенько попадают в передряги. Сможешь пару раз постоять за себя — и ты уже известен. Когда на тебя направляют дуло револьвера, тут уж выбирать не из чего — или ты, или тебя.

Тревэллион сидел за чашкой кофе, стараясь все хорошенько обдумать. Раз Хозер ходит по улицам, пытаясь сбыть с рук одеяла, значит, можно не сомневаться, что они из поклажи Ледбеттера. Одеялами в городе давно не торгуют, и, как правильно подметил Пил, обозы сейчас не ходят.

Вэл припомнил этого Хозера; тощего, усталого с виду человека с «вечно настороженным взглядом темных глаз он когда-то встречал в окрестностях Голд-Хилла. Правда, внешность оказалась обманчивой. В состязаниях по прыжкам парень выиграл значительную сумму, хотя, казалось, менее других подходил для такого занятия.

Вэла Хозер знал в лицо, поэтому, когда в кондитерской появился Клайд, в мозгу Тревэллиона созрело окончательное решение. Он предложил тому сесть и жестом подозвал Мелиссу.

— Хочу познакомить вас с Дэйном Клайдом. Он актер и мой друг. Вы можете кое-что для меня сделать, — обратился он к Клайду, — но я не хочу, чтобы у вас возникли неприятности. — Тревэллион описал ему Хозера и Сэма Брауна, рассказал о том, как ограбили обоз Ледбеттера, и о своих подозрениях.

— А что вы хотите узнать? — спросил Дэйн.

— С кем они имеют дело и где их можно найти. Я рассчитываю на то, что бандиты не знают вас. Вам придется держаться от меня подальше, пока все это не закончится. Однако как только заметите, что вас узнали, или даже почувствуете что-то, немедленно бегите. Это очень опасные люди. Им не надо искать предлога, чтобы убить.

— Буду осторожен.

Клайд был приятен в общении и умел слушать.

— Последний раз я работал во Фриско, — пояснил он. — Приехал туда с нью-йоркской труппой. Играл Хорна. А до этого побывал и в Дублине, и в Лондоне, и в Париже — и везде на первых ролях. — Он улыбнулся. — Правда, труппы менялись. Однажды я проработал сезон с Рэчел Феликс, а потом гастролировал с мисс Редэвей. Мы тогда давали «Билет для отъезжающего».

— С кем, вы сказали?

— С мисс Редэвей. Грита Редэвей. Вы о ней, наверное, не слышали. Она еще совсем юная актриса, но очень талантливая. Пару сезонов она выступала с Феликс как инженю, но за последний год ее талант раскрылся. Положительная оценка критиков. И весьма высокий профессионализм.

— Какое необычное имя.

— Да, действительно. А вы знаете, она ведь тоже янки… то есть американка. Еще девочкой играла где-то на Юге.

— Привлекательная?

— Более чем. Она просто великолепна! У нее редкая красота. Из-за этого-то они и расстались с Рэчел. Нет, не подумайте, что они поссорились, просто Рэчел постоянно твердила ей, что и сама тоже красива и что она будто бы отвлекает от нее, Рэчел, внимание зрителей. Я сам слышал, как Рэчел говорила: «Деточка, вы красивы. Вот и используйте это». Но они расстались добрыми друзьями.

— И сколько же ей лет, этой мисс Редэвей?

— Уверен, что ей еще нет и двадцати.

Когда Дэйн Клайд ушел, Тревэллион допил свой кофе. Да, необычное имя. Неужели?.. Нет, это невероятно! Просто не может быть!..

Он хорошо помнил ту ночь. Помнил, как, превозмогая собственный страх, прижимал к себе это дрожащее, испуганное дитя и знал, что он нужен. Нужен ей. Она нуждалась в нем, и это придавало ему силы. И помогло потом пройти через все испытания.

Единственный раз в жизни, с горечью думал он, когда он был кому-то по-настоящему нужен и чувствовал себя истинным защитником. За эти короткие мгновения Грита успела дать ему нечто бесценное, нечто такое, что он берег в душе и пытался осознать всю последующую жизнь.

У его отца была мать, а кто есть у него?

Глава 17

Зимовать Тревэллион остался в хижине, хранившей тепло и укрывавшей его от ветра и снега. Когда за дверью бушевала непогода, а в печке потрескивал огонь, в хижине оказывалось очень уютно. Вэл прислушивался к завываниям ветра, и перед глазами у него вставали прибрежные скалы Корнуолла, разбивавшиеся о них волны и холодные потоки дождя.

Ночами он читал оставленные Макнилом книги, а днем работал в шахте, постепенно углубляя ее, и обнаружил, что жила становится все более мощной. Он отбирал лучшие куски золотоносной породы, а серебряную руду складывал отдельно.

С высоты склона, где находился его участок, город виднелся как на ладони. Теперь он невероятно разросся и был изрезан множеством улиц, переулков и закоулков. Горы укрыло снегом. Метель следовала за метелью, снежные вихри с воем разбивались о карниз крошечной лачуги и словно пытались нащупать своими зловещими пальцами хоть какую-нибудь узенькую тропинку или щель в надежде проникнуть туда, где разливалось тепло очага.

В понедельник вечером, когда снова повалил снег, к лачуге подъехал Дэйн Клайд и постучался. Держа наготове револьвер, Тревэллион открыл ему дверь, и Клайд сразу же направился к печке. Он снял рукавицы и протянул озябшие руки к огню.

— Я узнал, где они прячут одеяла и все остальное. — Вэл молча ждал, и тот продолжил: — Это хижина. Только совсем не там, где мы предполагали, а в каньоне, приблизительно в миле от Кедров. Недалеко. Туда ведет тропа. Знакомо вам это место?

— Да.

— Где-то в двухстах ярдах от тропы. Хижина выдолблена в скале, в ней никто не живет, есть загон для скота и сарай.

— Был там кто-нибудь?

— Нет. Они появляются там время от времени, в основном хижина пустует.

— Отлично. — Вэл потянулся за кофейником. — Садитесь. Холод лютый. Замерзли, наверное? — Он наполнил чашку. — Скажите, они вас видели?

Клайд пожал плечами.

— Думаю, да. Я там всем рассказывал, что недавно встал на ноги после тяжелого недуга и что доктор прописал мне длительные прогулки. Каждый вечер я отправлялся в разные стороны и думаю, что в конце концов они привыкли ко мне и перестали обращать на меня внимание.

— Я слыхал, вы выступали у Лаймана.

— Да. Им очень нравятся старинные ирландские песни. Правда, не только они. Мне приходилось выступать в мюзик-холле, и я знаю много забавных номеров.

Он немного помолчал, потом спросил:

— Вы несколько дней не ездили в город?

— Да.

— Сэм Браун убил человека. Перерезал горло охотничьим ножом и бросил тело под стол, а сам уснул прямо там же, уткнувшись лицом в окровавленные руки.

— Это на него похоже.

— Ну я: еще понимаю, когда хищные звери убивают свою добычу, они хотя бы чистоплотные, но этот… пожалуй, самое отвратительное двуногое, какое я встречал в своей жизни.

Клайд отхлебнул кофе.

— Хозера я видел с Брауном и с остальными.

— А с человеком по имени Ваггонер не видели?

Тревэллион описал Ваггонера.

— Нет, такого не встречал. Если он ошивался здесь, то мог податься со всеми в Калифорнию.

Какое-то время они молчали, потягивая кофе. Клайд обратил внимание на самодельную полку с книгами.

— Ваши?

— Достались вместе со всем хозяйством. Макнил собирал их где только мог: в опустевших лагерях, даже в Семимильной пустыне. Там многие бросали свое добро, чтобы облегчить ношу.

— Читаете?

— Да так, время от времени. Когда человек один, ему не хватает общения, вот и приходится обращаться к книгам, даже если он и не большой любитель. Знавал я одного такого — его завалило снегом. Всю зиму просидел в доме, отгороженный от остального мира, зато к весне так хорошо знал Библию, что вскоре сделался проповедником. — Тревэллион поднялся. — Если хотите, можете подождать здесь, только пойдите лучше в кондитерскую.

Клайд изумленно уставился на него.

— Вы что, собираетесь отправиться туда один?

— Мне так удобнее. Через город не поеду, сделаю крюк. Если повезет, найду то, что ищу, и к утру вернусь.

— Я с вами.

— Спасибо, не стоит. — Он посмотрел на Клайда. — Вы умеете стрелять?

— Нет. Никогда не пробовал. Но, если понадобится…

— С этими людьми вам не следует связываться, хотя так вы скорее научились бы стрелять. Это суровая страна, и оружие здесь всегда держат под рукой.

Чтобы осуществить задуманное, Тревэллиону нужна была помощь, и он, конечно, сразу же вспомнил о Тэпли. Клайд, несмотря на его искреннее желание быть полезным, для такой операции не годился.

Он нашел арканзасца в его землянке за чашкой кофе.

— Ты, конечно, как всегда, на ночь глядя. Что случилось?

Вэл объяснил ему свой замысел, потом подытожил:

— Нам понадобится четыре вьючных мула и чуточку удачи.

— Никто из этой шайки, похоже, не выберется сегодня ночью на улицу, — воодушевился Тэпли. — Хозера я видел у Лаймана, он уже тогда стоял на бровях.

Они выехали. Ледяной ветер стегал в лицо, мулы упирались — им явно хотелось вернуться в теплое стойло. Тревэллион скакал впереди, подняв воротник, укрывая рот от перехватывавшего дыхание ветра.

Поднявшись на вершину холма, оглянулся: сотни огней горели внизу, рядом светились Голд-Хилл и Силвер-Сити, дорога же была пуста.

Они нашли хижину по описанию Клайда. Тревэллион подъехал прямиком к ней, почти не сомневаясь, что сейчас распахнется дверь и на пороге появится вооруженный человек. Однако прочная дверь оказалась заперта. Засов выглядел не слишком крепким. После третьего удара он поддался, и они вошли внутрь.

Большая часть товара Джима — тюки с одеялами, мешки с мукой, сахаром, кофе — аккуратно лежала на месте, не оказалось только мулов, да кое-что из украденного исчезло — либо съели, либо распродали. Не теряя времени, они навьючили что смогли на своих мулов, явно перегрузив их. Даже теперь, чтобы забрать весь груз, понадобилось бы приехать еще раз. Уже светало, когда они вернулись и сложили спасенное в кладовке у Ледбеттера.

Сидя в хижине за чашкой кофе, Тревэллион посмотрел на Тэпли и сказал:

— Теперь мулы. Нужно обязательно разыскать их.

— Скорее всего, они держат их где-то на берегу. Только у реки можно найти и воду, и корм — сено или траву.

— Но сначала неплохо бы немного вздремнуть, — предложил Тревэллион. — А тогда и в путь.

— Как думаешь, с грузом все будет в порядке?

— Он в самом центре города. Жаль, денег маловато. Попробую найти надежных ребят, чтобы присмотрели за ним.

Тэпли скакал рядом с Тревэллионом. Шел уже третий день поисков, а мулов и след простыл. Снег редел, он лежал теперь только узкими полосками у подножия огромных валунов и в тех местах, где пролегали ледяные нити замерзших потоков.

— Тебе нужна женщина, — вдруг сказал Тэпли. — Одному плохо.

— Ты же один.

— У меня есть дочка. Знаешь, как это утешает, когда думаешь о ней, строишь планы. Скорее всего, они и не осуществятся, зато есть над чем поразмыслить. И у нее есть родная душа.

— Ну что ж, может, когда-нибудь…

— Ты молод. А молодым свойственно думать, что еще будет «завтра». Но это ошибка. Многие так и умирают молодыми. В этих краях дожить до старости — большая редкость, мало кому это удается.

— Хозяин лавки сказал, что видел где-то здесь следы, но не обратил на них внимания.

— Ничего, найдем.

Они продвигались на запад по извилистой тропе вдоль берегов Карсона. С обеих сторон возвышались стены каньона.

— Местечко что надо. В таком запросто подстрелят, — заметил Вэл.

— Да уж. Только на самом деле подстрелить могут где угодно. Ты, наверное, подумал о том, как поступит Сэм Браун, когда обнаружит пропажу?

— Мне противен Сэм Браун, — ответил Вэл. — И мне наплевать, как он поступит.

— Кто-нибудь наверняка сторожит мулов, — предположил Тэпли. — Весной они будут стоить целое состояние. Клеймо Джима можно изменить. Оно у него из трех букв — JED. Я как-то видел в баре одного парня с карандашом в руках, он на бумаге показывал Хозеру, как его можно превратить в три восьмерки или в тройку и две восьмерки.

— Ледбеттер узнает этих мулов, как человек узнал бы своих детей.

— Так-то оно так, — согласился Тэпли. — Только сможет ли он доказать? Теперь у нас в городе все по закону.

— В том-то вся и беда.

Старые кедры тянули к ним свои скрюченные, узловатые ветви. Тревэллион нарвал кедровых иголок и растер пальцами.

— Нравится мне этот запах, — проговорил он.

— Ты бы снял винтовку, — вернул его на землю Тэпли, — посмотри, как твой мул прядет ушами.

Мул и в самом деле навострил уши и собрался было закричать. Тревэллион дал ему слегка под ребра, чтобы отвлечь его внимание, и снял с плеча винтовку.

На месте слияния Карсона и Брунсвикского каньона они увидели небольшой луг, поросший жухлой травой с проблесками молодой зелени.

Мулы паслись там. Все до единого. Посреди луга стояла палатка, перед ней горел костер. Из палатки вышел человек со сковородой в руках и, поставив ее на плоский камень, принялся резать мясо, потом повернулся и направился к костру.

Должно быть, он что-то заметил краем глаза, так как вдруг резко оглянулся и, посмотрев по сторонам, увидел Тревэллиона и Тэпли, невозмутимо сидевших в седлах.

— Ч-ч… Какого черта! Кто вы такие?

Из-за пояса у него торчал револьвер, а возле входа в палатку стояла прислоненная к камню винтовка.

Никто не проронил ни слова. Неторопливо, очень осторожно парень поставил сковороду на плоский камень, потом вытер руки о штаны, явно собираясь выхватить револьвер, но обе винтовки опередили его, уткнувшись в него дулами. Никто не двигался.

— Вы, ребятки, ищете что-нибудь?

— Уже нашли, — ответил Тревэллион.

Тот нервно облизнул губы. Ему явно хотелось вытащить оружие, но оба дула были нацелены прямо на него.

— Хотел вот бекону пожарить, — кивнул он на сковороду.

Не проронив ни звука, Тревэллион и Тэпли не сводили с него глаз. Тэпли пожевал табак и сплюнул.

— Может, вон на том кедре? — спросил Вэл.

— По-моему, он несколько маловат. Хорошо бы футов на шесть-восемь, — прибавил арканзасец Тэпли. Потом указал на моток веревки, висевший за спиной у незнакомца, и весело воскликнул: — О-о, да у него и веревка есть!

— Погодите! — заорал тот, при этом руки его продолжали лихорадочно шарить по штанинам. — Кто вы такие, ребятки? Чего хотите?

— А мы разве сказали, что хотим чего-то? — перебил его Тревэллион. — Мы нашли мулов Ледбеттера, а больше нам ничего и не надо.

— Ребятки, не нарывайтесь на неприятности. Ведь мулы-то…

— Краденые. И рядом с ними ты. Где тут ближайший суд, а, Тэп?

— Полагаю, в Пласервиле. А может, в Солт-Лейк. Ведь это же территория Юты.

— Далековато. Семь верст киселя хлебать, да еще оставаться, чтобы дать показания. Так, глядишь, пол-лета пройдет. А в итоге они все равно повесят его. Нет никакого смысла.

— Да, никакого смысла нет, — согласился Тэпли, — переть его в такую даль ради такого пустяка. Дерево есть, веревка есть, что еще?

— У него и пушка есть, — добавил Тревэллион. — Может, нам подстрелить его для начала?

— Эй, ребятки! Погодите! Я не знал, что эти мулы краденые. Честное слово, не знал!

— Кто поставил тебя стеречь их?

— Какие-то парни обещали заплатить, если я присмотрю за ними. Я и понятия не имел, что…

— Я видел его в Голд-Хилле с Хозером, — сообщил Тэпли, — и с этим подонком Сэмом Брауном.

— Писать умеешь? — спросил Тревэллион.

— Что за вопрос! — с ноткой возмущения воскликнул тот. — Конечно, умею!

— Вот и отлично!

Левой рукой Вэл достал из кармана блокнот, какие обычно используют горняки для своих записей.

— Сейчас ты напишешь следующее: «Сэм Браун, Кип Хозер и остальные украли этих мулов и стреляли в Ледбеттера».

— Да вы с ума сошли! Я не могу сделать этого! Они убьют меня!

— А мы тебя повесим.

Человек дрожал, и на мгновение Тревэллиону показалось, что он сейчас бросится наутек, но тут твердость духа окончательно покинула его, и он беспомощно сложил руки в мольбе. Прежде чем он успел что-либо вымолвить, Тревэллион невозмутимо произнес:

— Мне кажется, у тебя есть два способа умереть и только один выжить.

— Как это?

— Ты напишешь, что тебе продиктовано, сядешь на лошадь и уедешь в Солт-Лейк.

Искорка надежды сверкнула в глазах бедолаги.

— И вы позволите мне уйти?

— Я бы не стал так долго препираться, чтобы написать какую-то бумажку, — поддержал его Тэпли.

Парень схватил карандаш и нацарапал что требовалось, и тогда Тэпли сказал:

— У тебя есть десять минут, чтобы убраться отсюда.

Глава 18

К весне ветры сделались еще более резкими. Они с шумом врывались в город, разбиваясь о стены хижин и салунов. Скудные запасы топлива почти истощились, и многие поселенцы, чтобы приготовить пищу, топили печки полынью. Бесшумный снег падал на крыши, проникал в трубы очагов и щели плохо сколоченных домишек, припорашивал спящих, словно укрывая их белым одеялом.

Наступила весна 1860 года. Холода прекратились, но ветры не унимались. Они разносили по воздуху клубы песка, гулко бились в немногие уцелевшие окна, но к началу марта нашлось уже несколько отчаянных смельчаков, рискнувших переправиться через заснеженные горные перевалы.

Как-то утром Тревэллион спустился в город. Джон Мур, только что прибывший с грузом продуктов и спиртного, уже строил себе салун, и вокруг него толпился нетерпеливый люд. Зимние запасы виски подошли к концу, а это было равносильно катастрофе.

Джим Ледбеттер пришел в кондитерскую раньше Тревэллиона и уже помогал Мелиссе готовить завтрак.

— Мой повар ушел, — посетовала она. — Купил инструменты и занялся добычей золота.

— А зря, здесь он был как раз на своем месте, — заявил с порога Уилл Крокетт, закрывая за собой дверь.

Тревэллион налил кофе себе и ему.

— Ну что, готовы заглянуть ко мне на «Соломон» и осмотреть шахту?

Вэл пожал плечами.

— А вы готовы заплатить пятьдесят долларов за то, что я пройдусь туда и обратно и дам, быть может, какой-нибудь совет?

— Ох, ну и характер у вас!

— У меня есть и собственный участок, причем довольно приличный.

— Ба! Да видел я участок этого Макнила! Там только намек на руду. С таким не стоит и возиться.

— Думаю, мы с вами по-разному смотрим на одни и те же вещи, — возразил Тревэллион. — Я всю жизнь изучаю породы и формы залегания пластов. А вы занимались торговлей или чем-то вроде того. Так ведь?

— Ну знаете… человек всему может научиться, — возразил Крокетт.

— И должен благодарить за это Господа, — заметил Ледбеттер, который только что подошел и присоединился к ним.

— Джим, когда поедешь, я отправлю с тобой руду. Там на десяток мулов наберется.

— Ну что ж, отлично, — с недовольством в голосе проговорил Крокетт, — пусть будет пятьдесят долларов! Надеюсь, вы заслуживаете этих денег.

Тревэллион кивнул в знак согласия.

— Тогда завтра утром.

В разговор вступила Мелисса:

— Прислушайтесь к его советам, Уилл.

Он раздраженно посмотрел на нее.

— Послушайте, разве я не говорил вам, что…

— Нет, Уилл, не говорили. Но неужели вы всегда показываете свои карты другим игрокам?

— Конечно нет. Только это совершенно разные вещи. Как он может управлять прииском, если не будет знать истинного положения дел?

— Я только прошу вас не раскрывать своих карт. Во всяком случае, не все.

Когда она ушла на кухню, Крокетт сказал:

— Мелисса замечательная девушка, но иногда ей, похоже, кажется, что я ребенок.

Ледбеттер покачал головой.

— Это не совсем так, Уилл. Мелисса слышит множество разговоров. Ведь на чашечку кофе в кондитерскую заглядывают и старатели и дельцы, так что здесь можно много чего узнать. Вы хороший человек, Уилл, только слишком доверчивый. Слишком.

— Беда в том, — вставил слово Тревэллион, — что когда у человека есть толковый помощник, то постепенно он перепоручает ему все больше и больше работы, и в конце концов тот полностью забирает дело в свои руки.

— Но только меня это не касается, — возразил Крокетт и встал. — До завтрашнего утра, Тревэллион.

Когда он ушел, Вэл спросил:

— А кто все-таки такой этот Хаскет? Я слышал о нем, но самого никогда не видел.

— Ко мне он не заходит, — ответила Мелисса. — Так что я совсем не знаю его, хотя вполне может оказаться, что он заслуживает доверия. Только мне кажется, что нельзя слишком доверять кому бы то ни было.

— Хорошо, что вы это понимаете, — заметил Тревэллион.

Мелисса покраснела, потом продолжала:

— Он живет уединенно. Наверху у него хижина, и все свое время он проводит в ней или в конторе за своими бухгалтерскими отчетами.

— Не пьет, не жует табак, — прибавил Ледбеттер, — и, похоже, ничто его не интересует, кроме этого прииска.

— Он горняк?

— Сам увидишь, что нет. Впервые я услышал о нем лет шесть-семь назад, еще в Сакраменто. Он скупал по дешевке руду у тех, кто срочно нуждался в деньгах.

На следующее утро Тревэллион спустился в город и подъехал к прииску Крокетта. Теперь он уже знал, что Уиллу Крокетту принадлежал участок в сто пятьдесят футов, где он вырыл пятидесятифутовой глубины шахту. От нее шла горизонтальная выработка с признаками руды. Внезапно выработка прерывалась, и вправо от нее открывалась другая. Здесь признаки обогащенной породы были налицо, и по мере продвижения вглубь мощность жилы увеличивалась.

Показатели выглядели многообещающе, и на «Соломоне» уже отгрузили несколько обозов руды для дальнейшей обработки. Эти последние новости широко обсуждались в городе, где ничто не могло укрыться от посторонних глаз.

Крокетт ждал возле устья шахты. Молча они зажгли фонари и спустились вниз. Тревэллион не был геологом и нисколько не претендовал на то, чтобы им слыть. Но его огромный практический опыт позволил сразу же безошибочно оценить форму залегания пластов.

Так называемая Комстокская залежь представляла собой пролегавший с северо-востока на северо-запад гигантский разлом, состоявший из множества более мелких. Вэл не слишком хорошо знал расположение пластов, но чувствовал, какой из них может оказаться обогащенным, а какой нет. И если ему встречалась порода, включавшая в себя кварц, кальцит, галенит и пирит, то она непременно содержала аргентит и золото.

Большинство горизонтальных надвигов Комстокской залежи, казалось, пролегало к северо-востоку от «Соломона». Тревэллион шел по штреку, внимательно изучая форму залегания пластов. Деревянные крепи были сделаны грамотно, и шахта в целом имела профессиональный вид.

Во втором штреке порода содержала низкопробный кварц, галенит, аргентит и богатую примесь сфалерита. Серебра он не обнаружил, хотя при обработке породы его выделяли довольно много.

Тревэллион пошел обратно.

— Теперь надо осмотреть штрек номер один, — сказал он.

— Вряд ли с ним стоит возиться, — заметил Крокетт, — но мне бы хотелось, чтобы вы осмотрели все.

В первом штреке, где работы уже были прекращены, он не нашел ничего, заслуживающего внимания, и только у самой плоскости забоя остановился. Там он, изумленный, постоял минуту-другую. Нигде не валялось ни обломков, ни расколотых кусков пустой породы. Еще более удивившись, он прошел несколько шагов в обратном направлении и снова окинул изучающим взглядом стену. Крокетт ждал, проявляя признаки нетерпения. Немного погодя Тревэллион вернулся в глубь штрека и принялся тщательно изучать разбросанные куски породы. Несколько раз он присаживался на корточки, чтобы подобрать некоторые из них; одни отбрасывал, другие складывал в карман. Наконец встал и опять пошел к устью забоя.

— Почему здесь прекратили работы?

— Шла пустая порода. Мы решили изменить направление. — Крокетт посветил фонарем над головой. — Вы же сами видите. Здесь ничего нет.

— Давайте поднимемся наверх, — предложил Тревэллион. — Я увидел все, что хотел.

Когда они выбрались на воздух, становилось уже прохладно. Дело шло к вечеру, и со склонов Сан-Маунтин подул ветер.

— Пойдемте-ка выпьем по чашечке кофе, — посмотрел многозначительно Тревэллион. — Нам надо поговорить.

— По-моему, вы только и делаете, что пьете кофе, — усмехнулся Крокетт. — Или тут все дело в Мелиссе?

— Нет. Не в Мелиссе. Хотя она замечательная девушка, и мы с Джимом Ледбеттером помогли ей открыть собственное дело. Но мы с нею всего лишь друзья.

В кондитерской Тревэллион отхлебнул из чашки и заявил:

— Крокетт, на вашем прииске кто-то действует самостоятельно и вынашивает собственные планы.

— Что вы имеете в виду?

— Вы ведете выработку не в том направлении, и кому-то на прииске известно об этом. Быть может, это даже не один человек.

— Я смотрю, вы тоже вбили себе в голову эту дурацкую идею, — с нотками нетерпения в голосе проговорил Уилл. — Пытаетесь убедить меня, что Эл Хескет обманщик? Но, не куплюсь на это.

— Я не называл имен, к тому же совсем не знаю этого вашего мистера Хескета. Но уверен, что кто-то, кто хорошо разбирается в добыче, заставил вас вести выработку не в том направлении.

Он достал из кармана несколько образцов породы, подобранных на полу штрека.

— Вот. Взгляните-ка.

Крокетт взял образцы, бросил на них полный нетерпения взгляд и снова посмотрел на Тревэллиона.

— Я не понимаю, зачем вам это нужно, мистер, только эти образцы не с моего прииска!

— Я подобрал их с пола прямо на ваших глазах.

— Вы могли подменить их. Нигде на моем участке нет ничего даже приблизительно похожего!

— Крокетт, вы видели, как я исследовал забой? Я могу сказать вам, что случилось. Эта порода залегает очень неоднородно: то идет толстыми пластами, то вдруг совсем прекращается, то вновь появляется в виде богатых скоплений. Тот, кто работал там, провел серию взрывов, обнаживших отличную породу. Тогда он остановил работы, подчистил все и убрался оттуда. Только он забыл об одном: когда взрывают породу, ее обломки отлетают на тридцать — сорок футов по туннелю. Это-то и произошло в данном случае. Он или они тщательно подчистили все в устье штрека, но забыли сделать то же самое в его глубине.

— Чушь! Если бы там имелась хорошая руда, то в устье обязательно виднелись бы ее признаки!

— Обычно так оно и бывает. Но судя по некоторым другим здешним шахтам, такое не обязательно. Кто-то добыл в этой шахте несколько тонн руды и спрятал ее где-то.

— С этого много не поимеешь, — возразил Крокетт.

— С нескольких тонн, может, и не поимеешь. Но что, если они рассчитывали на более крупную ставку? Например, на весь прииск?

— К чему это вы клоните?

— Все очень просто. У меня создалось такое впечатление, что кто-то обнаружил там гнездо отличной руды и заподозрил, что ее тут много, тогда он свернул работы и перенес их в другое место.

— Но во втором туннеле жила мощнее. А первый мы бросили потому, что там ничего не было.

— Вы получали какие-нибудь предложения относительно прииска?

— Конечно нет.

— «Соломон» ведь акционерное предприятие, не так ли?

— Разумеется, так. Мне пришлось продать часть акций, чтобы выручить деньги на текущие расходы. Почти на всех приисках Комстока поступают подобным образом. Нам нужен капитал для развития.

— У кого контрольный пакет?

— У меня, естественно. Я имею сорок два процента акций, Хескет владеет десятью. Это позволяет нам контролировать ситуацию.

Тревэллион посмотрел в окно. По узкой улочке ветер гнал клубы пыли, двое горняков устало брели, неся свои обеды в судках. Многие закрывшиеся на зиму прииски теперь снова заработали.

— Крокетт, — спокойно проговорил Тревэллион, — вы заплатили мне, чтобы я осмотрел шахту. Я сделал это. Мой вам совет — начните работы немедленно, сегодня же. Наймите рабочих и приступайте к добыче. Кроме того, на вашем месте я бы послал в Калифорнию надежного человека, чтобы выкупить оставшиеся акции. Подозреваю, что вы находитесь в каких-нибудь тридцати футах от потрясающего открытия.

— Подозреваете?

— Да. Именно подозреваю. Потому что никто не знает, что там находится, остается только догадываться. Думаю, благодаря той серии взрывов на поверхность вышло то, что скрывалось в недрах. Скорее всего, это добротная второсортная руда, но ее присутствие указывает на большее.

— Вы считаете, мне надо возобновить добычу?

— Да, считаю. И не понимаю, почему вы вообще ее прекратили. Я работал не покладая рук всю зиму и добыл жалкую часть того, что могли бы добыть вы. Сейчас у вас лежали бы тонны руды, готовые к отгрузке.

— Помнится, меня удивило, когда Эл сказал…

— Расчет прост: остановить на шахте работы, и тогда никто не сможет прийти к случайному открытию, способному изменить ход дела.

Распахнулась дверь, и на пороге кондитерской появился Джордж Хирст.

— Кофейком меня угостят? О, привет, Уилл! Тревэллион, выпьешь со мной чашечку?

— Джордж, Тревэллион считает, что мне нужно послать кого-нибудь на побережье, чтобы выкупить остальные акции. Он уверен, что мы на пороге какого-то большого…

— Боюсь, поздновато, Уилл. — Во взгляде Хирста читалось сочувствие. — Акции «Соломона» уже скуплены. Пошли по цене от двух до трех долларов за пай.

— Ты это серьезно? — Взгляд Крокетта был полон растерянности. — Ну-ка расскажи, что тебе об этом известно. — Он помолчал, потом прибавил: — Впрочем, мы с Элом контролируем ситуацию.

— Уилл, — Хирст старался говорить как можно мягче, — акции скупил Эл. Все до единой!

Глава 19

Уилл Крокетт, который к тому времени уже поднялся, чтобы уходить, снова опустился на стул. Не сводя глаз с Хирста, он нащупал ручку чашки.

— Джордж, ты уверен?

— Когда я приехал в Сан-Франциско, то первое, что услышал, это разговоры о том, что «Соломон» подвергнут оценке имущества для финансирования дальнейших разработок. Потом мне показали образцы руды, добываемой на «Соломоне», и они не представляли ничего особенного. В сущности, вся болтовня сводилась к тому, что цена на акции падает. Двое совершенно разных людей спрашивали меня, правда ли, что Хескет ушел оттуда и собирается открыть собственный прииск. К тому времени перевалы занесло снегом, и проход через горы закрылся, но вы же знаете, как распространяются слухи. Народ бросился продавать акции «Соломона», и я сам слышал, как один горлопан поносил фирму на чем свет стоит. — Хирст помолчал. — Он орал, что эти акции годятся лишь на то, чтобы обклеивать ими стены вместо обоев.

Мелисса наполнила чашку Уилла.

— Ничего, Уилл, «Соломон» не единственный прииск, — мягко проговорила она, — и потом, вам по-прежнему принадлежит немалая часть его акций.

— Эл контролирует большую часть, — спокойно продолжил Хирст. — И сам сообщил мне, что ему принадлежит сорок восемь процентов всех акций.

— Не… не могу поверить в это! — пробормотал Крокетт. — Ведь «Соломон» мой! Это я открыл его. Я начал там работы, собственными руками вырыл первую шахту, приступил к горизонтальной выработке… И добывал неплохую руду. Я бы никогда не продал ни одной акции, но мне не хватало денег на текущие расходы, а Хескет всегда имел наличные и золото. Я продал ему несколько паев, потом он посоветовал продать еще, чтобы обзавестись оборотным капиталом. Мы с ним держали контроль над акциями и с помощью дополнительных вложений в скором времени смогли бы… — Он запнулся и вытер дрожащей рукой пот с лица, потом огляделся. — Да какого черта?! Подождем, пока вернется Эл. Наверняка он сумеет дать объяснение. Просто ему подвернулся удобный случай выкупить все акции для нас, и он сделал это. Довольно ловкий ход, я бы сказал.

Тревэллион поднялся из-за стола.

— Утро вечера мудренее, Уилл. А сейчас спокойной ночи.

Он вышел и направился к участку Макнила. Со склонов Сан-Маунтин дул холодный ветер, и улицы опустели. Прислушиваясь и всматриваясь в темноту, Тревэллион постоял возле двери. Ведь он перебежал дорогу Сэму Брауну, а тот опасен. Поэтому и к хижине Тревэллион подъехал окольным путем, осторожно пробираясь через штабеля руды.

Он застал Дэйна Клайда за чтением сан-францисской газеты. Тот ткнул в нее пальцем и сказал:

— Полсписка занимает Комсток. Если человек хочет разбогатеть, то это, похоже, самое подходящее место.

— Если только ему удастся остаться в живых.

— Вы имеете в виду Брауна?

Тревэллион вымыл руки в тазу, стряхнул с них воду и вытер полотенцем.

— Да нет, дело тут не в Брауне. Теперь изобрели новый способ строить шахты, и мне страшно хочется узнать, как это делается. Нам нужна вода, хорошая питьевая вода. А еще вода для промыва породы. Нам нужна местная власть и свое представительство в Вашингтоне.

— Как думаете, будет война?

— Думаю, будет. И начнется она прямо здесь, у нас. Терри готов кому угодно перегрызть глотку за южан. Том Пэйсли со своими пожарниками горой стоит за Штаты. То же самое и Билл Стюарт. Пока южанам удается добиться своего, но долго они не протянут.

В городе начался настоящий бум. Добыча серебра шла полным ходом. Торговля акциями горнорудных предприятий на рынке недвижимости Сан-Франциско приняла характер всеобщего сумасшествия и не имела ничего общего с реальным положением дел на приисках. Тревэллион работал на своем участке, орудуя простейшими инструментами и стараясь держаться подальше от людских глаз.

Город разрастался. Теперь здесь появились каркасные здания гостиниц и даже планировалось построить большой отель с фешенебельным рестораном. Сооружался театр, и поступило предложение пригласить в город гастролирующие труппы. Как-то внезапно и незаметно Вирджиния-Сити перестал быть убогой горсткой хижин и землянок и превратился в настоящий город.

Однажды вечером Тревэллион с Ледбеттером отправились в заведение Лаймана Джонса.

— Посмотри-ка, — тихо проговорил Ледбеттер, — здесь Браун.

— Вижу. Ну что ж, чему быть, того не миновать.

Среди двух десятков пар пьяных глаз игроков Тревэллион вдруг натолкнулся на колючий взгляд Брауна. Вэл подошел к стойке, и хозяин, узнав его, слегка побледнел.

— Что, следят? — спросил Ледбеттер.

— Как всегда, — кивнул приятель.

Браун, верзила с маленькими злобными глазками, снова стрельнул в него взглядом. Однако держался он осторожно.

Кип Хозер не спускал глаз с Брауна.

— Не делай этого, Сэм, — прошептал он.

— Это почему?

— Послушай моего совета. Оставь его в покое. Он отлично стреляет и ни за что не отступит. Его не обманешь и не испугаешь. Если ты прицепишься к нему, то придется идти до конца.

— Так уж?..

— Он дерется лучше всех, даже лучше Лэнгфорда Пила, уж поверь мне.

Вдруг в окружавшей их толпе произошло какое-то движение. Повернув голову, Браун увидел перед собой Тревэллиона.

— Привет, Сэм. — Вэл посмотрел в его колючие глазки и улыбнулся. — Хочешь выпить?

— Я и сам в состоянии взять, что мне нужно.

Тревэллион оперся локтем о стойку, и Браун никак не мог угадать, кто его противник — левша или правша. Они взяли виски, и Вэл произнес:

— Поговаривают, у нас с тобой какие-то недоразумения, Сэм. Ни за что бы не поверил. А ты?

— Недоразумения?.. Понятия не имею.

— Вот и я говорю то же самое. Я знал, что ты не имел никакого отношения к мулам Ледбеттера. Потому что если б имел, то я бы вздернул тебя на первом суку.

— Ты бы вздернул меня?! — Браун в упор посмотрел на него, явно начиная злиться, однако его что-то беспокоило. — Что это ты несешь?

— А почему бы и нет, а, Сэм? Разве не так поступают с конокрадами? Только это бестолковый разговор. Я всем говорю — забудьте об этом, между мной и Сэмом нет никаких разногласий. — Тревэллион указал на стакан. — Ну ладно, давай-ка выпьем! — Немного помолчав, он добавил: — Если у нас с тобой когда-нибудь возникнут проблемы, то только скажи мне, Сэм, и тогда сам выберешь оружие. Ведь мы с тобой любим выяснять отношения один на один. Так?

Он поставил стакан, повернулся и пошел прочь. Ледбеттер на мгновение замешкался, чтобы допить виски, и последовал за Тревэллионом.

Браун стоял возле стойки нахмурившись. У него осталось чувство, будто его провели, только он не понимал как. Так или иначе, он был раздосадован.

— Проклятье! — пробурчал он. — Да я…

— Не надо, — посоветовал Кип Хозер. — Оставь его. Не порть себе жизнь, Сэм. Он доставит тебе кучу неприятностей. У него тут полно друзей, а у Ледбеттера, похоже, еще больше. Пока вы беседовали, этот Тэпли все время сидел сзади, прислонившись к стене, и наблюдал. Мой тебе совет — забудь о нем. Здесь достаточно простофиль. И вот еще что, — прибавил он, немного подумав, — ходят слухи, что кто-то хочет убить его. Вот и предоставь это им.

Тревэллион и Ледбеттер вышли на улицу. Через несколько минут их догнал Тэпли.

— Впервые вижу этого головореза Сэма, — усмехнулся Джим. — Он не знал, как себя вести с тобой. А Тэп нагнал страху на Кипа Хозера. Тот места себе не находил — все время оборачивался в его сторону и поглядывал на его шестизарядник.

Они отправились в хижину Макнила.

— Холода все не проходят, — заметил Вэл, растапливая печку. — Так, пожалуй, еще задумаешься, на что потратить летний заработок.

— Театр скоро закончат строить, — сообщил Клайд. — Вествудская труппа приедет к нам с гастролями.

— Я тут как-то подсчитал, — вступил в разговор Ледбеттер, — у нас теперь тридцать восемь магазинов, девять ресторанов и двадцать пять салунов.

— А еще четыре мясные лавки, — прибавил Тэпли. — Девять или десять платных конюшен, пара парикмахерских, а прачечных — и вовсе не счесть. Так что город растет, ребятки. Скоро здесь будет прямо-таки настоящая столица.

— Беспокоюсь я за Уилла Крокетта, — сменил вдруг тему Ледбеттер. — Кто-нибудь видел его?

— Не надо о нем беспокоиться, — возразил Тэп. — У него сорок два процента акций «Соломона». Какая разница, у кого контрольный пакет? Главное, что он может продолжать делать деньги.

— Уж больно он доверчив, еще хуже меня, — заметил Ледбеттер. — И доверяет Хескету.

— Никогда не видел его, — задумчиво произнес Вэл.

— Черствый он. И необщительный. Себе на уме. И далеко не глуп. Только я бы ему спину не подставил.

— Говорят, он скоро возвращается.

Ледбеттер повернулся к Тревэллиону.

— Ты видел его прииск. Есть у них там что-нибудь?

— Хорошая на вид порода в той заброшенной шахте. Я посоветовал Уиллу возобновить там работы, а тут как раз пришла эта новость.

В печи трещал огонь, наполняя комнату приятным теплом. Тревэллион налил чашку кофе и поставил ее на покрытый клеенкой стол. Сквозь шум голосов беседующих друзей он пытался уловить, не раздадутся ли какие-нибудь звуки снаружи, но не услышал ничего, кроме ветра.

Они говорят, что строится театр. Он уже много лет не видел ни одной постановки, а ведь всегда любил театр. Тревэллион поддержал разговор и сказал о театре вслух.

— Уилл Крокетт, — подхватил Ледбеттер, — заработал свои первые деньги как раз в театральной среде. Он продал актерам свои акции, а потом, когда разбогател, снова выкупил. И впоследствии не раз обращался к этим людям.

Тревэллион встал, надел пальто и вышел на улицу. Было холодно. На темном небе мерцали яркие звезды. Он прошелся немного и посмотрел вниз на освещенный огнями город. Конечно, они правы, Вирджиния-Сити растет на глазах. Еще пару месяцев назад население его исчислялось сотнями, а теперь насчитывало уже несколько тысяч, и народ все прибывал.

Ваггонер… Интересно, где он? Может, отступился? И кто он такой, наконец? Наверняка один из тех. А может, просто обыкновенный грабитель.

Тревэллион не сомневался, что именно Ваггонер украл у него золото. И понимал, что он вот-вот появится здесь снова.

Он вспомнил о тех, кто убил его мать и отца. Их было девять, во всяком случае, никак не меньше восьми. В своей последней схватке отец убил двоих, еще двоих он позже убил сам. Осталось четверо или пятеро.

А кто тот человек, который организовал нападение? Он один нужен Тревэллиону. А может, и нет. Он все меньше и меньше думал об этом и постоянно корил себя за отступничество. Эти люди заслуживали смерти, и не было закона, который мог покарать их или хотя бы найти.

Тревэллион сидел на большом камне и задумчиво смотрел на город. В таком городе, как этот, где бушует настоящий бум, человеку легко разбогатеть. И вот он здесь, у него два отличных участка, и он знает, что с ними делать. Кроме того, у него есть своя доля в деле Ледбеттера и крохотный пай в кондитерской Мелиссы, и обе эти доли тоже приносят деньги.

Мысли его постепенно перешли на добычу руды. Некоторые прииски процветают. На таких, как «Офир» или «Мексиканская», обнаружены огромные залежи богатейшей руды. На «Офире» мощность жилы достигла шестидесяти пяти футов в ширину.

Никому еще не доводилось разрабатывать такую мощную жилу, и никто не знал, как это делается. Постоянно случались обвалы. Чтобы избежать несчастных случаев и увеличить количество добываемой руды, требовалось придумать новые способы добычи. И он не сомневался, что они будут найдены.

Тревэллион вдруг осознал, что все это время был так сосредоточен на собственных неотложных проблемах, что совершенно не думал о будущем. Дело с мулами Ледбеттера, похоже, закончено. Теперь он мог выбросить из головы Брауна и подумать о более важных вещах.

Во-первых, надо сообщить Мелиссе, что он собирается прикупить еще пару участков по сходной цене. Ведь в кондитерской ей приходится слышать множество разговоров, так как люди доверяют ей и чувствуют себя там раскрепощенно.

Другой источник информации — Ледбеттер. Он постоянно в разъездах. Руду, правда, теперь по большей части обрабатывали здесь, а на побережье перевозили лишь малую часть. Обогащение руды сделалось в Уошу прибыльным занятием.

Дорога через Сьерру улучшилась, и Ледбеттер начал переходить с вьючных мулов на фургоны. Времена менялись, менялась и жизнь.

Тревэллион вернулся в дом и на блокнотном листе изобразил простейшую схему Комстока и Сан-Маунтин. Он обозначил на ней прииски, насколько мог припомнить их местонахождение, и принялся изучать ситуацию. Он обратил внимание на несколько отдаленных участков, не подававших особых надежд, и решил, что осмотрит их и, если позволит цена, купит.

Он взглянул на значок, которым пометил прииск «Соломон». Уилл Крокетт по-прежнему был главным пайщиком, но уже не владел контрольным пакетом: его сорок два процента акций против сорока восьми Хескета… Но…

Он сложил в уме цифры — девяносто процентов. Интересно, а кто владеет оставшейся долей — долей, которая может повлиять на перераспределение контрольного пакета акций?

Глава 20

Элберт Хескет не любил ездить верхом. Он не доверял лошадям, но более быстрого способа добраться до Комстока не существовало. Эл возвращался с победой и предчувствовал, что это только начало.

Он четко знал, чего хочет и как добиться желаемого. Устроившись на «Соломон» бухгалтером и постепенно получая от Крокетта все больше полномочий, Хескет уже через год сделался по сути дела главным человеком на прииске.

Каждый вечер он приходил на шахту и собирал свежие образцы наработанной породы. Посещал он и другие прииски и там, одаривая рабочих бутылками виски, получал сведения о последних достижениях. Так постепенно у него скопилось значительное количество информации, позволявшее ему оценить положение дел в Комстоке.

У Хескета сохранилось немного привезенного с собой золота, к которому он добавил то, что ему удалось скопить за счет бережливости и ловкого ведения дел на «Соломоне».

При первых признаках возрастающей ценности прииска он прекратил работы в главном штреке и перенес их в другое место. Каждую ночь он являлся на шахту как на дежурство и наблюдал за взрывными работами, пока не заступала утренняя смена. Эл собственноручно откидывал лучшую породу, прятал ее в заброшенном штреке и аккуратно заметал следы. А наутро начинались обычные работы.

Уилл Крокетт редко спускался под землю, занимаясь в основном покупкой оборудования и необходимых материалов, и Хескет осторожно приучал его к мысли, что ему, Крокетту, нет равных в решении организационных вопросов и что его место наверху, а не в шахте. Он взял за правило подробно докладывать Крокетту о ходе разработок, так что тому казалось, что он имеет полное представление о состоянии прииска.

Хескет намеренно нанимал бездельников и лодырей, которые не проявляли ни малейшего любопытства к полученным распоряжениям.

С самого начала он понимал: для того, чтобы успешно завершить задуманное, ему не хватит имеющихся денег, поэтому во время своего пребывания в Сан-Франциско нашел там нужного человека.

Маркус Зетцев, плотный, приземистый коротышка со слегка продолговатыми глазами, занимался поставкой свечей на морские суда и горнорудного оборудования. В порту он имел свой маленький бизнес, который внезапно пошел в гору.

Будучи любопытным и подозрительным, Хескет впервые узнал о Маркусе Зетцеве в крохотном ресторанчике, подслушав разговор за соседним столиком.

— Лучше купи у Маркуса, — говоривший понизил голос, — обойдется дешевле. Гораздо дешевле.

— Почем же он приобретает, если продает так дешево?

— Не спрашивай. Лучше держи рот на замке.

Несколько дней спустя Эл закупил у Зетцева буравы, тросы и взрывчатку по ценам гораздо более низким, чем рыночные.

— Я доволен выгодностью сделки, — заявил он Зетцеву. — У меня в Комстоке бизнес, и я тоже могу быть вам весьма полезен.

— Вот и хорошо. — Зетцев огляделся по сторонам. — Если уж на то пошло, то я вынужден поднять цены. Другие-то их не снижают. Приходится крутиться.

Через несколько дней Хескет заглянул к нему и после недолгого скучноватого вступления предложил:

— Может, зайдем куда-нибудь выпить?

Зетцев посмотрел на него, выглянул за дверь и наконец кивнул:

— С удовольствием.

Они долго беседовали в ближайшем салуне, потом Хескет сказал:

— Имея хорошую информацию, на приисках можно делать настоящие деньги. Есть еще способ — скупить по дешевке лучшие владения. — Помолчав несколько минут, он объяснил: — Хорошая сделка наклевывается… через несколько месяцев… только, чтобы провернуть ее, нужны деньги. У меня столько не наберется.

— Изложите поподробней.

— Чуть позже, — ответил Хескет. — Сделка может принести миллионы. И заметьте, всего одна сделка!

— У меня есть акции «Соломона».

— Продайте их.

— А если цены поползут вверх?

— Этого не случится. Во всяком случае, в ближайшее время. И потом, вы сможете выкупить их обратно по более низкой цене.

Маркус последовал его совету и продал акции, а Хескет через брокера купил их. Когда спустя несколько дней стало известно, что акции «Соломона» упали в цене, Маркус был вне себя от счастья.

— Добрый совет. Не забуду его.

— Теперь подождите, — предупредил Хескет, — и не тратьте эти деньги.

Эл подозревал, что Маркус Зетцев скупал краденое. В районе порта орудовало несколько банд, в том числе шайка Сидни Дакса; они пробирались на стоявшие в гавани суда, в пакгаузы и крали груз.

Позже, будучи в благодушном, доверительном настроении, Маркус как-то признался:

— Никогда не покупаю краденого. Терпеть не могу подобных штучек. Только… — он широко улыбнулся, — я никогда не задаю вопросов. Приходит ко мне человек, у него есть кое-что на продажу, цена меня устраивает, и я покупаю. У меня нет оснований подозревать, что он нечестный человек. С какой стати я должен его подозревать?

Через несколько недель, когда акции «Соломона» окончательно упали в цене, Зетцев одолжил Хескету денег на их покупку. Тот взялся за дело осторожно. Он сам находил владельцев акций, имена которых разыскал в архивах «Соломона». Сначала сообщал им, что прииск подвергнут оценке имущества, потом предлагал выбор. Он был так осторожен, что завладел большей частью прииска еще до того, как проницательный Джордж Хирст осознал, что произошло. Хирст не имел дела с «Соломоном», но он, как и многие в Комстоке, считал Уилла Крокетта своим другом.

Хескет подъехал к Вирджиния-Сити поздним вечером. Он специально дождался, когда народ разбредется по салунам и на улицах никого не останется. Выбирая малолюдные переулки, добрался до прииска «Соломон».

Снаружи на здании конторы он прикрепил вывеску, а другую такую же повесил у входа в шахту. У входа на территорию «Соломона» установил третью табличку. Надпись на них гласила, что без подписанного суперинтендантом пропуска вход на территорию прииска запрещен.

На рассвете следующего дня, когда Крокетт первым подошел к прииску, то увидел возле установленной таблички вооруженного охранника. Тот преградил ему путь.

— У вас какое-то дело?

— Я Уилл Крокетт!

Охранник пожал плечами.

— А мне наплевать, кто вы такой! Есть пропуск — проходите, а нет — значит, нельзя.

— Послушай, какого черта? Я владелец этого прииска!

— Мне приказано пускать только тех, у кого есть пропуск. Это распоряжение суперинтенданта Хескета, и он…

— Супер-кого?

Охранник, здоровый парень с дубинкой в руках и револьвером на поясе, проговорил:

— Мистер, если вам нужно пройти, то попросите разрешение на это в письменной форме. Вы отдаете мне письмо к мистеру Хескету, а я позабочусь, чтобы его ему передали.

Он махнул рукой на территорию прииска.

— Сейчас идут взрывные работы. Мы бы не хотели, чтобы с вами что-нибудь случилось.

Уилл посмотрел на него, потом на здание, где располагалась контора, повернулся и пошел прочь.

— Какая неслыханная наглость! — сказал он, придя в кондитерскую. — Да провалиться мне на месте, если я напишу это письмо!

— У него теперь контрольный пакет, вот он и устанавливает свои правила.

Новость быстро дошла до Тревэллиона. Он только что закончил сверлить шпуры и набивать их взрывчаткой и поднялся на поверхность. Молча выслушав рассказ Уилла, Вэл воздержался от комментариев, так как считал его слишком прямолинейным и простодушным.

Помимо этой истории, в то время существовали еще две темы для разговоров — это соперничество Хинана и Сэйерса и предстоящие выборы. Кандидатом выставлялся Сьюард. Южане грозили отделиться.

Когда Тревэллиона спрашивали об этом, он пожимал плечами.

— Я плохо разбираюсь в политике. На Востоке не жил, знаю только Западное побережье.

На самом деле его раздражало, что он так мало знает. Прежде он избегал разговоров о политике и лишь изредка читал о ней в случайно подвернувшихся газетах, как правило далеко не свежих. Теперь же, уже почти год будучи гражданином, он с некоторой неловкостью ощущал собственное неведение.

Однажды при нем упомянули о Линкольне и спросили:

— А ты что о нем думаешь?

— О ком? — переспросил Тревэллион, и все посмотрели на него с недоумением.

— Эйб Линкольн из Иллинойса.

— Что-то не слышал о таком.

Выручил его Ледбеттер:

— Да наверняка слышал! Ну помнишь, он еще вел спор с Дугласом?

— А-а, тот самый? Я был тогда на Западе. Так и не знаю, о чем они там говорили.

В шахту Тревэллион вернулся, когда пороховой дым рассеялся. Он подошел к разлому. Осмотрев его, присел на груду обломков, подобрал несколько штук и принялся разглядывать их, потом снова взглянул на разлом. Теперь жила шла вглубь. Но стала шире. Присвистнув от удивления, Вэл вышел на воздух.

Через некоторое время он снова спустился под землю, отбросил породу и тщательно рассортировал ее. Порода оказалась богатой, но легко крошилась — с такой трудно работать. Вэл никогда не отличался болтливостью и теперь предпочел помалкивать о своих делах. К счастью, никто пока не догадывался о его открытии, и он понимал, чем дольше сохранит его в тайне, тем лучше.

Умывшись, Тревэллион снял грязную одежду, переоделся в чистую и приготовил кофе, потом вышел на улицу. Близился вечер, и многие уже закончили работу. Кое-где еще раздавались тяжелые удары дробильных машин, но Вэл их не слышал — он давно научился не обращать внимания на подобные звуки.

Спустившись немного вниз по склону, он сел на большой камень и принялся изучать гору. Конечно, трудно сейчас сказать, в каком направлении пойдет жила. Не один он в Комстоке ломал над этим голову. Тревэллион посмотрел на соседний участок, расположенный к северу. Он принадлежит ирландцу по имени Лайдон. А тот, что лежал к востоку, являлся собственностью голландца-парикмахера.

Вэл зашел в парикмахерскую.

— Постричься можно?

— Устраивайся вон там на стуле.

Тревэллион опустился на плетеный стул, разглядывая себя в зеркало. Были времена, когда он стригся чаще.

— Увидишь в волосах песок, не утруждайся, чтобы выгрести его.

— А что так? Расплатиться, что ли, нечем? Деньги-то у тебя есть?

— У меня участок на Седьмой миле. Живу на то, что зарабатываю.

— А разве бывший участок Макнила не твой?

— Мой. Я там и поселился.

— Но ты и копаешь там немножко. Разве не так?

— Пробовал. Только что-то не густо, вот и решил расширить скважины. А пока взялся за фундамент.

— Фундамент?

— Хочу построить себе дом. Надоело мне ютиться на жесткой койке Макнила. Мечтаю о настоящем доме в шесть комнат. Только вот места маловато. Интересно, кто занимает соседний участок, к северу от меня? Я бы купил его по сходной цене…

— Мой тот, что к востоку.

— Вот как? Ах ты черт! Будь он к северу, мы бы с тобой могли совершить хорошую сделку.

Закончив стрижку, голландец спросил:

— Так, значит, мой участок тебя не интересует?

— Да нет вроде. — Тревэллион помолчал, словно раздумывая над предложением. — Хотя если бы цена оказалась подходящей, то… — Он надел пальто. — Можно еще и сад развести. Натаскал бы земли из долины. Сад как раз хорошо разбить к востоку от дома.

— Только вдруг там окажется руда? — высказал предположение голландец.

— Что ж, может и такое случиться. Мой участок не показатель. Ты не пробовал пойти вглубь? В этих местах вся лучшая руда залегает глубоко, и, чтобы разрабатывать ее, нужны денежки, и притом немалые.

Тревэллион переменил тему и завел разговор о несостоявшемся приезде Поуни. Ситуация на Востоке с каждым днем становилась все серьезнее, и отсутствие новостей беспокоило.

— Я за Штаты, — заявил голландец. — Если южане отделятся, будет война. Это единственное, что можно сказать с полной уверенностью.

Вошедший посетитель услышал последние слова и включился в разговор.

— Да, это точно, — мрачно подтвердил он. — И вот еще что: Терри собирается присоединить Комсток к Югу!

— Откуда тебе это известно? — поинтересовался Тревэллион.

Тот посмотрел на него, хотел что-то сказать, потом пожал плечами.

— Да так, люди болтают, — пробормотал он. Потом, словно пожалев, что вообще вступил в разговор, повернулся и вышел.

— Так говорил, будто знает что-то, — заметил Вэл.

— Да нет, просто понял вдруг, что совсем не знает нас, и тут же осекся. — Голландец сел, стряхивая волосы с рукавов. — Терри много чего обещает, и ему верят. Ко мне, правда, не очень-то заходят, ведь я для них иностранец, чужак. — Он посмотрел на Тревэллиона. — А ты корнуоллец, так ведь?

— Да. Но теперь я американец. — Тревэллион широко взмахнул рукой. — Родился за морем, но вся жизнь прошла у меня здесь. Я считаю эту страну своей родиной, как считал бы любую другую, если бы прожил там достаточно долго.

— Да-а, хорошо бы знать, где осядешь. Я вот голландец, а ходил в американскую школу. Южане ревностно относятся к подобным вещам, юнионисты говорят мало, зато их здесь полно.

Вэл собрался уходить, но голландец окликнул его:

— Тревэллион, если тебе нужен мой участок, то я уступлю его за пятьсот долларов. — Он помолчал в нерешительности, потом прибавил: — В общем смотри, как хочешь.

— Беру, — кивнул Вэл.

Они пожали друг другу руки.

— Хотя, по-моему, лучше всего уехать отсюда, — проговорил голландец. — Сдается мне, скоро здесь такое начнется…

— Начнется?

— Да. Так что лучше вовремя уносить ноги. Лично я так и сделаю.

Глава 21

Тревэллиона томило одиночество и беспокойство. Так больше не могло продолжаться. Он чувствовал, что Ледбеттер испытывает то же самое, но теперь они почти не виделись — поток переселенцев возрос, и Джим большую часть времени проводил в пути.

Уилл Крокетт исчез. Ходили слухи, что он уехал в Сан-Франциско, другие же поговаривали, что он стал старателем. Все те же слухи утверждали, что Хескет хотел выкупить у Крокетта его сорок два процента акций и предложил ему по три доллара за каждую. Крокетт отказался, и Хескет ответил так: «Ладно, тогда предлагаю по два доллара за акцию, и ни центом больше».

Вэл по-прежнему трудился на своем участке. Он добывал руду, отбирал из нее лучшую и отправлял на дробильню, куда устроился Тэпли. Иногда ему хотелось бросить все и уехать, например, в Остин, на Риз-Ривер или куда-нибудь еще, но здравый смысл подсказывал, что вряд ли дела пойдут там лучше, чем здесь. Но по сути, нежелание оставаться на одном месте являлось всего лишь попыткой избежать решения проблемы, неотступно следовавшей за ним все эти годы.

По ночам, лежа на койке Макнила, Вэл часто думал о том, что говорили ему друзья: ему нужно найти себе женщину, жениться, обзавестись хозяйством. Но такой женщины он не видел. И все же, трезво оценивая свое положение, находил его не таким уж плачевным. Он приобрел несколько участков, и притом довольно неплохих. Теперь он купил и участок, прилегавший с востока, считая, что как раз в этом направлении должна идти жила.

Внезапно он сел на кровати, свесив ноги на пол. Да о чем тут думать? Он может стать богатым. Правда, богатство никогда не было его заветным желанием, но сейчас оно оказалось здесь, почти у него в руках, и он вдруг вспомнил, что сказал ему Джон Маккей в их последней беседе: «Иногда мне кажется, что добывание денег — это своего рода игра. Если играть честно, много не выиграешь».

Вэл вытащил карту Вирджиния-Сити и Голд-Хилла и принялся изучать ее. Большинство приисков перешло из рук первооткрывателей к тем, кто приехал позже, и теперь разработки все глубже и глубже уходили под землю. «Офир» процветал, другие прииски тоже расширялись и углублялись. На Си-стрит строился отель «Интернэшнл», по изысканности и роскоши обещавший стать дворцом.

Тревэллион снова взглянул на карту. Если его схемы не ошибочны, то рядом с «Соломоном» еще оставался уголок, на который никто не сделал заявки. Окруженный процветающими приисками, он пребывал в первозданном состоянии. Интересно, заметил ли его кто-нибудь?

Тревэллион еще раз тщательно изучил карту и проверил свои расчеты. Когда в Комстоке началась запись заявок на участки, регистрационная книга находилась в салуне, и любой имел к ней доступ. Записи часто путались, границы участков изменялись, а сами владения продавались. И почти наверняка все полагали, что этот участок относится к землям «Соломона».

Мелисса едва открыла кондитерскую для посетителей, когда в ней появился Вэл. На звук закрывавшейся двери она обернулась.

— Трев! Где вы пропадали так долго?! Столько дней ни слуху ни духу! — Она поставила перед ним кофе и тарелку с пончиками. — Подождите, я сделаю вам яичницу. Мы только что получили свежие яйца.

Девушка уселась напротив. Румяная, слегка округлившаяся, она выглядела еще привлекательнее.

— Я совсем не вижу вас с Джимом в последнее время. Куда он делся?

— Его бизнес расширяется. — Вэл сделал глоток. — А Уилл Крокетт у вас не появлялся?

— Нет. С тех пор как лишился «Соломона», заходил сюда всего пару раз. Он очень изменился, Трев.

— Если увидите его, передайте, что я хочу встретиться с ним. Нам надо поговорить… о деле. О важном деле.

Мелисса не стала задавать вопросов.

— Ему нужно найти себе что-то, а то бродит как неприкаянная душа. Другой на его месте давно бы уже пристрелил Хескета.

— Это бизнес. Ловкий, хитрый, даже вероломный, но все-таки бизнес. Никто не должен доверять другим так безоглядно. — Вэл поставил чашку. — Я вот, например, хорошо отношусь к людям, однако понимаю, что каждый из нас способен поддаться соблазну, а тому, что сделал, всегда находится оправдание.

— И что из этого?

Он улыбнулся.

— Я стараюсь не вводить людей в соблазн.

Склоны Сан-Маунтин выглядели как гигантские соты — везде копошились старатели, свободного места почти нигде не оставалось. Забравшись повыше, Тревэллион изучал в подзорную трубу окрестности «Соломона». Приняв окончательное решение, он отправился в гостиницу и навел справки о Крокетте. Того в городе не оказалось. Зато он встретил Дэйна Клайда.

— Знаете, кто здесь поселился? Эл Хескет.

— Да, как я погляжу, дела у него идут в гору.

— Вы просто не представляете, какую отличную руду он добывает на «Соломоне». Чудеса да и только! — Клайд посмотрел на него. — Скоро он станет очень богатым человеком.

— Не сомневаюсь. — Вэл задумался. — Если увидите Уилла, передайте ему, что мне надо с ним встретиться. Есть дело.

— Вы знакомы с Сутро? Если нет, познакомьтесь. У него возникла идея прорыть дренажный туннель по всем приискам насквозь, только у него пока мало единомышленников.

— Тогда пусть начинает скорее. На «Офире» уже опустились на сто пятьдесят футов и продолжают уходить еще глубже.

Сегодня ночью. Он начнет сегодня ночью. И если удастся осуществить задуманное…

Вокруг прииска Хескет расставил охранников, и, вероятнее всего, они скорее станут стрелять, нежели задавать вопросы. Тревэллион не сомневался, что Хескет, как и все в городе, считает интересующий его участок частью владений «Соломона». Все знали, что Эл прибрал к рукам несколько прилегавших участков, очевидно доказав, что они изначально являлись частью «Соломона». Такое уже случалось в Комстоке. Сэнди Бауэре и Эйли разбогатели именно благодаря тому, что присоединили к себе по крохотному кусочку земли.

Тревэллион решил, что постарается избежать стрельбы. Все должно произойти быстро и бесшумно, пока не спохватятся на прииске.

Они вошли в салун. Только несколько посетителей в тишине выпивали за стойкой. Клайд вдруг сказал:

— Что мне остается, когда все уже давно занято другими!

Тревэллион улыбнулся.

— Возможно, вы не слишком старались. Альва Гульд, один из первоначальных владельцев «Гульд и Карри», продал свой участок за четыреста пятьдесят долларов и думал, что надул калифорнийцев. Еще один закончил подавальщиком в забегаловке, в то время, как участок, который он отдал за бесценок, приносит миллионные доходы.

— Вы-то можете разбогатеть, чего ждете? — в упор глянул на него Клайд. — Говорят, вы лучше всех разбираетесь в добыче руды.

— Это не так. — Тревэллион махнул рукой в сторону Сан-Маунтин. — Все мы учимся. Здесь особые месторождения, и они требуют новых способов добычи. Гора эта задала столько загадок, что мы только сейчас начинаем кое-что понимать. Если не будет изобретен новый способ ведения горизонтальных и вертикальных выработок, все это когда-нибудь обрушится нам на головы.

— Из Калифорнии пригласили какого-то Филиппа Дейдешеймера.

— Я знаю его. Работал у него в округе Эльдорадо. Хороший человек.

— Все ждут от него решений. Как вы думаете, сможет ли он перевернуть мир?

— Все не так просто. Он опытный горняк, этот немец из Дармштадта.

Тревэллион все время наблюдал за дверью. Как ему нужен Уилл Крокетт! И где он сейчас?

Вдруг за окном мелькнула фигура. Вэл выругался и вскочил. Дэйн оглянулся по сторонам и недоуменно спросил:

— Что-то случилось? Может, виски не то?

— Нет, нет, я только что видел одного человека, — заторопился Вэл. — Извините, мне надо бежать. Мне надо срочно поспеть в кондитерскую.

Мелисса наблюдала за тем, как в печь ставили очередную порцию булочек. Ледбеттер сидел за столом и пил кофе.

— Мелисса! — ворвался на кухню Вэл. Она обернулась на его голос. — Будьте осторожны! Я только что видел Моузела!

Ледбеттер поднял глаза.

— Ты видел его? Где?

— Этого следовало ожидать. В конце концов, он считает себя не только охотником, но и горняком. И потом ему известно, куда направилась Мелисса. Даже странно, что он не появился здесь раньше.

— Буду начеку, — кивнула девушка. — Но я больше не боюсь его.

— Он опасен, — возразил Тревэллион. — И может разозлиться, узнав о ваших успехах. Сразу дайте мне знать, если он вас побеспокоит.

— И мне, — вставил Ледбеттер.

— Вы сами будьте осторожны. Он обоих вас ненавидит. — Она налила себе кофе и присела за стол. — Меня не удивляет его появление. Я вот думаю, не приехал ли он за Альфи.

Тревэллион и Ледбеттер поставили чашки и с изумлением посмотрели на нее.

— Разве он здесь?! — воскликнул Джим.

Мелисса рассмеялась.

— Конечно! Он появился вчера. Такой элегантный, модно одет.

— И конечно же без единой мозоли на руках, — угрюмо заметил Джим.

— Заходил ко мне. Сказал, что рад моим успехам.

— Ну в этом-то я не сомневаюсь, — ехидно усмехнулся Ледбеттер.

Она положила на его руку свою.

— Джим, да вы просто старый ворчун! Вы же совсем не знаете его. Он так мил!

— Интересно, на что он живет? — не унимался тот.

— Он мне не сообщил.

Тревэллион молчал — он думал о том, как ему осуществить свой план. Очнувшись от мыслей, он заметил, что приятель наблюдает за ним.

— О чем задумался, Трев? — спросил он.

— О прииске.

Джим пожал плечами.

— Будь осторожен. Моузел мстительная крыса.

Вэл поднялся.

— Увидишь Крокетта, передай ему, чтобы заглянул ко мне.

Он вышел за дверь, постоял с минуту и направился на угол Си-стрит. Улицу запрудили фургоны, всадники, пешеходы. Кого только не было в этой пестрой толпе — горняки и старатели, погонщики и брокеры, заезжие коммивояжеры и дельцы, всевозможные подозрительные личности неопределенного рода занятий, которые вечно ошиваются в многолюдных местах.

Возвратившись в лачугу Макнила, Вэл переоделся в рабочий костюм и спустился в шахту. Пробурив несколько отверстий, он выбрался на поверхность и вернулся в хижину. Ему не нравилась эта скучная подготовительная работа, но и ее приходилось делать. Он взял жестянку с порохом и взвесил на руке — не так уж много. Остальные запасы тоже подходили к концу. Подсчитав в уме, сколько денег у него осталось, Тревэллион выругался. Он не заметил, как у него иссякли все запасы золота. Правда, у него есть руда да со дня на день поступит плата за то, что сдано на дробильню. Тогда, может быть, завтра…

Ваггонер вернулся в Вирджиния-Сити верхом на старой кляче в самом скверном расположении духа. В кармане у него лежали три сотни долларов, которые ему вручили со словами: «Пока не убьешь Тревэллиона, больше ничего не получишь».

В городской суете его приезд остался незамеченным. У него не было ни друзей, ни приятелей, и никто не знал, в городе он или нет. И это его вполне устраивало.

Поначалу предложенная работа испугала его. Тревэллион озадачил его, буквально выводил из равновесия.

В ту ночь у тайника ему почти удалось его подстрелить. Но потом четыре раза он впустую пролежал в засаде только для того, чтобы понять, что Тревэллион поехал другой дорогой или вовсе в другое место. Сначала он считал это простым совпадением, случайностью, но теперь уже так не думал. Тревэллион знал, что кто-то хочет его убрать.

Ваггонер слышал, что случилось с Сэмом Брауном. Какая неслыханная наглость! Мало того, у него еще есть приятели — Джим Ледбеттер и Кристиан Тэпли, которые словно телохранители вечно ошиваются где-нибудь поблизости. Выслеживая Тревэллиона, он дважды натыкался на Тэпли. Уж не наблюдал ли тот за ним? Или случайно оказался там? Неужели этот Тэпли осмелился бы застрелить его, подними он свою винтовку? Ваггонер грязно выругался. Чего доброго этот, как там бишь его, Тэпли, и в самом деле убьет его. Только это будет и его последний выстрел.

