Глава 19

Получасом раньше Ким Бака встал со стула и отложил журнал, который читал. Он заметил тень около дверей. И только ступив на порог, обнаружил, что в живот ему упирается револьвер.

Внешность человека была ему знакома, а вот имени его Бака не знал. Но что до самого револьвера, тут вопросов не возникало. Кольт сорок четвертого калибра, весьма авторитетное оружие.

Он попятился обратно в канцелярию.

— В чем дело?

— Валяй в ту камеру, — негромко произнес человек, — и тогда проживешь достаточно, чтобы узнать. Раз пикнешь, и никогда не узнаешь ничего.

— Звучит заманчиво, только есть у меня сомнения насчет того, кто напишет конец новеллы.

— Давай, лезь в камеру. И если закричишь, первым в эту дверь войдет Чантри и ляжет мертвым, даже не сообразив, что творится.

Он закрыл и запер камеру, затем шагнул к узилищу Сильвы и открыл его.

— Твоя одежда в переднем помещении, в шкафу. Там же твое оружие. Но я еще принес вот это. Может, больше понравится.

«Это» было тяжелым двуствольным дробовиком с повышенной скоростью вылета. Наверняка заряжено картечью.

Затем человек положил на стол мешочек золотых монет.

— Тут триста. Вот вексель нашего друга на остальные две сотни, А теперь иди и делай ту работу, для которой тебя наняли.

Бун Сильва посмотрел на деньги, потом на человека, заплатившего ему.

— Когда? — спросил он.

— Сейчас! Сию минуту! Он придет сюда, а я хочу, чтобы он умер, умер! Слышишь?

— Слышу.

Сильва опять посмотрел на деньги. Почему-то они не показались ему такой уж большой платой за человеческую жизнь. Но Чантри схватил его и провел по всей улице без штанов. И за такими шутками должна следовать смерть, или же ему придется найти себе весьма отдаленное местечко. Отдаленное от всех тех, которые он, Бун Сильва, знает. Потому что слухи об этом полетят, как на крыльях.

— Хорошо, — сказал он, но человека с кольтом в участке уже не было.

Сильва оделся, двигаясь быстро и уверенно. Застегнул пояс с оружием, провернул цилиндр. Покосился на дробовик и замялся.

— Сильва, — сказал Бака, — открой мою камеру, а?

— Иди ты, — ответил Сильва равнодушным голосом.

— Ты дураком будешь, если выйдешь против него. Такой еще на свет не родился, кто начинит его свинцом, сам не скушав такой же порции. Он мужик крепкий, кремень, и раскачиваться не будет. Просто сделает то, что правильно, и не станет сомневаться. Мотал бы ты лучше.

— Убью его и уеду.

— Сколько ты проедешь? Милю? Десять миль? Сто? Ты знаешь, кто сегодня явился в город? Тайрел Сэкетт! Тайрел, усек? Он шел на Круса, шел на Тома Санди, на самых лучших, какие были. Бун, одолеешь маршала, за ним ждет тебя Тай Сэкетт. А с Таем справишься, Телль возникнет. Послушайся доброго совета, Сильва, прыгай на свою лошадь и скачи. Он держать тебя не станет. У него другое вот где сидит, и вообще ты ему сто лет не нужен. Езжай! Езжай, Сильва, пока есть время!

— Я взял деньги.

— К черту деньги! Недели не пройдет, как он будет на том свете.

Бун Сильва, шокированный, обернулся к камере.

— Ты что думаешь, я вор? Берешь деньги, выполняй, за что заплатили!

Опять взглянул на дробовик. Каждая частица разума требовала взять его, но гордыня восстала. Ни один человек не может целиться скорее и стрелять более четко, и он не собирается показывать пятки какому-то сельскому маршалу и в поддержке не нуждается. Встретится с ним на его поле и по его правилам.

В этом наплыве сумасшествия была и доля мудрости. Застрелить человека в поединке на револьверах — это одно, а дробовик уже попахивает преступлением, и как бы он не привел его на виселицу.

