Нэнси зашла поужинать в ресторан отеля. Надо ли ему идти за ней или лучше собрать ребят вместе и быть готовыми к отъезду?
У магазина Скотт с Отеро нагружали повозку припасами. На улице почти никого не было. Бент понял, что ситуация взрывоопасная.
Когда Нэнси Керриган вошла в ресторан, там сидела только красивая женщина с золотисто-рыжими волосами, одетая по последней моде. Нэнси с интересом взглянула на нее и неприятно удивилась, увидев, что та не отрывает от нее открыто враждебного взгляда.
Подошла официантка, чтобы принять заказ, и назвала Нэнси по имени, поскольку она часто заезжала сюда. Когда официантка отошла, Лотти поднялась и приблизилась к столику Нэнси.
— Мисс Керриган, не так ли? Я Лотти Кеттлмен.
— Как поживаете? Не хотите ли присесть? Ужинать в одиночестве довольно скучно.
Лотти села и стала внимательно и оценивающе изучать Нэнси.
Слегка озадаченная, Нэнси хотела поддержать разговор.
— Вы давно в Аламитосе?
— Вы что, пытаетесь шутить?
— Нет, — холодно ответила Нэнси. — Что вам надо?
— Я сказала, я — Лотти Кеттлмен. — Она сделала паузу. — Жена Джеймса Т. Кеттлмена.
— Не сомневаюсь, что это важный факт, но боюсь, что я все-таки не понимаю, что вам нужно.
Лотти рассердилась, но в то же время засомневалась в своих подозрениях. Нэнси Керриган, очевидно, ничего не понимала.
— По-моему, вы знаете моего мужа и даже достаточно долго бываете вместе.
— Вы ошибаетесь. Я провожу все свое время на ранчо и почти не развлекаюсь. Я не знаю никакого Джеймса Т. Кеттлмена.
— Но вы знаете Джима Флинта.
Нэнси едва заметно напряглась.
— Конечно. Я думаю, в Аламитосе все знают его. Он… скажем так: он привлек к себе внимание. Несколько раз он помог в делах ранчо. Это все, что я о нем знаю.
— Вы имеете в виду, что не знали, что Джим Флинт и Джеймс Т. Кеттлмен — одно и то же лицо?
— Конечно, нет. К тому же для меня это не имеет ни малейшего значения. И то, и другое имя мне неизвестно.
Она вдруг припомнила слухи о том, что в их краях появился Кеттлмен, телеграммы, посланные Флинтом, неожиданную отмену прав Болдуина на продажу железнодорожной земли.
— Вы хотите сказать, — спросила она потрясенно, — что Джим Флинт — это тот самый Кеттлмен? Финансист?
— И мой муж.
Нэнси остановила взгляд на Лотти Кеттлмен. Джим… женат. На этой женщине.
Она красива, но холодна и жестока. И если Нэнси правильно разбиралась в людях, пуста. Лотти явно подозревала, что между ней и Джимом что-то есть.
И Нэнси вынуждена была признать, что у них с Джимом установилось… молчаливое взаимопонимание, хотя они ни слова не произнесли о любви.
— Я уверена, — спокойно сказала она, — что все это очень интересно. Однако я не знала о том, что Джим Флинт — не тот, за кого себя выдает, и не понимаю, почему это должно меня касаться. И то, что он Джеймс Кеттлмен, и то, что он ваш муж.
Почему-то она не представляла Джима женатым. Хотя он старался никак не показать своего отношения, она была убеждена, что он заинтересовался ею и… да, она отвечала ему взаимностью.
Но зачем он здесь? Какие цели преследует такой человек в Нью-Мексико, объезжая пастбища, участвуя в перестрелках и ведя практически бессмысленное существование?
— Не представляю, зачем Джеймсу Кеттлмену приезжать в Аламитос. И почему он приехал один, если вы женаты?
Лотти Кеттлмен не любила обороняться. Она не любила, когда ее просили объяснить свои действия, поэтому ее разозлило, что эта девчонка с ранчо такая независимая и самоуверенная.
— Я отвечу, зачем он здесь, — вдруг сказала Лотти. — Он приехал умирать.