Стараясь держаться подальше от людских глаз, убийца поехал к своей старой землянке и обнаружил, что замок сломан, а халупка занята. Он спешился, открыл дверь и вошел. Сидевший за столом человек, оторвавшись от шахматной доски, поднял на него изумленные глаза. Другой вскочил с койки и потянулся за брюками.

— А ну, убирайтесь! — угрожающе прорычал Ваггонер, скинув винтовку.

— Подождите! Скажите только, кто вы та…

— Это мой дом. Я построил его! И вы не имеете права врываться сюда!

— Говорите, этот дом ваш?.. — попытался было возразить тот, что сидел за столом.

Ваггонер ногой выбил у него из рук шахматную доску, а когда его товарищ попытался вмешаться, ударил того по лицу прикладом винтовки.

— Убирайтесь вон! — повторил он.

Человек с разбитым лицом обливался кровью, пытаясь на ощупь найти свою одежду. Он так испугался, что думал только об одном — как бы поскорее унести ноги.

— Мы не имели в виду ничего плохого, — продолжал оправдываться другой, — домик стоял пустой, вот мы и решили, что…

— У вас есть пять минут, — прервал его Ваггонер. — Если через пять минут вы не исчезнете, прибью обоих.

Один из них так и остался полуодетым. Наспех похватав пожитки и спотыкаясь, они бросились прочь по дороге. Вскинув винтовку, хозяин лачуги ждал, потом вернулся в комнату, осмотрелся и выругался — в доме царил беспорядок.

Ваггонер выглянул за дверь, убедился, что никто не возвращается, потом открыл окна, чтобы проветрить помещение, и взялся за уборку: подмел пол, вытер пыль, вышвырнул на улицу чужие шмотки и вместе с ними револьвер, который уже много месяцев явно никто не чистил.

В крохотной конюшне на два стойла все осталось как прежде. Он завел туда лошадь, разнуздал ее и накидал ей сена. Вернувшись в лачугу, осмотрел винтовку и тщательно прочистил ствол, потом зарядил ее и принялся за револьвер.

Закрыв окна и дверь, разделся, налил в корыто воды и помылся. Худой, жилистый, плечистый, с большими руками — этот убийца по натуре был страшно ленив и не любил никакую работу вообще. Он отличался непритязательностью в быту, его мало что интересовало. Вечерами по субботам ему требовалась женщина, любая, какая угодно, и для него было совершенно безразлично, как она выглядит. Иногда он напивался. Приблизительно раз в месяц уходил в четырех-пятидневный запой и становился в эти дни молчаливым, угрюмым и злобным. Бармены в салунах, узнав его, спешили подать виски и отойти подобру-поздорову. В такое время его терзали прошлые обиды, и он мог оскорбить случайного человека из-за самого пустячного замечания. Пару раз чуть до смерти не забил незнакомых парней из-за двусмысленных случайных слов. Зато в трезвом состоянии держался осторожно, предусмотрительно избегая неприятностей. Он воровал все, что плохо лежит, убирал всякого, кто вставал на его пути; убить человека для него значило не больше, чем заколоть борова или овцу. И никогда не оставлял никаких знаков или следов на теле убитого.

Сейчас цель перед ним стояла совсем простая — убить Тревэллиона и вернуться на побережье.

Плана он еще не имел. Его «объект», несомненно, работал где-то поблизости, скорее всего на своем участке. Ваггонер решил сначала все разнюхать.

Врученных трех сотен хватит ему на несколько месяцев. А выполнив заказ, он получит еще больше и сможет прожить целый год без забот и хлопот.

Город разросся, все куда-то спешили. В такой толчее он мог не опасаться быть замеченным или заподозренным в чем-либо. Один меткий выстрел — и он вернется на побережье.

И все-таки, лежа на койке у себя в лачуге, он не чувствовал себя уверенно. Устроить Тревэллиону этот меткий выстрел не так-то и легко. Только ты думаешь, что вот он, у тебя в руках, как парень этот обязательно откидывает какой-нибудь номер. Но самое худшее, что Тревэллиону, похоже, известно не только о его намерениях, но и кто за ним охотится. А что, если тот сам вздумает устроить ему ловушку? Да нет же… об этом не может быть и речи. Надо скорей покончить с ним и убраться отсюда. И сделать это можно не только при помощи винтовки.

Глава 22

Всю ночь завывал ветер. На стены и крыши домов Вирджиния-Сити, Голд-Хилла и Силвер-Сити с грохотом обрушился град камней. Стены домишек подавались под напором ветра, и многие недавно прибывшие поселенцы просыпались, в страхе поглядывая, держится ли над их головами крыша. Зато старые обитатели Уошу, привыкшие к обвалам и вою ураганов, безмятежно спали. Их крыши тоже могли проломиться, но они давно поняли, что совершенно ни к чему лишаться из-за этого сна.

Только в шахтах люди не ощущали, что происходит на поверхности, однако у них имелись другие причины для беспокойства. Глиняные оползни стекали в пустые туннели и грозили заполнить все пригодное пространство. Рудные жилы расширялись, становились мощнее, и укрепление стен представляло все более серьезную проблему. Над ней-то в одном из домишек при свете газовой лампы и ломал по ночам голову немец из Дармштадта. Наконец ему показалось, что он нашел решение, но полной уверенности не чувствовал. Тогда он встал, надел шляпу и собрался в кондитерскую. Там всегда имелся горячий кофе и кто-нибудь засиживался допоздна. А Филиппу Дейдешеймеру не терпелось с кем-то поговорить. Ему нужен был опытный горняк, кто-нибудь вроде Джона Маккея, Фэйра или Тревэллиона. В своей правоте он не сомневался, но ведь часто случается, что свежая точка зрения помогает обнаружить то, чего ты не учел сам.

Надев фуражку и куртку, он вышел на улицу. Дул ветер, накрапывал дождь. Какое-то мгновение немец стоял, раздумывая, потом неторопливо направился к светившемуся вдали окну: в кондитерской шла ночная выпечка. Час поздний, в такое время ему вряд ли удастся застать там того, кто действительно может помочь добрым советом. Ни Маккей, ни Тревэллион не ошиваются по салунам. Так, заглядывают иногда, чтобы поговорить, но долго не засиживаются…

Он толкнул дверь и вошел. Мелисса, видно, уже спала. Ханс из Хофхейма, работавший пекарем, кивнул ему в знак приветствия и, указав на большой кофейник, пригласил:

— Укащайтесь, пашалуста. Фсекта карячий.

За дальним столиком в одиночестве сидел Тревэллион. Увидев немца, он кивнул. Интересно, подумал Дейдешеймер, что этот мастер делает здесь в столь поздний час? Настоящие труженики в это время обычно уже в постели.

Дейдешеймер налил себе кофе, добавил сахару, сливок, потом обратился к Вэлу:

— Я хотель покасат фам кое-что.

Вынув из кармана лист бумаги, он положил его на стол.

— Ми имеем проблема. Держать стены и крыша. Шилы становятся шире. Йа не мог придумать софсем ничефо. Потом до меня дошоль — соты! Построим кфадратные йачейки и заполним их пустой породой. Будут поддершивать стены.

— Для этого понадобится много древесины, — заметил Тревэллион. — Гораздо больше, чем сейчас.

— Йа, кораздо больше! Но сначала это будут фсего лишь столбы. — Он пододвинул листок к Тревэллиону. — Фот, посмотрите. Ви работаль ф Корнуолле и много знаете.

Тревэллион внимательно изучил листок. Ему уже приходилось видеть шахты, укрепленные столбами высотою от шестнадцати до тридцати с лишним футов. Поддержка слабая, работать опасно — сваи могли обрушиться.

До сих пор не встречалось таких мощных месторождений, как в Комстоке, поэтому теперь требовались новые методы добычи.

— Ну что ж, не вижу причин для сомнений, — улыбнулся Вэл, возвращая листок. — По-моему, ответ у вас готов.

— Это для «Офира», — пояснил Дейдешеймер.

— Скоро все начнут использовать ваше изобретение.

— Ви кароший человек, — похлопал его по плечу Дейдешеймер. — Думаю, это вигодно — работать с лесом. Помню, ви говориль, фаш папа не хотель, чтобы ви работаль под землей. Займитесь рубкой леса и станете богатым.

Тревэллион посмотрел на часы. Если начинать, то сейчас самое время. Дейдешеймер допил кофе и поднялся.

— Благодарю фас. Мне просто было нушно еще чье-то мнение. Я боялся что-то упустить.

— На мой взгляд, — покачал головой Вэл, — вы совершили настоящий переворот в горнорудном деле. Ваше открытие изменит все.

— Фазможно. — Дейдешеймер взмахнул рукой. — Сейчас так много фсего новый. Старые методы не кодятся. Ми долшны придумать новый. Не так ли?

Они вместе вышли на улицу, и Тревэллион немного постоял, глядя Дейдешеймеру вслед. Потом осмотрелся, завернул за угол и пошел по узенькой тропке на восток. Ярдов через тридцать он остановился и вытащил из-за большого камня несколько кольев и кувалду. Тропинка вела в сторону, мимо редко разбросанных по склону темных и тихих землянок. Вглядываясь в темноту ночи, он различил очертания строений «Соломона». Вэл постоял, прислушиваясь. Охранник, напевая себе под нос, подошел совсем близко. Стараясь попадать в такт его шагов, Вэл крадучись направился мимо будки подъемника к небольшой канаве. Отсчитав от нее двадцать шагов, опустился на колени и набросал камни горкой, поместив под них жестянку из-под сухарей с лежавшей внутри заявкой на участок. Вернувшись к канаве, воткнул в землю колышек, обмотал его сверху перчаткой и дважды ударил по нему кувалдой. Забивая второй колышек, услышал топот бегущих ног и растянулся на земле, затаившись.

Охранник добежал до будки подъемника и остановился, прислушиваясь. Постояв немного, пошел прочь. Вэл спокойно забил оставшиеся колья. Он уже собрался было уходить, как перед ним возник охранник с винтовкой в руках.

— Ага, попался! — закричал он.

Тревэллион бросился на землю и, проворно перекатившись, увернулся от приклада. Ударом сапога под колено он сбил охранника с ног и проворно, словно кошка, вскочил. Увидев, что тот собирается выстрелить, ударил его по голове, а когда парень растянулся на земле, вырвал у него винтовку.

— Ты ворвался в частное владение, — тихо, но внятно заявил Вэл. — Эта земля не принадлежит «Соломону». Проваливай отсюда! Убирайся куда хочешь и не вздумай вернуться. Не то тебе не поздоровится.

— Ты разбил мне колено!

— Ничего, заживет. А теперь поворачивайся, да побыстрее.

— Я работаю здесь. Не могу же я…

— С сегодняшнего дня ты здесь больше не работаешь. А ну, давай пошевеливайся!

Охранник попытался подняться, но, вскрикнув от боли, упал.

— Давай-давай, ползком, — прошипел Тревэллион. — Тебе это больше подходит.

— Да подожди ты, черт возьми! Я же…

— А ну, тихо! Ты что, не понял? Будешь так орать, придется заткнуть тебя получше.

Вэл подождал, пока охранник уберется, потом отправился на участок Макнила. Город спокойно спал — ни звука.

Тревэллион шел медленно, на каждом шагу останавливаясь и прислушиваясь. Придя в хижину, он зажег лампу. Дэйн Клайд видел уже второй сон. Бесшумно раздевшись, Вэл погасил свет и нырнул под одеяло.

Но уснуть он не мог — все лежал и прислушивался. Несмотря на полную тишину, что-то все же тревожило его, что-то было не так. Ну что ж, утром придется разобраться, в чем дело. Он вдруг улыбнулся в темноту — завтра вообще все пойдет по-другому. Кусок земли длиною в двадцать шагов, на который он решил заявить свои права, занимал пространство не больше будки подъемника на «Соломоне», и, пока никто ничего не разнюхал, нужно поскорее убедиться, что здесь залегает самый богатый отрезок жилы на всем прииске.

Тревэллион закрыл глаза в ожидании сна. За окном, в ночной тьме что-то прошелестело, но он ничего уже не слышал. В устье туннеля вырытой им шахты на землю легла тень. Осторожными кошачьими шагами человек проскользнул мимо хижины. Выйдя на Си-стрит, темная фигура остановилась и оглянулась.

— Завтра, — раздался тихий голос. — Завтра все будет кончено!

И тогда вперед, в Сан-Франциско!

Глава 23

Завтрак Элберт Хескет заказал в номер. Он встал в восемь, побрился, тщательно причесался; к этому времени накрытый столик уже ждал его у дверей. Эл стоял перед зеркалом и изучал свою бороду, подстриженную на манер Ван Дейка. Сегодня он разглядывал свое отражение с удовлетворением. Ему пришлось пройти долгий путь, но через какие-нибудь четыре года Хескет станет владельцем всего Комстока. Он отдавал себе отчет, что и другие лелеют те же честолюбивые замыслы и тоже предпринимают кое-какие шаги. Однако при этом они оставались в Сан-Франциско, а он находился здесь, на этой земле, и держал руку на пульсе событий.

Завтрак подали в гостиную. Рядом с прибором лежала газета, она выходила всего несколько месяцев и называлась «Местные предприятия». Газетенка забавная, но такую не стоит принимать всерьез. Он взял ее в руки, просмотрел и отложил в сторону. Потом принялся за прессу из Фриско. Цены на акции «Соломона», как ему и хотелось, понемногу ползли вниз. Что ж, может, это быстрее заставит Уилла Крокетта расстаться со своими акциями или хотя бы частью их. Тогда он запросто выкупит их все. Хескет хорошо представлял финансовое положение Уилла Крокетта, даже лучше, чем тот сам. У Крокетта действительно мало денег, а ему надо жить и оплачивать свои счета. Эл устроил для Крокетта заем под акции. Он сам предоставил средства для этого займа, но держал все в тайне. Зная легкомысленное отношение Крокетта к деньгам, он был уверен, что акции сами приплывут к нему. Ему надо только подождать, и рано или поздно весь прииск окажется у него в руках, но повисшие в воздухе десять процентов акций беспокоили его. На их след ему так и не удалось выйти. Об их владельце он не сумел ничего узнать. Очевидно, их приобрел кто-то в самом начале кампании, еще в Калифорнии, когда Крокетт только купил прииск. В те времена Уилл мог продать их только каким-то своим знакомым. Пока они работали вместе, Хескет любыми средствами пытался выудить из него эту информацию. Он вовлекал Крокетта в долгие разговоры, заставляя его рассказывать о молодости, о начале его горнорудной карьеры, терпеливо выслушивая и жадно ловя произносимые имена.

Трудность заключалась в том, что Крокетт, большой жизнелюб и очень общительный человек, имел широкий круг друзей, в который входили самые разные люди от бизнесменов до уголовников, от актеров до политиков. В калейдоскопе имен никак не удавалось найти хоть какую-нибудь зацепку. Крокетт не был скрытен, но рассказ вел бессвязно, порой опуская события или путая их местами, а Эл не осмеливался задавать ему прямые вопросы, боясь вызвать подозрение.

Но на сегодняшний день у Хескета имелись все основания быть довольным собой. Теперь он почти полностью контролировал прииск, обещавший, как ему казалось, стать одним из богатейших на залежи. Он купил акции некоторых других приисков и приобрел несколько близлежащих участков, действовал всегда осторожно и до последнего момента старался держаться в тени. Теперь он стал влиятельным человеком — владельцем прииска. Эл переехал в гостиницу «Вирджиния», жил там как настоящий джентльмен и ждал, когда будет достроен отель «Интернэшнл», собираясь поселиться в нем.

Хескет не заводил близких друзей, редко позволял себе вступать в беседы и в душе презирал все и всех. Он имел дело только с теми, кого считал полезными, остальные не интересовали его вовсе. Он не доверял никому, ни с кем не делился своими планами. У него не было врагов до тех пор, пока он не обвел вокруг пальца Уилла Крокетта. Но бывший босс не представлял для него угрозы. Так что если все пойдет, как задумано, то очень скоро он станет одним из неприкосновенных.

Закончив завтрак, Хескет отложил газеты, надел пальто и спустился по покрытой ковром лестнице в холл, огляделся по сторонам и вышел на улицу.

Переехав в гостиницу «Вирджиния», он начал вести совершенно новый образ жизни, рассчитанный на то, чтобы привлечь внимание. Всецело поглощенный собственными планами, Хескет не имел привычки разбираться в средствах, полагая, что и другие поступают так же, кроме разве таких дурачков, к каким он относил Уилла Крокетта. Ему даже не пришло в голову, что он предал человека, неоднократно выручавшего его. Он думал лишь о своей выгоде и любой ценой старался достичь ее.

И вот теперь, одетый в аккуратный серый костюм, он неторопливо шел по улице. Ему хотелось, чтобы отныне все видели, кто главный. Его утренняя прогулка в тот день окончилась у ворот «Соломона». Еще издали Хескет заметил, как ему машет охранник. Раздраженный, он зашагал быстрее. Что бы это значило?

Охранника, грубоватого парня, звали Джо Элсингер.

— Мистер Хескет, когда я пришел, Алекса не было. И никаких следов. А теперь посмотрите вот сюда.

Хескет открыл было рот, но так ничего и не вымолвил, увидев пирамиду из камней.

Что это за пирамида? Неужели заявка на участок? Заявка, сделанная сегодня ночью? Интересно, чьих это рук дело? Может, Алекса? Нет, вряд ли. Тогда кто? Кто?

— Разрушь ее, — приказал он.

— Мистер Хескет, я не могу. Меня обвинят в посягательстве на частную собственность. Еще чего доброго повесят… или пристрелят. Нет, сэр, увольте. Ведь кто-то установил эту метку.

— Это часть территории, принадлежащей мне! — раздраженно проговорил Хескет. — Ты что же думаешь, я не знаю своих владений?

— Прошу прощения, сэр… но вы делали на них заявку? Вы самолично?.. В Калифорнии как-то был случай, сэр… Один участок в полторы тысячи футов показался кое-кому подозрительно длинным. Так вот нашлись умники, которые промерили его и обнаружили, что он и в самом деле длиннее на триста футов. Они заявили свои права на лишний отрезок, выбрав самое золотоносное место на всем прииске, и завладели им. Вот так-то!

Хескет побледнел. Крокетт! Проклятый идиот Крокетт! Как он додумался до такого?!

На мгновение он почувствовал, что охвачен паникой, которая тут же сменилась слепой яростью. Он постарался взять себя в руки.

— Все будет в порядке, Элсингер. Я все улажу. Тут какая-то ошибка. — Он помолчал. — Когда ты пришел сюда?

— В семь, сэр. Моя смена начинается в семь. Я пришел, а Алекса нет. Я везде искал, но не нашел ни его, ни его винтовки. И похоже, тут произошла драка — на земле я видел кровь.

— Спасибо, Элсингер. Иди работай.

Хескету не терпелось узнать, чье имя написано в заявке. Он нерешительно подошел к пирамиде и начал разгребать камни.

Крокетт и Тревэллион!

Он положил коробку на место и побрел прочь. Возле подъемника остановился, пытаясь совладать с новой волной нахлынувшей ярости. Крокетт никогда не набрался бы наглости совершить что-либо подобное. Это все Тревэллион. Ах, проклятый щенок… Он стоял с расширенными глазами, замерев и облизывая языком пересохшие губы. Тревэллион! Надо быть осторожным, очень осторожным. Теперь ему понадобится адвокат. А Тревэллион опасен и далеко не дурак, об этом он слышал уже не раз. Это не дурачок Крокетт, а дерзкий и умный противник. Да, надо быть очень осторожным! Хескет не хотел упускать этот клочок земли. Самое богатое скопление руды может… даже должно лежать как раз под этой пирамидой.

Он повернулся и медленно побрел к гостинице. Нужно подумать. Нельзя предпринимать никаких действий, не разработав тщательного плана. Сейчас вообще нельзя предпринимать никаких действий. За какой-нибудь час новость обежит город, и большинство этих слезливых пустобрехов будет сочувствовать Крокетту. Ну и пусть пожалеют его денек-другой, потом в городе случится очередное событие, и они переключатся на него, вот тогда-то он начнет действовать.

Они одурачили его и заплатят за это. Он заставит их заплатить.

Хескет вернулся к себе и велел принести чаю. Чай не был его любимым напитком, но сам поступок подчеркивал что-то невозмутимо хладнокровное и элегантное. Когда история обойдет город, это прозвучит красиво: «И что тогда сделал мистер Хескет? Он просто-напросто вернулся к себе и заказал чаю. Вы же знаете, он всегда такой, этот мистер Хескет. Ничто не может нарушить его спокойствия». Так будут говорить о нем. И он должен быть спокоен. Он подождет. Подождет и подумает.

Тревэллион застолбил участок сегодня ночью, где-то после полуночи. Хескет никогда не видел этого наглеца, но слышал о нем множество историй. Может, обратиться к Сэму Брауну, и он… Нет. Сближаться с Брауном и ему подобными нельзя, он не хочет иметь с ними ничего общего. Ему просто надо составить план действий. И обязательно сохранять спокойствие. Он должен быть хладнокровен.

Когда Вэл проснулся, Дэйн Клайд уже исчез. На печке стоял горячий кофе и подогретый бекон.

Сегодня он займется взрывными работами. Ведь он еще так мало сделал, а собирался отправить партию руды в плавильню.

Тревэллион спустился в туннель и подошел к бочонку с порохом. Вспомнив, что в последний раз ему понадобилось совсем мало, приподнял его и взвесил — что-то слишком легкий. Ну да ладно, у него осталось всего-то две скважины. Вэл собирался провести сегодняшний день в шахте и посмотреть, какие шаги предпримет Хескет.

В устье шахты, прислоненные к стене, стояли стальные буры. Один валялся на земле перпендикулярно к стене. Тревэллион взял молот и потянулся за буром, но внезапно остановился, опустил руки и снова посмотрел на бур. Что за черт?

Что-то было не так. Совсем не так! Тревэллион привык все делать в определенном порядке, например, оставлял стальные буры перед скважиной, если не успевал ее закончить, чтобы в следующий раз, приступая к работе, не забыть начать именно с нее. За многие годы это вошло у него в привычку, как это часто бывает с людьми, когда они долго занимаются каким-то делом. Он всегда оставлял буры в определенном положении — параллельно скважине, а этот лежал поперек. Может, сам откатился? Вряд ли. Тогда как это получилось? Тут-то Вэл и вспомнил о бочонке с порохом, который показался ему подозрительно легким. Взяв свечу, он тщательно осмотрел все вокруг. Ничего особенного. За исключением злополучного бура и порохового бочонка. Тогда он осторожно просунул в скважину металлический прут. Тот опустился дюймов на восемнадцать, хотя Тревэллион помнил, что просверлил эту скважину почти на два с половиной фута. Вытащив прут, быстро оценил ситуацию. Кто-то побывал здесь либо ночью, либо в его и Клайда отсутствие и начинил отверстие изрядным количеством пороха. Внутрь скважины явно затолкали и пистон. Характер намерения не оставлял сомнений. И расчет прост — Тревэллион начнет именно с этой, не законченной в прошлый раз скважины. Тот, кто это сделал, ожидал, что Вэл вставит бур в скважину и ударит по нему молотом, порох взорвется — и ему конец. При взрывных работах с твердой породой такое нередко случалось и никого бы не удивило. Ну посочувствовали бы ему на церемонии похорон — и все.

Исправить положение можно двумя способами — либо вычерпать из отверстия порох деревянной ложкой, либо пробуравить рядом еще одну скважину и взорвать ее вместе с первой. Тревэллион выбрал второй способ. Тем более, что рядом уже имелось несколько готовых скважин. Он набил в них пороху, точно рассчитав мощность взрыва, и присоединил запалы. Теперь следовало подождать, пока рассеется дым и уляжется пыль, — до тех пор Вэл решил не показываться в городе: пусть те, кто совершил на него покушение, хотя бы какое-то время верят, что их попытка удалась. Он пошел в хижину, приготовил себе поесть и решил спокойно еще раз все обдумать.

Кто-то пытался убить его. Вряд ли это Хескет нанес ответный удар: если бы он догадывался о его замысле, то, скорее всего, привел бы людей и попытался остановить его. Тогда кто?.. Прошло уже несколько месяцев, как в него стреляли возле тайника. Может, это тот же самый человек? Тогда почему ждал так долго? Или его не было в городе? Опять Ваггонер?..

Тревэллион решил на время прекратить работы в шахте. Он чувствовал себя тут уязвимым. Если предпринята одна попытка, значит, за ней последуют и другие. Он намеревался пробить еще один выход, чтобы обеспечить правильную циркуляцию воздуха, теперь с этим придется подождать. Для того чтобы проникнуть в шахту, убийца прошел мимо его хижины и сделал это ночью.

Дэйн Клайд вернулся поздно. Повесив шляпу и пальто, он радостно сообщил:

— Наконец-то свершилось! Я нашел работу!

— Молодчина. И чем теперь будете заниматься?

— Играть, разумеется! Из Сан-Франциско приехал мой старинный приятель. Он устраивает здесь гастроли… Я знаю Джефа еще по Новому Орлеану. Мне доводилось с ним работать, и ему известно, что я знаком с Гритой, так что…

— С кем?

— С Гритой. С Гритой Редэвей. Это ее труппа. Она только что дала спектакль в Сан-Франциско, две недели будет играть там, а потом прибудет сюда.

Он открыл саквояж.

— Гардероб у меня, правда, небольшой. Ну да ладно, уж как-нибудь обойдусь…

— Скажите, сколько вам нужно. Потом вернете.

— Сотни бы хватило. Я обязательно отдам.

— Отлично. — Тревэллион выложил на стол пять золотых монет, пропустив их через пальцы. — К концу недели отгружу еще партию руды, так что денег хватит.

Клайд занялся сборами, не переставая болтать. Тревэллион его почти не слушал.

Грита скоро будет здесь! Нет, скорее всего это совпадение.

Неужели это она, девочка из его грез, с которой он встретился много-много лет назад, в каком-то другом мире?

Глава 24

Это был конец идиллии. С момента их приезда в Гануоллоу и до той страшной ночи на Миссури все происходило словно в сказке. Отец, обычно тихий и неразговорчивый, часами рассказывал о работе в шахте, о мореплавателях, скалистых берегах Корнуолла. Вэл никогда и не думал, что отец знает так много историй. Некоторые из них он рассказывал Грите.

Отца он потерял той ночью, а не позже, когда тот погиб с оружием в руках. Он потерял его тогда же, когда и мать, потому что с ее смертью душа словно покинула Тома и он стал похож на свечу, задутую ветром. Да, он шел через прерии и пустыню все эти месяцы, но это была всего лишь его телесная оболочка. После смерти матери отец стал суров и резок, его снедала тоска одиночества, и он лишь временами будто бы оживал, пытаясь сердцем дотянуться до сердца сына, но это ему редко удавалось. Оба они хотели быть ближе друг к другу, но не могли. А потом, в той яростной, неравной схватке отец ушел от него навсегда, забрав с собой двоих убийц. Осталось пятеро… нет, он не должен возвращаться к этому. В конце концов, кто-то из них мог уже покончить счеты с жизнью. Но один явно где-то поблизости. Или не один? Его выслеживали, пытались застрелить, и вот теперь кто-то намеревался уничтожить его, начинив скважину порохом, тщательным образом все спланировав.

— Ну, я пошел, — заспешил Клайд. — Жаль, что не могу отблагодарить вас как следует.

Тревэллион махнул рукой:

— Да бросьте вы.

— Я обязательно верну деньги.

— Отдадите, когда будет возможность.

— Могу я хоть что-то сделать для вас? Какую-нибудь весточку передать во Фриско?

Тревэллион подумал с минуту, с томлением в сердце попытавшись представить себе Гриту, потом покачал головой. Нет, не может быть. Просто не может быть. Кто он такой? Да никто. То, что маленький мальчик держал когда-то в своих объятиях испуганную девочку, теперь не значило ничего. Несомненно, она все забыла. Ну что ж, так даже лучше. В конце концов, он не имеет права на нее, не имеет права надеяться, что она помнит его. Они встретились в последние уходящие мгновения той жизни, которой нет возврата.

Как-то раз одна женщина, жена его знакомого, сказала ему: «Трев, мне кажется, ты уже родился старым». Может, и так.

Дэйн Клайд подошел к двери.

— Когда мы будем играть здесь, мистер Тревэллион, приходите на спектакль. Я ведь, знаете ли, неплохой актер… правда, никак не мог приспособиться к здешней жизни.

— Никто из нас не может, — улыбнулся ему Тревэллион, — хотя в этом-то, наверное, и состоит ошибка. Ведь люди, Клайд, не просто сколачивают себе состояние, они трудятся, переживают, ищут путь. Они не только мечтают об успехе, а добиваются его. И с этого момента я намерен поступать так же.

Клайд ушел. Он направился к гостинице, где собирался сесть на дилижанс, следующий во Фриско.

Тревэллион встал, проверил револьвер, подозревая, что он ему скоро понадобится, и отправился в кондитерскую. Рядом с Мелиссой сидел лощеный, одетый с иголочки молодой человек. При появлении Вэла Мелисса переменилась в лице, словно ее поймали за руку в тот момент, когда она тайком таскала сладкие булочки.

— Трев, вы помните Альфи?

Вэл даже не сделал попытки улыбнуться.

— Мы мало знакомы, но думаю, что помню.

— А что, по-вашему, может сделать человек, застигнутый врасплох и абсолютно безоружный? — спросил Альфи с вызовом.

Вэл вспомнил дуэльный пистолет.

— Думаю, не многое.

Он выбрал себе столик, и почти сразу же перед ним возникла фигура незнакомца в безупречно скроенном коричневом костюме.

— Мистер Тревэллион, насколько мне известно, вы предъявили права на участок, относящийся к владениям «Соломона».

Вэл посмотрел на него и, ни слова не говоря, налил себе кофе.

— Мистер Тревэллион, вы не слышите? Я обращаюсь к вам!

— Слышу, — ответил Вэл, не поднимая глаз. — Только не считаю нужным отвечать.

— Мистер Тревэллион, — незнакомец начинал выходить из себя, — мое имя Питер Метески, я адвокат и представляю интересы владельцев «Соломона».

— Замечательно. Приятно узнать, что вы не безработный.

— Вы, похоже, не отдаете себе отчета в том, что земля, которую вы застолбили, принадлежит «Соломону». — Вэл продолжал молча пить кофе. — Мистер Тревэллион, насколько я понял, вы действуете совместно с неким Уильямом Крокеттом!

Посмотрев в холодные голубые глаза адвоката, Вэл улыбнулся.

— Да, я застолбил упомянутый вами участок и завтра утром приступлю к его оценке. Моя заявка вполне законна, она зарегистрирована. — Он указал в другой конец комнаты. — Можете пойти и сесть там или вовсе уйти. Я не приглашал вас к себе за стол.

— Молодой человек, боюсь, вы просто не знаете закона…

— Если вам угодно говорить о законе, — перебил его Тревэллион, — рекомендую вам обратиться к Биллу Стюарту. Он представляет мои интересы.

При упоминании этого имени Метески вздрогнул. Стюарт не только считался одним из двух или трех лучших адвокатов Комстока, но и отличался крутым нравом.

— Я знаком с мистером Стюартом, — возразил Метески, — но поговорить хочу с вами, а не с ним!

Вэл стал. Он был на дюйм пониже адвоката и фунтов на тридцать меньше весил.

— Мистер Метески, думаю, в этой комнате не найдется свидетелей. — Пока он произносил эти слова, все мужчины и женщины, сидевшие в кондитерской, повернулись к ним спиной. — И наше дело останется между нами. Так что ваш столик вон там, на другом конце комнаты. А если вам не нравятся наши порядки, я с удовольствием помогу вам оказаться за пределами города, а если угодно, то и провожу до Калифорнии.

Метески с минуту колебался, потом повернулся на каблуках и направился к выходу. В дверях он обернулся и с яростью выкрикнул:

— Да пошел ты к черту!

— Прошу прощения, — невозмутимо ответил Тревэллион, — только вместе с вами. — И снова сел.

К нему подошла Мелисса.

— Ваш кофе остыл. Я принесу вам другую чашку.

Из кондитерской он вышел поздним вечером, с минуту постоял, раздумывая. По обеим сторонам улицы теперь высились стройные ряды зданий, из освещенных окон доносились звуки фортепьяно и банджо. Возле гостиницы «Вирджиния» солидный господин во фраке помогал роскошно одетой даме подняться в экипаж, а мимо них в промокшей, запачканной одежде, с обеденными судками в руках возвращались с работы горняки. Позвякивая шпорами, проскакал всадник на низкорослой лошадке. По дощатой мостовой прогуливались биржевые дельцы, игроки, бродяги и прочий всевозможный люд, и каждый из них не просто слонялся в толпе, а, вероятно, преследовал какую-то свою, особую, корыстную цель. Некогда пустынный горный склон превратился в большой город, где ни днем ни ночью не затихала жизнь, бунтовавшая под непрекращавшийся грохот молотов и компрессоров. Время шло, а город продолжал расти и строиться.

Вэл вошел в тень, завернул за угол кондитерской, остановился и прислушался, потом направился вверх по улице и возле салуна «Ведерко крови» снова немного постоял.

Он чувствовал, что каким-то странным образом отдален от происходящего. С одной стороны, он являлся как бы его частью и в то же время ловил себя на том, что смотрит на все глазами постороннего.

Внезапно перед ним выросла фигура. На лице незнакомца была повязка, прикрывавшая то, что, по всей видимости, являлось сломанным носом.

— Ты Тревэллион?

Вопрос не понравился Вэлу.

— Если и так, то что?

— Тебе просили передать: Ваггонер снова в городе.

— Спасибо.

Человек с разбитым носом скрылся в толпе. Просили передать. Кто? Вероятно, кто-то из доброжелателей. Вот теперь понятно, чьих это рук дело — набитая порохом скважина. Ему нужно убить Ваггонера, или тот убьет его. Другого выхода он не видел. Его вынуждали к тому, чего он не желал. Он устал убивать, устал бороться. Ему хотелось просто трудиться, разрабатывать свой участок. Что ж, все это ждет его, только сначала…

Он повернулся и пошел домой. Подойдя к хижине, еще раз обернулся на освещенный огнями город.

Ему надо больше быть похожим на остальных. Ведь они по крайней мере знают, к чему стремятся. Задача у всех простая — добывать руду, зарабатывать деньги, строить, улучшать жизнь. Вот хотя бы этот город, который растет, изменяется и уже даже влияет на судьбу Сан-Франциско. Он уже состоялся. Здесь делаются большие деньги, совершается настоящий переворот в горнорудном деле, люди созидают, не стоят на месте… И кто знает, каково предназначение этого нескончаемого движения вперед? А он? Что же он? Он разрывается между стремлением действовать, использовать свои знания и силы и давнишней ненавистью, памятью о ненаказанном зле, которое будет порождать другое зло до тех пор, пока не исчерпает себя.

Он достал карту города и снова принялся изучать ее. Теперь у него было несколько удачно расположенных участков, а кроме того, доля в бизнесе Мелиссы и Джима Ледбеттера.

Следующий шаг — оценка участка рядом с «Соломоном». Если он окажется богатым, то тем самым будет нанесен удар Уиллу Крокетту.

Выйдя на рассвете из хижины, Вэл увидел сидевшего на земле с винтовкой в руках Кристиана Тэпли.

— Привет! Вот подумал, что тебе нужен помощник, пока ты будешь работать. Охрана, так сказать.

Тревэллион поприветствовал его.

— А как же твоя работа?

Тэпли улыбнулся.

— Я рассказал хозяину о своих намерениях, а он оказался другом Уилла. Просил передать тебе наилучшие пожелания и сказал, что если тебе нужна помощь, то он готов прислать рабочих.

— Спасибо. Это лишнее.

— И вот еще что, — сообщил Тэпли. — Я как раз проезжал мимо, когда отправлялся дилижанс, и видел, как Хескет садился в него — поехал во Фриско.

Хескет поехал в Сан-Франциско? Новость поразила Тревэллиона. Может, решил разделаться с ним чужими руками, от греха убраться из города? Но какой в этом смысл? Во всем городе не найдется и десятка людей, знавших об их вражде. А что ему известно о Хескете? Да ровным счетом ничего, кроме того, что тот, воспользовавшись своим положением, выбил почву из-под ног своего хозяина, человека честного и порядочного. И все же Тревэллион забеспокоился. Хескет не станет предпринимать бессмысленных шагов и, похоже, принадлежит к тем, кто всегда хорошо знает, что делает. Так зачем же ехать в Сан-Франциско, когда столь важный кусок владений уходит у него из рук? В этом нет никакого смысла. Должно быть, Хескет что-то задумал. Раз он покидает город в такой момент, значит, на это есть причина, и довольно веская.

Охранник на «Соломоне» только взглянул в их сторону, отвернулся и потерял к ним интерес. Вэл не намеревался проводить основательных работ и обнажать породу. Для этого потребовалось бы время и снаряжение. Сейчас ему надо сделать хоть что-то, чтобы закрепить свое право на владение участком. Богатая руда если и имеется здесь, то залегает на глубине нескольких сотен футов. Такова картина на «Соломоне», на других приисках и во всем Комстоке. Если он ошибается, то все его знания ничего не стоят.

Работая, он пытался представить себе все возможные причины внезапного отъезда Хескета в Сан-Франциско, но так и не пришел ни к какому выводу. Оперевшись на лопату, Вэл попробовал обсудить это с Тэпли.

— Ты считаешь, он все-таки что-то задумал? — спросил тот. — Хескет хитер. Что правда, то правда.

— Беспокоит меня Уилл Крокетт, — заметил Тревэллион. — Лучше бы он показался здесь. Не могу поверить, что он вот так взял и все бросил.

— Да, странно. Вряд ли бы он поступил так, имея такую долю в прииске. — Тэпли поднял глаза, словно осененный какой-то догадкой. — А что, если он подался на поиски оставшихся акций? Люди поговаривают — они-то как раз и могут решить все дело.

— Похоже, никто понятия не имеет, кому они принадлежат, разве что только самому Уиллу известно, где их искать.

— Часть акций продавалась на Востоке. Их судьба — потемки.

Вдруг на склоне появился всадник. Поравнявшись с ними, он резко остановил лошадь и крикнул:

— Война! Форт-Самтер горит!

Тревэллион бросил лопату.

— А где это Форт-Самтер? — спросил он.

— По-моему, где-то недалеко от Чарльстона, — ответил Тэпли и сплюнул. — Так я и знал. Как только избрали этого Линкольна, я сразу почуял, чем все кончится. — Он посмотрел на яму, вырытую Тревэллионом. — Главное — работа начата. В любом суде это будет достаточным доказательством. Пойдем-ка теперь в город да послушаем, что говорят. Должно быть, и Поуни приедет. — Он оглянулся по сторонам. — Веришь, Трев, там, дома, меня всегда интересовало, что в других краях делается. Только теперь я вот что скажу: издалека-то все по-другому смотрится. Будто совсем иной мир.

— Только не для Терри, — заметил Вэл. — Для него огонь и дым все равно что свежий воздух.

— Ты будь с ним поосторожней. Он стреляет отлично. Люди поговаривают, еще похлеще Лэнгфорда Пила.

— Да мне-то что? Я в такие игры не играю. Я вообще с трудом понимаю, ради чего все это затеяли.

— Мы все играем в эти игры, — возразил Тэпли. — И ты тоже.

Глава 25

В безмятежном изяществе «Уинз-Бранч», что на углу Вашингтон и Монтгомери, Грита Редэвей казалась самой изящной и безмятежной. Необыкновенно живая и грациозная, она вызывала всеобщее восхищение.

Сидевшего с нею за столиком незнакомца ей представил Том Мэгуайр, самая влиятельная фигура в театральном мире Сан-Франциско.

— Мисс Редэвей, он хочет встретиться именно с вами, — улыбнулся Мэгуайр. — Не с какой-нибудь другой актрисой, а с вами. Он друг одного нашего инвестора, который, откровенно говоря, мне не очень-то нравится, и я не доверяю ему, но о его друге, этом Хескете, — это он хочет встретиться с вами — мне ничего не известно. Я только прошу вас побеседовать с ним, за чашкой чая например. Вот и все. Это было бы очень любезно с вашей стороны. Он с приисков, а…

— С приисков?

— Из Вирджиния-Сити. Перспективное место. Мы сами скоро открываем там театр.

— И он искал встречи со мной?

— Да, с вами. Только с вами. Нам известно, как вы относитесь к подобным предложениям, и посоветовали ему пообщаться с какой-нибудь другой актрисой, но он не согласился и захотел говорить только с вами и ни с кем другим.

— Что ж, я встречусь с ним. За чашкой чая в «Уинз-Бранч».

— Благодарю вас. — Мэгуайр пожал плечами. — Вы просто сняли камень у меня с души. Ведь тут дело вот еще в чем. Этот инвестор, о котором я вам говорил, вкладывает деньги в наши постановки, и потом, у меня с ним есть и другие дела. Холст, веревки, вся закулисная техника — все это я покупаю у него гораздо дешевле, чем где-либо в другом месте. Нам выгодно иметь с ним дело. — Он помолчал, потом прибавил: — Хотя… Только пусть это останется между нами, меня удивляет, как он приобретает товар, если продаёт так дешево.

— Благодарю вас, мистер Мэгуайр.

Грита сочла этот намек тонким предостережением и решила держаться осторожно. В конце концов, она встретится с этим человеком всего-то один раз и больше никогда его не увидит.

Грита была любопытна, но сейчас ей, скорее всего, хотелось отдаться волне событий. С раннего детства она мечтала попасть в Сан-Франциско, и вот она здесь. Ее не покидало предчувствие, что приезд сюда как-то повлияет на ее судьбу.

В последнее время ей часто вспоминался разговор с Рэчел в Париже.

— Вы действительно очень и очень способная, — сказала тогда Рэчел. — В некотором смысле вы даже лучшая из нас. Но ведь вы не хотите стать настоящей актрисой. Вы играете с какой-то непринужденной легкостью, вам не хватает осмысления роли, вы не продумываете ее.

— Это не так.

— Возможно. Но выглядит это именно так. Просто вы, моя милая, должны наконец решить, чем заниматься. Если вы не хотите быть актрисой, тогда кем? Станете любовницей? Это, знаете ли, тоже спектакль, только никогда не знаешь, как долго он продлится, так что лучше припрятать драгоценности на черный день. — Рэчел посмотрелась в зеркало и, нахмурившись, приложила палец к губам. — Но ведь вы и этого не хотите. Тогда богатый муж. А почему бы и нет? Мужчин много, правда, лучшие из них всегда оказываются женатыми. Вот что! Вам нужно поехать в Америку! А там сбежите с каким-нибудь лихим ковбоем, про которых пишут в книжках. Или с владельцем золотоносного прииска.

— А я собираюсь в Америку.

— Знаю. Вы говорили об этом. Я тоже поеду, наверное, в Нью-Йорк. Эта шведская певица пользуется там огромным успехом.

— Дженни Линд? Но, Рэчел, она совсем другая, вы так не смогли бы… И потом, этот человек, который вез ее туда, этот П. Т. Барнум, говорят, он с большими странностями.

— Барнум? По-моему, он не имеет отношения к театру. Кажется, у него выступают всякие карлики и великаны и даже слоны? Какой же это театр?

— В своем деле он мастер и знает, как заставить людей раскошелиться. Это ведь тоже искусство.

Рэчел махнула рукой, желая вернуться к прежней теме.

— Все-таки поговорим о вас, Грита. Не о Грите-актрисе, а о Грите-человеке, женщине. Что вы собираетесь делать?

— Давно, когда я была еще девочкой, мы собирались в Калифорнию, но так и не добрались до нее. Вот и хочу теперь поехать.

— Но зачем?

— В сущности, я и сама не знаю. Чувствую какую-то незавершенность, несбыточность. Ведь это была мечта, и теперь мне хочется собственными глазами увидеть ее воплощение.

— А что потом?

Грита дернула плечиком.

— Вернусь в театр… О, право, не знаю!

— А я чувствую, что есть там один человек. Он ждет вас.

— Да как же такое может быть? Ведь я попала в Америку ребенком!

— И все же, поверьте, есть там один человек, — продолжала Рэчел. — Просто должен быть.

Прошло много времени, и вот она здесь, в Калифорнии, в Сан-Франциско, в «Уинз-Бранч».

К столику подошел человек в сером костюме, худой, со слегка вьющимися светло-каштановыми волосами, зачесанными на косой пробор, серо-голубыми глазами и бородой, аккуратно подстриженной на манер Ван Дейка. Незнакомец поклонился.

— Мисс Редэвей? Меня зовут Элберт Хескет.

Грита предложила ему сесть.

— Хочу прежде всего поблагодарить вас за то, что согласились встретиться. Когда я услышал, что вы в городе, сразу захотел увидеться с вами.

— Мистер Мэгуайр говорил мне о вашем знакомстве с ним.

— Мы и в самом деле знакомы. У меня горнорудный бизнес, и мне приходится часто приезжать сюда по делам. — Он посмотрел на нее, и Грита почувствовала нечто странное в его взгляде. — Вы прежде бывали в Америке?

— О, это удивительная страна! Я почти ничего не знала о ней, пока не оказалась тут. И конечно же столько разговоров о Калифорнии!

— Да. И о ее приисках.

Кажется, он явно переигрывает. Зачем так подчеркнуто произносить эту реплику о приисках? Или ей просто померещилось?

— О приисках? — Грита сделала удивленные глаза. — А я и не предполагала, что здесь есть прииски… Я думала, золото намывают в реках при помощи каких-то лотков.

— Лотками тоже можно. Но самые богатые залежи золота находятся под землей, и до них еще нужно добраться.

— Должно быть, это очень тяжелый труд.

Грита была несколько озадачена. Она уже давно привыкла к ухаживаниям мужчин и научилась видеть их насквозь, но в этом человеке было нечто такое, чего она никак не могла уловить. Будучи профессиональной актрисой, она хорошо разбиралась в том, какие жесты и движения используют люди, чтобы обнаружить или, напротив, скрыть свои мысли.

— Вы непременно должны приехать с гастролями к нам в Вирджиния-Сити, — учтиво произнес Хескет. — Мы там так соскучились по театру. Кроме шахт и приисков у нас почти ничего нет.

— Я мало что смыслю в шахтах. Слышала истории про каких-то подземных гномов, вот и все мои познания.

Он улыбнулся.

— Никаких гномов нет. Все это небылицы и предрассудки, и только некоторые суеверные горняки верят в них. — Он попробовал свое вино, как ей показалось, весьма неохотно. — Я-то отношусь к этому прозаично. Прииски в моем понимании неотделимы от капиталовложений и, разумеется, акций. — Он помолчал, потом прибавил: — Хотя акции некоторых бывших приисков не стоят даже бумаги, на которой они напечатаны.

Она умышленно заводила разговор о театре, о Сан-Франциско, о Париже и о жизни в Вирджиния-Сити. Несколько раз ей показалось, что он пытается вернуться к приискам, но она избегала этой темы. Зачем упоминать об этих «бывших приисках» и акциях? Ведь разговор шел о другом, значит, есть у него что-то на уме.

Грита посмотрела на часы.

— О, уже так поздно! Мистер Хескет, вы проводите меня до «Интернэшнл»?

— Конечно, конечно.

На выходе они встретили Джеймса Старка с женой, остановились и немного поболтали о его постановке «Ришелье», имевшей колоссальный успех. Хескет стоял в стороне, слушал, но мало что понимал.

У входа в «Интернэшнл» она протянула ему руку.

— Приятно было познакомиться с вами, мистер Хескет. Спасибо.

— Могу я увидеть вас снова?

Она уже повернулась, чтобы уйти, потом, помедлив, проговорила:

— Возможно. Скоро у нас начинаются репетиции.

— Но… как мне…

— Спросите меня в отеле. А если хотите, можете прийти в театр. Видите ли, мистер Хескет, я почти не располагаю личным временем, все оно принадлежит театру.

Эл испытывал страшное раздражение и, пройдя полквартала, даже остановился, охваченный порывом слепой ярости. Он не выносил ни малейшего сопротивления и не терпел, когда его планы рушились по чьей-то вине.

В гостиничном номере в Вирджиния-Сити ему показалось пустяком отправиться в Сан-Франциско, встретиться там с Гритой Редэвей и купить акции, если они, конечно, у нее есть.

И вот он встретился с нею. И что? После долгой беседы так и не узнал ничего, даже не понял, есть ли у нее вообще эти акции. Все, что ему удалось выяснить из нескольких небрежных строк гроссбуха на «Соломоне», это то, что Уилл Крокетт продал часть акций кому-то, кто состоял в родстве с некоей Гритой Редэвей, и что она впоследствии унаследовала их.

Остались ли у нее эти акции или она продала их? Не исключено, что запрятала подальше за ненадобностью? И если они у нее, привезла ли она их с собой?

Хескет грязно выругался. Ну и что теперь? Надо возвращаться в Вирджиния-Сити, но как он уедет просто так отсюда! А что, если кто-то другой обратится к ней с выгодным предложением? Нет, он сам должен сделать это. Ему нужно узнать, есть ли у нее эти акции и, если есть, не собирается ли она их продать. С другой стороны, он открывает свои карты, и она может догадаться, что акции имеют ценность, и даже навести справки. Вспомнив Гриту, он подумал, что она, скорее всего, так и поступит.

Чем больше он думал о ней, тем больше беспокоился. Ведь это его единственный шанс. Он держит контроль над «Соломоном», он надеется стать по-настоящему богатым и влиятельным человеком. Он так тщательно разрабатывал каждый шаг, а эти десять процентов попросту могут разрушить все его планы. У него будет прибыль, но не будет контроля над прииском, не будет власти. Нет, эта женщина выводит его из себя! Ему надо взять себя в руки. Необходимо снова встретиться с нею. В конце концов, он должен заполучить эти акции. Но если она откажется продать их, что тогда? В самом деле, что тогда?

Дорога в Вирджиния-Сити стала лучше, теперь по ней ходили дилижансы, которые часто подвергались нападению. Если эти акции у нее, она, скорее всего, возит их с собой. Если ему не удастся купить их, то он по крайней мере постарается, чтобы они не попали в руки к кому-нибудь другому.

Предположим, кто-то проникнет в ее номер в отеле, тщательно обыщет все вещи, найдет акции и не тронет остального. И пройдет несколько недель, прежде чем пропажа обнаружится. Сам он за это не возьмется — слишком велика доля риска. Ему нужен вор, ловкий и искусный. И тут его осенило — Маркус Зетцев, вот кто ему поможет. Ведь он имеет дело с ворами.

Хескет старался не посвящать в свои предприятия посторонних, никому не позволяя проникать в свои мысли и планы. Он не верил никому. Маркус был единственным, к кому он мог обратиться с подобной просьбой. Их связывали общие интересы. А что, если Зетцев заполучит эти акции для себя?

На углу Хескет купил газету. В последнее время все они писали только о войне. Похоже, настали времена, когда, имея начальный капитал, ловкий человек сумел бы нажить целое состояние — спрос на металл, кожу, шерсть, продовольствие возрастал.

Ему нужно встретиться с Маркусом, наверняка тот знает кого-нибудь. И вовсе не обязательно рассказывать ему все, пусть сведет его с одним из тех, у кого покупает свои товары. Именно так и надо действовать.

В то же время ему следует предпринять еще одну попытку встретиться с Гритой. В конце концов, она привлекательная женщина.

Когда Элберт Хескет пришел на склад, Маркус Зетцев работал у себя в кабинете. Эл увидел его в открытую дверь и несколько минут наблюдал за ним из приемной. Маркус общался с самыми разными людьми, в круг его знакомых входили и обыкновенные мошенники, и даже самые опасные преступники. И он вовсе не был уверен в Элберте Хескете. Зетцев не доверял никому, с кем ему приходилось иметь дело, — ни мужчинам, ни женщинам. Обычно ему требовалось всего несколько минут, чтобы разобраться, к какому типу принадлежит тот или иной посетитель. С Хескетом получилось по-другому. То, что он вор, Маркус понял сразу. Он также понял, что это хитрый и опасный интриган. Но было в этом человеке еще что-то, чего он никак не мог уловить. Иногда Хескет выглядел вполне безобидным, но Зетцев подозревал, что это настоящая акула.

Поднявшись из-за стола, он подошел к двери.

— Эл? Давай заходи!

Хескет застыл на месте от подобной фамильярности. Да как смеет этот выскочка, этот… Он взял себя в руки. «Не будь глупцом! — одернул он себя. — Этот человек нужен тебе».

Когда хозяин кабинета плотно закрыл дверь, гость присел на край предложенного ему стула.

— Маркус, — начал он без обиняков, — мне нужен вор.

Маркуса Зетцева просьба не удивила.

Глава 26

На четвертый день Грита переехала из гостиничного номера в небольшую квартирку в верхней части города с прелестным видом на гавань и крохотным балкончиком, укрытым от всеобщего глаза. Здесь она часто сидела по утрам, разучивая роль.

С балкончика за крышей соседнего дома, расположенного ниже по склону, виднелась и часть улицы. Таким образом, она имела возможность видеть солнечный свет, дышать свежим морским воздухом и уединяться. Однажды к ней зашла Софи Эдвин, давняя любимица театральной публики Сан-Франциско, чтобы посмотреть ее новое жилище.

— Вас могут ограбить, даже убить. В Сан-Франциско женщине нельзя жить одной.

— Чепуха! Я ничего не боюсь. — Грита указала на спальню. — К тому же я не одна, со мной мой маленький друг.

— Что вы?! А все говорят, что вы стараетесь избегать мужского общества. Я всегда сомневалась, как это такая красивая женщина, как вы…

— Это не мужчина. — Грита ушла в спальню и вернулась, держа в руках небольшой пистолет с расположенными друг над другом двумя стволами. — Видите? 44-ый калибр, и я не стану колебаться, если понадобится воспользоваться им.

— Пожалуйста, уберите. Я так боюсь подобных вещей! В Сакраменто мне несколько раз довелось видеть настоящую стрельбу. Там был один человек… Тревэллион…

— Кто, вы сказали?

— Тревэллион. Кажется, он горняк или старатель. Он на глазах у всех застрелил какого-то Рори во время карточной игры. Поймал его за руку, когда тот подтасовывал карты. А по виду ни за что не скажешь, что он способен на подобное — выглядел как настоящий джентльмен, и такой красавец, что будь я чуть помоложе…

— Но вы и так молодо выглядите.

— Возможно. — Она помолчала. — Странная это история. Тогда все о ней судачили. Сначала между ними состоялся какой-то разговор, не имевший ничего общего с карточной игрой. Они вспоминали какие-то давнишние события, произошедшие на Миссури. Я, в сущности, так и не поняла, в чем дело.

— Вы говорите, Тревэллион?

— Да, такое необычное имя. Меня даже потом познакомили с ним в театре. Он часто бывал на наших спектаклях. И всегда один.

— Кажется, вы неплохо его запомнили.

— А кто бы не запомнил? Он яркая личность, и потом, так получилось, что в тот вечер Джонни Фергюсон забыл слова.

— С каждым может случиться.

— Это конечно, только он-то запнулся на ровном месте. Ему полагалось шагнуть со сцены в зал, но там стоял какой-то восхищенный поклонник и с умильным видом ловил каждое его слово.

— А какую пьесу вы играли?

— «Франческа да Римини». Это случилось в самом конце первого акта. Джонни играл Ланчиотто. Он дошел до слов:

Ржанье коней, яростный натиск и стойкий отпор

Крови кипенье во мне пробуждает…

Тут он замолк и, пытаясь вспомнить слова, несколько раз повторил: «Крови кипенье во мне пробуждает… крови кипенье во мне пробуждает… « и замер. Тогда Тревэллион перегнулся через перила и продекламировал:

…И на исходе дня усталое тело мое

В мирные сны погружает.

Сумрачный свой покров в светоче бледном луны

Ночь надо мной простирает.

В вечной тоске по дому витает душа моя.

И я должна сказать, прочел он эти строки блестяще, так что Джонни повернулся к нему, снял украшенный перьями шлем и отдал ему самый изящный поклон, какой я только видела. Публика была в восторге. В тот вечер Джонни сошел со сцены под такой гром аплодисментов, каким его не встречали весь сезон.

— И он живет там, в Сакраменто?

— Кто знает? Похоже, он принадлежит к тем, кто долго не остается на одном месте. Нам много приходилось слышать о нем, когда речь заходила о драках и стрельбе. А случай с этим Рори вообще долго не сходил с уст, потому что через некоторое время был убит и его друг. Оба они, конечно, темные личности, поэтому, когда их убили, газеты долго не могли успокоиться. Рори и этот Скиннер дружили еще на Миссури.

И тут, словно это произошло всего час назад, Грита услышала его голос, который вдруг сделался таким твердым, что она испугалась: «Я убью их всех до одного. Буду убивать, пока сам не погибну».

— Скиннера тоже убил Тревэллион?

— Скиннера? О нет. Думаю, что не он. На него никто тогда не думал.

— А он… слышали вы о нем после того?

— Нет. Я же сказала, он не сидит на одном месте, скитается по свету. Быть может, его занесло в Комсток. Сейчас туда многие едут. Там настоящий бум. — Софи бросила на нее пытливый взгляд: — Интересно, с каких это пор вас интересуют вооруженные бродяги?

— Да я не… право, не стоит об этом… Просто мне кажется, я знала его раньше.

— Кого, Рори?

— Тревэллиона. Вы верно заметили, у него необычное имя. Мне кажется, я познакомилась с ним в детстве. Он очень похож на того мальчика, и имя то же. Только тогда мы звали его Вэл.

В тот вечер она получила огромный великолепный букет роз от Хескета. К нему прилагалась коротенькая записочка всего в два слова: «В знак восхищения» и полная подпись.

Солнечные лучи плясали на глади залива, когда Грита вышла на свой крохотный балкончик и уселась там, чтобы повторить роль. Через некоторое время она положила листы в сторону и просто наслаждалась нежным теплом и живописным видом залива с белеющими на его поверхности парусами.

Вдруг краем глаза она заметила, что кто-то прошел по улочке, — скорее ощутила, чем увидела. Человек повернул за угол и направился вверх по противоположной стороне. Дважды он останавливался, и ей показалось, что бросал взгляд на ее балкон. Однако видеть ее за перилами он не мог. На углу незнакомец еще раз остановился, и тут она хорошо разглядела его. Тощий, с белесыми волосами, впалой грудью и желтым, болезненным цветом лица человек зажег сигарету и продолжал наблюдать. Сомнений быть не могло — незнакомец наблюдал за ее балконом или, во всяком случае, за этой частью дома. Немного погодя он снова направился вверх по улочке. Встревоженная Грита бросилась в комнату и быстро огляделась по сторонам, впервые ощутив собственную слабость и беспомощность. Да, у нее есть пистолет. Она нашла его в сундуке среди старых вещей отца. Она знала, как заряжать его и как им пользоваться, и, если кто-нибудь ворвется к ней, не раздумывая выстрелит. А если они придут в ее отсутствие? Красть у нее нечего, кроме нескольких украшений да небольшой суммы денег. Правда, у нее сохранились старые письма и бумаги, принадлежавшие родителям. Неужели они кому-то понадобились?

Она играла во многих пьесах и знала все потайные места — под подушками, под матрасами, под коврами, за выдвижными камнями в очагах и каминах. Небольшую столовую ее квартиры украшала деревянная колоннада. Колонны диаметром в семь дюймов поддерживали поперечную балку с протянутыми вдоль нее занавесями. Балка была сколочена из досок, и, протирая пыль в день приезда, Грита обнаружила, что нижняя доска отодвигается.

Она взяла пакет с бумагами и несколько оставшихся у нее украшений и, отодвинув нижнюю доску, засунула их внутрь балки, а потом задвинула доску на место. Конечно, это не самый надежный тайник, но в нем бумаги сохранятся, если поиски не будут тщательными.

Выйдя из дома, чтобы отправиться в театр, она обернулась и увидела того же самого бродягу, стоявшего на улице. Он не смотрел в ее сторону. Грита решила, что, скорее всего, он работает где-то поблизости, и все же тревога не покидала ее.

Репетиции прошли как обычно, что-то получалось, что-то нет. Но как бы то ни было, работа над пьесой шла, и постановка принимала готовый вид. Грита уже собиралась домой, когда в гримерную заглянул режиссер.

— Мисс Редэвей, вас ждет некий мистер Хескет.

Чуть позже, когда они встретились в фойе, Эл показал ей билеты.

— Это в «Музыкальную академию Такера», — сообщил он. — Сегодня там выступает Лотта Крэбтри. Мне показалось, вам будет интересно. Я взял три билета — вдруг вы захотите пригласить еще кого-нибудь.

О Лотте говорил весь город. За свою жизнь эта девочка успела дать немало представлений, объездив почти все поселения старателей, охваченные золотой лихорадкой, и очень скоро сделалась самой популярной актрисой Калифорнии.

Софи уже познакомилась с нею и теперь сказала Грите:

— Вы непременно должны увидеть ее. Это настолько необычное зрелище.

— Хорошо. Значит, сегодня вечером?

— А потом, если не возражаете, поужинаем вместе, — предложил Хескет.

Когда он ушел, Софи предупредила ее:

— Вы никогда не были в мелодеоне. Женщинам лучше не появляться в подобных местах, но во время выступлений мисс Лотты даже там все совсем по-другому. Мэри Энн, мать Лотты, не выносит сумасбродства. У них даже в контракте записано: если в зрительном зале прозвучит хоть одно непристойное слово, они тотчас же покинут театр. И она сдержит слово. Но старатели так любят Лотту, что никогда не позволяют себе грубостей.

— Она и в самом деле хорошая актриса?

— Лотта лучшая клоунесса из всех, что мне приходилось видеть. Она пластична, великолепно движется по сцене, — все делает легко и непринужденно.

— Сколько же ей лет?

— Точно не знаю. Думаю, лет четырнадцать, может, больше. Только не забывайте, что я говорила о тамошней публике. Народ по большей части грубый. Правда, не стоит сильно беспокоиться. Я знаю кое-кого из парней, которые будут сегодня на представлении. Крюк Никерброкер, Лэддер и Лафайет со своими командами. Это пожарники, кто-то однажды заметил, что они в Сан-Франциско все равно что казаки в России. И очень любят Лотту. Пока она в театре, там ничего плохого не случится. Поверьте мне.

Душное помещение мелодеона оказалось до отказа забито веселящимися людьми, которые пили, курили и все время что-то выкрикивали.

Вдруг один из команды никерброкеров встал и, перекрикивая общий шум, обратился к толпе:

— Когда маленькая леди выйдет на сцену, чтоб ни одного звука, кроме аплодисментов. Понятно? Кто нарушит порядок, будет вышвырнут вон. А если еще раз повторится, никерброкеры очистят зал.

— А лафайеты помогут!

Представление прошло замечательно, такого Грита еще никогда не видела. Актрисой Лотту нельзя было назвать, но клоунесса она безусловно талантливая. Девушка пела, танцевала и исполняла веселые пародии.

— Ну теперь видите, какие у нас с вами соперницы? — усмехнулась Софи, когда они вышли из театра.

— Она просто чудо, — ответила Грита. — И такая юная.

Во время ужина в «Уинз-Бранч» разговор опять зашел о приисках и о Вирджиния-Сити.

— Вам нужно подумать о будущем, — заметил Хескет. — Ведь можно вложить деньги в акции какого-нибудь прииска. Я готов дать вам дельный совет, поскольку точно знаю, какие прииски в Комстоке стоят того, чтобы вкладывать в них капитал.

— Я совершенно не разбираюсь в подобных вещах, — улыбнулась Грита, — хотя это, должно быть, такое захватывающее занятие — собственными руками добывать из-под земли золото и серебро.

— А вы не пробовали вкладывать деньги в акции? — спросил он.

До чего же странным становится голос у этого Хескета, когда он задает наводящие вопросы. Грита сразу это почувствовала. Ему недостает умения скрыть истинные намерения, а у нее достаточно проницательности, чтобы понять: если он и интересуется ею как женщиной, то интерес этот имеет для него второстепенное значение.

— Ну конечно же нет, — небрежно бросила она. — Когда работаешь в театре, то нет возможности думать о чем-то еще. Я в этой труппе около года, и все, что имею, вкладываю в костюмы и реквизит.

Разговор перешел на другую тему. Хескет притих и стал задумчив. Неужели он ошибался? Неужели проделал все это только для того, чтобы остаться ни с чем? И где, интересно, Крокетт? Может, тоже в Сан-Франциско? А что, если регистрационные данные «Соломона» устарели или изначально неправильно оформлены? А если Крокетт уже вступил в соглашение с владельцем недостающих акций и собирается выкупить их? Тогда он наверняка постарается выставить его из конторы. При этой мысли лицо Хескета побелело от внезапного приступа ярости, он поднял глаза и увидел, что Грита Редэвей наблюдает за ним.

— Мистер Хескет, с вами все в порядке?

— Вполне. — Эл поднялся. — Не смею вас больше задерживать. Экипаж ждет нас.

Позже, поднявшись по ступенькам к дверям своей квартиры и вставив ключ в замок, она снова с удивлением подумала: «Все-таки он очень странный, этот Хескет».

Грита открыла дверь и замерла на пороге. В квартире кто-то побывал. Кто-то входил сюда в ее отсутствие. А вдруг он и теперь все еще здесь? Она положила ключ в сумочку и достала из нее пистолет. Стараясь не дышать, она твердила про себя: «Надо быть осторожной! Не поворачивайся спиной, будь начеку». Грита шагнула в переднюю и ногой захлопнула дверь.

Глава 27

В доме стояла тишина, Грита прислушивалась, обшаривая глазами комнату. Она помнила, что оставила текст пьесы раскрытым на столе, а рядом с ним карандаш для заметок. Пьеса так и лежала раскрытой, только совсем не на той странице, где она остановилась. И карандаш сдвинут в сторону. Должно быть, кто-то задел стол, и текст упал на пол. Видимо, кто-то очень спешил, стараясь вернуть текст в прежний вид, не имея ни малейшего понятия, где раскрыть, и не догадываясь, что на это могут обратить внимание.

С пистолетом наготове она распахнула дверь в крохотную кухоньку — никого. Грита оглянулась на дверь спальни, которую всегда оставляла открытой, когда бывала в квартире одна. Теперь она была закрыта. Девушка хотела заглянуть в свой тайник, но передумала и отвела от него глаза. Если кто-то подглядывает за нею, то он, наверное, ждет, что она бросится проверять, на месте ли вещи, и таким образом обнаружит, куда она их прячет. Шторы не задернуты, и через кружевные занавески с улицы можно наблюдать за нею.

Она подошла к двери в спальню и распахнула ее настежь. Там тоже оказалось пусто. Грита настороженно огляделась, потом все же решилась войти. Матрац слегка сбит в сторону, словно кто-то заглядывал под него, а потом торопливо задвинул на место.

Осмотрев квартиру, она окончательно убедилась, что в ней явно кто-то побывал, обыскивал ее, а потом довольно неумело постарался скрыть все следы. Однако, не будь она такой наблюдательной, едва ли что-нибудь заметила бы. Но как они смогли сюда проникнуть и не вернутся ли? Тот, кто побывал здесь, определенно ничего не нашел, если только не догадался заглянуть за притолоку. Но вряд ли. Для этого нужно быть очень высокого роста или встать на стул, а все стулья стояли на своих местах.

Если это обыкновенный вор, то он не вернется. Но что, если искали определенную вещь? Тогда, не найдя ее, они обязательно попытаются проникнуть сюда еще раз. Но что их может интересовать? Ведь она не замешана ни в каких интригах, у нее нет тайн или компрометирующих писем, которые можно использовать как средство шантажа. Да, у нее есть кое-какие старые письма, которые она хранит как память о прошлом, и несколько акций. Есть еще пара писем от Вэла.

Грита задернула шторы, притушила свет и стала готовиться ко сну. Пистолет она держала поблизости. Подперев стулом дверь, убедилась, что та плотно закрыта, и тут вспомнила про балкон. Ведь она даже не проверила: а вдруг этот человек проник сюда через него? Все эти дома в городе украшал немыслимо пышный орнамент, воспользоваться им, чтобы пробраться к окну или балкону, ничего не стоит. И уйти можно таким же путем. Через крышу.

Ложась спать, она не переставала думать о случившемся, но так и не нашла сколько-нибудь весомого объяснения ему. Разве только эти старые акции? А что, если они приобрели какую-то ценность? Нет, не похоже. Впрочем, и Эл Хескет несколько раз упоминал о каких-то акциях… Но ведь это всего лишь ничего не значащий разговор. Элберт Хескет владелец прииска, делец, но никак не вор. И потом, он весь вечер был с нею.

Погасив свет, она подошла к притолоке, отодвинула доску и запустила руку в тайник. Бумаги лежали на месте. Завтра при свете дня она рассмотрит их получше и тогда, по крайней мере, узнает, что они собой представляют. Она берегла их как память об отце и тете. Если уж на то пошло, она всегда надеялась, что они чего-нибудь да стоят, хотя все это время убеждалась лишь в обратном.

Среди бумаг хранилось и давнее письмо от Вэла, в котором он сообщал ей, что вложил старый долг, возвращенный ее отцу, в какое-то предприятие.

Грита уже собиралась лечь в постель, но что-то ее насторожило, она подошла к окну и выглянула. В этот поздний час улица была словно наводнена призраками. Вдруг ей почудилось какое-то движение за окном. Но, присмотревшись, она ничего не увидела и решила, что ей померещилось. Не выпуская из рук пистолета, Грита легла в постель.

В Париже, где она росла, ей приходилось читать хотя и несколько приукрашенные, но достоверные истории Видока, первоклассного сыщика и бывшего преступника. Позже, работая в театре, она часто беседовала о нем с Д'Арланжем, французским актером, с которым ее познакомил дядя Андре.

