Про Холта никто ничего толком не знал. Но я-то слыл забиякой; хотя все знали, что я хороший работник, мне тут же припомнили все мои грехи, а про все хорошее позабыли. Ведь, помимо всего прочего, Белен был состоятельным ранчевладельцем, а я всего-навсего ковбоем и перекати-поле.
Как я и полагал, друзья Фарлея впали в неистовство. Ну да, ведь они полагали, что я — убийца. Некоторые даже ста ли поговаривать о суде Линча. А смешнее всего, что единственный человек, занявший мою сторону, был тот, с кем я дважды дрался, причем оба раза сам его провоцировал.
Об Энн Фарлей никто не упоминал, а я уж тем более не собирался. Когда она узнает о случившемся, она обязательно придет сама. Энн так устала, что, разумеется, еще спит, и вовсе не стоит ее будить. А с Беленом я еще разберусь.
— Ты по уши в дерьме, — сказал Хоган. — Тебе бы раздобыть адвоката.
— На какие шиши?
— Ну, мы с ребятами, наверное, могли бы…
— Выбрось это из головы. Мне нечего бояться. Белен — убийца, и я…
— Так дело не пойдет, — настаивал Хоган. — Тебе не удастся его припереть. — Он огляделся по сторонам. — Если хочешь выбраться отсюда, мы с ребятами готовы тебе подсобить.
— Забудь об этом.
— Что я могу для тебя сделать?
— Пожалуй, и впрямь кое-что можешь. Если встретишь Джима Фарго, скажи ему, что я хочу его видеть.
Когда Хоган ушел, я попытался снова уснуть, но ничегошеньки не получилось. Все думал о шерифе, о том, как он и все остальные повернулись ко мне спиной. Внезапно глаза мои широко распахнулись. Они и впрямь поверили! Они думают, что я убил Фарлеев!
Но ведь Энн жива!
Разве они не знали этого?
Ответ был очевиден: конечно не знали, иначе бы меня не обвиняли в убийстве. Более того, и Роман Белен тоже не знал, что Энн жива.
Что будет, когда об этом узнают? Ответ прост. Придется убить, чтобы она молчала.
Снова вспомнив нашу короткую беседу с Хоганом, я понял, что несмотря на мою невиновность, он не сомневался в моем поражении. Иначе он не предложил бы мне побег. Вот тут-то я испугался. Я захотел немедленно увидеть Энн, не отправляться же на виселицу. Да и с Беленом надо посчитаться.
Больше ко мне никто не приходил. Тюремщик, с которым в свое время я частенько выпивал и по-дружески болтал, принес мне поесть, но не проронил ни слова. В его поведении сквозила такая неприязнь, что мне подумалось: все, друзей у меня здесь больше не осталось.
За последующие несколько дней я досыта наслушался различных сплетен о себе самом. Говорили, что я втихую воровал скот у Джастина и что от меня всегда были одни неприятности и ничего хорошего.
Хоган еще раз навестил меня и рассказал, что он с ребятами пытался раздобыть для меня адвоката, но никто не согласился взяться за это дело.
— Послушай, — сказал я ему, — зайди в «Маквин-Хаус» и попроси Энн Фарлей заглянуть ко мне.
Он посмотрел на меня, как на ненормального.
— Да о чем ты говоришь? Энн Фарлей мертва.
— Да нет же, — возразил я. — Она приехала со мной в тот вечер, когда меня арестовали. Я оставил ее в «Маквин-Хаусе» на попечении Верны Элвин.
Хоган недоверчиво поглядел на меня. Я увидел, что теперь и он сомневается в моей невиновности. Но, в отличие от прочих, он сомневался в моем рассудке.
— Я схожу, — неохотно согласился он и добавил: — Джима Фарго нет в городе. Его назначили судебным исполнителем. Сейчас он расследует дело о скотокрадстве на границе с Вайомингом. Там появилась какая-то новая шайка. Возникла невесть откуда и угнала большую часть джастиновского скота и изрядную долю беленовского, не говоря уж о стадах в Берленде.
Хоган появился лишь следующим утром. Вид у него был озабоченный. Глаза его шарили по моему лицу, словно выискивая следы моего безумия.