Нэнси несколько секунд смотрела на нее, не понимая.
— Умирать? Вы имеете в виду, быть убитым?
— Умереть. — Лотти почувствовала злорадное удовлетворение.
Если у этой девицы с Джимом что-то есть, то пусть знает, что ей это ничего не даст.
— Он собирается умирать. У него рак.
Нэнси поглядела через столик на Лотти, отказываясь принять услышанное.
— Рак? У Джима?
— Так, значит, все-таки «у Джима»? И вы его едва знаете? — Лотти улыбнулась. — По-моему, вы в него влюблены, но что вам это даст? Если он будет жить, он мой, а если умрет — можете его забирать.
Джим… выходит, он умирает. Поэтому и не боится смерти от пули. Она вспомнила избитого, окровавленного человека, который, шатаясь из стороны в сторону, шел по улице, вламывался в салуны, стрелял, кричал, дрался. Человека, почти ослепленного болью, но ведомого такой дикой силой, какую она еще не видела.
Нэнси больше не думала о сидящей рядом женщине. Она забыла, что всего несколько часов назад она выгнала Джима из лагеря в Дыре В Стене. Несколько часов? А может быть, дней?
Он болен… Он умирает… Он один.
Она посмотрела на Лотти.
— Если это так, то ваше место рядом с ним. Ему нужна помощь, уход и внимание.
— Пусть умирает. — Лотти встала. Разговор оказался бесполезным. — Он холодный и жестокий человек. Он приехал сюда только для того, чтобы никто не узнал, что он мертв. Только для того, чтобы я не смогла получить все, что мне причитается.
— Идите к нему, — сказала Нэнси. — Вы его жена. Идите к нему и помогите. Ведь умирать одному очень нелегко.
— Вам интересно, вы и идите. — Лотти в гневе вышла на улицу.
Она чувствовала, что проигрывает. Джим умрет, и она ничего не получит. Ей опять придется прятаться от домовладельца, опять выпрашивать обеды у подвыпивших мужчин, мечтавших облапить ее.
У нее и в мыслях не было, что она оказалась плохой женой, что во всем виновата только она. Ей не хотелось быть ничьей женой, ей хотелось быть независимой, иметь собственные деньги. Теперь у нее есть шанс… если умрет Джим или его убьют.
Из соседнего салуна доносились звуки пианино, и вдруг в темноте она увидела Джима. Она не могла ошибиться, так хорошо зная его походку. Лотти ощутила вес револьвера, лежащего в сумочке. Она неплохо стреляла. Он шел невдалеке и ничего не замечал. Если она его сейчас убьет, вряд ли смогут обвинить именно ее — ведь у него так много врагов.
Она сунула руку в сумочку и почувствовала холодную сталь рукоятки. Джим шел по другой стороне улицы в направлении к ней.
Он, казалось, не подозревал о ее присутствии. Она вынула оружие, прикидывая расстояние, но тут открылась дверь отеля, и вышла Нэнси Керриган.
Лотти бросила револьвер обратно в сумочку и увидела, что Нэнси смотрит на нее.
— Вы могли промахнуться, — сказала Нэнси. — Темнота обманчива. А если бы вы промахнулись… что тогда?
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Если стреляют в такого человека, как Джим, — сказала Нэнси, — он стреляет в ответ. Инстинктивно. Он вас мог убить.
Лотти резко повернулась и зашагала прочь, громко стуча каблучками. У нее почти не осталось денег. Она возвратится в Нью-Йорк, где ее будет ждать лишь один чек на сто долларов и счета, раз в двадцать превышающие эту сумму. У нее еще есть драгоценности, которые можно продать, но их так мало, а потом опять придется сводить концы с концами, слушая бесконечные жалобы отца.
А если догнать Джима, сказать, что она его любит, умолять простить? Нет, не получится. Она не сможет проделать это достаточно убедительно, к тому же Джим ей больше не верит.
Оставался один путь. В городе был человек, о котором она слышала по приезде. Бакдан.
Она оглянулась, но Джим исчез.
