9

Никогда не утверждал, что у меня много мозгов. Большую часть из того, что узнал за свою жизнь, вколотили в меня тем или иным образом. Выучился на совесть лишь одному — как остаться в живых.

Моя стихия — оружие, лошади, удары и броски, но многому можно научиться просто глядя на мир. К тому же, хотя не привык ложиться спать с книгой, умею слушать других.

Люди, живущие уединенно: ученые, учителя, владельцы магазинов, — редко понимают, что они теряют, не разговаривая с себе подобными. Самые лучшие разговоры, и самые умные, я слышал у костров, в салунах, ковбойских бараках.

Странствующий видит многое, а знание — это возможность сравнивать и делать выводы. Более того, в любой шайке бродяг есть люди, получившие прекраснейшее образование, и люди, просто повидавшие и умеющие сложить две двойки.

Часто у костра я слышал разговор о городах, и как они появились, и о том, что большинство городов стоит на слиянии рек. Люди встают лагерем возле рек и речушек, чтобы вода была рядом. Переправиться через большую реку — дело трудное, поэтому они разбивают лагерь и отдыхают после переправы. Но после переправы отдыхают люди бывалые. А те, кто разбил лагерь, чтобы пересечь реку утром, часто ждут по нескольку недель, потому что за ночь вода может подняться на несколько футов.

Рим, Лондон, Париж, все возникли у переправ, и обычно тут же крутился какой-нибудь пройдоха, который за переправу требовал денег. Если есть люди, сильно желающие что-то сделать, всегда найдется ловкач, который будет за это брать с них деньги.

Когда люди останавливаются у переправы, они разбивают лагерь, осматриваются, и, держу пари, что кто-то уже поставил магазинчик, где есть все, что им нужно.

Городок Сиваш возник так же. Река, конечно, не ахти какая, но рядом оказался хороший источник, и один парень, проезжающий мимо, остался и стал разводить овец. Через несколько месяцев на него набрел другой смельчак, собиравшийся за золотом в Колорадо. Он увидел это место и, зная, что вода иногда дороже золота, подождал, пока овцевод повернется к нему спиной, а потом топором раскроил ему голову, похоронил и посеял кукурузу и дыни.

Этот древний конфликт — конфликт между фермером и скотоводом — начался, наверное, во времена Каина и Авеля. Каин, по Библии, был не только первым фермером. Он построил первый город, о котором говорится в священной книге. И вот наш фермер, его тоже звали Каин, увидев, что люди часто останавливаются попить у его источника, открыл лавочку и стал торговать кукурузой и овощами.

Со временем все бы у него наладилось, если бы не появился карточный шулер с ревматизмом в натруженных пальцах. Шулер приехал в городок и некоторое время наблюдал, как идут дела. Он послушал шелест тополиных листьев, журчание родника и тем же вечером вынул засаленную колоду карт.

Ревматизм в пальцах означал для него конец карьеры, но эти пальцы все же сумели сдать три дамы для Каина.

Каин уже долго не видел женщин, поэтому, когда сразу три дамы появились у него на руках, он на радостях переоценил свои возможности. А когда шулер-ревматик показал ему четыре туза, он понял, что больше не фермер и не владелец лавки. Шулеру не хотелось, чтобы его бывший партнер по покеру мозолил ему глаза, поэтому подарил ему лошадь. Когда же Каин взял топор, его, должно быть, предупредил какой-то дружелюбный призрак, шулер не стал поворачиваться к нему спиной. Каин опять стал бродягой, а шулер — хозяином магазина и владельцем полей.

Он назвал это место Сиваш. Никто не знал почему, включая и его самого. Шулеру пришло в голову это имя, и он им воспользовался. К тому времени шулер уже продавал припасы в «МТ» и в нескольких других хозяйствах, расположенных по соседству.

Сиваш не был большим городом. Человек со здоровыми ногами мог обойти его за пять минут.

