Глава 38

Извинившись перед всеми и предупредив, что отлучусь ненадолго, я вышел на улицу, отвел своего коня к обводному каналу, где дал напиться, потом поставил в загон и бросил ему немного сена. Несколько минут постояв рядом, слегка потрепал по шее. Ночь выдалась холодной и звездной.

Дон Федерико?.. Я едва мог вспомнить, как выглядит этот человек, хотя несколько раз встречал его в городе, не сомневаясь, что он-то меня наверняка знает. Да, нелегко себе представить врагом того, с кем даже не знаком как следует.

Историю, рассказанную капитаном Лаурелом о предательском нападении на мальчика, можно было понимать как предупреждение: очевидно, не прямолинейно, но он хотел все же дать мне понять о возможности неожиданной атаки. Со стороны кого?..

Мысль о наследовании состояния деда сроду не приходила мне в голову, и я в который раз утверждался во мнении, что человек, так ненавидящий, никогда не оставит наследства предмету своей ненависти. Но меня интересовало другое: что во всей этой истории произошло по вине дона Исидро и какую роль тут сыграл дон Федерико? Несомненно, это он помогал моему деду, когда тот бросил меня умирать в пустыне. Дон Федерико был моложе отца, да и теперь, годы спустя, все еще оставался сравнительно молодым, по-прежнему все еще внешне привлекательным.

Калитка загона открылась, и, обернувшись, я неожиданно увидел Мегги, шагнул к ней. Она тоже сделала шаг навстречу.

— Ты так долго отсутствовал, Иоханнес, что я уж подумала, не случилось ли чего-нибудь.

— Я только напоил лошадь и постоял немного, размышляя. Знаешь, нелегко поверить в то, что человек, которого вовсе не знаешь, заинтересован в твоей смерти.

— Понимаю. Отец обеспокоен, что на тебя могут внезапно напасть. Он волнуется. — Помолчав, Мегги добавила: — А знаешь, твой другой дедушка, который был капитаном корабля, научил моего отца искусству навигации и помогал ему в первом плавании. Между ними существовала настоящая дружба. Поэтому и мой отец относится к тебе почти как к члену нашей семьи.

— Мне бы хотелось им стать, — не раздумывая, заявил я.

Смутившись, Мегги едва слышно произнесла:

— Не знаю, как обращаться с братом, ведь у меня его никогда не было.

— Я и не хотел стать твоим братом, Мегги, — окончательно смутив ее, проговорил я.

— Давай лучше вернемся в дом, — в ее тоне проскользнул холодок. — Порядочные девушки не должны наедине разговаривать с джентльменами.

Мы молча вернулись к крыльцу. Остаток вечера прошел тихо и спокойно. Я непринужденно беседовал сначала с Филом, потом перебросился парой фраз с Келдой, а потом мы продолжили нашу беседу с капитаном.

— Если ты серьезно решил учиться, — сказал он, — я могу отозвать моего боцмана из порта, хотя, конечно, на корабле много работы, но, думаю, помощники справятся и без него. У нас не так много времени остается до отплытия, поэтому тебе придется основательно потрудиться. Полагаю, боцман обойдется без формальностей: сам знаешь, восточные люди привыкли соблюдать все правила и ритуалы.

Так это и началось. В течение шести недель по шесть-семь часов в день я занимался с Лю Чангом. Крупный мужчина, невероятно сильный и ловкий, словно обезьяна, Лю родился где-то в северной части Китая и занимался борьбой с раннего детства. Он немного говорил по-английски, знал несколько испанских слов и во время наших занятий между делом обучал меня немного китайскому.

Моей целью теперь было овладение приемами самозащиты и нанесения точных резких ответных ударов. На то, чтобы глубоко постичь в теории и на практике какую-либо систему защиты, у нас просто не оставалось времени, но этим можно было заняться самостоятельно и позже. В настоящее же время мне важно было постичь технику нескольких приемов и ударов, которые можно использовать в случае необходимости, довести владение ими до совершенства, чтобы они стали для меня столь же естественными, как дыхание.

