Выше меня, за голой скалистой вершиной, тянулся горный кряж Индейский Путь. Отыскав небольшую ложбину, я привязал лошадей к карликовым елям, а сам, прихватив с собой винтовку, вошел в еловые заросли и залег.
Место оказалось удобное. Две дороги, что тянулись по разные стороны от ручья Гринстоун, сходились прямо подо мной. По какой бы ни ехали преследователи, они все равно окажутся на открытом пространстве и в пределах ружейного выстрела. Еще одна дорога, по моим догадкам, это была тропа Маленького Медведя, уходила на запад.
Еловый лес, где я нашел себе укрытие, покрывал примерно два акра, в одних местах деревья росли густо, а в других простирались большие поляны. Здесь встречались вершины, покрытые лишайником и безлесые возвышенности. Мои лошади оставались незаметными со стороны дороги, по которой двигались всадники.
Если им нужен я, тогда встреча произойдет в этом месте. Гнев внутри меня перерос в жесткую, зловещую ярость.
Я мог свободно следить за обеими дорогами, поэтому прислонился спиной к дереву и отдыхал, довольный собой. Во мне бушевала ярость, но безмолвная красота и спокойствие природы постепенно вернули мне самообладание. И ярость сменилась обыкновенным гневом на людей, которые хотят принести в эти края кровную месть.
Земля, усыпанная у подножия склона альпийскими лилиями, казалась огненно-красной, как будто индейцы расписали ее своими яркими красками. На горе примерно в пятидесяти шагах от меня грелся на солнце желтобрюхий сурок. Я не мог сказать, заметил он меня или нет.
Наконец, я увидел их. Они находились от меня в добрых пятистах ярдах, с винтовками в руках, готовые к бою. Установив винчестер в рогатине дерева, я наблюдал, как они приближаются.
Английскому лорду, которого я сопровождал на охоте, наверняка понравилась бы наша смертельная игра. Этот сухой, одинокий мужчина, чье сердце осталось где-то в юго-западной Индии, часто рассказывал, как сражался с афганцами и другими народами, вспоминая те времена и места. «Наши противники, — говорил он мне, — были прекрасными воинами. Лысые, жестокие мошенники, сражавшиеся за любовь, готовые убивать без оглядки».
Он часто цитировал Киплинга, одного из немногих поэтов, кого я когда-то читал.
Когда первый из моих врагов приблизился ко мне на четыре сотни ярдов, мой взгляд скользнул по стволу винтовки, я нацелился ему в грудь и легонько нажал на курок. Винтовка дернулась в моих руках, и грохот выстрела эхом отозвался в горах, а тот, что ехал впереди всех, резко подскочил в седле, а другие бросились врассыпную.
Только скрыться им оказалось некуда. Они ехали по открытому склону, ближайший лесок и камни остались позади в нескольких сотнях ярдов. Один всадник развернул коня и поднял винтовку. Но склон в нескольких местах покрывали еловники, он не знал, откуда прогремел выстрел, и стоял как вкопанный, озираясь вокруг.
Я вытащил из сумки кусок крекера, разломил его пополам и начал жевать. Потом бросил в рот оставшуюся половину и ждал. Тот всадник представлял собой отличную мишень — сидя верхом на лошади с винтовкой в руке и глядя по сторонам, но находился далековато, поэтому я не трогал его — пусть себе сидит. Моя пуля не убила человека, в которого я целился. Возможно, он получил лишь легкое ранение. Во всяком случае, теперь он прикован к седлу.
В голубом небе лишь кое-где плыли пышные кучевые облака. Солнце ласкало приятным теплом, а воздух был невероятно чист. Сурок исчез.
Раненый всадник подъехал к своим товарищам. Похоже, они взялись обрабатывать и перевязывать его рану. Я запрокинул голову и закрыл глаза.
Может, на том все и кончится? Приблизиться ко мне по открытому склону — все равно что заказать себе билет на Бут-Хилл. Однако люди, видно мстительные по натуре, они не захотят вернуться домой и признать свое поражение. Ненависть и месть стали для них навязчивой идеей.
