Глава 21

Над землей сгущались сумерки, мы старались идти быстрей и наконец вышли к каменистой ложбинке, к которой со всех сторон подступали могучие деревья, а из-под камней бил маленький родник. От него брал свое начало тоненький ручеек.

Там было темно и неуютно, а разведенный нами костер был слишком мал и предназначался для того, чтобы наспех приготовить ужин. Индейцы о чем-то тихо говорили между собой, и по одному случайно услышанному слову я догадался, что они разговаривают о своем брате.

— Что случилось? — прошептала Диана.

— Тот индеец, который еще не вернулся. Они говорят о нем.

Она промолчала. Поужинав, мы потушили костер. В ночи стройные колонны деревьев полностью слились с темнотой, и лишь в вышине, на фоне усеянного звездами неба четко вырисовывались рваные силуэты крон. Налетел легкий ветерок. Пролетел-пронесся по лесному царству, едва касаясь зашелестевших было листьев, и таким свежим и прохладным был этот ветерок, словно долетел сюда с горных вершин.

Трое индейцев легли спать, а двое остались в дозоре. Некоторое время спустя я тоже начал задремывать, то и дело беспокойно просыпаясь, широко распахивая глаза и прислушиваясь к малейшему шороху.

Мы проснулись на рассвете и, торопливо пожевав вяленой оленины, снова отправились в путь. Тот индеец, что ушел на разведку, до сих пор не объявился.

— Он мертв, — сказал один из катоба, когда я заговорил о нем. — Если он не пришел, значит, он мертв.

— Вы хотите вернуться? Мы тоже пойдем.

— Нет. В другой раз. Всегда остается другой раз.

Мы преодолели перевал близ ущелья Быстрого ручья, спустились в цветущую долину у подножия гор и оттуда снова повернули на юг. Диана за всю дорогу ни разу не пожаловалась на усталость, и все же я был весьма обеспокоен. С одной стороны — переживал за нее, с другой — негодовал при мысли о том, что нам приходится спасаться бегством. Если юный катоба был убит, отомстить за него будет для меня делом чести, потому что он расстался с жизнью ради нас. Теперь уже с определенной долей уверенности можно было сказать, что они пошли этой же дорогой, и всякое могло случиться. Если бы не Диана, я самолично вернулся бы назад, чтобы увидеть, что это за враги, и преградить им путь.

Но вместе с тем в душу ко мне начинало закрадываться подозрение: ибо если им удалось убить индейца, то, выходит, по крайней мере один из них был довольно опытным охотником. Выследить и убить воина из племени катоба — дело отнюдь не шуточное, хотя, разумеется, даже лучшие из лучших не застрахованы от ошибок.

Мы держались поближе к горам и, когда это было возможно, шли лесом.

Утром последнего дня я заприметил дерево, на котором в свое время собственноручно сделал зарубку, отмечая путь.

— Скоро мы будем дома, — сказал я Диане, и она слегка коснулась моей руки.

Тропа вывела нас на луг, где стояли стога сена, чуть дальше начиналось кукурузное поле. На земле, меж стройными рядами кукурузы, созревая, грелись на солнце дыни. Урожай обещал быть хорошим.

Впереди, на низком взгорке у реки, уже был виден частокол. Ворота были распахнуты, и двое мужчин смотрели в нашу сторону, заслоняя рукой глаза от яркого солнца и стараясь разглядеть нас. Я махнул им рукой, они замахали мне в ответ.

Первым ко мне подбежал Янс.

— Где тебя только носило? — широко улыбаясь, спросил он. Взглянув на Диану, он заулыбался еще шире. — Я говорил Темперанс, что ты придешь не один. Сказал: приведешь с собой даму, но не сказал, кого именно. Она чуть со свету меня не сжила, но я был нем как рыба!

— Нас кто-то преследует, Янс. И хочет во что бы то ни стало расправиться с нами. Он убил одного из наших друзей-катоба. Скорее всего убил.

— А вот это, Кин, уж очень некстати. Двое из наших людей больны, лежат в лихорадке. Их много?

— Думаю, что мало, но справиться с ними будет нелегко.

Янс снова заулыбался.