Время от времени, когда Лю Чанг был занят другими делами, я наведывался в загон, помогал Монте объезжать лошадей. И Джакоб по-прежнему часто приходил туда.

Черный жеребец теперь уже подходил к ограде и подолгу, когда я давал ему какое-нибудь лакомство, глядел на меня своими умными глазами. Он, правда, не позволял дотрагиваться до себя, но хлеб с моей руки брал. Я продолжал заниматься с двумя лошадьми — темно-серой в яблоках и гнедым жеребцом с темной гривой и хвостом. Оба были выносливы, резвы, легко усваивали то, чему их учили, и обладали неплохой скоростью.

— Посматривай за черным! — предупреждал я Монте. — Он задумал бежать и, мне кажется, на днях постарается осуществить это. Не хотел бы я оказаться в тот момент у него на пути.

Повеяло переменами.

Когда я однажды вошел в лавку, мисс Нессельрод что-то вязала крючком.

— Иоханнес, — подняла она на меня глаза. — Последнее время я совсем тебя не вижу!

— Объезжаем лошадей, мэм. Монте успешно работает с ними и готов предоставить уже около трех дюжин, если кому-то понадобится. Кроме того, мы отобрали тех, кого можно запрягать парами, даем им возможность привыкнуть ездить в упряжке.

— Они понадобятся и нам самим, Иоханнес. Кстати, на окраине появился человек, который мастерит фургоны. Знаю, конечно, немало воды утечет, прежде чем свершатся какие-то перемены. Калифорнийцы, например, может, и не пожелают расстаться со своими повозками, запряженными одной лошадью. И в то же время не захотят отстать от жителей восточного побережья, уже пользующихся фургонами и колясками, запряженными парой.

Разглядывая новые книги, поступившие в лавку, я случайно посмотрел на улицу и заметил высокого человека в хорошо сшитом костюме. Мне показалось, он, непринужденно держась, мельком просматривал газету, но бросал при этом взгляды на нашу лавку.

— Мэм? Вы знаете этого человека? — кивнул я на окно.

Мисс Нессельрод посмотрела сначала на меня, потом, следуя за моим взглядом, на улицу.

— Не уверена, Иоханнес! Но его лицо почему-то кажется мне знакомым.

Мимо проскакали несколько всадников, потом проследовала повозка, и когда я снова выглянул на улицу, там уже никого не было. Мисс Нессельрод отложила вязанье, собралась было встать, но отчего-то передумала: она казалась явно взволнованной.

— На днях, — пообещала она, — мы должны с тобой серьезно поговорить, Ханни.

— Я сделал что-то не так?

Улыбка едва тронула ее губы.

— Нет, Иоханнес. Мне просто нужен твой совет.

— Совет? Мой совет? Разве я что-то могу, мэм?..

— Знай, я ценю твое мнение, и, главное, мне больше не к кому обратиться, Ханни.

Я был озадачен. Казалось, эта женщина всегда умела держать себя в руках и перед посторонними выглядела всегда слишком самоуверенной. Я снова посмотрел в окно, но человек в костюме, кажется, так и не появился снова.

Не он ли, подумалось, явился причиной волнения мисс Нессельрод? Или это простое совпадение? Какая тут связь?

Что бы там ни было, меня по-прежнему, особенно после возвращения в Лос-Анджелес, занимала тайна мисс Нессельрод. В конце концов, что известно о ней? Насколько я мог понять, ее настоящая жизнь началась с того момента, когда она села в фургон Фарлея, отправлявшийся на запад.

Кем она была? Что оставила в прошлом? Все выдавало в ней леди, и непосвященному было ясно, что она образованна, в ее интеллигентности не приходилось сомневаться. Но откуда все-таки она взялась?

Флетчер явно в чем-то ее подозревал — этот человек еще со времени нашего первого путешествия недоверчиво относился к другим. Как, впрочем, и большинство непорядочных людей, привыкших всех и каждого считать двуличными.

Наши лошади разместились в нескольких загонах вблизи гор. Вокруг зеленели небольшие рощицы платанов и дубов, которые давали тень, рядом бил родник. Вокруг расстилалась плоская равнина, поросшая травой и дававшая хороший обзор. В ясную погоду мы гоняли лошадей по одиночке или запряженными в пары по старой индейской тропе, ведущей из Санта-Моники в Лос-Анджелес.

