Глава 6

Я вышел из хижины. Утренний холодок пробирал до костей. Для заморозков было еще рановато, но в воздухе уже витало предвестие зимы. А когда морозы на носу, начинаешь радоваться, что у тебя есть уютное жилище, где можно укрыться от зимних вьюг.

Одно я мог сказать в пользу Джастина: он не скупился на продукты. В хижине стояли ящики с консервированными помидорами и персиками, целый мешок сахара. Нашлось вдоволь муки, бобов, сухофруктов, риса и плюс ко всему этому — несколько бочонков с пивом.

Я развел огонь и обратился к Эдди:

— Если хочешь, мы можем готовить по очереди. Но отведавши мою стряпню, ты, наверное, на это не согласишься. Повар из меня никудышный.

— Что ж, давай поваром буду я. Но только мне тоже хочется пасти скотину, а сидя в хижине этому не выучишься.

— А ты хорошо готовишь медвежьи плюшки?

— В жизни о них не слыхал.

— Медвежьи плюшки — это пончики… пышки… жареные пирожки — называй, как знаешь.

— Парень, я приготовлю тебе такие пончики, каких ты сроду не пробовал.

Что ж, оставалось надеяться, что если меня и застрелят, то пончиков я все же отведаю.

Впрочем, я не питал ни малейших иллюзий относительно своей дальнейшей судьбы. Пока от жизни мне доставались одни лишь пинки. Так уж всегда получается — из последних сил идешь вперед, а за поворотом тебя поджидают все новые трудности. Спору нет, видал я и таких, с кем никогда ничего не приключается, но сам-то я не из их числа.

Как-то раз на Востоке мне довелось побывать в гостях у одной тамошней семьи. И вот хозяин дома — этакий лоснящийся толстяк, живущий с женой и детьми в собственном особняке, — так вот он мне и заявил, что завидует моей «бурной, полной опасностей жизни». Ну что я мог ему сказать? Я лишь посмотрел на него.

Знал бы он, каково на выпасе в промозглое утро выползать из-под одеяла, почти вслепую ковылять к кухонному фургону и, обжигаясь, глотать кипящий кофе, такой крепкий, что им хоть стены крась. Попробовал бы тот толстяк оседлать полудикого мустанга и, вооружившись задубевшей веревкой, заарканить бычка. Знал бы он, каково уработаться до полусмерти, в кромешной тьме доплестись до фургона, наскоро сжевать ужин, каким он не стал бы кормить и собаку, и наконец завернуться все в то же сырое одеяло.

Вот Эдди я мог понять. Ведь он цветной, а на Западе ему окажут лучший прием, чем где бы то ни было. Конечно, и тут можно наткнуться на спесивых глупцов, воображающих, что если человек иначе выглядит, то он и чувствует иначе, чем все. Но на пастбище о человеке судят не по внешности, а по его работе и умению справляться с трудностями.

Что же до меня, то я не собирался давать ему никаких поблажек. Если он сможет выполнять свою работу, — вот и славно. И тогда мне наплевать, как он выглядит, даже будь у него хоть две головы — если, конечно, вторая есть не просит. За время нашего знакомства я уже успел повидать его в деле, и он, признаться, мне понравился — парень прямой, гордый и сильный.

В тот день мы знакомились с окрестностями. Ездили туда-сюда, собрали небольшое стадо. По большей-то части нам придется отъезжать миль на двадцать от лагеря, а то и дальше. Но пока что мы только приглядывались — что к чему. По ходу дела я рассказывал Эдди, что значит быть ковбоем.

— Зима — такое время, когда ковбой, — если только он не остался без места и не перебивается чем придется, — может спокойно отоспаться. Мне, правда, со сном никогда не везло. Меня обязательно угораздит наняться на такую работу, где трудишься больше обычного. Так вот, значит, Джастин послал нас сюда, чтобы мы зимой уберегли как можно больше скота. Главное — делать во льду проруби, чтобы животные не остались без воды. Лучше пробивать неширокие продолговатые отверстия. А вокруг разбрасывать листья и ветки, чтобы коровы не скользили по льду.

