Один из главных героев гражданской войны, человек, чье имя вошло в историю, скакал на коне в каких-нибудь нескольких футах от нее. К ней с новой силой вернулось ощущение того, что это всего лишь фильм, что все эти люди только актеры и актрисы, и она готова была засмеяться от фантастичности всего, что она видела, слышала и ощущала. Запах немытых тел и конского пота, смешанный с запахом дорогих духов, которыми знать пыталась скрыть то, что не моется по нескольку недель, был одновременно и отталкивающим, и завораживающим.
Когда процессия проехала, толпа двинулась следом, кто-то таким образом выказывал свою преданность, а кто-то просто желал посмотреть, что произойдет дальше. Николь не могла оставаться на месте и вместе с толпой двигалась по старой, разбитой дороге в сторону дворца. Она прекрасно видела, как впереди королевская семья начала подниматься на холм к главным воротам крепостной стены; все окружение, придворные и знатные вельможи, так же как и солдаты, неотступно шли следом. А за ними двинулись на холм и все остальные жители Ноттингема, желая своими глазами увидеть знаменательное событие. Затаив дыхание, Николь следовала вместе с толпой.
Король с семьей поднялся на вершину холма и там, не спешиваясь, остановился, ожидая, когда толпа подтянется и воцарится тишина. Начавшийся после обеда мелкий дождь теперь уже лил как из ведра, ветер срывал шляпы и задирал подолы одежд, всем присутствующим было не очень-то уютно. Николь с удивлением заметила, что капли воды стекают с полей шляпы короля Карла и с кончика его длинного красивого носа; без всякой на то причины она вдруг прослезилась.
Тут королевский глашатай поднял руку, и в тот же момент в воздухе повисла гробовая тишина, нарушаемая только отдаленным плачем ребенка. И в этой тишине, держа перед собой документ, королевский глашатай начал читать медленно и певуче, как это, видимо, было положено, растягивая слова:
– Настоящим подтверждаю, что сегодня здесь будет сформирована армия из преданных Англии сторонников как для защиты его величества лично, так и для защиты его королевских прав, – торжественно провозгласил человек.
Война была объявлена.
Ребенок все продолжал плакать, но, кроме фырканья лошадей и тяжелого дыхания толпы, больше не было слышно ни звука. Казалось просто невероятным то, что война, которая продлится многие годы, началась такими простыми словами. Но тут, как бы подтверждая слова глашатая, два трубача протрубили несколько торжественных нот, звуки которых подхватил порыв ветра.
После этого трое мрачных солдат принесли королевское знамя. Они поставили его вертикально на вершине холма. Под взглядами толпы материя сначала безжизненно повисла, но потом сильный порыв ветра подхватил ее, и знамя развернулось и затрепетало.
Николь уставилась вверх, вытянув шею, она не ожидала, что знамя окажется таким огромным и величественным. Древко было не менее пятнадцати футов, а ткань, по всей видимости, это был шелк, была дорогой и изысканной. Николь, не отрываясь, смотрела на этот символ величия и мощи Англии: на нем были изображены корона и огромная роза Тюдоров, рядом геральдическая лилия с маленькой короной наверху – эмблема королевского французского дома. Девиз на флаге гласил: «Кесарю кесарево».
– Все, свершилось, – ухмыляясь, сказал сэр Дензил, казалось, он был удовлетворен, – мы начали войну.
И он издал радостный крик, который был подхвачен королевскими придворными и солдатами, хотя, как заметила Николь, многие жители Ноттингема вовсе не ликовали, а стояли молча. И все же англичане есть англичане, и как бы сдержанно они ни вели себя, спускаясь с холма, почти все тут же отправились в пивные, чтобы выпить за здоровье короля или чтобы послать ему свои проклятья.
