Глава 5

Они шли рядом с оружием наготове. Попытка уйти означала бы для нас смерть. Сражаться? Силы слишком неравны. Но у меня были друзья среди чероки, живших в горах. Я мог найти друзей и здесь.

Мы торговали с чероки на Стреляющем ручье, а также привозили товары в их поселения к югу и востоку от нас. Они наверняка знали о Барнабасе. Его имя стало легендой. Кин и Янс часто посещали деревни и имели там много друзей. Они охотились вместе с чероки и выходили с ними на тропу войны. Особенно индейцы любили Янса, моего неукротимого, шумного, отчаянного брата, обладавшего необычайной силой и неувядающим чувством юмора. О чероки, живущих среди холмов, до нас доходили только слухи.

Откуда же им знать обо мне, Тихом? Обо мне, который, пробираясь сквозь заросли лавров, стоял на опушке один, любуясь рассветом?

— Спокойно! — предупредил я кикапу.

— Они враги! Я их не боюсь!

— Я верю, что ты их не боишься, и они тебя тоже, но если хочешь остаться в живых, успокойся и доверься мне. Я им не враг, и они должны понять это.

— Ты боишься?

— Если ты пойдешь со мной, то увидишь, боюсь ли я, но, если позволит их поведение, я буду человеком мира. Между мной и чероки нет наследственной вражды.

— Дело не во вражде. Скальп есть скальп.

Мой друг кикапу был не глуп, но выбора у нас не осталось. Дружба краснокожего основывается на несколько иных принципах, чем наша, хотя есть точка, где отдельные пути и верования совпадают. Находясь среди незнакомых людей, следует быть осторожным и не слишком доверчивым.

До берега нас довели под конвоем, а когда все каноэ стояли на берегу, один из тех, кто захватил нас в плен, протянул руку к моему луку. Их деревня находилась рядом.

Отведя лук назад, я пристально посмотрел индейцу в глаза и сказал:

— Я — друг. Я — Сэкетт.

Воин отдернул руку.

— Сэкетт! — воскликнул он.

, — Он — Сэк-етт, — сказал другой. — У него лицо Сэк-етта.

— Я не знаю его, — произнес третий. — И не видел его.

— Мы пришли как друзья, чтобы выкурить трубку с чероки. Затем мы пойдем к Великой реке и дальше.

Один из чероки показал на Кеокотаа:

— Он кикапу. Почему ты с нашим врагом?

— Когда он со мной, он не враг чероки. Он великий путешественник. Мы идем за Великую реку вместе. Возможно, мы пойдем в Далекие Земли.

— Это мертвые земли. Там нет воды. Трава коричневая и старая, реки не текут.

— Я найду воду. Моя магия сильна. Для меня эта земля не будет пустой.

Воин, который сказал, что у меня лицо Сэкетта, заговорил снова:

— Я знаю его. Он обладает сильной магией.

Они стояли немного поодаль от меня. Я понятия не имел, что они знали обо мне, но времени для расспросов не осталось.

— Я пойду в вашу деревню и выкурю трубку с вашими вождями. Я сяду рядом с вашим колдуном. Когда я с вами, моя магия — ваша магия.

Люди, вышедшие из деревни, расступались перед нами. Нас провели через ворота. За прочной изгородью стояло несколько вигвамов, крытых корой. Перед одним из них на бизоньей шкуре, скрестив ноги, сидел старик.

Он взглянул снизу вверх на меня, а затем жестом указал, чтобы и мы сели. Мы устроились напротив него, он взял трубку, затянулся и передал ее мне. Я затянулся, выпустил дым, а затем передал кикапу, тот взял ее, закурил и вернул трубку мне.

Мне показалось, что в глазах старика мелькнула хитринка и удивление.

— Ты — Сэк-етт?

— Да.

Старик рассматривал мою одежду, мой лук. Затем его взгляд остановился на двух чехлах, прикрепленных к поясу.

— Что это? — спросил он.

— Голоса грома, — ответил я, — убивают на расстоянии.

Первый чероки протянул руку:

— Я посмотрю.

— Это талисманы. Я не позволяю людям прикасаться к ним.

Его взгляд стал суров.

— А если мы попробуем? — предположил он.

— Многие умрут.

— Ты умрешь!

— Человек рождается, чтобы умереть. Это предназначено нам.

Я смотрел на него холодно, но стараясь, чтобы в глазах моих не появилось угрозы.

