С вершины невысокого холма я оглядел раскинувшееся вокруг коричневое пространство, над головой в великом просторе неба сияло разбухшее, громадное солнце. Я снова намочил платок водой из фляги и протер Серому губы. У меня же во рту было так сухо, что я при всем своем желании не смог бы даже сплюнуть.
Далеко внизу тонкой цепочкой тянулись фургоны. Холм был пологим, но к нему вели четыре мили постепенного подъема.
Горизонта не было — нас окружала лишь дымка жары. Кони медленно и понуро шли вперед только потому, что всадники погоняли их.
Небо опустело, земля притихла. В воздухе повисла пыль. Было очень жарко.
Глава 4
Раунтри сгорбился в седле и, казалось, вот-вот упадет с коня, но я-то знал, что из любой передряги он выйдет целым и невредимым в отличие от нас. Старик был сделан из стали и обтянут сыромятной шкурой.
Оглянувшись, я увидел вдалеке шлейф пыли и показал на него Оррину, а тот дал знак Торресу. Мы с Оррином спешились и повели коней, чтобы дать им отдохнуть.
— Мы должны как можно скорее найти то место, где можно построить ранчо, — сказал я, — маме осталось жить не так уж много. Будет здорово, если она проведет остаток лет в удобном собственном доме. Она оборудует все так, как ей хочется.
— Мы найдем такое место, — заверил меня брат.
С каждым шагом поднимались клубы пыли. Остановившись, чтобы оглянуться, Оррин сощурился, морщась от яркого солнечного света и стекающего со лба пота.
— Нам надо учиться, Тай, — неожиданно сказал он. — Мы с тобой безграмотные, а в этом нет ничего хорошего. Посмотри на Тома. Человек с таким образованием как у него может пойти очень далеко.
— Том рассуждает верно — здесь, на Западе, можно достичь многого.
— Эта бескрайняя земля заставляет задумываться. Даже мысли о ней и о своем будущем становятся бескрайними.
Когда мы снова сели на коней, кожа на седлах так нагрелась на солнце, что я чуть не вскрикнул.
Через несколько часов путешествия при такой страшной жаре, начинаешь чувствовать себя, как в трансе: все делаешь почти бессознательно. Когда мы почувствовали запах зеленых деревьев и прохладу журчащей воды Арканзаса, уже стемнело и на небе высыпали звезды. У меня во фляжке оставалось немного солоноватой воды, которую я сразу вылил. Не зная, что нас ждет дальше, я сполоснул фляжку и наполнил свежей водой.
Я повез флягу к фургону Друсильи и по дороге почувствовал злой взгляд Баки. Однако ни я, ни он не были для нее подходящей парой.
Мы с Оррином, Кэпом Раунтри и Томом Санди развели костер отдельно от испанцев, потому что хотели обсудить наши дела,
— Торрес говорит, у дона место очень хорошее. Много земли — горы, луга, леса… И полно скота. — Кэп долго разговаривал с Торресом. — Дон Луис также разводит овец. Есть у него две шахты и лесопилка.
— Я слышал, он человек прижимистый, когда дело касается земли, — произнес Оррин. — Если бы он дал разрешение, многие построили бы там дома.
— А ты бы не стал прижимистым, Оррин, если бы владел таким количеством земли? — мягко спросил Том.
— Никто не имеет право на столько земли, — продолжал настаивать Оррин. — Как бы то ни было, он не американец.
Раунтри не умел спорить, но был справедливым человеком.
— Дон Луис владеет этой землей на протяжении сорока лет. Он унаследовал ее от своего отца, который обосновался здесь в 1794 году. Похоже, у дона свое представление о том, имеет ли он право на эту землю или нет.
— Может, я ошибаюсь, — ответил Оррин. — Но мне говорили именно так.
— Дон Луис не неженка и не мальчишка, — сказал Раунтри. — Я слышал о нем, когда впервые приехал на Запад. Он и его отец дрались с ютами, навахо и команчами. Затем освоили эту землю, привезли овец и коров из Мексики, построили шахты и лесопилку. В общем, каждому, кто захочет отнять у него землю, придется сильно постараться.
