Шомат, в котором Диана находит себе убежище, позднее, разумеется, стал частью той территории, которая в настоящее время известна как Бостон. Преподобный Блэкстон (по-английски его имя пишут часто как Blackstone, хотя единственный автограф, который мне довелось увидеть, имел написание Blaxton) в жизни был таким же, как и персонаж, представленный на страницах этой книги. То же вполне справедливо и по отношению к Самюэлю Мэверику, ставшему одним из прародителей семейства, которое внесло большой вклад в нашу историю, не говоря уже о том, что позднее это имя вошло в обиход Запада, став именем нарицательным[1].

Вопреки общепринятому мнению, рейды работорговцев к берегам Европы вовсе не были таким уж редким явлением. Так, в 1631 году было совершено нападение на ирландскую деревню Балтимор графства Западный Корк, и более ста человек жителей были увезены в рабство.

Тропа Путь воина, имевшая множество развилок и ответвлений, вела с дальнего юга к поселениям ирокезов и еще дальше на север. По этой тропе отряды ирокезов совершали набеги на поселения чероки, криков и так далее, а также наоборот. По этой тропе проходили многие торговцы и путешественники, так как она, вне всякого сомнения, являлась наилучшим из всех возможных маршрутов, поскольку была проложена вблизи источников воды, где не было проблем с топливом для костра и водилась дичь.

Луис Ламур

Глава 1

Тот, кого я поначалу едва не принял за жирного медведя, оказался всего лишь тщедушным индейцем.

Здесь, на склоне, было тихо и пустынно, и я смотрел на вершины гор, золотистые в лучах полуденного солнца. Кое-где в долинах стелился туман, и повсюду вокруг меня пышно цвел вереск, буйно разросшийся по склонам голубого хребта Блу-Ридж и ближайших к нему гор. Устроившись среди цветущих зарослей, где душистые лепестки осыпались мне на плечи и путались в волосах, я следил за тропой у подножия склона.

Древняя тропа была проложена здесь давным-давно, задолго до того, как в здешних местах обосновалось племя чероки, и прежде, чем индейцы-шауни облюбовали эти холмы для охоты. Она существовала тут с тех самых пор, как в этих горах появились первые люди.

Здесь царило безмолвие, нарушаемое лишь щебетом птиц, но я-то знал, что сейчас кто-то поднимается вверх по тропе, медленно и неуклонно приближаясь. Вот уже несколько раз с той стороны вылетали испуганные птицы.

Я так рассчитывал, что это будет жирный медведь, потому что нам было необходимо любой ценой раздобыть сало. Да и сам я порядком отощал, ничего не скажешь — кожа да кости. Когда человек вынужден отправляться на охоту в поисках пищи, труднее всего бывает разжиться именно салом. И хотя свежего мяса у нас было в изобилии, проблема заключалась в том, что все оно было постным, чересчур постным.

А вот встреча с индейцем нисколько не входила в мои планы. Конечно, среди них были и добрые друзья, но, если человек стал другом для одного племени, он, желая того или нет, становится недругом его врагов. К тому же индеец из дружественного племени мог запросто напроситься на угощение и тем самым уменьшить наш запас провизии, тем более что мясо и маисовую муку мы старались по возможности экономить.

Помимо жирного медведя я был бы также очень рад увидеть здесь Янса, поскольку тот должен был уже вернуться домой со связками шкурок, которые нам потом придется упаковать, чтобы продать в поселениях.

Индеец был совсем старым, к тому же он был ранен. Я хорошо разглядел его, направив в ту сторону подзорную трубу. Это была подзорная труба моего отца, та самая, которую он всегда брал с собой, отправляясь в море. И сейчас она оказалась как нельзя кстати.

Я наблюдал за ним, затаившись в лилово-розовато-белом разноцветье вереска, среди которого то там, то здесь были разбросаны небольшие островки цветущего горного лавра. Я сидел в кустах, пригнувшись, так что вряд ли он мог меня заметить.

Силы старика были на исходе, еще совсем немного, и они окончательно его покинут. Он нуждался в помощи, но я уже успел достаточно хорошо изучить повадки краснокожих, чтобы знать, что индейцы могут быть весьма коварны. Возможно, этот старик был лишь приманкой. Я обнаруживаю себя, и затем в меня можно метнуть копье или же пустить стрелу из лука, меня же подобная перспектива нисколько не прельщала.

И все-таки он был плох, совсем плох. Я поднялся и направился к нему, выбирая кратчайший путь, то есть прямиком вниз, по крутому каменистому склону, продираясь сквозь заросли вереска. До того места, где тропа делала крутой поворот, оставалось еще около трех сотен шагов.

Теперь это была наша земля — что бы там ни говорили те индейцы, кому такая точка зрения не по душе, — но не могу же я спокойно смотреть, как у меня на глазах умирает человек (я не считаю тех, которых застрелил).

Индеец все еще шел вперед, когда я появился на тропе прямо перед ним. Старик едва держался на ногах и рисковал в любое мгновение оказаться на земле. Я успел подойти, чтобы вовремя его подхватить.

Он был изнурен долгой дорогой и к тому же ранен — рана от пули.

Обхватив старика рукой, чтобы не дать ему упасть, я первым делом на всякий случай вынул его нож и только затем повел через заросли к нашей хижине.

Мы с Янсом выстроили ее в глубине скальной ниши, над которой нависал выступ каменного утеса. С трех сторон у нас была замечательная позиция на случай нападения, а нападения происходили всякий раз, как мимо случалось проехать отряду индейцев, вышедших на тропу войны. Этот дом был построен здесь после того, как в горах близ Крэб-Орчард — Сада Диких Яблонь — индейцы-сенеки убили нашего отца и Тома Уоткинса, который тогда был с ним.

Я уложил индейца на кровать, и он почти тут же потерял сознание. Поставив воду на огонь, я разрезал ворот его охотничьей рубахи и увидел, что он ранен в плечо выстрелом из мушкета. Пуля, пройдя почти насквозь, застряла под кожей. Вытащив свой охотничий нож, я надрезал кожу и выдавил пулю. Ране было уже несколько дней, но она была еще в приличном состоянии.

Саким часто говорил о том, что высоко в горах раны гноятся реже, чем в многолюдных городах. Саким приехал в Америку вместе с моим отцом, а до того был лекарем где-то в Центральной Азии. Он — потомок древнего рода великих медиков. Отец встретил его, оказавшись в плену у пиратов на корабле Ника Бардла, Саким был в то время матросом. Он попал на пиратское судно не то в результате кораблекрушения, не то будучи захваченным в плен, и потому, когда отец отважился на побег, Саким был одним из двоих, решившихся бежать с ним вместе.

Наше детство и юность прошли в крохотном поселении на Стреляющем ручье, и Саким был нашим учителем. Среди просвещенных людей своей страны он снискал славу выдающегося ученого, и поэтому полученное у него образование превосходило любое из тех, что можно было получить в то время в Европе. Он учил нас естественным наукам и истории, от него же мы узнали очень многое о различных болезнях и врачевании ран, и все же, несмотря на все свои познания, я очень жалел, что сейчас его не было рядом.

Старик открыл глаза, когда я начал промывать его рану.

— Ты Сэк-этт?

— Да.

— Я пришел от Пенни.

За всю свою жизнь я был знаком лишь с одной-единственной Пенни, женой Янса, которую до того, как она вышла за моего брата, звали Темперанс Пенни. Она осталась у Стреляющего ручья, где и должна была дожидаться нашего возвращения.

— Госпожа Пенни сказала найти Сэк-этта. Большая беда. Керри пропала.

Керри? Кажется, так звали младшую сестру Темперанс. По крайней мере, я слышал, как она рассказывала о ней.

— Пропала? Но как?

— Ее забрали пекоты. Плохие индейцы. Все очень боятся пекотов.

Теперь я уже был готов пожалеть о том, что связался со стариком. Если бы не он, я бы уже отправился вниз по тропе Чероки на поиски Янса, который почему-то задерживался. Возможно, он нарвался на индейцев, которых вполне могло оказаться слишком много.

Вообще-то трудно сказать, что такое «слишком много» для Янса, и мне искренне жаль всякого, кто рискнул бы затеять с ним драку. Пару раз по молодости я и сам оказывался в подобной ситуации, и мне доставалось так, что я насилу уносил ноги. Янс был силен как бык, обладал поистине медвежьей выносливостью и дрался с яростью рыси, загнанной в угол.

Откровенно говоря, Янс не отличался особой пунктуальностью, кстати, ее постоянно требовал от нас отец, стараясь приучить к порядку. На этот счет в нашей семье существовало неписаное правило: каждый должен знать свое место и оказаться там в случае нужды. Зачастую от этого зависели вопросы жизни и смерти.

— Госпожа Пенни сказала, чтобы ты пришел. Много плохих индейцев. Забрали двух девочек.

Прихватив мушкет, я подошел к двери. С порога мне была видна тропа, ведущая к небольшому пятачку перед хижиной. Если Янс будет мчаться по ней, уходя от погони, я смогу уложить по крайней мере одного из преследователей.

Как-то раз он опрометью влетел в хижину, спасаясь от огромной медведицы, которая, кстати, чуть было не нагнала его на подступах к дому. От меня тогда потребовалась определенная ловкость, чтобы, впустив его, успеть захлопнуть дверь перед самым носом у зверя. Как раз перед этим я чисто вымел пол в хижине и в какой-то момент даже, грешным делом, подумал о том, что было бы неплохо оставить обоих на улице и позволить выяснить отношения.

»— Нам нужны лишь шкура и сало, — не преминул заметить я позже, когда страсти слегка улеглись, — но уж никак не целый медведь.

— А ты сам когда-нибудь пробовал протащить на собственном горбу убитого медведя или хотя бы шкуру и жир с него по такой жаре да еще через три перевала? Вот я и подумал, что было бы неплохо, если бы она сама доставила все это прямо к нашему порогу.

— А мушкет свой ты куда девал?

Он смущенно покраснел.

— Я как раз собирался выстрелить, когда она набросилась на меня. Оценив расстояние, я понял, что другого выхода нет, и побежал».

На этот раз Янсу предстояло ехать верхом и к тому же вести за собой вьючных лошадей. Ему в любом случае придется придерживаться проторенных троп. Янс был до невозможности упрям, и я ни минуты не сомневался в том, что он ни за что на свете не позволит, чтобы его лошади и мех достались каким-то там индейцам.

— Пенни — твоя жена?

И только тут я понял, что старик, должно быть, принимает меня за Янса. Что он там говорил до этого? Пропали две девочки? Похищены индейцами?

Судя по всему, он пришел издалека, а если предположить, что он прошел пешком всю дорогу, ведущую сюда от мыса Анны или откуда-нибудь из тех мест, то получается, что с момента похищения прошло уже довольно много времени. К тому же мне и прежде приходилось слышать о случаях, когда похищенных женщин возвращали в обмен на товары или еще что-нибудь. Но в любом случае после женитьбы Янса родственники его супруги стали нам родней. Не могло быть и речи о том, чтобы бросить их в беде, и поэтому мы должны были сделать все, что только в наших силах.

Должно быть, у старика ушла целая неделя на то, чтобы добраться сюда. Никак не меньше, а, может быть, даже и больше. Я прежде никогда не бывал в тех местах, но зато там успел побывать Янс, который в свое время немало побродил по свету в поисках жены. Мне, правда, показалось, что он лишь только-только начал присматриваться к барышням, когда вдруг увидел ее и влюбился с первого взгляда.

Я положил мушкет рядом и снова поставил воду на огонь. Начал резать мясо, чтобы сварить похлебку. В бульон я добавил немного дикого лука и кое-какие травы, собранные в лесу, так как у нас обычно шло в ход все, что только было под рукой в данный момент.

О том, чтобы остаться дома, и речи быть не могло. Конечно, это не лучшим образом отразится на моей кукурузе, которая может пострадать без ухода, но, в конце концов, раз на раз не приходится. Нужно собираться в дорогу и взять побольше еды. Пока варилась похлебка, я принялся собирать все самое необходимое.

Быстрее всего туда можно добраться по тропе, известной как Путь воина, хотя возможно, что там не избежать встречи с воинственными индейскими отрядами. Но мы должны как можно скорее оказаться на месте. Индейцы всегда придирчивы по отношению к своим пленникам. Они могут забрать пленных для того, чтобы обратить их в рабов, или же подвергнуть пытке, или же для того, чтобы позднее сделать предметом обмена. Пленницы могли понадобиться им также и для того, чтобы выставить их на всеобщее обозрение, а затем убить, но только в том случае, если женщины станут непрестанно ныть. Или же они могут ослабеть настолько, что не смогут продолжать путь, тогда индейцы расправятся с ними еще в дороге. Такое нередко случалось раньше.

Темперанс Пенни жила в поселке недалеко от мыса Анны, когда ветер странствий занес туда Янса. Мы, Сэкетты, всегда были легки на подъем и время от времени, еще в бытность подростками, отправлялись в путь, чтобы своими глазами увидеть, что творится на белом свете. Чаще всего мы путешествовали поодиночке или же собирались по два-три человека.

Раз или два мы доходили аж до Джеймстауна, а Кейн О'Хара из нашего поселения даже побывал у испанцев, обосновавшихся к югу. Именно оттуда он и взял себе жену. До нас доходили разговоры об общине пилигримов, что жили на севере, но Янс был первым, кто рискнул отправиться туда.

Янс был любознателен, как индеец, и неудержим в своем стремлении узнать, как живут люди в других местах, а потому, укрывшись в лесу, он принялся наблюдать за деревней, пока не увидел Темперанс.

Тогда ей было всего шестнадцать, она была озорной и забавной, как шаловливый котенок. Шестнадцать — возраст, когда девочка-подросток становится молоденькой девушкой. Все ее проделки и детские шалости не приносили ей ничего, кроме неприятностей. Соседи ее были людьми неплохими, но уж чересчур серьезными, и жизнь их шла в соответствии с однажды заведенным порядком, который не оставлял времени для праздных забав и прочих глупостей.

Раз взглянув в ее сторону, Янс понял, что нашел то, что искал, и, дождавшись прихода ночи, направился к ее дому. Он вывесил перед дверью четверть оленьей туши и громко постучал в дверь, а потом бросился наутек и затаился.

Надо сказать, что лишь немногие из северных поселенцев по-настоящему знали толк в охоте. В Англии тех времен вся дичь объявлялась собственностью короля, а леса, в которых она обитала, находились на территории крупных поместий. Так что приходилось либо браконьерствовать, либо не охотиться вовсе. Тем более, что оружия у них тоже не было, разве что во время войны. Короче, мясом разжиться там было не просто, и даже когда пилигримы обосновались в Америке, где дичи было в изобилии, оказалось, что охотиться почти никто не умеет, а многие просто и не решались, так как поговаривали, что и здесь вся добыча принадлежит королю. А потому оленья ляжка у порога оказалась желанным угощением, которое они с радостью приняли и внесли в дом.

Если у самой Темперанс и были какие-то соображения на сей счет, она никому об этом не сказала, а просто продолжала как ни в чем не бывало резвиться, шалить и плести небылицы, словно все происходящее не имело к ней ни малейшего отношения. И только когда они поженились, она мне призналась, что пару раз видела Янса в лесу и на склоне, а поэтому у нее возникли кое-какие догадки о том, откуда взяться той оленине.

Через некоторое время, на исходе дня, Янс снова вышел из леса, прихватив с собой очередную часть оленьей туши. На этот раз он был встречен с почетом.

Видимо, они также надеялись узнать последние новости о том, что происходит в других колониях, хотя, зная Янса, я лично не думаю, что он тут же и рассказал им, откуда пришел. Как и подобает выходцу из Уэльса, Янс был хорошим рассказчиком, так как валлийцы имеют много общего с ирландцами, которые обладают природным чувством языка и больше всего на свете любят слышать звук собственного голоса. В тот вечер брат рассказывал всякие истории, при этом так ни разу и не взглянул в сторону Темперанс. Да та и сама прекрасно знала, к кому обращены его слова и почему.

Надо заметить, что во всем поселении, наверное, не нашлось бы такого мужчины (не говоря уж об изредка забредавших в эти края торговцах и странствующих лудильщиках), которому не пришлась бы по сердцу такая смышленая и дерзкая девчонка, как Темперанс. К тому же кое-кто из местных парней имел на нее виды, а тут вдруг появляется этот чужак в широкополой шляпе и в штанах из оленьей кожи. Им это пришлось не по вкусу.

К тому же Янс, как и все мы, был воспитан в духе свободомыслия. Отец верил в наше благоразумие и был поборником свободы слова, а Янс был не из тех, кто стал бы держать язык за зубами. Он оставался в поселении, ухаживая за Темперанс, пока не перешел дорогу кому-то из местных, за что и оказался закованным в колодки.

В то время существовало обыкновение швырять в колодочника гнилыми фруктами или комьями грязи, а потому, как местным мальчишкам и парням было не за что жалеть Янса, и потому, что для всех он был чужаком в «индейских» штанах из оленьей кожи, свою долю он получил сполна. Хотя и пытался по возможности уворачиваться. Смирившись на время, Янс стал дожидаться подходящего случая. Он не сомневался в том, что рано или поздно все же выберется; и более того, догадывался о том, что теперь постарается предпринять Темперанс. Надо сказать, она не обманула его ожиданий.

Так или иначе ей удалось раздобыть где-то ключи, отпереть колодки и освободить Янса. Будучи умен не по годам, Янс поспешил убраться подобру-поздорову подальше от тех мест; и стоит ли говорить о том, что по сообразительности мой брат просто-таки превзошел сам себя, потому что Темперанс он, разумеется, забрал с собой.

Возможно, он бы так не поступил, памятуя об уважении к ее семье и все такое прочее, но только уйти без нее было превыше его сил. К тому же, оказывается, и сама девица уже заранее все обдумала и повела его прямиком к проповеднику. Святой отец поначалу заупрямился, возражая против того, чтобы сочетать их церковным браком, пока девчонка не пригрозила, что все равно убежит с Янсом и станет жить во грехе. Только после этого проповедник сдался.

Темперанс поселилась у нас и время от времени передавала весточки домой с проходившими через наше селение торговцами или с путниками, направлявшимися в те края, чтобы родные знали, что она, как и приличествует всякой порядочной девушке, вышла замуж и что здесь есть кому о ней позаботиться. Теперь же ее семья была в беде, и они прислали за Янсом.

Шел 1630 год, и колония на берегу залива Массачусетс, где проживало семейство Пенни, существовала уже около десяти лет, но многие из ее жителей обосновались там лишь недавно и не имели ни малейшего представления об индейцах и всяком таком.

Мы же о пекотах были слишком хорошо наслышаны. К счастью, нам не пришлось самим столкнуться с ними, но земля слухом полнится, вот и нам кое-что рассказывали индейцы из других племен. Судя по всему, это было могучее, воинственное племя, не знавшее жалости к бледнолицым.

Я был склонен думать, что, скорее всего, за Янсом послала мать Темперанс. Это была добродетельная и очень набожная женщина, но, видимо, ей было достаточно лишь однажды взглянуть на Янса, чтобы распознать в нем настоящего мужчину.

— Так кто же увез тех девчонок? — переспросил я старика индейца.

— Пекоты.

Он чуть помедлил с ответом? Или мне только показалось? Если пленницы еще живы, отбить их у пекотов будет делом непростым. И тут во двор въехал Янс верхом на своем любимом гнедом жеребце. Лошади, которые шли следом, были навьючены связками шкур. Мне понадобилась всего пара минут, чтобы рассказать ему о случившемся.

— Я поеду один. Незачем тебе терять урожай.

И тогда я просто посмотрел на него в упор, а потом сказал:

— Отец всегда говорил нам: «Я хочу, чтобы вы запомнили это раз и навсегда. Ни один из рода Сэкеттов, пока он жив, никогда не оставит другого в беде». Кроме того, я могу пригодиться тебе, чтобы сдерживать тех пилигримов, покуда ты сам отправишься за индейцами.

— Только не воображай, будто справиться с пекотами проще простого. С ними шутки плохи. Так что, Сэкетт, потом — пеняй на себя.

— А как быть с этим? — Я указал на индейца. — Он стар и к тому же ранен.

— Я пойду, — быстро сказал старик. — Вы идете, я тоже иду. Вы не идете, я пойду один.

— Если ты от нас отстанешь, — предупредил его Янс, — мы тебя бросим.

— Хм. — Старик с негодованием глянул на Янса. — Отстанешь ты, и я брошу тебя!

Брат привязал лошадей и принялся за еду. Отправившись верхом, мы сможем довольно быстро проехать по Пути воина. Запасов мяса и муки у нас было достаточно, так что можно будет ехать, не останавливаясь для охоты.

— А та, другая, — поинтересовался я, — которую забрали вместе с дочкой Пенни? Кто она?

Наступило неловкое молчание. Оно длилось, наверное, целую минуту, прежде чем он наконец заговорил:

— Это девица Маклин. Женщина трав.

С чего это вдруг такая нерешительность? Что там случилось на самом деле? И куда смотрели местные мужчины? Разумеется, почти никто из них не мог толком ориентироваться в лесу (если не сказать большего). В прошлом почти все они были ремесленниками: ткачами, плотниками и тому подобное, а Янс был хорошим охотником, привычным к путешествиям по безлюдным тропам. К тому же он неплохо разбирался в повадках индейцев.

Женщина трав? Что бы это могло означать? Может быть, то, что она собирала травы или хорошо разбиралась в них? Такая девушка должна чувствовать себя в лесу как дома.

— Будет лучше, если мы поторопимся, Кин. У меня такое ощущение, что нам придется заниматься этим в одиночку. Потому что никто из местных не станет отправляться на поиски Дианы Маклин.

В голосе брата угадывалась некая интонация, заставившая меня на минуту оторваться от сборов.

— Не станут? Но почему?

— Потому что все считают ее ведьмой. Они лишь вздохнут с облегчением: «Слава Богу, наконец-то отделались». И все.

— А как же дочь Пенни? — возразил я.

— Плохо, что она оказалась в такой компании. Можешь не сомневаться, Кин, там никто и палец о палец не ударит. Вся надежда только на нас. Иначе девчонки пропадут. Конец им, это я тебе говорю.

Глава 2

Мы выехали еще засветло, и к вечеру были уже довольно далеко от дома. Решили ехать по дальней тропе, что уходила в скалы, возвышавшиеся позади нашей хижины, петляя среди валунов и цветущих зарослей, — чтобы какой-нибудь случайный наблюдатель не приметил нашего отъезда. Все трое ехали верхом, и, должен признаться, я впервые в жизни увидел индейца на лошади. Старика звали Тенако.

Лошадей в наших колониях было мало. Наши были куплены у одного испанца, который решил-таки возвратиться обратно, и ради этого ему пришлось распродать всех своих коней. Вообще-то испанцам из Флориды не разрешалось торговать с англичанами, но, видать, такова человеческая натура, и к тому же у нас было много таких товаров, без которых им тоже было не обойтись. Так что торговля потихоньку шла. Мы платили золотом из своих запасов: немного нашли здесь, остальное было заработано отцом, который в свое время занимался торговлей.

Со всех сторон нас окружали индейские земли, и любой индеец там посчитал бы всякого чужака своей законной добычей. И все же были среди них и такие, которыми двигало простое человеческое любопытство и выгоды торговли; да и мы, со своей стороны, тоже не нарывались на неприятности.

Путь предстоял неблизкий, тропа вела нас сквозь дремучие заросли, где росли невиданные деревья, стволы которых оплетали лозы дикого винограда; это был край пустынных, нехоженых троп, где на каждом шагу нас могла подстерегать смертельная опасность, и Тенако знал об этом лучше любого из нас, так как индейцы убивали друг друга еще задолго до того, как на эту землю ступила нога белого человека.

Мы ехали по Пути воина, трое всадников, ведущие за собой вьючную лошадь, на которую был нагружен весь наш скарб.

Еще чего придумали: ведьма! Честно говоря, я никогда не верил в их существование, хотя и в Уэльсе, и в Англии бытовало немало историй о ведьмах, эльфах, гномах, привидениях и тому подобной нечисти. Поговаривали также, что нашему отцу был также присущ некий дар, кое-кто даже считал это проклятием, хотя ни отцу, ни мне, ни Лиле (которая якобы тоже была им наделена) не было до этих разговоров никакого дела.

Нет ничего хорошего в том, что девушку считают колдуньей. Навряд ли теперь кто-либо изъявит желание прийти на помощь ведьме, даже если окажется, что ребенок, похищенный вместе с нею, был всеми любим. Скорее всего, они будут считать, что, мол, раз индейцы ее украли, то пусть им будет хуже.

Мы не заметили свежих следов, оставленных мокасинами или башмаками. Тропа вилась меж темных стволов старых сосен, уводя нас в полумрак, царивший под сенью ветвей, заставляя нас невольно задумываться о том, свидетелями каких событий пришлось стать этим древним склонам и что за люди, возможно, когда-то жили и умирали здесь задолго до нас.

Очень многими своими познаниями мы были обязаны Сакиму, ученому из далекой Азии. Саким верил в то, что он уже жил в этом мире в прежних жизнях.

У нас при себе были большие луки, сделанные на английский манер, так как отец и еще кое-кто из наших знали, что лук порою незаменим. С его помощью нам удавалось экономить порох и патроны. К тому же охота с луком была бесшумной, и нам не приходилось опасаться за то, что горное эхо предупредит врага.

Какими пустынными были эти погруженные в безмолвие холмы! С какой готовностью эхо подхватывало любое слово, сказанное человеком, как будто сама земля просила позаботиться о ней, готовая взамен одарить его благодатью урожая.

В то время как мы обозревали холмы, над которыми постепенно сгущались сумерки, я увидел, как в небо взлетела птица с красным оперением, словно частичка заходящего солнца. Вслед за ней вспорхнула целая стайка, примерно дюжина таких же птиц, которые быстро исчезли из виду.

— Плохой знак, — сказал Тенако. — Скоро прольется кровь.

— Только не наша, — мрачно отозвался Янс. — Это будет кровь сестренки Темперанс, которую они украли.

— Ты ее помнишь? — спросил я.

— А то как же, прелестное дитя. По-моему, ей теперь лет десять, а может, и все одиннадцать. Добрая, ласковая девочка, легкая, словно ветерок. Она первой из них изо всех приняла меня — после Темперанс, разумеется.

— А ту, вторую, девчонку ты знаешь?

— Да уж… она почти взрослая барышня! Подумать только! Такая серьезная, молчаливая — не от мира сего. — Он взглянул на меня. — Уж не знаю, ведьма она или нет, но уверен, что тебе, Кин, приглянулась бы.

— Я не верю в ведьм.

— Ничего, увидишь ее — поверишь. Есть в ней что-то необычное. Она не такая, как все: всегда невозмутимая и замкнутая. А уж как посмотрит на тебя своими глазищами, так душа в пятки уходит, и кажется, что она видит тебя насквозь. Этакая дикарка.

Тут он совершенно неожиданно усмехнулся.

— Парни сторонятся ее. Она умеет шить, неплохо прядет, короче, все бы хорошо, вот только глядит она на них безо всякого интереса. И вообще, она красавица, а они при встрече с нею забывают все слова, какие знали.

Ночью мы не стали гасить костер, на котором готовили еду, а отъехали на некоторое расстояние и остановились для ночлега. На этот раз костра не разводили, а спать легли среди зарослей, на расстоянии друг от друга, чтобы в случае чего не оказаться в плену всей компанией.

Дни шли своим чередом. Вот уже несколько ночей к небу поднимался дымок нашего костра. Позади оставались наши следы и холодные пепелища, а мы все ехали вперед, зная, что времени осталось слишком мало и что в конце пути нам предстоит встреча с пекотами.

Нам уже приходилось воевать с индейцами, но только это племя во многом отличалось от других. Пекоты успели прославиться своей кровожадностью и жестокостью. Правда, мужчине в такой момент не стоит думать о смерти; он попросту пытается сделать то, что должно быть сделано. Похищены наши женщины, женщины из нашей семьи.

Мои мысли были обращены к той, другой. Молчаливой девушке, одиноко стоявшей на ветру. Мне показалось, что Янс как-то странно смотрел на меня, когда говорил о ней.

Наша одежда была сшита из оленьей кожи, широкополые шляпы и мокасины, какие носят индейцы, потому что лучшей обуви для лесных походов и желать нельзя, к тому же мы уже давно тянули с возвращением на берега Стреляющего ручья. В нашем поселении был один человек, который умел шить башмаки, но, на наш взгляд, они не подходят, чтобы отправляться в них в лес.

Человек в мокасинах чувствует любую сухую ветку, которая может хрустнуть у него под ногами, еще до того, как на нее наступит; в скалах он чувствует под ногами каждый камешек, а если потребуется, может даже цепляться за уступы пальцами ног. К тому же каждый из нас умел шить мокасины не хуже любого индейца. Это было немаловажно, так как они быстро изнашивались.

Каждый вечер мы засыпали Тенако вопросами о том, как живут в Плимуте, но он знал об этом очень мало. Он, конечно, бывал там, но большую часть времени проводил с белыми людьми на мысе Анны или же в каком-нибудь из дальних поселений.

Его народ, индейцы-массачусетс, считались миролюбивым племенем. До того как в этих краях появилось первое белое поселение, здесь разразилась чудовищная эпидемия чумы, унесшая жизни многих и оставившая индейцев-массачусетс совершенно беззащитными перед лицом их заклятых врагов — племенем наррагансетов. Понимая, что земли их пядь за пядью будут неминуемо завоеваны, а само племя попросту вымрет, вождь племени Тенако сам пришел к белым и пригласил их поселиться на своих землях. Он отдал белым лучшие территории вдоль границы с этими самыми наррагансетами.

Стояла тихая, ясная ночь, когда мы наконец достигли окраин поселения, состоявшего всего из нескольких хижин.

— Где их дом? — спросил я Тенако. — Я поговорю с ними.

Он указал мне дом. Это была внушительная с виду постройка с массивными стенами.

— Сложен из камня, — заметил Янс. — В Англии ее отец был каменщиком.

— Присматривай за мной, но не высовывайся. Не хватало еще, чтобы на тебя снова надели колодки. — Тут меня осенило, и я вновь обернулся к индейцу: — Слушай, Тенако, а кто-нибудь еще в поселении знал, что Пенни послали за нами?

В ответ он лишь недоуменно пожал плечами.

Присев на корточки, мы следили. Лошади были оставлены на лугу за деревьями.

Тихо. Все вокруг словно замерло. Вообще-то не было ничего хорошего в том, чтобы ночью бродить между этих домов, особенно когда на тебе штаны и рубаха из оленьей кожи, в точности какие носят индейцы. Но придется рискнуть.

— Я пошел, — бросил я.

Дом семейства Пенни походил скорее на военное укрепление, а выступающий карниз был выложен таким образом, чтобы оттуда можно было дать отпор индейцам, если они попытаются прорваться к дверям или окнам или же попробуют поджечь дом. Здесь в случае опасности могли бы укрыться и другие.

Двери остальных домов были заперты, а окна наглухо закрыты ставнями. Сквозь щели выбивались тонкие лучики света. Здесь было мало загонов для скота; чаще встречались обнесенные заборами огороды. Торопливо подойдя к двери нужного дома, я ступил на две доски, видимо, заменявшие здесь крыльцо, и тихонько постучал.

Доносившиеся из-за двери голоса разом умолкли. Было слышно, как где-то в лесу ухает филин. Затем послышался легкий шорох одежды.

Рядом с дверью не было шнурка, потянув за который можно было бы открыть засов с улицы, да я и не рассчитывал на это. Выждав с минуту, постучал снова.

— Кто там?

Мужской голос. Тихий, слегка дрожит.

— Сэкетт, — ответил я и услышал звук отодвигаемого засова.

Дверь чуть приоткрылась, и я протиснулся в узкий проем.

— Ты не Янс. — Человек за дверью оказался невысоким, коренастым, но крепкого сложения мужчиной с честным открытым лицом.

— Он ждет, — сказал я, — вместе с Тенако.

— Вот как! — Мне показалось, что он вздохнул с облегчением. — А то ходят слухи, что он мертв. Говорили, пекоты убили.

— Он был ранен, — уточнил я, — я сам доставал у него из раны пулю. А что, у ваших индейцев и мушкеты имеются?

— Мало у кого. — Он обернулся и сделал приглашающий жест, указывая на скамью у стола. — Садитесь. Может быть, поесть чего-нибудь?

— Не отказался бы, — согласился я.

— Мы ждали, что придет Янс, — вступила в разговор миловидная женщина. Она глядела на меня с откровенной тревогой.

— Он здесь, но мы подумали, что, возможно, не все тут будут рады его возвращению. Поэтому пошел я.

— Если бы кто-нибудь узнал, вам бы тоже угрожала опасность.

— Я не собираюсь задерживаться, — ответил я, — а потому попрошу вас рассказать, как все случилось.

— Они пошли в лес, — сказала женщина. — Керри была очень привязана к Диане Маклин. Диана много ей рассказывала о целебных травах, и они вместе пошли их собирать.

Они были на лугу, это совсем недалеко отсюда. Диана и раньше часто уходила в лес и в луга, и Керри тоже бывала там с нею.

— Я этого никогда не одобрял, — раздраженно заметил глава семейства. — И ты это знала.

— А мне нет никакого дела до того, что болтают люди! — резко ответила матушка Пенни. — Мне она нравится. Они злятся на нее за то, что она ни от кого не зависит и у нее есть свое мнение.

— Не только за это, — сказал Пенни. — У нее дурной глаз, а потом все эти ее травы и книги, которые она читает.

— Маклин, между прочим, тоже читает книги. Однако о нем ты ни словом не обмолвился!

— Он мужчина. Мужчине это позволительно, хотя я и не одобряю этих его книг. Все это грех и ересь.

— Вернемся к нашему разговору! — вмешался я. Я был крайне раздражен тем, что они все еще понапрасну теряли время. — Итак, они ушли за травами и не вернулись, да?

— Ага, — подтвердил Пенни, — их похитили эти проклятые пекоты, чтобы им пусто было. Наверное, сейчас они уже мертвы или даже хуже того.

— А может и нет, — возразил я. — Судя по вашим разговорам, эта Диана производит впечатление неглупой женщины. Вполне возможно, что такая, как она, сможет найти способ остаться в живых и уберечь вашу дочь… Керри, так ее, кажется, зовут?

— Так.

— Так вы говорите, пекоты? Их кто-нибудь видел? Или, может, хотя бы следы нашли?

— Нет, но…

— Тогда с чего вы взяли, что это были пекоты? Вокруг полно индейцев из других племен и белых тоже.

Он в ужасе уставился на меня.

— Белых? Но не станете же вы подозревать?..

— Стану, — перебил его я. — Конечно, я не знаю ваших соседей, но в море вдоль берега еще ходят корабли, а их матросы вовсе не похожи на небесных ангелов. Согласен, это может быть дело рук пекотов, но только если мы собираемся их разыскать, такие вещи надо знать наверняка.

— Питтинджел был в этом уверен. Он сказал, что это скорее всего пекоты. А уж он и мир повидал, и вообще человек знающий.

— Хорошо! — отозвался я. — А как насчет индейцев? В них он разбирается так же хорошо, как и во всем остальном?

Пенни как будто смутился.

— Он здесь большой человек, — сказал он наконец. — Торговец. У него есть собственные корабли, и к тому же он член совета.

— Хорошо! — снова сказал я. — Но тогда почему вы не обратились за помощью к нему?

— Вообще-то мы так и сделали. Он пытался нам помочь. Послал в лес своих людей, сам ходил вместе с ними. Они обшарили всю округу. Но так ничего и не нашли.

«Но зато основательно затоптали все следы», — подумал я, а вслух спросил:

— Так значит, были организованы поиски? Искали всей деревней?

Пенни покраснел.

— Ну вообще-то…

— Скажи ему правду! — вмешалась матушка Пенни. — Никто здесь и палец о палец не ударил, только и делали, что языками мололи! Все твердили: «Слава тебе, Господи, наконец-то отделались!» Конечно, это они не про мою Керри — упаси Боже, — а про Диану Маклин!

— Мне кажется, настало время представиться, — сказал я. — Я Кин Ринг Сэкетт, брат Янса.

— А я Том Пенни. Это моя жена Анна. — Тут он смущенно замялся. — А остальные скоро будут.

— Остальные?

— Сюда должен прийти сам Джозеф Питтинджел. И Роберт Маклин.

Анна Пенни обратила ко мне взгляд.

— Вот уже столько дней прошло с тех пор, как пропала Керри. Мы даже не знаем, жива она или ее уже нет на этом свете.

— Если она жива, — твердо сказал я, — мы привезем ее домой. Если она мертва, мы найдем ее тело.

— Я в этом не сомневаюсь. Когда с Керри случилось такое несчастье, я тут же подумала о Янсе Сэкетте.

Том Пенни не дал ей договорить. В его голосе слышалось нескрываемое раздражение. По-видимому, подобная возможность много раз обсуждалась, но так и не встретила одобрения со стороны главы семьи.

— Да, он охотник, не буду спорить. Но он всего-навсего человек. Что он может сделать такого особенного, что нам оказалось бы не под силу?

Игнорируя Пенни, я обратился к его жене:

— У вас и раньше были столкновения с индейцами?

— Нет, за последнее время нет. Видите ли, Джозеф Питтинджел имеет на этих дикарей большое влияние, и ему удавалось оградить нас.

— Но тогда этот самый человек вернет домой обеих пленниц, действуя к тому же мирными средствами. Возможно, ему было бы достаточно просто замолвить словечко на совете вождя. А если и это не поможет, то, может быть, он предложит обменять пленниц…

— Мы бы заплатили, — сказал Пенни, — хотя нам почти нечего предложить взамен.

— Боже мой! — Анна даже прикрыла рот рукой. — Что это! Вы же ничего не ели!

— Я голоден, — признался я, — как, впрочем, и мои спутники. Если у вас найдется что-нибудь из еды, я бы отнес и им тоже.

Она начала расставлять на столе тарелки. Большая миска горячего рагу и кружка сидра с куском свежеиспеченного хлеба. Я принялся за еду, слушая вполуха жалобы главы семейства. Мне были понятны страхи этого человека. Он боялся за дочь и вместе с тем ощущал себя совершенно беспомощным, не зная, как быть и что делать дальше.

В дверь громко постучали с улицы, до моего слуха донеслись чьи-то голоса, затем дверь отворилась. Мне не терпелось посмотреть в ту сторону, но я сдержался и не поднял головы.

В дом вошли двое, я их узнал по голосам. Питтинджел говорил властно, как человек, уверенный в себе и в своем положении, который с некоторым пренебрежением относится ко всем остальным, не столь знатным и значимым, как он. Второй говорил тихо, у него были голос и речь образованного человека.

— Сэкетт. — Я оторвался от еды и встал. — Это Джозеф Питтинджел и Роберт Маклин.

— Кин Сэкетт, — представился я, — из Каролины.

— Насколько я понимаю, Янсу Сэкетту вы приходитесь братом, — сказал Питтинджел. — Сложный он парень, ваш брат.

— Очень способный, — невозмутимо ответил на это я. — Наверное, вы просто не нашли с ним общего языка.

— Обидно только, — продолжал Питтинджел, — что вы зря проделали такой долгий путь. Мы уже и так сделали все, что можно. Мы все перепробовали, но теперь они уже слишком далеко отсюда, к тому же пекоты, к вашему сведению, очень жестокое и кровожадное племя.

— Я уже выслушал достаточно историй о пекотах, — сказал я, занимая свое место за столом, — но, похоже, воочию их никто не видел.

— Ну конечно же, они были здесь. И мне говорили, что увидеть индейцев удается весьма редко.

— Тоже верно, — согласился я. — Это действительно могли быть они.

— Ужасные люди! — сказал Питтинджел. — Шайка озверевших убийц!

— Похоже, все впустую, — тихо проговорил Маклин. — Боюсь, наши дочери сгинули бесследно, и их уже никогда не найдут, как и тех, других, кто пропадал раньше.

— А что, были и другие?

— Не вижу никакой связи, — отмахнулся Питтинджел. — Те небось попросту зашли далеко в лес и заблудились. Здесь кругом болота. Оттуда порой даже охотники не возвращаются. Последний такой случай произошел около года назад.

— А сколько всего было тех, других? — продолжал допытываться я.

— Трое, — ответил Маклин.

— И все молоденькие девицы?

— Совершенно так, — подтвердил Пенни, — хотя я об этом как-то не думал. Для меня все они были детьми…

— Мне бы хотелось, — перебил его я, — завтра сходить к тому месту, где их видели в последний раз.

— Они собирали травы, — сказал Маклин. — Диана много знала о растениях, о том, какие из них съедобны, какие целебны, а из каких можно получать краску. Она обучала этому и юную мисс…

— Это было вашей самой большой ошибкой, — резко заявил Питтинджел. — Вы сами во всем виноваты. А ведь вас предупреждали, что эта девка Маклин не самая подходящая компания для вашей дочери.

Роберт Маклин резко обернулся.

— Джозеф, — тихо сказал он, — ведь ты говоришь о моей дочке.

Лицо Питтинджела побагровело от гнева.

— Надо же! Если хочешь знать, Маклин, тебе только кажется, что она твоя. А я скажу тебе: она дьявольское отродье, зачатое во чреве твоей жены!

Маклин стиснул зубы.

— Питтинджел, ты не имеешь права…

— Ладно, ладно, прекратите! — вмешался Пенни. — Давайте не будем ссориться. Этим горю не поможешь и девочек наших не вернешь. К тому же мистер Питтинджел отрядил на поиски своих людей, и все их искали! Мы в долгу перед ним, Маклин.

— Да, конечно, ты прав, — тихо согласился тот. — С вашего позволения…

— Нет-нет, это я должен уйти, — вмешался Питтинджел. — Меня ждут дела. А вы, Сэкетт, если вам только понадобится какое-либо содействие, можете обращаться ко мне. У меня достаточно людей, да еще со дня на день должен прибыть корабль, там тоже хорошая команда. Ради своего друга Пенни я сделаю все, что от меня зависит.

Он вышел на улицу. Хлопнула дверь, и еще какое-то время в комнате царило молчание.

— Ты уж не гневи его, Роберт, — предостерег Маклина Пенни. — Он имеет большое влияние в совете, да и в церкви тоже. Не забывай, что он все-таки вступился за твою Диану, когда ее уже были готовы объявить колдуньей и отдать под суд. С теми доказательствами, что у них тогда были, ей была бы прямая дорога на костер.

— Доказательства! — фыркнул Маклин. — Да ни черта у них не было и нет! Моя Диана порядочная, богопослушная девочка.

— Но она собирала мандрагору, — урезонивающе напомнил Пенни. — И к тому же твоя дочь одна уходит в лес по ночам. Разве этого мало? И разве корова брата Гарднера не перестала давать молоко после того, как он однажды разругался с твоей Дианой? Разве?..

— Чушь! — не дал ему договорить Маклин. — Полнейшая чушь!

— И тем не менее, — повысив голос, продолжал Пенни, — потому-то никто и не собирается искать твою дочь, Маклин, и ты сам прекрасно это знаешь! Они не хотят, чтобы Диана нашлась, а по ее милости теперь страдает и моя Керри! Какой же я был дурак, что…

— Довольно! — оборвала его Анна Пенни. — Твоя болтовня не поможет нам вернуть ее.

Отодвинув от себя пустую тарелку, я поднялся из-за стола. Допил остатки сидра.

— Не сомневайтесь, миссис Пенни, — сказал я, — мы с Янсом сделаем все возможное, мы обязательно разыщем их и привезем домой. — Я поставил кружку на стол. — И еще один вопрос. Как по-вашему, у пекотов есть мушкеты?

Пенни растерянно глядел по сторонам.

— Мушкеты? По-моему, нет… Хотя поговаривают, что кое-кто все же продает им оружие. А почему вы об этом спрашиваете?

— Тенако, — пояснил я, — тот индеец, которого отправила за нами миссис Пенни, был ранен. В него стреляли, это случилось почти сразу, как он ушел отсюда. У нападавшего был мушкет. По-видимому, ему очень не хотелось, чтобы Тенако привел сюда подмогу.

Я отодвинул засов на двери.

— Как вы считаете, кто бы это мог быть? — И вышел в ночь, поспешно закрыв за собой дверь. Быстро завернув за угол, я остановился, давая глазам привыкнуть к темноте.

Еще с минуту я стоял, прислушиваясь. Меня не покидало ощущение, что я здесь не один, словно некто или нечто смотрело на меня из темноты, чего-то дожидаясь.

Глава 3

Дожидаясь или наблюдая. Ночь всегда исполнена таинственности, но ключом ко всем ее тайнам могут стать человеческие чувства. Продвинувшись на несколько шагов вдоль стены хижины, я стоял, прижавшись к ней спиной, ощущая прохладную шероховатость камня и прислушиваясь.

На земле недалеко от меня были сложены дрова; из-за высокой поленницы виднелась односкатная крыша какой-то пристройки. Быстро перейдя к поленнице, я выждал еще несколько мгновений, затем направился к пристройке и обошел ее вокруг. Тоже ничего.

В мгновение ока я оказался на лесной опушке, где в очередной раз остановился и прислушался. Кто бы там ни следил за мной — а в том, что это было так, я не сомневался, — он находился недалеко от тропы, по которой я пришел сюда. Значит, кто-то укрылся за деревьями и поджидает меня.

Казалось, ночь будет длиться вечно, к тому же я был утомлен долгим путешествием и поэтому поставил перед собой задачу пройти через лес, ступая легко и осторожно. Еще будучи мальчишками, мы проводили в лесу много времени, играя в какие-то свои игры, а потом еще и отправлялись на охоту вместе с индейцами. Со временем мы научились передвигаться на манер призраков, совершенно бесшумно.

На все про все у меня ушел час, и я был уже далеко в лесу, когда навстречу мне вдруг вышел Янс. Он возник словно из ниоткуда.

— Тенако ушел.

— Как ушел?

— Я собирал ветки для костра, потом оглянулся, смотрю, а он исчез.

— Он выполнил свою задачу. Разыскал нас и привел сюда. Остальное его уже не касается.

Мы вместе вернулись туда, где были оставлены лошади. Как только выяснилось, что Тенако ушел, Янс немедленно перенес наш лагерь в другое место. Не слишком далеко, но все же вполне достаточно для большей безопасности, если о ней вообще можно вести речь, оказавшись во вражеском краю, где даже некоторые из белых были настроены против нас.

Мы улеглись спать, положась на собственный чуткий сон и на лошадей, которые могли предупредить о надвигающейся опасности. На рассвете мы поели немного мяса, того самого, которое я принес от Пенни, и выпили переданного ими сидра. После этого мы отвели лошадей пастись на небольшую уединенную лужайку, затерявшуюся среди дубов. Я вернулся обратно и стал дожидаться Пенни.

Пенни и Маклин наконец появились, но они были не одни. Их сопровождали еще двое. Я постарался восстановить в памяти то немногое, что мне уже было известно.

Один из незнакомцев оказался высокого роста и могучего телосложения. Мне это сразу не понравилось.

Накануне вечером за столом было много разговоров, и хоть я не принимал в них никакого участия, тем не менее прислушивался внимательно. Следовать можно не только по той тропе, что проложена на земле, но и по той, что существует в воображении.

В основном разговор вертелся вокруг местных событий и происшествий, вокруг каких-то незнакомых людей, о которых я не имел ни малейшего представления. Часто поминали церковные проповеди, и я подумал: как прав был мой брат, когда говорил, что от церкви в немалой степени зависит общественное мнение. Эти люди были горделивыми упрямцами, которых невозможно было сбить с пути истинного, если только их не понуждает к этому совесть. Но даже совесть может оказаться плохим советчиком, если она не подкреплена знаниями.

И все же я думал о том, что нам теперь предстоит сделать. Большой проблемой было то, что мы практически ничего не знали об индейцах из племени пекотов. Об индейцах других племен мне также было известно крайне мало, но, имея какой-никакой опыт общения с ними, я сознавал, что между ними существуют различия. Обычай называть всех без разбору краснокожих одним словом «индейцы» сродни тому, как если бы всех белых называли просто европейцами, не разделяя на французов или итальянцев.

Если мои знания и были скудны, то я, по крайней мере, отдавал себе отчет в том, что знаю мало. В разное время мне приходилось сталкиваться с индейцами из племен эно, катоба, окканичи, сенеки и чероки. Все они отличались друг от друга, и эти различия были очень важны.

Четверо мужчин двинулись по тропе. Возглавляли шествие Пенни и Маклин.

Дом, выстроенный Томом Пенни, во многом отражал достоинства его характера: надежное жилище, построенное для безопасности и удобства хозяев, а не просто крыша над головой, не какое-то там наспех сколоченное обиталище. В доме Пенни было две комнаты, просторная кухня, выполнявшая также роль гостиной, и смежная с ней спальня. Наверху была устроена комната, где спали девочки и где было тепло, благодаря поднимавшемуся теплому воздуху. Все в этом доме указывало на то, что в нем живет человек, относящийся к своему ремеслу с любовью.

Семнадцатилетняя незамужняя Диана Маклин, очевидно, была девушкой самостоятельной и независимой, для которой походы в лес за травами давно уже стали привычным делом. Вряд ли она могла вот так просто уйти в лес вместе с ребенком и заблудиться, хотя, с другой стороны, порой такое случается даже с опытными охотниками.

Когда процессия была уже совсем близко, я вышел им навстречу.

— Так вы можете показать мне, где их видели в последний раз?

— Я вас отведу. — Пенни махнул рукой в нужном направлении. — Это всего десять минут. Не больше.

Тут в разговор вступил Маклин:

— Диана не могла заблудиться. Она выросла здесь, этот лес знаком ей с детства.

— А откуда она знает травы? Ее научили индейцы?

Непонятно почему, но он как будто растерялся, когда я спросил об этом.

— Она интересовалась травами еще в Англии, а потом ее уже здесь научила кое-чему одна женщина. И индейцы тоже.

— Она говорила на их языке?

— Да. Она оказалась очень способной.

Несомненно, эта Диана — девушка незаурядная. Если ей удалось сохранить присутствие духа, пожалуй, она могла бы найти общий язык с индейцами и таким образом обезопасить себя и Керри.

Высокого толстяка звали Макс Бауэр. Меня поразили его властные манеры и приказной тон человека, не терпящего возражений. Он производил впечатление парня, который не стал бы терпеть главенство кого бы то ни было, будь то даже Джозеф Питтинджел. Это заставило меня задуматься о том, что, возможно, я недооценивал возможностей Питтинджела.

— Эй! — Бауэр протянул мне свою огромную ладонь. — Так значит, это и есть наш следопыт!

Наши руки встретились. Я знал, что он постарается крепко сдавить мою ладонь, чтобы я понял, кто здесь хозяин, и поэтому постарался, чтобы мое рукопожатие было не менее сильным. После этого его самоуверенность сменилась досадой, а потом и откровенной злобой.

— Вы небось пришли сюда издалека? Из Вирджинии или еще откуда?

— Издалека, — согласился я.

— Все равно тут ничего не найти! Все затоптано напрочь, никаких следов не осталось!

— А с самого начала их кто-нибудь видел?

В ответ он лишь махнул рукой.

— Меня здесь в самый первый день не было. Но как только мой корабль пристал к берегу, я сразу же отправился в лес. Это дело уже тогда было безнадежным.

Ложбинка, куда девочки приходили собирать травы, оказалась укромной и живописной. Это была небольшая поляна на берегу лесного пруда, у воды росли камыши. Растительность здесь поражала своим многообразием, и лучшего места для сбора трав было не найти.

Земля была основательно вытоптана, трава помята, а сквозь камыши была проложена тропинка, по которой люди ходили к воде. Если изначально здесь и можно было бы найти кое-какие следы, то все это было уничтожено.

— Вот и я о том же! — громко подхватил Бауэр. — Только время терять! В любом случае, пекотов уже давно и след простыл.

— Пекоты? Вы их видели?

— Не видел. Но они были здесь. У меня на них чутье. Они здесь были.

Янса нигде видно не было, да я и не ожидал его увидеть, зная, что он затаился где-то рядом и наблюдает за происходящим из своего укрытия, прислушиваясь к разговору. Мы слишком долго прожили с ним под одной крышей и досконально изучили повадки друг друга. Вот и теперь он, должно быть, начал делать то, что сделал бы и я на его месте. Он обходил поляну широкими кругами, пытаясь обнаружить следы подальше, там, где трава не была вытоптана.

Теперь мы должны были мысленно поставить себя на место похищенных девочек или же их похитителей и попробовать догадаться, какими могли быть их действия. К тому же преследователи не могли сразу зайти слишком далеко, так как мало кто был при оружии; еще меньше было тех, кто хоть в какой-то мере обладал навыками следопыта.

Эти люди были выходцами из больших городов и маленьких городишек. В Англии подавляющее большинство из них занималось каким-нибудь ремеслом, были и нетитулованные особы из мелкопоместного дворянства. Английские леса и парки ничем не напоминали эти девственные дебри, о чем не раз говорил мой отец, и Джереми Ринг, и еще кое-кто из обитателей нашего поселения у Стреляющего ручья.

Мы возвращались обратно. Спутник Макса Бауэра был невысокого роста, подвижным человеком со светлыми, кустистыми бровями; движения его были порывистыми, мне даже показалось, что в его манерах есть что-то крысиное. Имени его не называли, и резонно было бы предположить, что он здесь считается фигурой незначительной, хотя я лично придерживался несколько иного мнения на сей счет. Потому что именно таких людей следует остерегаться в первую очередь. Они зачастую вынуждены жить в тени своих могущественных или якобы могущественных хозяев и одержимы черной завистью и злобой, которые совсем не обязательно обращены против тех, кому они служат.

На обратном пути мы остановились у дома Пенни. Затем все отправились по своим делам, а мы с Маклином вошли в дом, чтобы выпить по стаканчику холодного сидра. Посудина с напитком была только что вытащена из колодца.

Анна Пенни засыпала меня вопросами о Темперанс, и я обстоятельно рассказывал ей о жизни в нашем поселении у Стреляющего ручья.

— Наше поселение находится у подножия гор. Вода там чиста, холодна и прозрачна. Все поселение состоит из дюжины хижин и форта, а некоторые из нас сумели обзавестись неплохим хозяйством. Урожаи в тех краях обильные, к тому же в лесу много ягод и самых разнообразных кореньев. Все наши мужчины ходят на охоту, а в лесах водится много дичи.

— Ваша семья тоже живет там?

— Мой отец был убит сенеками, а мать вернулась в Англию. Не захотела, чтобы моя сестра выросла в глуши. Мой брат Брайан решил вернуться, чтобы изучать право.

Вам нет нужды беспокоиться о Темперанс. У нас все к ней очень хорошо относятся и любят, как родную. У нас нет церкви, поэтому службы всегда проводились прямо в домах. Наверное, вам это покажется не Бог весть каким достижением. Редко какая служба продолжается более получаса.

У Темперанс много друзей. Например, Джереми и Лила Ринг. Они приехали вместе с нашей семьей. Джереми раньше был солдатом, и он настоящий джентльмен.

— Мне уже приходилось слышать о Джеймстауне. Ведь именно в Вирджинию держали путь первые переселенцы, они просто сошли на берег раньше, чем ожидалось.

— Джеймстаун довольно далеко от нас. Мы поднимались вверх по течению рек и прошли почти всю Каролину.

Она вышла из дома на улицу, оставила нас с Маклином одних. Мне показалось, что он чувствует себя неловко. Это был высокий и немногословный человек ученого вида. Несколько раз он откашливался, как если бы собирался что-то сказать.

Отставив от себя кружку, я сам первый заговорил с ним:

— Расскажите мне о своей дочери.

Он как-то странно взглянул на меня, но ответил не сразу.

— Зачем? И что именно вы желаете узнать?

— Для того чтобы найти их, я должен прежде всего их понять. Ведь след — это не только те следы, что остаются на земле Если ее увезли насильно, она должна делать то, что от нее требуют; ну, а что, если ее никто не похищал? Вдруг она просто ушла сама по себе? Я должен понять ход ее мыслей. Возможно, ее и в самом деле выкрали. Нам это неизвестно.

— Вы в этом сомневаетесь?

— Пока я могу лишь предполагать. Тех индейцев, что якобы похитили ее, никто не видел.

Маклин отхлебнул из своей кружки, затем вытер губы тыльной стороной ладони.

— Она — прекрасная девочка, — сказал он. — Честная, порядочная девочка.

— Большинство девиц ее возраста уже замужем, — заметил я.

Подняв голову, он взглянул сурово:

— У нее не было недостатка в женихах. И даже сам Джозеф Питтинджел…

— Он хотел на ней жениться?

— Он говорил об этом. А Джозеф Питтинджел очень состоятельный человек.

— И она ему отказала?

— В общем, да… в каком-то смысле. Она просто, ну, в общем, она только посмотрела на него, а потом развернулась и молча ушла.

Я был вынужден признаться, что Диана Маклин вызывает у меня все больше симпатии.

— И все же в поисках особенно не усердствовали. Как же так?