Шулер с ревматическими пальцами все еще жил здесь, но пальцы у него стали намного хуже. Руки, которые не могли сдать штучку снизу или собрать внизу колоды нужные карты, не могли совладать и с револьвером. Поэтому самый старый гражданин Сиваша стал также самым миролюбивым.

Когда появился Джейк Фланнер и начал потихоньку все прибирать к рукам, шулер начал было подумывать, как бы его пристрелить, пока не увидел, что случилось с некоторыми гражданами Сиваша, вынашивавшими ту же идею. Он улыбался Джейку, но на всякий случай держал оружие под рукой.

Тем не менее шулер не испытывал к Фланнеру добрых чувств. Он хотел, чтобы Фланнер убрался отсюда, и не только потому, что тот стремился стать в городе хозяином. Шулера звали Кон Веллингтон, и с такими руками он не желал ничего, кроме покоя. Однако даже дурак понимал, что там, где появился Джейк Фланнер, спокойствием и не пахнет. Кон Веллингтон выжидал, и, поскольку все новости рано или поздно доходили до него, он узнал, что Эмили Тэлон с Логаном Сакеттом накрепко остановили Фланнера.

Логан был ему знаком. Они не были друзьями и вообще, можно сказать, почти не встречались. Как-то раз Логан сидел за одним карточным столом с Коном Веллингтоном, чьи руки в то время еще не знали ревматизма. Кон многое знал о Логане Сакетте и сдавал карты с чрезвычайной осторожностью.

Он раздумывал, как бы передать весточку Логану, чтобы об этом не узнали фланнеровские шпионы, когда услышал стук в окно.

Кон быстро прикинул, кто бы это мог быть. Джейк Фланнер или его ребята подошли бы к передней двери. Поэтому, если кто-то подошел к окну, то это враг Фланнера, а враг Фланнера — желанный гость в его доме… пока не узнал сам Фланнер.

Он на дюйм приоткрыл окно.

— Кто там? — Кон внимательно осмотрел улицу и двор, поскольку боялся, что кто-нибудь прячется и наблюдает за его лавкой, одновременно служившей ему жилищем.

— Откройте дверь, — сказал я и услышал, как он что-то пробормотал.

Внутри послышалось шевеление, затем открылся темный проем двери:

— Входи же да побыстрей.

Как только я вошел, Кон Веллингтон засветил лампу:

— Так и думал: кроме тебя, ко мне за полночь никто не заявляется.

Он сел на кровать, оставив для меня стул.

— Ты же пришел насчет Фланнера, — вдруг сказал он. — Пойми меня правильно: он оставил меня в покое. Конечно, зарабатываю я сейчас вдвое меньше, но, как видишь, жив, чего не могу сказать о других.

Он открыл коробку с сигаретами и, прежде чем пододвинуть ее ко мне, сам взял одну. Затем поднял руки, обезображенные ревматизмом:

— У меня не меньше решимости, чем у других, но с такими руками одного этого мало. Я могу нажать на курок, если в моем распоряжении будет достаточно времени. Я до сих пор могу охотится за бизонами. Но стреляться с человеком? У меня не будет ни единого шанса.

— Тебе не оружие надо. У меня на уме другое. Веллингтон резко взглянул на меня:

— Логан, ты связался с Эм Тэлон… Какой тебе с этого прок?

— Мы родственники. Перед тем, как она вышла за Тэлона, она звалась Сакетт с Клинч Маунтин.

— Может, для тебя это что-то значит, а для меня — ничего.

— Ни для кого не значит, кроме нас. Мы дорожим родством. У всех у нас свои неприятности, но когда кому-нибудь из наших грозит беда, помогут все, кто только может.

Веллингтон закурил сигару:

— Жаль, что у меня не такие родственники. Они были бы рады от меня избавиться. У нашей семьи есть деньги, образование, фамильная честь. Поэтому, когда я потерял весь свой капитал и начались трудности, они меня выкинули.