Он шагнул на улицу. В нескольких ярдах у коновязи стоит пара упряжных мустангов, головы висят — дремлют на солнышке. Дальше около «Корраля» Тайма Рирдона и около питейной Хенри скучают верховые лошади, ждут, когда хозяевам будет угодно ими воспользоваться.

Перед витриной магазина торчит Луси Мари, что-то рассматривает.

Один за одним, его взгляд вонзался в дверные проемы, исследуя каждый по очереди… Бордена Чантри нет.

Из разговоров, подслушанных в тюрьме, Он понял, что Чантри за излюбленное гнездышко выбрал «Бон тон», стоящий сразу за почтовым отделением. Вновь пробежал глазами улицу, разочарованный: Бордена Чантри не видать.

Пошел. Поравнялся с почтой и увидел почтмейстершу — уставилась на него, рот открыт от удивления.

Мрачно пообещал себе, что сегодня очень многим еще придется удивиться, в частности, этому городскому паяцу, маршалу этого зачуханного городишки, этому…

— Не меня ищешь, Бун?

Он только что миновал угол почты и находился в промежутке, отделяющем здание от ресторана. Правше проще стрелять влево, и Сильве это было известно, но Чантри стоял справа, и стрелок крутнулся на левой ноге, чтобы оказаться с противником лицом к лицу. Правая его нога коснулась земли, и он выстрелил.

Стремительный поворот, хладнокровие Чантри и подленькое малодушное сомнение в собственном благоразумии общими силами принудили его промахнуться. Пуля прошла высоко, оцарапав маршалу мочку уха. Маршал смотрел прямо на него. И глаза открыты. Потом из его револьвера вырвался пламенный клинок, и Бун Сильва получил порцию в подходящее местечко.

Чуть ниже, чем следовало, но удар пули заставил его зашататься. В неустойчивом равновесии Сильва промазал второй раз. Третий выстрел ему не суждено было сделать.

Почему-то он стоял на коленях. Когда это он успел? Разозлившись, принялся вставать, но что-то с его ногами было не так. Он не мог их вытащить.

Попытался опять, но из ног точно кости вынули. Он полежал лицом в пыли. Попробовал подняться на руках.

Борден Чантри стоял тут же. Револьвер в руке, смотрит на него, словно ждет чего-то.

Чего он ждет?

Глаза заволокло туманом, и Сильва ругнул себя самого. Что творится с его зрением? И в такой момент? Он поднялся-таки на колени. Сделал героическое усилие и поставил одну ступню на землю.

— Надо было тебе оставаться там, куда я тебя прибрал, Бун, — произнес Чантри.

Вокруг теперь стояли люди. Бун Сильва слышал, как они шаркают ногами, как шелестит на них одежда, как поскрипывают тротуарные доски.

— Можно было обойтись и без этого, — продолжал маршал. — Я же тебя запер, чтобы цел остался.

— Я взял у него деньги. — Буну хотелось, чтобы Чантри понял его. В конце концов, он играл с Буном честно. — Я был обязан. Ты ведь понимаешь, правда?

— Конечно.

Сильва поднял руку, чтобы выстрелить — и в ней не оказалось оружия.

В недоумении он уставился на нее. Потом взглянул вниз. Вот оно, лежит у кочки. Он потянулся за своим револьвером и снова шлепнулся лицом в пыль. Что-то забулькало в горле, и он закашлялся. Кровь. Это его, Сильвы, кровь.

Он умирает.

«Нет!»

Он прокричал это слово, но звук не получился. Одним объединенным судорожным сокращением мышц он вскочил на ноги.

«Я! Бун Сильва! Умираю? Нет!» Он рванулся вперед и упал. На этот раз лежал, не шевелясь.

По другую сторону улицы, в «Коррале», кто-то принялся играть на пианино, чтобы завлечь клиентов. Последним звуком, долетевшим до ушей Сильвы, была эта музыка. Дребезжащий, как пустая жестянка, аккомпанемент к его гибели.