Подняв голову, я наблюдал за ними. Двое оставались на своих местах, а третий направился по лугу к тропе Маленького Медведя. Достигнув тропы, он остановился и посмотрел в мою сторону. Я наблюдал за ними, переводя взгляд с одного всадника на другого. Вдруг, как по сигналу, они помчались в мою сторону.
Я ничего не понимал. Линия огня оставалась открытой. Здесь негде было скрыться. Через несколько минут они приблизятся настолько, что я легко достану любого. К тому же они находились так далеко друг от друга, что не могли действовать согласованно. Я снял винтовку и начал подниматься.
Чалый предупредил меня. Лошадь вдруг заржала, я обернулся: трое всадников спустились с холма и теперь стояли у меня за спиной на расстоянии пятидесяти ярдов!
Когда мой конь заржал, они приготовились к атаке. Быстро развернувшись, я выстрелил от бедра. Один человек упал, а я снова нацелился и выстрелил, за спиной послышался стук копыт.
Последовал град выстрелов. Пули летели вокруг меня, врезаясь в деревья. Посыпались иголки. Одна пуля ударила в ствол ели, под которой я сидел, и отскочила в траву. Что-то сильно обожгло мне ногу. Я схватился за ветку, чтобы не упасть, моя винтовка выскользнула из руки и отлетела в сторону. Выхватив шестизарядный револьвер, я пригвоздил одного к дереву, потом послал быстрый выстрел в другого. Он содрогнулся, и я подумал, что больше он ко мне не сунется.
Пальба прекратилась. Стоя на коленях, я извлек две пустые гильзы и перезарядил револьвер. Моя винтовка застряла в куче поваленных деревьев в восьми метрах от меня, поэтому в тот момент я не мог достать ее и воспользоваться ею.
По бровям и носу струился пот. Он заливал глаза, и я вытер лоб рукой. Мои пальцы осторожно нащупывали рану на ноге. Кровь уже просочилась через джинсы, и они стали мокрыми. Похоже, пуля задела бедро, но не повредила кость. Сок сосны часто использовали для остановки кровотечения, и я подумал, что сок ели обладает тем же кровоостанавливающим свойством.
Несколько елей росли у меня за спиной, а их нижние ветки касались земли. В тени елей виднелось пятно грязного снега. Я отполз к елям, пробрался сквозь ветви и прижался к стволу дерева. До тех пор, пока кому-нибудь не взбредет в голову раздвинуть ветки, я останусь невидимым. Любой, кто попытается это сделать, тут же получит пулю в лоб. Я ждал и слушал.
В чистом горном воздухе голоса четко слышны на далекие расстояния.
— …Попал в него, я тебе говорю! Я видел, как он упал!
— Он крепкий.
— Ага! Он побежден. Я с ним справился! Я знаю, что попал в него!
— Я видел, как он упал, — подтвердил другой. — Но я больше не собираюсь гоняться за ним. Легче убить раненого медведя.
— Нам не придется больше гоняться за ним. Мы просто отъедем немного и подождем. Если он не появится, значит, мы его застрелили. Все очень просто.
— Забери его лошадей. Ничего не оставляй.
— Только не чалого! Это — Лошадь Смерти. Ему тоже принес смерть.
— Мы не возьмем его, только отведем подальше в сторону. Мне он тоже не нужен.
То ли их голоса смолкли, то ли у меня помутилось в голове, но больше я ничего не слышал. Медленно и очень осторожно я вытянул раненую ногу. Все, что мне было нужно, находилось в сумке вьючной лошади, но они увели ее с собой. До вечера оставалось далеко, здесь в тени, холод постепенно стал меня пробирать. Ночью я замерзну совсем, поскольку находился очень высоко, а если разведу костер, они вернутся и прикончат меня.
Я разгреб руками сухие иголки, усеявшие землю, сделав небольшое углубление, потом срезал ножом еловые ветки и лег, накрыв себя сверху пышными ветками. От них мало толку, но использовать я мог только то, что имел под рукой. Будет ужасная ночь.