Он сидел молча, поджав губы. Несомненно, ему было не по душе, что разговор принял такой оборот, но тем не менее он, похоже, понимал, что мой интерес вызван не праздным любопытством.

— Ну что ж, все равно рано или поздно эти разговоры и до вас тоже дойдут. — Он пристально смотрел на меня. — В небольших поселениях, как наше, стоит тебе уродиться не таким, как остальные, как сразу же начинаются пересуды. Никто из местных парней не пришелся ей по сердцу, хотя со старшими она всегда была учтива и обходительна. Я думаю, что только благодаря этому у нее до сих пор не было особых неприятностей. Кое-кто считает мою дочь ведьмой! Вы можете себе представить?

— Я в ведьм не верю, — ответил я, — и в дьявола, кстати, тоже, если уж на то пошло.

— А вот в словах будьте осторожнее, — предостерег Маклин. — Потому что тут у нас принято считать, что не верить в дьявола так же грешно, как не верить в Бога!

— А сама она не могла уйти? Видя, какое к ней здесь отношение — похоже, девочка она не глупая, — может быть, она просто решила уйти и больше никогда сюда не возвращаться?

Он ненадолго задумался, затем отрицательно покачал головой.

— Нет. Если бы она была одна, то, возможно, и решилась бы на это. Но она никогда не взяла бы с собой Керри. Керри любила ее как сестру, они много времени проводили вместе, но Диана никогда не разлучила бы ее с семьей. К тому же, -добавил он, — она дождалась бы весны. Разгар лета не самое подходящее время для того, чтобы начинать такое путешествие, а Диана на такие вещи обращает внимание. Она очень рассудительна, не из тех, кто способен поддаться минутному порыву. Прежде чем что-либо начать, она всегда сперва подумает о возможных последствиях.

— А что случилось с матерью Дианы?

— Она умерла. Это произошло давно, еще в Англии, когда Диана была совсем маленькой.

Кто-то подошел к двери. Управившись с делами, Анна Пенни вернулась в дом. Я встал из-за стола.

— Может быть, мы пройдем к вам? Следует поговорить об этом подробнее.

Он с видимой неохотой поднялся в тот самый момент, как Анна вошла в комнату. Она тут же направилась ко мне.

— Ведь вы с Янсом найдете мою Керри? Когда она пропала, никто не пошел ее разыскивать. Я знала, почему они так настроены. Мне всегда нравилась Диана. Я никогда не верила тому, что о ней говорили. Ведь она просто…

— Она что?

— Она любила ночь. Наш священник сказал, что только ведьмы выходят из дому по ночам, что они собираются в лесу, в старых пещерах, среди древних развалин, и поэтому они любят почаще бывать в темноте.

Мы пошли через переулок к дому Маклина — небольшой, безупречно аккуратной хижине. Сели у стола, и он посмотрел на улицу через открытую дверь.

— Без нее дом опустел, — сказал он. — Я долго жил вдовцом, она заботилась обо мне. Я… конечно, я умею некоторым образом управляться с инструментами, но все же книги мне ближе. Она тоже читала их, а потом мы разговаривали… долго-долго, часами.

Я перевел взгляд на составленные в ряд книги. «Истинный джентльмен» Пичема соседствовал здесь с «Физикой» Барроу и «Правосудием» Майкла Дэлтона. И хотя я знал об этих книгах только понаслышке, в свое время я видел их в Джеймстауне. Но вот «Эссе» Бэкона и его труд «О значении и успехе познания, божественного и человеческого» я знал хорошо. Они были в последней партии книг, доставленной с побережья.

— Надо же, здесь я вижу кое-кого из давнишних знакомых.

Он изменился в лице.

— Вы читали эти книги?

— Бэкона, — ответил я, — и многих других. Мой отец любил читать, а учитель был великим ученым. Его звали Саким.

— Язычник?

— Некоторые называли его так. Но только не я.

— Как вы рассчитываете найти их? Ведь это не удалось даже Максу Бауэру, а он у нас считается лучшим следопытом.

Я не спеша встал из-за стола. Я узнал все, что хотел. Если девочек забрали пекоты, то, возможно, их уже нет в живых. Хотя я лично в это не верил.

— А те, другие, которые исчезали раньше? Все были молоденькие девицы?

— Да, но это ничего не значит. Мальчишка еще смог бы найти дорогу назад. А что взять с девчонки? — Он пожал плечами.

— Говорят, что Диана хорошо знала лес.

— Она — исключение.

Я направился к двери.

— Я разыщу их, Маклин, но что будет потом? Неужели вы останетесь здесь? Ваши соседи осторожны и подозрительны, и если это так, ей небезопасно возвращаться сюда.

Посмотрев на меня, он покачал головой.

— Сколько же так может продолжаться? Неужели этому так и не будет конца? Разве нет на земле места, где мы смогли бы наконец обрести покой?

— А разве такое уже случалось раньше?

Он лишь передернул плечами.

— Везде одно и то же. Я сам во всем виноват. Во всем ей потакал. Я мог бы воспитать ее иначе, тогда она была бы как остальные девочки. — Тут он неожиданно посуровел. — Но я был дураком. Я не хотел, чтобы она была как все. Мне хотелось, чтобы она была похожа на саму себя.

— И на свою мать? — спросил я.

Он испуганно взглянул на меня, это был взгляд человека, прошедшего все круги ада. В его глазах была боль и страх, злоба и отчаяние — и что-то еще, чему я не знал названия. Я видел перед собой человека, у которого отняли последнюю надежду.

— Так вы и это знаете? Я так и думал. Я ждал этого и боялся. Я знал, что когда-нибудь и здесь объявится кто-нибудь из тех, кто все о нас знает. — Он еще некоторое время пристально разглядывал меня, затем опустил глаза и так и остался стоять, уставившись в пол. — Боже мой, что же теперь с нами будет?

Глава 4

Оглушительный стук в дверь не дал ему договорить. Маклин пошел открывать, а я остался стоять, готовый ко всему.

Четверо мужчин вошли в дом. Пройдя мимо Маклина, они остановились передо мной.

— Это ты Сэкетт?

— Я.

— Проваливай отсюда — мигом. Безбожники вроде тебя нам тут не нужны. Так что выметайся вон и не вздумай вернуться.

— Я пришел, чтобы помочь, — хладнокровно заметил я.

— Не нужна нам твоя помощь. Проваливай — или пеняй на себя.

— А по-моему, некоторое содействие пострадавшим все же необходимо, хочется этого вам или нет. Пропали две девочки. Возможно, они похищены индейцами, а вы ничего не делаете, чтобы их найти.

— Это наше дело. Тебя оно не касается. Один из вашей семейки уже побывал здесь и оказался в колодках. Смотри, как бы тебя тоже не постигла та же участь.

Я вежливо улыбнулся. В руке у меня был мушкет, а у пояса висели два пистолета.

— Возможно, джентльмены, я вас разочарую, но со мной ничего подобного не произойдет. Если же вы собираетесь забить меня в колодки лишь за то, что я пришел в ваш город, то вы за это дорого поплатитесь. Это я вам обещаю.

Я пришел сюда, чтобы исполнить то, что вы сами должны были сделать давным-давно. И никуда не уйду до тех пор, пока не закончу начатое мною. Несомненно, каждый из вас хорош на своем поприще, но только мне лично до этого нет никакого дела. Исчезли две девочки. Насколько я понимаю, до них были и другие.

— Другие? — Это их встревожило. — Так то было давно. Это было…

— В прошлом году, — закончил я. — Неужто вы настолько беспечны? И разве никто из вас никогда не задавался вопросом, почему только девочки исчезают? — Мне и самому ничего не было известно наверняка. Я просто хотел дать им пищу для размышлений. — Конечно, здесь кругом леса и дремучие чащобы, но разве могут они быть столь избирательны?

— Я не знаю, что ты хочешь этим сказать, — сказал тот, первый. И все же он явно был обеспокоен. Возможно, он уже сам задумывался над этим? — Но это так…

— Вы хотите, чтобы я ушел. Очень хорошо, я уйду. Но сначала я выясню, что здесь произошло. Вот вы считаете себя христианами, людьми благочестивыми и богобоязненными, и вы же сами прекращаете поиски и обрекаете двух девочек на верную смерть в лесной глуши, все из-за каких-то дурацких суеверий.

— Ну ты, полегче! — С лица оппонента исчезло смущение. — Это не суеверие! То, что мы видели, было делом рук самого дьявола!

Я пожал плечами.

— Ну, я пошел. — Я обошел их, ни на мгновение не поворачиваясь спиной. — Сделаю то, что в моих силах, и то, чего не сделали вы.

— Мы не смогли, — впервые подал голос еще кто-то из вошедших. — Там не было следов.

— Следы были. Запутанные, вытоптанные, но след был, и любой индеец смог бы пройти по нему. Это было под силу любому следопыту.

— Наш следопыт один из лучших. Но даже он ничего не смог сделать!

— Не смог? Или не захотел?

Выйдя на улицу, я закрыл за собой дверь. Я был зол, сознавая свое собственное бессилие. Ослепленный гневом человек может запросто наделать глупостей, вот и я крайне неосмотрительно и безрассудно сделал шаг в сторону, слишком далеко от стены. Резкий и неожиданный звук внезапно прорезал темноту ночи, затем раздался глухой стук. Нож вонзился в бревенчатую стену прямо позади меня.

Я бросился на землю. Видимо, несколько замешкался, так как нож просвистел совсем рядом, тем не менее это решение оказалось очень своевременным. За первым ножом последовал и второй. Я же постарался побыстрее откатиться в сторону, затем отполз еще дальше, так ничего и не разглядев.

Ночь была темна, но в небе горели звезды, и вскоре мои глаза стали мало-помалу привыкать к темноте. Меня пытались убить только за то, что я пришел сюда? Или же кто-то слышал, о чем мы говорили в доме?

Пробираясь украдкой между домов, я наконец достиг леса и скрылся под сенью вековых деревьев. Меньше чем через час добрался до того места, где накануне нами был разбит лагерь. Его здесь больше не было.

Янс дожидался меня.

— У тебя были неприятности? — И, получив от меня утвердительный ответ, он понимающе покачал головой. — Я так и думал. Днем в лесу происходило некоторое движение, поэтому я перенес лагерь подальше в чащу. И еще я нашел следы, — добавил он, — далеко отсюда, там, где уже никто не утруждал себя поисками.

— Индейцы?

— Белые люди в мокасинах. Такие же, как мы с тобой.

Мы уходили в темноту. Когда несколько минут спустя мы замедлили шаг, чтобы прислушаться, он спросил:

— Там снова был Питтинджел?

— Другие.

— Когда я сидел в колодках, рядом со мной посадили какого-то моряка. Он был мертвецки пьян и постоянно буянил, но к ночи несколько протрезвел, и мы с ним разговорились.

Помню, как он рассказывал об этом Питтинджеле. У него есть пара кораблей, он возит лес в Англию, зерно в Вест-Индию, а сюда привозит сахар, ром и кофе, но это еще не все.

Настоящий разговор у нас начался только после того, как все заснули. Вообще-то колодки — это очень неудобная штука, ни повернуться, ни подвинуться. Так вот, этот Питтинджел, оказывается, большой прохвост. Моряк рассказывал, что некоторые из кораблей Питтинджела не подходят к берегу до тех пор, пока матросы не отдраят и не проветрят все трюмы и палубы, но только моего приятеля провести было не так-то просто. Он сказал, что невольничий корабль он чует за версту.

— Невольничий корабль?

— Что привозит черномазых. Из Африки. Их покупают у арабов. Большинство работорговцев — арабы, но и португальцам это занятие не чуждо. Питтинджел продает рабов в Вест-Индии. Местные обыватели не приветствуют торговлю людьми, поэтому Питтинджел ревностно следит за тем, чтобы никто ничего не узнал. Но он торгует рабами, это уж как пить дать.

Мы сидели молча, и каждый думал о чем-то своем.

— Маклину ее будет очень не хватать, — вдруг нарушил молчание Янс. — Судя по тому, что я слышал от Темперанс и что видел собственными глазами, Диана почти все время проводила с отцом. Она читала те же книги, которые читал он, и потом они много спорили о прочитанном.

Анна Пенни завернула мне с собой немного еды, и теперь Янс принялся за нее, то и дело отвлекаясь, чтобы подлить себе сидра. Мы еще немного поговорили, а затем отправились дальше, к новому лагерю, где и заночевали. Янс быстро уснул.

Я же еще долго лежал без сна, глядя в ночное небо, на звезды, проглядывающие сквозь кроны деревьев, слушая, как лошади щиплют траву. В лесу было очень тихо, а город, если его можно было так назвать, находился далеко, так что с той стороны не долетало ни звука. С наступлением темноты улочки поселения погружались в тишину; всякий, кто осмелился бы оказаться на улице ночью, навлек бы на себя страшные подозрения соседей.

Не более десяти минут ушло у нас на то, чтобы дойти до ложбинки, откуда исчезли девочки. Было очевидно, что здесь уже успело перебывать много народу, вся трава оказалась вытоптанной. Ничего иного мы и не ожидали увидеть.

Здесь было уютно: лужок в окружении леса, на самой опушке — пруд величиной с акр или чуть побольше. Вокруг пруда у самой воды росли камыши, а в траве желтели венчики первоцвета. На водяной глади пруда покачивались темно-зеленые листья лилий. На противоположном берегу под деревьями росли фиалки. Должно быть, прежде это было идиллическое местечко.

Я сразу же решил не принимать во внимание восточную сторону ложбины, так как там находились плотные заросли ежевики. Нормальный человек никогда не полезет сквозь колючки, если рядом есть другие пути.

Мы стояли, оглядываясь по сторонам, пытаясь составить как можно более полное представление о том, что здесь случилось. Со стороны тропы, что вела из поселения, донеслись голоса людей. Янс мгновенно исчез за деревьями.

Первым, кого я увидел, был Макс Бауэр.

— …многие мили отсюда, — говорил он. — Прочесать этот лес можно было бы только силами армии. Жаль, конечно, они были так молоды. И все же мы можем попытаться найти подход к пекотам. Я уверен, что Джозеф Питтинджел…

Где-то в глубине лесной чащи заухал филин. Я не сводил взгляда с Бауэра и видел, как он остановился, украдкой оглянувшись на этот звук. Никакой это был не филин, и, по-моему, он об этом догадался, хотя различие было очень незначительным.

Янс давал мне знать, что он что-то нашел.

Пенни отошел от Бауэра и через всю лужайку направился ко мне.

— Так вы разыщете их?

— Обязательно. Отправляйтесь домой и предоставьте нам заниматься этим делом. Помните, что Янс женат на вашей Темперанс, так что, хотя мы с вами и не одной крови, но в детях будет течь кровь обоих семейств. И можете не сомневаться, Пенни, что для нас родство означает очень многое.

— Сэкетт, мы — Анна и я — очень тебе благодарны. Мы… — У него перехватило дыхание, и я поспешно отвел глаза.

Я положил руку ему на плечо.

— Иди домой, возвращайся к своей Анне и во всем положись на нас. Если она жива, мы ее найдем.

Он вернулся обратно к своим. Маклин помедлил, будто хотел что-то сказать, затем развернулся и зашагал вслед за Пенни. Бауэр задержался несколько дольше.

— Если вам понадобится какое-либо содействие с моей стороны, дайте мне знать. Хотя лично я считаю, что вы лишь понапрасну теряете время.

— Дело состоит в том, чтобы найти нужную тропу, — сказал я, глядя на него в упор, — а мы с братом за свою жизнь исходили их великое множество. Там, где сможет пройти гончая или индеец, пройдем и мы.

У него был суровый взгляд, и мне это совсем не понравилось, к тому же этот человек раздражал меня своей самонадеянностью. О Максе Бауэре мне ничего не было известно, кроме того, что он работал, или делал вид, что работает, на Питтинджела. Но я не верил ему ни на грош. Он был властной натурой и к тому же казался мне порочным до мозга кости. Я глядел ему вслед, и мне становилось не по себе, что злило еще больше. Чего нам с Янсом бояться? Разве кому-либо хоть когда-нибудь удавалось одержать над нами верх?

И все же каждому когда-то приходится терпеть неудачу, и каждый человек рано или поздно встречает того, кто окажется сильнее или проворней. Поэтому мы должны соблюдать крайнюю осторожность и быть готовыми пойти на любую хитрость. Меня не покидало ощущение, что ни одно из прежних дел в смысле опасности не могло сравниться с тем, на которое мы отважились.

Я не знал, откуда могло взяться подобное предчувствие, но тем не менее был уверен, что это действительно так.

Осторожно ступая, я шел по лесу, сквозь кроны деревьев на землю струились потоки солнечных лучей. Единственное, что мне пока было известно, — это что Янс что-то нашел.

Вряд ли это будет нечто значительное. Если кругом все так затоптано, следопыту не остается ничего иного, как начать кружить вокруг поляны, расширяя район поисков, потому что те, кто побывал здесь, оставили следы не только на лужайке, но и где-то в окрестностях, когда уходили отсюда.

Янс сидел на земле под старым раскидистым каштаном и дожидался меня. Когда я присел рядом, он сказал:

— Старые следы, — и, немного помолчав, добавил: — Их было человек пять или шесть… двое шли босиком.

— Босиком?

— Ага, и ушли довольно далеко. Широко расставляя ноги. — Он снова помолчал, отбрасывая в сторону травинку, которую жевал до этого. — Похоже, их ноша была тяжелой. Следы глубокие.

Мы сидели молча, и каждый из нас пребывал в глубокой задумчивости.

— Вряд ли, — сказал наконец Янс, — кто-то из местных станет разгуливать здесь босиком. На индейцев это не похоже, и уж, разумеется, эти пуритане, или сепаратисты, или как они там еще себя величают — они тоже предпочитают носить башмаки.

Мы поднялись и внимательно оглядели все вокруг, прислушиваясь к лесной тиши. Янс отвел меня к найденным следам. Так и есть. Пять человек, и двое шли босиком.

Путь оказался не из легких, но мы все же продолжали упрямо идти вперед. Местами следы на земле начисто смыли дожди, но нас очень выручало то, что местные обыватели редко ходили на охоту. Большинство из них боялись ходить в лес в одиночку, так что уничтожить следы за пределами лужайки никто из них не успел.

Мы видели также следы оленей. Хороший охотник не ушел бы из этого леса без добычи.

Затем след оборвался.

Утром мы снова набрели на него — всего несколько отпечатков ног на земле в том месте, где они переходили через ручей. Один из тех, кто был босиком, поскользнулся. Спустя несколько часов мы наконец нашли то, к чему стремились с таким нетерпением. Место привала.

Прежде всего мы внимательно оглядели все со стороны, затем я подошел поближе, а Янс принялся искать, куда они ушли отсюда.

Он остановился у самого края бывшего лагеря.

— Они все так же идут на север, — сказал он. — Ты нашел что-нибудь?

— У всех троих были мушкеты, — сказал я.

— У троих?

— Двое из них, которые шли босиком, были без оружия.

— Рабы, — заключил он.

— Возможно… скорее всего, — согласился я.

— Этот Питтинджел… Тот человек, который сидел в колодках вместе со мной… он думал, что Питтинджел торгует рабами.

— Он думал. Нам ничего в точности не известно, Янс, и не стоит делать поспешных выводов. В конце концов, этот человек может оказаться добропорядочным христианином.

Янс презрительно фыркнул, а затем спросил:

— Что еще?

— Девчонки тоже были здесь. Я нашел их следы. Очень мало, потому что им, видимо, не давали особо разгуливать. Маленькие следы, и другие, побольше. Потом их связали и уложили на землю. И еще здесь что-то стряпали.

— Рабы?

— Нет, кто-то из тех, других. — Мы сидели рядом на земле в тени дерева, прислушиваясь к малейшему шороху. — Это старый лагерь, Янс. Сюда приходили раза два или три. Несколько раз, мне так кажется.

Во всяком случае, костер здесь разводили не однажды, некоторые из камней совсем почернели от гари и копоти, а иные еще не успели закоптиться. Угли были прибиты дождем, после чего поверх был разведен новый костер. Не слишком большой — так, костерок.

Мы отдыхали, жуя вяленую оленину.

— Индейцы не могли оставить после себя эти следы. И девчонок, похоже, несли на носилках. Так что индейцы тут. определенно ни при чем.

Янс глянул на меня через плечо.

— И что ты об этом думаешь, Кин?

— То же, что и ты. Кто-то выкрал девчонок, а вину поспешил спихнуть на индейцев.

— А их можно продать в рабство?

— Почему бы и нет? Почитай Библию. Белых людей держали в рабстве несколько тысячелетий до того, как рабами стали чернокожие. У египтян были рабы-евреи, да и не только они. Были рабы римляне и греки, а также рабы, вывезенные из Англии и Галлии.

Джереми рассказывал мне о набегах африканских работорговцев на побережья Англии и Ирландии. В один из таких набегов целая деревня Балтимор, что на Ирландском побережье, была захвачена и увезена в рабство. — Помолчав, я добавил: — За молоденьких, симпатичных девчонок, наверное, можно выручить хорошие деньги. Их можно продать на невольничьем рынке в Африке или какому-нибудь плантатору в Вест-Индии.

— Но для этого необходимы определенные условия. Например, корабль. Без корабля им никак не обойтись.

— Верно, а кораблю нужна какая-нибудь укромная бухта или залив, где можно было бы причалить или встать на якорь.

Янс внезапно вскочил на ноги.

— Пошли отсюда!

Даже не было необходимости обсуждать это между собой, потому что мы оба пришли к одному и тому же. Если девочек похитили работорговцы, тогда они скорее всего чрезвычайно заботились о том, чтобы их не обнаружили, а мы как раз отправились на поиски. Это означало, что теперь они сделают все, чтобы нас найти, и, скорее всего, постараются разделаться с обоими.

Оказавшись в лесу, мы шли быстро, держась на расстоянии друг от друга, чтобы наши следы на земле были как можно менее заметными. Выйдя к открытой лужайке, мы поспешно обогнули ее. Лошадей мы оставили в лесу, теперь придется возвращаться к тому месту, проявляя особую осторожность. Конечно, было бы разумнее с нашей стороны оставить их на время у Пенни, потому что в этих лесных чащобах и на побережье проку от них было все равно мало.

Мы нашли лошадей в том же месте, где оставили. Кругом было тихо, и тогда мы быстро двинулись прочь, стараясь уйти как можно дальше от побережья, направляя коней в самую чащу. Той ночью, когда мы легли, я долго лежал без сна, прислушиваясь к размеренному дыханию Янса.

Я думал о своей сестренке Ноэлле, которая была теперь очень далеко от меня, в Англии, и представлял ее на месте пленниц. Она бы надеялась на спасение даже тогда, когда помощи ждать неоткуда.

Они обе очень напуганы. Диана Маклин старается как может, чтобы подбодрить маленькую Керри, а их окружают те люди. Вот они лежат связанными на земле и, дрожа от страха, в ужасе думают об уготованной им участи, даже не надеясь на то, что их спасут.

— Янс, — прошептал я.

Он тут же проснулся.

— Что?

— Мы должны найти их, Янс.

— Мы их найдем. — Он перевернулся на спину. — Слушай, Кин, как ты думаешь? Этот Джозеф Питтинджел? У него есть корабль. И он запоздал с прибытием.

Глава 5

Открыв глаза, Диана Маклин посмотрела вверх, туда, где высоко над землей переплелись ветки деревьев. Еще не рассвело, но она слышала, что один из рабов уже проснулся. Это были первые африканцы, которых ей довелось увидеть воочию, и поначалу она даже не знала, как себя с ними вести и как разговаривать. С индейцами ей сталкиваться доводилось, но эти люди были совсем другими.

Да и возможностей для общения у них почти не было, потому что рядом неотступно находились трое белых, охранявших их. Все три сторожа были крайне подозрительны и никому не доверяли, и все же она чувствовала, что один из рабов был настроен по крайней мере сочувственно. Рабы, хотя оба они были чернокожими, вели себя по-разному.

Диана не питала иллюзий. Никто в бухте не станет чересчур усердствовать, чтобы найти ее. Вот Керри — совсем другое дело, потому что ради нее Пенни пойдут на все. Конечно, ее отец тоже сделает все, что в его силах, но он сам плохо знал лес, а обыватели из поселения будут только обещать, но не станут слишком утруждать себя поисками. Если им с Керри суждено убежать отсюда, они должны будут сами что-то предпринять. Времени на раздумья почти не осталось.

Их сторожа были напуганы и злы на весь свет. Время шло, и Диана чувствовала, как нарастает в них беспокойство. Очевидно, их пугала необходимость держать на этом берегу двух белых пленниц. И хотя очень немногие пуритане из Плимута, с мыса Анны или из многочисленных мелких поселений, разбросанных в их окрестностях, были приверженцами прогулок по лесу, среди них все же находились такие, кто занимался поисками новых участков земли, которые были бы выгодны с точки зрения коммерции. То есть где-нибудь на побережье. А корабль, который должен был забрать девчонок и их самих, как назло, задерживался.

Лежа без движения, Диана раздумывала над тем, как ей теперь быть. Единственной ее надеждой был раб, которого все называли Генри.

Это был высокий, крепкого сложения молодой человек с правильными чертами лица. О том, что в прошлом он был воином, можно было догадаться уже хотя бы по тому, как он держал себя, и по нескольким шрамам, которые она заметила еще раньше. Другой раб был коренаст, ниже ростом и смиреннее, но из разговоров она поняла, что он был превосходным рыбаком и лодочником.

Усевшись на земле, она начала расчесывать и заплетать волосы. Генри прошел мимо, собирая ветки для костра.

— Скоро, — чуть слышно проговорила она, — это должно быть скоро.

Он не ответил. Услышал ли он ее? Понял ли? А если понял, захочет ли помочь? Может, с ним она окажется в худшем положении? Наверное, нет, или, может, она лишь тешит себя надеждой?

Куда бы они ни пошли, что бы они ни делали, один из охранников всегда был рядом и настороже.

Она не сомневалась в том, что Генри обдумывает план побега. Но за все время она слышала от него лишь пару слов по-английски. Обычно он разговаривал по-португальски, обращаясь к одному из охранников — высокому, худощавому человеку.

— Если бы ты нам помог, — еле слышно сказала она, когда он подошел к костру с ее стороны, — мы ушли бы вместе.

Неопрятного вида толстяк уселся на земле, пристально глядя Диане в лицо.

— Ты что, говоришь с ним? — грозно спросил он.

Она ответила ему непонимающим взглядом:

— Если хочешь знать, я проклинаю все на свете. Я не могу больше спать на голой земле.

Покосившись на нее, стражник проворчал:

— Ничего, скоро будешь спать в другом месте, можешь не сомневаться.

Их маленький лагерь пробуждался ото сна, но она для себя уже все решила. Как бы там ни было, что бы ни случилось, необходимо действовать сегодня же. Самое позднее завтра утром.

Она умылась в ручье. Они два дня шли на запад. Двадцать миль? Возможно. Еще два дня — на север, придерживаясь старой тропы, проложенной индейцами, а после этого повернули на восток, к побережью.

Отсюда было совсем недалеко до берега. В воздухе пахло солью. Ручей тек к востоку. Умываясь, она попробовала воду на вкус. Это была вода прилива, в этом нет сомнений. Разумеется, пресной воде здесь взяться неоткуда.

Они ожидали корабль, невольничье судно, перевозящее рабов. Размышляя об этом, она оставалась предельно хладнокровна. Убежать с корабля будет почти невозможно. А он должен скоро прийти, так что времени осталось совсем мало. Она осмелилась заговорить с Генри, потому что настало время рискнуть. На протяжении всего пути они ни разу не пожаловались, даже не пытались сбежать. Все считали, что она боится, потому что испуг Керри был очевиден.

Они находились где-то на побережье, к северу от мыса Анны. Вырвавшись из плена, они должны отправиться на юг…

Или на запад, потому что за ними снарядят погоню. Иначе и быть не может. И преследователи сообразят, что они двинутся к югу.

Значит, запад.

Диане Маклин было семнадцать лет. Большинство пятнадцати— и шестнадцатилетних девушек в то время уже были замужем. Она не могла пожаловаться на отсутствие внимания и вместе с тем давно заметила некоторую холодность, отчужденность и недоверие со стороны даже самых настойчивых мужчин.

Их похищение было организовано самым незамысловатым образом. Она нагнулась, чтобы оборвать листья с какого-то растения, а подняв голову, увидала, что какой-то человек держит Керри, приставив ей нож к горлу. Теперь, восстанавливая в памяти события, она жалела, что не закричала. Очень может быть, что похитители просто убежали бы, но она была не из тех, кто голосит по любому поводу. К тому времени как она вспомнила о том, что можно позвать на помощь, другой мужчина успел зажать ей рот рукой, и было уже слишком поздно.

Последние три дня пути прошли в спешке. Их постоянно подгоняли, им едва ли не приходилось бежать, так что к вечеру они, совершенно обессиленные, валились на землю.

Диана быстро сообразила, что убежать им не удастся. Их похитители бегали быстрее и были гораздо выносливее. Слезы и мольбы тоже не помогут. Керри все это уже испробовала.

Первым делом они должны сбежать; затем спрятаться, чтобы, оказавшись на свободе, уже никогда не быть пойманными вновь. Так что она усиленно думала, строила планы, отказывалась от тех, что казались невыполнимыми, изыскивая всякую возможность, уделяя пристальное внимание каждой мелочи. Важней всего было найти надежное убежище, куда они могли бы прямиком отправиться и где можно было бы затаиться и переждать некоторое время. Она думала о рытвинах, прикрытых сверху поваленными деревьями, о скальных выступах, почти невидимых со стороны из-за разросшегося кустарника, о пустотах среди скал и о пещерах. Нет, все это никуда не годится; они не могут идти на такой риск.

Керри тоже встала. Умыв лицо и руки, она поправила на себе одежду, стряхивая с нее пыль и кусочки сухой коры и опавших листьев. Затем она принялась приводить в порядок волосы. Диана помогла ей расчесать их и снова завязать лентой.

— Всегда и везде следи за собой, — сказала ей Диана, — и надейся на лучшее. Старайся быть опрятной, потому что если ты уважаешь себя, значит, и окружающие будут относиться к тебе с уважением.

— Зря стараешься, — заметил Лашан. — Тот, к кому вы попадете, станет прихорашивать вас на свой лад.

Она игнорировала его замечание. Это было гораздо разумней, нежели начинать словесный поединок, последнее слово в котором заведомо останется за другим. Ей следует притвориться, будто бы она смирилась со своей участью; нужно принимать все как есть и ждать подходящего момента.

Она разглядывала Лашана, стоявшего у костра. Он был высок, худощав, даже худ, и в то же время силен. Природа наделила его гораздо большей силой, чем можно было бы предположить.

Внезапно он обернулся к ней.

— А правда, что ты ведьма?

Керри повернула голову и испуганно поглядела на нее.

— Говорят, что да, — ответила она, чувствуя на себе пристальные взгляды.

Оба негра оглянулись. Генри смотрел на нее с любопытством; Феебро же застыл на месте, в его глазах читалось неподдельное изумление.

— Да какая из тебя ведьма, — заметил вслух Порни, подтягивая штаны и удерживая их давно не мытыми руками, — будь ты ведьмой, мы бы не смогли тебя забрать.

Обернувшись, она пристально поглядела на него.

— А ты что, еще не почувствовал? Ничего, всему свое время.

Порни вскочил на ноги и испуганно попятился.

— Чему свое время? Чему? Что ты сделала?

— Заткнись! — прикрикнул на него Лашан. — Она тебя дурачит.

— Что, еще не болит? Нисколечки? — Ее взгляд был по-прежнему обращен к Порни. — А мне показалось, что сегодня утром ты как будто сам не свой. — Она улыбнулась. — Ничего, время придет.

— Ладно! Заткнись! — Лашан держал в руке длинный ивовый прут. — Еще одно слово, и я…

Диана обернулась к нему.

— И твой черед придет, Лашан. И твой тоже.

Замахнувшись, он что было силы стеганул ее прутом по плечам. Диана осталась стоять неподвижно, хотя лицо ее заметно побледнело.

— Если со мной что-нибудь случится, весь спрос за это будет с тебя, Лашан. Наверняка тот, кому мы понадобились, захочет получить нас в хорошем состоянии.

Лашан с ненавистью глядел на нее.

— Ты забываешься, детка, мы еще не на корабле. А мало ли чего может случиться до тех пор, пока мы туда попадем. В этих лесах полно индейцев. И если ты будешь и впредь выводить меня, я сам, лично продам тебя им.

Диана промолчала. Она добилась, чего хотела, теперь остальные станут по крайней мере побаиваться ее. Положив руку на плечо Керри, она почувствовала, что та дрожит от страха. Это было худшее из того, что можно было ожидать: она напугала ребенка. Но Диана была уверена в одном: теперь, когда остальные станут сторониться ее, остается надеяться только на помощь Генри. Потому что он и сам замышляет побег.

В ожидании прошел еще один долгий, нескончаемый день. Лашан неустанно расхаживал из стороны в сторону, по всему было видно, что он крайне раздражен и обеспокоен. В любой момент могли нагрянуть индейцы или кто-нибудь из переселенцев, отправившихся на поиски лучших земель. Или какой-нибудь рыбак с побережья, до которого отсюда было рукой подать. Корабль опаздывал уже на две недели.

— Не бойся, Керри. Не бойся ни их, ни меня. И никакая я не ведьма, а они пусть так думают, если уж им хочется. Может быть, это их напугает.

Диана говорила очень тихо, чтобы их никто не услышал, но только даже эти слова не могли развеять страх. Ей самой было очень страшно. Как бы она ни старалась подбодрить Керри, она прекрасно сознавала, что на помощь к ним никто не придет; спасения ждать неоткуда.

Верн снова ушел куда-то. Это был небольшого роста, хорошо сложенный человек с узким лицом и выдающимся подбородком. На голове у него была вязаная шапочка с кисточкой, а полотняные штаны были подпоясаны широким кожаным ремнем. Остальных она никогда раньше не встречала, а вот Верна однажды видела в Шомате, когда он выходил на берег из шлюпки.

Его не было среди похитителей, он дожидался их здесь. Скорее всего, он принес известие о том, что корабль задерживается, потому что после разговора с ним Лашан ругался, проклиная все на свете.

Диана заметила его на мгновение раньше, чем он ее. Равнодушно взглянув, она отвела взгляд, не выказав, что она его признала. Но он уж точно узнал ее, и время от времени его взгляд останавливался на ней.

С Дианой никто, кроме Лашана, не разговаривал. Толстяк, чье имя она однажды слышала, но не запомнила, этим утром тоже было попробовал заговорить с ней, но Лашану это не понравилось. Девушка не сомневалась, что ему дан приказ не допускать ничего такого.

Они заснули, затем проснулись. Костер догорал. Верн вернулся, налил себе сидра и снова ушел.

Было очень тихо.

В лесу она чувствовала себя как дома. Она могла бесшумно пробираться сквозь заросли, была выносливее многих мужчин, но среди тех, с кем она была знакома, и не было таких, кто знал бы лес и умел в нем хорошо ориентироваться. Сама она, может, и убежит, но как же Керри? Сможет ли такая малышка бежать так же быстро, как она, хватит ли у нее сил?

И все же другого выбора нет. Они должны хотя бы попытаться. Вне зависимости от того, станет Генри помогать им или нет.

Генри был немногословен, учтив и обходителен. Он держался с достоинством, к тому же Диана заметила, что в лесу он действовал со знанием дела, как заправский охотник.

День клонился к вечеру. Верн снова вышел из зарослей, сел у костра и принялся накладывать из котелка себе в миску того, что незадолго до этого состряпал Феебро; это была своего рода похлебка из мяса и лесных кореньев. Диана видела, что в ход пошло черепашье мясо, несколько кусков зайчатины, а также немного рыбы. И пахло вкусно, очень вкусно.

Скоро их будут кормить, а затем свяжут на ночь. Она уже заприметила один пень поблизости, оставшийся на месте сломанного бурей дерева, ощетинившийся острыми краями. Он был близко, совсем близко, и, если бы ей удалось подобраться к нему, можно было попробовать перепилить веревку об острые деревянные обломки. Но на это понадобилось бы время.

Она уже решила, что из лагеря они выберутся, пройдя между двумя деревьями, которые росли близко друг от друга, — там не было ни кустарника, ни шуршащих листьев, ни маленьких веточек, которые могли бы треснуть под ногой.

Верн улегся спать. Толстяк отправился на берег, в дозор.

В море ветер и волна делают свое дело, и поэтому корабли нередко приходят позже намеченного срока, задерживаясь порою на несколько недель. А иногда им и вовсе не суждено возвратиться к родным берегам.

Лашан расположился у костра, раскуривая трубку. Генри взял миски с похлебкой и отнес их пленницам. Передавая одну Керри, а вторую ей, он чуть слышно прошептал, глядя в сторону:

— Корабль близко. Я видел стеньги.

Корабль близко! Он уже здесь! И теперь…

— Сегодня ночью, — прошептал он, поднимаясь с колен и немедленно возвращаясь к костру.

Лашан пристально смотрел на них. Услышать он ничего не мог, а вдруг все же догадывается?

Сегодня ночью? Но как?

Глава 6

Призрачный лунный свет серебрил листву; в вышине, над пронзающими ночное небо верхушками деревьев неспешно проплывали легкие облачка. Мы лежали под сенью кленовых ветвей, прислушиваясь к звукам ночи.

— Мы недалеко от моря, — прошептал Янс. — В воздухе пахнет солью.

— Ага, а корабль еще не подошел к берегу. Очень хочется верить в то, что мы не опоздали.

— Шхуна еще не бросила якорь.

— Сам вижу. Ты что, и вправду считаешь, что мы сможем справиться с целой командой? — поинтересовался Янс.

— Не забывай, речь идет о твоей родственнице, — холодно заметил я. — Даже если нам придется сразиться со всеми, мы это сделаем. Там на борту не больше двенадцати стволов, а у нас с тобой их два.

Янс презрительно фыркнул. Он уже собирался что-то сказать, когда лес огласился гневным воплем, потом еще одним. За воплями последовала тирада проклятий и грязная брань.

— Сбежали! — вопил кто-то. — Сбежали, чтоб вам пусто было, идиотам! Кто был на карауле?

Послышались приглушенные голоса.

— Вот сам и отправляйся теперь за ними! — продолжал разоряться все тот же гневный голос. — Они не могли далеко уйти! Верни их, Генри, или же, клянусь Богом, я…

— Они убежали, — восторженно зашептал Янс. — Вот ведь чертовка! Никакому мужику с ней не справиться!

— Как далеко они смогут уйти? Девушка и ребенок, и к тому же в этих своих длинных юбках? Ведь лес кругом…

— Думаю, они успеют отойти на приличное расстояние, тем более, что мы им поможем.

— Это было бы неплохо, — сказал я, — но как? Они будут уходить в лес, а эти люди отправятся за ними в погоню, продираясь через заросли и затаптывая все следы. Хотя с их стороны это было бы в высшей степени глупо. Разумнее пересидеть эту ночь у костра и дождаться рассвета. В конце концов, далеко ли убегут две девчонки?

Поднявшись с земли, я настороженно прислушивался к каждому шороху, потому что те безмозглые идиоты разбрелись по округе, словно стадо коров, объевшихся забродившего кукурузного жмыха.

Легкий ветерок пробирался сквозь листву, и я попытался вообразить себя на ее месте, угадать, что она будет делать дальше, но на ум, как назло, ничего не приходило. Да уж, в сообразительности ей не откажешь, и это было как нельзя кстати. Только, как ни крути, а далеко уйти, да еще с ребенком, ей все равно не удастся.

Единственное, в чем я не сомневался, так это в том, что они постараются уйти как можно дальше от моря. На побережье их могли легко заметить с корабля, да и местность вдоль берега была по большей части открытая. С другой стороны, в лесу им следует опасаться индейцев, а эти девочки были воспитаны в страхе перед ними.

Мы отправились обратно в лесную чащу.

Час или два мы слушали, как преследователи рыскают по лесу, распугивая зверей и птиц, тщетно пытаясь отыскать и вернуть беглянок. Мы держали оружие наготове, на тот случай, если кто-нибудь из них вдруг наткнется на нас, но ничего подобного не произошло. Утром перед нами встала другая проблема.

Что делать дальше? Ясно, что девчонки убежали, но куда?

С первыми лучами рассвета мы покинули свой лагерь и, стараясь держаться ближе друг к другу, принялись искать следы. Положение наше было хуже некуда, это мы и сами прекрасно знали. У нас не было ни малейшего представления о том, в какую сторону отправились девчонки.

— Слушай, — сказал наконец Янс, опускаясь на землю под деревом, — нужно отдать им должное. Они не просто наугад бросились. Девчонка Маклина не дура. Она наверняка постарается уйти в глубь материка.

— Они могли бы пойти на юг, рассчитывая, что оттуда придет помощь, — предположил я, но в конце концов все же согласился с Янсом.

— Помощь оттуда прийти могла, но это было бы слишком просто. Думаю, они сначала отправятся на север, уповая на то, что им не придется столкнуться с индейцами, а потом, удалившись на достаточное расстояние от берега, вернутся назад, обходя то место стороной.

— И как нам теперь быть?

Янс пожал плечами.

— Можно было бы попытаться отыскать их следы, но не исключено, что таким образом мы выведем на них преследователей. Я бы предложил отправиться в глубь материка, а уже потом, после первого дня пути, повернуть на север.

Я и сам подумывал о такой возможности, и этот вариант представлялся мне наиболее удачным. У меня не было желания затевать перестрелку, тем более, что похитители, возможно, ничего не знают о нашем присутствии.

Без промедления мы тронулись в путь. Выбрали себе неприметную тропку и трусцой устремились по ней. Наши детство и юность прошли среди лесов; при необходимости мы могли бежать целый день, не уступая в выносливости любому из индейцев.

На бегу я вновь принялся размышлять. Скорее всего, девчонки устроили побег уже после полуночи. В час или два ночи. А это означает, что, когда их хватились, они могли отсутствовать всего несколько минут. Или час, не больше.

По всей видимости, для начала они отбежали на некоторое расстояние и затаились, выжидая. А после продолжили путь. Путешествие по ночному лесу — затея не из легких. Но тут слишком многое поставлено на карту, поэтому они будут идти вперед, не останавливаясь.

Предположим, что до тех пор, как их хватились, они успели отойти, скажем, на пару миль, а после прошли еще четыре. Я замедлил шаг.

— Янс, нам лучше постоять и прислушаться. Очень скоро они должны повернуть на юг.

Он остановился.

— С чего ты взял?

— Я вспомнил о той большой реке, помнишь? Еще говорили, что она течет откуда-то с севера, а потом делает большой крюк, поворачивая на восток, к морю. Что устье этой реки образует гавань, отделенную от моря песчаными островами, похожими на те, что встречаются у нас, в Каролине.

Мне кажется, что девчонки пошли на запад. Как только они дойдут до реки или хотя бы завидят ее издалека, им не останется ничего другого, как повернуть к югу.

Помнишь того моряка, который встретился нам в Джеймстауне? Он рассказывал об этой реке и еще начертил на земле карту. Он сказал, что эта река служит торговым путем, по которому можно попасть к индейцам.

Мы больше не бежали. В этом лесу росли по большей части дубы и клены, а на склонах холмов то здесь, то там виднелись белые, стройные стволы берез. Было очень тихо. Невдалеке раздавался стук дятла, и мы видели, как низко над землей пролетела стайка птиц. Птицы скрылись в ветвях кустарника, заросли которого раскинулись вокруг небольшой поляны.

Мы были обуты в мокасины и теперь неслышно ступали по траве, время от времени замирая и прислушиваясь. Наш слух был привычен к лесным шорохам, так что мы без труда распознали бы любой посторонний звук.

Прокладывая путь среди деревьев, мы поднимались вверх по склону. Я шел впереди, вдоль опушки. Мы зашли уже довольно высоко — с холма открывался вид на окрестности, когда я заметил внизу какое-то движение. Янс его тоже увидел.

— Кин!..

— Я вижу их.

Затаившись под деревьями, мы смотрели, как по нашим следам идут шестеро. Человека, возглавлявшего это шествие, я узнал сразу: вряд ли можно было бы найти второго человека подобного телосложения и с такой походкой. Это был Макс Бауэр.

— Ну, что скажешь? — прошептал Янс. — Ты думаешь, они идут на помощь?

— Вряд ли.

— Нас выслеживают, — сказал Янс. — По-моему…

— Нет, — перебил его я. — Но мы можем усложнить им задачу. Разумеется, не сразу, а не то они догадаются, что мы их заметили. Давай сделаем так, что наши следы постепенно, как бы сами собой исчезнут.

В нескольких милях перед собой мы видели еще один склон.

— Видишь холм? Встретимся там.

Янс беззвучно скрылся в зарослях. Готов поклясться, что мой брат ступал мягко и бесшумно, словно пума, и был столь же коварен и безжалостен по отношению к недругам.

Дождавшись, пока он уйдет, я отправился к другой стороне холма, оставляя достаточно заметные следы. Затем я наткнулся на поваленный ствол, лежавший поверх других таких же стволов. Засохшая кора давно отвалилась, отчего дерево было голым и гладким, словно обглоданная кость. Я влез на бревно, пошел по нему, затем перешел на другое, перепрыгнул на лежавший поблизости валун, а с него на другой. Оттуда я спустился к ручью и еще примерно с четверть мили шел по воде, которая была мутной из-за сбегавших сюда с гор дождевых потоков.

Выбравшись на один из каменных уступов, я подождал, пока с меня стечет вода, и отправился дальше по каменистому берегу. По пути я набрел на оленей. Бросил в них палкой, и животные бросились бежать через полянку, оставляя следы, и вскоре скрылись за деревьями. Усмехнувшись, я обошел полянку стороной. Теперь им придется проверять следы каждого оленя, чтобы убедиться, что там не прошел человек. Конечно, на это у них уйдет не слишком много времени, но все же они, несомненно, задержатся.

Добравшись до подножия холма, я пригнулся за стволом одного из деревьев и принялся обозревать близлежащую местность. Далеко в стороне, к северо-западу, сплошная стена деревьев прерывалась. Скорее всего, именно там и протекала река, что впадала в море севернее мыса Анны. К тому же мне было известно, что река делает множество изгибов.

Если девчонки до сих пор продолжали идти и если мы не ошиблись в расчетах, они неизбежно должны оказаться в нескольких милях севернее или западнее нас. Те люди, что шли по следу, выслеживали именно нас. Вскоре ко мне присоединился Янс.

— Как ты думаешь, они знают о реке?

— Вряд ли. Им не приходилось общаться с охотниками. Не та компания. Конечно, эта девица Маклин умела слушать других и слышать, о чем они говорят. Когда, например, я рассказывал Темперанс о наших краях, она буквально забросала меня вопросами, и причем каждый был по существу. И все же очень немногие отваживались уходить далеко от поселения. Скорее всего, эта девчонка тоже не была исключением.

Тут было о чем задуматься, хотя бы потому, что среди лесных зарослей мы могли запросто, сами о том не подозревая, пройти мимо. Не догадываясь о нашем присутствии, они могли притаиться, заслышав наши шаги. Принять нас за врагов.

По нашим предположениям, от побережья до берега реки было около пятнадцати миль. Девчонки, скорее всего, поначалу отправившиеся на запад, вскоре должны будут повернуть к югу. Место, где они могли свернуть, находилось менее чем в пяти, а возможно, даже в трех милях отсюда.

Мы обозревали окрестности, пытаясь решить, какой путь они могли выбрать. Янс сделал широкий жест:

— Трудно поверить — с одной стороны, всем постоянно не хватает земли, с другой стороны, эти земли остаются в запустении.

— А мне больше нравится так, как есть, — сказал я, зная, что он со мной согласен. — Хотя, конечно, стоит подумать и о тех бедняках, что остались в Англии. Они, наверное, не отказались бы получить здесь хотя бы небольшой надел.

— Ага. — Янс пристально оглядывал местность. От его глаза не ускользнуло бы ни малейшее движение. — Я всё же думаю, что они нас нагонят, Кин. Это обширный и пустынный край, но только ждать нам осталось совсем недолго.

Поднявшись с земли, мы двинулись вперед.

— Ты иди. Только не спеши и держи все время на запад, — предложил я. — Я же пройду вперед и разведаю путь к той большой реке.

Итак, наши пути снова разошлись. Мы нередко пользовались этим приемом, отправляясь на охоту, и перекликались издалека, подражая крику птиц; мы часто действовали поодиночке, делая при этом общее дело.

Теперь нужно действовать быстро, потому что нашим преследователям очень скоро станет известно, что рабыни вырвались на свободу. Тогда они отправятся в погоню за ними, попутно выслеживая и нас.

Никто не знает, что может случиться в этих лесах. Наверняка многие и раньше здесь погибали, да и немудрено бесследно сгинуть в такой глуши. Подобная участь может быть уготована и для нас.

Я едва успел пройти милю и остановился, чтобы прислушаться, как где-то совсем рядом раздался шорох. Обернувшись, я встретился взглядом с молоденькой девушкой.

Ни один из нас не произнес и слова и не двинулся с места. Она стояла неподвижно, изящная и стройная, как молодая березка, разглядывая меня, а затем улыбнулась. Вслед за ней из укрытия вышли еще двое: девчушка и высокий чернокожий юноша. В руке у него было копье, у пояса висел нож.

— Все в порядке, Генри, — сказала она. — Это Сэкетт.

— Что такое Сэкетт? — поинтересовался негр.

Она неожиданно рассмеялась.

— Откуда мне знать, Генри? По-моему, это такой странный хищник, который приходит на север из южных лесов и сначала приносит мясо, а затем взамен него крадет из дома молоденьких девиц.

— Теперь я понимаю, — сказал я, — почему человек может решиться похитить девушку, хотя раньше мне это даже в голову не могло прийти.

— Вообще-то кража девиц — не простое занятие, — ответила она. — Но вот нас тем не менее сумели похитить. Правда, это уже позади, и теперь мы пытаемся вернуться домой. Вы нам в этом поможете, сэр?

— Мать Керри послала за моим братом, — сказал я. — Я пришел с ним вместе. Но только будет лучше, если мы поскорее уйдем отсюда. Вслед за нами идут другие, они постараются нам помешать. Не хотят, чтобы мы вам помогали.

— За нами тоже гонятся, — сказала она. — Вы один?

— Янс, он должен выйти сюда. Мне так кажется.

Я перевел взгляд на Генри.

— Я тоже был в плену, — сказал он.

— Он нам помог, — добавила Диана. — Если бы не он, у нас бы ничего не вышло.

Повернув на юг, я повел всех за собой в чащу леса, но прежде остановился и, запрокинув голову, испустил протяжный вой, подобный вою одинокого волка на охоте. Ответа не последовало. Но Янс, несомненно, меня услышал, и вскоре он должен будет присоединиться к нам.

Чернокожий юноша и Диана были стройными и подтянутыми. Керри Пенни казалась усталой и была бледна, но времени на то, чтобы задумываться об этом, у нас не было. О Янсе я тоже не беспокоился. К этому времени он должен был уже повернуть на юг, чтобы затем встретиться с нами.

Двигаясь быстро и бесшумно, я увлек их за собой в заросли деревьев и густого кустарника. Не отстававшая от меня ни на шаг Диана только удивлялась тому, с какой легкостью мне удавалось определить место, где можно было пробраться через буйно разросшуюся и на первый взгляд непроходимую стену ветвей, и тому, как безошибочно я выбирал путь, чтобы на земле осталось как можно меньше следов.

…Во время частых остановок Диана пристально разглядывала Кина Сэкетта. Теперь жизнь и судьба всех троих находились до некоторой степени в его руках. Конечно, она смотрела на него и не без скепсиса, так как легковерной вовсе не была. Янс ей сразу понравился, и когда Темперанс сбежала с ним, симпатии Дианы были на их стороне. Этот, другой Сэкетт, был и ростом повыше, и молчаливее, и вообще казался человеком куда более рассудительным. И все же она насторожилась. Диана Маклин была не из тех, кто мог безраздельно довериться кому бы то ни было.

В то же время она прекрасно понимала, какая опасность угрожает ей и какой опасности подвергают себя Сэкетты, решившись отправиться к ним на помощь. Если они попадут в плен, живыми из него не выберутся. Ее и Керри продадут в рабство, а вот Сэкеттов наверняка убьют. Получается, что они пострадают ни за что…

Мы снова двинулись в путь, но всего через несколько шагов Керри споткнулась и упала. Она тут же вскочила на ноги.

— Ди! Не оставляй меня!

— Мы тебя не бросим, — сказал я. — Я тебя понесу. — Я подставил ей спину. — Руками держись за плечи, а ногами обхвати за пояс.

Я снова пошел вперед с таким видом, будто шагаю налегке. Остальные последовали за мной.

Янс намеренно поотстал, замыкая шествие. Теперь мне уже не было необходимости поминутно оглядываться по сторонам; я знал, что в случае опасности брат тут же даст мне знать.

Мы все больше углублялись в лесную чащу. Со всех сторон нас окружали клены и огромные дубы, некоторые из них достигали, наверное, семи-восьми футов в диаметре. Здесь было меньше подлеска, и потому появилась возможность идти быстрее. Временами я срывался на бег, ловко петляя среди вековых деревьев.

Она не сводила с меня глаз, и я прекрасно знал почему. Нужно быть законченным идиотом, чтобы, не задумываясь, довериться первому встречному. Местность вокруг начинала постепенно изменяться; все чаще встречались пологие холмы, и вскоре с вершины одного из них мы неожиданно увидели простиравшуюся у его подножия водную гладь.

Река? Что-то не похоже. Скорее, озеро или очень большой пруд. Мы сошли вниз, на берег, пробираясь сквозь заросли ивы, тут я опустил Керри на землю. Она была совсем легонькой, но даже с моей силой нести ее на себе оказалось утомительно.

К нам подошел Янс.

— Я тут успел немного оглядеться. Они нагоняют.

Керри посмотрела на меня снизу вверх.

— А почему мы не идем домой? Это далеко?

— Не очень, Керри, — ответил я, положив руку ей на плечо. — Но идти туда сейчас нельзя. За нами идет погоня, теперь эти люди оказались как раз между нами и вашей деревней.

Янс исчез в зарослях — отправился на разведку. Я растянулся на земле, стараясь расслабить мускулы, давая отдых телу. Я давно научился этому приему, позволявшему сохранять и быстро восстанавливать силы. Сквозь ветви ивы я видел воду, слышал ее тихий плеск.

Я отдыхал. И думал. Судя по тому, что мне удалось увидеть, озеро было довольно большим, а значит, нам придется идти в обратном направлении, на восток, и уж только потом повернуть к югу.

Диана подошла ближе и опустилась на землю рядом со мной.

— Если я не ошибаюсь, мы находимся где-то к востоку от мыса Анны?

— Верно.

— А мы не можем просто пойти на восток?

— Нас преследуют. Я склонен думать, что это враги. — Я немного помолчал. — Ты знаешь Макса Бауэра?

— А что?

— По-моему, он с ними.

Какое-то время она сидела молча, потом сказала:

— Он — человек Джозефа Питтинджела.

— Того самого, у которого есть корабль, который почему-то запаздывает.

— Может быть, он идет к нам на помощь? — предположила она. — Он часто бывал в доме у Керри. Она его знает.

Я пожал плечами.

— В поселении говорят, что вас похитили пекоты. Питтинджел всех в этом уверяет. И Бауэр тоже.

— Думаю, они просто не хотят искать меня, — спокойно сказала она. — Жаль только, что Керри оказалась рядом, когда это случилось.

Из ивовых зарослей внезапно появился Янс.

— Индейцы, — сказал он. — На мой взгляд, их там много.

Глава 7

Я поспешил за ним, посмотрел в указанном направлении и тоже увидел индейцев. Они шли вереницей, след в след, откуда-то с юго-запада. Все они были воинами, и, судя по всему, в отряде было никак не меньше сорока человек.

— Дождемся, пока они пройдут, — предложил я, — а потом уйдем сами. Это наш единственный шанс.

Если все получится, как надо. Оставив Янса следить за тропой, я вернулся обратно и быстро объяснил ситуацию.

— Ни звука, — добавил я. — По моему знаку мы отсюда уйдем. Идти придется осторожно и быстро.

Наступило тягостное ожидание. Мне прежде не случалось видеть такой одежды и боевой раскраски. Надо сказать, что эти индейцы разительным образом отличались от всех, каких мне доводилось видеть. Кто они? Пекоты? Или, может быть, мохавы? Я держал мушкет наготове, зная, что, если выстрелю, одним врагом станет меньше. У меня также были при себе пистолеты. Возможно, мне даже представится шанс перезарядить оружие.

От страха у меня пересохло в горле. Нас было трое против сорока, и, если они все же нападут, шансов остаться в живых у нас почти не останется. Два выстрела из мушкета, потом еще пистолеты, ножи и копье Генри. К тому же я до сих пор не знал, сможет ли Генри сражаться и вообще вступит ли в бой, хотя он был, несомненно, вынослив и производил впечатление человека решительного и умевшего обращаться с оружием.