Франческо и его друзья уже забрали коров, оставшуюся часть платы за труд, и вернулись домой.

Однажды холодным утром к костру подъехал Джакоб Финней. Спешившись, он бросил поводья и потянулся своими загорелыми руками к теплу огня.

— Мне что-то не очень нравится здесь, Иоханнес, — недовольно огляделся он. — Тут постоянно нужно иметь побольше сильных мужчин. Возвращаясь с ранчо «Ла Брю», я наткнулся сегодня на свежие следы копыт, ведущие в направлении наших загонов.

Не вставая и держа в руках чашку с кофе, Монте поинтересовался, насколько свежи были эти следы.

— Оставлены прошлой ночью. На закате или чуть позже. Они разнюхивают, где мы. — Джакоб поискал в нагрудном кармане сигару. — Думаю, теперь они скрываются возле старого ключа. Их человек восемь или десять.

— Стерн и Вилсон недавно лишились своих лошадей, — сообщил Монте. — Стерн полагает, их угнал кто-то из банды, обитающей возле реки Мохавов.

— Завтра в город должен вернуться Келсо, — заметил Джакоб. — Он по поручению мисс Нессельрод ездил в Санта-Барбару.

— А у ворбасов[4] угнали и лошадей и коров, — сказал я. — Они считают это делом рук людей старого Джека Пауэра.

— Пауэр уже засветился, — ответил Джакоб. — Я видел, как он шел, охраняемый отрядом вооруженных людей, с веревкой на шее: его вели на виселицу.

— И все же, считаю, мне нужно остаться здесь, — предложил я. — Мы слишком много труда вложили в наших лошадей, чтобы позволить кому-то украсть их у нас из-под носа.

— А что ты решил делать со своим черным жеребцом? — спросил Джакоб.

Я пожал плечами.

— Он уже берет хлеб и морковь у меня с руки, но, едва я хочу погладить его, он, как и прежде, шарахается в сторону.

— Будь внимателен. Ему нельзя доверять.

— Странно, как по-разному люди относятся к верховым лошадям, — заметил я. — У каждого свой вкус. Американцы предпочитают кастрированных, испанские конкистадоры любили жеребцов, арабы же, слышал я, предпочитают кобыл.

Джакоб поймал поводья, отвел свою лошадь в загон, распряг ее.

— Ты, Ханни, уверен, знаком с ворбасами, — сказал он. — Раймондо не рассказывал тебе о табуне лошадей, который они отобрали у бандитов в каньоне Тьюнга? Вроде бы их насчитывалось не менее ста человек.

— Если верить Раймондо, их было больше, сто пятьдесят, в основном мексиканцы и англичане. Может быть, тогда, на перевале, мы встретились с частью этой банды?

Джакоб подвинулся ближе к огню.

— Монте! Ты знаком с людьми на ранчо «Эль-Монте»? Почему бы тебе не наведаться туда, и, если найдешь там трех-четырех подходящих крепких ребят, найми их.

— Да там, в основном, работают парни из Техаса, но они неплохие солдаты.

— Сделай все же это, хорошо? — попросил Джакоб и внезапно хитро улыбнулся. — Хотя... — Он посмотрел в мою сторону. — Иоханнес теперь берет уроки борьбы, и нам здесь сам черт не страшен. Он одной рукой уложит четверых, а то и пятерых сразу!

— Дайте время, — вполне серьезно парировал я. — Потом сами же будете просить меня защитить наших парней.

Солнце поднялось высоко, день выдался безветренным, и над Лос-Анджелесом вились тоненькие струйки дыма, похожие на длинные пальцы, тянущиеся к облакам. Мы расположились под развесистым дубом, сквозь листву которого пробивались солнечные лучи.

— Все должно в ближайшее время измениться, — сказал я не без грусти. — А мне так не хочется перемен. Это моя страна. Там, — показал я на горы, — и здесь. Скорее всего, я займусь разведением лошадей. Нет ничего прекраснее, чем вид табуна жеребят, резвящихся на лугу.