— Не торопи время.

Казалось, старик не обращал внимания на нашу словесную перепалку. Потом он произнес:

— Мы, чероки, много слышали о Том, Который Рассказывает о Завтрашнем Дне. Мы слышали о твоей великой магии.

Между нами горел небольшой мерцающий огонь.

— Существует магия ветра, существуют духи, ожидающие сумерек. Они не принадлежат человеку, но иногда они благоприятствуют мне в великой магии.

Я протянул руку над огнем, легким жестом раскрыл ладонь над пламенем, и оно внезапно окрасилось в сине-зеленый цвет.

Чероки отпрянули, что-то бормоча, но старик не сдвинулся с места.

— А! Я слышал о нем, который заставляет огонь изменять цвет.

— Духи добры, — заметил я скромно. — Я тут ни при чем.

Старику это понравилось.

— Мои духи тоже иногда добры, — сказал он. — Хотя не в такой степени.

— Не сомневаюсь, — ответил я. — Твое имя известно за голубыми горами.

— Ты идешь за Великую реку? Это далекий, зачастую кровавый путь. Некоторые ушли туда. Мало кто вернулся. Многие пропали. — Он помолчал. — Именно оттуда пришли белые люди. Белые люди, одетые в железные рубашки.

— Белые люди в железных рубашках? Воины Огня?

Он покачал головой:

— Нет, это случилось позже. Мальчиком я видел их собственными глазами.

Он явился в нашу деревню, чтобы поесть, и был очень голоден. Когда уходил, мы дали ему с собой еды. Он быстро ушел. Я тогда был ребенком и любопытным. Вот и побежал за ним.

Мы ждали продолжения, и даже чероки проявили любопытство — по-видимому, они раньше не слышали эту историю.

— Он поел, но был еще слаб. Два раза падал, пока добрался до костра, где ожидали его двое других, настолько слабых, что они не могли встать. Он дал им поесть.

— Они тоже носили железные рубашки?

— Да. Двое имели луки, такие же, как у тебя, а один — копье. У всех были длинные ножи. Они поели. Отдохнули. Затем ушли. Я наблюдал, как они уходили.

— Куда они пошли?

— По тропе Великой Войны. По тропе Воинов.

— Ты шел за ними?

— Недолго. Они встретили еще двоих, у них тоже были большие луки, копье и длинные ножи, но железная рубашка только на одном. Этот убил оленя. Я видел, как они опять ели. Потом отправились в путь, а я вернулся в свою деревню.

Пятеро белых людей? Только у англичан могли быть большие луки, а индеец запомнил их. Кто же они? Старику на вид под восемьдесят, а пришельцев он встретил мальчиком.

Я смутно припомнил историю, которую рассказывал Джереми Ринг, старый друг моего отца. Некто сэр Джон Хокинс высадил на берегу в Мексике группу англичан, не желавших попасть в плен к испанцам. Они решили добраться до французских поселений, о которых слышали, не представляя, насколько долгим будет это путешествие. Трое все же достигли Нова-Скотиа через одиннадцать месяцев. Отсюда их переправили во Францию, а затем в Англию. Возможно, о них рассказывал старик.

— Ты пришел с миром, — кивнул старик, — и найдешь здесь мир. С миром и уйдешь.

— С моими друзьями чероки и не может быть иначе.

Нам показали вигвам, в котором мы могли бы переночевать, но я знал, что слова старика относились ко мне одному, что кикапу не тронут, пока он на территории деревни, но потом…

Только теперь я сообразил, что индеец, хотевший взять мои пистолеты, удалился еще до того, как старик дал нам разрешение остаться. То есть он не участвовал в церемонии. Это следовало помнить. Возможно, он поступил так не намеренно, но кто даст гарантию?

А что с нашим каноэ? Лежит ли оно в целости и сохранности? Я прикинул на глаз расстояние от вигвама, в который нас привели, до того места, где осталось каноэ. Вероятно, лучше всего для нас ускользнуть ночью, если представится такая возможность. Все, что мы могли сейчас сделать, это смотреть и ждать.

Деревня была больше, чем мне показалось вначале. У вигвамов толпилось много индейцев и сновало несколько дюжин собак. Но ночью они будут спать. Впрочем, будут ли? Все, разумеется, знали о нас, и любое наше движение ночью могло вызвать отнюдь не дружественную реакцию.

Подождем до утра. Поедим, побеседуем, а потом спокойно удалимся, как подобает гостям.

