Глава 4

Хотя было уже далеко за полдень, жара не спадала. Калифорнийская кукушка стрелой промчалась над дорогой и приземлилась на горячую пыль, секунду постояла, подергивая хвостиком, и юркнула в траву. За лавкой в ветвях тополя посвистывал пересмешник. Прогромыхала мимо повозка, сопровождаемая двумя всадниками. У Хони они не остановились, видно, спешили в Обаро.

— Мне и в голову не приходило, Дэйв, что у тебя есть семья, — улыбался Дэч, глядя на Ленни. — А она, между прочим, уже взрослая.

— Она училась в школе в Техасе, — ответил Спэньер с гордостью. — Так что мы ей не чета.

— Останешься ночевать? Не дело сейчас путешествовать, тем более с девушкой.

— Придется, — ответил Спэньер и раздраженно добавил: — Я-то рассчитывал заехать в Обаро, но теперь нельзя. Они подумают, что я в компании с твоими ребятами. А мне не до бегов.

— Извини.

Консидайн снова вышел на террасу, и Ленни проводила его взглядом. Ее немного обидело то, что он не сделал попытки поговорить с ней. Он определенно нравился ей… такой спокойный и надежный.

Спэньер тоже посмотрел ему вслед: — Что, действительно такой деятельный малый, как о нем говорят?

Дэч кивнул.

— Лучше всех, с кем я когда-либо работал. А ты знаешь, я видел многих — и Котрайта, и Эллисона, и Хардина, и Хикока, и Стауденмайра, и Пинка Хитинса — всех, чьи имена гремели на Западе.

— Тогда почему не едет в Обаро и не разберется с Рэньоном?

— Он мог бы застрелить Рэньона, и они оба знают это, но он хочет победить его в честном бою.

— Он что, ненормальный?

— Они дружили, пуд соли вместе съели. Спэньер пожал плечами:

— Тогда другое дело.

Консидайн стоял один возле корраля. Что это с ним? Ему было не по себе от внезапно нахлынувших незнакомых ощущений. В нем бродило какое-то томление, что-то не поддающееся определению, но с чем он не мог не считаться. Может, близость Обаро так на него действует? Или то, что Мэри где-то рядом? Или его душу бередит уже возникшее, но еще неосознанное новое чувство?

Недавние дожди вселили надежду на то, что на пути в Мексику у них не будет проблем с водой. Ее можно брать в тинахас — так индейцы называли укромные естественные выемки в скалах, долго сохранявшие дождевую воду. Когда-то давно индеец из племени папаго, который хорошо знал, где в пустыне найти воду, показал их ему, и Консидайн хранил в голове карту расположения всех выемок. Хони Чавез устроит так, чтобы их собственные свежие лошади ждали в каньоне. На них они двинутся на юг к тем тинахас, в которых воды хватало бы только им самим и лошадям. Опустошив эти природные хранилища, они оставили бы преследователей без воды. Но Консидайн понимал, сколько других трудностей и опасностей будет подстерегать их на каждой миле. Индейцы тоже не дремлют и могут напасть в любую минуту.

Но если забыть об индейцах, то план налета, казалось, предусматривал все случайности, обеспечивая безопасность всем его участникам. Если только вообще можно говорить о безопасности в таком деле. Консидайн еще раз продумал порядок действий в деталях. План, как всегда, был так прост, что едва ли что-нибудь могло помешать его выполнению. За лошадей отвечает Чавез персонально, так что тут сбоя не будет. Если ребята сумеют незаметно уйти из города, все остальное пойдет как по маслу. А уж коли что-нибудь, случится, то только в городе. Хотя, скорее всего, ему удастся увести всех жителей с главной улицы. Но три вооруженных незнакомца, приехавшие в Обаро, непременно вызовут подозрение. Однако и этого можно избежать.

Чавезу уже пора было вернуться. Консидайн не сомневался, что Хони добудет всю нужную им информацию. Поджидая его, он думал о Мэри. В сущности, она сделала мудрый выбор, хотя он тогда ненавидел ее за предательство. Пит к тому времени неплохо устроил свою жизнь. Его уже избрали шерифом, он держал немного скота, стал весьма важной персоной в Обаро и его окрестностях. Мэри была высокая блондинка, умненькая и милая. Правда, к своему удивлению, он не мог отчетливо вспомнить ее лицо, твердил себе, что так не бывает, но факт оставался фактом — его воспоминания о ней оказались весьма смутными. Сейчас ему даже не верилось, что он сильно любил ее. Скорее всего, своим выбором она просто уязвила его гордость.

Говорят, что время — врач, но оно и похититель. Оно уносит у людей годы и обкрадывает память.

Что же, Обаро будет его последним делом. А ребята пусть поступают, как хотят.