Вдруг из тени отеля, в тридцати футах от нее, вышел Бакдан. Она мельком увидела его узкое небритое лицо, когда он проходил мимо освещенного окна отеля. Лотти направилась к нему, но вдруг неподалеку быстро затрещали револьверные выстрелы. Бакдан отступил под навес и замер рядом с привязанной лошадью. Ночь снова взорвалась выстрелами. На мгновение воцарилась тишина, затем качающиеся двери салуна «Дивайд» распахнулись, и на улицу вывалился мужчина. Он упал на коновязь, пытался развернуться, прислонясь плечом к жерди, но свалился в пыль. Он начал подниматься, когда вышел второй мужчина, хладнокровно прицелился и выстрелил.
Бакдан некоторое время постоял, потом взглянул на Лотти и направился к своей лошади. Он уже вставил ногу в стремя, когда она сказала:
— Бакдан! Подождите, мне надо с вами поговорить.
Глава 15
Джулиус Бент, бросившийся к салуну «Дивайд» когда выстрелы разорвали тишину, был единственным, кто видел, как Лотти остановила Бакдана.
Выстрелы могли означать одно: ковбои с «Кейбара» в беде. Он заметил встречу Лотти и Бакдана только потому, что находился рядом, а также потому, что Бакдан был заметной фигурой в земельной междоусобице.
За несколько минут до перестрелки в салун вошел Болдуин и вышел, сопровождаемый Саксоном и Стреттом. Затем в салун вошли еще три человека Болдуина.
Джулиус Бент не присутствовал при кратком разговоре Болдуина, Стретта и Саксона.
— Флинт в городе. Сейчас в салуне будет драка. Когда она начнется, он прибежит на выстрелы. Спрячьтесь и убейте его, как только он появится на улице.
Долан увидел, как вошли Сэндовал и Алкотт. Сэндовала, «хладнокровного убийцу», разыскивали в Техасе и Соноре, а в Алкотте было больше яда, чем у гремучей змеи.
— Пит, — тихо сказал Долан, — ради Бога, уведи своих ребят. Это Сэндовал и Алкотт.
Вошли Скотт с Отеро, и теперь пяти ковбоям с «Кейбара» противостояли семь человек Болдуина.
— Пошли, — сказал Геддис Милту Райану, — хозяйка, наверное, уже ждет.
— Иди, если хочешь, — сказал Райан, — а я такое ни за что не пропущу.
Геддис заметил, что у Милта под долгополой накидкой висит на плече дулом вниз любимый винчестер. Раз десять Геддис видел, как Райан стреляет из такого положения, выхватывая карабин правой рукой, поддерживая левой и стреляя с бедра. Получалось быстрее, чем из револьвера.
Начал Алкотт — тощий юнец с волчьим лицом и худой шеей, высовывавшейся из рубашки без воротника.
— Те, кто работают на женщину, — сказал он, — не мужчины. Сэндовал внимательно следил за Милтом Райаном — его он боялся больше всех.
Когда заговорил Алкотт, парни с «Кейбара» отпрянули от стойки, а какой-то мальчишка из людей Болдуина с испещренным шрамами лицом схватился за револьвер. Карабин Райана выпрыгнул из-под накидки, и пуля ударила мальчишку в низ живота. Он завизжал и повалился назад, ударившись о стол.
По чистой случайности стол скользнул по полу, но эта случайность решила исход стычки.
Мальчишке не удалось выстрелить, а стол сбил прицел двух человек Болдуина. Геддис выстрелил дважды с расстояния в шесть футов и увидел, что два противника падают. Револьвер одного выстрелил в пол. Винчестер громыхал не умолкая. Райан только успевал передергивать затвор.
Алкотт отступил за край стойки, и в ту секунду, когда Райан выстрелил в первый раз и стол ударился о ноги двух ковбоев Болдуина, Алкотт понял, что ему не жить, если он останется здесь. Повернувшись, он закрыл руками лицо и нырнул в окно, увлекая за собой осколки стекла. Он упал, вскочил и бросился бежать.
Противник Райана был ранен, Алкотт ушел, двое других лежали на полу после выстрелов Геддиса. Ковбои с «Кейбаpa» перенесли огонь на оставшихся троих. Один из них, Сэндовал, уже упал, сраженный пулей Райана.