— А когда с ними было просто? Нам с тобой, Кин, выпало родиться в лихие времена, когда постоянно приходится иметь дело с лихими людьми, и, на мой взгляд, мы с тобой им ни в чем не уступим. — Он взглянул на индейцев. — Где вы с ними встретились?

На ходу я начал свой рассказ, и он слушал внимательно, время от времени кивая. В конце он покачал головой.

— Верится с трудом. Когда ты решил отправиться на острова, я был уверен, что это безнадежное дело. Совсем безнадежное.

— Белых женщин там не так много, Янс, и поэтому на них обращают внимание. Но все же без Генри я бы ничего не смог.

— Он хороший человек, и мы ему рады. — Он кивнул в сторону поселения. — Они уже знают о том, что ты идешь, и все готово, чтобы закатить пир в честь возвращения блудного сына.

— Это я-то блудный сын? По-моему, к тебе это подходит в большей степени.

Нас уже дожидались, и, увидев Диану, Темперанс бросилась к ней.

— О, Ди! Если бы мне было дано выбрать себе сестру, я выбрала бы тебя!

— Заходите в дом, — тихо сказала Лила. — Еда на столе, а вы небось проголодались с дороги.

Мой взгляд задержался на этой женщине, которая когда-то была служанкой у моей матери, а потом стала женой одного из лучших друзей моего отца. Я всегда поражался ее габаритам, ибо ростом она была не ниже меня и казалась столь же широка в плечах, как и я, хотя в этом смысле мне было мало равных даже среди мужчин. В волосах у нее появилась первая седина, и мне было больно смотреть на это. Но ведь она все-таки постарше моей матери.

Мамочка моя… суждено ли нам еще когда-нибудь свидеться с тобой?

Она вернулась в Англию, забрав с собой Ноэллу и Брайана, но я хорошо ее помнил.

Джереми вернулся после изнурительной работы в поле, но улыбался с привычным задором.

— Сколько лет, сколько зим, приятель! Но уж теперь-то ты должен остаться.

Этот человек стоял, защищая мою мать, когда она рожала во время битвы с сенеками. Он был другом моего отца и покинул Англию вместе с ним, будучи джентльменом до мозга костей, странствующим воином. Теперь он стал еще и заправским фермером, которому принадлежали многие акры земли, дающей обильные урожаи, и который к тому же скупал меха у индейцев из дружественных племен.

— Вместе со мной к вам пришла беда, — сказал я и тут же объяснил, в чем дело.

— Наши люди как раз возвращаются с полей, — ответил Джереми.

Все вошли в дом, где уже был накрыт стол, а я задержался, чтобы оглядеться вокруг. В одном месте у самой земли бревна частокола были черными. Это было то самое место, где разведенный индейцами огонь успел опалить стену, прежде чем его потушили. Мой отец со своими людьми пришел в эту страну, когда белых можно было встретить разве что на побережье. Он оставался на востоке до тех пор, пока не отправился далеко в горы, на поиски новых земель. Это было у нас в крови, и каждый знал свое предназначение: всегда идти вперед, за дальние горы, чтобы открывать новые, еще никому не ведомые земли.

В доме было светло и радостно — яркие солнечные лучи врывались в окна и играли на боках начищенной до блеска медной посуды, заставляя тускло поблескивать даже олово. Полы, как всегда, были безупречно выметены, а на окнах висели занавески. На деревянных стойках вдоль стен стояли мушкеты. Тяжелые ставни были распахнуты настежь, но в случае чего их можно было довольно быстро закрыть.

Крепкого сложения человек с пышной светлой копной волос отодвинулся от стола.

— Пойду на стены, — сказал он.

После того как он ушел, Джереми сказал:

— Это Шаумберг, он немец. Он прослышал о нас и отправился на поиски. Один-одинешенек, прихватив с собой жену и маленького сына. Они прошли через лес.

— Значит, он — наш человек, — сказал я.

— Он много работает, мастер на все руки. Отважный. Похоже, совсем ничего не боится.

— Лучше было бы, — заметил я, — чтобы он хоть немного боялся.

— Да уж, но зато он очень точен и аккуратен во всем.

Один за другим мужчины выскальзывали из-за стола и уходили на стены, и когда я в очередной раз взглянул на стойку с мушкетами, она оказалась наполовину пуста. Я тоже стал выбираться из-за стола.