— Ее там нет, — объявил он. — И ее там даже не видели.
Это стало последней каплей. Я стоял, яростно вцепившись в прутья решетки.
— Батч, — сказал я, — пропади все пропадом, они загнали меня в ловушку. Если ты не найдешь Энн и она не явится сюда, Белен оденет мне петлю на шею.
Хоган неуклюже топтался на месте. Я понял, что даже он больше не верит мне.
— Я уезжаю, — сказал он. — Сопровождаю поезд со стадом. Еду в Шайенн.
Плечи мои безвольно опустились.
— Удачи, — проронил я, — и спасибо тебе, Батч. Похоже, ты единственный, кто мне верил.
Тут он, кажется, немного смягчился.
— Нет, не единственный. Чарли Браун божится, что ни за что этому не поверит. Знаешь, у него чуть до стрельбы не дошло с одним из людей Белена. — Хоган замолк и направился к выходу. Уже у двери он повернулся. — В одном ты был прав. В ту ночь миссис Элвин останавливалась в отеле. Но потом она поехала на ранчо, где сейчас гостит.
Эти слова подали мне надежду. Может, Энн вовсе не бросила меня на произвол судьбы. Может, она просто уехала с Элвинами на ранчо, чтобы восстановить силы, и даже не знает о моем аресте. Да, так оно и было… Миссис Элвин, во всех отношениях хороший человек, была властной и не терпела возражений. И уж не Энн, больной и измученной, спорить с ней. Да и вообще, это так похоже на миссис Элвин — увидеть, в каком Энн находится состоянии, взять и без лишних слов увезти ее на поправку. А Элвины, как я слыхал, хотя и были славными людьми, но всегда держались немного высокомерно и особняком от прочих. Должно быть, они почти ни с кем не видались, вот ничего и не знают.
Солгу, если скажу, что я ничуть не испугался. И ведь все эти дни Белен так и сновал по улицам, распуская сплетни и стараясь каждым словом подвести меня к виселице.
На четвертое утро вместе с тюремщиком ко мне заявился Док Финнерти из Форт-Кеога. Я частенько видел Дока, но не был с ним знаком. По-видимому, местный доктор был в отлучке, поэтому власти попросили Дока Финнерти взглянуть на меня.
Или он сам решил прийти? Я так толком и не понял.
Док внимательно осмотрел заплывшие синяки и ссадины на моем лице.
— У тебя останутся шрамы на всю жизнь, — сказал он.
— Что ж, судя по всему, это ненадолго.
— Ты ведь сделал это, разве не так?
— Да нет же, черт побери! — взорвался я.
Док велел мне снять рубашку. Осматривая меня, он задавал то один, то другой вопрос и мало-помалу вытянул из меня всю эту историю целиком. Правда, никак услышанное не прокомментировал, лишь постукал мне по ребрам и смазал каким-то снадобьем мою израненную руку.
— Трупы нашли? — спросил я. — Энн будет вне себя, если узнает, что тело ее брата оставили брошенным на съедение волкам.
— Волки их не тронули, Пайк, — ответил Финнерти. — Я лично осматривал трупы, когда их привезли в Майлс-Сити.
— Жаль, что ты не был с нами, — сказал я. — Фарлея тяжело ранили. Его здорово растрясло на санях, а он потом еще в седле ехал. Ты не поверишь, но ему вроде бы становилось лучше. Думаю, он выкарабкался бы, если б его не добили.
Финнерти ничего не ответил. Свернув самокрутку, он сунул ее в рот и проговорил:
— О санях я впервые слышу. Значит, Фарлей был ранен?
— Роман Белен, — пояснил я, — набрал себе личный отряд виджилантов. Для него Фило Фарлей был всего лишь одним из поселенцев, а все поселенцы — скотокрады. Белен не знал, кто такой Фарлей, откуда он родом и кто его друзья. Да его это и не заботило. Фарлей рассказал мне, что Белен напал на него, на безоружного, и ранил. И повесил бы, если б Фило не удалось бежать. Вот я и стал им помогать. Фарлей был не в состоянии ехать верхом, поэтому мы соорудили сани.
— А куда потом делись сани?
Тут я рассказал Доку про засаду на перевале в Кухонных горах и про то, как мы потеряли сани.