Все кончилось так же неожиданно, как и началось, и парни с «Кейбара» переглядывались, сами удивленные собственным везением. Перестрелка длилась не более десяти секунд, никого из них даже не задело.
— Пошли, закончим дело, — сказал Райан. — В городе еще полно людей Болдуина.
Один из раненных Геддисом попытался встать.
— Позовите доктора! — простонал он. — Мне плохо!
— Доктор живет рядом, — сказал Райан. — Сходи к нему сам.
Все ковбои с «Кейбара» направились к выходу.
Флинт не прибежал на помощь, как надеялся Болдуин. Он услышал пальбу, находясь в кабинете Дока Макгинниса, где старый врач, ветеран Гражданской войны и войн с индейцами, осматривал его.
Док Макгиннис взглянул на Флинта жестким, проницательным взглядом.
— Что с вами?
— У меня рак.
Макгиннис положил дымящуюся трубку на стол.
— Вот оно как! И кто же вам это сказал?
— Доктор Каллбертон. Маннинг Каллбертон из Нью-Йорка. Не думаю, чтобы вы о нем слышали.
— Ошибаетесь, молодой человек. Я о нем слышал. Мнит себя утешителем тех, кто протирает штаны на доходных должностях… да и сам он такой. Вряд ли отличит рак от фистулы, а сломанную руку от ангины. Он так долго лечил людей от воображаемых недугов, что растеряется от одного упоминания о настоящей болезни. Рак, да? Вы сильно похудели?
— Наоборот, немного поправился.
— Расскажите мне все.
Флинт описал симптомы, передал слова доктора Каллбертона и свое самочувствие.
Макгиннис тщательно осмотрел его, задал еще несколько вопросов, затем сухо произнес:
— У вас такой же рак, как у меня. Это просто язва желудка. — Он подошел к письменному столу. — Ведь вы Кеттлмен? Я слышал, что вы в городе. Язва — довольно распространенная болезнь у людей вашего круга. Слишком заняты, слишком напряжены, слишком мало отдыхаете и нерегулярно питаетесь.
Макгиннис уселся на край стола.
— Потерю веса в начале болезни следовало ожидать. Из того, что я слышал, вы вели не очень-то здоровый образ жизни для больного язвой. Все, что вам нужно, — это отдых, сон и спокойная жизнь.
Флинт улыбнулся.
— Доктор, с тех пор, как я сюда приехал, я сплю и отдыхаю гораздо больше, чем прежде. Правда, стал меньше есть, но зато только говядину и говяжий бульон. И совершенно не беспокоюсь.
— А мне кажется, у вас есть причины для беспокойства, — с иронией сказал Макгиннис. — Вы хотите сказать, что все эти стычки вас не волновали?
— Конечно, нет. Мне нечего было терять, кроме жизни, которую я уже считал потерянной.
— Тогда можете начинать волноваться, потому что я думаю, ваша болезнь не смертельна. И вообще я бы сказал, что сейчас вы здоровы как бык. Свежий воздух и отдых — лучшее для вас лекарство. — Он набил трубку. — Вода тоже помогает. В ней много щелочей. Как бы там ни было, сейчас ваше состояние намного лучше, чем когда вы приехали, судя по вашим словам.
Он вставил трубку в рот.
— Как вам известно, Нэнси просила обследовать вас после случая в Аламитосе. Прекрасная девушка. Знал ее еще ребенком.
Флинт застегивал рубашку, но вдруг остановился и уставился в стену.
Он не умрет. Он будет жить.
Но ведь он женат.
— Я опоздал встретить ее на несколько лет, — сказал Флинт. — Я женат… Очень неудачно женат.
Снаружи на ступеньках послышались шаги. Флинт схватил оружейный пояс и прижался к стене. Револьвер он уже держал в руке.
Заскрипели доски веранды. Макгиннис уселся за стол и начал листать бумаги, как будто в кабинете больше никого не было. Флинт ждал, затаив дыхание и глядя на дверную ручку.
Снова заскрипели доски, зашуршала галька, открылась и закрылась калитка. Неизвестный гость ушел.