Когда толпа начала расходиться, теснимая королевской конницей, прогремел гром, и Николь заметила, что губы у короля поджаты и он вовсе не улыбается. Зато принц Уэльский – будущий Карл II – и его брат, не говоря уже о принце Руперте, были готовы хоть сейчас вступить в бой и радостно кричали в толпу, похожие на возбужденных школьников. Среди придворных Николь вновь заметила лорда Джоселина, но его лицо было совершенно непроницаемым, по нему ничего нельзя было прочесть.
– Куда они теперь? – спросила Николь, глядя на проезжающих в сторону города всадников.
– В Сарланд Холл. Король остановился там.
– Наверное, там будет какое-то торжество.
– В некотором роде, – глаза сэра Дензила осмотрели теперь уже почти пустую площадку и остановились на одиноко развевающемся знамени. – Какой бы мрачной ни была причина, тем не менее, она есть. В любом случае, сейчас долг каждого преданного патриота – выпить за здоровье его величества.
С ужасом подумав о том, что если он напьется, то начнет распускать руки, Николь сказала:
– Я думаю, что должна вернуться. На сегодня с меня достаточно, – его рука непроизвольно потянулась к ее локтю.
– Ты должна выпить за короля, Арабелла. Если ты этого не сделаешь, я могу решить, что ты на другой стороне.
Она невольно вспомнила Майкла и, как если бы она была Арабелла, начала думать, где он сейчас может находиться и через сколько времени парламентарии узнают, что война уже официально объявлена. Впрочем, не было никаких сомнений в том, что один из их шпионов в данный момент покидает Ноттингем и мчится в сторону Лондона, чтобы сообщить эту новость. Вспомнив ночь, проведенную с Майклом в лесу, и его нежное отношение к Миранде, Николь понадеялась в душе, что ему удастся выжить в этой кровопролитной войне, которая продлится так долго.
– Ну, так что? – между тем настаивал сэр Дензил.
– Я выпью с вами, но только один глоток, сэр.
«Если я вернусь раньше, чем он, – подумала она, – то мне удастся запереть дверь». Тут она вспомнила совет Эммет завести подругу и решила попытать счастья, подкупив Маргарет.
Служанка была с ними на церемонии, следуя, как ей и было положено, все время чуть позади. Сейчас у нее был такой вид, будто она собралась уходить.
– Куда ты собираешься? – спросила Николь, стараясь придать голосу повелительные нотки.
– Обратно в гостиницу, госпожа. Я больше не нужна сэру Дензилу, – она бросила на хозяина осторожный взгляд.
Было совершенно очевидно, что служанка с ним заодно, и Николь незачем ждать помощи с ее стороны и просить понять ее, как женщина женщину.
– Тогда я иду с тобой, – решительно заявила Николь, – у меня нет никакого желания слоняться по чужому городу, зная, что назад мне придется возвращаться одной.
Отчим Арабеллы разрешил ситуацию с удивительной легкостью:
– Самый простой выход – это пойти и выразить наше почтение королю прямо в «Пилигриме». Я надеялся, что мы отправимся приветствовать короля в его резиденцию, где слуги уже наверняка накрыли столы. Но нет, так нет. Какая разница, где мы поднимем бокалы за его здоровье, как настоящие патриоты?
«Ах ты, хитрый негодяй!» – подумала Николь, но ей ничего не оставалось, как согласиться с этим.
Хотя на дворе стояло лето, вечер выдался на редкость сырым, темным и холодным, и было очень приятно оказаться в теплой шумной гостинице, полной приезжих и местных жителей. Многие из них уже были готовы к гражданской войне и радостно провозглашали тосты за здоровье его величества короля Карла I, другие же ютились по углам и бросали на сторонников короля явно неодобрительные взгляды. Молча наблюдая за всем этим, Николь думала, что же все-таки происходит в Ноттингеме на самом деле. Будут ли жители этого города поддерживать короля или восстанут против него? И сколько им понадобится времени, чтобы начать убивать друг друга? А может, никто из них так никогда и не решится высказать вслух свое неодобрение королю.