Ветер погнал по земле сухие листья, и повеяло прохладой. Вдалеке, в холмах, заворочался гром. Погоня сейчас тоже имела значение.

Хони приехал часом позже, когда солнце уже скрылось за горизонтом. Консидайн вышел встретить его и взял тяжелый мешок из рук. Хони слез с лошади и повернулся к ней спиной.

— Апачи убили двух мужчин и сожгли дом на западной окраине, — сообщил Чавез. Он посмотрел в сторону лавки: — Кто еще приехал?

— Дэйв Спэньер с дочерью.

— Спэньер? Он с тобой?

— Нет, сам по себе. Они едут в Калифорнию.

— Сейчас не время путешествовать с женщиной.

— Давай о деле, — резко прервал Консидайн. — Что там?

— По платежной ведомости банк должен выдать руднику тридцать тысяч долларов, но поговаривают, что там лежит вдвое больше.

Прокатился гром, и порыв ветра поднял тучу пыли. Упали первые капли дождя, и мужчины направились к конюшне.

— Чтобы ехать в город, нам нужны четыре лошади, которых никто не знает. Своих мы оставим в каньоне. Когда вернемся к ним, то отпустим твоих.

— Обстановка благоприятная. — Чавез снял с лошади седло и положил его на козлы в пустом стойле. — Я видел Рэньона. Он в хорошей форме.

Консидайн и не ожидал услышать ничего другого о Рэньоне. Пит был готов к тому, что однажды его старый приятель вернется, чтобы в кулачном бою свести с ним счеты. Впрочем, он всегда в форме и готов к любым неожиданностям. На ум пришел давний случай. Его, Консидайна, лошадь поскользнулась однажды на горной тропе, идущей вдоль края пропасти. Только неизвестно откуда взявшаяся веревка Пита, мгновенно обвившая его плечи, спасла ему жизнь. В самый последний момент.

Они не раз спасали друг друга от гибели, но никогда не говорили об этом, разве что шутя, потому что такие поступки принимались как должное.

До него донесся нежный смех Ленни. Она с кем-то разговаривала в лавке, с Харди, должно быть. Мгновенный укол ревности удивил его. С тех пор как расстался с Мэри, он не думал всерьез ни об одной девушке… хотя не стал бы утверждать, что их не было вовсе. Слабый пол к нему благоволил. Со многими юными мексиканками у него сложились прекрасные отношения, но он внимательно следил, чтобы они не переросли во что-нибудь более значительное.

Дождь пошел неожиданно. Мужчины бросились к дому и остановились на террасе, слушая, как ливень грохочет по крыше. С неба хлынул настоящий водопад. Стихия как бы сыграла с ними злую шутку — такой ливень может столько бед натворить, а уж тропы размоет точно.

Воздух наполнился так хорошо знакомым запахом выжженной солнцем земли, впервые за долгое время смоченной дождем.

Помолчав, Чавез сказал:

— Персонал банка на месте. Когда я вошел, они считали золото.

— Что-нибудь еще?

— Из любопытства я затеял разговор о схватке между тобой и Рэньоном. Они заспорили… все разделились на два лагеря.

— Ты упоминал мое имя?

— Нет… едва ли.

Дождь загнал всех в помещение, где царила обычная для такого заведения обстановка. Метис, сидя за столом под керосиновой лампой, большими темными руками лениво тасовал колоду карт. Дэч и Спэньер устроились за стойкой, вспоминая прежние дни.

Как только появился Чавез, Харди отвел его в уголок и стал о чем-то с ним договариваться.

Все они выглядели как мирная группа ковбоев, пережидающих непогоду. Но завтра им предстояло принять участие в головокружительной авантюре. Их ожидали бешеная скачка и град пуль. Завтра они идут на Обаро, ставший роковым для грабителей.

Консидайн наблюдал за плавными мягкими движениями темных рук, совершенно очарованный их ловкостью. Этот человек просто чудеса делал с картами… Старый шрам на давно не бритом лице метиса резко выделялся при свете лампы.

Спэньер повернулся к Чавезу:

— Мы должны тебе за ужин.

— Да ладно. Забудь. Ты друг Дэча.

Он взял с прилавка сверток и протянул его Ленни.

— Что еще за штучки? — резко спросил Спэньер. Чавез пожал толстыми плечами.

— Подарок от Харди.

Губы Спэньера побелели, и он рывком разорвал сверток. В нем оказалось несколько пакетов с дамскими принадлежностями, которыми Ленни так восхищалась. Швырнув сверток Чавезу, старик повернулся к Харди.

— Когда моей девочке будет нужна одежда, я сам куплю ее. Люди твоего пошиба способны бросить тень на все, до чего только могут дотянуться. Оставь ее в покое, слышишь?