— Знаете, Док, по-моему, я испугался.
— Теперь и тебе есть что терять, мальчик. Раньше, наверное, ты чувствовал себя так, словно тебя ничего не касалось.
Макгиннис пососал трубку.
— Мне кажется, Нэнси надеется на тебя, сынок. Ты уверен, что нужен жене?
— Ей никто не нужен, только деньги, Док. Деньги, положение в обществе и внимание мужчин, но не замужество. Она хотела убить меня и, кажется, попытается снова.
— Есть развод. Люди косо на него смотрят, но для некоторых это единственный выход. Мне бы хотелось видеть Нэнси счастливой.
— Мне тоже. — Флинт засунул револьвер за пояс. — Сколько я вам должен, Док?
— Два доллара. В доме есть запасной выход, если хочешь.
— Я не так уж сильно испугался. Уйду, как пришел.
С континентального водораздела дул пронизывающий ветер, но черный дрозд на тополе пел свою бесконечную песню. Было очень поздно. В городе горели только несколько окон: в «Гранд-отеле», в салуне «Дивайд» и в конюшне, где он оставил лошадь, -
Одно окно горело на втором этаже отеля. Это, должно быть, Лотти. Она никогда не любила ни ложиться спать вечером, ни вставать по утрам.
Внутри, в комнате, на стуле с высокой прямой спинкой сидела Лотти. Напротив нее в кресле-качалке устроился Бакдан.
Он держал шляпу в руках, его светлые волосы были зализаны по удлиненному черепу, вытянутое лицо при свете лампы выглядело еще уже.
Лотти никогда еще не встречала человека, внешность которого так соответствовала бы его занятиям: узкое лицо, пустые глаза, безгубый широкий рот.
— Бакдан, — сказала Лотти, — я хочу, чтобы вы для меня кое-что сделали.
Он смотрел на нее, словно никогда не видел женщин. И это была правда — такой женщины он не видел никогда.
Глава 16
В тишине отчетливо слышался хруст гальки под сапогами Флинта. В нескольких милях к югу ковбои с «Кейбара» возвращались в Дыру В Стене.
В салуне «Дивайд» прибирался Долан. Он на тачке отвез убитых в амбар и теперь сметал с пола окровавленные опилки.
Сидя в темноте на кровати, Порт Болдуин курил и ждал Стретта с Саксоном. Но даже в предвкушении известий, которые будут означать победу и сделают его богатым, он испытывал сожаление. Слишком хороший мужик этот Кеттлмен, или Флинт, чтобы умирать от выстрела в спину. Он — боец, и Болдуин с превеликим удовольствием расправился бы с ним сам, голыми руками. Ему редко удавалось найти кого-нибудь, кто противостоял бы ему в драке больше минуты, а для Болдуина не существовало большего удовольствия, чем хорошая драка. Кеттлмен мог бы, пожалуй, доставить ему это удовольствие.
Однако, время шло, и нетерпеливое раздражение Болдуина росло. Западня, скорее всего, не сработала.
Флинт подошел к конюшне, но остановился на углу, в темноте. Над огромной дверью горела лампа, однако внутри сгустилась темень. Что-то здесь не так.
Он подождал немного, но не услышал ничего, кроме храпа конюха, чья комнатушка находилась рядом с дверью. Наконец, так и не сумев побороть дурное предчувствие, он повернулся и обошел здание конюшни, выйдя к корралям.
Там он стал ждать. Ночь выдалась безлунная, но Флинт различал жерди ближайшего корраля, лошадей, сгрудившихся в углу, мерцание воды в поилке и силуэты двух громадных грузовых фургонов, стоящих во дворе.
Заметив задний вход в конюшню, он направился к нему.
Шаги его не были слышны, потому что на земле в старом коррале лежал спрессованный слой пыли, ошметков сена, сухого навоза и соломы. У стены он снова постоял, внимательно вслушиваясь.
В тополях возле дома Макгинниса все еще пел дрозд, и его песня лишь подчеркивала ночную тишину. Его гнедой стоял почти в середине конюшни.