Но сейчас ее больше занимала мысль о том, как ей спастись от сэра Дензила, который выпил уже довольного много и его выразительный взгляд был прямо-таки прикован к ней; в нем читалось похотливое желание, копившееся в нем уже много ночей подряд. Сумасшедшая мысль о том, что она может убежать и жить затворницей, пришла ей на ум. Она может попытаться заняться медитацией, и тогда, возможно, ей удастся перенести свое сознание назад (или вперед?), в ее настоящее время. Она сидела у окна, уставясь в темноту. Ночь была просто ужасна, река вздулась, и по ней гуляли огромные волны, а дождь хлестал, не переставая, из низко несшихся над землей черных туч. Для спасения сейчас было явно не время, и она мысленно готовилась к тому, что ночка у нее будет не из легких. Не говоря ни слова и выбрав момент, когда сэр Дензил повернулся к ней спиной, Николь выскользнула из столовой, поднялась в свою комнату и тщательно заперла дверь. Но тут из темноты послышался голос:
– Вы поднялись так рано, госпожа. Я только-только успела приготовить ваши вещи.
Держа свечу высоко над головой, Николь вгляделась в темноту.
– Маргарет! Не ожидала, что застану тебя здесь.
– Вы и не должны были меня застать. Я думала, вы побудете подольше со своим отчимом.
– Он пьет со своими новыми друзьями. Мне не хотелось больше там оставаться.
– Вы все еще скучаете по господину Майклу? – тихо спросила служанка.
В голове Николь зародилось подозрение, и она ответила:
– Сегодняшние события положили конец всем чувствам, которые я к нему испытывала. С этого дня мы с ним – враги.
– В таком случае вам нужно подыскать себе мужа.
«А вот это именно то, – подумала Николь, – для чего ты ко мне приставлена». Вслух же она сказала:
– Со временем я это сделаю.
– Разрешите вас заверить, что вам не надо для этого далеко ходить, госпожа.
– На что это ты намекаешь?
– На то, что замечательный человек, добрый и сильный, находится рядом с вами.
– Уж не имеешь ли ты в виду сэра Дензила?
– Да, госпожа Арабелла, его.
– Но он же мой отчим, он был женат на моей матери. Как ты можешь предлагать мне такие вещи?
– В этом нет ничего, что противоречило бы законам Господа или людей, – проговорила, защищаясь, Маргарет, вступив в пятно света, падающего от свечи. – Это вовсе не родственные отношения. Ведь между вами нет кровного родства.
– Но я всегда относилась к нему именно как к близкому человеку, – ответила Николь, в ее голосе звучала непреклонность.
Потом она добавила:
– Сколько он заплатил тебе за то, чтобы ты все это мне сказала?
Даже в тусклом свете свечи было заметно, как Маргарет покраснела.
– Нисколько, госпожа. Я говорю вам это только потому, что желаю вам добра.
– Как бы не так! Да ты просто продажная сука! А теперь проваливай! – она подошла к двери и распахнула ее.
Прежде чем уйти, служанка одарила ее взглядом, полным ненависти, а в дверях обернулась и произнесла:
– Я должна буду сказать сэру Дензилу о том, что между нами произошло. Я много лет служу ему верой и правдой, и он не простит вам, что вы меня так обидели, попомните мои слова.
– Исчезни! – грубо прикрикнула Николь и захлопнула за ней дверь.
Опасность была совершенно очевидной. Ею овладело странное предчувствие, поднимавшееся откуда-то снизу, предчувствие, что она попала в нешуточный переплет и ей надо быть очень осторожной. Думая об этом, Николь не стала раздеваться, а села на кровать, прислонившись спиной к стене, и стала прислушиваться к ночным звукам.