Эдди внимательно слушал, Я продолжал объяснять:

— Кругом тут в основном пастбищная трава и бизонья травка. Лучшего места и быть не может. И запомни: если скот сможет добраться до травы, то даже зимой все будет хорошо. Мы первым делом обшарим окрестности и сгоним скот поближе к лагерю. Особое же внимание обращай на ослабленных животных. И непрестанно присматривайся. Присматривайся, не беспокоит ли что животных, не видать ли индейцев. И еще присматривайся — не появятся ли скотокрады! Смотри, не заметишь ли чего странного или неожиданного, например, какие-нибудь необычные следы. Словом, не упускай из виду ничего. И помни: ни одна корова сама по себе не станет долго брести по прямой. Они либо пасутся и бродят туда-сюда, либо лежат, пережевывая жвачку. А если животные долго идут по прямой, значит, их что-то подгоняет. Правда, иногда так стадо направляется на водопой…

Я говорил, а сам все оглядывался по сторонам, присматривался. Например, я уже знал, что где-то в этих краях бродит огромный старый гризли… Я видел следы его когтей на стволе дерева. Гризли царапают кору, чтобы таким образом застолбить свою территорию. Когда другой медведь забредет сюда, он сразу же увидит на стволах эти царапины. И если они окажутся слишком высоко, то пришелец повернется и даст отсюда деру.

Волчьи следы я тоже видел — отпечатки лап здоровенного зверюги. Как я прикинул, он весил, наверное, фунтов сто пятьдесят. Немногие дорастают до таких размеров. И еще здесь, конечно, водилось множество оленей, лосей и антилоп.

Сперва мы скакали вверх по ручью Повешенной Женщины в сторону Следового ручья, а потом свернули на восток, к Выдриному. Там нам попались следы небольшой группки индейцев — двух мужчин и нескольких скво с детьми и подростками. Свои пожитки они везли на травуа — на специальном индейском приспособлении. Два шеста связывают и волочат за лошадью или собакой, а сверху нагружают поклажу. Индейцы направлялись на запад, к Биг-Хорну. Один из лошадиных отпечатков что-то напомнил мне, но я никак не мог сообразить — что же именно?

Лишь поздним вечером, когда давно уже стемнело, мы наконец вернулись в хижину. Приближались к ней мы очень медленно и осторожно, но за время нашего отсутствия решительно ничего не изменилось. Задав корм скотине, я немного побродил вокруг.

Не то чтобы я что-то искал. Совсем нет. Просто мне хотелось узнать, каково тут ночью. В темноте все выглядело совершенно иначе, чем днем. Я просто ходил взад-вперед и приглядывался к очертаниям деревьев и скал, вдыхал ночные запахи.

И вдруг меня насторожил какой-то запах. Я различал запах сосен, запах лошадей в коррале, дыма над очагом, свежесрубленных деревьев… но ко всему этому примешивался едва уловимый аромат. И почему-то он навевал чувство одиночества, даже тоски…

Неожиданно в дверном проеме показалась голова Эдди.

— Иди ужинать, пока я все не выбросил! — закричал он.

Почему-то этот едва уловимый аромат напомнил мне благоухание цветка, только что раскрывшегося цветка… Но в такое время года подобные мысли представлялись полнейшей бессмыслицей.

Следующие пять дней мы работали как проклятые. В поисках скота мы отправлялись то на запад, в сторону Роузбада, то забирались далеко на север, вплоть до Грязного ручья и ручья Черепов. Найденные стада мы перегоняли на юг, поближе к нашему лагерю. Для снега вроде бы еще было рановато, но ведь в Монтане погода непредсказуемая, поэтому мы решили для начала обшарить как можно большее пространство. А уж потом, коли время позволит, провести более тщательные поиски.

Эдди Холт оказался наездником что надо, да и с веревкой обращался очень даже неплохо. Так что он мигом приноровился к ковбойскому ремеслу. Спору нет, все приходит с опытом, и за один день ковбоем не станешь. Но я объяснил Эдди все, что мог. Остальное ему предстояло постигать самому.