Что произойдет после этого? Другой вопрос, но готовым надо быть ко всему.

Кеокотаа, казалось, спал крепко и беззаботно. Но кто в это поверит? Задолго до рассвета я поднялся, приготовил свое снаряжение и оружие. В пределах деревни я не ожидал никаких неприятностей, но не всем здесь мы понравились и не все согласились с гостеприимством старого вождя.

У входа в вигвам раздался голос:

— Сэк-етт?

— Я здесь.

— Выходите! Пора в путь.

Нас ожидали шестеро индейцев. Мы стояли перед ними, готовые ко всему.

— Мы друзья. — Это сказал индеец лет сорока, с бочкообразной грудью. — Мы пришли, чтобы проводить вас. Сэк-етт — друг нашего народа. Мы друзья Сэк-етта.

Они встали по обе стороны от нас, и мы пошли к каноэ. Его охраняли двое. Разместившись в двух каноэ, индейцы плыли рядом с нами до тех пор, пока мы не взяли курс. Наконец они отодвинулись и пропустили нас вперед. Старший поднял копье.

— Идите с миром, — сказал он; и мы продолжили свой путь.

Они действительно боялись, что на нас нападут, и пришли проводить, обеспечив безопасность.

Будут ли нас преследовать наши недоброжелатели? Я сомневался. Позиция воинов сразу стала всем известна, и вряд ли несколько недовольных посмели бы противостоять ей.

Но мы, как и следовало, держались настороже, ничему не доверяя, готовые ко всему.

Слава моего отца бежала впереди нас. Его знали как смелого и честного человека, умевшего улаживать споры, возникавшие между индейцами. Они приходили к нам со своими болезнями и ранами, когда колдун не знал, как вылечить их. Дом на Стреляющем ручье пользовался известностью не только среди чероки, но и среди других племен.

Мы плыли по реке одни. Только солнечный свет и тень от облаков сменяли друг друга. Почти каждый день тучи голубей носились над нами. Стали попадаться и длиннохвостые попугаи, яркая окраска которых оживляла голые деревья. Многие деревья, прибрежные кустарники сбрасывали на землю листву. Однажды, оглянувшись, я, как мне показалось, увидел солнечный блик на лопасти чужого весла. Но, видимо, мне действительно показалось.

Мы прошли двадцать миль и устроили привал в маленькой бухточке небольшой речки, тщательно спрятав наше каноэ в зарослях ивняка. Разведя небольшой костер из сухих дров, почти не дающих дыма, мы поели бизоньего мяса и растянулись на покрытом травой склоне.

Отсюда вверх по течению река открывалась почти на милю, но если повернуть голову и посмотреть сквозь заросли ивняка вниз, то обзор оставлял желать лучшего. Стояло тихое, спокойное время дня, выдалась минута, чтобы подумать, составить план дальнейших действий.

Если я собираюсь найти Ичакоми, то искать следы надо у ее соплеменников; начи в дружественных отношениях с чероки, и отряд следопытов вполне мог остановиться на Хиваси. Не исключено, что старый вождь чероки что-нибудь и рассказал бы мне, но я забыл спросить его о девушке.

Мы слышали рассказы о том, что на западе, по ту сторону равнин, живут испанцы. Это вполне могло быть правдой, однако точно этого не мог сказать никто. В Англии слишком мало знали об испанцах, а мы, в колониях, и того меньше. Время от времени индейцы приносили рассказы об испанцах, живущих далеко-далеко на западе.

Куда пошла Ичакоми? Свободные земли, где племя рассчитывало скрыться от врагов, достаточно далеко.,

К северу хозяйничали свирепые сенеки. Ей туда путь заказан. Разведчиков привлекла бы обширная равнина, где никого нет. А что еще?

Я глянул на дремлющего Кеокотаа и спросил:

— Куда бы ты пошел, если бы искал новое место жительства?

Он внезапно сел на траве.

— В горы, — ответил он. — Я пошел бы в горы, где есть вода и легко подстрелить дичь.

— А как добраться туда?

— Конечно, вдоль реки, но не берегом, подальше. Там, где есть вода, поджидают и враги. Я бы шел вдали от воды, выходя к ней только ночью или поздно вечером.

На наших стоянках, реже в пути мы с Кеокотаа обсуждали самые разнообразные проблемы. Его быстрый ум все легко схватывал, а дар подражания помогал без особого напряжения овладевать английским.