— А ты сиди, — остановила меня Лила. — Еще успеешь. Подожди, когда начнется бой, если, конечно, он вообще состоится.

Она снова наполнила мой стакан, оставаясь стоять напротив, по другую сторону стола.

— Она мне понравилась. А семья у нее есть?

— Только отец. Хороший человек. Он должен жить с нами. Из него мог бы получиться хороший учитель, — добавил я. — Тем более, что вскоре он может нам понадобиться.

Мы еще долго сидели друг напротив друга, беседуя о разном. Пришел Янс и сел рядом. Когда я спросил его о наших врагах, он лишь руками развел.

— Мы ничего не видели, но они должны быть где-то неподалеку. Через наше поле бежал молодой олень — там, где они обычно перебегают, — а потом вдруг развернулся на полпути и припустил назад.

— Если это Макс Бауэр, — сказал я, — то ему любой ценой нужна победа, и ради нее он пойдет на все. Он станет выжидать или же попытается придумать какую-нибудь хитрость.

Повернув голову, я взглянул на Янса.

— Он мой, — сказал я. — Я хочу убить его сам.

Янс неопределенно пожал плечами.

— Будь что будет, Кин. Если он попадется под руку мне или, скажем, Джереми, значит, так тому и быть.

При одном только воспоминании об этом человеке меня охватывала неудержимая ярость. Признаюсь, среди моих знакомых было несколько таких, кого я недолюбливал, но во всем мире не было человека, которого я ненавидел бы так же страстно и яростно. И все же на сей раз это была не просто ненависть. Мы оба были сильными соперниками, каждый считал другого своим заклятым врагом. И никакого значения не имеет то, как и при каких обстоятельствах произошло наше знакомство, ибо рано или поздно эта битва должна была состояться. Такова уж была наша природа, и Макс Бауэр не хуже меня понимал это. Нам не терпелось поскорее сойтись в схватке; мы оба ждали этого момента.

Бауэр был жестоким чудовищем, он был хуже дикаря, потому что был хладнокровен и расчетлив. Я не испытывал ненависти к индейцам, с которыми мне приходилось сражаться. Войны были для них привычным делом, и они сражались против всех, потому что так было принято. В большинстве своем это были замечательные люди, и хотя мой отец был убит ими, но и он тоже не чувствовал к ним вражды. Они были людьми, пусть они сражались против него, но они всегда оставались людьми и великими воинами. Они знали, что даже на войне есть место чести и уважению.

С Максом Бауэром все было иначе. Мы должны биться, и один должен всенепременно уничтожить другого. А пока каждый был начеку.

Лиле не было нужды упрашивать меня не ходить на стены, потому что в глубине души я догадывался, что Бауэр не станет атаковать нас в открытую. Он просто подойдет, поглядит, что к чему, побродит по лесу и, прежде чем убить, постарается как-то навредить мне или кому-то из моих близких. Он был из тех, кто хорошо знал, что вместе со смертью приходит конец страданиям. Он хотел убить меня, но только после того, как я настрадаюсь от всего, что только может заставить человека страдать. Единственное его преимущество, пожалуй, заключалось в том, что он хотел убивать, а я нет. Я хотел сражаться с ним, сломить, уничтожить его. Но я не ставил своей целью убийство.

Джереми вернулся и сел напротив меня.

— Кин, — сказал он, — после смерти отца ты считаешься здесь признанным лидером. Нас, похоже, скоро коснутся неприятности, о которых ты еще не подозреваешь. Поселения на побережье Вирджинии расширяются. Люди переселяются в Каролину. Это тебе известно.

— Известно.

— Эту землю мы считаем своей лишь потому, что первыми пришли и поселились здесь. Для английских судов это не будет иметь ровным счетом никакого значения. Как ты думаешь, не пора ли нам предпринять необходимые шаги, чтобы закрепить за собой законное право на земли?

— Но как? Даже мой отец не осмелился сделать этого. Он бежал от королевского правосудия, он был беглым преступником. Хоть и не совершал преступлений. А мы живем на этой земле уже многие годы.