Скотина по большей части находилась в хорошем состоянии, хотя некоторых животных можно было бы забраковать. Отобрав немного молодняка и коров с телятами, мы направили их к ручью Повешенной Женщины. В тот день нам попадались лишь следы коров да диких зверей.

Уже ближе к сумеркам мы остановились на высоком обрыве неподалеку от истока Волчьего ручья. Перед нами открывалась долина Тонги.

— Прекрасный край, — тихо проговорил Эдди. — Прекрасный, дикий край.

— Да, так оно и есть, — кивнул я.

Яркие краски дня угасли, тени скрадывали расстояние, на землю опускалась вечерняя прохлада. Высоко в небе кружил орел… Скоро он покинет небесные просторы, оставив его совам и летучим мышам.

Я увидел волка, пробирающегося по склону меж деревьев. Голова зверя была опущена, он принюхивался к запаху дичи.

Мы молча и неподвижно сидели в седлах, наслаждаясь вечерним покоем. Наконец Эдди промолвил:

— Неудивительно, что они сражались за эту землю.

— Неудивительно, — согласился я. — Сражались и убивали. Не просто было одолеть сиу и шайенов.

Повернув коней, мы направились к лагерю.

— Здесь, — проговорил Эдди. — Здесь от всего избавляешься… Здесь чувствуешь себя по-настоящему свободным.

— Тут нет ненужной суеты, — отозвался я, — и меньше людей, которые тебе докучают. Но человек не может избавиться от всего. Ты можешь бежать, но не можешь спрятаться. Суета преследует тебя по пятам.

Однако слова Эдди крепко засели у меня в голове. Не потому ли я здесь? Может, я от чего-то бегу? Но чего же мне бояться? Даже дерусь я лишь развлечения ради, из азарта, как другие играют на скачках или сгибают на пари подковы. Я сызмальства любил драться, вот и все. Но при этом я не держал на противников зла, если, конечно, они не применяли нечестных приемов. Смешно сказать, но при моем бешеном нраве я никогда не зверею во время драк. Просто не завожусь по-настоящему.

Да, Эдди заставил-таки меня призадуматься. Хотя бы своими словами о том, что мне, мол, надо иметь собственный дом. Что ж, в этом он прав. У меня должен быть свой дом.

Ведь у меня есть сметка по части коров. Я разбираюсь в пастбищах. Я многому научился от людей, на которых работал… И, смею заметить, некоторым из них не мешало бы поучиться и у меня.

Значит, нужны быки. В таком бизнесе без добрых бычков не обойтись. Если есть бычки, можно не тревожиться за остальное стадо. Сейчас, соображал я, самое время заняться разведением скота. Лучше не заводить очень большое стадо, лучше выращивать тучных племенных коров.

Но где взять денег на обзаведение своим хозяйством? Можно, конечно, ограничиться крохотным ранчо, но для выпаса скота этого маловато… Подобные мысли занимали меня всю обратную дорогу. А потом вдруг раздался винтовочный выстрел.

Вечером, в глуши, выстрел из винтовки звучит особенно уныло, одиноко. Эхо долго разносится по холмам, пока не. замирает, наконец, где-то вдали.

Мы разом остановились и замерли, напряженно прислушиваясь.

— Совсем близко, — заметил Эдди.

— Но стреляли не в нас, — добавил я.

Ответного выстрела мы так и не услышали.

Еще минуту-другую мы прислушивались, затем начали спускаться по склону холма. Ехали медленно, ведь мы не знали, что ждало нас впереди.

Хотя, возможно, это просто охотник-индеец подстрелил оленя. Я высказал подобное предположение, и Эдди согласился со мной. Но на самом деле ни он, ни я не верили в это. Думается мне, мы оба с первых секунд не сомневались — кого-то застрелили. Но вот кого именно, мы не знали.

Но догадывались, что застрелили этого человека из засады.