«Вы только оглянитесь по сторонам, — говорил Д'Арланж. — Для того чтобы убить, совершенно не нужно иметь револьвер или нож. Оружие у вас повсюду. Можно ударить по голове палкой, можно удушить шнурком. Да мало ли валяется предметов, могущих послужить оружием! То же самое касается и защиты. Оглядите повнимательней свою комнату, там всегда найдется что-нибудь: стул, стол, лампа. Изучите дом, в котором живете, исследуйте каждую комнату. Бросьте под ноги преследователя стул, а когда он упадет, ударьте его по голове чем-нибудь тяжелым. Плесните в глаза вином или горячим чаем. Тщательно обследуйте вашу комнату, ваш дом и все, что к нему прилегает, считайте его театром военных действий. Подумайте, как его использовать для самозащиты, бегства, для контратаки. Выработайте план. Вы должны знать, что будете делать, если нападающий ворвется к вам через окно или через дверь. Нельзя оставаться беспомощной. Я знавал жену одного капитана, ей частенько приходилось подолгу оставаться дома одной. Эта дама собиралась открыть магазин, и в доме уже велись малярные работы. Жила она в комнатке над магазином и как-то ночью почувствовала, что внизу кто-то есть. Спустившись по лестнице, она увидела, как в окно лезет вор. Оружия у нее не было, тогда она выхватила из ведра с краской кисть и, когда ночной гость спрыгнул с подоконника на пол, хлестнула его по глазам. Тот взвыл от боли, а она заткнула кисть ему прямо в рот, потом вылила всю краску ему на голову и принялась колотить его пустым ведром. Грабитель бросился наутек, но уже в конце квартала его схватила полиция. Несчастный находился в самом что ни на есть плачевном состоянии — разбитая голова, весь в краске, полуослепший, задыхающийся. А что же дама? Несколько брызг краски на ночной сорочке — вот и все».

Наконец Грита погрузилась в сон и проснулась, когда потоки солнечного света, врываясь в окно, уже разливались по комнате.

Подоткнув под спину подушки, она села на постели и взялась за пьесу. Пьесы этой она раньше не читала, и вещь показалась ей интересной. В Сан-Франциско работало немало драматургов, правда, в большинстве своем далеких от истинного профессионализма, но все же весьма одаренных. Эту пьесу написал как раз один из них.

Грита никак не могла сосредоточиться. Отложив в сторону книгу, она задумалась. Допустим, Элберт Хескет считает, что у нее есть какие-то ценные акции. Допустим, он нарочно пригласил ее в театр, чтобы выманить из дому и дать возможность вору хорошенько обшарить квартиру. Ни за что на свете она бы не поверила, что Хескет руководствовался чистыми побуждениями. Ей, преуспевающей актрисе и просто красивой женщине, совершенно не льстило то, что за нею можно ухаживать только потому, что у нее имеются какие-то акции, представляющие ценность; в то же время она была далеко не первой женщиной, чьей благосклонности добивались ради получения выгоды.

Допустим, она не станет разуверять его, что владеет акциями, не уточняя, какими именно, и не указывая на их местонахождение. Что, если она подержит его немного на крючке?

Грита встала, приняла ванну, оделась, ни на минуту не переставая думать о Хескете. Что-то в нем беспокоило ее. Что именно? Может, глаза, холодные, как стальные шарики? Или неподвижные черты лица? Или его редкая улыбка, натянутая и неестественная? И она пришла к выводу, что ни разу в его присутствии не почувствовала себя уютно. При этом он всегда держался как джентльмен, но уж слишком безупречный и даже педантичный. Он говорил и поступал только правильно, но ей почему-то казалось, что делает это он неискренне. Этот человек определенно ставил ее в тупик, но сейчас она была еще и рассержена. Если он действительно замешан в этом вторжении, то ярости ее не будет предела. А сейчас ей пора идти в театр. Грита положила пистолет в сумочку и заперла за собой дверь.

В театр она добралась немного раньше, прошла через служебный вход и остановилась, прислушиваясь. Ни звука. Темно и пустынно. Ей показалось странным, что она никого не встретила. Она пересекла освещенную слабыми мерцающими огнями сцену, окинув взглядом пустые ряды кресел зрительного зала. Слава Богу, ей еще ни разу не приходилось видеть их такими во время спектакля!

За кулисами она в нерешительности остановилась и оглянулась. Смутное ощущение чего-то жуткого не покидало ее. Грита вдруг поняла, что очутилась в театре одна.

Откуда-то сзади послышался слабый скрип, напоминавший звук шагов. Девушка резко обернулась, но ничего не увидела, лишь смутный свет пробивался из дальних окон где-то за вторым ярусом.

Открыв сумочку, она достала пистолет. Ощутив его тяжесть в руке, почувствовала себя уверенней.

Вдруг ей почудилось какое-то движение. Грита оглянулась. У нее за спиной находилась дверь в гримерную. Быстро войти и запереть за собой дверь? Но что, если там кто-то есть? Что ждет ее там, за дверью? Господи, какая же она глупая! В пустых зданиях всегда раздаются какие-нибудь звуки, скрипят и потрескивают доски от перепада температуры или еще что-нибудь.

Она шагнула назад и взялась за дверную ручку, сумочка висела у нее на поясе. Грита собиралась потянуть за ручку, как почувствовала сзади шорох. Сильная, жилистая рука ухватила ее за пояс, оттолкнула и выдернула сумочку. Грита зашаталась и, потеряв равновесие, упала на колени. Человек бросился бежать. Подняв глаза, она увидела его на другом конце сцены и выстрелила. Вор покачнулся, вскрикнул и, схватившись одной рукой за другую, выронил сумочку. Грита снова подняла пистолет и приготовилась выстрелить, но нападающий исчез.

Пошатываясь, она встала и подошла к сумочке, не выпуская из рук оружия.

Тут же со всех сторон послышался топот бегущих ног, ее окружили актеры. Вокруг нее собралась вся труппа, и среди них даже Дэйн Клайд. Как давно она его не видела!

— Грита! — вскричала Рози, — Что случилось?

— Кто-то пытался вырвать у меня сумочку, и я выстрелила.

— И, надо сказать, попали, — заметил Дэйн, указывая на капли крови на полу. Потом он посмотрел на пистолет. — Вы хотите сказать, что попали в него из этой вот штуковины? С такого расстояния?

Все еще ошеломленная, Грита убрала пистолет в сумочку. Надо будет перезарядить его — единственное, о чем она подумала в тот момент. Ведь сейчас пистолет был ее единственной защитой.

Друзья толпились вокруг нее, засыпали ее вопросами и пытались представить себе, как ей, должно быть, было страшно.

— Он поджидал меня в гримерной, — рассказывала Грита, — а вокруг — ни души.

— Мы сделали перерыв, решили пойти чего-нибудь выпить, — пояснила Софи. — Жаль, что так получилось. Знаете, кода вас угощают, неудобно…

— Ничего страшного. Со мной все в порядке. Только немного испугалась.

— Если вы так стреляете, когда напуганы, — заметил Дэйн, — то не хотел бы я попасть к вам под прицел, когда вы спокойны.

— Ну что вы, это просто случайность.

Режиссер Ричард Манфред занял свое место.

— Рад, что все хорошо кончилось, — сказал он. — А теперь вернемся к репетиции.

Позже, во время перерыва, к ней подошел Дэйн Клайд.

— Если хотите, я могу перезарядить ваш пистолет. Я только что из Вирджиния-Сити, у меня тоже есть пистолет с запасными патронами.

— В самом деле?

Он принес саквояж и зарядил ее пистолет.

— Вы заправски обращаетесь с оружием, — отметила Грита, наблюдавшая за ним.

— Там, откуда я приехал, это необходимо, да и на дороге неспокойно. Правда, до стрельбы не дошло, но…

— До стрельбы?! В театре?!

Он рассмеялся.

— Да, да. Дела там частенько принимают горячий оборот.

К ним подошли Софи и Рози.

— Грита, вы, должно быть, ужасно испугались?

— Нечего было устраивать этот перерыв! — сокрушалась Рози. — Но этот очаровательный мистер Хескет…

— Кто? — Дэйн резко обернулся. — Вы сказали, Хескет?

— Ну разумеется. Он друг Гриты, и когда он захотел угостить нас…

Та-ак… Снова Хескет, подумала Грита. Вчера вечером и вот сегодня.

Глава 28

Грита повернулась к Дэйну.

— Вы знаете его?

— Хескет занимается добычей руды в Вирджиния-Сити и недавно завладел контрольным пакетом акций «Соломона», одного из тамошних лучших приисков. Будьте с ним поосторожней.

— А что еще вам о нем известно?

— Не так много. Я ведь вскоре уехал оттуда. В Вирджиния-Сити он приехал из Калифорнии, работал бухгалтером на «Соломоне», а потом вдруг завладел всем прииском. Уилл Крокетт доверял ему, а Хескет, оказалось, только и думал, как бы отобрать у того прииск. Это ему удалось. Уилл Крокетт бесследно исчез.

— Его убили?

— Вряд ли. Мы думаем, он разыскивает недостающие акции «Соломона», которые помогут ему вернуть контроль над прииском, если, конечно, удастся их найти.

— Если Хескет не заполучит их первым.

— Точно.

После репетиции у дверей ее догнал Манфред.

— Подождите, мы проводим вас. Все это очень подозрительно. — Он бросил на нее испытующий взгляд. — Где вы научились так стрелять?

— Я вовсе не умею стрелять, просто нажала на спуск.

— Иногда случайный выстрел оказывается более точным. Это все равно что попасть пальцем в небо. Похоже, вы ранили его в руку или в плечо. Он выронил вашу сумочку, а это, судя по всему, не входило в его намерения. В Техасе, откуда я приехал, среди моих знакомых был человек по имени Кален Бейкер. Он тоже отлично стрелял.

К ним присоединился Дэйн Клайд, и они вышли на улицу.

— Вы еще не отказались от мысли ехать в Вирджиния-Сити?

— Конечно нет. Мистер Мэгуайр организовал там двухнедельные гастроли. Будем играть четыре пьесы, и если публика нас примет, останемся еще ненадолго.

— Похоже, война не слишком-то мешает обычному ходу дел.

— А многие уходят из Вирджиния-Сити? Я имею в виду в ополчение?

— Многие. Хотя президент Линкольн не заставляет никого. Правительству нужно серебро, которое мы добываем. Правда, тяжелый дух витает в обществе, и в том и в другом стане.

— В Париже только и говорят о событиях в Америке, но никто толком ничего не знает.

— Разговоров-то и здесь хватает. Речь идет, скорее, о равноправии штатов, нежели о рабстве. Ввоз рабов запрещен законом, начиная с 1820 года. Конечно, тайная торговля идет и по сей день, в основном в Новом Орлеане.

Клайд повернулся к Грите:

— Софи сказала мне, кто-то пытался проникнуть в вашу квартиру.

— Не пытался, а проник. Вскрыл замок и перерыл все вещи.

— Все вещи? Вы считаете, он что-то искал? Что же ему понадобилось?

Грита пожала плечами.

— Ума не приложу. Может, он думал, что у меня много драгоценностей? Из зрительного зала украшения, которые я ношу, смотрятся как настоящие.

— Вчера вечером… и вот сегодня снова… — В голосе Манфреда прозвучали нотки подозрительности. — Это уже не совпадение. Ищут что-то определенное и уверены, что эта вещь у вас.

Они остановились у дверей.

— Быть может, нам лучше войти в дом вместе с вами? — предложил Манфред.

— О, пожалуйста!

Дом, в котором жила Грита, принадлежал к числу поспешных построек начала пятидесятых, когда в Калифорнию хлынул поток золотоискателей. Осмотрев квартиру, они убедились, что она пуста. Манфред замешкался в дверях.

— Вам не страшно? Софи могла бы остаться с вами, она ничего не боится. Однажды я видел, как она собственной персоной выставила из театра пьяного. То есть просто вышвырнула его на улицу.

— У меня все будет в порядке.

Клайд колебался, не желая уходить, потом спросил:

— Грита, нет ли у вас каких-нибудь акций, например «Соломона»?

— А почему вы спрашиваете?

— Хорошо, вот смотрите. У Хескета контрольный пакет, но и у Крокетта немалая доля. Если Хескету удастся завладеть недостающими акциями, он навсегда оставит за собой контроль над прииском. Если же первым купит Крокетт, то он избавится от Хескета и вернет себе все права. Это не пустяк, Грита, здесь замешаны миллионы.

— Напрасно кто-то считает, что я владею акциями «Соломона», — решительно заявила она. — У меня их нет. Ни я, ни кто-либо из моих родственников никогда не бывал здесь.

Оставшись одна, она заперла дверь и проверила задвижки на окнах. Одно окно, через которое проникнуть снаружи ей показалось невозможно, оставила приоткрытым, потом прошлась по комнатам и тщательно их осмотрела. Внезапно Гриту охватил гнев. Кто-то пробрался в ее квартиру, сделал обыск, потом поджидал ее в театре, толкнул и выхватил сумочку. У нее нет причин подозревать Хескета. Он просто пригласил ее в театр. Ну и что, если он угостил всю труппу коктейлем? Это просто совпадение.

Как и в прошлый раз, Грита подперла стулом дверную ручку. Кто бы ни был этот вор, сегодня он не появится здесь, хотя бы потому, что одна рука у него выведена из строя.

За столом у Маркуса Зетцева сидел худой, болезненного вида человек с правой рукой, перевязанной тряпкой, заляпанной пятнами крови.

— Это ваша идея, мистер Зетцев. Я совсем не знал этого человека. Послушать его, так попасть в квартиру и взять, что нужно, — проще простого. Но там ничего не оказалось! Я перерыл все, поверьте! Заглянул повсюду, где обычно прячут ценности… В театре выхватил у нее сумочку… Кто бы мог подумать, что у этой женщины окажется пистолет!

— А что ты искал?

Налитые кровью глаза хитро посмотрели на Зетцева.

— Он взял с меня слово, что…

— Не будь идиотом! Ты его больше не увидишь. А вот со мной тебе не раз еще придется иметь дело. Говори, я хочу знать.

— Мне велели найти какой-то пакет с акциями, остальное не трогать. Черт возьми, да там вообще ничего нет! Я побывал у нее в квартире, потом подкараулил в театре, меня ранили в руку, и все напрасно!

Маркус вынул из кармана двадцатидолларовую монету.

— На вот, возьми. Не хочу, чтобы ты оставался внакладе. Если он снова появится, дай мне знать.

— Да вы с ума сошли! Я еле ноги унес, когда она подстрелила меня, и больше не собираюсь с ней связываться!

Вор ушел. Маркус снова плюхнулся в кресло. Хескет недавно завладел контрольным пакетом акций «Соломона», а этот прииск стоит миллионы. Теперь он хочет присвоить остальные акции и ради этого готов пойти на все. Тут должна быть какая-то причина. Через час его знакомый на бирже назвал ему эту причину. Недостающие акции означают полный контроль, он-то и нужен Хескету. Быть просто владельцем акций означает иметь неплохую прибыль, но если управлять всем…

Маркус Зетцев судорожно ухватился за край стола. Сбывать краденый товар не ахти какое приятное занятие, а вот стать владельцем серебряного прииска!.. И сделать это в его силах. Его слегка продолговатые глаза подернулись слезами при одной только мысли об этом. Хескет потерпел неудачу, но он… у него это дело не сорвется.

Тим, которого он посылал к Хескету, опытный вор, и уж если обшарил всю квартиру и не нашел акций, стало быть, их там и нет.

Тиму теперь вряд ли удастся обследовать содержимое сумочки этой женщины, но именно там акции как раз и могут быть. Либо в сумочке, либо на ней самой, где-то под одеждой.

Теперь она станет осторожной, будет все время начеку и, если понадобится, не побоится стрелять. Маркус раскладывал пасьянс, не переставая думать об этом. Ему нужно во что бы то ни стало завладеть содержимым ее сумочки и обыскать ее саму. Сделать это можно вечером после спектакля или, на худой конец, в дилижансе, когда она поедет в Вирджиния-Сити, ведь всем известно, что она направляется туда на гастроли.

Еще две недели пьеса с успехом шла в Сан-Франциско, и все это время Маркус не находил никакой возможности подобраться близко к актрисе. Рядом с нею всегда крутился кто-нибудь из актеров, причем все они имели при себе оружие. У людей Зетцева был наметанный глаз на подобные вещи. Маркусу вовсе не улыбалось, чтобы кого-нибудь из бандитов ранили или он попал в руки полиции и выдал его.

Спектакли окончились, и в газетах появилось сообщение, что труппа мисс Редэвей направляется в Вирджиния-Сити.

К Маркусу заглянул Хескет, и он, глядя на того невинными глазами, поинтересовался, не нужен ли ему другой вор.

— Нет, — резко ответил Эл. — Нужда отпала.

Грита Редэвей встретилась с Элбертом Хескетом, чтобы вместе пообедать. Обед получился превосходный, и Грита получила истинное удовольствие. К тому же за это время она смогла убедиться кое в чем. Во-первых, у Хескета явно было не все в порядке с головой. Когда эта мысль осенила ее, она даже испугалась.

— Мисс Редэвей, вы позволите показать вам Уошу? Вы должны собственными глазами увидеть, как добывают золото и серебро. Приедете на «Соломон», и я выберу для вас лучшие образцы сортовой руды.

— Сортовой?

— Это руда, в наибольшей степени обогащенная золотом. Самым настоящим золотом, и вы будете держать его в руках. Хотя… — прибавил он, — мне приходилось видеть сортовую руду, не содержащую золота вовсе. Лучше всего определять по весу. Золото ведь тяжелое.

— Мы уже скоро едем, так что почту за честь, мистер Хескет. — Тут у нее возникло непреодолимое желание задать ему вопрос, от которого она так и не смогла удержаться: — А разве не мистер Крокетт истинный владелец прииска?

Взгляд его на мгновение сделался неприятным, потом ласковым и даже каким-то вкрадчивым. Улыбка искривила его тонкие губы.

— Мистер Крокетт? Он владеет довольно большой частью акций, но уже не имеет отношения к «Соломону». — Хескет осторожно заглянул ей в глаза. — Где вы слышали о нем?

— О, вас интересует, откуда мне это известно? Один человек на рынке… или, как это там называется, на бирже… Мистер Мэгуайр расспрашивал его об акциях «Соломона», и тот сказал, что истинный владелец прииска Уилл Крокетт.

— Да это смешно! — задыхаясь, воскликнул Хескет. — Он уже не имеет отношения к прииску. Он там совершенно посторонний человек!

— Вы едете с нами одним дилижансом, мистер Хескет?

— Да, наверное, еду. Конечно, еду.

Позже, идя по улице, он услышал позади тихий голос:

— Заверните за угол, мистер Хескет, и зайдите в салун. Кое-кто хочет поговорить с вами.

Через изрезанный надписями стол на Хескета смотрел болезненного вида человек. Хескет удивился.

— Пятьдесят долларов? Интересно, что ты можешь мне рассказать за пятьдесят долларов?

Изможденное лицо оскалилось в улыбке, обнажив сломанный желтый зуб.

— Может, и ничего. Только мне показалось, что Маркус…

— Маркус?..

— Пятьдесят долларов.

Хескет некоторое время колебался, потом раздраженно выложил на стол монеты.

— Маркус страшно любопытен, мистер Хескет, и всегда все разнюхает. Я видел, как он говорил о чем-то с биржевиком, а потом договаривался с Джо Поттавоттами.

— Это еще кто такой?

— А-а, налетчик. Промышляет на дороге к востоку от Сакраменто, останавливает дилижансы. По-моему, Маркус интересовался этой актрисой, все расспрашивал о ней. Потом долго шептался с Джо Поттавоттами, вот я и смекнул, что вам это может показаться любопытным и вы согласитесь отстегнуть пятьдесят долларов.

Тим взял монеты.

— Ну ладно, мистер Хескет, может, когда увидимся. Только будьте осторожны. Слышите? Будьте осторожны. С Джо поедет еще один человек. Уж он-то точно не похож на других. Ну, в общем, вы понимаете, о чем я говорю. Вот и спрашивается: зачем он понадобился Маркусу? Ведь актрису никто не собирается убивать… Но если там будет Джекоб…

— Джекоб? Какой еще Джекоб?

— Просто Джекоб. Там, где он появляется, обязательно кого-нибудь убивают. Вот я и спрашиваю, мистер Хескет, кто жертва на этот раз?

Глава 29

Элберт Хескет сидел неподвижно, сложив руки на столе. Мгновение спустя он произнес:

— Спасибо. Да… большое спасибо.

Тим удалился. К Хескету подошел официант, дородный, усатый мужчина с огромным, выпирающим животом.

— Ну вот, опять… Этот тип вечно дает деру, не заплатив!

Хескет выложил на стол монету, потом еще одну, золотую в двадцать долларов, и накрыл ее рукой.

— Мне нужен человек с хорошей лошадью. Думаю, за двадцатничек ты мог бы расстараться и найти такого.

— Есть у меня такой. Давайте сюда двадцатку.

— Это после. Сначала я поговорю с ним. Веди его сюда.

— А ну вас! Какого черта!.. — Официант помолчал, потом согласился: — Ну ладно уж, так и быть.

Хескет глотнул вина, стараясь не замечать шума голосов, крепкого запаха тел и грубой брани. Он отпил половину, когда рядом с ним за стол опустился неряшливого вида бородатый мужчина в шляпе с широкими опущенными полями. Хескет бросил на него холодный, неприязненный взгляд.

— Мне нужен человек, который доберется до Вирджиния-Сити быстрее, чем Поуни.

— Такое невозможно.

— У меня есть сто долларов, которые шепчут мне, что это очень даже возможно.

— Еще половину за лошадей. Придется платить за смену.

— Идет. Пятьдесят плачу сейчас, а сотню получишь, когда доставишь послание.

Бородач потер переносицу, окинув Хескета изучающим взглядом. Этот человек казался ему явно преуспевающим.

— А что передать-то, от кого весточка?

— Говорить ничего не надо, вопросов тоже не задавать. Я люблю тех, кто умеет держать язык за зубами. — Хескет помолчал, потом прибавил: — А с теми, кто треплется о моих делах, у меня разговор короткий.

Вырвав из записной книжки листок, он начертил грубую схему.

— Найдешь нужного человека в этой вот хижине. Зовут Ваггонер. Возможно, у него не окажется при себе нужной суммы, но он знает, где достать деньги.

Когда бородач ушел, Хескет допил вино. Маркус Зетцев заплатил часть денег, чтобы помочь Хескету завладеть контрольным пакетом акций «Соломона». Если с Хескетом что-нибудь случится, акции перейдут к Маркусу, так что тот наверняка что-то задумал. Все-таки иметь дело с мошенниками гораздо легче — всегда знаешь, что они так и норовят обчистить тебя, хотя и делают вид, что боятся.

Что делать — поехать дилижансом или понадеяться на Ваггонера? Если он останется в Сан-Франциско, Зетцев обязательно подошлет к нему кого-нибудь из своих ребят, и на этот раз предупредить его будет некому. Нет, он поедет дилижансом, но сначала предпримет кое-какие меры. Он возьмет оружие, кроме того, в дилижансе будут женщины, а эти грабители с большой дороги не трогают слабый пол. Ты можешь убить мужчину, но если допустишь грубость по отношению к женщине, здесь, на Западе, тебя запросто вздернут.

Хескет уже кое-что разузнал о Джекобе. Этот необычный убийца не имел дела с бандитами, но когда образовались отряды линчевателей, принявшиеся наводить порядок и отлавливать всякий сброд, Джекоб оказался в их рядах. Похоже, никто даже не знал его в лицо, но побаивались.

Элберт Хескет не любил убивать собственными руками, но иногда случается так, что…

На вращающемся стуле Маркуса Зетцева сбоку висела кобура, в ней лежал «ремингтон» 36-го калибра. Стул загораживала поверхность стола, и очень немногие из тех, кто посещал контору, могли видеть кобуру с револьвером. Для этого пришлось бы очень близко подойти к столу и заглянуть через него, и все равно заметить ее можно было только в том случае, если стул оказывался развернутым под определенным углом.

Темные улицы к ночи становились совершенно безлюдными. Чуть подальше, в северных кварталах из салунов доносилась музыка и пьяные крики.

Элберт Хескет в грубой одежде шел вниз по неосвещенному переулку и вскоре завернул за угол, где находился товарный склад и контора Зетцева. В конторе светилось единственное окно, и ему пришлось подниматься почти в темноте, осторожно нащупывая ногами ступеньки. Хескет повернул ручку. Как он и предполагал, дверь оказалась заперта.

Теперь многое будет зависеть от случая, а случайностей он не любил. Он тихо постучал. Ответа не последовало. Тогда он постучал громче.

Внутри послышалось движение, и через стеклянную дверь он увидел, как кто-то идет по коридору, держа в руках фонарь. Фонаря-то он как раз и не предусмотрел. Пожар ему совсем ни к чему, хотя…

— Кто там? — послышался голос Зетцева.

— Маркус, это я, Хескет. У меня срочное дело!

Последовала пауза, громыхнул засов, и дверная ручка повернулась. Маркус поднял фонарь и заглянул компаньону в лицо.

— Что случилось? — требовательным голосом спросил он, не делая при этом ни одного движения, чтобы открыть дверь. Приход Хескета его явно встревожил.

— Я нашел акции, но мне нужна твоя помощь. Послушай, брось сомневаться, тут пахнет миллионами, только нужно действовать быстро.

Что, если Зетцев прихватил револьвер из кобуры, висящей на стуле?

Дверь распахнулась, и Зетцев в накинутом на плечи пальто отступил, чтобы пропустить его. Все получилось не совсем так, как планировал Эл, и теперь он мялся в дверях, надеясь, что Маркус пойдет первым. Но тот и с места не двинулся, и Хескет неохотно шагнул мимо него.

Торопливо и молча они добрались до кабинета. На пороге Хескет опустил руку, ощутил в ней нож, спрятанный в рукаве, и, сделав шаг вперед, обернулся.

— Маркус! — начал хриплым шепотом Эл, оглядываясь по сторонам. — Они наши, Маркус! Вот, смотри…

Левой рукой он достал из внутреннего кармана пальто пачку бумаг. Зетцев непроизвольно потянулся к ним, и в это мгновение Хескет размахнулся и резко ударил его ножом.

Лезвие вошло в тело пониже грудной клетки и застряло там по самую рукоятку. Глаза Зетцева выпучились, челюсть отвисла. Той же рукой, в которой держал бумаги, Эл схватил его за правый рукав и притянул к себе. Потом снова ударил ножом, стараясь направить лезвие чуть выше и вонзить глубже.

Взгляды их встретились. Зетцев еле ворочал языком, пытаясь издать хоть какой-то звук, но безуспешно. Хескет хладнокровно толкнул его на стол, дважды полоснул по горлу и столкнул тело на пол.

Как он и предполагал, сейф оказался не запертым, Эл подошел к нему и принялся просматривать содержимое. Найдя то, что искал, он еще раз взглянул на Маркуса Зетцева, наклонился над телом, вытер нож о рубашку убитого и направился к двери.

Подняв засов, он вышел на крыльцо и носом к носу столкнулся с четверкой парней.

Хескет нисколько не сомневался, что это головорезы Сидни Дакса или из банды Легавых, которые совершали вооруженные налеты, грабежи и поджоги по всему городу. Уже несколько раз целые кварталы Сан-Франциско сгорали дотла из-за таких вот поджогов.

Хескет медлил, одной рукой продолжая держаться за дверную ручку и жалея, что не взял револьвер Маркуса, потом невозмутимо произнес:

— Если хотите поживиться, милости просим, дверь открыта.

— Постой. Ты кто?

Но Эла уже и след простыл. Один из бандитов бросился за ним с криком: «Эй, ты, стой!» Но он не останавливался и, повернув за угол, побежал еще быстрее. Вскоре он увидел экипаж, остановил его и, добравшись до отеля, вошел в него через боковой вход. Обследовав одежду, с удовлетворением отметил, что на ней нет пятен крови, потом еще раз просмотрел бумаги. Ему удалось унести все записи его договоренностей с Маркусом, а сам Маркус был мертв.

Он с опаской вспомнил о воре с изможденным лицом. Что, если тот его заподозрит? И как быть с этими четырьмя из банды Легавых, что встретились ему на пороге? Нечего и сомневаться, они выгребли из конторы все ценное, и вряд ли лежавший там труп смутил их. Об их опустошительных налетах кричали все, так что и этот случай, скорее всего, пойдет на их счет. Никому не придет в голову доискиваться до истинной причины гибели дельца с сомнительной репутацией.

Насколько представлял себе Хескет, Маркус не имел родственников, но даже если таковые и объявятся, теперь это уже не играло роли.

Джекоб будет искать солидного, делового человека, так что надо будет одеться в грубую старательскую одежду и обязательно вооружиться.

Элберт Хескет умылся и приготовился лечь в постель. Если он и думал о Маркусе, то лишь как о тяжелом грузе, свалившемся с плеч. Внезапно он поймал себя на том, что его мысли переключились на Гриту Редэвей, причем он вспомнил о ней не как о человеке, у которого нужно что-то выкрасть, а как о женщине, к тому же прекрасной, очаровательной. Она не то чтобы возбуждала в нем чувственные желания, она вписывалась в ту схему положения вещей, которую он для себя выстроил. Он хотел быть богатым, влиятельным, хотел, чтобы ему завидовали, хотел иметь все самое лучшее и считал, что просто-напросто заслуживает этого. Ему и в голову не приходило задаться вопросом, почему он заслуживает самого лучшего. Его вполне устраивало, что он это знал. И все. Его «я» было надежно укрыто за стеной этого знания. С такими мыслями он уснул глубоким, здоровым сном, уснул так крепко, как еще никогда в своей жизни не спал.

Утренний дождь барабанил по крыше, гавань заволокло туманом. Со своего крохотного балкончика Грита бросила прощальный взгляд на вид, который ей так полюбился.

— Я буду скучать по этому городу, мистер Клайд, — сказала она Дэйну, который стоял, держа в руках ее багаж. — Мы еще вернемся сюда и снова будем играть здесь.

— Обязательно будем. Мисс Редэвей, нам пора, внизу нас ждет Манфред.

— Я сейчас спущусь. — Грита замешкалась, Клайд вышел, захлопнув за собою дверь.

Она быстро подошла к тайнику и извлекла из него отцовский бумажник. Теперь ей придется все время держать его при себе, и это очень ее беспокоило. Тот, кто охотится за ее бумагами, понимает, что если она уезжает из Сан-Франциско, то акции возьмет с собой. Правда, с нею будут Манфред и Дэйн Клайд и еще несколько человек из труппы, потому что остальные уже уехали.

Экипаж доставил их на почтовую станцию. Первым она увидела там Элберта Хескета, но он так изменился, что она не сразу узнала его. Хескет улыбнулся.

— У нас в Комстоке многие так одеваются, — объяснил он. — В такой одежде путешествовать проще и удобнее.

— Конечно, — согласилась она, но все же очень удивилась.

Хескет, всегда аккуратный и подтянутый, казалось, придавал большое значение тому, как он выглядит. А в этой одежде он смотрелся несколько странно.

Дождь перешел в мелкую морось и продолжался целый день. Тяжелый дилижанс скрипел и громыхал по камням и ухабам. Рядом с Гритой сидел Манфред, напротив нее — Мэри. Сиденье с другой стороны занимал дородный, грузный господин с усами и бакенбардами, одетый в коричневый сюртук. Рядом с ним расположился Хескет, который очень скоро уснул. Дэйн Клайд ехал на крыше дилижанса. Сколько всего было пассажиров, Грита точно не знала.

Несколько раз они останавливались сменить лошадей. На одной из почтовых станций Грита сказала Манфреду:

— Я немного беспокоюсь.

Этот умный, проницательный человек, который много путешествовал и немало повидал, пристально глядя на нее, спросил:

— А в чем причина вашего беспокойства?

— Мои преследователи, наверное, понимают, что то, за чем они охотились в Сан-Франциско, теперь у меня с собой.

— Я уже думал об этом.

— Вам лучше не вмешиваться. Я не хочу, чтобы кто-то из-за меня пострадал.

— Поживем, увидим.

На той же станции к ним подсел новый пассажир, напоминавший клерка, высокий, рыжеватый, с густыми бровями, одетый в поношенный сюртук, сохранивший еще складки от долгого пребывания на полке. На вид ему было лет тридцать. При себе он имел саквояж. Не обращая ни на кого внимания, он проворно забрался в дилижанс.

Время от времени подсаживались и другие пассажиры, и Грита уже пожалела, что не поехала до Сакраменто пароходом.

Поздно вечером, когда они подъезжали к какому-то поселку, возчик объявил:

— В Сакраменто мы заночуем. Гостиница там вполне приличная, есть даже увеселения.

— А я думала, дилижансы следуют без остановок, — заметила Грита. — Хотя, по правде говоря, отдых мне не помешал бы.

— Никому из нас он не помешал бы. Да, обычно мы едем без остановок, но тут недавно случился паводок, дороги местами размыты, и я не отважусь ехать по ним в темноте: мне надо видеть, что у меня под ногами.

Грита огляделась вокруг. Хескет куда-то исчез, теперь рядом сидели грузный господин в коричневом сюртуке и рыжеватый пассажир, подсевший недавно.

Они приехали в Сакраменто. Именно из этого городка когда-то давным-давно пришло то письмо. Кто-то задолжал ее отцу деньги и вложил их в какое-то дело, может быть, даже в этом городишке.

За ужином рядом с нею сидел Манфред.

— Неприятности могут случиться на отрезке пути отсюда до Пласервиля или дальше, — заметил он. — Места начинаются неспокойные.

— Вы бывали в этих краях раньше?

Он указал на восток и тихо проговорил:

— Мои родители умерли там, неподалеку от того места, куда мы следуем.

— А мои так и не добрались до этих мест, — грустно произнесла Грита. — Их убили на Миссури, они даже не успели выехать.

Манфред удивленно и как-то странно посмотрел на нее.

— Надо же, я и понятия не имел… Я думал, вы француженка.

— Я американка, просто училась в Париже. — Она провела в воздухе рукой. — Сюда-то мы и ехали. Калифорния — заветная мечта.

— Моя тоже. Жаль, что мои родители так и не увидели ее.

Оставшись одна в своей комнате, Грита задумалась. Почему он так странно посмотрел на нее? Чему удивился? Неужели тому, что она американка? А может, здесь кроется что-то другое?

Глава 30

На рассвете, расчесывая волосы, Грита вдруг посмотрела на Мэри и спросила:

— У вас есть револьвер?

Мэри Такер удивленно подняла глаза.

— Да, мисс Редэвей. Я ношу его с собой.

— И вы умеете стрелять?

Мэри улыбнулась.

— Я выросла в Индиане. Жили мы бедно, и папа подрабатывал в городе. Братьев у меня нет, и если в доме появлялось мясо, то это благодаря мне. Я охотилась и добывала дичь до четырнадцати лет, пока холера не унесла моих родителей.

— Хорошо, что у вас есть револьвер, держите его под рукой, потому что у нас могут возникнуть в пути неприятности.

— Я так и сделаю. Вас и вправду кто-то выслеживает?

— Да. Им нужно что-то из моих вещей.

— А вы, похоже, уверены в себе, мэм. — Девушка-ирландка улыбнулась. — И так же, как и я, сможете постоять за себя.

Грита кивнула.

— Смогу, если потребуется. А как вы попали в театр, Мэри?

— Потеряв семью, я нанималась на разную работу в Питсбурге. В одном доме, где я служила горничной, был молодой человек, он буквально бредил театром и часто устраивал приемы для актеров. За девушками ухаживать он не любил, но со мной держался очень мило, и мы часто подолгу беседовали. Однажды я так удачно изобразила одну даму, что очень рассмешила его. Через несколько дней за ужином он сказал какому-то человеку: «Пригласите ее, она лучше всех подходит на эту роль». И меня взяли в труппу. Мне предложили роль бойкой, нахальной горничной, и моя игра им понравилась. Так я связала свою судьбу с театром. С тех пор прошло четыре года. Я не стала ни богатой, ни известной, но это все же лучше, чем скрести полы.

— А вы никогда не жалели, что покинули ферму?

— Жалела. Я надеюсь, что когда-нибудь мне удастся накопить денег и купить собственное ранчо. — Она взяла чемодан. — А вы, мисс? Что вы собираетесь делать?

— Пока не имею понятия. Вы когда-нибудь влюблялись, Мэри?

— Дважды. Наверное, это была любовь. Но оба раза я сумела вовремя остановиться и благодарю за это Господа. А вы, мисс?

— Нет. В жизни я встречала мужчин, настоящих джентльменов, но все они мне не нравились. Наверное, я сама не знаю, чего хочу.

— Так всегда бывает, пока не встретишь настоящего человека.

Грита вдруг прерывисто проговорила:

— Я куплю ранчо, Мэри, и буду разводить лошадей. Конечно, я люблю театр, только мои возможности не безграничны, и едва ли я достигну подлинных вершин.

— Зато как приятно видеть радость и слышать смех в зрительном зале.

— Да, это так. Но зритель существо непостоянное. Толпа переменчива. Так не раз говорил мне один старый актер, и я согласна с ним. Некоторые актрисы думают, что толпа любит их, но все это чепуха. Зритель любит роли, которые мы играем, нашу актерскую манеру, до нас самих ему нет дела. Сегодня ты, а завтра другая.

Утро выдалось холодное и сырое, в дилижанс садились молча. Грузный господин в коричневом сюртуке вертел головой; рыжеватый, напротив, ни на кого не смотрел, пряча взгляд.

Манфред забрался в карету последним и молча уселся рядом с девушками. На заднем сиденье расположились трое, одним из них был Хескет.

Щелкнул кнут, возчик издал невообразимый клич — дилижанс дернулся и помчался.

— Недавно прошел паводок, — проговорил кто-то из пассажиров, — дорогу кое-где размыло. Лучше бы поехать другим путем.

— Другим путем? — переспросил чей-то мрачный голос. — Это каким же?

— Да говорят, есть другие дороги, — сказал господин в коричневом сюртуке.

Ваггонер услышал стук копыт и понял, что к нему гости. Скатившись с койки, он выглянул в окно. Что-то двигалось по направлению к его хижине. Так и есть — всадник. Он натянул штаны, пристегнул подтяжки, прикрепил к поясу револьвер, лежавший на стуле у изголовья. Потом зажег сигару. Курил Ваггонер редко, но всегда держал сигары под рукой.

Стук копыт замедлился и стих. Слышался лишь монотонный грохот дробилен. Где-то ниже по улице открылась дверь, и до него донеслись отдаленные звуки веселой музыки. Еще через мгновение в дверь постучали. Ваггонер поднял засов.

— Заходи, — крикнул он и слегка отступил, чтобы посмотреть на входившего. У незнакомца было болезненного цвета лицо и бегающие глазки.

— Принес весточку, так что давай плати.

Ваггонер уставился на него. Уж кто-кто, а он знал, что это за плата. Он взял письмо. Ясно, что конверт вскрывали. Посмотрев на письмо, потом на гонца, Ваггонер оскалился в притворной улыбке.

«У мисс Г. Р. есть акции. Предлагаю обычные условия, пока дилижанс не прибыл в B. C. Слухи о Джо Пот. Также специалист Джекоб. Джекобу сдай туза. Как обычно, три. Вручение потом».

Слова «обычные условия» означали, что он должен выкрасть эти акции. Джо Поттавоттами был известным преступником, он совершал налеты на фургоны и дилижансы. Какой-то специалист Джекоб… Сдать ему туза… Интересно, что это за специалист? Может, по убийствам?.. Ваггонер нахмурился. Он не знал никого по имени Джекоб, хотя… Он посмотрел на гонца.

— Значит, я должен заплатить тебе? Ну что ж, можно. Еще лучше будет, если ты сам возьмешь кусочек, который так и просится в руки.

— То есть как?

— Ты читал это?

Тим с минуту колебался, потом пожал плечами.

— Ну и что? В наше время человеку лучше знать, что он везет. Война, как-никак.

— И тебе понятно, о чем здесь говорится? — Ваггонер протянул ему письмо.

— Там же все написано.

— Написано, да не то. Вот, например, «У мисс Г. Р. есть акции» означает, что на дилижансе везут десять тысяч золотом. Инициалы кого-то из пассажиров использованы произвольно.

Ваггонер лгал. Он решил, что гонец пригодится ему.

— Мне нужен помощник. — Кивком головы он указал в сторону города. — Народу-то полно, только свистни, но раз ты здесь, лучше не терять времени.

— Сколько я получу?

— Если хапнем все десять, две с половиной твои. Мне еще надо расплатиться с одним парнем, он у меня заместо глаз.

— Половину.

— И не думай! Тут я сдаю и я снимаю. Или ты в игре, или выбыл.

— Ладно, идет.

— Верховая лошадь у тебя есть?

— Есть. Только она уже почти выдохлась. — В течение всего пути он менял лошадей на почтовых станциях «Поуни Экспресс». Предприятие это грозило в ближайшее время сойти на нет, и станционные конюхи из кожи вон лезли, чтобы заработать лишний доллар.

— Ничего, по дороге сменим. — Ваггонер снова лгал. Этот дурень так никогда ничего и не поймет. Ведь Ваггонеру приказано расплатиться с ним. Переводчик ему не требовался.

Элберт Хескет не любил убивать, потому что одно убийство влекло за собой другое, а убийца и жертва менялись местами. Он также никогда не задавался вопросом, достает ли ему смелости или нет. Он просто делал то, что положено, если кто-то становился у него на пути. Хескет прекрасно сознавал, что едет навстречу опасности. Джекоб, вне всякого сомнения, получил от Зетцева инструкции убить его и, возможно, уже находится среди пассажиров дилижанса. А если нет, то подсядет позже. Интересно, этому Джекобу уже заплатили или он получит деньги потом? Быть может, если он узнает, что…

— В Сан-Франциско произошло жестокое убийство, — произнес он громко. — Погиб мой партнер Маркус Зетцев. Он занимался продажей оборудования для приисков, грузовых судов, театров. Полагают, его прикончили головорезы из банды Легавых. Они обчистили его контору под ноль.

— Я знал его, — откликнулся Манфред. — Том Мэгуайр покупал у него механизмы для сцены, вороты, парусину, веревки и прочий товар.

— Да-да, это он. У него дешевый товар. Жаль, что мы его потеряли.

Если Джекоб сейчас в дилижансе, то теперь он знает, что тот, кто его нанял, мертв, и, может, не станет выполнять задание.

Какое-то время говорили о бандах Сидни Дакса и Легавых и о том, как следует с ними бороться. Потом разговор иссяк.

Хескет думал о том, что ждет его в пути. Он уже не раз ездил по этой дороге и понимал, что налет произойдет где-нибудь после Пласервиля или даже после Строберри. Он хладнокровно и тщательно обдумывал, как поведет себя, когда это случится. Если Джекоб будет вместе с Джо Поттавоттами, это одно. Но что, если он уже в дилижансе и собирается устроить пальбу, а под шумок убрать и его? Правда, в этом случае его и самого могут убить. Хескет понимал, что Джо Поттавоттами будет выжидать до последнего момента. Несколько троп вело вверх, в каньон Фэй, и еще обходной путь из каньона Карсон, так что Джо, откуда бы он ни выехал, сможет быстро вернуться обратно, никто даже не заметит его отсутствия. Одна надежда, что Ваггонер успеет раньше. Должен успеть. Все-таки хорошо водить знакомство с такими людьми, как этот бандит, — можно избежать массы неприятностей.

Дилижанс трясся и подпрыгивал на ухабах, раскачиваясь из стороны в сторону, то и дело его колеса погружались в ручьи, пересекавшие дорогу. Несколько раз они застревали в оврагах и впадинах, заполненных водой. Одежда путников порядком запылилась и перепачкалась.

Грита снова нащупала пистолет — он лежал на месте.

Иногда встречались глубокие грязные лужи, но на возвышениях дорога высыхала быстро. Вечная пыль витала в воздухе, словно и не прошли недавно дожди. Поднявшись на возвышенность, возчик остановил дилижанс и, наклонившись, прокричал пассажирам:

— Кто хочет поразмять ноги, сейчас самое время! Лошадям надо отдохнуть.

Они остановились на окруженной соснами полянке, где валялось несколько огромных валунов и множество поваленных деревьев; стволы их лежали параллельно, словно кто-то нарочно расположил их таким образом.

— Сверху упали во время бури, — объяснил кто-то. — В этих каньонах иногда бывают такие ветры, что вырывают деревья с корнем, словно траву.

К ним подошел возчик с кнутом в руке и, приподняв шляпу, поприветствовал:

— Надеюсь, путешествие не очень для вас утомительное, мисс Редэвей? Дорогу все время улучшают, да уж больно движение сильное. Вы бы видели, что тут творилось раньше! Ни о каких дилижансах и речи не могло идти, добирались пешком или верхом. Потом стали ездить на фургонах, правда, все время приходилось останавливаться, вытаскивать повозки, подсыпая под колеса песок, — так что дорогу и впрямь выложили собственными руками.

— Вы давно здесь?

— Да не очень. Я приехал сюда с родителями из Западной Вирджинии в пятьдесят первом. Отец умер от холеры, а мать открыла меблированные комнаты в Раф-н-Реди. Долго мотался из поселения в поселение, потом подался на Фрэйзиер, там попал в снежную лавину. Тревэллион нашел меня, когда я уже собирался отдать Богу душу…

— Тревэллион? — переспросил Манфред, — Я много слышал о нем.

— И еще немало услышите. О нем повсюду ходят истории, только ему до этого дела нет.

— А нет ли у него другого имени? — поинтересовалась Грита.

— Что-то не слыхал. — Возчик сплюнул. — А ему другое и не нужно, мэм. Люди просто называют его Тревэллион, и всякому понятно, о ком идет речь. В здешних краях он один такой.

Грита повернулась к стоявшему рядом Хескету.

— А вы встречали его, мистер Хескет?

— Нет, не доводилось. Говорят, он хороший горняк. Рабочих у меня нанимает начальник смены, и я редко вижу их.

Хескет повернулся спиной и побрел к дилижансу.

Возчик ухмыльнулся.

— Уж ему-то не за что любить Тревэллиона, — шепнул он, — ведь тот оттяпал у него что-то вроде спорной полосы. Есть такой богатый прииск, — пояснил он, — называется «Соломон». Принадлежал Уиллу Крокетту. Хескет работал там бухгалтером. Как уж там вышло, только вдруг оказалось, что бухгалтер завладел контрольным пакетом акций и вышвырнул хозяина вон. Такое впечатление, что все время, пока Хескет работал бухгалтером на прииске, он только и думал, как бы завладеть им. Так вот, однажды Хескет пришел на прииск и обнаружил, что накануне ночью там побывал Тревэллион и застолбил кусок богатой, быть может, даже лучшей земли, которую он считал своей. Тревэллион застолбил участок, подписавшись своим именем и именем Крокетта, хотя, сдается мне, Уилл ни сном ни духом об этом не ведает. Так что сами понимаете, как может Эл Хескет любить Тревэллиона.

Он огляделся по сторонам.

— Ну ладно, по местам! Путь неблизкий.

— Скажите, пожалуйста, — обратилась к нему Грита, — этого человека… Тревэллиона, его никогда не называли Вэлом?

— Нет, мэм, никогда. Во всяком случае, я не слыхал. Просто Тревэллион. Так его все величают.

Глава 31

Пассажиры садились в дилижанс. Возчик тоже собрался идти на свое место, но Грита взяла его за руку. Удивленный, он остановился.

— Будьте осторожны, — тихо предупредила она. — Боюсь, у нас могут быть неприятности.

Он уже успел занести ногу на подножку и теперь снова поставил ее на землю.

— О чем это вы, мэм?

— Есть люди, которым от меня что-то нужно. Уверена, они предпримут попытку ограбления до того, как мы доберемся до Вирджиния-Сити.

Возчик отер грязь с сапога о колесо.

— Откуда вы это знаете?

— Дважды меня уже пытались ограбить. Один раз кто-то побывал в моей квартире в Сан-Франциско, а в другой раз на меня напали в театре.

— И у вас есть какие-нибудь соображения по поводу того, кто это сделал?

— Никаких. Об этом знает только Ричард Манфред, актер и режиссер нашей труппы, да еще мистер Хескет.

— А Хескету-то что до этого?

— Понятия не имею. Правда, последнее время он уделял мне много внимания.

Возчик усмехнулся.

— Это и неудивительно, мэм. Любой на его месте не преминул бы отдать вам должное, будь у него такая возможность.

— Благодарю вас, только я думаю, у него есть какой-то другой интерес. — И она повернулась к дилижансу, так как все до единого пассажира уже уселись. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал.

— Если бы они получили то, что им нужно, они…

Грита снова повернулась к нему.

— Но поймите меня правильно, я вовсе не собираюсь расставаться со своими вещами. Ни сейчас, ни когда бы то ни было.

Она поднялась в карету, возчик взгромоздился на свою скамью и взял поводья.

Они неуклонно продвигались вперед. После короткого спуска дорога опять стала подниматься в гору. Лошади перешли на шаг. Ехали лесом, в небе сгущались тучи. Под деревьями снег лежал клочьями, а вдоль дороги с теневой стороны — целыми сугробами. Последние осиновые листья тоскливо трепетали на ветру, напоминая о былой красоте лесного убранства. В бодрящем воздухе пахло хвоей.

Хескет сидел с закрытыми глазами и, казалось, спал, но Грита заметила, что он притворяется. Его выдавали руки: правую он держал на груди, и было такое впечатление, что он вооружен. Тихонько разглядывая Эла, она думала, что этот холодный, ко всему безучастный, обстоятельный человек на самом деле очень хрупок: он будто ходит по краю пропасти.

Актерскому мастерству она училась, наблюдая за жизнью. Врожденное чутье и интуицию дополнили советы и наставления тети и ее друзей, а впоследствии и некоторых старожилов театра. И все же большую часть знаний она получала, наблюдая за людьми, стараясь передать их манеры, жесты, мимику. Она с любопытством изучала человеческие характеры: застенчивость и самоуверенность, твердость и беспринципность.

С самого начала Грита разгадала, что маска, которую Хескет надевал на людях, скрывала лицо совсем другого человека. Он всегда выглядел собранным, полностью владел собой. Решения принимал быстро и точно. Она подозревала, что рабочие боятся его, чувствовала в нем хорошо скрываемую жестокость. Но даже эта жестокость отступала на второй план перед его презрением ко всему вокруг.

Дилижанс громыхал по ухабам, замедляя ход на песчаных участках и там, где дорога шла под гору.

— Начинается пустынная местность, — заметил Манфред, и Грита поняла, что это предупреждение. В предупреждении она не нуждалась, уже несколько раз пальцы ее нащупывали пистолет.

— Лучше дайте его мне, — тихо предложил ей Манфред.

— Это нечестно. Ведь неприятности касаются только меня.

— Но вы женщина.

— Если женщине грозит смерть, она может сопротивляться. У моей матери не было такой возможности, и ее убили.

— Вы никогда не рассказывали мне об этом.

— Как-то не пришлось к слову. Это случилось очень давно, на берегу Миссури.

Элберт Хескет открыл глаза, и Грита вдруг поняла, что он внимательно слушает.

— На берегу Миссури? — переспросил он.

— Мы собирались на Запад. Отец купил крытый фургон и совсем уже приготовился к отъезду.

Хескет смотрел на нее не мигая, а губы его растянулись в слабой улыбке.

— А вы уверены, что произошло убийство? Ведь вы, должно быть, тогда были совсем юной.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Это было убийство. Я находилась там.

Теперь все взоры обратились к Грите. Господин в коричневом сюртуке заволновался.

— Ужасно, — проговорил он. — Как это, должно быть, ужасно для такого юного создания. Хорошо еще, что вы сами остались живы.

— Меня бы тоже не стало, не окажись рядом соседский мальчик. Он укрыл меня. — «И удержал», — закончила она про себя.

Впервые за все время она представила все так подробно. Он крепко держал ее, прикрыв ладонью глаза и шепча ей что-то на ухо. Наверное, единственный раз в жизни она чувствовала себя такой защищенной. В этом кошмаре он не бросил ее, хотя тоже потерял мать, а держал и успокаивал.

Ей казалось нелепым вспоминать об этом после стольких лет, но картина тех страшных событий, вставшая перед ее мысленным взором теперь, оставалась такой же яркой и живой, как и прежде. Она помнила сдавленные крики и шум борьбы, глухой звук падающего тела и эти детские, но такие сильные руки, удерживавшие ее.

— Вам просто повезло, что вас не убили. И много было нападавших?

— Да, целая шайка.

— Вам повезло, — повторил господин в коричневом сюртуке. — Совершив такое преступление, они наверняка не собирались оставлять в живых свидетелей. Таких повесить мало.

Хескет выглянул в окно, и она вдруг вспомнила, где находится и что может произойти. Она нащупала в сумочке пистолет — он ждал своего часа, ее спокойный и невозмутимый защитник.

— Далеко еще до Строберри? — спросила она Хескета.

— Еще далеко.

Они догнали длинную вереницу фургонов, поднимавших за собой огромные облака пыли. Возчик хлестнул лошадей, чтобы обогнать караван и первым прийти к небольшой придорожной станции. Окруженный клубами пыли, дилижанс остановился перед зданием станции, возле которого, прислонившись к стене, сидел индеец, у коновязи топталось несколько лошадей.

На станции Хескет сторонился Гриты, прогуливаясь в одиночестве среди деревьев поодаль от дороги. К ней подошел возчик, кивком головы указав на Эла.

— Странный тип, держится обособленно. — Он сплюнул. — Сразу видно: себе на уме. Уилл Крокетт не единственный, кого он загнал в угол. На его месте я бы позаботился о том, чтобы приобрести себе надежных друзей.

— Почему вы так говорите?

— Он голоден, этот тип. Голоден, как волк, и будет грызть жертву, пока не сожрет ее с потрохами. И то, как он отобрал «Соломон» у Уилла, служит тому подтверждением. Прииск нужен ему целиком, и, если я хоть что-то смыслю в этой жизни, он задался целью заполучить его.

— Но ведь не стал же он связываться с такими людьми, как Маккей, Фэйр или, к примеру, Шэрон.

— Пока нет. Решил сначала проглотить мелкую рыбешку. Он ненавидит Сутро. Тот хочет осуществить идею Адольфа и проложить туннель между приисками, но сколько бы денег ни потребовалось для этого Сутро, от Хескета он не примет ни цента. Он всегда старается избегать его.

— Как вы думаете, где на дилижанс могут напасть? — спросила Грита.

Он пожал плечами.

— Где-нибудь между Строберри и долиной Надежды. Джо Поттавоттами хорошо знает местность и наверняка понимает, что мы не выберем путь на долину. Иногда мы пользуемся этой дорогой, когда остальные занесены снегом, но я думаю взять севернее, на Кингсбери-Грейд. Там, где дорога под гору, упряжка может идти только шагом, так что всаднику ничего не стоит срезать путь и зайти вперед.

На станции они получили хороших лошадей. Хескет первым забрался в дилижанс. Господин в коричневом сюртуке застегнул все пуговицы на пальто, хотя в карете было тепло. Теперь он сидел спиной к Грите и вполоборота к Хескету. Манфред заметил перемену, но ничего не сказал Грите.

Подъем стал круче, дорога — извилистей, снег под деревьями — глубже. Снаружи заметно похолодало. Грита несколько раз задремывала, рассеянно думая о Ричарде Манфреде. Как и остальные актеры, она не знала о нем ничего. Он как-то смутно упоминал о труппах, с которыми ему приходилось работать на Юге. Разноплановый актер, Манфред оказался более чем средним режиссером. Похоже, он досконально изучил свою профессию. Он выглядел выше среднего роста. Смуглое лицо с орлиным профилем и ровными белыми зубами, обрамленное темными волосами, привлекало внимание. О таких говорят: не красив, но чертовски обаятелен. Держался он со скромным достоинством, хорошо одевался и не любил распространяться о себе. В последнем спектакле ему особенно удалась финальная сцена, нечто вроде попурри, завершавшего представление, в котором каждый из актеров пел, танцевал или проделывал смешные трюки. Все это он исполнял с одинаковой легкостью и непринужденностью. Его возраст, образование да и все его прошлое оставалось тайной. И если другие актеры, будучи вне сцены, мучались сомнениями на свой счет, то Манфред, напротив, был полностью уверен в себе.

Дилижанс поднялся на вершину залитого солнцем горного склона. Перед извилистым спуском возчик придержал лошадей и оглянулся, потом, стегнув их, вознамерился пустить быстрым шагом, и тут из-за деревьев раздался голос:

— А ну стой, Дэйв, приехали!

Возчик остановил упряжку. Хескет отпрянул назад, в темный угол дилижанса. Грита сжала в руке пистолет.

— У меня ничего нет, — мирно проговорил возчик. — Видишь, в ящике пусто.

— Зато есть пассажиры! — весело отозвался бандит. Справа и слева от него из кустов появились еще двое.

— Вот что, ребята, у меня едут женщины. Актрисы, — все так же мирно продолжал Дэйв. — Вы же знаете, как в Вирджинии ждут их. Хочу предупредить вас, парни, если хоть волос упадет с их головы, считайте, что петля вам обеспечена.

Бандит, вступивший в разговор, который, судя по всему, и был Джо Поттавоттами, револьвером указал на дилижанс:

— А ну выходите! Никого не тронем.

И тут вмешалась Грита:

— Друзья мои, у вас три пушки против наших шести. Ну так как, выходить нам или нет?

— Леди права. Вы, ребята, остановили не тот дилижанс. Лучше вам убраться подобру-поздорову, — крикнул Манфред, держа оружие наготове. — Вам не удастся нас ограбить. Убьете одного, зато мы перестреляем вас всех. Ну так что?

Мэри Такер и господин в коричневом сюртуке тоже держали в руках револьверы. Грита обернулась к сидевшим в дилижансе мужчинам:

— Господа, цельтесь получше, старайтесь не промахнуться.

Элберт Хескет держал револьвер на коленях, Грита смотрела прямо на него.

Джо Поттавоттами явно попал в затруднительное положение. Еще ни разу за всю свою преступную жизнь ему не приходилось останавливать дилижанс, набитый вооруженными пассажирами, настроенными столь решительно. Обычно путники послушно выходили, без сопротивления выкладывая все свои ценности. Джо знал свое дело и не имел ни малейшего желания испытывать судьбу.

— Ладно, леди, ваша взяла! — весело крикнул он. — Поезжайте своей дорогой, будем считать, что мы квиты.

Дэйв взмахнул кнутом, и упряжка тронулась. На прощание он помахал разбойникам, и они ответили ему.

Элберт Хескет неторопливо вернулся на свое место, он держался крайне настороженно. Джо Поттавоттами устроил налет неожиданно и все же потерпел неудачу. Но кто мог подумать, что они станут сопротивляться! И потом, все пассажиры оказались вооружены!

Внезапно его охватил приступ ярости. Проклятая баба! Эта грязная… Он постарался взять себя в руки, хотя все еще дрожал. Но никто не обращал на него внимания, все обсуждали случившееся. Только она, эта Редэвей, молчала. Где же наконец Ваггонер?

Глава 32

Приступ ярости миновал, повергнув Хескета в состояние опустошенности, он дрожал, словно попав под порыв ледяного ветра. Мысли мешались у него в голове, и ему захотелось выпрыгнуть на ходу из дилижанса и умчаться в лес. Обхватив колени руками, он пытался обрести прежнее спокойствие. Нападение произошло, а Джекоб так и не заявил о себе, и это, скорее всего, означает, что он все еще ждет удобного случая. Интересно, знает ли Ваггонер этого Джекоба?

Наконец Хескет взял себя в руки, пытаясь хорошенько все обдумать. Теперь Эл уже не сомневался, что акции находятся у Гриты. Он должен завладеть ими!

Мысль о налете на дилижанс показалась ему довольно удачной. Забрав какие-то вещи, бандиты безусловно отдали бы ему акции. Выведя из игры Маркуса Зетцева, Хескет не сомневался, что сумеет провернуть сделку, даже попади эти акции в чужие руки. Он не припоминал случая, чтобы ограбление пассажиров сопровождалось какими-нибудь трудностями, если, конечно, в карете не находился вооруженный курьер. Кто же мог ожидать, что эта проклятая баба, какая-то актрисулька, так ловко возьмет все в свои руки, проявит такую решительность и смекалку и организует вооруженный отпор. Проделай она подобный трюк с Ваггонером, тот вряд ли бы справился с нею. Он даже не мог упрекнуть Джо Поттавоттами за отступление. Тот правильно поступил, ведь начни он стрельбу, дилижанс превратился бы в решето, но тогда те, кто сидел внутри, уж точно перестреляли бы их всех как зайцев. Но где же Ваггонер? Теперь все зависело от него.

Пассажиры постепенно угомонились, беседа смолкла. Скоро они совсем расслабятся, потеряют бдительность, так как уже не ждут нападения.

Интересно, кто из них Джекоб? Хескет перевел взгляд с молчаливого худого парня на господина в коричневом сюртуке. Какой он тяжелый и грузный. Интересно, это жир или мышцы? Люди, обладающие большой физической силой, нередко производят впечатление толстых. От грузного господина исходил запах крепких сигар, ногти на толстых, кургузых пальцах были коротко подстрижены. Могучая шея выпирала из тугого воротничка, из кармана жилета свешивалась массивная золотая цепь, а красный галстук был заколот бриллиантовой булавкой. Пока Грита отвлекала внимание Джо Поттавоттами, этот господин в коричневом сюртуке весьма проворно извлек свой «ремингтон» 36-го калибра. Элберт Хескет внезапно насторожился. Кто этот человек? Он достал оружие при первой же угрозе, и Хескета удивила его решительность и готовность.

Его сосед, пассажир с рыжеватыми волосами, наоборот, невозмутимо сидел, сложив руки на коленях, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Быть может, он испугался? Или к чему-то приготовился? Или просто наблюдал за ходом событий и ждал, когда пантера совершит свой прыжок?

Хескет посмотрел на Гриту. Откинувшись на спинку сиденья, она закрыла глаза. Мэри Такер тоже, казалось, спала.

Дилижанс, покачиваясь, громыхал по каменистой дороге, то съезжая по крутым откосам, то медленно взбираясь в гору.

Они подъехали к Строберри, дверца открылась, и карета осветилась солнечными лучами. Сонные пассажиры повставали с мест и стали выбираться на воздух. Манфред помог Мэри и Грите спуститься.

— Только не задерживайтесь, — обратился к вяло топтавшимся пассажирам Дэйв. — Перекусите, выпейте по чашечке кофе, и тронемся. Нам надо спешить, пока не поднялась вода.

Дэйн Клайд стоял рядом с ним, пропуская пассажиров в дверь.

— Ну и выдержка у нее! — кивнул в сторону Гриты Дейв, обращаясь к Клайду. — Отродясь не видывал ничего подобного. Это ж надо, поставила самого Пота на уши! А вы что же, с нею едете?

— С ее труппой, — ответил Клайд. — Мисс Редэвей вполне самостоятельна.

— Это заметно. — Дэйв сплюнул. — Такой, как она, только настоящий мужчина под стать. Впервые вижу, чтобы Пот дал деру.

— Мне тоже однажды пришлось улепетывать, — признался Клайд. — Но я тогда еще не умел стрелять.

— А сегодня чуть не пришлось. С такого расстояния трудно промазать. Правда, всякое случается.

Грита направилась к столику, и Манфред обратился к официанту:

— Мисс Редэвей актриса, она едет в Вирджиния-Сити и очень устала. Не могли бы вы поторопиться?

— Актриса?! Настоящая актриса?! Скажите пожалуйста! Я ведь слыхал о ней. Говорят, она очень талантлива, не так ли?

— Очень, — ответил Манфред. — Не могли бы вы поторопиться?

Манфред направился к столу, оглядев переполненную комнату. Хескет куда-то исчез. Господин в коричневом сюртуке пристроился на скамье, где сидело уже несколько человек. Сосед, которого он потеснил, хотел было возразить, но, увидев далеко не миниатюрную комплекцию новоприбывшего, передумал и чуть потеснился. Заведение не отличалось чистотой — на полу чавкало месиво из грязи и опилок. Разношерстная публика быстро двигала челюстями. За столом сидело много вооруженных людей.

Какой-то бродяга с хищными чертами лица в потрепанной шляпе с опущенными полями и рваном пальто подошел к Манфреду.

— Вы с этого дилижанса? А места там есть?

— Дилижанс переполнен, — ответил Манфред, потом указал на возчика. — Поговори с ним. Может, найдется что-нибудь наверху.

Он подошел к Грите и, не садясь за стол, взял чашку кофе. Глаза его шарили по комнате, внимательно изучая присутствовавших. Через, некоторое время незнакомец подошел снова, и Манфред спросил его:

— Ну что, едете с нами?

— Похоже, что нет. Дороговато для меня. Он запросил пять долларов до Уошу, а у меня всего-то трешка.

Он повернулся и хотел уйти, но тут Грита произнесла:

— Пожалуйста, подождите минутку!

Незнакомец остановился, посмотрел на нее и торопливо снял шляпу.

— Простите, мэм, я не заметил, что здесь дама.

— Вам нужно в Уошу?

— Да, мэм. Как-нибудь доберусь.

Грита кивнула на его револьвер.

— Вы бы не стали раздумывать, если бы понадобилось стрелять?

— Уж точно не стал бы, — тихо проговорил незнакомец. — Только я никогда не стреляю без причины.

— По пути в Вирджиния-Сити может случиться все что угодно. Мистер Манфред, разумеется, и сам справится, но мне хотелось бы, чтобы он дрался не один.

— Меня зовут Тиэйл, мэм. Сейчас я попал в затруднительное положение, правда, сколько себя помню, я никогда и не выходил из него. Так что вам угодно?

— Я хочу спокойно добраться до Вирджиния-Сити. Мое имя Маргрита Редэвей, и у меня есть основания полагать, что меня хотят ограбить.

— Хотел бы я взглянуть на того, кто рискнет напасть на такую даму, как вы!

— Вы получите от меня…

— Мэм, мне ничего от вас не нужно. Моя бедная мать перевернулась бы в гробу, узнав, что ее сын берет деньги за то, что защищает даму. Возьмите меня, и никто не посмеет напасть на вас, я сделаю для этого все.

— Подождите-ка, вы ели?

— Да, мэм. Позавчера.

— Вам надо поесть. Сходите за своими вещами и возвращайтесь.

— Он не будет ждать, мэм. Точно знаю, не будет.

— Он подождет.

Тиэйл ушел и через несколько минут вернулся с винтовкой и небольшим аккуратным свертком, в котором, по-видимому, вез свою одежду. Еда уже стояла на столе, Тиэйл сел и принялся есть.

— Ричард, не сходите ли вы к Дэйву? Расскажите ему, в чем дело, и передайте, что мы не задержимся долго.

Манфред колебался.

— Надеюсь, ничего не случится?

— Конечно. Здесь же мистер Тиэйл.

Когда Манфред ушел, Тиэйл, оторвавшись от еды, сказал:

— Вы слишком доверяете незнакомым людям, мэм.

— Нет, нет, мистер Тиэйл, вовсе нет. Я доверяю своему чутью. Я сразу поняла, что на вас можно положиться, что вы человек слова.

— Мне приятно это слышать от вас, мэм.

— А что вы собираетесь делать в Уошу? Работать на приисках?

— Нет, мэм. Не очень-то мне светит ковыряться под землей. Лучше устроиться на дробильню или заняться старательством. В Уошу у меня брат. Уж он-то подскажет, что лучше.

— Мистер Тиэйл, я пробуду в Вирджиния-Сити не меньше месяца. Если вы согласитесь работать это время у меня, я заплачу вам сорок долларов.

— Боюсь, мэм, что одет я не слишком прилично, чтобы появляться на людях в вашем обществе.

— Вы получите аванс и сможете купить себе кое-что из одежды. — Она помолчала. — Мистер Тиэйл, похоже, кто-то думает, что я располагаю акциями прииска, ставшего в последнее время чрезвычайно прибыльным. И эти люди обязательно предпримут попытку заполучить их. — И она вкратце рассказала о том, что произошло в Сан-Франциско.

Тиэйл закончил есть и взял свои вещи. Дэйв с кнутом в руке ждал их на своем месте и, увидев Гриту, усмехнулся:

— Господи, такой оборванец рядом с такой прекрасной дамой!

— Спасибо, что подождали. Мы можем ехать?

Дилижанс тронулся. По звездному холодному небу кое-где плыли редкие облака. Дэйн Клайд, ехавший на крыше, все время поглядывал на нового попутчика, потом наконец представился:

— Меня зовут Дэйн Клайд. Путешествую с труппой мисс Редэвей.

— С труппой?

— Да, я актер. И мисс Редэвей тоже. Она очень талантлива.

— Ух ты! Никогда раньше не встречал актеров. Надеюсь, у вас есть что-нибудь при себе?

— Вы имеете в виду, есть ли у меня оружие? Да, есть, только я не слишком хорошо стреляю, вернее сказать, совсем не умею. Тревэллион говорит, что мне непременно нужно научиться.

— Это надо же! Взрослый человек и не умеет стрелять! Где же тогда вы берете мясо?

— Покупаю в мясной лавке. Или заказываю в ресторане.

— Подумать только! Сроду ничего подобного не слыхивал.

Устроившись между мешками с почтой, чтобы не замерзнуть, Клайд рассказал Тиэйлу о неудавшемся нападении на дилижанс. Тот усмехнулся:

— Стало быть, она остановила самого Пота? Ну, попадись он мне!

— Вы знаете этого бандита? — изумленно уставился на него Клайд.

— Как это ни смешно, но знаю. С детства. Пару раз вместе охотились на бизонов.

Потом они долго молчали. Спустилась ночь. Дилижанс проезжал по лугам, огибал глубокие пропасти, пересекал небольшие потоки, то замедляя, то ускоряя ход. Редкие облака рассеялись, и небо сделалось чистым, а ясный и прохладный воздух наполнил аромат сосен и кедров.

Время от времени они останавливались, чтобы дать лошадям перевести дух после долгого подъема. Однажды им даже пришлось выйти из кареты и идти пешком.

На станции Йэнка снова сменили лошадей. Хескет вышел из дилижанса и огляделся. Где же Ваггонер? Осталось совсем мало времени.

Тут он впервые увидел Тиэйла. Пристально посмотрев на него, Хескет спросил:

— Я знаю вас?

— Нет, мистер Хескет, вы никогда не видели меня прежде.

— Но вы-то меня знаете?

— В последнее время вы становитесь знаменитым. О вас много говорят.

Что-то в этом человеке заставило Хескета насторожиться.

— Вы уверены, что мы не встречались раньше?

— Уверен. Я давно в здешних краях, но вижу вас впервые. — Он помолчал, потом добавил: — Да-а, мистер Хескет, это большая потеря. Нам так будет его не хватать!..