— А знаешь, — сказал Финнерти, — ведь тебя обвиняют еще и в убийстве Джонни Варда.
— Что ж, почему бы и нет? Ведь меня уже обвинили во всевозможных преступлениях, сгодится и Вард для ровного счета.
— Это тоже работа Белена? — спросил Док. Он не сводил с меня пристального взора своих серовато-стальных глаз и, покусывая кончик самокрутки, ждал ответа.
— С этим я и сам не разобрался.
В нескольких словах я рассказал про следы коня в мокасинах, не утаив даже и того, что нашел точно такие же следы близ жилища Фарлея.
— Одно время я подозревал ту странную женщину. Но ее мул был без мокасин, хотя копыта у него и впрямь крохотные.
— Что еще за женщина?
Пришлось рассказывать и про встречу с этой женщиной, и про то, как она разбила горшок с бобами во дворе Фарлея.
— А эта женщина — как она выглядела?
— Ну, такая здоровенная, высокая… И, похоже, малость глуповата. Носит старое мужское тряпье размеров на пять больше, чем ей было бы впору. Я, признаться, даже испугался ее. Еще бы, появляется, точно призрак.
— Пайк, когда ты впервые появился в этих краях?
— Я? Году, думаю, в 74-м, но совсем ненадолго. Потом вернулся в 79-м, а потом еще несколько раз наведывался. А работал здесь где придется.
— Значит, тебя не было в наших краях, когда тут орудовал Клайд Орум?
— Да, судя по рассказам, тогда и Майлс-Сити-то еще не было.
Док Финнерти вытащил из кармана сигарету и протянул мне.
— У Клайда была семья. Я, Пайк, ездил по всему Западу, забредал и на юг в Вирджиния-Сити. Я знал Орумов.
— Неужто?
— У Клайда Орума была сестра, намного моложе его. Она боготворила землю, по которой тот ходил. Но, похоже, она была малость не в себе.
— Я слыхал, Клайд и сам был со странностями.
— Так ты понял к чему я клоню, Пайк? Если бы, скажем, Лотти Орум и впрямь появилась тут, у нее бы нашлись все основания убить Джонни Варда. Ведь тот был в отряде, захватившем Клайда, а потом свидетельствовал против него в суде.
— А как насчет Коротышки Коунса?
Финнерти пожал плечами.
— Не знаю, хотя у нее и тут могли найтись свои причины.
— Док, не можешь ли передать словечко Элвинам? Ведь Энн Фарлей, чтобы там ни болтали, жива. А эта орумовская сестрица, увидев Энн, скорее всего решила, что она — женщина Фило. Думаю, эта бабища имела виды на Фарлея.
— И что же?
— Значит, она может убить Энн. Ведь никто из убитых не ожидал от нее подвоха…
Когда Док ушел, я снова растянулся на койке и уставился в потолок. Что ни говори, а после беседы с ним я почувствовал себя гораздо лучше. Вот если б теперь выбраться отсюда… Покатав в пальцах сигарету, я отложил ее на подоконник — про запас. Рука уже не так болела. Док сказал, что рану нужно дважды в день промывать горячей водой с эпсоновской солью. Я слышал, как он давал тюремщику на сей счет указания.
Глава 19
Где-то через час после ухода Дока Финнерти тюремщик принес мне чашку кофе и просунул ее сквозь прутья решетки.
— Док считает, что ты влип в скверную историю, — заметил он.
— Не он один так считает, — отозвался я.
Когда стемнело, я подошел к окну и взял сигарету. Сделав несколько затяжек, потушил окурок и улегся на койку.
Часа в два ночи я проснулся. Мой мирный сон нарушила какая-то возня и шум. Дверь соседней камеры отворилась и туда кого-то втолкнули. Потом тюремщик ушел.
На какое-то время воцарилась тишина. Потом койка в соседней камере заскрипела и знакомый голос спросил:
— Эй, кто там?
— Это я, Пайк, — ответил я. — За что тебя?
— А как ты думаешь? За скотокрадство. Я ведь на славу поработал… А тут подоспел этот чертов Фарго, пропади он пропадом. Все равно ничего у него не выйдет, коровы-то уже вывезены. Вот выйду отсюда — сорву хороший куш.