Над Орфан-Бут поднималась холодная луна. На вершине этой горы еще держался прошлогодний снег, а холодный ветер уныло завывал среди елей и весело играл индейскими красками на лугу. В этом пустынном мире ночью все замирало. Здесь наверху даже легкий ветерок может снизить температуру воздуха до тридцати градусов, а ребята Бэрроуза не привыкли к высокогорью. Разумеется, им доводилось бывать высоко в горах, но не так часто. Они разбили лагерь в молодом лесу под вершиной возле ручья Гринстоун. Их костер звездочкой сиял в сумерках.
Если бы они бывали в высокогорных районах, то знали бы, что субальпийские долины — это самые холодные места, поскольку холодный воздух опускается вниз, а в тундровой зоне немного теплее.
Я лежал в своей ложбинке, накрывшись ветками. Меня сковала слабость, раны болели, а вокруг стоял холод, ледяной холод, жестокий холод. Я терпел, потому что они сидели рядом, но они-то не должны терпеть. И в этом было мое преимущество. Они могут собраться и уехать, а я знал, что скоро они так и сделают.
Медленно тянулась лунная ночь, медленно наступил рассвет. Я приподнялся на локте и увидел, что они шевелятся вокруг костра. Вероятно, спорят, что делать дальше. Но я был уверен, что на вторую ночь они здесь не останутся. На стекле блеснул свет. Они осматривали в полевой бинокль островок, поросший елями. Я мог взять винтовку и сейчас кого-то убить, но это значило бы, что перестрелка начнется снова, а я был не в состоянии сражаться.
Едва я успел оправиться от одной раны, как получил другую. Только у меня появился просвет, и я начал верить, что все неприятности позади, как тут же этот свет погас. Даже если они сейчас уедут, что мне-то делать? Чтобы добраться до людей и попросить помощи, я должен преодолеть несколько миль по дикой местности, а рассчитывать на то, что кто-нибудь еще забрался так высоко, бессмысленно.
Через некоторое время я сел, а когда посмотрел на их лагерь, то от него ничего не осталось.
Ничего, но они уже направлялись ко мне и, снова рассеившись по склону, искали меня. У того, что шел сзади, через седло свисал труп. Значит, я все-таки кого-то достал.
Они вышли на меня. Я перевернулся на живот и осторожно, чтобы не издать ни малейшего шороха, подполз к винтовке и стал ждать.
Приблизившись на двести ярдов, они остановились и принялись, изучая траву, медленно ходить вокруг моего убежища. Им хотелось выяснить, не ушел ли я ночью и не оставил ли каких-нибудь следов. Ничего не обнаружив, парни собрались, поглядывая в мою сторону.
Всего их было шестеро. Один мертв, двое ранены, хотя и не очень серьезно.
Не слыша их голосов, я ждал, установив винтовку между сучьями, и решал, кто из них умрет первым. Наконец они повернули лошадей и поехали прочь, погоняя перед собой моих коней. Когда они скрылись из виду на дороге Медвежий ручей, я лег на спину на еловые иголки и закрыл глаза.
Я долго лежал, просто отдыхая, не думая ни о чем, и радовался, что остался один, что мне не придется волноваться из-за следующего нападения. Наконец я открыл глаза и увидел над головой синее небо, по которому медленно плыло облако. Если бы я умер здесь, они бы победили, а я бы проиграл, только в чем? Не в моих правилах сводить счеты. Да, я мог проиграть! Перед этим я проиграл, но прекратил? Нет. Они на самом деле ушли? Я подождал еще немного, затем вышел из елей, поднялся на склон и пополз, прижимаясь к земле. Я не мог не оставлять следов на траве, поскольку цветы и растения альпийских лугов низкие. В некоторых местах цветы достигали восемнадцати дюймов, но такие встречались редко. Когда позади осталась четверть мили, я, опираясь о скалы, поднялся на ноги. Моя нога невыносимо болела. Проковыляв несколько шагов, я остановился. Подождав, пока боль утихла, снова с усилием сделал несколько шагов вперед.