— Это жизнь, — философски заметил Монте и перевел взгляд на Джакоба. — Ты и в самом деле считаешь, что пора ехать за подмогой?

— Да. Только не теряй времени даром, иначе пропустишь сражение, и все лавры этой победы достанутся Иоханнесу.

Монте молча поднялся, взял упряжь и пошел в загон. Оседлав серого мустанга с тремя белыми отметинами, он вскочил на него и тотчас ускакал. Мы остались возле костра, наблюдая за редким дымком, поднимающимся от тлеющих угольков.

— Ты это серьезно насчет разведения лошадей? — спросил Джакоб.

— Вполне! В конце концов, должен же я чем-то заниматься до тех пор, пока не определюсь со своей дорогой в жизни. — Я ворошил маленьким прутиком угли, они трещали и вспыхивали. — Меня не оставляет равнодушным эта дикая страна. Что-то есть в ней загадочное, что я должен отыскать. Иногда у меня ощущение, будто я что-то потерял тут, но не знаю, что именно.

Джакоб встал, отряхнув брюки, и посмотрел на меня.

— С тобой все будет в порядке? Монте уехал, а мне необходимо повидаться с мисс Нессельрод. Постараюсь вернуться до заката.

— Не беспокойтесь, Джакоб, все будет, как надо.

Когда Финней уехал, я подошел к загону и немного поговорил с черным жеребцом. Ему пора давать кличку, но вот какую? Стоя рядом с загоном, я окинул взглядом местность. На северо-востоке горы подходили совсем близко, и лесная полоса была не широкой, но плотной. Несколько едва приметных тропинок вели в каньоны.

Поставив рядом ружье, я еще раз более внимательно осмотрелся. Много раз я вглядывался вдаль с этого места. Обзор был хорошим, за исключением немного мешавшей рощицы. Но, даже несмотря на это, все равно издалека был бы заметен любой человек, направлявшийся сюда.

Единственное, что меня беспокоило, это то, что я не мог как следует понаблюдать за родником Анза. Именно оттуда нападающие могут низкими лощинами и рощицами подойти сзади. И для этого им вовсе не надо было дожидаться темноты: много недавних налетов совершалось в дневное время.

Где-то поблизости мог притаиться и Джоквин Джим. Имя Джоквин, казалось, было популярным среди бандитов; по крайней мере, я слышал о троих, которые его носили.

Вдалеке я увидел вдруг облако пыли: это мог быть Джакоб или Монте. Взяв ружье, я решил вернуться к костру. И вот в какой-то момент у меня замерло сердце, потом тяжело и медленно забилось.

Возле костра появился мужчина. Широкоплечий, с мощной шеей, немолодой, но весь его вид таил в себе скрытую силу. Как он подошел незамеченным, не знаю, однако теперь он молча застыл возле костра, будто чего-то ожидая. Вскинув ружье, я зашагал к нему, двигаясь очень медленно.

Глава 39

На нем были плотные штаны из грубой ткани, какие носят матросы на китайских кораблях, коричневый кожаный пояс и белая хлопчатобумажная рубашка, плотно облегавшая его невероятно мощные мускулы на руках. Насколько я мог заметить, оружия видно не было.

— Доброе утро, — сказал я и потянулся за кофейником. — Выпьете кофе?

Его лицо выдавало восточное происхождение, но человек не был похож ни на японца, ни на китайца, которых я видел раньше, правда, мои познания об этих народах были весьма поверхностными. У него высокие скулы, одну щеку до уголка рта пересекал шрам. Весьма вероятно, человек получил шрам одновременно с потерей мочки уха.

Он присел на корточки перед костром, взял протянутую мной чашку.

— Меня зовут Иоханнес Верн, — представился я.

Он попробовал кофе на вкус, не реагируя на мой вежливый намек.

— Ты внук капитана Верна?

— Да.

— Капитан был моим другом.

— Жаль, что я не застал дедушку в живых, знаю его только по рассказам отца. Кажется, он частенько плавал к берегам Китая.