Ветер яростно завывал по всему дому, задувая дым обратно в дымоходы, и воздух был удушающим; близкая река разыгралась не на шутку и бушевала, как океан. Из комнаты внизу доносились звуки застолья: крики, смех, веселые возгласы и проклятья, и Николь ясно услышала, как у нее под окном облегчается какой-то мужчина.
«Мне кажется, что это продлится всю ночь», – подумала она, и эта мысль позволила ей с надеждой подумать, что, может быть, сэр Дензил не захочет покидать своих новых друзей, а напьется с ними и уснет, оставив ее в покое.
Когда было уже за полночь, глаза у нее будто налились свинцом, и она была вынуждена закрыть их и, несмотря на неудобную позу, уснула. Проснулась она от звука, которого боялась услышать больше всего. В двери медленно повернулся ключ, и она начала открываться. Тихо соскользнув на пол, она затаилась.
При тусклом свете свечи она увидела, что в дверь вошел сэр Дензил, одетый, как и в прошлую ночь, только в нижнее белье. Но на этот раз он, по всей видимости, решил не тратить времени даром, а пошел прямо к кровати, тихо бормоча что-то себе под нос. Николь с трудом могла разобрать слова:
– Я люблю тебя… другого такого случая не будет… я должен это сделать, иначе я сойду с ума…
Тут она встала:
– Вы говорите это мне?
Он отпрянул:
– Арабелла!
– Что вы хотите?
Он сделал в ее сторону один шаг:
– Ты уже взрослая женщина, ты большая, у тебя есть ребенок. Уверен, тебе ничего не стоит дать мне то, о чем я мечтаю больше жизни.
– Что именно?
– Себя, свое тело, – и с этими словами он начал снимать с себя белье.
Николь только мельком успела увидеть худые ноги и бледный торс. В ту же минуту она бросилась прямо на него и изо всех сил ударила его кулаком в живот – он тут же согнулся пополам. В следующую секунду она была за дверью и мчалась по ступенькам, а потом вылетела из дверей гостиницы в ночь, несясь, куда глаза глядят, но только подальше от сэра Дензила Локсли.
Ей следовало повернуть налево, к городу, но Николь сообразила это слишком поздно, она уже мчалась к реке прямо в открытое поле. А потом вдруг, как из под земли, перед ней выросла темная тень, и она, не в силах остановиться, врезалась прямо в нее… и оказалась в объятиях мужчины.
– Боже мой, что все это значит? – произнес кто-то в темноте.
– Помогите мне, – задыхаясь, прошептала Николь, – вы должны мне помочь!
В темноте мелькнула ослепительная белозубая улыбка:
– Такой замечательный день вы решили закончить здоровой пробежкой?
– Не шутите, – ответила она, и тут, всмотревшись внимательней, увидела, что стоит лицом к лицу с лордом Джоселином Аттвудом.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Звук бушующей реки проникал в пещеру и, отражаясь от ее стен, напоминал всхлипы женщины. Николь тоже всхлипывала, поднимаясь по каменным ступеням, вырубленным прямо в скале, и звук ее голоса сливался с шумом бешено мчащейся реки. Она никогда не испытывала такого облегчения от того, что в самый тяжелый для нее момент судьба столкнула ее с человеком, который был в состоянии ей помочь. Но несмотря на это, ситуация казалась ей странной и необычной, и она все больше склонялась к мысли, что вынуждена жить в тяжелом и жестоком веке. «Но разве может быть время более жестокое, чем девяностые годы двадцатого столетия?» – мелькнуло вдруг у нее в голове. Она тут же вспомнила об огромных перенаселенных городах с каменными коробками вместо домов, о миллионах безработных, и о тех прекрасных старинных английских семьях аристократов, которые вырождаются в жестоком мире бизнеса.
– Но разве кому-нибудь теперь есть до этого дело? – вдруг помимо воли, произнесла она вслух.
Джоселин внимательно посмотрел на нее в тусклом свете канделябров, развешанных на каменных стенах, и сказал:
– Не говорите ничего. Объясните мне, что с вами случилось, когда мы окажемся на месте.