Через какое-то время я вышел на поросшую лишайником плоскость и отдохнул. Где-то вдали гремел гром. В горах каждый день идут грозовые дожди, и я молил Бога, чтобы мне не попасть под ливень. Молния — вездесущая опасность, в особенности на больших высотах, а у меня с собой была винтовка.
Используя винтовку в качестве опоры, я поднялся с камня. Теперь мне удалось сделать пятьдесят шагов, перед тем как пришлось остановиться.
Отдохнув, я снова двинулся в путь, чувствуя головокружение и слабость. Передо мной раскинулся еще один лесок, но я продолжал идти, а потом упал. Собрав последние силы, я дотащился до тени елей, лег на землю и хотел проползти немного вперед, но потерял сознание.
Брызги дождя привели меня в чувство. Уже стемнело. С усилием я переполз под дерево и потащил за собой винтовку, а потом снова потерял сознание. Все, что я слышал, — это гром вдалеке и шум дождя.
Глава 22
Перевернувшись на живот, я пополз, чтобы забрать винтовку, она лежала немного выше. Я перетащил ее под другую ель и, дрожа от холода, спрятался от дождя под ее ветвями.
Обхватив себя руками, я просто лежал и трясся — ель защищала меня от дождя, но ничто не могло защитить меня от холода.
Ночь тянулась невыносимо долго; промокший и озябший, я томительно ждал, когда наступит рассвет. У меня пересохло во рту, и я открыл его, хватая случайные капли дождя. Я понимал, что должен выбираться отсюда и спуститься вниз, туда, где было теплее. Наконец длинная ночь прошла, и я увидел в небе едва заметную желтизну и тогда, измученный до невероятности, уснул.
Когда проснулся и открыл глаза, уже наступил день. Некоторое время продолжал неподвижно лежать, а потом с усилием сел и осмотрелся. Моя шляпа лежала рядом на еловых иголках, я надел ее. Винтовка валялась сбоку, и я, почти не задумываясь, поднял ее и вытер насухо носовым платком. В нескольких шагах от меня на плоском камне собралась дождевая вода. Я подполз туда, напился, затем сел и снова закрыл глаза, наслаждаясь солнечным теплом. Было очень приятно, но через несколько часов снова станет холодно. Если я собираюсь выбраться отсюда, то начинать надо прямо сейчас.
Тем не менее я не шевелился. Запрокинув голову назад, я впитывал в себя тепло, чувствуя, как напряженность медленно покидает мои мышцы. Когда я начал двигаться, я почти ничего не соображал. Какой-то внутренний рычаг завел меня и толкал вперед. Среди елей я отыскал себе подходящую палку и, опираясь на нее, кое-как спустился вниз по склону, отыскал тропу Маленького Медведя и пошел вдоль нее.
Желтобрюхий сурок появился на скалах и смотрел, как я ухожу, то и дело подергивая носом. Он резко свистнул, когда я сделал первый шаг, а потом просто наблюдал, будто понимая, что не нужно привлекать ко мне внимания.
Я подумал о том, что несколько дней тому назад в горах возле ранчо со мной случилась такая же история. Только тогда все выглядело по-другому. Совсем по-другому. Здесь не было ни гостеприимного ранчо, ни койки, ни отдыха, ни удобств. Теперь все это находилось в милях от меня, а вокруг — километры леса, ручьи, кустарники и сухие деревья, голые скалы, и на всей этой обширной территории ни одной живой души.
Тем не менее движения делали свое дело. И хотя я шел медленно, моя кровь снова начала циркулировать, и сознание вернулось.
Джанет Ле Коди уехала в Дуранго, там у нее живет тетя. Рид Белл планировал арестовать миссис Холлируд, Клинтона и Мэтти сразу же, как только вернется шериф. А тем временем они продолжали свободно разгуливать.
Бросят ли они свою затею и попытаются ли ускользнуть от ареста? Они же знают, что им придется отвечать перед законом? С их точки зрения, у них только две проблемы — Джанет и я. Не появись Джанет, они продолжали бы хозяйничать на ранчо. Это также означало, что меня следовало убрать, как ненужного свидетеля, хотя теперь я был уверен, что мое убийство спланировали задолго до того, как я обнаружил подлинное завещание. Избавившись от меня, миссис Холлируд заполучила бы все мои деньги.