— Не бери в голову… старина, — беззаботно сказал Харди, произнеся, однако, слово с легким презрением. Лицо Спэньера потемнело.

— Ну ты, грязный молокосос!

В следующее мгновение рука Харди рванулась к винтовке, но взять ее он не успел, так как Дэч оказался более проворным. Он схватил парня за руку, затем встал между ним и Спэньером.

Харди вырывался, но понимал, что Спэньер уже держит свою винтовку наготове.

— Он проворнее тебя, Харди, — сказал Дэч. — Прекрати. Харди вдруг затих, глядя через плечо Дэча в темно-серые, ледяные, беспощадные глаза старика. Внутри у него все сжалось. Он никого не боялся, но узнавал смерть, когда встречался с ней лицом к лицу. Сейчас понимал, что только вмешательство Дэча спасло его. Никогда прежде он не видел, чтобы кто-нибудь так быстро вскидывал винтовку. Если не считать Консидайна.

— Он не хотел меня обидеть, — запротестовала Ленни. — Ему только хотелось сделать приятное.

— Отправляйся в свою комнату! — Спэньер указал на строение с другой стороны площади.

Ленни вспыхнула, но послушно повернулась и вышла. Спэньер убрал винтовку, невозмутимо обвел взглядом лица присутствующих и последовал за дочерью.

Харди несколько секунд стоял молча; его гнев испарился — гнев сменило удивление.

— Спасибо, — сказал он тихо, — спасибо, Дэч.

— Пустяки, — ответил Дэч, затем добавил мягко: — Он крутой старик, так что не думай, что ты потерял сноровку. Я бы никогда не стал тягаться с ним, если он с оружием.

Теперь метис раскладывал карты, и их легкое шуршание о столешницу было единственным, что нарушало повисшую в комнате тишину. Дэч взял свои одеяла и отправился через площадь на ночлег, а через минуту за ним последовал Харди.

Разыгравшаяся сцена только усилила напряжение, которое испытывал каждый в преддверии завтрашних событий.

Ленни лежала в комнате, которую они занимали с отцом, завернувшись в одеяла и глядя в темноту. Она думала не о происшедшем инциденте, который мог окончиться стрельбой, а о Консидайне.

Ей никогда не встречался такой человек. Конечно, он вел жизнь, которая ставила его вне закона, но она чувствовала, что ее отец относился к нему с уважением, — а Дэйв Спэньер уважал не многих.

Тогда, после их первой встречи в старом убежище беглецов, отец предостерегал ее: .

Охваченная тревогой, она повернулась на другой бок. Дождь все еще шел, но было душно. С карнизов капала вода, и в комнате пахло грязными постелями и разным хламом. Не в силах уснуть, Ленни долго крутилась под своими одеялами и, наконец, села.

Отец спал, по-стариковски похрапывая. Она посмотрела на него с нежностью. Он так старался обращаться с ней мягко, но так мало знал о том, как проявить свою любовь. Может быть, Консидайн такой же?

Поднявшись с постели, Ленни с невероятной осторожностью, хотя в дождь отец спал более крепко, чем обычно, — в одной тонкой сорочке подошла к двери, тихо открыла ее, еще раз оглянулась на спящего отца и вышла на длинную веранду.

После душной комнаты воздух на улице казался ароматным и прохладным. Она пересекла двор в направлении конюшни, как в детстве испытывая удовольствие оттого, что грязь просачивается между пальцами ног. Испытывая потребность любить кого-то и проявлять о ком-то заботу. Ленни часто, когда ей бывало одиноко, приходила к лошадям.

Вспышка молнии осветила низкие, тяжелые грозовые тучи над плоской черной вершиной горы. Сквозь темные облака проглянула луна, и ее рассеянный серый свет залил послегрозовой пейзаж.

Она вошла в конюшню. Лошади зафыркали в притворном ужасе. В темноте были видны только белки их глаз. Ленни шептала им ласковые слова и гладила шею своей лошади.

Вдруг голова лошади дернулась, и девушка обернулась. По двору сквозь кисею дождя к конюшне шел Консидайн. Испугавшись, девушка отступила к стойлу.

— Ты не должна выходить из дома так поздно, Ленни. — Он говорил спокойно, и страх оставил ее. — Здесь много апачей.

— Было так жарко и душно, — сказала она.

— Я понимаю… но нельзя забывать об опасности. Правда, индейцы не любят нападать ночью, но разве на это можно надеяться!

Возразить было нечего, и она стояла в растерянности, подыскивая слова, способные разрушить стену между ними, заставить его увидеть в ней женщину и открыть в себе нежность, которая, как ей казалось, таилась и в нем. В своей короткой жизни Ленни разговаривала с немногими мужчинами, и все они были друзьями ее отца и много старше нее.