Наши следы они обнаружить не могли — шли с другой стороны. К тому же если они и дальше будут продвигаться все в том же направлении, никуда не сворачивая, мы останемся незамеченными. И еще — я улыбнулся — они неизбежно должны будут выйти на Бауэра и его компанию.

Мы сидели очень тихо, затаив дыхание, не решаясь шевельнуться. Первые индейцы прошли всего в каких-нибудь пятидесяти ярдах от нас, легко и бесшумно пробираясь среди деревьев.

Воины были стройными и жилистыми, мало кто из них обладал внушительными мускулами, но все же встречались достаточно могучие, и, несомненно, вместе они представляли большую силу. Они были вооружены копьями, луками и томагавками.

Они медленно шли мимо, и нужно сказать, мои догадки подтвердились. Я насчитал тридцать два воина, и, судя по всему, этот отряд в бой еще не вступал. Видимо, они что-то затевали, и все это было еще впереди.

Когда последний индеец скрылся в лесу за деревьями, я поднялся с земли и жестом приказал всем следовать за собой. Мы спустились вниз по поросшему соснами склону и пошли по следам, оставленным индейцами, повторяя их путь в обратном направлении.

Мы прошли мимо озера, раскинувшегося по правую сторону от нас, и, пройдя еще пять или шесть миль, устроили привал. Мы выбрали укромный уголок под ветвями раскидистых дубов. Собрав немного хвороста и сухих веток, мы развели костер, который почти не давал дыма. Деревья обступали нас со всех сторон, а значит, со стороны никто не увидит пламени.

В тарелке, сделанной наспех из березовой коры, мы нарезали немного оленины; затем, когда похлебка уже кипела на огне, я добавил в нее пару горстей камышовой пыльцы. Диана наблюдала за нами внимательно и, как мне показалось, не без скепсиса, но вслух ничего не сказала.

Янс свернул из бересты два кулька, таким образом получились миски. Каждую из них мы наполнили похлебкой. Одну передали Керри, а вторую — Диане. Керри принялась за еду не сразу, но голод все же взял верх. Я занялся приготовлением новых порций похлебки.

Посмотрев на сидевшего в стороне Генри, я спросил:

— Тебе доводилось прежде бывать в лесах?

— Там все было совсем по-другому.

— Ты идешь по лесу как охотник.

Он глянул на меня, гордо вскинув голову.

— В своей стране я был воином. Я вел всех в бой.

— Похоже, тебе и здесь скоро представится такая возможность, — заметил я. — Ты из Африки?

— Я ашанти, — просто ответил он.

— Работорговец?

Он пожал плечами.

— У нас была война. Когда война окончена, победитель забирает врагов в рабство или же убивает, чтобы они не напали снова. Некоторое количество рабов мы обычно продавали, выменивали на оружие или одежду.

— А как ты стал рабом? Проиграл войну?

— Нет, просто однажды мы грузили рабов на корабль, но корабль был слишком большой, а рабов оказалось мало. Ветер надул паруса, и мы вышли в море. Кто-то толкнул меня сзади, и я тоже стал рабом.

— Теперь ты знаешь, каково это.

Он равнодушно пожал плечами.

— Кому-то достается победа, кому-то поражение. Тогда я проиграл, теперь я — победитель. У меня теперь есть свобода, и ее я никому не отдам. — Он с вызовом глядел на нас.

Я улыбнулся.

— Разумеется. Мы не продаем рабов и не покупаем их. Мы сами работаем на себя.

Теперь его взгляд был полон презрения.

— Настоящий воин не должен работать!

— Вот как? Но если ты решишь остаться с нами, то ты тоже должен помогать. И работать, и сражаться. А иначе, — я указал рукой в сторону леса, — твоя свобода там. Бери ее, сколько пожелаешь.

Генри не тронулся с места; уперев руки в бока, он пристально разглядывал меня.

— Я обещал им, что помогу, — сказал он наконец. — Я поклялся кровью. Я останусь с вами до тех пор, пока они не будут в безопасности.

— Вот и хорошо! Ты нам пригодишься.

Спустя некоторое время Янс спросил:

— Что он имел в виду, когда сказал, что его толкнули сзади?

— По всей видимости, его столкнули в трюм. Такое случалось и раньше. Работорговцы не привередливы — хватают всех без разбору. Мы обсуждали это с Сакимом, который в свое время совершил путешествие из Каира в Тимбукту.

Потом мы собирали хворост для костра, Генри тоже помогал. Пламя было невысоким, и время от времени кто-нибудь из нас отправлялся в лес, подальше от костра, где можно было бы сосредоточиться и прислушаться.

В ту ночь мы по очереди стояли в карауле: Янс, потом Генри и наконец я. На рассвете отправились в путь, и я позволил Диане задать темп. Мыс Анны и поселения находились теперь к востоку от нас, немного севернее.

Наше шествие продвигалось довольно медленно, потому что Керри быстро уставала, и я уже начинал всерьез опасаться за нее. Как чувствует себя Диана Маклин, я не знал, потому что она, как ни в чем не бывало, молча шла вперед. Она не жаловалась на усталость и неизменно проявляла большую заботу о Керри Пенни.

После двух часов пути мы снова оказались на берегу ручья, который нес свои воды на север, к большой реке. Здесь мы устроили привал, а Генри спустился вниз. Недалеко от ручья мы нашли несколько островков черники, и тут же принялись собирать ягоды. Янс беспокойно расхаживал по поляне.

Сквозь листву я видел, как Генри ловит рыбу палкой с заостренным концом.

Янс остановился рядом.

— Думаешь, стоит попробовать добраться до поселения? Отсюда до него не больше десятка миль.

Я и сам уже подумывал об этом, но меня беспокоила мысль о том, что мы ничего не знаем о Максе Бауэре и его теперешнем местонахождении. Точно так же нам ровным счетом ничего не было известно об остальных, о тех, кто вместе с Лашаном отправился на юг.

Они прекратили поиски? Верилось с трудом. Девчонки имели для них слишком большое значение, потому что за одну такую, как Диана, можно было выручить в пять или даже в десять раз больше денег, чем за темнокожего здоровяка, каким был Генри. К тому же они никак не могли допустить, чтобы мы ушли живыми. Если обнаружится, что они выкрали девчонок, им не поздоровится.

Вокруг были дремучие леса, но и здесь нам приходилось обходить стороной поляны и переходить вброд ручьи. Где-то по лесу рыскали индейцы, да и Бауэр со своими людьми тоже был недалеко. И все же мы должны преодолеть и эти трудности.

Я подошел к Диане, которая собирала чернику.

— У тебя случайно нет знакомых в каком-нибудь поселении на побережье большого залива? Южнее мыса Анны? Возможно, туда будет проще добраться.

— У отца был друг в местечке под названием Шомат. Преподобный отец Блэкстон. Он живет один, и у него есть слуга.

— Это все?

— Нет, у нас есть еще знакомый в Уиннесиммете. У Самюэля Мэверика не дом, а настоящая крепость — с частоколом и несколькими пушками.

— Он хороший человек?

— Да, очень добрый, душевный человек. К тому же неимоверно сильный. Говорят, что он никого и ничего не боится.

— Он тебя знает?

Она неуверенно пожала плечами.

— Возможно, он помнит меня. Мой отец помогал Мэверику строить дом, но я видела его только один раз, еще в детстве.

— Хорошо. Мы попытаемся доставить вас к нему.

— Если бы он согласился принять нас, мы были бы в безопасности, потому что к нему никто сунуться не посмеет. С ним считаются, его хорошо знают и здесь, в колониях, и в Англии тоже. Я думаю, что даже Макс Бауэр поостерегся бы выйти против него.

Еще какое-то время мы молча собирали ягоды. Но тут меня посетила мысль другого рода.

— А он женат?

— Да. Он женат на вдове Дэвида Томпсона. Она очень душевная женщина. Я говорила с ней.

Генри вернулся с уловом, состоявшим из шести жирных лососей и довольно большого щуренка.

— Я сам их приготовлю, — объявил он. — Лучше съесть все сразу и нести мясо в животе, чем тащить всю дорогу в руках.

Мы ели рыбу, когда вернулся Янс. До того он по своему обыкновению скрылся в зарослях, а теперь опустился на землю рядом со мной, взяв себе кусок рыбы, запеченной в углях.

— Нашел тропу… довольно старая. Похоже, она идет с востока на юг.

— Думаешь, там можно пойти?

— Ага. Правда, кое-где буреломы, но мили две-три там можно было бы пройти… а может, и того больше.

С наступлением сумерек мы отправились в путь по едва различимой лесной тропе. Предоставив Янсу возглавлять шествие, я нарочно поотстал, намереваясь уйти последним. В лучах догоравшего заката я еще раз внимательно оглядел место нашей стоянки, затем принялся уничтожать следы, принадлежавшие двоим из нас.

У меня не было возможности разбираться, где чьи следы, поэтому я попросту решил взяться за те, которых было меньше всего. Керри очень мало переходила с места на место, и поэтому мне оказалось вполне достаточно просто замести их, а затем припорошить пылью и сухими листьями. Когда я уходил из лагеря, оставшиеся следы указывали на то, что в этом месте побывали лишь трое: Диана, Генри и я.

Действительно хороший следопыт, пожалуй, и смог бы восстановить реальную картину, но я не сомневался в том, что наши преследователи очень торопятся, и хотел направить их по ложному следу. В том, что к этому времени они нас потеряли, я был положительно уверен. Теперь же они снова выйдут на след, но только нас троих. А куда подевались остальные? Еще одна девчонка, Керри? И что это за незнакомец в мокасинах (то есть я)?

На подступах к тропе и дальше, на некотором ее протяжении, я уничтожил все признаки того, что здесь вообще кто-либо проходил, разбросав на земле веточки и кусочки коры. А потом я побежал, чтобы нагнать остальных, но к тому времени уже почти совсем стемнело. Когда мне показалось, что они должны быть где-то поблизости, я замедлил шаг, чтобы подойти к ним как можно тише. Они уже успели пройти почти две мили и ненадолго остановились у маленького ручья.

Мы отправились дальше, в ночь, делая в пути короткие остановки, чтобы девочки не так быстро уставали. Во время одной из остановок я сел рядом с Дианой.

— Мне понравился твой отец, — сказал я.

Она обернулась ко мне, и я обратил внимание, что даже темнота не могла скрыть бледности ее лица.

— Он хороший человек. Хотя мне кажется, что жизнь в этой стране не для него.

— Для того чтобы создать на этом месте великую страну, нужны разные люди. Он человек рассудительный, а без таких тут никак не обойтись. Он много читает, много думает. Слишком уж многие из нас заняты добыванием хлеба насущного, не имея времени ни на что другое.

Я обвел рукой лес вокруг нас.

— Человек должен мыслить, но здесь у него нет достаточно возможностей, чтобы развить свое мышление. С рассвета до заката все мы заняты тем, что добываем себе пищу, рубим лес, из которого строим свои дома и заготавливаем дрова, чтобы в этих домах было тепло. Наш мир суетен, в нем не остается времени на размышления.

— Я знаю… даже у отца. Бывали дни, когда у него не было времени открыть книгу. Здесь нет рынков, куда можно было бы пойти и купить все необходимое. Все приходится делать самому: ходить на охоту, выращивать урожай, мастерить.

— И к ночи, — добавил я, — уже попросту не остается сил. Иногда я засыпаю над книгами, но без чтения все равно не прожить. Я говорю об этом не только потому, что книги помогают избавиться от скуки; прежде всего они заставляют нас думать. Одними руками страну не создать, здесь и ум приложить надо.

Мы оба молчали. Она зачерпнула пригоршню воды из ручья и выпила ее, затем зачерпнула снова.

— Что будет, когда ты вернешься? — поинтересовался я.

Она на минуту задумалась, а затем сказала:

— Мне кажется, все останется по-прежнему. Разве что станет хуже. Если бы не отец, я ушла бы оттуда без оглядки, далеко-далеко.

— Но тогда почему бы тебе… — тут я осекся, не желая, чтобы она поняла меня превратно, — вместе с отцом не поселиться вместе с нами, у Стреляющего ручья. Тебе бы там понравилось, к тому же и место есть. Одного из наших фермеров убили индейцы, после него осталась хорошая хижина. Она пустует.

— Спасибо.

Она ничем не выдала, что эта идея пришлась ей по душе, и потому я не стал развивать свою мысль дальше. Вскоре мы продолжили свой путь. Янс нес Керри больше мили, после чего мы снова устроили передышку.

Терпение Генри иссякало.

— Зря все это. Так мы далеко не уйдем. Они нас поймают.

— Предлагаешь бросить их здесь? — спросил у него я.

Он презрительно взглянул в мою сторону.

— Конечно нет, но мы все пропадем. — И, помолчав, добавил: — Ты не знаешь, что это за люди. Они жестоки и не знают жалости.

— А чьим рабом ты был?

— Капитана корабля. Он часто подходил к этому побережью, время от времени его люди нападали на индейские деревни, и тех, кого им удавалось захватить, он увозил и продавал в рабство. Я был его слугой.

Повернув голову, он пристально поглядел на меня.

— Сидеть в корабельном трюме не слишком-то приятно, к тому же сбежать оттуда не было никакой возможности. И тогда я специально заговорил по-английски так, чтобы они услышали: я рассказывал другому рабу, что в свое время был в услужении у одного англичанина. Это было неправдой, но все получилось так, как я и надеялся, и капитан прислал за мной. Я стал прислуживать капитану, и с того времени у меня появилась возможность бывать на палубе. Я сделал все, чтобы завоевать его доверие.

— А как ты оказался на берегу?

— Лашану нужен был человек, а на примете у них никого не было, поэтому на этот раз меня отправили на берег ему в помощь. Я же только этого и ждал.

— Если нам удастся выпутаться из этой истории, ты вернешься обратно, в Африку?

Он глубоко задумался.

— Еще не знаю, — пробормотал он наконец. — Слишком уж много мне довелось пережить. Может быть, здесь я найду лучшую долю.

— Но рабы есть и в этой стране.

— Рабы есть повсюду. Многие так или иначе становятся рабами, сами того не зная, только я уже никогда им не буду. А устроиться можно даже среди белых.

— Ты не боишься, что цвет кожи может тебе помешать?

— Боюсь? Нет. Конечно, в каком-то смысле это может обернуться против меня, а в чем-то и наоборот, будет мне на пользу. Тебе, наверное, хочется знать, откуда я знаю английский? Я выучился вашему языку у одного англичанина, который в моей стране был рабом. Его захватили, когда их люди сошли на берег с корабля. Он начинал с самой грязной работы, но скоро выяснилось, что он немного разбирался во врачевании и мог лечить болезни, хотя лекарем не был. Затем он стал моим учителем. Вскоре он стал советником и ближайшим другом моего отца. Когда отец умер, он вернулся в свою страну, и не с пустыми руками, а с золотом и бриллиантами, подаренными ему за службу.

Перед тем как его корабль готовился отчалить, мы с ним стояли на берегу, и тогда он сказал мне одну вещь, которую я запомнил на всю жизнь. Он сказал, что любой человек может стать рабом, но вот королем даже при очень большом желании может стать далеко не каждый. Тогда он положил мне руку на плечо и сказал, что во всем мире существует только два типа людей: те, которые умеют только хотеть и желать, и те, которые стремятся к тому, чтобы их желания осуществились. И что мир и все его богатства будут всегда принадлежать тем, у кого помимо желаний есть еще и воля.

«Когда я попал в твою страну, я был рабом. Но я сносил любые тяготы. Я не бежал от трудностей, их у меня было предостаточно. В конце концов, я как-то помог твоему отцу, потому что ему стало трудно в одиночку справляться с грузом своих проблем, и он дважды вознаградил меня за это, даровав мне сначала свободу, а затем и богатство».

Подумав, что пришло время идти дальше, я поднялся с земли.

— Генри, — сказал я, — мне кажется, у тебя был очень хороший учитель.

— Да, это так. Хотя мне потребовалось слишком много времени на то, чтобы самому это понять. Те знания, что он мне дал, не пропали даром, но лучше всего я усвоил то, чему научила меня жизнь.

Было еще совсем темно, когда мы устроили привал, выбрав себе для этого укромный уголок среди густых зарослей молодых сосен. Это была та сторона холма, где склон сначала круто обрывался вниз, а затем образовывал узкий уступ. Здесь мы расположились на ночлег и тут же уснули. На этот раз мы чувствовали себя в полной безопасности, и все спали спокойно и очень крепко.

Когда я очнулся ото сна, солнце еще не взошло. Какое-то время я лежал совершенно неподвижно, прислушиваясь к лесным шорохам, определяя происхождение каждого из них. Поднявшись на ноги, я подошел к самому краю уступа, на котором мы спали, и огляделся по сторонам. И в тот самый момент, когда я уже собрался было отвернуться, до моего слуха донеслось едва уловимое позвякивание металла.

У меня перехватило дыхание. Медленно выдохнув, я взглянул в том направлении.

Всего в каких-нибудь тридцати ярдах от нас был разбит еще один лагерь! И в этом самом лагере Верн чиркал кремнем об огниво, собираясь разжечь костер!

Глава 8

Затаив дыхание, я осторожно отступил назад. Оказавшись вне поля зрения, развернулся и разбудил Янса. Мой брат был всегда готов к неожиданностям и очень хорошо знал меня, поэтому тут же проснулся и насторожился. Он бросился будить Генри, а я подошел к девочкам.

Слегка тронув Диану за плечо, я многозначительно приставил палец к губам. Ее глаза широко распахнулись, она мгновенно пришла в себя и обо всем догадалась и стала осторожно будить Керри. Взмах моей руки оказался для нее достаточным предупреждением.

Мы тихо пробирались сквозь лесные заросли, стараясь уйти как можно дальше от чужого лагеря. Пока нам это удавалось, по крайней мере, так могло показаться.

На листьях лежала роса, или, возможно, капельки мелкого ночного дождя. Мы беззвучно шли вперед, кругом было тихо. Вне всякого сомнения, они вскоре обнаружат наш лагерь, потому что отправятся в заросли за сушняком для костра и выйдут к нему. Для нас теперь важно было отойти от того места как можно дальше, оставив при этом как можно меньше следов; и все же прежде всего я заботился о скорости передвижения.

Похоже, Макса Бауэра там не было — должно быть, две группы до сих пор не встретились. Или же Бауэр предусмотрительно не желал появляться в одной компании с похитителями. Он беспокоил меня больше всех, так как в сыскных способностях Лашана или Верна я сильно сомневался.

— В случае чего, — предупредил я Диану, — отправляйся прямиком к Самюэлю Мэверику. Судя по твоим рассказам, он — хороший и надежный человек. Так что идите к нему, расскажите все как есть, и пусть действует по своему усмотрению. Если он знаком с твоим отцом, он обязательно найдет возможность переслать ему весточку.

Насколько я себе представлял, отряд индейцев ушел далеко к северу. Видимо, они готовились напасть на одно из соседних племен. А вот Бауэр должен быть поблизости, как и Лашан. Если повезет — мысленно я скрестил два пальца, — до Шомата мы сможем добраться беспрепятственно.

Мы шли все утро, показавшееся нескончаемо длинным, и когда солнце было уже высоко, вышли на берег широкой реки, что текла на север. Она впадала в ту огромную реку, которую индейцы называют Мерримак или нечто в этом роде.

— Это, наверное, река Маскетаквид, — сказала Диана. — Отец однажды был здесь и даже ловил рыбу, когда вместе с другими искал земли для новых поселений.

Эта река заставила меня поволноваться. Шириной она была в добрую сотню футов, не меньше, и теперь нам предстояло через нее переправиться. Мы с Янсом умели плавать, Генри, несомненно, тоже, но как быть с девчонками? Ведь женщины обычно плохо плавают, а Керри к тому же была слишком мала.

Оставив девочек с Генри, Янс отправился вниз по течению, а я пошел вверх, поскольку мы оба прекрасно знали, что индейцы имеют обыкновение прятать свои каноэ на берегу, где они лежат до следующей переправы. Лодки годами лежали в укромных местах, то на одном берегу, то на другом, и ими пользовался каждый, кому нужно было переправиться на противоположный берег.

На этот раз удача нам не улыбнулась, лодок мы так и не нашли, зато Янс обнаружил несколько бревен, которые лежали на прибрежном песке и покачивались на воде около берега. Бревна были небольшие, к тому же их было вполне достаточно, чтобы построить плот.

Выбирая бревна посуше, мы вскоре подобрали несколько штук нужной длины и связали их между собой лозой дикого винограда. Течение реки было очень медленным, и мы успели приметить опасные места, чтобы решить, как лучше осуществить переправу. Пока мы работали, девочки ели чернику, которую собирали с росших на берегу кустиков.

Когда наконец плот был построен, мы помогли девочкам перебраться на него и туда же положили свои мушкеты и порох.

Внезапно из леса появился Генри.

— Они идут сюда!

— Янс? — окликнул я брата, и он обернулся ко мне. — Вы с Генри отправляйтесь. А я задержусь ненадолго.

Под рукой у меня был пистолет, а также порох и пули, чтобы перезарядить его. И еще у меня были лук и стрелы. Плот отчалил. Янс был сильным пловцом, и я не сомневался в том, что он справится. Но и Генри оказался ничуть не хуже. Теперь оба плыли, направляясь к дальнему берегу и потихоньку буксируя плот, отдавшись во власть неспешного течения.

Они успели отойти от берега не больше чем на какой-нибудь десяток ярдов, когда совсем рядом раздался окрик и послышался треск ломающихся веток. Первым, кого я увидел, был толстяк, который, едва выбравшись из зарослей, остановился и вскинул мушкет. Между нами было не более тридцати ярдов, и потому я не стал изводить на него свинец, а вместо этого выпустил стрелу.

Он пошатнулся, мушкет неожиданно выстрелил. Выстрел пришелся вверх, после чего он выронил оружие. Стрела попала ему в грудь. Она засела достаточно глубоко, и я видел, как он, оседая на землю, из последних сил пытался выдернуть ее.

Сдвинув колчан, я взялся за пистолет. В зарослях снова раздался треск и послышался чей-то голос. Толстяк валялся на земле, за кустами его не было видно, но до меня доносились его громкие стоны.

На опушке, озираясь по сторонам, возник высокий, сухопарый человек. Я навел на него пистолет, но он заметил меня и тут же исчез в зарослях. Мельком взглянув на реку, я увидел, что за это время плот успело отнести вниз по течению примерно ярдов на шестьдесят. Открывать по нему огонь было безнадежным делом, потому как девочки легли на бревна ничком, а Янса и Генри и вовсе не было видно: разве что время от времени над речной гладью мелькала чья-нибудь рука.

В кустах снова послышался треск и возня, и я решил рискнуть. Выстрелил наугад, понимая, что пора бы и мне отправляться отсюда. Перезарядив пистолет и не выпуская его из рук, я рванул вдоль берега, пока в конце концов не оказался у того места, где река делала изгиб и где я мог еще некоторое время оставаться незамеченным. Здесь я укрепил пистолет на поясе и бросился в воду. Удалившись от берега на десяток ярдов, я нырнул и проплыл еще некоторое расстояние под водой, прежде чем снова глотнуть воздуха.

Течение сносило меня все ниже. У меня за спиной раздался выстрел, затем наступила тишина. В очередной раз подняв голову над поверхностью воды, я обернулся назад. Их было трое: двое собирались войти в воду, а третий бежал по берегу, высматривая меня. Я, набрав воздуху, снова ушел под воду, меняя направление и стараясь держаться подальше от середины реки, и проплыл еще довольно приличное расстояние, прежде чем вынырнуть снова.

Оглянувшись назад, я едва сумел разглядеть то, что, как мне казалось, должно было быть нашим плотом, вытащенным на берег. Я подплыл к берегу и вышел из воды; на земле передо мной лежали вывороченные с корнем деревья. Плота нигде не было видно, и я видел, что по крайней мере двое преследователей плывут за мной вслед.

Вытряхнув воду из пистолета, я досадливо выругался. У меня больше не было пороха, а тетива намокла. Единственное оружие, которым на данный момент я располагал, были нож и томагавк.

Окинув взглядом берег, я вошел в лес, надеясь встретить Янса и остальных. Клены стояли высокой стеной, кое-где встречались дубы и редкие сосны. Похоже, люди не забредали в эти дремучие леса. Кустарника здесь почти не было, поэтому я бежал, лавируя меж деревьями и довольно быстро пробираясь сквозь чащу.

Единственное, о чем я мог думать, — это чтобы поскорее разыскать Янса. Виной всему стала моя собственная безалаберность. Вскочив на ствол поваленного дерева, я перепрыгнул на соседнее бревно, пробежав по нему футов тридцать, спрыгнул на землю и, продравшись сквозь заросли кустарника, увидел направленное прямо на меня дуло мушкета. Мушкет был в руках довольного рыжеволосого человека со шрамом.

Думаю, теперь у него на лице два шрама. Моя реакция была мгновенной. Увидев мушкет, я ухватился рукой за ствол и с силой оттолкнул его от себя, так что удар пришелся ему точно по физиономии. Противник качнулся, но в тот же момент еще один навалился на меня сзади, и я упал на устланную опавшими листьями землю. Сделав отчаянное усилие, я почти сбросил его с себя. Сумел подняться на колени, попутно нанося удар кулаком кому-то в лицо, потому как злодеев было по крайней мере трое. После того я вскочил на ноги, поднимая и того, который по-прежнему цеплялся мне за плечи.

Приметив рядом с собой поваленное дерево, ощетинившееся острыми обломками сучьев, я постарался привалиться к нему спиной. Человек, наседавший на меня сзади, тут же разжал пальцы, и, вырвавшись, я бросился в заросли. Вслед мне неслись вопли и проклятия, прогремел выстрел, и пуля, пущенная на уровне моей головы, угодила в ближайшее дерево, отчего во все стороны разлетелись куски коры. Но я все равно продолжал бежать, петляя среди деревьев, так чтобы не дать им прицелиться.

Бегал я неплохо, и это не раз уже сослужило мне добрую службу. Мне и раньше приходилось совершать длительные пробежки по лесным чащобам, перепрыгивая через препятствия и умело используя их, и все же на этот раз я бежал так, как никогда, мысленно воздав благодарность всевышнему за свои длинные ноги, унаследованные от предков.

Остаться в живых мне удалось лишь благодаря счастливой случайности: для них эта встреча оказалась неожиданной, и они были совершенно не готовы к последующим событиям. Страх был сильнее усталости, и я бежал обратно к реке, надеясь, что мой брат и те, кто находился рядом с ним, ушли к востоку.

Замедлив бег, я проверил, на месте ли нож и томагавк. Все оказалось в порядке. Лук и колчан со стрелами по-прежнему висели за спиной. К счастью, мой нападавший был озабочен исключительно тем, чтобы свернуть мне шею, остальное его не интересовало.

Я наткнулся на следы Янса и остальных и поспешил присыпать их листьями, а сверху бросил сухую ветку — так, будто бы она всегда здесь валялась. Я снова бросился в лес.

Отсюда до Шомата было не более пятнадцати миль, если идти напрямик, но, принимая во внимание выбранный ими маршрут, получится никак не меньше двадцати. В такой глуши путешествие по прямой было делом неосуществимым, так как приходилось постоянно сворачивать, обходить деревья, преодолевать скалы, каменные завалы, болота и Бог весть что еще, так что иногда дорога могла оказаться едва ли не в половину длиннее. Тем более, что из-за подобных отклонений — какими бы незначительными они ни были (и если путешественник не слишком наблюдателен) — можно запросто сбиться с пути.

Я никогда прежде не бывал в этих местах, и все же они казались мне до боли знакомыми, потому что в горах или в любой лесной глуши я чувствовал себя как дома.

В своих мокасинах я неслышно ступал по сырой листве, стараясь по возможности меньше шуршать листьями. За время путешествия и из-за того, что мне то и дело приходилось опускаться на землю или на траву, моя одежда сплошь покрылась пятнами и грязными разводами, что делало ее почти незаметной среди листвы и деревьев.

Больше всего меня беспокоило, что на данный момент я оказался практически безоружен. Мое теперешнее оружие годилось лишь для ближнего боя. Я не должен стать легкой мишенью для врагов, которые рыскали по этим лесам, а им были хорошо известны все хитрости и уловки, на которые может пуститься охотник.

Выйдя на тропу, я побежал. Это было привычным делом для любого индейца или охотника в те времена, когда на лошадях почти никто не ездил. В районе залива Массачусетс их не было, а основное поголовье было сосредоточено в испанских колониях далеко на юге. Своих лошадей мы оставили на уединенном пастбище, куда время от времени мог наведываться Маклин, чтобы присмотреть за ними.

Еды с собой у меня не было, но мне и прежде доводилось проводить по нескольку дней без пищи, и я знал, что вполне могу это пережить. Время от времени я все же поглядывал по сторонам в поисках черники или какой-либо другой ягоды, которой можно было разжиться в лесу. Вскоре на краю одной из полян мне посчастливилось заметить черничный островок.

На земле были видны медвежьи следы, но самого зверя поблизости не оказалось, хотя место для них было подходящее. Я провел здесь почти целый час, собирая ягоды, а затем продолжил путь. Черника была хороша на вкус, но мне хотелось мяса.

Вдруг передо мной словно из-под земли выросли два оленя. Я мгновенно прикинул расстояние между нами и метнул томагавк. Превеликое множество раз я с легкостью попадал в мишень величиной не больше ногтя на большом пальце, но сейчас удача явно была не на моей стороне: дрянная тварь повернула голову, и я промахнулся. Олени скрылись в чаще, а я, несолоно хлебавши, поплелся подбирать томагавк и сунул его за пояс, бормоча под нос проклятия.

Оказавшись среди пологих холмов — их поросшие лесом склоны были усеяны камнями и поваленными деревьями, — я перешел на шаг. В таких местах приходится быть предельно осмотрительным, чтобы, не дай Бог, не вывихнуть или не сломать ногу. Беспомощный человек, утративший способность к передвижению, зачастую обречен на верную гибель. Было очень тихо, легкий ветерок перебирал кроны деревьев, где в вышине перепархивали с ветки на ветку птицы. То и дело принимались шуршать в траве мелкие лесные зверьки. Заметно потеплело; задрав голову, я взглянул вверх, в надежде увидеть небо, но там, в вышине, ветви деревьев так плотно сплелись между собой, что за ними не было видно ничего, кроме лоскутков низкого, серого облака.

Несколько раз я делал короткие остановки, чтобы дать себе время поразмыслить. Я пытался представить, где теперь могли находиться Янс и все остальные, но единственное мое предположение заключалось в том, что они ушли к северу. В этом случае нас разделяло несколько миль, и я очень надеялся, что наши общие враги, вместо того чтобы преследовать их, пошли по оставленному мной следу. Поразмыслив, я поднимался с земли и шел дальше.

О поселении Шомат я не знал ничего. Да и не поселение это было вовсе, а так просто: обжитое местечко, где проживали всего двое или трое. О том, что оно располагалось на морском побережье и что рядом находилась укромная гавань, я знал тоже, а кое-кто в Джеймстауне да и в Уильямсбурге утверждал, будто у этого поселения большое будущее. Мне приходилось часто слышать подобные пророчества и в применении к тому местечку, и в применении к другим деревенькам, возникшим на побережье, и поэтому вряд ли все это стоило принимать всерьез.

В лесу было жарко и душно. Вот уже целый день я шел вперед, ощущая усталость и одиночество, а мысли мои неизменно возвращались к мисс Маклин. Я пытался отвлечься и думать о чем-нибудь другом, но все впустую.

С какой стати я должен думать о ней? Мы были едва знакомы. Конечно, она была симпатичная девица. Красавица, если уж на то пошло. Девушка, не лишенная самообладания и присутствия духа и не более похожая на ведьму, чем большинство ее сверстниц.

Но кто я такой, чтобы судить о женщинах? Я знал о них гораздо меньше, чем о повадках оленей или, скажем, бобров, и, судя по тому, что мне доводилось слышать, они были гораздо более непредсказуемы.

Ноэллу увезли в Англию, когда она была еще ребенком, так что мои крайне скудные познания о женщинах были основаны целиком на собственных наблюдениях. Я был знаком с женой брата или супругами моих друзей, что было совсем не то. Женщина, которой уже удалось завладеть желанной добычей, ведет себя совершенно иначе, чем та, что еще сидит в засаде.

Отсутствие знаний о женщинах я с успехом скрывал за показным безразличием. Свои соображения по этому вопросу я держал при себе, так как в большинстве своем они могли быть ошибочны. Меня, наверное, тут же бы опровергли, наберись я смелости высказать их. И нет ничего удивительного в том, что местные парни в некотором смысле опасались Дианы — один только ее взгляд приводил мужчину в замешательство.

Многое в ней заслуживало восхищения. Насколько мне удалось подметить, это была вполне самостоятельная барышня, не склонная поддаваться отчаянию, падать в обмороки или давать волю слезам. Она принимала жизнь такой, как есть, самостоятельно принимала решения, что было также свойственно моей матери и еще в большей степени Лиле.

У девушек из индейских племен, которых мне приходилось видеть в деревнях чероки и катоба, и у белых девушек из Джеймстауна было много общего. Они знали, как им лучше пройти, сесть или нагнуться, чтобы подчеркнуть достоинства своей фигуры, к этому я был привычен. Диана же, фигура которой была лучше, чем у любой из них, вовсе не утруждала себя чем-либо подобным. Или, может, я ошибаюсь? Может быть, ее кокетство было просто не столь явным? Я был взволнован и озадачен. Можно подумать, что она делает все без задней мысли и живет только сегодняшним днем, нисколько не задумываясь о будущем. Это настораживало, и я уже был настроен избегать ее.

Все это было очень глупо с моей стороны. Зачем бы такой девушке прибегать ко всяким хитростям и завлекать такого, как я? Если разобраться, кто я такой? Долговязый молодой охотник из лесной глухомани и к тому же лишенный тех качеств, которые, судя по женским разговорам, очень привлекают их в мужчинах.

Я казался себе слишком серьезным. Янс же, напротив, был весельчак и балагур. К тому же он замечательно танцевал. Кейн О'Хара, тот самый, которому удалось покорить сердце испанки, был непревзойденным рассказчиком, знающим толк в том, как занять барышню беседой, обходительным кавалером с веселым блеском в глазах. Джереми, друг моего отца и муж Лилы, был джентльменом до мозга костей. Он был учтив, галантен и многое знал о мире. Все — и в особенности женщины — слушали его, затаив дыхание.

А что я? Говорил я мало, а во время танцев вечно сидел у стенки, глядя на то, как веселятся другие. Я чувствовал себя куда увереннее в лесу, чем среди людей. Вне всякого сомнения, мне придется доживать свой век в одиночестве. Какая женщина сумеет полюбить меня? Кому захочется влюбиться в долговязого парня с высокими скулами и грубоватыми чертами лица, который только и умеет, что выслеживать диких зверей в лесу?

Я больше никогда не буду думать о Диане.

Глава 9

Когда я наконец вышел к Шомату, дорога привела меня к бухте близ местечка Форт-Хилл. Переправиться на другую сторону мне удалось на каноэ дружелюбно настроенного индейца, который не стал требовать ничего взамен.

— Тут живут хорошие люди, — сказал он, высаживая меня на берегу, где брала свое начало тропа, ведущая к Бикон-Хилл.

Здесь царили тишина и покой; в стороне, за поросшими травой песчаными холмами, виднелись деревья. Передо мной на вершине Бикон-Хилл тоже росли деревья, поначалу я принял их за кедры, хотя потом оказалось, что это вязы. Безмолвие нарушал лишь крик морских птиц, и я шел вперед в своих насквозь промокших мокасинах, разыскивая дом преподобного Блэкстона, который, судя по рассказам, жил где-то поблизости.

Многие считали его чудаком, потому что он жил здесь, в тиши, подальше от суеты и шума, потому что в одиночестве бродил по склонам своего холма, спускался вниз, к морю, и читал книги. «Как здорово, должно быть, жить так, — сказал я себе. — Наверное, просто замечательно».

Тропа вилась по склону, и, несомненно, Блэкстон узнал о моем приходе раньше, чем я оказался у его ворот. В доме была прислуга — женщина из племени пекотов, на Блэкстона также работал еще один человек, который приходил время от времени, чтобы помочь по хозяйству. Дом был сложен из бревен, отесанных сверху и снизу, чтобы они лучше прилегали друг к другу, а крыша покрыта камышом, тростником и осокой, что росли на болотах у подножия холма и на берегу.

Он уже встречал меня на пороге, степенный, но приятный с виду молодой человек, лет тридцати.

— Вы преподобный Блэкстон?

— Я.

— Я Кин Ринг Сэкетт из Каролины. Мы с братом отправились на поиски двух пропавших девочек.

— Я слышал, что их похитили индейцы, по крайней мере, так говорили.

— Индейцев подозревают во многом таком, чего они никогда не совершали, — сказал я. — К данной пропаже они не имеют отношения.

Он колебался, потом предложил мне:

— Может быть, пройдете в дом? У меня здесь редко бывают гости.

— У вас очень мило.

Это действительно было так. Повсюду росли дикие цветы, и от порога открывался замечательный вид на побережье. Поднимаясь сюда, я обратил внимание на изобилие растительности. Голубика, черная смородина, клубника и лозы дикого винограда были здесь повсюду.

— Я вам завидую.

Он, казалось, был польщен. Мы вошли в дом. Здесь было прохладно и тихо. Пол выложен каменными плитами, которые были тщательно подогнаны друг к другу, а у дальней стены — очаг, в котором горел небольшой огонь. Пламени было достаточно, чтобы разогреть немного похлебки.

— Так, говорите, вы из Каролины? — спросил он, в то время как я разглядывал переплеты книг, расставленных на полке. — Это далеко.

— Мы живем на западе, — сказал я, — почти у самой границы. Дальше начинаются земли индейцев, хотя до нас доходили слухи, что в тех местах бродят еще французы и испанцы.

Он взглянул в мою сторону. Я продолжал разглядывать корешки его книг, но вслух ничего не сказал.

— Почему вы пришли ко мне?

Я обернулся.

— Отчасти, чтобы получить совет. И чтобы не привести своих преследователей к дому Самюэля Мэверика.

Позже, приняв из его рук чашку теплого бульона, я рассказал Блэкстону все. Рассказал, как миссис Пенни послала за нами, и как мы с братом тут же бросились на помощь, как нам удалось разыскать девочек, бежавших из плена вместе с чернокожим рабом, который им помог.

— А вот это уже серьезно, — сказал Блэкстон. — Я отнюдь не приветствую рабство, но помощь беглому рабу приравнивается к воровству: ибо вы лишаете человека его собственности.

— Разумеется, только они ему не помогали.

— С вами могут не согласиться. Они белые девочки. И скорее всего дело будет представлено так, что он бежал потому, что они оказали ему содействие.

Какое-то время мы молча попивали бульон, затем он спросил:

— Так значит, они сейчас у Мэверика?

— Надеюсь, что да. В лесу я наткнулся на преследователей и постарался увести их по ложному следу. Их не должны были задержать, потому что с ними шел мой брат Янс.

— Янс? Янс Сэкетт? — Он неожиданно улыбнулся. — Я слышал о нем. Конечно, ничего хорошего о нем не говорили, но я был попросту восхищен. И хотя я принадлежу к духовенству, являясь членом братства, я не всегда соглашаюсь с общим мнением. — Он сделал широкий жест. — Здесь я чувствую себя намного лучше.

Помолчав еще немного, он спросил:

— Но если девочек похитили не индейцы, то кто тогда?

— Там было трое белых, скорее всего они прибыли сюда морем, и с ними двое чернокожих рабов. Один из рабов помог им бежать… замечательный молодой человек.

— А кто белые?

— Работорговцы, — сказал я. — Очевидно, они дожидались прихода невольничьего корабля, который и должен был забрать их. А корабль задерживался.

— Но самого корабля вы не видели?

— Видели один, недалеко от берега. Он как будто направлялся в сторону побережья. Мы в то время были в устье Мерримак, — сказал я и затем добавил: — Это места, куда часто наведываются торговцы, в том числе и торговцы рабами.

— Я слышал об этом. Но ведь вы только видели какой-то корабль… Возможно, он направлялся в сторону побережья. Слишком много предположений.

Тут он был прав. Я сидел, обдумывая его слова. Действительно, мы почти ничего не знали наверняка. Даже девчонки о многом лишь догадывались, благодаря рассказам Генри.

— Мы считаем, что Макс Бауэр руководил отрядом, который отправился, чтобы помешать нам, — сказал я.

Он порывисто отставил чашку, поставив ее на камни очага.

— Вы считаете! Если уж вы собираетесь их изобличать, нужно знать наверняка.

Я чувствовал себя уязвленным, но он был прав. Девчонок похитили, они бежали, но что бы мы там себе ни подозревали, доказать нам все равно ничего не удастся. Точно мы ничего не знали, улик у нас не было.

— Одного из тех людей, — робко добавил я, — видели на берегу. Он работал на Джозефа Питтинджела.

Священник снисходительно улыбнулся.

— А вы, оказывается, наивны, — заметил он. — К вашему сведению, Джозеф Питтинджел весьма разносторонний человек. Он много жертвует на нужды церкви. К нему часто обращаются за советом о том, как лучше наладить управление колонией. И боюсь, что лучшее из того, что вы можете сделать — и вы сами, и девчонки, если уж на то пошло, — так это оставить свои соображения при себе.

Он снова наполнил бульоном мою опустевшую чашку.

— Я должен поговорить об этом с Самюэлем, — продолжал он. — Он человек знающий и благоразумный. Боюсь, что из-за этой прелестницы Маклин юной мисс угрожает опасность.

— Это из-за того, что ее считают ведьмой? Надеюсь, хоть вы этому не верите?

— Я в это не поверю, и Мэверик тоже, но ведь найдутся другие, которые поверят. Мы не должны о них забывать. — Неожиданно он пристально поглядел на меня. — Вы разговаривали с ней. Как она вам показалась?

— Прекрасная девушка, — поспешил ответить я. — Душевная, но в то же время рассудительная. У нее острый, проницательный ум. Она толковая не по годам, в хорошем смысле этого слова.

Он внезапно усмехнулся и отчего-то лукаво посмотрел на меня.

— Да уж, не часто услышишь, чтобы мужчина так восторженно отзывался об умственных способностях женщины.

— Можете не сомневаться в том, что ее красота также заслуживает наивысшей похвалы, — сдержанно ответил я. — Но в наших краях в женщине прежде всего ценят ум. Там, на дальних рубежах, муж и жена всегда вместе. Они держатся друг за друга. И чтобы выжить, они должны не только работать на пару, но и вместе думать. Насколько мне известно, в европейских городах дело обстоит иначе.

— И все же вам лучше придержать язык, — посоветовал Блэкстон. — Джозеф Питтинджел умен и опасен, к тому же он знает, как с наибольшей выгодой использовать собственное могущество. Он может устроить так, чтобы вас депортировали отсюда, отправили обратно в Англию.

— Обратно? — Я покачал головой. — Он не может отослать меня обратно. Здесь мой дом, это моя страна.

Он пронзительно взглянул на меня.

— Ваша страна! — Он изумленно покачал головой. — Вы первый человек, от которого я это слышу. «Это моя страна!» Звучит прекрасно, но, знаете ли, большинство из нас так и остались англичанами.

— Я родился здесь. Я никогда не был в Англии. Для меня это просто далекая страна, в которой правит король.

— Кстати, здесь он тоже правит, — напомнил Блэкстон. — И забывать об этом не следует.

— Мой дом далеко-далеко, за горами, — сказал я. — Кроме нас там живут одни индейцы. Не думаю, что король правит там или что его законы имеют там хоть какую-нибудь силу. Там каждый сам себе хозяин, и все делается и решается сообща. Возможно, вы с нами не согласитесь, но, признаться, мы нечасто вспоминаем там о короле.

Он задумался на мгновение, затем улыбнулся.

— Честно говоря, мы здесь тоже нечасто его вспоминаем, и все же забывать о его существовании не следует. Ведь вас могут отправить домой, чтобы судить его судом, бросить в его тюрьму и казнить с помощью его палача.

Покончив с едой, мы сидели в полном молчании, наслаждаясь обществом друг друга. Наконец он кивнул в сторону книжных полок.

— Вы что же, любите читать?

— Да. В нашем доме всегда было много книг, и у меня был очень хороший учитель. — Я посмотрел на него. — Возможно, вы отнесетесь к этому неодобрительно. Он был не нашей веры, мусульманин.

Он пожал плечами.

— Я бы не признался в этом никому, только вам и Сэму Мэверику, но, представьте себе, я и сам читал книги, написанные мусульманином. Должен сказать, что это было совсем неплохо. Он говорил с вами о религии?

— Только о том, что существует множество путей, но все они ведут к одному концу. И еще он советовал мне не спешить обращать в свою веру индейцев, потому что у них есть своя религия, которая до сих пор их вполне устраивала.

— И у вас хватает смелости жить посреди глуши, — сказал Блэкстон. — Море и леса… я люблю их, но я не привык рисковать. Я хожу этими тихими тропами, поднимаюсь на вершины холмов, собираю ягоды и иногда — очень редко — рыбачу. В обмен на какие-нибудь безделушки индеец приносит мне рыбы или мидий. Это неплохая жизнь и достаточно беззаботная, если, конечно, не иметь особых претензий.

— У вас есть ваши книги. Они лучшие друзья и собеседники.

— Да. — Он посмотрел на меня, как мне показалось, с некоторой симпатией. С самого начала Блэкстон произвел на меня впечатление человека сдержанного и даже надменного, и вот: — Не выходя из этой комнаты, я могу говорить с пророками Иудеи, моими собеседниками могут быть Платон и Аристотель. У меня здесь подобралась неплохая компания. — Он поднялся. — Пойдемте к Мэверику. Вы сами все увидите.

По дороге я сказал ему:

— Так что, неужели нет никакого способа, чтобы совладать с работорговцами?

Он обернулся ко мне.

— С какими работорговцами? Кто это будет доказывать? Пока что все ваши обвинения — это только слова и плод вашего не в меру разыгравшегося воображения. Поймите же вы, лично я склонен вам верить. Я, например, тоже считаю Джозефа Питтинджела надменным и коварным и убежден, что он вовсе не так прост, как хочет казаться. Временами я думаю, что он глубоко презирает всех нас без исключения, но, с другой стороны, это может оказаться лишь моей фантазией.

Работорговля не является официальным преступлением, хотя многие и относятся к ней крайне неодобрительно. К тому же, друг мой, это явление существует на протяжении многих тысячелетий.

Да и как обойтись без рабов? Человек, приезжающий в эту страну, мечтает о том, чтобы обзавестись своей землей, и вряд ли он станет наниматься в услужение к кому бы то ни было. Сразу оговорюсь, что я противник угнетения одного человека другим, но все же так было всегда, и поэтому один лишь тот факт, что Джозеф Питтинджел ввозит рабов сюда или же, наоборот, вывозит их в Вест-Индию, сам по себе не может считаться аргументом против него. Ну не будет он больше вхож в одни дома, потеряет уважение в глазах кое-кого из наших людей, но только остальные не обратят на это ровным счетом никакого внимания. Вы должны смотреть правде в глаза, друг мой.

Ну да, конечно же, он был совершенно прав. И все же должен же существовать хоть какой-нибудь выход. И тут мне на ум неожиданно пришла мысль об остальных пропавших девушках.

— Я был знаком лишь с одной из них, — сказал Блэкстон в ответ на мое предположение. — Симпатичная и бойкая была девчонка. — И, немного помолчав, он добавил: — Я боялся за нее. Она была слишком увлекающейся, и, боюсь, — конечно, мне не следовало бы вслух говорить об этом — не слишком добродетельной.

Он взглянул на меня.

— Я пытался заводить с ней разговоры о Боге, и она неизменно давала мне понять, что я лишь обыкновенный человек, и ей это прекрасно известно. Она исчезла внезапно, поговаривали, будто она убежала с кем-то… на каком-то корабле.

Вот вам еще один пример девицы, о которой многие могли сказать: «Слава Богу, отделались». Я бы сказал, что похитители тщательно выбирают свои жертвы. Но они совершили большую ошибку, прихватив заодно и Керри.

Дом Мэверика и в самом деле оказался настоящей крепостью с мощными стенами и частоколом с установленными на нем пушками. Работники в доме Мэверика были под стать хозяину: все, как на подбор, сильные и решительные. Основным их занятием была добыча пушнины, и многие проводили большую часть своего времени на охоте. Имея такой дом и таких людей, Мэверику нечего было опасаться индейцев. Я знал, что он слыл человеком уважаемым, но порой мог и не подчиниться какому-нибудь из заведенных в общине порядков. А в остальном он был благодушен и отличался веротерпимостью.

Поговаривали также, что несколько раз его даже чуть было не выслали обратно, в Англию, и что он избежал этого только благодаря своему прямодушию, а также заступничеству своего отца, который оказался весьма влиятельным священником.

Мэверик пригласил нас в дом и поставил на стол кружки с холодным сидром.

— Они здесь, — успокоил он меня, — и все в порядке. Ваш брат очень порадовал нас, прихватив с собой из лесу четверть оленьей туши. Девочки сейчас отдыхают. Они пришли вчера вечером, и моя жена сейчас с ними.

— Мы о многом успели поговорить, — сказал Блэкстон, — и мне кажется, что тебе не помешает узнать то, что Сэкетт мне рассказал.

Я был предельно краток. Мэверик слушал меня внимательно, попивая сидр.

— Блэкстон прав, это несомненно. Обвиняя сейчас кого бы то ни было, вы ничего не добьетесь, только навредите себе. При всем своем уважении к вам вынужден напомнить, что вы здесь — никто. Чужак, явившийся из южной глуши. А вот Джозеф Питтинджел человек уважаемый, его боятся. Я почти не имел с ним дел, разве что однажды пришлось нанять один из его кораблей, чтобы доставить мачтовый лес в Англию.

Невыносимо было даже думать о том, что злодеи останутся на свободе, чтобы разбойничать безнаказанно, но я не видел другого выхода.

— А эта девчонка, — сказал я, удивляясь внезапно посетившей меня мысли, — та, о которой вы говорили, что ее похитили раньше? О ней так больше и не слышали?

— Ни единого слова. Она имела обыкновение гулять по берегу, и говорили, будто бы ее подкараулили какие-то матросы. Мне лично на этот счет ничего не известно. Просто в один прекрасный день она вдруг исчезла, и убитая горем мать рыдала во всю мочь. Мы, конечно, отправились на поиски, но все были уверены, что насильно ее никто не увозил.

— Так девица… — начал было говорить я, но тут в разговор вмешался Мэверик.

— Да уж, я тоже был с ней знаком! Лихая была девчонка, а ведь ей в то время еще и шестнадцати не исполнилось! Чтобы ее похитить, нужно было постараться! Я встречал таких и раньше, и скажу, что с этой женщиной справиться было трудновато. Там, где остальные спасуют, сломаются, эта будет держаться стойко. Возможно, она была несколько нахальной, но у нее был сильный характер!

— Не исключено, что она все еще жива? — высказал предположение я.

— Она? — Мэверик фыркнул. — Эта штучка не из тех, кого можно вот так запросто обезоружить. Каюсь, она мне нравилась. Одни неприятности были из-за нее. Сперва голова болела только у ее матери, потом заволновалась вся община, потому что она расхаживала по окрестностям и строила глазки всякому приглянувшемуся ей мужчине. Хотя мне кажется, что все это было не всерьез, да и не решилась бы она на большее. Если бы только ее матушка была чуток поумней, выдала бы ее поскорее замуж, и дело с концом…

— Она как раз и собиралась сделать это, — вставил слово священник, — но девчонка заупрямилась. Все нос воротила и даже слышать не хотела о местных парнях. Хотелось ей, видите ли, чего-то большего. Затрудняюсь сказать, чего именно, наверное, приключений.

— Я думаю… — размышлял я вслух. — Мне кажется, стоит кому-то отправиться в Вест-Индию! Думаю, мне следует попытаться найти эту девчонку.

Оба с недоумением воззрились на меня.

— Искать девчонку по всей Вест-Индии? Это же безумие. Безумие, точно говорю! И даже если вы ее найдете, что тогда? Вы что, вообразили, что вам позволят увидеться с ней? Но даже если увидитесь, что с того?

— Показания, — сказал я. — Письменные показания под присягой. Или мне даже удастся вернуть саму девчонку! Тогда у нас будут надежные улики, достаточные для того, чтобы эти негодяи наконец угодили на виселицу!

Глава 10

Это были лишь слова, но мне не давала покоя мысль о том, что все может повториться вновь, о том, что злодеи не понесут наказания. Можно было, конечно, махнуть на все рукой, сказать, что это, мол, не мое дело, но сколько еще человек должно пострадать прежде, чем кто-нибудь наконец решит, что это касается и его тоже?

Мэверик оставался по-прежнему спокоен и сохранял присутствие духа.

— Ты ничего не знаешь об островах, — терпеливо втолковывал он мне. — Это совсем другой мир, не похожий на наш. Там все иначе — не так, как в Вирджинии или Каролине. Там орудуют пираты, головорезы и расчетливые торговцы. Скажи на милость, каким образом ты собираешься отыскать там девчонку? Которую наверняка держат подальше от чужих глаз?

Этого я не знал. Все мои познания об островах Вест-Индии сводились к чужим рассказам, и все же… Чем дольше я думал об этом, тем больше укреплялся во мнении, что именно это я и должен сделать.

Янс молчал, что было для него нехарактерно. Несмотря на всю присущую ему импульсивность, он обдумывал серьезные вещи долго и обстоятельно, и так же, как и я, он прекрасно понимал всю сущность проблемы. Во-первых, островов слишком много, как узнать, на который она попала? Пережила ли она путешествие? Ведь многие умирали на борту, и морские волны становились их могилой. Жизнь на борту была тяжелой, мало и плохо кормили, и подчас даже сильные матросы не доживали до конца путешествия.

Ямайка, Эспаньола, Гренада, Куба, Мартиника… чего стоили только одни эти названия.

— У вас нет никаких шансов, — уверял меня отец Блэкстон. — Вы задумали совершить благородный поступок, но уж лучше вам употребить время на что-нибудь другое. А что, если ее похитили индейцы или же она была убита где-нибудь на побережье? Искать ее — все равно, что иголку в стоге сена.

— К тому же, — заметил практичный Янс, — тебя дома ждет урожай, да и Темперанс будет беспокоиться, что нас так долго нет.

— Янс, я не говорил, что мы должны отправиться вдвоем. Думаю, ты должен вернуться и объяснить там, куда я подевался.

Спор за столом вспыхнул с новой силой, но, как водится, никаких результатов не принес. Раз за разом повторялись одни и те же аргументы, выдвигались прежние доводы, мы просто теряли время впустую. Я вполуха прислушивался к общему разговору и все это время думал о своем. Я волновался так, как волнуется пес над случайно перепавшей ему костью.

Когда те слова впервые сорвались с моего языка, это получилось как-то само собой, но расстаться с самой идеей я уже был не в силах. Вест-Индия, неведомый край. Мне придется покинуть привычный мне мир лесов, гор и болот и оказаться в открытом море, среди островов, на которых живут люди иной судьбы. К тому же там есть и города, о которых я думал без особого энтузиазма.

И все же, если я в самом деле найду ее? Судя по тому, что мне уже довелось услышать, у девчонки были прямо-таки железные нервы, и что бы там еще о ней ни говорили, она была не из тех, кто смирится с подобной судьбой.

Ей был присущ дух свободы. Очевидно, что такой девушке было невыносимо скучно жить в тесных рамках своего поселения, где всем заправлял совет общины.

Итак, порассуждаем немного. Если ее и в самом деле захватили работорговцы, увезли в Вест-Индию и продали там, что тогда? Какая участь могла ожидать ее? Любая девушка на ее месте смирилась бы, перестала сопротивляться и существовала бы так до тех пор, пока ее, спившуюся или изъеденную болезнью, не вышвырнули бы на улицу за ненадобностью. Но только я никак не мог поверить в то, что это может случиться с такой девушкой, как та. Она была сильной духом; к худу ли или к добру? Она обладала несгибаемой волей, а это уже кое-что.

Дверь, ведущая в дальнюю комнату, распахнулась, и на пороге появилась Диана. Словно прекрасное видение, она вошла в комнату и направилась к очагу, чтобы поворошить угли.

— Как Керри? — спросил я.

Она взглянула на меня через плечо.

— Спит. Бедная девочка, она очень устала.

— А ты?

— Сейчас не время спать. Нужно кое над чем подумать. — Она обернулась снова. — Я думаю, они скоро придут. Ведь на мысе Анны и в других поселениях они времени зря не теряли.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Мэверик.

— Она хочет сказать, — откликнулся Блэкстон, — что все это время они распускали слухи о Диане, изобличали ее как ведьму. — Он посмотрел, как Мэверик вновь наполняет свою опустевшую кружку, и добавил: — Джозеф Питтинджел, если он имеет отношение к этому делу, вовсе не дурак. Он ни за что не упустит такой возможности. Он распустит слухи по всей округе и, возможно, прибавит кое-какие соображения от себя лично. «Девчонки вырвались на свободу при помощи колдовства Дианы. Да и были ли они похищены? Что, если это был ее собственный дьявольский план? Как им удалось исчезнуть так внезапно? Не иначе, как при помощи колдовских чар… « Он прибегнет к тому же доводу, который с самого начала, насколько я понимаю, выдвинул Сэкетт. Он тогда сказал, что индейцев там никто не видел.