К тому времени, как начали сгущаться сумерки, я преодолел чуть больше мили. Теперь я не боялся развести костер. Выбрав укромное местечко, я в течение вечера постепенно подбрасывал ветки в огонь, пока мой костер не разгорелся до шести футов. Решив, что огонь уже достаточно долго горит, я уменьшил его до разумных размеров и, сместив в сторону, проверил, не осталось ли горящих углей, и улегся на теплую землю, туда, где недавно пылал костер.
Я проснулся на рассвете, чувствуя, что хорошо отдохнул, и снова отправился в путь, а когда очутился на развилке дорог, выбрал ту, что лежала ниже и тянулась вдоль ручья. От потери крови и общего недомогания мне постоянно хотелось пить, так что теперь я мог пить столько, сколько хотел.
Тяжело раненный, я даже не осмеливался вспоминать, где нахожусь. Оставаться здесь значило умереть. Это ничего не стоило. В это время года на таких высотах в любой момент мог пойти снег, а если так случится, то мне отсюда никогда не выбраться. Сентябрь подходил к концу, и листья на осинах начали менять цвет.
Никто не говорил мне, что жизнь — легкая штука. Для меня она никогда таковой не была, но в трудностях я закалился и стал сильнее. Каждый старается преуспеть в жизни, но сначала он учится добиваться успехов в маленьких делах. В большинстве случаев человек достигает цели, просто преодолевая неудачи.
Я спускался с горы не по своей собственной воле и не надеялся кого-нибудь встретить на пути. Я знал, что искать меня никто не станет. Все мои знакомые были уверены, что я покинул эти края, остальные думали так же.
И все-таки я верил в свой единственный шанс, хотя я не ждал помощи от мужчины или женщины. Я верил в чалого. Как-то раз он меня нашел. Правда, тогда он находился от меня в нескольких ярдах, но все же искал. Куда ребята Бэрроуза угнали моих лошадей? Сомневаюсь, что они увели их очень далеко. Им тоже не с руки появляться с моими лошадьми на людях. Власти начнут задавать вопросы. Рано или поздно мое тело кто-нибудь найдет, и тогда начнутся разговоры. Ясно, что они постараются отделаться от моих лошадей как можно раньше. А что касается чалого и меня, то мы начали чувствовать друг друга.
Я продолжал ковылять вдоль дороги, ни разу не обернувшись назад, поскольку не хотел расстраиваться, видя, как мало прошел. Как всегда, мой взгляд был устремлен на дорогу, что лежала передо мной.
Солнце приятно согревало меня и даже в каньоне стало тепло, и я усердно шагал вперед, пытаясь наверстать упущенное, довольный каждым сделанным шагом и не задумываясь над тем, сколько миль еще нужно пройти.
Мне помогало то, что я почти все время шел под уклон. Я часто останавливался, чтобы отдохнуть. Понятно, я страдал от голода, но тогда я тоже хотел есть. Много раз в своей жизни я голодал потому, что у меня не было денег, чтобы купить еду, но чаще это происходило оттого, что я оказывался не там, где мне следовало быть.
Я шел по дну каньона и не заметил, как небо начало затягиваться тучами. Я свернул с тропы Маленького Медведя в Медвежий каньон и направился вниз по течению. Где-то впереди должна быть река Долорес, и там вдоль реки лежит объезженная дорога. Я не заметил, как начал падать снег.
Сначала редкие снежинки, медленно кружась в воздухе, таяли, не долетая до земли. Я чувствовал, как они касались моих щек. Обессиленный, я присел на камень. Очень скоро эти каньоны будут завалены снежными сугробами. Камни под ногами станут мокрыми, и это затруднит движение.
Я поднялся и тронулся в путь. Теперь уже шел ровный густой снег, огромные хлопья лениво падали на зеленые листья. До реки Долорес оставалось пройти милю или две.