— Не хватать? Кого?

— Маркуса. Маркуса больше нет с нами, и нам будет не хватать его. И конторы его больше нет. Говорят, ее подпалили Легавые. Ведь все преступления в Сан-Франциско лежат на их совести. Какая жалость, мистер Хескет! Умереть, и когда, в самом расцвете лет! Но что поделаешь! Смерть так и ходит за нами по пятам.

Хескет метнул в него колючий взгляд.

— О чем это вы? — Да, что-то в этом человеке тревожило его. — Вы о чем? — повторил он.

— О смерти, мистер Хескет. Мы с вами говорили о смерти.

Все замерло внутри у Хескета. С трудом выждав минуту, он спросил:

— Как, вы говорите, ваше имя?

— Тиэйл, мистер Хескет. Джекоб Тиэйл.

Джекоб?..

Глава 33

Хескет на мгновение замер. Он всегда избегал неуправляемых ситуаций. Сейчас ему хотелось повернуть голову, посмотреть по сторонам, не придет ли откуда-нибудь помощь. Но рядом никого не оказалось, он был один.

— Маркус мертв, — изрек он наконец, — но жизнь продолжается.

— Для кого продолжается, а для кого и нет.

— Интересно, остались ли у него неоплаченные долги или какие-нибудь контракты?

— Все мы живем и не думаем, что когда-нибудь умрем, мистер Хескет. Никто из нас не готов к этому. Я хочу сказать, что если человек перед смертью заключил с кем-нибудь контракт на выполнение работы, то какой смысл отменять ее?

— Но и нет смысла ее заканчивать. Теперь все уже не имеет значения.

Джекоб Тиэйл не ответил. Его глаза исчезли под опущенными полями потрепанной шляпы и напоминали пустые глазницы, а худое, бледное лицо — череп.

— Мне мог бы понадобиться человек… — сделал намек Хескет.

— Я занят. Работаю у актрисы.

— У мисс Редэвей? Но каким образом она узнала про вас? И что ей нужно от такого человека, как вы?

— Она разглядела меня. То есть, я думаю, что разглядела. Сказала, что ее могут ограбить, и наняла меня.

И этот человек, и Грита Редэвей раздражали Хескета. Что могла разглядеть она в этом ходячем трупе? Неужели сама догадалась, кто он такой?

— Мне бы не хотелось устраивать в дилижансе стрельбу, — осторожно проговорил Хескет. — Могут пострадать невинные люди. Я даже готов заплатить. Насколько мне известно, настоящие разбойники предпочитают не поднимать шума.

— Мистер Хескет, — произнес Тиэйл тихо, — эта юная леди разглядела во мне человека. Она наняла меня на работу и доверяет мне. Я сделаю все, чтобы оправдать ее доверие. — Он в упор посмотрел на Эла. — И мне наплевать, кто там поднимет стрельбу. Я давно не был в здешних краях и не очень-то понимаю, что происходит, но позвольте обратить ваше внимание на то, чего вы, наверное, не заметили. Эта женщина не такая, как все, и я никому не позволю обидеть ее. Если вам от нее что-то нужно, то лучше договоритесь с нею о цене и купите. Ведь не станете же вы добиваться своего другими способами?

— Мне от нее ничего не нужно, — солгал Хескет. — Да я, в сущности, ее совсем и не знаю. Просто не хочу неприятностей.

— Мистер Хескет, я вас тоже почти не знаю. Но вы кое-где наследили, и след-то, похоже, кровавый. Надеюсь, вы меня хорошо понимаете. Молодая леди разглядела, что я за человек, и догадалась, что я в затруднительном положении. Она говорила со мной начистоту, и мне это понравилось. Теперь, думаю, вам понятно, что с нею должно быть все в порядке? Никаких выстрелов, никаких несчастных случаев. На вашем месте, мистер Хескет, я бы только мечтал, чтобы у нее не возникло никаких проблем, потому что, если хоть волос упадет с ее головы, я буду считать, что в этом ваша вина.

Тиэйл резко повернулся и пошел прочь, Хескет стоял и смотрел ему вслед, потом грязно выругался и побрел к дилижансу.

Они снова отправились в путь. Рыжеватый пассажир долго вглядывался в темноту, а потом произнес:

— Впереди озеро. Глубокое, и вода в нем очень холодная. Одни называют его озером Биглера, другие Таху. Индейцы рассказывают, что на дне его жила некогда огромная птица, питавшаяся человеческим мясом. Они называют ее Онг. Птица эта утащила возлюбленную одного смельчака, тот вступил с ней в борьбу и в конце концов убил эту тварь.

Никто не проявил интереса к его словам, и рассказчик умолк. Последовала долгая тишина, которую нарушал лишь скрип дилижанса и топот копыт.

Джекоб Тиэйл ехал на крыше, внезапно он насторожился. Дилижанс медленно полз в гору, он уже выехал из леса, и впереди замелькали огни поселка. Тиэйл привстал, вглядываясь в темноту. Наклонившись к Дэйву, он тронул его за плечо.

— Не останавливайся. Гони что есть мочи.

Тиэйл достал морскую винтовку «мерилл» 54-го калибра, оружие новое по тем временам. Он купил ее у одного вора, который, в свою очередь, украл винтовку с корабля, пришвартованного в гавани. Расположившись между мешками с почтой и багажом, Тиэйл приготовился стрелять. Внезапно из кустов вынырнул всадник и перегородил дорогу дилижансу. Что-то крикнув, он поднял руку, и тогда раздался выстрел.

Лошадь рванулась, парень вылетел из седла, а Тиэйл трижды выстрелил по кустам, за которыми прятался другой всадник. Когда дилижанс уже на полной скорости несся прочь по дороге, Тиэйл перезарядил винтовку. Позади, на обочине, Ваггонер извергал потоки самых грязных ругательств на голову Тима, который, шатаясь и падая, пытался подняться из дорожной пыли.

— Проклятый придурок! — орал Ваггонер, натягивая поводья. — Какого черта ты выскочил на дорогу?

— Они ждали нападения, — огрызнулся Тим. — Он угодил мне прямо в седло! Проклятая кляча сиганула, мне даже не за что было схватиться! — Он встал и отряхнулся. — Погоди, я поймаю свою лошадь.

— Она тебе не понадобится.

Тим, полуобернувшись, застыл на месте.

— Что ты сказал?

В темноте сверкнуло дуло, Тим потянулся за револьвером. Слишком поздно он вспомнил, что тот валяется где-то в пыли, и бросился наземь, отчаянно шаря руками по мерзлой грязи. Ваггонер подъехал ближе и дважды выстрелил Тиму в спину.

Повернув коня, он двинулся по едва заметной тропке, рассчитывая срезать путь и обогнать дилижанс еще до того, как тот достигнет Вирджиния-Сити.

Налет не удался. Ну что ж, он хотя бы «расплатился» с Тимом. Если его неизвестный работодатель не будет им доволен, пусть тогда поищет себе кого-нибудь другого. В конце концов, как могло случиться, что на крыше дилижанса оказался вооруженный стрелок? Неужели западня? С какой стати кому-то устраивать ему западню? Тот, кто его нанял, вряд ли стал бы делать это. Ваггонер не знал, кто этот человек, но это его нисколько не беспокоило. Его интересовали только деньги. Но этот стрелок! Это ж надо, попасть в седло! Явно бил наповал. И ведь откуда стрелял — с крыши трясущегося дилижанса!

Оставив лошадь у коновязи, Ваггонер зашел в салун. По пути дилижанс заходил в Ван-Сиклз, Геную и Карсон-Сити. Теперь, когда все видели, как Ваггонер пил в салуне, он мог спокойно отправляться домой.

Войдя в хижину, он запер дверь, прислушался — и сразу почувствовал: что-то не так. Ваггонер снова прислушался — ни звука. Тогда он чиркнул спичкой и зажег масляную лампу. Заглянул в каждый угол — все, казалось, на своих местах. И все же Ваггонер знал — что-то не так. В его тесной хибарке, подолгу остававшейся запертой в отсутствие хозяина, воздух всегда был спертый. Сейчас он не ощутил привычной духоты — значит, в хижине кто-то побывал. Других следов он не нашел. Кто же это мог быть? Надо быть осторожным. Кажется, ему грозит опасность.

Ваггонер подошел к печке, снова огляделся — все на своих местах. Приготовив кофе, уселся за стол. Закурив сигару, выглянул в крохотное оконце.

Ему не удалось ограбить дилижанс и заполучить эти акции. Но как он мог сделать это? И кто их предупредил? Первый выстрел прогремел с крыши дилижанса еще до того, как Тим успел открыть рот. Одним словом, нападения ждали и были готовы.

Может, их предупредил тот неизвестный, который нанял его? Но это же бессмысленно! Ведь Ваггонер нужен ему! А может, Тим? Тоже не похоже. Тим ничего не знал и к тому же все время вертелся у него на глазах.

Ваггонер резко поставил чашку. Дилижанс, должно быть, только что прибыл. Надо пойти на станцию и послушать, что говорят. Более того, там он сможет узнать, кто в него стрелял. Заперев дверь, Ваггонер направился вниз по улице. Дилижанс стоял у станции, из него выходили пассажиры. Взгляд Ваггонера остановился на потрясающей красоты женщине. Он не мог оторвать от нее глаз — все смотрел и смотрел. Рядом с нею стояла еще одна женщина и двое мужчин. Багаж еще не разгружали. Ваггонер перешел на другую сторону улицы и затесался в толпу любопытных, собравшихся понаблюдать за новоприбывшими. Теперь он искал пассажира с винтовкой, но такого человека нигде не было видно.

Джекоб Тиэйл, первым соскользнув с крыши дилижанса, протиснулся через толпу и прислонился к стене дома — ни дать ни взять просто любопытный прохожий, не имевший ничего общего с пассажирами дилижанса. Он сразу заметил Ваггонера, торопливо спускавшегося по улице, и видел, как тот, смешавшись с толпой, будто праздный прохожий, пристально разглядывал каждого, кто сошел с дилижанса. Тиэйл продолжал внимательно изучать Ваггонера, который, по его мнению, вел себя подозрительно. Он так торопился, словно спешил встретить кого-то, а теперь стоял в стороне и наблюдал. За кем? Что ему надо?

Манфред огляделся. Город необычайно разросся. Очевидно, здесь можно заработать приличные деньги.

— Восхитительно! — воскликнула Грита. — Настоящий горняцкий город!

— Да-а, если в таком месте наладить шоу-бизнес, — отозвался Манфред, — можно получать немалый доход.

Внезапно глаза Гриты на миг встретились с глазами Ваггонера. Она успела разглядеть этого грубого, широкоплечего человека с выпиравшим подбородком, торчащими скулами, с лицом, словно вытесанным из камня, и крупными лошадиными зубами.

Грита вздрогнула.

— Ричард, пойдемте скорее в гостиницу.

Что-то в ее голосе встревожило Манфреда, и он бросился к ней.

— Что с вами? Вам нехорошо?

— Нет, нет, просто… этот человек… — Она повернулась, чтобы указать на него, но Ваггонер уже исчез.

Тут же рядом оказался Джекоб Тиэйл.

— Мэм, если я понадоблюсь, знайте — я рядом.

— Мистер Тиэйл, вы видели этого человека? Он…

— Видел. Вы знаете его?

— Я… где-то видела его… Уверена, что видела!

По приезде Хескет сразу же скрылся в гостинице, где он бронировал номер, и поспешил переодеться. Его переполняли злоба и страх. Все, что он так старательно выстраивал последние двенадцать лет, оказалось на грани краха. Если Уилл Крокетт узнает, что Грита Редэвей в городе и что у нее есть эти акции, его, Хескета, оттеснят на второй план, а с этим он никак не может смириться. Крокетт попросту выставит его с прииска.

Надо во что бы то ни стало разыскать Крокетта и убить его. Когда Хескет попадал в затруднительное положение, первое, что приходило ему в голову, — это мысль об убийстве. Он убил бы всех, кто стоял у него на пути. С Гритой Редэвей это не получится — она родилась под счастливой звездой. Чутье подсказывало ему, что она умна и необычайно проницательна. Хескет не признавал подобных качеств у женщин. Нет, ей просто страшно везет, и мужчины, все как один, стараются что-нибудь сделать для нее. Все, кроме него.

Ему надо действовать. И действовать быстро. Нельзя упускать шанса. В Комстоке он важная фигура. Да, его не любят, но это не имеет никакого значения, его боятся, а когда он доведет начатое дело до конца, станут бояться еще больше. Вот если бы… если бы ему как-то удалось заполучить эти акции… Ему нужен контрольный пакет. Уж тогда-то он разобрался бы с Тревэллионом. У этого парня есть враги. Если Ваггонер не отправит его на тот свет, он найдет кого-нибудь другого.

Хескет тщательно оделся. Сегодня он намеревался пообедать в ресторане в гордом одиночестве. Пусть его обслужат по высшему классу, и пусть она увидит, кто он на самом деле. Эл чувствовал, что она презирает его. Ну что ж, он ей еще покажет! А пока важнее другое. Хескет владел несколькими участками, расположенными весьма удачно. К ним прилегали два других, хозяева которых всего лишь мелкая сошка. Ему нужно любыми средствами скорее завладеть и этой землей. А таких людей, как Хирст, он будет сторониться.

Хескет снова вспомнил Крокетта. Крокетт слишком доверчив, но далеко не глуп. Он умен, проницателен и даже немножко себе на уме.

Эл подошел к столу, вставил ключ в замок. Ключ не поворачивался. Он попробовал повернуть его в другую сторону… Ящик оказался не заперт! Он всегда запирал его и сейчас отчетливо припомнил, как запер его перед отъездом. И вот пожалуйста — теперь он открыт.

Кто-то побывал в его комнате и заглядывал в его стол.

Глава 34

Элберт Хескет родился в высоком двухэтажном доме с мансардой, стоявшем на пустыре на окраине небольшого городка, насчитывавшего меньше двух тысяч жителей, и поначалу носил совершенно другое имя. Отец его, худощавый, лысеющий человек, служил приказчиком в бакалейном магазине.

Годы спустя, когда ему потребовалось другое имя, Элберт взял себе фамилию одной из самых знатных семей города. Там, где он родился, к имени Хескет относились с почтением. Хескеты не только имели самый внушительный дом в округе, но и успешно занимались банковским делом и владели крупными предприятиями. Детей у Хескетов не было.

Элберт рос благоразумным и рассудительным ребенком, прилежно учился, но друзей не заводил — не нуждался в них. Однажды, когда Элу было не больше семи лет, ему в спину толкнули другого мальчика, тот упал на четвереньки, а сосед Эла толкнул на него Элберта. Получилась куча мала. Все весело смеялись, но тут взыграло задетое самолюбие Элберта. Одним прыжком он вскочил, схватил обломок доски и ударил обидчика. Удар пришелся мальчику повыше уха, поранил ему голову и сбил с ног. На рану пришлось наложить швы, но когда мальчика спросили, как это случилось, он ответил, что упал, и продолжал твердить одно и то же. С тех пор никто больше не толкал Эла, его никогда не приглашали побегать, поучаствовать во всевозможных затеях, которые вечно придумывают мальчишки.

Отец его редко говорил за столом, но когда это случалось, то разговор непременно заходил о крупных сделках, о которых он слышал. Он завидовал всем, кто достиг успеха, ненавидел их, явно не желая проявить упорство и постараться сделать то же самое.

— Почему ты не поступишь так же? — спрашивал Эл отца.

— У меня нет первоначального капитала, — отвечал тот. — Для того чтобы делать деньги, нужны деньги.

Позже он услышал рассказ о том, как старый полковник Хескет нажил состояние. Он наловил на реке ондатр, продал шкурки и купил целый возок яблок. Яблоки продал, а на вырученные деньги купил поросят и отвез их на рынок. Проезжая как-то место, где теперь стоял город, он облюбовал его и купил себе землю, потом построил магазин, взял ссуду, а вскоре открыл банк.

Элберт, единственный ребенок в семье, презирал отца. Его мать, бледная, болезненная женщина, всегда хворала.

С четырнадцати лет он начал помогать в магазине. В пятнадцать однажды заметил, как пожилая леди обронила возле прилавка деньги и, не обратив внимания на потерю, ушла. Он подобрал их и спрятал. С этого момента Эл стал тайком копить деньги и любыми способами старался ежедневно выкроить хоть небольшую сумму для себя.

Хескет ненавидел свой дом и город, в котором родился. Единственное желание терзало его — стать богатым. О том, чем заниматься, он пока не думал. В шестнадцать оставил незапертым окно в магазине, ночью пробрался в него и взял деньги, спрятанные в мешке с кофейными зернами. Разбросав по полу несколько банок и прихватив с собою кое-что из товаров, он взломал окно, создав видимость ограбления.

Несколько дней спустя Эл отправился на поиски другой работы в соседний городишко. Он намеренно создавал себе имидж человека, не желающего стоять на месте и пытающегося продвинуться в жизни. Так что, когда он покинул город, ни с кем не попрощавшись, это никого не удивило.

Собрав вещи, он на попутном фургоне добрался до Питсбурга, а там пересел на речной пароход. Свою первую работу получил в Лексингтоне и остался там на два года бухгалтером и приказчиком на продовольственных складах. Аккуратно ведя счета, он умудрился за это время отложить несколько сот долларов и вскоре уехал оттуда, сев на пароход до Сент-Луиса.

Деньги он держал в кожаном бумажнике под рубашкой. Однажды, когда, выйдя из столовой, он направлялся в свою каюту, на него налетела компания подвыпивших парней.

— Эй, ты! Пойдем выпьем с нами! — Один из них грубо, но как бы дружески схватил Хескета. — Давай, пошли с нами!

— Нет, нет, благодарю. Я…

Ему с трудом удалось отвязаться от них. Придя в каюту, он запер дверь и снял сюртук. Внезапно все похолодело у него внутри, руки отчаянно шарили по поясу — бумажник исчез! Все его сбережения пропали.

Дико озираясь, он бросился на палубу. Бумажник лежал там… пустой!

Он собрался было пойти в салун, откуда доносились непристойные крики и хохот, но остановился. Кого он может обвинить? На него напали семеро парней, а то и больше, и в темноте он даже не разглядел их лиц.

Все, что у него осталось, это саквояж, кое-что из одежды да три доллара в кармане брюк. Потрясенный и раздавленный, он упал на койку.

Его ограбили! Все планы рухнули! Деньги, которые он так старательно копил, теперь пропали!

Хескета охватила слепая ярость. Он вскочил, готовый броситься из каюты, потом остановился. Нет, нужно поступить иначе. На палубе темно и тихо. Скоро этот сброд начнет расползаться. Вот если бы ему удалось найти одного… Хескет подошел к окошку бара и заглянул внутрь, разглядывая толпящихся у стойки людей. Здоровый малый в суконном пальто и есть тот самый, кто отнял у него деньги. Эл решил ждать.

Прошел почти час, прежде чем из салуна вышел человек в суконном пальто и, пошатываясь, направился в сторону кормы. Из стопки дров, сложенных возле салуна, Элберт выхватил полено и быстро пошел по коридору за обидчиком. Услышав за спиной шаги, тот остановился и хотел обернуться, но в этот момент получил оглушающий удар.

Человек упал на колени, Элберт снова ударил его, быстро огляделся по сторонам и начал обшаривать карманы. Не найдя ничего, кроме пятидолларовой золотой монеты, он протащил его по палубе и столкнул за борт. Окунувшись в ледяную воду, несчастный издал слабый крик, который сразу стих — пароходный винт, должно быть, довершил расправу.

Возможность вернуть деньги пропала для Хескета навсегда. Приятели погибшего разбрелись кто куда, шатаясь и оглашая палубу пьяными воплями. Эл отправился в каюту, но так и не смог уснуть — мрачная ярость снедала его.

Наутро вместе с остальными пассажирами он стоял на палубе и ждал, когда пароход причалит к пристани в Сент-Луисе. Все только и говорили о том, какое несметное состояние можно нажить на приисках Калифорнии.

Вдруг кто-то спросил:

— Эй, а где же Сэм? Куда это он пропал?

— Пойду посмотрю. На пристани его ждет жена с ребятишками, — проговорил другой и отправился на поиски пропавшего, но через несколько минут прибежал обратно. — Его нигде нет, и постель застлана! — И он обратился к стоявшему рядом капитану.

Элберт прислушивался, но смог разобрать только несколько слов:

— Да нет, он не был пьян. Ну, выпил, конечно, немного. Он много раз плавал в Сент-Луис этим пароходом.

Капитан что-то тихо проговорил, и Хескет услышал ответ:

— Да в общем-то много, около двух тысяч долларов. Он носил их в мешочке на поясе.

Элберт отчаянно выругался про себя. Проворонить такие деньги! Теперь они пропали безвозвратно!

Высадку приостановили. Пассажиров допрашивали по одному. Элберт отвечал на вопросы кратко и четко. Один из пассажиров засвидетельствовал:

— Этот рано ушел спать. Я видел, как он уходил.

— Да, я очень устал, — подтвердил Элберт.

Другой пассажир посмотрел на него, нахмурился, но промолчал.

— Должно быть, свалился за борт, — наконец развел руками капитан. — Такое бывает. Парень перебрал немного, шел по палубе, пароход качнуло — и он выпал за борт. Жаль беднягу.

В Сент-Луисе Хескет устроился в магазин приказчиком, и ему понадобилась всего неделя, чтобы понять, что к чему, и начать потихоньку красть. На первых порах он крал понемногу, но по мере того, как окончательно освоился, аппетиты его существенно возросли. Уволили его неожиданно и без предупреждения. Хозяин лишь сказал:

— Забирай свои деньги и убирайся. И не вздумай появляться здесь как покупатель. Давай проваливай.

Хескет не стал возражать и задавать вопросов. Он понимал, что еще легко отделался, его беспокоило только то, что он понятия не имел, какую допустил ошибку.

На следующий день он нашел другую работу и старался быть прилежным. Он много трудился и вскоре уже отлично знал, где и как с выгодой закупать меха и шкуры. Эл тщательно и аккуратно вел канцелярские записи и даже внес несколько удачных предложений, позволивших расширить дело и снизить затраты.

Торговля мехами не слишком процветала, зато кожа была ходким товаром. По совету Элберта фирма увеличила ассортимент и теперь торговала ременной упряжью, седлами, сбруей и всевозможным снаряжением, предназначавшимся для фермеров. Получив скромное повышение в зарплате, Хескет принял его с благодарностью, но про себя посмеялся над его жалкими размерами. Тем временем он старался читать все, что попадалось ему под руку, о Калифорнии и о горнорудном деле.

Хескет очень скоро заметил, что хозяин лишь бегло осматривает товары, количество которых все время меняется. Тогда он начал припрятывать лучшие меха, при этом снижая цену на товар, который покупал у охотников, задолжавших фирме, и записывая его по обычной цене, действовал очень осторожно и старался не вызывать ни малейших подозрений на свой счет. Так манипулируя целыми партиями пушнины, он вскоре имел большой запас отборных мехов, которые официально не существовали. К его записям не смог бы придраться даже опытный эксперт. Но если бы его все же поймали за руку, он всегда мог бы сослаться на недосмотр. Припрятанный ценный товар он намеревался использовать по своему усмотрению.

Те, кто работал на приисках, богатели, и Элберту хотелось стать одним из них, но ему не хватало исходного капитала. Корячиться с лопатой или лотком в руках он не собирался, это никак не входило в его планы.

К концу следующей зимы он принял решение податься на Запад — купить фургон, все необходимое и прихватить еще товаров на продажу. Трудность заключалась лишь в том, как забрать тюки с мехами из подвала магазина, а потом сбыть их с рук.

Еще несколько месяцев назад он присмотрел одного покупателя, который, судя по всему, не гнушался ничем и не задавал лишних вопросов. Тот пообещал ему помочь с доставкой товара, после чего Элберт со спокойной душой сообщил в конторе о своем уходе. Он уже не раз упоминал о том, что собирается в Калифорнию, и, так как многие ехали туда, его решение никого не удивило.

Даже при низких рыночных ценах припрятанные им меха потянут на восемь, а то и все девять тысяч долларов.

Сидя в дешевом салуне с будущим покупателем, Хескет спросил:

— Франц, можем мы перевезти меха сегодня вечером?

— Сегодня вечером? — Франц заглянул в свой стакан. — Ну что ж, почему бы и нет? Сегодня так сегодня.

— Я найду фургон, — предложил Хескет.

Франц махнул рукой.

— У меня есть свой человек. Подъедет куда надо, назови только время.

— Ты принесешь деньги? Я беру наличными.

— Конечно.

Элберт Хескет предвкушал удовольствие — он поедет в Калифорнию не просто так, а с шиком! Никто не сможет предъявить ему никаких обвинений, все будет шито-крыто. Но он даже не подозревал, как строятся связи в мире бизнеса.

В восемь вечера улицы близ складского помещения фирмы были темны и пустынны. В десять подъехала повозка, и с помощью извозчика кипы мехов погрузили на нее. Когда повозка уехала, Элберт отправился в салун.

Заказав виски, он уселся и принялся ждать. Через пятнадцать минут Хескет заерзал; когда прошло полчаса, вскочил и выглянул в окно.

Он прождал еще час, за ним другой, третий. Франц не появлялся. Разъяренный, Элберт отправился в отель, где жил Франц. Тот сидел в баре с кружкой пива в руке.

— А-а, садись, садись! — Франц показал на стул. — Ну и где твои меха? Мы их ждали, ждали, так и не дождались.

— Только не надо вот этого! — Вид у Элберта был угрожающий. — Твой человек забрал их… увез на твоей повозке.

— На моей повозке? Мой человек? Да ты что, спятил? Вот почему их нет до сих пор! — Франц с довольным видом отхлебнул пива. — Все правильно. Я говорил твоему хозяину: надо знать, кому доверять. — Он помолчал, потом пояснил: — Я как-то спросил, нет ли у него мехов получше на продажу, а он ответил, что нет, да еще посетовал, какая могла бы получиться сделка. — Франц снова отхлебнул пива, отер усы тыльной стороной руки и ехидно прищурился: — Кажется, ты собирался надуть меня? Меха-то не твои. Я это сразу понял. — Он вкрадчиво смотрел на Хескета и улыбался. — Ну что ж, может, в другой раз повезет.

— Да будь ты проклят! Я…

Франц махнул рукой в сторону стойки, и Хескет увидел четверых крепких парней, наблюдавших за ними.

— На твоем месте я бы смотался куда-нибудь подальше. Если этим ребятам придет в голову, что ты нарываешься… Я, конечно, и сам могу с тобой справиться…

Хескета трясло от едва сдерживаемого гнева. Ему хотелось вскочить и разорвать этого человека в клочья. Ему хотелось бить его, бить и бить… Но Франц выглядел явно здоровее его, да и те четверо у стойки не оставляли ему особого выбора.

Он встал и бросил на Франца долгий, пристальный взгляд.

— Ну что же, хорошо, — тихо проговорил он. — Очень хорошо.

Когда Хескет вышел, Франц посмотрел ему вслед, внезапно почувствовав беспокойство. Один из четверых подошел к нему и спросил:

— У вас все в порядке?

— Все-то все, да только лучше бы он пригрозил мне, что ли, или хотя бы ударил.

Глава 35

Сидя за бокалом вина в ресторане отеля в Вирджиния-Сити, Элберт Хескет вспомнил эту ночь, и взгляд его сделался жестким от того чувства удовлетворения, которое он испытал при этом. К тому времени, когда наступил рассвет, он находился уже далеко на пути к Вестпорту, а позади него небо озарялось огненным отблеском пожара.

В ту ночь сгорели склады Франца Хэлберта с пушным и кожаным товаром, оценивавшимся на сумму в сто тысяч долларов. Примечательно, что принадлежавшие Хэлберту пароход и баржа тоже охватило пламя, хотя и стояли они на якоре в полумиле от склада.

Сент-луисская газета, купленная Хескетом в Вестпорте, сообщала, что Францу Хэлберту нанесен непоправимый урон. А то, что пожар распространился на соседние склады, нанеся ущерб их владельцам, для Элберта Хескета ничего не значило.

И все же он не знал, как поступить и что делать с таким жалким количеством денег в кармане, пока… Пока не увидел человека, который расплачивался за покупку золотом — старинными испанскими золотыми монетами. Интересно, подумал Эл, сколько их у этого человека? Наверняка он нашел сокровища.

Но, к сожалению, все оказалось совсем не так. Человек не имел никаких сокровищ, а только горстку монет да пару драгоценных камней. И все же этого оказалось достаточно для Хескета, чтобы добраться до Калифорнии и прочно обосноваться там. Более того, кое-что из этих денег ему удалось приберечь и использовать как первый шаг на пути к контролю над Комстоком.

Теперь ему следовало все обдумать и тщательно спланировать. Сейчас контрольный пакет «Соломона» у него, и он должен удержать его любой ценой. Дело стало лишь за той частью акций, которые, как он полагал, находятся в руках у Гриты Редэвей. Правда, он так пока и не видел их, но подозревал, что они у нее, ибо кому же еще они могли достаться в наследство?

То, что Тревэллион застолбил на его территории участок, приводило Хескета в бешенство, но не более того. Либо это жадность, либо какое-то детское представление о том, как можно помочь Крокетту, но в обоих случаях от Тревэллиона он избавится без труда.

Внезапно Хескет ощутил беспокойство и, заерзав на стуле, снова наполнил бокал вином. Беспокоило его не то, что сделал Тревэллион, а то, что сделал это именно он. Не кроется ли за этим какая-нибудь далеко идущая цель?

В конце концов, это не так уж важно. Он уничтожит Тревэллиона. И сделает это при помощи судьи Терри. Терри человек неглупый и проницательный, но ослеплен пристрастиями и амбициями. Он хочет заполучить золото и серебро Комстока для Конфедерации. Если попробовать, то может получиться хорошая заварушка, даже настоящая война. В пылу сражения Тревэллион будет убит, его имущество изъято, и участки распределятся по-новому. Значит, нужно помочь Терри. Помочь тихо, тайно — людьми и оружием.

Хорошего обеда и двух бокалов вина хватило Хескету, чтобы почувствовать себя лучше. Да, ему не удалось завладеть недостающими акциями, но они, возможно, находятся где-то рядом, а Уилла Крокетта в данный момент нет поблизости. Это означает, что у него есть время, хотя и немного.

Он встал и собирался направиться к выходу, когда в зал вошла Грита Редэвей в сопровождении Дэйна Клайда и Ричарда Манфреда. Все головы повернулись в ее сторону, когда она прошла к столику. Глаза ее встретились с глазами Хескета, он слегка поклонился и вышел. В Комсток приехала Грита Редэвей, и не подлежит сомнению то, что она сказочно красива.

У выхода Хескет замедлил шаг — ему стало любопытно, почему это его сердце вдруг так быстро забилось.

Глава 36

Первые солнечные лучи заливали вершину Сан-Маунтин, когда Тревэллион спускался по склону к кондитерской. Ледбеттер и Тэпли уже сидели там за чашкой кофе в ожидании завтрака. Мелисса еще не появилась в такой ранний час.

— Слыхал, Альфи приударяет за ней, — заметил Тэпли. — Дела у нее идут отлично, а мухи всегда слетаются на сладкое.

— Интересно, что скажет Ледбеттер, — ответил Тревэллион.

— Хескет вернулся, — сообщил Джим. — Приехал вчера вечером с тем же дилижансом, что и актеры. Вы бы только видели, как он вырядился, — ни дать ни взять заправский старатель. И Дэйн Клайд тоже вернулся.

— Говорят, эта мисс Редэвей настоящая красавица, — заметил Тэпли. — Я разговаривал с одним парнем, он видел, как они приехали.

— Странно, — удивился Тревэллион, — почему это Хескет так одет. Ведь он не горняк и не старатель.

— На них по дороге напали, — продолжал рассказывать новости Тэпли. — Джо Пот остановил дилижанс. Но эта девушка, мисс Редэвей, заставила его убраться восвояси.

— Как заставила?

— Кажется, она достала револьвер, а за ней и другие пассажиры тоже, так что, когда они представили старине Поту свои аргументы, он быстро смекнул, что почем, и поспешил убраться. Потом произошла другая перестрелка. Еще кому-то пришла в голову та же идея, что и Джо, только Джекоб Тиэйл — он ехал на крыше — быстренько с ними разобрался.

— Джекоб Тиэйл?

Тэпли пожал плечами.

— Говорят, эта актриса наняла его на работу.

— Наняла Тиэйла! — Ледбеттер изумленно покачал головой. — Подумать только!

— Интересно, что ей понадобилось от этого парня? — удивился Тревэллион. — Всем известно, для чего нанимают Джекоба Тиэйла. Но как она узнала, что он за птица?

Тэпли сплюнул.

— А она и не узнавала. Просто посмотрела на него и сразу наняла. Вот и все дела.

Ледбеттер глянул на Вэла.

— А ты знаешь его, Трев?

— Знаю.

Тревэллион отхлебнул кофе и поставил чашку на блюдечко. Грита Редэвей… Какое редкое имя. Должно быть, это она… Ваггонер опять куда-то исчез из города, но, судя по виду его жилья, он скоро вернется. Интересно, догадался ли он, кто она такая? Вряд ли. А она… Она узнала бы Ваггонера? Тоже маловероятно, хотя в дороге она могла встретить его. Но, судя по всему, помощь ей не требуется. Если женщине хватает ума нанять Тиэйла, она не пропадет. Тревэллион нахмурился. Почему она сделала это? Да притом безо всяких раздумий. Как могла актриса, привыкшая жить в городе, сама додуматься до такого? Может, просто совпадение? Откуда ей знать, что Тиэйл ей понадобится?

Джекоб Тиэйл был не таким, как все, и не соответствовал общепринятым понятиям. Вроде бы одиночка и беспощадный убийца, а в то же время — религиозный и набожный человек, чтивший Ветхий Завет. Он почти не пил, табак жевал редко, и никто не слышал, чтобы он когда-нибудь сквернословил.

Однажды им, семерым старателям, случилось натолкнуться на боевой отряд индейцев-модоков. Двоих сразу убили, остальные отстреливались до вечера. Под покровом ночи те, кому удалось выжить, подумав, что Тиэйл и Тревэллион мертвы, как-то ухитрились ускользнуть. А между тем бой продолжался весь следующий день, и только к вечеру модоки, устав от сражения, ушли. К тому времени у Тиэйла и Тревэллиона кончились патроны и оставалась только пара револьверов с запасными барабанами. Лошади их исчезли, и им пришлось выбираться пешком. Тревэллиону дважды удалось подстрелить из револьвера дичь. В первый раз с расстояния более пятидесяти ярдов он уложил снежного барана. Пуля угодила животному в затылок и сразила его наповал.

Тиэйл посмотрел на добычу и поднял глаза к небу.

— Случайность, — изрек он.

— Ничего подобного, — возразил Вэл.

Несколько дней спустя, когда у них снова кончилось мясо, он таким же выстрелом подстрелил оленя-самца. Посмотрев на убитое животное, Тиэйл улыбнулся.

— В одну случайность еще можно поверить, но не в две подряд. — Немного помолчав, он прибавил: — Жаль, шкуру испортил! Целился бы в переднюю левую или в шею!

— Обычно я так и делаю. Только однажды у меня раненный в сердце олень пробежал четверть мили. Такое нам с тобой сейчас ни к чему, вот я и подумал, что лучше бить наповал.

Тиэйл кивнул:

— Да, резонно.

Несколько дней спустя он подстрелил оленя. Махнув рукой в сторону убитого животного, спросил:

— Может, тоже случайность?

— Может быть, — серьезно согласился Тревэллион. — Вот во второй раз уже все будет ясно.

С тех пор они виделись лишь пару раз и даже не разговаривали — только приветствовали друг друга кивком или взмахом руки. О Джекобе Тиэйле уже начали ходить легенды, а как-то раз Вэл заметил его в церкви.

Теперь он подивился: почему Грита Редэвей выбрала именно его? Должно быть, она разглядела в нем что-то и сочла, что ему можно доверять; что ж, лучше иметь этого человека на своей стороне.

Он беспокойно задвигался на стуле, выглядывая в окно. Жизнь в городе кипела, и у него возникло чувство, что ему тоже надо что-то делать; однако оставалось еще несколько нерешенных вопросов. Может, пойти к Грите Редэвей? Он не сомневался, что это та самая маленькая девочка, да и сейчас она наверняка еще очень молода, хотя когда людям приходится обходиться без посторонней помощи, они рано взрослеют. Вот взять хотя бы Мелиссу — ведь она одна управляется с таким большим хозяйством — или кое-кого из его знакомых владельцев приисков — всем им еще нет и двадцати. Время сейчас такое — либо ты быстро идешь в гору, пока молод, либо не достигнешь ничего.

Тревэллион посмотрел на Ледбеттера — тот очень изменился за последнее время. Хорошо одет, подтянут, его часто можно увидеть в компании Хирста, Маккея, Фэйра и других заметных фигур Комстока.

Тревэллион встал и, помахав друзьям рукой, вышел на улицу. Он отправился к себе на участок и взялся за работу. Он давно застолбил его, когда в Комстоке еще использовали для этого деревянные колья. Закончив бурить скважины, натолкал в них взрывчатки, поджег фитили и вышел на поверхность. Теперь нужно подождать, пока не рассеются пыль и дым. Уже несколько раз он ухитрялся надышаться пороховым дымом, и ему не хотелось повторять этот печальный опыт.

Тревэллион не отлучался с участка целую неделю. Жила расширялась. С помощью Тэпли добыча продвигалась успешно, и он отгрузил уже несколько порций руды. А плавильни в городе больше не лимитировали производства. Потом Тэпли сообщил, что скоро начнутся спектакли труппы мисс Редэвей.

— Пора выбираться из этой дыры, — заявил как-то Тэп, — не вредно немножко развеяться. Ледбеттер уже купил места в ложе и ждет тебя.

— Может, и выберусь, — ответил Вэл и спросил: — А Тиэйл еще там?

— Да. — Тэпли откусил порцию табаку и принялся жевать. — Только особенно на глаза не лезет. Кстати, что он за человек?

— Ну, таких, как он, ты, Тэп, знаешь, зачем нанимают. Только он немножко странный. Живет по Писанию. Видно, как-то по-своему его понимает. Мне приходилось и работать с ним, и в передрягах бывать. Он отличный парень, только если считает, что кого-то надо убить, то уж обязательно ухлопает, да еще и деньги возьмет за это.

— Что-то Уилла Крокетта не видать. Поговаривают, уж не наложил ли он на себя руки. Не убили его?

— Что-то не верится, что он способен наложить на себя руки.

— Вообще-то мне тоже. А Хескет каждый вечер обедает в отеле. Дела у него идут в гору. Купил разорившуюся плавильню, теперь сам обрабатывает руду.

Тэпли встал.

— Ну, что передать Ледбеттеру?

— Скажи, что приду. Пойди в кондитерскую, он, наверное, там.

Когда Тэп ушел, Вэл вытащил черный костюм, смятый от долгого лежания. Нагрев чайник и дождавшись, когда пойдет пар, он принялся разглаживать складки, время от времени снова нагревая чайник и водя днищем по материи. Потом достал белую рубашку, воротничок и запонки. Он давно не надевал приличной одежды, в последний раз это случилось на похоронах.

Тревэллион никогда не пропускал ни одного театрального представления и, обладая быстрой и цепкой памятью, умудрялся запомнить тексты с одного раза. Читал он все, что попадалось под руку, и нередко это оказывалась настоящая литература. Отправляясь на Запад в фургонах, когда приходилось взвешивать каждый грамм поклажи, люди старались брать только хорошие книги, чтобы потом перечитывать их снова и снова.

Выйдя из дома, он пошел к кондитерской. По дороге ему встретились два всадника — одежда в дорожной пыли, лошади утомлены дальней дорогой. Тревэллион резко остановился. Они проехали всего в нескольких футах от него, и Вэл заметил, что у одного из них рука прорезана поперек глубоким шрамом и на ней не хватает мизинца. Такую руку забыть нельзя.

Глава 37

Все места в переполненном зрительном зале были заняты. На спектакль собралось и много женщин. Тревэллион последовал за Ледбеттером, и билетер проводил их в ложу — это крохотное пространство, рассчитанное на четыре кресла, вмещало все семь.

Джон Маккей расположился в ложе напротив, он коротко кивнул Тревэллиону в знак приветствия. Рядом с ним сидел Джим Фэйр.

Лэнгфорд Пил уверенными шагами пересек зал и занял место в третьем ряду партера. Раздался звонок, и скоро все зрители — богатые и не очень, отчаянные и неуверенные — уселись по своим местам.

Тревэллион огляделся, ища глазами Джекоба Тиэйла, но напрасно. Должно быть, он находился за кулисами. Вэл выбрал место в последнем ряду ложи возле самой стены. Усевшись, Ледбеттер с любопытством огляделся по сторонам.

— Говорят, эта Маргрита Редэвей очень красива, — шепнул Джим.

— Мне трудно судить, ведь я еще не видел ее, — ответил Тревэллион. — Знаю о ней по рассказам Дэйна Клайда.

— Он тоже участвует в спектакле.

Из глубины ложи Тревэллион изучал публику. Он редко бывал в людных местах и теперь испытывал беспокойство. Мелькало много знакомых лиц, но появлялись и чужие.

Пришел адвокат Билл Стюарт, крупный, широкоплечий мужчина с огромной рыжей шевелюрой. Оглядевшись по сторонам и заметив Тревэллиона, он подошел к их ложе. Вокруг прохаживались, сновали, стояли и беседовали десятки людей; Стюарт снова осмотрелся, потом спросил:

— Как дела, Джим?

Ледбеттер кивнул:

— Неплохо. Дорогу уже занесло.

— Скоро, Джим, тут такое начнется. Терри кое-что замышляет.

— Война начнется. Что еще он может замышлять? Только о ней все разговоры.

— Надо что-то делать. Нельзя это так оставлять. — Стюарт посмотрел на Вэла. — А ты за кого, Тревэллион?

— Я не вмешиваюсь в политику, — мягко ответил тот. — Я корнуоллец.

— Но разве ты не гражданин этой страны?

— Да, к своему великому удовольствию. А в чем проблема?

— Похоже, Линкольну скоро потребуется помощь. Ты юнионист или конфедерат?

— Я за юнионистов, Билл, за то, чтобы страна оставалась единой. Досадно, если ее разорвут на куски, и не важно, по какой причине.

Стюарт пожевал кончик сигары.

— Говорят, ты отлично стреляешь и сумеешь постоять за свою землю. Мне нужны надежные люди.

— Можешь рассчитывать на меня, — заявил Ледбеттер.

— А мне бы хотелось получше во всем разобраться, — сказал Тревэллион. — Хорошо бы все-таки знать, в кого стреляешь и почему, даже если у тебя отличный адвокат.

— Все свои действия я согласую с президентом Линкольном, и на сегодняшний момент наша победа как никогда нужна ему. Мне и надо-то только прикрыть спину всего на несколько часов, а может, даже и меньше. Обычно я справляюсь сам, но на этот раз буду слишком занят и не хочу, чтобы мне мешали.

— При случае расскажи мне обо всем этом поподробней. Если все законно, то можешь рассчитывать и на меня.

Когда Стюарт ушел, Ледбеттер заметил:

— Хороший он человек, Трев.

— Не спорю. Только я никому не позволяю принимать за меня решения. Особенно когда нужно взять чью-то сторону. Я привык повиноваться закону, а если его нет, то руководствуюсь собственной совестью. — Он огляделся по сторонам. — Зал набит до отказа. А что за пьеса?

— Ее поменяли, как я слышал. Сегодня дают «Франческу да Римини».

Тревэллион знал эту пьесу, и она ему нравилась. Если Маргрита играет Франческу, то она не появится на сцене до начала второго акта. Дэйна Клайда он узнал сразу, хотя тот играл старика и его до неузнаваемости загримировали.

В конце первого акта к ним подошел официант. Вэл заказывал пиво, когда, случайно скользнув взглядом мимо официанта, вдруг увидел Ваггонера. Тот сидел через проход на два ряда впереди. В течение всего первого акта это место пустовало.

Поднялся занавес. Сцена началась со встречи кардинала и Гвидо, отца Франчески, и спустя несколько мгновений появилась она сама.

Красота вышедшей на сцену женщины потрясла Вэла. Да, это была та самая Грита, которую он не забывал все эти годы.

Ее мягкая манера игры не страдала ни напыщенностью, ни экстравагантностью, чем часто грешили провинциальные актеры. Тревэллион почти не слушал текст, а только смотрел на нее. Пьесу он знал хорошо, но в такой постановке ему еще не приходилось ее видеть. И костюмы, и декорации отличались от тех, что он видел прежде.

У него есть ее письма, но как подойти к ней? Что сказать? Испуганная маленькая девочка превратилась во взрослую прекрасную женщину, само совершенство. От нее далеки и эта жизнь среди гор и ледяных потоков, и суровые люди, добывающие золото. Если пня и вспомнит его, то в ее памяти это будет связано с той ужасной ночью. Так стоит ли идти к ней за кулисы? Его, наверное, и не пропустят туда. Как же быть? Найти ее в отеле?

Сдержанный в чувствах и скрытный по натуре, теперь он еще более замкнулся. Всегда внутренне готовый к самым неожиданным ситуациям и не боявшийся ничего, он вдруг испытал приступ неуверенности. Он охотился, ставил капканы на зверей, добывал золото, скитался в одиночку по самым глухим дебрям. За свою жизнь он много проработал под землей и знал почти все о горных породах, горизонтальных и вертикальных выработках, о стволах, скважинах и многом-многом другом, но он не получил образования, и его представления о том мире, в котором жила она, ограничивались прочитанными им книгами.

Так что же все-таки делать? Самому вручить ей письма? Но ведь можно и попросить кого-нибудь. В своем мире он известен и уважаем, а в ее мире — никто.

Тревэллион почти не слушал пьесы, хотя актеры играли замечательно. Грита же исполняла свою роль лучше всех, играла так, что старая пьеса оживала.

Актер, выступавший в роди Ланчиотто, показался Вэлу до странности знакомым. Он даже наклонился вперед, чтобы присмотреться к нему получше. Но так ничего и не понял.

Пьеса закончилась, и публика, отхлопав ладоши, вывалила на улицу. Тревэллион постоял и огляделся. Может, все-таки пойти за кулисы?

— Правда, она хороша? — воскликнул Ледбеттер.

— Очень.

— В Комстоке ее полюбят, такой красавицы здесь отродясь не видели. — Помолчав, Джим прибавил: — Странно, но Хескет так и не появился в театре. Он редко пропускает спектакли, и потом, ведь он лично знаком с нею. Они ехали вместе от Фриско на одном дилижансе.

— Я до сих пор не видел его. Думаю, мы не встречались.

— Неужели Хескета не знаешь? Да он каждый вечер обедает в ресторане отеля, и еще с таким видом, словно спектакль разыгрывает.

— Я редко хожу туда.

Все же, наверное, бесполезно пытаться встретиться с нею. И писем ее он не захватил с собой, они спрятаны в хижине.

— Может, выпьем кофе? — предложил Джим.

— Спасибо, в другой раз. Лучше пойду домой.

Тревэллион повернулся и направился вверх по улице. К Ледбеттеру присоединился Тэпли.

— Правда, отличная пьеса?

— Да. — Ледбеттер кивнул в сторону Тревэллиона. — Уж не случилось ли чего? По-моему, он чем-то обеспокоен.

— Как же ему не беспокоиться? Ваггонер снова в городе, — пояснил Тэп. — Да и Хескет вернулся.

Грита Редэвей приводила в порядок волосы, когда в дверь постучался Дэйн Клайд.

— Вы произвели настоящий фурор.

— Не одна я, мистер Клайд. Кажется, мы понравились публике.

— Им не хватает развлечений, а уж если на сцену выходит такая прекрасная женщина, то тут и говорить нечего. Здесь никогда ничего подобного не видели. Поэтому и Лотта имела такой колоссальный успех, хотя она еще почти ребенок. Ее представления проходили в таких местах, где люди месяцами, а то и годами не видят детей, а между тем у многих из них дома остались свои. Восторженная публика преподносила ей горы золотого песка и самородков…

— Ну что ж, будем надеяться, что публика не изменилась, — улыбнулась Грита. — Вы не видели мистера Манфреда?

— Он сейчас подойдет. Мы с ним подумали, что будет лучше, если мы проводим вас с Мэри в отель, в этом городе может быть неспокойно. — Клайд помолчал. — О, кстати. Тот самый мой друг, помните, я говорил вам о нем, Тревэллион… был сегодня на спектакле. Он сидел в первой ложе на последнем ряду справа.

— О?! Так значит, я видела его из-за кулис. Это такой смуглолицый человек в черном костюме, да?

— Он самый. Он очень помог мне в трудную минуту.

Грита не ответила. Вместе они направились к служебному входу, Манфред уже ждал их там. Когда они подошли, он указал рукой на город.

— Вы только посмотрите! Время почти полночь, а на улицах полно народу! Теперь понятно, почему Том Мэгуайр хочет основать здесь театр. Тут настоящий бум!

— А как же? — согласился Клайд. — Здесь на глазах сотворяются миллионные состояния. «Офир», «Потоси», «Хейл и Норкросс»… да тут десятки приисков, на которых добываются сотни тонн руды! Есть уже свои плавильни, которые работают день и ночь.

— А почему именно здесь? — поинтересовалась Грита.

Клайд пожал плечами.

— Так уж получилось. Если верить тому, что я слышал, то когда-то давно в этих горах произошло то ли землетрясение, то ли извержение вулкана, после чего образовался гигантский разлом. Я не геолог и не очень-то разбираюсь в подобных вещах. Через образовавшийся разлом горячие минеральные источники выносили на поверхность пары и газы, а вместе с ними много серебра. По своей протяженности разлом достигал около четырех миль в длину и от трехсот до полутора тысяч футов в ширину, в нем образовалось множество мелких расщелин, которые тоже быстро заполнялись наносным слоем. Огромные куски отламывались от скал и падали в расщелины, деля их на части. В здешних краях считают, что это одно из величайших в мире месторождений полезных ископаемых.

— А вы, мистер Манфред, никогда не занимались горным делом?

— Нет, — ответил тот с заминкой, — хотя, по правде говоря, собирался заняться.

— А нельзя нам посетить какой-нибудь прииск? — спросила Грита.

Клайд покачал головой.

— Боюсь, это будет трудно. Одни считают, что женщина на шахте приносит несчастье, другие же спустились уже очень глубоко под землю. Это не для вас. Там внизу грязь, горячие испарения, оползни. Они рушат крепления, закрывают проходы и, если их вовремя не устранить, могут со временем заполнить весь туннель.

— Мне бы хотелось пройтись по улице. Надеюсь, это безопасно?

Вдруг из тени раздался голос:

— Не волнуйтесь, мэм, это безопасно.

— О, мистер Тиэйл!

— Да, мэм. Можете прогуливаться, где вам заблагорассудится. Я буду рядом.

— Благодарю вас. — Она повернулась к остальным. — Тогда… мистер Клайд, мистер Манфред, идемте?

Чуть ли не на каждом шагу им встречались салуны или какие-нибудь еще увеселительные заведения, которые гудели, как пчелиные ульи, оглашая округу громким смехом, криками и музыкой. Дверь одного из таких заведений вдруг распахнулась, и на улицу, шатаясь, вышел пьяный человек. Увидев Гриту Редэвей, он заморгал, отступил назад, с нарочитой обходительностью приподнял шляпу и склонился в глубоком поклоне.

— Мадам, карета подана!

— Благодарю вас, сэр! — ответила ему в тон Грита и весело рассмеялась.

Они прогуливались по главной мостовой, и люди расступались перед ними. Один прохожий тоже снял шляпу и слегка поклонился.

— Ваши спектакли просто замечательны, мисс Редэвей. Вы оказали нам большую честь.

— Благодарю вас, — с улыбкой ответила она.

Когда они прошли несколько шагов, Дэйн Клайд шепнул ей:

— Вам тоже оказали большую честь, мисс Редэвей. Ведь это был Лэнгфорд Пил собственной персоной.

— А кто это, Лэнгфорд Пил? Я не слышала такого имени.

— Его еще называют «вождем». Считается, что он лучший стрелок в Комстоке. Много воевал.

— И таких, как он, называют «стрелок»?

— Да.

Тут в разговор вмешался Тиэйл:

— Никакой он не лучший стрелок. Да ему и не надо этого. Просто может постоять за себя и на рожон никогда не лезет. Уж во всяком случае, не он лучший стрелок в Комстоке.

— Не он? А кто же? — удивился Манфред.

— Тревэллион. Я сам свидетель.

Грита оживилась:

— И вы видели, как он убил кого-нибудь?

— Да, мэм. Только он думает, что никто не знает об этом, а я помалкиваю. Парень, которого он ухлопал, заслуживал смерти.

— Уж не тот ли это случай, во время карточной игры? — поинтересовался Клайд. — Я, кажется, что-то слышал об этом.

— Нет, другой. Про тот случай я тоже слышал — поймал он за руку какого-то шулера.

— Говорят, причина заключалась в чем-то другом, — вставил Манфред. — Между ними возник какой-то спор, будто бы о том, что произошло когда-то давно на Миссури.

На мгновение Грите показалось, что сердце сейчас выпрыгнет у нее из груди, ком подступил к горлу, и она с трудом выдавила:

— На Миссури?

— Да, речь шла о какой-то старой вражде. Люди даже говорят, будто Тревэллион заранее знал, что парень не чист на руку в картах, и использовал это как повод, чтобы придраться. Он нарочно так подстроил. Так-то вот.

Глава 38

С минуту Грита молчала — ей хотелось узнать, что произошло дальше, но она боялась спросить, потом наконец произнесла:

— Так вы утверждаете, что видели, как он кого-то убил?

— Да, мэм, — ответил Тиэйл. — Ехал я как-то по дороге. Никакого жилья вокруг. Устав порядком, свернул в заросли, пустил лошадь пастись, а сам прилег в траве. Разбудил меня топот копыт. Вдруг с другой стороны появилась другая лошадь. Знаете, мэм, я привык, что всюду враги, поэтому затаился и стал ждать. Со своего места все хорошо видел. Одним из всадников оказался Оби Скиннер. Он водил дружбу с тем парнем, которого Тревэллион застрелил во время карточной игры, только вот не помню, как его звали. Этот Скиннер настоящий головорез, отлично стрелял и никого не боялся. Другой всадник — Тревэллион. Разговор у них тоже зашел о Миссури, Скиннер первым потянулся за оружием. Голову могу дать на отсечение, что Скиннеру любой противник был нипочем, только не Тревэллион. Тот разделался с ним в два счета.

— Пожалуйста, — обратилась Грита к Манфреду и Клайду, — проводите меня обратно в отель.

В вестибюле она внезапно повернулась к Тиэйлу:

— Мистер Тиэйл, присядьте, пожалуйста. Я хочу кое о чем расспросить вас. — Потом обратилась к Манфреду и Клайду: — Благодарю вас, господа. Итак, до завтра? Встретимся в театре.

— Если хотите, мы можем подождать, — предложил Клайд.

— Нет, нет, со мной все будет в порядке. Просто я хотела бы кое-что узнать о приисках и уверена, что мистер Тиэйл расскажет мне о них.

Когда они ушли, она повернулась к Тиэйлу.

— Присаживайтесь, пожалуйста. Вы очень интересный человек, мистер Тиэйл, и совсем не такой, как все.

— Всегда полезно знать о том, с кем имеешь дело. Когда я охочусь на бизонов или бобров, то стараюсь сначала изучить их повадки.

— А повадки людей вы тоже изучаете?

— Да, мэм. Все люди разные, и у каждого свои повадки. Я изучаю тех, кто может быть опасен для меня.

— Таких, как Тревэллион?

— Да, мэм. Только для меня он не опасен. Он хороший человек.

— Но ведь он убивал людей?

— Я тоже убивал, мэм. Иногда без этого не обойтись. Некоторые сами напрашиваются, и если я вижу, что они опасны, то принимаю меры.

— А Тревэллион?

— У меня, мэм, слава Богу, есть уши. Да и смекалка еще не подводила, а иной раз толкнешь под бок кого надо и узнаешь что-нибудь интересненькое. Так вот, Тревэллион убил тех людей не просто так, а за какие-то старые грехи. Когда-то давно размещалась здесь фактория. Хозяин ее уже покинул эти края — распродал все и уехал. Вот он хорошо знал Тревэллиона, еще мальчишкой. И отца его знал. Так вот, отца Тревэллиона убили какие-то заезжие люди. Правда, прежде чем умереть, он успел уложить двоих. Они хотели разделаться и с сыном, да люди вовремя подоспели на помощь, и им пришлось убраться.

— А не знаете вы, что там случилось?

— Как же, мэм, знаю. Отец Тревэллиона рассказывал кое-что хозяину фактории, а остальное тот слышал от других переселенцев. Оказывается, мать Тревэллиона и другую женщину зверски убили где-то на берегах Миссури. И мужа той женщины тоже застрелили.

— А вы сами хорошо знаете Тревэллиона?

— Знаю чуть-чуть. Случалось быть попутчиками. Правда, он не из тех, кто любит поговорить. Тревэллион человек дела. — Тиэйл вдруг поднял на нее глаза. — Мэм, не многим я мог бы сказать такое, но вам скажу. Если бы не тот страшный случай на Миссури, Тревэллион сейчас был бы одним из самых преуспевающих людей Комстока. Он отлично знает горное дело и очень умен.

— Так значит, он живет с ненавистью в сердце?

— Может, и так. А может, он просто не хочет оставлять зло безнаказанным, чтобы оно не породило другое зло?

— Стало быть, он собственными руками вершит правосудие?

— Хорошо, если закон есть, мэм. Только в здешних краях, где нет никаких законов, человек вынужден сам вершить правосудие. Такие люди, как Билл Стюарт, несут нам правопорядок, но это лишь первые шаги. А давние преступления, тем более совершенные далеко отсюда, пока не могут быть наказаны.

— Ну что ж, благодарю вас, мистер Тиэйл. — Грита встала. — Это все, что меня интересовало. Прошу вас, никому не говорите, о чем мы с вами беседовали.

— Разумеется, мэм.

Она повернулась, чтобы уйти, но вдруг остановилась.

— Мистер Тиэйл, как, по вашему мнению, дальше поступит Тревэллион?

Тот пожал плечами.

— Наверное, убьет остальных, хотя, боюсь, ему не все известно.

— Не все известно? Как это?

— Вот, например, один из них сейчас в городе. Для Тревэллиона это не секрет, однако он до сих пор не убил его. — Тийэл замялся и посмотрел по сторонам, ища плевательницу. Найдя ее и сплюнув, прибавил: — Все дело в том, что в город только что прибыли еще двое, а об этом ему неизвестно.

— Зачем же они приехали сюда?

— Откуда мне знать, мэм. Но это настоящие головорезы, и первым делом они постараются разыскать Ваггонера.

— Ваггонера?

— Да, мэм, Ваггонера. Он тоже из той миссурийской банды убийц. А сегодня вечером я видел его в толпе.

— Он был на моем спектакле?

— Да, мэм. Он сидел в зале, и Тревэллион тоже его заметил. — Джекоб помолчал. — Мэм, я не собираюсь пугать вас, тем более что вижу: вы не из робкого десятка, но Ваггонер занял свое место в партере, лишь когда началось второе действие. Он пришел как раз перед тем, как вы появились на сцене.

Грита задумалась.

— Спасибо, мистер Тиэйл. Вы очень помогли мне. Я совсем не боюсь и всегда предпочитаю знать, если мне грозит опасность. Ведь к опасности лучше быть готовой заранее. Я-то полагала, что стою в стороне, а это, оказывается, совсем не так.

— Не беспокойтесь, мэм, я буду рядом. А актеры, ваши друзья, они смогут постоять за вас?

— Полагаю, да, мистер Тиэйл.

— Один из них, тот, что повыше ростом… Мне кажется, я видел его где-то раньше.

— Вряд ли. Разве что в театре где-нибудь на Востоке. Спасибо, мистер Тиэйл. Спокойной ночи.

Поднявшись в номер, Маргрита — так она давно сократила свое прежнее имя Маргерита — накинула халат и присела у зеркала, чтобы приготовиться ко сну. Разглядывая себя, она не переставала думать о событиях минувшего дня.

Грита понимала, что красива. За последние несколько лет она то и дело слышала об этом от других, но не придавала этому никакого значения. В той атмосфере, в которой она росла, гораздо больше ценились талант и ум человека, нежели привлекательная внешность.

Она спрашивала себя, зачем приехала сюда. Разве ей плохо жилось за океаном? По правде сказать, да. Во всяком случае, не о такой жизни она мечтала и не такой жизни, как ей казалось, она заслуживала. Она любила театр и отдавалась ему целиком, но все же ей чего-то не хватало, хотелось найти свое место в жизни.

Ей часто приходилось слышать, что легче всего встать на ноги, если отправиться в Америку. Теперь она в этом сомневалась. Да, Дженни Линд имела в Америке грандиозный успех, но у нее, у Гриты, это вряд ли получится. Удачно выступала в Америке и Лотта, которой, благодаря стараниям ее бдительной матери, удалось скопить приличное состояние.

Конечно, одной из причин ее приезда сюда явилось желание осуществить мечту родителей. Они ехали в Калифорнию, чтобы поселиться там навсегда. Но эта мечта так внезапно рухнула в ту страшную ночь.

И вот Грита здесь, если и не в Калифорнии, то совсем близко; она уже почти решила вернуться туда.

Сегодняшний спектакль прошел успешно. Зал ломился от публики, билеты распродали на неделю вперед. Конечно, и зал не очень вместительный, и декорации не совсем удачные. Нужно придумать яркие афиши и пригласить швею, ведь эта идея насчет новых костюмов очень заманчива, пусть даже воплощение ее и будет стоить немалых денег. Публика любит пышные, красочные зрелища.

Грита вспомнила о Ваггонере. Кто он? Почему интересуется ею? В мозгу зашевелились какие-то смутные, ноющие воспоминания, какие-то полузабытые лица и события той ужасной ночи. Она тряхнула головой, чтобы прогнать их. Нет, это немыслимо. Должно быть, совпадение. Тогда почему он преследует ее? И не связан ли он как-то с неудавшимися попытками ограбить ее? Но ведь это случилось в Сан-Франциско. Она погасила свет и направилась к постели, потом остановилась, подошла к окну и выглянула на улицу, освещенную слабо мерцавшими огнями.

Ночная жизнь в салунах еще продолжалась, оттуда доносились музыка и звуки хлопков по игральным столам. Грита почувствовала какой-то прилив возбуждения, какое-то радостное беспокойство. Как хорошо слиться с этой улицей, стать ее частью, как хорошо иметь прииск и своими глазами наблюдать, как добывают из-под земли серебряную руду!

Она отошла от окна, легла в постель и укуталась одеялом. Немного полежав, она повернулась на бок, закрыла глаза, но тут же снова открыла их.

Этот мальчик… Теперь он взрослый мужчина. Тревэллион… Интересно, есть ли у него другое имя? Почему-то все называют его так.

Он приходил на ее спектакль, но даже не попытался увидеться с нею. Вел себя так, словно они совсем чужие. А что с теми деньгами, о которых он когда-то позаботился? Мог хотя бы отчитаться за них.

Прошло уже столько лет, и он, естественно, забыл ее. А с какой стати он должен помнить о ней? Ведь они были детьми. И как глупо с ее стороны чего-то ждать…

В конце концов, он мог жениться! Она взбила подушку. Ну конечно… Что, если он женился?

Тревэллион… Какое звучное имя. Но что такое имя? Само по себе оно ничего не значит до тех пор, пока ты не заставишь его зазвучать. Точно так же и человек представляет собою только то, чем он смог стать в жизни. Но имя Тревэллион все же звучит, потому что многое означает для тех, кто его произносит.

Грита вспомнила про свои акции. Они принадлежат какой-то калифорнийской компании. Быть может, эта компания действует и здесь и она, Грита, уже стала совладелицей какого-то прииска?

Тревэллион пошел домой окольным путем и прежде, чем войти в устье туннеля, проверил, на месте ли нитка, которую он нарочно натянул перед уходом. Нитка оказалась по-прежнему натянутой. Он отпер дверь и вошел в хижину. В печке еще теплились угольки. Подбросив в очаг поленьев и поворошив угли, Вэл присел на край койки, чтобы стянуть сапоги.

До чего же она красивая!.. И замечательная актриса, хотя, быть может, не самая лучшая из всех, кого он видел. Но у нее свой стиль игры, своя манера двигаться по сцене, говорить.

Тревэллион проверил револьвер — он делал это ежедневно перед тем, как лечь спать, — и положил его на стул у изголовья. Сапоги он тоже поставил рядом. Привычка оставлять одежду под рукой появилась у него после землетрясения 1857 года, которое он пережил в стране индейцев племени техачапи.

Ваггонер… Может, пора встретиться с ним один на один? Ведь он входил в ту банду убийц и совсем недавно пытался уничтожить его. А теперь вот следит за ней. Но откуда ему известно, что она была там? Ваггонер и понятия не имел, что в кустах пряталась маленькая девочка.

Вдруг в дверь резко постучали. Тревэллион приподнялся на локте, протянув руку за оружием.

— Кто там?

Это оказался Тэпли.

— Не хотел беспокоить тебя, но, похоже, утром в суде будет разборка. Билл Стюарт привлек к суду одного из дружков Сэма Брауна, и теперь Сэм грозится вышвырнуть всех присяжных из города. Боюсь, Биллу одному не справиться.

— Хорошо, я приду.

Сэм Браун… Только его еще не хватало. Тревэллион повернулся на бок и закрыл глаза. Он хорошо знал Билла Стюарта и не сомневался, что тот не нуждается в чьей-либо помощи, даже если имеет дело с самим Сэмом Брауном.

Глава 39

Утром Тревэллион седлал черного мула, когда явился Тэпли.

— Джим присоединится к нам в городе, а кое-кто из парней уже поехал туда вчера вечером.

— Они что же, хотят учинить то же, что в Генуе?

— Вот именно. Сэм Браун во всю глотку орал, что приведет своих людей и разделается с судом присяжных.

Ледбеттер ждал их возле кондитерской. Он вскочил в седло, и они поскакали из Вирджиния-Сити вниз по склону. Утро выдалось холодное, на ясном небе еще сияли звезды. Дорогой никто не разговаривал, наконец Тэпли первым нарушил молчание:

— А что делать нам, Трев?

— Стюарт сам разберется с Брауном, а если кто-нибудь попробует вмешаться, остановим их. Слепите за толпой.

— Стюарт не робкого десятка, он и самому черту обвинение предъявит, — сказал Ледбеттер. — Ростом выше шести футов и весит около двухсот фунтов. Окончил Йельский университет и сразу попал на прииски Калифорнии, а народ там — сами знаете какой. Когда эта территория станет штатом, он будет лучшим кандидатом на роль сенатора или губернатора.

Когда они подъехали, в здании суда яблоку негде было упасть. Протиснувшись в зал, приятели стали возле стены, у противоположной двери, откуда они могли следить за происходящим. Сэм Браун нарочно занял место в первом ряду и устрашающе зыркал на присяжных. При появлении Тревэллиона и его друзей один из бандитов толкнул в бок соседа, и оба повернули голову в их сторону.

Вэл заложил большой палец за пояс в нескольких дюймах от висевшей на нем кобуры. Он не удостоил взглядом людей Брауна, хотя понимал, что те наблюдают за ним.

Председательствовал судья Кредлбо. Он не любил Сэма Брауна и нисколько не боялся его. Правда, кое-кого из присяжных Сэму все же удалось запугать своими обещаниями разогнать суд. Обычно, готовясь к драке, Сэм заплетал в косички свои длинные бакенбарды и связывал их на подбородке, чтобы защитить горло от ножа. Так он поступил и на этот раз.

Внезапно он встал. Но каковы бы ни были его намерения, ему так и не удалось их осуществить. Билл Стюарт, выступавший в роли обвинителя, мгновенно подскочил к нему, держа в каждой руке по стволу 44-го калибра, и громко крикнул:

— Руки вверх, Браун!

Застигнутый врасплох и пораженный, бандит повиновался.

— Заберите у него оружие! — приказал Стюарт судебному приставу.

Браун, далеко не глупец, понимал: сделай он одно-единственное движение, и Стюарт застрелит его на месте. Он стоял неподвижно, пока тот не указал револьвером на отдельное сиденье.

— Займи место свидетеля!

Когда тот сел, Стюарт подошел к нему.

— Сэм, ты, помнится, хвастал, что придешь в суд и освободишь своего приятеля. Ты божился, что собственными руками вышибешь дух из присяжных и выйдешь отсюда вместе со своим дружком. — Стюарт поднял Библию. — Известно ли тебе, Сэм, что это такое?

— Библия, — пробурчал Сэм.

— Правильно, это Библия. А что такое Библия? — Стюарт наклонился к Брауну. — Библия, Сэм, это Слово Божье! — Последние слова он произнес громогласно, потом резко повернулся и обратился к судебному приставу: — Так пусть он поклянется говорить правду и ничего, кроме правды! — Отступив назад, Стюарт ждал, пока закончится церемония принесения клятвы. — Сэм, ты поклялся говорить правду, и только правду, — продолжил он. — Ты поклялся Словом Божьим! Всемогущий наблюдает за нами, и, так же как и ты, Он знает правду. Ты поклялся говорить правду, какой бы она ни была. — Стюарт помолчал, потом, смягчив тон, спросил: — Сэм, ты когда-нибудь убивал?

Браун рассмеялся и, оглядев зал, произнес:

— Ну убивал.

— Сколько человек ты убил, Сэм? Только помни, ты поклялся говорить правду.

— Ну, человек шестнадцать, наверное. Точно не помню.

— Шестнадцать человек. Довольно много, не так ли? Вряд ли найдется кто-нибудь, кто убил столько же. Как думаешь?

— Да, Пил, которого прозвали «вождем», и половины не угрохал.

— Я полагаю, Сэм, что ты убил больше, чем кто-либо другой. Вот взять хотя бы того человека, которого ты недавно зарезал охотничьим ножом в салуне. Припоминаешь?

Сэм гордо огляделся.

— Ну припоминаю. И что такого? Для меня это сущий пустяк.