— Тебе найдется, где жить, — сказал я. — Если хочешь, можешь поселиться с нами у Стреляющего ручья.

Она задумалась всего на какое-то мгновение, затем сказала:

— Это слишком далеко, и мы там никого не знаем.

— Тогда оставайся здесь, в Шомате, — вступил в разговор Мэверик. — Станете нашими соседями. Томас Уолфорд, кузнец, который всегда помогал мне, и вам станет хорошим помощником. Он, конечно, грубоват, но в остальном человек порядочный и добродетельный.

Его замечание разозлило меня. Интересно, с чего бы это? Здесь, рядом с Мэвериком, она будет в безопасности. Но может быть, если бы он помалкивал, она все-таки приняла бы мое предложение? Я снова вел себя, как законченный идиот. В последнее время со мной это отчего-то случалось все чаще.

Янс глядел на меня и скалился, как мартышка. По крайней мере, у меня хватило ума промолчать, хотя Диана взглянула в мою сторону, словно ожидая, что я скажу еще что-то.

Но что я мог ей сказать? Путь до Стреляющего ручья был неблизкий, да и чего такого особенного мы могли бы ей предложить?

— Я отправляюсь в Вест-Индию, — сказал я, — и разыщу там ее. Я найду ту девушку и постараюсь выяснить, что здесь происходит.

В то время как я произносил эти слова, в комнату вошел Генри.

— Если хочешь, я отправлюсь с тобой, — предложил он.

— Это не лучшее место для чернокожего, — ответил я, — хотя я с радостью взял бы тебя.

— Там живут не только рабы, — вставил свое слово Блэкстон. — Говорят, несколько тысяч чернокожих свободно живут на Ямайке. Пока он будет с вами, вы будете в безопасности.

— А я могу задавать такие вопросы, на которые тебе никогда не получить ответов, — продолжал Генри. — Выходцы из моего народа живут среди холмов Ямайки, а также и на других островах. Они знают, кто я, и поэтому расскажут нам все, что знают сами.

— А если ты столкнешься с кем-нибудь из тех, кого в свое время взял в плен?

Он пожал плечами.

— Они будут бояться. Никто не осмелится выйти против воина-ашанти.

— Тогда решено. Едем вместе.

— Но у тебя нет корабля, — вмешалась в разговор Диана. — Судно есть только у Питтинджела.

— До Дамарикоув отсюда рукой подать, — подсказал Мэверик. — Многие корабли заходят туда, чтобы пополнить запасы воды или продать что-нибудь. Тамошнее поселение существовало еще до того, как к этому берегу причалил «Мейфлауэр» с пилигримами!

— Ну да, Дамарикоув! — Я как-то не вспомнил о нем. — Конечно же, мы отправимся туда.

— Для чего тебе это? — вдруг резко заговорила Диана. — Зачем тебе плыть неизвестно куда на поиски какой-то девчонки, которую ты ни разу в жизни не видел? Или ты уже успел за глаза в нее влюбиться?

— Я делаю это ради тебя, — возразил я, — и ради других тебе подобных. Этому грязному промыслу должен быть положен конец, и это необходимо сделать как можно скорее.

— Подумать только, какое благородство! — В ее голосе слышалась ирония, тон ее выводил меня из себя.

Я пристально глядел ей в глаза, собираясь сказать что-нибудь очень обидное и злое, но сдержался и промолчал. Похоже, это мое молчание только больше разозлило ее.

— Я не просила тебя делать это ради меня, — сказала она. — Я никогда бы не стала требовать такого. Это же безумная затея: отправляться неизвестно куда, чтобы разыскать какую-то девчонку, о которой ты совсем ничего не знаешь. Ты попадешь на остров, где никогда не был, и не найдешь ничего. Зато наживешь себе новых врагов. — Она глянула мне в лицо. — Ты что, в самом деле считаешь, что Джозеф Питтинджел или Макс Бауэр позволят тебе вот так запросто туда попасть? Да они пойдут на все, лишь бы только разделаться с тобой. Лучше уж тебе вернуться обратно и спокойно растить кукурузу!

Ее пренебрежение было очевидно, но это лишь придало мне еще больше уверенности.

— Можешь думать что угодно. Но я все равно поеду.

Я встал, не желая больше говорить. Мэверик сосредоточенно раскуривал трубку, Блэкстон как будто был удивлен, а Янс улыбался. Какие же они все зануды! Глаза бы мои их не видели, даже Янса!

Я направился к двери, обронив на ходу:

— До завтра, Генри. Завтра с утра мы отправляемся в Дамарикоув и, если повезет, сядем там на корабль.

Диана отвернулась, нарочито не обращая на меня внимания, и я вышел из дома в царивший снаружи мрак. Здесь было очень тихо и сыро; со стороны залива наползало облако тумана.

Я слышал превеликое множество разных морских историй от отца и тех из наших людей, кто ходил в плавание с ним вместе. Они говорили о кровавых морских сражениях, о потопленных или взятых на абордаж кораблях, об острове Ньюфаундленд и об ирландском побережье. Сколько же времени пройдет прежде, чем я снова увижу дорогие моему сердцу холмы и горы, где пышно цветет разросшийся по склонам розовато-белый вереск? Когда я вернусь туда вновь?

Помню, когда-то в детстве я гулял по берегу моря, куда брал меня с собою отец. Это было песчаное побережье близ мыса Хаттерас. Дул соленый ветер, брызги то и дело попадали мне в глаза, а в вышине перекликались парившие над волнами морские птицы.

Я смотрел на корабли и мечтал о дальних странах, к берегам которых они держали путь, о далеких островах, о неведомых местах, названия которых казались мне столь романтичными: Шанхай, Горонтало, Рангун, Читтагонг и Занзибар.

Да, я мечтал о них, но любовь к родным холмам была все равно сильнее. Мне хотелось поскорее вернуться туда, но прежде необходимо было раз и навсегда покончить с этим безобразием. Меня не покидала мысль о Ноэлле, о том, что было бы, если бы с ней произошло такое же несчастье и никто не пожелал бы прийти к ней на помощь.

Если же кто-то из дорогих мне людей окажется в беде, я обязательно приду на помощь. Даже если для этого мне придется восстать из мертвых, я все равно вернусь и воздам злодею по заслугам.

Вокруг клубился туман, поглаживая меня по щеке своими призрачными пальцами, покрывая мой лоб холодными и влажными поцелуями.

Прямо передо мной возвышался частокол, и я направился к воротам. Из темноты навстречу мне выступил какой-то человек.

— Меня зовут Том, — сказал он, — сегодня я стою в карауле. Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Я просто хотел пройтись, — ответил я.

— На вашем месте я бы поостерегся, — сказал он. — Мало ли что может случиться ночью. Я бы просто остался здесь и ни о чем не беспокоился. А стена у нас крепкая.

— Да, пожалуй, вы правы. Если все сложится так, как я ожидаю, мне лучше как следует отдохнуть, прежде чем выходить в море.

— Они скоро лягут, — объяснил Том. — Хозяин не засиживается допоздна. Конечно, бывали времена, когда здесь веселились, распевали песни и пили эль до утренней зари, но только не в присутствии святого отца. К тому же сейчас полно работы.

— А индейцы вам неприятностей не доставляют?

— Одно время бывало. Хотя, конечно, и сейчас воруют кое-что по мелочи, но не более того. Их нельзя винить, — добавил он. — У нас так много вещей, которые для них в диковинку! Они берут то одно, то другое, чтобы разглядеть получше, и порой просто уносят с собой. Ведь у них нет наших понятий о собственности, так что это естественно.

— Да уж.

Мне определенно нравился этот человек. Жаль, что не все могут быть столь терпимыми, хотя вряд ли такое возможно. Подавляющее большинство переселенцев смотрят на индейцев как на забытых Богом дикарей.

Мой отец всегда умел ладить с людьми. Моя мать и Лила тоже хорошо относились к окружающим. Может, мне на пользу пошли и уроки Сакима, потому что я не был склонен считать варварами всех людей иной веры. К истине ведет множество путей, и я думаю, наш путь — только один из них.

В доме уже готовились ко сну. Мне постелили у самого очага, но я перенес свои вещи подальше от огня. Я не любил спать в жаре — предпочитал прохладу, чтобы сон был чутким и можно было мгновенно среагировать на малейший шорох.

Все уже заснули или казались спящими. Разувшись и убедившись в том, что оба мои пистолета заряжены, я растянулся и лежал, глядя вверх, на бревенчатый потолок, где дрожали огненные сполохи. Я сам придумал отправиться на юг, в Вест-Индию, и все же мне становилось не по себе при одной только мысли о том, что мне придется оказаться в дальнем краю, вдали от дома, где все было так привычно, среди людей, о которых мне не было известно ничего, для которых я буду чужаком.

Ночью пошел дождь, и я лежал, проснувшись и слушая, как дождевые капли барабанят по крыше и шлепают по лужам во дворе. Я думал о том, что дождь идет и в лесу, думал о Максе Бауэре и о тех людях, что шли с ним вместе, о том, где они могли находиться сейчас. Здесь я был в безопасности. И все же Диана права. Если те люди и в самом деле работорговцы и они как-то пронюхают о моих намерениях, они наверняка убьют меня или по крайней мере попытаются это сделать. Но я был твердо уверен в том, что грязному промыслу должен быть положен конец, а до тех пор ни одна девушка не сможет чувствовать себя в безопасности.

Может быть, в глубине моей души была жива фамильная тоска по морским просторам? Может, это было у меня в крови, полузабытое, не до конца осознанное чувство, которому я не знал названия?

Но было и еще нечто. Я помню это по разговорам отца с Джереми и с другими. Он говорил о том, что везде, где живут люди, должен быть закон, ибо без закона человек неизменно деградирует, становится менее значимым, чем он есть на деле, и уж заведомо не таким, каким он мог бы стать. Даже на дальних рубежах, куда еще не успели добраться суды и адвокаты, человек может и должен блюсти порядок, а зло должно быть пресечено и наказано.

Никто не давал мне права вершить суд над ближними, но если никто не собирается остановить негодяев, тогда я должен сделать это.

Они причинили зло той, которую я… которая мне… Я все никак не мог выразить эту мысль. Нет, не так. Все дело в том…

И я снова уснул.

За окнами забрезжил серый рассвет, с залива дул холодный, пронизывающий ветер. Мы с Янсом вышли на улицу и встали рядом.

— Об урожае не беспокойся, — сказал я. — Птицы и белки соберут его вместо меня. Ты расскажи, куда я уехал, и что, когда придет весна, мы снова будем вместе.

— Только будь осторожнее, Кин. Они готовы на все.

— Я это знаю.

— Куда ты сейчас отправишься?

— Сначала на Ямайку, чтобы навести там кое-какие справки. Там бывают многие моряки. Не думаю, что у моря есть какие-то тайны, хотя многие, возможно, хотели бы верить в это. Я также буду расспрашивать людей в Дамарикоув, где мне, надеюсь, удастся попасть на корабль.

— Слушай, Кин, ты помнишь Джона Тилли? А Пайка? У них были какие-то торговые дела в Вест-Индии. Они отправляли товары на «Абигейл», шхуне, названной в честь нашей матери. А еще у них был «Орел», тот корабль, на котором мама уплыла в Англию. Он тоже перевозил товары.

— Я помню.

На пороге появился Генри.

— Мы уходим прямо сейчас? Я готов.

— Я тоже. Прощай, Янс. Ты уж пригляди за всем, пока меня не будет. И не отлучайся из дому надолго, даже на охоту. Не выпускай Темперанс из виду.

— Давать советы другим ты умеешь, — произнес вдруг голос за моей спиной. — Но значат ли что-нибудь для тебя чужие советы?

Это была Диана. Одиноко и неподвижно стояла она у двери. Я посмотрел в ее сторону, не вполне понимая, в чем дело, но все же протянул ей руку.

— Я вернусь, — сказал я.

— Правда? — Она глядела на меня своими широко распахнутыми глазами. — И что же будет потом, Кин Сэкетт? Что потом?

— А потом придет конец этому грязному промыслу, — ответил я.

Кончики ее пальцев едва коснулись моей руки, и она тут же отвернулась. Черт возьми, да что же такое с ней творится?

— Так уходи же, — бросила она через плечо. — Уходи.

Глава 11

Лодка бесшумно рассекала водную гладь, размеренно скрипели весла, и слышался тихий плеск воды. Все вокруг окутало облако густого тумана. Где-то впереди темнела длинная узкая полоска острова, поросшего лесом. Это и была бухта Дамарикоув, основанная, как считалось, капитаном Дамариллом.

Но когда я заговорил об этом с рыбаком, который и был хозяином нанятой нами лодки, тот лишь пожал плечами.

— Кто его знает, может быть, и так. Но только еще задолго до него другие парни часто сходили тут на берег и вялили рыбу.

Примерно то же самое я слышал от отца, который рассказывал нам о том, что рыбаки с Большой Ньюфаундлендской банки заходили туда, чтобы провялить или закоптить свой улов прежде, чем отправляться в обратный путь, к берегам Европы. Я сказал об этом, и рыбак снова посмотрел на меня.

— А имя у твоего отца было?

— Конечно. Его звали Барнабас Сэкетт.

Он усмехнулся.

— Я был с ним знаком. Таких, как он, мало. Очень мало! Дерзкий и себе на уме, но сильный! Все наши, те, кто перебрался сюда с Ньюфаундленда, относились к нему с большим почтением. Мы уважаем людей решительных, а твой отец и был именно таким.

Он взглянул в мою сторону.

— Ты на него очень похож, хотя он был пониже ростом. Выходит, что ты и с Тилли знаком, и с Пайком тоже? Они были его большими друзьями, так что, если ты действительно собрался выйти в море, считай, тебе крупно повезло, потому что один из их кораблей сейчас стоит на якоре у острова.

— Корабль Джона Тилли?

— Ну да. «Абигейл». Старушке уже достаточно лет, но у нее отличная скорость. Они зашли сюда, чтобы сторговать меха и пополнить запасы воды.

Подумать только! В гавани стоит старый корабль моего отца! Я был в нетерпении, меня начинал выводить из себя этот неспешный, размеренный скрип весел, я все думал о том, что мы плывем слишком медленно. Прежде я был совершенно спокоен, но теперь, думая о том, что, если повезет, мы бы могли… я тихонько выругался от досады. Возможно, корабль снимется с якоря прежде, чем мы окажемся в Дамарикоув. И как это я не догадался разузнать обо всем заранее?

И как будто в ответ на эти мои мрачные мысли начал задувать слабый ветерок, и туман стал понемногу рассеиваться. Старик поднял парус. Но даже теперь мы двигались медленно, слишком медленно.

Так что нам оставалось только уповать, что шхуна не отчалит раньше, чем прибудем мы. Генри огляделся по сторонам. Он был явно удивлен моим нетерпением.

— Будут еще и другие корабли, — сказал он.

— Да, но этот корабль особенный, и больше всего на свете мне хотелось бы выйти в море на нем, почувствовать себя хозяином вне зависимости от того, кто владеет им сейчас. Если бы это был Джон Тилли…

Туман рассеялся, ветер стал несколько сильнее. День близился к полудню, но до Дамарикоув все еще было слишком далеко. В небе над нами парила чайка, и я почувствовал, как меня захлестывает необычное, ни с чем не сравнимое ощущение восторга.

Я вышел в море! Как часто слышал я истории о кораблях и далеких морях! О том, как мой отец сражался с пиратами. Как звали того человека? Бардл, Ник Бардл. Но был и другой, которого мне довелось увидеть собственными глазами. Я знал его еще с тех пор, как мы с Янсом пробрались в Джеймстауне к нему на корабль и заклепали вражеские пушки. Это была исключительно дерзкая выходка, которая порадовала нашего отца, хоть мы и действовали без его ведома.

Джонатан Делв, так, помнится, его звали. Это был злодей, и он относился к отцу с лютой ненавистью.

Лодка слегка покачивалась на волнах, и в конце концов меня сморил сон. Когда я проснулся, было уже темно, и только далеко у горизонта все еще алело огненное зарево заката.

— Что, уже приехали?

— Почти, — ответил старик. — Сойдете на берег?

— Если «Абигейл» здесь, то нет. Мне бы хотелось подняться на борт.

— Ночью-то? Вообще ребята у них в команде лихие, но осторожные. Лучше было бы для начала познакомиться с ними при свете дня, но так и быть, подойдем поближе. Вон она, на два румба к корме от траверза, сейчас подплывем, а там можно будет и поговорить.

В окошке каюты на корме горел свет. Светился также фонарь на якорной цепи. Мы подошли ближе, и тут же раздался крик:

— Убирайтесь отсюда! Проваливайте!

— Джон Тилли на борту? Если так, мне надо поговорить с ним.

— С капитаном-то? Лучше греби отсюда! Кто ты такой?

— Меня зовут Сэкетт, — ответил я. — Думаю, это имя вам о чем-то говорит.

— Сэкетт?! — воскликнул часовой. — Ну дела! — Изменившимся голосом он позвал кого-то: — Джоэл, зови капитана. Скажи ему, что Сэкетт здесь. Он ждет.

Я услышал скрип распахнутой двери, и свет из капитанской рубки рассеял темноту; послышался торопливый стук шагов, и знакомый решительный голос окликнул меня:

— Сэкетт? Это ты, Барнабас?

— Это я, Кин, — ответил я. — Кин Сэкетт, его старший. Мне очень нужно попасть в Вест-Индию, если, конечно, вы тоже держите туда путь.

— Поднимайся на борт, парень. Сюда!

Нам перекинули веревочную лестницу, и я начал взбираться по ней. За мной последовал Генри. Я впервые в жизни лез по веревочной лестнице, но как это делается, мне было известно еще по рассказам отца. С хозяином лодки мы расплатились заранее, так что оставалось лишь поднять на борт те немногочисленные пожитки, что мы взяли с собой в дорогу.

Тилли был человеком могучего телосложения с седыми волосами и аккуратно подстриженной бородкой.

— Привет, парень! Как здорово снова тебя увидеть! А как поживает мой старый друг, Барни?

— Его больше нет с нами, капитан. Сенеки убили его… вот что случилось. Черный Том Уоткинс был с ним. Они умерли достойно.

— Иначе и быть не могло. — Тилли немного помолчал. — Значит, он погиб! В это трудно поверить.

— Моя мать сейчас в Англии. Она увезла с собой Ноэллу и Брайана: дать им образование.

— Я знаю об этом. Не так давно я встретил обоих… в Лондоне.

— Вы их видели?

— Ага. Я провел свой корабль вверх по Темзе и разыскал их. Твой брат такой статный… хорошо сложен. Сразу видно — настоящий джентльмен. Ну а сестренка твоя, Кин, просто заглядение! Клянусь, она будет такой же красавицей, как ее мать. Или даже еще лучше. Вот только подрастет немного, уж можешь мне поверить! Они такая прекрасная пара!

Брайан истинный ученый. Он изучает законы и занимается другими науками. Хотя без неприятностей не обошлось. Это имеет отношение к вашим землям в Фенланде. Умер Уильям, о котором ваш отец так часто говорил и который сам был человеком честным и достойнейшим во всех отношениях. Его племянник унаследовал его владения, а заодно решил прибрать к рукам и земли твоего отца. Боюсь, как бы не было беды.

— Брайан знает, что делать. А будет нужно, мы тоже придем ему на помощь.

— В наши дни помощь значит куда меньше, чем влиятельные друзья. Так что, Кин, я просто не знаю, чем это все кончится.

Мы вместе прошли на корму и там, расположившись в капитанской каюте, засиделись за полночь с чашкой горячего кофе. Мы вспоминали минувшее, рассуждали о будущем, и в конце концов я посвятил его в свои планы.

— Поиски этой девицы, Кин, дело непростое. Сомневаюсь, что тебе это удастся. Правда, ты сын своего отца, а сколько я его помню, он был чужд сомнений. Я сделаю для тебя все, что в моих силах.

— На берегу ходят всякие слухи; я это знаю. И мне необходимо знать, что именно говорят о кораблях Джозефа Питтинджела, а заодно и о человеке по имени Макс Бауэр. Я уверен, что похищенных девиц продают куда-нибудь на дальни плантации, подальше от чужих глаз.

— Если тебя уж так интересуют матросские сплетни, то лучшего места, чем Порт-Ройял, не найти. Конечно, все они — лишь шайка проходимцев, но могут быть и вполне дружелюбны, если, конечно, ты сумеешь расположить их к себе. Тем более ты будешь человеком знаменитым.

— Кто? Я?

— Ну да. Имя Сэкетта там хорошо известно, потому что Барнабас успел в свое время прославиться в тех краях. Ты слышал когда-нибудь историю о том, как однажды на Ньюфаундленде он захватил пиратский корабль, а затем подвесил на сосне пирата по имени Дюваль и оставил его там болтаться, пока тот не поутих? Пираты уважают отчаянных людей, а твой отец, парень, и был как раз именно таким. Этого у него было не отнять.

Он взглянул на Генри.

— Раб?

— Мой друг. Вызвался помочь мне. Он из племени ашанти.

— Я знаю этот народ. Твой друг может встретить на островах кое-кого из своего племени, но только большинство из них осело в горах Кокпит-Каунти, и разумный человек не станет их там разыскивать. Кое-кто называет это место Край Оглянись Назад, что весьма резонно. Не успеешь и глазом моргнуть, как они тебя окружат и схватят. На Ямайке и кое-где еще их называют маронами.

— Меня там примут, — холодно сказал Генри. — Я правил ими.

— Но с тех пор как их вывезли из Африки, прошло довольно много времени. И таких там большинство, — заметил Джон Тилли. — Вспомнят ли они тебя?

— Вспомнят, — ответил Генри. — А если нет, я их заставлю.

Мы плыли к берегам Ямайки, дул попутный ветер, и корабль «Абигейл», названный так в честь моей матери, и в самом деле прекрасно шел по морю. Вскоре я уже чем мог помогал корабельной команде и, как говорится, почувствовал себя как дома. Даже вахты у штурвала стоял.

Каждый вечер я беседовал с кем-нибудь из матросов, с теми людьми, которые могли рассказать что-нибудь о Джозефе Питтинджеле, о его кораблях, а также о Максе Бауэре.

Вскоре я получил возможность составить обо всем более или менее определенное представление. Одно я понял точно: Питтинджел был хитер и опасен, имел множество друзей или, по крайней мере, компаньонов на островах, а также на побережье. Он оказался более силен, чем мы предполагали, следовательно, в данной ситуации нам придется действовать чрезвычайно осмотрительно. Как выяснилось, у него было много друзей среди влиятельных особ, которым ничего не стоило бросить человека за решетку или даже отправить его на виселицу.

Новость о том, что он занимается работорговлей, для большинства наших собеседников оказалась полным откровением. Очевидно, сам Питтинджел это тщательно скрывал, но были и такие, кто обо всем догадывался. Картина становилась все яснее. Теперь я ясно видел этого изворотливого, хитрого человека, который изо всех сил старался казаться в высшей степени респектабельным в глазах купцов и высоких чиновников. С теми, кого он считал чернью, Питтинджел вел себя совершенно иначе.

Джон Тилли внимательно слушал эти рассказы, изредка задавая один-два вопроса, и когда наконец последний матрос вышел из каюты, тихо сказал:

— Цель твоя не из легких. Стоит Питтинджелу заподозрить тебя, он наверняка постарается устроить убийство или же засадить тебя в тюрьму, можешь не сомневаться.

— Я все думаю о Ноэлле. Что, если такое случилось бы с ней?

— Да уж… Бедные девчонки. И вступиться за них некому. Это нужно сделать, парень, нужно.

— Сначала найдем ту девушку. Генри нам нужен потому, что, как мы знаем, от рабов у хозяев секретов нет. Он сможет пробраться и к ним, и к маронам, чего мне бы никогда не удалось, они, скорее всего, даже не стали бы говорить со мной.

Несколько раз нам попадались другие корабли, но они либо шли слишком далеко — не разглядеть, или же неизменно ускоряли ход. В те времена на морских просторах свирепствовали пираты, да и капитаны многих судов при случае не упустили бы возможность ограбить проходящий мимо корабль.

Морской ветер дул в лицо, оставляя вкус соли на губах. Большую часть времени я проводил на палубе, и тело мое постепенно привыкло к качке, а уши — к скрипу мачт и к тому, как над головой хлопают тугие паруса, надуваемые ветром. Время от времени на нас обрушивались потоки дождя, и тогда по щекам хлестали тугие, колкие дождевые капли, но теперь я уже знал, что человек может полюбить такую жизнь, что он запросто может привыкнуть к морю.

Здесь во всем чувствовалась сила. Было свое величие в бушевавших волнах за бортом, напоминая людям о том, кто здесь хозяин.

Капитан Тилли был опытным мореходом, знающим возможности своего корабля, и мы быстро продвигались на юг. Я даже и не заметил, как мы проплыли мимо побережья Каролины.

Море потеплело. Мы часто работали, скинув рубашки, отчего наши тела очень скоро потеряли свою белизну. Под лучами жаркого солнца кожа вначале покраснела, а затем приобрела шоколадный оттенок темного, тропического загара. Ямайка предстала перед нами протяженным зеленым побережьем, и цвет его казался куда более насыщенным, чем в наших, северных землях.

Нам был виден мыс Большого лота и Паллисадос, протяженный перешеек, местами поросший деревьями, из-за которых этот клочок суши и получил свое название, так как издалека заросли очень походили на длинную, полуразрушенную стену, отгораживавшую остров от внешнего мира.

Мы держали курс вдоль побережья, по направлению к мысу Малого лота, и, направив корабль между ним и Пушечным рифом, а затем, обогнув мыс, наконец вошли в гавань.

Я глядел на берег. Капитан Тилли подошел ко мне и встал рядом. Никогда до этого я не видел такого множества выстроенных вдоль побережья домов, лавок и питейных заведений. В самой же гавани находилось по крайней мере два десятка кораблей, еще несколько судов стояло на приколе в глубине бухты.

Единственным городом, где мне когда-либо приходилось бывать, был Джеймстаун, который целиком занял бы лишь крохотный уголок этого огромного города-порта.

— Никому не доверяй, парень, — предупредил Тилли. — Тут полным-полно мошенников. Оглянуться не успеешь, как они оберут тебя до нитки, а если станешь возмущаться, тебя прирежут — и вся недолга. Говорят, что Порт-Ройял — самый порочный город на свете. Его называют западным Вавилоном. Здешние обитатели — в большинстве своем пираты и те, кто за ними охотится. А уж столько золота и драгоценностей ты не увидишь даже в самом Лондоне.

Мы бросили якорь недалеко от города и спустили на воду шлюпку. Я уже занял свое место в лодке, когда Тилли критически оглядел меня.

— Кин Сэкетт, первым делом мы с тобой идем к портному. Тебе надо приодеться, иначе ты будешь привлекать всеобщее внимание, как одинокое дерево на вершине холма. Весь город будет знать, куда ты направился и где тебя искать. У меня на примете есть нужный человек.

— У меня нет денег, капитан, — неуверенно проговорил я. — Последнее время нам прриходилось жить вдали от дома И хотя на Стреляющем ручье у нас и имеется кое-какое золотишко, я его с собой не взял.

Он усмехнулся.

— Брось, парень! Даже в голову не бери. Здесь твоим банкиром буду я. Этот корабль был пожалован мне твоим отцом, и все, что у меня есть сейчас, я нажил только благодаря ему. А деньги тебе понадобятся — в этих местах нет ничего важнее. Здесь ценятся деньги и человеческая хитрость. Но потому как здешним обитателям не привыкать к дракам и побоищам, грубая сила у них тоже в почете.

Он вдруг взглянул на меня.

— Послушай, Кин, а ты шпагу в руках держать умеешь? Ведь не станешь же ты совать за кушак сразу кучу пистолетов. В этих местах самое ходовое оружие — нож и клинок.

— Да-да, — с сомнением сказал я. — В детстве меня учили фехтованию. Отец здорово владел шпагой, Джереми Ринг тоже, да и Саким был по-своему искусен в этом. В детстве мы часто упражнялись в фехтовании, только я никогда не сражался всерьез, до крови. — Тут я осекся. — Разве только на ножах, — поспешил уточнить я, — с индейцами. В наших горах, пожалуй, не было года, чтобы на нас не нападали индейцы, так что кое-какой опыт у нас имеется.

— Да, конечно. Я слыхал о набегах краснокожих на ваши форты. — Он с грустью посмотрел на меня и покачал головой. — Подумать только! Твой отец умер! Даже не верится. Он был таким сильным, неистовым воином… Он должен был жить вечно.

В детстве я тоже так думал. Отец был по натуре мягким и покладистым человеком и вместе с тем обладал недюжинной силой. Азы военного мастерства он изучил у своего отца, старого солдата. Он был родом из Фенланда, из тех самых земель, где жил когда-то Хервард Уэйкский. От него я услышал множество историй о войнах и сражениях на суше и на море.

— Порт-Ройял живет по закону джунглей, — предупредил Тилли, — а здешние обитатели и есть самые настоящие и опасные хищники. В Порт-Ройяле нет места для людей добропорядочных и слабых. Тут убивают днем и ночью, лезут в драку по любому поводу, но самое большое зло — это местный ром.

Капитан Тилли, насколько я помнил, был не только капитаном, но еще и священником. Именно он много лет назад поженил моих отца и мать. Я ничуть не сомневался, что все, что он говорит о Порт-Ройяле, чистейшая правда. Мне и самому не раз приходилось слышать подобные речи от заезжих моряков в Джеймстауне.

Четверо рослых матросов сидели на веслах, и вскоре наша шлюпка, в которой поместились капитан Тилли, Генри и я, пристала к берегу. Я первым поднялся на причал. За площадкой из неструганых досок находилась пристань, выложенная из камня, а еще дальше вдоль берега теснились многочисленные кабачки, винные погребки, таверны и тому подобные заведения для «отдыха» матросов. Мимо, нетвердо ступая, прошел какой-то пьяный моряк, голова его была повязана пестрым платком, в ушах блестели золотые кольца, усыпанные бриллиантами.

Тилли указал мне узенькую улочку.

— Вон там, — объявил он, — есть приличная таверна. «Бристоль» называется. Зайдешь туда и скажешь, что я тебя прислал. Закажи что-нибудь поесть и жди. Я пришлю тебе портного.

Генри взглянул на меня.

— Если не возражаешь, пойду поищу кого-нибудь из своих.

На узких улочках было многолюдно. Здесь толпились моряки, некоторые из них были явные пираты, другие же имели вид обыкновенных торговцев. Оглядевшись по сторонам, было нетрудно догадаться, что, обладая достаточной сметливостью, здесь можно было совершить не одну выгодную сделку: многие товары, вне всякого сомнения попавшие сюда с разграбленных кораблей, продавались здесь очень дешево. Если торговцу удавалось закупить здесь товар и благополучно убраться восвояси, не лишившись по дороге своего добра, то он мог достаточно быстро разбогатеть.

Я разыскал таверну «Бристоль», вошел и спросил комнату от имени капитана Тилли. Поднявшись к себе, приказал принести горячей воды, решив вымыться с дороги. Едва я покончил с этим, как в дверь постучали. Поспешно натянув штаны и сжимая в руке нож, я открыл.

На пороге стоял невысокий, лысый толстяк важного вида, которого сопровождал чернокожий раб.

— Господин Сэкетт? Вы позволите мне войти?

Не дожидаясь моего ответа, он переступил порог моей комнаты. Раб последовал за ним.

— Сними с господина мерку, — приказал толстяк рабу, усаживаясь на самый лучший стул в комнате. — Все должно быть совершенно точно!

Он пытливо взглянул на меня, а затем осмотрел мои штаны из оленьей шкуры.

— Мы вас быстренько оденем, — гордо сказал он. — На меня трудятся сорок мужчин и несколько женщин. Все мои собственные рабы.

— Я торопился, чтобы не опоздать к отплытию, — сказал я, извиняясь. — Не было времени, чтобы достать хорошую одежду.

В ответ он лишь великодушно махнул рукой.

— В Порт-Ройяле это обычное дело. Был человек простым моряком, а там, глядишь — уже купается в роскоши. Люди здесь у нас бывают разные, так что мы ничему не удивляемся. А вот вы наверняка удивились бы, — добавил он, — когда бы узнали, сколько людей благородного происхождения здесь перебывало, и многие в крайней нищете. Кого-то вывезли как раба, других захватили в плен, чтобы затем продать на невольничьем рынке. Они оказываются здесь из-за того, что не могут расплатиться с долгами, во всяком случае большинство.

— А как насчет женщин? — поинтересовался я. — Их тоже продают кому-то в услужение?

— А как же! И некоторые даже весьма недурны собой! Тем, кто посообразительнее, удается неплохо устроиться. Но большинство… — Он развел руками. — Большинство — просто замарашки. Хозяева перепродают таких по нескольку раз, в результате они получают самую грязную и неблагодарную работу.

Он продолжал что-то говорить, записывая мерки. Я стоял посреди комнаты, обнаженный до пояса, и он несколько раз взглянул на меня, а затем спросил:

— А вы никогда не занимались кулачным боем? Мне кажется, вы необычайно сильный человек. — Сказав это, он поспешно сделал рукой упреждающий жест. — Не подумайте, я вовсе не хотел вас обидеть! Просто у нас здесь часто проводятся бои, и там крутятся большие деньги. Один из лучших бойцов сумел сколотить себе неплохое состояние. Можете себе представить, ему очень повезло. Теперь он уже обзавелся собственной плантацией.

— Боюсь, что я ничего не смыслю в этих вещах, — сказал я, — но я польщен. Я приехал сюда, — меня внезапно осенило, — в поисках товара, который вряд ли популярен в Порт-Ройяле. Я хочу сказать, что когда в море захватывают так много кораблей… ну, в общем, на борту некоторых из них должны же быть книги. Например, по истории, по другим наукам.

Я бросил на портного взгляд через плечо.

— Давно мечтаю открыть в Вирджинии школу для юных джентльменов. Но только не могу подобрать подходящих книг, и поэтому, когда мне предоставилась возможность попасть сюда, куда свозится столько добычи с богатых судов…

Он не сразу пришел в себя от удивления.

— Вы прибыли в Порт-Ройял за книжками? — Портной порывисто вскочил со стула. — Вот уж никогда не слыхал о таком! Куда-куда, но в Порт-Ройял! Люди оказываются здесь по разным причинам, но уж точно никто из них… Прошу меня извинить, господин Сэкетт. Это выше моего понимания.

— Вам не стоит так беспокоиться, — сказал я. — Но если вы услышите о каких-то книгах, не сочтите за труд поставить меня в известность.

Он пристально разглядывал меня.

— Капитан Тилли отрекомендовал вас как молодого джентльмена.

Я взмахнул рукой.

— Ну конечно же! Я приехал в Вирджинию в надежде найти землю под угодья, но, прожив довольно долго среди лесов и возделывая огромные участки, я вдруг подумал в том, что было бы гораздо лучше… было бы лучше просто владеть землей и сделать так, чтобы на ней вместо меня работал кто-нибудь другой. К тому же она живет…

— «Она»? — Он улыбнулся. — Кажется, теперь я начинаю понимать.

— Ничего вы не понимаете! — сказал я. — Просто у нее есть младший брат, а по соседству живут несколько его сверстников. Если я открою школу, у меня будет возможность почаще наведываться к ней в дом.

Он рассмеялся.

— Вот это да! И в самом деле неплохая идея! — Он поднялся со стула, просматривая записи с моими мерками. — Знаете что? Возможно, у меня даже найдется готовое платье, которое придется вам в пору. Наверняка найдется.

— Что?

— Такое часто случается. Портной шьет одежду, а тот, кто ее заказал, по той или иной причине не объявляется. Кажется, у меня есть подходящее платье… Плечи и грудь у вас чуть пошире, а талия… да, талия поуже. Небольшая подгонка, работы на несколько минут, и я смогу прислать вам платье, которое будет превосходно сидеть и которое вы смогли бы носить, пока не будет готов ваш заказ. — Он снова взглянул на меня. — Если, конечно, вы не возражаете.

— Я хочу заказать у вас три перемены платья, — сказал я. — Какие цвета выбрать, решите сами. У меня нет на это времени.

— Вы доверяете мне?

— Доверяю. У вас неплохой вкус. Конечно, при иных обстоятельствах мне бы не пришло в голову просить кого-то, но сейчас у меня слишком много дел. К тому же последние годы я провел в лесной глуши и поэтому не имею понятия о том, что сейчас носят. У меня есть только одно пожелание. Пусть это будет достаточно консервативно, ладно? Я не гонюсь за модой.

— Разумеется. — Такое предложение польстило ему, я видел и не сомневался, что мне не придется разочароваться. Но меня беспокоило и другое.

— В таком месте, — заметил я, — наверное, только и разговоров, что о пиратских приключениях, грабежах, рабах и тому подобном. А знаете ли вы хоть что-нибудь о дальних плантациях? Мне кажется, их обитатели живут уединенно, многие из них попросту отгорожены от внешнего мира.

Я говорил, тщательно подбирая слова. Мир, в котором прошло мое детство, говорил на правильном английском эпохи королевы Елизаветы, но, проводя много времени в глуши, мы с Янсом стали достаточно небрежны. Теперь же мне было просто необходимо произвести благоприятное впечатление, тем более, что капитан Джон Тилли явно считался здесь человеком уважаемым.

— Напротив! В Порт-Ройяле почти всегда становится известно о том, что происходит где-нибудь на островах. Слухи — это, знаете ли, основа пиратства. Я ни в коем случае не одобряю подобные методы, но это мое личное мнение, которое здесь рекомендуется держать при себе. Я не сторонник пиратства, но скажу вам: опытные пираты никогда не полагаются на случай. Сперва они выясняют, какие корабли будут перевозить богатый груз, товары, которые можно быстро продать, а затем прибирают их к рукам.

— А рабами они торгуют?

Он пожал плечами.

— Очень немногие. Как правило, невольничье судно видно за несколько миль. Пираты избегают с ними связываться. Слишком много возни с товаром, занятие это небезопасное, да и доход гораздо меньше, чем от явного пиратства или каперства.

— И даже когда продают белых рабов?

Почудилось мне это или же его поведение и вправду переменилось?

— Сомневаюсь, что подобное возможно, — ответил он.

— Когда человек берется торговать другими людьми, — заметил я, — я бы сказал, что цвет кожи навряд ли будет иметь большое значение?

— Так значит, вы желаете заказать три перемены платья? — Портной встал и захлопнул свою книгу. — Идем, Чарльз, нам пора.

Он помолчал немного.

— А то платье я мог бы прислать вам уже завтра, если изволите.

— Буду вам очень признателен, — сказал я.

Чарльз вышел, а портной задержался еще.

— О рабстве, какого бы цвета оно ни было, здесь не следует рассуждать вслух. Я бы посоветовал вам избегать подобных разговоров… если вам угодно.

— Ну конечно. Я тут человек новый и ничего не знаю о здешних обычаях. В любом случае я пробуду здесь всего несколько дней… если мне удастся найти то, что я хочу.

— Меня зовут Джейн. — Он замялся. — Август Джейн. Если вам что-то понадобится, заходите, милости прошу.

Он ушел, а я опустился на стул у окна. Может быть, Джейну что-то известно, а может быть и нет. И все же я был уверен, что, если он даже и не знает ничего наверняка, какие-то подозрения у него имеются.

Идея насчет поиска книжек, якобы необходимых для открытия школы, была необычной, но вполне безобидной. На мой взгляд, этого было вполне достаточно, чтобы окружающие сочли меня чудаком. Среди награбленного добра и в самом деле должны были оказаться книги, так как капитаны многих судов брали их с собой в плавание, а многие, отправляясь в колонии, держали на кораблях целые библиотеки. К тому же я подозревал, что в этих местах книги, вероятно, были самым неходовым товаром.

Возможно, под предлогом поиска книг мне удалось бы попасть туда, куда чужакам доступ закрыт. Может быть, мне даже удастся побывать в домах на дальних плантациях.

Прошло два дня, но мне так и не удалось узнать ничего нового. Генри то появлялся, то снова исчезал. Несколько раз я видел его в компании опрятно одетых мужчин, большинство из которых были на редкость черны, некоторые даже с налитыми кровью глазами. Это были мароны, спустившиеся сюда с холмов. Они вели себя достойно и держались особняком, не имея никаких отношений ни с белыми, ни с другими чернокожими.

Моя одежда была вскоре доставлена, и я переоделся, а затем взглянул на себя в зеркало. Я настолько привык к штанам из оленьей кожи и охотничьей рубахе с бахромой, благодаря которой одежда быстрее высыхала после дождя, что был просто поражен, увидев себя этаким красавцем. Это было приятно, но я все равно остался не вполне доволен результатом.

На мне был темно-зеленый камзол, в разрезах рукавов видна полотняная рубаха, штаны длиной до колен из материи более темного цвета и высокие сапоги испанской кожи. Воротник камзола был обшит богатым кружевом. Пока я разглядывал свое отражение в зеркале, не зная, прийти ли мне в восторг или же просто посмеяться над собой, в дверь постучали, а затем вошел капитан Тилли. С минуту он пристально разглядывал меня и наконец сказал:

— Ты выглядишь так, как и подобает благородному джентльмену, Кин. К тому же ты просто красавец, что порой бывает немаловажно.

— Спасибо, капитан. Сам я больше нравлюсь себе в охотничьем костюме, но, если уж такова мода, я буду носить эту одежду. И если кто-нибудь осмелится посмеяться надо мной, ему придется ответить за это.

— Вот теперь вижу: весь в отца. Я это предполагал и поэтому принес тебе… — Он взял в руки ножны, висевшие у него на боку. — Это хороший клинок. Твой отец оставил его на корабле, а я нашел его в старом сундуке специально для тебя. Носи и оставайся в добром здравии.

Это был великолепный клинок. Вытащив шпагу из ножен, я взмахнул ею, стараясь приноровиться к новому оружию.

— Вот это да! Замечательный клинок! Правда, с тех пор, как я последний раз держал в руке шпагу, прошло уже немало лет.

— Но ты фехтовал?

— Только с отцом и с Джереми, а еще с Кейном О'Харой и с Сакимом. Они неплохо владели этим искусством, и я думаю, что многому научился.

— Будь осторожнее! Здесь можно встретить настоящих мастеров клинка. Это непревзойденные бойцы, хотя они и предпочитают орудовать абордажной саблей и рубить наотмашь.

Тут мне на ум пришла еще одна идея.

— Помнится, у моего отца был старый друг, который решил, что не останется жить в горах.

— Джублейн? Хороший человек и прекрасный воин. Интересно, как у него идут дела? Насколько мне известно, он вернулся в Англию, затем подался в Нидерланды. Ему было трудно усидеть на одном месте. Я слышал, что он якобы отправился на Восток, в те земли, где живут мусульмане.

Мы еще долго разговаривали, после чего капитан возвратился на «Абигейл», а я лег спать. Уснуть, правда, не мог. Через некоторое время я встал с постели, охваченный каким-то странным беспокойством, и вновь подошел к окну. Свет в моей комнате был погашен, улица была тускло освещена, и какой-то человек стоял на другой стороне, как раз напротив гостиницы. Я по-прежнему стоял у окна. Разглядеть его получше я не мог — было слишком темно. Постояв на одном месте еще какое-то время, человек перешел на другую сторону улицы и отправился прочь. И тут я узнал его. Только один человек, будучи с виду таким грузным, ступает столь легко.

Макс Бауэр!

Макс Бауэр здесь! Неужели он выследил меня? Или это лишь совпадение?

Он скрылся из виду в дальнем конце улицы, и все же я был уверен: он знает, что я здесь. Возможно, ему даже известно, в какой комнате я остановился.

Жизнь в этих краях ценится очень дешево. Нет никакой нужды пытаться собственноручно убить кого-то, здесь это можно было организовать всего за несколько шиллингов или даже за бутылку рома.

Каждую секунду, каждую минуту я должен быть начеку. Я должен быть сосредоточен и готов ко всему.

И я был готов.

Глава 12

Когда наступил рассвет, я уже не спал, и вскоре мне в комнату принесли завтрак. Мне предстояло хорошенько подумать. Генри где-то пропадал, и я очень надеялся, что он сумеет раздобыть нужную информацию. От прислуги и от рабов здешние секретов не держали. Но не мог же я всецело зависеть от одного только Генри.

Август Джейн, портной, тоже мог бы мне помочь. Ведь портным приходится бывать в самых разных домах, к тому же они весьма наблюдательны и многое замечают. Было ли ему что-то известно? Или мне это только показалось? Разумеется, если торговля белыми женщинами существовала, то даже в этом порту, куда заходили пиратские суда, дело держалось в секрете.

Глядя на улицу, я пытался вычислить возможного наблюдателя, но мне так и не удалось заметить никого подозрительного.

Чарльз, раб Джейна. Он бывает там, куда ходит Джейн, а если они отправляются в глубь острова, его кормят вместе с хозяйскими слугами. Ему наверняка приходилось слышать местные сплетни. Генри мог бы поговорить с Чарльзом.

Я успел подметить одну серьезную вещь. Мароны, хоть в здешних местах их было очень немного, неизменно вызывали трепет и уважение у прочих чернокожих. Может быть, оттого, что им была присуща некая врожденная важность, или потому, что они сумели бежать из плена, а затем обосновались среди холмов и создали свой собственный мир.

Когда я вышел из таверны, на улице было шумно и многолюдно. Со всех сторон меня окружали загорелые, бородатые моряки. Некоторые из них были одеты кое-как, словно недавно сошли на берег, другие щеголяли в дорогих восточных шелках и драгоценных камнях. В харчевнях они швыряли на стол пригоршни золотых монет и заказывали рому. Зачастую им подавали питье в золотой или серебряной посуде, иногда даже украшенной драгоценными камнями, а кроме рома, который пользовался в этих местах неизменной популярностью, здесь можно было найти вина со всего света и отведать самые изысканные кушанья.

Здесь жили безрассудные, жестокие люди, готовые в любую секунду схватиться за нож или пустить в ход кулаки. Кровавые побоища считались тут самым обычным делом. Если убийство происходило в разгар танцев, то музыка не утихала; матросы продолжали танцевать вокруг распростертого на земле тела, пока музыканты не закончат играть. Над этими людьми постоянно витала тень смерти, каждый из них мог погибнуть от пули или вражеского клинка или же просто окончить свою жизнь на виселице. Это было разноязыкое, необузданное племя, которое имело лишь два общих интереса: к рому и к женщинам.

Расхаживая среди этих людей, я постепенно начал ощущать себя частью толпы. Я замечал здесь женщин самых разных национальностей, но мулаток и квартеронок[2] было гораздо больше прочих.

Неожиданно мне на глаза попался Генри. Он стоял в одиночестве у прилавка с корзинами, аккуратный черный камзол и белая рубаха были ему очень к лицу. Какая-то девушка остановилась перед ним и принялась говорить что-то, но он жестом приказал ей отойти. Порывисто развернувшись, девушка с недовольным видом удалилась. Он ждал, я тоже замер в ожидании, а вокруг бурлила толпа.

Худощавый темнокожий мужчина направился было к Генри, но, оказавшись рядом, не замедлил шага, будто даже не взглянул в его сторону, и прошел мимо, свернув в узкую улочку недалеко от лавки с корзинами. Генри, выждав немного, последовал за ним.

В тот же миг кто-то дернул меня за рукав. Это был Чарльз. Я настолько увлекся наблюдением, что даже не заметил, как он подошел.

— Капитан, я Чарльз, от Августа Джейна. Он просит вас прийти на примерку.

На примерку — сейчас? Меня одолевали сомнения, и все же я последовал за рабом к двери мастерской. Эта была мощная дубовая окованная железом дверь со множеством запоров. Чарльз постучал, дверь отворилась, и мы вошли в дом. Вход охранял рослый негр.

Джейн уже дожидался меня с портновской лентой в руке. Это тоже меня удивило, поскольку обычно мерки снимал Чарльз.

Приступив к работе, Джейн тихо заговорил:

— Ваше имя все не шло у меня из головы. Я никак не мог отделаться от ощущения, что мне приходилось его слышать прежде. «Сэкетт? Это необычное имя», — сказал я себе, затем вспомнил письмо, полученное мной когда-то из Англии, одно из тех писем, которые я время от времени перечитываю. Многие из содержащихся в них сведений могут принести неплохую прибыль. — Он отступил назад, краем глаза глядя на меня. — Сведения — это, знаете ли, очень полезная штука. Нередко за них можно выручить больше, чем за товар.

— Если вы располагаете нужными мне сведениями, — сказал я, — я заплачу.

— Нет-нет! Я совсем не то имел в виду… совсем не то. Просто, чтоб вы знали, что иногда занятия портного бывают самыми разными. У меня в Лондоне друг есть, который заинтересован в сборе разного рода сведений и который часто оказывает мне большую помощь. Как раз в его письме мне и встретилось это имя… Барнабас Сэкетт.

— Это мой отец.

— Что ж, я так и думал. Моего друга зовут Питер Таллис.

— Отец говорил о нем.

— А как же иначе. Питер Таллис — человек чрезвычайно образованный и разносторонний. Я думаю, что у него имеются друзья и знакомые в большинстве портов мира. В своих письмах мы рассказываем ему о том, где и что происходит.

Видите ли, это имя не шло у меня из головы, и я никак не мог взять в толк, с чего бы это. И тут меня осенило. Друг Питера Таллиса — мой друг.

— И что же дальше?

— Я сейчас снимаю мерки на тот случай, если за нами кто-нибудь шпионит. Должен вам сказать, друг мой, что в Порт-Ройяле даже у стен есть уши. Вы завели разговор о белых рабах. Судя по тому, как отзываются о вашем отце, сами вы не собираетесь покупать кого-либо?

— Вы правы. Я разыскиваю девушку, которую, возможно, продали в рабство; ее вывезли из Новой Англии.

— Было здесь несколько таких, и вместе с ними — девушки из Нового Амстердама, из Каролины и Вирджинии.

— Та, которую ищу я, жила у мыса Анны. Ее похитили примерно год назад. Или даже раньше. Скорее всего она была продана…

— Тс-с! Только без имен!

— Она очень красивая и…

— Разумеется. Иначе и быть не могло.

— Та девушка, о которой я веду речь, от природы независимая. Она не станет понапрасну рыдать и убиваться, если только не будет уверена, что слезами можно чего-то добиться. Судя по тому, что мне довелось услышать, это очень смелая и до некоторой степени свободолюбивая юная леди, которая не смогла привыкнуть к жизни в Новой Англии и ее строгим нравам и порядкам. Ее похитили, только я вовсе не уверен в том, что она уж слишком этому противилась.

— О да. Вы упрощаете мою задачу, господин Сэкетт, заметно упрощаете! Потому что таких здесь не много. Большинство из них опускается… Они, как правило, умирают от лихорадки или от чего-то другого… возможно, от отчаяния.

— С ней такого не может случиться.

— Вы хотите спасти ее?

— Сомневаюсь, чтобы это можно было так назвать. Я, конечно, постараюсь помочь ей, если она того пожелает, но моя основная цель в том, чтобы положить конец этому промыслу.

— Вообразили себя благородным рыцарем? А белого коня у вас нет?

— Нет. Но девушку, которую л… с которой я знаком, тоже пытались похитить.

— А капитан Тилли знает, почему вы здесь?

— Знает. И Самюэль Мэверик из Шомата, и преподобный Блэкстон тоже.

— Я знаком с Мэвериком. У нас с ним дела. Очень проницательный и знающий человек. У вас хорошие рекомендации. Так и быть, я слышал об одной такой особе. Очень привлекательная, умная и здоровая молодая женщина. Но только она не рабыня.

— Не рабыня?

Джейн самодовольно улыбнулся.

— Представьте себе, нет! Она хозяйка одной из самых лучших плантаций! Волевая женщина… Как говорится, было бы желание, а способ найдется. Она добилась своего.

Он закончил снимать мерки, затем предложил мне выпить с ним по стаканчику, и я принял это приглашение. Удобно устроившись в кресле и выпятив обтянутый жилетом живот, он с видимым удовольствием принялся пересказывать мне эту историю.

— О, я люблю людей предприимчивых! За ними будущее, на них будет держаться мир, когда наш старый пойдет прахом. Смелость! Замечательная черта! А наша леди… о да! Я не побоюсь сказать этого, потому что если она и не заслуживала подобного обращения, когда только-только прибыла сюда, то теперь она имеет на это полное право! Какая женщина!

Она была продана одному из наших здешних джентльменов, человеку совсем еще не старому, но очень одинокому. Его жена была сварливой, неприветливой, скупой женщиной, и поэтому, когда она умерла, то — чего греха таить — все мы в душе порадовались за него. Но он не привык жить один, и в огромном имении, что находилось вдали от северного побережья, ему было тоскливо. Он жил в большом старинном особняке, окруженный роскошью и великолепием, ведь у хозяина помимо всего прочего был еще и весьма изысканный вкус. В немалой степени благодаря этому обстоятельству в его жизни вскоре появилась Адель.

— Адель? — Я услышал это имя впервые, чувствуя внезапное разочарование. — Но это не та, которую я…

— Не надо спешить с выводами. Второй такой быть не может. Что же до имени, то кому какое дело? Большинство обитателей Порт-Ройяла живут под вымышленными именами. Здесь каждый волен выбрать себе то имя, которое больше ему подходит. В конце концов, мало кто получает замечательные имена при рождении. Ну а остальным не остается ничего другого, как выдумывать их для себя. Можете не сомневаться, за ней дело не станет.

Он замолчал, закуривая длинную сигару. Я и раньше видел нечто подобное, но у нас такие сигары были большой редкостью. Он снова наполнил вином мой бокал. Это было белое, приятное на вкус вино, и, хотя я пил очень редко, мне оно пришлось по вкусу.

— Такие рабыни, как правило, поставляются под заказ покупателя. Сначала платишь деньги, и затем тебе доставляется товар. В данном случае покупатель умер — был убит на дуэли, если не ошибаюсь. Поэтому у него на руках остался излишек.

— У «него»?

— Большего сказать не могу. В конце концов он устроил своего рода аукцион, выбрав для него уединенное место, куда собралось несколько человек — возможные покупатели, люди, на которых можно было положиться.

Девица же оказалась на редкость смелой. Она вышла к ним, оглядела собравшихся и увидела нашего мужчину. Подошла, заглянула ему прямо в глаза и сказала: «Ты. Я хочу, чтобы это был ты».

Разумеется, был торг, потому что девчонка все же была довольно симпатичной, но остальные слышали, что она сказала, и потеряли к ней интерес. Наш джентльмен купил ее.

Он заказывал у меня одежду, и поэтому я знаю эту историю от него самого. Просто потрясающе! В первый же вечер, когда они приехали в имение, он решил было посадить ее под замок, но она заявила, что хочет поговорить с ним наедине.

Как только они остались одни, она смело заговорила:

»— У тебя теперь есть рабыня, — сказала она, — которая может стать тебе покорной рабыней или женой…

— Женой? — воскликнул он.

— Женой, — подтвердила она, — или рабыней, мне все равно. Но отнесись ко мне как к леди, и я отвечу тебе так, как подобает. Если же ты станешь обращаться со мной как с рабыней, я превращу твою жизнь в ад.

Она обвела комнату рукой.

— За этим домом нужен уход. Тут все роскошно и очень красиво, но тут нужна женщина, которая будет с любовью относиться ко всему этому… и к тебе тоже. Мне не приходилось вести хозяйство в таком доме, но думаю, мне это по силам. Ради тебя я займусь этим. Когда был жив мой отец, у него был небольшой бизнес. Он вел торговлю с Англией и островами Вест-Индии. Я помогала ему вести счета. Я и тебе могу в этом помочь. Ты будешь возвращаться домой усталый, и я сделаю все, чтобы здесь тебе было уютно. Если тебе захочется поговорить, я умею говорить сама и слушать других. Так что выбирай, кого ты хочешь иметь: рабыню, которую будут подкладывать тебе в постель, когда тебе того захочется, или помощницу, любовницу и друга?»

Джейн усмехнулся.

— Можете себе представить. Джентльмен, о котором идет речь, был человеком тихим, к тому же вовсе не собирался покупать себе женщину. Он был очень далек от этого. На мой взгляд, ему просто наскучило одиночество, и он пошел посмотреть, какую женщину можно приобрести подобным образом. Теперь же она оказалась у него, и к тому же она просто-таки покорила джентльмена столь редким для женщины самообладанием.

»— А ты не сбежишь? — спросил он.

— Зачем? Зачем мне убегать от человека, которого я сама же попросила купить меня? Глупо, не правда ли? У меня нет крыши над головой, а ты дашь мне приют. Раньше мне было не о ком заботиться, а теперь у меня есть ты».

Он выделил ей отдельную спальню, и, конечно же, она никуда не сбежала. Когда он возвращался домой со своих плантаций, для него уже был готов халат и домашние туфли. Его покойная жена была холодна и надменна, Адель, напротив — отзывчива. Казалось, она только и думала, чтобы ему было хорошо.