— Ну какой же я англичанин? — Мой ответ прозвучал несколько обескураживающе. — Отец мой действительно англичанин, но я никогда не видел Англии. Знаю только Америку. Я — американец.

— Почему ты американец?

— Родился здесь, живу здесь. Все, что помню, связано с Америкой.

— У меня все то же, но я — кикапу.

— Ты кикапу, но ты также и американец, — пояснил я.

— Ты американец. Я американец. Кто же тогда чероки? А сенеки?

— Тоже американцы.

Он покачал головой:

— Сенеки — не американцы. Сенеки — это сенеки Они мои враги.

— Далеко отсюда, в Бостоне, есть люди, которых называют пуритане. По рождению они англичане. Но думают не так как я. Но они тоже американцы.

— Они люди твоего племени?

— Нет.

— Испанцы — люди твоего племени?

— Нет.

— Испанцы живут во Флориде. Это Америка?

— Конечно.

— Тогда испанцы — тоже американы?

— Ну…

— Ты говоришь, что сенеки — американцы. Я говорю, что испанцы — американцы.

— Давай забудем, что есть сенеки и есть испанцы и будем помнить, что все мы — американцы.

Кеокотаа надолго замолчал. Новую для себя идею он не готов был принять. Ну а я? Готов ли согласиться с тем, что испанцы, наши извечные враги, — американцы?

Кеокотаа заговорил, и в голосе его звучало лукавство:

— В следующий раз мы встретим сенеку, и ты скажешь ему, что все мы — американцы. Не нужно воевать. И положи свой лук, нож и пистолеты…

— И?..

— И твой американский скальп будет висеть в вигваме сенека.

— А что, если сенека подойдет к тебе и скажет: «Не надо больше воевать»?

— Я сниму с него скальп и отрежу ему руки и половые органы.

— Отрежешь руки?

Я знал, что индейцы так часто расправлялись с поверженными врагами, нанося и другие увечья несчастным, попавшимся им. Это был варварский обычай.

— Почему?

Он посмотрел на меня, как на несмышленого ребенка:

— Если у него нет рук, он больше не нападет на меня. Если у него нет половых органов, у него не будет сыновей, которые, став взрослыми, станут преследовать меня. Что еще ему остается?

Я попытался объяснить ему, что белые так не поступают, но потом плюнул и подвел черту:

— Это не наш обычай.

Он пожал плечами:

— Меня подстерегает враг, выжидающий своего часа, а я буду мирно отдыхать. Так у тебя получается?

— Но почему бы нам всем не жить здесь мирно? Сейчас. Неужели тебе не хотелось бы ходить по лесу, ничего не опасаясь?

— Нет. Скоро Кеокотаа станет ленивый, толстый, бесполезный. Без войны нельзя Пока индеец не добудет скальп, он — ничто. Не может жениться. Не имеет слова в совете.

— Все можно изменить. В Англии большинство лордов получили свои титулы за умение убивать. Дворянство и земли давались тем, кто искусно обращался с оружием, хотя сейчас достаточно часто титул или звание рыцаря получают люди, падающие в обморок при виде крови.

— Кикапу сильны благодаря своим врагам. Если враги отступятся от нас, мы начнем слабеть. Тот англичанин учил меня молиться вашему христианскому Богу, — неожиданно добавил он.

— И ты молился?

— Почему нет? Все боги полезны. Кто я такой, чтобы говорить, что ваш Бог плох? Мой друг англичанин молился и был силен в своей смерти. Сенека, который убил его, поет песни о его мужестве — Помолчав немного, Кеокотаа добавил: — Если бы я молился в последний раз, то попросил бы вашего Бога послать мне врага. Пока у меня есть враг, даже всего один враг, я — сильный.

— Но не обязательно искать врага, — запротестовал я. — Для такого случая сгодится любое препятствие. Все, что заставляет человека стремиться стать сильнее, лучше.

— Пусть у тебя будет препятствие, а у меня — враг. Ты делаешься сильнее по-своему, а я — по-своему.

Он был невероятно упрям, но и страшно силен. Однако, протестуя, мне следовало помнить, что Англия завоевала господство на море отчасти потому, что испанцы построили армаду.

Глава 6

Когда утренний свет заиграл на воде, мы спрятали наше каноэ и двинулись в глубь леса, удаляясь от реки. Мой отец возложил на меня задачу — найти место для нашего нового дома и исследовать территорию. Из лодки ее не решить. Да я и сам испытывал страстное желание узнать, что за земли лежат вокруг, Кеокотаа тоже.