– Извините, я просто не могу сообразить, где я нахожусь и что делаю, – поспешно ответила Николь, все еще думая о своем времени и о том, что этот человек никогда не сможет понять, в какой переплет она попала.
– А кто теперь это понимает? – неожиданно сказал он, и на мгновение мрак подземелья осветился его приятной улыбкой.
Они поднимались по очень странной лестнице, высеченной прямо в центре скалы, на которой стоял замок, и начинавшейся у самого берега реки. Николь никогда не приходилось видеть более спокойного и тихого места, и при других обстоятельствах она наверняка бы заинтересовалась этой удивительной пещерой. Но сейчас единственное, чего она хотела, – как можно больше увеличить расстояние между собой и сэром Дензилом. И все же любопытство взяло верх.
– Что это за место? – спросила она своего спутника, который помогал ей подниматься, твердо поддерживая под руку.
– Эту лестницу когда-то использовали, чтобы поднимать в замок огромные бочки с пивом. Ее называют «лаз Мортимера».
– Как?
– Вы когда-нибудь слышали о Роджере Мортимере, Мартовском Графе?
– Что-то знакомое.
– Он был любовником королевы Изабеллы, эта бедная женщина была женой Эдварда II, несчастного короля, убитого в замке Беркли.
Несмотря на весь свой страх, Николь вновь почувствовала интерес к истории:
– Его еще ужасно пытали при помощи раскаленной докрасна кочерги?
– Да, правильно, – Джоселин слегка кивнул.
– Так это в честь него, ну, этого Мартовского Графа, назвали эту пещеру?
– По этим самым ступенькам поднялась стража, чтобы арестовать его. Молодому королю Эдварду III казалось, что любовник его матери стал слишком силен и влиятелен, поэтому как-то ночью он приказал схватить его. Говорят, что он был схвачен прямо в постели у королевы, но другие, более стыдливые, утверждают, что его арестовали, когда он молился. Так или иначе, с Мортимером было покончено, и король стал единственным и полноправным хозяином дворца.
Николь оглянулась:
– Сейчас ведь кто-нибудь тоже может подняться сюда? А вдруг меня преследуют?
– Не бойтесь. Наверху есть дверь, которая запирается, к тому же около нее дежурит охрана.
– А я думала, что дворец пуст.
– Так оно и есть. Но не забывайте, что там, наверху, находится королевский флаг, поэтому во дворце разместились солдаты, чтобы охранять его и следить за порядком.
– И вы – один из них?
– Арабелла, – произнес Джоселин, помогая ей преодолеть несколько последних ступенек, – вы задаете слишком много вопросов. Когда я вас устрою как полагается, тогда поговорим.
Она все же не выдержала и сказала:
– Спасибо за то, что помогаете мне. Мне кажется, что любой другой мужчина из вашего времени надавал бы мне пощечин и отправил обратно к сэру Дензилу.
Тут она сообразила, что сказала глупость, потому что Джоселин посмотрел на нее совершенно обескураженно. Вскоре они оказались перед деревянной дверью, он постучал и тихо произнес свое имя, после чего послышалось бряцанье засова, и в замке повернулся огромный ключ. Николь вошла и оказалась в помещении, похожем на башню; несколько крутых ступеней вели вниз на площадку верхнего двора замка. Она огляделась и увидела, что, хоть двор был со всех сторон окружен полуразвалившимися каменными строениями, свечи горели только справа от нее, и именно туда направился Джоселин.
– Что это за место, куда мы идем?
– Раньше это были королевские апартаменты, и хотя теперь они изрядно разрушены, мы, в конце концов, можем там вполне уютно устроиться, и нам никто не помешает, пока вы будете мне рассказывать свою историю.
– А где солдаты?
– Они все на среднем дворе замка, прячутся от непогоды кто где может.