— Но была ли она при этом искренна? Не было ли это радушие наигранным?

— В том-то и дело. Она делала все это от чистого сердца. Она искренне полюбила этого человека, в чем с самого начала нисколько не сомневалась. Она видела, как ему одиноко, и чувствовала, что он нуждается в ней.

У нее чутье на такие вещи. Они прожили несколько месяцев, и ему никогда еще не было так хорошо. В первый раз за все время он наслаждался жизнью и был совершенно счастлив.

— А потом?

— Он женился на ней. Разумеется, это было совсем не обязательно! Она ясно дала ему понять, но такова была его воля. И, надо сказать, впоследствии ему ни разу не пришлось об этом пожалеть.

— Он умер?

— Наоборот, ожил. Сейчас она, наверное, уже гораздо лучше, чем он, разбирается в том, как идут дела на плантациях, только виду не подает. Лишь иногда может высказать вслух какое-нибудь предложение… не более того. Но он прислушивается к ее советам, и имение процветает.

Август Джейн откинулся в кресле и улыбнулся, загадочно сверкнув глазами.

— «И жили они долго и счастливо», — завершил он свой рассказ.

— Но с чего вы решили, что это и есть именно та, которую я разыскиваю?

Он усмехнулся, но тут же посерьезнел.

— По времени совпадает. Но это еще не все. Несколько недель назад я был у них в доме: примеряли его парадное платье. Они были приглашены на бал — во дворец к губернатору.

Когда я приехал, он еще не вернулся с плантации. Она предложила мне сесть, а затем объявила, что знает обо мне кое-что — я уверен, что ее муж даже не догадывается об этом, — и что ей нужно разузнать об одном человеке. Его зовут Джозеф Питтинджел.

Я был ошеломлен.

— Но зачем? Почему? А я-то думал, что…

— Я тоже. Я тоже был склонен думать, что она и без того достаточно натерпелась из-за него. Но вы плохо знаете эту леди. У нее поистине железные нервы. Джозеф Питтинджел оскорбил ее и унизил. Она его презирает и ненавидит. Она задалась целью заполучить нечто, что можно было бы использовать против него.

— Тогда она могла бы помочь мне!

— А что вы ищете?

— Доказательств. Данных под присягой показаний о том, что с нею произошло. Я хочу, чтобы этому позорному промыслу был раз и навсегда положен конец. И я добьюсь этого.

Джейн отрицательно покачал головой.

— Вы хотите слишком многого, мой друг Сэкетт. Адель — она позволяет мне называть ее так — на это не пойдет. Тогда ей пришлось бы рассказать о себе правду. Пришлось бы прийти в суд, к губернатору или к нотариусу, а стало быть, дело получило бы огласку. Она никогда не сделает этого, и не из-за себя, а лишь только ради него. Ради того человека, за которого она вышла замуж.

Поймите же, никто не знает подробностей. Она — просто таинственная женщина, возникшая из ниоткуда, и к тому времени, как они впервые появились на людях, она уже была его женой. Она — не лишенная самообладания женщина, которая сама распоряжается своей судьбой.

Нет, боюсь, ничего не выйдет. Она не станет рисковать ради вас всем, даже если речь идет о мести. У нее другое на уме.

— Что, например?

— Она хочет, чтобы он оказался сломлен, разорен, сокрушен. Чтобы ему пришел конец. И, на мой взгляд, ей нет никакого дела, останется он в живых или нет. Ей хочется разделаться с ним, чтобы отомстить: за то, что он попытался сделать с ней, и за все то зло, которое он причинил остальным.

— И тем не менее я должен немедленно увидеть ее.

Август Джейн хитро улыбнулся.

— В этом нет необходимости. Она здесь… сейчас.

Глава 13

Он откинул портьеру, за которой находилась дверь, ведущая в соседнюю комнату, и я вошел туда. Я обратил внимание на то, что с другой стороны тоже была дверь, скрытая тяжелой портьерой. Она была открыта.

— Меня ждут другие дела, а вам еще многое предстоит обсудить. Кин Ринг Сэкетт, мадам Адель Легар.

Сказав это, он вышел из комнаты. Ее нельзя было назвать раскрасавицей. Это была эффектная молодая женщина с роскошной фигурой, голубоглазая, со светлыми, чуть рыжеватыми волосами.

— Кин Ринг Сэкетт. Какое необычное имя. Вы из Каролины?

— С гор, мадам. Вы должны меня извинить. Боюсь, я почти не разбираюсь в светских условностях.

— Обо мне вы теперь все знаете, поэтому я не стану терять времени. Кстати, его у нас почти нет. Макс Бауэр в городе и не сидит сложа руки. Он пойдет на все, чтобы вас убить.

— Похоже, вы знаете, что он за птица.

— Знаю. И вам не следует его недооценивать. Он ни за что не позволит вам остаться в живых и выбраться из Порт-Ройяла. Или же поступит с вами так же, как с тем человеком, который пытался помочь мне.

— И что же такого он сделал?

— Тот, другой, был неплохим человеком. Конечно, я догадываюсь, что он жил не слишком праведно, но он был добр ко мне и даже пытался помочь. — Она немного помолчала. — Макс Бауэр выколол ему глаза и отрезал язык.

Я был потрясен. Отметив мое замешательство, она пожала плечами.

— Здесь порой случаются вещи и пострашнее, да и в Англии так. Я не должна говорить вам об этом, но он был хорошим человеком.

— И что с ним стало теперь?

— Он живет здесь, в доме на холме, откуда открывается прекрасный вид на окрестности. Плетет корзины и циновки. На продажу. Я устроила так, чтобы о нем заботились, но он очень гордый человек и предпочитает самостоятельно зарабатывать себе на хлеб. — Она повернулась ко мне спиной. — Вы производите впечатление сильного человека. Сможете убить Макса Бауэра?

— Мадам, вы, по-видимому, не за того меня принимаете. Я не собираюсь его убивать, а лишь хочу положить конец этому бизнесу. Мне необходимы доказательства, которые представляли бы Питтинджела таким, каков он есть на самом деле.

— Вы полагаете, что это их остановит? Да они попросту переберутся куда-нибудь в другое место, и вся недолга. О да, Питтинджел будет уязвлен, не спорю. Ему ведь так нравится ощущать себя важной персоной! Чтобы можно было вальяжно расхаживать по округе, надменно поглядывая на всех! Что же до его имени, то он даже это украл. Мне так и не удалось разузнать, как же его зовут на самом деле. Я знаю его предыдущее имя, но мне кажется, оно тоже не настоящее.

Хотя это не имеет значения. Важно то, что он злодей, и Макс Бауэр ничем не лучше. Я хочу разделаться с обоими.

— Если бы я возвратился на мыс Анны, имея при себе заверенные показания…

— Это невозможно. Я беспокоюсь вовсе не о себе, а о своем муже. Он человек порядочный, с положением. Никто здесь не знает, как я попала сюда. И я не желаю, чтобы это стало известно.

— Похоже, вы очень изменились за этот год.

— За год? А что такое год? Время — понятие относительное. Один день может показаться длиннее жизни, а год может стать вечностью. Ведь это не просто определенное число дней, важно то, что в эти дни происходит.

Я была молоденькой девушкой. Я была свободна, независима, упряма… и, боюсь, зачастую непокорна. Внезапно я очутилась в неволе, и жизнь перестала быть для меня легкой чередой дней. Меня собирались продать как рабыню, и осознавать это было крайне неприятно. Я должна была на что-то решиться и сделать это как можно скорее, чтобы выжить.

Мой друг, тот, который затем был лишен зрения, предупредил меня о том, что меня ждет. Я могла бы стать рабыней какого-нибудь жестокого развратника на дальней плантации, а потом меня бы продали в бордель. Чтобы остаться в живых, мне было необходимо что-то придумать.

— Вы стали такой милой женщиной.

— И к тому же я очень люблю своего мужа.

Я покраснел.

— Я совсем не в том смысле…

— Знаю. Я просто хотела, чтобы вы меня поняли. Я не стану делать ничего такого, из-за чего у него могут возникнуть неприятности.

— Бауэр знает, где вы сейчас? За кого вы вышли замуж?

— Думаю, что нет. Я для них была никто. Просто еще одна девчонка, которую нужно было спихнуть с рук и получить за это хорошие деньги. Ни один из них не присутствовал на аукционе. В тот раз собралось очень мало покупателей, большинство специально прибыло с других островов. К тому же сейчас я выгляжу иначе. Тем не менее я бы не рискнула недооценить его.

— Я рассчитывал на то, что мне удастся получить от вас заверенные показания, которые я смог бы использовать против Питтинджела.

— Исключено. Я буду делать все, что в моих силах, но только до тех пор, как дело окажется в суде.

— Благодарю вас. — Я хотел уже развернуться и выйти вон, когда меня остановил ее вопрос.

— Две девочки все же убежали? Кто они?

— Диана Маклин и Керри Пенни. Мой брат женат на Темперанс Пенни.

— Мы с ней дружили, хотя ее семья и не одобряла это. — Она совершенно неожиданно улыбнулась, видимо вспоминая свои былые выходки. — Меня считали своевольной и упрямой. — Она помрачнела. — Мне нравилась Диана. И хотя поговорить нам с ней удавалось нечасто, но мы дружили. Я всегда очень волновалась за нее, потому что люди относились к ней настороженно. Она была умней других и более независимой.

Я вкратце рассказал ей о том, какая ситуация сложилась в тех краях за последний год. Она всех хорошо знала и потому живо составила себе картину случившегося. Разговаривая с ней, я вдруг подумал о том, что не могу сдержать восхищения. Передо мной находилась девушка, сумевшая благодаря одной только своей находчивости успешно выбраться из ужасающего положения, в котором ей пришлось оказаться. Справедливости ради следует заметить, что ей крупно повезло с таким человеком, как Легар. Но как знать, на что она пошла бы, окажись на его месте кто-то другой?

— Выходит, они знают вас в лицо? Будьте осторожны. Август Джейн предупредил меня о том, что они сейчас в Порт-Ройяле. Они частенько бывают здесь, я же, наоборот, чрезвычайно редко. Так что поберегите себя.

— А вы?

— Обо мне не беспокойтесь.

Она протянула мне руку, а затем направилась к двери черного хода.

— У нас с вами, оказывается, есть кое-что общее. Например, враги. Идите же. Я должна выбраться отсюда незамеченной. — Она немного помолчала. — Обо мне не беспокойтесь. У меня есть друзья и покровители. Я не могу помочь вам так, как вам того хотелось бы, но, клянусь, я не успокоюсь до тех пор, пока не сживу их всех со свету.

Она говорила очень спокойно, но я ни минуты не сомневался в том, что она не кривит душой. Возможно, ей было еще немного лет, но на ее долю выпали серьезные испытания, и она была непреклонна.

Я вышел в мастерскую, где теперь находились двое мужчин. Портные сидели на столе по-турецки и что-то шили. Августа Джейна поблизости видно не было, и, остановившись перед открытой дверью, я выглянул на улицу.

Там было многолюдно. Более всего в толпе были заметны сошедшие на берег матросы и пираты, время от времени мелькал в толпе какой-нибудь плантатор или солдат в мундире. Негры на улице встречались не слишком часто, и некоторые из них явно были потомками исконных обитателей островов.

Пьяный матрос, от которого сильно несло ромом, пошатываясь, прошел мимо и ненадолго остановился у столба, чтобы перевести дух. В ухе у него поблескивала серьга, усыпанная бриллиантами. На той руке, что была ближе ко мне, я заметил три золотых перстня с драгоценными камнями. Поймав на себе мой взгляд, он изобразил на лице некое подобие улыбки, обнажая неровный ряд поломанных зубов.

— Там, откуда я приехал, у меня есть еще! У меня их там мно-о-ого!

Объявив это, он отцепился от столба и заковылял дальше.

Повернув голову, я увидел угрюмого вида человека с черным чубом и шрамом через всю щеку. По-видимому, тот же удар лишил его и мочки левого уха. Наши взгляды встретились, и он тут же поспешил виновато отвернуться. С чего бы это?

Тяжелая повозка, груженная бочками и запряженная парой волов, катилась по улице. Внезапно сорвавшись с места, я бросился через улицу, успев проскочить перед самым носом у волов, которые от неожиданности едва не сбились с шага, а погонщик обругал меня последними словами. На мгновение повозка заслонила меня, и я без промедления заскочил в ближайшую мелочную лавчонку.

Оглянувшись, я заметил, что вслед за мной через улицу бросились сразу двое. Человек со шрамом поспешил в конец улицы, а его напарник отправился в противоположном направлении.

Всего несколько минут. Они вернутся и заглянут сюда. Я направился к двери в дальнюю комнату, откуда навстречу мне вышел приказчик.

— Что вам угодно?

— Видеть хозяина, — сказал я, — и немедленно!

Он замер в нерешительности. Я ему явно не понравился, но, очевидно, моя внешность произвела на него должное впечатление.

— Ладно… подождите.

Он развернулся и скрылся за портьерой. Я снова оглянулся. Никого не было видно… пока.

Когда приказчик снова вышел ко мне, прошла, казалось, целая вечность.

— Сюда, капитан, — сказал он.

Время, мне необходимо было выиграть время, хотя бы всего несколько минут. Я прошел за портьеру и увидел там человека в очках с квадратными стеклами. Это был толстяк маленького роста с круглой и почти совершенно лысой головой. У него был маленький рот с тонкими, плотно сжатыми губами. Короче, мне он сразу показался на редкость несимпатичным типом, но в тот миг это было уже совершенно не важно.

— В чем дело? — раздраженно заговорил он. — У меня нет времени на…

— Мне говорили, — сказал я, — что у вас есть кое-что на продажу. — Я многозначительно помолчал. — Нечто другое, чем этот хлам. — Я кивнул в сторону лавки.

Он откинулся в своем кресле и изучающе разглядывал меня. Взгляд его был жесток и холоден. Он был явно не из тех, с кем приятно было иметь дело.

— И кто вам только мог сказать такое? — Он в упор разглядывал меня. — Я вас не знаю. Если вы хотите купить что-нибудь, весь товар в лавке. Я приказал проводить вас ко мне только потому, что принял вас за другого. А теперь уходите.

Прошла всего минута. Шпионы, убийцы, или кем там еще были те двое, как раз могли оказаться недалеко от входа.

— Здесь есть драгоценные камни, — сказал я, — и, значит, должны быть настоящие драгоценности. Меня интересуют разного рода диковины, необычные вещи. Я могу хорошо заплатить.

Лавочник принялся шуршать бумагами, разложенными на столе.

— Ничего у меня нет, — сердито пробормотал он. — А в округе по крайней мере полсотни человек, кто занимается подобным товаром. — Он снова взглянул на меня из-под своих тяжелых, заплывших жиром век. — Кто вас прислал ко мне? Я не стану говорить, пока вы не назовете имя.

В тот момент на ум мне пришло лишь одно-единственное имя.

— Питтинджел, — сказал я. — Но вряд ли он хотел, чтобы его имя упоминали вслух.

Лавочник медленно отложил в сторону перо.

— Питтинджел? И что же, позвольте узнать, он соизволил рассказать обо мне? Что? И кому?

— Я прибыл сюда от берегов Каролины, — сказал я. — Недавно перебрался туда из Мексики.

Я надеялся, что он не станет расспрашивать меня, так как о Мексике я не знал решительно ничего.

— И что вы от меня хотите?

— Я уже сказал. Алмазы… один или два, но крупные. Золото, обработанное вручную, не переплавленное. — Я изо всех сил старался задержаться здесь как можно дольше. Пусть мои преследователи решат, что я уже далеко.

— Алмазы! — Он раздраженно передернул плечами. — Вот уж этого добра здесь хоть отбавляй! Они попадают сюда с испанских кораблей. — Он взмахнул рукой. — Идите, расспросите торговцев. Тут их полным-полно!

— Мне не нужно много. Я бы купил один или два камня, но они должны быть крупными, — добавил я. — У меня есть покупатель только на такие камни. — Я отвернулся в мнимом раздражении. — Похоже, мы с вами лишь понапрасну теряем время. Теперь мне ясно, что я не по адресу. Мне говорили…

— Да уж, — сухо заметил он, — вот об этом мне бы хотелось узнать подробнее. Говорите, Питтинджел? Мы с ним едва знакомы, а он направил вас ко мне? Или еще к кому-нибудь, если уж на то пошло.

— Пожалуй, я пойду, — сказал я. — Я пришел говорить о деле…

— И заговоришь, как миленький, — тихо произнес он. — Ты что, принимаешь меня за дурака? Ты приставлен шпионить за мной! Проклятый шпион! — Он хмыкнул. — Как же, Питтинджел! Я-то его хорошо знаю, а вот он едва ли что-нибудь знает обо мне! И ты заявляешься ко мне и начинаешь плести сказки! Видите ли, алмазы ему нужны! Где же еще искать их как не в такой лавке, как моя, где продается всякий матросский хлам и прочее старье?

Я попятился, начиная потихоньку отступать к портьере, через которую попал сюда. Сам того не желая, я впутался еще в какое-то дело, о котором я не имел ни малейшего представления и предпочел бы и дальше оставаться в неведении.

— Очевидно, — сказал я, — нам с вами так и не удастся договориться. Возможно, как-нибудь в другой раз…

— Сейчас, — сказал он, извлекая откуда-то из-под стола внушительного вида пистолет. Было слышно, как щелкает затвор. — Садись. Сейчас сюда придут мои ребята, и мы узнаем о тебе побольше, мой юный простофиля. Том! Гарри! — внезапно выкрикнул он. — Все сюда, живо!

В руке у него был пистолет, но он не целился, видимо уверенный в том, что достаточно запугал меня. Я пнул ногой стул, на котором сидел до этого, и он отлетел в сторону. Вздрогнув от неожиданности, лавочник инстинктивно отпрянул, и в тот же миг я оказался по другую сторону тяжелой портьеры, столкнувшись лицом к лицу с угрюмым детиной, более нахальным и самоуверенным, чем позволительно обычному человеку.

— Вот я тебя!.. А ну назад! А то я!..

— В другой раз, — сказал я и с силой ударил его ногой в коленную чашечку.

Он согнулся, хватаясь руками за колено и воя от боли, и тогда я нанес ему удар в лицо, а затем просто отпихнул с дороги. Я двигался к двери, ведущей на улицу. Худощавый парень со злобным лицом уже поджидал меня там, но отступил в сторону, давая мне пройти. При этом он желчно улыбался.

— Мой черед наступит позже, — сказал он. — Иначе быть не может!

С таким напутствием я оказался на улице и тут же завернул за угол. Потом перешел на другую сторону улицы и снова свернул. И что это за город такой? Неужели здесь и в самом деле, куда ни глянь, воровские притоны? Ведь я просто зашел в лавку — только и всего…

Вернувшись обратно в таверну, я тут же поднялся к себе в комнату и устало опустился на скамью, бросив шляпу на кровать. Но тут мое внимание привлек листок бумаги, оставленный на столе, на котором стояли миска и кувшин.

Сложенный пополам листок, придавленный миской. Я развернул его.

«Мадам Легар похищена. Буду ждать тебя в устье Рио-Кобре, у Сантьяго-де-ла-Вега. Не позднее полуночи.

Генри».

Еще какое-то время я стоял неподвижно, пытаясь собраться с мыслями. Похищена мадам Легар! Однажды она сумела отделаться от них, но вряд ли ей удастся это снова, а ее муж, хороший и добропорядочный человек, но наверняка не из тех, кому под силу справиться с Бауэром. К тому же я чувствовал ответственность за случившееся. Это из-за меня она опять попала в поле его зрения.

Достав свои пожитки, я извлек два пистолета, лежавшие там среди прочих вещей, зарядил их и засунул за пояс.

Попасть из Порт-Ройяла в Сантьяго-де-ла-Вега можно было по воде. Для этого оставалось лишь переправиться на другую сторону залива. Я мысленно прикинул расстояние.

Две мили? Или, может, чуть больше?

Я должен отправиться туда немедленно, прямо сейчас.

Глава 14

На берегу я нанял темнокожего мальчишку, который согласился перевезти меня на противоположную сторону гавани. Он был очень худ, а глаза его были огромны.

— Шиллинг, сэр. Я сделаю это за шиллинг.

— Греби побыстрей и внимательно гляди по сторонам, тогда получишь еще один шиллинг, — сказал я.

— Шиллинг, — повторил он. — И я увижу все, о чем вам надо знать, и скажу вам.

Он сразу же оттолкнулся от берега, и лодка легко заскользила по темной глади воды.

Ветра не было. Две дюжины кораблей стояли на якоре в гавани. Большинство из них были пиратскими, и некоторые были просто-таки до отказа набиты товарами, награбленными с торговых судов, захваченных на просторах Карибского моря. С наступлением ночи жизнь в гавани не замерла. Мимо проплыл лихтер, груженный тюками и бочками. На кораблях горели огни, а с галиона, сохранившего все признаки недавнего пожара и отметины пушечных ядер, доносилось нестройное пение. Какой-то человек облокотился о поручни и помахал нам бутылкой, приглашая выпить с ним. С берега доносились звуки музыки и слышался пьяный хор. Это была дикая ночь в диком порту и дикое море, над водами которого поднимались высокие и темные берега.

— Ты давно живешь здесь? — спросил я.

— Всегда, — сказал он. — Мне нравится здесь, сэр. Я люблю свою лодку. В ней можно перевезти кого-нибудь на другой берег и получить за это шиллинг. И еще у меня есть хижина на склоне Хэлсшир-Хиллс.

Он замолчал, и в наступившей тишине было слышно, как жалобно поскрипывает весло в уключине. Здесь не было ветра, чтобы поставить парус, он, возможно, дул по другую сторону от стоявших на приколе судов.

— Меня звали на корабль. И не один раз. Но я не хочу. Мне не нужно золото, которое оплачено кровью. Я люблю тишину, когда слышно, как скрипит мое весло, а за бортом тихо плещется вода. Мне нравится, когда люди сидят тихо, как вы сейчас. И еще мне нравятся запахи вон там, на той стороне. Хорошо бывать на том заливе, на Галион-Бэй.

Он замолчал, и некоторое время спустя я сказал:

— Я приехал сюда из Америки, с гор, это далеко к северу отсюда. У меня тоже есть хижина. Я выстроил ее среди цветущих зарослей, там, где вершины гор поднимаются до самых небес. Я понимаю, о чем ты говоришь.

Через некоторое время он высадил меня на песчаной отмели, и я протянул ему шиллинг.

— У тебя есть семья? — спросил я.

В темноте были видны лишь белки его глаз и белый шарф, обвязанный вокруг головы.

— Раньше была. Мама умерла, когда я был еще маленьким. Мы с отцом похоронили ее и отметили то место. Он остался со мной, но взгляд его был всегда обращен к морю, и каждый раз, когда уходил какой-нибудь корабль под парусами, его сердце было там, на этом корабле.

Мне было четырнадцать лет, когда отец сказал, что я уже взрослый, и я ответил, иди, отец, возвращайся туда, где корабли. Я же видел, что его сердце навсегда осталось в море. И он ушел, а у меня есть моя лодка, и иногда мне дают шиллинг.

— А как тебя зовут?

— Эндрю, сэр. Меня зовут Эндрю.

— И это все?

Я увидел в темноте его белые зубы, когда он улыбнулся.

— Мне не нужно больше никакого имени. Я просто Эндрю. И этого достаточно. Если бы у меня вдруг оказалось целых два имени, то я, наверное, жутко заважничал бы, а это нехорошо. А так я просто мальчик Эндрю, у которого есть лодка. Счастливо оставаться, сэр.

Я вложил шиллинг ему в ладонь, и он оттолкнул лодку от берега, уплывая в ночь. Я остался стоять без движения на берегу до тех пор, покуда в ночной тишине слышался тихий скрип его весла.

Я стоял один в кромешной тьме; неподалеку зловеще темнели поросшие джунглями холмы, а у моих ног белела узкая полоска прибрежного песка. Я отошел подальше и остановился, чтобы подумать и решить, в какую сторону идти. Где-то совсем рядом раздался тихий шорох.

— Капитан, это я, Генри.

Он появился прямо из темноты. Вслед за ним вышли еще несколько человек. Я по-прежнему держал руку на рукоятке пистолета.

— Все в порядке, капитан. Это мароны и люди из моего племени.

— Похитили Адель Легар. Где она сейчас?

— Недалеко отсюда. — Он тихонько засмеялся. — Они даже не подозревают, что за ними следят. Мои люди как индейцы в твоей стране. В лесу их не видно и не слышно.

— Они разбили лагерь?

— Нет, просто медленно продвигаются вдоль берега, будто дожидаются кого-то. Или выжидают. Сейчас они должны быть недалеко от Соляных запруд, но я думаю, что они направляются в залив Галион-Бэй. Идеальное место, куда незаметно могут заходить лодки.

Генри возглавил шествие, и мы поспешно последовали за ним. Недавно прошел ливень, и с деревьев все еще падали на землю тяжелые капли воды, но я был даже рад этому, наши шаги слышались не столь явно. Мы уже успели пройти некоторое расстояние, когда из джунглей нам навстречу вышел человек. Мы ненадолго остановились, пока он о чем-то тихо говорил с Генри; вскоре он снова скрылся в зарослях.

— Они всего в нескольких минутах ходьбы отсюда. — Он взглянул на меня. — Думаю, придется взяться за оружие.

— Сколько их там?

— Сейчас семеро, и еще над Галион-Бэй видели свет. Это сигнал, мы в этом уверены. — Он снова повел всех за собой, вниз по крутому склону. Под ногами была грязь, и несколько раз я поскальзывался, но каждый раз мне удавалось удержать равновесие и не упасть.

Неожиданно впереди перед нами заблестела широкая полоса воды, по другую сторону которой темнел дальний берег. Генри тронул меня за руку.

— Теперь идем осторожно, берег заболочен.

Мои сапоги совсем не годились для подобного путешествия, и я был бы готов отдать что угодно за пару мокасин. Наконец мы почувствовали под ногами твердую почву, узкой полоской протянувшуюся вдоль берега.

Внезапно из темноты нас окликнул чей-то голос:

— Убирайтесь отсюда! Проваливайте! Мы не ждем гостей!

— А мы взяли и пришли, дружище, — тихо сказал я. — Нас много, и нам необходимо видеть юную леди. Вы можете отпустить ее прямо сейчас, или же нам для начала придется пустить кое-кому кровь.

— Проваливайте! — гневно повторил все тот же голос, в котором на сей раз, как мне показалось, слышалось некоторое сомнение.

— Вы здесь, мадам?

— Да, — ответила она.

В тишине был слышен звук пощечины.

— А вот это будет стоить вам жизни, — сказал я, и мы окружили их.

Какой-то человек, отчаянно размахивая абордажной саблей, бросился ко мне, но я отразил удар, как меня учили отец и Джереми. Я отступил, и, будучи уверенным в том, что мне конец, он уверенно двинулся прямо на меня. Он сделал выпад в мою сторону, но промахнулся; а вот мой удар пришелся точно в цель. Острие моего клинка вонзилось ему в горло.

Он опрокинулся на спину, кашляя и захлебываясь кровью. Мои глаза теперь уже вполне привыкли к темноте, и я заметил, что один из злодеев направляется к Адель. Тогда я выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил.

Он упал.

К берегу тем временем приближалась лодка.

— Лашан, — позвал кто-то в темноте.

Мароны были вооружены абордажными саблями, но мушкеты были только у двух-трех человек. Они немедленно открыли огонь по лодке. Послышались проклятия, лодка начала быстро удаляться от берега. Я сунул пистолет обратно за пояс и все еще держал шпагу наготове, но битва была окончена. На песке остались неподвижно лежать тела убитых. Марон направился было к одному из раненых злодеев, пытавшемуся теперь уползти.

— Оставь его, — сказал я. — Если он выживет, то сможет рассказать своим, какими они оказались идиотами.

Адель подошла ко мне, ступая по песку.

— Вы успели как раз вовремя. Я верила, что вы придете.

— Это Генри нужно благодарить, — сказал я. — Вы позволите отвезти вас домой?

По крайней мере троим злодеям удалось бежать, но мы не стали пускаться в погоню. Разыскать их в такой темноте было бы очень непросто, тем более, что теперь моей первейшей задачей было благополучно доставить домой мадам Легар.

— Все уже устроено, — сказал Генри. — Мы позаимствовали карету на одной плантации.

— Генри, об этом никто не должен знать. Надеюсь, что ты не…

Он улыбнулся в ответ.

— Конечно же нет. Они даже не узнают о том, что кто-то проехался в их карете, потому она вскоре будет стоять там, откуда ее взяли. Совсем чистенькая, будто никуда и не выезжала со двора.

Несколько часов спустя мы выехали на извилистую дорожку, по обеим сторонам от которой были высажены пальмы. Она вела к хозяйской усадьбе.

Мы подъехали к дому. На широкую веранду вышел человек, и я выехал вперед.

— Господин Легар?

Ему было, наверное, лет тридцать с небольшим. Довольно привлекательный мужчина, приятное лицо которого теперь выражало крайнее волнение.

— Да?

— Госпожу Легар пытались похитить. Это дело рук пиратов или работорговцев. Мы привезли ее домой. Все обошлось благополучно. Она не пострадала.

— Кто вы?

— Кин Ринг Сэкетт из Вирджинии. Остальные со мной, — добавил я. — Это мароны.

— Мароны? — Он был ошеломлен. — Но…

— Они наши друзья, — сказал я. — И если бы не они, одним нам вряд ли что-нибудь удалось сделать.

Тем временем к дому подъехала карета. Сбежав по ступенькам, Легар помог жене сойти.

— С тобой все в порядке?

— Все хорошо. — Она вдруг улыбнулась, а он все еще держал ее руку в своей. — И я снова дома.

— Может быть, войдем? — Он остановился на пороге, оглядываясь. — Как же так! Они исчезли!

Обернувшись, я увидел, что это действительно так. Мои спутники скрылись в джунглях среди зарослей, как будто их никогда здесь не было. Излишне было бы спрашивать, куда мог подеваться Генри. Он знал не хуже меня, что предстоит многое сделать и что за дела ожидают нас в Порт-Ройяле и в Сантьяго-де-ла-Вега.

Комната, в которую меня проводили, оказалась очень просторной, с высоким потолком. Большие окна выходили в сад, где на зеленых лужайках ярко цвели диковинные тропические цветы, названия которых я не знал.

— Вам нужно отдохнуть, капитан, — сказал Легар, — но сначала я прикажу, чтобы принесли что-нибудь поесть.

— Времени очень мало… — начал было я, но он поднял руку.

— Времени вполне достаточно. К тому же мне нужно с вами поговорить. — Он взглянул на меня. — Вы давно знаете мою жену?

Я вкратце рассказал ему о нашей встрече и о том, что привело меня на Ямайку.

— Когда госпожа Легар жила в районе мыса Анны, она была дружна с одной девушкой, с которой я также знаком. С девушкой, которую я…

Я умолк на полуслове. Что за бред я несу? Ведь я ее едва знал, а уж ей-то было известно обо мне и того меньше.

В комнату вошел слуга. В руках у него был поднос с кофе, яйцами, ломтиками ветчины и какой-то невиданной дыни.

— Адель не хочет причинять мне беспокойство, — сказал Легар. — Она знает меня как человека, предпочитающего жить уединенно, в мире и спокойствии. У меня есть неплохая библиотека, я много читаю. Я самолично слежу за ходом дел на своих плантациях и помимо этого веду кое-какую торговлю. Я также, — отломив небольшой кусочек хлеба, он принялся крошить его, — некоторым образом причастен к управлению этим островом. Зачастую, — продолжал он, — мне приходится действовать, так сказать, неофициально, в обход существующих законов. Адель еще не знакома с моими методами ведения дел. Она просто знает, что я предпочитаю жизнь здесь всему остальному. Тут так хорошо и тихо. У нас есть друзья, и живется нам легко и беззаботно.

Он отставил свой бокал.

— Я очень хорошо понимаю, каково вам должно быть сейчас, и абсолютно согласен, что с этим надо что-то делать. Одно время у меня тоже возникали похожие мысли. А теперь — так неожиданно — это коснулось и меня самого.

— Я слышал, — сказал я, — что у Джозефа Питтинджела имеются покровители среди влиятельных людей, и поэтому он может делать все, что ему только захочется.

— До поры до времени… и не более того. К несчастью для него, он не догадывается о том, как слабы корни его могущества. Он не сумел умерить свою тягу к наживе. Его везение затянулось, и он поверил, что просчета быть не может.

Легар улыбнулся, подливая кофе в мою чашку.

— И с этим, капитан Сэкетт, я полностью согласен.

— Меня здесь все называют «капитаном», но на деле я не имею никакого права на это звание, — сказал я. — Я капитан без корабля.

Он пожал плечами.

— Не важно. Здесь, на островах, так принято. Это просто долг вежливости, да и тем, к кому так обращаются, тоже приятно.

Неожиданно переменив тему разговора, он завел речь о торговле между островами и Каролиной и колонией в Плимуте.

— Я вполне доволен тем, как идут дела у меня на плантации, но последнее время я начал подумывать о расширении бизнеса и хочу наладить торговлю между островами, Англией и Каролиной. Я до сих пор не решился лишь потому, что для этого мне пришлось бы ехать в Англию, чтобы найти себе там подходящего агента.

Тут мне на ум пришла неплохая идея, и я сказал:

— Мой брат изучает право в «Судебных Иннах»[3]. Он еще довольно молод, но, думаю, был бы польщен, если бы вы доверили ему представлять ваши интересы.

— Как его имя?

— Брайан Сэкетт. Я слышал, ему уже удалось обзавестись связями, и к тому же он разбирается в законах.

— Превосходно! По крайней мере, я мог бы дать ему шанс, и, если все пойдет как надо, мы бы наладили хороший бизнес. Торговля расширяется, и я предвижу бурный рост поселений в Каролине и Вирджинии. Соответственно увеличится и спрос, а также потребности рынка в самых разнообразных товарах.

— Когда был жив мой отец, он несколько раз отправлял корабли с корабельным лесом и поташем и конечно же с пушниной. Кое-где имеется и золото, и немного алмазов — но их мало, крайне мало.

Легар встал.

— А вы? Как же вы?

— Я останусь на суше. Все это, — я широким жестом обвел комнату, — очень роскошно и красиво, но я человек леса, и мой дом там. Я не ставлю себе целью нажить богатство, тем более, что там, где мне больше всего хочется жить, его попросту некому будет оценить.

У меня есть хижина к западу от Голубых гор. Там сейчас созревает урожай кукурузы, который требует моего внимания, и, управившись здесь с делами, я вернусь обратно. В лесу много орехов и ягод, а если есть порох и патроны, можно добыть и мясо.

Мне никогда не хотелось носить дорогую одежду или жить в роскошном доме. Из вещей для меня имеют ценность лишь книги. Я очень люблю читать, хотя при нашей жизни на это почти не остается времени. И все же вечером, сидя у огня…

Я продолжал говорить, но мысли мои были уже далеко. Интересно, где сейчас Макс Бауэр? Что еще может замышлять Джозеф Питтинджел? И как быть мне теперь, когда я в очередной раз разрушил их планы, но сам при этом не оказался ближе к цели?

Они отчаянно желали моей смерти, а я все еще был жив. Пока. Станут ли они подкарауливать меня где-нибудь в темноте? Скорее всего, нет. Теперь они знают о том, что мароны наши друзья и что ночью тягаться с ними бесполезно.

Они станут дожидаться наступления дня. Они, наверное, решат…

— Могу предложить вам карету, — сказал Легар. — В ней вы сможете вернуться в Порт-Ройял или куда сами пожелаете.

— Два часа отдыха, — ответил я, — а затем хорошего коня.

— Но?..

— Они будут рассчитывать, что я вернусь в город засветло. Поэтому поездка в карете была бы большой ошибкой, она может стоить мне жизни.

После того как мы обо всем договорились, я лег спать. В моей спальне оказались высокие потолки, а над широкой кроватью была натянута москитная сетка. Ночь стояла теплая, но спал я хорошо.

Через час после полуночи слуга-негр тихо подошел к моей кровати.

— Пора, капитан. Желаете кофе?

Горячий кофе ждал меня в соседней комнате, небольшой и обставленной со вкусом. На тарелке лежал ломтик дыни, большой кусок хлеба и ветчина. Я съел все, что было для меня приготовлено, выпил кофе, и все тот же слуга-негр повел меня по узкому коридору.

— Здесь живут рабы, — сказал он извиняющимся тоном. — Но здесь нас никто не заметит.

— Вы говорили с Генри?

Он посмотрел на меня. Это был высокий, несколько худощавый человек с проседью в волосах.

— Нет, — тихо сказал он. — Вы выручили из беды госпожу. Этого достаточно. — И, немного помолчав, он добавил: — Она очень добра к нам.

У стены конюшни нетерпеливо бил копытом вороной конь, готовый в любой момент сорваться с места и пуститься вскачь. Он был взнуздан и оседлан; с каждой стороны седла висело по кобуре, в которые были вложены два пистолета.

Негр указал мне дорогу.

— Сейчас повсюду неспокойно, — тихо сказал он, -но вы, похоже, из тех, кто к этому привык. Счастливого пути.

Он развернулся и, не оглядываясь, зашагал к дому. Я выждал еще мгновение, стоя в темноте, царившей у конюшни. Ночь была тихой, слышно было, как в конюшне беспокойно бьет копытом лошадь. Развернув вороного, я проехал мимо загона и ненадолго задержался на обочине, прислушиваясь к ночной тишине.

Было очень душно и тихо. В пруду неподалеку квакали лягушки, неведомые мне зверьки и насекомые издавали бесконечное множество звуков и шорохов.

Направив коня шагом по тропе, я отправился в Сантьяго-де-ла-Вега. Путь туда был неблизкий.

Правой рукой я дотронулся до рукоятки пистолета, наполовину освободив его из кобуры. Он наверняка понадобится мне прежде, чем мы с конем доберемся до города. И это было не проста предположение. Я был в этом уверен.

Глава 15

Я ехал по едва различимой тропе, проложенной через темные джунгли. Временами они сменялись открытой местностью, где теперь находились поля и пастбища. Вставала луна, но за деревьями ее все еще не было видно. В темноте изгороди походили на скелеты.

В небе парил ночной ястреб или какая-то другая птица. Царило полное безмолвие, нарушаемое лишь стуком копыт моего коня. Я то и дело беспокойно оглядывался назад и неизменно пристально вглядывался в темноту, в надежде вовремя заметить опасность.

С обеих сторон к тропе подступала плотная стена деревьев. Наконец джунгли расступились, и дорога пошла через поля, залитые серебристым светом луны, но я и теперь не мог позволить себе расслабиться. Я давным-давно усвоил одну простую истину: нет более опасного места, чем то, где царит полнейшая идиллия. Мой конь беспокойно запрядал ушами и сбился с шага, затем как ни в чем не бывало продолжил путь. Я держал наготове оба пистолета и очень надеялся на то, что вороной не испугается выстрела.

По крайней мере, он меня предупредил. Враги внезапно появились на дороге, из-за поворота, о существовании которого догадаться было довольно трудно. Но мой конь почуял их раньше, и потому, как только первый из нападавших поднялся с земли, я тут же в него выстрелил.

Он стоял удачно, и я выстрелил ему в грудь с расстояния не более двадцати шагов. Он опрокинулся навзничь, а я сунул пистолет в кобуру и, развернув коня, пришпорил его. Это был хороший конь, он тут же сорвался с места и помчался во весь опор. У меня за спиной прогремел выстрел, и что-то стремительно просвистело в воздухе у самого уха. Повернувшись в седле, я прицелился в темный силуэт позади.

Не могу сказать, в какой именно момент я спустил курок, но большой пистолет дернулся у меня в руке. Прогремел оглушительный выстрел, человек споткнулся и упал. А я, отъехав подальше, сунул второй пистолет в кобуру.

Я понятия не имел о том, сколько их было, но по моим предположениям выходило по крайней мере четверо. Они рассчитывали напасть неожиданно, но у меня был слишком большой опыт путешествий по разного рода уединенным местам. Я доверял острому чутью коня, тем более такого, как этот, и оно меня не подвело.

Мой конь неудержимо рвался вперед, и я не стал ему препятствовать. Мы мчались по дороге во весь опор, только ветер свистел в ушах, и на душе становилось спокойнее при мысли о том, что на случай новых неприятностей у меня оставалась еще пара заряженных пистолетов.

Через некоторое время я осадил коня, который перешел сперва на легкий галоп, а затем на шаг, после чего я снова пустил его в галоп, давая возможность остыть. Погони за мной не было и в помине, так как, по-видимому, среди нападавших не было всадников. Когда на восточном небосклоне забрезжил серый рассвет, вдали показались лачуги окраин Сантьяго-де-ла-Вега.

Проехав мимо заведения под названием «Королевский Дом» и выехав на широкий, вымощенный камнем двор, я слез с коня перед одним из маленьких кабачков, на котором красовалась вывеска, зазывавшая проезжих путников. Темнокожий мальчик взял моего коня под уздцы, и я дал ему шиллинг, попросив напоить вороного и задать ему корма.

— Это конь господина Легара, — сказал он. — Я его хорошо знаю. И он меня тоже.

Я вошел в дом. В просторной комнате царила приятная прохлада. Я расположился за одним из пустующих столов, и тотчас же ко мне вышел человек, поставивший передо мной высокую пивную кружку с ромом.

— Замечательно, — сказал я, — но я сейчас с удовольствием поел бы. Принесите самое лучшее, что у вас есть. — И тут же поспешно добавил: — Но пусть это будет что-нибудь легкое,

Я уже обратил внимание на то, что здешние испанцы и французы едят пищу, которая, на мой взгляд, слишком тяжела для такого климата. Мой отец в свое время научился у Сакима одной простой вещи: для того чтобы оставаться в форме, лучше не есть слишком много мяса.

Хозяин принес мне нарезанное кусками холодное мясо, вареные яйца, ломтики дыни и зелень. Ром я лишь пригубил. Он оказался совсем не плох, хотя, на мой взгляд, был слишком крепким. В моем же положении необходима была трезвость мышления. Во всем, что происходило до сих пор, невозможно было углядеть каких бы то ни было доказательств вмешательства Питтинджела или Бауэра. С их стороны были предприняты неудачные попытки убийства из засады, но теперь, наученные горьким опытом, они наверняка постараются придумать что-нибудь более изощренное.

Как бы там ни было, теперь мне хотелось лишь одного: побыстрее управиться с делами и вернуться в Каролину, в мои родные горы. Горячий воздух был тяжел и неподвижен: чувствовалось приближение грозы. Стерев пот с лица, я посмотрел в окно.

Окажись я здесь в другое время и при других обстоятельствах, Ямайка наверняка привела бы меня в восторг, но у меня не было времени, чтобы обращать внимание на завораживающую красоту этого места и людей, населявших его. Я должен думать о том, чтобы остаться в живых, пытаясь положить конец торговле, ломающей судьбы безвинных девушек. По моему глубокому убеждению, конец должен быть положен всякому рабству, хотя это явление и приняло мировой масштаб. Многие европейцы оказались в рабстве в Северной Африке, и не только там. Рабов, в основном, вывозили из Африки, но рабство в той или иной форме существовало почти во всем мире. Даже в Европе бедняцкая жизнь мало чем отличалась от жизни раба, только что зачастую оказывалась хуже. Хозяева, по крайней мере, кормили и как-то одевали своих рабов, а в Европе о бедняках позаботиться было некому.

Покончив с едой и по-прежнему оставаясь один в комнате, я стал перезаряжать пистолеты, снятые мной с седла вместе с кобурой. Я взял их с собой, что было вполне обычным делом для путника, отправившегося в дорогу в такое время и в столь ранний час.

Хозяин вошел в комнату и заметил пистолеты.

— Вы друг господина Легара?

— Да.

Он заметно потеплел. Это был круглолицый, розовощекий толстяк с венчиком рыжих волос вокруг лысины.

— Он славный человек, — сказал он. — Умный, хотя и кажется некоторым тихоней.

— Вы уже видели эти пистолеты?

Он улыбнулся.

— И коня тоже. Я видел, как вы приехали. — Он многозначительно посмотрел на меня. — У вас, похоже, были неприятности?

— На дорогах всегда неспокойно, — заметил я. — Ничего особенного.

— Здесь полно чужаков, — предупредил он меня. — Наверное, снова эти подонки из Порт-Ройяла. Так что лучше вам быть настороже.

— А то как же. — Я встал из-за стола.

Мне предстояло проехать шесть миль от Сантьяго-де-ла-Вега до небольшого поселения, построенного в устье Рио-Кобре.

— Если решите отправиться дальше, оставьте коня и пистолеты у сеньора Сандоваля, — посоветовал мне хозяин постоялого двора. — Я прослежу, чтобы их вернули хозяину.

Сунув пистолеты в кобуру, я уселся в седло и направил вороного по дороге, что вела в сторону Рио-Кобре. Мне навстречу то и дело попадались негры, нагруженные корзинами или тюками, которые они несли на голове; большинство из них негромко приветствовали меня. Многим был явно знаком мой конь, и они переводили взгляд с него на меня, зная, что я друг Легара.

Где сейчас Генри? Мы расстались с ним несколько часов назад, и с тех пор я его не видел. Мимо проехал всадник, направлявшийся, очевидно, в том же направлении, что и я. Со спины его осанка показалась мне знакомой, но я так и не вспомнил, где я мог его видеть. Мгновение спустя я снова услышал за спиной перестук лошадиных копыт и, оглянувшись назад, увидел еще двоих всадников, ехавших всего в полусотне ярдов позади.

По дороге шли несколько негров со своей ношей. Ехавшая мне навстречу карета остановилась, кучер слез с козел, подошел к лошадям и принялся поправлять упряжь.

Оглянувшись, я увидел, что всадники гораздо ближе. Теперь нас разделяло не более тридцати ярдов. Тот человек, обогнавший меня, остановился и разговаривал с пассажиром, сидевшим в карете, стоявшей посреди дороги.

Это было пустынное место, и все же до Рио-Кобре оставалось не более трех миль, а возможно, даже и меньше. Я обратил внимание еще на одну деталь, которая не была замечена мной раньше. На обочине дороги, недалеко от того места, где остановилась карета, сидели двое мужчин, распивавшие бутылку на двоих. Рядом с ними на земле лежал какой-то тюк.

Да что же это со мной? Я становлюсь чересчур подозрительным. Я удобнее устроился в седле и наполовину освободил один из пистолетов.

Я уже подъехал совсем близко к карете, когда человек, стоявший рядом с ней, обернулся, чтобы взглянуть на меня. Человек на коне сделал то же самое. Оба они улыбались. Человек на коне взмахнул рукой.

— Капитан, у нас тут есть для вас кое-что. Это должно вас заинтересовать.

— Что?

Вздрогнув, я обернулся.

Диана! Диана Маклин, испуганная и бледная как полотно, в компании Джозефа Питтинджела, устроившегося на сиденье рядом с ней.

— Мы все же изловили ее, — сказал он. — Мне показалось, что ты должен это узнать, потому что сейчас умрешь.

У меня не было времени на разговоры и раздумья, тем более, что соображать быстро я все равно не умел. Я что есть силы ударил шпорами вороного, направляя его на всадника, преградившего мне путь.

Мой вороной был большим и сильным; он с размаху налетел грудью на коня моего врага и опрокинул его. Всадник, вылетев из седла, растянулся на земле. Развернув коня, отчего тот взвился на дыбы, я ухватился за дверцу кареты, настежь распахнув ее.

— Сюда! Диана, прыгай!

К нам уже бежали какие-то люди. Те двое, что сидели у дороги, вскочили на ноги, но для того, чтобы добраться до меня, им нужно было обойти поверженную на землю лошадь, которая отчаянно брыкалась, пытаясь подняться. Кучер, до этого якобы возившийся с упряжью, бросился было ко мне, но я направил на него вороного, и, пытаясь увернуться, он потерял равновесие и упал.

Диана выпрыгнула из кареты, оставив в руках у Питтинджела большой клок своего платья. Развернув коня, я протянул ей руку, и она ухватилась за нее, вставляя ногу в стремя как раз в тот момент, как я втащил ее наверх. Мы направили коня вперед, и, выхватив пистолет, я выстрелил в того, который был ближе всех ко мне. Он покачнулся и упал; был ли этот человек ранен или же убит, я не знал.

Впереди на дороге нам преградили путь еще четверо, очевидно, это были люди из шайки Питтинджела. Я сунул пистолет в кобуру и направил вороного вверх по прибрежному склону. Конь взлетел на вершину, устремляясь в заросли. Верхом сквозь такую чащобу было не проехать, поэтому мы спрыгнули на землю и бросились бежать, пробираясь между деревьями. Моим единственным желанием было оказаться на берегу. Мы бежали, падали, поспешно поднимались и бежали дальше.

Вслед нам неслись дикие вопли и проклятия. Громче всех разорялся сам Питтинджел.

— Догоните их, черт вас всех побери! — вопил он. — Догоните, или я с вас шкуру спущу!

Мы продирались сквозь джунгли. Под ногами хлюпала грязь. Путь преграждали спускающиеся с деревьев лианы, оплетенные лозами дикого винограда. Петляя и делая резкие повороты, я прокладывал путь туда, где, как мне казалось, джунгли расступаются. В руке у меня был пистолет — тот, второй, в котором остался заряд. Мы быстро продвигались вперед.

Поговорить с Дианой я не мог. Единственное, что нам оставалось делать, — это бежать, спасаясь от погони. Мы сумели вырваться только благодаря быстроте моей реакции, это сохранило нам жизнь. Но это было в прошлом, а теперь наши шансы на спасение были невелики. Я понимал это. Море было где-то рядом. Внезапно заросли кончились, и мы оказались на скалистом, усыпанном галькой берегу. По другую сторону залива широко раскинулся Порт-Ройял, несколько рыбацких лодок покачивались на волнах недалеко от берега, но сидящие в них люди не обращали никакого внимания на мои отчаянные призывы.

Но вот я заметил еще одну лодку — она была пока далеко. Ошибки быть не может… я снова неистово замахал. Лодка поначалу, казалось, замерла, затем резко повернула к нашему берегу.

Я продолжал махать, умоляя грести быстрее. Диана внезапно выпустила мою руку.

— Кин, они уже здесь. Слишком поздно.

Их было четверо. Четверо вышли из джунглей и рассредоточились по берегу, направляясь в нашу сторону. Следом за ними из зарослей появился еще один. И еще.

Я навел в их сторону пистолет. Бандиты, казалось, замедлили шаг, но все же продолжали надвигаться, и я поочередно наводил пистолет то на того, кто шел впереди, то на того, что следовал за ним.

Между нами было расстояние в каких-нибудь пятнадцать ярдов.

— Диана, — тихо заговорил я, — ты мне все равно ничем не поможешь. Если ты останешься, мне придется защищать двоих. Ты умеешь плавать?

— Умею.

— Тогда плыви. Плыви к лодке. Это Эндрю, я его знаю.

— Ладно.

Она не стала терять время на слова прощания, а спустилась к воде, скинула платье и вошла в воду.

Один из наступавших закричал, и они побежали. Я тут же выстрелил в ближайшего из них. Он взмахнул руками и упал на камни. В довершение ко всему я запустил в них пистолетом и тут же выхватил из-за пояса один из своих собственных. Видимо, этого они не ожидали и в нерешительности замерли на месте. Они подошли слишком близко, мой выстрел мог без труда достигнуть цели. Каждый из них прекрасно это понимал.

Один из них тоже вытащил пистолет. Я подумал, что, видимо, им был отдан приказ по возможности взять нас живыми, но ни в коем случае не дать уйти.

За спиной я слышал скрип весла. Теперь, когда оба тяжелых пистолета, выданных мне Легаром, были разряжены, у меня оставались еще два собственных и шпага.

Отступив на скользкие гладкие камни, я вытащил и второй пистолет. Вооруженный бандит решил действовать без промедления и начал прицеливаться. Он делал это по всем правилам, но только у нас, кому приходилось подолгу жить в лесной глуши и быть в любую минуту готовым к атаке краснокожих, зачастую на это не оставалось времени. Я выстрелил с бедра, не целясь, и мой противник выронил пистолет, опустившись на колено. Он протянул было руку, чтобы подобрать оружие, и тогда я выстрелил снова. Затем, сунув оба пистолета за пояс, я выхватил из ножен шпагу и принялся отступать, входя в воду.

Похоже, пистолетов больше ни у кого не было. Я заходил все глубже и глубже, когда за спиной у меня раздался знакомый голос:

— Сюда, капитан.

Лодка покачивалась на волнах, и Диана, мокрая с ног до головы, сидела в ней. Перевалившись через планшир, я упал на дно лодки. Эндрю тут же оттолкнулся от берега, я медленно поднялся и сел.

— Один шиллинг, сэр, — сказал Эндрю. — Вы должны мне шиллинг.

Глава 16

Все изменилось самым неожиданным образом.

Легар вошел в комнату, когда я сидел за завтраком, и Генри был вместе с ним. Я жестом пригласил их присоединиться ко мне, и они не отказались. Во многих местах присутствие за столом негра сочли бы недопустимым, но в пиратском городе Порт-Ройял не считались с расовыми предрассудками.

— Адель говорила со мной о тех показаниях, которые вам необходимо получить, — сказал он. — Она думала лишь о том, чтобы не пострадала моя репутация», но на карту поставлено слишком многое. Несмотря на ее желание защитить меня, мое честное имя все равно не сможет удержаться на столь зыбком основании. Она моя жена, этим всё сказано. Если же такое объяснение кому-то покажется недостаточным, существует дуэль, на которую я могу вызвать любого, кто посмеет усомниться в правильности моего решения. Вот… — Он вынул из кармана свернутый в трубочку лист пергамента. — Показания, данные в присутствии нотариуса. Здесь вся ее история. Названы имена, и среди них — имя Джозефа Питтинджела. Если этого недостаточно, я лично готов прибыть на мыс Анны или в Шомат — куда бы то ни было, чтобы выступить как свидетель.

— Благодарю вас. Не сомневаюсь, что этого будет достаточно. — Как раз в то время, как я говорил это, в дверь постучали. — Я познакомлю вас с Дианой Маклин, которая была похищена повторно.

Дверь открылась, и в комнату вошла Диана в сопровождении служанки, которую я для нее нанял, чему также посодействовал и Август Джейн.

Легар поцеловал ей руку.

— Адель говорила о вас, — сказал он. — Позвольте мне выразить мое искреннее сожаление по поводу случившегося. Имея такие доказательства, Кин Сэкетт раз и навсегда покончит с этими безобразиями.

Она порывисто обернулась ко мне:

— Давай поскорее вернемся домой, умоляю! Они ранили отца, я даже не знаю, жив ли он.

— Мы обязательно вернемся. Мой друг Джон Тилли завтра возвращается в порт. По крайней мере, так он предполагал.

— Вы уверены, что я вам не нужен? — переспросил Легар.

— Думаю, что нет, — ответил я. — Тем более, что Адель нуждается в вас куда больше. Я в этом уверен.

Он улыбнулся сдержанно и как будто даже слишком застенчиво для человека, который только что продемонстрировал невероятную решимость и умение действовать быстро.

— Она — мое самое большое счастье.

— А ты как? — Я взглянул на Генри. — Теперь ты среди своих. Остаешься здесь?

Он отрицательно покачал головой.

— Мое место рядом с тобой, если, конечно, ты не станешь возражать. Эти люди одного цвета кожи и одной крови со мной, но я всегда был сам по себе. Мне нравится, как ты сражаешься и как ты мыслишь. Возможно, нам самой судьбой уготован один путь.

— Если таково твое желание, я согласен, — ответил я. Он был хорошим, сильным парнем, такие, как он, везде нужны.

Легар протянул мне руку.

— Что ж, пора. В Порт-Ройяле меня знают, и если вам что-нибудь понадобится, вы сможете это получить. Просто ссылайтесь на меня. Я безгранично вам благодарен.

Они ушли, а мы с Дианой остались одни, если не считать служанки.

— Ты уже поела? — спросил я. — А то я только что начал завтрак.

— Я ждала тебя. Я подумала… ну, в общем, я подумала, что, возможно, тебе будет скучно завтракать в одиночестве.

Я придвинул ей стул.

— Надеюсь, — сказал я, — что завтракать в одиночестве мне уже больше не придется никогда.

У нее порозовели щеки. Наши взгляды встретились, ее глаза блестели.

— Я могу это понять как предложение.

— Очень на это рассчитываю, — серьезно сказал я. — Потому что я не слишком силен в таких вещах и боялся показаться бестактным. Я ведь почти ничего не знаю о женщинах. Наш край поистине прекрасен, но это уединенное место, и жизнь там нелегка, так что совсем не остается времени для того, чтобы задумываться о женщинах или присматриваться к ним.