— Бывает, — я тоже закурил сигару. Она оказалась дорогой. — Кажется, ты не слишком хорошо относишься к Фланнеру. Мне нужно, чтобы ты не вмешивался.

— Больше ничего?

— Он нам с Эмили надоел. Скоро должен вернуться ее сын, но как скоро, никто не знает, поэтому пора действовать. Я собираюсь выгнать Фланнера из города.

— Ты? А кто еще?

— Мне никто не нужен. Я подумал, что ты знаешь его друзей. Мне не хочется, чтобы пострадали невиновные.

Некоторое время он изучал меня долгим задумчивым взглядом.

— Знаешь, я начинаю верить, что тебе это удастся. — Он посмотрел на длинный столбик пепла на сигаре и осторожно стряхнул в блюдце. — Большинство Фланнера не любят, но сейчас в городе всего двадцать-двадцать пять человек, не считая его банды.

Он назвал их, сказал, где можно найти, а некоторых описал:

— Отель, салун, конюшня и барак — вот где они бывают. Фланнер больше околачивается в отеле.

— А что насчет того, другого?

— Иоганн Дакетт? — Веллингтон прищурился. — Он может быть в любом месте. В эту секунду может стоять под окном. Он ходит как призрак.

Нельзя недооценивать здешний народ. Хоть Джейк и далеко закидывает лассо, их он не трогает. Часто появляется на танцах, благотворительных ужинах, много делает, чтобы в город приезжал священник. Они его не очень любят, но и не жалуются.

Они думают, что отношения с Эмили — это его дело. Мало кто из здешних знал Тэлонов. Они жили замкнуто, а когда убили старика, Эм стала приезжать еще реже… а потом вообще перестала.

Некоторые из них завидуют. В конце концов у Тэлона огромное поместье. Многие приехали сюда недавно, и ни один не представляет, каких трудов стоит сколотить большое ранчо, особенно в те времена, когда Тэлон только-только сюда приехал.

— Значит, они не будут вмешиваться?

— Надо думать. Естественно, могу обещать только за себя.

Каким должен быть следующий шаг, я просто не знал. Рассчитывать шаги не умею. Я просто начинаю действовать, а потом все идет своим ходом. Единственное, что планирую, если можно так сказать, — это чтобы не пострадали невиновные. Именно поэтому и рисковал головой, пробираясь к Кону Веллингтону.

Неожиданно у меня возникла мысль. Я не буду возвращаться той же дорогой. Если этот Иоганн Дакетт ждет меня в засаде, то только сзади, поэтому решил выйти через переднюю дверь.

Веллингтону все не очень понравилось, но он согласился, что Дакетт может ждать в темноте с тыльной стороны дома.

— Если они узнают обо мне и спросят, скажи, что я сам не свой от страха, но мне нужен был табак. Я не такой уж любитель покурить, но они этого не знают. Сколько раз видел, как за одну затяжку люди рисковали шкурой.

Веллингтон принес два кисета с табаком.

— На всякий случай, — сказал он.

Петли были хорошо смазаны, и я беззвучно выскользнул на тротуар. В четыре прыжка пересек улицу, нырнув в пространство между двумя домами, и осторожно направился к тому месту, где привязал лошадь.

Приблизившись, остановился и выглянул из кустов. В этот момент увидел, что из-за деревьев подле дороги вышел человек. Он оглянулся по сторонам, затем пошел дальше. Незнакомец увидел лошадь, и я услышал приглушенное восклицание. Затем он отвязал поводья и уже закинул было ногу в седло, когда раздался выстрел.

Лошадь вздыбилась, и незнакомец упал в траву. Лошадь отбежала с высоко поднятой головой и с поводьями, волочившимися по земле.

Сзади и слева от меня послышалось движение. Я ждал. Затем из-за деревьев вышел высокий худой человек и подошел к убитому. Он зажег спичку и выругался.