— Догадываюсь. Для тебя это так же просто, как передвигать ноги. Я давно понял, что ты опасный человек.

Стюарт сделал паузу, потом снова спросил:

— Интересно, какой нож имел тот человек, которому ты перерезал горло?

— Нож?! Да у него и ножа-то не… — Тут главарь банды осекся и начал беспокойно озираться по сторонам. — Откуда мне знать, какой у него нож!

— Сэм, не забывай — ты дал клятву. Теперь отвечай на вопрос. С неделю назад я видел, как ты вышел из своего дома, но тут же вернулся и улизнул через заднюю дверь. Почему?

— Почему?! Вы же сами видели, так чего же спрашиваете? Здоровенный черный котище перебежал мне дорогу, вот почему!

— Разумеется, Сэм, я видел это и понимаю, что надо быть полным идиотом, чтобы искушать судьбу. Ты правильно поступил: вовремя заметил опасность и постарался избежать неприятностей. Но тебе конечно же известно, что неприятности, приносимые черной кошкой, не стоят и двадцатой, нет, даже сотой доли того несчастья, которое тебя постигнет, если ты нарушишь клятву. Известно тебе это, Сэм?

— Ну известно.

— Тогда скажи, у человека, убитого тобой, был нож?

— Нет.

— А какое оружие носил он при себе, Сэм?

— Он не носил оружия, он… — Браун снова запнулся.

— Он был безоружный. Значит, ты убил безоружного человека. Ты убил человека, не имевшего возможности защищаться. Это так, Сэм?

— Я…

— К тому же он изрядно выпил. Так ведь? — Стюарт сделал паузу. — Теперь скажи, Сэм, ты ведь не боишься меня?

— Никого не боюсь!

— Разумеется, никого. Стало быть, если кто-нибудь станет утверждать, что ты давал показания из одного только страха, это не будет правдой? Так ведь?

— Да нет же! Какого черта я должен вас бояться?!

— Вот и прекрасно! Ведь могут найтись и такие, кто станет утверждать, что я запугиваю свидетеля. Но ведь ты, Сэм, не согласен с этим? Разве я тебя запугиваю?

— Какого черта! Конечно, не согласен! Никого я не боюсь!

— Вот и хорошо. И стало быть, ты не побоишься признать, что убил безоружного человека? Ведь у него не нашли никакого оружия. Так?

— Никакого. — Бандит забеспокоился, по лбу его градом стекал пот, и он непрерывно утирал его. — Не знаю… Может, у него и имелось что-то, я же не знаю…

— Нет, не финти, он был безоружен, и тебя можно считать убийцей. Не противником, который дает человеку шанс защититься, а самым настоящим убийцей.

Браун привстал со своего места.

— Нет, вы только посмотрите!

Стюарт поднял револьвер.

— Сядь, Сэм, и помни — ты дал клятву. Если нарушишь ее, тебя постигнет страшное несчастье, и не одно. Но самое главное, Сэм, все, кого ты убил, тоже были пьяны или безоружны. А помнишь случай у озера Пирамиды, когда ты сбросил с лошади раненного в бою Болдуина и удрал? Ты думал, что ловко выкрутился тогда, а на самом деле просто показал, кто ты есть. Ты трус, Сэм. Низкий и подлый трус, который не достоин жить среди людей! А теперь убирайся отсюда! И если я когда-нибудь увижу тебя в зале суда, да еще не на скамье подсудимых, то берегись! Убирайся вон вместе со своим сбродом!

Обливаясь потом, Браун встал и вышел на улицу. С минуту он стоял, дико озираясь по сторонам. В какой-то момент он хотел было вернуться, но передумал и побрел через площадь к магазину. Немного погодя его догнали остальные.

Тревэллион подошел к двери и проследил, пока они удалялись. Ледбеттер закурил сигару.

— Все. Брауну конец. Теперь у него два выхода — либо подкараулить и убить Стюарта, либо убираться из этих мест.

— Он постарается убить его сам или подошлет кого-нибудь, иначе его перестанут бояться.

На обратном пути они повернули к Золотому каньону. Ледбеттер ехал чуть поодаль и все время молчал, потом произнес:

— Трев, я видел, какую породу ты добываешь. Хороший у тебя участок. Почему бы тебе не нанять рабочих и не начать рыть настоящую шахту? Если тебе нужны деньги…

— Я уже думал об этом, — признался Вэл. — Но чтобы заняться разработкой основной жилы, придется спуститься футов на двести, не меньше, а это дорого обойдется.

— Ты все же подумай. Я мог бы войти в дело.

Тревэллион сомневался.

— Джим, ни с кем бы я так не хотел вступить в дело, как с тобой, но ты же меня знаешь. Ведь я в любой момент могу выйти из игры, сорваться с места и уехать.

— Да ну тебя, — вспыльчиво возразил Ледбеттер. — Во всем Комстоке не найдется никого, кто трудился бы больше тебя! И потом, что это значит, сорваться с места и уехать? Куда? Что за ребячество такое?! Тоже мне, нашел время! — Ледбеттер помолчал. — Ты нужен здесь. Идет война, и президенту требуется серебро. Здесь твои знания необходимы больше всего. Вот ты говоришь, ты корнуоллец. Как раз в этих местах ты можешь свободно выбирать, как жить и как заработать. Ты — гражданин. А самое главное сейчас — поддержать страну, не дать ей расколоться.

После этого они долго ехали молча, потом Тэпли сообщил:

— Трев, помнишь Джонни Эльдорадо? Говорят, он подался в Вирджиния-Сити, хочет потягаться с Фермером Пилом.

— И самое ужасное, что он таки найдет его, — вставил Ледбеттер. — Лэнгфорд Пил никому еще спины не показывал.

— Я видел Джонни несколько месяцев назад, он тогда грозился приехать в Уошу, — сказал Вэл. — Пилу передали его слова, так что Джонни не застанет его врасплох. — Они проехали еще немного молча. — Ладно, Джим, — наконец произнес Тревэллион, — попробуем заняться моими скважинами. Утром найму людей, и начнем копать две горизонтальные выработки. Поработаем, пока денег хватит.

— А об Уилле Крокетте ничего не слышно? — поинтересовался Тэпли. — Мелисса беспокоится. Она думает, его убили.

— Кому это нужно?

— Трев, ты лучше меня знаешь кому. Пока Уилл где-то поблизости, Эл Хескет не успокоится. Крокетт хоть и добродушный, но всякой доброте есть предел, и он не позволит какому-то Хескету смешать себя с грязью. Он обязательно вернется. Если жив, — прибавил Тэпли.

— Уж коль разговор зашел о Хескете, то мне известно только то, что он служил бухгалтером у Крокетта. А чем он занимался раньше, откуда приехал? — спросил Вэл.

— Откуда-то с приисков Калифорнии. Только какая разница, чем человек занимался и откуда приехал?

Тревэллион повернулся в седле и посмотрел назад. Почему-то всегда, когда разговор заходил о Хескете, ему хотелось оглянуться… Почему?

Они застали Мелиссу в кондитерской, она окинула их быстрым, каким-то испуганным взглядом и пошла за чашками. Налив кофе, она долго хлопотала у плиты и только потом спросила:

— Яичницу хотите?

— Я хочу, — отозвался Ледбеттер. Он не сводил взгляда с Мелиссы, и Тревэллион с удивлением заметил в его глазах задумчивую грусть. Поймав взгляд Вэла, Джим смутился и спросил невпопад: — Что слышно о войне? Есть какие-нибудь новости?

— Какие новости? Я же с тобой был.

— Да я просто интересуюсь. С тех пор как появился телеграф, новости распространяются быстро. Туго, должно быть, приходится старине Эйбу. Странно, как его вообще избрали президентом. Народ-то ведь у нас не понимает, что нужен не сладкоголосый краснобай, а человек твердый, решительный. А по бумажке кто хочешь может разглагольствовать. Красивыми речами никого не удивишь, а вот принять нужное решение в нужный момент, это совсем другое дело.

Говоря, Ледбеттер не сводил глаз с Мелиссы.

— Она чем-то озабочена, — заметил Тревэллион. — Чем-то еще, кроме кофе и яичницы.

Мелисса вернулась к столу.

— Бэйнес сейчас принесет нам поесть. — Она села напротив и опустила глаза. — Я должна поблагодарить вас за то, что вы помогли мне встать на ноги. Дела у меня шли неплохо…

— А лет через пять станете совсем богатой, — заметил Тэпли. — Бум еще только начинается.

— Да вот… — нерешительно начала она, — не все так считают. — Она переводила взгляд с одного на другого. — Я хочу продать свою часть дела, пока оно еще чего-то стоит.

— Замуж выходите? — мягко поинтересовался Вэл.

Мелисса покраснела.

— Да, выхожу.

Тревэллион тайком глянул на Джима.

— И кто же этот счастливчик? Уж не Альфи ли?

Она снова зарделась.

— Он самый, — произнесла она, гордо подняв подбородок, и, словно оправдываясь, прибавила: — Я знаю, вы невысокого мнения о нем, но он очень изменился. Теперь он встал на ноги и хочет увезти меня отсюда в Сан-Франциско. Многие прииски закрываются. Альфи считает, что через три года закроются все. — Она снова виновато посмотрела на них. — Простите, но мне хочется иной жизни, не такой, как здесь. Альфред считает, что я слишком много работаю и что мне пора немного отдохнуть.

Джим Ледбеттер внезапно поднялся.

— Хочу только напомнить, — проговорил он, — что мой караван отходит утром. — Он приподнял шляпу и быстро вышел.

— Вы причинили ему боль, — сказал Тревэллион.

— Я причинила боль Джиму?! Но каким образом?

Тревэллион поставил чашку.

— Неужели вы не поняли? Он любит вас. Все это время он думал только о вас.

Глава 40

В ресторане было мало посетителей, и Грите это нравилось. Она встала рано и уже успела договориться насчет лошади, так как хотела проехаться по городу и осмотреть окрестности. О предстоящей поездке она не сказала никому, чтобы побыть одной и кое о чем подумать. Она с удовольствием потягивала крепкий, горячий кофе, когда звук шагов, тяжело отдававшихся по каменному полу, и позвякивание шпор прервали ее размышления. Грита подняла глаза. Перед нею стоял вихрастый парень, совсем еще мальчик, гладко выбритый и одетый невероятно чисто и опрятно, — редкость для этих мест.

— Мисс Редэвей? Меня зовут Джонни Эльдорадо.

Парень явно ожидал, что имя окажется ей знакомым. Он держался смущенно, застенчиво и в то же время решительно.

— Да, мистер Джонни.

На мальчишеских щеках вспыхнул ровный, густой румянец.

— Мэм, не мистер Джонни, а Джонни Эльдорадо. — Потом, с уже большей уверенностью он прибавил: — И я отлично стреляю. Может, даже лучше всех.

Грита озадаченно смотрела на него, но юноша показался ей вполне симпатичным.

— Боюсь, я вас не совсем понимаю.

— Мэм, я сейчас все объясню. Дело в том, что я решил стать главным в Вирджиния-Сити.

— Главным?

— Да, мэм. Самым главным! И хочу бросить вызов Лэнгфорду Пилу. Если вы знаете, то сейчас он главный в городе. Сегодня же пойду в салун и вызову его на дуэль.

— А он не застрелит вас?

Джонни Эльдорадо снисходительно улыбнулся.

— Нет, мэм. Потому что я стреляю лучше его. Я приехал только вчера, а сегодня первым делом сходил в парикмахерскую. Я велел парикмахеру сделать все, как полагается — постричь, побрить, наодеколонить… ну и всякое такое. Хотел, чтобы от меня хорошо пахло. И знаете, мэм, что я сказал ему? Сказал, пусть поработает надо мной как следует, потому что… или я буду самым главным в Уошу, или самым красивым трупом на городском кладбище!

— Вы что же, действительно собираетесь стреляться с ним? Но стоит ли? В конце концов, что такое «быть главным»?

От этих слов Джонни ужаснулся:

— Мэм, что значит, стоит ли быть главным?! Да вы просто не понимаете!

— Боюсь, я действительно не понимаю. Ведь Уошу всего лишь крохотная точка на карте, и быть главным в Уошу вовсе не означает быть главным где бы то ни было еще.

— А я буду главным в Уошу, мэм! Это единственное, за что стоит бороться. — Он провел рукой по непослушным кудрям. — Мэм, я смел надеяться… Э-э… В общем, вы здесь самая красивая женщина… и я только хотел узнать, не могли бы вы… после того, как я стану здесь главным, пообедать со мной? — Щеки его вспыхнули румянцем, а лоб покрылся испариной. — Я хотел сказать… не соблаговолите ли вы?..

— Джонни, — невозмутимо произнесла Грита, — я не имею обыкновения обедать с малознакомыми мужчинами, и уж если бы сделала это, то не потому, что вы главный в городе. — Она помолчала, потом прибавила: — Но вы, Джонни, очень симпатичный молодой человек, и если откажетесь от своего намерения стать главным и стреляться с Лэнгфордом Пилом, я составлю вам компанию и поужинаю с вами. Сегодня вечером, после спектакля, в этом зале.

Он отступил на шаг.

— Нет, мэм! Так не пойдет. Чтобы ужинать с вами, человек должен что-то собой представлять! Я не какая-нибудь мелкая сошка, у меня тоже есть честолюбие, мэм! Я посетил парикмахера и вообще…

Он отступил еще на шаг.

— Нет, мэм, я сегодня же должен стать главным в Уошу!

Он резко повернулся и, сверкая начищенными голенищами, стремительно вышел.

Джонни направился в салун Пэта Линча и, подойдя к стойке, заказал виски, потом повернулся к присутствовавшим и громко спросил:

— Кто в этом городе главный?

Лэнгфорд Пил, одетый в черный сюртук, медленно вынул изо рта сигару.

— Считается, что главный здесь я. Так ты ко мне?

— Я был в парикмахерской и объявил, что сегодня же вечером буду самым главным в городе. — Джонни держался непринужденно, и на губах его играла улыбка. — Сегодня же я стану главным в городе… или самым красивым трупом на кладбище.

— Тогда давай-ка выйдем, Джонни. Ты не возражаешь?

Джонни вышел на улицу, но Фермер замешкался в дверях. Джонни обернулся как раз в тот момент, когда тот достал кольт 44-го калибра. Лэнгфорд застрелил его на месте, и тот даже не успел вытащить револьвер из кобуры.

— Красивый был парень и такой чистенький. Можете похоронить его со всеми почестями, сделайте все как надо, а счет потом принесете мне. Хороший был парень, смелый. Я мог оказаться на его месте.

Маргрита спустилась по лестнице, внизу стоял Дэйн Клайд.

— Вы слышали выстрелы? — спросил он.

— Да, только здесь так шумно… Это случайно не Джонни Эльдорадо?

— Он самый. Только не быть ему главным в городе. Никогда.

— Жаль его. Симпатичный был парень, — сказала Грита.

— Странное все-таки у этих людей понятие о чести. Они умирают с такой гордостью и с такой готовностью, что думаешь: «А может, так и надо?»

Грите досталась серая в яблоках лошадь. Она скакала по городу, мужчины останавливались и провожали ее взглядами — одни молча глядели, как широкая юбка, развеваясь по ветру, стелится по лошадиному крупу, другие восхищались вслух. Грита скакала вверх по каньону, где повсюду кипела работа. Дорога раздваивалась, и девушка поехала по правой, но вскоре обнаружила, что она пустынна. Грита остановилась и прислушалась — в чистом холодном воздухе далеко разносился мерный грохот плавилен. Она продолжила путь, и только скрип ее седла да звонкий цокот копыт нарушали тишину безлюдных гор. Дважды она останавливалась, глядя на залитые солнцем голые скалы, стенами возвышавшиеся вокруг. Ей нравилась эта странная, пустынная местность.

Проехав еще немного вперед, она остановилась, заметив какую-то старую разработку рядом с высохшим руслом горного потока, окруженным редкими кедрами. И тут до нее донесся топот копыт. Только теперь она поняла, как далеко забралась. В сумке, притороченной к седлу, лежал пистолет; Грита протянула к нему руку.

— Он тебе не понадобится.

Обернувшись на голос, она увидела Ваггонера, который сидел на старой кляче и пожирал ее взглядом. Лицо его оставалось безучастным, ладони покоились на луке седла.

— Как только увидел тебя, я сразу понял, что сделаю это.

— Прошу прощения?..

— Только не надо надменности, я не выношу этого. И потом, я еще не готов.

Она повернула лошадь, но Ваггонер преградил ей путь, и Грита пожалела, что не успела вытащить пистолет. Он здесь, совсем рядом, но сумеет ли она достать его вовремя?

Ваггонер не сводил с нее глаз, угрюмо поблескивавших на вытянутом, осунувшемся лице.

— Когда я буду готов, ты станешь моей. — Он прищелкнул пальцами. — Это ж проще простого. А знаешь, в тебе нет ничего особенного. Есть бабенки и получше.

— Пожалуйста, освободите дорогу.

— Черт побери! Сначала я кое-что сделаю! Ничего в тебе нет особенного, и ничем ты не лучше других. Только уж я поваляю тебя в грязи, чтоб не задавалась… Ну давай же, я жду…

Внутри у Гриты все похолодело, в горле встал ком, но она, собрав последние силы, твердо проговорила:

— Что все это значит?

Ваггонер оскалился в наглой улыбке.

— Я знал, что ты начнешь юлить. Было у меня такое чувство, что ты просто обыкновенная дворняжка… а смотрела-то, смотрела на меня, будто я какое дерьмо.

— Не понимаю, о чем вы говорите, но если я смотрела на вас именно так, как вы сказали, то теперь вижу, что правильно делала. А теперь я хочу уехать. Дайте дорогу!

— Сначала сделаю с тобой кое-что. Только смотри не рыпайся, я не люблю этого! Вообразила из себя невесть что. Тоже мне! Когда я закончу развлекаться с тобой, ты еще поползаешь у меня на коленках!

Грите стало нехорошо, но она из последних сил старалась не показать этого. Ее преследователь не шутил. Он явно собирался осуществить свою угрозу. Несмотря на испуг, воля Гриты не была парализована. Она должна дотянуться до пистолета. Стрелять придется в упор. Ваггонер знает, что у нее есть оружие, и он постарается не дать ей возможности вытащить его. Вперед проскочить не удастся. Ваггонер, скорее всего, догонит ее. Можно попробовать хлестнуть его клячу и воспользоваться заминкой. Грита внутренне собралась и приготовилась всадить шпоры в бок лошади. Но тут совсем рядом на дороге раздался стук копыт.

Верхом на черном муле к ним приближался всадник. Злоба сверкнула в глазах Ваггонера, но он взял себя в руки и начал что-то говорить, изображая мирную беседу.

Тревэллион с первого взгляда оценил ситуацию, но тут же сказал себе: «Не сейчас!» Надо избежать стрельбы, чтобы не подвергнуть опасности ее.

— Доброе утро! — направив к ним своего мула, учтиво поздоровался он. — Мисс Редэвей, я как раз искал вас. Если джентльмен извинит нас…

Ваггонер из последних сил пытался подавить охватившую его волну ярости. Здравый смысл останавливал его. Он не сомневался, что убьет Тревэллиона, но в подобных делах тот не новичок — наверняка успеет выпустить пару пуль и с такого расстояния уж точно не промажет.

— Боюсь, придется извинить, — сквозь зубы прошипел Ваггонер, — хотя, думаю, мы еще увидимся. Ну что ж, дела есть дела, не правда ли, мэм? — Он нагло улыбнулся, повернул лошадь, на мгновение остановил взгляд на Вэле и вдруг услышал:

— У меня к вам тоже есть дело, мистер Ваггонер. Если не ошибаюсь, вы должны мне пятьсот долларов. Приготовьте-ка их.

Ваггонер поскакал прочь, его захлестывала ярость. Почему не сейчас?.. Он остановил лошадь и хотел повернуть обратно, но Тревэллион уже нацелил на него винтовку, и бандит поскакал прочь. Нет, не сейчас! Против винтовки не попрешь. Еще будет возможность. Можно подкараулить прямо на улице. Только действовать надо быстрее. Ваггонер и сам это понимал, а его неизвестный наниматель уже дважды присылал записку, требуя поторопиться.

Грита и Тревэллион спокойно ждали, прислушиваясь к затихавшему топоту копыт, потом посмотрели друг другу в глаза. Они долго молчали; наконец Грита произнесла:

— Вы вовремя подъехали. Он очень неприятный человек.

— По этому подонку петля плачет.

«Как она хороша!» — подумал Вэл. Но помимо женской красоты и обаяния в ней чувствовалось еще что-то, и именно это так привлекало его. Он вдруг вспомнил, как много лет назад пообещал, что женится на ней, и при этом покраснел.

— Вы за мной? — спросила Грита.

— Дэйн Клайд сообщил, куда вы направились, и попросил меня догнать вас. В театре возникли какие-то срочные дела.

Он смутился и не знал, что сказать дальше. Интересно, помнит ли она его. Вэл повернул мула, и они поехали бок о бок. Он испытывал неловкость и словно потерял дар речи. Почти до самого отеля они не произнесли ни слова. Наконец он решился:

— Мне нужно с вами поговорить об одном деле. Речь идет о ваших деньгах.

— Только о деньгах? — спросила Грита.

— Не знаю… может…

Возле отеля их встретил Дэйн Клайд.

Глава 41

Элберт Хескет принял решение. Слишком многое теперь поставлено на карту. Ему нужно действовать быстро и за ближайшие две недели уладить все свои проблемы, чтобы пойти дальше в соответствии с задуманным планом. Эл ничего не делал случайно или по прихоти, он все тщательно взвешивал, всесторонне исследовал каждую деталь, но, как большинство преступников, рассчитывал только на успех и никогда не брал в расчет провал. Ему даже в голову не приходила мысль, что его могут разоблачить или догадаться о его планах. Сейчас его задача была: во что бы то ни стало сохранить контроль над «Соломоном». Еще несколько дней, и они доберутся до скоплений богатой руды в жиле. Образцы подтверждают это. Как только на «Соломоне» начнется отгрузка, акции прииска стремительно возрастут в цене, а его, Хескета, авуары поднимутся втрое или даже вчетверо.

А что с имуществом Крокетта?.. Кто будет наследником? Нет ли у него каких-нибудь родственников в Калифорнии? Когда-то Хескет перебрал массу документов в конторе, но ничего конкретного не нашел. Так что в случае смерти Крокетта Эл с легким сердцем присвоит все, что тому принадлежало. Однако он понимал, что иметь хоть какую-то расписку, письмо или завещание, вообще любую бумагу, которая давала бы основания претендовать на имущество Крокетта, ему необходимо. Вот тогда уж точно богатство само свалится ему в руки, как спелая слива с дерева.

Эл пытался найти Уилла Крокетта, но безуспешно. Где он скрывается? Многие полагали, что он мертв, но Хескет так не считал. Если бы ему удалось найти, убить его и навсегда избавиться от этой угрозы! А предъявленный труп никого бы не удивил. О Крокетте уже и так редко вспоминали. Деловая жизнь в Комстоке шла своим чередом — появлялись новые прииски, развивались старые, чуть ли не каждый день совершались какие-то открытия. Теперь все говорили только о войне и о задуманном Сутро туннеле для выкачки воды из нижних подземных слоев.

Хескет считал дураками всех, кого собирался обмануть, и не испытывал к ним ничего, кроме презрения, но его бесило, если кто-то в его присутствии разговаривал шепотом. Он не сомневался, что речь идет о нем. В то же время Эл избегал любых контактов с преуспевающими дельцами, такими, как Хирст, Джон Маккей, Фэйр и Шэрон, чувствуя исходившую от них опасность. Он хотел, чтобы его считали одним из них, но испытывал беспокойство, когда замечал пристальное внимание к себе Джона Маккея. Пусть пройдет время, убеждал он себя. Они сами придут ко мне, а сейчас лучше держаться в стороне.

Хескет скупил несколько бесперспективных приисков. Он собирался нашпиговать их рудой, добытой на «Соломоне», цены на акции этих приискков моментально бы взлетели, тогда он с выгодой продал бы их. Выждав время, он снизил бы количество и качество руды, акции упали бы в цене, и тогда бы он снова скупил их, чтобы позже проделать ту же операцию. Ведь всегда найдутся простофили, спешащие во что бы то ни стало разбогатеть.

Поведение Маргриты Редэвей беспокоило его. Если у нее есть интересующие его акции, то почему она скрывает это? Ведь она может выставить их на продажу. Ее акции стоят больших денег, а на свете нет таких людей, которые бы отказались от денег. Уж это Хескет знал по опыту. Интересно, о чем она думает, какие у нее планы? Не признавая, что женщина может обладать умом, Эл испытывал затруднение, пытаясь разгадать ее мысли.

Женщины сами по себе до сих пор не интересовали его, он жаждал денег и власти. Но Маргрита… Он обнаружил, что не в состоянии четко соображать в ее присутствии. Его ум, обычно ясный и острый, затуманивался, когда она находилась рядом. В то же время он понимал, что не способен заинтересовать ее, и это его раздражало.

Кроме того, он видел ее с Тревэллионом, из окна отеля наблюдая за тем, как они въехали в город вместе. Эл встревожился не на шутку. Как получилось, что они оказались вдвоем? Из города она выехала одна, он сам видел это, а вернулась с ним.

Тревэллион его враг. Хескет инстинктивно чувствовал это, хотя Вэл ни разу открыто не выступил против него, за исключением того случая, когда застолбил прилегающий к «Соломону» участок. Но он может знать.

Хескет тут же постарался отогнать от себя эту мысль и даже думать запретил себе об этом. Слишком много лет прошло. Пусть Тревэллиону что-то известно, ему бы не удалось доказать ровным счетом ничего. Только разве станет он доказывать?

И все же факт оставался фактом — Тревэллион способен уничтожить его. И это теперь, когда наконец Элберт Хескет (а он считал это имя своим) представляет собою кое-что, когда он стал богатым человеком или почти богатым, владельцем прииска, и состояние его неуклонно растет! По вечерам он входит в ресторан и занимает свое место, держась с таким достоинством, словно он член королевской семьи. Он обедает в гордом одиночестве, отдельно от этой презренной толпы, которая завидует ему и восхищается им.

Таким видел себя Хескет со стороны, и невдомек ему было, что никому, в сущности, нет до него никакого дела и что люди воспринимают его как еще одного чудака, эдакого малого со странностями, каких немало встречается на свете. Его считали всего лишь темной лошадкой среди таких личностей, как Сэнди Бауэре, Лэнгфорд Пил, Том Пэйсли, Билл Стюарт и судья Терри. Список мог быть и длиннее, ибо странность в этих местах была скорее правилом, нежели исключением.

Самому же себе Хескет казался человеком, исполненным достоинства и величия, выдающейся личностью в деле управления приисками. В глубине души он надеялся когда-нибудь выдвинуть свою кандидатуру в Сенат. Нет, Маргрита Редэвей должна заметить такого неординарного человека, должна обратить на него внимание! Ведь и познакомились-то они благодаря тому, что он пригласил ее пообедать.

Хескет постарался отогнать от себя мысли о ней. В конце концов, она ничего не значит для него. У него есть «Соломон», и он завладеет его контрольным пакетом.

А еще ему нужно построить дом. Самый лучший, самый роскошный дом на зависть им всем. Сейчас лучший дом у банкира Ральстона. Хескет много слышал о нем и давно собирался взглянуть на это чудо. Усадьба называлась «Бельмонт» и находилась где-то неподалеку от Сан-Франциско. Роскошные приемы и вечеринки, устраиваемые в особняке, уже давно стали притчей во языцех, и Хескету не терпелось увидеть это великолепие собственными глазами, чтобы иметь представление о том, чего добиваться.

Тревэллион стоял на его пути. Он должен исчезнуть. Почему этот человек до сих пор жив? Ведь пока он тут ходит и что-то вынюхивает, опасность возрастает с каждым днем. Торопиться следовало с самого начала, с того момента, как он задумал убрать его. Конечно, делать это надо очень осторожно. Но почему нет даже никаких слухов о покушении на Тревэллиона?

И Маргрита Редэвей (он неохотно вернулся к этой мысли) тоже мешала ему. Если он не найдет акций, значит, она носит их при себе. Стало быть, ее придется убить.

Хескет содрогнулся. При одной только мысли, что он дотронется до женского тела, у него по спине поползли мурашки. Откуда взялось это чувство, он не понимал, но оно пронизывало все его естество. Он касался женского тела лишь однажды, и этот момент навсегда остался для него связан с вызывающим дрожь ужасом. И всякий раз, содрогаясь, он старался отогнать это воспоминание. Эл никогда не занимался самокопанием и не пытался разобраться, почему начисто лишен половых инстинктов.

Внезапно мысли Хескета изменили направление. Почему эта мисс Редэвей вздумала нанять Тиэйла? Что общего у актрисы с наемным убийцей? Или она наняла его как телохранителя? Ее напугали попытки ограбления.

А этот Манфред? Эл видел его всего пару раз, но что-то в нем тревожило его. Ему почему-то казалось, что он вовсе не актер.

Вдруг ему пришла идея: не нанять ли ему самому Тиэйла, но он тут же отбросил ее. Этот Тиэйл та еще штучка. У него репутация наемного убийцы, но при этом почему-то он всегда сам решает, когда исполнять заказ и исполнять ли вообще, и никому не известно, что у него на уме.

Эл вернулся в свои апартаменты. Комнаты, которые он занимал, были роскошно обставлены, но при этом в них начисто отсутствовала индивидуальность. Единственное, что он здесь сделал, — это сменил замки. Теперь дверь запиралась на два замка, ключи от которых имелись только у него. Впуская горничную, он оставался в номере, пока та убиралась. Ему казалось омерзительным, когда кто-нибудь притрагивался к его одежде или разглядывал его вещи, поэтому он всегда ждал, чтобы прислуга, закончив свою работу, побыстрее ушла, и снова запирал дверь.

Вот и сейчас, закрывшись в своем номере, он поудобнее расположился в кресле и принялся думать. Тщательно и неторопливо он изучал ситуацию, рассматривал каждое обстоятельство в отдельности. Он прекрасно знал, чего хочет, вопрос заключался лишь в том, как достичь желаемого без потерь.

Мелисса покинула кондитерскую, она уехала с Альфи. Джим Ледбеттер тоже там больше не появлялся, и Тревэллион теперь все чаще заглядывал в «Интернэшнл». Почтовыми услугами Поуни уже не пользовались, так как появился телеграф и новости быстро доходили до города. Правда, основным источником информации все равно оставались слухи, молниеносно разносившиеся по салунам. Здесь не только узнавали новости, но и производили расчеты, заключали сделки. Секреты в Комстоке хранились недолго. Стоило кому-то принести свежеиспеченную новость в салун, как ее тут же подхватывал весь город. Держа ушки на макушке и подслушивая разговоры за соседним столиком, узнавали о ценах на акции, о продаже приисков и о многом-многом другом. В том же Сан-Франциско люди, мечтавшие сколотить состояние, не имели таких источников информации.

Вьючные караваны почти не ходили, грузы доставлялись в фургонах. Дорогу в Калифорнию расширили, утрамбовали, и она выглядела как мостовая.

Тревэллион вернулся домой. Захлопнув дверь, он встал посреди комнаты, уперся руками в бока и окинул взглядом свое убогое холостяцкое жилье. Его охватило раздражение, почти гнев, и он выругался. Потом вытащил из тайника бумаги и принялся просматривать их. Да, заработал он не много. Уже несколько месяцев жил, едва сводя концы с концами, понемногу продавая руду и россыпное золото. Его доля в кондитерской и извозном деле Ледбеттера давала не такую уж большую прибыль. Правда, бедным он себя тоже не мог назвать.

Он вспомнил о предложении Джима войти с ним в долю, но решил не рисковать деньгами друга и пойти своим путем. Ему придется поработать, да еще как. Вэл снял пальто, повесил его на гвоздь и расстегнул пояс с кобурой. И этот Ваггонер… Что же там все-таки произошло? Не подоспей он вовремя… Нет, с Ваггонером пора кончать. Слишком уж распоясался этот подонок.

Тревэллион устало опустился на койку. Интересно, знает ли Ваггонер, кто такая Маргрита? Да нет, откуда ему знать? Ведь он не видел ее тогда, к тому же она была ребенком. Нет, это просто нелепо.

Но что случилось с ним самим? Ведь он уже начал убивать их поодиночке! И что теперь? Ваггонер здесь, более того, дважды пытался расправиться с ним, а он, Вэл, так ничего до сих пор и не предпринял.

Вэл разделся и лег в постель, но не уснул и продолжал думать о Маргрите. Внезапно его обожгла всплывшая откуда-то из глубин мозга мысль; он понял, что для него эта женщина — единственная. А ведь ему даже нечего предложить ей. Все стало ясно, когда он впервые увидел ее на сцене, и потом, когда подоспел ей на помощь.

Она уже получила всеобщее признание, а он так и остался никем. Ну кто он такой? Старатель, горняк, которому не на что рассчитывать, кроме своих рук. Конечно, они знали друг друга и раньше, но ведь тогда они были всего лишь детьми. На какой-то миг их жизни соединила та ужасная ночь и последовавшая за нею боль утрат. Он долго не мог выбросить Маргриту из головы и однажды даже написал ей.

Тут он подумал о ее бумагах. Надо просмотреть их и обязательно разыскать Уилла. Кстати, где он? Куда запропастился?

Тревэллион окинул взглядом свою комнату, и ему снова захотелось оказаться в кондитерской, где пахло кофе и пирогами, увидеть хлопочущую у плиты Мелиссу и сидящего напротив Джима. Ему даже не обязательно с ними разговаривать, — просто побыть рядом, чтобы не оставаться одному, как сейчас. Да что с ним такое случилось?! И Вэл пришел к неутешительному выводу: в сущности, всю свою жизнь он был одинок!

Утром он спустился в шахту, еще раз тщательно исследовал образцы породы и понял, что скоро выйдет на богатую жилу. И ему вдруг захотелось заработать много денег.

Внутренний голос подсказывал, что он на верном пути, что где-то здесь, совсем рядом, залегает богатая руда. Но до нее еще нужно добраться, и ему понадобятся средства. Вот почему первые владельцы распродали эти участки — земля здесь требовала глубинной разработки. Многие находят жилы, но мало кто способен их разрабатывать.

Что же ему теперь делать? Оставить здесь рабочих в надежде, что откроется жила, а самому тем временем податься на заработки? Нужно обязательно добыть денег. Видно, все же придется поработать под землей. А Ваггонер? Интересно, что он предпримет, узнав, что Тревэллион уехал? Ведь теперь у Ваггонера еще двое сообщников. А этот револьвер с надписью на рукоятке «А. К. Элдер», найденный им тогда, много лет назад?.. Его потерял кто-то из тех убийц. Он все еще лежит у Вэла.

Глава 42

Проведя на рассвете серию взрывов, Тревэллион разгреб обломки и исследовал образовавшееся устье. Взрывы, как обычно, углубили туннель фута на три, но жила по-прежнему оставалась не очень богатой.

Чтобы расчистить проход в плоскость забоя, он вывез на тачке породу по дощатому настилу. Пора бы, конечно, проложить здесь колею и отказаться от тачки, но на рельсы нет денег.

Пока Вэл возился, он пытался обдумать свое положение. Он всегда думал во время работы. Физический труд способствовал мыслительному процессу, во всяком случае если не требовал особого внимания и сосредоточенности.

Сегодня воскресенье, и он один. Другие тоже работали по воскресеньям, он же только иногда. Так даже лучше — в тишине легче думается. Неделями Вэл собирался приступить к осуществлению своих решений, но все время вмешивались какие-нибудь непредвиденные обстоятельства. Сейчас их нужно отбросить — нельзя терять время.

Он уже прорыл довольно глубокий туннель, но во всем Комстоке, за исключением нескольких участков, лучшая порода залегала гораздо глубже. Для того же, чтобы вырыть настоящую шахту, потребуются деньги. Сейчас запросы его невелики, но, если он не хочет прожить жизнь впустую, нужно что-то предпринимать. Конечно, он может занять денег. Работать он умеет, на приисках его знают с лучшей стороны, и занять необходимую сумму не составит труда. Только стоит ли идти этим путем? Он не хотел быть обязанным никому. Еще в детстве слышал от отца, как опасно влезать в долги. Взаймы не брав, хоть гол, да прав.

Он рассортировал взорванную породу и отложил лучшие куски. Когда наберется побольше, отвезет их на плавильню. Конечно, много с этого не поимеешь, но хотя бы что-то. Вэл вспомнил о деньгах, украденных Ваггонером, и выругался. Если бы вернуть эти пять сотен! Только вряд ли ему удастся что-либо доказать. Даже если он выследит и убьет Ваггонера, от этого не станет легче.

Тревэллион продолжал размышлять. Работа есть — за четыре или даже за шесть долларов в неделю можно найти место начальника смены. Но этих денег ему все равно не хватит, и сам он намоет золота гораздо больше. А что, если вернуться на один из участков? Только для этого придется покинуть Вирджиния-Сити, а ему не хотелось уезжать из города именно сейчас.

Обычно Тревэллион уходил на работу не завтракая, но сейчас растопил печку, нарезал бекон и поставил на огонь сковороду. Он пил кофе, когда раздался стук в дверь. Выхватив револьвер, он спросил:

— Кто там?

— Это я, Тэп.

Тревэллион впустил его.

— Заходи. Ну что, есть новости?

Тэпли не замедлил с ответом:

— Сэм Браун мертв. Решил показать, на что он способен, после того как Стюарт прилюдно опозорил его, вот и пристал к Ван Слику.

— И Ван Слик убил его?

— Да, подкараулил на дороге и уложил наповал.

— Черт возьми! Ван Слик, этот тихоня?! Никогда бы не подумал!

— Похоже, Билл Стюарт окончательно сбил ему фишку, — ответил Тэпли. — Репутация такая штука. Ее все время надо поддерживать, а споткнулся разок — и все.

— Ты завтракал?

— Нет. А пахнет у тебя вкусно, — улыбнулся Тэп. — Я смотрю, ты уже переоделся.

— Да, покопал немного. Хочу рыть настоящую шахту футов на триста — четыреста.

— Я по воскресеньям не работаю. Только если уж сильно припрет. — Тэпли помолчал, потом объяснил: — Я, собственно, вот зачем пришел. Видел на улице Ваггонера и с ним еще двоих. Раньше их не встречал.

— И что?

— Трев, это «бритоголовые». Уж один-то точно. А другой явно арканзасец. Я сам оттуда и за милю могу распознать арканзасца. Вот и решил сообщить тебе об этом.

— Спасибо.

Тревэллион поставил на стол сковороду и глиняный кувшин.

— А как на плавильне?

Тэпли пожал плечами.

— Я бы поработал у тебя. Если ты собираешься рыть настоящую шахту, тебе понадобятся рабочие руки.

— Да я не против, только хватит ли денег? Может, тебе лучше поискать постоянную работу?

— Может быть. Только я хотел бы работать у тебя. — Он помолчал. — Ты познакомился с мисс Редэвей? Я видел, как вы с нею вместе въехали в город.

— Мы давно знакомы, — ответил Тревэллион и, заметив удивленный взгляд Тэпли, рассказал всю историю с самого начала.

Кристиан Тэпли в сердцах выругался:

— Ну и дела, черт возьми! А я вроде слыхал эту историю. Значит, это ты убил Скиннера?

— Да.

— И ты думаешь, Ваггонер один из них? — Несколько минут он задумчиво жевал табак. — Знаешь, Трев, я и раньше Видел подобное. Некоторые преступления не забываются никогда, они оставляют глубокий след в сердце на всю жизнь. Твой случай как раз такой. Столько лет прошло…

Рори и Скиннер мертвы. Так ты говоришь, твой отец все же уложил двоих?

— Да.

— И ты считаешь, их осталось пятеро?

— Четверо или пятеро…

— Бери в расчет пятерых. Тут нельзя просчитаться. Такие ошибки стоят жизни. Этот пятый…

— Он как раз все устроил. Поэтому я и думаю, что их пятеро.

— Ты знаешь, кто он?

— По-моему, да. Крутился там один парень, такой с белесыми глазами… Он все интересовался отцовскими монетами… Похоже, он и застрелил отца Гриты. Правда, в тот момент я не видел его лица, но могу поклясться, что это он.

— Значит, мог быть и другой. — Тэпли налил в чашку кофе, потом вдруг вспомнил что-то и так и застыл с кофейником в руке. — Ваггонер все время здесь ошивается, нигде не работает, а деньги у него есть. Интересно, где он их берет? И на что живет? Трев, а ведь он пытался убить тебя. Как ты думаешь, почему? А потому что знал, кто ты. Он вспомнил тебя, узнал.

— Это невозможно. Я был тогда ребенком.

— Тогда зачем ему стрелять в тебя? Если не он, то кто начинил взрывчаткой твою скважину? У тебя есть тут еще враги?

— Да вроде нет.

— Вот ты застолбил участок рядом с «Соломоном». Едва ли Хескету это понравилось.

— Это случилось гораздо позже И потом, я не знаю этого Хескета, даже не видел ни разу.

Тэпли допил кофе и встал.

— Завтра утром приду к тебе работать. А ты будь осторожен, понял? Ваггонер очень опасен.

Кристиан Тэпли шел по улице, и его словно потянуло в отель «Интернэшнл». Проходя через вестибюль, он увидел, как из бильярдной за ним наблюдает Тиэйл. Тэпли подошел к нему.

— Может, найдется минутка? Надо кое-что обсудить.

Джекоб кивнул. Когда они уселись, Тэп продолжил:

— Давай так: я буду говорить, а ты послушаешь. Я хочу, чтобы ты знал кое-что. — Тиэйл не ответил, только кивнул. Тэпли указал на верхние этажи. — Вот ты охраняешь мисс Редэвей, а отпустил ее одну.

— Она пожелала ехать одна. Сослалась на то, что ей надо подумать.

— Но прогулка Гриты закончилась плохо. К ней пристал Ваггонер. Хорошо, что Тревэллион успел вовремя. Он, хотя и не слышал их разговора, понял, что происходит. Ваггонер вышел из себя, увидев его. Они перемолвились парой слов, и бандит убрался восвояси. А Тревэллион проводил мисс Редэвей до города.

Тэпли поделился с Тиэйлом своими соображениями насчет Ваггонера и поведал ему историю Тревэллиона. Тот поднял руку.

— Мне известна эта история, — перебил Тиэйл, о чем-то размышляя. — Сегодня спектакля не будет. Тэпли, не мог бы ты побыть здесь вместо меня до завтра? Я вернусь после обеда.

— Я обещал Треву начать работать у него с утра.

— Один день тебе ничего не даст. У меня неотложные дела. Позаботишься о ней?

— Ладно уж.

Джекоб Тиэйл отправился в конюшню и оседлал лошадь. Ему же давно пора было кое с чем разобраться, но из-за работы у мисс Редэвей до сих пор никак не мог вырваться.

Он выводил лошадь из конюшни, когда на противоположной стороне улицы увидел Лэнгфорда Пила, наблюдавшего за ним. Пил курил сигару и, заметив, что Джекоб увидел его, пересек улицу и подошел к нему.

— Решил проехаться?

— Да, здесь недалеко.

— Не по дороге ли, где дилижанс ходит?

— Может, и там.

— Там вроде намедни стреляли?

— Было малость.

— Тогда понятно, откуда труп.

Тиэйл помолчал, потом признался:

— Ну я стрелял. Только ни в кого не попал. И никого не убил.

— А я и не говорю, что ты убил. Просто решил, что тебе, быть может, захочется узнать про труп, который нашли на обочине. Лежал лицом вниз, а в спине две дырки.

— Кто-нибудь из здешних?

— Нет, этот малый из Фриско. Тамошний воришка. Прискакал сюда на почтовой лошади. Ее нашли в конюшне. Только вот что странно — уж больно быстро этот покойничек добрался из Фриско до Вирджиния-Сити. По лошади видно, что хлестали ее нещадно. — Пил стряхнул пепел с сигары. — Видно, не знал он, что спешит навстречу собственной смерти.

— Спасибо, Пил.

Пил пальцем коснулся шляпы.

— Обыкновенная вежливость, и ничего более.

Джекоб Тиэйл переночевал в лесу. Рассвет застал его на ногах. Следы теперь, конечно, уже не такие свежие, но определить их будет несложно — по дороге сейчас мало кто ездит. Он нашел то место, где двое всадников ждали в засаде. Один много курил, явно нервничая. Точно определив место, Тиэйл убедился, что это те самые люди, в которых он стрелял с крыши дилижанса. Только почему потом один из них убил второго? В ярости от неудавшегося нападения? Но ведь не может же один человек быть виноват, если, конечно… Или его лошадь выскочила на дорогу? Да нет, судя по всему, они спокойно ждали. Выходит, того, который нервничал, и застрелил его дружок, а потом убрался прочь.

Тиэйл пошел по следу. Он принадлежал человеку грузному, который ехал на крупной лошади. Тот, похоже, хорошо знал местность — об этом свидетельствовало то, как он срезал лишний путь.

Джекоб уже догадывался, кто этот странный всадник, не понимал только одного — зачем тому понадобилось нападать на дилижанс и убивать своего напарника.

Вернувшись в город, он отпустил Тэпли, поблагодарив его. Тэп не стал задавать вопросов, а Джекоб задумчиво уселся и стал ждать, когда спустится мисс Редэвей. Он вспомнил, как наблюдал за Ваггонером в тот вечер. Зачем он пришел? Может, посмотреть, кто стрелял в него? Ваггонер никогда не промышлял на большой дороге, так что же занесло его туда в ту ночь? И что он хотел — ограбить дилижанс или убить кого-то?

В холл спустилась Маргрита Редэвей. Ее телохранитель встал и подошел к ней.

— Здравствуйте, мистер Тиэйл. Чудный сегодня вечер, не правда ли?

— Да, мэм… Мы можем идти?

Глава 43

С участием Тэпли работа у Тревэллиона заспорилась — один держал бур, другой ударял по нему восьмифунтовой кувалдой, так бурить стало легче и быстрее, и даже освобождалось время, чтобы очистить скважины. Они остановились, чтобы передохнуть, и Тэпли заметил:

— А ты здорово управляешься с молотом. В состязаниях никогда не участвовал?

— Пару раз. И по боксу, и по корнуолльской борьбе. Уж не знаю, откуда повелся этот обычай, только каждый год четвертого июля у нас устраивались состязания. Мне больше нравился бокс.

— Побеждал?

— Случалось. — Тревэллион приподнял молот. — Размахивать этой штукой полезно — силу дает. Я как поднял ее в первый раз, с тех пор и машу. То же самое — отгребать породу лопатой. Вот поработаешь, сразу почувствуешь силу.

— Да. Только я ведь не горняк. Правда, мне случалось наниматься в шахту. Не понравилось. Потом плотничал, рельсы клал… — Тэпли помолчал и спросил: — Кофе хочешь? Поднимусь наверх и приготовлю.

— Хорошо. Только будь осторожен там наверху. Еще примут тебя за меня.

Арканзасец показал на шляпу Тревэллиона.

— Вот бы и мне такую.

— Такую не достанешь. Правда, можно самому сделать. Берешь простую фетровую шляпу и пропитываешь ее льняным маслом. Вообще-то с ним канителиться долго, некоторые пропитывают смолой. И я так делал. Долго втираешь в шляпу, и она затвердевает. Что твоя каска. Под землей такая шляпа необходима — голову защищает.

Тэпли взял свечу и пошел к лестнице. У нижней ступеньки он остановился. На вбитом в стену гвозде висел ремень с кобурой, Тэпли снял его и застегнул на поясе.

Вэл заложил в скважины взрывчатку и поджег запалы. Он не стал надевать ремень, а просто повесил его на плечо и принялся карабкаться вверх по лестнице. Он уже почти выбрался на поверхность, когда раздался первый взрыв.

Тут взгляд Тревэллиона остановился на участке, который он купил у голландца, и его осенила идея. Он решил не рыть здесь настоящую шахту, а заняться участком голландца.

— По-моему, не имеет смысла, — покачал головой Тэпли. — Но земля-то твоя, тебе и карты в руки.

Тревэллион пожал плечами.

— За свою жизнь я уже наделал достаточно глупостей. Считай, что это предчувствие.

— Ну что ж, сынок, деньги-то твои. Решай сам. Только смотри не пропаши всю гору насквозь.

Тревэллион улыбнулся.

— А что, хорошая идея.

Он помылся, тщательно побрился и, надев черный костюм, отправился в город. В кармане у него лежали бумаги, о которых он хотел поговорить с Маргритой.

По дороге Тревэллион бросил взгляд на кондитерскую — не заглядывал туда с тех пор, как уехала Мелисса. Вестей от нее не поступало, если не считать открытки из Сан-Франциско, которую она прислала Эйли Бауэрс.

Тревэллион посмотрел на часы. Спектакль уже подходил к концу, поэтому он направился прямо к театру. На улице, как всегда, толпился народ.

Нагруженный рудой фургон, запряженный шестью мулами, громыхая, катился по проезжей части. Вэл собирался перейти на другую сторону, как вдруг, глянув под колеса фургона, обнаружил за ними чьи-то ноги в сапогах. Он бросился вперед, обогнал фургон и забежал вперед упряжки.

Посреди улицы с револьвером в руках стоял неизвестный и озирался по сторонам.

— Эй, не меня ли ищешь?

Прохожие с любопытством смотрели на человека, который, подняв оружие, прорычал:

— Тебя, черт побери!

Прошло несколько секунд, которые показались Вэлу часами. С невозмутимым спокойствием он следил за тем, как его противник поднимал ствол, в толпе раздался пронзительный крик, и она тут же пришла в движение — одни бросились посмотреть, что случилось, другие, напротив, предусмотрительно поспешили унести ноги.

Лицо незнакомца оставалось в тени, свет от фонаря падал ему на спину. Он поднял пушку, и тогда Тревэллион выстрелил. Револьвер выпал из рук незнакомца, пуля ударилась о землю в нескольких дюймах от сапог Вэла. Он без тени страха приблизился к лежавшему, так как знал, куда угодила выпущенная им пуля.

Сразу же вокруг собралась толпа. Пил вразвалку подошел к распростертому на земле телу, посмотрел на убитого, потом, странно улыбнувшись, на Тревэллиона.

— Нарываешься? — безразличным тоном спросил он:

— Да нет, Фермер, по-моему, он сам нарвался.

Кто-то перевернул тело, и все увидели, что это Кип Хозер.

— Вот тебе раз! — удивленно протянул Пил. — Никогда бы не подумал, что Хозер может промазать.

— Он тоже так не думал, — негромко заключил Тревэллион, перешел на противоположную сторону улицы и направился к служебному входу в театр, где его тут же остановили.

— Мне нужно увидеться с мисс Редэвей, — сказал Тревэллион.

— Да таких, как ты, тут знаешь сколько? — усмехнулся швейцар. — Прошу прощения, но…

— Впусти его, — раздался из темноты голос Джекоба Тиэйла. — И впредь пускай, когда он пожелает.

Швейцар пожал плечами и отступил.

— Вроде стреляли. — Тиэйл с любопытством глянул на Вэла. — Что там случилось? Пьяные, что ли?

— Едва ли он был пьян, — ответил Тревэллион. — Скорее всего, ему заплатили.

— Подождешь здесь? — спросил Тиэйл. — Она подойдет через несколько минут. Хочешь, постой за кулисами.

Элберт Хескет узнал новости вечером, за ужином в «Интернэшнл». Он сидел за столом один, когда на улице раздались выстрелы. На мгновение он перестал жевать, потом продолжил трапезу.

В зале появился Джон Сэнтли и подошел к столику Хескета.

— Мистер Хескет, у меня есть интересующая вас информация, — начал он. — Сандаски…

— Пожалуйста, не сейчас! — оборвал его Хескет. — Не в моих правилах говорить о деле во время еды. Оставьте, я потом посмотрю. — Хескет поднял глаза. — А вы опоздали, мистер Сэнтли.

— Извините, сэр. Там на улице настоящее столпотворение. Опять убийство, сэр.

— Да?

Почувствовав в его голосе любопытство, Джон Сэнтли пояснил:

— Убили Кипа Хозера, сэр. Он из шайки Сэма Брауна.

— А он убил кого-нибудь?

— Нет, нет, сэр! Его убили. Два выстрела подряд, а прозвучали, как один. Все об этом только и говорят. Две пули — одна в сердце, другая в горло.

— Понятно. А того, другого, арестовали?

— Конечно нет, сэр! Ведь он только защищался. Сразу же нашлось с десяток очевидцев, которые подтвердили, что Хозер вытащил свою пушку первым.

— Вот как? Понятно.

Лицо его оставалось безучастным, но внутри все кипело. Ну что за идиоты! Неужели никто из них не способен справиться с таким пустяковым делом!

— А тот, другой, вел себя чрезвычайно спокойно, сэр. Застрелив Хозера, перешел улицу и вошел в театр.

В театр? Черт возьми! Он пошел в театр!

Занавес опустился, и зал разразился шквалом аплодисментов. В Вирджиния-Сити обожали зрелища, но особенно публике нравилась игра труппы мисс Редэвей, их необычные, доселе невиданные в городе костюмы и декорации.

Сияющая и довольная, Маргрита вошла за кулисы и, увидев Тревэллиона, остановилась как вкопанная. Потом с распростертыми объятиями бросилась ему навстречу.

— Вэл! Как хорошо, что вы пришли!

— По-моему, вам лучше вернуться на сцену — зал рукоплещет.

— Вы подождете? Я буду через минуту.

Она повернулась лицом к залу, и занавес поднялся. Еще четыре раза публика вызывала Гриту, и только после этого она вернулась за кулисы.

— Вэл, вы поужинаете со мной? Нам с мистером Манфредом и мистером Клайдом нужно обсудить одно дело, они посидят с нами несколько минут, а потом оставят нас и мы сможем поговорить. Идет?

— Конечно. Только, боюсь, мой разговор будет тоже о деле. По крайней мере, отчасти.

— А нельзя нам как-то обойти эту часть? Мне не терпится узнать, как вы жили все эти годы!

Грита удалилась в гримерную, а Вэл повернулся и наткнулся на Тиэйла.

— Собираешься поужинать с нею? — спросил тот.

— Да. Во всяком случае, я приглашен.

— Вот и отлично. Мне нужно отлучиться на некоторое время, а с тобой она будет в безопасности. — Тиэйл помолчал в нерешительности, а потом все же задал вертевшийся у него на языке вопрос: — А кого это убили там сегодня?

— Кипа Хозера.

— Туда ему и дорога. Давно пора. Странно, он такой осторожный, никогда не нарывался.

— Думаю, ему заплатили. Я собирался перейти улицу, когда увидел его на другой стороне, и не стал раздумывать, а забежал вперед упряжки. Ты же знаешь, дорога там идет под уклон, и фургоны еле плетутся. Хозер уже нацелился и, кажется, страшно растерялся, когда я исчез из виду. Он-то хотел напасть неожиданно, а получилось наоборот — я первым окликнул его.

— Представляю. Он из шайки Сэма Брауна. Пока тот был жив, они творили что хотели. Теперь кончилось их времечко. А она знает?

— Нет. Это может ее напугать, ведь она воспитывалась не так, как мы, Джекоб.

— Конечно, не так. Господа и теперь стреляются, но все как положено — вызывают на дуэль, приглашают секундантов… — Тиэйл отвернулся. — Надеюсь, это ее не очень расстроит. Женщины иногда сильно огорчаются, хотя она, похоже, не из таких. И весьма здравомыслящая. — Он снова посмотрел на Тревэллиона. — Я бы даже сказал — проницательная. Вот, к примеру, как она наняла меня. Ей одного взгляда хватило. Просто ума не приложу, как ей так удается.

— Ничего удивительного, Джекоб. Она видит людей насквозь и сразу определила, что ты надежный парень и тебе можно доверять. — Вэл помолчал. — Знаешь, друг, у меня нехорошее предчувствие. Говорят, кто-то пытался ограбить ее во Фриско и еще потом по дороге сюда. Кому-то от нее что-то очень нужно.

— Вот и я так думаю.

— Ты ехал на том дилижансе, Джекоб. А не помнишь, кто еще там был?

— Да многие. Хескет и еще двое. Никогда не встречал их раньше, должно быть, нездешние. Слушай, Тревэллион, я никому не стал бы говорить этого, а тебе скажу. Ехал в дилижансе один человек, которого кое-кто хотел убрать. Меня попросили, даже цену назначили. Теперь-то я докопался до истины, только виду не подаю, а работу эту исполнять не стал, не по душе она мне. Если человек заслуживает, чтобы его убили, я артачиться не стану, но об этом мистере Хескете я понятия не имел, зато очень хорошо знал того, кто заказал убийство. Парень из Сан-Франциско. Уже по дороге я почуял неладное и приготовился. Потом мы встретили засаду. Я не хотел никого убивать, только решил их напугать. Они убрались, а позже там нашли мертвое тело, но клянусь тебе, это сделал не я. Этот парень, как выяснилось, из Сан-Франциско, какой-то мелкий воришка. Кто-то застрелил его в спину.

— Это ты нашел его?

— Нет, я следы изучал. Там их двое пряталось. Судя по следам, один — здоровый малый на крупной лошади. Он-то и прискакал обратно в Уошу.

— Ты разнюхал, кто это?

— Может, да, а может, и нет. Эти двое очень спешили.

— Так ты говоришь, один застрелил другого?

— Во-во. Застрелили того, что из Фриско. Вопрос — почему? Может, он выскочил на дорогу и все дело испортил, а другой разозлился? Или он знал в лицо человека, пославшего его в Уошу? Знаешь, Вэл, мне кажется, мисс Редэвей грозит опасность, а она и не догадывается. И сдается мне, тот, кто охотится за нею, не отступит ни перед чем. Мой заказчик мертв, его контора сгорела дотла. Люди говорят, это несчастный случай. Что ж, может быть. Гонец, принесший весточку в Уошу, тоже мертв. Его убили умышленно. Кто-то нанимает Кипа Хозера убить тебя. Чует мое сердце, на кону сейчас крупная ставка, гораздо более крупная, чем мы думаем, и тот, кто стоит за всем этим, не остановится ни перед чем.

Джекоб Тиэйл застегнул пальто.

— Что-то боюсь я, Тревэллион. Боюсь за вас обоих.

Глава 44

Зал ресторана в «Интернэшнл» был почти пуст — только несколько одиноких посетителей.

Тревэллион отодвинул стул и помог Грите сесть, потом занял место напротив. Наконец она смогла разглядеть его: очень красив — смуглый, осанистый, держится с достоинством. Разговор поначалу, как водится, шел о пустяках.

— А вам повезло, — начал он наконец. — Вы даже не представляете, как вам повезло. Ваш отец сделал правильный выбор, ссудив много лет назад деньги одному честному человеку, попавшему в финансовые затруднения. Если помните, вы пожелали, чтобы тот вложил их в какое-нибудь дело, и он согласился при условии, что я буду нести долю ответственности.

— И что же дальше?

— Теперь вы состоятельная женщина.

Подошел официант, они заказали ужин, потом Тревэллион продолжил:

— Этот человек сумел распорядиться вашими деньгами наилучшим образом. У него оказался на этот счет редкий дар, ведь не всякий, кто владеет капиталом, умеет использовать его по достоинству и приумножать. А он действовал очень дальновидно — вступил в дело по снабжению горнорудных предприятий одеждой, пищей, инструментами. На вырученные деньги приобрел землю, занялся фермерством и продажей зерна на Аляску и в Китай. Купил землю также и для вас, но часть вашего капитала пустил в оборот вместе со своим. Время от времени у него случались денежные потери, о которых он мне докладывал и которые, учитывая место и время, были неизбежны, но главное в другом — сейчас вы располагаете комфортабельным домом в Монтерее, ранчо в южной Калифорнии и небольшой долей в бизнесе этого человека.

— О, я и понятия не имела! Вы хотите сказать, что, пока я росла…

— Эти деньги тоже росли. Причем об этом не известно никому, кроме вас, меня и этого господина.

— Даже и не знаю, что сказать. Просто потрясена. Я, конечно, представляла, что есть некая сумма… но…

— Да, и эта сумма в течение пятнадцати лет находилась в руках очень неглупого человека. За это время Сакраменто-Ривер дважды выходила из берегов, полностью уничтожив урожай, а один раз груз зерна пошел ко дну моря.

Тревэллион сунул руку в карман.

— Вот список ваших владений. Он и так внушительный, но скоро вы убедитесь, что они еще возрастут в цене. Пройдет лет десять, и вы станете поистине состоятельной женщиной.

— Надо же! А я ничего и не ведала! — Она в упор посмотрела на него. — А вы! Как у вас идут дела?

Он пожал плечами.

— У меня есть прииск, несколько участков земли и кое-какие мелкие долевые вложения. Вот все, чем я располагаю. — Тревэллион смутился. — Я работал не в полную силу, потому что… был кое-чем занят. — Он помолчал, потом спросил без обиняков: — Мисс Редэвей, у вас есть акции «Соломона»? Говорят, вы владеете акциями какого-то прииска… Судя по последним событиям, я решил, что речь идет о «Соломоне».

— Нет. У меня действительно есть кое-какие акции, но, полагаю, они мало чего стоят. Осталось также несколько старых деловых обязательств. Боюсь, теперь они бесполезны.

— Это правда, что несколько раз вас пытались ограбить?

— Да. Дважды в Сан-Франциско и один раз по дороге сюда. Напали на дилижанс.

— Что они искали?

— Понятия не имею.

— Вам нужно быть осторожной.

— Хотите сказать, они могут попытаться убить меня?

Тревэллиона поразило ее спокойствие.

— Может, и так.

— Мне тоже так показалось, хотя я ума не приложу почему.

— А вы, похоже, не слишком напуганы.

— Это не так. Я напугана. Я должна быть напугана, потому что страх помогает защищаться. Человек обязательно должен сознавать грозящую ему опасность, тогда ему легче обороняться.

Он улыбнулся.

— А вы мне нравитесь!

— Вы тоже мне нравитесь, — ответила она серьезно и, помолчав, прибавила: — Не понимаю, что со мной. Скорее всего, это последствия той ужасной ночи, но мне порой кажется, что жизнь — это джунгли.

— И поэтому вы наняли Джекоба Тиэйла?

— Да. Он мне сразу понравился. Он настоящий человек и, похоже, умеет держать слово.

— Вы дали ему то, чего ему никто бы не дал. Вы поверили ему, отнеслись к нему с уважением. Для таких людей, как он, это важно.

— А для вас?

Тревэллион пожал плечами.

— Не знаю. Все эти годы я…

— Хотели отомстить тем людям?

— Да. Они уничтожили то прекрасное, что у меня было, и остались безнаказанны. Эта мысль не давала мне покоя.

— А сейчас?

Вэл ничего не ответил. Он уже не хотел никого убивать, он мечтал работать, строить, жить.

— С этим надо покончить, — резко произнес он, посмотрев на Гриту. — Слишком долго все тянется.

Она кивнула.

— Да. Сколько еще преступлений совершили эти люди! Скольких еще убили? Но то, что произошло в ту ночь, не дает покоя никому из нас — ни вам, ни мне… ни им. Они тоже ничего не забыли. Иначе зачем им пытаться убить меня?

Тревэллион отпил кофе.

— Очевидно, кое-кому есть что терять. Только так я могу объяснить это. Рори был всего лишь вором и карточным шулером, и Скиннер не лучше. И все же оба чувствовали свою вину. Они мертвы. Но кто же хочет убить меня? Наверное, тот человек, который преследовал вас в каньоне. Если его не остановить, он прикончит нас обоих.

— Но кто стоит за всем этим? — спросила Грита.

— Кто бы знал!

— Элберт Хескет был в Сан-Франциско, когда меня пытались ограбить, а во время нападения в театре он пригласил всю труппу угоститься коктейлем.

— По-моему, это совпадение. Он наверняка разозлился на меня за то, что я застолбил тот участок. Но убивать меня! Это бессмысленно.

Какое-то время они ели молча, потом Грита сказала:

— Странный вы человек, Вэл. Я тоже всю жизнь не могу забыть той страшной ночи. Вы держали меня, маленькую напуганную девочку, и были таким сильным. И, несмотря на весь ужас постигшей нас утраты, я никогда потом не чувствовала себя такой защищенной, как в тот момент.

— Я чувствовал, что нужен вам, и это придало мне силы, — просто ответил он. — Я тоже очень боялся, но должен был защитить вас. — Он взмахнул рукой. — Вот то, что мы искали. Вот они, золотые горы, о которых все мы мечтали и мимо которых прошли, оказавшись в Калифорнии. А они все это время ждали нас. Иногда мне кажется, это место и есть наша судьба — моя и ваша. Столько времени вы находились так далеко, в Европе, и все равно добрались сюда. — Он помолчал. — И те… те люди тоже здесь.

— Может, один только Ваггонер?

Он покачал головой.

— Сегодня стрелял не Ваггонер.

— Сегодня? — удивилась Грита.

— Меня пытались убить, когда я шел к вам. Этому человеку явно хорошо заплатили, и он не сомневался, что я не доставлю ему особых хлопот.

— А что случилось?

— Ему не удалось убить меня. За долгие годы я приучился быть все время начеку.

— Я, кажется, слышала какие-то выстрелы.

— Ну… без выстрелов в таких случаях не обходится.

Он поставил свою чашку.

— Уже поздно. Завтра у вас спектакль, да и мне надо работать. К тому же мне еще придется завершить одно дельце.

— Дельце? Вы о чем?

— Я должен узнать, кто за всем этим стоит, понять, чего им нужно, и разрубить наконец этот гордиев узел раз и навсегда. Я не могу больше сидеть сложа руки, мне пора действовать.

Она встала.

— Вэл, будьте осторожны.

— Постараюсь. — Он посмотрел на нее. Лицо его приняло обычный непроницаемый вид. — Мне, правда, необходимо закончить кое-какие дела.

Они молча спустились по лестнице. Бросив на Гриту прощальный взгляд, Тревэллион слегка коснулся ее пальцев и направился к двери. Там его встретил Тиэйл.

— Да, здорово ты его. Два выстрела, да таких, что и одного хватило бы. А этот индюк думал, что достанет тебя.

Тревэллион вышел на улицу, но отправился не домой. По пути он обходил все игорные дома один за другим. Никем не замеченный в толпе, Вэл внимательно наблюдал. Он искал кого-нибудь из шайки Сэма Брауна, кто знал Кипа Хозера.

Наконец он оставил это бесполезное занятие и неожиданно для себя оказался возле кондитерской. Там теперь работал другой человек. Тревэллион задумчиво пил кофе, когда к нему, вытирая руки, подошел хозяин.

— Привет, сто лет тебя не видел! Теперь все по-другому, когда Мелиссы нет.

— Слышно что-нибудь от нее?

— Ни слуху ни духу. Как в воду канула. Вот что плохо.

— Плохо?

— Если бы у нее все наладилось, она бы написала. Люди всегда так делают. Она ведь не из тех, кто привык жаловаться.

— Она очень славная.

Хозяин посмотрел на него и сел напротив.

— Говорят, ты уложил одного парня сегодня.

— Он напал на меня, я защищался.

— Так ему и надо, этому вору Хозеру. Сколько его помню, вечно ошивался со всяким сбродом.

— Ты не видел кого-нибудь из них? Хочу порасспросить кое о чем.

— Они теперь в штаны наложили. Люди поговаривают — все подстроили заранее и Хозер был при деньгах. Раньше такого не случалось.

— Кто заплатил ему?

— Откуда мне знать? Уж, во всяком случае, не его дружки. — Хозяин наклонился к нему. — Я знаю кое-кого из этой шайки. Никто из них понятия не имеет, кто заплатил Хозеру. — Хозяин налил чашку кофе и снова сел. — Ну, что ни говори, а это не самые интересные новости. Самое интересное на «Соломоне».

— А что на «Соломоне»?

— Наткнулись на серебряную жилу! Теперь, похоже, Хескет станет самым богатым человеком в Комстоке.

Глава 45

Тревэллион поставил чашку. Худшей новости он и ожидать не мог. По его расчетам, новое открытие сделано в той стороне, где он застолбил участок. Если это так, то они не смогут разрабатывать жилу, не нарушив границ, и он потеряет участок. Конечно, можно обойтись и без этого клочка, ведь, заявляя на него права, он думал не о себе, а об Уилле Крокетте. Но позволить такому человеку, как Хескет, выиграть — он себе этого не простит. Кроме того, Хескет получит доступ к неограниченным кредитам и уж своего не упустит.

Тревэллион сидел неподвижно и думал. И тут он вспомнил про Билла Стюарта. Тому уже приходилось сталкиваться с подобными вещами, и он сумеет вникнуть во все тонкости дела. Похоже, Хескет вправе забрать его участок, считая его продолжением своей жилы. Тревэллион никогда не интересовался законодательной стороной приискового дела. Он открывал жилы, столбил участки, продавал их, оставляя другим возможность их разрабатывать. На приисках давно велись споры о том, что должен существовать закон о границах владений, но Вэл к ним никогда не прислушивался. Теперь он пожалел об этом.

Хескет не станет медлить. Тревэллион недооценил его деловой сметки, так как думал, что тот хочет всего лишь расширить свои владения. Джон Маккей как-то заметил: «Сроду не имел с ним дел и не собираюсь. То, как он поступил с Уиллом Крокеттом, говорит о том, что у него нет ни стыда ни совести».

Открытие богатой жилы обеспечит Хескету получение неограниченных кредитов, даст ему свободу двигаться в любом направлении. Вопрос только в том, в каком направлении он захочет двигаться.

Тревэллион снова подумал об участке, который застолбил рядом с «Соломоном». Сейчас, как никогда, Хескету понадобится эта земля.

Тревэллион встал и направился к двери. Он уже распахнул ее, когда его окликнул хозяин кондитерской:

— Эй, а кофе что же, не будешь допивать? А я-то хотел сделать тебе яичницу из…

Вэл обернулся, все еще держась за ручку, и в это мгновение мимо него просвистели три пули. Одна застряла в косяке, другая пролетела в открытую дверь в дюйме от его руки, а третья, едва не задев шею, угодила в полку, перебив всю посуду.

Тревэллион бросился на пол и с револьвером в руке пополз к боковому выходу. Распахнув дверь, он подождал с минуту, выскочил в переулок и побежал за угол.