Я потянулся к чехлу и вытащил винчестер. Несколько секунд спустя моему примеру последовал и Эдди. Теперь мы ехали чуть поодаль друг от друга. Мы были готовы к любым неожиданностям.

Последние несколько дней я постоянно ощущал, как во мне что-то меняется. Не сказать, чтобы это было доселе незнакомое мне чувство — нечто подобное происходило со мной и раньше, давным-давно. К тому же я знал, что такие вещи случаются со многими, когда приближается опасность, хотя, вероятно, и не со всеми. Как бы то ни было, но я это чувствовал, каждая частица моего существа твердила мне об опасности.

Отчасти причиной тому послужили предупреждения Билла Джастина и Чарли Брауна. Но дело было не только в этом.

Я твердо знал: меня насторожило предвестие смертельной опасности, витавшее в воздухе. Вообще-то по натуре я не мыслитель. Я неплохо езжу верхом, стреляю… ну, и прочее в том же роде. Но, сдается мне, любой, кому приходится подолгу вести уединенную жизнь вдали от людей — будь то ковбой, моряк, рыбак или охотник, — поневоле начинает задумываться о таких вещах. Порою я всерьез начинал задумываться: не оказывает ли опасность физического воздействия на атмосферу?

Мне трудно объяснить, что это за ощущение. Тем более я вообще человек немногословный и почерпнул свой словарный запас в основном из попадавшихся под руку книжек. Но мне кажется, так оно и есть. Временами опасность прямо-таки разливается по воздуху. И сейчас у меня возникло такое же ощущение.

Вершины холмов поросли сосновым лесом, но на пологом склоне виднелись лишь отдельные группки деревьев. До конца спуска оставалось не более двухсот футов. Темнело. Верхушки сосен на противоположном конце долины еще горели закатным огнем. Ветер легонько колыхал высокую траву. В полном молчании мы скакали к лагерю.

Копыта наших коней тонули в траве, негромко поскрипывали седла. Откуда-то доносился протяжный зов ночной птицы. Каждую секунду мы ожидали услышать выстрел, но ничего не слышали, не видели. Только колышущиеся под ветром травы, только темнеющее над головой небо…

И вдруг мы увидели лошадь, понуро щипавшую траву на плато близ истока ручья Степной Собаки.

Рядом лежал мертвец. Ветер задувал ему под рубашку и теребил концы шейного платка. Я сразу же узнал его. Джонни Вард был хорошим ковбоем… Когда я последний раз видел его, он работал на ранчо неподалеку Икалаки.

Пуля вошла под левую лопатку и вышла над карманом рубашки. Судя по всему, в Джонни стреляли с очень близкого расстояния.

Он был славным парнем, и смерть не обезобразила его. Джонни лежал у наших ног, и ветер теребил его черные кудри. Я вспомнил, что где-то на Востоке у него была семья.

Глава 7

Мы ехали к хижине в полном молчании.

Ни один нормальный человек, и я в том числе, не станет легкомысленно относиться к смерти другого человека. Тем более, что Джонни Вард был еще очень молод. Естественно, когда я увидел бездыханное тело на холодной земле, мне стало не по себе. Но еще больше я встревожился несколько минут спустя, когда обнаружил неподалеку следы лошади в мокасинах.

Джонни убили выстрелом в спину и, по моим соображениям, стреляли с расстояния семидесяти футов, не более. Внимательно изучив следы на земле, я пришел к выводу, что куда бы Джонни ни направлялся, он явно не торопился.

Когда всю жизнь учишься разбирать следы, начинаешь видеть куда больше, чем может увидеть любой непосвященный. Хотя у меня практически не было оснований для подобных догадок, но я готов поклясться: Джонни Вард не ждал этого выстрела.

Кто бы ни стрелял в него, это было хладнокровное и коварное убийство. Убийца знал свое дело. Первый же выстрел оказался смертельным.

Когда мы вернулись в лагерь, хижина была пуста, и, похоже, за время нашего отсутствия в нее никто не заходил. Ни разговаривать, ни готовить нам не хотелось, поэтому мы поужинали оставшимися от завтрака лепешками и печеными бобами. Потом я отправился осмотреть брод, однако никаких следов не обнаружил.