— Опять не тот, Дакетт? — крикнул я в темноту.

Одним плавным движением он повернулся и выстрелил, но опоздал. Дакетт стрелял на звук, однако промахнулся на волосок. Моя пуля ударила во что-то металлическое и с рикошетным визгом пропала в темноте.

Я бросился между деревьями к дороге, чтобы постараться перехватить лошадь.

Больше не прозвучало ни выстрела. На тропу лег первый лунный свет, и в воздухе пахло пылью. Пройдя с четверть мили, наткнулся на лошадь. Она подошла на мой голос, и некоторое время я гладил и успокаивал ее, прежде чем сесть в седло.

Когда вернулся на ранчо, светало.

10

Пеннивелл не спала и, когда я вошел, принесла чашку кофе.

— Эм спит, — сказала она, — наверстывает упущенное.

Она внимательно смотрела на меня. Я выглядел уставшим. Поймав лошадь, решил, что не нужно скрывать следы «Эмпти», поэтому поехал прямо по тропе через главные ворота Ранчо.

— Похоже, вы побывали у них, — прокомментировала она. — Как говорит Эм, я хмурюсь.

Объясняя, что произошло, я добавил:

— По-моему, Дакетт заметил меня, когда я въезжал, и устроил засаду возле лошади. Кто-то из фланнеровских парней увидел меня в городе — как я входил или выходил из лавки — и обогнал меня, решив сначала угнать лошадь, а потом заняться мною.

— Но вы ведь застрелили Дакетта?

— Только стрелял в него. Судя по звуку, пуля попала в винтовку. Вряд ли я его ранил, однако он чуть не прошил меня насквозь. Этот человек умеет стрелять, и притом быстро!

— Может, он отучит вас шляться по ночам. Подождите, пока они сами не придут.

— Я не умею ждать. По мне лучше начать самому и показать, что у каждой палки есть два конца.

— Думаете, этого достаточно?

— Ну, — протянул я, — кажется, теперь они дважды подумают, прежде чем выходить на улицу. Они знают, что я тоже за ними охочусь, а это может внести беспокойство.

Прошло два длинных, медленных дня. Я съездил в горы, застрелил лося и привез свежего мяса. Побывал и на лугах, захватив с собою клеймо, поймал и заклеймил пару годовалых бычков.

Здесь долго никто не работал, и теперь вокруг паслось столько неклейменных бычков, что ранчо превратилось в мечту скотокрада. Я решил возить клеймо постоянно.

Иоганн Дакетт не походил на парня, который позволил бы стрелять в себя за просто так. Я знал, что мы еще встретимся — в присутствии Фланнера или без него, и также догадывался, что он устроит мне засаду. От него всего можно ждать, в том числе выстрела в спину, поэтому предпочитал ездить по низинам и опушкам рощ. Я не имел понятия, как и откуда последует нападение.

Тем не менее хотелось еще раз наведаться в Сиваш. Эм дежурила, когда увидела едущего к нам всадника. Она повернулась ко мне:

— Логан? Что ты о нем думаешь?

Он ехал по дороге шагом, направляясь к воротам. В бинокль я увидел, что незнакомец сидит на усталом гнедом. Это был маленький человек в узкополой шляпе, пестрой рубашке и жилетке. По отблеску солнца я понял, что он в очках. На нем висел шестизарядник, и была винтовка в чехле.

Подъехав к воротам, всадник вдруг пришпорил гнедого, и будь я проклят, если тот не перепорхнул через ворота из шести досок пяти футов высотой и сделал это как бы между прочим, особенно не стараясь.

Эм подхватила свой «Шарпс», и ее старое ружье бухнуло, брызнув пылью прямо у ног лошади.

А всадник только высоко поднял шляпу и низко поклонился. Но не остановился.

Я поправил кольт и вышел вперед. Он был один, и я рассчитывал с ним справиться, кем бы он ни был.