Борден Чантри большим пальцем затолкал патрон на место выброшенного пустого. Сунул револьвер в кобуру.

Большой Индеец тоже был здесь.

— Займись с ним, хорошо? А кончишь, приведи мою лошадь и попроси Бесс завернуть мне еды на дорогу. Меня какое-то время не будет.

И он зашагал обратно в тюрьму и выпустил из-под замка Кима Баку.

— Он не хотел меня слушать, Чантри. Я ему говорил, говорил, а он сказал, он иначе не может; Я вообще без понятия!

— С понятием ты, Ким, как, впрочем, и я. Понятие о том, что честно и что бесчестно, у каждого человека свое. У него было такое.

— Его тот второй выпустил. Я ничего подобного не ожидал, маршал! Ничего не мог сделать.

— Повезло тебе, что он не захотел поднимать тревогу, а то бы он тебя пристрелил. Я иду к ней, но особого толку не жду. Его не будет.

— Думаете, он уже в бегах?

— Он был в бегах, когда приехал сюда. И останется в бегах до конца жизни. Ликвидировал шесть человек, потому что считал, что за ним охотятся, хотя никого он не интересовал. Достаточно раз пойти против закона, и нет тебе больше места, где можно отдохнуть.

Блоссом Гейли стояла перед «Бон тоном», выглядела она постаревшей и опустошенной.

— Он уехал, Борд?

— Думаю, что да. Слишком хороша для него такая женщина, как ты.

— Может быть… может быть. Но мне нужен мужчина, Борд, я хочу снова быть женщиной. Джордж знал обо всем и пытался меня предостеречь. И с этим ехал в тот энный раз, когда был убит, я уверена, и я всегда знала, с ним что-то неладное, но он так гладко говорил, и все слова, которые мне хотелось слышать. Не в нем дело. Не в Лэнге Адамсе, а в этих несчастных словах! Я женщина без семьи, Борд, и я уже больше не ребенок. И я не люблю объезжать пастбища и распоряжаться работами. Я хочу иметь своего ребенка и вставать в десять утра и шить или читать газету. Но я помогала управлять ранчо папе, потом еще большим ранчо — моему первому мужу, и…

— Сходи проведай Бесс. Она тоже будет жить одна несколько дней. Сходи. Я только поднимусь к Лэнгу, глину, нет ли его там.

— Он уехал. Я знала, что он — человек легковесный, знала все время. Не было в нем солидности, Борд. Он не был, как папа, или ты, или старый Ригинз. Говорил легко и красив был, как дьявол, но никакого фундамента, никакой надежности. Я знала, всегда знала. Трезвое соображение мне подсказывало правду, а сердце прислушивалось к пустым словам. Борд, я…

— Иди к Бесс, Блоссом. Она хотела тебя видеть.

— Хорошо, Борд. Хорошо. — Она повернула было, чтобы идти, но остановилась. — Гляди в оба, слышишь? Он стреляет из любого оружия очень хорошо. Та старая пятидесятка была папина. Не вспоминала о ней до вчерашнего дня, а пошла посмотреть на чердаке — и нет ее. Но он теперь с винчестером и двумя сотнями патронов к нему. Будь осторожен.

Борден Чантри взошел по наружной лестнице, ведущей в квартиру над магазином. Он знал, что Лэнга Адамса там не будет, но посмотреть надо.

Комната оказалась довольно опрятной, только, на вкус Чантри, безделушек было сверх меры. На столе лежала записка.

«Дорогой Борд.

Не следуй за мной. Я уезжаю навсегда, и ты меня больше не встретишь, так что брось это дело. Я был лучшим медвежатником в стране, никто не умел так распотрошить сейф, но вот вздумал жениться на богатой и стать оседлым и получил в награду одно беспокойство. Возвращаюсь на Восток и начинаю, где тогда бросил. Не висни у меня на хвосте. Я никогда не хотел бы убивать, честно. У меня никогда не было никого, больше похожего на друга, чем ты.

Лэнг».

И под этим вторая подпись, ниже на странице: «Форд Мейсон».