Я очистил снег с упавшего дерева и сел. Мои ноги дрожали. В голове мелькнула мысль, что можно разжечь огонь, но я отогнал ее. Река Долорес совсем близко, а там я мог надеяться на помощь.
Было холодно, станет еще холоднее, а на мне только жилет и пиджак. Одна нога задеревенела, и я чувствовал себя слабым и больным. Я пощупал пальцами лицо. Щетина. Посмотрел на руку — она дрожала, тогда я крепко сжал ладонь в кулак, стараясь успокоить дрожь.
Через минуту я почувствовал, что замерзаю, с усилием поднялся на ноги, покачнулся и пошел дальше.
Не знаю, сколько еще мне удалось пройти. Я зацепился ногой о торчавший корень и упал лицом в свежий снег. Я помню, что пытался встать, но моя нога невыносимо болела, а потом…
…потом я понял, что лежу в мягкой постели, а не на замерзшей земле, что мне тепло и кто-то надо мной склонился. Я открыл глаза и увидел индианку. Когда захотел перевернуться, она положила твердую руку мне на плечо и заставила лежать, сказав что-то на языке ютов. Я снова посмотрел на нее. Это была та самая женщина, которую я встретил у дороги, та самая женщина с мальчиком, что срезала с моей шеи петлю.
Она что-то сказала на своем языке, — и из соседней комнаты вышли еще две индианки, белый мужчина и с ними — Джанет Ле Коди!
— Ты проснулся! — воскликнула она.
— Похоже, что да, — сказал я, — хотя видеть тебя — это сон.
Она вспыхнула и забеспокоилась.
— Мы сбились с ног, когда искали тебя, но если бы не эти индейские женщины, мы бы никогда тебя не нашли. Кажется, — заметила она, — в свое время ты чем-то им помог.
Я ничего не сказал по этому поводу, а только заметил, что они — хорошие люди и уже один раз помогли.
— Все же, как ты сюда попала?
— Твои лошади вернулись в город. Мне кажется, что они шли на ранчо. Я поняла, что случилось что-то плохое, но никто не пошел со мной тебя искать. Они говорили, что выпадет снег, и, забравшись в горы, мы попадем в ловушку, а ты наверняка убит, в противном случае твои лошади не вернулись бы оседланные и навьюченные. Датчанин видел отряд Бэрроуза. Они везли двух раненых и одного убитого. Потом, когда в городе появились твои лошади, он решил, что тебя убили. А я не поверила, поэтому обратилась к ютам.
— Почему к ним? Что заставило тебя?
— Мой дядя знал их и торговал с ними. Они ему нравились. Я выросла с ними, выучила их язык, поэтому, когда пришла сюда, они меня выслушали. А когда я сказала, что ты ездишь на чалом коне, то оказалось, что они тебя знают.
— Мы встречались однажды.
— Поймав твоих лошадей, мы повели их назад по следу, потом потеряли твой след. Юты решили, что ты спустился к Медвежьему ручью. Мы пошли туда и нашли тебя.
— Где мы сейчас?
— В доме на ранчо. Ты находился всего в миле от него, когда упал.
Потом мы некоторое время молчали. Юты вышли из комнаты, а я слышал движение в доме и запах свежеприготовленного кофе. Вдруг я почувствовал, что ужасно хочу есть, но мне не хотелось даже двигаться. Я лежал и отдыхал. Услышав незнакомый голос, я поинтересовался, кто это.
— Владелец ранчо.
Я был слаб и сразу заснул, а когда открыл глаза, то увидел на стуле возле кровати свои чистые джинсы и одну из новых рубашек, что покупал в городе. Очевидно, Джанет вытащила ее из моей сумки. Я оделся и, обессилев, плюхнулся на стул.
Юты ушли, но Джанет осталась. Она принесла кофе.
— Ты говоришь на языке ютов? Мне казалось, что ты из восточных областей.
— Некоторое время я жила здесь со своими дядей и тетей. Тогда была маленькой девочкой и часто играла с индейскими детьми.
За кофе она сообщила мне последние новости.