Они вошли в огромную каменную комнату, которая раньше наверняка была роскошным дворцовым залом. Там горел камин, а перед ним стояло что-то вроде походной койки. Кроме того, в комнате был стол, а на нем – кувшин с вином, чашка и тарелка с холодным мясом. К противоположной стене, смотрясь совершенно нелепо и неестественно среди этих холодных камней, был прислонен… роскошный королевский флаг. Николь уставилась на него в изумлении.
– Почему он здесь? Ведь только сегодня вечером его водрузили у дворца.
Лицо Джоселина тут же преобразилось: бесшабашный повеса исчез, на нее смотрел другой, серьезный человек.
– Его чуть не сдуло ветром, и если бы это произошло, не дай Бог, это был бы очень дурной знак. А для меня это было бы просто смертельно, если бы он упал.
– А вы что, несете за него ответственность?
– Да нет, во всяком случае, в мои обязанности это не входит. Просто я шел на празднование, и что-то заставило меня выйти посмотреть на флаг. Во время войны он ведь действительно много значит. Тем более теперь, когда почти все вековые традиции оказались под угрозой.
– Значит, вы – законченный монархист? – спросила Николь, в которой опять заговорило сознание женщины из двадцатого века.
– Мне просто не по душе общественные беспорядки, вызванные всеми этими призывами против верховной власти. Конечно, король, если к нему приглядеться, – далеко не идеал. Но разве бывают идеальные люди? – он налил Николь стакан вина, который она молча взяла. – Да, у Карла Стюарта – масса недостатков. В молодости на него большое влияние оказывал Бекингем, теперь – жена, но для меня – он символ порядка. Я ответил на ваш вопрос?
– В полной мере.
Джоселин повернулся к ней, его философское настроение улетучилось. Теперь это был еще один человек, на этот раз – внимательный и практичный. Николь невольно подумала, что ее первое впечатление о нем меняется с каждой минутой.
– Ну а теперь расскажите мне, что заставило вас со всех ног нестись к реке в столь поздний час, да еще в такую жуткую непогоду?
– Говоря простыми словами, сэр Дензил пытался залезть ко мне в постель. Я – его падчерица, между нами нет кровного родства. Так что с тех пор, как я выросла, он горит желанием сделать из меня госпожу или что-то в этом роде.
– Но это желание никак нельзя назвать взаимным, так я понимаю?
– Вы что, издеваетесь!? – воскликнула Николь, но тут же сама вздрогнула от своего неуместного восклицания.
Однако Джоселин, казалось, ничего не заметил, а только слегка кивнул:
– Понимаю.
– Не думаю, что вы понимаете все. Дело в том, что Арабелла…ну, то есть я… была помолвлена с Майклом Морельяном, сыном одного из членов Парламента. И наши семьи были не против, чтобы между нами возникли сексуальные отношения, и у меня родился от него ребенок… дочь. Но теперь наша помолвка расторгнута, потому что, как вы сами понимаете, он и его отец оказались на стороне парламентариев. А я оказалась в очень щепетильном положении. Мать-одиночка… ну и так далее.
Джоселин бросил на нее еще более удивленный взгляд, но сказал только:
– Продолжайте.
– Да это, в общем-то, все. Сразу после рождения ребенка сэр Дензил сказал, что постарается найти мне мужа. Но за последние несколько месяцев у меня создалось впечатление, что он сам хочет сыграть эту роль.
– Я вполне могу его понять. Вы просто удивительное создание, – тут настала очередь Николь посмотреть на него в недоумении, но в его удивительных глазах не было ни капли похоти, в них светилась завораживающая чистота и откровенность.
– И теперь я не знаю, что мне делать, – продолжала она, – за Майкла я не могу выйти, потому как даже не знаю, где он теперь, да и вообще мы с ним отныне, простите за высокопарную фразу, – разделенные мечом. И конечно, я не могу вернуться и жить с этим недоноском.