Теперь незнакомец разглядывал лошадей в загоне. Каждый день мы выпускали животных на свободу и отводили пастись на траве, загоняя обратно только к вечеру. Несколько лошадей уже было переправлено в городской загон, еще какое-то их количество — на земли, принадлежащие мисс Нессельрод и расположенные неподалеку от старой индейской тропы, ведущей в Санта-Монику.

— У вас хорошие лошади, — одобрил после долгого молчания незнакомец.

— Да, но если мы сумеем сохранить их. Слишком много воров бродит вокруг. Мне говорили, что какие-то бандиты скрываются возле родника Анза.

— Их одиннадцать, — вдруг уточнил он.

— Одиннадцать? — удивленно переспросил я.

— Да. Я сосчитал. Они, как мне показалось, ждут кого-то, кто должен явиться из города.

— И вы знаете этих людей?

— Я видел их. Проходил мимо и увидел. Подошел ближе, чтобы посмотреть, и случайно слышал их разговор.

— И они не заметили вас?

— А разве ты заметил, как я очутился здесь? — вопросом на вопрос ответил незнакомец. — Moе имя Якуб Кан.

Очевидно, такого объяснения, с его точки зрения, для меня было вполне достаточно, но я не разглядел его до тех пор, пока он не оказался совсем рядом с костром, и пребывал в дурном расположении духа из-за собственной беспечности, ругая себя последними словами: ну как я мог пропустить его появление! Что я за чертов дурак! Если этот человек каким-то образом незаметно прошел мимо меня, значит, и другие смогут проделать то же?

Будто прочитав мои мысли, незнакомец сказал:

— Ты внимательно наблюдал, я это заметил.

Он допил свой кофе и поднялся, опять пристально поглядев на лошадей. Потом подошел к загону, оперся руками о жерди загородки и позвал черного жеребца. И тот подошел к нему! Даже не шелохнулся, когда Кан положил ему на круп свою руку!

— Хороший конь, — одобрил он. — Твой?

— Да. Но он необъезжен. Некоторые говорят, опасен.

— Отличный конь, сильный! Бегает быстро и на большие расстояния.

— Вы когда-нибудь прежде занимались лошадьми?

— В моей стране и ребенок умеет ездить верхом, нас сажают на лошадь, прежде чем научимся ходить. Я из Туркестана, слыхал? Китайцы называют его еще Синкянь. У нас самые лучшие в мире лошади.

Черный жеребец продолжал стоять рядом с нами. Протянув руку, я погладил его по шее.

— Хорошая лошадь, — повторил Кан, — самая лучшая из всех, которых я видел здесь.

Внезапно меня осенило:

— Вы из Хотана? Вы борец?

— Я всегда борец. — Он резко повернулся и пошел прочь от костра. Не зная, что ответить ему и надо ли вообще отвечать, не ведая, почему и откуда он пришел и куда уходит, я, будто лишившись дара речи, стоял и смотрел ему вслед.

Отойдя приблизительно на пятьдесят ярдов, он обернулся и крикнул:

— Ты сильный и со временем станешь еще сильнее!

Он уходил от меня чуть вразвалочку, будто нарочно выворачивая носки.

Зачем он приходил? Слышал, будто этот Якуб Кан вел отшельническую жизнь, ни с кем не встречался, никого не желал видеть. Капитан Лаурел говорил, что он тут самый лучший мастер по борьбе. И Лю Чанг с ним согласился. А теперь Кан будто заглянул в мое будущее: «Ты сильный и... станешь сильнее». Эти слова не выходили теперь у меня из головы.

Когда я снова поднял глаза, его и след простыл. Несомненно, он шел в это время где-то за деревьями.

Одиннадцать бандитов, он сказал. Как много!.. И несколько минут я, как громом пораженный, внимательно осматривал местность, будто все здесь видел впервые, будто за каждым холмом меня подстерегал один из этих одиннадцати.

Ну, предположим, они придут, чтобы угнать наших лошадей. Что бы мне такое придумать на этот раз? Что я вообще могу предпринять? Загон — это ведь то же пастбище, только обнесенное изгородью, был расположен на ровном месте среди невысоких холмов. Неподалеку начинался один из каньонов, ведущий в долину Сан-Фернандо, откуда до Лос-Анджелеса чуть меньше десяти миль.