Я сразу узнал этот голос, узнал знакомые хвастливые вотки. Это был Ван Боккелен. Мне с самого начала следовало бы догадаться, что он замешан в скотокрадстве. Ведь кража скота — самый доходный вид мошенничества в наших краях.
— Думаешь, тебе удастся выйти сухим из воды? — осведомился я.
— Дурак ты, Пайк! Ведь в этих краях лучшие судьи, каких только можно купить за деньги. И, поверь, я их куплю. Даже если дойдет до суда, меня отпустят. Найму хорошего адвоката и докажу, что ни в чем не виноват. Да и вообще, скотокрадство — пустяки.
— А ты ловкач…
— Я-то не чета тебе, — обронил он презрительно. — Уж во всяком случае, я здесь за дело.
Тут он меня уел. Я отвернулся и снова попытался заснуть.
Но примерно через полчаса он снова окликнул меня:
— Эй, Пайк, есть идея! Давай дадим деру, а?
— Отстань.
— Ну и черт с тобой!
На том наш разговор и окончился.
Моя рука постепенно заживала. Но для того, что я задумал, она была еще не готова.
В полдень шестого дня моего пребывания в заключении дверь внезапно распахнулась, и я увидел Джима Фарго с ключами в руке. Он сказал:
— Выходи, Пайк. Тут тебе не место.
— Я свободен?
— Нет. Но сегодня проводится предварительное слушание. Туда мы и пойдем.
— Роман Белен там будет?
— Хорошо бы.
Когда Фарго ввел меня в помещение суда, там толпилась тьма народу. Вслед мне раздался ропот. Я увидел в зале и Чарли Брауна, и Батча Хогана, а вдоль стен сидели солдаты.
Присутствовал и Роман Белен со своими людьми, среди которых я заметил Хадемана. Когда меня ввели, Белен пронзил Хадемана убийственным взглядом, но тот и глазом не моргнул.
Сперва давал показания Белен. Он рассказал, что я воровал скот у него и у Джастина, что меня за это и уволили и что тогда я рассвирепел и застрелил Фарлеев. А потом, когда люди Белена убили Эдди Холта, напал и на них.
— Так он убил Фарлеев? И брата, и сестру? — спросил судья.
— Да, обоих, мерзавец, застрелил.
В следующую секунду дверь отворилась, и в зал суда, опираясь на костыли, вошла Энн Фарлей. Она была бледна, но выглядела гораздо лучше, чем в последний раз, когда я ее видел. Девушка подошла ко мне.
— Прости меня, Барни, — проговорила она. — Но я была больна. Я ничего не знала.
— Ничего, забудь об этом, — сказал я.
Поднялся шум. Все взоры устремились на Романа Белена. Он то открывал, то закрывал рот, а потом сделал движение, словно хотел встать. Но солдаты уже поднялись со своих мест и встали на выходе.
Энн прошла на свидетельское место и кратко, но убедительно рассказала всю историю. Затем вытащила из кошелька сложенный вдвое листок бумаги.
— Ваша честь, это было написано перед смертью моего брата. Если бы мистер Пайк был в чем-то виновен, брат так не написал бы.
Судья взглянул на бумагу.
— Я узнаю его подпись, — произнес он.
Затем слово взял Док Финнерти. Он сообщил, что, исследовав раны на трупах, усомнился в истинности поведанной Беленом истории. На телах Фарлея и Холта раны более давние, чем можно было бы допустить, исходя из рассказа Белена.
Затем судья предложил мне опознать людей, бывших с Беленом. Я принялся за дело и вскоре дошел до Реда Хадемана. Он бесстрастно глядел на меня своими стальными глазами.
— Ваша честь, — сказал я, — я никогда не видел этого человека среди людей Белена. Его с ними не было. Но я его знаю и могу вас заверить, что он ни за что не ввяжется в такие дела. Тут, должно быть, вышла ошибка.
Белен еще больше помрачнел.
— Клянусь… — открыл он рот.
— Заткнись! — оборвал его Фарго и повернулся к шерифу. — Эти люди теперь на вашем попечении. Задержите пока и Хадемана. Я хочу поговорить с ним.