– А он что, недоносок? – спросил удивленный Джоселин, и Николь поняла, что допустила ошибку, употребив слово в неправильном значении.
Она слегка покраснела.
– Нет, я не это имела в виду. Я хотела сказать «грубиян».
– А, понимаю.
– Я бы могла где-нибудь работать. Но что мне делать с Мирандой?
– С Мирандой?
Николь сделала большой глоток вина и почувствовала, что голова у нее слегка закружилась.
– Ну, с малышкой. Понимаете, я так к ней привязалась, – его взгляд опять выразил удивление.
– Любая мать любит своего ребенка, – сказал он, и актриса поняла, что ей нужно быть внимательней.
– Да, конечно, не понимаю, почему я так выразилась. Но в любом случае я в безвыходном положении. Если бы у меня была работа, мне не пришлось бы ее бросать. Вы не знаете, можно здесь найти какую-нибудь работу?
Он рассмеялся:
– Вы говорите странные вещи, госпожа. Вы же прекрасно знаете, что для женщины вашего положения может быть единственная работа – вести хозяйство и заниматься только своим домом.
Николь не смогла сдержаться, лицо у нее вытянулось.
– Да вы что?
– Конечно.
Она посмотрела на него совершенно беспомощно.
– Так что же мне делать?
Вместо ответа Джоселин сам задал ей вопрос:
– Сколько, вы сказали, вам лет, Арабелла? – он спросил это очень тихо, и его глаза странно блеснули.
Может быть, из-за вина, а может быть – из-за успокаивающего тона Джоселина Николь почти потеряла бдительность и чуть было не сказала: «Двадцать семь», но вовремя спохватилась и произнесла:
– Семнадцать.
– Тогда вы можете совершенно спокойно выйти замуж, не нуждаясь в согласии отчима.
– Неужели? – она посмотрела на него недоверчиво.
– Мое дорогое дитя, женщины по закону становятся совершеннолетними в двенадцать, а мужчины – в четырнадцать. Так что вы уже давно вступили во владение своими правами.
Решив исправить свою оплошность, Николь быстро проговорила:
– Пожалуйста, не подумайте, что я такая невежа. Просто у меня было что-то вроде шока. Поверьте, вид сэра Дензила, стоящего в чем мать родила, может любого нормального человека превратить в идиота.
Джоселин покачал головой и широко улыбнулся.
– Мне нравится, как вы выражаетесь. Я никогда не слышал ничего подобного. Что значит «в чем мать родила»? Я так понимаю: на нем ничего не было?
– Вот именно – ничего!
– О! – воскликнул он и снова улыбнулся.
Повисла неловкая тишина, в которой стали слышны завораживающие звуки. Там, снаружи, жестокий ветер, чуть не сваливший гордое королевское знамя и превративший небольшую речку в бушующий океан, изо всех сил старался разнести каменные стены старого замка. А здесь, в комнате – веселый огонь, зажженный неведомым слугой, плясал и извивался на потрескивающих сухих поленьях. Николь ясно слышала дыхание Джоселина, стук своего бешено колотящегося сердца и звук льющегося вина, которое переливали из одного сосуда в другой. Вдруг ее собеседник произнес:
– Вы в любой момент можете выйти замуж за меня.
Как в замедленном кино, Николь повернула голову и уставилась на него:
– Что вы сказали?
– Вы в любой момент можете выйти замуж за меня.
– Выйти замуж за вас!? – она не верила своим ушам. – Но я же вас совсем не знаю.
Лицо Джоселина сделалось бесстрастным:
– Разве это так важно? Мы можем заключить союз, который устроит нас обоих.
Николь глупо уставилась на него:
– Я вас не понимаю.
– Вы в ужасном положении. Война разлучила вас с любимым человеком, в то же время вас преследует похотливый отчим, которого вы ужасно расстроили своим отказом, и он вам вряд ли это простит. Разве у вас есть выбор?