— Мне кажется, Джонатан Приттс будет действовать только в рамках закона, — возразил Оррин. — Не станет он отбирать землю, если она по праву принадлежит другому.
Следующей нашей остановкой должна была стать скала Пони-Рок. К костру подошел Торрес и сказал, что дон Луис решил объехать Пони-Рок стороной, но Оррину хотелось посмотреть ту местность, да и мне тоже, поэтому мы вчетвером договорились ехать прямо, в то время как весь караван отправился в объезд.
Около Пони-Рок мы увидели лагерь, человек сорок-пятьдесят — разношерстная, шумная, пьяная толпа с запасом виски.
— Похоже, ребята собрались с кем-то воевать, — произнес Раунтри.
У меня неожиданно появилось неприятное ощущение, что это люди Приттса, потому что я не смог придумать ни одной причины, по которой эти ребята собрались здесь без фургонов и женщин. К тому же я заметил парня из шайки Бэка Рэнда, с которым встречался по пути в Абилин.
Увидев нас, несколько человек встали.
— Привет, вы откуда?
— Мы проездом. — Том Санди посмотрел мимо вышедших нам навстречу людей на лагерь, который был на удивление грязным и замусоренным. — Направляемся в верховья Симаррона, — добавил он.
— А почему бы вам не остановиться? У нас есть предложение.
— Мы торопимся, — сказал Оррин и так посмотрел на их лица, словно хотел запомнить.
Не спеша подошли еще несколько человек, и мне показалось, что они собираются зайти нам за спину, поэтому я развернул Серого так, чтобы оказаться лицом к этим людям.
Вышедшим из лагеря ребятам это совсем не понравилось, и какой-то рыжий парень решил, что пора брать быка за рога.
— В чем дело? Ты кого-нибудь боишься?
Когда стоишь лицом к липу с такими подонками, разговоры или бегство ни к чему не приведут, поэтому я, не говоря ни слова, тронул Серого в его сторону, положив правую руку на бедро, в нескольких дюймах от своего шестизарядника. Все замерли, ожидая, что произойдет дальше.
Рыжий парень отошел в сторону, но Серый был настоящим ковбойским конем, на котором отец всегда загонял скот, и раз Серый увидел цель, будь то человек или животное, то ни за что не даст ей уйти.
Рыжий попятился, а я прекрасно знал, что если человек начинает пятиться, ему трудно остановиться и броситься вперед. В какую бы сторону этот парень не дернулся. Серый шел прямо на него. Рыжий от безнадежности схватился за револьвер, и в этот момент я пришпорил коня. Серый встал на дыбы, и рыжий тяжело грохнулся о землю, выронив револьвер, который упал в нескольких ярдах от него.
Рыжий лежал на спине, мой конь стоял прямо над ним, а я не произнес ни единого слова.
Пока все наблюдали за разыгравшимся спектаклем, Оррин вынул револьвер и теперь держал его в правой руке, а Том Санди и Кэп Раунтри приготовили винтовки.
— Как я уже говорил, — заметил Кэп, — мы всего-навсего проезжаем мимо.
Рыжий начал подниматься, но мой Серый переступил с ноги на ногу, и рыжий оставил эти попытки.
— Встанешь, когда мы уедем. Ты слишком торопишься очутиться в могиле.
Еще несколько человек, видевших, что происходит, двинулись от лагеря к нам.
— Ну как, Тай?
— Поехали, — сказал я, и мы поскакали прочь.
Кэп задумался, и я знал о чем: если бандиты пристально наблюдали за нами, то не должны были заметить фургоны. Так и получилось.
Мы напоили коней в Кун-Крик и направились в Форт-Додж.
Дилижанс компании «Барлоу и Сандерсон» подъехал, когда мы были в Форт-Додже. Наверное, неплохо путешествовать, откинувшись на мягкие подушки и беседуя с приятными людьми, сидящими рядом с тобой.