Энн ждала в другом конце зала. Мы с Джимом Фарго и Редом Хадеманом отошли в сторону.
— Ред, — сказал Фарго, — мы оба с тобой знаем, что ты там был. Но если Пайк это скрывает, значит, у него на то есть веские причины. У тебя есть знакомые в Техасе?
— У меня там родня.
— А хорошая лошадь у тебя имеется?
— Конечно.
— Тогда навести-ка свою родню… И лучше не возвращайся в Монтану.
Мы с Энн вышли на улицу. Признаться, увидев, какими глазами на нас уставились некоторые из собравшихся вокруг Ковбоев, не говоря уж о погонщиках «Бриллиантового Р», я Несколько смутился.
— Я отдала судье завещание Фило. Он оставил весь свой скот тебе.
— Почему мне?
— А почему бы нет? Ты помог нам в тот момент, когда нам неоткуда было ждать помощи. Ты и тот негр.
— Эдди был отличным парнем. — Я невольно сжал кулаки. — Он научил меня драться.
— У Фило было почти три сотни голов рогатого скота и не менее пятидесяти лошадей. Мы могли бы выстроить ранчо.
Ну… знаете, я просто дар речи потерял. Всю жизнь я мечтал о ранчо, — но неужели они сбываются, наши мечты? А может… в общем, не знаю. Я понимал только одно: такой неотесанный ковбой, как я, этого не заслужил.
— Если ты и впрямь этого хочешь, — наконец вымолвил я, — то я постараюсь сделать все, чтобы впоследствии тебе не пришлось жалеть о своем решении.
— Фило сказал, что ты никогда на мне не женишься, если у тебя не будет собственности. А еще он сказал, что ты во время этого ужасного путешествия только обо мне и думал.
— Я был бы лжецом, если бы стал это отрицать, — признался я.
Мы остановились у ступеней отеля. Я просто не находил слов. Впервые я был помолвлен с девушкой. Да и вообще с тех пор, как мне минуло четырнадцать, я никогда не влюблялся. А та девушка так никогда и не узнала о моих чувствах. Стоя перед крыльцом, я хотел поцеловать Энн, понимал, что должен это сделать, и чувствовал себя распоследним болваном. Но она сама потянулась ко мне и нежно поцеловала в губы. Потом скрылась в гостинице. А я остался стоять, ожидая, что вот-вот кто-нибудь засмеется.
Наконец я повернулся и прямиком направился к салуну Чарли Брауна. Ноги мои едва касались земли.
В салуне сидели несколько парней, и я заказал на всех выпивку. Я видел перед собой чудесный, дружественный мне мир, и сам внезапно стал лучше. И, конечно, я стал богачом. А вдобавок обручился с ирландской девушкой, моей будущей женой.
Глядя в зеркало на свое лицо, все еще опухшее после побоев Белена, я задавался вопросом: ну что во мне нашла такая девушка, как Энн? Впрочем, человек ведь сам кует свое счастье. И если я пока немногого достиг, то это не значит, что я ни на что не гожусь. Спору нет, я не бриллиант. Зато я много повидал и после долгих трудов стал покрепче иного алмаза.
Допив виски, я вышел на улицу и остановился, вдыхая воздух старой доброй Монтаны. У меня появилось такое чувство, будто весь мир раскинулся передо мной как огромный пиршественный стол.
Само собой… потрудиться придется немало. Фило оставил мне все, чем владел в Монтане. В общем-то не так уж и много, но это даст возможность неплохого старта. А я со своим-то опытом и навыками сумею продвинуться вперед. Вот сейчас, подумал я, отправлюсь на конюшню проведать Мальчугана. Когда я оставлял его, он был сильно утомлен. Может, там и неплохо заботятся о лошадях, но ведь нужно убедиться самому…
Когда я вошел в стойло и заговорил с Мальчуганом, он повернул ко мне голову и тихонько заржал. Я понимал, что ему здесь скучновато. Ведь если конь привык к обществу людей, то к ним тянется и тоскует, когда никого нет рядом. Поэтому я встал у стойла и принялся рассказывать ему про Энн, и про себя, и про то, как заживем на ранчо у Биг-Хорна. Потом я похлопал его по крупу и шагнул к выходу. Но тотчас остановился… Прямо на меня смотрело дуло револьвера.