— Но ты убил шесть человек, убил подло и жестоко. Шестеро сильных мужчин, у каждого впереди своя жизнь. Ты украл эти жизни и не оставил им ничего. И Билли Маккой растет теперь без отца. Старая Хелен Ригинз должна доживать свои дни в одиночестве. И женщина Пина Доувера тоже одна в своем далеком городе.

Чантри произнес эти слова вслух, обращаясь к пустой комнате. Затем повернулся кругом, тихонько закрыл за собой дверь и пошел по ступенькам вниз.

У подножия лестницы его поджидал Блэйзер.

— Если ты за Лэнгом, Борд, я видел, как он уезжает из города. Выехал на восток.

— Спасибо, Джордж. — Чантри поправил револьвер на, бедре. — Знаешь, Лэнгу следовало оставаться там, откуда приехал. Жил здесь, на Западе, восемь не то девять лет и так ничего не понял.

— Может быть, — сказал Блэйзер, — но ты с ним не зевай. Он половину стрелковых матчей тут выиграл с этой своей винтовкой, а до Карсона дорога долгая, и все по равнине.

— Не поехал он в Карсон, — терпеливо сказал Чантри. — Он драпанул на запад. Сейчас или на Денвер едет, или на Лидвилл. После, может, к Сан-Франциско подастся.

Аппалуза стоял под седлом, фляга и седельные сумки полны. Борден Чантри прошел в канцелярию и пихнул в карман горсть патронов. Карманчики в поясе были уже набиты.

— Маршал, — Ким Бака торопливо поднялся, — а если мне с тобой поехать? В следах я разбираюсь, ты же знаешь, и…

— Ты сиди здесь. Приглядывай. Чего не сообразишь, спрашивай Большого Индейца, он лучше меня работу знает.

Чантри достал из ящика стола запасной значок.

— Носи, пока я не вернусь. Что понадобится делать, делать будешь ты.

Лицо Кима Баки покрылось румянцем.

— Но послушай, маршал, я же…

— Выполняй, чего велено, Бака. Я приеду.

Он шагнул в седло и медленно проехал до своего дома. Бесс вышла к нему, с ней Том и Билли.

— Позаботьтесь о маме, парни, поняли?

— Ясно, а нельзя нам?..

— Борден? Тебе обязательно ехать?

— Обязательно.

— Тогда возвращайся обратно. Я оставлю Блоссом здесь. Будет нам не скучно.

Он легко поцеловал ее и повернул аппалузу к дороге.

У Лэнга имелись кое-какие хорошие черты, но в своей основе он был вор. Так что вор, по всей вероятности, сделает, собираясь уехать навсегда? Даже если деньги у него есть?

Постарается своровать еще. Деньги, про которые он каким-то образом знает, знает, где они лежат.

Борден Чантри хотел бы ошибиться. И не хотел найти след в том месте, где рассчитывал.

Но все совпало, и след там был.

Глава 20

Красное небо наверху. Розовый песок внизу. Борден-Чантри ехал по тропе, пролегающей между ними. По тропе, на которой человек может погибнуть.

Кожа седла — как кожа его лица. И он пел песню Бренана — Бренана Болота, ирландского разбойника, ездившего грабить в стране, очень далеко от той земли, на которой жил Чантри.

Времени на розыски следа он тратить не стал. На восток даже и не взглянул, ибо Лэнг знал, как связаться с Буном Сильвой. А такой человек должен удариться в бегство на запад. К изломанным берегам Симаррона, в сторону Меса-де-Майя, Сьерра-Гранде — Великой горы, и к уголку, прозванному Роберз-Руст — Разбойничье гнездо. Или даже к городку Мэдисон, куда собирались бродяги, поставленные вне закона, чтобы пьянствовать и веселиться.

Дикая, пустынная страна, глубоко прорезанная речными ущельями — каньонами, с торчащими ребрами красных скальных стен и бородавками осыпающихся останцов, в черных шапочках лавы давно отгоревших вулканов. Среди красных вертикалей и крошащихся лавовых глыб встречается зелень сосны и можжевельника, кое-где вода — достаточно, в избытке даже, вот только надо знать где.

