Сэкетты (№9) - Через пустыню

Я отошел от лошадей на сотню ярдов, прежде чем снова позвать Бена, и на этот раз уловил впереди слабый шорох. Я не мог сказать, что это было — человек или животное, но тем не менее двинулся дальше, и вот он оказался передо мной, лежавший лицом вниз на редкой скальной траве.

Кожа на ладонях Бена Мандрина была содрана чуть ли не до мяса. Рядом с ним на тропе лежал набитый чем-то большой мешок. Жаль, что уже скрылась луна, но делать нечего — я взял его на руки и нагнулся, чтобы поднять мешок, который оказался ужасно тяжелым. Сам не знаю, как мне удалось дотащить старика до лошадей и посадить в седло. Я весь взмок и тяжело дышал.

Старик пришел в себя, когда я усаживал его на лошадь.

— Сможете ехать сами или лучше вас привязать?

— Вперед, мой мальчик, и мчись как ветер, а я от тебя не отстану.

Бен схватил меня за руку, и, поверьте мне, схватил больно.

— Сынок, — сказал он, — я должен быть в постели, прежде чем на ранчо кто-нибудь поднимется. Ты только довези меня до дома, об остальном я позабочусь сам.

Мне ничего не оставалось, как выполнить его просьбу. Лошади хорошо отдохнули, и мы вихрем понеслись с горы.

Через деревушку мы промчались бешеным галопом, через мгновение кто-то выбежал на дорогу и что-то закричал, но мы уже скрылись. И старик все время скакал рядом. Может, он и выглядел старым и больным, но бойцовский дух в нем сохранился, и мы почти загнали лошадей, когда оказались в сотне ярдов от ранчо.

Небо начинало сереть, в одной из хибар вакеро виднелся огонек, но мы тихо прошмыгнули мимо, и я через окно внес Бена в свою комнату, затем перенес его в хозяйскую спальню, и он запер свой большой мешок в один из шкафов у изголовья кровати.

Выбравшись наружу, я быстро расседлал лошадей и загнал их в корраль. Все еще спали, я уже начал чистить лошадей, когда из дома вышел какой-то вакеро.

Он остолбенел, когда увидел меня, но я лишь поднял руку и сказал по-испански:

— Доброе утро, амиго. — Затем добавил по-английски: — Когда здесь приглашают к завтраку?

— Еще рано, — проворчал он в ответ по-испански и вернулся в дом.

Поэтому я дочистил лошадей, тщательно протер их, накидал сена и добавил каждой добрую порцию овса. Они его заслужили.

Подойдя к углу, я увидел, что на веранде стоит Доринда. Она испытующе взглянула на меня.

— Вы рано встали.

— Нет, мэм, — сказал я мягко, — ничего подобного. Возьмите любого парня с гор — он к этому времени уже вовсю работает. Что вы, мэм, дома в горах у нас уже подоены все коровы, а зимой к этому времени мы бы уже проверили половину капканов.

— Я не знала, что вы с гор, — сказала она, и не знаю почему, но я вдруг понял, что она лжет.

— Вы не видели мистера Мандрина? — спросила она.

— Кто, я? А разве он уже встал?

Она подошла ко мне.

— Телль, пожалуйста, не считайте меня неблагодарной. Я хотела отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали, но это оказалось невозможным. Видите ли, те люди не поняли бы меня. Когда-нибудь я все объясню…

— Не утруждайте себя, — сказал я. — Тот, кто пытается отнять у старика ранчо, не должен мне ничего, и меньше всего я жду объяснений.

Она сразу напряглась, побледнела, а красивые черные глаза превратились в ледышки.

— Вы глупый осел, — презрительно сказала она. — Я вам ничего не собираюсь объяснять.

Она резко повернулась и ушла, а мне почему-то стало легче на душе: не хотелось иметь ничего общего с этой черноглазой.

Примерно через полчаса, когда я проголодался так, что готов был съесть собственные подметки, нас позвали завтракать, и в это же время к ранчо подъехали люди.