Револьвер находился в руке Ван Боккелена. Глядя на меня через прицел, он радостно ухмылялся. Рядом с ним стоял Роман Белен.
Я был без оружия. Да и какой в нем толк, если тебя уже взяли на мушку.
— Ты не захотел бежать со мной, — заявил Ван Боккелен, — вот я и прихватил с собой Белена.
— Я убью его! — взревел Белен. — Задушу голыми руками.
Ван Боккелен неспешно убрал кольт в кобуру.
— Поступай как знаешь, — произнес он. — А я пока оседлаю лошадей.
Роман Белен был высок и силен, проворен и ловок. Он в свое время отколотил Хогана, а ведь Хоган дважды одолел меня. Сейчас Белен стоял между мной и дверью, словно думал, что я попытаюсь удрать.
Не проронив больше ни слова, он рванулся вперед. Я ударил его правой в живот. Ударил очень вовремя, поскольку перехватил Белена в прыжке, как Эдди и учил. Белен замер, и тут-то я нанес ему второй удар — левой в зубы.
Левая, моя больная рука, от удара снова заболела, зато губы Белена превратились в кровавую лепешку. Озверев, он ринулся на меня, бешено молотя кулаками. Мне оставалось лишь отскочить назад и занять оборонительную позицию. Он снова на меня наскочил, но я стремительно выставил вперед колено, заставив его отпрянуть.
А затем мы вновь сошлись. Ван Боккелен, подтягивая подпругу, наблюдал за нами, словно зритель на спектакле.
После того как мне удалось два раза достать его, я и сам пропусти л, должно быть, с дюжину ударов. Однако по большей части эти удары, хотя и сильные, приходились мне в плечо или грудь и не причиняли особого вреда.
Дважды Белен сшибал меня с ног, но я успевал откатиться и вскочить. Мы снова и снова налетали друг на друга. В какой-то момент он неожиданно нанес мне удар в пах. Я рухнул ему под ноги, и он, с разгона налетев на меня, кубарем покатился по земле. Извернувшись, я первым оказался на ногах. Он начал подниматься, и тут я врезал ему по носу. Кровь хлынула потоком.
Белен снова рванулся вперед, но на сей раз я не стал отступать.
Ему удалось крепко достать меня правой. Он вздумал повторить этот прием, но я, в свою очередь, тоже ударил правой, затем левой — и снова правой. Он отпрянул, его пошатывало. Я шагнул следом за ним, внезапно ко мне пришла уверенность, что я одолею его.
Все это время я словно слышал слова Эдди:
«Заставь его промахнуться, а потом бей. Он из тех, кто всегда метит в голову, кто всегда бьет по лицу. Заставь его промахнуться, а потом бей под дых. И уж как он ни крепок, все равно свалится».
Я сделал ложный выпад и, когда Белен кинулся на меня, встретил его мощным апперкотом. У него перехватило дыхание, челюсть лязгнула, рот открылся. Я же снова перешел в наступление.
— Похоже, тебе нужна помощь, — заметил Ван Боккелен и шагнул вперед, поигрывая шестизарядным кольтом. — Ты, Белен, не слишком удачно выступаешь.
Белен пытался перевести дух. Он поднял руку, утирая кровь. И тут я двинул ему правой в живот. Он рухнул, а я повернулся к Ван Боккелену.
— Чтобы остановить меня, — сказал я ему, — тебе придется спустить курок, и тогда сюда сбежится весь город. Так что если собираешься сматываться, лучше скачи, да поскорее.
Некоторое время он колебался, потом засмеялся.
— Что верно, то верно. Не ожидал, что у тебя так варит котелок.
— Слушай, Ван Боккелен, — сказал я, — в один прекрасный день, когда тебе на шею накинут петлю, ты еще вспомнишь мои слова. Так вот… Я-то, возможно, никогда не буду купаться в золоте, зато проведу всю жизнь на свежем воздухе, буду вкусно есть и сладко пить, женюсь на замечательной женщине и увижу, как подрастают мои дети. А ты? Время от времени тебе будет перепадать жирный кус — пачка зелененьких банкнот, но тебе придется расплачиваться за них годами, проведенными в кутузке и вечным страхом сделать неверный шаг. Помнишь, там в камере, ты сказал мне, будто тебя замели только за скотокрадство. А Фарго говорил мне, что тебя разыскивают еще и за убийство… где-то на Востоке. Ты можешь бежать отсюда в иные края. Но через некоторое время, даже если везение не оставит тебя, тебе будет некуда бежать. И тогда ты попадешь в лапы закона.