Мы шли по густой траве, среди высоких деревьев. На пути нам часто попадались бьющие из-под земли ключи, а рек и ручьев встречалось мало. В преобладавших здесь известняках за век образовались обширные пещеры, и водные потоки текли теперь глубоко под землей.

Как-то я стал замечать, что Кеокотаа идет вперед с большой неохотой, смотрит на холмы с благоговейным страхом и явно старается избегать пещер.

Когда я спросил его о причине такого поведения, он почти шепотом ответил:

— В них обитают души умерших. Они везде. А есть пещеры, где они спят, не мертвые, но и не живые.

— Ты видел это?

— Видел.

— Отведи меня к ним.

— Нет.

— Они не причинят нам зла, — заявил я, — мое колдовство защитит нас. — Он верил в мои магические способности, я старался поддерживать его веру, но делал это умеренно и осторожно. — Мне нужно многое узнать, — настаивал я. — Может те, кто жил здесь раньше, принадлежали к моему народу, — удачно ввернул я, вовремя вспомнив историю о принце Уэльском Мадоке. Уж нет ли тут и в самом деле связи?

Вечером того дня мы разбили лагерь около родника на уютной полянке, окруженной скалами и деревьями. Месте было укромное и как раз такое, чтобы задержаться ненадолго. Нам предстояло сделать новые мокасины из бизоньей шкуры, которую мы несли с собой. Мокасины служат не так долго, как английские ботинки, но выкраивать их детали и подгонять по ноге нас обучили с детства.

Что имел в виду Кеокотаа, когда сказал: «Они живые, но не живут»? Задать ему прямой вопрос не имело смысла — не ответит. Я ждал, когда он под соответствующее настроение сам затронет эту тему.

Мы засиделись у костра допоздна, мастеря мокасины впрок. Уже каждый сшил себе по нескольку пар, а он все молчал.

И вот наконец Кеокотаа заговорил:

— В тот год рано наступили холода. Медведи ушли. Птицы летали низко и перепархивали с куста на куст. Потом пошел снег, очень густой снег, и скоро стал глубоким. Мои следы тоже стали очень глубокими, как следы паснуты.

— Паснуты?

Он недружелюбно взглянул на меня:

— Большой, с длинным носом. Понка называют его паснутой.

— Не знал, что есть такое название, — как бы извиняясь заметил я.

— Все вещи имеют названия, — с достоинством произнес он. — «Паснута» означает «длинный нос». — И добавил: — Паснута очень тяжелый. Он оставляет в снегу глубокие следы.

— Ну, был ранний снег, — подсказал я ему, чтобы он продолжил рассказ.

— Я оказался не готов. У меня были мясо и шкура, но шкуру я не успел обработать и не мог построить вигвам, а снег падал очень густо. Пришлось искать пристанище в горах, где валялись поваленные деревья или большие камни. Я хотел найти убежище, которое защищало бы меня от сильного ветра, свирепствовавшего вовсю.

— И что же?

— Нашел пещеру. Небольшую такую. — Он развел руки меньше чем на два фута. — Расколотая скала, внутри черная. Я заглянул и увидел внутри помещение, большое, как три вигвама вместе.

Вошел. Сухо, тихо, ни зверей, ни птиц, ни ветра — никого. Старое кострище — одна зола. Вокруг камни, они лежали вот так. — Он жестами показал, что камни образовывали окружность. — Наломав сушняка с упавшего дерева, развел огонь. В пещере стало теплее. Не тепло — теплее. Я подумал, что тут всегда холодно. — Он опять замолчал и мы оба углубились в работу над мокасинами. — Костер горит. Я подбрасываю ветки. Он горит ярче. А по стенам движутся тени. Я смотрю… и мне становится страшно.

— Страшно? Почему? — нетерпеливо воскликнул я и сразу же пожалел о своей несдержанности. Кеокотаа снова замкнулся. Теперь надо ждать.