Одного взгляда в окно было достаточно, чтобы броситься в комнату за оружием. Не в моих привычках выходить к столу вооруженным, но на сей раз придется. Я взял револьвер и заткнул его за пояс так, чтобы в любой момент иметь его под рукой.

Снаружи я увидел Дейтона и Олифанта, того самого законопослушного горожанина, которого видел с Дейтоном и Дориндой. С ними приехал Нолан Сэкетт. Впервые я встретил родственника и не был этому рад.

С ними подъехали еще люди, и среди них — худощавый парень с узким лицом и змеиными черными глазами. Кобуру он носил подвязанной к ноге, на манер некоторых знаменитых ганфайтеров, и вел себя соответственно.

Когда я вошел в столовую, Старик Бен уже усаживался за стол и кинул на меня хитрющий взгляд.

— Тебя ждут неприятности, мой мальчик, — сказал он. — Ты со мной?

— Похоже, враги у нас одни и те же, — ответил я.

Неожиданно вошел Родриго и взглянул на меня, как мне показалось, с сомнением: вроде бы мне теперь нельзя доверять…

В дверях появились приехавшие.

— Входите, входите! — сказал Старик Бен добродушным голосом, расплывшись в улыбке, и это сбило их с толку: они растерялись, поскольку, без сомнения, приехали заявить Бену без обиняков, что ранчо принадлежит теперь им и чтобы он убирался прочь. Я прочел это в их глазах.

Все стали рассаживаться, а я никак не мог сообразить, какую же роль в этом играю я сам. Похоже, я так и не приблизился к похищенному золоту, а Доринда не собиралась ничего рассказывать, даже если знала.

Всю жизнь я впутывался в чужие дела и никак не мог понять, как это происходило. Может быть, я просто шел самым коротким путем, может быть, слишком часто хотел помочь другим, может быть, меня легко уговорить. Как бы то ни было, я опять впутался не в свое дело.

Этот Дейтон весь с виду так и лучился радостью, но душонка у него была с гнильцой. Мне он не нравился. Сегодня, однако, Дейтон свел меня лицом к лицу с кровной родней.

Нолан Сэкетт вошел сразу за Дейтоном, и через всю комнату мы посмотрели друг другу в глаза.

— Ты бы мог связаться с компанией получше, — тут же выпалил я.

Нолан усмехнулся.

— Сразу видно, что ты из тех самых Сэкеттов-проповедников.

Он был так же широк в плечах, как я, — крупный, мощный парень фунтов на двадцать тяжелее меня, с крепкими Мышцами, перекатывавшимися под натянутой рубашкой. Лицо у него было шире моего, с крупным подбородком и перебитым носом, однако с первого взгляда было ясно, что он Из рода Сэкеттов.

— Я никогда не поднимал револьвер на Сэкетта, — произнес я, — поэтому надеюсь, что ты не собираешься устраивать ничего такого.

— Можешь уехать, — сказал он.

Нолан вел себя грубо и нахально, но и он был удивлен, потому что на самом деле странно встретить родственника в Калифорнии, так далеко от родных теннессийских гор.

— Вы все-таки вычистили этих Хиггинсов? — спросил он.

— Об этом позаботился Тайлер.

— Они были забияки. Помню, один раз двое Хиггинсов загнали меня в угол на скале Макмена, к тому же я был ранен.

— Так это был ты? Мой брат Оррин рассказывал об этом случае. Он тащил тебя на спине с горы десять или двенадцать миль.

Дейтон раздраженно вмешался.

— Нолан, мы приехали по делу, или, может, ты забыл?

Нолан не обратил па него внимания.

— Потом на муле приехала Розмари Хиггинс… с одной из этих девчонок Трелони. Они приехали, чтобы найти Хиггинсов и похоронить их по христианскому обычаю.

— Оррин поднялся и закопал их обоих. Он прочитал молитву и немного из Библии. А потом Оррин написал родственникам, чтобы те смогли отыскать место, где он их похоронил. Мы, Сэкетты со Смоуки-Маунтинс, и камберлендские тоже, всегда хороним своих мертвых, и всегда по-христиански… рано или поздно.

— Как там, в Мохаве? — с ехидцей спросил Нолан.