— Рид Белл и шериф съездили на ранчо и арестовали миссис Холлируд, которая под всегда прекрасно выглядевшим седым париком оказалась брюнеткой.
— Кто-то говорил, что она блондинка. Я слышал, что женщина, которой интересовался Рид, была…
— Блондинка? Да, она была и блондинкой. Некоторые дамы обесцвечивают свои волосы или перекрашивают в другой цвет. — Она улыбнулась, глядя на меня. — Только немногие женщины довольны тем, что им дала природа. Женщинам свойственно думать, что всякая перемена — к лучшему.
Да, хотя я имел совсем небольшой опыт общения с женщинами, я ей поверил. Они всегда что-то меняли. Мужчин зачастую именно это устрашало больше всего. Во всяком случае, это касалось их дома.
Джанет продолжала рассказывать новости.
— Клинтона никто не видел. Говорят, он уехал из страны. Во всяком случае, против него нет никаких улик. То, что он пытался принудить меня поехать на ранчо, доказать не удалось. По сути, я отправилась на ранчо по своей воле, и против него не нашлось никаких веских доказательств. Мэтти также осталась в стороне. Ее хотели обвинить в сообщничестве, но я засвидетельствовала, что она предупредила меня об опасности и возражала против того, что задумала миссис Холлируд. Нам нужно возвращаться, — закончила Джанет. — Я испугалась за тебя и уехала, хотя мне следовало находиться в Пэррот-Сити или на ранчо.
— Завтра, — пообещал я.
Моя нога оказалась не так уж плоха, как я подозревал, а индианка прикладывала к ней припарки из лекарственных трав.
Больше всего я нуждался в отдыхе и проспал почти целый день и всю ночь. Когда настало утро, встал. Я никогда не валялся подолгу в постели, поэтому быстро оделся, поел и вскочил в седло. Мы отправились в обратный путь. Нас сопровождали индейцы — трое мужчин и одна женщина.
Но пока мы добрались до Пэррот-Сити, я совершенно обессилел. По дороге мы останавливались и разбивали лагерь. Я радовался, что с нами ехали юты, потому что от меня было мало пользы. Мы попрощались с индейцами возле каньона Ла-Плата, а потом вместе с Джанет приехали в город.
Датчанин как раз окунал в цистерну с водой раскаленное Железо. Увидев нас, он выпрямился, но не нашелся что сказать. Мужчины, сидевшие на лавочках возле магазинов, поднялись и подошли к обочине, глядя нам вслед. Другие стояли как вкопанные.
Когда мы вошли в ресторан, повар принес нам кофе.
— Выглядите совсем измученным, — заметил он. — Кто-то плохо с вами обошелся?
— В некотором роде, — ответил я. — В горах становится холодно.
— Отряд Бэрроуза проезжал мимо. Они везли тело убитого.
— Ну и что? Должно быть, они попали в неприятную историю.
— У них такой вид, будто их били и в них стреляли. И чем только занимается нынешняя молодежь! Шляются без дела, неугомонные, никак не могут успокоиться! Им бы лучше заняться какой-нибудь домашней работой.
В ресторане я встретил знакомые лица, а также несколько неизвестных. В большинстве это были шахтеры, горнорудное дело в этих краях развивалось.
Сидя за столом, я вытащил из кармана завещание и передал Джанет. Она прочитала его, и на ее глазах появились слезы.
— Это похоже на него, — сказала она. — Я никогда не верила, что он лишит меня наследства.
— Половина ранчо в любом случае принадлежала тебе.
Потом мы некоторое время ели молча, одни люди выходили из ресторана, другие появлялись. Полагаю, каждый из нас в тот момент думал о том, что делать дальше. Во всяком случае, меня волновало это.
Теперь я мог спокойно отправляться в горы. Но не успел я подумать об этом, как тут же вспомнил, что для этого сейчас наступают совсем неподходящие времена — зима на носу. Придется горам подождать меня до следующего года. Тогда остается Финикс, тот городок в Аризоне, название которого дал англичанин, Даррел Даппа.