— Закона? — фыркнул Ван Боккелен. — Еще не попадался мне такой законник, которого я не мог бы обвести вокруг пальца. Ни один. Я ловчее любого из них.
— Возможно… Но ловчее ли ты сотни законников? Или тысячи? Их много, и время работает на них. А ты один-одинешенек, и время играет против тебя.
Белен начал подниматься. Я проворно занял такую позицию, откуда мог в любой момент свалить его одним ударом.
— Его я задержу, — проговорил я. — Ты будешь возражать?
Ван Боккелен усмехнулся.
— Ты идиот, — сказал он. — У меня же в руке пушка.
У Белена не хватило сил подняться, и он снова рухнул на землю, точно куль с песком.
— Верно, у тебя пушка, — согласился я. — Ты можешь один раз спустить курок, прежде чем я доберусь до тебя. Ты же всегда считал, что револьвер решает исход дела. А вот я видел, как человек, в котором засели четыре пули, сумел убить того, кто в него стрелял. Хочешь рискнуть?
— Нет, — угрюмо отозвался он. — Будь я проклят! Стою тут с тобой и теряю время попусту, когда мог бы уже ускакать. — Он помолчал. — Собираешься натравить на меня закон? Скажешь им прямо сейчас?
— А зачем? Ты, Ван Боккелен, и так пропадешь. Ты несешься вниз по обрыву с завязанными глазами. Нет, я не собираюсь рассказывать о тебе раньше, чем мне придется это сделать. Так что беги себе — все равно ни к чему хорошему не прибежишь.
Ван Боккелен подвел лошадь к выходу, вскочил в седло и с минуту пристально смотрел на меня.
— Ты побьешь самого дьявола, Пайк. Никогда не видел такого парня, как ты.
Он ускакал. Я смотрел ему вслед. Затем вернулся к Белену. Тот снова заворочался, глядя на меня, словно побитая собака. Его обычного бахвальства и высокомерия как не бывало.
— Ты переломал мне все ребра, — простонал он.
— На то и рассчитывал.
Когда за Беленом вновь захлопнулась тюремная дверь, сторож спросил меня:
— Ты не видал второго? Высокого белобрысого парня?
— Он ускакал.
Взглянув на меня повнимательней, тюремщик заметил у меня на лице свежую кровь и синяки.
— Небось изрядно пришлось повозиться?
— Только с этим. А Ван Боккелен… Мы с ним просто потолковали кое о чем.
Измотанный до предела, я медленно побрел по опустевшей улице. Шаги мои гулко отдавались по тротуару. Но в первый раз за всю жизнь я почувствовал, что не одинок. Теперь, оглядываясь на прошедшие годы, я и сам удивлялся, что всегда и везде был один. А все оттого, что никто во мне не нуждался. Вообще-то, главное, что нужно мужчине, если, конечно, он настоящий мужчина, это чтобы у него был кто-то, о ком он должен заботиться. А иначе в работе нет ни малейшего смысла.
В некоторых окнах светились огоньки. Темные же окна навевали тоску и чувство одиночества. Но теперь у меня была Энн, и я знал, зачем живу на этом свете.
Я брел в направлении гостиницы. Приблизившись к дому, я разглядел затаившуюся в тени фигуру, странную и угловатую, не сводящую глаз с окон отеля. Неподалеку я заметил мула.
— Здравствуй, Лотти! — прокричал я. — Я Пайк. Помнишь, мы с тобой встретились на тропе.
— Да, помню.
— Послушай, Лотти. Она сестра Фило. Ее зовут Энн.
Несколько минут девушка молчала. Потом проговорила:
— Он был добрый. Как вы думаете, я ему нравилась?
— Ну конечно, Лотти. Ты славная девушка.