— Оставалось мало времени, — объяснил я, — к тому же со мной была женщина. Будь я посвободней, я бы прочитал над ними молитву.

— Нолан… — Дейтона наш разговор начал выводить из себя.

— Ты приехал по делу, — сказал Нолан, — так и займись им.

— Оно касается тебя! — сердито объявил Дейтон. — Если что-нибудь пойдет не так…

— Я знаю, — спокойно сказал Нолан. — Если что-нибудь пойдет не так, мне надо стрелять. За это мне платят. Ну и хорошо, улаживай свои дела, а когда дело дойдет до стрельбы. я буду под рукой.

— Лучше не надо, — сказал я. — Мне еще не приходилось читать молитвы над Сэкеттами и, надеюсь, не придется.

— Скажи, где у тебя Библия, — ответил Нолан, — и я почитаю над тобой.

— Успокойтесь, успокойтесь, джентльмены. — Старик Бен выглядел оживленным, как наседка, только что снесшая яйцо. — Никаких разговоров о делах, пока мы не позавтракаем.

— Мне жаль портить тебе аппетит, старик, — нехорошим тоном произнес Дейтон, — но я приехал, чтобы оформить закладную на ранчо. Теперь я его владелец.

Взглянув через стол, я случайно обратил внимание на Доринду. Она глядела на стертые, исцарапанные в кровь руки Бена Мандрина, словно не могла поверить своим глазам.

— Что с вашими руками, мистер Мандрин? Вы поранились?

На мгновение в комнате воцарилась тишина, будто все потеряли дар речи или разучились дышать. У Старого Бена Мандрина, вроде бы только что вставшего и перебравшегося из кресла в постель и обратно, ладони были изрезаны и стерты в кровь. Они не были забинтованы, и смотреть на них было страшно.

У всех, кроме меня, вертелся на языке вопрос: что же случилось? А старый лис наслаждался происходившим. Да, он давно так не веселился, наверное, с тех пор, как последний раз отправил какого-нибудь беднягу «шагать по доске «[2].

Дейтон изучающе и с подозрением смотрел на него, а Олифант не на шутку забеспокоился. Нолан Сэкетт только взглянул на руки Бена, потом на его лицо и спокойно продолжал есть.

Старик Бен небрежно махнул ладонью.

— Ничего страшного, не волнуйся понапрасну, Доринда.

Дейтону казалось, что он выглядел слишком самоуверенно. Он считал, что старик должен сходить с ума от горя и умолять об отсрочке, а Бен Мандрин беззаботно и спокойно сидел за столом, глаза же старого дьявола сверкали ярче, чем у хорька, схватившего курицу.

Старик Бен ел за двоих, и некоторое время все молчали. Я тоже здорово проголодался, но больше всего мне хотелось спать. Прошлой ночью я вообще не сомкнул глаз, а до этого спал очень мало. Если и дальше так пойдет, то у меня в нужный момент не хватит сил выхватить из кобуры револьвер.

Когда подали кофе, Старик Бен откинулся на спинку кресла и сказал:

— В моем возрасте мало удовольствий, а за те, что имеешь, надо дорого платить. Когда Доринда вдруг проявила ко мне интерес, я почувствовал, что за этим что-то кроется. Тэрнер представил ее как племянницу, а прежде он никогда не говорил, что у него есть племянница. Ну а когда она предложила ухаживать за мной, я понял, что здесь что-то не чисто. Затем, когда Тэрнер попросил у меня заем для своего банка, я начал думать. Раза два он одалживал мне наличные, точнее, не он, а его отец, поэтому я чувствовал себя в долгу перед банком. Доринда все это время жила здесь и ухаживала за мной: то поправит плед на коленях, то подложит подушку под голову. Думаете, старику все равно, кто о нем заботится? Мне не все равно. У меня и в мыслях не было, что она делает все это бескорыстно. Другое дело, если бы мне было лет пятьдесят, ну может, чуть побольше. Но не теперь. И тем не менее, меня ее присутствие радовало, мне нравилось смотреть на нее. Вам придется признать, что она очень привлекательная женщина, настоящая леди, все при ней.