Аппалуза Чантри, вороно-чалый с россыпью белых точек на бедрах, любил ходить по таким местам и настораживал уши на каждом гребне, на каждом повороте.

В траве звенели цикады, воздух был неподвижен и горяч. Высоко над землей стервятник описывал ленивые круги в закатном небе, спокойный в своем знании, что, где ездят, там будут и умирать, удовлетворенно ожидающий этих смертей. Стервятник был выше всех земных сует, спор и ссора, свист пули и стон стрелы, ухающие копыта и внезапное падение его не касались, как не касались перехватывающая горло жажда и обжигающий, как пламя, жар. Его дело — наклонять темнеющее крыло туда, где небо развешивает облака, заслоняясь от солнца, и ждать неизбежного результата.

Борден Чантри в этих безлюдных краях чувствовал себя как дома. Ему нравилось покачиваться на лошади, чувствовать ее меж своих коленей, нравилось, как щекочет щеку сползающая капля пота. Нравилось щуриться на солнце, слушать покряхтывание седельной кожи, а ночью — пение волков, поднявших носы к луне.

Он выбирал для своего пути понижения и не спешил. Хорош аппалуза на охотничьей тропе: окраска сливается с местностью, и пересеченная дорога и работа, требующая напряжения, ему только в удовольствие.

Он ехал тропинками, оставленными бизонами, тропинками, которыми временами пользовались дикие лошади. Найти след Лэнга Адамса и идти по нему он не пытался. По той простой причине, что следы людей в западном краю сходятся в определенные маршруты, продиктованные их нуждами. Вода, еда, общество себе подобных — эти вещи заставляют цепочки следов стекаться вместе.

Лэнг Адамс — человек не западный, но на него охотятся. А преследуемый человек — все равно, что преследуемый волк или другое какое животное, он будет настороже. И не только это.

Он будет готов убить преследователя, искать случай. А На тех, кого он убил, Лэнг Адамс не тратил зря свинец. Он делал дело точно и без неряшливости. А также без малейшего сострадания к жертвам. Никогда, насколько было известно Бордену Чантри, Лэнг Адамс не выстрелил мимо Цели.

Где-то впереди, где-то не слишком далеко, Лэнг будет ждать. Возможно, он рассчитывает, что Бун Сильва выполнил задание, но возможно, строит еще какие-то планы. Так же как Чантри знал кое-что о Лэнговой породе людей, Лэнг знал о нем самом — столько же или больше. У Лэнга было основание скрывать свою натуру от других, Чантри же вел себя открыто, ничего не прятал.

Резкий поворот к югу. Поперек долины Каррисо-Крик — Осокового ручья — и вдоль нее назад, на восток, с полмили до выступающих скал и низкого кустарника, среди которого Чантри поднялся из вымытой ручьем впадины. Осмотрев окрестности, он двинулся дальше и натолкнулся на старую индейскую дорогу. Проторена основательно, но давно не используется. Он проехал направо, потом налево, но следов никаких не обнаружил.

Южнее — ехать день или два — лежит старый путь на Санта-Фе… Точного расстояния Чантри не знал, только что он в той стороне. Давно заброшен, теперь это всего лишь лабиринт колесных следов, глубокими бороздами изрезавших почву. Шесть тысяч фургонов и шестьдесят тысяч мулов проходили по нему ежегодно, и достаточно людей, чтобы населить средних размеров городок. Он постоянно обещал себе как-нибудь съездить на юг поглядеть на него, но так и не поехал. Всегда отыскивалась какая-то работа.

Несколько раз он проезжал вправо и влево проверить, нет ли следов, но их не нашел. Зато обнаружил каменный дом, что его удивило.

Дом пустовал уже долгое время. Чантри проверил, исправен ли ворот над колодцем, достал воды. Вытащив наверх несколько ведер, дал пить лошади, потом вытянул еще ведро и напился сам.