Дверь была такой же широкой, как и с главной улицы. Здесь проезжали повозки с сеном и грузовые фургоны. Сейчас она была погружена в темноту. Флинт подождал еще минуту и ступил внутрь.
Под ногами зашуршало рассыпанное сено. Он прислонился к стене, ожидая какой-нибудь реакции, но ничего не случилось.
Он слышал, как лошади хрустят овсом, иногда одна из них била копытом или всхрапывала. Больше ничего не нарушало тишины. Он чувствовал запах свежего сена, навоза и кожи.
Флинт сделал два осторожных шага, потом еще один. Может, он и дурак. Может, здесь никого нет и никто не подстерегает его. Однако Порт Болдуин остался в городе, Лотти тоже… а у него не было причин доверять Лотти.
Флинт осторожно прошел вперед и остановился. Вдруг в нескольких футах он услышал глубокий вздох.
Что-то коснулось его плеча. Флинт поднял руку и нащупал поржавевший старый трензель без уздечки, висящий на гвозде. Стараясь не выдать себя, он снял трензель с гвоздя и, прикинув расстояние, сильно бросил железку вниз, рассчитывая, что человек сидит.
Трензель глухо ударился, и чей-то голос требовательно спросил:
— Что за дурацкие шутки? Ты чего?
— Заткнись, — прошептал второй голос.
— А ты кончай в меня кидаться. Нашел время для шуточек.
Последовала минута молчания. Второй голос сказал:
— Я ничего не кидал.
Воцарилась тишина.
Теперь они забеспокоились. Они внимательно вслушивались, стараясь широко открытыми глазами разглядеть что-нибудь в темноте. Согнувшись, Флинт пальцами разгреб набросанное сено и набрал пригоршню песка.
Нужно попасть песком в глаза человека, в которого он бросил трензель, даже если тот сейчас смотрит в другую сторону. Флинт махнул рукой, широко разбрасывая песок. Он услышал испуганный вздох и резко швырнул все, что оставалось в пригоршне. Ответом был приглушенный возглас и шуршание одежды.
Флинт сделал несколько шагов вперед, одной рукой нащупал плечо сидящего человека и ударил его револьвером по голове. Раздался глухой стук, и человек откинулся к стене. Флинт поймал его за воротник и ударил еще раз. Затем поднял и со всей силы толкнул в сторону денника, откуда слышался второй голос.
— Сакс! Что…
Саксон лежал теперь в центре прохода, едва различимый в отсветах лампы над передней дверью. Стретт хрипло позвал, но Саксон лежал не шевелясь. Стретт слышал шуршание одежды, стук. Может, Саксон ударился?
Он секунду подождал, затем вышел из денника и присел на корточки.
— Сакс, что случилось? Тебя ранили?
В наступившей тишине Стретт услышал щелчок взводимого курка и застыл с колотящимся сердцем. Он сидел на корточках, полы куртки закрывали рукоятку револьвера. Стретт быстро оценил свои шансы и решил, что рисковать не стоит.
— Поднимай своего напарника и иди к двери, — сказал Флинт. — Не торопись. Я не хочу тебя убивать, но, с другой стороны, если придется, сожалеть не буду. Выбирай.
Стретт встал, взвалил Саксона на плечо и пошел к двери.
Флинт быстро вступил в денник гнедого и ласково с ним заговорил. Глядя поверх спины коня, он набросил седло, уздечку, вывел из денника и сел верхом.
Стретт остановился у выхода. Флинт проехал позади него, наклонился и, не останавливаясь, вытащил револьверы и у одного, и у другого.
— Шагай, — сказал он. — И не останавливайся, пока не дойдешь до Калифорнии.
— До Калифорнии! — запротестовал Стретт. — А лошадей-то можно взять?
— После того, как я уеду, можешь вернуться, взять лошадей и проваливать. Я слышал, Калифорния — прекрасная страна, а здесь, ребята, вас уже не ждет ничего хорошего. Меня зовут Флинт, и, если я еще раз увижу кого-либо из вас, начну стрелять, независимо от того, где мы встретимся. Считайте, что я вас предупредил, больше предупреждать не буду.