Он рассмеялся.

— Кажется, я буду по ней скучать.

— Переходите к делу, — сказал Дейтон. — Я хочу, чтобы вы убрались с ранчо сегодня же.

Этот Дейтон… Такие, как он, мне совсем не нравятся.

Глаза Старика Бена смотрели на Дейтона в упор, как дула двух пистолетов.

— Должен вас разочаровать, мистер Дейтон, — сказал он. — Я никуда отсюда не уеду. Вы не сможете отнять у меня собственность, которая стоит в пятьдесят раз дороже, чем подписанный мной и перекупленный вами вексель. Вы не владеете моей собственностью… и не будете владеть.

Бен Мандрин изменился так резко, что от неожиданности некоторые даже вздрогнули. Сидел себе старичок, болтал о молодых женщинах, и вдруг изменилось все: и тон, и взгляд, и поза — и Дейтон сразу же осознал, что его ждут неприятности.

— Что вы хотите сказать? — наклонился вперед Дейтон. — Да вы просто выжили из ума! Подошел срок уплаты по векселю, вы это знаете, и я не дам вам отсрочки. Все ваши друзья, кто мог бы вам помочь, из-за засухи в таком же положении, как вы. А теперь убирайтесь с ранчо, и убирайтесь немедленно!

Бен Мандрин был крепким орешком. Он рассмеялся, но от этого смеха всем стало не по себе.

— Вот что, мистер Дейтон, — сказал он. — У меня для вас сюрприз. Я оплачу вашу жалкую бумажку, и даже с процентами!

Из-под пледа, укрывавшего его колени, он достал мешочек и поставил перед нами на стол.

— Вот, мистер Дейтон, все до последнего цента… золотом.

Когда Бен поставил мешочек на середину стола, послышался звон монет, но Дейтон не поверил. Он схватил золото и высыпал его на скатерть.

Это было самое настоящее золото, его было достаточно, чтобы оплатить ничтожную сумму, за которую Дейтон с Олифантом надеялись отхватить больше ста тысяч акров плодородной земли в одном из самых живописных мест штата.

Но нет, Дейтон не мог этому поверить. Он знал, что у Старика Бена не было наличных. Он знал, что никто не мог одолжить Бену такую сумму. Он уже воображал себя хозяином ранчо и обдумывал, как развернуть рекламную компанию на Востоке и начать распродавать эти земли.

А черноглазая колдунья посмотрела на золото, потом — поверх стола — на Дейтона, и ее глаза стали злющими.

— Ну что, мистер Дейтон, — сказала она холодно, — что теперь?

Родриго выглядел таким же удивленным, как все, только Нолан Сэкетт оставался спокойным. Он лишь поглядел на Старика Бена и спросил:

— Ничего, если я доем, прежде чем уеду?

— Конечно, конечно, — сказал старый дьявол. — Чувствуйте себя как дома. В конце концов, вы мои гости, — добавил он не без сарказма.

Золото было рассыпано на столе, и Родриго не мог отвести от него глаз. Нолан Сэкетт с аппетитом уплетал завтрак, но другие, включая угрюмого худощавого человека с черными глазами, даже не дотронулись до еды. Дейтон несколько раз пытался было заговорить, но так и не смог, сказать было нечего.

Наконец Старик Бен сказал:

— Вы воспользовались моим гостеприимством, — голос его звучал сухо и твердо, — а теперь убирайтесь! Что касается вас, Дейтон, если вы еще раз появитесь на моей земле, будь то по делу или без дела, я прикажу вас выпороть!

Дейтон, шатаясь, поднялся из-за стола, потому что его уже выпороли — морально. Олифант тоже поднялся, за ним, как бы нехотя, черноглазый ганфайтер и Нолан.

Дейтон взглянул на Доринду.

— Ты едешь?

— Ты что, принимаешь меня за дуру?

О, она была прекрасна, но и язычок у нее был острый.

— Я однажды уже убежала от тебя, потому что ты безмозглый осел, но ты силой привел меня обратно. Если еще раз попробуешь это сделать, я убью тебя собственными руками.