Поднял щеколду и открыл дверь. Здесь когда-то жили лесные крысы, но и они переселились в другое местечко. Набрав сухого дерева из гнезда, он развел в камине огонь, вскипятил кофе и поджарил бекон. Съел часть собранного Бесс обеда, вышел наружу и постелил себе под звездами.

Когда занялся рассвет, он уже два часа находился в седле. Углубился далеко в запутанные каньоны Меса-де-Майя, и день только наполовину склонился к вечеру, а он уже поил коня в речке Симаррон у западной оконечности Черной Месы.

Он переправился через реку и выбирался из воды на той стороне, когда заметил отпечатки копыт.

Узнал их сразу. Адамсов большой вороной. Следам не больше часу от роду.

Чантри сразу повернул и поскакал на восток. Ехать было недалеко: до старой тропы, идущей вверх по ручью, от которого остались отдельные бочажки; по ней он пробрался в нагромождение скал и оврагов дальше. Присматривался, ища следы, но ничего не увидел и решил, что Лэнг отправился вверх по Симаррону. Надежный маршрут.

Роберз-Руст находился к востоку, на западе лежал Мэдисон, кстати, Лэнг не погрешил бы против себя самого, если бы поехал туда. Вламываться в «Гнездо» Борден Чантри намерения не имел. Ему был нужен только один бандит, и ни к чему было пытаться пулями проложить дорогу сквозь шайку, околачивавшуюся у Коу.

Он спускался в каньоны, жался к месам, следов так и не встречал, и видел Симаррон лишь иногда. Когда стемнело, он находился в двадцати пяти или тридцати милях к востоку от Мэдисона — по самой своей старательной оценке.

Выбрав местечко с подветренной стороны наклонившегося можжевельника, он сложил костерок из сухих палочек. Дыма пошло мало, да и тот, что был, рассеялся в кроне можжевельника. Он съел еще сандвич, приготовленный Бесс, потом упаковался и проехал больше мили, пока не нашел, что хотел. Привязав аппалузу там, где росла трава, он поднялся на уступ чуть выше и заснул.

При аресте он не прочь был обойтись без стрельбы. Не находил удовольствия в том, чтобы убить кого-то, а уж тем более недавнего друга.

Как же это организовать? У него не было никаких идей.

Солнце садилось, завершая следующий день, освещая Чантри, въезжающего в Мэдисон с юга. Он оторвался от Симаррона и набрел на дорогу немного севернее гордой вершины, известной как Сьерра-Гранде.

Вдоль улицы редко стояли с полдюжины домов, не больше, и еще сколько-то домов и лачуг теснились вместе или торчали на отшибе — как кому показалось удобно. На виду три загона, черной лошади ни в одном нет. Вот это строение похоже на конюшню. А это — на салун, и перед ним у коновязи стоит с десяток лошадей.

Солнце закатилось, но на макушке горы Эмери-Пик, названной в часть Мэдисона Эмери, как и город, все еще горело алое сияние.

Вне сомнения, некоторые из лошадей принадлежат бандитам из «Гнезда», и среди этих он себе друзей не найдет. И вообще не найдет их в этом городе, если не считать Дивоя, о котором слава ходила неплохая. Но он и не мучается желанием заставить кого-то из местных помогать закону. Свою работу Он исполнит сам и помощи просить не будет.

Сколько народу умерло. Лэнг и его хотел уморить.

Чантри сошел с лошади и с минуту стоял в темноте рядом со зданием, размышляя, что делать дальше. У него не было охоты получить пулю, едва переступив порог салуна. Но, голодного и усталого, его донимало нетерпение.

Он совсем было собрался шагнуть на тротуар — деревянные подмостки, как и везде, — когда из салуна вышел человек, подошел к краю веранды и потянулся. Потом Чантри заметил темный силуэт около лошади в серых сумерках. Вытянутые над головой руки опустились очень медленно.

— Зря всполошился, — сообщил ему маршал. — Я за тобой не охочусь.