Мы стояли, глядя на дилижанс, когда его кучер сказал сержанту:
— Похоже, назревает драка между испанскими донами и скваттерами, которые хотят занять их землю.
Оррин отвернулся.
— Хорошо, что мы не ввязались в эту потасовку, — сказал он. — Давайте лучше собирать одичавших коров.
Когда мы подъехали к лагерю дона Луиса, все суетились, складывая вещи в фургоны. К нам подошел Торрес.
— Мы отъезжаем, сеньоры, пришли неприятные вести. Отсюда мы двинемся на юг по безводному пути. Вы поедете с нами?
— Нам нужно в Пергетори.
— Тогда адиос[6]. — Торрес взглянул на меня. — Я знаю, что дон Луис хотел попрощаться с вами лично, сеньор.
Я не встретил дона Луиса у фургонов, но зато увидел Друсилью. Заметив меня, она бросилась вперед.
— О, Тай! Мы уезжаем! Я увижу тебя еще раз?
— Я приеду в Санта-Фе. Мне можно навестить вас?
— Конечно.
Мы стояли в темноте, а вокруг, готовясь к спешному отъезду, бегали люди, звенели цепи упряжки, слышались крики.
Я чувствовал себя так, словно от меня уходила частица жизни, что раньше испытывать не приходилось. И в тот момент мне расхотелось собирать одичавших коров. Мне хотелось в Санта-Фе. Неужели Оррин чувствовал то же самое по отношению к Лауре Приттс?
Но с какой стати так расслабляться? Я простой парень с гор, едва умею читать и не могу ничего написать, кроме своего имени.
— Вы будете мне писать, Тайрел?
Мне стыдно было признаться, что я безграмотен.
— Напишу, — сказал я и поклялся себе, что научусь писать. Попрошу помощи у Тома.
— Мне будет скучно без вас.
Я, как дурак, стоял, крутя в руках свою шляпу. Если бы только язык у меня был подвешен так, как у Оррина! Но я никогда не разговаривал на серьезные темы ни с одной девушкой или с женщиной и не имел ни малейшего представления, что нужно сказать.
— Ездить с вами по равнинам было ужасно интересно.
Друсилъя придвинулась ближе ко мне, и у меня возникло непреодолимое желание поцеловать ее, но какое имел право простой парень из Теннесси целовать дочь испанского дона?
— Мне будет не хватать поездок с вами, — сказал я для того, чтобы не молчать. — Точно будет этого не хватать.
Она неожиданно поднялась на цыпочки, поцеловала меня и убежала. Я тут же развернулся, шагнул вперед и наткнулся на дерево. Вдруг из-за деревьев появился Антонио Бака с ножом в руке. Не говоря ни слова, он бросился на меня.
Разговаривать с девушками — одно дело, а разбираться с такими, как Бака, — совсем другое. Отец воспитал меня правильно: я, не думая, сделал то, что надо, — левой рукой саданул ему по запястью, чтобы отвести от себя нож, а затем ударил еще раз и одновременно поставил подножку. Бака развернулся и стукнулся о ствол дерева.
Нож вылетел из его руки. Я поднял его и пошел своей дорогой, даже не оглянувшись. По-моему, он один раз застонал, но точно остался жив. Просто сильно ударился.
Том Санди был уже в седле, мой Серый приплясывал рядом с ним.
— Оррин с Кэпом уехали. Мы встретимся у форта.
— Ладно, — согласился я.
— Мне показалось, что тебе захочется попрощаться с внучкой дона Луиса. Не просто покидать такую красивую девушку.
Я посмотрел на него и сказал:
— Это первая девушка, которая обратила на меня внимание. Я не избалован женщинами.
— Если такая девушка, как эта, тебя любит, то не о чем беспокоиться, — спокойно произнес Том. — Она настоящая леди. Ты должен гордиться.
Затем он увидел нож в моей руке. Все, кто хоть раз подъезжал к фургонам, знал его. Бака постоянно доставал нож и демонстрировал окружающим.
— Начинаешь собирать коллекцию? — сухо спросил Том.