— Слишком много теней, — наконец почти выдохнул он и взглянул на меня. — Тени от костра, но и другие тени тоже. Высокие, тонкие, они двигались сами по себе, и страх охватил меня. Но снаружи холодно. Без огня, защиты от ветра — смерть. И тогда я сказал, я, Кеокотаа из племени кикапу, ничего не боюсь, посидел и решил: не надо подкладывать ветки в огонь. Он погаснет — исчезнут пляшущие тени. Я дал огню потухнуть, но даже когда остались только красные угли, тени по-прежнему плясали, только медленно. Тогда я снова развел огонь. Тени не приносили мне вреда. А если пещера погрузится в полную темноту… кто знает, что может быть? Возможно, огонь существует для этих теней. Может, они любят его, потому что он дает им жизнь? Тени ожили снова, хотя высокие и тонкие плясали медленнее других. Спать боялся. Всю ночь кормил тени их любимой пищей — светом от костра. Давал им жизнь, делал подношения в виде веток, страдая от мысли: что будет, если топливо кончится? Вдруг мне почудилось, что тени стали выше. Я встал, показал им, как мало осталось веток, и вышел на холод, чтобы набрать еще. Развел огонь. И тут мне пришло в голову, что теперь я попал в рабство к теням. Я слежу за костром, слежу за топливом. Отпустят ли они меня утром? Тогда с наступлением утра я решил бежать. Подложил веток в огонь, а затем вышел, как будто хочу принести еще. И убежал. Прочь, сквозь снег! Я бежал, лавируя между деревьями, несся до тех пор, пока хватило сил. Теперь я больше не боялся! Я свободен! Я скрылся! — Он посмотрел на меня. — Я не вернусь туда. С меня хватит.

— А твоя шкура? Та, которую ты принес в пещеру?

Он пожал плечами:

— Наверное, она там. Плевал я на эту шкуру. Я не пойду в пещеру.

— Ты покажешь ее мне?

Он снова пожал плечами:

— Покажу. Подожду два дня. Если не вернешься, уйду, далеко, очень быстро.

Мы долго молча работали, и мокасины в наших руках приобретали нужную форму.

Потом я решился:

— Ты говорил, что «они живые, но не живые»… Имел в виду тени?

Он ответил мне молчанием.

Прошел почти час. Мы отложили готовые мокасины.

Наконец он произнес:

— Там есть еще более глубокая пещера. Я входил в нее.

— Еще одна комната?

— Что такое «комната»? Другая пещера, еще глубже и в горе. Я посмотрел туда.

— И что же?

— Трое лежали и спали. Трое, плотно завернутые в шкуры. Шкуры были плотно завязаны вокруг них. Только лица виднелись, руки и ноги.

— Связаны?

— Как похороненные. Как мертвые. Каждый завернут Б шкуру. Лица старые… очень-очень старые! Сморщенные. — Он сжал пальцами кожу на своем лице, показывая, как выглядели лица тех троих. — Когда я поднял факел, их глаза ожили! Они уставились на меня! Голубые глаза, как у англичанина, только злые, дикие, странные! Я убежал в другую пещеру. Все же тени лучше, чем те, кто лежит и спит с открытыми глазами.

История казалась странной, но я поверил ему. Кеокотаа не лгал. Он действительно видел то, о чем рассказывал. Но что такое то, что мы видим? То, что ожидаем увидеть? Или представляем, что видим? Он испугался. Так какая же часть его рассказа реальность, а какая — плод воображения?

Саким учил меня с недоверием относиться к фактам, о которых рассказывают другие, потому что одни и те же явления могут истолковываться по-разному. Глаза видят, мозг объясняет. Но объясняет ли он правильно? Мозг располагает только тем, что вложено в него опытом и обучением. Вероятно, этого мало. Потому что видеть еще не значит понимать.

Я, пришедший из другого мира, имел совершенно иной запас знаний, чем Кеокотаа. И наверное, объясню, что увижу, по-своему. Кроме того, меня разбирало любопытство. Голубые глаза? Вряд ли, но возможно. Три тела, завернутых в шкуры, — похоже на захоронение. Тела могли быть мумифицированы.

К этому времени я уже поверил, что Кеокотаа мой друг, и очень хотел сохранить нашу дружбу, а высмеять Кеокотаа — значило потерять его. Я не смел пренебрежительно отнестись к его уверенности в том, что он видел, или в том, что ему показалось, что он видел, и приготовился увидеть все как бы его глазами.

Я буду колдовать и постараюсь убедить Кеокотаа, что использую силу магии для того, чтобы подготовиться к испытанию, которое мне предстоит. Он должен верить, что его рассказ произвел на меня впечатление и что только сильнейшая магия может отвратить зло, с которым я готовился встретиться.

В ту ночь я улегся спать с мыслями о том, что и как мне сделать.