— Ты меня утешил. — Голос звучал насмешливо. — Я сейчас хлебнул лишнего, и моя стрельба может оказаться не на высоте.

— Где тут можно поставить лошадь и добыть пожрать?

— Пожрать можно внутри. Лошадь придется отвести туда вон, в конюшню, разве что захочешь попытать счастья с городским корралем. Могу добавить, что городской корраль — первое место, куда бегут, если позарез нужна лошадь. И обычно не капризничают, возьмут чью угодно.

Чантри издал смешок.

— Я свою ценю, — сказал. — Дальнюю дороженьку проделали вместе.

— Поставь в конюшню. Пятьдесят центов и стоит того. Тех лошадей никто не трогает, здешние наездники знают, что иначе их присутствие быстренько тут всем надоест.

Казалось, он силится разглядеть Чантри в темноте.

— Я тебя знаю? — спросил он неожиданно.

— Вряд ли. Я об этом месте слышал, но сам тут никогда не бывал.

— Как и большинство из нас. Закон сюда и не суется, так что можно развлекаться спокойно. Выпивка хороша. Это если ты поддаешь. Я-то нет, но один тут угощал, я и тяпнул парочку стаканчиков. Не часто тут найдешь кого с деньгами.

— А — крупный мужчина, приятно выглядит, недавно приехал?

— Похоже, я такого знаю. Говорит, как ручей журчит, и таскает винтовку, не один шестизарядник. Я как глянул, сразу подумал, неприятностей ждет. Это ты — неприятность?

— Возможно, хотя я все надеюсь, уладим по-хорошему. — Чантри переждал секунду. — Не хотелось бы говорить, зная твои деликатные чувства, только я как раз представляю закон.

— Не туда тебя занесло. На твоем месте я бы взял старину Апа меж колен да показал, как умею поднимать пыль.

— А знаешь, совет-то хорош. Прямо тянет ему последовать. Ты мог бы только рассказать народу одну вещь: то, что я тут никого не ищу и ни на кого не смотрю даже. Мне одного надо, и все. И тут не в законе, собственно говоря, дело. Он затеял в меня пострелять. Как-то я волноваться начинаю, когда в меня то и дело палят. А из засады, так и вообще. Я решил: единственный способ уберечь нервы, это как-нибудь его обложить со всех сторон и убрать подальше. Еще я бы добавил, что тот человек, который у меня на примете, — он убил Сэкетта, и Тайрел прямо сейчас сидит у меня там, в городе, ждет, пока я его привезу. А не привезу, он с компанией сродственников как раз прикатит сюда проверить, хорошо ли здешние дома горят. Еще наверняка заинтересуется, сколько вас тут будет драться, чтобы уберечь их от пожара.

— Мы народ не из пугливых, мистер. Нету тут таких. Но надо сказать, воевать теперь очень уж сильно никому не хочется. Еще Логан Сэкетт заглядывал не так давно, и мне почему-то показалось, люди охотно с ним расстаются. Крутой нрав у парня, боюсь я. А кого тебе, ты сказал, надо? Не на вороном ехал? Здоровенный такой.

— Приметы сходятся. Я его знал под именем Лэнг Адамс, но не его это имя на самом-то деле. Там на Востоке — он восточный вор, кстати, не западный, — так вот, там его знали как Форда Мейсона.

— Ну вот, не хватало. Такое пошло, я против. У нас без того нищебродов достаточно, не надо нам восточной шпаны, чтобы последний кусок хлеба с маслом отбивала. Он там внутри сейчас сидит. Не в салуне самом, а в комнате за баром, ест там один. Сидит он лицом ко входу, винтовка на столе, а шестизарядник в кобуре у него.

— Отлично. — Чантри сделал паузу. — Вот что, друг, пойду отведу лошадь в конюшню. Ты иди в салун и закажи мне ужин, а когда будет готово, скажи, чтобы прямо несли в ту заднюю комнату и ставили перед ним на стол. Кто с ним будет ужинать, говорить ему не надо, я сразу подойду.