— Вообще-то не думал, — я засунул нож за пояс, — вроде как случайно наскочил на него.
Мы проехали несколько шагов, и Том спросил:
— Ты убил его?
— Нет.
— А надо было, — сказал он, — потому что рано или поздно тебе придется это сделать.
Похоже, это был мой первый серьезный конфликт в этих краях, о котором я тут же забыл, потому что думал только о Друсилье Альварадо и о нашей разлуке. Мне казалось, что я полный дурак. Она не для меня. Но это не имело никакого значения, зато с этого дня я стал лучше понимать Оррина и даже пожалел его.
Хотя ничто не изменило моего отношения к этой узколобой блондинке. Наш жеребец, который был на нее похож, оставался для меня таким же никчемным, мерзким и упрямым.
Впереди виднелись огни форта, а позади слышался стук колес каравана фургонов, звон цепей и перекликающиеся голоса мексиканцев.
— Том, — сказал я, — нам с братом надо учиться.
— Учиться обязательно надо, — ответил он серьезно. — Буду рад помочь тебе.
— Научишь читать?
— И читать тоже.
Некоторое время мы ехали молча, затем Том сказал:
— Тай, земля, по которой мы едем, — большая, и на ней не могут жить мелкие людишки. Она дает каждому одинаковые возможности. Ты такой, каким себя представляешь. Но если хочешь чего-либо добиться в этой жизни и готов работать, то получишь это наверняка.
Я догадался, что имел в виду Том. Можно стать достойным даже внучки дона Луиса. Он хотел мне это сказать, но я вдруг понял все сам. Да, он, конечно, прав. На этой земле человек мог сделать многое. У любого тут действительно есть шанс выбиться в люди.
Ярко светили звезды. Лагерь остался далеко за спиной. В поселке, который лежал впереди, кто-то засмеялся, где-то упало ведро и, загрохотав, покатилось по ступенькам.
Подул легкий ветерок — свежий и приятный. Итак, первый шаг сделан. Пора собирать одичавших коров.
Мы ехали в Пергетори.
Глава 5
Те края, куда мы направлялись, Кэп Раунтри исшагал вдоль и поперек, охотясь на бобров. Он был там с Китом Карсоном, Дядей Диком Вуттоном, Джимом Бриджером и братьями Бентсами[7]. Раунтри знал ту землю так же хорошо, как индеец знает свои охотничьи угодья.
Том Санди… Я часто задумывался, кто же он такой. Том рассказывал, что родился в Техасе, занимался скотоводством и очень хорошо знал это дело.
Ну, а мы с Оррином всю жизнь имели лишь то, что росло на земле или добывалось на охоте, да еще с детства нас учили жить в лесу и разбираться в травах и растениях.
Мы направлялись на земли, где издавна обитали индейцы. Там жили, охотились и дрались между собой команчи, юты, арапахо и кайовы, да и шайены тоже не обходили те места стороной. А иногда заглядывали и апачи, совершающие набеги на север. В тех краях несколько минут расслабленности могли стоить жизни тебе и всем твоим товарищам. Здесь нечего было делать лентяям и разгильдяям.
И всегда над собой мы видели небо. Городские жители редко обращают внимание на небо или на звезды, но у нас не оставалось выбора, потому что от края до края горизонта простиралась бесконечная, усыпанная звездами ширь, всегда сопровождавшая нас.
Том Санди знал великое множество стихов, и в дороге часто читал их нам. По сути мы были одинокими бродягами и, Том, по-моему, больше всего скучал по книгам. В те времена книги считались редкостью и ценились чрезвычайно высоко, отыскать их было нелегко. Из-за книг и газет часто вспыхивали драки;
В то время газеты не продавали на ближайших перекрестках. Почтальоны также не доставляли их по адресам. Я был знаком с ковбоями, которые заучивали надписи на этикетках консервных банок, потому что больше читать было нечего.