Старик Бен рассмеялся, а Дейтон побелел как смерть и нырнул в дверь.

Нолан Сэкетт наклонился над столом и смел золото в мешочек.

— Дейтон, — позвал он, — ты кое-что забыл!

Нолан остановился в дверях, закрыв собой почти весь проем. Он взвесил мешочек в руке, затем повернулся и посмотрел на Старика Бена.

— Интересно, — сказал он, — где можно достать такое золото? Высокой пробы, в монетах, к тому же часть из них старинные. — Он надел шляпу. — Надо обдумать… Это надо обдумать. — Нолан вышел и закрыл за собой дверь.

Старик Бен сидел, сжимая край стола с такой силой, что некоторые порезы открылись и на белой скатерти показалась кровь.

— Убей его! — сказал он. — Сэкетт, убей его!

Я внимательно поглядел на него, а потом спросил:

— Зачем мне его убивать?

— Проклятый дурак! — закричал Старик Бен. — Я сказал, убей его!

Никто не двинулся с места, и лицо Старика Бена потемнело от прихлынувшей крови. Я даже подумал, что его вот-вот хватит удар.

— Этот человек, — произнес Бен, — погубит нас. Запомните мои слова.

— Только не меня, — ответил я. — Ваши дела меня не касаются.

Бен Мандрин посмотрел на меня так, словно видел впервые.

— Да, конечно. Я и забыл.

Мы сидели молча, и каждый думал о своем. Доринде Робизо теперь придется самой о себе заботиться: она оказалась без крова и без обещанной доли денег.

Бен Мандрин, которым я восхищался за мужество, неожиданно оказался злобным, жадным и сварливым стариком. Он спас свое ранчо, но теперь ему приходилось принимать в расчет Нолана Сэкетта, потому что с какой стороны ни взгляни, а Нолан вполне недвусмысленно пригрозил Бену.

Нолан Сэкетт, как и все остальные, знал, что золото появилось не просто так. Старик Бен был близок к разорению, Дейтона заверил в этом Тэрнер. Родриго, его собственный внук, тоже так считал. И вдруг появляется Старик Бен с мешком золотых монет и выплачивает долг.

Где он взял золото?

И тут я внезапно подумал о себе. И хорошо сделал.

Старик привез это золото, из которого он уплатил лишь малую часть, во время нашей полуночной поездки. Когда Бен оставил меня на перевале и уполз в сторону хребта, он отправился за кладом.

Все ли он забрал? Или там осталось еще?

Отодвинувшись от стола, я встал, пошел в свою комнату и собрал вещи. Что-то подсказывало мне: надо скорее сматываться из этого дома.

Родриго вышел, когда я кинул свои вещи на пол веранды.

— Ты уезжаешь? — спросил он.

— Да.

— Дед хочет видеть тебя. Он говорит, что обещал тебе мулов.

Да, он обещал, и они мне понадобятся.

— Хорошо, — сказал я, и мы вернулись в дом.

Старик все еще сидел за столом, а за те несколько минут, что я отсутствовал, стол уже прибрали. Бен выглядел усталым, что было неудивительно после всего пережитого. Сказывалась и долгая скачка, и утомительное ползанье по скалам. Впервые, как я его встретил, Бен выглядел на столько лет, сколько ему было.

Родриго вышел из комнаты, и старик сказал:

— Ты помог мне выбраться из безвыходного положения. Я приказал пригнать мулов и дарю тебе двадцать голов.

— Это щедрый подарок.

Он пожал плечами.

— У меня их несколько сот. На ранчо больше шести тысяч голов скота и почти тысяча лошадей. Двадцать мулов — небольшая плата за то, чем я тебе обязан. Кроме того, — и в глазах у него мелькнула прежняя веселая искорка, — это избавит меня от лишних голов. Если до лета не пройдут дожди, сильные дожди, я потеряю много скота.

Он написал дарственную на мулов и передал мне.

— Родриго знает об этом. Все будет хорошо.

Затем он заворочался в кресле и взглянул на меня.

— Увидев мое золото, честность твоя осталась при тебе?

— Да. Потому что знаю, что многого на это золото не купишь.