Она вышла на тротуар и подошла ко мне. Ростом она была не ниже меня, а в своей мешковатой мужской одежде казалась, пожалуй, и покрупней меня.
— Что же мне теперь делать, мистер Пайк? — Она выглядела растерянной и озадаченной. — Раньше Клайд всегда говорил мне, что делать, но он давно умер. А потом мне говорил мистер Фарлей… — Она пристально смотрела на меня. — У нас с ним никогда ничего не было, мистер Пайк, но он всегда так хорошо разговаривал со мной. Ну, будто я настоящая леди… Никто раньше со мной так не говорил, даже Клайд. Что мне теперь делать, мистер Пайк? У меня никого не осталось.
— Лотти, — сказал я, — советчик из меня никудышный, но на твоем месте я бы уехал из этих краев. Ускакал бы куда-нибудь, где слыхом не слыхивали о Клайде Оруме. А там я раздобыл бы подобающую женщине одежду и подыскал работу.
Девушка тяжело вздохнула.
— Я тоже так считаю… Но что я умею делать?
— Ты умеешь готовить?
— Да, мистер Пайк. Клайд всегда говаривал, что я лучшая кухарка, какую он только знал. И мистеру Фарлею тоже нравилась моя стряпня, поэтому я ему частенько что-нибудь привозила. Но когда я увидела там эту… я ее просто возненавидела. Ведь когда у мужчины есть своя женщина, он не станет терять время на такую деваху, как я.
— Уезжай отсюда, Лотти, оденься по-человечески и постарайся где-нибудь пристроиться поварихой. И никому про себя ничего не рассказывай. Если будешь хорошо готовить, то увидишь, никому и в голову не придет задавать тебе лишние вопросы.
— Спасибо вам, мистер Пайк.
Она повернулась к своему мулу.
— У тебя есть деньги, Лотти?
— Нет, мистер Пайк. Я уже давно не видела денег.
В моих карманах тоже было не густо. Впрочем, как всегда. Но, на счастье, Джастин тогда заплатил мне немного, а пока сидишь в тюрьме, особо не пошикуешь.
— Слушай, Лотти, вот тебе двадцать восемь долларов. Уезжай отсюда. Это немного, но больше у меня нет.
Лотти взяла деньги и с минуту молчала. Потом вдруг выпалила:
— Мистер Пайк, а ведь я хотела застрелить эту девушку.
— Знаю, Лотти. А вот я собираюсь жениться на ней. Фило этого хотел.
Она еще с минуту стояла передо мной. Затем, тяжело ступая, направилась к мулу. Я услышал, как заскрипело седло.
— Скажи, Лотти, это ты надевала на копыта мула мокасины? — спросил я.
— Да, мистер Пайк.
— Не делай больше этого, Лотти. Все уже кончилось. Уезжай отсюда и постарайся быть хорошей девушкой. Ты даже не представляешь, сколько на свете мужчин, которым очень понравится такая большая девушка, если она по-настоящему хорошо готовит. Нужно только следить за собой. Ну, знаешь, опрятно одеваться, причесываться и все такое прочее… Так что имей в виду, понятно?
— Да, мистер Пайк, я все поняла.
С этими словами Лотти ускакала прочь. Мне показалось, что теперь она держится в седле чуть прямее, чем прежде. А может быть, мне просто этого очень хотелось.
Стоя у гостиницы и прислушиваясь к затихающему стуку копыт, я подумал, что, в сущности, мы с Лотти не так уж отличаемся друг от друга. Только мне уже посчастливилось найти свою дорогу. А теперь, возможно, и она ее отыщет.
Повернувшись, я направился ко входу в гостиницу, где собирался переночевать.
Итак, размышлял я, что же получается? Выходит, надо заключить с племенем кроу сделку относительно приглянувшегося мне участка земли за горой. Или найти другое подходящее место, где было бы вдоволь воды и несколько высокогорных лугов и где можно косить траву и пасти скот на исходе лета. А потом потребуются рабочие руки, чтобы помочь мне управиться со стадом. Но все это могло и подождать. Я ведь стал ранчевладельцем, заимел собственное стадо. Теперь мне всегда будет открыт кредит. Поэтому перво-наперво я собирался обзавестись новой одеждой, как мне теперь и приличествовало.