Кэп не просто знал эту местность: ему был знаком каждый ручеек и каждая долинка. В то время все надо было держать в голове, карты отсутствовали, а дорогу спросить было не у кого, поэтому люди волей-неволей старались запомнить особенности тех мест, по которым проезжали. Кэп знал что, где и как на тысячах квадратных миль. Даже лучше, чем многие помнят расположение вещей на своей кухне.
В последние дни по утрам становилось все холоднее и холоднее, в воздухе чувствовалась свежесть — явный признак того, что мы поднимались все выше в горы. И вот однажды рано утром мы проехали совсем немного, когда увидели семь сожженных и почерневших фургонов. Мы осторожно приблизились к ним, держа наготове винтовки, медленно делая шаг за шагом, стараясь держаться дна неглубокого оврага, и наконец оказались совсем рядом.
Люди на Востоке много говорят о несчастных индейцах, но они никогда не дрались с ними. Индеец — прирожденный воин, и жалость ему не присуща.
Жалости и снисхождению учат. У индейцев никто не станет проявлять жалость к врагу — они знают одно — друзья только в сроем племени, все остальные — враги.
Никто их не учил иначе. По обычаям индейцев, враг должен быть убит, а затем изуродован так, чтобы при встрече в последующей жизни, он не смог отомстить своему убийце. Многие индейцы верили, что изуродованный враг вообще не попадет на небеса.
Двоих мужчин из разгромленного каравана оскальпировали, утыкали стрелами и четвертовали на фургонных колесах. Вокруг лежали окровавленные трупы женщин в разорванной одежде. Тела мужчины и женщины мы нашли в ложбине, судя по всему им удалось там укрыться и отстреливаться.
— Их не тронули? — удивился я. — Наверное, они умерли, когда индейцы ушли.
— Нет. — Кэп показал на следы вокруг мертвецов. — Они покончили с собой, когда не осталось патронов. — Кэп ткнул носком сапога в пятна обгоревшего пороха на платье женщины и на виске мужчины. — Он убил ее, а потом застрелился сам.
На счету человека, который засел в ложбине, было несколько индейцев. Мы обнаружили на траве следы крови четырех или пяти воинов, но точно сказать было невозможно, потому что индейцы всегда уносят своих убитых.
— Их трупы не изуродовали, потому что мужчина хорошо дрался. Индейцы уважают бойцов и только бойцов, но иногда и их тоже четвертуют.
Мы похоронили тех двоих, которых нашли в ложбине, отдельно, — в стороне, а остальных закопали в общей могиле поблизости, пользуясь лопатой, обнаруженной в одном из фургонов. -
Кэп нашел несколько уцелевших писем и положил их в карман.
— По крайней мере отправим. Родственники погибших захотят узнать, что случилось.
Санди стоял чуть в стороне, осматривая место схватки.
— Кэп, подойди-ка сюда на минутку.
Индейцы подожгли фургоны, но один из них почти не обгорел, если не считать обугленного брезентового покрытия.
— Понятно, — кивнул Оррин. — Похоже, у этого фургона довольно глубокое дно.
— Слишком глубокое, — согласился Санди. — По-моему, двойное.
Лопатой он чуть отодвинул доску, а потом мы оторвали ее руками. Подо дном оказалось свободное пространство, а в нем — железный несгораемый ящик, который мы вскрыли.
Внутри лежали несколько мешочков с золотом и два с серебром, в общей сложности более тысячи долларов. Там же было несколько писем.
— Намного лучше, чем сгонять в стадо коров, — решил Санди. — Денег хватит на всех.
— А может, эти деньги кому-то нужны? — решительно произнес Оррин. — Давайте Лучше прочитаем письма и посмотрим, сумеем ли отыскать наследника.
Том Санди, улыбаясь, поглядел на него, но похоже, что ему было совсем не смешно.
— Ты серьезно? Тот, кому принадлежат деньги, мертв.
— Если мы с Тайрелом пошлем деньги маме, она обрадуется, потому что они ей очень нужны, — продолжал Оррин. — Но может статься, кто-то тоже очень нуждается в этих деньгах.