И вот, стоя у ручья Повешенной Женщины и прислушиваясь к журчанию воды, я вдруг осознал, что нам с Эдди больше нечего ждать неприятностей. Они уже начались, мы уже по уши увязли…

Что и говорить, сознание того, что в любой момент можешь последовать прямиком за Джонни Вардом, дает богатую пищу для размышлений. Вард был отличным парнем и хорошим наездником. Если живут на свете честные парни, то Джонни, несомненно, был одним из них. Он и погиб-то, видимо, из-за того, что кому-то очень не понравилась его честность. Во всяком случае, такого я придерживался мнения.

А если вдруг случится, что я последую за Джонни, то уже через несколько дней обо мне и думать забудут. Вспоминать меня будет некому. И тут поневоле призадумаешься — а чего ты достиг в этой жизни?

Когда я вернулся в хижину, Эдди читал какую-то старую газету. Он поднял на меня глаза.

— Ты думаешь, этого парня убил тот же, кто стрелял в дверь?

— Нет, ни в коем случае. Тот, кто убил Джонни, не стал бы тратить зря пули. Он залег бы в засаде и поджидал — чтобы бить наверняка, с близкого расстояния. И вот что, Эдди, — добавил я. — Мы имеем дело с безжалостным, хладнокровным убийцей. Если увидишь человека, который едет на лошади, обутой в мокасины, не поворачивайся к нему спиной, кем бы он ни оказался.

Несколько минут Эдди молчал. Потом спросил:

— Ты собираешься отвезти труп в город?

— Угу. Может, задержусь там на время расследования. Сдается мне, неделю, а то и больше ты будешь предоставлен сам себе.

— За меня не беспокойся, — отозвался Эдди. — Поезжай и занимайся своими делами.

Когда я въехал с телом Джонни на Мэйн-стрит, вокруг толпился народ. Одним из первых на глаза мне попался Гранвилл Стюарт, следом за ним — Билл Джастин.

Узнав имя покойника, Джастин несказанно удивился:

— Джонни Вард? Но я слыхал, что он сгоняет скот где-то на Вишневом ручье.

Я коротко рассказал все, что знал сам. Вокруг меня собралась кучка любопытных. Чуть поодаль стоял какой-то человек, показавшийся мне знакомым. Только я никак не мог его припомнить. Стюарт что-то спросил у меня, а когда я ответил и начал озираться по сторонам, тот человек уже исчез.

Я вдруг сообразил, кого он мне напоминает. Что-то в его облике заставляло вспомнить о Ван Боккелене. Но ведь того я в последний раз видел в Дакоте…

На следующий день было проведено дознание, и я дал свои показания. Иными словами, рассказал то, что считал нужным рассказать. В глубине души я был совершенно уверен, что виновен тот, кто ездил на лошади в мокасинах. Но для большинства горожан это означало бы «индейцы», а мне вовсе не хотелось вызвать всеобщую панику. Начались бы сплошные разговоры да пересуды, а потом кто-нибудь непременно учинит карательный набег. Индейцы бы в свою очередь схватились за томагавки, — и вот мы и глазом не успели бы моргнуть, как разразилась бы кровопролитная война. Сам-то я не сомневался: тот всадник мог быть кем угодно, но только не индейцем. Так что о мокасинах я умолчал. Рассказал лишь о том, как нашел труп. И еще добавил, что, судя по всему, Джонни Варда застрелил человек, которого он знал и с которым перед этим беседовал…

Правда, я таки немного проболтался, о чем тотчас же и пожалел. Меня спросили, смогу ли я опознать следы убийцы, если увижу их вновь, а я возьми да и брякни, что скорее всего смогу.

Этими словами я просто сам на себя мишень навесил, не хуже чем в тире.

В комнате, где проходило следствие, присутствовало несколько незнакомых мне мужчин, которые мне не понравились. Правда, одного из чужаков я знал. Это был Джим Фарго.