Несколько прохожих остановились посреди улицы, изумленно тараща глаза. Очевидно, эти люди прибыли в город недавно, иначе они бы не стали стоять на виду, заслышав стрельбу, а поспешили бы укрыться. Где-то с шумом захлопнулась дверь, запряженный быками фургон, нагруженный рудой, прогромыхал по мостовой. Больше ни звука…

Убрав револьвер, Вэл вернулся в кондитерскую.

— Давай свою яичницу. И кофейку подлей. Надо успокоить нервишки.

Кофейник ходуном ходил у хозяина в руках. Сам он был бледен как полотно.

— Да они есть у тебя, нервы-то? Давненько не видал, чтобы пули летали над ухом. Пожалуй, с тех пор, как от нас отстали парни вождя Виннемуки. — Он посмотрел на Тревэллиона. — Стреляли явно не в меня. Хлеб, который я выпекаю, не так уж плох.

— Да и кофе у тебя что надо. Так что целились конечно же в меня.

— Я еще вот что слыхал — кто стреляет в Тревэллиона, пусть пеняет на себя.

Вэл не ответил. Он думал. Стреляли двое — выстрелы отличались по звуку. Не окликни его хозяин кондитерской, он сейчас лежал бы на полу мертвый. Ну что ж, сам виноват — нечего расслабляться, нельзя быть таким дураком.

Покончив с ужином, он посмотрел на хозяина.

— Комната Мелиссы пустует?

— Хочешь переночевать? Оставайся, там никого. — Хозяин помолчал, потом смущенно проговорил: — Мы не занимаем ее — вдруг Мелисса вернется.

— Нет, ночевать не буду. Хочу воспользоваться окном. Через дверь-то ходить, похоже, небезопасно.

— Это точно. — Хозяин кивнул. — Проходи.

Стараясь не приближаться к окнам, Тревэллион прошел в комнату Мелиссы и закрыл за собою дверь. Здесь еще сохранился слабый запах ее духов. Подойдя к окну, Вэл с некоторой опаской выглянул на улицу. На темных склонах кое-где мерцали неяркие огни. Он распахнул раму и осторожно вылез, закрыв ее за собой. Мгновение постоял, прижавшись к каменной стене дома.

Интересно, кто это его подкараулил? Ваггонер или дружки Кипа Хозера? Он оторвался от стены и скользнул в темноту.

Придя домой, Тревэллион первым делом проверил все оружие.

Вместе с Тэпли они вели боковую выработку для улучшения циркуляции воздуха, в то время как двое других рабочих продолжали рыть основную шахту. Вскоре Вэл обнаружил хорошие показатели в жиле. Через три дня они отгрузили уже двадцать тонн руды, которые в несколько приемов надлежало отвезти на плавильню. Получалось по шестьсот долларов за тонну.

— Подумать только! — воскликнул Тэпли, остановившись передохнуть. — Опять этот Ваггонер! Болтается в городе, не работает и всегда при деньгах. Жрет в ресторанах, пьет, когда хочет, на девочек поглядывает. Вот и спрашивается: где он берет их? Деньги-то?

— Кто-то платит ему.

Тревэллион вспомнил, как Ваггонер появился на дилижансной станции в день приезда Маргриты Редэвей. Зачем он туда явился?

— Вряд ли Ваггонер опасается твоей мести. Ведь ты уже давно в городе, а так ничего и не предпринял. Он не боится, что ты расскажешь о той ночи, потому что это случилось давно и к тому же далеко отсюда. А если ему нечего бояться, тогда чьих это рук дело? Кто-то хочет твоей смерти, и ему есть что терять. Я просто чую, что этот «кто-то» здесь.

— В Вирджиния-Сити?

— Можешь поставить на что угодно, хоть на собственную жизнь.

— А я, похоже, так и делаю, — усмехнулся Вэл.

Они вернулись к работе. Как ни странно, но предчувствие Тревэллиона оказалось верным, так как руда, которую добывали в боковой выработке, выглядела лучше, чем та, которую доставали из основной шахты. Они решили двигаться в этом направлении.

Обычно Вэл быстро принимал решения, но сейчас его раздражала неопределенность ситуации. Справиться с Ваггонером — об этом-то можно было даже не говорить, но этот наемный убийца — единственная ниточка, ведущая к тому, кто стоит за всем этим. Кому понадобилось его убивать? И кто пытался устроить эти ограбления в Сан-Франциско? И опять-таки — зачем?

Тревэллион не находил ответа на все эти вопросы и чувствовал, что ему явно не хватает информации. Позже, когда они решили передохнуть, он заметил:

— Неблагодарная эта работенка.

Тэпли махнул рукой в сторону рабочих.

— Сказать им? Они не проболтаются.

— Скажи. — Вэл оперся на рукоятку кувалды. — Меня все-таки волнует не столько циркуляция воздуха, сколько второй выход. Никто не должен знать о нем.

Работу закончили затемно. Дома Тревэллион разделся до пояса и помылся. Вся его одежда пропахла грязью и потом.

Нарезал мяса и хлеба, приготовил кофе. Еще года два назад он бы разыскал Ваггонера и пристрелил его. Теперь в Уошу боялись стрельбы, всем надоели бесконечные разборки — уж больно много развелось в городе буйных голов. Правда, необычность ситуации состояла в том, что нынешние лодыри могли завтра сделаться миллионерами. Тот, кто сегодня не имел ни цента, чтобы оплатить выпивку, и кого вышвыривали вон из салунов, мог запросто вернуться через пару дней с деньгами и скупить все заведение целиком, чтобы, в свою очередь, столкнуть с крыши прежнего хозяина.

Повсюду открывались новые жилы. Такие прииски, как «Офир», «Йеллоу Джэкет», «Гульд и Карри», «Сэвидж», сделались невероятно богатыми. Их успех окрылял других. Тревэллион хорошо разбирался в горном деле и понимал, какие прииски скоро оскудеют и закроются. Правда, всегда находились любители потрепать языками, которые клялись и божились, что нашли такую жилу, какой не исчерпать вовек. Город кишел авантюристами и мошенниками всех мастей и просто слонявшимися бездельниками. Но большинство жителей честно ковырялись на своих шахтах. Были и такие, как Джон Маккей, которые не только трудились не покладая рук, но и занимались самообразованием. С Маккеем Тревэллион работал бок о бок в Калифорнии и уже тогда поражался его стремлению к знаниям. За короткое время тот освоил основные технологические приемы добычи и изучил геологию. Он мало говорил, но уверенно продвигал свой бизнес и всегда знал, каким путем идти.

Все разговоры в городе велись вокруг новейших достижений. В отеле «Интернэшнл» устраивались грандиозные приемы, шампанское лилось рекой. Суперинтендант одного из приисков подъехал на один из таких приемов в роскошном экипаже, запряженном четверкой вороных, чьи гривы были усыпаны серебром. Другой коммерсант посеребрил коня целиком.

Время лачуг и землянок безвозвратно ушло. Теперь горнорудные магнаты занимали огромные особняки в викторианском стиле с тяжелыми дверными ручками из серебра, с персидскими коврами и занавесками из фламандских кружев. На прииске «Гульд и Карри» было занято две тысячи шахтеров, еще несколько приисков держало столько же. За прошедший год по старой дороге, которую теперь замостили и усовершенствовали, на рынки Сан-Франциско поступило двадцать миллионов долларов в золотых слитках.

Элберт Хескет испытывал величайшее наслаждение, красуясь в новом костюме в ресторане отеля «Интернэшнл». Прежде он никогда не курил, теперь же у него не переводились гаванские сигары. Не большой охотник до выпивки, он постоянно заказывал шампанское и чувствовал себя важным человеком. Теперь он стал богаче, чем все семейство Хескетов вместе взятое, однако их положения в обществе не достиг, и это терзало его.

В глубине души он лелеял мечту сделаться губернатором или даже сенатором. Деньги у него есть, люди его уважают. Только вот… Да, это был страх. Страх, который неотступно преследовал его повсюду, который заставлял его просыпаться среди ночи в холодном поту и лежать, вглядываясь в темноту широко раскрытыми глазами, — страх разоблачения. Даже если по прошествии стольких лет им не удастся ничего доказать, вероятность разоблачения все равно остается. История вылезет наружу, и весь его так любовно создаваемый мир разлетится вдребезги, как тончайшее стекло. Элберт Хескет будет уничтожен.

Его мучили не угрызения совести, а низкий, ничтожный страх быть разоблаченным, потому что знал: есть на свете двое — мужчина и женщина, — которые могут изобличить его. Убийство и изнасилование… Первое еще могло бы сойти с рук, но никак не второе. Он должен найти способ уничтожить их обоих.

С другой стороны, зачем ее убивать? Она очень красива, она способна придать дому уют и изящество. Нет, она должна восхищаться им!.. Ведь он добился такого успеха, ворочает миллионами… Ну, правда, пока еще не миллионами, но и такие суммы не за горами. К тому же ей ничего не известно — ведь она тогда была ребенком, да и вообще не могла видеть его. Никто не видел его. Разве что Тревэллион…

Хескет ненавидел этого человека. При одной только мысли о нем у него портилось настроение. Тревэллион убил Рори и Скиннера… Что ж, так даже лучше. Но откуда он узнал, кто они такие? Конечно, он постарше девчонки и к тому же видел их потом, когда те напали на его отца. Как бы то ни было, двое мертвы. Кто следующий?

И потом, почему бездействует Ваггонер? Что там у него стряслось? Почему он до сих пор не убрал Тревэллиона? А этот придурок Кип Хозер? Так глупо попасться!

Маргрита Редэвей сейчас в городе и виделась с Тревэллионом. Что бы это значило? Нет, Тревэллион ничего не знает о нем. Откуда ему знать? Конечно, он мог запомнить его, встретив тогда на улице. И зачем ему понадобилось разглядывать эту монету?! Надо же быть таким дураком! Когда он увидел ее, то подумал, что Тревэллион-старший, должно быть, нашел испанские сокровища. Он тогда не сомневался, что в фургоне полно монет. Конечно, его надежды не оправдались и денег оказалось не так уж много, но все-таки их ему хватило, чтобы добраться до Калифорнии и устроиться там, и даже еще осталось кое-что на покупку акций «Соломона».

Элберт Хескет все думал и думал, уставившись в окно. Итак, двое… Уилл Крокетт и Тревэллион. Они должны умереть, и, если понадобится, он уничтожит их собственными руками.

Глава 46

Тревэллион проснулся среди ночи. Он лежал и не двигался, вслушиваясь в темноту. Он привык все время быть начеку и просыпался при малейшем шорохе.

Дверь заперта на засов. Через окно можно пробраться в дом, но оно тоже заперто.

Вэл пошарил рукой на стуле, нащупал кобуру и выхватил револьвер. Он подождал немного, но разбудивший его шорох не повторился. Вэл выскочил из-под одеяла, натянул брюки и, стараясь держаться в темноте, чтобы его не заметили с улицы, огибая немногочисленную мебель, пробрался в угол, откуда мог выглянуть в окно. Сначала он не увидел ничего, потом мелькнула какая-то тень. Вытянувшись в струнку и напрягая слух, Вэл ждал. Тень продолжала двигаться, но Тревэллион вовсе не собирался стрелять. А если это друг, который просто не хочет беспокоить его? Только дурак стреляет, не разобравшись, что к чему. Интересно, это один человек или их больше?

Кто-то ткнулся в дверь, но та оказалась плотно закрыта, и других попыток не последовало. Свои бы постучались или окликнули его. За окном возник силуэт. Левая рука Тревэллиона крепко сжала кочергу. Он увидел, как блеснуло дуло и к стеклу прижалось лицо. Вэл размахнулся и ударил по стеклу, оно разлетелось вдребезги, а кочерга уперлась во что-то твердое. Раздался глухой крик, стон и звук неверных удалявшихся шагов. Кто-то грязно выругался, послышался тихий, невнятный разговор. Тревэллион ждал, чувствуя, как тянет холодом из разбитого окна. Он слышал, как шуршат по камням шаги, недовольное бормотание и сдавленные стоны. Он завесил окно старым плащом и подбросил в печку дров. Когда огонь разгорелся, взглянул на часы — было два часа ночи. Вэл снова улегся в постель. Револьвер лежал рядом на стуле.

Утром он встал пораньше, чтобы заделать окно. На земле валялось множество осколков, обнаружил он и несколько капель крови и револьвер с хорошо отпечатавшимися на рукоятке следами пальцев. Вэл отнес его в дом, запер дверь и отправился на работу.

Чуть позже к нему присоединился Тэпли. Поначалу работали молча, потом Тэпли сообщил:

— Мелисса вернулась.

— Вернулась?

— Да. Прошлой ночью. Она сейчас в кондитерской.

— А Джим знает?

— Знает. Он ее и привез. По-моему, она сама сообщила ему, где находится. Ей сейчас очень плохо, а этот парень… ну тот, что увез ее, смылся… одним словом, бросил ее, бедняжку.

— Я бы пристрелил его.

— Джим обещал, что так и сделает, как только он попадется ему на глаза. Джим просто рвет и мечет. А нашел он ее в какой-то дешевой гостинице без единого гроша в кармане.

— Все возвращается на круги своя.

— Да. Теперь она не скоро в себя придет.

— Если б мы только знали, где найти Уилла Крокетта!

— Мне кажется, его и в живых-то нет, — покачал головой Тэпли. — Почему он исчез, не сказав никому ни слова? Даже весточки не прислал.

— Он мог снова податься в Калифорнию. Ты же знаешь, у него там какой-то прииск, и… — Тревэллион запнулся. — Тэп, не припомнишь случайно, как назывался прииск, который у Крокетта в Калифорнии?

— Да откуда мне знать? Я с ним самим-то совсем не знаком. Так, видел несколько раз в городе, в кондитерской да у Эйли.

— Мне надо знать.

— Спроси у Хескета. Этот все знает об Уилле Крокетте.

— Нет, только не у него. — Тревэллион положил кувалду. — Тэп, я прервусь на денек. Мне надо кое-что разузнать. Но не у Хескета, конечно.

— А мне что делать? Продолжать копать?

— Да. Только будь осторожен, поглядывай по сторонам. Сегодня ночью мне опять надоедали.

Тэпли вопросительно посмотрел на него.

— Да, видел. У тебя окно разбито. — Он надел шляпу. — Я с тобой.

Дома Тревэллион показал ему револьвер.

— Не знаешь, чей это?

Тэпли пожал плечами.

— Чей хочешь может быть. Правда, я видел одного парня, что с Ваггонером приехал, у него как будто похожий.

— Тэп, ты много знаешь, а я вовсе ничего не понимаю, только чувствую: что-то будет.

Вэл переоделся, пристегнул кобуру и пошел к отелю «Интернэшнл».

— Мисс Редэвей? — переспросил служащий. — Она поехала прогуляться.

Тревэллион отпрянул назад и оглянулся.

— Тиэйл с ней?

— Насколько мне известно, нет, сэр. Она поехала одна.

Где же Тиэйл?

— Сэр!

Вэл нетерпеливо повернулся к служащему.

— Сэр, не вы ли мистер Тревэллион?

— Я.

— Она оставила для вас вот это, сэр.

Он взял письмо и вскрыл его.

«Вэл!

Я получила записку от человека по имени Уилл Крокетт. Он просит встретиться со мною, но он болен и не может прийти сам. Крокетт находится в заброшенной хижине в северной части каньона Бейли, недалеко от ручья. Мистер Тиэйл уехал в Голд-Хилл. Я понимаю, что это безрассудно — ехать туда одной, но дело мистера Крокетта не терпит отлагательства.

Грита».

Неужели западня? Вэл повернулся и быстро зашагал вверх по лестнице. Подойдя к комнате Гриты, обнаружил, что дверь заперта изнутри. Тревэллион взялся за ручку, в это мгновение замок щелкнул и дверь открылась.

Из комнаты вышел худощавый, хорошо одетый человек в очках с аккуратно подстриженной бородкой. Незнакомец от неожиданности отшатнулся, но тут же принял невозмутимый вид.

— Сэр, вы чуть не сбили меня с ног!

— Прошу прощения, но я не думал, что в отсутствие мисс Редэвей в ее номере кто-то есть.

— О, простите. Я хотел поговорить с нею о деле. Дверь была приоткрыта, и мне показалось, что она даже окликнула меня, позволив войти, мне послышался ее голос. Я, должно быть, ошибся, но вы же видите, как здесь шумно.

Холодные голубые глаза сверлили Тревэллиона.

— Вы ее друг?

— Да, и скоро увижусь с ней, так что, если хотите что-то передать…

— Нет, нет, я зашел по делу. Договорюсь о встрече позднее. А сейчас разрешите откланяться… — Он посторонился и пошел по коридору.

Вэл стоял в раздумье. Внезапно до него дошло, что он не спросил имени у этого человека, и бросился вслед незнакомцу, но в коридоре оказалось пусто. Ему надо идти, но как оставить номер Гриты? Пока ее нет, его могут обыскать в любое время. Наверняка кто-то все спланировал заранее. А этот человек, которого он спугнул, похож на ловкого вора.

Тревэллион вспомнил о Мэри. Ну конечно, Мэри! Она живет на этом же этаже. Какая у нее комната? Он пошел по коридору, отыскал нужную дверь и постучался. Мэри в цветастом облегающем халате, с завитыми локонами открыла ему сразу.

— Мистер Тревэллион?

— Мэри, у нас мало времени. Мисс Редэвей уехала, и мне нужно поскорее найти ее. Она может попасть в беду. Не могли бы вы перейти к ней в номер и дождаться ее возращения?

— Конечно, могу. — Она повернулась и начала поспешно собираться. На столе лежал револьвер.

— Это ваш?

— Да.

— Если умеете стрелять, возьмите его с собой. Дела могут принять серьезный оборот.

— Когда речь заходит об оружии, дела всегда принимают серьезный оборот, мистер Тревэллион. Конечно, я возьму его и, если понадобится, буду стрелять. Я выросла в лесу и с детства охотилась на лис.

Вэл отправился на конюшню и оседлал черного мула. Он уже выезжал, когда из-за угла показался Ледбеттер.

— Трев, ты что, уезжаешь? Билл Стюарт хотел поговорить с тобой.

— В другой раз. — И он коротко объяснил, в чем дело.

— Каньон Бейли? Я не был там больше года, но, говорят, эта хижина пустует.

Тревэллион поехал коротким путем.

Из трубы лачуги шел дым. В загоне жевали сено две лошади, еще одна (Вэл узнал лошадь Гриты) стояла у коновязи возле хижины. Подъехав к ней, Тревэллион спрыгнул на землю и привязал мула. Вытащив револьвер и взяв винтовку в левую руку, он подошел к распахнутой двери.

Маргрита сидела на пустом ящике около постели, на которой лежал Уилл Крокетт. Другой человек стоял у печки.

Увидев Тревэллиона, девушка вскочила.

— Слава Богу, Вэл, вы здесь!

Тревэллион подошел к постели. Крокетт выглядел ужасно: лицо худое, изможденное, щеки ввалились, глаза запали, и в них мерцал лихорадочный огонь. Увидев Вэла, он хрипло прошептал:

— Как хорошо! Держитесь за него, мисс. Он замечательный человек. Мне следовало послушаться его и Мелиссу. Ведь они предупреждали меня.

Он схватил Тревэллиона за руку.

— Они у нее! Я отдал их ей! Ее родственники купили часть акций моего прииска, когда я нуждался в деньгах. Теперь у нее контрольный пакет. Но у меня одно условие. Пусть она вышвырнет вон этого Хескета. Гоните его в шею и держитесь подальше от этого негодяя!

Крокетт отпустил Тревэллиона и взял руку Гриты.

— Берегитесь! За ним тянется кровавый след. Это его человек подстрелил меня!

— Какой человек?

— Такой здоровый, неповоротливый бугай с белесыми волосами. Он думал, что убил меня, а я выжил. Уже неделя прошла. Я должен был выжить! Просто должен!

— Протащился несколько миль, — сказал человек, хлопотавший у печи. — Видно, хотел добраться до Вирджинии почти от Стимбоат-Спрингс. Я шел по его следу до того места, где он свалился с лошади. Убийца тоже шел за лошадью, догнал ее, застрелил и вытряхнул все из сумки. Я потом собрал все, что там валялось, — немного, однако, осталось.

— Берегитесь! — Голос Крокетта сделался еще более хриплым. — Он убьет вас, даже глазом не моргнув. Он убьет кого хочешь.

В глазах его вспыхнул огонек, и он потянулся к бумаге, лежавшей на столе.

— Пишите! Вы свидетели! Я все завещаю ей, все акции до единой! Я разыскивал вашу тетю, мисс, потом вас. Мне очень нужны были эти акции. Только сделайте, как я просил, вышвырните его, как он вышвырнул меня. Фриско! Там в огне погиб человек. Тот, кто устроил этот пожар, думал, что сгорело все. Но это не так. Найдите наследников, расскажите им. Они еще успеют что-нибудь сделать.

— Не волнуйся, Уилл, — успокоил его Тревэллион. — Мы разберемся с этим делом, а тебе нужно отдохнуть. — Тревэллион посмотрел на человека у печки. — Скачи в Уошу и найди там Джима Ледбеттера. Расскажи ему, что случилось. Только больше никому не говори. Пусть возьмет фургон. Мы отвезем Уилла в город.

— Ну конечно же, Джим! Я знаю его. Мы работали вместе.

Маргрита намочила край скатерти и приложила ко лбу Крокетта.

— Я помню его, Вэл. Он часто навещал нас, когда я была маленькая. Тогда он был гораздо моложе. Это хороший, настоящий друг. Мой отец и тетя одолжили ему денег. Тетя купила у него часть акций его первого предприятия в Калифорнии, и впоследствии он вложил их в бизнес «Соломона».

Послышался стук удаляющихся копыт — это гонец поехал за помощью.

— Вы осмотрели его?

— Нет… не полностью. Но поняла, что у него два раны и он потерял много крови. Мне кажется, у него еще и воспаление легких. Мистер Фэйбер, тот, что ускакал, нашел его и перенес сюда, а сам послал друга за мной. Они боялись понаделать шума в городе, ведь эти люди могли вернуться и закончить свое черное дело.

— Они постараются. — Тревэллион выглянул на улицу. — Нам надо быть начеку, Грита.

Вэл вышел из дому и огляделся. С виду все было спокойно, но расслабляться нельзя. Если враги подозревают, что Крокетт жив и у него есть при себе акции, столь необходимые для полного овладения «Соломоном», они, несомненно, снова попытаются убить его. В него самого стреляли уже несколько раз, и он знал, что следующий в этой очереди.

— Не выходите из дома, — сказал он Грите. — А я покараулю.

Внезапно ему вспомнился Джекоб Тиэйл. Интересно, где он? Он спросил об этом Гриту.

— Отпросился у меня и поехал в Геную.

Конечно, подумал Тревэллион, любому человеку требуется личное время, а в тех краях у Тиэйла вроде бы маленькое ранчо.

Вэл нетерпеливо прохаживался взад и вперед, раздраженно поглядывая то на горы, то на дорогу, ведущую в город.

— Чтобы добраться до города, раздобыть фургон и вернуться, Фэйберу понадобится часа полтора, а может, и два, — сказал он.

Грита поменяла Крокетту компресс и села у изголовья,

— Да, это уже не игра, — усмехнулась она, — а суровая реальность.

— Да, — согласился Вэл. — Но вы участвуете в ней так, словно репетировали всю жизнь.

Она осторожно коснулась его руки.

— Так оно и есть.

Глава 47

Элберт Хескет позавтракал в «Интернэшнл» и отправился в контору «Соломона» пешком.

На столе лежали аккуратно разложенные отчеты Сэнтли. Хескет собирался купить еще одну плавильню и подозревал, что его хотят надуть.

Все-таки глупо он поступил, войдя в комнату Маргриты в отеле. Но он уже в цейтноте, и акции нужны ему позарез. Все говорило за то, что они у нее. Собираясь в такое место, она просто не могла не взять их с собой. Еще мгновение, и его бы застигли врасплох за обшариванием ее стола. Наконец-то он увидел этого Тревэллиона. Тот оказался совсем не таким, каким его представлял себе Хескет, — более невозмутимым и даже резким, кроме того, в нем таилось что-то… опасное. А как он разделался с Кипом Хозером! Чувствовалось, что он осторожен, решителен, не поддается панике и на лету оценивает ситуацию. Да, такого человека трудно убрать с дороги, и Ваггонер, похоже, в этом уже убедился.

В дверь постучали, Хескет пригласил войти, и на пороге появился Сэнтли.

— Мы начали третью выработку, сэр. Люди уже работают. Жила на отрезке достигает тридцати пяти футов в ширину. Порода идет лучше, чем когда бы то ни было.

— Спасибо, Сэнтли. Вы меня порадовали.

Тот медлил, и Хескет вопросительно посмотрел на него.

— Что-нибудь еще, Сэнтли?

— Да, сэр. По городу поползли слухи, что Уилл Крокетт объявился. Говорят, он серьезно ранен.

Сердце едва не выпрыгнуло у Хескета из груди, но он не подал виду.

— Ну что же, все складывается как нельзя лучше, — проговорил он. — Теперь мы можем приступить к делу.

— Так точно, сэр.

Сэнтли повернулся, собираясь уйти. Хескет понимал, что тот ожидал от него другой реакции.

— И где он теперь, не знаете, Сэнтли?

— Нет. Скорее всего, в вашем отеле, сэр. Мисс Редэвей с Тревэллионом привезли его на одном из фургонов Ледбеттера.

— Спасибо, Сэнтли. Если узнаете что-нибудь еще об этом, сообщите мне.

Оставшись в кабинете один, Эл вскочил и подбежал к окну. Он смотрел на улицу, стараясь совладать с собой. В сейфе конторы сейчас больше шестидесяти тысяч долларов, да еще есть его личный сейф в номере «Интернэшнл». Может, взять все это и бежать? Но Хескет решительно отогнал эту мысль. То, что ему нужно — власть, положение, — он найдет только здесь. До сих пор ему удавалось легко побеждать. Подумаешь, одна осечка. Это не повод для паники.

Если у Маргриты Редэвей есть недостающие акции и она виделась с Крокеттом, то у них обоих хватит сил вывести его из игры. Разумеется, он по-прежнему будет получать доход от прииска, и у него есть другие участки, хотя им, конечно, далеко до «Соломона».

Все это время он считал, что Крокетт мертв, но тревожные предчувствия не покидали его. Ведь Ваггонер получил инструкции. Надо дать ему знать, что Крокетт в городе.

Как это сказал Сэнтли — серьезно ранен? Может, умирает от ран? Но если он встречался с Маргритой Редэвей, вряд ли тут можно будет что-то изменить. Да, положение его отчаянное и требует отчаянных мер. Все, что у него есть, все, чего он добился за долгие годы, теперь поставлено на карту. Медлить нельзя. Все трое должны умереть. Но даже малейшее подозрение не должно его коснуться. Надо позаботиться об алиби. Ситуация требует быстрых и решительных действий.

Во-первых, нужно как-то выманить эту троицу из отеля, в крайнем случае, хотя бы двоих. Крокетт прикован к постели? Вот и прекрасно — значит, с ним можно покончить прямо на месте.

Тут он подумал о Моузеле. Хескет не мог точно припомнить, когда впервые услышал о случившемся в Пласервиле. Это был всего лишь один из многочисленных эпизодов, которые он копил в памяти, приберегая на будущее. Моузел хотел убить кого-то, а Тревэллион вмешался. С тех пор Моузел имеет зуб на Мелиссу Терни, на парня, за которого та недавно вышла замуж, и на Тревэллиона.

Моузел уже несколько недель работал на «Соломоне», выгребал породу. Мрачный, несговорчивый тип, да к тому же ленивый. Начальник смены несколько раз грозился уволить его, но Хескет решил пока оставить. Теперь, похоже, настало время, когда и он может пригодиться.

Отложив на время свои коварные планы, Хескет попытался сосредоточиться на делах прииска, но нерешенный вопрос с Крокеттом, Тревэллионом и Маргритой Редэвей пульсировал у него в мозгу.

Снова вошел Сэнтли, и Хескет спросил:

— Сколько руды у нас сейчас на отгрузку?

— Около полутора сотен тонн. Сегодня отправляем в плавильню.

Хескет уселся в кресло. Вот они, чистые деньги! Нужно все перенести в сейф в «Интернэшнл». На всякий случай. И побыстрее превратить руду в наличные. Он, конечно, не собирается терять «Соломон», но кто может знать заранее, как повернется дело? Он снова подумал о Моузеле. Хескет хорошо знал эту породу людей. Такие, как Моузел, вечно имеют на кого-то зуб, носят в сердце злобу, живут одной ненавистью. Он может быть ему полезен.

Какое-то время Эл сидел не двигаясь, думая, как поступить, и стараясь совладать со страхом, который тихо вползал в его душу. Недолго же он управлял «Соломоном», дергая за тончайшие ниточки, а теперь вот их пытаются вырвать у него из рук. Сколько он еще продержится? День, неделю, месяц? Нужно нанять еще одну смену, не прекращать работы даже ночью и сразу отгружать руду в плавильню. Если он потеряет «Соломон», то заберет деньги и скроется.

Оставить «Соломон»? Хескет почувствовал во рту привкус горечи. Его захлестнула волна страха и ярости. Нет, лучше убить их всех! Ведь уехать отсюда означает потерять не только «Соломон», но и все честолюбивые надежды и Маргриту Редэвей! Порой ему казалось, что она презирает его. Или он ошибается? Женщины любят деньги и власть. Так почему же она не восхищается им?

И надо же Крокетту объявиться именно сейчас! Неужели они успели договориться?

Сэнтли отлучился на час. Хескет запер дверь конторы и пошел по направлению к «Интернэшнл». Нет, уехать отсюда просто немыслимо. Надо найти выход.

Говорят, Крокетт сейчас в отеле. Это шанс. Даже и нож не понадобится. Лучше подушка. Пусть все думают, что он умер во сне. Только нужно действовать осторожно.

Хорошо бы сколотить шайку отчаянных головорезов, готовых на все. Опытный вожак — вот загвоздка. Сэнтли? Нет, не подойдет. Сэнтли не посвящен в его дела, так и пусть остается в неведении. Нечего левой руке знать, что творит правая.

Войдя в отель, он с удивлением обнаружил, что там происходит какая-то кутерьма. Хескет в досаде остановился.

— Что здесь такое? — спросил он.

— Сегодня будет прием, сэр, — с важным видом ответил служащий. — Сэнди и Эйли Бауэре возвращаются из поездки по Европе.

Хескет удивленно поднял брови, на его лице появилось выражение отвращения и даже гадливости. Он оглядел холл — Джекоба Тиэйла не было видно, Хескет отметил это про себя. Может, она больше не нуждается в его услугах? Или он получил какое-то другое задание? Внезапно его мозг резанула страшная мысль — а что, если его приставили охранять Уилла Крокетта?

К себе на этаж он поднялся на лифте. На все города к западу от Чикаго приходилось только два лифта, один из них установили в «Интернэшнл», и отель по справедливости гордился этим.

Хескет принес с собою из конторы часть денег и теперь убрал их в сейф, достав оттуда револьвер и кобуру. Отныне он всегда будет носить его с собой, так же как нож, который уже давно постоянно прячет за голенищем сапога, чтобы выхватить в любую минуту.

Он снова подумал о Маргрите. Нет, она тоже должна умереть. Рассудком он понимал, что она могла бы принадлежать ему, и он бы купался в лучах ее обаяния. Роскошный особняк, красавица жена… Но прежде всего ему хотелось власти и только власти, и не какой-нибудь тайной, а явной, очевидной, чтобы его боялись, чтобы ему повиновались и отступали перед ним.

Только все его планы теперь были на грани срыва. Если у него отнимут «Соломон», ему придется возвращаться к отправной точке. Но разве хватит у него сил начать с нуля? Ведь когда он пришел, основную, самую трудную работу на «Соломоне» уже выполнил Крокетт.

Сэнди и Эйли Бауэре устраивают прием. Он снова вернулся к этой мысли. Он ненавидел их всех. Эти сильные, энергичные люди, щедрые и искренние, не имели, на его взгляд, ни капли вкуса, он считал их невежами. Но у них было много друзей, их все любили. Хескет только не понимал за что. На этот прием придет почти весь город, в отеле соберется полно народу, шампанское польется рекой, и повсюду будут слоняться пьяные. В такую ночь может случиться все что угодно, и никто не заметит. Вот и прекрасно.

Наверняка явится и Ваггонер, но долго здесь не пробудет, так как избегает общества и предпочитает одиночество. Поест, попьет на дармовщинку и сразу же смоется.

Теперь Хескет знал, что делать, осталось только продумать кое-какие детали. Страх его прошел, и слепая ярость улетучилась. Он снова обрел покой, хладнокровие и уверенность в себе.

Надо обязательно купить газету и поговорить со старшим официантом.

Какое-то время он сомневался, пытаясь еще раз все просчитать. Да, идея неплохая, и он должен попробовать сыграть, ведь играл же он всю свою жизнь.

Элберт купил в киоске газету и направился в ресторан. В отель уже начали прибывать гости Бауэрсов.

— Мой столик накройте через тридцать минут, — обратился он к старшему официанту.

— Но, мистер Хескет… Сэнди Бауэре снял на сегодня весь зал и уже оплатил. Он собирается разместить…

— Меня интересует только мой столик, — оборвал его Хескет. — И мне нет никакого дела до того, что здесь сегодня ожидается. Извольте подать мне мой обед. В конце концов, я тоже плачу.

— Да, сэр, конечно.

Поднявшись в номер, он оставил дверь приоткрытой, чтобы слышать, что происходит в коридоре. Там стояла тишина, так как все спустились вниз, чтобы получить причитающуюся им долю гостеприимства Бауэрсов. Хескет прислушался, неслышно вышел и направился по коридору к лестнице. У лестницы он еще раз обернулся — никого. Комнату Крокетта нашел без особого труда. Коридор нижнего этажа тоже был пуст, Хескет торопливо прошел по нему и тихо постучался. Подождав с минуту, постучал снова — ответа не последовало.

Он взялся за дверную ручку, и та легко повернулась. Хескет открыл дверь и шагнул внутрь. Если кто-нибудь застанет его здесь, он отговорится тем, что пришел навестить своего бывшего хозяина. В конце концов, скажет, что, хоть у них и были кое-какие разногласия, но он все же любит этого старого зануду…

В комнате царил полумрак — шторы опущены, в дальнем углу тускло горела лампа. Возле постели на стуле лежала свернутая газета и стояла полупустая чашка. Сиделка, вероятнее всего, только что вышла. Больной спал, раскинувшись на подушках.

Рядом с постелью на полу лежала запасная подушка. Эл поднял ее и немного постоял, глядя на Уилла Крокетта. Он понимал, что времени у него в обрез, но ему очень хотелось, чтобы Уилл знал, что сейчас произойдет, и увидел его, Хескета, которому никогда уже больше не сможет приказывать, в свой последний, предсмертный час. Хескет улыбнулся и, коснувшись груди Уилла, тихонько потормошил его:

— Уилл! Это я, Эл Хескет. Уилл!..

Глава 48

В ресторане толпились мужчины и женщины, облаченные по случаю торжества в свои самые лучшие наряды. За импровизированной стойкой разливали шампанское, и гости стояли в три ряда, дожидаясь своей очереди.

Молча протиснувшись через толпу, Хескет пробрался к столику, занял свое место и обратился к пробегавшему мимо официанту:

— Долго я еще буду ждать?

— О, прошу прощения, сэр. Мы заняты организацией приема. Я сейчас распоряжусь, чтобы вас обслужили.

— И принесите кофе. Только дайте другую чашку. — Он протянул официанту чашку, оставленную на столе кем-то из гостей.

Хескет откинулся в кресле и раскрыл газету, но так и не смог сосредоточиться.

Уилл Крокетт мертв. Прекрасно — с одним покончено. Хескет ненавидел его, как ненавидел все, что стояло у него на пути.

Теперь можно заняться следующим. Гости приходили и уходили, и вряд ли кто заметил, когда он появился. В любом случае на часы-то они уж точно не смотрели.

Уилл Крокетт мертв. Все кончено! Осуществить задуманное оказалось совсем просто. Услышав его голос, Крокетт открыл глаза, и в них вспыхнул огонек узнавания. Очевидно, он хотел крикнуть или позвать на помощь, но подушка опустилась на его лицо, прервав и этот крик, и эту жизнь. Хескет все еще чувствовал на своих руках последние отчаянные попытки Крокетта вцепиться в нет. У него всегда были сильные руки.

Он пробыл в комнате не больше минуты, потом заглянул на минуту к себе и спустился в зал.

В ресторан вошли Сэнди и Эйли Бауэре, они видели его, но не подошли. Вот глупые, напыщенные индюки! Проматывают свои деньги, словно парочка подгулявших матросов! Неужели не понимают, что, если так пойдет дальше, они очень скоро разорятся?

Наконец к столику подошел официант и принялся сервировать обед. Хескет отложил газету и потер руки — он все еще испытывал неприятное ощущение от этих цепких пальцев.

— Что, замерзли, мистер Хескет? — спросил официант.

— Да нет. С какой стати я должен мерзнуть?

А наверху, в спальне Уилла Крокетта, сиделка вернулась к своим обязанностям. Все было спокойно, раненый мирно спал. Вот и хорошо. Она и выскочила-то всего на минутку, чтобы сделать глоточек шампанского, которого отродясь не пробовала и которое ее слегка разочаровало, ибо она ожидала от этого напитка гораздо большего. Она раскрыла книгу и принялась читать. Прошло более получаса, прежде чем сиделка забеспокоилась. Переворачивая страницу, прислушалась и насторожилась. Как странно — больной спит так спокойно, что даже не слышно его дыхания. Уж не… Она вскочила и склонилась над ним.

Элберт Хескет нарочно ел долго и не спеша, не обращая внимания на шум и беготню. Он хотел, чтобы все видели его и запомнили, как долго он сидел здесь. Хескет не сомневался, что запомнят не время его прихода, а то, что он провел за столиком весь вечер.

Он снова взял газету, заказал кофе, бренди и расслабился.

Прошел час. Теперь, должно быть, уже обнаружили, что Уилл Крокетт мертв.

Хескет допил кофе и решил подняться, когда увидел Ваггонера. Тот стоял в стороне от всех с бокалом шампанского в руках. Глаза его шарили по толпе, скользнули по Хескету, ни на миг не остановившись. Конечно, Ваггонер не узнал его и не узнает, если только у него не наступит неожиданное прозрение.

Это наблюдение навело его на воспоминание о короткой встрече с Тревэллионом возле комнаты Маргриты Редэвей. Что-то тогда блеснуло в глазах этого человека. Вне всякого сомнения, в нем зашевелились какие-то подозрения. Он уже почти вспомнил что-то… Правда, теперь это не имело никакого значения. Тревэллион обречен, он должен умереть. Если Ваггонер не справится с ним, то найдутся другие. В конце концов, он сам это сделает, Но только, конечно, не сейчас.

Тревэллион в черном костюме и с револьвером встретил Маргриту в холле, где она разговаривала с Клайдом и Манфредом.

— Прошу прощения, — извинился он, — боюсь, я опоздал.

— Уилл Крокетт мертв, — сообщила Грита. — Мистер Манфред считает, что это убийство.

— Как умер?

— Его задушили. — Глаза Манфреда были холодны как лед. — Мне уже приходилось видеть такое раньше. Нечего слушать сиделку. Она уверяет, что не отходила от него ни на минуту.

— Так она что, все отрицает?

— Да. Думаю, она отлучилась выпить шампанского, только не признается. Один из официантов вспомнил, что видел ее.

— А где находился Хескет?

— Сидел в зале, у всех на виду. Сидел, как обычно, за своим столиком и обедал.

— Он бы не стал делать этого сам, — вступил в разговор Клайд.

Манфред посмотрел на него.

— Еще как стал бы. Вы никогда не приглядывались к нему? А я приглядывался. Этот убьет кого угодно и даже глазом не моргнет. — Он перевел взгляд с Маргриты на Тревэллиона. — Вы двое следующие, так я понимаю. И относитесь к этому серьезно. Он сейчас безгранично владеет «Соломоном», прииск дает ему огромную прибыль, а деньги — это власть. Возвращение Уилла Крокетта представляло угрозу для Хескета. Крокетт мертв. Кто теперь угрожает ему?

— Думаю, я, — проговорила Грита.

— И вы тоже, — обратился Манфред к Тревэллиону. — У него есть причина беспокоиться из-за вас.

— Да, с тех пор, как я приехал в Вирджиния-Сити, тут есть кому беспокоиться, — тихо ответил Вэл.

— С тех пор, как вы вернулись. — уточнил Манфред.

Тревэллион пристально посмотрел на него.

— Что вы имеете в виду?

— А разве вы не бывали здесь раньше? — Манфред указал в сторону каньона. — Разве не здесь похоронен ваш отец?

Теперь все смотрели на Манфреда, и он вдруг заговорил по-другому:

— Все мы находимся здесь не случайно. Все, кроме Клайда. Это место, — он сделал широкий жест, — стало для нас роковым, поэтому нас влечет сюда. Ни я, ни Тревэллион никогда не забывали его. Вот и мисс Редэвей попала сюда, чтобы завершить то, что начиналось давным-давно, когда ее семья собиралась на Запад в поисках золота. Не спрашивайте, почему я здесь… Хотя нет… Я скажу — моя семья тоже похоронена в этих местах.

— А я и понятия не имела! — изумилась Грита. — Мне даже в голову не могло прийти.

Манфред пожал плечами.

— Никому не могло прийти в голову, потому что все знали, что я приехал из-за моря, и считали меня иностранцем. А я вовсе не иностранец. — Он посмотрел на Тревэллиона.

— Я хорошо помню вас, хотя вы меня совсем не помните. Я даже полагаю, что вы меня никогда не видели, хотя мы находились рядом.

— Но где я мог вас видеть?

— В обозе переселенцев, который шел на Запад. Тогда меня звали не Манфред. Это имя я позаимствовал у лорда Байрона, я назвался так в честь героя его поэмы, который продал душу дьяволу. А когда дьявол явился получить то, что ему причиталось, Манфред взбунтовался и отказался отдать ему душу. В некотором смысле со мною произошла подобная история, только у меня не оказалось столько силы духа, как у моего героя, и я бежал.

— Так вы ехали тем же обозом?

— Да. Меня тогда звали Томпсон.

— Томпсон?! Это же то семейство, которое свернуло с пути, бросившись в погоню за миражом.

— Точно так. Отец мой был твердолобый упрямец, мистер Тревэллион, но добрый и заботливый. Он очень любил свою семью. Кроме того, он не очень-то доверял людям, и эту черту я унаследовал от него. — Манфред сделал паузу, огляделся, потом снова заговорил: — Одно вы непременно должны усвоить. Элберт Хескет считает себя центром вселенной, он излучает зло. Он способен на все. То, что мы называем совестью и страхом в обычном понимании этого слова, отсутствует у него полностью. Он даже не подозревает о существовании этих понятий.

Мой отец свернул с пути и увел нас в пустыню в погоне за миражом, но очень скоро понял, что озеро, которое мы якобы видим, все время отдаляется. Когда до него дошло это, было уже слишком поздно. Он пытался повернуть упряжку обратно и совсем застрял в трясине. В фургоне он вез ценные инструменты и не хотел бросать их. Мы уговаривали его распрячь быков и уйти пешком, но он не соглашался. Под палящим солнцем он упорно пытался повернуть упряжку обратно, в конце концов сердце его не выдержало, и он умер прямо на месте. Стояла нестерпимая жара, и вскоре у нас почти не осталось воды. Мы похоронили отца, и одно это уже отняло у нас последние силы. Два быка пали, остальных мы распрягли, и я посадил на них мать и сестер. Мы находились далеко от дороги, и теперь, чтобы выбраться, приходилось тащиться все время в гору. Моя мать к тому времени уже серьезно болела, она протянула даже дольше, чем я думал. В конце концов, она умерла, и сестры мои тоже. Я похоронил их как подобает.

Вот тогда-то и появился этот человек — один с шестью вьючными мулами. Он появился как раз вовремя, ибо я находился уже на последнем издыхании. Он дал мне немного воды, подождал, потом снова напоил меня. «Откуда ты, мальчик? Где твой фургон?» Я показал ему. Тогда он велел мне подняться и заявил, что мы должны вернуться туда. При этом он расспрашивал, что из вещей имеется в фургоне. Мне не хотелось возвращаться, но он настаивал. «Ведь ты же хочешь выбраться отсюда, правда, мальчик? Помоги мне, и я выведу тебя из этого гиблого места».

Мы вернулись к фургону, и он заставил меня помогать грузить на мулов все, что у нас было ценного. Потом спросил, где деньги. «Какие деньги?» — удивился я, а он сказал: «Не создавай мне трудностей, мальчик, иначе придется тебе остаться здесь умирать. У каждого есть хоть сколько-нибудь денег. Так где они?» Я хотел выбраться оттуда, я хотел жить и боялся этого человека, поэтому отдал ему деньги, которые мне оставила мать.

Мы двинулись в путь, и вдруг до меня дошло, что он обязательно убьет меня или оставит одного на верную смерть, как только я перестану быть ему нужен.

Вскоре мы наткнулись на другой брошенный фургон, и он, перерыв все вещи, забрал самое ценное и погрузил на мулов.

Я был измотан и еле держался на ногах, но понимал, что, если остановлюсь, он прикончит меня или бросит здесь. Смеркалось, мы продолжали путь. Казалось, он совсем не обращал на меня внимания, не останавливался, даже когда я падал. Наконец совсем стемнело. Устроив привал возле песчаной дюны, поросшей редкими кустиками, он снова позвал меня. Я боялся этого человека и бросился бежать, потом упал за камень и пополз. Он искал меня, я снова побежал, и тогда он выстрелил. Я распластался на земле, притворившись мертвым. Ползком добравшись до большого камня, затаился за ним. В конце концов он прекратил поиски и ускакал.

— Многие, кто побросал тогда фургоны, собирались потом вернуться и забрать свое имущество, — заметил Вэл.

Манфред пожал плечами.

— А ему-то что? Этот мародер попросту обчищал их, а награбленное продавал в Калифорнии.

— Вы говорите об Элберте Хескете? — спросила Грита, которую осенила догадка.

— Да, о нем.

— А он видел вас здесь?

— Может, и видел. Правда, я повзрослел и сильно изменился с тех пор. — Манфред помолчал. — Я ему отдал около трехсот долларов, и кто знает, сколько он получил от других несчастных или награбил в брошенных фургонах?

— А вот и Эйли Бауэре, — сказала Маргрита. — Простите, я должна поговорить с ней.

Клайд присоединился к Грите, и Манфред остался наедине с Тревэллионом.

— Как странно, — произнес Вэл, — мы столько дней ехали рядом, но так и не познакомились. Впрочем, многие, кто тогда путешествовал с обозом, не знали других.

— Я рассказал вам не все, — проговорил Манфред.

— Не все?

— Он поймал-таки меня тогда и заставил вместе с ним рыскать по пустыне и грабить фургоны. Однажды ночью я помог ему зарыть человека, убитого выстрелом в спину. Когда мы подъехали к нему, его тело было еще теплым. Несчастный встретил смерть не больше часа назад.

— Хескет убил его?

— А кто же еще? Больше некому. Он привел меня к этому фургону, значит, знал, куда идти.

— А что случилось с вами потом?

— Однажды вечером он выстрелил в меня. Повернулся как бы невзначай и выстрелил. Пуля угодила мне в голову, я весь залился кровью, и он решил, что я мертв. Он сбросил меня в канаву и забросал землей. Но в темноте не заметил, что закопал меня не полностью. Придя в сознание, я выкарабкался из ямы и добрался до Калифорнии. Мне повезло — меня подобрали странствующие актеры.

Из зала доносились смех и звон бокалов.

— Крокетта убил он, — заключил Манфред, — хотя, боюсь, доказать это невозможно. Одно мы должны помнить — Элберт Хескет очень аккуратный человек и тщательно упаковывает свертки, перевязывая их веревочкой и обрезая лишние концы.

Манфред посмотрел на Маргриту, стоявшую посреди зала, потом перевел взгляд на Тревэллиона.

— А мы трое, кто мы такие? Мы как раз и есть эти лишние концы.

Глава 49

Тревэллион сидел за чашкой кофе в кондитерской и беседовал с Джимом Ледбеттером.

— Совсем как в старые добрые времена, — улыбнулся Джим.

— Многое с тех пор изменилось. Теперь вместо лачуг, разбросанных по склону, как кроличьи норы, здесь целый город.

К столу подошла Мелисса.

— Ничего, если я посижу с вами? — Она поставила чашку. — Жаль Уилла Крокетта, хороший он был человек.

— Да, очень хороший, — согласился Ледбеттер.

От кофе исходил приятный аромат. Тревэллион поставил чашку и подумал о Маргрите. Теперь она владелица «Соломона», богатейшая женщина, а богатая и красивая женщина никогда не захочет иметь дела с простым горняком. Кажется, он слишком увяз здесь — не пора ли срываться с места? Как-то само собой получилось, что он сказал об этом вслух. Уж если старатель говорит, что где-то увяз, это значит, что он собирается выдернуть колышки, ограждающие участок, и податься в другие места.

— Хочешь уехать? — спросил Ледбеттер.

— Да, пора оборвать концы. — Тревэллиону вспомнились слова Манфреда.

Дверь распахнулась и с шумом захлопнулась — на пороге, покачиваясь, стоял пьяный Альфи, испачканный, словно неделю исправно валялся в грязи.

Мелисса вскочила, а он переминался, шатаясь, и не сводил с нее глаз.

— Лисси, милочка!.. Я разорен… Мне нужны деньги. Я…

— Прошу прощения, но ничем не могу помочь!

Улыбка сошла с его лица.

— Ну-ка, ну-ка, что ты сказала? Ничем не можешь помочь? Послушай-ка, я…

— Альфи, — решительно заявила Мелисса невозмутимым и полным достоинства голосом, — я вынуждена просить тебя уйти.

— Мне уйти? Да как ты смеешь!..

— Уходи, Альфи, и не возвращайся. Ты обобрал меня и бросил больную. Так чего же теперь хочешь? Убирайся!

Альфи рванулся к ней, но Ледбеттер преградил ему путь.

— Ты слышал, что сказала леди? Убирайся, не то я так тебя отделаю, что мало не покажется!

Альфи бросил на него мрачный, полный злобы взгляд.

— Ладно, я уйду, черт тебя дери! Только ты у меня еще попляшешь! Я тебе устрою…

Джим Ледбеттер хоть и отличался мягким нравом, но кулаки его ватными не назовешь. Как следует врезав Альфи, он схватил его за шиворот, оттащил к двери и вышвырнул на улицу.

— Спасибо, Джим, — произнесла испуганная Мелисса.

— Теперь все в порядке, мэм.

В салуне под названием «Ведерко крови» Моузел сидел уже давно. Он сунул руку в карман, чтобы достать мелочь и купить себе пива, и вдруг нащупал уголок конверта. В конверте оказались две золотые двадцатидолларовые монеты и записка: «Ты собирался пристрелить его. Почему бы не сделать это сейчас? Кажется, самое время».

Не мигая, Моузел тупо уставился на клочок бумаги, потом шагнул к стойке. Хозяин, который уже открыл рот, чтобы отказать ему, увидел золотую монету и выставил пиво. Моузел отхлебнул из кружки и задумался. Кто-то хочет использовать его. Ну нет… Будь он проклят, если клюнет на эту приманку… Хотя почему бы и нет? Ведь он же все равно собирался это сделать, даже специально приехал сюда. Сорок долларов, конечно, не так уж много, но это все же больше, чем он получает на «Соломоне». Так почему бы и нет? И почему не сейчас?

Теперь у него отличное оружие — «ремингтон» морского образца. Он выпил еще пива. И ее он тоже застрелит. Она заслужила это. Не будет чваниться… а то ишь какая. Ну, он ей покажет!

Распахнулась дверь, и на пороге появился Альфи. В левой руке Моузел держал кружку пива, но когда глаза их встретились, он потянулся к поясу и выхватил «ремингтон». В глазах Альфи заметался панический страх, он вдруг поднял руку и протянул ее навстречу Моузелу. И тот выстрелил. Присутствовавшие обернулись в их сторону. Моузел сжимал в руке «ремингтон», а безоружный Альфи замертво лежал на полу.

Кто-то подошел к распростертому телу, склонился над ним, потом медленно распрямился, вытирая руки о штаны.

— Парень мертв, — невозмутимо, но с жесткой ноткой в голосе произнес он. — А ведь у него нет пушки.

Подбородок Моузела задрожал. Все взоры обратились к нему.

— Послушайте… — запротестовал он. — Этот мерзавец…

Он повернулся и, спотыкаясь, побрел к выходу, но тут в дверях показался человек со значком на груди.

— Убийство, — произнес кто-то. — Застрелили безоружного.

Обрюзгшие щеки Моузела тряслись, из глаз лились слезы.

— Все совсем не так! — пытался объяснить он. — Этот человек сам… — Он не мог подобрать слов, потом наконец выпалил: — Он похитил мою женщину!

На пороге возник Тревэллион.

— Неправда! — заявил он, обращаясь к офицеру. — Я и Джим Ледбеттер свидетели, Хэнк. Дама, о которой он говорит, наняла у Ледбеттера мула и уехала с одним из его караванов. Я тоже путешествовал с ним. А убитого там и в помине не было, когда леди выезжала из Пласервиля.

Обыскав Моузела, Хэнк нашел у него конверт, золотую двадцатидолларовую монету и сдачу.

— Вот оно что! Получил за убийство? Ну что ж, считай, что за сорок долларов ты купил себе место на виселице.

Хэнк повернулся к Тревэллиону.

— Ты виделся с Биллом Стюартом? Он спрашивал про тебя.

— Загляну к нему как-нибудь. — Тревэллион придвинулся поближе к Хэнку и тихо проговорил: — По-моему, все ясно как Божий день. Этот тип застрелил безоружного человека, а вся его пустая болтовня насчет женщины только для отвода глаз. Разве не так?

— Не совсем так, — пожал плечами Хэнк.

— Ты не видел Тэпли?

Хэнк покачал головой.

— Сегодня нет. Он тебе нужен?

— Да.

— Ладно, скажу ему, если увижу. А ты повидайся с Биллом. У него что-то важное… для всех нас.

— Хэнк, можно мне взглянуть на эту записку? Ту, что ты нашел в кармане у Моузела.

Хэнк показал ему записку.

— Узнаешь почерк?

— Нет.

Хэнк обратился к Моузелу:

— Кто дал тебе ее?

Дряблые щеки Моузела обвисли, глаза выпучились от страха.

— Никто. Я… я нашел ее в кармане. Не знаю, как она туда попала.

— Лжешь, — презрительно отрезал Хэнк.

— Может, и не лжет. Не исключено, что он говорит правду. Только, по-моему, он убил не того человека, — вмешался Вэл.

Возвращаясь в отель, Тревэллион старался не терять бдительности. Уилл Крокетт мертв, его убили. Альфи тоже. Но кому мешал этот, в сущности, безобидный Альфи? Кто мог желать его смерти? Он никому не причинял особого вреда. Немножко играл, немножко мошенничал, жил за счет женщин, вот, пожалуй, и все. Скорее всего, тот, кто незаметно сунул в карман записку, хотел, чтобы Моузел убил кого-то другого. Кого же? Да его самого. Вот оно что! Помнится, Моузел клялся во всеуслышание, что разделается с ним, и тот, кто подсунул ему записку и деньги, надеялся, что он будет стрелять в Тревэллиона.

Стюарта не оказалось в конторе, и Вэл вернулся к себе на шахту. Он застал Тэпли и еще трех человек за работой. Двое сверлили скважины для взрывов в новом штреке. Тревэллион нервничал, у него совсем пропало настроение работать.

Дома он повесил кобуру с револьвером на спинку стула и вскипятил воды для бритья.

Пора действовать. Ваггонер и двое других пытались убить его. Он знает, где находится логово Ваггонера, и найдет его. Жить в постоянном ожидании пули в спину у него нет ни малейшего желания.

Он намылил лицо, думая о том, как они поведут себя, когда он выследит их.

Интересно, что скажет об этом Грита, когда он разделается с ними?

Достав бритву, Вэл проверил лезвие и начал бриться. Убивать ему не хотелось. Он не испытывал ненависти ни к кому, даже к убийце Уилла Крокетта, хотя тот и заслуживал наказания.

Внезапно ему вспомнился человек, с которым он столкнулся в комнате Гриты. Так ведь это и есть Хескет! Но что он делал там? Искал акции?

Он перевернул бритву другой стороной и намылил подбородок. Конечно, Хескет — он выглядел как бизнесмен, аккуратно одет, тщательно выбрит… Какие странные у него глаза, очень колючие.

Тревэллион замер с лезвием в руке. Эти глаза… Где он видел их раньше? И видел ли вообще? Он вытер лезвие. Мозг его продолжал напряженно работать.

Снаружи послышались шаги, и раздался отрывистый стук в дверь. Положив бритву и потянувшись к рукоятке револьвера, Тревэллион обернулся и крикнул:

— Войдите.

В комнату вошел Манфред.

— Извините, что побеспокоил вас.

— Садитесь. Я уже закончил.

— У меня из головы все не идет Хескет. Я не вижу способов добраться до него. Я имею в виду законным путем. Мне известно, что он грабил фургоны. Ну и что? Этого недостаточно. Как вы справедливо заметили, многие тогда собирались вернуться за своим имуществом, но фургоны все-таки бросали, и нам не удастся доказать, что он грабил их.

Что же касается убийства… то я свято верю, что на его совести по меньшей мере два человека, жизни которых еще можно было спасти… Только это тоже доказать невозможно. Ну и что с того, что я это знаю? Любой адвокат с легкостью опровергнет все мои показания. Нет, так ничего не добьешься.

Точно так же нет доказательств, что он убил Крокетта. Да, он участвовал в сомнительных сделках, обманывал людей, но это, похоже, все, в чем его можно обвинить, а за это не арестовывают.

Тревэллион убрал бритву и выплеснул воду из тазика за дверь — пусть прибьет пыль у порога.

— Вы говорили об этом с Гритой? — спросил он.

Манфред покачал головой.

— Я очень беспокоюсь, — признался он. — Элберт Хескет опасен и коварен. Он способен нанести удар в спину. Сейчас он наверняка уже в курсе, что Грита получила в наследство все акции Уилла Крокетта. Вступив во владение, она вышвырнет его вон, поэтому он постарается опередить ее.

— Если с нею что-нибудь случится, он завладеет прииском, прежде чем ее наследники успеют принять меры. Но с ней ничего не случится, — решительно заключил Тревэллион. — Кто с нею сейчас?

— Клайд. И Тиэйл сторожит в холле.

Тревэллион натягивал рубашку, не переставая думать. Молва разносится быстро, так что Хескет, должно быть, уже все знает. Он не будет сидеть сложа руки, а постарается изменить ситуацию. А это означает, что и он, и Грита отныне мишени номер один. Правда, он-то уже давно стал мишенью.

— Манфред, — спокойно произнес Вэл, — вы встряли в это дело по доброй воле, поэтому сейчас отправляйтесь в отель и не отходите от Гриты. Он обязательно попытается убить ее, если не сам, то подошлет кого-нибудь.

— Иду. — Манфред поднялся. — А вы?

— Я подойду позже. Только будьте осторожны.

— Хорошо. Помните, что я вам говорил. Я знаю этого человека. У него нет ни капли сострадания, он жесток и беспощаден, человеческая жизнь для него ничто, это чудовище способно уничтожить любого, кто встанет на его пути.

— А что он будет делать, если его загонят в угол? Как сейчас, например.

— Бороться. Только по-своему. Этот человек необычайно умен.

Манфред ушел, а Вэл проверил и пристегнул оружие. «Необычайно умен»? Вряд ли. Скорее всего, совсем не умен. Просто не упускает случая взять, что плохо лежит. Ведь нередко бывает, что люди, не знающие жалости и сомнений, слывут умными.

День выдался на редкость теплый. Тревэллион вышел на улицу и окинул взглядом центр города, где располагался отель «Интернэшнл». Повсюду сновали люди, по проезжей части громыхали фургоны, нагруженные рудой. Легкий ветерок шевелил листву на деревьях, по чистому небу плыли маленькие облачка.

Неужели вся его предшествующая жизнь свелась к этому дню? Рядом в шахте трудились рабочие, добывая для него руду. Откуда-то доносились звуки музыки. Что ждало его там внизу, он не знал, но испытывал какое-то смутное предчувствие скорой развязки.

Он отчетливо помнил выражение лица Ваггонера тогда в каньоне, когда ему чудом удалось спасти Маргриту. В этом человеке чувствовалась жестокая, неукротимая сила, не знавшая поражений.

Тревэллион еще раз оглянулся на шахту и на свою хижину и пошел вниз по склону. Первым делом он решил наведаться в «Интернэшнл».

В холле сидел Тиэйл. Завидев Вэла, он поднялся со стула и преградил ему путь.

— Тревэллион, к ней сейчас нельзя. Зайди позже.

— Она что, занята? У меня важное дело. — Лицо Вэла оставалось невозмутимым.

— Она закрылась у себя в номере с ним… с Хескетом. Просила не беспокоить.

— С Хескетом? Она осталась наедине с Хескетом?

Вэл сделал движение, чтобы отстранить Тиэйла и пройти, но тот выставил вперед винтовку и преградил ему путь.

— Тревэллион, я же сказал: она просила ее не беспокоить.

Глава 50

Когда Грита вернулась в свой номер, Элберт Хескет сидел на краешке стула, положив шляпу на колени.

— Вы хотели меня видеть?

Он поднялся.

— О да. Маргрита, вы необычайной красоты женщина.

Впервые Хескет назвал ее просто по имени, и ей это не понравилось. А он если и заметил ее реакцию, то не подал виду.

— Благодарю вас, — ответила она.

Человек, именовавший себя Элбертом Хескетом, никогда не находил времени, чтобы изучить общепринятые правила приличий. С женщинами он разговаривал редко и, по сути дела, презирал их, в его мозгу раз и навсегда сложилось мнение на их счет. Деньги и положение в обществе — вот все, за что стоит бороться. Остальное — мираж.

— Маргрита, как вам известно, я очень богатый человек и скоро стану еще богаче. — Его слова вызвали у нее раздражение, но она промолчала. — С тех пор, как я увидел вас впервые, и теперь, когда узнал лучше, считаю, что такая женщина, как вы, могла бы составить…

— Что?.. — Она уставилась на него, не веря своим ушам. — Что вы такое говорите?! Вы предлагаете мне…

Он улыбнулся.

— А что? Если уж на то пошло, то да, да! — Ведь он уже говорил ей, что очень богат, а эти актрисочки, они ведь… — Да, разумеется. Я собираюсь выстроить здесь роскошный особняк. И в Сан-Франциско у меня будет еще один. Мы должны устраивать приемы, крупные финансисты из Нью-Йорка и Лондона станут нашими гостями, и вы как раз такая женщина, которая достойна стать хозяйкой в таком доме.

В его словах звучало столько самодовольства, что Грита с трудом сдерживала смех. Несмотря на молодость, за свою жизнь она повидала более чем достаточно и научилась видеть людей насквозь, анализировать их поступки и характеры. Для своих будущих ролей она как бы коллекционировала отдельные черточки, особенности поведения, делавшие ее игру столь убедительной. Все это развило в ней необыкновенную наблюдательность.

— Почему? — спросила она.

— Что почему? — удивился Хескет.

— Почему вы хотите жениться на мне?

— Вы очень красивы, — улыбнулся он.

Гриту позабавил такой ответ.

— Но, мистер Хескет, для того чтобы жениться, этого недостаточно. На свете немало красивых женщин. — Она повернула к нему голову. — И с чего вы взяли, что я захочу выйти за вас замуж?

— Как это с чего?

Вопрос вызвал у него раздражение. А почему бы и нет? Да она должна хотеть выйти за него! Он богат, привлекателен и подает большие надежды. Эл никак не мог подобрать нужных слов, чтобы описать свои достоинства, и это его еще больше раздражало. Он-то полагал, что…

— У вас будет прекрасный дом, положение в обществе, — продолжал настаивать жених. — Вы бы могли представлять собой что-то.

— Я и так представляю собой что-то, мистер Хескет. Я представляю саму себя. Мне эта роль очень нравится, и я вовсе не стремлюсь, чтобы из меня что-то делали. А дом… дом в состоянии сама построить свой собственный. Если говорить о положении в обществе, то каждый из нас находит в нем свое место.

Слабая, натянутая улыбка не могла скрыть злобы, кипевшей в его душе.

— Построить дом, Маргрита, дорогое удовольствие. Оно не всем…

Он плотно сжал губы. Неужели эта дурочка не понимает, что означает для нее выйти за него замуж? Неужели она не видит? Он с трудом заставил себя вновь обрести то ледяное спокойствие, которым всегда так гордился.

— Не можете же вы до бесконечности выставлять себя напоказ на сцене! Вам все равно придется…

— Мистер Хескет, похоже, вы чего-то не понимаете. Я люблю театр. Моя работа мне интересна. И если я уйду из него, то сделаю это во имя большой любви и только в том случае, если буду уверена, что встретила настоящего человека. А богат он или нет, для меня никакого значения не имеет. Мне важно, буду ли я с ним счастлива, смогу ли доверять ему и уважать его.

Маргрита Редэвей много общалась с мужчинами, но этот случай напрочь выходил за рамки ее понимания.

Она только сейчас обнаружила, что Элберт Хескет совсем не блещет умом. Она и раньше подозревала, что он хитер и оборотист лишь в вопросах бизнеса, но теперь вдруг осознала, что этот тупой и бесчувственный человек поглощен лишь самим собой и окружающие нужны ему только как средство достижения целей. Но почему она так беспокоится и чувствует себя неловко в его присутствии? Над этим Грита и ломала голову.

Эл пристально смотрел на нее. Неужели до этой дурочки еще не дошло, что он предлагает ей выйти за него замуж? Какое-то смутное чувство зашевелилось у него внутри, нечто сродни страху. Он должен жениться на ней. Это единственный выход, пока…

— Вы подали мне хорошую идею, мистер Хескет. Я построю себе дом. Возможно, даже в Калифорнии. Ведь там немало красивых мест.

— Ну что ж, как хотите, — пожал плечами он. — А то мы могли бы…

— Нет, мистер Хескет. «Мы» не могли бы. Если то, что вы сейчас сделали, можно считать предложением, то мой ответ — «нет». Говорю вам со всей откровенностью, мистер Хескет, нет.

Потрясенный, он смотрел тупо на нее, не в силах отвести глаз. Еще несколько дней назад он совсем не собирался жениться, хотя где-то в глубине души понимал, что этот штрих удачно дополнил бы ту картину его будущей жизни, которая уже складывалась у него в мозгу. Но сделать предложение этой… этой актерке… и получить отказ!.. Это уже слишком!

— Да вы просто дура! — резко произнес он. — Полная дура! Нельзя же не видеть дальше собственного носа. Сколько вы еще провертитесь на сцене? Разве не лучше выйти замуж, заиметь свой дом…

— Возможно, вы и правы, мистер Хескет. И я поступила бы так, если бы любящий меня человек попросил об этом, я ушла бы со сцены, несмотря на то, что обожаю свою работу. А что касается денег, — Грита ослепительно улыбнулась, — то мне не о чем беспокоиться. Разве вы не слышали, мистер Хескет, что теперь я владею «Соломоном»?

На миг у Эла сперло дыхание, словно он получил пощечину. Слепая, безудержная ярость нахлынула на него и сжала тисками горло. Лицо его покрылось смертельной бледностью, он пытался что-то произнести, но не мог. Наконец, задыхаясь и запинаясь, он выговорил:

— Да нет же, нет! Никогда вы не будете владеть «Соломоном»! Он мой! Слышите? Мой!

— Извините, мистер Хескет, вы ошибаетесь, — невозмутимо заявила Грита. — Когда мистера Крокетта, раненого, умирающего, наконец, нашли, он завещал мне все свои акции. — Она подняла на него глаза. — Как вам, должно быть, известно, я имела свою небольшую долю. Теперь у меня контрольный пакет. Насколько я помню, именно вы первый расставили на прииске знаки, запрещающие вход остальным. Боюсь, мне придется сделать то же самое, мистер Хескет, и я попрошу вас впредь не нарушать чужих владений.

— Но вы… Вы не можете так поступить!

— По-моему, мистер Хескет, эти знаки до сих пор висят там, и мне осталось только заменить ваших охранников на новых.

Элу пришлось бороться с собой, чтобы вернуть самообладание — слишком много было поставлено на карту.

— Как вы не понимаете! Поженившись, мы станем вместе владеть всем этим! Вы и я!

— Я недавно приехала в Неваду, мистер Хескет, и, возможно, чего-то не знаю, но насколько мне известно, в других штатах вы, будучи моим мужем, полностью владели бы всем этим. Я не сомневаюсь, что эта мысль уже приходила вам в голову, и говорю вам еще раз — нет. — Она посмотрела в зеркало, слегка коснулась волос и, продолжая разглядывать свое отражение, проговорила: — Не сомневаюсь, мистер Хескет, что вы найдете применение своим акциям, а уж о прииске я позабочусь сама. — Грита повернулась к нему. Есть в нем все-таки что-то… что ее настораживало и заставляло испытывать неловкость. Ее сумочка с пистолетом лежала на другом конце комнаты. Она снова коснулась волос, повернулась и взяла со стула шаль. — Прошу извинить меня, мистер Хескет, но боюсь, вам пора.

Девушка прошла через комнату, чувствуя на себе его взгляд.

— Меня ждут.

Подойдя к сумочке, она вынула из нее носовой платок.

— Конечно, вы могли бы продать свои акции…

— Нет! — прохрипел он возбужденно. — Ни за что! Они мои, и прииск мой! Вот увидите! Все будет мое!

Эл колебался, не сводя глаз с Гриты. Она убрала платок и нащупала пистолет.

— Мне кажется, мы все обсудили, мистер Хескет. Простите, меня ждут.

Он пошел к выходу, но возле двери обернулся.

— Вы сделали большую глупость. Надеюсь, понимаете, на что идете. Мне жаль вас.