Сначала я подумал, что он шутит, однако Оррин говорил совершенно серьезно, и то, как он смотрел на эти деньги, заставило меня призадуматься. Конечно, надо узнать, кому принадлежат монеты и послать их наследнику…
Ну, а если мы никого не найдем, тогда можно поделить их.
Кэп Раунтри стоял в сторонке, набивая свою старую трубку, и внимательно наблюдал за Оррином, словно видел что-то чрезвычайно интересное.
Мы четверо не наскребли бы сейчас на всех и пяти долларов. А нам предстояло еще купить вьючных лошадей и снаряжение. Заработанные деньги мы с Оррином отослали матери из Абилина. И теперь нас ждали несколько месяцев тяжелой работы. Мы рисковали скальпами, а предсказать, что нам предстоит, было трудно.
— Оррин, эти люди мертвы, — раздраженно отозвался Том Санди. — Если бы мы их не нашли, могли пройти годы, прежде чем кто-нибудь на них натолкнулся. А к тому времени любое письмо рассыпалось бы от ветхости.
Наблюдая за двумя своими товарищами, я еще не понимал, что этот, на первый взгляд, незначительный спор на долгие годы определит наши отношения.
— Никогда в жизни у нас не будет тысячи долларов золотом. Больше такой удачи не выпадет. А ты предлагаешь искать владельца?
— Давайте-ка решать все вопросы где-нибудь в другом месте. Поблизости могут быть индейцы, — предложил я.
В сумерках мы разбили лагерь в зарослях на берегу Арканзаса и вдоволь напоили лошадей. Все молчали. Сейчас было не место и не время выяснять отношения. Я не забывал, что Оррин мой брат и, кажется, он был прав.
Но, честно говоря, я не знал, как поступить с этими деньгами. Может, я и вставил бы слово, если бы имел собственное мнение. Раунтри тоже все время молчал, слушая Тома и Оррина, и покуривал свою трубку.
Все сидели у костра и пили кофе, когда Том снова заговорил о золоте.
— Мы сваляем дурака, если не оставим деньги себе, Оррин. Откуда мы знаем, кому их посылать? Может быть, они попадут к родственнику, который ненавидел убитого. Они никому не нужны больше, чем нам.
Оррин сидел, просматривая письма.
— У погибших людей есть дочь на Востоке, — сказал он. — Ей всего шестнадцать. Она живет с друзьями и ждет, когда родители пришлют за ней. Если мы заберем деньги, что будет с девочкой?
Вопрос здорово разозлил Тома. Лицо его покраснело, он закипел от ярости.
— Можешь отослать свою долю, а я забираю одну четверть… Прямо сейчас. Если бы я не обратил внимания на тот фургон, деньги все еще валялись бы там.
— Насчет этого ты прав, Том, — попытался урезонить его Оррин, — но ведь деньги-то не наши.
Том медленно поднялся. Он еле сдерживался, и было видно, что он готов броситься в драку. Я тоже встал.
— Малыш, — сказал Санди, — держись-ка подальше. Мы с Оррином сами разберемся.
— Это наше общее дело, и мыс Кэпом имеем такое же право обсуждать, что делать с деньгами. Мы собирались вместе сгонять скот, а если начнем со ссоры, то нам успеха не видать.
— Если бы деньги принадлежали мужчине, — сказал Оррин, — я бы, скорее всего, не стал их возвращать. Но неизвестно, что случится с девушкой, оставшейся сиротой, да к тому же без средств. Деньги могут изменить всю ее жизнь.
Том — человек гордый и упрямый, был готов с нами драться. Но в этот момент все решил Раунтри.
— Том, — мягко сказал он, — ты не прав, и знаешь это. Нас четверо, а я принимаю сторону Сэкеттов. Ну что, Том, нас большинство…
— Что ж, ваша взяла. Если уж и ты так ставишь вопрос, я уступаю. Но все равно, по-моему, мы все — проклятые дураки.
— Думай, как хочешь, Том, но такой уж я человек, — сказал Оррин. — Когда мы соберем коров, если ты не изменишь своего мнения, можешь забирать мою часть стада.
Том взглянул на Оррина.