Я поселился в доме напротив платной конюшни. Там сдавались комнаты внаем. Вечером после следствия, повинуясь внезапному побуждению, я как можно тише передвинул кровать к противоположной стене. По счастью, это была легонькая раскладушка, так что поднять ее л бесшумно перенести не представляло никакого труда. Я уже снял сапоги и начал раздеваться, когда снова вспомнил незнакомцев, присутствовавших на дознании. И тут до меня наконец-то дошло, что один из них был Дустером Вименом. Тем самым, который ссудил мне десять долларов и представлял интересы Тома Гетти в Дакоте.

Если бы не усталость, я бы немедленно оседлал коня и махнул за холмы.

Я уже говорил, что не мастак по части кольтов. Но с тех пор, как Джастин оставил нам оружие, я не расставался ни с шестизарядником, ни с винчестером. И когда все же вытянулся на койке, то положил свой арсенал рядом с собой.

Ночной город постепенно затихал. По мостовой прогромыхали чьи-то шаги. Внизу хлопнула дверь; подгулявший ковбой споткнулся и громко выругался. Наконец все звуки стихли, и я погрузился в сон.

Внезапно ночь взорвалась грохотом выстрела. Я резко поднялся, сжимая в руке револьвер. В следующее мгновение вторая пуля глухо ударилась в стену. Я, не мешкая, выстрелил в ответ.

Наступило секундное затишье, сменившееся ревом голосов. Из коридора доносились негодующие возгласы, сопровождавшиеся яростными ударами в мою дверь. Я спустил ноги на пол, встал и открыл. На пороге стояли владелец дома и дежурный полицейский: позади них толпились мужчины.

— Что здесь стряслось? — заорал полицейский.

— Кто-то стрелял в меня, — объяснил я. — Я проснулся и выпалил в ответ.

Они вошли в комнату и осветили стену фонарем. В стене зияло два отверстия. Не передвинь я кровать, обе пули вонзились бы в меня.

— Ты переставил кровать, — заметил владелец дома. — Ты что же, ждал этого?

— Ваш постоялец за перегородкой жутко храпит, — пожал я плечами, — поэтому мне пришлось отодвинуться.

Как ни странно, они мне поверили. Большинство из них меня знали, и они никак не могли взять в толк: зачем кому-то понадобилось стрелять в такого безобидного малого? Да и сам я терялся в догадках… Ну кому я мог помешать?

Когда все ушли, я передвинул кровать обратно и снова улегся. Но прежде чем задремать, довольно долго размышлял: не пришла ли пора взглянуть на Калифорнию? Если как следует подумать, так мне всегда хотелось в Калифорнию. А уж зимой там, наверное, настоящий рай.

Вот только одно меня беспокоило: я оставил в лагере Эдди, а ему наверняка понадобится помощь. Он не справится с зимовкой один.

Чем дольше я раздумывал, тем больше злился. В конце-то концов не в моих правилах бегать от врагов. Хотя, возможно, иногда разумнее побегать…

Утром я отправился в «Маквин-Хаус» и побаловал себя отличным завтраком со всеми причудливыми гарнирами и приправами. Хотя деньжат у меня было не Бог весть сколько, но на это хватило.

Я еще сидел в ресторане, когда там вдруг появился Билл Джастин. Он уселся рядом со мной.

— Как дела? — осведомился он.

— Вы же видели Джонни Варда, — откликнулся я, нахмурившись.

— Я спрашиваю, как скот?

— В основном, в хорошем состоянии. А вообще, мистер Джастин, у вас там куча лишнего веса. Вам бы отправиться туда и отобрать приличное стадо на продажу.

Мы несколько минут побеседовали, а потом к нашему столу подошел Гранвилл Стюарт. Пожелав нам доброго утра, он опустился на стул.

— Пайк, — начал он, — некоторым из нас кажется, что настало время очистить восточную Монтану, а может быть, даже и западную Дакоту.

Я посмотрел на него, но промолчал.

— У тебя ведь репутация хорошего бойца…