Он вышел, с шумом захлопнув дверь. Еще мгновение Грита стояла, судорожно сжимая рукоятку пистолета, потом наконец расслабилась.

Все кончено. Он ушел. Что же все-таки в нем такое, что так пугает ее? Может, он сумасшедший? Да нет, смешно. Но мысль эта продолжала биться в ее мозгу. В любом случае он очень странный. И улыбка у него неестественная, какая-то натянутая, словно он заставляет себя выдавливать ее.

Грита пожала плечами. Возможно, она больше никогда не увидит его. Да и причин видеться отныне нет. Она защелкнула сумочку и поспешила вниз, где ее ждали.

Элберт Хескет пришел в свой номер, положил шляпу на стол, сел, сложив руки на коленях, и принялся думать.

Все-таки должен найтись какой-то выход. Надо же, он достиг такого успеха и почти приблизился к победе! Нет, о поражении говорить рано. Ему надо подумать… Вот что, ее надо убить. Конечно! Он и раньше имел это в виду еще до того, как решил предложить ей руку. Вопрос только, когда? Прииск пока у него в руках, она еще не вступила в свои права. Надо все подготовить. Он должен быть уверен, что его не заподозрят в ее смерти. Конечно же он постарается оградить себя от любых подозрений.

Скорее всего, она никому ничего не сказала, разве только Тревэллиону. Да и ему вряд ли. Он давно заметил за ней эту черту — держать рот на замке. Маргрита Редэвей никого не посвящала в свои дела.

Конечно же при создавшихся обстоятельствах следовало бы повременить с убийством хотя бы пару лет, но это опасно — за такой срок можно растерять все свои богатства. Он и так слишком много потерял из-за Крокетта.

К прииску он и близко не подойдет, чтобы никто не посмел сказать, что его видели даже где-то рядом. Ему не хотелось быть на виду. Если что-то случится с Маргритой, когда его не будет поблизости, он смело отметет все возможные обвинения.

Трудность заключалась еще и в том, как заглянуть в имеющиеся у нее бумаги и выяснить, кто расписался в качестве свидетелей в предсмертном завещании Уилла Крокетта. Но, в сущности, и это не имеет значения: прииск завещан Маргрите, а это ему и так известно.

Тревэллион, конечно, знает больше, но Тревэллион умрет.

Хескет посмотрел на часы. Скоро обед, и он должен обязательно спуститься вниз. Пусть все видят его на обычном месте.

А что, если сделать это в шахте, на «Соломоне»? Помнится, Маргрита Редэвей высказывала пожелание спуститься в забой, а с женщинами, как известно, всегда что-нибудь случается в подобных местах. Так может, она как раз и относится к числу таких женщин! Если он выберет шахту, тогда многое предстоит подготовить.

Вдруг случится так, что вместе с нею окажется и Тревэллион? Хескет улыбнулся. Вот было бы удачное совпадение! Сорок девятый туннель! Там, помнится, проблемы с глиняными оползнями. Опасное местечко, и как раз рядом проходит богатая жила, там раньше велись работы. Крокетт все время пытался возобновить их, а он нарочно отговаривал его.

Хескет снова улыбнулся. Все складывается не так уж плохо, и уж коль масло подлито в огонь, наступило время действовать.

Сэнтли. Элберт никогда не доверял ему, хоть парень исправно выполнял свою работу. Он подхалим, и как только узнает, что на прииске сменился хозяин, сразу начнет заискивать перед новым владельцем. Сэнтли видел руду, добытую на новых разработках, а не далее как на прошлой неделе Хескет застал его за разглядыванием образцов с заброшенной выработки.

Никто из них не доверяет ему. Ну что ж, он использует этот факт в своих целях. Если его план не сработает, он придумает что-нибудь другое. Эл сел за письменный стол и настрочил записку:

«Мистер Сэнтли!

Если мисс Редэвей выскажет пожелание посетить шахту, пожалуйста, посоветуйте ей не спускаться в штрек номер сорок девять. Любой ценой сделайте так, чтобы ей не удалось попасть туда. Скажите, что там нет ничего интересного для нее.

Элберт Хескет».

Пробежав глазами текст, он улыбнулся. Уж если это не сработает, тогда вообще неизвестно, что тут еще можно поделать. Лучшего места не найти. И если что-нибудь случится, то разве он не предупреждал их держаться от шахты подальше?

Глава 51

Ваггонер встал и потянулся.

— Ну ладно, хватит. Мне еще предстоит кое-какая работенка.

Человек со шрамом на руке оторвался от карт.

— Отродясь не видал, Ваг, чтобы ты работал. Что с тобой случилось?

Ваггонер ухмыльнулся.

— Платят хорошо. Во всяком случае, за ту работу, что я выполняю.

— А что там с Тревэллионом? Мы разделаемся с ним в один момент. Правда, говорят, он малый не промах. Только одному ему с троими не справиться.

— Ладно, отдыхайте пока. Я сам с ним разберусь. А может, и вообще никому из нас не придется возиться с ним. Дерево срубить не трудно, нужен только острый топор.

— Топор?

— Конечно. Кто лучше Топора справится с этим делом? К тому же он с нами одного поля ягода — тоже был там.

— Сто лет его не видел. Как его найти?

— Я знаю как. — Ваггонер снова сел. Он плеснул себе виски и надел шляпу. — Только есть и другие, они тоже в курсе. Ну-ка, Лес, кому еще известно о том, что случилось тогда на Миссури?

— Черт побери! Никому. Кто мог об этом разнюхать?

— Нет, Лес, кое-кто все про нас знает.

Лес положил карты на стол.

— Ты имеешь в виду Тревэллиона?

— Он — само собой. Только есть и еще кто-то.

— Кто же, Ваг? Ты не думал? Пита и Лысого угрохал тот парень из голубого фургона.

— Это папаша Тревэллиона.

— Ну ладно, хорошо — Пит и Лысый. А еще кто? Тревэллион ухлопал Рори и Оби Скиннера. Уже четверо. С нами получается семеро. Чистильщик восьмой. Вот и все, кто там был.

Ваггонер залпом выпил виски, скорчил гримасу и снова наполнил стакан.

— А откуда взялась тогда выпивка, а, Лес? Ведь мы тогда порядком надрались. Помнишь?

Другой бандит, чистивший оружие, оторвался от своего занятия и поднял на них глаза.

— Мы взяли выпивку в том опрокинутом фургоне, у которого еще колесо отвалилось. Ты что, забыл? Я тогда больше всех хотел выпить, и кто-то сказал, что в фургоне есть виски. Вот тогда-то мы и надрались.

— А кто сказал, что там есть виски? — спросил Ваггонер.

— Черт! Я не помню! Нас же много тогда болталось по городу. Кто-то сказал, а кто? Мне тогда было не до этого.

— И мне, — вставил Лес. — Да какая разница, кто сказал?

— Может, и никакой, а может, большая. Вот я и спрашиваю: как получилось, что в пустом фургоне оказалось столько выпивки? Не нарочно ли кто подложил?

— Как теперь узнаешь? Да какого черта! Виски есть виски. Мне все равно, откуда оно берется.

— На это он как раз и рассчитывал.

— Кто он?

— Я вам вот что скажу, ребята, нас надули. Подставили. Мы сделали черную работу, а деньги взял другой. Тебе достались какие-нибудь деньги, а, Лес?

— Черта с два!

— Вот и мне тоже. И никому не достались. Кто-то нарочно подсунул нам виски. А кто крикнул, что сюда идут? А? Кто заорал, что валит целая толпа?

Лес грязно выругался.

— Да будь оно все проклято к чертовой матери!

— Теперь понятно? Кто-то втянул нас в дело, а сам смотался с денежками.

Риг, чистивший свое оружие, начал заряжать его.

— Что зря языками болтать! Дело-то прошлое. Ну и что с того, что нас втянули? Столько лет прошло.

— Не нравится мне все это, — прогнусавил Лес. — Не люблю, когда меня втягивают в какое-нибудь поганое дерьмо.

— Лучше напрягите-ка мозги. Надо припомнить, кто сказал, что в фургоне есть выпивка.

— Да теперь-то какая разница?

— Разница есть, — возразил Ваггонер. — Он здесь, в Уошу.

Приятели изумленно уставились на него. Ваггонер снова залпом опорожнил свой стакан.

— Мне надо выполнить одну работенку. — Он вытащил из кармана несколько записок. — Видали? Это от него. Наверняка от него.

— Так ты знаешь, кто он?

— В том-то и беда, что нет. Зато он меня знает. Он всех нас знает. Кто мы такие и чем занимаемся.

Лес снова взял карты, перетасовал их и стал раскладывать пасьянс. Через некоторое время он поднял голову и в раздумье произнес:

— Значит, он был на Миссури. Точно. — Посмотрев на Рига, возившегося с оружием, спросил: — Что скажешь, а, Риг?

— Так-то оно так. Только там стояла чертова пропасть фургонов, собиравшихся ехать на Запад, и, кроме нас, шныряли и другие ребята, которые тоже искали, чем поживиться. — Он убрал револьвер в кобуру. — Кто теперь разберет? Если он до сих пор молчал, то и дальше молчать станет. В конце концов, дело давнее. Кто теперь что докажет?

— Линчевателям не требуется особых доказательств, -возразил Лес.

— Ладно, пораскиньте тут мозгами, а я пошел, — поднялся Ваггонер.

— Ты говоришь, он платит тебе. Значит, ты его видел?

— Один раз. Несколько лет назад. Мы встречались в горах, и он был закутан так, что я не разглядел ни его лица, ни остального. Только рост. Он прислал мне записочку и назначил место встречи. — Ваггонер кивнул головой на восток. — Вон там. — Помолчав, прибавил: — Он заказал мне убийство Тревэллиона.

— Стало быть, задел тебя за живое?

— Да. Сказал, что Тревэллион знает нас всех, что он убил Рори и Скиннера и, если с ним не разделаться, оставшихся ждет такая же участь. Он убедил меня, и, кроме того, — Ваггонер улыбнулся, обнажив крупные зубы, — он дал мне триста долларов. А потом еще. С каждой запиской присылал столько же.

— Не удивительно, что ты не торопился покончить с ним.

— Я пытался. Поверьте мне, пытался. И Кип Хозер тоже, только теперь он мертв.

— Кип никудышный стрелок. Отродясь не слыхал, чтобы он попал в кого-нибудь. Только ножом и умел пугать.

— Но он все же попробовал. А вспомните Скиннера. Уж Оби-то в быстроте и меткости не откажешь. Нет, этот Тревэллион крепкий орешек.

— Да ну, втроем справимся.

— Поживем, увидим.

— Погоди-ка, Ваг. Кто же все-таки этот парень, который запросто выкладывает по триста долларов? Откуда у него деньги? Где его участок?

Ваггонер принялся складывать остатки еды в оловянное ведерко.

— Я уже ломал голову над этим. Скорее всего, он тоже был там. Он боится Тревэллиона и хочет от него избавиться.

— Полагаешь, он взял деньги?

— Наверное, сейчас этот хлыщ неплохо живет, — задумчиво проговорил Ваггонер. — Может, играет на бирже. У таких водятся деньжата.

— Да-а, этому парню, видно, есть что терять. Вот взять хотя бы эту шахту, куда он посылает тебя. Откуда ему знать, что Тревэллион пойдет туда? Ведь это не его шахта. Что ему там делать?

— Меня просто раздирает любопытство, кто этот парень, который так много знает? — задумчиво сказал Лес.

— Вот что, — хлопнул по столу рукой Ваггонер, — он уже не раз обращался ко мне и всегда давал по три сотни. В самый первый раз, когда мы встретились, предупредил, чтобы я не пытался узнать, кто он. Сказал, что мне все равно не перехитрить его. Черт возьми, так какое мое собачье дело, кто он! Вы что же, думаете, я буду рыскать повсюду и вынюхивать, кто он такой?

— Кто бы он ни был, — продолжал настаивать Лес, — ему есть что терять. Может, он вообще крупная шишка, какой-нибудь бизнесмен или владелец прииска.

Ваггонер открыл дверь и, шагнув за порог, оглянулся.

— Вот что, ребята. Вы, кажется, хотели подзаработать на жизнь? Уберите Тревэллиона и получите от меня по сотне баксов каждый.

Ваггонер вышел на дорогу, а Риг, глядя ему вслед, бросил:

— О чем это он? Какие-то вшивые сто баксов…

— Если пасти скот, за все лето таких денег не заработаешь, — возразил ему Лес. — Мы-то с тобой убивали и за меньшую плату.

Они помолчали, потом Риг проговорил:

— Не нравится мне все это, Лес, ой как не нравится. Плохо, что кто-то знает о Миссури.

— Что же делать? Ведь нам не известно ни его имя, ни чем он занимается.

— Тревэллион знает. И про нас тоже.

— Но откуда? Там же никого не было!

— В том-то и дело. Может, он сидел в кустах, наложив в штаны со страху? — Риг набил в трубку табаку. — Если он убил Рори и Скиннера, тогда чего же он ждет? Он же наверняка видел Ваггонера в городе. Не исключено, что и нас тоже.

Риг явно нервничал. Он зажег спичку и раскурил трубку.

— Надо избавиться от него, Лес, иначе он доберется до нас. Чует мое сердце, этот парень что-то задумал.

— Да пошел он к черту! — Лес вытащил из колоды туза. — Меня больше интересует тот, кто запросто выдает Ваггонеру по триста баксов. С какой это стати все должно доставаться одному Ваггонеру?

— Что это ты задумал?

— Если ему позарез нужно убрать Тревэллиона, стало быть, он боится его, боится, что его раскроют. Чуешь, Риг? Вот тут-то голубок и попался! Этот ловкач наверняка представляет собой что-то и не может позволить, чтобы по городу поползли слухи о его прошлом. Так может, он захочет расстаться со своими денежками, чтобы сохранить это в тайне? Заплатил бы нам с тобой пять тысяч за молчание, а когда пройдет время, еще столько же. Ну как?

— А как же Ваг?

— А что Ваг? Он поделился с нами своими тремя сотнями? Даже и не подумал. И никогда не поделится. Пять тысяч, Риг… Поделим поровну, только представь. Это ж какие деньги!

— Да я столько отродясь не видывал. — Он вынул трубку изо рта и сплюнул в огонь. — Да что без толку языком молоть! Мы ведь даже не знаем, кто он такой.

Лес молчал, уткнувшись в карты.

— Сейчас не знаем, а завтра разузнаем. Надо хорошенько пораскинуть мозгами, покопаться в памяти.

— Черт возьми, да в Комстоке тысячи людей! Это все равно, что искать иголку в стоге сена!

— Ты прав, задачка непростая, но попробовать стоит. Здесь полно разного сброда, среди них искать без толку. Он наверняка с положением. Так что круг сужается. Теперь вот что — он околачивался на Миссури в сорок девятом или пятидесятом, а в пятьдесят девятом точно приехал сюда, в Комсток. Если так считать, то круг еще больше сужается.

— Так что нам делать? — спросил Риг.

— Поедем в город. Каждый сам по себе. Разыщем старых приятелей, поговорим о былых временах. Какие-нибудь имела да всплывут. А нет, постараемся выудить. Сразу станет ясно, кто ошивается в здешних краях, а уж тогда выберем из них тех, у кого дела идут хорошо и кому, стало быть, есть что терять.

Ловким движением он собрал карты в ровную колоду и отложил их в сторону.

— Ведь нам же с тобой нужны деньги, правда, Риг?

Они вышли из хижины и направились в город. На углу Эй-стрит и Юнион Риг замешкался:

— Лес, а что, если он не пойдет на наши условия? Что, если он решит убрать нас?

— Ха-а! Да откуда он узнает, кто мы? И вообще, мы с тобой пара цыплят, что ли? Нас не так-то просто убить, Риг. Уж как-нибудь позаботимся о своих шкурах. И потом, кого он может нанять, чтобы отделаться от нас? Уж не Вага ли?

Они направлялись к Си-стрит, когда Риг внезапно остановился.

— Лес, а что, если он уже нанял Вага? Неужто заплатил ему по триста баксов за наши с тобой шкуры? Так, как он живет, ему хватит этих денег года на два.

Лес окинул город задумчивым взглядом.

— Надо подумать об этом, Риг, и присмотреть за Вагом — не спускать с него глаз. Если нашему голубку не удастся быстро выпутаться, то…

— То что?

— Тогда пришьем Вага. Тут уж одно из двух — или он, или мы.

Глава 52

Спустившись в холл, Грита увидела Тревэллиона, беседовавшего с Тиэйлом, и остановилась, наблюдая за ним. Все-таки он очень красив, какая-то особая, мужественная красота. Неповторимая внешность, свой собственный стиль.

Она не сомневалась, что он носит при себе револьвер. В пределах отеля «Интернэшнл» мало кто появлялся с оружием. Завсегдатаи старались не держать его на виду, а открыто носили только те, кто прямо с дороги заходил сюда в поисках пищи и ночлега.

Тревэллион заметил Гриту, и мужчины подошли к ней.

— Вы виделись с Хескетом?

— Да, и сообщила ему, что он уволен. Я дала ему понять, что отныне ему лучше не появляться на «Соломоне», так как охрана получила приказ не пропускать его.

— И как он отнесся к новости? — поинтересовался Тиэйл.

— Он был взбешен. Я хочу попросить вас, мистер Тиэйл, охранять мой прииск и…

— Нет, — оборвал ее на полуслове Тревэллион.

В его голосе прозвучала такая решительность, что Грита изумленно подняла на него глаза. Тиэйл тоже посмотрел на него.

— Я хочу, чтобы Тиэйл оставался с вами, — пояснил Вэл. — А охраной прииска я попрошу заняться кого-нибудь из парней Ледбеттера. Понадобятся двое, чтобы они могли сменять друг друга. Тиэйл же должен быть всегда при вас. Я не буду чувствовать себя спокойно, если на его месте окажется кто-то другой. Во всей Неваде не найдется никого, кто бы посмел побеспокоить вас, когда рядом Тиэйл.

— В этом нет необходимости, — возразила Грита. — Теперь, когда Хескет знает, что у него больше нет доступа на «Соломон», он сам не захочет иметь со мной дела. Я подала заявку на владение прииском и жду, когда она будет опубликована в «Энтерпрайз».

— И вы верите, что ее опубликуют?

Она с сомнением покачала головой.

— Вообще-то нет. Этот злобный и мстительный человек не остановится ни перед чем. Я предложила ему продать мне свои акции.

— А он?

— Чуть не лопнул от злости. Ясно, что он считает прииск своим, и ему все равно, сколько у него акций.

— Может, мне сходить на прииск и осмотреть его? — предложил Тревэллион. — С тех пор как я спускался туда, прошло немало времени.

— Идти, так вместе, — улыбнулась Грита. — Если на то пошло, мистер Тревэллион, то прииск мой, во всяком случае, большая его часть.

Маргрита повернулась к Тиэйлу.

— Вы можете пока поесть. Мы пробудем там недолго, а потом вы проводите меня в театр.

Тиэйл кивнул.

— Хорошо, мэм. Поесть я бы не отказался. — Он хотел что-то прибавить, но они уже направились к выходу.

Из окна своего номера в «Интернэшнл» Хескет видел, как известная ему парочка направилась в сторону прииска, вынул из кармана часы и заметил время.

Интересно, их охрана уже заступила на пост или нет? Скорее всего, нет. Его-то людей, конечно, рассчитали. Сэнтли там, но по субботам он обычно уходит около полудня, чтобы закупить продукты на предстоящую неделю. Может, в театре? Сегодняшний спектакль отменили — за сценой случился небольшой пожар. Скорее всего, она потом отправится в театр — наверняка захочет посмотреть, насколько повреждены декорации, успешно ли идет ремонт. Его должны закончить к воскресному спектаклю.

Хескет позволил себе слабую улыбку. Декорации-то будут готовы к представлению, только оно не состоится. Не состоится до тех пор, пока в труппе не появится новая примадонна.

В задумчивости он слегка постучал по столу. Его мозг как счетная машина тщательно анализировал все ходы задуманной операции.

Тиэйл… Тиэйл не пошел с ними, а ведь он очень осторожен. С ним надо что-то делать.

Хескет раздраженно покачал головой. Нет, это уж слишком — могут что-то заподозрить. Ему придется пойти другим путем. Хескет не любил изменять правилам. Он пообедает в обычный час, на своем обычном месте, и если все пройдет гладко, он покончит с этим раз и навсегда.

Одна часть его плана уже начала осуществляться. Другая предполагала вывод из игры Джекоба Тиэйла, что позволило бы отвлечь всеобщее внимание от Маргриты и Тревэллиона, если с ними что-нибудь случится.

Охрана Маргриты заступит на службу скорее всего после того, как Тревэллион и девушка спустятся в шахту, так что охранникам будет невдомек, что внизу кто-то есть.

Самое важное сейчас — отвлечь Тиэйла. Он очень подозрителен, и его непросто сбить с взятого курса.

Хескет подошел к зеркалу, поправил галстук и остался доволен своим отражением. Как здорово он все связал, хотя и пришлось принимать решения на ходу. Ему больше нравилось планомерное осуществление задуманного, когда есть возможность обстоятельно обмозговать каждую деталь. В данном случае слишком многое зависело от действий других людей и обстоятельств, а к этому он всегда питал недоверие.

О Ваггонере Эл не беспокоился, парню он доверял. Ваггонер исполнял задание быстро и не оставлял концов. Зато два других вызывали много сомнений, ведь он почти не знал их, хотя догадывался, что после их встречи с Тиэйлом ему не придется о них беспокоиться — Тиэйл наверняка ухлопает одного, если не обоих сразу. Важно только, чтобы они тоже успели всадить в него несколько порций свинца.

Теперь надо написать записку. Хескет сначала сочинил текст в уме, потом вывел печатными буквами:

«НАЙДИТЕ И УБЕЙТЕ ДЖЕКОБА ТИЭЙЛА. ЗА ПРЕДЕЛАМИ „ИНТЕРНЭШНЛ“. ПЯТЬСОТ ДОЛЛАРОВ. ПО ДВЕСТИ ПЯТЬДЕСЯТ КАЖДОМУ. ИСПОЛНИТЬ СЕГОДНЯ НОЧЬЮ. ДВЕСТИ — СРАЗУ, ОСТАЛЬНОЕ — ПО ИСПОЛНЕНИИ».

Он пробежал глазами корявые фразы — конечно, сделано наспех, но выбора у него нет. Сейчас или никогда. Он не терял надежды, что записка попадет по назначению. По двести пятьдесят долларов каждому или пятьсот одному… Иными словами, кто-то один из них вполне может прикарманить всю сумму, отправив на тот свет подельника. Разве это не великий соблазн, против которого невозможно устоять? Тем более вокруг то и дело происходят убийства.

Ваггонер наверняка сейчас на «Соломоне» или уже закончил все приготовления и пошел домой, а те двое, скорее всего, торчат в каком-нибудь салуне. Даже если они и увидят его (лучше, конечно, обойтись без этого), им не придется долго радоваться. Хескет надел шляпу, взял трость, с которой теперь не расставался, и спустился в вестибюль. Выходя из отеля, он краем глаза заметил Тиэйла, сидевшего на своем обычном месте.

Даже в этот вечерний час деловая жизнь в Вирджиния-Сити продолжала кипеть — грохотали плавильни и компрессоры, погонщики, чертыхаясь, подхлестывали мулов, отовсюду неслись звуки музыки, пение и смех.

Он уже отработал несколько способов передачи посланий Ваггонеру, но ни один из них не годился для Леса и его приятеля — между ними нет предварительной договоренности, как с Ваггонером. Остается пойти на риск — подбросить записку в хижину. А что, если Ваггонер обнаружит ее первым? Ну что ж, очень даже хорошо. С Тиэйлом будет в любом случае покончено. Правда, Тиэйл тоже может убить Ваггонера. Этого Хескету пока не хотелось. Ваггонер еще ему нужен, хотя бы некоторое время.

В аккуратном сером костюме непринужденной походкой Эл шел по улице, останавливаясь время от времени, чтобы взглянуть на город. Он понимал, что за ним наблюдают, и заранее подготовил почву, частенько прогуливаясь вот так, на виду у всех.

Хижина Ваггонера оказалась на замке. Хескет остановился, подобрал с земли пару камней и повертел их в руках, как бы изучая, потом отбросил в сторону. В Вирджиния-Сити все думали о богатствах земных недр, поэтому никого не удивляло, если кто-нибудь поднимал камень и разглядывал его.

Рассматривая камни, Хескет незаметно бросил взгляд на хижину. Кажется, все спокойно. В конце концов, он скажет, что искал рабочих для «Соломона».

В кармане у него лежала записка и деньги. Он ненавидел расставаться с деньгами. Правда, на сей раз сделка может остаться незавершенной, так что не стоит переживать раньше времени. Если все сложится удачно, они перебьют друг друга.

Хескет подождал еще, в волнении отирая лоб льняным платком. В хижине по-прежнему было тихо — похоже, хозяева отсутствовали.

Как обычно, он просунул записку и деньги в проделанную в двери прорезь с прибитой к ней с другой стороны пустой коробкой из-под сигар, оглянулся и собрался уходить. Но не успел сделать и шага, как услышал голос:

— Ты только погляди, Риг, у нас, кажется, гости!

Весь подобравшись, Эл почувствовал, как от страха мышцы напряглись у него на спине, и с трудом подавил в себе желание сорваться с места и броситься наутек.

Он помнил их лица. Разумеется, парни постарели — годы наложили на них свой отпечаток, — и все же он сразу узнал их.

— Здравствуйте, господа. Чем могу быть полезен?

— Может, назовешь свое имя?

— Боюсь, оно ничего вам не скажет. — Записку и деньги он уже опустил, так что разыгрывать из себя невинного младенца было бы глупо. Нужно, наоборот, принять решительный вид. — Не будем тратить времени на пустяки и выяснять, кто мы такие. В коробке лежит записка, а также сумма в две сотни долларов. Я хочу, чтобы вы прочли, что там написано, положили деньги в карман и выполнили задание. Если, конечно, хотите получить еще триста.

— Кажется, он говорит о деньгах. Чуешь, Лес? Может, послушаем?

— Для кого эти деньги — для нас или для Ваггонера?

— Для вас. Только действовать надо быстро. Послезавтра… даже завтра уже будет поздно.

— Откуда вы узнали про нас?

— Я знаю, где найти нужных людей. От вас требуется в течение двух часов грамотно выполнить одну работу.

— И тогда получим еще триста? Стало быть, по двести пятьдесят на рыло? Кто этот парень, которого надо убрать?

— Его зовут Тиэйл. — Хескет коротко описал телохранителя Гриты. — Несколько минут назад он сидел на лавочке возле «Интернэшнл». И советую стрелять без предупреждения.

Оба вопросительно посмотрели на него.

— Это почему?

— Он вооружен и отлично владеет оружием. Вы всегда можете заявить, что он первым потянулся за револьвером или что он убил тетушку вашей невесты где-нибудь в Мемфисе.

— Пятьсот баксов? Насколько мне известно, обычно вы платите меньше.

— Но вас же двое. Притом дело срочное. К тому же вы, ребята, профессионалы, а за это полагается надбавка. — Он вынул из кармана часы. — Мне пора. Только помните, работа должна быть выполнена в течение двух часов, и ваши триста долларов будут ждать вас в этой коробке завтра утром.

Риг прислонился к дверному косяку, в глазах его промелькнула хитрая насмешка.

— А если мы возьмем эти двести баксов и смоемся?

Улыбка Хескета не предвещала ничего хорошего.

— Ну, это уж мои трудности. К счастью, с подобными вещами мне пришлось столкнуться всего один раз.

Он резко повернулся и прошел прочь. Дойдя до Си-стрит, остановился. Эти двое во что бы то ни стало должны умереть.

Эл вернулся в отель, прошел в ресторан и занял свое обычное место. На столике, аккуратно сложенные, лежали «Территориал Энтерпрайз» и «Вестник Сан-Франциско».

Хескет развернул газету и откинулся в кресле. И тут его пронизал страх. Этот человек, этот Джекоб Тиэйл… Как смотрел на него, когда он поднимался по ступенькам!.. Словно все знает! Но этого не может быть! Как он мог догадаться, что произойдет через несколько минут?! Нет… этого просто не может быть…

Хескет отложил газету в сторону. Снова пишет этот Твен, многие считают его забавным. Только о «Соломоне» и о Хескете ни слова. Хотя, если…

Он заглянул в меню, заказал то же, что обычно, и бокал вина. Осталось подождать совсем немножко…

Лоб его покрылся испариной. Самое главное — сохранять спокойствие, твердил он себе.

Официант наполнил его бокал. Эл наблюдал, как вино льется из бутылки. Красное, как кровь… Кровь? Да что это с ним такое, в конце концов?! Неужто в первый раз? Они просто придут и…

Кто-то уронил тарелку, и от звука разбитой посуды Хескет вскочил, как от выстрела, потом медленно сел на свое место.

Господи! Все равно это придется сделать! Придется.

Невыносимую атмосферу ожидания разрядила резкая череда лающих револьверных выстрелов. Они прогремели друг за другом, так что их можно было принять за один… и потом тишина.

Глава 53

Маргрита и Тревэллион подошли к «Соломону». На небольшом уступе, в который упиралась дорога, тесно громоздились постройки. В длинном здании слева располагались три конторы с висевшими на дверях табличками: «Суперинтендант», «Управление делами» и «Проба руды».

С задней стороны площадки находилась будка подъемного устройства и вход в шахту, а напротив конторы — кузнечный цех, мастерские и хранилище руды. По сравнению с такими приисками, как «Хейл и Норкросс», «Сэвидж», «Офир» и многие другие, «Соломон» считался не очень крупным предприятием. Уилл Крокетт слишком долго следовал советам Элберта Хескета, а тот нарочно делал все, чтобы препятствовать развитию прииска — так ему было легче удержать над ним контроль.

— Вам понадобятся немалые деньги, чтобы разрабатывать прииск надлежащим образом, — заметил Тревэллион. — Нужно идти глубже и одновременно вести горизонтальную выработку в направлении моего участка…

— Но ведь там же ваш участок, — возразила Грита.

Он пожал плечами.

— Здесь, как ни крути, результат один. Я застолбил этот участок, подписавшись своим именем и именем Уилла Крокетта, и вы, как его наследница, тоже имеете право на эту землю.

— Но вы сделали это ради Уилла, и я здесь ни при чем.

— Только не подумайте, что я собираюсь упускать свое, — улыбнулся Вэл. — Моя доля это моя доля, другое дело, что мы могли бы осваивать эту землю вместе, на правах партнеров.

Дверь конторы отворилась, и на пороге появился Сэнтли, он поздоровался с Тревэллионом.

— Наслышан о вас, хотя мы и не знакомы.

— Мое имя Тревэллион, мистер Сэнтли. А это мисс Редэвей.

— Очень приятно. Мистер Тревэллион, надеюсь, вы не собираетесь спускаться в шахту? Работы сегодня не ведутся. Вот если бы вы могли прийти в понедельник…

— Если мне понадобится, я могу спуститься в шахту и без подъемника.

— Да, но это очень опасно. Кроме того, мистер Хескет оставил записку, которая адресована в основном мисс Редэвей, где он предостерегает вас, чтобы вы не спускались в сорок девятый штрек. Это запретная зона.

— Почему она запретная? — поинтересовалась Грита.

— Полагаю, там небезопасно. Мистер Хескет не очень-то посвящает меня в свои планы, держит их при себе.

— Вы знакомы с результатами проб? — спросил Тревэллион.

— Нет, сэр. Отчеты поступают прямиком к мистеру Хескету. Пробами у нас занимается мистер Шинмейкер, он получил распоряжение не распространяться о них и строго его соблюдает.

Сэнтли огляделся по сторонам.

— Я не должен говорить вам этого, мэм, но мистер Хескет резко прекратил работы в сорок девятом штреке. Я даже не понимаю почему. Просто выгнал всех оттуда и поставил что-то вроде загородки. — Сэнтли помолчал. — По-моему, там угроза глиняных оползней.

— Мы только глянем одним глазком, — сказал Тревэллион. — Мисс Редэвей еще никогда не видела шахты.

— Пожалуйста. — Сэнтли посмотрел на часы. — Я уже собирался закрывать. Может, вам понадобится ключ?

— Думаю, да. Спасибо. Вам необязательно оставаться. Мы не пробудем там долго.

Тревэллион провел Гриту по конторе, кратко объяснив, что представляют собой пробы руды. Солнце клонилось к закату, когда они вышли на улицу.

Внезапно Грита повернулась к нему.

— Вэл, я хочу спуститься вниз!

— В шахту? В такой поздний час?

— Ну и что? Ночью там, должно быть, не темнее, чем днем. Разве нельзя нам взять с собою пару фонарей? — И она указала на стену, где висели в ряд фонари. — Мы же недолго.

— По-моему, лучше прийти сюда при свете дня и когда здесь будут люди. Нельзя спускаться в шахту, если никто не знает об этом.

— Ну пожалуйста, Вэл! Всего на несколько минут! Я только хочу посмотреть, что там такого особенного в этом сорок девятом штреке.

— Ну…

— Пожалуйста, Вэл! Спустимся на несколько минут. Вы же раньше спускались в эту шахту?

— Давно. Уилл пригласил меня осмотреть ее незадолго до того, как потерял прииск. Думаю, с тех пор там многое изменилось… Ну что ж, на минутку спуститься можно.

Тревэллион вспомнил, что на столе у Сэнтли видел план шахты. Вернувшись в контору, он склонился над схемой. Теперь он без труда найдет сорок девятый штрек. Тревэллиону совсем не хотелось спускаться в шахту, но в конце-то концов они пробудут там всего несколько минут.

— Вы можете испачкаться, — предупредил он. — Под землей сыро и грязно.

— Ну и что? В отеле переоденусь. Мне уже приходилось пачкаться. — Она рассмеялась. — Ну же, Вэл! Пойдемте!

— Вам придется карабкаться по лестнице, — снова предупредил он.

— Я карабкалась по горам в Альпах, — ответила она. — И должна признаться, у меня неплохо получалось. Так что не беспокойтесь.

— Фонари лучше не брать, из них капает масло. Возьмем свечи. Трех штук обычно хватает на десять часов, а мы прихватим в два раза больше, на всякий случай. — Тревэллион повесил пиджак на крючок, надел горняцкую куртку и положил в карман несколько запасных свечей.

В шахте Грита почувствовала возбуждение и легкий испуг. Непроницаемую тишину нарушал лишь стук падающих капель и камешков, срывавшихся время от времени с потолка. Они двигались вдоль узкой колеи, предназначенной для вагонеток, вывозивших руду. Остановившись на развилке двух путей, Тревэллион подобрал с земли лопату.

Он вспомнил схему, которую видел в конторе. Судя по всему, они находятся где-то совсем рядом с сорок девятым штреком.

Сделав еще несколько шагов, он остановился так резко, что Грита сзади наткнулась на него.

— Что случилось? — спросила она.

Он наклонился и подобрал с земли какой-то предмет.

— Как странно. Сэнтли сказал, что работы в сорок девятом давно не ведутся, а эта штуковина — кусок бикфордова шнура, используемого при взрывах.

— Может, они работали где-то поблизости? — предположила Грита. — Давайте поторопимся. Здесь ужасная жара, и мне хочется поскорее выбраться наверх.

Тревэллион усмехнулся.

— А чья это была идея? Разве не ваша? Ну ладно, думаю, мы уже почти у цели.

Сейчас он припомнил, что сорок девятый штрек представлял собою квершлаг, прорытый между двумя туннелями для обеспечения циркуляции воздуха, позволявший также брать породу из образовавшегося между этими двумя туннелями углового пространства.

У самого входа в штрек он остановился, пристально оглядел его и махнул рукой.

— Здесь пустая порода. Это и по схеме было видно. Всего лишь «конь» и ничего больше.

— А что такое «конь»?

— Комстокская залежь представляет собою разлом, образовавшийся миллионы лет назад, который простирается приблизительно на четыре мили в длину. Когда он образовался, газы из земных недр начали подниматься вверх. Здесь повсюду бьют горячие ключи, они-то и выносят золото и серебро на поверхность. Но потом гигантские осколки начали откалываться от скал и падать в этот разлом, вот и получилось то, что горняки называют «конем». В сущности, это полоса пустой породы, которая пролегает между насыщенными рудой пластами. Наткнувшись на такое место, вы должны решить — либо вы продолжаете работу, либо прекращаете ее, считая, что ничего, кроме пустой породы, вас там не ждет.

По пути в сорок девятый штрек Тревэллион время от времени останавливался и озирался. Немного погодя он произнес:

— Мы теряем время. Здесь ничего нет.

— Тогда почему…

— Он сказал то, что есть на самом деле. Здесь действительно нечего брать. Кажется, впервые в жизни Хескет не солгал.

Вэл указал на землю под ногами. Вдоль стены тянулась широкая черная полоса грязи, она почти доходила до колеи, по которой они двигались.

— Это оползень. Каменные пласты нередко перемежаются со слоями грязи и глины, которые под огромным давлением выталкиваются в свободное пространство, возникающее во время прокладки туннеля.

— И что?

Он пожал плечами.

— Если глина пошла, то она уже не остановится, поэтому там, где ведутся работы, должен быть один или двое рабочих, которые занимаются только тем, что выгребают глину и выносят ее наружу. В противном случае она со временем заполнит весь туннель.

— Вы хотите сказать, она может заполнить все это пространство?

— Да, ведь вместе с нею из стен сочится вода. Кроме Комстока я видел подобное только однажды — в одной заброшенной шахте в Орегоне. Грязь заполнила там почти все рабочее пространство, снесла крепления и вытолкнула их наружу.

— Неужели ничто не может остановить ее?

— Ничто, пока она не заполнит собою все вокруг.

Грита вздрогнула и, повернувшись к Тревэллиону, проговорила:

— Давайте выберемся отсюда!

Но не успели они сделать двух шагов, как впереди раздался глухой удар, и мощный порыв всколыхнувшегося воздуха затушил их свечи.

Грита стиснула руку Тревэллиона.

— Вэл, что это было?

Она почувствовала запах пыли и чего-то еще, совершенно ей незнакомого.

— Это взрыв, Грита, — сказал Тревэллион. — Стойте и не шевелитесь, пока я не зажгу свет.

— А этот запах… что это?

— Пороховой дым, — ответил он. — Боюсь, мы влипли в неприятную историю.

Грита слышала, как стучит ее сердце. Она смертельно испугалась.

Тревэллион чиркнул спичкой и зажег свечи.

— Давайте-ка посмотрим, насколько плохи наши дела, — сказал он и направился вдоль колеи к устью квершлага. Но устье исчезло — вход в туннель завалило огромными осколками породы и обломками деревянных креплений.

Тревэллион поднял свечу и посветил. Взрыв устроили так, что оба входа в квершлаг оказались завалены. Вэл задумался, пытаясь вспомнить, как залегли пласты вдоль туннеля. Интересно, какова площадь, охваченная взрывом? И какое расстояние отделяет их от остального мира? Вероятно, очень большое…

— Потушите свечу, Грита, — сказал он. — Нам нужно беречь воздух.

— Мы в ловушке, да, Вэл? — Грита изо всех сил старалась совладать со страхом, звучавшим в ее голосе.

— Да, все очень ловко подстроено. Теперь понятно, зачем он оставил записку — хотел возбудить наше любопытство и заманить нас сюда.

— Но, Вэл… ведь нас же найдут… Найдут, когда придут завтра на работу!

— Завтра воскресенье, и никто на работу не выйдет. А скорее всего, Хескет вообще распустил рабочих, сказав, что мы собираемся нанять своих.

— А мистер Сэнтли? — Грита цеплялась за малейшую возможность, как за соломинку.

— Он живет далеко, около Генуи, и вернется не раньше понедельника. Если Хескет не придумает, как устранить его вообще.

Он обнял ее за плечи.

— Грита, давайте смотреть правде в глаза. Никто не придет сюда, никто не будет искать нас и задавать вопросы. Во всяком случае, какое-то время.

— Значит… значит, это конец? Неужели мы умрем здесь?

Он мрачно улыбнулся.

— Может, и так. По крайней мере, мы хоть знаем, чего нам ждать. Никто не будет нас искать, и спасение в наших собственных руках. — Он махнул рукой. — Сядьте вон там и подумайте о чем-нибудь хорошем, а я поработаю.

Глава 54

Мелисса сидела на кухне за столом, когда вошел Джим Ледбеттер.

— Привет, Джим! Проходи, садись.

— Спасибо. — Он снял шляпу и пробежал пальцами по волосам, потом подошел и сел напротив.

— Не видала Тревэллиона?

— Он не заходил уже несколько дней. Я все думала об этом, Джим. Мне кажется, он влюблен.

— Может, и так, только я что-то волнуюсь. Я-то думал, он сразу появится, когда узнает, какая здесь произошла перестрелка. Кстати, как Тиэйл? Что о нем слышно?

— Совсем плох. Удивляюсь, как он уложил их обоих. Они подошли с двух сторон, один окликнул его, а когда он обернулся, другой выстрелил. Первый тоже начал стрелять. Одного он ухлопал сразу, потом упал, перекатился на бок и уложил другого. Никогда не видела ничего подобного!

— Так ты была там?

— Да. Они подкрались у меня на глазах, я хотела окликнуть его, но опоздала — все произошло слишком быстро… Джим, надо предупредить Трева.

— Предупредить Тревэллиона? О чем?

— Джим, ты когда-нибудь слышал о Чистильщике?

— О Топоре? Конечно. Он убил одного моего знакомого парня на границе с Орегоном. А что такое?

— Он здесь, в Вирджиния-Сити.

— Неудивительно, Мелисса. Подобный сброд так и тянет в эти края.

— Не в этом дело, Джим. Он приехал сюда за Тревом. Он разговаривал с этим жутким Ваггонером, который расспрашивал повсюду о Треве. Трев считает, что именно он украл у него золото. Они поздоровались как лучшие друзья… Потом заходили в кондитерскую, и я слышала, как они упоминали имя Тревэллиона. А еще они говорили о каких-то Риге и Лесе.

Ледбеттер насторожился.

— Это те двое, что стреляли в Джекоба. Они из шайки Ваггонера.

— Джим, Топор знает Трева. Помнишь, когда мы ехали сюда? Где-то между Грязнулей Майком и Строберри, точно не помню, нам повстречался всадник, такой красавчик со светлыми волосами, он тогда еще проводил Трева долгим, пристальным взглядом… Я видела его после, в Калифорнии. Это и есть Чистильщик, Джим. Это и есть Топор.

Ледбеттер допил кофе. Все это, конечно, догадки. Но может оказаться и правдой. Топор с Ваггонером беседовали как старые приятели, Ваггонер — дружок тех двоих, что пытались убить Тиэйла. Все сплетается в один клубок.

— Пожалуй, поеду, попробую что-нибудь разузнать. Мелисса, если Трев объявится, расскажи ему все как есть. Пусть будет начеку.

Когда Джим скрылся за дверью, Мелисса подбежала к окну и долго смотрела ему вслед. Тревэллион сказал, что Джим влюблен в нее. Тогда это показалось ей нелепым. Но что, если это правда? А какой он замечательный человек — прямой, честный, порядочный! И почему она до сих пор увлекалась не пойми кем?!

Кристиан Тэпли только что закончил работу и собрался уходить, когда подъехал Ледбеттер.

— Тревэллион? Нет, Джим, не видал. Вообще-то я ждал его — думал, вместе съездим проведаем Тиэйла.

— К нему сейчас нельзя. Он очень плох, и ему нужен покой. Послушать доктора, так он на ладан дышит,

Ледбеттер набил трубку.

— Вот что, Тэп. Не нравится мне все это. Что с Тревом? И в кондитерской не появлялся, и здесь его нет.

Тэпли ухмыльнулся.

— Лед, да ты сам прикинь-ка. Эта красавица актриса… Ты разве не замечаешь, что он от нее без ума?

— Может, оно и так. Я тоже думал об этом. Только и ее нигде нет.

— Вот видишь? А я тебе про что говорю?

— Ладно, пойду, — развел руками Ледбеттер. — Появится, передай, чтобы был осторожен. Топор в городе. Не исключено, что он здесь по его душу.

В квершлаге под номером сорок девять мерцало слабое пламя свечи. Взрыв устроили в том месте, где квершлаг ответвлялся от основного туннеля, но последовавший за ним обвал не закрыл доступа в туннель, оставив несколько ярдов свободного пространства. Оно заканчивалось в нескольких футах от того камня, на котором сидела Грита. Воздуха пока хватало, свечей тоже.

Вэл один за одним вытаскивал камни и откатывал в сторону — лопата их не брала. За ненадобностью он прислонил ее к стене и повесил на нее куртку, жилет и рубашку.

— Вэл, давайте я помогу вам. Я сильная.

— Позже. Работы еще много.

Его спина и плечи покрылись пылью, и по ним, оставляя бороздки, стекал пот.

— Вэл, уже десять. Не лучше ли вам отдохнуть?

— Отдохну, когда выберемся.

Он работал упорно, стараясь не делать лишних движений и беречь силы. Думать не мог, потому что было не о чем. Он сразу понял, какая работа ему предстоит, и теперь старался изо всех сил. Самое главное сейчас — проделать отверстие, в которое хлынет воздух, иначе они задохнутся.

Помощи ждать неоткуда. Охрана, нанятая Маргритой, наверное, уже приступила к службе и никого не пропустит на территорию прииска.

Сейчас десять. Тревэллион не мог припомнить, в котором часу они отправились на прииск, знал только, что дело шло к вечеру — приблизительно часа в четыре-пять. Уже почти шесть часов, как они томились в этой западне, если не считать, что минут тридцать у них ушло на осмотр туннеля. Вэл присел на обломок породы.

Он очень устал, но представлял, как будет изможден, когда они выберутся отсюда. Однажды ему уже случалось быть заваленным в горной пещере, тогда его откопали оказавшиеся поблизости индейцы. Он вспомнил, как ему тогда не хватало воздуха, стало трудно дышать и пламя свечи начало меркнуть.

— Вы, я вижу, сильная женщина, — улыбнулся он, посмотрев на нее. — Не закатываете истерик, не жалуетесь, не плачете. Думаю, с вами можно быть откровенным. Скорее всего зарядов поставили несколько, через определенные интервалы, и прозвучали они одновременно. Помните кусок бикфордова шнура, который я подобрал? Его явно обронили в спешке.

— Так вы считаете, взрыв подстроен?

— Конечно. Никто не будет оставлять в шахте подготовленную взрывчатку, а сама она взорваться не может. Кто-то ждал нас и сделал это нарочно.

— Но если взрывчатку заложили в нескольких местах, то и завалов должно быть несколько?

— Да, несколько. Или один большой. Скорее, первое. Чтобы завалить проход в таком узком туннеле, много взрывчатки не требуется. Если взрывов было несколько, то завалы протянутся ярдов на пятьдесят или шестьдесят.

— Да, это много.

Грита смотрела на Тревэллиона, его спокойствие ее удивляло. Она видела, что он во что бы то ни стало пытается найти выход из положения и что-нибудь придумать. Вот он заметил, что она не впадает в истерику, а сам обладает такой выдержкой, которой кто хочешь позавидует. Она еще никогда не видела такого невозмутимого спокойствия.

— Слишком много. Без помощи тут не обойтись. Но помощи ждать неоткуда, поэтому все обстоит проще.

— Проще?!

Он улыбнулся.

— Конечно. Мы знаем, что помощь не придет, и не станем сидеть сложа руки и ждать неизвестно чего. Спасение зависит только от нас. Нам больше не на кого рассчитывать.

— Вы думаете, это дело рук Элберта Хескета?

— А кого же еще?

— Но за что он так ненавидит нас?

Тревэллион пожал плечами.

— Сомневаюсь, что он нас ненавидит. Насколько я понял, мы для него всего лишь досадная помеха, которую он пытается устранить. Он решил убрать нас, как убрал бы камень с дороги или пятно с одежды.

— Он беспокоит меня. Мне порой кажется, что я где-то видела его раньше.

— Что ж, вы могли встретить его на улицах того городишки в Миссури много лет тому назад.

— В Миссури?! Нет, это невероятно!

— Как сказать. Меня это тоже беспокоило. Там слонялся человек, который случайно видел, как отец рассчитывался за фургон золотыми монетами… испанскими дублонами… Он очень интересовался этими монетами…

— На его месте любой заинтересовался бы, и я тоже.

— Вы совсем другое дело. А потом кто-то подначил тех выродков совершить то, что они совершили. Они даже сами не помнят, кто их подбил на это.

Тревэллион снова принялся за работу. Он выковыривал камни и откатывал их в сторону. Он не интересовался количеством сделанного и не смотрел, сколько еще осталось. Он просто работал.

В двенадцать часов он снова сделал перерыв.

— Грита, вы бы поспали. — Он даже сам не заметил, как назвал ее по имени. — Возьмите мой жилет и положите под голову. Вместо подушки.

— Пожалуйста, не беспокойтесь.

— Поспите, а я поработаю еще пару часов.

— Как обстоят дела?

Он пожал плечами.

— Ничего хорошего. — Он поднял свечу и осветил проделанное углубление. Просвета не предвиделось. — Еще работать и работать. Отдохните. Я потом тоже посплю.

Возле устья квершлага Грита устроила себе подобие постели и, как ни странно, уснула.

А Вэл все копал. Ему удалось проделать узкое углубление, куда он мог забраться ползком.

Сделав перерыв, он постарался мысленно представить себе планировку шахты, которую изучал в конторе. Он припомнил, что где-то неподалеку от того места, где они сейчас находились, есть заброшенная выработка с прорытым в ней наклонным штреком. Только вот где именно?

Он отер пот со лба и снова принялся за дело.

Горные работы в Комстоке всегда представляли большую сложность. Не раз шахтерам приходилось натыкаться на бьющие из недр горячие источники и спасаться от них бегством в страхе оказаться ошпаренными. Квершлаг, в котором они оказались, проходил между двумя туннелями, расходившимися от главной выработки V-образно, так что опасность горячих источников исходила скорее всего спереди, а никак не со стороны разветвления. Но полной уверенности быть конечно же не могло. Подземные владения Комстока отличались коварством, и в них людей подстерегали любые неожиданности.

Тревэллион упорно трудился. Мышцы ломило от усталости, пот заливал глаза, и их разъедало от соли. Он заметил, что стал отдыхать все чаще, а свеча теперь горела совсем слабо — или это ему только показалось?

Расчищенное пространство достигало теперь футов пятнадцати в длину. Вэл рубашкой вытер пот с груди и лица. Маргрита спала. Он посмотрел на часы, лежавшие на плоском камне, они показывали два часа ночи.

Работа продвигалась мучительно медленно. Приходилось откатывать каждый камень или огибать те, которые он не мог сдвинуть, и чем глубже продвигался Тревэллион, тем труднее давался ему каждый шаг.

Наконец он бессильно опустился на землю, моргая от заливавшего глаза пота. Тревэллион всегда был одиночкой и ходил сам по себе, поэтому его отсутствие вряд ли скоро заметят. Да и Маргриты хватятся только завтра вечером перед спектаклем. Воздуха начинало не хватать. Как долго они протянут? Еще двенадцать часов? За это время они… И никто не догадается, где их искать. Если только Тиэйл… Конечно же, Тиэйл! Он вернется в отель, обнаружит, что Гриты нет, и начнет разыскивать ее. А может, и не начнет, а подумает, что она попросту отдыхает в своем номере.

Около пяти часов утра впереди послышался грохот падающих камней. Вэл протянул руку, ощупывая пространство. Пустота! Он выполз из прорытого туннеля, взял свечу и, держа ее перед собой, снова прошел насквозь завал. Забрезжившую было надежду закрыла туча отчаяния. Впереди образовалось пространство длиной футов в пятнадцать, а за ним — новая, непроходимая насыпь камней, стеной преградившая путь.

Тревэллион выполз из туннеля и опустился на землю возле спящей Гриты.

Новый каменный заслон… а за ним наверняка следующий.

Вэл почувствовал опустошение. Уронив руки на колени, он опустил голову и закрыл глаза. Его охватила усталость… смертельная усталость…

Глава 55

Воскресным утром Элберт Хескет проснулся в прекрасном настроении. Он побрился, оделся, не переставая думать о том, как удачно складываются дела.

Правда, не удалось убить Тиэйла, зато он тяжело ранен и надолго вышел из строя. Риг и Лес мертвы, и досадное препятствие, которое они представляли для него, устранилось само собой.

Охрана, расставленная Маргритой Редэвей, уже заступила на службу и никого не пропустит на территорию прииска, а от самой Маргриты и Тревэллиона он, кажется, счастливо отделался.

Хескет уже дважды подходил к ее двери и стучался. На второй раз из номера вышла горничная и сообщила:

— Мисс Редэвей нет дома, сэр. — Она ухмыльнулась и прибавила: — Она куда-то ушла с красивым молодым человеком.

— Ну что ж, спасибо. — Эл улыбнулся. — Только лучше бы вы помалкивали.

— Разумеется, сэр, я никому ничего не скажу!

— Вот и хорошо. — И он положил ей на ладонь золотую монетку. — Я верю, что вы будете хранить молчание.

Хескет оделся, как обычно, со всей тщательностью и на лифте спустился в ресторан. Там уже завтракали десятки посетителей, но знакомых лиц он не заметил. В город с каждым днем прибывало все больше и больше людей самого разного рода занятий — торговцев, дельцов, старателей.

Эл сложил газету и отодвинул ее в сторону. Надо подумать, как действовать дальше. Что же, он готов к бою. Уж теперь-то наверняка задует попутный ветер. Теперь он единственный оставшийся в живых держатель самой большой доли акций, и снова завладеть «Соломоном» для него не составит труда. Он решил пойти дальше установившейся в последнее время практики выкачивания с прииска только самой лучшей породы; подаст заявку на участок Тревэллиона и Крокетта, прилегавший к «Соломону», и постарается выжать из него все, что можно.

Он наблюдал, как официант наливает ему кофе. Сейчас ему ничто не угрожает. Около «Соломона» его никто не видел.

Хескет вынул из кармана часы. Прошло уже шестнадцать часов, как они спустились вниз. Если их и не убило взрывом, то конец все равно близок. Как долго они еще протянут? Интересно, насколько им хватит воздуха?

А потом? Ясно, что Маргриту начнут разыскивать завтра утром. Если его спросят, он выскажет предположение, что они просто сбежали. Подобное ведь нередко случается, так что со временем все воспримут их побег как само собой разумеющийся факт.

Вернувшись на «Соломон», он первым делом наймет новых рабочих и поведет разработки в другом направлении, так что их тела никогда не найдут.

Тревэллион, вне всякого сомнения, не станет сидеть сложа руки, а попытается выбраться оттуда. Он очень вынослив и силен. При этой мысли Эл со стуком поставил чашку, так что за соседним столиком все обернулись и удивленно уставились на него.

Все это так, но всякой выносливости есть предел. Сколько там осталось воздуха? Чем больше он будет копать, тем больше израсходует его.

Интересно, оставили ли они какие-нибудь следы на поверхности, которые указывали бы на их пребывание внизу? Он покачал головой. Вряд ли. Что они могли оставить? В конце концов, есть еще письмо к Сэнтли, где он предостерегает их и не советует спускаться в сорок девятый штрек. Хескет улыбнулся. Как все-таки ловко он все придумал! Ему есть чем гордиться.

Несмотря на все преграды, он победил. Уилл Крокетт мертв, и эта парочка теперь тоже. Даже те, кто послужил «орудием» и представлял определенную опасность для него, тоже погибли. Остался один Ваггонер, но он не станет совать нос в чужие дела. А эту выработку придется закрыть.

Даже если в течение дня кто-нибудь и обнаружит, что произошел обвал, хотя это маловероятно, то для того, чтобы раскопать их, потребуется неделя кропотливой, тяжелой работы, никак не меньше. Четыре взрыва, должно быть, нанесли шахте непоправимый ущерб. Ведь там кварцевая порода перемежается с пластами глины, что всегда очень опасно, и даже небольшой силы взрыв способен вызвать настоящую катастрофу.

Он подождал, когда официант нальет ему кофе, и раскрыл газету. Хескет любил делать все безукоризненно точно и не оставлять концов. Так будет и на этот раз. Через несколько часов, а может быть, уже и сейчас…

Развернув газету, он прочел заголовок, и тут чья-то фигура нависла над столом. Эл поднял глаза.

— Здравствуйте, мистер Хескет. Не возражаете, если я присяду?

— Боюсь, мы с вами незнакомы. — Комок подступил к горлу, мешая говорить.

— А по-моему, знакомы, мистер Хескет. Мы ехали одним дилижансом из Сан-Франциско. Мое имя Манфред, я актер из труппы мисс Редэвей.

— Ах да! Припоминаю. Чем могу быть полезен, мистер Манфред?

«Все-таки есть что-то в его лице… в глазах, в подбородке, в том, как он… «

— Много чем, мистер Хескет. Но прежде всего, скажите, где сейчас находятся Маргрита Редэвей и мистер Тревэллион.

— Хм… Должно быть, отправились куда-нибудь вместе. Я, знаете ли, не отношусь к числу их друзей, вам лучше спросить кого-нибудь еще.

— Нет, мистер Хескет, я хочу спросить об этом именно у вас и получить ответ на свой вопрос. Уверяю, мистер Хескет, мне многое о вас известно, многое, если не все.

Лицо Эла оставалось непроницаемым. Этого просто не может быть. Кто такой этот Манфред?

— Очень мило с вашей стороны, мистер Манфред. Я и понятия не имел, что моя скромная персона вызывает такой интерес у вас, но вряд ли она может заинтересовать кого-то еще.

— Я давно наблюдаю за вами, мистер Хескет, уже больше пятнадцати лет.

Осторожно, чтобы не пролить ни капли, Эл налил себе кофе и посмотрел на Манфреда.

— Чашечку кофе, сэр? Уж коль пошел такой серьезный разговор, по-моему, лучше чувствовать себя более раскованно.

— Не надо кофе, — отрезал Манфред.

— Так вы говорите, пятнадцать лет? Большой срок, ничего не скажешь. Я что-то не припоминаю…

— В свое время вы частенько говорили о лишних концах, мистер Хескет, и очень не любили оставлять их. Так вот я один из таких концов, который вам не удалось спрятать в воду. Я одна из ваших ошибок.

Эл улыбнулся.

— Ошибку никогда не поздно исправить.

— Так где они, мистер Хескет?

— Понятия не имею. — Он сложил газету. — Боюсь, наш разговор подошел к концу. У меня еще есть дела.

— Разумеется, мистер Хескет. Ведь теперь вам надо придумать, как поступить со мной, не так ли? Вы собираетесь исправить старую ошибку?

— Не смешно, — холодно произнес Эл, но внутри у него все кипело от гнева. Кто этот выскочка? Какое он имеет право вмешиваться в чужие дела?

— Мистер Хескет, вы, судя по всему, вообразили себя значительной персоной, владельцем крупного прииска? Но это не так. На самом деле вы маленький, ничтожный жулик. Оглянитесь вокруг, вы ведь ни на что не способны.

Эл встал. Внутри него полыхало пламя ненависти, и ему пришлось собрать все силы, чтобы сохранить невозмутимый вид.

— Мне кажется, молодой человек, вы находитесь во власти иллюзий, — холодно ответил он. — По-моему, сейчас вам лучше всего принять горячую ванну и лечь в постель.

Манфред улыбнулся.

— Я обязательно разыщу их, мистер Хескет. Можете в этом не сомневаться. Другие актеры уже заняты поисками, так что мы найдем их.

Эл пожал плечами.

— Не сомневаюсь, что найдете. Быть может, вам станет от этого легче… Они могли сбежать в Геную или даже в Пласервиль.

— Не могли. — Манфред поднялся. — Мул Тревэллиона и лошадь мисс Редэвей до сих пор в конюшне, так что они никуда не уехали, и мы обязательно найдем их.

Эл направился к лифту и вернулся в свой номер. От смятения и ярости он весь дрожал.

Кто этот человек? Почему его лицо кажется ему таким знакомым?

Он снова посмотрел на часы… Прошло восемнадцать часов… Сколько еще осталось? Надо как-то связаться с Ваггонером. Но как сделать, чтобы тот не узнал его?

Эл посмотрел в окно, и ответ неожиданно явился сам собой. Топор… Чистильщик! Вот кто поможет ему! Хескет увидел его на улице и сейчас гадал, станет ли тот выполнять его просьбу и как к нему подойти. Топор остался единственным из всей шайки, в ком он так до конца и не разобрался. Более того, Топор считался в криминальном мире одиночкой и никогда не работал в компании с бывшими дружками с Миссури, обыкновенными бродягами, собравшимися в шайку, рыскавшую в местах скопления переселенцев в поисках наживы. Он и внешне от них отличался, более воспитан, одет иначе и, похоже, очень опасен.

Манфред не знает Топора, следовательно, ничего не заподозрит.

Воскресным утром в кондитерской было тихо. Мелисса проснулась поздно, сходила в церковь и вернулась. У плиты хлопотал единственный повар, высокий, худой парень с рыжеватыми волосами и кустистыми бровями, приехавший сюда из Нью-Гемпшира с мечтой разбогатеть, вернуться на побережье и провести остаток своих дней, занимаясь рыбалкой.

— Гарри, когда поставишь противень, присядь, пожалуйста. — Мелисса сделала глоток кофе и выглянула за дверь.

На противоположной стороне улицы блондин в костюме черного сукна привязывал к стойке лошадь. Как это обычно бывает на Западе, Мелисса сначала заметила лошадь и только потом обратила внимание на седока. Такую роскошную лошадь мог позволить себе человек состоятельный или преступник. Ведь преступникам нужны сильные, выносливые животные, способные покрывать огромные расстояния.

Незнакомец огляделся и направился к кондитерской.

— Гарри, к нам посетитель. Угости его кофе, а когда он уйдет, расскажешь мне, что ты о нем думаешь.

Дверь открылась, незнакомец вошел и снял шляпу. Мелисса сразу узнала в этом светловолосом красавце с несколько заостренным подбородком человека, встретившегося им однажды на дороге.

— Прошу прощения, мэм, у вас открыто?

— Да-да, проходите, присаживайтесь. Гарри, принеси, пожалуйста, кофе.

Он сел за ближайший столик и огляделся.

— У вас здесь так тепло и уютно, — улыбнулся он, оглядываясь. — Даже не припомню, чтобы встречал когда-нибудь такое прелестное местечко и такую очаровательную хозяйку.

— Попробуйте наш кофе, — предложила Мелисса.

Лицо его озарила ослепительная улыбка.

— Непременно. — Он махнул рукой. — А у вас что-то тихо сегодня.

— Еще рано. Все крикуны не проспались со вчерашнего дня.

— А вчера вечером вроде стреляли?

— Стреляли?! Ах да! Только не вечером, а средь бела дня.

Положив себе в кофе сахару, гость сел на стул, широко расставив ноги, и поставил чашку на стол.

— Думали, застигнут его врасплох — подкрались сзади с двух сторон, — пояснил Гарри.

— Так они уложили его?

— Да какое там! Конечно нет. Этот Джекоб Тиэйл старый лис, его так просто не проведешь. Они, конечно, успели всадить в него изрядную порцию свинца, но все-таки он разделался с ними. Все произошло в считанные секунды.

— А из-за чего сыр-бор разгорелся?

Гарри пожал плечами.

— Кто знает? Они приехали в город недавно, известно только, что зовут их Лес и Риг.

Незнакомец отхлебнул кофе.

— Должна быть какая-то причина. Тиэйл работает на кого-нибудь?

— Да, он телохранитель этой актрисы, мисс Редэвей.

— Редэвей? Ишь ты! Я слыхал о ней. И что, она молода?

— Лет двадцать. И к тому же очень красива. Красивее женщины я не видел.

Мелисса не вмешивалась в разговор, наблюдая за посетителем. Она ясно видела, что он не просто беседует, лишь бы скоротать время, а хочет что-то выведать.

В этот момент открылась дверь, и на пороге показался Джим Ледбеттер. Он окинул взглядом комнату и заметил чужака. Тот, улыбаясь, обратился к нему:

— Здравствуйте, сэр. — Потом, допив кофе, поднялся из-за стола. — Ну что ж, мне пора. Спасибо за прием. — Положив на стол монету, он взял шляпу и метнул взгляд на Джима, все еще стоявшего в дверях.

— Ищете кого? — загнав в угол рта сигару, процедил Ледбеттер.

— Я-то? Может, и ищу, а может, и нет. А вы тот самый Ледбеттер, который занимается перевозками?

— И не только ими, — сухо ответил Джим.

— Можете передать Тревэллиону, что Топор ищет встречи с ним. Топор… или А. К. Элдер.

Ледбеттер перекатил сигару в другой угол рта.

— Ваше имя ему прекрасно известно. Он прочел его на рукоятке револьвера, который вы обронили, когда удирали.

Улыбка исчезла с лица Элдера.

— В следующий раз удирать не стану.

— Вот как? Вы еще, может, скажете, что стрелять умеете?

— Готов попробовать.

Ледбеттер подошел к стойке и сказал:

— Эй, Гарри, дай-ка мне ружье. — Гарри протянул ему двустволку. — К вашим услугам, мистер Элдер.

Глава 56

Тревэллион очнулся, почувствовав на плече чью-то руку.

— Вэл! Вэл! С вами все в порядке?

Он быстро сел.

— О, простите. Я, кажется, уснул. Устал смертельно.

— Могу себе представить. — Глаза их встретились. — Вэл, я уже не маленькая, так скажите мне всю правду. Неужели это конец? Неужели мы никогда не сможем выбраться отсюда?

— Только не в этом месте. — Он кивнул головой в сторону дыры. — Прошлой ночью мне удалось пробиться, но там оказался следующий завал. Если его расчистить, за ним будет еще один.

Он наклонился и поднял с земли кирку.

— Зато я нашел вот это. Вероятно, кто-то из рабочих забыл.

Грита в недоумении смотрела на него.

— Грита, помните схему квершлага, которую мы видели в конторе? Вы хорошо рассмотрели ее?

— По-моему, да.

— Тогда не подскажете, какой длины он приблизительно был?

— Мне трудно сказать, ведь я только глянула разок и все. Ну… кажется, футов пятьдесят…

Она отвернулась и вдруг вцепилась Тревэллиону в руку.

— О, Вэл! Посмотрите, что это?

Справа, из-под дощатой обшивки стен, толстая, словно гигантская змея, ползла глина.

— Да, это оползень. Пройдет время, и он заполнит здесь все. Он всегда появляется словно ниоткуда. На многих приисках Комстока возникают оползни. Глина тысячелетиями лежит, заключенная между каменными пластами, но стоит образоваться какому-нибудь пространству, и она находит выход. Очень может быть, что этот взрыв дал толчок оползню. На некоторых приисках существуют даже специальные люди, вся работа которых заключается в том, чтобы выгребать глину и вывозить ее на поверхность.

Тревэллион взял кирку. В слабом голубоватом свете свечи глаза Гриты казались двумя темными впадинами на бледном лице.

— Так вы полагаете, длина квершлага около пятидесяти футов? Я уже пробовал обмерить его шагами и подозреваю, что другой туннель находится не более чем в семи или десяти футах от устья.

— Но ведь это твердая порода, Вэл!

— Порода тут разная. Здесь, как и во всем Комстоке, она содержит полевой шпат и глину. Иногда потолок рушится целыми огромными кусками из-за того, что порода крошится. Сядьте в сторонке и молите Бога, чтобы не случилось беды. Однажды рабочие на одной из соседних шахт, буря породу, наткнулись на горячий источник, вода почти закипала в нем, а пар обжигал с тридцати футов, эти ребята еле унесли ноги.

— Так здесь бьют горячие источники?

— Еще какие! В некоторых местах жар достигает такой силы, что до камней невозможно дотронуться. Несколько горняков даже погибло из-за этого.

Тревэллион выбрал место и сделал пробный удар в стену. Сейчас главное — пробить хотя бы небольшую брешь, чтобы пошел свежий воздух. Интересно, понимает ли Грита, что означает голубое пламя свечи?

Свеча горела слабее, пламя все больше становилось голубым — воздух кончался. Тревэллион размахнулся, ударил киркой по стене, от нее откололся большой кусок. Если бы у него была кувалда, дело пошло бы быстрее — уж никак не реже пятидесяти ударов в минуту. Он работал упорно, не думая ни о чем другом. Стены мерцали в полумраке тысячами слюдяных искорок, отражавших пламя свечи. Тревэллион остановился. Вокруг стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь их дыханием — ни единого звука, ни малейшего дуновения свежего воздуха. Если даже их отсутствие заметят, никому не придет в голову искать их именно здесь.

Он снова ударил киркой по стене, отколов приличный кусок породы.

— Надо бы поосторожней, — пробормотал он себе под нос, — иначе можно сломать рукоятку.

Тело его покрылось потом, брюки потемнели, пропитавшись этой драгоценной влагой, каждая капля которой теперь была на вес золота. С неизменной отчаянной яростью Вэл боролся с каменной стеной, откалывая от нее куски, которые падали к его ногам, поблескивая серебром. Лишь глухие удары кирки, врезавшейся в стену, и его тяжелое дыхание нарушали тишину замкнутого пространства.

Больше часа Тревэллион работал без остановки, потом, тяжело дыша, опустился на землю.

— Вэл, — Грита говорила почти шепотом, — с вами все в порядке?

— Да, только немного отдохну, — не глядя на нее, ответил он.

Вэл понимал, что результаты его труда ничтожны по сравнению с тем, сколько предстоит сделать. Трудность заключалась еще и в том, что в проделанном углублении стало невозможно работать киркой.

Грита встала.

— Дайте я попробую.

Тревэллион покачал головой в знак протеста, но все же протянул ей кирку. Грита неловко размахнулась и ударила по стене. Через несколько минут она устало опустилась на землю.

— Только отдохну минуточку.

Вэл поднял кирку.

Прошло еще несколько часов — казалось, целая вечность, а проделанное углубление по-прежнему оставалось невероятно крохотным. Медленно, тяжело он размахивал киркой и упорно бил в стену. Легкие его хрипели и свистели. Теперь после каждого удара ему приходилось останавливаться, чтобы отдышаться. Тогда кирку подхватывала Грита. Ладони ее покрылись волдырями, которые лопались, пачкая кровавыми пятнами рукоятку кирки, но она не замечала этого.