Мы еще долго сидели за завтраком и разговаривали о всякой всячине. Должен признаться, разговор вышел не слишком содержательным, зато у нас появилась возможность побольше узнать друг о друге. Но даже за этой болтовней я не мог ни на минуту забыть о Джозефе Питтинджеле и Максе Бауэре. Оба до сих пор разгуливали на свободе, и во всем Порт-Ройяле не было облеченного властью чиновника, который счел бы преступлением то, что они совершили. Я должен быть начеку, ведь для того, чтобы спасти свои шкуры, они должны убить меня. А теперь они скорее всего постараются разделаться и с Дианой.

До возвращения Джона Тилли оставалось каких-нибудь несколько часов, но мысли о Питтинджеле не давали мне покоя. К тому же у меня не было желания оставаться в четырех стенах. За порогом таверны шумел дикий, живущий по своим неписаным законам, богатый, погрязший в убийствах и крови город, и мне хотелось увидеть его собственными глазами.

Там было на что посмотреть. Например Аллеи — так называлась известная дорога, проложенная у самого края скал, и я решил, что мне необходимо любой ценой взглянуть на нее. И все же меня не оставляло беспокойство, потому как я догадывался о том, что Макс Бауэр должен быть где-то поблизости. И только одного или двух из его людей я знал в лицо.

Диана тоже решила сделать кое-какие покупки, и присланная Джейном служанка могла бы сопровождать ее. Еще нужно было сходить на пристань, чтобы навести там справки об «Абигейл».

Служанка по имени Бетт сходила в лавку и купила для Дианы кое-какие вещи. Ей и прежде приходилось прислуживать дамам, и она хорошо разбиралась в одежде, но Диане хотелось самой выбрать что-нибудь еще.

Они уже готовились отправиться за покупками, а я спустился вниз и принялся наблюдать за улицей. Там было как всегда многолюдно, но я обратил внимание на высокого, стройного негра, скучавшего без дела у двери. Этот парень показался мне знакомым, и я жестом подозвал его. Он был похож на марона, и я был уверен в том, что это Генри прислал его сюда.

Увидев, что я его зову, он вошел в комнату.

— Госпожа Маклин собирается за покупками. Нельзя ли приставить к ней пару-тройку крепких парней, чтобы они были поблизости и не сводили с нее глаз?

Он улыбнулся.

— Генри говорил с нами, сэр. Они могут идти, куда пожелают. Мы будем рядом.

— Вот и хорошо! А то у меня дела в гавани.

Он смерил меня взглядом.

— Это нехорошее место, сэр. Там собираются плохие, недобрые люди.

— Мне необходимо быть там.

— Корабли приходят и уходят. Кто знает, что может случиться, сэр? Люди иногда уходят, и больше их уже никто не видит. Будьте осторожней, сэр.

В этом городе было принято появляться на улице во всеоружии, и я не собирался нарушать эту традицию. Моим первейшим желанием было разузнать об «Абигейл», но не буду отрицать, что мне хотелось также составить собственное мнение о Порт-Ройяле. Ибо таков был мой принцип: видеть, узнавать, учиться. Перебираться с места на место, пробовать местную пищу и вино, приглядываться ко всему и видеть главное.

Нам, привыкшим ходить лесными тропами, как никому известно, что далеко не каждому дано видеть. Не достаточно просто держать глаза открытыми, человек должен понимать происходящее. Кроме Джеймстауна мне нигде не приходилось бывать. Я не видел больших городов, хотя слышал от отца и от Джереми рассказы о Лондоне и Бристоле, а Кейн О'Хара постоянно говорил о Дублине и Корке. И вот теперь впервые в жизни я оказался в городе, который был больше деревни.

Переодевшись в новое платье, я посмотрел на себя в зеркало и остался весьма доволен. Не собой, — был тем же, что и прежде: высоким, загорелым парнем, с широкими плечами и копной волнистых черных волос. У меня узкое лицо с высокими скулами и зеленые глаза. Новое платье было мне очень к лицу, что также было немаловажно. Я выглядел настоящим джентльменом, хотя и лишенным того внешнего лоска и напускного великолепия, что были присущи пиратам, которых мне довелось здесь видеть. И хотя я не без зависти смотрел на их наряды, у меня даже мысли не было, чтобы самому вырядиться подобным образом.

Думая об этом, я вспомнил о Янсе и усмехнулся. Он наверняка затмил бы самого разодетого пирата, поскольку был любителем принарядиться. Хотя при том образе жизни, который нам приходилось вести, возможностей для этого почти не было. Мне было даже немного жаль его. Ему бы понравился этот дикий, своенравный пиратский город, его темные улочки и необычные жители, эти разноязыкие толпы, звон монет, звяканье сдвигаемых стаканов. Город крови, золота, драгоценных камней и роскоши, наряженный в одежды из шелков и кожи, зачастую потрепанный и порой забрызганный кровью, ибо мало кто из пиратов, которых мне приходилось встречать, отличался аккуратностью.

Это был орущий, богохульствующий город, где вино и ром текли рекой, где пороха было больше, чем мозгов, и каждая рука была готова схватиться за клинок. Убить человека здесь ничего не стоило. Если кого-то убивали во время танцев, никто не обращал на это внимания, музыка продолжала играть. И все плясали, переступая через распростертого на полу мертвеца.

Каждый вечер на городских улицах находили трупы, и никого не интересовало, что это были за люди и почему им пришлось расстаться с жизнью. Каждый сам за себя, и к черту неудачников!

Все тот же негр дожидался меня у двери. Он критически оглядел мой наряд.

— А нож у вас есть? — поинтересовался он.

— У меня есть шпага, — ответил я, — и пара пистолетов, если уж на то пошло.

— Не самое подходящее оружие, хотя, конечно, и оно может сгодиться. — С этими словами он вытащил из-за пояса нож, вложенный в ножны. — Возьмите. — Я заметил у него за поясом рукоятки еще двух ножей. — Это хороший клинок. В рукопашной схватке, в темном месте, это лучше, чем шпага.

Он протянул мне нож, который я тут же вынул из ножен и крепко сомкнул пальцы вокруг рукоятки, чтобы почувствовать его тяжесть. Это оказалась изящная вещица с длинным обоюдоострым лезвием и тонким, словно игла, острием.

— Премного благодарен, — сказал я. — Очень мило.

Он улыбнулся, обнажая ряд ослепительно-белых зубов.

— Да уж, сэр! Лучше не бывает.

Сунув нож за пояс, я вышел на улицу, направляясь к гавани, где на якоре стояли корабли.

Большие, ладные красавцы, со скрипом покачивающиеся на волнах, с убранными парусами, все еще мокрыми после недавнего ливня, с бортами, ощетинившимися стволами пушек, были созданы для скорости и казались мне одушевленными существами. На память пришли воспоминания о том далеком времени, когда мы с Янсом пробрались на борт пиратского судна Джонатана Делва и заклепали пушки, пока его корабль стоял на якоре в порту Джеймстауна.

Причал и близлежащий участок берега, куда многие выгружали свой товар, были заставлены бочками и завалены грудами тюков, по большей части укрытых от дождя запасным парусом или брезентом. Между ними расхаживали люди, которые работали, продавали, покупали, пили. Время от времени я останавливался, чтобы прислушаться к праздным разговорам, и, будучи способным к языкам, слышал знакомые слова. Когда был жив отец, в нашем поселении у Стреляющего ручья жили люди, перебравшиеся туда с разных концов света. Саким мог разговаривать, наверное, на всех языках, мой отец тоже знал несколько, так же как и моя мать. Отец часто брал ее с собой в плавание к берегам Индии, к Малабарскому берегу, по Красному морю и к далекому побережью Катая[4]. Мне были известны значения многих слов, я неплохо знал несколько языков, и хотя на многих не говорил, но тем не менее понимал сказанное.

Далеко не всем было дано судьбой наслаждаться богатством и радоваться жизни. Я обратил внимание на многочисленных калек, людей, лишившихся ног или рук, людей с повязками на глазу, с оторванными пальцами, с лицами, изуродованными шрамами. Все это были издержки пиратского промысла: те, кто не угодил на дно морское на корм рыбам, кому не выпало ходить по доске[5] или быть повешенными на нок-рее. Они просто оказались изувеченными настолько, что большинству уже было не суждено снова выйти в море, хотя многим из тех, кто считался, например, неплохим канониром, это удавалось. Говорили, что подчас хороший канонир ценился на вес золота.

Я остановился перед одним из моряков, который сидел на швартовой тумбе, глядя на корабли.

— Вечер добрый, — сказал я.

Мой собеседник был дюжим, загорелым человеком лет сорока с небольшим и казался крепким, как дубовый свиль. Но он был лишен одной ноги и одной руки. У него были безжизненные голубые глаза, встречаться с ним взглядом было трудно, и я поверил ему.

— Поживем — увидим, — хмуро ответствовал он. — Я сегодня еще не видел дна своего стакана.

— Если у тебя есть новости об «Абигейл», — сказал я, — то, возможно, ты увидишь его даже несколько раз.

— «Абигейл», говоришь? Я не знаю, кто ты такой и чем занимаешься, да и внешность твоя мне ничего не говорит, но я бы сказал, что умный человек никогда не станет связываться с «Абигейл». У них в команде крутые ребята.

— Я это знаю, — сказал я, — и они мои друзья. Они должны вернуться в порт, а мне необходимо узнать, когда именно. Я ухожу в море вместе с ними.

— Уходишь в море? Эх, как звучит! Однажды я дал себе клятву, что больше никогда в жизни не выйду в море, но теперь просто не нахожу себе места и был бы готов глаз отдать за то, чтобы оказаться сейчас на борту хорошего корабля и чтобы на горизонте показалось судно с богатой добычей. Но для меня там нет места. — Он помахал обрубком, оставшимся от руки. — Вот, гляди! Одиннадцать лет в море, и за все это время лишь одна-две царапины, а потом я напоролся на ядро из дальнобойной пушки и был разорван в клочья.

— Хорошо, что еще жив остался, — ответил я. — Далеко не всем так везет.

— А вот это уже как посмотреть. — Он снова взглянул на воду, затем презрительно плюнул в нее. — Я гордый человек, я своим горбом зарабатывал себе на жизнь и хорошо дрался, чертовски хорошо. А теперь все это в прошлом. Остается лишь сидеть тут и дожидаться смерти.

— Вздор! — раздраженно сказал я. — У тебя есть одна рука, два глаза, и, судя по всему, соображаешь ты неплохо. Такой человек должен подыскать себе что-нибудь стоящее, то, что он хорошо умеет и с чем сможет справиться. А если ты ставишь на себе крест, то ты просто слабак.

Он сверкнул глазами и насупился.

— Тебе легко рассуждать. Сам-то ты целехонек.

— Легко, — согласился я, — но доведись мне оказаться на твоем месте, я бы ни за что не опустил руки.

Я достал из кармана золотую монету и показал ее ему.

— Если я дам тебе шиллинг, — сказал я, — ты изведешь его на выпивку. Но вот на это ты можешь прожить целый месяц, если, конечно, не пропьешь. У тебя будет время на то, чтобы оглянуться вокруг и вспомнить, что голова тебе дана не только для того, чтобы вешать в уши золотые серьги.

— Скажи, кого я должен убить? — спросил он, рассматривая монету.

— Мне нужно, чтобы ты дождался прибытия «Абигейл», а также держал меня в курсе всех новостей, имеющих к ней отношение. Как только она войдет в гавань, дай знать об этом Августу Джейну. А уж он все как есть передаст мне. Меня зовут Кин Сэкетт…

— Сэкетт? Надо же! Это имя мне знакомо! Помнится, знавал я одного чертовски крутого парня, который носил то же имя. Давно это было… Видел, как он однажды посреди улицы набил морду нашему шкиперу. Здорово он ему тогда врезал, приятно было посмотреть. Его звали Барнабас Сэкетт.

— Это мой отец, — сказал я.

— Да уж, ты на него похож, хотя, думаю, он был малость пониже. Да… нужно было мне пойти в море вместе с ним. А вот ведь не ушел, остался. Так значит, «Абигейл»? Ладно, буду глядеть в оба.

Он протянул руку за монетой, и я вложил ее ему в ладонь.

— Я бы и за шиллинг согласился, — добавил он. — Я сейчас на мели.

— Знаю, что не отказался бы, — сказал я, — но все же будь внимательней. Присматривайся ко всему, ничего не оставляй без внимания. Знающий море человек и на суше сможет найти себе применение. Так ищи его.

Я пошел вдоль берега и лишь теперь заметил, что уже почти стемнело. Глубокие тени пробрались на улицы города и затаились там между стенами домов, ожидая того, чтоб вырваться из своего укрытия и окутать тьмой все побережье.

Мне давно пора было возвращаться, но откуда-то доносились звуки музыки, и я направился туда. Подошел к кабачку, где собирались моряки, и остановился на пороге, наблюдая за тем, как компания кутил азартно режется в кости. Какой-то дородный бородач ухватил меня за руку.

— Идем! Выпьем по стаканчику рома за добрые старые времена!

— За старые времена? — улыбнулся я ему. — Какие? Мы с вами не знакомы.

Он расплылся в улыбке, обнаруживая отсутствие переднего зуба.

— Ну и что? Какая разница? Выпьем за прошлое, ведь оно есть у всех! Идем!

Он принялся прокладывать путь сквозь толпу, и я, чувствуя крайнее изумление, все же пошел за ним. В тот вечер общество в кабачке собралось шумное, но мирно настроенное. Многие, похоже, были хорошо знакомы с моим бородачом, судя по тому, как они наперебой зазывали его подсесть к ним. Он же лишь решительно мотал головой и продолжал идти дальше, пока мы наконец не отыскали свободный стол в углу.

— Ром будешь? Неразбавленный, крепче не бывает. Да и выдержанный тоже недурен на вкус. И все-таки мы с тобой — ты и я — попробуем чего-нибудь другого, потому что теперь мы с тобой приятели, вне зависимости от того, знаешь ли ты меня или нет. А вот я, парень, тебя знаю и поэтому сейчас же велю принести чего-нибудь немецкого, например, изысканного мозельского вина.

— Здесь подают такое?

Он посмотрел через плечо, разглядывая меня из-под кустистых, начинающих седеть бровей.

— Ага, и такое, и какое только пожелаешь. И запомни, за все я плачу сам.

Мы сидели за дощатым столом, к которому были придвинуты грубо сколоченные скамьи. Это был самый обычный захолустный кабак, где все было устроено наспех и кое-как, без особой заботы об удобстве невзыскательной публики. Высокий здоровяк принес и поставил перед нами на стол бутылку, но мой радушный хозяин жестом приказал унести ее обратно.

— Желаю белого мозельского, вина изысканного, с тонким вкусом.

— Только для тебя, — ворчливо проговорил подавальщик, — у нас его почти совсем не осталось.

Когда подавальщик ушел, бородач посмотрел на меня через стол. Теперь у меня появилась возможность разглядеть его.

Мысленно я отметил, что хотя он, пожалуй, будет фунтов на тридцать потяжелее меня и дюйма на четыре пониже, но сложен плотно и мускулист. У него была темная с проседью борода. Его широкое, волевое лицо покрывал бронзовый загар, а взгляд был насмешлив и чуть высокомерен, как если бы его обладатель относился ко всему вокруг со снисходительной иронией. У него были огромные, сильные руки, переделавшие, наверное, много самой тяжелой работы, а также не один раз выручавшие своего обладателя в драке.

— Я бы сказал, что мы как два корабля посреди океана: встречаемся, поднимаем флаги, а затем расходимся, и каждый идет своим курсом. Дружище, ты мне сразу пришелся по душе, а я не могу пить в одиночестве и разговаривать сам с собой, хотя, видит Бог, пару раз было со мной и такое.

Он пронзительно взглянул на меня.

— Ты не моряк, хотя и мог бы им стать. И надолго здесь?

— Думаю задержаться еще на день или на два, — ответил я.

Я выбрал себе место в углу, он сел напротив. Мы оба сидели боком к комнате.

— И куда потом?

— Плимут. Есть такое место на побережье, которое когда-то было частью Вирджинии. Теперь его называют Новой Англией или собираются называть.

— Эге, знаю я это место. Компания чудиков, поющих псалмы, да?

— Они приехали позже. Первые поселенцы были гораздо проще. — Бутылка вина была холодной. Первым делом он наполнил мой бокал, затем налил и себе. — Но мой дом не там. Я живу в горах, на западе Каролины.

Он пожал плечами.

— Какие названия! Я слышал их, но сам о тех землях ничего не знаю. И как вам там живется?

— Охотимся. В лесах много дичи. Возделываем землю и собираем неплохие урожаи. Это еще не обжитой, благодатный край.

— А дикари?

— И они есть, если вам так угодно их называть. У них совершенно другая, своя жизнь, и они ею вполне довольны. Я бы, пожалуй, смог жить и среди них, хотя тогда мне очень недоставало бы книг.

— Вот! Так я и знал! Я ведь сразу почувствовал в тебе родственную душу. — Он поднял свой бокал. — Ты не поверишь, но двадцать с лишним лет назад я учился в Кембридже и к тому же был одним из прилежнейших школяров. Я должен был стать священником.

— И что?

Он снова передернул плечами.

— Что? Я встретил женщину. Тогда я был еще слишком молод, а она, хоть и была постарше, но особым умом не отличалась. Кончилось все тем, что нас застали вдвоем… Между нами ничего не было, но в это никто не поверил, и ее муж нанял несколько головорезов, чтобы те убили меня.

Он осушил стакан и наполнил его снова.

— Я был один, когда на меня напали, но я был сильным, а они, по-видимому, посчитали меня беспомощным сопляком. Короче, двоих я заколол шпагой и был вынужден бежать. И вот теперь, по прошествии двадцати с лишним лет, я оказался здесь.

Он глядел на меня поверх своего стакана, и в его глазах читалась все та же снисходительная ирония.

— Подозреваю, что мне все же следует назвать свое имя. Хотя бы то, под которым я наиболее известен. Меня зовут Рейф Богардус.

— Хорошее имя. А я Кин Ринг Сэкетт.

Он усмехнулся.

— Тем хуже для тебя. Ты мне уже почти понравился.

— Хуже для меня?

— Хуже не бывает. И если бы я не был на мели и не нуждался в деньгах, то никогда бы не стал этого делать. Честное слово, не стал бы.

— Боюсь, я не вполне понимаю, что вы имеете в виду.

— Не понимаешь? И напрасно, Кин Сэкетт. Кому еще как не тебе следовало бы это понимать, потому что, видишь ли, мне заплатили, чтобы я тебя убил.

Я был изумлен.

— Убил меня?

— Тебя. Здесь… и сегодня же.

Глава 17

Теперь настал мой черед смеяться.

— Допивай свое вино, — сказал я.

Он глядел на меня холодно и настороженно.

— Ты что, рассчитываешь, что я с него опьянею?

— Нет, конечно же! Просто я вижу, что оно тебе очень нравится, и поэтому было бы слишком жестоко с моей стороны не дать тебе перед смертью насладиться его букетом.

Он улыбнулся одними глазами и смерил меня холодным, расчетливым взглядом.

— Чтоб ты знал, Сэкетт, я самый лучший фехтовальщик во всем Порт-Ройяле. Да что там Порт-Ройял, во всей Европе мне нет равных.

— Я в этом не сомневаюсь. Но смею заметить, что сейчас ты не в Европе, да и, насколько мне известно, далеко не все великие фехтовальщики проживают в Порт-Ройяле. В конце концов, — я сделал широкий жест рукой, — все они лишь мелкая сошка. Только и умеют, что саблей махать и рубить сплеча. Что с них взять?

— А в Каролине?

— Там мало кто владеет шпагой. Мы отдаем предпочтение мушкету и пистолетам.

— И что теперь?

— Посмотрим. Жаль, конечно, ты был неплохим собеседником, и я думал, что мы сможем поговорить о книгах и о тех, кто их пишет, об истинных магах и шарлатанах, о древних богах и героях. А семья у тебя есть?

Он лишь отмахнулся.

— С тех пор много воды утекло. Они давно обо мне забыли.

— Значит, одной заботой будет меньше.

— Ты это о чем? — Он сурово взглянул на меня.

— О том, что мне не придется утруждаться и отправлять им весточку о твоей смерти или отсылать туда твои пожитки — если, конечно, у тебя что-то есть за душой.

— Ты дурак, — раздраженно заявил он. — Несешь какую-то околесицу.

Я не спеша поднес к губам свой наполовину опустевший бокал, пригубил вино и отставил посудину, выигрывая таким образом время. Вне всякого сомнения, он был превосходным фехтовальщиком и был уверен в собственных силах. В Вирджинии, Каролине или в Плимуте было мало таких. Истинные мастера клинка еще не начали пересекать океан, чтобы обосноваться на новом месте. Конечно, и среди нас были первоклассные воины, такие, как капитан Джон Смит. Но вне всякого сомнения, Богардус — если это и в самом деле было его имя — был уверен в победе.

Мне нечасто доводилось браться за шпагу, хотя с самого детства отец учил меня фехтовать — также, как в свое время его отец, мой дед, учил его. Я считаю, мне крупно повезло, что в детстве у меня были такие учителя, как Джублейн, Джереми Ринг и конечно же Саким. Дело было не только в том, что мусульманин в совершенстве владел шпагой, но его стиль принципиально отличался от европейского. В этом мое преимущество, думал я, рассчитывая на то, что он не будет готов к этому.

Но в начале поединка надо постараться не выдать себя. Я должен показаться ему банальным и посредственным, защищаясь изо всех сил, чтобы он уверовал в то, что я неуклюж и неопытен. А затем я совершенно внезапно попробую провести какой-нибудь из неизвестных на Западе приемов.

Трудность могла заключаться в том, что в свое время он мог бывать в мусульманских странах и овладеть теми же приемами. И все же следовало рискнуть. Ожидать подобных выпадов с моей стороны он все равно не будет.

— И часто ты занимаешься этим делом? — спросил я. — Убиваешь людей за деньги, я хотел спросить.

— А за что же еще их убивать? Ведь я не придурок какой-нибудь, чтобы убивать ради забавы или просто так. Я нахожу это занятие более спокойным, чем пиратство, к тому же так намного проще зарабатывать на жизнь. А если же ты тревожишься из-за моей совести, то сразу скажу, что ее у меня нет. Люди приходят в этот мир, чтобы умереть. Я только упрощаю им задачу.

— Пока кто-то другой не упростит ее для тебя.

Он передернул плечами.

— Однако же пока я жив, как видишь.

— Может быть, нам все же заказать что-нибудь из еды? Уж если ты умрешь, меня хоть не смогут упрекнуть в том, что ты помер голодным.

Мы велели принести ужин, и, поудобнее устроившись на стуле, я взглянул на него. Он был как будто совершенно спокоен, но уж я-то знал, что это не так, ибо я вел себя непринужденно, а он этого не ожидал. Он хотел удивить меня, и надо сказать, ему это до некоторой степени удалось, хотя я сумел быстро взять себя в руки.

А теперь в довершение ко всему я еще и предложил ему отобедать вместе, что должно было еще больше его смутить.

— Видишь ли, — продолжал я, — твое замечание на тот счет, что ты вроде как собираешься меня убить, представляет для меня не более чем умеренный интерес. С самого детства, сколько я себя помню, над нашей семьей довлела угроза смерти. Я родился на бизоньей шкуре в разгар боя с индейцами, и один из наших воинов со шпагой в руке стоял над моей матерью, чтобы защитить ее во время родов.

С тех самых пор не было ни дня, когда бы моя жизнь не подвергалась опасности. Так что ты зря надеялся, что заставишь меня волноваться. Это лишь все предельно упрощает.

Он хмуро смотрел на меня. Скорее всего он и в самом деле рассчитывал, что я потеряю душевное равновесие, и мои речи явно раздражали его.

— Упрощает? Что ты хочешь этим сказать?

Вино было хорошим. Конечно, я не знаток и опыта у меня маловато, но вкус у него был очень даже приятный.

— Я бы сказал, что это очевидно. На мою жизнь покушались уже не один раз. Нападали неожиданно из-за угла, когда силы были заведомо неравны и преимущество было не на моей стороне. Теперь же мне больше не придется тревожиться. Своего противника я знаю в лицо. Знаю, с какой стороны ожидать нападения. Так что все предельно просто и ясно.

— Но ты все равно умрешь.

Я рассмеялся.

— С чего ты это взял? Ты знаешь, на что способен, и тебе это может весьма пригодиться. Я ни минуты не сомневаюсь в том, что опыта и умения тебе не занимать — без них ты попросту не дожил бы до сегодняшнего дня. Но, как видишь, я тоже до сих пор жив, хотя, думаю, что мой мир много суровее твоего.

— Мы будем драться на шпагах. Это мое оружие.

— Вот как? Но если это будет дуэль, в таком случае право выбора за мной.

Он свирепо глядел на меня.

— Я уже выбрал оружие. Я убью тебя и сделаю это шпагой.

Нам принесли еду, но, похоже, у Рейфа Богардуса не было настроения поболтать за обедом. А вот у меня, наоборот, язык развязался, хотя обычно я весьма немногословен. Теперь же я болтал без умолку, отчасти и потому, что моя болтовня явно действовала ему на нервы.

— Слушай, Богардус, а тебе доводилось когда-нибудь сражаться с индейцами? Нет? О, они первоклассные воины. Конечно, они не столь мускулисты, как некоторые из нас, зато их люди выносливы, гибки и очень проворны. Им нет равных в ближнем бою, когда они вооружаются томагавком или ножом. Но хотя народы это воинствующие, у них не существует такого понятия, как военная дисциплина. Каждый сражается сам по себе, так что вряд ли им по силам тягаться с нами в затяжном бою. Вот во время атак и в боевых вылазках противостоять им непросто.

— Ты слишком много треплешься. — Он посмотрел на меня с явным неудовольствием. — Я с превеликой радостью прикончу тебя.

Покончив с едой, я отодвинул тарелку и допил остаток вина.

— Ну что, начнем? — Я не сомневался, что мне удалось вывести его из равновесия, и был намерен продолжать в том же духе. — У меня нет больше времени на ерунду. — Порывисто поднявшись, я одним махом смел со стола тарелки прямо ему на колени. От грохота все разом обернулись и посмотрели в нашу сторону, а Богардус, выругавшись, вскочил на ноги, но я тут же с силой задвинул стол, припирая его. Левой рукой я ухватил его за горло и шарахнул головой о стену. — И ты еще рассуждаешь об убийстве! Ты, жалкий придурок! Да я тебя…

Богардус явно не ожидал, что дело примет такой оборот. В мгновение ока он оказался зажатым между стеной и тяжелым столом, а моя левая рука, хватка которой была поистине железной, надежно удерживала его у стены. Правой рукой я достал нож и поднес острие ему под нос.

— Представляю, как бы было здорово поковырять у тебя в носу вот этой штучкой. Засунуть ее туда дюйма этак на четыре… — сказал я. — Да только руки о такую падаль пачкать неохота.

Рядом толпились завсегдатаи, привлеченные необычным зрелищем. Зрителей собралось много.

— Его наняли, чтобы он убил меня, — пояснил я, обращаясь к присутствующим, — но не думаю, что ему это удастся. Я собираюсь выпустить его, потому что, в конце концов, деньги он взял и должен их отработать.

— Прикончи его, — сказал кто-то в толпе, — и дело в шляпе. Я его знаю, второй раз он так не попадется.

— У него есть шанс убежать или же сражаться, — сказал я и поддел его ноздрю кончиком ножа. Пошла кровь, липкая струйка которой медленно поползла вниз, стекая по губам и по подбородку. После этого я отступил назад, убирая нож обратно в ножны.

Рейф Богардус одним ударом оттолкнул стол. Нетрудно было догадаться, что этот человек наделен недюжинной силой. Он был на удивление спокоен.

— Ну ладно, порезвился и хватит. Сейчас я тебя прикончу.

— Я же говорил, — произнес все тот же голос, — кончать его нужно было. Второго такого шанса не будет.

Мужчины расступились перед нами, отходя назад вместе со своими подружками. Светильники горели красноватым пламенем, в помещении царил полумрак. Небольшая комната была до отказа набита людьми. В застоявшемся, спертом воздухе держался стойкий запах пота и грязного, давно не мытого тела. Пахло также перегаром и табачным дымом.

Богардус выхватил шпагу. Он был совершенно спокоен, и если прежде я позволил себе некоторым образом усомниться в его возможностях, то теперь я не был столь опрометчив. Мой противник держался с уверенностью, не сомневаясь в скорой победе.

Он сбросил камзол, я последовал его примеру. С меньшей уверенностью вынул из ножен свой клинок. Первое и единственное в моей жизни сражение, на которое я вышел со шпагой в руке, состоялось всего несколько дней назад и длилось не так долго. О моем отце говорили, что на шпагах ему не было равных, да и остальные наши люди считались опытными воинами. У меня были хорошие учителя, но безупречно ли было их мастерство?

Разве мне было с кем их сравнить?

На ум пришла мрачная мысль, что в ближайшие несколько минут я все узнаю.

Противник отдал мне честь.

— Все, Сэкетт, сейчас ты умрешь!

Богардус сделал резкий выпад, но я парировал удар. По-моему, это его удивило. Возможно, он рассчитывал, что ему сразу же удастся со мной покончить.

Теперь он стал осторожнее, сообразив, что по крайней мере некоторый навык у меня имеется. Он начал фехтовать, наступая на меня, вынуждая меня отходить назад, испытывая меня. Я благоразумно проявлял неуклюжесть, а может, и в самом деле был неловок? Мне необходимо приберечь все свое умение на потом, пока же я должен лишь отражать его атаки и дожидаться своего шанса.

Он был силен. Парируя удары его клинка, я чувствовал это. Движения его были безукоризненны и отточены до совершенства. Он снова сделал быстрый выпад, но я вовремя успел отпрыгнуть, и лишь это спасло мне жизнь. Мою рубашку распороло острие его шпаги. Было слышно, как в толпе кто-то ахнул.

— Во дает! Здорово, правда?

О да, он оказался сильным противником. Я понял это довольно быстро, и теперь мне приходилось изо всех сил защищаться, так что под яростным натиском его атак, следовавших одна за другой, притворяться неопытным уже больше не было нужды. Если бы совсем недавно я не упражнялся со шпагой, возможно, я бы не смог выстоять даже нескольких минут. Но зачастую, чтобы восстановить, казалось бы, давно утраченные навыки, уходит не так много времени, а я, бывало, по нескольку часов кряду упражнялся со своими учителями.

За прошедшие несколько лет это искусство стало гораздо совершенней, а потому и гораздо техничней. Движения шпаги контролировались в основном кистью; удары наносились первыми несколькими дюймами клинка. Задача состояла в том, чтобы наносить легкие, колющие удары и не злоупотреблять рубящими. Он был ловок, уверен в себе и очень силен. Мои собственные усилия были направлены на то, чтобы отбивать его бесконечные атаки, и каким-то образом мне это удавалось.

На лбу начинали выступать первые капли пота, и я наконец почувствовал, что, разогреваясь, начинаю входить в форму. В голове у меня мелькнула мысль, что он, пожалуй, сражается лучше, чем Джереми Ринг. Скорее, его можно сравнить с Джублейном или даже — и в этом я теперь не сомневался — с моим отцом. Саким? О, Саким был ни на кого не похож, его техника фехтования была совсем другой.

Мой стиль был также далек от традиционного, и я видел, что это тревожит моего противника, хотя одновременно и прибавляет ему уверенности. В его понимании мои трюки означали лишь то, что я совершенно не разбираюсь в том, что делаю. Или же разбираюсь, но недостаточно хорошо.

В комнате было очень душно. Богардус наступал, пытаясь загнать меня в угол, где мои движения оказались бы скованными. Похоже, моя расторопность его неприятно удивила. Он сделал выпад, я парировал удар, наши шпаги скрестились, и мой клинок скользнул вдоль его клинка. Он вовремя успел отскочить, не то я запросто мог бы отхватить ему запястье. Метнув в мою сторону внезапный пронзительный взгляд, он снова рванулся вперед, направляя мне в лицо колющий удар, отразить который мне удалось с большим трудом. Он пнул мне под ноги попавшуюся на пути небольшую скамейку, я поспешно отскочил в сторону, а он сделал выпад. Острие его шпаги распороло ткань моей рубашки у пояса на животе.

Мы сражались яростно, всерьез и безо всякого притворства; выпад, парирование, удары сверху и сбоку, и вот после очередного выпада из тонкого надреза у меня на щеке поползла струйка крови. Это была первая кровь. Мгновением позже острие его шпаги коснулось было моих ребер в дюйме от сердца, но удар не достиг цели. Застывшая на его лице улыбка была похожа на волчий оскал.

— Скоро! — воскликнул он. — Скоро ты умрешь!

Он надвигался, я отступал, не выдерживая натиска, отчаянно отбиваясь от его атак. Он немного опустил клинок, но я не был намерен принимать подобное приглашение. В тот же миг Богардус резко рванулся вперед, проведя молниеносную серию ударов, что вызвало заметное оживление в рядах зрителей. Выпад с последовавшими за ним короткими уколами, направленными в руку, в правую щеку, голову и грудь. До сих пор не знаю, как мне тогда удалось парировать их все, но, когда, отступая назад, он на какую-то долю мгновения оказался уязвим, я сделал выпад и провел резкий колющий удар в горло, который прошел лишь на волосок от цели. Мой клинок срезал кружева у него на воротнике, оставив на шее безобидную царапину.

Он был опасен, слишком опасен. С каждой минутой мое положение осложнялось, и я сознавал это. У меня был опытный, очень опытный противник. Отбив мой выпад, он тут же снова атаковал меня, нанося ответный удар, нацеленный в голову.

Он был исполнен решимости и готов в любую секунду нанести последний, решающий удар. Каждый фехтовальщик склонен отдавать предцочтение каким-то определенным приемам, тем, которые удаются ему легче всех прочих, и для человека опытного не составит большого труда определить, к какому приему прибегнет его противник. Зная это, я намеренно отвечал на его атаки заученными встречными ударами. И все же продолжать так дальше — означало бы позволить убить себя, а к задуманной мной, так сказать, хитрости можно прибегнуть лишь однажды. На мои выпады он отвечал быстро и с легкостью, зная, как ему казалось, чего от меня ожидать. Он был готов меня прикончить.

До сих пор мне везло. Пот струился по моему лицу. Дважды он взглянул мне в глаза. Надеялся ли он увидеть там страх? Можете мне поверить, мне было от чего испугаться. Страх переполнял мою душу, ибо противник был силен, а с тех пор, как я последний раз серьезно занимался фехтованием, прошло слишком много времени.

Вокруг толпились люди, в ушах у них блестели золотые серьги. Шею одного бородача украшало тяжелое золотое ожерелье, вероятно похищенное из сокровищницы инков. Зрители внимательно следили за дуэлью, но для меня эта толпа была не более чем декорацией. Звон клинков, движение вперед-назад и по кругу, сверкающая сталь — все это казалось частью какого-то зловещего танца, в котором я был одновременно и участником, и зрителем. Я никак не мог найти применения ни одной из известных мне уловок, потому что мой противник не оставлял для этого ни малейшего шанса. Несмотря на могучее сложение, передвигался он легко, свободно и уверенно. У меня устала рука; силы понемногу начали покидать меня.

Теперь он злорадно улыбался, и взор его светился решимостью. Он сделал обманное движение, за которым последовал быстрый выпад, нацеленный мне в ребра. Я быстро парировал удар, но расстояние между нами было слишком велико для хорошего ответного выпада, поэтому я взмахнул клинком, тыльная сторона которого резанула его по внутренней поверхности руки, державшей шпагу.

Порез оказался довольно глубоким. Я видел, что лицо его исказилось от боли, видел, как он начал отступать, и атаковал снова. Мой новый удар он отбил с трудом.

Теперь на рукаве у него была кровь. В толпе кто-то ахнул, показывая пальцем. Капли крови падали на пол. Я сделал ложный выпад, он попытался парировать, и тогда я нанес мощный колющий удар в ребра. Он поспешно отступил назад, а я продолжал атаку.

Он был великолепным фехтовальщиком. Даже теперь, с пораненной рукой, истекая кровью, он сражался замечательно. Но у него на лице был страх смерти. Я видел это, и он это знал. Я сделал обманное движение, но с выпадом спешить не стал, а затем стремительно бросился вперед. Он поторопился парировать мой удар, и в следующее мгновение острие моей шпаги беспрепятственно вонзилось ему меж ребер, протыкая кожу и проходя меж костей, а затем с такой же легкостью выходя обратно.

Богардус споткнулся, на его рубахе быстро расплывалось кровавое пятно.

Я опустил руку со шпагой.

— Я не хочу убивать тебя.

— Я уже и так покойник. Давай, доведи дело до конца.

— Я свое сделал. Ты избрал низкое ремесло. Если выживешь, попробуй подыскать что-нибудь получше.

— Я взял деньги, чтобы убить тебя.

— Оставь их себе. За старания.

Левой рукой подхватив брошенный камзол, я повернулся к нему спиной и, все еще держа в руке обнаженную шпагу, пошел сквозь толпу, которая расступалась передо мной.

Снова оказавшись на улице, я пристально огляделся по сторонам. Я не мог позволить себе оказаться беспечным, и все же в одном был уверен твердо: мое знакомство с достопримечательностями Ямайки закончилось, и дела, приведшие меня сюда, завершены.

Завтра я разыщу Джона Тилли, и вместе с Дианой Маклин мы отправимся в путь.

Глава 18

Дул сильный ветер, низкие грозовые тучи плыли по небу, сверкали молнии. Я стоял на палубе, одной рукой держась за ванты грот-мачты и глядя на море. На его темные, огромные волны, похожие на взметнувшиеся в вышину гигантские горы из черного стекла с острыми, выщербленными краями вдоль сколотой вершины. В свое время мой отец ходил в море, но меня такие путешествия отнюдь не прельщали. Хотелось ему того или нет, а только из его сына моряка не вышло.

Но стихия бросала нам вызов, и было что-то завораживающее в необузданной мощи бушующего моря. Меня кидало из стороны в сторону, и я казался себе чайкой, подхваченной порывом ветра, и хоть, признаться, мне было страшновато, но это ощущение опьяняло меня. В лицо летели соленые брызги; я облизал губы, и морская вода попала мне на язык. О, как это было здорово! Нос корабля накренился, волна хлынула через борт, захлестывая палубы, и тут же с грохотом отступила обратно в море через захлебывающиеся шпигаты.

Джон Тилли вышел и встал рядом.

— Ну и скверная же ночка! Мы держим курс к северным берегам, хотя в такую погоду ко дну шли многие славные корабли!

— Ужасно хочется сойти на берег, — честно признался я ему. — Пора почувствовать под ногами твердую почву.

— Да уж! — хмуро согласился он. — Все мы думаем о том же. Частенько по ночам мы мечтаем, что вот только уляжется буря, и мы сойдем на берег и больше никогда не выйдем в море. Мы клянемся себе в этом, когда приходится стоять ночные вахты, но приходит день, и мы спускаем денежки на берегу, а под вечер неизменно возвращаемся обратно и уходим в море, как к себе домой.

— Я сухопутный человек. Мой дом — это лес и горы.

— Может, оно и так. Из твоего отца вышел хороший моряк, и ты тоже со временем смог бы стать им. Ты сильный парень, и выдержки тебе не занимать. Я лишний раз убедился в этом, когда увидел тебя на берегу.

— ?..

— Во время вашего с Богардусом поединка. Эх, мальчик мой, знал бы ты, как я боялся за тебя! Мне и прежде приходилось видеть, как он орудует клинком, но ты все же превзошел его…

— Моим учителем был отец. И другие тоже.

— Это было заметно. Я видел, что ты дерешься не хуже Барни, к тому же ты выше его и у тебя более мощный выпад. Твоему отцу не удалось одолеть противника более достойного, чем Богардус. Но ты не убил его.

— Я не хотел убивать. Жизнь человека бесценна, даже если он и тратит ее впустую. Эта жизнь дороже золота, дороже всех богатств на свете, и кто я такой, чтобы просто так отнять ее?

— Но он хотел лишить жизни тебя.

— Он думает не так, как я, у него другие желания и устремления, и если ему удастся выжить, то он сможет стать мудрее. Как знать? Ведь это так здорово — жить, выйти вот на такую палубу и стоять тут, чувствуя, как ветер дует прямо в лицо, отправиться лунной ночью далеко в лес или выйти на какое-нибудь огромное плато и обратить взор на запад…

— Что, и ты тоже?

— Что вы имеете в виду?

— Ты — сын своего отца! Его взгляд был всегда устремлен на запад! К дальним Голубым горам. Но в горах ли дело? Или, может, для него важнее было то, что находится за ними? Именно такие люди нам нужны, парень, те, кого влечет неизвестность, кого манят дальние дали. Я думаю, это судьба — идти вперед и только вперед. Мы с тобой принадлежим к той породе людей, которые всегда готовы отправиться в путь, чтобы посмотреть, что скрывается за горизонтом: на запад ли, или еще куда-то, но всегда — вперед, вперед и вперед.

Мы молчали, стоя на кренящейся, уходившей из-под ног палубе. Это был хороший корабль, он был таким, еще когда на нем выходил в море мой отец, и у него было прекрасное имя.

— Кто знает, увижу ли я ее снова?

— Кого, сынок?

— Маму. Она решила вернуться в Англию, чтобы Ноэлла не росла в глуши среди не слишком образованных мужчин. Отец очень по ней тосковал.

— Да уж, он любил ее. Но она думала о будущем, сынок, она оказалась дальновидней всех. Ты еще будешь гордиться своей сестренкой, когда ее увидишь. Настоящая юная леди, хотя и девчонка, а уж Брайан!.. Ну чем не джентльмен! В «Судебных Иннах» мне говорили, что он обладает редкостным красноречием.

— Это у него от валлийцев. У них у всех языки хорошо подвешены.

— Ну, а как там Джереми? Как дела у Лилы? У них все в порядке?

— А то как же? Вообще-то я не видел их уже несколько месяцев. Как только вернусь обратно, тут же пойду проведать. Из Джереми получился неплохой охотник, теперь у него много земли, а Лила больше не служит, а управляется с делами в собственном хозяйстве.

— А что у тебя с той девчушкой, что сидит сейчас в каюте? — спросил Тилли. — Она определенно положила на тебя глаз.

Я смутился.

— Возможно… Мы с ней лишь немного поболтали.

— Она замечательная девчонка, смелая и отчаянная. Ты правильно сделаешь, если заберешь ее с собой. Конечно, вы оба этого хотите. Насколько я понимаю, с нее все и началось.

— Она с мыса Анны… с того побережья, что теперь называют Новой Англией. Местные решили, что она ведьма, и ее два раза похищали работорговцы. Второй раз просто из мести. Эти негодяи ввалились к ним, отшвырнули отца и унесли ее. Все подстроил Питтинджел. Он хотел, чтобы я это увидел. Видимо, ему показалось недостаточным просто убить меня. Он хотел, чтобы я еще и страдал.

— И что теперь?

— Сначала я доставлю ее домой к отцу. А там будем думать, как жить дальше. Но если она все же согласится пойти со мной, путь предстоит неблизкий и трудный. Особенно для девчонки. Ведь придется идти через леса, через те земли, где живут дикари.

— Она справится. Знаешь, парень, человек даже океан может переплыть, если у него есть подходящий корабль. Посмотри, какой у нее ясный взгляд, с каким достоинством она держится. Я всегда восхищался гордыми женщинами. Она — как раз тот случай.

Мы говорили о кораблях, о море и о том, как в прежние времена мореходы определяли с помощью вытянутой руки высоту звезд над горизонтом, как определяли свое местоположение, ориентируясь по птицам в небе, по рыбе за бортом или по тому, как морские волны, огибая какой-нибудь остров или мыс, создают рябь на поверхности воды.

— Крачки залетают далеко в море и могут опуститься на воду для отдыха, в то время как серебристые чайки никогда не улетают дальше, чем на семьдесят пять — восемьдесят миль от берега. Вечером они возвращаются к своим гнездам. Так что, сынок, если увидишь их вечером над морем, можешь не сомневаться: куда они летят, там и земля. Это спасло жизнь многим морякам. На протяжении тысячелетий люди выходили в море, научились прокладывать курс, ориентируясь на стаи перелетных птиц, и находить дорогу по звездам.

Наконец я добрался до своей койки, но, растянувшись на ней, еще долго лежал без сна. Подходит ли мне Диана? И правда ли, что я тоже одержим фамильным стремлением идти дальше, на запад?

Джубал Сэкетт стремился к этому. Где он сейчас? Как далеко удалось ему зайти? И жив ли он еще? Или, может, тело его лежит в сырой земле под деревьями близ той большой реки, о которой он говорил?

Мы, Сэкетты, уже достаточно побродили по свету. Может быть, действительно было у нас в крови нечто такое, что неизменно уводило нас все дальше и дальше? Может, это наш удел? Или некая воля, предопределенная самим Господом, течениями или ветрами, что веют над миром? Но почему Джубал? Почему именно он? Почему не Брайан, который вернулся в Англию? Но, несмотря на все это, я знал, что путь Брайана тоже лежит на запад. Знал? Может быть, это тот дар, о котором говорил наш отец? Дар второго зрения?

Мой отец был похоронен среди тех гор, куда он так стремился. Он умер достойно и был похоронен с почетом. Краснокожие, те самые, которые убили его, знали, где находится его могила. Иногда они приходят туда, принося в дар дичь, которую оставляют на могиле как приношение смелому человеку, которого больше нет в живых, человеку, который отважно сражался и умер достойно.

А где и когда похоронят меня?

На западе, подсказал мне внутренний голос, далеко на западе.

Что ж, так тому и быть. Только бы до того, как пробьет мой смертный час, прожить жизнь не напрасно, чтобы мои сыновья прошли по тем тропам, по которым не успел пройти я. Ведь жить на земле вечно не дано никому, и так уж повелось, что каждый из нас должен на протяжении скольких-то лет вести мир в будущее, а затем передать эту миссию тому, кто пришел ему на смену.

Из детей, которых я после себя оставлю, вырастут сильные, надежные мужчины и прекрасные женщины. А Диана? Кто, как не она, может стать им матерью? И той женщиной, с которой мы уйдем в горы, склоны которых поросли вереском?

Скоро.

Где-то там, вдали, раскинулся берег, невидимый за черными крыльями ночи. Но она была там, эта длинная полоса белого песка, на которой я так часто играл в детстве. И где-то поблизости находилось место, о котором мне приходилось слышать, — то место в открытом море, где, возможно, находятся ворота в другой мир. Мой отец в свое время видел их… Или то была всего-навсего игра света в воде? Может, то был мираж? Кто знает… Наш корабль держал курс к берегам Каролины. Бермуды же находились на северо-востоке.

Когда я снова открыл глаза, на палубу падал сноп яркого солнечного света. Лучи легко покачивались в такт движению корабля. Буря улеглась.

Встав с постели, я выглянул наружу — стоял ясный день, на море дул легкий бриз.

Когда я вышел из каюты, чтобы вдохнуть полной грудью соленый морской воздух, Джон Тилли был на юте. Он, похоже, был занят, поэтому я не стал приставать к нему с расспросами. Несколько раз он глядел наверх, словно дожидаясь сигнала от дозорного на топе мачты.

По лестнице на ют поднялся юнга.

— Господин, — сказал он, — леди спрашивает, будете ли вы завтракать с нею?

— Уже иду. — Я обернулся к Тилли. — Капитан, может, присоединитесь к нам?

Он нетерпеливо взглянул в мою сторону.

— Нет, ешьте без меня. Я занят.

Когда я вошел в каюту, Диана уже сидела за столом. Она была прекрасна, как никогда. Среди прочих товаров, хранившихся в трюмах корабля, Джон Тилли разыскал ей кое-какую одежду, захваченную в ходе одного сражения. Будучи атакована пиратами, команда Тилли оказалась на высоте и забрала вражеский корабль в качестве трофея.

В окно каюты, находившейся на корме, светило солнце. Мы долго сидели за завтраком, разговаривая о разных вещах. Юнга принес горячий шоколад, напиток, пришедший к нам из Мексики. Но, проводя время за приятной беседой, я был обеспокоен поведением Тилли. Обычно столь любезный, сегодня он был резок и явно взволнован.

Погода была замечательная. Может быть, он чувствует скорую перемену? И дозорный на марсе? Возможно, это…

Вражеский корабль? Пираты?

У Джозефа Питтинджела были корабли, даже несколько. А у нас были доказательства, которых было вполне достаточно для того, чтобы он проникся к нам ненавистью. Может быть, матрос на марсе заметил нечто? Или же там что-то увидел сам Джон Тилли?

Окончив завтрак, я встал из-за стола.

— Диана, переоденься — я не думаю, что наши злоключения закончились.

Она не стала терять времени. Слишком часто мне попадались люди, которые, замешкавшись самую малость, чтобы спросить «почему», погибали раньше, чем успевали выслушать ответ.

Что же касается меня, я направился к своему сундуку и извлек из него два пистолета, которые немедленно перезарядил. Затем я достал шпагу и засунул за пояс нож. Я еще не знал, что произойдет, но уж лучше заранее быть во всеоружии.

К западу отсюда должно находиться побережье Вирджинии или Мэриленда. Я не знал, сколько миль отделяет нас от них, и будет лучше, если я постараюсь выяснить это как можно скорее. У нас был хороший корабль, и команда на нем подобралась из сильных, отважных людей, но все же у самого лучшего корабля и самой лучшей команды может оказаться достойный противник.

Когда я появился на палубе, дозорный о чем-то говорил с капитаном. Я не стал подходить к ним, а вместо этого остановился у релинга и огляделся по сторонам. Мне было прекрасно известно, что обзор с палубы крайне ограничен и что видно отсюда не так уж далеко. Здесь, на высоте пятнадцати футов над водой, я мог обозревать морские просторы, находящиеся в радиусе приблизительно четырех с половиной миль, а для дозорного на стеньгах видимость не превышает десяти миль.

Велев дозорному вернуться наверх, Джон Тилли подошел ко мне. Он сразу заметил, что я при оружии.

— Правильно сделал, — тихо сказал он. — По-моему, скоро у нас будут неприятности.

— Дозорный увидел корабль?

— Нет, это-то меня и беспокоит. Ночью он был и прошел довольно близко.

— И что с ним могло статься?

— Именно это меня и беспокоит, господин Кин. Что? И почему? Меня разбудили примерно за час до рассвета. Я вышел на палубу, и Том Карбой — так зовут моего помощника — указал на черную тень вдалеке. К тому времени, как я добрался до палубы, ее уже почти не было видно. Я ничего не успел разглядеть, просто знал: там что-то было.

Карбой человек опытный и уравновешенный. Он стоял на вахте и глядел в оба, так как штормовой ветер хоть и стал несколько слабее, но еще продолжал задувать, а мы могли оказаться вблизи прибрежных течений. Вот уж где действительно гиблое место! Есть такие течения, из-за которых в шторм море превращается в сущий ад. Он был очень внимателен и следил за тем, чтобы мы их миновали.

Глаз у него наметанный, да и рулевой был готов справиться, когда Том совершенно случайно взглянул назад. Казалось, всего несколькими минутами раньше он смотрел в том же направлении, но только теперь там был корабль с погашенными огнями, который быстро приближался к нам.

Он послал за мной, но, должно быть, что-то встревожило темный корабль, потому что он начал отставать. К тому времени, как я вышел на палубу, разглядеть его было невозможно.

— Я не верю в корабли-призраки, — сказал я, — хотя в этих водах…

— Я в них тоже не верю. И все же почему на том судне не зажигали огней? Почему вдруг отстали?

— Где они сейчас?

— Дозорный ничего не видит. Правда, один-единственный раз, когда он на рассвете поднялся на марс, ему показалось, что вдали как будто виднеются стеньги.

— Выходит, этот корабль следит за нами? Намеренно держится за горизонтом, выжидая чего-то?

— Этого я и боюсь. Они дожидаются темноты, чтобы напасть неожиданно и захватить нас.

— Пираты?

— Может быть. Или же твой приятель Джозеф Питтинджел все никак не успокоится; У «Абигейл» хороший ход, и в большинстве случаев она развивает порядочную скорость, но все-таки до пиратских судов ей далеко. У Джозефа Питтинджела есть такой корабль — «Весталка». Исключительно быстроходная посудина.

Я снова посмотрел в море за кормой. Если корабль находится там, в двенадцати-тринадцати милях от нас, то, чтобы нас нагнать, им понадобится часа три, от силы четыре. С наступлением темноты они могут начать подходить поближе, и мы ничего не заметим, пока их корабль не окажется на расстоянии пушечного выстрела. Меня это совершенно не устраивало, и я не замедлил высказать свое мнение вслух.

— А разве никак нельзя ускользнуть от них? Например, плыть прямо к берегу?

Он пожал плечами.

— Если мы подойдем слишком близко, может получиться так, что мы попросту застрянем. Идти к берегу — распоследнее дело. Риск слишком велик.

Мы еще некоторое время стояли молча, и каждый думал о своем. Совершенно внезапно безмятежное море превратилось в зловещее место, и только тонкая линия горизонта отделяла нас от притаившейся за ней опасности.

— Надо попробовать, — нарушил наконец молчание Тилли. — Вот только побережье в этом месте не самое подходящее, многие корабли попадали здесь в ловушку. Он не стал бы отставать, если бы не был уверен в скорости.

— Почему он не напал сегодня утром?

Тилли пожал плечами.

— Было поздно. К тому времени, как они бы нас нагнали, рассвело бы и внезапной атаки не получилось.

Мы плыли целый день, так что у нас было время сделать кое-какие приготовления. Мы подготовились к бою сами, а также привели в готовность пушки. На борту «Абигейл» теперь было меньше пушек, чем во времена отца, зато, освободившись от их тяжести, корабль мог брать на борт больше груза.

По приказу Тилли дозорный постоянно оставался на марсе, но так ничего и не увидел. К тому времени, как спустились сумерки, приготовления были завершены. Наконец стемнело окончательно, и Тилли отдал приказ погасить огни. Я спустился вниз.

— Диана! Похоже, у нас неприятности. Свет нужно погасить.

— Черт возьми, — в сердцах выпалила она. — А я взялась перешивать платье. — Она погасила свет и сказала в темноте: — А если я зашторю окно, то хотя бы малюсенький огонек можно зажечь?

— Ни в коем случае, — предупредил я ее. — Где-то поблизости идет корабль, который, мы думаем, атакует нас сегодня же ночью. Мы держим курс к берегу, и всякое может случиться. Так что будь готова.

Она промолчала, а потом спросила:

— Что это за берег, Кин? Где мы теперь?

Мне стало досадно, что я сам не додумался справиться об этом у Тилли, так как всегда важно знать местонахождение точно. Я лишь мог предположить, что в данный момент мы находимся где-то к северу. Возможно, к северу от входа в Чесапикский залив.

Поделившись с ней своими соображениями и предупредив о том, что, возможно, скоро нам придется пересесть в шлюпку, а поэтому следует одеться потеплей и собрать самые необходимые вещи, я вернулся на палубу.

Там было холодно и ветрено. Ветер надувал паруса, и мы взяли другой галс, направляясь к берегу. Я прекрасно знал, что моряки и днем остерегаются направлять свои корабли к побережью, а уж про ночь и говорить не приходится. Когда люди, не имеющие никакого отношения к морю, берутся писать о таких вещах, они неизменно утверждают, что первые мореходы старались держаться поближе к берегу. Это, конечно, полнейший вздор, ни один нормальный моряк никогда бы не пошел на такое. В открытом море опасностей меньше.

Рядом со мной из темноты возник Джон Тилли.

— Они приближаются. Я видел, как тонкая черная линия мачты движется относительно звезд.

— Это могла быть и птица.

— Это никакая не птица.

— А тот берег поблизости… Это случайно не Мэриленд?

— Он самый, но я почти не знаю того берега. Я проплывал мимо, но всегда при этом оставался далеко в море, где места побольше и есть где развернуться. Мне приходилось слышать, что здесь вдоль побережья есть небольшие островки, рифы и дуют береговые ветры. А там кто его знает…

Эта ночь была самой темной из всех, что были на моей памяти, а моря черней я больше не видел никогда. Ветер держался, и «Абигейл» ходко шла вперед. Я подошел к гакаборту, стоя как раз над той каютой, где находилась Диана, и глядя в море за кормой.

Ничего.

Только ночь, непроглядная тьма, только ветер и море. Внезапно в просвете среди гонимых по небу облаков показались звезды. И вдруг совершенно внезапно из темноты вынырнул корабль, словно черный призрак, восставший из черных морских пучин. Они у нас на корме, их бушприт совсем рядом, и я увидел, что огромный темнобородый детина готовится забросить «кошку». Нас собираются брать на абордаж.

Он еще раскручивал «кошку» над головой, когда я выстрелил. Я не помню, как у меня в руке оказался пистолет, мне запомнился только сноп пламени, вырвавшийся из ствола, и удивленное лицо того парня в тот момент, когда заряд угодил ему в грудь. Он упал ничком. Вырвавшаяся у него из рук «кошка» улетела куда-то в сторону, а в следующий момент их судно поравнялось с нашим, и через борт один за другим посыпались на палубу их люди.