– Но, лорд Джоселин, мы же совсем незнакомы…
– Дайте мне договорить, – прервал он. – Я тоже одинок. Моя жена умерла почти шестнадцать лет назад, роды слишком ослабили ее. За дочерью следит и выполняет все функции матери моя незамужняя сестра Мирод, она также ведет хозяйство, так что, пока я воюю, дома все в порядке. Но больше у меня никого нет. Мне необходим человек, который бы меня понимал, мне нужен друг, с кем я мог бы обсудить то, о чем не могу говорить ни с сестрой, ни с дочерью. Им это неинтересно. Я не прошу вас любить меня, Арабелла. Честно говоря, я думаю, что было бы глупо предполагать, что у вас ко мне может возникнуть такое чувство. Но для нас обоих это будет спасительный брак, в котором мы оба будем понимать и уважать друг друга. Поэтому я прошу вас, чтобы вы соединили свою жизнь с моей.
Николь сидела пораженная, пытаясь осознать то, что она только что услышала. Стараясь разобраться в своих чувствах, она полностью ушла в себя. По ее понятиям, любое замужество в конце концов сводилось к необходимости через какое-то время заводить детей. И в той жизни, где сама мысль о детях была для нее неприемлема, она, естественно, не думала и о замужестве. Конечно, появление Луиса немного изменило ее взгляды на жизнь, но Луис был таким лакомым кусочком, что ни одна разумная женщина на ее месте не захотела бы упустить свой шанс. И сейчас человек, которого она совсем не знала, просил ее выйти за него замуж, почти навязывая ей этот брак, так необходимый в ее положении в том времени, где она сейчас находилась.
Несмотря на то, что это был единственный выход в сложившейся ситуации, Николь позволила себе рассмотреть еще один вариант. Она могла бы спастись от сэра Дензила, если бы вернулась в свою настоящую жизнь и распрощалась с этим мрачным временем навсегда. Но сейчас это казалось ей совершенно невозможным. Она очнулась от звука собственного голоса:
– Пожалуйста, разрешите мне все обдумать.
Джоселин вздохнул с явным облегчением, и она удивилась, предположив: «Неужели с ним произошел такой удивительный феномен, как любовь с первого взгляда?». Еще она вспомнила то странное выражение его глаз, которое заметила при первой их встрече, и решила, что оно что-то значило.
– Хорошо, вам надо поспать, – сказал он, – вы можете лечь на мою постель около камина. Я принесу себе одеяло. Но вы должны ответить на мой вопрос утром, потому что, если мы решим пожениться, нам следует уехать из Ноттингема как можно скорее.
– Но куда же мы отправимся? – тихо спросила она, поняв в этот момент, что все ее тело прямо-таки ломит от усталости.
– В Грейз Корт – поместье моих кузенов. Там недалеко есть церковь, в ней можно обвенчаться.
Николь собрала последние силы, чтобы спросить:
– Но почему вы все это делаете? Почему ваш выбор вдруг пал на меня? Вы же столько лет были предоставлены самому себе. Неужели за все это время вы не встретили никого, кто показался бы вам достойной, чтобы стать вашей женой? – Джоселин снова стал похож на бесшабашного повесу.
– На какой из вопросов мне следует сначала ответить? Помогаю я вам, потому что мне так хочется. Мой выбор пал на вас, как вы изволили выразиться, потому что вы совершенно удивительный человек и не похожи ни на одну из женщин, встречавшихся на моем пути. И будучи все это время вдовцом, я ни разу не сталкивался с человеком, способным таким странным образом заинтересовать меня. Вы удовлетворены?
Она улыбнулась:
– Слава Богу, что вы не сказали ничего о моей внешности.
– А что в ней плохого? Вы что, стыдитесь ее?
– С некоторых пор да, – ответила она, – но, знаете, я уже начала привыкать.