Он некоторое время смотрел, как Стретт, сгибаясь под тяжестью тела напарника, шагает по улице, затем развернулся и уехал.
Недалекие горы высились черными тенями на фоне неба, холодный ветер раскачивал сосны на высоких склонах и залетал в долину. Флинт повернул к югу, пересек ручеек, оставшийся от пересохшей реки Сан-Хосе, и направился к убежищу.
В своей темной комнате в «Гранд-отеле» Порт Болдуин наконец затушил сигару. Значит, они его подвели. Флинт жив.
Болдуин разделся, лег в постель и лежал, уставившись в потолок. Он не мог больше держать скот на пастбище Наджента. Пастбище уже перенаселено, и коровы стали терять вес, однако избавиться от них сейчас означало потерять деньги не только на продаже, но и на пересылке скота на Восток.
Где-то в коридоре мягко закрылась дверь. Болдуин прислушался. Он не услышал шагов, но через некоторое время скрипнули ступеньки черного хода.
Кто-то спускался по черной лестнице! Кто-то уходит из отеля после полуночи. Кто пользуется черным ходом? Наверное, многие. Но он знал только одного. Бакдан. Комната Лотти находилась дальше по коридору, и Лотти заинтересована в убийстве Флинта. Болдуин повернулся на бок и скоро уснул.
В нескольких милях к югу, в Дыре В Стене, Нэнси Керриган не спала. Она долго лежала с открытыми глазами, затем встала, подбросила дров в огонь и уселась на бревно рядом с костром, завернувшись в теплое пальто.
Джим умирает, но он совсем одинок. Постепенно разрозненные события стали для нее складываться в определенную картину. Она вспомнила Лотти Кеттлмен — холодную, но несомненно красивую женщину, которая, конечно, знала, как обращаться с мужчинами. Но если Джим умирает, а Лотти его ненавидит, то зачем она здесь?
Деньги…
Разве у Джима есть деньги? Конечно. Ведь он — Джеймс Т. Кеттлмен, один из самых богатых людей в стране, наряду с Вандербильтом, Голдом, Фиском и молодым Гарриманом. Конечно же, у него есть деньги. Если он умрет, Лотти и так получит все, так зачем же она сюда приехала? Здесь много загадок… Связь Джима с Флинтом, например.
Но все это не важно, потому что Джим умирает где-то в этих холмах. Она вспомнила, когда он лежал у нее на ранчо, страшно избитый, весь в синяках; она вспомнила, как он уезжал отсюда, когда его практически выгнали, и все после того, как он так много сделал для них.
Она услышала легкие шаги, подняла глаза и увидела Пита Геддиса.
— Что случилось, мэм?
— Я думала о Джиме Флинте.
Пит Геддис сел рядом.
— Я оказался последним дураком. Все думал, что он приехал за моей шкурой, это после стольких-то лет.
Нэнси рассказала Питу о своем разговоре с Лотти, о болезни Флинта, о том, что видела с крыльца отеля.
— Мне жаль, мэм. Мне правда жаль.
Она осталась у костра одна. Какое-то беспокойство не давало ей уснуть. И обида на то, что такая женщина, как Лотти, замужем за Флинтом.
Она не имела на него права… никакого права.
Однако по закону Лотти была его женой, и, что бы ни случилось с Флинтом, она ею останется.
Нэнси Керриган встала и посмотрела на чуть-чуть посветлевшее на востоке небо. Не важно. Если Джиму Флинту суждено умереть, он умрет среди любящих его людей. Она поедет домой на ранчо, снова построит дом, а если Порт Болдуин опять начнет искать приключений, он их получит.
И если Лотти Кеттлмен захочет получить Джима Флинта обратно, ей придется драться за него.
Глава 17
Мальпаис — страшная, смертоносная пустыня из застывшей лавы — лежал раскаленный послеполуденным солнцем, на его обширной каменистой поверхности ничего не двигалось. С края нависшего над мальпаисом столового плато Бакдан внимательно рассматривал раскинувшиеся перед ним лавовые поля.
Три дня прошло после стычки в Аламитосе в салуне «Дивайд», стычки, которая закончилась полным поражением ганменов Болдуина. Три дня после разговора с Лотти Кеттлмен.