Я услышал крик Тилли, и в тот же миг стволы наших пушек изрыгнули пламя и дым. Я увидел, как в воздухе пролетел обломок фальшборта, услышал чей-то крик, раздались выстрелы, и сражение закипело. Я выстрелил снова, выхватив второй пистолет, который тут же выбили у меня из рук, и тогда я со всей силы двинул нападавшего в челюсть и, выхватив нож, всадил его в брюхо врага по самую рукоятку.

Перебросив нож в левую руку, я выхватил шпагу — говорят, это принято у итальянцев — и бросился в самую гущу битвы, нанося удары направо и налево. Враги были со всех сторон.

Какой-то человек бросился на палубу мне под ноги, отчаянно стараясь ухватить меня за щиколотки, но я отбился, в конце концов, мне удалось выбраться из этого человеческого месива. Тилли удалось собрать вокруг себя кое-кого из своих людей, но враги наседали на них со всех сторон. Бортовой залп, хоть и произведенный с опозданием, все же сделал свое дело, потому что палуба неприятельского корабля была охвачена пламенем, и я видел, как там бегают и суетятся люди, пытаясь бороться с огнем. Пламя внезапно перекинулось на паруса и стало взбираться по ним вверх, в мгновение ока превращаясь в огромную пылающую лавину. Это было похоже на то, как если бы поблизости взорвался пороховой погреб.

Во все стороны летели горящие клочья парусины, и какой-то человек, на котором загорелась одежда, бросился за борт, в темное, волнующееся море. Я успел лишь мельком заметить его. Он вскинул мушкет, собираясь выстрелить, когда занялись паруса, и огонь подобрался к нему, словно гигантская, многопалая рука. Я видел его выпученные от ужаса глаза.

Я отчаянно сражался, прокладывая себе путь к лестнице и вниз по ней, к двери, что вела на палубу из главной каюты.

Дверь настежь распахнулась, и я бросился вперед. У меня на пути возник человек с серьгами в ушах и сломанными зубами, который тут же набросился на меня, по-видимому вознамерившись снести мне голову абордажной саблей. Я отбил этот удар и сам сделал резкий выпад вперед, нанося удар кинжалом, который вонзился ему между ребер. Я почувствовал его смердящее дыхание, и в следующий момент он осел, оставшись лежать на палубе. Перешагнув через него, я вошел в каюту.

Диана неподвижно стояла спиной к переборке, высокая и красивая. Она стояла лицом к лицу с человеком, которого я тут же узнал. Это был Джозеф Питтинджел.

— А теперь, — сказал он ей, — я покончу с тобой раз и навсегда!

— Для начала покончи с тем, кто стоит у тебя за спиной, — хладнокровно сказала она. — Хотя, где тебе…

— Меня не проведешь! — глумливо захихикал он. — Я думаю…

Но, видно, в ее взгляде он сумел разглядеть нечто такое, что заставило его обернуться. Реакция Питтинджела была мгновенной. Я наивно полагал, что он для начала что-нибудь скажет, станет угрожать, требовать, короче, не знаю что.

Но он бросился на меня со шпагой наголо, и я наверняка лишился бы жизни, если бы не мой пистолет, который после выстрела я сунул обратно за пояс. Острие клинка попало в него, и прежде, чем он успел нанести новый удар, я своей шпагой сумел отбить его руку, сжимавшую клинок. Он сделал резкий выпад, глаза его были выпучены от непередаваемого гнева и ярости. Я отбил и этот удар и был готов к наступлению. Он бросился было ко мне, но потом вдруг резко остановился и занес клинок, собираясь заколоть Диану!

Она стояла у переборки, беззащитная перед занесенной над ней шпагой. И тогда я с силой поднял свой клинок и вонзил ему между туловищем и рукой, глубоко погружая в мускулы, что соединяют между собой плечо и руку.

Его пальцы разжались, шпага взлетела в воздух, едва не задев Диану, и со звоном упала на палубу.

Он обернулся ко мне, по его наполовину отрубленной руке стекали потоки крови.

Не обращая на него внимания, я протянул Диане руку.

— Идем, нам пора.

Глава 19

Мы выбрались на палубу, где в это время был Джон Тилли и с полдюжины его людей, которых он собрал вокруг себя. Сражение было закончено; один труп лежал у шпигата, еще один безвольно повис на фальшборте. Как раз в тот момент, как я взглянул в ту сторону, тело его съехало вниз и осталось лежать на мокрой палубе.

Черный корабль казался теперь еще более черным. Он остался позади, погружаясь в воду все глубже, и вода заливала его палубы. Было видно, как по палубе снуют какие-то люди.

— Как наши дела, Джон? — спросил я у Тилли.

— Плохо… очень плохо, — сказал он. — По-моему, у нас пробоина в корпусе, и мы идем ко дну.

Палуба покачивалась как-то нарочито тяжело и медленно, и мне стало не по себе. Ощущение было скверное.

— До берега дотянет? — осведомился я. — Может быть, можно проплыть на нем еще немного?..

— Да я и сам уже думал об этом. Ну что, рискнем? Это все же безопаснее, чем шлюпки. По крайней мере, хоть попытаемся.

Он начал отдавать распоряжения, но команда уже действовала.

— А что с ними? — спросил я.

Он бросил взгляд на тонущую «Весталку», если, конечно, это и в самом деле была она.

— Наши шансы равны. Они сами заварили эту кашу. Пусть теперь пеняют на себя.

Оставив Диану на юте, я прошелся по палубе, подбирая разбросанные повсюду вещи и наводя некое подобие порядка. Два чужака на палубе были просто трупами, и я выбросил обоих за борт.

Я подобрал свой пистолет и сунул его за пояс. Мы продолжали идти вперед, положив руль к ветру.

Корабль набирал все больше воды, и, положившись на удачу, мы решили идти к берегу. Что, если мы застрянем где-нибудь на песчаной мели вдали от побережья? Все же у нас был шанс спасти и команду, и груз, а также и сам корабль. Ведь «Абигейл», можно сказать, была частью нашей семьи.

Теперь она стала какой-то медлительной, и это мне было не по душе.

— Никуда не уходи, — сказал я Диане. — Я должен знать, где ты, если уж случится самое худшее. Мы доплывем до берега вместе.

— Или утонем, — заметила она.

— Мы доберемся до берега, — продолжал я, — потому что я хочу забрать тебя с собой в свою хижину среди гор, среди далеких Голубых гор, как называл их мой отец. И у нас все будет хорошо. Я должен оставить после себя сыновей, чтобы на тех огромных просторах жили люди, руками которых будет создаваться эта страна. Она станет им родиной.

Теперь наш корабль мог нести лишь минимум парусов, и все же мы продвигались вперед. Где-то к западу от нас была земля, подветренный берег.

Паруса были поставлены, нам не оставалось ничего другого, как только ждать. Оставшиеся в живых матросы понемногу собирались на палубе, в руках у каждого был небольшой узелок с пожитками.

— Готовьте шлюпку, — велел Тилли. — Положите в нее запас еды, воды и все, что понадобится для ночлега, а еще оружие и порох.

— Вы думаете, на этом не кончится? — поинтересовался один из матросов.

Тилли взглянул на него.

— Быть готовым ко всему — такова цена существования, парень. А теперь отправляйся помогать остальным.

Когда мы подошли к берегу, он сам занял место у штурвала. На востоке забрезжил серый рассвет, но еле различимая полоска берега представлялась незавидным участком суши.

Идущую ко дну «Весталку» мы больше не видели. Возможно, она затонула там, где была, не исключено и то, что она еще держалась и могла плыть.

Внезапно я вспомнил о Джозефе Питтинджеле. Он остался лежать в каюте, что находилась внизу. Он умирал или уже был мертв. Я не знал точно. Но только когда я, держа наготове шпагу, спустился вниз, его там уже не было.

Палуба была залита кровью, кровь была также на подоконнике кормового окна. Он выбросился в море, уж не знаю, где и когда. Не знаю также, сделал ли он это по доброй воле или же кто-то попросту вышвырнул его за борт.

Питтинджел исчез. При одной только мысли, что он может быть жив, мне становилось не по себе. Он был серьезно, если не смертельно ранен. То, что он потерял много крови, было очевидно, и все же с его исчезновением одним поводом для беспокойства становилось меньше, тем более, что в данный момент у нас были проблемы и поважнее.

Для меня берег казался близким и желанным. Возможно, мой отец был отличным мореходом, но теперь я уже твердо знал, что я — нет. Наверное, со временем я смог бы им стать, но я постараюсь приложить все силы к тому, чтобы со мной этого не произошло. Моя судьба ждала меня среди гор моей страны, и берег перед нами был первым шагом к ним. Оказавшись на берегу, я смогу отправиться куда угодно. В море же я чувствовал себя, мягко говоря, неуютно.

Похоже, удача не отвернулась от нас и теперь, когда наш корабль шел ко дну, так как ветер поутих и на море было довольно спокойно. Медленно, но неуклонно мы приближались к берегу. Теперь до нашего слуха доносился уже шелест прибоя, набегающего на обширный песчаный берег. Все это было очень знакомо, потому что в детстве я не раз играл вот на такой же песчаной косе на побережье Каролины.

— Волны достаточно, чтобы нас вынесло на берег. Удар будет сильным, и мы глубоко засядем в песке.

— Во всем виноват я, Джон, — сказал я. — Если бы я не пришел к вам, ничего этого не случилось бы.

Он отмахнулся.

— Твой отец отдал мне это судно. Вообще-то мы с ним были компаньонами, хотя я и не сумел выплатить его долю. « Абигейл» — хороший корабль, и мне хотелось бы спасти его.

— Мы можем попытаться, — предложил я.

Он задумался. Тилли был человеком осторожным и рассудительным, и потеря корабля оказалась бы для него тяжким ударом. Он убавил скорость, приказав убрать часть парусов, оставляя их ровно столько, чтобы шхуной можно было управлять.

Мы приближались к берегу, о который не разбивались огромные волны, на котором нас не встречали ликующие толпы и не было слышно звуков фанфар. Волнение улеглось, и восход окрасил песок из унылого серого в бледно-розоватый цвет. «Абигейл» шла к берегу, покачиваясь в волнах прибоя, и наконец нос корабля врезался в песок и мы остановились.

Мы спустили на воду шлюпку, в которой разместилось несколько человек, и я первым ступил на берег, чувствуя при этом безмерное облегчение. Здесь, на берегу, я снова почувствовал себя самим собой, человеком, не зависящим более от превратностей ветра или моря. У меня под ногами была земля, чуть поодаль темнела опушка леса: и то, и другое было мне близко и понятно. А где-то далеко-далеко, за этими песками и деревьями, были горы, Голубые горы, где остался мой дом.

Мы перевезли и выгрузили на берег все, что было можно, и по моему совету расположились за деревьями на лесной опушке — не столько из-за того, что там было достаточно дров для костра, сколько потому, что там нас будет труднее заметить. Затем мы закрепили на берегу линь, обмотав его вокруг зарытого в землю бревна, называемого еще «покойником».

Я развел костер, и кок приступил к приготовлению пищи. Зарядив мушкет и оба пистолета, я отправился на разведку, оставив остальных у костра. Мы высадились на небольшом барьерном острове; но материк был совсем недалеко. Я нашел следы оленя и заметил парочку диких индеек, но стрелять не стал. Еды у нас пока достаточно; к тому же не стоило оповещать о своем присутствии того, кто мог оказаться поблизости. Возвратившись назад, я сел на песок, привалившись спиной к огромному бревну плавника, и глядел на огонь.

Джон Тилли со своими людьми вернулись с «Абигейл».

— Две пробоины, — сказал Тилли, — в трюме вода, но, если погода продержится, можно было бы откачать воду и починить ее.

— Мне знакомо плотницкое ремесло, — сказал я, — и еще лучше я управлюсь там, где нужно приложить силу. Так что я займу место у насоса.

За едой мы еще какое-то время обсуждали все это, взвешивая детали и обдумывая подробности. Было решено не откладывать ремонт до утра. Кто знает, как может измениться погода.

— А что с «Весталкой»? — спросил я. — Как вы думаете, она затонула?

— Думаю, что да. Но Ганс — он у нас управляется на полубаке — сказал, что они вроде бы успели спустить на воду пару шлюпок. Так что нам следует быть настороже.

— Да уж, пожалуй.

С опушки открывался хороший обзор побережья в обоих направлениях, а за нами был лес. Там я чувствовал себя как дома и не боялся ничего, кроме встречи с индейцами.

— Если им удастся починить корабль, — сказала Диана, — что ты будешь делать?

— Отправлюсь на материк, — сказал я. — Отсюда далеко до моего дома, почти так же далеко, как до Стреляющего ручья, но мы в любом случае направимся туда. Джон, — неожиданно обернулся я к нему, припоминая. — В заливе недалеко отсюда есть остров, где человек по имени Клэборн держит факторию. Он ведет кое-какую торговлю, и у него есть полубаркас или даже два. Вы могли бы продать ему или обменять на меха что-нибудь из своего товара — то, до чего не добралась вода. Он хороший человек. Придирчивый, но хороший.

— Да. Я слыхал о нем.

Кое-кто из команды уже работал на обшивке корпуса; другие заняли места у насосов. Оставив Диану разбираться с платьями, поскольку Тилли разрешил ей взять все, что ей приглянется, я занял свое место у насосов. Физический труд мне всегда был в радость. Я был силен, и мне нравилось употребить свою силу на что-то полезное, тем более, что откачивать воду было делом не хитрым и за работой можно было думать о своем.

В течение нескольких часов мы откачивали воду, которая теперь лилась из пробоины непрерывной струей. До наступления темноты уровень воды в трюме благодаря нашим стараниям стал значительно ниже. Мы также заделали одну из пробоин. Остальные, те, кто не был занят на откачке воды, чинили на берегу лини и снасти, пострадавшие в ходе сражения.

Мы потеряли четверых: двое были сброшены за борт, еще двое остались лежать на палубе. О потерях команды «Весталки» мы не имели ни малейшего представления. Наш бортовой залп, прогремевший как раз в то время, когда они собирались пустить в ход абордажные крючья, вне всякого сомнения, оказался для них неожиданным.

Стоял погожий день, море было по-прежнему спокойно. Солнце светило ярко, но не пекло, и работа спорилась. Ближе к вечеру я сошел на берег собрать дров для костра — чтобы хватило на всю ночь, а заодно как следует осмотреться. Длинный песчаный пляж и берег были пустынны, нигде в округе не было заметно поднимающегося к небу дыма или каких-либо других признаков жизни.

Но кому, как не мне, знать о том, что, когда тысячи квадратных миль земли остаются в запустении и туда никто не наведывается, кроме редкого охотника, по таким территориям прокладывают себе путь отряды воинствующих индейцев. Они постоянно отправляются куда-то либо возвращаются обратно. Так что, если нам удастся избежать встречи с ними, это можно считать большой удачей.

А потом мы собрались вокруг костра. Джон Тилли сказал, что наутро он собирается спустить корабль на воду, а затем спросил о наших планах.

— Я остаюсь на берегу, — сказал я. — Это мой мир. Думаю, мы отправимся отсюда в глубь материка.

— Путь неблизкий. — Тилли перевел взгляд на Диану. — Ты готова к такому путешествию?

— Я пойду туда, куда пойдет он. — Она улыбнулась. — Мне не привыкать, капитан. На мысе Анны у нас не было ни лошадей, ни повозок.

— Но здесь еще живут дикари. Это ты понимаешь?

— Да.

Генри придвинулся ближе к костру. За несколько дней, проведенных нами на борту корабля, он редко попадался мне на глаза, предоставляя нам с Дианой возможность побыть наедине. Я был весьма тронут подобной тактичностью.

Теперь он обратился ко мне.

— Если хочешь, я пойду с вами.

— Мы этого очень хотим, Генри, — сказал я. — Тебе понравятся наши горы.

Он пожал плечами.

— Сейчас у меня нет дома. Нет смысла плыть обратно через океан, потому что там многое могло измениться. Да и я тоже уже не тот, что был прежде. Если вас устроит мое общество, я пойду с вами.

— Есть еще одно дело, Джон. Однажды вы совершили его для моего отца, и мне хотелось бы просить вас о том же.

Он удивленно вскинул брови.

— Поженить вас? Какой разговор! Ну конечно же, парень, с большим удовольствием. Она замечательная девушка.

Том Карбой, оставив работу на судне, подошел к костру, чтобы съесть миску похлебки.

— Если красавица не возражает, я, с ее позволения, займу место отца. Ведь должен же кто-то выдать ее замуж.

Она подняла на него глаза, и взгляд ее был серьезен.

— Том, если бы у меня не было отца, я была бы рада назвать им тебя. Ты будешь моим посаженым отцом?

Неожиданно смутившись, старый моряк растерянно глядел по сторонам.

— Да, мисс, конечно.

— Так, значит, завтра? — предложил Тилли. — В полдень, чтобы к тому времени все было готово.

Я решил пройтись по берегу. Правильно ли я поступаю? Что-то подсказывало мне, что правильно, но все же я не был до конца в этом уверен. У меня было мало опыта в общении с женщинами, и я мало что знал о них, конечно, кроме того, что успел подметить, наблюдая за Лилой или за своей матерью, когда они случались рядом. Еще была Ноэлла, хотя она еще совсем девчонка, а также жена Кейна О'Хары и жены кое-кого из наших знакомых. Наверное, быть мужем не труднее, чем справляться с любой другой работой, которую мне приходилось выполнять прежде.

На берегу царило безмолвие, слышны были лишь шепот прибоя и жалобные крики чаек. Я сидел на большом бревне, выброшенном морем на берег, смотрел на волны и видел, как над морем восходит луна.

У нас ей будут рады. К тому же они были подружками с Темперанс, женой Янса. Это было хорошо, очень хорошо.

Небо оставалось безоблачным. Завтра у нас будет хороший день, знаменательный день. Если повезет, нам удастся снова спустить «Абигейл» на воду, а мы с Дианой поженимся.

У меня за спиной раздался еле слышный шорох осыпающегося песка, и я поспешно вскочил на ноги, хватаясь за рукоять пистолета и делая два быстрых шага вперед, прежде чем обернуться.

На освещенном лунным светом берегу позади меня неподвижно стояли трое индейцев. Каждый был вооружен копьем, у всех троих были луки и колчаны со стрелами, перекинутые через плечо.

Широкоплечий индеец, стоявший ближе всех ко мне, начал говорить. Язык показался мне знакомым.

— Вы катоба? — спросил я на его языке.

Они тут же что-то наперебой заговорили, пока наконец первый индеец не поднял руку, требуя тишины.

— Ты знаешь наши слова. Почему ты, бледнолицый человек, говоришь на нашем языке?

— У меня есть друг, — объяснил я, — который дружил еще с моим отцом, прежде чем я родился. Его звали Уа-га-су. Многие катоба сражались на нашей стороне.

— Уа-га-су сильный человек, великий воин. Я знаю.

— Вы зашли далеко от дома, — сказал я. — Чем я вам могу помочь?

— Едой, — ответил он. — Мы очень голодны.

— Пойдемте, — сказал я, — идите рядом, чтобы они знали, что вы — друзья.

Вне всякого сомнения, мне снова крупно повезло, потому что теперь мы отправимся в долгое путешествие к берегам Стреляющего ручья не одни. Этим индейцам из племени катоба явно было с нами по пути.

Глава 20

Наш путь домой обещал быть трудным и извилистым, потому что у катоба, как и у нас, тоже были враги. Индеец рассказал мне о том, что после гибели моего отца набегов не было. Сенеки ждут подходящего случая.

— Они придут, — сказал он, — потому что они хотят узнать, так ли сильны сыновья, как был силен их отец.

— Пусть лучше отдыхают в своих вигвамах у костров, — отозвался я. — Мы не хотим больше убивать.

Индеец подбросил несколько веточек в маленький костерок.

— Старые люди знают, что времена меняются, и они будут рады миру, но как быть с молодыми, с теми, кто хочет испытать себя? С кем еще мериться силой, как не с сыновьями Барнабаса?

Утром мы спустим на воду «Абигейл». Катоба нам помогут. Всего их было шестеро молодых, сильных мужчин. Только трое сразу подошли к нашему костру, а остальные держались в стороне, наблюдая. Если бы они знали, что я сын Барнабаса, то вышли бы все сразу. Разве не были катоба друзьями того бледнолицего? Да и как могли сыновья Барнабаса не знать об этом?

— Многие белые люди не знают, что катоба — друзья, для них все индейцы одинаковы. Так что будьте осторожнее с теми, к кому подходите.

Катоба улыбнулся.

— Мы подходим к человеку, когда он один. Если один человек не друг, его легче убить, чем многих.

Они посмотрели на Диану.

— Она твоя женщина?

— Завтра она станет моей. Вы пришли вовремя.

— Что они говорят? — спросила Диана.

Широко улыбаясь, я повторил ей их вопрос и свой ответ. Она сильно покраснела.

— Ты только меня не спросил!

— Как? Я же спрашивал!

— Но не о том, когда мы поженимся. Завтра нельзя. Я не готова.

— Джон Тилли, — объяснил я, — не только капитан корабля, он еще и священник Господа нашего. И, будучи им, он когда-то поженил моих отца и мать. Теперь он может поженить нас.

Завтра мы спустим на воду его корабль. Он не может задерживаться на берегу. Было бы слишком рискованно полагаться на погоду, хотя до сих пор нам очень везло. Даже самый небольшой ветер может нанести столько песка, что «Абигейл» уже никогда не удастся сдвинуть с места.

Сожалею, что нам приходится так спешить, но, на мой взгляд, будет правильно пожениться завтра. Ведь не хочешь же ты, в самом деле, отправиться в путешествие по лесу с мужчиной, не будучи при этом его женой.

— Ты уже все решил, да? Или, может, боишься, что я могу передумать?

— Если хочешь передумать, — сказал я, теряя терпение, — сейчас самое время. Капитан Тилли отвезет тебя домой. Он как раз собирался сделать остановку недалеко от Шомата, так что будет просто счастлив доставить тебя туда.

Один из индейцев задал мне вопрос, я ему ответил, после чего катоба восхищенно уставились на нее, издавая удивленные возгласы и понимающе кивая.

— Что на этот раз? — строго спросила Диана.

— Они хотели узнать, сколько одеял я отдал за тебя.

— Одеяла? За меня?

Усмехнувшись, я продолжал:

— Я сказал, что мне пришлось выложить пять мушкетов, сотню фунтов свинца, бочонок пороха и десять одеял.

— Но это же неправда! — запротестовала она. — Ты же ничего…

— Ш-ш, тише! — взмолился я. — Для них это огромная цена. Я сказал им, что ты дочь великого вождя, мудрого человека, и еще, что ты — мудрая женщина, травница и знахарка. По их меркам ты весьма важная птица.

— А по твоим, стало быть, нет?

— Разумеется, и по моим тоже! Я же хочу, чтобы они тебя уважали, а для этого должен говорить с ними на том языке, который им близок и понятен. Теперь они считают тебя принцессой.

Утром, еще до рассвета, мы собрались на берегу, чтобы снять «Абигейл» с отмели. Вода из трюма была откачана полностью, и кое-что из груза было перевезено на берег. Корабль еще не успел увязнуть в песке, так что мы привязали к шлюпке свободный конец линя, после чего двенадцать сильных гребцов налегли на весла, и работа закипела. Утро было уже в самом разгаре, когда нам наконец удалось снять корабль с мели и отбуксировать его от берега. Когда весь товар погрузили обратно, день уже клонился к вечеру и можно было ставить паруса. «Абигейл» стояла на якоре у берега, на котором нам с Дианой было суждено обвенчаться.

Я никогда не забуду этой картины. Длинный белый пляж, сверкающий на солнце, рядом бескрайние просторы океана, скудная островная растительность, обступившая нас горстка английских моряков и шестеро индейцев-катоба.

Когда дело было сделано, Джон Тилли на прощанье протянул Диане руку, но, проигнорировав этот жест, она нежно поцеловала его. Мы задержались еще ненадолго, произнося слова прощания, а Диана попросила передать весточку ее отцу, которого мы надеялись в скором времени увидеть. Шлюпка отчалила от берега, и вскоре моряки поднялись на борт своего корабля.

Мы помедлили еще немного, желая убедиться, что с судном все в порядке. Вот уже ветер надул паруса, и корабль стал удаляться от берега, взяв курс в открытое море. Затем мы отправились в глубь острова, туда, где катоба оставили свое каноэ, и только один раз оглянулись назад. Там на фоне вечерней зари виднелись лишь стеньги да верхушки мачт.

Диана молчала. Она вверила себя человеку, о котором почти ничего не знала. Шестерых индейцев она и вовсе видела в первый раз.

Большое каноэ было сделано из березовой коры. На таких плавали гуроны, и они были намного лучше тяжелых, выдолбленных из цельного бревна пирог ирокезов. Мне не составило труда догадаться, что это каноэ, скорее всего, было захвачено в качестве трофея.

Внутренние воды были спокойны, и мы довольно быстро добрались до залива, известного под названием Синепукстент. Катоба, великие воины и следопыты, торопились поскорее возвратиться домой. Переправившись через залив, откуда снова открылся вид на море, мы вошли в устье реки.

На ночь было решено расположиться в лесной чаще, где сосны перемежались с другими деревьями, а одному из индейцев удалось убить оленя, осмелившегося спуститься в сумерках на водопой.

На рассвете мы продолжили путь против течения, пока река наконец не стала настолько мелкой, что нам пришлось идти пешком по воде и тащить каноэ. Река брала начало в болоте, называемом Покомок, через которое мы также переправились. Мы продвигались вначале на юго-запад, затем вверх по течению еще одной протоки, все это время таща лодку волоком. Мало-помалу мы поворачивали прямо на запад. В здешних лесах водилось много дичи, а вот следов пребывания индейцев почти не было заметно.

Добравшись до широкого залива, мы поплыли по нему, пока не вошли наконец в устье другой реки.

Мы с Дианой разговаривали очень мало, индейцы и вовсе молчали, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами, настороженно прислушиваясь к звукам леса. Время от времени я брался за весло, имея кое-какой опыт в управлении каноэ.

Сойдя на берег с «Абигейл», я был достаточно хорошо вооружен: у меня был мушкет, два пистолета, порох и пули. Мы также прихватили с собой с корабля большой запас продуктов, чтобы как можно меньше времени тратить на охоту.

Первым пунктом назначения должна была стать фактория, находившаяся, насколько мне известно, недалеко от залива. Она принадлежала человеку, которого звали Клэборн. Я имел в виду именно это место, когда советовал капитану Тилли продать здесь часть своего груза или выменять на что-нибудь, но у меня были большие сомнения насчет того, что он последует моему совету. Он собирался отправиться прямиком на север, к берегам Ньюфаундленда.

Я был уверен, что у Клэборна можно будет разузнать последние новости о том, что происходит в здешних краях, а заодно и пополнить запасы продовольствия. Катоба знали об этой фактории, но сами никогда здесь не бывали.

Самые первые дни, несмотря на то, что часть пути пролегала по болоту, над которым роились полчища москитов, были поистине идиллией. Дни стояли ясные, течение было спокойным, и мы неуклонно продвигались вперед. Земля здесь была щедрой и плодородной, но по большей части не заселена. Несколько раз вдали мы видели струйки дыма, поднимающиеся не то над кострами, не то над трубами далекой деревеньки; однажды нам на глаза попалось каноэ, в котором сидели трое индейцев. Так как численное преимущество было на нашей стороне, они попросту решили уклониться от встречи и скрылись в небольшом фьорде.

Я был твердо убежден, что не пускать сюда английских бедняков в высшей степени преступно. Мысленно представляя эти толпы грязных, одетых в лохмотья людей из европейских городов, о которых мне рассказывали мой отец, Джереми и Кейн О'Хара, я не сомневался, что для них этот край стал бы землей обетованной.

Вне всякого сомнения, нам с индейцами предстоит научиться друг у друга еще многому. Хоть я частенько задумывался над этим, но все же не принимал эту идею всерьез. Взаимный обмен идеями и опытом — вещь, разумеется, многообещающая, но я общался с индейцами достаточно много, чтобы понять, что наши жизни различны по сути своей, как небо и земля. Так что свести их вместе будет совсем непросто.

Мы плыли довольно быстро, но на подходе к южной оконечности острова Кент несколько сбавили темп, не желая удивить местных жителей своим внезапным появлением, ведь никто из них не знал, кто мы и откуда.

На берегу стояли несколько белых с мушкетами и несколько индейцев. Я поднял руку и приветственно помахал им, после чего мы медленно стали подходить к берегу, чтобы они могли разглядеть, кто мы такие.

Форт, если его можно так назвать, был выстроен на небольшом пригорке. Огромные ворота были заперты наглухо; лишь маленькая калитка, рассчитанная на то, чтобы в нее заходили по одному, была открыта.

На маленький причал вышел коренастый краснолицый толстяк, который с интересом уставился на нас, очевидно удивленный присутствием в нашей компании белой девушки.

— Это вы Клэборн? — спросил я.

— Я — Дил Вебстер, — ответил толстяк, — здешний приказчик. А Уильяма Клэборна сейчас нет. Отлучился по делам, знаете ли.

— Мы хотим продать кое-что, а также купить провиант. Меня зовут Кин Ринг Сэкетт, я из Каролины. А это моя жена. Она до недавнего времени жила на мысе Анны.

— Так причаливайте! Милости просим! — радостно засуетился он. — Гости у нас здесь бывают нечасто. — Он взглянул на катоба. — А вот ваших индейцев я вижу впервые.

— Они, как и я, из Каролины. Из племени катоба. Катоба дружелюбны к белым людям.

— Вот как? Да да, до меня доходили какие-то разговоры. Племя великих воинов, я знаю.

— Когда это необходимо, — осторожно заметил я. — Сейчас они пришли с миром. Они провожают меня домой, в горы.

Я сошел на берег и протянул руку Диане, которая тут же последовала за мной, легко ступив на крохотный причал. Катоба вытащили свое каноэ на берег рядом с пристанью, не удостоив даже взглядом индейцев, собравшихся на берегу.

Я знал, что эти катоба в представлении не нуждаются, так как слава об этом племени шла далеко за пределами их земель.

Вебстер проводил нас в хижину, что была пристроена к частоколу, бревна которого служили одновременно и дальней стеной жилища. Это была уютная комнатка, где в большом очаге ярко горел огонь и решительно все указывало на благополучие и достаток обитателей. Мы были приглашены к столу, и слуга подал обед: хорошо приготовленную оленину, несколько кусков какой-то доселе неизвестной мне рыбы. Свежеиспеченный хлеб был еще совсем теплым, а еще у них было масло, настоящее масло!

— Мы держим двух коров, — не без гордости объяснил наш радушный хозяин, — единственные во всей округе. Уильям Клэборн доставил их сюда. Они пасутся неподалеку от форта, там хорошая трава, но нам приходится постоянно приглядывать, чтобы кто-нибудь из местных индейцев не убил их ради мяса.

Он уселся за стол против нас, держа в руке большую кружку эля.

— Так значит, желаете что-нибудь сторговать? Я заприметил меха…

— Они принадлежат индейцам. Я буду расплачиваться золотом, — сказал я.

— Что ж, как угодно! — Он расплылся в улыбке. — Нет проблем! Золото — штука редкая. — Он пристально взглянул на меня. — Вы слыхали о лорде Балтиморе? Знаете, кто он такой?[6]

— Понятия не имею.

— У нас неприятности, — сказал Вебстер. — Уильям Клэборн признает только правительство Вирджинии, а Балтимор утверждает, что мы живем на его землях, и обещает изгнать нас отсюда.

— О подобных вещах я ничего не знаю, — сказал я. — Мы живем вдали от правительства. И со всем управляемся по собственному усмотрению.

Мы еще долго разговаривали, а когда с едой было покончено, то перешли непосредственно к делу, купив пороха и дроби, а также провизии в дорогу.

— А у себя в горах, — спросил Вебстер, — где вы достаете порох и дробь?

— Мы их сами делаем. В горах имеются залежи свинца, и мы слышали, что подобные месторождения есть и дальше, к западу. В нашем поселении есть настоящие умельцы, а еще мы нашли залежи железной руды.

— А золота нет?

Я пожал плечами.

— Так мало, что оно не стоит усилий, которые приходится затрачивать на его добычу. Но до нас доходили слухи об огромных месторождениях меди, которые находятся далеко к северу. Я уверен, что там в земле скрыты большие, пока еще никому не ведомые, сокровища.

На рассвете мы снова продолжили свое путешествие по реке; уложить все припасы и разместиться всем вместе в одной лодке оказалось нелегко, и поэтому мы купили у Дила Вебстера еще одно каноэ и разложили вещи в каждом из них. Мы продолжили путь, распределившись так, что в нашей лодке осталось только четыре человека.

Целью нашего путешествия было устье реки Раппаханнок, но в самый первый день мы всего лишь переправились от мыса Кент к побережью и добрались до широкой запруды, где, как уверял Вебстер, рыбы было так много, что ее можно было ловить едва не голыми руками. Расположившись на берегу в устье небольшой речушки, мы посвятили весь день ловле и копчению рыбы.

Когда мы снова погрузились в каноэ и уже выгребали от берега по направлению к устью большой реки, вдалеке показался парус небольшого судна. Оно шло в глубь залива в сторону острова Кент. Судно было слишком далеко, а мы держались у самого берега, так что заметить нас они никак не могли. И все же при виде паруса мне стало не по себе, ибо людей в этих местах можно было встретить самых разных. Были среди них и пираты и прочие типы, которые рыскали вдоль побережья, торгуя, а иной раз промышляя и разбоем, готовые грабить и убивать, особенно там, где это можно было сделать легко и безнаказанно.

Когда мы наконец вошли в устье Раппаханнока, я почувствовал большое облегчение. Дни на реке были настоящей идиллией. Мы накоптили рыбы и оленины, выменивали у местных индейцев маис, а еще у нас была провизия, прихваченная с «Абигейл», и те запасы, что были прикуплены в фактории на Кенте.

Единственной стоявшей перед нами задачей было оставаться настороже, ибо никто не мог чувствовать себя в полной безопасности на реках, по которым то и дело переправлялись вооруженные отряды индейцев, вышедших на тропу войны. К счастью, нам удалось избежать подобной встречи. Мы плыли вверх по течению, направляясь к устью реки Рапидан, откуда нам и предстояло повернуть на запад.

Общаясь с Уа-га-су, я научился неплохо говорить на языке катоба, и теперь, путешествуя в компании шестерых воинов, значительно расширил свои познания. Диана научилась говорить очень быстро. У нее был живой, пытливый ум, и она интересовалась всем, что ее окружало. Во время остановок она собирала целебные травы, и индейцы охотно показывали ей те растения, которые они сами знали и привыкли использовать.

Будучи по натуре девушкой сдержанной, Диана тем не менее в общении с другими людьми была открыта и естественна. Она умела расположить к себе собеседника и уже вскоре разговаривала с индейцами так непринужденно, как если бы знала их в течение многих лет. Я знал, что во многих племенах есть обычай с особым почтением относиться к женщинам, которые, как считалось, были наделены особыми способностями. У чероки, например, их называли не иначе, как «возлюбленными», и зачастую их мнение ценилось выше, чем решение совета племени. Я видел, что наши катоба относятся к Диане, как если бы она была одной из них. В какой-то мере она была обязана этим присущей ей сдержанности и поистине особому душевному спокойствию. В любой ситуации, что бы ни произошло, она сохраняла присутствие духа. Дни шли своим чередом, и я, присматриваясь к этой девушке, ставшей моей женой, каждый раз открывал для себя что-то новое.

И все же, как бы я ни был поглощен созерцанием своей молодой жены, от моего внимания не ускользнуло и то, что катоба стали вести себя настороженно. Теперь они молчали и время от времени разом поднимали весла над водой и начинали прислушиваться. Тогда я брал в руки мушкет, чтобы лишний раз убедиться в том, что он заряжен.

— Что-нибудь не так? — прошептала Диана.

— Да. Если я их верно понимаю, опасность поблизости. Мы должны молчать.

Теперь они гребли с большей осторожностью, погружая весла глубоко в воду. Я глядел по сторонам, внимательно рассматривая реку, росшие на берегу деревья и видневшийся впереди голубой горный хребет, к которому мы держали путь.

Самое пристальное внимание я обращал на воду, так как по многим мелочам, подхваченным рекой и вынесенным ею на поверхность, можно было составить хоть приблизительное представление о том, что ожидает нас впереди. Я не замечал ничего особенного и ничего не слышал. Если я обладал неким шестым чувством, то именно сейчас оно бездействовало.

Когда пришла моя очередь взяться за весло, катоба дружно замотали головами и указали на мушкет. Для них было предпочтительнее, чтобы в данный момент у меня в руках было оружие, а не весло, потому что только в этом случае я мог бы выстрелить сразу.

Несколько дней мы поднимались все выше и выше по течению, держа путь к видневшимся вдали Голубым горам, которые и сейчас казались все такими же голубыми, но больше уже не далекими. Река стала заметно уже, течение здесь было довольно быстрым, и временами нам приходилось причаливать к берегу и, вытащив каноэ из воды, нести их в обход.

К одному из таких мест мы и приближались сейчас. Несколько больших бревен или поваленных деревьев лежали в воде, частично преграждая течение. Огибая препятствие, речные воды яростным потоком вырывались на свободу, и троим гребцам справиться с ними было бы не под силу.

Катоба не стали терять времени на разговоры. Тот, который правил первым каноэ, ловко развернул лодку влево, входя в устье небольшой речушки. Вслед за ним, продвигаясь вверх по течению, мы доплыли до того места, где река начинала мелеть и становилась шире, в конце концов сменяясь какой-то заболоченной местностью. Причалив к берегу, он подал знак выгружать вещи.

— Каноэ — все, — пояснил мне один из них. — Дальше идти.

Мы втащили обе лодки на болото и спрятали там среди зарослей. Вещи сложили так, чтобы их можно было нести, и Диана без колебаний взялась за один из тюков — тот, что был поменьше.

Один из индейцев скрылся в зарослях, возвращаясь обратно к Рапидану. Мы же отправились дальше по еле различимой тропе, что шла вдоль склона горы на юг.

Никто не обращал внимание на того, который покинул нас, так как катоба считали само собой разумеющимся, что он сумеет о себе позаботиться и нагонит остальных позднее, когда появится такая возможность. Было ясно, что он отправился обратно, чтобы выяснить, кто мог следить за нами и вообще был ли там кто-нибудь.

У меня были свои собственные соображения на сей счет, но я вовсе не спешил поделиться ими с остальными. О чем думала Диана, я не знал, не стал и спрашивать.

Одно-единственное имя не шло у меня из головы — имя человека, умевшего мстить и ненавидеть, того, кто никогда не смирится с поражением, того, кто всегда был и неизменно останется нашим врагом.

Макс Бауэр.

Глава 21

Над землей сгущались сумерки, мы старались идти быстрей и наконец вышли к каменистой ложбинке, к которой со всех сторон подступали могучие деревья, а из-под камней бил маленький родник. От него брал свое начало тоненький ручеек.

Там было темно и неуютно, а разведенный нами костер был слишком мал и предназначался для того, чтобы наспех приготовить ужин. Индейцы о чем-то тихо говорили между собой, и по одному случайно услышанному слову я догадался, что они разговаривают о своем брате.

— Что случилось? — прошептала Диана.

— Тот индеец, который еще не вернулся. Они говорят о нем.

Она промолчала. Поужинав, мы потушили костер. В ночи стройные колонны деревьев полностью слились с темнотой, и лишь в вышине, на фоне усеянного звездами неба четко вырисовывались рваные силуэты крон. Налетел легкий ветерок. Пролетел-пронесся по лесному царству, едва касаясь зашелестевших было листьев, и таким свежим и прохладным был этот ветерок, словно долетел сюда с горных вершин.

Трое индейцев легли спать, а двое остались в дозоре. Некоторое время спустя я тоже начал задремывать, то и дело беспокойно просыпаясь, широко распахивая глаза и прислушиваясь к малейшему шороху.

Мы проснулись на рассвете и, торопливо пожевав вяленой оленины, снова отправились в путь. Тот индеец, что ушел на разведку, до сих пор не объявился.

— Он мертв, — сказал один из катоба, когда я заговорил о нем. — Если он не пришел, значит, он мертв.

— Вы хотите вернуться? Мы тоже пойдем.

— Нет. В другой раз. Всегда остается другой раз.

Мы преодолели перевал близ ущелья Быстрого ручья, спустились в цветущую долину у подножия гор и оттуда снова повернули на юг. Диана за всю дорогу ни разу не пожаловалась на усталость, и все же я был весьма обеспокоен. С одной стороны — переживал за нее, с другой — негодовал при мысли о том, что нам приходится спасаться бегством. Если юный катоба был убит, отомстить за него будет для меня делом чести, потому что он расстался с жизнью ради нас. Теперь уже с определенной долей уверенности можно было сказать, что они пошли этой же дорогой, и всякое могло случиться. Если бы не Диана, я самолично вернулся бы назад, чтобы увидеть, что это за враги, и преградить им путь.

Но вместе с тем в душу ко мне начинало закрадываться подозрение: ибо если им удалось убить индейца, то, выходит, по крайней мере один из них был довольно опытным охотником. Выследить и убить воина из племени катоба — дело отнюдь не шуточное, хотя, разумеется, даже лучшие из лучших не застрахованы от ошибок.

Мы держались поближе к горам и, когда это было возможно, шли лесом.

Утром последнего дня я заприметил дерево, на котором в свое время собственноручно сделал зарубку, отмечая путь.

— Скоро мы будем дома, — сказал я Диане, и она слегка коснулась моей руки.

Тропа вывела нас на луг, где стояли стога сена, чуть дальше начиналось кукурузное поле. На земле, меж стройными рядами кукурузы, созревая, грелись на солнце дыни. Урожай обещал быть хорошим.

Впереди, на низком взгорке у реки, уже был виден частокол. Ворота были распахнуты, и двое мужчин смотрели в нашу сторону, заслоняя рукой глаза от яркого солнца и стараясь разглядеть нас. Я махнул им рукой, они замахали мне в ответ.

Первым ко мне подбежал Янс.

— Где тебя только носило? — широко улыбаясь, спросил он. Взглянув на Диану, он заулыбался еще шире. — Я говорил Темперанс, что ты придешь не один. Сказал: приведешь с собой даму, но не сказал, кого именно. Она чуть со свету меня не сжила, но я был нем как рыба!

— Нас кто-то преследует, Янс. И хочет во что бы то ни стало расправиться с нами. Он убил одного из наших друзей-катоба. Скорее всего убил.

— А вот это, Кин, уж очень некстати. Двое из наших людей больны, лежат в лихорадке. Их много?

— Думаю, что мало, но справиться с ними будет нелегко.

Янс снова заулыбался.

— А когда с ними было просто? Нам с тобой, Кин, выпало родиться в лихие времена, когда постоянно приходится иметь дело с лихими людьми, и, на мой взгляд, мы с тобой им ни в чем не уступим. — Он взглянул на индейцев. — Где вы с ними встретились?

На ходу я начал свой рассказ, и он слушал внимательно, время от времени кивая. В конце он покачал головой.

— Верится с трудом. Когда ты решил отправиться на острова, я был уверен, что это безнадежное дело. Совсем безнадежное.

— Белых женщин там не так много, Янс, и поэтому на них обращают внимание. Но все же без Генри я бы ничего не смог.

— Он хороший человек, и мы ему рады. — Он кивнул в сторону поселения. — Они уже знают о том, что ты идешь, и все готово, чтобы закатить пир в честь возвращения блудного сына.

— Это я-то блудный сын? По-моему, к тебе это подходит в большей степени.

Нас уже дожидались, и, увидев Диану, Темперанс бросилась к ней.

— О, Ди! Если бы мне было дано выбрать себе сестру, я выбрала бы тебя!

— Заходите в дом, — тихо сказала Лила. — Еда на столе, а вы небось проголодались с дороги.

Мой взгляд задержался на этой женщине, которая когда-то была служанкой у моей матери, а потом стала женой одного из лучших друзей моего отца. Я всегда поражался ее габаритам, ибо ростом она была не ниже меня и казалась столь же широка в плечах, как и я, хотя в этом смысле мне было мало равных даже среди мужчин. В волосах у нее появилась первая седина, и мне было больно смотреть на это. Но ведь она все-таки постарше моей матери.

Мамочка моя… суждено ли нам еще когда-нибудь свидеться с тобой?

Она вернулась в Англию, забрав с собой Ноэллу и Брайана, но я хорошо ее помнил.

Джереми вернулся после изнурительной работы в поле, но улыбался с привычным задором.

— Сколько лет, сколько зим, приятель! Но уж теперь-то ты должен остаться.

Этот человек стоял, защищая мою мать, когда она рожала во время битвы с сенеками. Он был другом моего отца и покинул Англию вместе с ним, будучи джентльменом до мозга костей, странствующим воином. Теперь он стал еще и заправским фермером, которому принадлежали многие акры земли, дающей обильные урожаи, и который к тому же скупал меха у индейцев из дружественных племен.

— Вместе со мной к вам пришла беда, — сказал я и тут же объяснил, в чем дело.

— Наши люди как раз возвращаются с полей, — ответил Джереми.

Все вошли в дом, где уже был накрыт стол, а я задержался, чтобы оглядеться вокруг. В одном месте у самой земли бревна частокола были черными. Это было то самое место, где разведенный индейцами огонь успел опалить стену, прежде чем его потушили. Мой отец со своими людьми пришел в эту страну, когда белых можно было встретить разве что на побережье. Он оставался на востоке до тех пор, пока не отправился далеко в горы, на поиски новых земель. Это было у нас в крови, и каждый знал свое предназначение: всегда идти вперед, за дальние горы, чтобы открывать новые, еще никому не ведомые земли.

В доме было светло и радостно — яркие солнечные лучи врывались в окна и играли на боках начищенной до блеска медной посуды, заставляя тускло поблескивать даже олово. Полы, как всегда, были безупречно выметены, а на окнах висели занавески. На деревянных стойках вдоль стен стояли мушкеты. Тяжелые ставни были распахнуты настежь, но в случае чего их можно было довольно быстро закрыть.

Крепкого сложения человек с пышной светлой копной волос отодвинулся от стола.

— Пойду на стены, — сказал он.

После того как он ушел, Джереми сказал:

— Это Шаумберг, он немец. Он прослышал о нас и отправился на поиски. Один-одинешенек, прихватив с собой жену и маленького сына. Они прошли через лес.

— Значит, он — наш человек, — сказал я.

— Он много работает, мастер на все руки. Отважный. Похоже, совсем ничего не боится.

— Лучше было бы, — заметил я, — чтобы он хоть немного боялся.

— Да уж, но зато он очень точен и аккуратен во всем.

Один за другим мужчины выскальзывали из-за стола и уходили на стены, и когда я в очередной раз взглянул на стойку с мушкетами, она оказалась наполовину пуста. Я тоже стал выбираться из-за стола.

— А ты сиди, — остановила меня Лила. — Еще успеешь. Подожди, когда начнется бой, если, конечно, он вообще состоится.

Она снова наполнила мой стакан, оставаясь стоять напротив, по другую сторону стола.

— Она мне понравилась. А семья у нее есть?

— Только отец. Хороший человек. Он должен жить с нами. Из него мог бы получиться хороший учитель, — добавил я. — Тем более, что вскоре он может нам понадобиться.

Мы еще долго сидели друг напротив друга, беседуя о разном. Пришел Янс и сел рядом. Когда я спросил его о наших врагах, он лишь руками развел.

— Мы ничего не видели, но они должны быть где-то неподалеку. Через наше поле бежал молодой олень — там, где они обычно перебегают, — а потом вдруг развернулся на полпути и припустил назад.

— Если это Макс Бауэр, — сказал я, — то ему любой ценой нужна победа, и ради нее он пойдет на все. Он станет выжидать или же попытается придумать какую-нибудь хитрость.

Повернув голову, я взглянул на Янса.

— Он мой, — сказал я. — Я хочу убить его сам.

Янс неопределенно пожал плечами.

— Будь что будет, Кин. Если он попадется под руку мне или, скажем, Джереми, значит, так тому и быть.

При одном только воспоминании об этом человеке меня охватывала неудержимая ярость. Признаюсь, среди моих знакомых было несколько таких, кого я недолюбливал, но во всем мире не было человека, которого я ненавидел бы так же страстно и яростно. И все же на сей раз это была не просто ненависть. Мы оба были сильными соперниками, каждый считал другого своим заклятым врагом. И никакого значения не имеет то, как и при каких обстоятельствах произошло наше знакомство, ибо рано или поздно эта битва должна была состояться. Такова уж была наша природа, и Макс Бауэр не хуже меня понимал это. Нам не терпелось поскорее сойтись в схватке; мы оба ждали этого момента.

Бауэр был жестоким чудовищем, он был хуже дикаря, потому что был хладнокровен и расчетлив. Я не испытывал ненависти к индейцам, с которыми мне приходилось сражаться. Войны были для них привычным делом, и они сражались против всех, потому что так было принято. В большинстве своем это были замечательные люди, и хотя мой отец был убит ими, но и он тоже не чувствовал к ним вражды. Они были людьми, пусть они сражались против него, но они всегда оставались людьми и великими воинами. Они знали, что даже на войне есть место чести и уважению.

С Максом Бауэром все было иначе. Мы должны биться, и один должен всенепременно уничтожить другого. А пока каждый был начеку.

Лиле не было нужды упрашивать меня не ходить на стены, потому что в глубине души я догадывался, что Бауэр не станет атаковать нас в открытую. Он просто подойдет, поглядит, что к чему, побродит по лесу и, прежде чем убить, постарается как-то навредить мне или кому-то из моих близких. Он был из тех, кто хорошо знал, что вместе со смертью приходит конец страданиям. Он хотел убить меня, но только после того, как я настрадаюсь от всего, что только может заставить человека страдать. Единственное его преимущество, пожалуй, заключалось в том, что он хотел убивать, а я нет. Я хотел сражаться с ним, сломить, уничтожить его. Но я не ставил своей целью убийство.

Джереми вернулся и сел напротив меня.

— Кин, — сказал он, — после смерти отца ты считаешься здесь признанным лидером. Нас, похоже, скоро коснутся неприятности, о которых ты еще не подозреваешь. Поселения на побережье Вирджинии расширяются. Люди переселяются в Каролину. Это тебе известно.

— Известно.

— Эту землю мы считаем своей лишь потому, что первыми пришли и поселились здесь. Для английских судов это не будет иметь ровным счетом никакого значения. Как ты думаешь, не пора ли нам предпринять необходимые шаги, чтобы закрепить за собой законное право на земли?

— Но как? Даже мой отец не осмелился сделать этого. Он бежал от королевского правосудия, он был беглым преступником. Хоть и не совершал преступлений. А мы живем на этой земле уже многие годы.

— Не глупи, Кин. Попытайся, может, что и получится. Может быть, тебе стоит написать Брайану? Или Питеру Таллису? Поверь мне, тянуть с этим больше нельзя.

Он, бесспорно, был прав. И хотя я ни за что и никогда не признался бы в этом Джереми, я и сам не раз думал об этом, особенно когда люди с мыса Анны или из Плимута отправлялись на поиски свободных земель. Неприятности, которые возникли у Клэборна из-за острова Кент, пролили свет на многое. Хоть сам Клэборн и жил там долгое время, земли, пожалованные лорду Балтимору, включали в себя и его остров, с которого его теперь могли выкинуть в любой момент. То же самое могло случиться и с нами.

Я переживал не за себя и не за Янса. Наше с ним призвание состоит в том, чтобы всегда быть на рубеже. Но мой отец пришел сюда не один. Он привел людей, которые поделили между собой эту землю, потому что он сам убедил их сделать это. И некоторые из них, в том числе и сам Джереми Ринг, сумели разбогатеть на торговле с тех урожаев, что им удавалось выращивать на своих полях. Если теперь не предпринять чего-либо, они могут разом лишиться всего.

— Я напишу Питеру Таллису, — сказал я. — И Брайану тоже.

Дома меня дожидались кое-какие письма и непочатый край дел, которые требовали моего внимания. Наши владения расширялись, а вместе с ними возрастала необходимость уделять время. Одного взгляда на кучу расписок и счетов было достаточно, чтобы убедиться в том, что дела у нашей колонии идут более чем хорошо, но очень скоро мы можем привлечь внимание сборщиков налогов и чиновников ее величества. Эти во все времена были жадны до чужого добра, действуя как во имя короны, так и на благо собственного кармана.

За месяцы моего отсутствия вниз по реке было сплавлено три корабля мачтового леса, которой затем был погружен на торговые суда. Продано оказалось также тридцать две связки меха, семьдесят тонн поташа, четырнадцать бизоньих шкур и двадцать отборных кленовых бревен на потребу краснодеревщикам.

Наши враги поджидали нас в лесу, но всему свое время. Время вплотную заняться врагами придет, когда они нападут или совершат какой-нибудь иной маневр. А до тех пор я буду во всем полагаться на Джереми и других, а время потрачу на более неотложные дела.

Написать письмо для меня всегда было непростым делом. Моей стихией были лес или по крайней мере поле. Я мог добыть мясо на охоте, срубить дерево или распахать землю. Я мог отесать бревна и построить из них хижину, но письма были и оставались для меня наиболее трудной работой, которая требовала обращать мысли в слова на бумаге.

Первым делом я написал письмо Питеру Таллису. Мой отец много о нем рассказывал. Из простого держателя лавки в переулке Сент-Полс, где ему приходилось иметь дело с разного рода сведениями и слухами и где, при желании, можно было узнать подтекст любой новости и даже выяснить, кто из сильных мира сего за ней стоит, он теперь превратился в уважаемого и состоятельного коммерсанта. Он был посредником, человеком, к кому обращались и те, у кого возникала необходимость обратиться с какой-либо просьбой к министру, и те, кто и сам был наделен могуществом и властью. Если иностранцу или заезжему купцу необходимо было продать товар, Таллис был тем человеком, который мог подсказать лучший рынок и назвать самую выгодную цену. Он был нашим другом, а заодно, так сказать по совместительству, и нашим агентом в Лондоне.

Изложив на бумаге ситуацию, о которой, несомненно, он и без того был прекрасно осведомлен, я также выразил желание официально закрепить за нами право владения этой землей. В Лондоне Брайан наверняка виделся с Таллисом, и вместе они могли бы найти какое-нибудь решение. Камнем преткновения было то, что мой отец считался беглым преступником, скрывавшимся от людей королевы.

Следующее мое письмо было адресовано Брайану. Изучая право в «Судебных Иннах», он, вне всякого сомнения, лучше меня понимал всю сложность нашей ситуации, а также мог войти в положение тех, кто от нас зависел. О женитьбе Янса он уже знал. Теперь я известил его о том, что у меня тоже есть жена. В письме я рассказал ему также и о Легаре, и о том, что ему необходим представитель в Лондоне.

Вот они, превратности человеческой судьбы! Началось все с того, что мой отец, сильный молодой человек со здоровыми амбициями, нашел в овраге Дьявола полусгнивший кожаный мешочек, в котором оказались несколько старинных золотых монет. Продажа этой находки положила начало его карьере и стала одной из причин, по которой он впоследствии оказался в Америке. Но вместе с тем деньги принесли ему кучу неприятностей, так как придворные чиновники, поверив наветам недоброжелателей, решили, что мой отец нашел сокровище короля Джона, знаменитые «драгоценности короны», среди которых было и несколько старинных золотых монет. Монеты и тот факт, что мой отец проживал в Фенланде, недалеко от Уоша, были сочтены достаточным доказательством его вины. Мой отец был схвачен, допрошен, после чего оказался в Ньюгейтской тюрьме. Отчаявшись убедить кого-нибудь в правдивости своих слов, он совершил побег и бежал в Америку[7].

Дела на наших угодьях обстояли наилучшим образом. Торговля с индейцами также процветала. С каждым годом в Америку переселялось все больше и больше людей, и мы понимали, что наступит время, когда они доберутся и сюда. В поисках новой земли мы с Янсом уже побывали по ту сторону гор, где выстроили две хижины, распахали и засеяли участки земли в тех местах, где до нас бывали разве только индейцы. Так, по крайней мере, нам тогда казалось. Теперь же, судя по последним открытиям, мы знаем, что до нас там проходили и другие.

Мне нечасто приходилось писать письма, и от столь длительного и непривычного занятия у меня совершенно затекла рука. Так что, отложив гусиное перо, я откинулся на спинку стула и остался сидеть неподвижно, глядя перед собой.

Наш отец был убит сенеками, вместе с ним погиб его хороший друг Том Уоткинс. Моя мать сейчас в Англии вместе с Брайаном и Ноэллой. А Джубал? Что сталось с Джубалом, моим одиноким братом, бродящим где-то по свету?

Вот уже несколько лет мы не получали от него никаких вестей. Каждый год по весне я смотрел на дорогу в надежде, что он вернется домой хотя бы на несколько дней, чтобы увидеть нас.

Он был одиноким скитальцем, всегда держался особняком, и тем не менее он любил нас и был любим. Но даже любовь не помешала ему стать своего рода отшельником, которого влекли к себе неведомые просторы и нехоженые тропы. Он уходил далеко на запад, время от времени возвращался, рассказывая о великой реке, что протекает там и больше которой мы в жизни еще не видели, а также о плодородных землях и лесах, где водится много дичи. А потом он ушел и больше не вернулся.