— А это? А все это?

— На скольких человек вы можете положиться? Когда вы оказались в беде, вам пришлось прибегнуть к помощи совсем незнакомого человека.

— Может быть, я зря это сделал.

— Это ваши проблемы. — Я свернул дарственную и положил ее в карман рубашки. — Что вы собираетесь делать с Дориндой?

— Орлицу, мой мальчик, нельзя держать в клетке. Я могу оставить ее здесь и дать все, что она пожелает, и скоро она возненавидит меня, потому что будет от меня зависеть. Даже в золотой клетке орлица будет клевать прутья, стремясь вырваться на волю.

— Вы можете все изменить, дав ей денег. Плохо, когда у женщины нет денег.

Он развернулся в кресле.

— Ты чертовски сентиментален, Сэкетт. Это сослужит тебе плохую службу. Но если тебе нужна работа, оставайся. Я дам тебе долю в капитале.

— Нет.

— Ты слишком легко отказываешься от миллиона долларов, мой мальчик. Скоро ранчо будет стоить много. Все произойдет на твоих глазах. Неужели так легко отказаться от кучи денег?

Я лишь посмотрел на него, застегнул карман, в котором лежала дарственная на двадцать мулов, и грубо сказал:

— Мистер, я мог заполучить их прошлой ночью там, в горах. Я мог скинуть вас с обрыва, вернуться и лечь спать — никто ничего не заметил бы.

— Так ты об этом думал?

— Нет… но подумайте сами.

— Но ведь ты привез меня назад, — он оценивающе оглядел меня, — именно поэтому ты мне нужен здесь. Мне нужен честный человек.

— А Родриго?

Он фыркнул.

— Наверное, он честный и старательный. Но он слаб… он чистоплотный. Он будет драться справедливо и проиграет, а ты дерешься так, как дерутся с тобой, и ты выиграешь.

— Прощайте, Бен Мандрин, — ответил я, подошел к двери и секунду постоял, глядя на него. Старик засунул руку под плед, которым были укрыты его ноги, и я не собирался поворачиваться спиной к такому человеку. Надеюсь, вчера вы вывезли все, — сказал я. — Нолан Сэкетт или любой из их шайки может выследить белку на скалистом плато.

— Ты тоже, — ответил он. — Ты тоже.

Я вышел из комнаты пятясь, предварительно убедившись, что двор пуст.

Когда я подошел к корралю, она уже стояла там… очень красивая женщина с черными глазами и кораллово-красными губами, грациозная и обворожительная.

Ее темно-красное платье резко выделялось на побелевшей от непогоды стене корраля, и мне показалось, что она принарядилась неспроста. Я сразу стал прикидывать, что ей нужно.

— Никто, кроме вас, не смог бы сделать этого, — сказала она. — Спасибо, что помогли ему.

Ее слова требовали определенного ответа, поэтому я сказал:

— Мэм, мне надо оседлать коня. Для меня уже сгоняют мулов.

— Вы редкий человек, Телль Сэкетт. Жаль, что я не познакомилась с вами раньше.

— Думаете, что-нибудь изменилось бы? Мы все равно разошлись бы каждый по своей дорожке.

— Что вы собираетесь делать?

— Еду в Аризону, обратно на шахты.

— Опять через эту ужасную пустыню? — Ее передернуло. — Надеюсь, что больше никогда в жизни не увижу пустыню.

— Мне надо ехать именно этой дорогой, я должен вернуться к тому, что оставил.

— К девушке?

Ну как я мог ответить, если и сам не знал? Да, там была Девушка. Потом она поехала на Восток навестить кого-то из своей родни и не вернулась. Даже не написала.

Эндж… Эндж Керри.

— Нет, мэм, — сказал я, — не к девушке. Похоже, мне суждено одному бродить по диким местам, и конца тому не видно.

— Должен быть конец, Телль.

Ну, я глянул в ее огромные черные глаза, увидел влажные, чувственные губы и подумал, что если это западня, то приманка выбрана точно.

— Мэм, — ответил я, — снаружи вы совсем как женщина.

Она напряглась, словно я ее ударил.