— Я не должен был бы говорить с тобой, — нахмурился он. — Наш брат не имеет права заводить знакомство с такими девушками, как ты.

— Ты… ты нравишься мне, — выпалила она и страшно смутилась — ведь они были едва знакомы. Такое случилось с ней в первый раз, и она сама изумилась тому, что решилась на признание.

— Но я грабитель.

— Знаю.

Она поежилась. Они стояли в темноте, лицом к лицу. По крыше стучал дождь ласково и успокаивающе. Гроза, угрюмо ворча, отступала в каньоны.

— Тебе холодно, -прошептал он. — Иди. Но она не пошевелилась, и он обнял ее и мягко поцеловал в губы. Она тихо стояла, дрожащая, испуганная и обрадованная, желая только одного, чтобы он обнял ее крепче.

Консидайн первым уловил какой-то посторонний звук сквозь шелест дождя. Он пошарил за спиной и нащупал вилы. Ленни почувствовала, что его рука отпустила ее, но не поняла почему.

— После завтрашнего… что будешь делать? — спросила она.

— Поеду в Мексику.

Она знала кое-что о Мексике. Отец рассказывал ей, что в прежние времена мужчины, у которых были нелады с законом, скрывались в Техасе, а теперь они едут в Мексику. Родители жили там до ее рождения.

— Ты когда-нибудь вернешься?

— Может быть… но…

Он прислушался, однако настороживший его звук больше не повторялся. Почудилось? Едва ли. Он знал, что это не был звук дождя и ночи.

Подняв вилы, он обругал себя за беспечность, за то, что сосредоточил все свое внимание на девушке и вышел без оружия.

Неожиданно дверь распахнулась, и в конюшню вошел Дэйв Спэньер с револьвером в руке.

Он замахнулся на Ленни.

— Ты! Марш в комнату!

Когда она проскользнула мимо него, он промямлил, не разжимая губ:

— И оденься, мы выезжаем.

Консидайн стоял спокойно, с вилами в руках, сознавая, однако, что не использует их, потому что не имел ничего против этого человека. Кроме того, он понимал, как все это выглядит в глазах отца девушки.

— Когда я в следующий раз увижу тебя, — отчеканил Спэньер, — постарайся быть вооруженным.

— Ты слишком торопишься с выводами, — спокойно произнес Консидайн. — Ничего плохого не произошло. Она пришла сюда, чтобы побыть с лошадьми, а я боялся, что на нее могут напасть индейцы.

— Я тебя предупредил.

Дэйв повернулся и вышел из конюшни, оставив Консидайна наедине с ночью и дождем.

Глава 5

Нигде не бывает таких удивительных рассветов, как в пустыне. Окрашенная первыми лучами в нежные, пастельные тона. Богом забытая земля становится прекрасной. Нигде нет такого чистого, прозрачного воздуха, как в пустыне после дождя. И нигде в мире смерть не подступает ко всему живому так близко и не дышит в затылок с таким постоянством.

Дождь кончился. По сухим руслам рек еще неслись бурные потоки. Под безжалостным солнцем они вскоре снова иссохнут, но пока природа буйно ликовала. Бесчисленные крошечные корни, чуть прикрытые землей, жадно лили неожиданно пролившуюся на них влагу и тут же запускали тайный механизм воспроизводства.

Жизнь в пустыне полностью зависит от изменений погоды. Высохшие семена, смешанные с песком, кажутся мертвыми. Слабый дождь не способен оживить их, они ждут своего часа. Только когда воды окажется достаточно, внутри семени включаются некие часы, и оно вдруг оживет, быстро выбросит росток, точно в срок сформирует стебель, в одно мгновение выпустит нежные зеленые листочки. Еще миг — и пустыня запламенеет такой яркостью красок, какой не увидишь даже в тропиках. Но это тоже на миг.

Утром на выглаженном дождем песке резко выделялись свежие следы животных и птиц. Все прежние отпечатки, в том числе людей и лошадей, исчезли. Холодные глаза Спэньера тщательно обшаривали холмы в поисках дымков, которые сообщали бы всем индейцам в округе о том, что на тропе появились двое всадников.

Несмотря на внешнюю суровость, толстокожим Дэйв не был, и теперь жалел о том, что позволил себе грубость в обращении с дочерью. Что поделаешь, она больше не ребенок, а юная леди и сейчас в том возрасте, когда для нее естественно думать о мужчинах. При этом слово занимало ключевое место в его рассуждениях. Ее мать была настоящая леди, и он хотел, чтобы Ленни ни в чем ей не уступала.

Дочь сердилась на него и не скрывала своих чувств. В такой момент она была очень похожа на мать: высоко поднимала подбородок и смотрела прямо перед собой.