В течение этих трех дней Бакдан — осторожный и безжалостный охотник на людей — искал человека, которого должен убить.
Флинт появлялся ниоткуда и исчезал в никуда.
Однако у него должно быть убежище, он должен где-то держать своих лошадей. Кроме того, у гнедого не было клейма, а это говорило о том, что он вырос не на ранчо, иначе бы ковбои знали о нем.
Спрятавшись от посторонних глаз в деревьях и скалах на краю плато, Бакдан вспоминал все, что знал о Флинте.
Он появился в Хорс-Спрингс. Вооруженная стычка с людьми Болдуина произошла на Северных равнинах, когда Флинт направлялся на север. Через несколько дней он приехал в Аламитос с юга.
Он участвовал в обороне «Кейбара», его видели, когда он скакал к ранчо впереди нападавших, и ехал он с юга. В большинстве случаев он приезжал в Аламитос с юга или востока.
Все указывало на то, что убежище Флинта находилось к востоку и югу от Аламитоса и к северу от Хорс-Спрингс. То есть где-то в лавовых полях неподалеку от плато Себолетта. Бакдан обыскал местность к югу и западу. Он проверил старые индейские развалины около Порт-Оф-Фис-Флэт и каньона Олд-Редондо. Он проехал по обеим сторонам хребта Зуни.
Бакдан прочел следы, оставленные гнедым жеребцом. Подковы были новые и легко различимые. Он не обнаружил таких следов к западу от «Кейбара». Он вышел на след примерно недельной давности к югу от «Кейбара» и дошел по нему до Северных равнин, где след исчезал. Он не потратил время понапрасну, так как кое-что узнал, обнаружив очень старую тропу, почти стертую ветром, ведущую в Хорс-Спрингс.
Он сузил круг поисков и скоро решил, что убежище должно находиться между уступами плато Себолетта и самой южной точкой лавовых полей. Там он нашел несколько свежих следов — некоторые шли на север, другие — на юг.
Однако только сейчас, сидя на краю плато и изучая мальпаис, Бакдан вспомнил человека с поезда, который исчез из вагона ночью перед Аламитосом.
Конечно, Кеттлмен — Флинт. Флинт спрыгнул с поезда во время длительного крутого подъема и пошел пешком к западу, через плато, где его должна была ждать лошадь.
Флинт наверняка где-то здесь. Бакдан знал, что в лавовых полях есть островки зеленой травы и ручьи, есть свои ущелья и вершины. Спрыгнув с поезда и так быстро скрывшись из вида, Флинт должен был знать дорогу к убежищу.
История о том, что Флинт — это мальчишка из «Кроссинга», мало его беспокоила. Такая стрельба, как в «Кроссинге», или побоище, которое Флинт устроил ганфайтерам Болдуина после своего избиения, говорили о том, что этот человек легко может потерять голову, а человек, потерявший голову, — мертвый человек.
Бакдан, например, никогда не терял голову и всегда мыслил трезво. Он отказывался взять на себя убийство Флинта, пока его не попросила об этом Лотти Кеттлмен.
Он никогда не знал таких женщин. Божественно красивая, с изумительной фигурой, она знала, как разговаривать с мужчинами. Она покорила его еще до того, как предложила пойти к Болдуину и сказать, что он передумал. Все равно Флинта придется убить. «А нам, — сказала она, — то есть вам, три тысячи долларов пригодятся».
В разговоре прозвучало несколько таких намеков. Бакдан думал, что Лотти пообещала ему половину, в то время как она не обещала ему ничего. Он не просил аванса, потому что просто не осмелился. Она не такая, как все, она особенная, а Флинт сделал ее жизнь невыносимой.
Бакдан привык иметь дело с жестокими людьми, с лошадьми и оружием. Его немногочисленные контакты с женщинами основывались на принципе «заплатил — получи», а Лотти Кеттлмен была женщиной из иного мира. Как и многих других, его покорила женственность. Мысль, что ему также следует получить деньги с Болдуина, показалась ему чрезвычайно практичной, он изумился, как такая земная идея могла прийти в такую хорошенькую головку.