К двери подошел Янс.

— Кин, тебе лучше выйти на стены. Они подняли белый флаг.

Глава 22

На улице припекало. Я был рад тому, что наконец-то мне удалось снова переодеться в привычную одежду из оленьей кожи и мокасины. Задержавшись здесь, я прежде всего оглядел все вокруг и нашел, что все приведено в боевую готовность. Люди вернулись с полей, а те, кто остался на дальних фермах, наверняка уже наглухо закрыли ставни и заперли двери на засов.

С самого раннего детства нас приучали к тому, что нужно быть всегда наготове. Никогда не угадаешь, когда ждать нападения индейцев, особенно сенеков, которые выбрали нас себе в противники. Враждой это назвать было нельзя, так как делить нам было нечего, и оставалось только нападать да защищаться. Племя сенеков жило далеко к северу; на то, чтобы добраться сюда, у них уходило несколько дней. Но сколько я себя помню, они время от времени делали подобные вылазки.

Взобравшись по лестнице на площадку, устроенную с внутренней стороны стены, я выглянул за частокол. Там действительно был поднят белый флаг.

Обернувшись, я взглянул на внутреннюю стену. Там уже стоял Джереми Ринг, а Джереми был не из тех, кого было можно застать врасплох. Никогда нельзя исключать возможности того, что под прикрытием переговоров они могут попытаться напасть.

Среди нас были больные, а это значит, что мы будем испытывать недостаток людей. И все же нас тут было шестеро, а при первых же выстрелах на помощь придут женщины, которые станут заряжать наши мушкеты, и к тому же у нас имелся запас оружия, и все оно постоянно держалось заряженным и готовым к бою.

— Если хотите говорить, — выкрикнул я, — подходите ближе, чтобы мы могли вас видеть! Парламентер выходит один, или мы откроем огонь!

Я понятия не имел о том, что затевает Бауэр, но не сомневался, что к этому времени он успел тщательно разведать наши позиции. Наш форт был расположен очень удачно, но в долине находилось еще около дюжины хижин, в которых жили наши колонисты, зачастую с семьями. Каждая из хижин была готова к длительной обороне, и они были выстроены так, чтобы можно было получить помощь хотя бы от одной из соседних. Другими словами, нападая на одну из хижин, нападающие попадали под огонь соседей.

И все же я сильно сомневался в том, что ему удалось составить истинное представление о нашей реальной силе, точно так же, как я ничего не знал о том, чем располагает он. Я понятия не имел о том, сколько людей пришли сюда с ним: полдюжины, а может, много больше? Нам тоже еще предстоит кое-что разведать.

Вперед вышел Лашан.

Он появился из-за деревьев, прошел немного вперед и остановился, широко расставив ноги и уперев руки в бока. У него была абордажная сабля, пара пистолетов, а также мушкет.

— Эй, вы там! — прокричал он. — Выдайте нам Сэкетта и девицу Маклин, и тогда мы вас не спалим. Если же вы их не сдадите, мы убьем всех до единого!

— Диана Маклин теперь моя жена, — отвечал я, — и мы не собираемся вам никого и ничего сдавать. Что же до вас, то я по-хорошему предлагаю вам убраться на побережье, пока у вас еще есть чего жрать.

Вне всякого сомнения, он привел сюда людей, пообещав им хорошую добычу, и вовсе не ожидал, что посреди нехоженой глуши им встретится форт с укреплениями. Казалось бы, ситуация оборачивалась в нашу пользу, и все же я был обеспокоен. Возможно, Макс Бауэр ненавидел меня лютой ненавистью. Пожалуй, ее могло оказаться достаточно, чтобы выследить меня и убить. Но, помимо всего прочего, он был наделен непревзойденной хитростью и одержим тягой к обогащению.

К тому же его атака будет вовсе не такой, какими обычно бывают атаки индейцев. Макс Бауэр наверняка был знаком с искусством осады, вероятно, ему даже приходилось штурмовать позиции, подобные нашим. Индейцы же, напротив, еще не научились грамотному штурму укреплений, хотя у меня нет сомнений, что со временем научатся.

На востоке, над вершинами гор Нантаала, собирались низкие тучи. Потемнел и ближний склон Чанки-Гэл. Погода предвещала грозу.

— Буря идет, — между прочим заметил я, обращаясь к Янсу.

— Да, собирается, — согласился он, поправляя мушкет. — Как ты думаешь, что они станут делать?

Лашан все еще стоял на месте, должно быть слушая того, кто говорил с ним из-за деревьев. Но вот он снова закричал, обращаясь к нам.

— В вашем распоряжении час. Так что употребите это время наилучшим образом.

— Тянут время, — сказал я. — Они что-то затевают.

Было очень тихо. Затем издалека, из-за хребтов Нантаала, послышались глухие раскаты грома. Дожди в этих местах собирались неожиданно, а грозовые ливни были привычным делом. Так что теперь им придется поискать себе место — укрыться от непогоды.

Конечно, Бауэр знал, что я еще не успел побывать ни в Шомате, ни в Плимуте, чтобы обнародовать доказательства, которые мне удалось раздобыть. Он так же прекрасно понимал, что, как только полученный мной документ попадет в руки к чиновникам и дело приобретет огласку, его прибыльной торговле придет конец. Торговля белыми женщинами была особым промыслом, тем более не требовалось тратиться на организацию дорогостоящих рейсов через океан. Конечно, в море случались потери, но за уцелевший товар неизменно предлагали наивысшую цену. Какая-то часть живого товара реализовывалась индейцам в обмен на захваченных в плен, но стоит только распространиться слухам, как все порты для Бауэра будут закрыты, и ему придется поспешно бежать.

Первым делом я собирался доставить Диану в надежное место, где бы ей ничто не грозило. От нас по суше можно было довольно быстро добраться до Плимута, а там Самюэль Мэверик мог бы подкрепить своим авторитетом имеющиеся у меня на руках доказательства. Сам по себе факт, что такие случаи имели место, мог послужить достаточным основанием для того, чтобы исключить всякую возможность их повторения и впредь.

Поэтому Макс Бауэр, заботясь как о собственной безопасности, так и о возможности продолжать свой чрезвычайно выгодный бизнес, просто обязан был уничтожить меня.

Так или иначе, он постарается выманить меня из форта и убить или же уничтожить весь форт со мной вместе.

В небе над Чанки-Гэл сверкнула молния, по каньонам прокатилось эхо громовых раскатов. На землю упали первые капли дождя.

— Вряд ли они попытаются что-то сделать сейчас, — заметил Янс. — У них порох отсыреет.

— Я все думаю о моей хижине, — сказал я, — и об урожае. Нужно будет выбрать время и наведаться туда.

— Нужно будет. — Мы спрятались от дождя под навесом блокгауза и глядели на лес. — А я много думал, — продолжал Янс, — о той большой долине, о которой говорили чероки. Все это, — он сделал широкий жест рукой, — все это, конечно, здорово, но, судя по всему, там должно быть еще лучше.

— Вот в том-то и дело, Янс. Хорошо там, где нас нет. Но ведь кому-то из нас все-таки придется остаться, жить и строиться здесь.

Он усмехнулся.

— Но как будто не мне и не тебе? И уж точно не Джубалу. Интересно, куда это на сей раз запропастился старина Джуб? Небось опять пропадает на этой своей Великой реке?

Дождь разошелся не на шутку.

— Можешь сходить поесть, Янс. Я покараулю один.

Над Нантаала и Сосновой вершиной повисла густая пелена дождя, потоки воды обрушивались на горы Таскити, собираясь в темном каньоне, по дну которого протекала река Нантаала. Согласно индейским преданиям, в этом каньоне их предки убили гигантского рогатого змея, называемого ими улститлу, и вынули драгоценный камень, сиявший у него во лбу.

Это был глубокий, узкий каньон, солнечные лучи достигали его дна лишь в полдень, когда солнце стояло в зените. Чероки объяснили, что на их языке название Нантаала означает Земля полуденного Солнца.

Джереми Ринг подошел и встал рядом со мной, глядя на стальные сети дождя.

— Мне очень недостает твоего отца, — внезапно сказал он. — Вот уже несколько лет прошло, как Барнабаса нет с нами, но здесь все напоминает о нем. Он был поистине выдающимся человеком.

— Он оставил свой след на земле, — согласился с ним я.

— Ты сделаешь не меньше его, Кин. Я не сомневаюсь в этом.

Затем я рассказал ему о Ямайке и о своем поединке с Богардусом. Будучи блестящим фехтовальщиком, он живо интересовался каждой подробностью вплоть до мельчайших деталей, и вот так, шаг за шагом, прием за приемом, мы проиграли заново весь поединок. Но даже за разговором мы постоянно поглядывали на лесную опушку, внимательно обозревая близлежащие окрестности.

— Мне необходимо вернуться в Шомат, — сказал я. — Я должен доставить туда свидетельство, полученное мной от Адель Легар, а также письма к Брайану и Питеру Таллису. Ты прав. Тянуть больше нельзя. Наши земли должны стать нашими официально.

— Не мешало бы обдумать и другие возможности, — сказал он. — Конечно, мне очень не хотелось бы уходить отсюда, но, возможно, у нас не будет выбора.

— Да, но к западу отсюда тоже есть земли. Хорошие земли. Мы с Янсом уже побывали там.

— А то место, которое ты выбрал себе сейчас? Оно как?

— Сразу оговорюсь, что не из лучших. Слишком высоко в горах. Оттуда просто открывается красивый вид, а поблизости имеется участок, где можно посадить кукурузу. Внизу же, у подножия гор, раскинулись равнины, которые нам не помешает застолбить. Почва там глубокая и плодородная.

— С этим лучше не тянуть.

— Пройдет, пожалуй, никак не меньше сотни лет, прежде чем люди доберутся туда. Если, конечно, раньше не придут французы. Джубал видел за горами французов, которые объявляли те земли своими.

— Поселенцы?

— Да нет, такие же охотники, как и мы. Не думаю, что индейцы позволят кому бы то ни было обосноваться в тех местах. Когда-то там разыгрывались кровопролитные столкновения, и есть долины, которые они предпочитают обходить стороной. Говорят, что на ту землю наложено проклятие.

Через какое-то время я спустился вниз и отправился в свою хижину, где и застал Диану. Стол был накрыт, она стояла у очага, и в руке у нее была ложка с длинной рукояткой.

— Даже сам не знаю, — сказал я, обнимая ее за плечи, -с чего это мне так повезло.

— Тебе в жены досталась ведьма, — улыбнулась она в ответ.

— Почему бы и нет? У нас никогда не было ведьмы. Это несправедливо. В каждом поселении должна быть своя собственная ведьма. Было бы хорошо, если бы ты заколдовала Макса Бауэра, чтобы он исчез раз и навсегда и уже больше никогда не появлялся.

Она налила похлебку в миску, которую тут же поставила передо мной на стол.

— Поешь, — сказала она. — Вряд ли он станет дожидаться, пока буря утихнет.

— У него отсыреет порох.

— А с клинками будет все в порядке, потому что даже если они и намокнут, большой беды в том не будет, уверяю тебя. Не стоит его недооценивать, Кин.

Она села за стол напротив меня.

— Я очень беспокоюсь об отце.

— Скоро все выяснится. Когда это закончится, — я махнул рукой в ту сторону, где устроил засаду Бауэр, — мы отправимся на север и заберем его сюда. И он будет жить здесь, вместе с нами.

Мы разговаривали еще долго, и я напряженно прислушивался в ожидании сигнала с улицы, которого все не было. В конце концов я снова отправился на стены, чтобы дать Янсу возможность перекусить.

Тучи нависали все ниже и ниже над землей; дождь то несколько ослабевал, то принимался лить с новой силой. Со стороны лесной опушки не было заметно никаких передвижений, но другого я и не ждал. Он будет выжидать. Скорее всего, Макс Бауэр уже обдумал план действий, но, будучи опытным охотником и следопытом, сможет прожить в лесу по крайней мере несколько дней, питаясь его дарами. Он прекрасно знает о том, что у нас на полях зреет урожай. За пределами форта нас ждали неотложные дела, и нам придется отрядить туда какое-то количество людей и тем самым ослабить собственные силы. Так или примерно так он рассуждал.

Во время дождя лесное зверье прячется по норам и логовам, и для того, чтобы в такую погоду добыть что-либо стоящее, пришлось бы наделать много шуму. К тому же здесь, на окраине леса, рассчитывать на хорошую добычу не приходилось. Мы это знали и поэтому уходили охотиться подальше от дома, стараясь к тому же не распугать дичь, обитавшую в округе. Мы позволяли оленям подходить совсем близко и беспрепятственно бродить по окрестностям, чтобы, в случае чего, по их поведению вовремя узнать о приближающейся опасности. Бизонов с каждым годом в этих краях становилось все меньше и меньше.

Как только я возвратился на стены, Кейн О'Хара тут же подошел ко мне.

— Не нравится мне все это, — раздраженно сказал он. — У нас полно дел. А мы тут попусту теряем время.

— Ничего не поделаешь, — ответил я. — Он понимает наше положение и не преминет им воспользоваться. Ему только и надо, чтоб мы утратили бдительность.

— Но с сенеками мы до сих пор справлялись.

— И это меня тоже очень беспокоит. — Я говорил, неотрывно глядя на лесную опушку, переводя взгляд с одного дерева на другое. — А что, если ему удастся встретиться с ними и устроить атаку общими силами?

— Скажи, что он из себя представляет? Что он за человек?

— Очень большой, очень сильный, крутой во всех смыслах. Хороший охотник, коварный и очень опасный человек. Ему нужны были мы с Дианой, но теперь ему захочется прибрать к рукам все, что только можно унести. Ему известны наши возможности, и он догадывается, что мы ставим капканы в лесу. А значит, здесь есть связки меха. И еще у нас есть женщины.

Кейн мрачно глядел на поля.

— Похоже, этот год обещает нам невиданный урожай, — заметил он. — Не стоит оставлять его без присмотра именно сейчас.

После непродолжительной паузы он задал новый вопрос:

— Ну и как вам на западе? Там, где вы с Янсом уже как будто обосновались?

— Там замечательно, но почва самая обычная. У подножия гор, в низинах, дела пошли куда бы лучше, но ты же нас с Янсом знаешь не первый год. Мы любим забраться куда повыше, тем более, что там можно неплохо поохотиться. В низинах, вдоль ручьев, есть луга, на которых растет такая высокая трава, что даже если там проехать на лошади, она все равно достанет до колена.

— Хотелось бы на это взглянуть, — вздохнул Кейн, и в голосе его слышалась зависть. — А вот скажи мне, Кин, как раскинулась эта земля? Есть ли у нее конец?

— Все когда-то кончается. Скорее всего, это где-то на берегах западного моря.

Было очень тихо. Время от времени гремел гром, но его раскаты были уже очень далеко от нас. Ливень прекратился, сменившись обыкновенным моросящим дождем, в прохладном воздухе пахло свежестью. Лес стоял притихший, неподвижны были даже листья на деревьях, не видно дыма от костра, хотя вон то легкое облачко, что голубеет к востоку отсюда, запросто могло им оказаться.

Скорее всего, они попытаются атаковать под покровом ночи, когда многие из наших отправятся спать. На стенах одновременно могло находиться не более двух человек, да и те должны действовать так, чтобы не дать Бауэру вывести из их действий некую закономерность. Силами двоих организовать нормальный дозор невозможно. Стены и крепости всегда действовали на меня угнетающе. Я не был создан для обороны, потому что, на мой взгляд, уж лучше нападать, чем защищаться. Но здесь были женщины и дети, которых нужно было защищать, тут же хранились товары для торговли, так что иного выхода у нас не было. И все-таки я предпочел бы оказаться сейчас в лесу.

Мысль об этом засела у меня в голове. Чему учил нас отец?

«Наступай, всегда иди в атаку. Сколько бы ни было у тебя людей, один или полсотни, что-то всегда можно придумать. И не имеет значения, сколько людей у твоего врага. Враг должен быть атакован».

Разумеется. Но как?

— Сегодня ночью, — сказал я, — я, может быть, уйду в лес.

— Эх, — вздохнул Кейн О'Хара. — Я и сам об этом подумывал, но нас и так мало. Мы не можем позволить себе терять людей вообще, и таких, как ты, в особенности.

С урожаем медлить нельзя, не терпели отлагательств также и мои письма к Питеру Таллису и Брайану, и потому чем больше я размышлял над нашей ситуацией, тем больше она меня беспокоила. Кое-кто в Джеймстауне знал о расположении нашей колонии, хотя никто не рисковал заходить так далеко в глубь материка. Им было также известно и о том, что время от времени мы поставляли торговцам связки мехов. Порой мы продавали алмазы и самостоятельно обеспечивали себя всем необходимым. Возможно, уже в скором времени в наши места придут другие поселенцы, и не исключено, что у кого-нибудь из них могут оказаться достаточные связи, чтобы получить у королевы дарственные на эти земли. У нас же не было на них никакого законного права, кроме того, что наши люди раньше всех появились здесь и застолбили для себя это место.

И еще меня преследовали навязчивые воспоминания о том, что произошло с Уильямом Клэборном. Он жил на земле, скупал и перепродавал мех, и все шло просто замечательно до тех пор, пока его остров не оказался в составе территории, которая должна была по королевской дарственной отойти лорду Балтимору.

Кейн без устали расхаживал по стене. Диана принесла свежесваренный кофе. Он был очень вкусным, и мы пили его у стены, под скатом крыши.

— Из-за меня у вас неприятности, — сказала она. — Если бы не я…

— Глупости, — отозвался я. — Тебе не в чем себя винить. Чему быть, того не миновать. Теперь мы должны подумать о том, как быть и что делать дальше.

Мы расхаживали по площадке на стене, время от времени останавливаясь, чтобы в очередной раз взглянуть на лес. С самого раннего детства моя жизнь была неразрывно связана с этим лесом: я выслеживал в нем врагов и охотился за дичью, я видел лес при любой погоде и в разное время суток, я знал, как солнечный свет проникает сквозь листву и то, где и как при этом ложатся тени. В этом лесу не осталось от меня секретов и тайн, это был лес моих воспоминаний. В детстве я играл в этом лесу с Янсом, Джубалом и Брайаном, а позднее и с Ноэллой. Мы забирались на деревья, собирали ягоды и играли в прятки под сенью его вековых деревьев.

Мой отец всегда был нашим защитником. Он всегда был здесь, рядом, и, сколько я его помню, неизменно оставался добрым, рассудительным и сильным. Иногда он бывал вспыльчив и раздражителен, время от времени случалось и такое, но мы всегда и во всем полагались на него. И не только мы, дети, но и взрослые тоже.

Теперь я должен был занять его место. Я должен был сплотить вокруг себя нашу маленькую общину, чтобы люди почувствовали уверенность в собственных силах. Вот почему я не мог более сидеть без дела и дожидаться атаки. Бауэр был слишком умен и хитер. Он наверняка постарается придумать какую-нибудь хитрость, какую-либо уловку.

«Никогда не позволяй врагу укрепить свои позиции, — часто втолковывал нам отец. — Атакуй, пусть ему не будет от тебя покоя. Не давай опомниться, не позволяй сделать первый ход».

Я никогда не был склонен лгать женщинам, предпочитая говорить правду, какой бы горькой она ни была. Я научился от отца доверять их мнению.

— Сегодня ночью, — сказал я Диане, — я выйду отсюда.

— Но что ты можешь?

— Этого я не узнаю, пока собственными глазами не увижу, что к чему. Но я должен что-то предпринять.

— А как же Янс?

Я догадывался, что она имела в виду.

— Возможно, Янс справился бы с этим лучше меня. Он очень хитер. Но за все отвечаю я. Какой бы ни была причина, по которой эти люди оказались здесь, но пришли они сюда в погоне за мною. И хотя Бауэр угрожает напасть на всех, он мой враг, и поэтому принимать решение должен я сам.

— Но что может сделать один человек?

— Еще не знаю, — честно признался я. — Я должен выйти, а там будет видно.

Довольно странно, но я и в самом деле хотел уйти отсюда. Хорониться за стенами форта было не по мне: только в лесу и среди гор я чувствовал себя как дома. Я не мог сидеть сложа руки в то время, как враг намечал, когда и как ему лучше совершить нападение, и теперь, утвердившись в своем решении выбраться из форта, я чувствовал огромное облегчение.

— Тогда тебе лучше отдохнуть, — сказала она. — Я позову Янса.

Она спустилась вниз по лестнице, а я ждал, прислушиваясь к тихому шелесту дождя. Под низкими тучами лес, казалось, потемнел, и зелень его крон стала более глубокой.

У меня не было возможности заранее понять, что ожидает меня за крепкими стенами форта; лишь только обнаружив их лагерь, я мог решить, как быть дальше. Мне придется оказаться одному в лесу среди ночи. И все же я хорошо знал этот лес от склонов Чанки-Гэл и хребтов Нантаалы до Сосновой вершины и гор Таскити, от Компас-Крик до ущелья Быстрого ручья и ручья Мускусной крысы. Мне также не раз приходилось забредать далеко за Чилоуи, порой доходя до склонов Блу-Ридж, где я охотился, ловил рыбу в горных ручьях и питался плодами земли.

Мне не раз приходилось сражаться с сенеками, воинами, приходившими сюда с севера, обладающими поистине змеиной изворотливостью и коварством, хитрыми и очень отважными.

Сегодня ночью я уйду отсюда.

Сегодня ночью.

Глава 23

Дождь прекратился, но с деревьев все еще капало. Листья были тяжелыми от капель, и у меня под ногами мягко стелилась мокрая трава. Узкая калитка чуть приоткрылась; я тихо, словно призрак, скользнул за ворота и остался стоять, прижавшись спиной к стене. Я стоял очень тихо, прислушиваясь.

Ночь была темна. С ветвей все еще капала вода, и, преодолев несколько акров открытой земли у стен форта, я вступил под сень деревьев. Здесь я снова замер, всем телом прижимаясь к стройному стволу, и принялся вслушиваться в лесную тишину. Я не знал, в какой стороне находится их лагерь, но рассудил, что в такую ночь они наверняка разведут огонь и будут следить, чтобы пламя было как можно ниже.

Налетали легкие порывы ветра, нежные, как дыхание младенца, но я шел, подставляя ему лицо, принюхиваясь, будучи готовым уловить хоть малейший намек на запах дыма.

Ничего.

Сколько людей вело наблюдение за фортом? Или, может быть, все они улеглись спать? Дотронувшись рукой до мокрого листа, я провел по носу влажными пальцами, так как, если намочить нос, обоняние обостряется. Пахло сыростью и перегноем, поскольку я был недалеко от небольшой речушки, близ которой находился заболоченный участок земли.

Дерево, возле которого я стоял, оказалось каштаном. Я догадался, прикоснувшись к его коре. Среди холмов по эту сторону гор росло превеликое множество самых разных деревьев: каштаны, дубы нескольких видов, желтые тополя, красные клены и многие-многие другие. Некоторые из них мне удавалось различить по запаху, на ощупь я различал все без исключения. Бесшумно ступая, я начал углубляться в лес, заходя все дальше и дальше, прокладывая себе путь по широкому и с каждым разом становящемуся все шире полукругу в надежде учуять горьковатый запах древесного дыма.

Опять ничего.

Лесные заросли передо мной начали постепенно редеть. Всего в нескольких ярдах впереди находилась тропа, что вела вдоль западного склона Сосновой вершины к Таскити-Крик. Остановившись ненадолго, я прислушался. Тишина. Запаха дыма я не ощущал. Единственным запахом, пока что преследующим меня, был нежный, сладковатый аромат листьев магнолий. В этом не было ничего необычного, так как они росли здесь в изобилии, запросто осыпались и попадали под ноги людям. Хотя никто из наших не покидал форт за последнее время.

Это был первый намек. Я терпеливо ждал, затем услышал какой-то шорох. Как далеко находилось то место? Я осторожно пробирался по лесу. Звуки смолкли. У меня на пути были густые заросли какого-то кустарника, которые я предусмотрительно обошел стороной.

Когда начинается дождь, дикие животные и большинство птиц укрываются от непогоды, так что я не надеялся, что кто-нибудь из них предупредит меня о присутствии чужаков. Но еще в детстве катоба учили нас развивать в себе шестое чувство, чтобы предвидеть опасность и быть наготове. Мы по очереди пристально глядели в спину кому-нибудь, пока объект наблюдения наконец не оборачивался, почувствовав наше внимание. Благодаря постоянной практике мы стали столь же чувствительны ко взгляду, как и любой из обитателей леса.

Часто отец, взяв нас с собою в лес, внезапно останавливался посреди дороги и просил описать какую-либо местность, через которую мы только что прошли, или же следы животных или насекомых, которых нам довелось заметить в пыли на земле. Со временем мы становились все более и более наблюдательны, и уже почти ничто не могло ускользнуть от нашего внимания.

В этой глуши любая мелочь может запросто стоить охотнику жизни.

Я резко остановился. В воздухе витал запах древесного дыма и сырой одежды из оленьей кожи. Я застыл на месте, а затем повернул голову в ту сторону, чтобы услышать любой шорох и уловить даже самые тончайшие запахи. На мой взгляд, обоняние для первобытного человека было столь же важным органом чувств, как зрение или слух, но наступление цивилизации с обилием многочисленных навязчивых ароматов не давало ему надлежащим образом сосредоточиться. И это продолжалось до тех пор, пока человеческий мозг в конце концов не утратил способности регистрировать запахи на уровне подсознания. Но когда человеку приходится безвылазно жить в глуши, дело оборачивается иначе.

Осторожно, чтобы не дай Бог не задеть ветку плечом, я прокладывал себе путь сквозь заросли деревьев и кустарника, через каждые несколько шагов замирая на месте и подолгу прислушиваясь. Теперь до моего слуха доносились приглушенные голоса, а в воздухе еще крепче запахло дымом; мгновением позже за деревьями показался огонек костра.

Я стоял очень тихо, чутко прислушиваясь к каждому звуку. Я был совсем близко. Я разыскал их, но у меня не было никакой идеи насчет того, что делать дальше. По крайней мере один из них — Макс Бауэр — был опытным охотником, так что с ним шутки плохи. Я хотел определить, сколько их было всего, а также все увидеть и услышать, оставшись при этом незамеченным.

Мгновение спустя я подобрался еще ближе. Теперь нас разделяло расстояние в каких-нибудь несколько футов, и передо мной, как на ладони, был весь их лагерь. Я старался не останавливать взгляда ни на Максе Бауэре, хотя и видел его боковым зрением, ни на Лашане, который лежал в стороне.

— Только не на рассвете, — говорил Бауэр. — В это время часто нападают индейцы. Лучше засветло, когда они утратят бдительность. Кто-то отправится завтракать, другие примутся за работу. На стенах, скорее всего, останется только один дозорный. Лашан, ты неплохо управляешься с копьем. Сможешь быстро и без шума снять часового?

— Смогу. Футов на тридцать я подойти сумею, а с такого расстояния это можно запросто устроить.

— Тогда убей его. Он мне нужен мертвым. Если нам не удастся ворваться в форт, когда откроют ворота, мы полезем через стены. И тогда уж набрасывайте петли на верхушки бревен и — вперед, но нужно, чтобы по крайней мере дюжина людей оказалась на стенах одновременно. Для них это будет полной неожиданностью. И никакого грабежа, никаких женщин до тех пор, пока не будут убиты все до единого мужчины, всем ясно? Каждый, кто осмелится нарушить этот приказ, будет иметь дело лично со мной.

Внезапно Лашан вскочил на ноги.

— Макс, там кто-то есть!

Развернувшись, я скользнул в заросли и бросился со всех ног бежать по тропе. До сих пор мне казалось, что я двигаюсь совершенно беззвучно, но тут за спиной услышал крик:

— Туда! Живо в погоню! Держите его! Если повезет, берите живым, но только не дайте ему уйти!

Я бежал по тропе, сам не зная куда, памятуя лишь о том, что вроде бы эта дорога выводила к Компас-Крик. Свернув с проторенной тропы, я нырнул в небольшой просвет в зарослях и уж там побежал во весь опор. Резко остановившись, я услышал какой-то шорох в зарослях кустарника у меня на пути. Свернув в сторону, я продолжал бежать, на сей раз не так быстро, не имея ни малейшего представления о том, с какой стороны ожидать появления врага.

Передо мной открылась узкая, образовавшаяся сама собой дорожка между деревьями. В просветах между тучами показалось звездное небо, стало как будто несколько светлее. Я сломя голову летел вперед. Если меня сейчас схватят, они меня не только прикончат, но еще постараются каким-нибудь образом использовать это, чтобы вынудить наших открыть ворота.

Резко повернув направо, я побежал по тропинке, что шла вдоль русла ручья. У меня промелькнуло в голове, что это, должно быть, Таскити-Крик. Небо снова заволокло тучами. Повернув, я начал взбираться по крутому, каменистому склону. Я спешил, желая поскорее вернуться назад, предупредить своих людей о предстоящей атаке. Увидев впереди просвет, я не задумываясь кинулся к нему. Внезапно меня захлестнуло тошнотворное ощущение, как будто земля уходит у меня из-под ног; берег кончился, и я упал.

Тошнотворное ощущение падения и страха. Я с размаху рухнул вниз, ударившись при этом головой о камень, и это был конец.

Стон, а потом тишина. Холодно и мокро, и тупая, пульсирующая боль в голове. Открыв глаза, я увидел перед собой серый мир, где по небу плыли серые тучи. Надо мной возвышался серовато-бурый осыпавшийся земляной берег, с которого я свалился. Он был совсем не высокий, да и упал я на мягкий песок у самой воды. И все бы ничего, если бы только под голову мне не попал тот самый булыжник.

С трудом заставив себя принять сидячее положение, я еще некоторое время сидел на земле, и в голове у меня стоял оглушительный звон. Было уже совсем светло. Точнее определить время я не мог. Враги не нашли меня, не то я был бы уже мертв или же оказался в плену.

Покачиваясь, я поднялся на ноги. Тропой, по которой я бежал, очевидно, уже давно никто не пользовался, а берег оказался размыт ручьем в половодье. У меня нестерпимо болела голова, шея не поворачивалась, а на колене красовался огромный синяк.

Оглядевшись по сторонам, я пришел к выводу, что ручей, с берега которого меня угораздило упасть, сбегал откуда-то с северного склона Сосновой вершины. Чтобы возвратиться в форт, мне нужно только перебраться через этот хребет, подняться на гору высотой примерно в две тысячи футов, при том, что на протяжении последней тысячи ее склон отличался особенной крутизной.

Я снова внимательно осмотрелся. То место, куда я упал, оказалось руслом небольшого ручья, которое было завалено камнями, бревнами, а также кусками породы с горного склона. Сам ручей был всего в пару футов шириной и глубиной в несколько дюймов. Почти к самой воде подступала стена непроходимых зарослей, и в том месте, где русло делало изгиб, уходил в небо горный склон.

Было очень тихо, и лишь откуда-то доносилось пение пересмешника. Повернувшись, я направился в сторону горы и чуть было не упал. Разбитое колено болело гораздо сильнее, чем мне это показалось с самого начала. Я взглянул под ноги, надеясь отыскать на земле палку, с помощью которой мне было бы легче передвигаться, но так и не нашел ничего подходящего. Я заковылял вперед и неподалеку от изгиба ручья набрел на валявшуюся у самой воды сломанную ветку длиной около шести футов и в пару дюймов толщиной. Подобрав ее, я побрел дальше.

Мое движение вперед было медленным. Каждый шаг отзывался пульсирующей болью в голове, а ушибленное колено не сгибалось. При ходьбе нога нестерпимо болела, но делать было нечего.

А что, если я опоздал? Вдруг люди Бауэра уже захватили форт? Ужас, испытываемый мной при одной только мысли об этом, доводил меня до исступления, и я упрямо карабкался вверх по склону, продираясь сквозь заросли горного лавра. Мое восхождение было очень болезненным и продвигалось еле-еле, а не сгибающаяся в колене нога делала путь еще ужаснее. И все же мне удалось выбраться в низкую седловину, справа от которой возвышалась Сосновая вершина.

Ухватившись за ветку дерева, я глядел сквозь листву на долину близ Стреляющего ручья.

Отсюда мне был виден и наш форт. Над трубами хижин вились неторопливые струйки дыма, все было спокойно. Более мирной картины представить было невозможно. Дымок поднимался к небу, над землей царило безмолвие, не слышно было даже журчания воды. Широко расстилались наши поля: островок возделанной земли среди безбрежного океана еще не обжитых просторов.

Похоже, обошлось. Или, может, все уже кончено? Может, форт захвачен, а его защитники перебиты? Мне не хотелось в это верить. Случись такое, со стороны наверняка было бы заметно. Но как я ни приглядывался, ничего особенного заметить мне так и не удалось. И все-таки я еще был слишком далеко. От форта меня отделяло не менее двух миль, если считать по прямой. На самом же деле, чтобы оказаться дома, мне предстояло преодолеть более трех миль, и я должен был пройти этот путь до конца. На это уйдет не меньше часа, а возможно, и больше.

Я болезненно заковылял дальше, выбирая кратчайший путь вниз по склону. Больное колено сильно распухло, ему уже становилось тесно внутри штанины.

Единственным моим желанием было поскорее возвратиться обратно. Моя рискованная вылазка оказалась совершенно напрасной. Ведь я надеялся найти некий выход, посеять в их рядах панику. На деле же я не добился ничего, к тому же едва не свернул себе шею, и теперь мне ни за что не успеть вовремя, чтобы предупредить своих людей о предстоящей атаке.

Я спускался вниз по крутому склону, поросшему густым лесом. Предстояло преодолеть еще по крайней мере две тысячи футов вниз, но, осторожно пробравшись сквозь заросли горного лавра, я остановился под огромным старым кленом, в который в незапамятные времена ударила молния. Я прислушался — все было тихо. Скоро журчание ручья заглушит все остальные звуки, ведь не зря же его назвали Стреляющим.

На горном склоне было много валежника, у меня под ногами валялись сухие ветки и сучья с деревьев, а также большие куски коры. Может, разжечь сигнальный костер? Но в таком случае я лишь обнаружу себя перед Бауэром и его шайкой, а мои собственные люди могут неверно истолковать сигнал и решат еще, что со мной что-то случилось. Тогда они наверняка бросятся ко мне на помощь, подвергая тем самым еще большей опасности себя и наш форт.

Со всем, что теперь предстояло сделать, я должен был управиться сам. Я должен положиться на Янса и Джереми в том, что вместе с Кейном О'Харой и остальными им удастся удержать форт. Моей же наиглавнейшей задачей было каким-то образом спуститься с этой горы и пробраться домой.

Огромные листья папоротника доходили мне до пояса, ноги путались в траве, а поврежденная нога доставляла мне больше всего хлопот. Я был обеспокоен царившим внизу мертвым безмолвием. Оттуда не доносилось ни звука, не было слышно ни единого выстрела. Совсем ничего.

Что бы это могло быть? В следующий раз я остановился у обнажившегося выступа породы, вокруг которого разрослись березы. Опустившись на камень, я вытащил нож и слегка надрезал штанину, чтобы она не так сильно стягивала распухшее колено. Стало немного легче.

Я разглядывал простиравшийся подо мной горный склон, пытаясь получше разглядеть, что происходит в зарослях за ручьем. Дрозд пролетел и уселся на ветку, закачавшись почти у меня над головой и с любопытством поглядывая в мою сторону.

Тучи как будто рассеялись, и из просветов в облаках выбивались снопы солнечных лучей. Поднявшись с земли, я захромал дальше. Моя затея каким-то образом напасть на Бауэра и его людей кончилась ничем, и, если повезет, мне удастся живым добраться до дома. И все это из-за того, что меня угораздило свалиться в тот овраг.

День потихоньку шел на убыль, и с наступлением темноты у меня появилось бы больше шансов подойти к форту и меньше шансов попасть вовнутрь. Страх не покидал меня. Что у них там?

С высоты своего расположения я мог видеть двор форта, но ни во дворе, ни на стенах не было заметно движения. Расстояние было слишком велико, чтобы отсюда можно было разглядеть отдельно стоящего человека. Если бы люди внизу двигались, я мог бы заметить их.

Опираясь на свой деревянный посох, я продолжал путь под гору, пересекая склон по диагонали, пробираясь сквозь густые и колючие заросли. К тому времени, как я оказался недалеко у подножия горы, солнце было уже совсем низко, и длинные тени легли на землю узкой долины.

До нашего форта оставалось не более трех сотен ярдов, и примерно половину этого расстояния составляла открытая местность близ опушки, где должны были дожидаться своего часа люди Бауэра. Если, конечно, они еще не начали атаки.

У меня все еще болела голова, хотя за день эта боль несколько притупилась. Ступать тоже было больно, но мне все же удалось несколько разработать ногу, она даже стала немного сгибаться в колене, особенно после того, как я надрезал стягивавшую его штанину.

Я с грустью глядел на стены форта. Огней не было видно. Я убеждал себя, что еще слишком рано, и все же в хижинах было уже достаточно темно, их обязательно зажгли бы. Если бы жив был еще кто-нибудь, кто мог это сделать.

Долина вокруг форта тоже была пустынна. Все тихо и неподвижно.

В тот момент я не отказался бы прибегнуть к помощи Нуннехи, бессмертных богов подземного царства, находившегося под горами и реками этого неведомого, дикого края. Чероки рассказывали мне о них, неизменно понижая голос и переходя на шепот, то и дело испуганно оглядываясь по сторонам. Они настороженно поглядывали на темные уголки, ибо пути бессмертных были неисповедимы, и считалось, что в любой момент они могли оказаться поблизости.

А что, если наши оставили форт? Если Янс увел их в лес? Эта мысль совершенно не вязалась со здравым смыслом, ибо этот маленький форт значил для нас слишком много. Тут оставались наши семьи — нам было за что сражаться. За стенами форта и в окрестных хижинах хранились запасы зерна, солонины и всего того, что досталось нам за годы тяжкого труда в этой глуши на краю света.

Янс был умен. Он мог специально подстроить все это, чтобы завлечь врагов в ловушку, а затем нанести сокрушительный удар, который уничтожил бы Бауэра и тех, кто пришел сюда вместе с ним.

Затем, вспомнив о том, что я и так уже порядком задержался, я отправился дальше, пробираясь между деревьями и сквозь буйные заросли кустарника, раскинувшиеся близ лесной опушки.

Но тут мой слух уловил какой-то тихий шорох, заставивший меня остановиться. Зажав в руке нож, я оглянулся вокруг. Там кто-то был. Как будто кто-то ползет, подбираясь поближе. Я отступил, прижимаясь спиной к стволу раскидистого старого клена и стал ждать.

Я ждал, крепко сжимая в руке рукоятку ножа.

Глава 24

Я стоял, прижавшись спиной к старому дереву, у которого был мощный ствол, шириной никак не меньше трех футов в диаметре, так что сзади у меня была надежная защита. Левой рукой я сжимал свой посох, а нож держал в опущенной руке — режущей стороной вверх.

Кто бы сейчас ни подбирался ко мне, делал он это умело, и по всему видно, опыта в этом деле ему было не занимать. Я мог судить об этом по тому, как он передвигался. Что-то зашуршало среди листвы всего в трех футах от меня. Внезапный бросок, и я мог бы запросто всадить в него лезвие своего ножа, но я никогда не стрелял и не бросался с ножом, не успев прежде рассмотреть противника. Чего греха таить, порой встречаются и такие горе-охотники, которые готовы палить по всякому, кто шевелится. Мне же необходимо для начала увидеть и оценить мишень.

Человек поднимался с земли. Я знал, что он тоже чувствует мое присутствие. Он знает, что где-то совсем рядом затаился другой.

Левой ногой я осторожно шагнул вперед, надежно втыкая в землю посох. Я был готов в любой момент полоснуть противника ножом.

Рука, затем неясные очертания головы. Приглядевшись, я замер на месте. Ну конечно же!..

— Янс? — изумленно выдохнул я.

Янс выступил мне навстречу из зарослей, словно материализуясь из ниоткуда. Я не видел его глаз, но, судя по белевшим зубам, он широко улыбался.

— Я уж начал беспокоиться о тебе, парень. Где ты пропадал?

— Тебя дожидался, — тихо ответил я. — Что случилось?

— Джереми удерживает форт. Надеемся, что удастся выманить их из леса. Пусть подумают, что мы сбежали. Все тихо, огни не горят. Все на своих местах.

Индейцы не пожелали сидеть взаперти, и поэтому я выбрался в лес вместе с ними. Все здесь, поблизости. Если они нападут на форт, мы сможем зайти к ним с тыла. Я уверен, что ждать осталось недолго.

Он подошел поближе.

— С тобой все в порядке?

— Я неудачно упал.

Мы выждали еще немного, прислушиваясь к тишине. Хорошо, что Янс был теперь здесь, рядом со мной. Мы были неразлучны с детства, с тех самых пор, как нам исполнилось достаточно лет, чтобы отправляться путешествовать вместе.

— А как Диана?

— Очень беспокоится о тебе. Вооружилась двумя пистолетами, держит их наготове. — Он обернулся ко мне: — Славная девчонка тебе досталась, Кин. То, что надо.

Стемнело, но в просветах между облаками виднелось ночное небо с россыпями звезд. В воздухе резко похолодало. Я сунул нож обратно в ножны, вытирая взмокшие ладони о подол своей рубахи из оленьей кожи. Ночь была тиха, и мы напряженно ждали, прислушиваясь к безмолвию, стараясь различить посторонние, чуждые ночному лесу звуки. Но ничего не было слышно. Меня несколько успокаивала мысль о том, что наши катоба тоже притаились где-то поблизости, так как они были славными людьми и великими воинами.

Отсюда, из темноты, нам была видна стена форта, черневшая на фоне неба и могучих, вековых деревьев. До частокола оставалось чуть больше сотни ярдов открытой местности. Лишь с северной стороны вблизи стен форта мы оставили несколько деревьев, чтобы в самые жаркие месяцы их раскидистые кроны дарили нам тень и прохладу.

Все было по-прежнему тихо. Янс придвинулся ближе ко мне.

— Кин, — зашептал он мне в самое ухо, — мне страшно. Что-то здесь не так!

Я не сводил глаз с темной линии частокола. Легкий ветер перебирал кроны каштанов, растущих поблизости от форта. Мне было видно, как слегка покачиваются ветки на деревьях, силуэты которых чернели на фоне ночного неба.

Внезапно я выругался от охватившей меня досады. Ветки качаются! Но ведь ветра-то нет!

— Янс! Они полезли через стену!

И я побежал. Позабыв о своей больной ноге, я вскочил с земли и со всех ног бросился бежать к форту. Янс не отставал от меня ни на шаг.

На бегу мы видели, как из-за угла форта вышли несколько человек, и в тот же самый миг широко распахнулись ворота.

— Сюда!

Из-за частокола прогремел выстрел, послышался крик, потом еще один выстрел. Люди толпились в воротах, когда мы с Янсом подбежали к ним.

Бородатый детина с пистолетом в руке обернулся, собираясь закричать. В этот момент за воротами что-то ярко вспыхнуло, и я заметил, как удивленно вытянулось его лицо. Он узнал меня, и в тот же миг я всадил в него нож, рванув вверх рукоятку. Он успел лишь громко охнуть, и я с силой отпихнул его от себя, левой рукой выхватывая пистолет. Он разжал пальцы, опрокидываясь навзничь, а я, перескочив через него, вбежал в ворота.

Янс неотступно следовал за мной.

— Это Сэкетт! — выкрикнул я, не желая угодить под пули своих, и тут же услышал ответный крик Джереми.

Я так и не узнал, сколько их было. Вокруг кипела кровавая бойня. Я выстрелил из оказавшегося у меня в руках пистолета, затем запустил им в маячивший передо мной затылок, с удовлетворением заметив, как он глухо стукнул и отлетел в сторону.

Янса сбили с ног, но он сумел быстро подняться. На мою голову обрушился сокрушительный удар, от которого у меня потемнело в глазах. Из раны пошла кровь, но я все же сумел удержаться на ногах.

Выбравшись из толпы дерущихся, я огляделся -по сторонам, ища взглядом Бауэра, но его отчего-то нигде не было видно. Дверь в мою хижину была приоткрыта, и я бросился туда.

— Жаль, что его нет здесь, — говорил Бауэр, — чтобы видеть, как ты умрешь.

В руке у него был пистолет, а перед ним стояла Диана.

— Я здесь, Макс, — сказал я, и он резко обернулся.

Он был не из тех, кто привык терять время понапрасну, и его реакция была мгновенной. Глаза его взяли меня на прицел, как только его уши услышали мой голос. Обернувшись, он выстрелил.

Но этот выстрел оказался чересчур поспешным; я успел отскочить вправо, чувствуя жар выстрела и крупицы пороха у себя на щеке.

Я набросился на него, но Бауэр сумел вывернуться и, вскинув руку с пистолетом, обрушил на меня мощный удар, рассчитывая, по-видимому, проломить мне череп. Ствол пистолета миновал мою голову, но со всего размаху угодил мне по плечу, и лишь только моя развитая мускулатура уберегла кость от перелома. У меня на мгновение онемела рука, и я выронил нож.

Он надвигался на меня, криво усмехаясь, будучи совершенно уверен в том, что ему удалось справиться со мной. Взгляд его был почти насмешлив. В низко опущенной руке он держал нож; другая рука все еще сжимала пистолет. Я осторожно отступал, мысленно прикидывая свои возможности.

Комната наша была достаточно просторной, но путь к очагу, где лежали щипцы и кочерга, мне преграждал большой стол. Добраться до них не было никакой возможности.

Мой противник был настроен решительно, и по всему было видно, что он не собирается попусту тратить время. Бауэр был во всеоружии, готовый прикончить меня в любую секунду, а я оказался перед ним с пустыми руками. Он загонял меня в угол, туда, где у меня уже не будет шанса увернуться. Но все же я вынудил его отойти от Дианы.

В моем мозгу засела одна-единственная мысль. Я должен убить его, потому что, если ему удастся прикончить меня, в следующий же миг настанет очередь Дианы. С улицы доносились глухие звуки ударов, слышались крики и звон оружия. Время от времени гремели разрозненные выстрелы. Там я был тоже очень нужен.

Бауэр рванулся вперед, пытаясь достать ножом мой живот, но я сумел увернуться, отскочив назад, и оказался зажатым у стены. Он поспешил наброситься на меня, но я успел сделать шаг в сторону и вновь оказался на свободе. Я сделал обманное движение, делая вид, что собираюсь наброситься на него, но он лишь улыбнулся. Движения его были быстры, он снова принялся наступать, размахивая ножом. Острие его пропороло ткань моей охотничьей рубахи, оставляя порез на руке. Начальное оцепенение прошло. Я попятился, и тогда он сделал резкий выпад.

Ударом левой руки мне удалось блокировать его руку, сжимавшую нож, и тогда, захватив правой его запястье, левой ногой я сделал подсечку, опрокидывая его на пол. Я отчаянно пытался вырвать у него нож, но его хватка была железной. Мы покатились по полу, и мне первым удалось вскочить на ноги. Он был неимоверно силен и слишком тяжел, так что, для того чтобы с ним справиться, я должен был оставаться на ногах.

Он поднялся быстро, и мой жесткий удар ногой, который, по моему замыслу, должен был прийтись как раз по голове, достал только до плеча. Бауэр лишь покачнулся и снова бросился ко мне.

Он опять попытался полоснуть меня ножом, но я вовремя увернулся и, изловчившись, шарахнул его кулаком в челюсть, одновременно ударяя ногой ему по колену. Я промахнулся, потерял равновесие и вновь оказался на полу. Он навалился на меня всей своей тушей, одной рукой хватая за горло и занося для удара другую, сжимавшую нож. В пылу драки он обронил свой пистолет.

Рука с ножом обрушилась вниз, и мне с большим трудом удалось вывернуться и избежать этого удара. Нож вонзился в пол, а я крепко двинул противника кулаком по челюсти, отчего голова его запрокинулась и он оказался на мгновение оглушен.

Сбросив его с себя, я вскочил на ноги, он тоже поднялся. В руке у него по-прежнему был нож.

— Кин! — внезапно окликнула меня Диана и бросила мне кочергу, что лежала у печи.

Я поймал ее на лету. Кочерга представляла собой железный прут в два с половиной фута длиной с остро отточенными концами, один из которых был загнут, образуя крюк. Держа это свое оружие наготове, я перешел в наступление. Бауэр резко рванулся вперед, и тогда я сделал выпад, орудуя кочергой словно шпагой и нанося колющий удар заостренным концом, который достиг цели, войдя на пару дюймов ему в бок.

Он отпрянул, но я тут же перевернул кочергу другой стороной и, зацепив крюком его одежду, сильно рванул кочергу на себя. С треском разрывая рубаху, острие крюка оставило кровавую отметину — не слишком глубокую — у него на животе.

Доносившиеся с улицы крики стихли, не было больше шума побоища. Он хладнокровно ухмыльнулся.

— Кончено, — сказал он. — Мои люди победили. Отдай мне ее. Ее и то письмо, и я отпущу тебя и не стану жечь твой форт. В конце концов, баб вокруг полно.

Я молчал, держа кочергу наготове. Его нож был огромен: пятнадцатидюймовое, прочное и тяжелое лезвие. Теперь у него на рубахе расплывалось кровавое пятно, кровь текла и из тонкого пореза на животе.

Кочерга, несмотря на все свои достоинства, была все же слишком громоздким оружием. Даже если раны беспокоили Бауэра, это было не слишком заметно. Он обладал поистине недюжинной физической силой, будучи при этом необычайно подвижен. К тому же в рукопашном бою он был не новичок.

Но тут раздался пронзительный крик Дианы:

— Кин!

На пороге стоял Лашан, и в руке у него был пистолет. В тот самый миг, как я его заметил, он уже поднимал руку, чтобы прицелиться в меня. Времени на раздумья не оставалось, а потому я просто одной рукой подбросил кочергу в воздух, перехватывая железный прут посередине, и тут же метнул его как пику.

Кочерга угодила в Лашана в тот самый момент, как он спустил курок. Пистолет в его руке дрогнул, отклоняясь всего на волосок. Пуля пролетела позади меня, и я видел, как Лашан упал, но в следующий момент Бауэр с новой силой бросился ко мне, отчаянно размахивая ножом. Я не знал, удалось ему это или нет, но лезвие было в крови. Оказавшись прижатым спиной к стене, я обеими руками ухватил за уши его голову и рванул к себе, разбивая его лицо. Я чувствовал, как ломается его нос, затем, отпихнув его, я со всего размаху ударил правой в подбородок. Этот удар сбил его с ног, и он опрокинулся навзничь.

Падая, он обронил нож, но поспешил тут же вскочить с пола и снова кинулся ко мне. Я что было силы врезал кулаком по его уже свернутому набок носу. Мы оба были в крови, но у нас не было времени задуматься, чья это кровь и кто из нас ранен. Я нанес новый удар, а он попытался вцепиться мне в горло.

Отступив в сторону, я продолжал избивать его. Он сцепился со мной и, высвободив руку, старался выцарапать мне глаза. Изловчившись, я сумел вывернуться таким образом, что мое плечо оказалось как раз у него под подбородком, и я тут же резко вскинул его вверх. На этот раз мне удалось стряхнуть его с себя. Теперь он уже держался на ногах достаточно неуверенно, будучи изнурен затянувшейся схваткой. Я и сам устал не меньше, но не хотел давать ему ни малейшего шанса. Я крепко ударил правой, он покачнулся, и тогда следующим ударом я припечатал его спиной к дверному косяку.

Лашан поднялся с пола, лицо его было залито кровью, хлеставшей из зияющей раны, но прежде, чем он успел прийти на подмогу Бауэру, в дверях возник Янс. Лашан обернулся, и в тот же миг Янс выстрелил.

Он завалился на спину, а Бауэр, решив выйти из боя, бросился мимо и выскочил на улицу через открытую дверь. Находившиеся как раз напротив моей хижины ворота были по-прежнему распахнуты настежь.

Некоторые из его людей были убиты; остальные бежали через луг к лесу. Он бежал к воротам, истекая кровью, когда Диана бросила мне мой нож. Я схватил его за острие и метнул…

Лезвие вошло ему в спину точно между лопаток, и, дернувшись всем телом, он сделал последний шаг и растянулся на земле у ворот.

Еще какое-то время я стоял неподвижно, глядя на поверженного человека и безвольно опустив руки. Бой закончен. Наши друзья-катоба ушли в леса, и я знал, что никто из беглецов не доберется до побережья. Никто никогда не узнает о том, что здесь произошло. Я просто стоял, усталый и опустошенный, глядя на человека, который доставил такую кучу неприятностей стольким людям. Я не сомневался в том, что он мертв, так как мой нож, должно быть, перерезал ему хребет.

Он был плохим человеком, но оказался при этом чертовски хорошим бойцом. Слишком хорошим.

— Кин? — Это была Диана. — Идем, ты ранен. Позволь мне позаботиться о тебе.

Я покорно позволил ей увести меня в дом и усадить на стул. Мне вдруг стало очень больно. Странно, но больше всего болела моя ушибленная нога.

С улицы доносились приглушенные голоса. Наши люди приводили в порядок двор, убирали тела убитых и наконец снова заперли ворота.

Вошел Янс. Он обеспокоенно посмотрел на меня:

— Ну, великий индеец, ты в порядке?

— Все нормально. Как остальные?

— Есть раненые, но ничего серьезного — в основном царапины. Короче, обошлось. Да ведь мы их ожидали.

В дом вошла Лила и встала рядом, наблюдая, как ловко работают пальцы Дианы.

— Ты во всем похож на своего отца, — сказала она. — Ты хорошо сражался.

— И Джереми тоже, — отозвался я.

В пылу схватки одна из свечей упала, но, к счастью, погасла. Лила зажгла ее снова, и в комнате стало светлей. На улице медленно догорали вязанки хвороста, которыми был освещен двор.

Откинув голову на спинку стула, я закрыл глаза. Диана прикладывала что-то холодное к моим ранам и порезам. Это был какой-то настой из трав, который она держала специально для таких случаев. Лила стояла с ней рядом.

Похоже, пару раз ему все же удалось пырнуть меня ножом. Помимо этого было еще несколько глубоких царапин а порезов, но сейчас мне хотелось просто отдохнуть.

Снова пришел Янс. На этот раз он был вместе с Джереми. Позднее к ним присоединился и Кейн О'Хара. Они говорили о том, что трое людей Бауэра были убиты. Возможно, кому-то удалось добраться до леса. Если это так, я им не завидую, так как катоба — поистине великие охотники, а мы на протяжении многих лет дружны с ними. С друзьями они чрезвычайно добродушны, но не знают жалости к врагам.

— Мы поедем к твоему отцу, — сказал я, — или пошлем за ним кого-нибудь.

— Я знаю, — ответила Диана. — Не думай об этом сейчас. Просто отдыхай.

Мои глаза снова закрылись. В очаге что-то варилось. Пахло вкусно. Теплые, такие знакомые запахи окружали меня со всех сторон.

Я очень устал, и все же мне не хотелось спать. На сердце было радостно.

Я снова вернулся домой.

1

В 1853 году техасский ранчеро Самюэль А. Мэверик получил анонимное послание, в котором ему настоятельно рекомендовалось получше приглядывать за своими коровами, пасшимися без присмотра на полуострове Матагорда, или же он рискует их лишиться. В 1845 году Мэверик принял в уплату долга стадо в 400 голов, но клеймить их не стал, а просто выпустил на пастбища своего ранчо. Вскоре после получения угрозы группа ковбоев по его приказу выехала на пастбище, где они согнали и заклеймили приблизительно то количество коров, что было выпущено там несколькими годами раньше, после чего Мэверик продал свое стадо ранчеро из Нового Орлеана и удалился от дел. Впоследствии слово «мэверик» (англ, maverick) стало нарицательным, в настоящее время употребляется в двух значениях: 1) неклейменый теленок и 2) идейно и политически независимый человек; человек, не принадлежащий ни к одной партии; диссидент. (Примеч. перев.)

2

Квартерон(ка) — потомок белого и мулатки.

3

Лондонские корпорации барристеров, т. е. адвокатов, имеющих право выступать в высших судах. Существуют с XIV века, первоначально как гильдии, где ученики обучались у опытных юристов в качестве подмастерьев.

4

Древнее название Китая.

5

Пираты заставляли пленников идти с завязанными глазами по доске, положенной на борт судна, до тех пор, пока те не падали в море.

6

Скорее всего, имеется в виду Сесил Калверт Балтимор (1605— 1675), которому в 1632 году указом английского короля Карла I были пожалованы земли к северу от реки Потомак до 40-ой параллели, в связи с чем Мэриленд приобрел статус первой английской колонии в Новом Свете. Ранее его отец, Джордж Калверт Балтимор (1580-1632), отказался принять дарственную на Ньюфаундленд по причине сурового климата, царящего на острове.

7

О чем повествуется в романах «Земля Сэкетта» и «К далеким Голубым горам». (Примеч. авт.)