Меня действительно разбирало сильнейшее любопытство. Настоящие мореходы знают множество историй, которые не достигают ушей их сухопутных собратьев; некоторые из них представляют собой чистой воды суеверия, но кое-какие отдаленно напоминают реальные события, свершившиеся давным-давно, о которых никто и не помнит.

Огромное число древних рукописей сгорело во время пожаров, погибло при взятии городов или просто сгнило по небрежению. Известнейшими мореплавателями древности считались, например, карфагеняне. Потомки финикийцев, тоже прекрасных моряков, карфагеняне были лишены римлянами, их соперниками и врагами, доступа к источникам сырья и бороздили моря в поисках необходимого. За сотни лет до рождения Христа финикиец Ханно обогнул Африку. Пересечь Атлантический океан гораздо легче. Куда ходили карфагеняне, за исключением нескольких случаев, нам неизвестно Однако арабы, которые тоже являлись искусными мореходами, имели больший доступ к финикийским документам, чем европейцы, поскольку захватили такие их крупные торговые порты, как Тир, Сидон и Александрия.

Поскольку мусульманская религия требует от правоверных совершать паломничество в Мекку, многие из них бросали насиженные места и отправлялись в путь. В Мекку они приносили с собой не только сведения о своих родных краях, но и о тех странах, которые пересекали или о которых слышали.

Мой разум не исчерпал всех возможных предположений о том, кем могли быть трое в пещере и как туда попали.

Давно, еще маленьким мальчиком, я шел с отцом вдоль прибрежных скал, там, где Атлантический океан презрительно кривит свои пенные губы в сторону берегов Америки. Прежде я не видел моря, хотя в доме у нас о нем говорили постоянно, поскольку отец пересек океан на своем собственном корабле.

Передвинув тысячи тонн песка, трудяга-волна обнажила остатки затонувшего еще в древности корабля. В это время в Виргинии уже существовала колония, но «Майский цветок» со ставшими потом знаменитыми пассажирами на борту еще не пересекал Атлантический океан, так что корабль, увиденный нами, наверняка был очень древним. Из песка торчали только детали серого шпангоута. Скорее всего, экипаж покинул разбитое судно, а волны затем выбросили его на берег. Отца заинтересовала конструкция корабля. А я перебил его и спросил, откуда он приплыл. Наконец, полазав по бревнам, отец сказал:

— Конструкция мне незнакома, но судно очень крепкое и построено для плавания в открытом море, а не в прибрежных водах.

Кеокотаа ничего не знал о кораблях и море, и я не стал смущать его душу своими рассуждениями. Я и сам мало понимал в этом и страстно хотел познать больше. Однако немногие подростки получили хорошее воспитание и систематическое образование в таких необычных, сложных условиях, в каких жили я и моя семья.

Моего отца окружали солдаты, моряки и путешественники. Саким матросом плавал вместе с ним. Как и отец, бежал в море от тюрьмы. Он много знал и считался образованным человеком.

Военное дело всегда оставалось почетным занятием на Британских островах, и англичане воевали на континенте или в Средиземноморье. Каждому было что вспомнить, а мы, мальчишки, с жадностью слушали рассказы бывалых солдат. Посчастливилось мне и учиться больше, чем другим ребятишкам, так как ни охотой, ни рыболовством не занимался ради пропитания своей семьи.

После того как Кеокотаа заснул, я еще долго лежал без сна. Вспомнилась мне и мать, и сразу защемило сердце. Как она там, в Англии… А вдруг… тоже умерла… и я никогда теперь не узнаю, жива она или нет… Где Брайан и Ноэлла? Они были мне ближе, чем старшие братья. Насколько изменилась теперь их жизнь! Меня одолевала сильная тоска по ним и по матери. Однако моя звезда сияла над горами Запада, и я не мог противиться своему жребию.

Но что я ищу здесь? Что, кроме принцессы племени начи, или жрицы, или кто там она еще? У меня нет ничего общего с ней, я только найду ее и передам, что Великое Солнце умирает и она должна вернуться домой. Однако, вспомнив Ни'-квана, его грустные выразительные взгляды, я вдруг усомнился, действительно ли он хотел, чтобы она возвратилась. Возможно, он опасался Капаты и его амбиций. Но если девушка не вернется, что за жизнь ожидает ее в дикой пустыне? Как сумеет найти счастье такая женщина, как она, в призрачном мираже западного мира?