— Чертов идиот. Если так пойдет и дальше, мы не успеем оглянуться, как будем в церкви исполнять псалмы.
— Я знаю пару псалмов, — ответил Оррин. — Садитесь, пока Тайрел готовит ужин, спою вам.
Этим все и закончилось… Вернее, в тот момент нам. казалось, что закончилось. Иногда я спрашиваю себя, у всего ли есть конец в этой жизни. Слова, произнесенные сегодня, остаются в памяти человека или в мыслях других людей. Любой поступок — это все равно, что камень, брошенный в воду: круги от его падения расходятся и расходятся, пока не затронут жизни людей, находящихся далеко от нас.
Итак, Оррин спел псалмы, а потом исполнил «Черный, черный, черный», «Лорд Рэндол», «Барбара Эллен» и «Красавица Бетси». Когда Оррин закончил последнюю песню, Том протянул руку, а Оррин усмехнулся и пожал ее.
Больше о золотых монетах не говорили, их положили на дно седельной сумки и с тех пор о них не вспоминали. Настолько, насколько возможно не вспоминать о таком количестве золота.
Мы приближались к той местности, где Кэп Раунтри когда-то видел одичавших коров. Эти животные отбились от стада в испанских поселениях на юге, потерялись или в панике разбежались, когда индейцы нападали на караваны переселенцев, направлявшихся в Калифорнию.
Конечно, индейцы охотились на одичавший скот, но все же предпочитали бизонов. В 1867 году бизонов было множество, так что индейцы убивали коров только в исключительных случаях.
Те края, в которых мы собирались работать, лежали к югу от горной цепи, пересекающей дорогу на Санта-Фе, между Пергетори и Ту-Баттс-Крик, южнее Маль-Паис. Это была необжитая, суровая земля. Мы проезжали по равнинам, покрытым шалфеем и меските, по холмам, поросшим можжевельником и соснами.
У Кэпа было на примете одно надежное место — каньон у подножия горы, где из скал вытекал ручей с холодной и вкусной водой. На дне каньона было акров двести сочной травы — высокой, достающей коню до брюха. Судя по всему тут никто не появлялся с тех пор, как Кэп Раунтри покинул эти края двадцать лет назад.
Первым делом мы укрепили наше пристанище. С одной стороны нависал утес, который обеспечивал прикрытие сверху. Перед каньоном лежала маленькая долина в четыре или пять акров с хорошей луговой травой, ограниченная на дальней стороне большими валунами и редколесьем. Далее находилась широкая низина, в которой можно было пасти наше будущее стадо.
Первый день мы провели, собирая топливо, укрепляя камнями наш «форт» и разведывая местность. Мне удалось подстрелить оленя, а Кэпу — бизона. Мясо мы закоптили.
На следующее утро с восходом солнца мы выехали на работу. И за час собрали шестьдесят или семьдесят голов. Я еще никогда не видел таких животных. Один бык был огромный, — футов семь в высоту, а весил не меньше тысячи шестисот фунтов. А какие рога! Острые как кинжалы.
К вечеру у нас в ложбине оказалось приличное количество коров и еще немало находилось на подходе. На третий день мы согнали больше сотни голов, и уже стали подсчитывать возможный доход. Собирать скот — медленная, изнурительная работа. Если гнать коров слишком быстро, они могут разбежаться по всей округе, поэтому мы старались делать это осторожно, чтобы они не догадывались о своей участи.
Перед нами стояло две задачи: собрать побольше скота и остаться при этом в живых. Я имею в виду не только индейцев. Некоторые быки так и норовили боднуть тебя, да и коровы, если им удавалось застать врасплох пешего человека, тоже от них не отставали. По ночам мы рассказывали разные истории или страдали животами после очередного проявления чьего-либо поварского искусства. Готовили все по очереди.
Мы поддерживали огонь в костре так, чтобы его не было видно издалека, использовали самое сухое топливо, какое только могли найти и передвигались лишь по крайней необходимости. Распорядка в нашей жизни не было, чтобы индейцы не смогли устроить засаду. Мы всегда возвращались в лагерь не по той дороге, по которой выезжали, и все время были настороже.