— Не глупи, Кин. Попытайся, может, что и получится. Может быть, тебе стоит написать Брайану? Или Питеру Таллису? Поверь мне, тянуть с этим больше нельзя.

Он, бесспорно, был прав. И хотя я ни за что и никогда не признался бы в этом Джереми, я и сам не раз думал об этом, особенно когда люди с мыса Анны или из Плимута отправлялись на поиски свободных земель. Неприятности, которые возникли у Клэборна из-за острова Кент, пролили свет на многое. Хоть сам Клэборн и жил там долгое время, земли, пожалованные лорду Балтимору, включали в себя и его остров, с которого его теперь могли выкинуть в любой момент. То же самое могло случиться и с нами.

Я переживал не за себя и не за Янса. Наше с ним призвание состоит в том, чтобы всегда быть на рубеже. Но мой отец пришел сюда не один. Он привел людей, которые поделили между собой эту землю, потому что он сам убедил их сделать это. И некоторые из них, в том числе и сам Джереми Ринг, сумели разбогатеть на торговле с тех урожаев, что им удавалось выращивать на своих полях. Если теперь не предпринять чего-либо, они могут разом лишиться всего.

— Я напишу Питеру Таллису, — сказал я. — И Брайану тоже.

Дома меня дожидались кое-какие письма и непочатый край дел, которые требовали моего внимания. Наши владения расширялись, а вместе с ними возрастала необходимость уделять время. Одного взгляда на кучу расписок и счетов было достаточно, чтобы убедиться в том, что дела у нашей колонии идут более чем хорошо, но очень скоро мы можем привлечь внимание сборщиков налогов и чиновников ее величества. Эти во все времена были жадны до чужого добра, действуя как во имя короны, так и на благо собственного кармана.

За месяцы моего отсутствия вниз по реке было сплавлено три корабля мачтового леса, которой затем был погружен на торговые суда. Продано оказалось также тридцать две связки меха, семьдесят тонн поташа, четырнадцать бизоньих шкур и двадцать отборных кленовых бревен на потребу краснодеревщикам.

Наши враги поджидали нас в лесу, но всему свое время. Время вплотную заняться врагами придет, когда они нападут или совершат какой-нибудь иной маневр. А до тех пор я буду во всем полагаться на Джереми и других, а время потрачу на более неотложные дела.

Написать письмо для меня всегда было непростым делом. Моей стихией были лес или по крайней мере поле. Я мог добыть мясо на охоте, срубить дерево или распахать землю. Я мог отесать бревна и построить из них хижину, но письма были и оставались для меня наиболее трудной работой, которая требовала обращать мысли в слова на бумаге.

Первым делом я написал письмо Питеру Таллису. Мой отец много о нем рассказывал. Из простого держателя лавки в переулке Сент-Полс, где ему приходилось иметь дело с разного рода сведениями и слухами и где, при желании, можно было узнать подтекст любой новости и даже выяснить, кто из сильных мира сего за ней стоит, он теперь превратился в уважаемого и состоятельного коммерсанта. Он был посредником, человеком, к кому обращались и те, у кого возникала необходимость обратиться с какой-либо просьбой к министру, и те, кто и сам был наделен могуществом и властью. Если иностранцу или заезжему купцу необходимо было продать товар, Таллис был тем человеком, который мог подсказать лучший рынок и назвать самую выгодную цену. Он был нашим другом, а заодно, так сказать по совместительству, и нашим агентом в Лондоне.

Изложив на бумаге ситуацию, о которой, несомненно, он и без того был прекрасно осведомлен, я также выразил желание официально закрепить за нами право владения этой землей. В Лондоне Брайан наверняка виделся с Таллисом, и вместе они могли бы найти какое-нибудь решение. Камнем преткновения было то, что мой отец считался беглым преступником, скрывавшимся от людей королевы.

Следующее мое письмо было адресовано Брайану. Изучая право в «Судебных Иннах», он, вне всякого сомнения, лучше меня понимал всю сложность нашей ситуации, а также мог войти в положение тех, кто от нас зависел. О женитьбе Янса он уже знал. Теперь я известил его о том, что у меня тоже есть жена. В письме я рассказал ему также и о Легаре, и о том, что ему необходим представитель в Лондоне.