— Что вы имеете в виду?

— Как вам сказать, мэм… Я человек, который совсем не разбирается в женщинах, но, кажется, чувства у вас все снаружи, а не внутри. Я не хочу оказаться в положении этого старика. Я с удовольствием бы вас поцеловал и все такое, но при условии, что буду видеть обе ваши руки, потому что не знаю, в какой вы прячете нож.

О, она разозлилась, да еще как! Губы сжались, лицо застыло в гневе, она хотела дать мне пощечину, но сдержалась. Она хорошо владела собой, и прошла секунда или две, прежде чем она заговорила.

— Вы ошибаетесь. Просто я не нашла своего мужчину… Мне приходилось держать себя в руках, приходилось быть осторожной. Но ради вас я могу стать другой.

— Ладно, — сказал я неожиданно для себя самого, — давайте попробуем. Я оседлаю для вас лошадь, и вы можете возвратиться со мной в Аризону. Если ваши чувства не изменятся, когда мы приедем в Прескотт…

Она снова схватила меня за руку, подступив так близко, что я вдохнул сладкий аромат ее духов.

— О Телль, возьми меня с собой! Ну возьми! Я сделаю для тебя все, что хочешь. Буду любить тебя, как никто еще не любил! Ради тебя я даже поеду через пустыню. Если нужно, я доеду до самого Далласа.

Тут появился Родриго с двумя вакеро и моими мулами. Надо отдать ему должное: он действительно выбрал самых лучших. Я редко встречал таких — не низкорослых испанских мулов, а больших миссурийских — неоценимое животное для путешествий.

— Если хотите, сеньор, мы подержим их здесь, пока у вас не готов груз.

— Я буду вам признателен.

Родриго стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу, пока я седлал жеребца и готовился к поездке в город.

— Будьте осторожней, когда поедете через Нопалеру. Там часто убивают из засады.

— Грасиас.

Еще одну новость Родриго приберег напоследок. Он подошел, когда я, собрав поводья, взялся за луку седла.

— Тот, что приезжал сюда, худощавый, черноглазый…

— Да?

— У него есть напарник… друг. Он тоже был в пустыне, и как раз он знает, где спрятано ваше золото, амиго. Мне рассказали они. — Родриго качнул головой в сторону вакеро. — На свете очень мало секретов, сеньор, если умеешь слушать.

— Вы знаете, как зовут напарника?

— Дайер. Сэндмен Дайер.

Я слышал это имя… давным-давно. Вместе с ним воскресила память запах пороха и мокрой кожи.

— Вы знаете его? — спросил Родриго.

— Может быть… я не уверен.

— Будьте осторожны, сеньор. Говорят, он очень опасен, и у него много друзей. Несколько недель назад он приехал с севера, и с ним его люди — человек двадцать. С тех пор у нас начались грабежи, никто не может доказать, но все думают, что именно он главарь банды. Дайер хорошо стреляет, сеньор, он — ганфайтер, и очень опасный: убил одного человека в Вирджиния-Сити, а другого — в Пайоше.

Я сел на коня и поглядел на свои руки, лежавшие на луке седла: огрубевшие от работы, привыкшие к кирке, лопате, топору и лассо. И к револьверам тоже.

— Это не имеет значения, амиго. Если у него золото, которое принадлежит не только мне, но и моим друзьям, я обязательно спрошу, где оно.

— Хотите умереть?

— Никто не хочет умирать.

Я развернул жеребца, выехал с ранчо и направился к городу.

Мне осталось только забрать свое золото. Для этого надо увидеть Сэндмена Дайера. Или… может, я слишком подозрительный? Не скрывается ли тут ловушка? Может быть, кто-то пустил слух с тем расчетом, чтобы его услышал я?

Когда я приехал в Лос-Анджелес, уже стемнело и во многих домах горели огни. Я въехал со стороны смолокурен, оставил коня в лучшей конюшне города и возвратился в «Пико-Хаус», в свою комнату.

В холле сидел человек в белой шляпе с плоскими полями и читал «Стар». Он посмотрел на меня поверх газеты, и я увидел его глаза, затененные шляпой.