Между местом, где я теперь стоял, и Лос-Анджелесом шли сплошняком непрерывные заросли деревьев и кустарника. Вокруг родника Анза, названного так по имени исследователя, остановившегося здесь когда-то, во время своего путешествия на север, тоже росло немало деревьев.

Теперь разбойники, конечно, уже поняли, что я тут один, размышлял я. Поэтому если и нападут внезапно, то как это сделают? Костер виден за несколько миль, они решат, что я, конечно, рядом с ним. И, чтобы внезапно напасть, покончить со мной и угнать лошадей, им много времени не потребуется.

Выбранная позиция возле загона была не так уж безнадежно неудачна: они могли разделиться и застигнуть меня врасплох сразу с двух сторон. Раздумывая таким образом, я вспомнил и еще об одном месте, которое обнаружил, когда собирал сучья для костра.

Наверное, не более чем в пятидесяти ярдах от загона поднимался невысокий бугор. Его сплошь покрывали камни, между которыми зеленели заросли карликового дуба. Позади бугра высилось еще несколько деревьев, между которыми гнили упавшие стволы. С одного из них я содрал оставшиеся куски коры, оборвал ветки. Разжег костер посильнее, подбросив в него сучьев, потом вернулся к бугру и обнаружил, что теперь обзор получился даже лучше, чем можно было ожидать. Я внимательно огляделся, выбрав несколько удобных огневых точек. Изучив будущее поле боя, успокоился и стал ждать, чуть было не пропустив появления трех всадников, будто выплывших неспешно из-за деревьев и медленно двигавшихся по дороге, ведущей на юго-запад. Казалось, люди не торопясь ехали по каким-то своим делам.

Куда они направлялись? Что у них на уме?

Маршрут, которым следовала троица, несомненно, вел к нашему лагерю, но тропа проходила мимо, в один из каньонов, где существовал переход в долину. Куда же они ехали в такой поздний час? Ах, вспомнил еще: в долине же имелись ранчо! Может быть, их путь лежит на одно из них?

С любопытством наблюдая за приближением всадников, я заметил, как один из них вытащил из чехла ружье. Моя собственная винтовка давно была наготове. В загоне вдруг послышалось, как заволновался черный жеребец. Взглянув на него повнимательнее, я понял, что его беспокоят не всадники: он стоял, вытянув шею и поставив торчком уши, будто вслушиваясь во что-то справа от меня.

Резко обернувшись, я увидел теперь уже менее чем в ста ярдах пятерых вооруженных людей на лошадях. Значит, пока мое внимание отвлекали те трое, пятеро, пользуясь прикрытием, неслышно зашли ко мне с тыла. Вот это маневр!..

Но ведь Якуб Кан говорил, что их одиннадцать. Где же еще трое? Теперь они убедились, что возле костра меня не оказалось, поэтому, наверное, выжидали, где я объявлюсь и обнаружу свои позиции.

Они не знали, что за оружие у меня, не могли предположить, что есть еще и винтовка, которую после первого выстрела надо будет перезаряжать. Есть и пистолеты с пятью или шестью патронами в каждом, в зависимости от того, насколько заполнен их барабан. Взвешивая свои возможности, я подержал в руке пистолеты, прикидывая, насколько тяжелы они, а их у меня было два, и, пока поджидал всадников, зарядил их.

Пятеро приблизились, один, осматриваясь, приподнялся на стременах. Их, очевидно, беспокоило, что меня все еще нигде не видно. Если бы им удалось захватить меня врасплох, наверное, обошлось бы без стрельбы. С другой стороны, они могли вынудить меня сию же минуту начать стрелять из пистолетов, ведь в ружье моем еще не было патронов. О том, что у меня два пистолета да еще отцовское ружье, никто знать не мог.

Монте и Джакоб собирались вернуться на закате, закат наступил, но пока все еще я оставался совершенно один.

Куда же подевались остальные бандиты?