Мы потели, ругались, глотали пыль, но собирали скот: в один день шесть голов, в другой двенадцать, потом девятнадцать, а как-то — лишь три. Невозможно было предугадать численность нашего стада.
Мы сгоняли скот в низину с сочной травой и водой, где коровы хорошо набирали вес. Постепенно одичавшие животные привыкали к людям.
Затем пришла беда. Оррин ехал верхом на гнедом жеребце, которого купил в Додже. Он направлялся вниз по склону крутого холма и неожиданно гнедой упал. Конь быстро поднялся, но брат еще не успел вынуть ногу из стремени. Жеребец потащил бы его по земле. У Оррина оставался только один способ остаться в живых — застрелить гнедого. Это одна из причин, почему ковбои всегда носят при себе револьверы.
К вечеру Оррин в лагерь не вернулся. Мы обычно специально заканчивали пораньше, чтобы при несчастном случае суметь до наступления темноты что-нибудь предпринять.
Мы отправились на поиски. Том поехал на юг, затем повернул на восток, Кэп — на запад, а я поднялся вверх по каньону, на север, в сторону плато, где встретил брата — он шагал в сторону лагеря с седлом на плече и винчестером в руке.
Оррин, увидев меня, опустил седло на землю.
— Долго же ты до меня добирался, — проворчал он, но в его глазах не было злости. — Я уже хотел прятать седло.
— Мог бы выстрелить.
— Совсем рядом индейцы, — ответил он.
У костра Оррин рассказал нам о случившемся. Он стащил седло с мертвого гнедого и двинулся к лагерю, но поскольку был осторожным человеком, то пошел не напрямик, а спустился с холма, и двигался под прикрытием скалистого уступа.
В боевом отряде индейцев было девять или десять воинов. Оррин заметил их прежде, чем они его, бросился на землю и затаился, пока индейцы не проехали. Они направлялись в другую сторону и вряд ли видели его мертвого коня.
— Они его все равно найдут, — сказал Кэп. — Сейчас уже темнеет, индейцы остановятся на ночлег где-нибудь поблизости. Скорее всего рядом с ручьем. А на рассвете увидят стервятников.
— Ну и что?
— Конь подкован. Вряд ли индейцы упустят шанс добраться до одинокого пешего человека.
В любое другое время мы бы удрали отсюда как ошпаренные, и не оставили бы индейцам ничего, кроме следов, но теперь мы обладали собственностью, а собственность связывает человека по рукам и ногам.
— Думаешь, они найдут нас?
— Думаю, найдут, — вздохнул Кэп. — Придется день-два отсидеться в лагере. К тому же лошадям надо передохнуть.
Мы хмуро сидели вокруг костра, понимая, что индейцы рано или поздно нас обнаружат. Это означало, что наши шансы собрать побольше скота приближаются к нулю.
— Мое мнение таково. — Все молча ждали, что я скажу. — Пора кончать игру. Надо гнать коров в Санта-Фе, продать их и купить настоящее снаряжение. Чтобы продолжить начатое дело надо по три-четыре лошади на человека.
Том Санди воткнул нож в землю, вытащил его и задумчиво поглядел на лезвие, взвешивая мои слова.
— Неплохая мысль, — отозвался он.
— Кэп?
— Если Оррин согласен, — Кэп нерешительно помолчал, — я бы смылся отсюда хоть на рассвете.
— Я предлагаю иное, — возразил я. — Надо уехать немедленно… До того как индейцы найдут гнедого.
Я не спрашивал мнения Оррина, поскольку знал, о его желании как можно скорее увидеть ту светловолосую девушку, да и мне нетерпелось кое с кем встретиться.
Но все же дело было не в этом. Обыкновенный здравый смысл подсказывал: если индейцы обнаружат здесь наше присутствие, перегон стада станет почти невозможным. А так, воины нападут на наш след через день-два, к этому времени мы уже окажемся за много миль отсюда.