Пламя свечи сделалось совсем слабым и мерцало крохотным голубым огоньком. Размахнувшись, Вэл отколол огромный кусок породы. Еще несколько часов назад он бы радовался такому достижению, сейчас даже не обратил внимания.

Они уже больше не разговаривали, они хотели во что бы то ни стало вырваться из этого мрака, даже не думали о воздухе. Они просто долбили стену, нанося один удар за другим.

Положить кирку Тревэллион не мог, так как другого выхода у него не было. Вся его жизнь прошла в борьбе и в труде, и умереть он мог только борясь и работая. Он никогда не представлял себе, как умрет, жизнь научила его до конца бороться за существование. С угрюмой яростью бессловесного животного он снова и снова атаковал каменную твердыню. Тысячи мелких осколков, разлетаясь в разные стороны, хлестали его по лицу, залитому потом. Его некогда стальные мышцы, налитые силой от долгой работы с кувалдой, теперь ныли от нестерпимой боли, но руки, словно когтистые лапы, судорожно сжимали рукоятку кирки. Нанеся очередной удар, он в изнеможении прислонялся к стене, чтобы перевести дух, и тогда перед ним всплывало жестокое лицо его врага.

Манфред ворвался в кондитерскую, в дверях наткнулся на человека, стоявшего к нему спиной, и только войдя в комнату, увидел ружье в руках у Ледбеттера.

— Отложим до следующего раза, мистер Ледбеттер, — галантно раскланялся Элдер и, протиснувшись мимо Манфреда, вышел.

— Слава Богу, — с облегчением выдохнула Мелисса. — Благодаря вам удалось избежать стрельбы, — объяснила она.

— А жаль, — вступил в разговор Ледбеттер. — Сдается мне, под дулом этого ружья у него быстро поубавилось бы прыти. — Но тут же, заметив обеспокоенное выражение на лице Манфреда, спросил: — Что-то случилось?

— Они пропали, — ответил тот. — Грита и Тревэллион. И чует мое сердце, Хескет знает, где они!

— Вы хотите сказать, они погибли? — не на шутку встревожилась Мелисса.

— Я не могу этого утверждать, но хорошо представляю этого человека… и выражение «чует кошка, чье мясо съела» на его лице. Если они и не погибли, то находятся в смертельной опасности.

Мелисса медленно опустилась на стул.

— Джим, где они могут быть?

— Как давно вы их видели? — спросил Манфред.

— Ну… уже много часов прошло.

— А где Тэпли? Хоть кто-нибудь видел его?

— Я здесь, — послышался голос с порога. — Я искал Тревэллиона.

— Мы тоже.

— Он пошел в отель, чтобы встретиться там с этой актрисой, мисс Редэвей.

— Они могли пойти на «Соломон», — высказал предположение Ледбеттер.

— С какой стати ей туда идти? — возразил Тэпли. — Что женщине делать на прииске?

— Ну почему же? Это интересно. Ведь ей принадлежит большая его часть, — возразила Мелисса.

— Но даже если и так, — не унимался Тэпли, — зачем им оставаться там так долго? Что могло их там задержать? Сэнтли ушел рано. Я видел его вчера в магазине, и он отправился к себе домой в долину.

— Тиэйл может знать что-то, ведь он все время сидел в отеле, — предположила Мелисса. — Ему всегда известно, где мисс Редэвей.

— Но Тиэйл ранен, — возразил Тэпли. — Что он может сказать?

— Его могли ранить уже после того, — заметил Ледбеттер. — Возможно, в этом-то и заключалась идея. Если бы он умер, никто ничего не узнал бы, и концы в воду.

— Надо искать на прииске, — волновалась Мелисса. — Больше негде. Вам, ребята, лучше отправиться туда прямо сейчас, пока не стемнело.

Манфред повернулся к ней,

— Я договорился с Дэйном Клайдом встретиться здесь. Когда он придет, попросите его подождать. Мы скоро вернемся.

— Только будьте осторожны.

Ледбеттер хотел положить ружье на стойку, но Гарри покачал головой.

— Оставьте его себе, оно вам может понадобиться.

Они вышли на улицу. По дороге встретили Фермера Пила. Появившись на пороге игорного дома и завидев их, он обернулся и бросил через плечо:

— Давайте-ка рассчитаемся, а то у меня появилось одно дело, и мне пора идти. — Выскочив на улицу, он окликнул Ледбеттера: — Джим, что там стряслось?

— Тревэллион исчез. И Маргрита Редэвей вместе с ним. Мы думаем, они попали в западню на «Соломоне».

— Подождите, я с вами!

Еще двое горняков, проходивших мимо, услышали эти слова и присоединились к ним. Новость поползла по городу, к ним стали стекаться люди — завсегдатаи биржи, бармены, погонщики, горнорабочие и управляющие шахт, так что вскоре собралась целая толпа.

— Он такой смелый, — заметил кто-то. — Я сам видел, как он вернулся цел и невредим с территории модоков и привез спасенное золото.

— Он всегда готов прийти на выручку, — прибавил другой.

Ваггонер увидел вереницу спешащих людей. Выйдя на порог хижины, он удивленно смотрел им вслед. Что за черт? Куда они все? А толпа тем временем все пополнялась и вскоре насчитывала пятьдесят, сто, а потом и сто пятьдесят человек. Не выдержав, Ваггонер окликнул пробегавшего мимо рабочего:

— Эй, чего это там такое?

— С Тревэллионом беда — попал в западню на «Соломоне»! Все бегут спасать его.

Ваггонер хотел что-то ответить, но только покачал головой и шагнул в дом, закрыв за собой дверь.

Он долго стоял не двигаясь. Где-то внутри него слабо, но настойчиво загудел набат.

«Сматываться! Сматываться отсюда, пока не поздно!» Но бандит раздраженно пожал плечами. Зачем? Ведь он не оставил следов… ни одного… Все, что принес с собой в шахту, осталось там, и среди этих вещей нет ни одной, которая принадлежала бы ему. Разве могут его заподозрить? Так чего же тогда суетиться? В конце концов, кто такой этот Тревэллион? И эта актриса… Какие-то сопляки, которые все видели тогда на Миссури и теперь выросли…

Лошадь он оставил подковать в конюшне, и если отправится за нею, то любой может поинтересоваться, куда это он собрался в такой час.

На лбу его выступил пот. Что за глупость? Чего так нервничать? Если их и не задавило обвалом, в любом случае они наверняка задохнулись. Они мертвы, а больше об этом никто не знает.

Хотя… любой горняк сразу догадается, что взрыв устроен явно не в рабочих целях. Начнут копать, наводить справки. Конечно, никто не видел, как он ходил туда, но кто даст гарантию? Всегда найдется какой-нибудь случайный очевидец, который выбрасывал объедки в приоткрытую дверь или брился у окна. Да мало ли кто мог его видеть! Нельзя быть уверенным…

Ваггонер вытер пот со лба. Да что это с ним такое! Чего он боится? И все же он знал чего. Ему уже приходилось видеть такое сборище, как сейчас, но в тот раз, когда толпа линчевателей добралась до его берлоги, его уже и след простыл.

Но сейчас-то все в порядке. Никто не знает о нем… кроме человека, пославшего его туда. Никто, кроме него. Только вот что делает в городе Чистильщик? Ваггонер всегда недолюбливал его, но был уверен, что Чистильщику его не достать. Во всяком случае, так ему хотелось думать.

И все-таки, что привело его в этот город? Должно быть, деньги, иначе бы он не приехал. Тогда чьи деньги? Кто платит за работу? И кому это, интересно, известно, как и где разыскать Топора? Наверное, есть такие, только, скорее всего, это один человек. Тот же самый, который нанял его, Ваггонера. Но почему именно Топор понадобился ему на этот раз? Какую такую операцию может провернуть Топор, которая не под силу Ваггонеру?

Ваггонер не доверял никому и понял сразу: причина тут только одна.

Глава 57

Когда Ледбеттер, Тэпли, Манфред и Лэнгфорд Пил подошли к прииску, навстречу им выступил охранник.

— Извините, ребята, но сюда нельзя.

— Ты давно заступил? — спросил его Джим.

— Вчера днем.

— Кто-нибудь проходил на территорию шахты?

— Никто. Нам приказано никого не пропускать без личного разрешения мисс Редэвей.

— А ты не видел ее или Тревэллиона?

— Нет, не видел. — Он помолчал. — Правда, мне показалось, что кто-то прошмыгнул вон там, на задворках, но когда я подошел, никого не оказалось. Что ж, это и немудрено, на такой работе все время что-нибудь мерещится.

— У нас есть основания полагать, что мисс Редэвей и Тревэллион попали в ловушку в шахте. Хотим пройти.

— Но послушайте… — Лицо охранника от волнения покрылось испариной. — Не можете же вы нару…

— Ты собираешься преградить мне путь, Том? — тихо проговорил Пил и, указав на остальных, добавил: — И всем этим людям?

Том покачал головой.

— Нет… И если Тревэллион в беде, я тоже хочу помочь.

— Мы не знаем точно, там ли он, — заметил Тэпли. — Хотя… не понимаю, где они еще могут быть!

Ледбеттер повернулся к Манфреду.

— Вы работали с нею и хорошо ее знаете. Стала бы она спускаться в шахту, как вы думаете?

— Да она ходит, куда ей заблагорассудится, — ответил Манфред. — Эта женщина сама себе хозяйка.

Ледбеттер подергал за ручку двери конторы.

— Смотрите-ка, открыто, и кто-то был здесь.

— Они бы не ушли, оставив дверь открытой. Даже при охраннике.

Джим толкнул дверь и вошел. Манфред последовал за ним, а Тэпли направился к будке подъемника. Вдруг послышался голос Пила:

— Ребята, он точно здесь! Вот его пиджак!

Ледбеттер бросился к двери, но Манфред остановил его.

— Посмотри-ка сюда!

Перед Манфредом лежала схема квершлага.

— Ее достали вот из этого ящика. Она лежала на столе. А теперь взгляни-ка сюда… — И он протянул ему записку Хескета, адресованную Сэнтли.

— Сорок девятый. Тут говорится, что туда и близко нельзя подходить, а при этом лежит схема, и такое впечатление, будто кто-то изучал ее.

— Ну что ж, это уже кое-что. Пошли.

Ледбеттер тоже узнал пиджак Вэла.

— Конечно, это его.

Теперь все собрались около конторы, Джим оглядел собравшихся и спросил:

— Кто-нибудь из вас работал на «Соломоне»?

— Я работал. — Вперед выступил рыжий парень по имени Ред в запачканной горняцкой одежде.

— Что там такого опасного в сорок девятом? — спросил Ледбеттер.

Ред пожал плечами.

— Да вроде ничего особенного, как и везде. В Комстоке много опасных мест, это всем известно.

— Давайте-ка спустимся и посмотрим, — предложил Джим и, помолчав, добавил: — Лучше идти вшестером, там ведь тесно. А вы, — он посмотрел на остальных, — будьте наготове, нам может понадобиться помощь.

Потом он обратился к Пилу:

— Не мог бы ты посторожить контору? И вы, Манфред, тоже. А ты, Ред, — прибавил он, — выбери троих надежных ребят, пойдете со мной и Тэпом.

— Надо бы костер развести, — сообразил кто-то. — Если они найдут их, без костра не обойтись. Когда поднимаешься на поверхность, проторчав столько часов в жаркой шахте, в самый раз схватить воспаление легких.

— Пожалуй, сбегаю за одеялами, — предложил другой и, повернувшись, скрылся в темноте.

Держа в руках зажженные свечи, шестеро мужчин исчезли в отверстии шахты. Остальные занялись костром.

Впереди шел Ред.

— Проработал я тут совсем недолго, — бросил он через плечо. — Быстро уволился. Не по душе мне пришлось, как велись здесь работы.

— Ты знаешь Хескета? — спросил Ледбеттер.

— Видел пару раз. Он все время сидел в конторе, но шахту хорошо представляет. Спускался сюда украдкой, когда последняя смена заканчивала. Иногда даже что-то делал, только потом аккуратно заметал следы. Уж понятия не имею, чего он хотел, только мы всегда замечали кое-какие изменения, когда заступали на смену с утра. — Ред махнул рукой. — Сорок девятый вон там.

Несколько минут они шли молча. Вдруг путь им преградила стена обломков породы. Ред поднял свечу повыше.

— Тьфу ты, пропасть! Потолок рухнул к чертовой матери!

— Нет, Ред, он не рухнул, его взорвали. Вот, посмотри-ка. — Ледбеттер держал в руках увесистый кусок породы с проделанным в нем отверстием, оставленный буром. — Видишь? Бурили.

— Может, и так, — неохотно согласился Ред. — Только кому это понадобилось?

Они переглянулись, потом рыжий парень заметил:

— С этим туннелем всегда что-то происходит. Порода тут крошится. Я как-то толкал тележку, и вдруг отвалился кусок, который весил ну никак не меньше трехсот фунтов. Он свалился прямо у меня перед носом, окажись я на шаг ближе, и мне крышка.

— А далеко еще до сорок девятого квершлага? — поинтересовался Ледбеттер.

— Футов сто пятьдесят или чуть больше. Да, взрывали, похоже, недавно, еще пахнет порохом. — Ред посветил перед собой. — Пойдемте к другому туннелю. Попробуем подобраться с той стороны.

— Не поможет, — возразил широкоплечий крепыш по имени Блэйн. — Это единственный путь в квершлаг.

— Взрыв устроили после того, как они прошли туда, — заметил Ледбеттер. — Тревэллиона уже несколько раз пытались убить.

— Если они там, — Блэйн указал на завал, — то скоро им оттуда не выбраться. Завал может простираться на пятьдесят, даже на шестьдесят футов. Как только мы начнем разгребать его и отбрасывать породу, сверху посыплется другая. В этих шахтах всегда так. Хуже не бывает, поверьте мне.

В главном туннеле, в том месте, где штреки разветвлялись, Джим остановился и осветил выработку, уходившую под углом от той, в которой они только что побывали.

— Может, туда сходить?

— А за каким хреном! — сказал Блэйн. — Квершлаг не закончен, это нам ничего не даст. Лучше начать разгребать проклятый завал да заготовить лес для крепей. Если не будет подпорок, порода снова обрушится.

Ред стоял в нерешительности, потом наконец проговорил:

— Чего мы медлим, Джим? Пошли!

Двое других остановились.

— Вы идите, а мы пока начнем разгребать. Там копать и копать.

Ред шел впереди.

— Вот будет здорово, если мы носом пророем весь этот чертов завал, — усмехнулся он, — а Тревэллион объявится наверху как ни в чем не бывало!

— Не объявится, — возразил Ледбеттер. — Я знаю его. Он никогда не станет развешивать свою одежду и оставлять дверь незапертой. Он слишком осторожен.

Они шлепали по лужам между шпал. В этом туннеле в отличие от других вода капала с потолка. Здесь было сыро, темно и жарко, и Ледбеттер возблагодарил всех богов, что ему хватило ума не стать шахтером, он просто не понимал, как эти люди могут работать в таких условиях.

— Осталось совсем немножко, — сообщил Ред. — Видно, тут проводили серию взрывов.

Они остановились возле узкого, сводчатого углубления, проделанного в глухой каменной стене. Оно-то и представляло собой незаконченный вход в квершлаг.

Джим отер пот со лба.

— Вот черт! — Он выглядел потрясенным и разочарованным. — Я-то думал, тут нормальный проход.

Они молча слушали, как медленно, монотонно падают сверху капли. За пределами светового круга, отбрасываемого свечой, к ним подступала непроглядная тьма, повсюду сочилась и капала вода. В большинстве шахт даже устанавливались помпы для ее откачки. Ледбеттеру вдруг нестерпимо захотелось выбраться отсюда наружу и снова очутиться под звездным небом.

— Не пойму я, Ред, как ты не боишься работать г таком месте. Это ж надо быть двужильным, да что там… ты, наверное, выносливее вьючного мула, не иначе.

— Сколько себя помню, все время работал на шахте, — ответил Ред. — Да я под землей-то за всю свою жизнь больше проторчал, чем наверху. От меня и жена ушла из-за этого. Только что я могу поделать? Ведь другому-то я не научился.

Он повернул голову, и свеча, закрепленная у него на шляпе, на мгновение осветила сводчатый проем, ведущий в квершлаг.

— Так я и…

— Ред! — Голос Джима сделался глухим и сдавленным от волнения. — Господи, Ред, ради всего святого, посмотри, что это!

Они поднесли свечи к проему. Из каменной тверди стены торчала… тонкая белая рука.

Глава 58

Элберт Хескет поправил шелковый серый галстук, расстегнул жилет и с удовлетворением посмотрел на свое отражение в зеркале. Прилизанная волосок к волоску голова и ровный, как ниточка, пробор завершали этот безупречный во всех отношениях портрет.

Выйдя из номера, он не спеша направился к лифту. Все складывалось наилучшим образом. Эл был доволен не только собой, но и будущим, которое открывалось перед ним.

Он снова обретет контроль над «Соломоном», а если и потеряет его когда-нибудь, то уж сумеет перед этим выпотрошить прииск окончательно.

Кроме того, у него есть и другие владения, которые тоже требуют разработки. В Комстоке многие мечтают разбогатеть, и он тоже принадлежит к числу этих людей. Поговаривают, что Джордж Хирст уже стал миллионером. Возможно, это и правда. Хирст умен, трудолюбив и умеет приобретать нужные земли. Он всегда знает, каков будет его следующий шаг. Так же и он, Хескет. Эл самодовольно улыбнулся. Да, он идет другим путем, но тоже очень удачным.

Когда он занял свое обычное место за столиком, в пустом ресторане скучали официанты. Это несколько удивило Хескета, ведь по воскресеньям многие позволяли себе отобедать в «Интернэшнл», и обычно зал в такие дни рано заполняла публика.

К нему подошел официант и, приняв заказ, осмелился заметить:

— Не ожидал вас увидеть сегодня к обеду, сэр. Я думал, вы на «Соломоне».

Хескет удивленно поднял глаза.

— На «Соломоне»? С какой стати я должен быть там?

— Ну… Это же ваш прииск, а сегодня все отправились туда, сэр. Дело в том, что мистер Тревэллион и мисс Редэвей попали там в завал.

Какое-то леденящее душу чувство зашевелилось внутри у Хескета, и засосало под ложечкой. Так скоро? Неужели они еще живы? Нет, вряд ли.

— Что вы говорите?! Я не слышал об этом. — Он сделал паузу, обдумывая слова, которые, как он понимал, весь город будет потом повторять. — Вы же знаете, между нами была тяжба, и меня, во всяком случае какое-то время, не пропускали на прииск… Так вы говорите, они попали в завал? Но как такое могло случиться? Прииск же охранялся.

— Ничего не могу сказать, сэр, только весь город сейчас там. Люди любят их обоих, поэтому все, кто свободен, бросились им на выручку.

Официант ушел выполнять заказ и, вне всякого сомнения, сейчас рассказывает своим сослуживцам, о чем говорил за обедом Элберт Хескет.

На столике, как обычно, лежала сложенная газета. Эл неторопливо вынул из кольца салфетку и положил на колени.

Слишком уж быстро. Он-то думал, их хватятся не раньше завтрашнего утра, когда заступит утренняя смена и обнаружит завал, и тогда только начнутся вопросы и поиски. Что же он сделал не так?

Хескет нахмурился, ощутив прилив ярости. Он всегда приходил в бешенство, когда что-то вставало у него на пути или расстраивало его планы, хотя внешне оставался спокойным и невозмутимым — истинным хозяином положения и вершителем собственной судьбы. Так, по крайней мере, он о себе думал.

Он заказал бокал вина и сделал неторопливый глоток. Теперь все будет зависеть от того, что они там обнаружат. Разумеется, следы не могут привести к нему. И потом, разве он не предупреждал, что в сорок девятый квершлаг спускаться опасно? Да, это был ловкий ход. Еще раз вспомнив, как удачно он все продумал, Хескет остался доволен собой. А если они живы, в чем он сильно сомневался, ему придется предпринять другие шаги.

Только нужно все хорошенько обдумать. Хескет вспомнил о Ваггонере, но тут же отбросил эту мысль. Нет, лучше приберечь его на потом. Ваггонер понадобится ему, чтобы разделаться с Маргритой Редэвей. Ведь не кто иной, как Ваггонер, торопился тогда на Миссури поскорее добраться до этих женщин, все рвался изнасиловать и убить их. Нет, его он оставит на потом, а эту работу выполнит Топор.

Тревэллион прославился как хороший стрелок, но Топор лучше, он превзошел самого Лэнгфорда Пила.

Хескет заканчивал десерт, когда дверь распахнулась и на пороге появился человек.

— Их нашли! Они живы! С ними все в порядке, и они уже идут сюда!

Сразу же поднялась суматоха, начались бесконечные расспросы, все были возбуждены, а Хескет старательно ловил в этом гуле каждое слово.

— …Они почти уже выбрались. Тревэллион пробил брешь киркой, и только когда хлынул свежий воздух, потерял сознание… Говорят, они пробыли в ловушке много часов.

— Обвал явно подстроили, — сообщил кто-то. — Взрыв прогремел, когда они уже прошли туда.

— Но кто мог подстроить такое? Даже представить невозможно! Кто-то специально пробрался на шахту?

Хескет сидел спиной к говорившему, и их разделяла толпа. Рассказчик явно не видел его, а если и видел, то не соотнес его персону с произошедшими событиями.

Эл сложил салфетку, медленно поднялся и, ни на кого не глядя, вышел. Он не стал дожидаться лифта и отправился пешком по лестнице. Сердце его глухо стучало.

Нельзя маячить в такой момент, не зря говорят — с глаз долой — из сердца вон. Покричат, поволнуются и успокоятся. В Комстоке что ни день, то история, и скоро об этом все забудут.

Интересно, как им удалось обнаружить, что взрыв устроен специально? Ведь он просил сделать так, чтобы это походило на обычный обвал, какие нередко случаются на шахтах и ни у кого не вызывают подозрений. Проклятый Ваггонер все дело испортил. Хескет грязно выругался, чего давно не позволял себе. Проклятый придурок…

Топор, вот кто ему нужен!

Тогда Топор был почти ребенком, но чувствовалась в этом тощеньком шестнадцатилетнем пареньке какая-то жестокая, неукротимая сила, что даже взрослые мужчины на всякий случай обходили его стороной. Однажды кто-то из них отпустил в его адрес презрительное замечание, и он без тени колебания распорол обидчику живот острым арканзасским ножом. Топор быстр и ловок, как дикая кошка, он не знает жалости и любой обидный намек или презрительное слово встречает враждебно.

С годами эти качества не исчезли, только теперь он стал щеголеват, одевался со всей тщательностью, изо всех сил старался походить на джентльмена и одинаково виртуозно управлялся как с револьвером, так и с винтовкой. Его волнистые белокурые волосы всегда тщательно причесаны, а ухоженным ногтям могла бы позавидовать любая барышня.

Хескет медленно кивнул. Да, ему нужен Топор, и никто другой. Только как добраться до него? Как заплатить за работу? Ведь действовать ему придется не в городе, а прямо в этом отеле.

Тревэллион лежал с закрытыми глазами на спине в своей постели. После того как выбрался на воздух, он быстро пришел в себя и теперь чувствовал лишь обычную усталость. Однако сейчас снова вспомнил, как кирка прошла сквозь стену и в образовавшуюся брешь хлынул поток воздуха. Вдохнув полной грудью, он расширил отверстие и, собрав последние силы, поднес к нему Гриту. Только после этого упал без чувств. До него смутно доносился какой-то гул голосов, но подняться он уже не мог. Должно быть, это бред его воспаленного мозга, решил тогда Вэл.

Откопали их без особого труда, в считанные минуты, и, очутившись на свежем воздухе, Тревэллион долго хватал его ртом, не в силах пошевельнуться.

Грита чувствовала себя даже лучше, чем он, ей ведь не пришлось так тяжело и долго работать. Сейчас она в отеле, и с нею Мэри.

Он лежал, закрыв глаза, расслабив каждый мускул своего изможденного тела, и думал.

Кто-то явно пытался уничтожить их обоих. Все продумано как нельзя лучше — заранее выбрано время, просверлены скважины, заложен порох, и тот, кто это подстроил, рассчитывал, что они спустятся в шахту. И потом, эта записка — предостережение об опасности, таящейся в сорок девятом квершлаге… Такое впечатление, что писавший ее нарочно хотел подогреть их любопытство. При такой слоистой, крошащейся породе даже небольшой силы взрыв мог вызвать обширный завал. Их спасло только то, что он нашел кирку, оставленную каким-то забывчивым рабочим.

Но кто это подстроил?

Тревэллион сел на постели. Там, в туннеле, последние удары стоили ему немалых усилий. Смертельная усталость, нехватка кислорода и моральное опустошение — вот все, что он чувствовал, и все же что-то внутри его шевелилось и заставляло снова и снова долбить стену. Сколько времени прошло так, он не заметил.

И пока он боролся с завалом, в его сознании ворочалось какое-то смутное ощущение, какая-то почти обозначившаяся догадка. Опустошенным мозгом владела лишь одна мысль — он снова и снова должен долбить эту стену. Но тут же вновь слабо брезжившая догадка осеняла его, и перед его глазами возникало бледное, землистое, худое лицо с каким-то странным выражением пустых голубоватых глаз, и голос, говоривший: «Можно мне посмотреть?»

Посмотреть что? И перед глазами его вставал человек в безукоризненного покроя костюме, человек, искавший Маргриту Редэвей, который… Это тот же самый человек! И тот, который просил показать ему дублоны, и тот, на которого он наткнулся в номере Гриты, — один и тот же человек.

Тревэллион тряхнул головой. Нет, нельзя так сразу делать выводы, надо подумать. И если эти лица сливались в одно, то как быть с тем, которое он едва мог различить в слабом мерцавшем свете костра? Как быть с тем лицом, склонившимся над мертвым телом отца Маргриты?

Тот же человек!

Тревэллион рывком вскочил с постели и принялся натягивать на себя одежду, и, пока он одевался, картина полностью сложилась у него в мозгу.

Несколько раз его пытались убить, и один раз, несомненно, Ваггонер. Ваггонер один из них, и у него есть деньги. Где он их берет? Ведь он нигде не работает, значит, кто-то дает их ему, чтобы держать его всегда под рукой.

Тревэллион оделся и потянулся за кобурой. Ее не оказалось на месте. И тут он вспомнил, что снял ее в шахте, и если никто не забрал ее, она должна быть все еще там.

Он пошарил в сумке и достал другой револьвер, тот самый, который нашел в траве в день гибели отца. На рукоятке виднелись выгравированные буквы: «А. К. Элдер».

Он сунул его за пояс и вышел из дому.

Теперь он знал, кто ему нужен, — Ваггонер и человек, подбивший всю шайку на убийство в ту страшную ночь. И зовут этого человека Элберт Хескет. Все сходится. Это он!

А часом раньше до Джекоба Тиэйла дошли слухи о чудесном спасении Тревэллиона и Маргриты из каменного мешка на «Соломоне».

Ну конечно они отправились на «Соломон»! Она еще, помнится, предложила ему перекусить и сказала, что скоро вернется. Он был единственным, кто знал, куда они отправились. Вскоре после их ухода на него напали эти двое, причем напали безо всякого предупреждения.

В больничной палате, где лежал Тиэйл, стояли еще две кровати, и обе пустовали. Джекоб медленно сел, свесив ноги. На стуле, аккуратно сложенная, лежала его одежда. Тиэйл натянул ее на себя, моля Бога, чтобы ни сиделка, ни доктор случайно не зашли в палату, потом пристегнул револьвер и взял винтовку.

К тому времени, когда он добрался до отеля, колени его дрожали от слабости. Он вошел в ресторан и опустился за ближайший столик.

К нему подошел официант.

— Сэр… ваша винтовка. Сюда нельзя с оружием.

В глазах Тиэйла мелькнула слабая усмешка.

— Я ненадолго. Лучше принесите чего-нибудь выпить.

— Виски, сэр?

— Нет, ром. Гаитянский. Всегда хотел попробовать гаитянского рома. С детства мечтал.

— Хорошо, сэр. Минуточку.

Тиэйл откинулся на спинку стула и закрыл глаза. До чего же он слаб. Сейчас и ребенок справился бы с ним. Еще хорошо, что у них тут есть лифт. Раньше он на него и внимания бы не обратил. Он всегда презирал это сооружение и до сих пор ни разу им не воспользовался.

Когда официант вернулся, он сказал:

— Хочу изменить заказ.

— Да, сэр.

— Знаете, как приготовить «Смерть Дьявола»?

— Простите, что приготовить?..

Чернокожий официант, накрывавший соседний столик, услышав их разговор, обернулся.

— Я знаю и могу приготовить этот напиток для господина.

Джекоб внимательно посмотрел на него.

— Две порции рома, одна порция бренди, немого меда и щепотка имбиря. Так вы делаете?

— Да, сэр, именно так. Только иногда возникают споры, сколько имбиря класть.

— Всего щепотку, не больше.

Когда чернокожий ушел, официант спросил:

— Ваш любимый напиток, да, сэр?

— Нет. — Тиэйл говорил тихо. Приподнявшись на стуле, чтобы сесть поудобнее, он почувствовал резкую боль. — Еще ни разу не пробовал, все только собирался. Один старик, у которого я работал в Луизиане, все время пил эту «Смерть Дьявола». Я тогда был мальчишкой.

Джекоб старался не двигаться, чтобы не вызвать новый приступ боли. Вскоре вернулся чернокожий, неся приготовленный напиток, и внимательным взглядом окинул его.

— С вами все в порядке, сэр? Может, вызвать доктора?

Тийэл улыбнулся.

— Спасибо, я только что от него.

«Смерть Дьявола» ему понравилась. Он сделал несколько глотков, наблюдая, как чернокожий накрывает соседний столик.

— Вы видели мистера Хескета сегодня утром?

— Да, он завтракал, как обычно, сэр. А вы не тот ли джентльмен, в которого недавно стреляли?

— Боюсь, что тот.

Он закрыл глаза, чтобы дать им отдохнуть. Голова его гудела, во рту пересохло. Джекоб сделал еще глоток. Покончив со «Смертью Дьявола» и увидев, что спустился лифт, он направился к нему и поднялся на нужный этаж. Пройдя по коридору, подошел к номеру Элберта Хескета и постучался. Ответа не последовало. Длинным охотничьим ножом отомкнул замок, вошел в комнату и осторожно закрыл за собой дверь. Устроившись в полумраке дальнего угла, Тиэйл принялся ждать. Откинувшись в кресле, он закрыл глаза. Смертельная усталость навалилась на него. Винтовку он положил себе на колени.

Мэри открыла дверь и увидела Тревэллиона.

— Как она?

— Все спрашивает о вас. Входите.

Она закрыла дверь, и Вэл услышал голос Гриты:

— Кто там пришел, Мэри?

Тут же показалась и она сама. Увидев Тревэллиона, девушка с протянутыми руками бросилась ему навстречу.

— Вэл! Вы прекрасно выглядите!

— Что-то не верится, судя по тому, как я себя чувствую. Моя мать в таких случаях говаривала: «Выглядишь, словно тебя протащили через замочную скважину». Как раз так я себя сейчас и чувствую.

— О, я никогда не забуду это ужасное место! И ни за что больше, не стану спускаться в шахту!

— Грита, вы поняли, что нас хотели убить?

— Да.

— Это Хескет. Теперь, Грита, я точно знаю, что это он. Свое открытие я сделал там, в сорок девятом квершлаге. Он убил вашего отца.

— Вы уверены в этом, Вэл? У меня всегда было такое чувство, будто я его где-то видела раньше.

— Грита, будьте осторожны. Не выходите никуда без Мэри и Манфреда. Две пары глаз всегда лучше, чем одна, а уж три и подавно. Наши приключения еще не кончились.

Он посмотрел на нее.

— Помните Ваггонера? Того страшного человека, который напал на вас в Шестимильном каньоне? Он один из тех людей.

— Я знаю. Он сам сказал мне. Сказал, что мы с матерью как-то особенно на него смотрели и за это он возненавидел нас. Думаю, он все выдумал. Ни на кого мы не смотрели, а он… он просто злобное животное.

— И он все еще здесь. Есть и другой человек, блондин привлекательной наружности. Я с ним не знаком, но он знает меня.

— Скорей бы все это кончилось.

— Будьте осторожны! — Она была такая милая, что Тревэллион с трудом удержался, чтобы не обнять ее. — Жизнь наша не будет спокойной, пока ходят по этой земле эти подонки. Все долгие годы я ждал, что рано или поздно им наступит конец.

— Вэл, вы сами будьте осторожны. Приходите сегодня после спектакля.

— Хорошо, приду.

Выходя из отеля, он заглянул в ресторан, зал пустовал. На улице он пристально огляделся и направился к кондитерской.

Навстречу ему бросилась Мелисса.

— Тревэллион! Наконец-то! С вами все в порядке?

Он пожал плечами.

— Конечно. Считайте, что мне просто пришлось выполнить двухнедельную норму за два дня. А где Джим?

— Где-то здесь.

Тревэллион попросил кофе и выглянул в окно. День выдался теплый, на улицах толпился оживленный народ. Город менялся на глазах. Тревэллион снова посмотрел на Мелиссу.

— Старые времена, похоже, прошли. Их уже не вернешь.

— Знаю. — В тоне ее прозвучало сожаление. — Некоторые уже срываются с места и уезжают — кто в Пиоше, кто на Риз-Ривер.

— Ну что ж, их воля. Но эти пограничные городишки больше не для меня. Собираюсь здесь обосноваться.

— С ней?

Он пристально посмотрел на нее.

— Все-таки до чего же вы, женщины, романтичны. С чего это вы взяли, что ей есть до меня дело?

— Я все вижу. Она же не дурочка.

Он замолчал и задумался. В сущности, так оно и должно быть, и где-то глубоко внутри себя он знал, знал с тех далеких времен, когда сжимал в своих объятиях дрожащую от испуга маленькую девочку и из последних сил старался не показать своего страха. С тех пор много чего случилось, но многому еще предстоит случиться.

— Кое-кто пытался убить нас, — сказал он. — Но он здесь не один. Их трое.

— Я слышала об этом, слышала в тот вечер, когда все побежали на «Соломон». В этом городе нашлось не меньше полсотни парней, которых вы в свое время выручили в трудную минуту. И Джим Ледбеттер, и Дэйн Клайд, и многие другие, и они будут стоять за вас горой.

— Нет, Мелисса. Каждый должен идти своим путем. Я могу заручиться их помощью в мелочах, но главное должен сделать сам.

— А этот человек со шрамом на лице, он тоже один из тех?

— Да. И еще блондин.

— Его я знаю. Он заходил недавно в кондитерскую. Его зовут Чистильщик… или Топор.

Тревэллион положил руку на пояс.

— Да. Он. У меня его револьвер, и я хочу вернуть его ему.

Ваггонер запер хижину, пересек улицу и пошел между домами. Вскоре переулок вывел его к конюшне. Насыпав коню зерна, он почистил его, укрепил седло и подпругу.

— Ешь, ешь, приятель, — тихо приговаривал он. — Тебе еще скакать и скакать.

Проверив оружие, он выглянул на улицу, постоял, наблюдая, потом достал огромные серебряные часы и, глянув на них, снова убрал в карман. Через пару минут он вышел из-под навеса и направился к театру. Возле парадного подъезда только уборщик подметал тротуар. Дверь была открыта.

Ваггонер давно наблюдал за театром и знал, что в это время уборщик всегда отлучается промочить горло пивом. Когда тот скрылся в ближайшем салуне, бандит пересек улицу, вошел в темное здание и направился за кулисы. Отыскав гримерную Маргриты Редэвей, он пробрался в гардеробную, выдвинул из шкафа ящичек, уселся на него и принялся терпеливо ждать. Несколько дней слежки помогли ему установить, что Грита всегда приходит раньше других актеров. На это и рассчитывал Ваггонер; когда она явится, уж он своего не упустит. Сначала ее мать… Теперь настала очередь девчонки. Оставалось еще больше часа. Ничего, он ждал столько лет, так неужели же не подождет какой-то час?

Глава 59

Тревэллион вышел на улицу и снял шляпу. Теплый ветер растрепал его волосы. Пробежав по ним рукой, он стоял задумавшись. Билл Стюарт хотел его видеть. Надо бы зайти к нему.

Взгляд его скользил от предмета к предмету, не пропуская ни одной мелочи. Надев шляпу, он поправил ремень, ослабив его, чтобы легче было выхватывать револьвер, и перезарядил его — так спокойнее.

Сегодня все будет кончено. Он криво усмехнулся при мысли о том, что и сам может встретить смерть. Эти люди убили его мать, отца, разрушили их мечту, теперь они хотят разделаться с ним.

Элберт Хескет беспокоил его больше других. Он никогда не вытащит револьвер, и, значит, у него нет возможности пристрелить этого мерзавца. Доказать тоже ничего невозможно. Чем он располагает, какими доказательствами? Одни лишь предположения. Конечно, в Вирджиния-Сити многим известно о делах Хескета, но ни документов, ни свидетелей нет.

Насчет Ваггонера и Топора он не сомневался. Оба прекрасно стреляют, оба жестоки, опасны, уверены в себе и очень осторожны.

Тревэллион по-прежнему не хотел никого убивать, но ему не оставили выбора. Он постарается уничтожить их. Они хотели убить Гриту, и этого он им никогда не простит. Тут до него дошло, что он слишком долго стоит на открытом месте, и зашагал по улице.

В Вирджиния-Сити деловая жизнь шла своим чередом — РУДУ добывали, отгружали на плавильни, скупали и продавали акции приисков, люди куда-то спешили, все слышали историю Тревэллиона, даже рассказывали ее другим, но, в сущности, оставались ко всему равнодушными. О них пока говорили, но завтра произойдет очередное громкое событие, и то, что случилось теперь, отойдет на второй план, а потом о нем забудут.

Тревэллион оторвался от своих мыслей, когда перед ним вдруг возник всадник. Он узнал Рамоса Китта.

— Слыхал, ты попал в беду. Сорвался и поехал сюда, но тебя уже вытащили.

— Все равно спасибо.

— Скажи, Трев, почему ты отнесся ко мне, как к другу? Ведь это по твоему совету я стал охранять золотые грузы. Когда я искал работу, я ссылался на тебя. Почему, а, Трев?

Тревэллион смущенно пожал плечами.

— Просто я верил, что ты слишком хороший малый, чтобы прожигать жизнь понапрасну, вот и все. В молодости многие способны наломать дров, но со временем остепеняются. Я так и говорил везде, когда хотел замолвить за тебя словечко. Только и всего.

— Ты попал в беду, Трев. Не забыл, я отлично стреляю?

— Знаю, только занимайся лучше своим делом. Успехи, радости можно разделить с другими, но если у тебя неприятности, ты должен справляться с ними сам. И тебе это отлично известно, Рамос.

Рамос Китт повернул лошадь, но вдруг остановился.

— Вот что я скажу тебе, Чистильщик всегда спешит выстрелить первым. Не вздумай выяснять с ним отношения, лучше убей с одного выстрела. — Он помолчал. — Это его большая ошибка… я это точно знаю… Он все время норовит выстрелить первым и гордится, что никто не может опередить его. Только из-за своей спеси он не смотрит, что делают другие, и может проворонить первый выстрел. Запомни это, может пригодиться. И будь поосторожней на улице. Он здорово стреляет, хотя и любит иной раз пустить пыль в глаза.

— Спасибо, Рамос. Я возьму твои слова на вооружение.

Китт поскакал своей дорогой, а Тревэллион вернулся к своим раздумьям. Он никогда не считал себя лучшим стрелком и не мечтал о подобной славе. Разве может нормальный человек спать спокойно, если на его совести гора мертвых тел?

Слава Топора его не интересовала. Кто его действительно беспокоил, так это Ваггонер. Ваггонер жестокая скотина, и страшное обещание, данное им Грите, беспокоило его. Он пошел по пустынному переулку. Обогнув мусорную свалку, направился прямиком к хижине бандита, та не подавала признаков жизни, на его стук никто не откликнулся.

Вэл заглянул в окно. Что-то в этом жилище показалось ему странным. Тревэллион задумался. Жилье некоторых холостяков имеет вопиюще неряшливый вид, другие же, наоборот, поддерживают такую чистоту, какой позавидовала бы старая дева, но эта комната была уж слишком аккуратно прибрана. Она оставляла впечатление нежилого помещения — все лежало, стояло на своих местах, даже посуда.

Тревэллион пошел вниз по склону. Какая-то женщина, заботливо поливавшая во дворе цветы, выпрямилась, завидев его.

— Ищете соседа? Мне кажется, он уехал.

Тревэллион снял шляпу и поклонился.

— Благодарю вас, мэм. А почему вы так решили?

— Он забрал винтовку и одеяло и пошел в сторону конюшни.

— А где она?

Женщина указала ему дорогу.

— Он снимает стойло в той же конюшне, где и мой муж. У него такая крупная кобыла, он ее все время чистит.

— Благодарю вас, мэм.

Подойдя к конюшне, Вэл распахнул дверь. Три лошади, топтавшиеся в стойлах, выкатили на него свои глазищи, поблескивая белками. Одна из них, крупная кобыла, была оседлана, а к седлу приторочены винтовка и скатанное одеяло. Так-так… Стало быть, «мистер» Ваггонер приготовил вещички и собрался сматывать удочки, только какое-то дело задержало его. Какое же?

И тут Тревэллион содрогнулся. Грита… Ваггонер хочет не столько убить ее, сколько унизить, растоптать, заставить ползать перед ним. Он уже однажды начал свою травлю, когда загнал ее в угол в Шестимильном каньоне, и только его появление спасло девушку.

Тревэллион вышел из конюшни, повесил засов и направился в отель. В ресторане сидело несколько посетителей, но никого из них Вэл не знал. Поднявшись наверх, он постучал в дверь, но ответа не последовало. Он в сердцах выругался. Как ему теперь недоставало Тиэйла. Будь Джекоб рядом с Гритой, он бы так не нервничал. А сейчас просто не находил себе места. Где же Ваггонер?

Тревэллион дважды прочесал улицу туда и обратно, заглядывая во все салуны и магазины. Ваггонер как сквозь землю провалился. Он вернулся в конюшню. Оседланная лошадь все еще жевала сено в ожидании седока.

Тревэллион отправился в кондитерскую — оттуда легче всего наблюдать за происходившим в округе. В кондитерской Ледбеттер беседовал с Мелиссой.

— Ты виделся с Биллом Стюартом? — спросил он. — Я не знаю, что он задумал, только он уже переговорил со всеми, кого уважает. Ему нужна наша поддержка.

— Я встречусь с ним, только не сегодня, — ответил Тревэллион. — В любой день, потом.

Ледбеттер пристально посмотрел на него.

— Опять неприятности?

Тревэллион молча наблюдал за улицей. Конечно, неприятности, но они касаются только его. Да, он может принять добрый совет или протянутую в трудную минуту руку друга, но рисковать жизнью Ледбеттера! Нет, этого он себе никогда не позволит. А сегодня обязательно кого-нибудь убьют. Он чувствовал это.

Город живет своей жизнью, а его проблема это его проблема, и никто, кроме него, не может решить ее — ни Ледбеттер, ни Мелисса, ни весь Вирджиния-Сити.

— Ничего, справлюсь, — ответил он.

Тревэллион так и не успел притронуться к кофе — внезапная догадка осенила его, он вскочил и выбежал из кондитерской. Театр! Ну почему он не догадался раньше? Ваггонер ждет ее в театре.

До начала спектакля оставалось еще много времени, но Вэл знал привычку Маргриты приходить раньше других. В конце концов, это ее труппа, и она всегда являлась заранее, чтобы посмотреть, все ли готово к спектаклю. И Ваггонер, наверное, догадался, что для него это редкая возможность нанести удар.

Тревэллион заспешил к театру. Джим стоял и смотрел ему вслед.

— Что за черт? Что там у него опять стряслось?

— Джим, — робко попросила вдруг Мелисса, — пожалуйста, не ходи туда!

Он удивленно посмотрел на нее.

— Трев сказал, что сам справится, но я же не могу бросить его в беде.

Он сел и снова посмотрел на Мелиссу.

— А ты, кажется, разволновалась.

— Да, Джим, я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Он пожал плечами.

— Если со мной что-нибудь случится, вряд ли кого это затронет. Кому нужен такой, как я?

— Мне. Ты мне нужен, Джим.

Он изумленно посмотрел на нее.

— Я?.. Я нужен тебе?

— Да, очень нужен. Как никто на свете.

— Вот черт! Что ты хочешь сказать?

— То, что я была дурочкой, Джим. И Тревэллион помог мне понять это.

Они помолчали, потом Ледбеттер произнес почему-то ставшим хриплым голосом:

— А сейчас он отправился туда один, навстречу Бог знает какой опасности.

— Он все делает один. Ему нравится быть одиночкой.

— Нет, — возразил Ледбеттер. — Не думаю. Он, кажется, нашел свою половинку.

— Я совсем не знаю ее, Джим. Подходит ли она ему?

— По-моему, да. Быть может, она единственная женщина, которая ему подходит.

— Но почему именно она?

— Они знакомы с детства. Он выбрал ее потому, что она действительно нуждалась в нем. И в этом-то весь секрет, Лисси, — быть нужным кому-то.

— Но теперь у нее есть все и ей ничего не нужно!

— Нет, Лисси. Она одинока. И он тоже. С самого детства они хранили память друг о друге и теперь обрели потерянное.

На небе полыхал кровавый закат, сгущались тени, и алые блики, постепенно смягчаясь, переходили в бледно-розовое сияние. Когда Грита открыла дверь служебного входа, до начала спектакля оставалось полтора часа. Уборщик, сделав свою работу, давно уже ушел. Она окинула взглядом зрительный зал и осталась довольна. Все-таки хороший этот уборщик, хотя и огрызается иной раз.

Здание театра было уже выкуплено. Жители Вирджиния-Сити любили свой театр, и Гриту это страшно забавляло, ибо жизнь, которой они жили, оказывалась порой куда драматичнее и интереснее, чем любая пьеса.

Она вдруг с щемящей тоской подумала о Тревэллионе, вспомнив долгие часы их страшного заточения в этой каменной могиле, его спокойное восприятие той беды, в которой они оказались, и неистощимое желание во что бы то ни стало вырваться. Он не жалел себя, не тратил времени на отдых, и стойкость его духа придавала ей силы.

Грита прошла между рядами и поднялась на сцену, чтобы отправиться за кулисы. Остановившись поправить занавес, она вдруг мельком увидела что-то на полу. Приглядевшись, обнаружила клочок сена и отвалившийся от каблука кусок конского навоза.

Ах этот уборщик! Ну подожди у меня!.. Задернув занавеску, она направилась к гримерной, как вдруг ее пронзил страх.

Грита открыла дверь и вошла в комнату, повесила пальто на спинку стула. Допустим, кто-то оказался здесь уже после того, как уборщик ушел. Но кто? Тот, кто побывал перед этим в конюшне. Но никто из ее знакомых не выезжал сегодня, это она знала точно. Стало быть, кто-то чужой.

В театре царило безмолвие. Тишину нарушал лишь отдаленный грохот работающих плавилен, больше ни единого звука не проникало с улицы, и правильно, иначе любое слово, сказанное на сцене, мог бы заглушить посторонний шум.

Грита вдруг поняла, что ей нужно уходить отсюда, и немедленно. Бросить пальто, сумочку и бежать. Кто-то проник сюда и, наверное, сейчас прячется где-то. Но как бросить сумочку? Ведь в ней пистолет!

И все же сумочку придется оставить. Если она захочет забрать ее, он сразу же появится. Появится? Но откуда? Из гардеробной! Он может прятаться там. Если она бросится бежать в своем длинном платье и на высоких каблуках, он догонит ее в два счета.

Может, подпереть дверь гардеробной стулом? Но для этого ей придется подойти к ней совсем близко.

Конечно, она может просто выбежать из комнаты, но до входной двери далеко, и к тому же она заперла ее за собой. Зачем? Ведь она никогда этого не делала! Нет, нужно подпереть дверь гардеробной стулом и только потом бежать за помощью. А что, если там никого нет? Что тогда скажут люди? Что ей повсюду мерещатся тени?

Стянув с руки длинную перчатку, Грита взяла стул, подошла к двери гардеробной и начала прилаживать его к дверной ручке. В это мгновение дверь распахнулась, и на пороге показался Ваггонер.

— Ишь какая сообразительная, — ухмыльнулся он.

Теперь бандит показался ей даже здоровее, чем в первый раз. От него исходил запах пота и грязной одежды.

— Как ты доперла, что я здесь?

Из последних сил Грита старалась не показать своего испуга.

— Потому что из вас сыплется конский навоз, — невозмутимо произнесла она. — Больше никто не пришел бы сюда прямиком из конюшни.

Он опять противно ухмыльнулся.

— Ишь ты, как ловко!

В гардеробной было тесно, и, куда бы она ни повернулась, он дотянулся бы до нее в доли секунды. Грита положила шляпу на стол. Вот если бы добраться до булавок! Но ведь он же не даст ей сделать ни одного движения.

— Я слыхал, ты дверь заперла. Вот и умница. У меня хоть время будет. — Он ощерился в улыбке, обнажив крупные желтые зубы. — Я давно наблюдаю за тобой и заметил, что твои дружки-актеры появляются не раньше, чем за полчаса до спектакля. Так что у нас есть целый час.

— На вашем месте, — холодно произнесла Грита, — я бы поспешила унести ноги прямо сейчас, пока еще действительно есть время. В этом городе вас повесят даже за то, что вы уже сделали.

— Да куда им! Я всю жизнь что хочу, то и делаю. — Он уперся руками в бока и похотливо уставился на нее. — А теперь я сделаю с тобой кое-что.

Позади нее на столе в сумочке лежал пистолет. Но стоит ей повернуться к нему спиной… Нет, этого делать нельзя. Надо ждать. Быть может, если он начнет приближаться к ней и она отступит назад, это не вызовет у него подозрения? Только бы дотянуться до сумочки.

И тут безо всякого предупреждения он ударил ее. Оглушенная, Грита упала, но прежде, чем она пошевелилась, он пнул ее ногой. Девушка едва успела перевернуться на бок, пытаясь защитить живот. Ваггонер не шутил и бил по-настоящему.

Он нагнулся и схватил ее за плечо. Когда-то давно Гриту учили обороняться, и она знала, что нужно отползти назад. Вместо этого она схватила его за рукав и изо всей силы дернула к себе.

Застигнутый врасплох, бандит растянулся на полу, а Грита, словно кошка, в мгновение ока вскочила на ноги. Она была разъярена. Понимая, что не в силах убежать от него, она швырнула в него стулом и, пока он пытался сбросить его, схватила сумочку.

Но Ваггонер выбил сумочку из рук, тогда она пнула его ногой в лицо. Он схватил ее за ногу, но Грита выдернула ее, она отчаянно пыталась нащупать хоть что-нибудь, чем можно было бы как следует огреть его. Наткнувшись на банку с гримом, она с размаху опустила ее ему на голову, но Ваггонер нанес ей такой удар, что она, полуоглушенная, распласталась на полу. Он бросился к ней. Грита перекатилась и попыталась вскочить на ноги.

Глаза Ваггонера помутнели от бешенства.

— Я задушу тебя собственными руками и только тогда успокоюсь, — прохрипел он.

— Жалкий трус, — спокойно произнесла Грита. — Не можешь справиться с женщиной.

Огромный кулак навис над Гритой, и, пытаясь увернуться от удара, она упала на перевернутый стул. Ваггонер бросился к ней, и в этот момент раздался стук в наружную дверь.

Бандит на мгновение замер, дико озираясь, но тут же взял себя в руки.

— Только пикни, и я пристрелю этого ублюдка, кто бы он ни был.

Медленно, не сводя с него глаз, она поднялась. Платье изорвано в клочья, волосы растрепались, но при этом она чувствовала, что на редкость спокойна… «Думай! — мысленно приказала она себе. — Должен быть какой-то выход».

— Я сейчас уйду отсюда, — произнесла она. — И не вздумай меня останавливать.

— Один шаг к двери, и я переломаю тебе ноги… Потом пальцы, а потом…

Грита не сомневалась, что он выполнит угрозу. Стук в дверь прекратился. Неужели тот, кто стучал, ушел? Но кто мог прийти сюда в такой час? Сумочка лежала на полу. Если бы она только достала пистолет!

Еще какой-нибудь час назад она бы пришла в ужас при мысли, что может кого-нибудь убить, сейчас же ясно осознала, что страстно желает убить этого подонка. И надеялась, что ей удастся сделать это. Ведь он убил ее мать.

Резким прыжком Грита бросилась к двери, но Ваггонер опередил ее. При своем громоздком сложении он двигался как пантера. Он наотмашь ударил ее по щеке, и на его лице появилось выражение животной похоти.

— Думаешь, ты какая-то особенная? Сейчас я покажу тебе, как…

— Не покажешь. — Голос, раздавшийся из гардеробной, прозвучал тихо, но твердо.

Изогнувшись, словно кошка, Ваггонер повернулся, нащупывая рукоятку револьвера, но в это время Тревэллион выстрелил два раза подряд.

Схватившись левой рукой за край стола, а правой все еще держась за оружие, Ваггонер упал. Обе пули угодили ему в живот, дюйма на три повыше пряжки.

— Грита, — позвал Тревэллион, небрежно играя револьвером, — вам лучше выйти.

Девушка взяла сумочку и направилась к двери. На пороге она остановилась и обернулась. Ваггонер не сводил глаз с Вэла.

— Вы все видели тогда на Миссури, да? — прохрипел он.

— Мы с Гритой прятались в кустах, я держал ее, чтобы она не закричала.

Из горла Ваггонера вырывались хрипы, он не сводил глаз с Тревэллиона.

— Попадись вы мне тогда, я бы выпустил вам кишки наружу.

— Не сомневаюсь. Ты всегда был грязной скотиной. Даже жалко обижать животных, называя тебя так. — Вэл помолчал, потом переменил тему: — Это Хескет платил тебе?

— Хескет? — Ваггонер искренне вытаращил глаза. — Вот оно что! Хескет с «Соломона»! Стало быть, это он подсунул виски в опрокинутый фургон. Все тогда нажрались, кроме меня. А меня не требовалось спаивать, я и так бы пошел. Я плевал на то, пойдут ли остальные. Хотел показать этой бабе и ее девчонке, которые смотрели на меня, как на вошь.

Вдруг дуло револьвера блеснуло в его руке, но Вэл оказался готов к этому. Дулом своего револьвера он с размаху ударил Ваггонера по запястью, и тот выронил оружие, которое сразу же отлетело в угол. Не сводя глаз с бандита, Трев направился к нему, поднял левой рукой и шагнул к двери.

— У тебя мало времени, Ваггонер. На твоем месте я бы постарался наладить отношения с Богом. Если ты и выживешь, тебя все равно повесят.

Вэл вышел и захлопнул за собой дверь.

Остановившись на сцене, он перезарядил оба револьвера и сунул их за пояс. Сняв пальто, подал его Грите.

— Ваше платье разорвано, наденьте вот это. — Потом, взяв Гриту за руку, спросил: — С вами все в порядке?

— Меня немного трясет, — призналась она, — но это пройдет. Если бы мне удалось достать хоть какое-нибудь оружие, я бы разделалась с ним. Я и понятия не имела, что смогу вот так…

Он рассмеялся.

— Да вы просто молодчина. Пойдемте, вам надо отдохнуть.

После этих слов напряжение наконец спало, и Грита разрыдалась. Тревэллион нежно обнял ее.

— Пойдемте, тут недалеко.

Грита вцепилась в его руку.

— Вэл! Я так испугалась! Он… он был так ужасен!

— Все. Его больше нет.

— Вы… Он умрет?

— Да.

По дороге они встретили Ледбеттера.

— У вас все в порядке? Я слышал стрельбу.

— Это Ваггонер. Он сейчас там, в театре. Шок, должно быть, прошел, и теперь он корчится в предсмертных муках.

— А в отеле тоже стреляли. Элберт Хескет мертв.

— Мертв?

— Джекоб подкараулил его в номере. Когда Хескет вошел, Тиэйл уложил его.

— Так запросто?

— Ну… нет, конечно. Тиэйл лежал на больничной койке. Как ему удалось сбежать и добраться до отеля, одному Богу известно, но он сделал это. Хескет, должно быть, слишком погрузился в свои мысли и не заметил Тиэйла, когда вошел. Сняв пальто, он сразу полез в буфет за выпивкой. Похоже, его что-то очень расстроило, ведь он никогда раньше не пил. Случайно оторвавшись от стакана, Эл увидел Тиэйла, сидевшего на стуле с винтовкой в руках.

Хескет быстро соображал. И в тот момент, когда взгляд его наткнулся на Тиэйла, он уже понял, зачем тот здесь.

— Джекоб Тиэйл! Вы-то мне как раз и нужны! Как насчет того, чтобы заработать десять тысяч долларов?

— Когда я был ребенком, в клетку с крольчатами заползла змея, — произнес Тиэйл слабым голосом. — Вот ты и есть эта змея.

— Десять тысяч долларов! — словно не слыша его слов, продолжал Хескет. — Я даже мог бы повысить ставку, учитывая вашу квалификацию.

Джекоб Тиэйл вскинул винтовку. С такого расстояния прицеливаться не было нужды. При виде длинного ствола, направленного ему прямо в живот, Хескет почувствовал, как горло его сдавили железные тиски, и, задыхаясь от ужаса, взмолился:

— Нет! Меня нельзя убивать! Вы не понимаете, что делаете! Вы не смеете.

Тиэйл выстрелил.

Ударом тяжелой свинцовой пули Хескета отбросило и шмякнуло о буфет. Посыпались осколки стекла, и бутылка, открытая Элом, опрокинулась на пол, расплескивая свое содержимое.

— Пожалуйста, не надо! Не надо… — Шатаясь, он сделал несколько шагов, упал лицом на стол, соскользнул на пол и пополз к Тиэйлу. — Это ошибка! — хрипло шептал он. — Это какая-то чудовищная ошибка! Меня нельзя убивать!..

Он попытался подняться, жилет его заливала кровь. Когда наконец он оторвался от пола, Тиэйл снова выстрелил.

Через несколько минут дверь распахнулась, и в комнату ворвались люди. Их глазам предстала странная картина — в кресле с винтовкой в руках сидел перевязанный Тиэйл, а возле его ног лежал мертвый Хескет.

Глава 60

Только Джон Сэнтли пришел постоять у могилы Элберта Хескета.

— Я никогда не любил его, — сказал он Ледбеттеру, — но все-таки я работал у него.

— А что с его долей «Соломона»?

— Он не оставил завещания. Мне кажется, он даже и представить себе не мог, что когда-нибудь умрет. Я как-то намекнул ему, что неплохо бы на всякий случай распорядиться имуществом, но он смерил меня таким пустым и холодным взглядом… Думаю, у него есть родители, только я никогда не видел, чтобы он писал им. При желании их можно разыскать, им причитаются дивиденды.

Тревэллион ждал Гриту внизу. Когда она спустилась по лестнице, он протянул ей руку со словами:

— Вы настоящая принцесса. У вас такая величественная осанка!

Она улыбнулась.

— Ну конечно. Только не забывайте, мистер Тревэллион, что я актриса. Разыгрывать любые роли — моя профессия. Однако, если актер со всей убедительностью изображает короля на сцене, это вовсе не означает, что в жизни он мог бы стать хорошим королем. Скорее всего, царственной особы из него вовсе не получилось бы. Мы слишком искренни в проявлениях чувств, смеемся, когда смешно, не можем скрыть истинных побуждений. Мы всего лишь дети, которые играют во взрослую жизнь.

Тревэллион подал ей стул и сел напротив.

— О вас я бы этого не сказал.

— По правде говоря, я не такая уж хорошая актриса, хотя считаю, что женщинам актерские способности свойственны в большей степени, чем мужчинам. Любая маленькая девочка уже актриса.

— Ну что ж, теперь у вас появилась новая роль. Вы стали владелицей богатого прииска, а им нужно управлять.

— Я ничего в этом не смыслю, да и прииск-то увидела впервые, когда спустилась в шахту на «Соломоне», и, по правде говоря, хотела бы поскорее забыть об этом.

— По-моему, труппой вы управляете неплохо и вполне могли бы справиться и с прииском. Самое главное — правильно подобрать людей и запоминать, о чем они говорят. Уилл Крокетт заплатил мне за то, чтобы я осмотрел прииск, я даже составил приблизительный план дальнейших разработок, только так и не успел обсудить его с ним. Я могу отдать его вам и помочь найти подходящего человека на место управляющего, который сумеет подобрать хороших рабочих и разбирается в горном деле.

— О, Вэл, если бы вы помогли мне в этом, я была бы вам очень признательна. У меня хватает дел в театре. Мэгуайр закончил строительство оперного театра. Мне так хочется там работать, я намерена обсудить это с ним.

Она посмотрела на дверь. На пороге стоял высокий широкоплечий молодой мужчина.

— А вот и Билл Стюарт. — Тревэллион предложил ему стул. — Присаживайся, Билл. Как поживаешь? Ты знаком с Маргритой?

— Да, — усмехнулся он. — Только я познакомился с нею слишком поздно. — Окинув быстрым взглядом зал, он сразу приступил к главному: — Трев, мне нужна твоя помощь. — Билл заказал виски и, как только официант удалился, продолжил: — Я никогда не забуду, как ты приехал в суд, когда Сэм Браун со своей шайкой пришел мутить воду.

— Ну, тогда тебе помощь не понадобилась.

— Но могла понадобиться. Важно, что ты пришел. Ну, это все в прошлом, а мне нужна твоя помощь сейчас. Мы добиваемся, чтобы нашу территорию провозгласили штатом, и нам необходимо обеспечить активное участие в голосовании всех сторонников. Я хочу, чтобы наша победа выглядела ошеломляюще и произвела впечатление на Вашингтон. Ведь кое-кто там утверждает, что у нас слишком мало населения, чтобы получить статус штата. Они, видишь ли, считают, что мы жалкая горстка людей, живущих на краю света — между горами и пустыней. Поэтому мы должны отличиться на выборах.

— Ну что ж, с этим, думаю, проблем не будет. Все, кого я знаю, хотят, чтобы наша территория получила статус штата. Нам только нужно наладить судопроизводство и заиметь свое представительство в Вашингтоне.

— Нет, Трев, не все так думают. Есть достаточно сильная группа, представляющая интересы крупных горнорудных предприятий. Они-то как раз совсем не желают, чтобы мы стали штатом, и объединяются с теми, кто боится нашего голоса в вопросе об отмене рабства. Откровенно говоря, Трев, я уже беседовал об этом с президентом. Ему нужен голос Невады, он нуждается в нашей поддержке.

— И что ты хочешь от меня?

— Твоя помощь могла бы оказаться просто неоценимой. У нас есть две группы ревностных сторонников, и о том, как они проголосуют, беспокоиться не приходится. Но есть и много колеблющихся, которые заняли выжидательную позицию, и тех, кто приехал в наши края недавно, — эти так вообще не понимают сути вопроса. Не знаю, Трев, известно тебе об этом или нет, но ты снискал славу человека с твердым характером. Ты лучше всех в округе знаешь горнорудное дело, тебя любят и уважают, с твоим мнением считаются.

Вэл усмехнулся.

— В том-то и дело, Билл, что разбираюсь-то я только в добыче руды. Хотя если вся твоя просьба заключается в том, чтобы я просто говорил повсюду то, что думаю, то я с удовольствием ее выполню.

— Ты правильно меня понял. Просто говори об этом почаще и везде, где только можно. — Стюарт помолчал, потом продолжил: — Теперь о другом. На днях мне нужно будет съездить на телеграфную станцию. Послание, которое я хочу отправить, довольно длинное, и мне придется пробыть там некоторое время. Но на станции могут оказаться и те, кто захочет помешать мне. Вот я и прошу тебя поехать со мной, только не забудь прихватить оружие.

Он встал.

— Благодарю тебя, Трев, и не хочу больше отрывать вас от беседы. — Он поклонился Маргрите и вышел.

— А это опасно, Вэл? Я думала, что все страшное уже позади.

— Скорее всего, он просто решил подстраховаться. И я рад помочь ему. Иногда так случается, если вовремя показать свою силу, то можно предотвратить серьезные неприятности.

Вокруг них стоял тихий гул голосов, позвякивание серебряной посуды, шорох платьев — все это создавало приятную атмосферу умиротворенности.

— Мне нравится сидеть с вами, — признался Тревэллион. — И я не хочу, чтобы это кончилось.

— И не надо, Вэл, пусть не кончается.

— Как обстоят дела в театре?

— У нас в репертуаре еще две постановки. Вот отыграем их, и все. Контракт заканчивается.

— А что будут делать ваши актеры?

— Манфред остается здесь. Они с Мэри решили пожениться, так как давно любят друг друга.

— Манфред очень хороший человек. Почему бы вам не предложить ему место Сэнтли?

— Да, пожалуй, он справился бы. Он много помогал мне в театре, прекрасно управляется со счетами и к тому же безукоризненно честен.

— А остальные?

— У них тоже все в порядке. Дэйну Клайду здесь понравилось, и он тоже хочет остаться.

Откуда-то лилась тихая музыка, а они беседовали о том, что предстоит им еще сделать.

— Хочу заняться новым бизнесом, — поделился Тревэллион. — В Сьерре у меня есть участок леса. Многие прииски испытывают большую нужду в древесине, которая идет на крепи в шахтах. Вот я и решил открыть новое лесоперерабатывающее предприятие и нанять рабочих.

Он поднялся.

— Грита, пойдемте в кондитерскую. Хочу познакомить вас с Мелиссой. Да и Джим, должно быть, тоже там. Мне нужно сказать ему кое-что, и буду рад, если вы тоже поприсутствуете при этом.

— Но вы уже все рассказали мне, Вэл.

— Нет, не все.

На город спускалась ночь, толпа на улицах редела. Какой-то пьяный, шатаясь, обнимал столб, горланя ирландскую песню.

Вдруг Тревэллион повернулся к Грите.

— Джиму я скажу в кондитерской, а вам сейчас. Я наткнулся на бонанцу.

— На бонанцу? Что это?

— Так называют скопление богатой руды в жиле. Некоторое время назад я начал вести боковую выработку, чтобы обеспечить правильную циркуляцию воздуха и иметь запасной выход на всякий случай. Эта выработка привела меня к богатому скоплению серебра. Завтра все будут говорить, что я всех обхитрил и скрывал такую жилу, но поверьте, это чистая случайность, и для меня это открытие. Я, как обычно, заложил порох в скважины, поджег фитили и поднялся на поверхность, а когда наутро спустился в шахту, повсюду валялось чистое серебро. Жила так широка, что я даже не могу проследить ее границ, только знаю, что она простирается в направлении самой богатой части Комстокской залежи. Так что теперь я богат.

Они остановились у кондитерской, Тревэллион заглянул в окно — за столом сидели Ледбеттер и Кристиан Тэпли. Тревэллион открыл дверь, чтобы пропустить вперед Маргриту, когда за спиной у него раздался голос:

— Тревэллион!

По тому, как прозвучал этот окрик, Вэл понял, чего ему ждать. Какой-то прохожий остановился и уставился на них. Губы Маргриты приоткрылись, и она попыталась что-то сказать, но он не дал ей.

— Заходи, милая, а я сейчас, — ласково проговорил Тревэллион и закрыл дверь.

Перед ним, широко расставив ноги, с вызывающим видом стоял Топор.

— А-а, Топор? Ну здравствуй. Что, один ты теперь остался, а? — В голосе Вэла звучала издевка.

— Один? — Топора явно озадачил неожиданный вопрос.

— Ну да, один. Разве ты не знаешь, что все твои приятели отправились на тот свет? Не хочешь составить им компанию?

Все произошло не так, как запланировал Топор. Слова, которые он приготовил для этого случая и которые, как он ожидал, повторял бы потом весь город, теперь потеряли всякий смысл. Но ему задали вопрос и ждали ответа.

— Все, Топор, нет больше твоих дружков, нет этих гнусных подонков. Да-да, вас всех, и тебя в том числе, нельзя назвать иначе, как мерзким сбродом.

Топор почувствовал прилив ярости. Хладнокровие, которым он всегда так гордился, куда-то улетучилось.

— Что скажешь, а, Топор? Или как там тебя еще называют, Чистильщик? Ну и имя же у тебя! Интересно, что в своей жизни ты сделал чистого? А? Не припомнишь? Может быть, убил двух беззащитных женщин на Миссури? Или с четырьмя другими подонками убил моего отца, а потом охотился за сыном?.. Только я уже давно не мальчишка. Говорят, ты неплохо стреляешь и любишь выхватывать пушку первым?

Топор был так разъярен, что весь дрожал. Рука его потянулась к кобуре. Ему не терпелось застрелить этого человека прямо сейчас, еще никогда в жизни он не испытывал такого острого желания кого-нибудь убить.

— А знаешь, Топор, что у меня есть? Твой револьвер. Ты обронил его, когда удирал со всех ног. Помнишь, Топор, как ты улепетывал вместе с остальными? Видишь? Тут даже имя твое написано. Сейчас покажу… — Тревэллион молниеносно выхватил оружие и выстрелил Топору в голову. Тот покачнулся и выронил револьвер в дорожную пыль.

Вэл шагнул ему навстречу, готовый снова выстрелить в любую секунду.

— Выхватить пушку первым, как выяснилось, еще далеко не все. Правда, Топор? Не я искал тебя, ты сам явился сюда. Конечно, я мог выследить тебя, но ты сам напросился.

Револьвер выскользнул у Топора из пальцев, он хотел что-то сказать, но покачнулся и упал.

Едкое облачко порохового дыма рассеялось в темноте. На освещенной фонарями улице лежало распростертое на земле тело мистера А. К. Элдера, Чистильщика.

Откуда-то доносился женский смех и нестройные звуки фортепьяно, исполнявшего какую-то нехитрую мелодию, а вдалеке мерно и монотонно грохотали плавильни и компрессоры.

Тревэллион повернулся и вошел в кондитерскую.

Грита бросилась ему навстречу и схватила за руку.

— Вэл, с вами все в порядке?

— Конечно, — улыбнулся он, обняв ее. — Теперь у меня все в порядке.