Первые трое медленно приближались к костру, и, не доезжая, почему-то свернули в сторону. Обернувшись назад, я увидел, что пятеро тоже заметно продвинулись вперед.

По лицу у меня струился пот, сердце бешено колотилось. Что делать? Предупредительный выстрел выдаст мое укрытие. Если они пришли за лошадьми, то используют, конечно, все свои шансы.

Трое почти уже подошли к костру. Один из пяти, приближающихся с другой стороны, завернул за угол загона и поскакал к воротам. Попытался их открыть, но в этот момент я, что есть мочи, крикнул:

— Прочь отсюда!

В то же мгновение три пули прошили кусты, одна врезалась в бревно, за которым я лежал. Инстинктивно откатившись в сторону, я прицелился во всадника, все еще возившегося возле ворот, и, едва он попытался поднять перекладину, выстрелил: пуля, было заметно, угодила ему в поясницу.

Бросив винтовку, я схватил ружье, зарядил его и прицелился в другого бандита, ближе всех подъехавшего к костру.

Он привстал на стременах, глядя в мою сторону, хотя за кустами меня наверняка не было видно. Выстрел — и его лошадь встала на дыбы, бандит же повалился рядом с костром и остался недвижим. Я неплохо потрудился и, судя по тому, что был в состоянии анализировать ситуацию, мой боевой дух еще не иссяк: двое бандитов лежали на земле, один — возле костра, другой на некотором расстоянии от него. Я быстро перезарядил пистолет, а потом ружье.

Воцарилось временное затишье. Костер догорал, из него к темнеющему небу вырывались снопы искр.

Лошадь второго застреленного мною бандита медленно побрела прочь.

Двигаясь с величайшей осторожностью, я переместился на другое место, чтобы иметь более удобный обзор загона и костра. Теперь стали видны обе стороны загона; несколько всадников сгруппировались у его дальнего от меня конца, и в поднятой копытами лошадей пыли я мог наблюдать лишь отдельные моменты их передвижения. Стрелять не решался, опасаясь попасть в лошадей: начнется паника, и животные станут рваться на свободу, тогда бандиты без труда уведут их.

Время тянулось медленно. Все еще обливаясь потом, я лежал почти не двигаясь и чутко ловил каждый доносившийся до меня звук.

Солнце почти село, скоро наступят сумерки, а потом и полная темнота. Бандиты явно выжидали. С тревогой я глянул через плечо: под деревьями уже ничего нельзя было различить.

Человек возле костра, сраженный моей пулей, шевельнулся: значит, только ранен, подумал я с досадой.

И снова стал пристально всматриваться в густую темноту кустов и деревьев, но пока все было тихо.

Раненый поднялся на локтях и, цепляясь за траву, старался отползти от костра как можно дальше. Ружье его валялось неподалеку.

Куда же запропастились наконец Монте и Джакоб? На каком расстоянии отсюда могли быть слышны выстрелы? Я полагал, что уж в миле-то наверняка, но точно уверен не был: это зависело от многого, в том числе от рельефа местности и характера растительности. Отерев рукавом с лица пот, я достал запасной пистолет и положил его на камень, чтобы в случае чего был под рукой. Один заткнул за пояс.

Внимательно в который уже раз оглядевшись, я ничего не увидел. Раненый отполз уже на несколько футов; в ближайшем ко мне углу загона, подальше от бандитов, лошади сбились в кучу.

Сколько их было? Трое? Четверо? Позади меня, примерно в тридцати футах, вдруг затрещали кусты, из которых вышли два человека. Вздрогнув от неожиданности, я схватил ружье и, не раздумывая, выстрелил в ближайшего. Потом, бросив винтовку, вытащил из-за пояса пистолет и выстрелил во второго.

Тотчас ответная пуля обожгла ухо, вторая вошла в землю, чуть не долетев до меня. Потом я почувствовал резкую боль в ноге. Снова выстрелил, и стрелявший в меня упал, но быстро поднялся, сделал несколько шагов и опять рухнул на землю.

В этот момент где-то в стороне раздался еще звук выстрела, за ним второй, потом все разом смолкло. Я неслышно вышел из своего укрытия и осторожно пробрался к костру.