Мои немногочисленные пожитки лежали в комнате, рядом я положил винтовку и вещи из седельных сумок найденных лошадей. Осталось найти только золото.

Я устал… до смерти устал. От усталости у меня кружилась голова. Завтра вечером мне надо встретиться с Сэндменом Дайером, но сейчас надо отдохнуть.

Я снял рубашку, налил в таз воды, умылся и причесался. Стоя перед зеркалом, стал рассматривать себя, рассматривать старые пулевые шрамы, напомнившие о войне и уличных перестрелках, и более тонкие шрамы от ножевых ран. Все это метки того, как мне «везло».

Я много раз видел, как умирали люди. Умом я сознавал, что от смерти никто не застрахован и не защищен, однако сердцем я не хотел верить, что могу умереть сейчас, сегодня, завтра…

Молодые вообще не верят в свою смерть, что-то внутри их твердит: да, другие могут умереть, но не я, не я. Я буду жить…

И все же, когда я увидел, как умер хороший человек, а плохой остался в живых, я понял, что все смертны и что я ничем не отличаюсь от других. Завтра, когда я пойду за своим золотом, пуля или нож могут оборвать мою жизнь.

И все же я пойду. И не потому, что я такой храбрый, а потому, что надо.

Сев на кровать, я начал было снимать свои запыленные сапоги, когда шаги за дверью заставили меня внутренне сжаться. Через секунду я услышал легкий стук в дверь и, прижавшись спиной к стене, с револьвером в руках, спросил:

— Кто там?

— Вам письмо, сэр. Оно прибыло вчера, но я ожидал увидеть вас в баре.

— Просуньте его под дверь.

Последовало минутное колебание, а затем на полу появилось письмо, написанное незнакомым размашистым мужским почерком.

«Мистер Сэкетт! Когда привезли почту с фургона, который вы видели в каньоне, оказалось, что там было письмо и для вас, адресованное мне. Поскольку оно может оказаться важным, пересылаю его вам.

Харди».

Вскрыв конверт и развернув написанные убористым почерком страницы, я увидел, что письмо от Эндж.

Я упал на постель и медленно, с трудом — потому что в детстве почти не ходил в школу — прочитал письмо.

Она болела… теперь выздоровела… Хочу ли я, чтобы она вернулась? А затем она сообщала: она возвращается. На первом же дилижансе. Мы встретимся в Прескотте.

Я сложил письмо и засунул его в карман брюк. Разделся и лег. Натянув одеяло, я осторожно вытянул ноги: кровать была рассчитана на людей покороче меня, и постепенно расслабился, блаженствуя на мягком матрасе.

Эндж, моя Эндж… Она возвращается на Запад. Мы встретимся в Прескотте.

Вдруг я сел.

Эндж будет ждать меня в Прескотте, а я приеду с другой женщиной!

В конце концов я лег и постарался еще раз расслабиться, но как я ни пытался…

Неожиданно я проснулся. Едва удалось заснуть, как что-то, какой-то слабый шум разбудил меня. Я хотел было двинуться, но вовремя остановился. В комнате кто-то был.

Дверь, кажется, закрыта, окно открыто совсем чуть-чуть, однако в комнате кто-то был.

Слабый скрип подсказал мне, что чужак стоит рядом с кроватью. Я приоткрыл один глаз, увидел темную напрягшуюся фигуру, слабый отблеск на лезвии ножа и бросился на человека, повалив его на пол.

Задыхаясь от страха и бешенства, я подмял его под себя, схватил за запястье и начал выворачивать руку с ножом. Другой рукой я ухватил незнакомца за пояс, встал на ноги, одновременно подняв его, и выбросил в окно.

Раздался оглушительный треск и звон стекла, затем дикий, отчаянный крик на улице и глухой удар, когда он грохнулся на землю.

Только тогда я заметил, что дверь приоткрыта, и, захлопнув ее, задвинул для надежности засов, затем опять лег. Сквозь разбитое стекло в комнату врывался холодный ночной воздух. Я услышал взволнованные голоса снаружи… но решил, что это меня не касается.