Финикс, как птица, в честь которой его назвали, восстал из пепелища древнего города, построенного Хоокамом или подобными ему людьми. Там тепло и приятно, этот город — прекрасное гнездышко для одинокого странника, которому нужно пережить холодные месяцы.
— Ты будешь работать на ранчо? — поинтересовался я.
— Конечно. Мне нравится это место. И труда я не боюсь. Потребуется, правда, еще пара хороших крепких рук. — Она глянула на меня своими голубыми глазами. — А ты?
— Я ехал мимо, и вот очутился здесь. Остается попрощаться с горами, покончить с байками обо мне и продолжить свой путь.
Она посмотрела мне прямо в глаза, а потом тихо сказала:
— Я не хочу, чтобы ты уезжал.
Ни одна женщина никогда раньше мне такого не говорила.
Глава 23
И я испугался. Глядя на нее, я произнес чуть ли не заикаясь:
— Мэм, мне бы очень хотелось остаться, но я не хочу вам надоедать. Я мало общался с женщинами. Я просто «дрейфую» по стране и знаю толк лишь в лошадях, коровах и горах…
Она положила свою руку на мою.
— Мистер Проезжий, я хочу, чтобы ты остался. Я хочу, чтобы ты никогда не уезжал.
На некоторое время я лишился дара речи. Кто я такой, чтобы заслужить ее расположение?
— Ладно, — согласился я, — здесь вокруг так много высоких гор…
— А когда ты пожелаешь уйти, — добавила она, — если пожелаешь, я пойду с тобой.
Мы все обговорили и решили пожениться в Пэррот-Сити, а потом уехать на ранчо.
Вот так оно и случилось. Я отвел ее в гостиницу, отправился в магазин и оделся в новое с ног до головы. Я купил себе готовый костюм. В городе не было портного, но я все равно никогда не шил свои вещи у портного. Честно говоря, раньше никогда не носил костюма. В детстве мне, мальчишке, отец купил как-то костюм, и я надевал его в особых случаях, например когда семья шла в церковь.
Когда я вышел из магазина, держа покупки под мышкой, на улице встретил Мэтти. Она стояла одна, и ветер слегка развевал ее волосы.
— Мэтти, — сказал я, приближаясь к ней, — чем вы сейчас намерены заняться?
— Миссис Холлируд арестовали.
— Я знаю.
— Она собиралась отравить вас. Я не хотела, чтобы это случилось. Вы — хороший человек.
— У вас есть деньги, Мэтти? Помните, мы с вами — друзья.
— У меня нет ничего. Они все забрали, хотя там была небольшая сумма.
Помимо карманных денег у меня по-прежнему оставалась тысяча двести долларов. Я купил себе дорогой костюм, заплатив за него пятнадцать долларов. Я полез в карман джинсов и вытащил сотню.
— Я не могу их взять.
— Мы друзья, Мэтти. Отправляйтесь куда-нибудь, начните новую жизнь. У вас получится. Просто верьте в себя.
Она взяла деньги.
— Спасибо, мистер Проезжий. Я этого не забуду.
— Не беспокойтесь.
Она собралась уходить.
— Мэтти! — позвал я.
Она обернулась.
— Как ваша фамилия?
— Хиггинс, — ответила она, а после паузы добавила: — я Клинч Монтейн Хиггинс.
Мэтти пошла вниз по улице к станции. Она была действительно очень красивой женщиной.
В гостинице я облачился в новый костюм, правда, мне пришлось повозиться с галстуком. Это мне напомнило байку об одном ковбое. Когда ему завязали галстук в первый раз, бедняга не мог пошевелиться два дня. Думал, что его привязали к столбу.
Датчанин отыскал священника, и некоторые горожане собрались вокруг, чтобы стать свидетелями бракосочетания. Накрахмаленный воротничок врезался мне в шею с такой силой, что я чуть не задохнулся, совсем как в тот день, когда меня пытались вздернуть на суку.
Священник принес с собой Библию, и пока он читал из нее, все стояли и слушали. Все оказалось очень просто, я стал женатым человеком, и у меня появилась красивая жена. Пока она разговаривала с женщинами, мы с датчанином запрягли лошадей.