Незнакомец шагом подъехал футов на пятьдесят, натянул поводья и оглядел дом. Глядел долго, потом опустил глаза на меня. Один глаз у него был покрыт белой пленкой, и, похоже, им он не видел.

— Вы, вероятно, Логан Сакетт? Я приехал присоединиться к вам.

— Зачем?

Человек улыбнулся:

— Ходят слухи, что вас собираются выгнать. Фланнер вербует наемников. Меня зовут Альбани Фулбрик, и мои предки тысячу лет дрались не на той стороне, что нужно. Не вижу причины изменять традиции.

— Вы можете драться?

— Любым оружием… без исключения.

— Ладно, время ужинать. Входите, садитесь за стол, там и поговорим.

Это был странный человек со странным именем, но чем-то он мне понравился. За столом у него обнаружилась способность уминать еду за обе щеки и в больших количествах, хотя он был на треть меньше меня.

— Как вас угораздило получить такое имя? — спросил я его.

— Имя зависит от того, с какой стороны на него посмотреть. Мое имя кажется смешным вам, ваше смешно мне. Сакетт… вы когда-нибудь вслушивались в эти звуки? Подумайте над этим, мой друг.

Он потянулся за говядиной.

— Возьмем мое имя. Мои предки с обеих сторон пришли из Нормандии с Вильгельмом Завоевателем. Один из них был оруженосцем у сэра Хью де Мальбисса, а второй служил у Робера де Бью.

Каждый из них не имел ничего, кроме крепких рук и желания ими пользоваться. Один был из рода Альбани, другой из рода Фулбрик, и вы найдете их имена в книге Страшного суда. Это были смелые люди, и мы, их потомки, гордимся, что не запятнали славных имен.

— Они были рыцари? — спросила Пеннивелл.

— Нет, не рыцари. В перерыве между войнами они были простыми людьми — кузнецами и тому подобное. Один из них осел в Йоркшире вместе с сэром Хью, второй ушел в Шотландию. А один из нашей семьи помог впоследствии посадить на трон Шотландии Брюса, хотя ни тому, ни другому это на пользу не пошло.

Я ничего не знал об иностранных войнах и о других землях вообще, и если разговор идет не о лошадях, коровах, бизонах или оружии, мне трудно за ним уследить. Но в голосе Альбани звучала какая-то магическая нота. Мне нравилось его слушать. Имена для меня ничего не значили, совершенно ничего.

— Я слышала эти имена, — сказала Эм. — Тэлон о них говорил. Его семья родом из Франции, и по всем меркам задиристый был род: они строили корабли и плавали на них по белу свету, чаще всего пиратами. Это чудо, что их всех не перевешали.

— А со скотом вы умеете работать? — спросил я.

— Да, умею. С лассо могу посоревноваться с любым, и конь у меня приучен. Я отработаю и еду, и любую плату.

Лошадь, на которой я приехал, с виду ничего не стоит. Но это только с виду. Мы с ней побывали в разных переделках, а иногда и вместе воевали. Если я заарканю какое-нибудь животное, она с ним справится, пусть даже с бизоном.

Сидя на коне, я не побоюсь заарканить техасский торнадо и перевязать его тоже. Он будет прыгать по скалам там, куда не доберется горный баран. Однажды, когда меня продырявили из винчестера, он нес меня по снегу пятнадцать миль, а потом стучал копытом по крыльцу, пока хозяева не вышли и не сняли меня.

Можете называть меня хоть псом, сэр, но если вы плохо отзоветесь о моем коне, я влеплю вам пулю.

— Никогда плохо не отзываюсь о лошадях, — сказал я искренне. — Мне приходилось ездить на таких, да и у нас на «Эмпти» есть похожие.

Если Альбани хорошо управлялся с едой, то еще лучше он управлялся с работой. Мы за одно утро отловили и заклеймили четырнадцать бычков, очистили от оползня родник и съездили на верхние луга проверить траву.