Догадка Николь оказалась совершенно правильной: Кингсвер Холл был построен не только во времена царствования королевы Елизаветы, он был построен в тот период, когда она пылала бешеной любовью к Роберту Дадли, графу Лестеру, в то время, когда она была на вершине своей славы и красоты. Дом стоял с 1566 года, то есть с того самого года, когда французский посол поклялся своему испанскому коллеге в том, что Лестер «первый раз переспал с королевой именно в новогоднюю ночь».
      – Грандиозно! – воскликнула Николь, когда Мирод, слегка покраснев, передавала ей эти исторические сплетни. – Я всегда подозревала, что она в этом плане была слегка озабочена.
      – Арабелла! – произнесла совершенно шокированная Мирод, что дало Николь повод подумать, что ее золовка до сих пор девственница.
      Судя по тому, что говорил ей Джоселин, и по ее собственным подсчетам, Мирод должно было быть сейчас сорок шесть лет, хотя бесцветные одеяния и неухоженные волосы делали ее гораздо старше. Оглядев ее как-то при свете яркого августовского солнца, Николь очень захотелось добраться до этого бесцветного лица и оживить его той простой косметикой, которую Г. Маркхам в своей книге советует применять каждой женщине. Но с ее приезда прошло всего две недели, и Николь побоялась сказать что-либо по этому поводу, ей и так приходилось постоянно рушить барьеры, которые золовка то и дело воздвигала между ними, и Николь подумала, что своим замечанием она может еще более ухудшить ситуацию.
      Дом очень хорошо гармонировал с окружающей природой. Со стороны реки располагалась застекленная терраса, а на заднем дворе, похожий на маленький горный поток, бил фонтан. С западной стороны была голубятня, по всей видимости, очень старая, а за ней – окруженный стеной сад. К этому Джоселин успел добавить и несколько современных построек: с восточной стороны дома приютились две одинаковые беседки, стоящие в так называемом тиссовом саду, в центре которого уже более современный фонтан бил посреди глубокого и очень красивого озера. С тыльной стороны дом огораживали конюшни и хозяйственные постройки все из того же нежно-розового кирпича с отполированными дубовыми дверями, а спереди он был надежно защищен речной излучиной.
      Внутри дом был настоящим музеем с бесконечным числом комнат, каждая из которых была украшена и обставлена мебелью разных стран мира. Просторная длинная галерея тянулась по второму этажу всего восточного крыла дома, а под ней располагалась таких же размеров библиотека. Соединяющий два крыла здания коридор был тоже довольно внушительных размеров, один его конец заканчивался галереей, откуда можно было смотреть вниз в центральный зал, а второй упирался в несколько сумеречных спален, которые теперь занимали Николь, ее дочь и служанка. В западном крыле находился целый ряд комнат, принадлежавших Джоселину, одна из которых, как с удивлением обнаружила Николь, оказалась лабораторией для проведения научных опытов.
      Даже не спрашивая, Николь поняла, что семья Аттвудов когда-то была католической, потому что в самых неподходящих местах по всему дому были разбросаны укромные уголки, в которых мог спрятаться священник. Каменная панель центральной галереи бесшумно отодвигалась, за ней скрывалась лестница, ведущая наружу. Подоконник в библиотеке отодвигался, и под ним находилась лестница, идущая в подвалы. Стоило нажать в определенном месте на ручную панель, и в столовой отодвигалась одна половица, открывая вход в крошечную комнатку, расположенную между полом дома и потолком подвала. Но самым интересным для Николь показалось то, что в спальне Джоселина отодвигалась встроенная в стену панель, и за ней открывался подземный ход, ведущий в один из летних домиков.
      – А что было сделано сначала, – спросила Николь у Мирод, – ход или домик?
      – Подземный ход. А этот домик, закрывающий выход из него, Джоселин строил с особым удовольствием.
      – И по этому ходу убегали священники?
      – Да, но после того, как умер наш отец, мой старший брат, который теперь живет во Франции – герцог Эйвон, принял протестантство в целях политической безопасности.
      – Но мне казалось, Джоселин говорил, что вы его вырастили, и что вас было только четверо детей, двое из которых умерли. Откуда же тогда появился этот герцог?
      – Это действительно так. Нашему брату было уже пятнадцать, когда родился Джоселин, и он ушел странствовать по миру.
      – А потом история повторилась, и вам пришлось нянчить и воспитывать дочь Джоселина.
      – Да, – ответила Мирод и вздохнула. – Она меня очень беспокоит. Ведь она едва произнесла несколько слов с тех пор, как вы появились в доме.
      – Вы хотите сказать, что я ей не нравлюсь?
      Сестра Джоселина вдруг улыбнулась искренне и обаятельно:
      – Мне кажется, она видит в вас соперницу, Арабелла. Должна признаться, что ни она, ни я не ожидали, что вы окажетесь такой молодой и очаровательной. Когда Джоселин написал, что женился, я подумала о женщине гораздо более старшей.
      Считала ли Сабина ее соперницей или нет, но факт оставался фактом: девушка как будто растворилась, словно превратившись в одну из теней, прячущихся в многочисленных углах огромного дома. Она каждый день садилась с ними за обеденный стол, одетая во все черное, и лениво ковырялась вилкой у себя в тарелке. За ужином она тоже неизменно появлялась, пила вино, но почти ничего не ела, разве что крошечный кусочек дичи. Николь даже подумала, что у нее анорексия, но спросить об этом не было никакой возможности, ибо девушка окружила себя глухой стеной молчания, пробить которую пока не удавалось. Это было неприятно, но Николь старалась не позволить Сабине отравлять жизнь своим явным презрением и искренне наслаждалась красотой и загадками особняка, видом прекрасных садов, прогулками по берегу реки и вообще всей атмосферой тишины, мира и спокойствия.
      Война, между тем, продолжалась. Новости поступали в основном благодаря Карадоку, который каждый день ездил в Дартмут и привозил оттуда все сплетни, какие только ему удавалось раздобыть. Они узнали, что король, побыв некоторое время с Минетт, двигался теперь в Корнуэлл, преследуя графа Эссекса. Между тем, принц Руперт вместе с Георгом Горингом направлялся в Шрусберри. Еще, как стало известно из тех же источников, в лагере роялистов начался раскол. Король узнал, что сэр Генри, лорд Уилмот, в отсутствие принца Руперта тайно встречается с графом Эссексом. Они ведут мирные переговоры, которые, как предполагал Уилмот, могут положить конец войне, если военачальники с обеих сторон придут к единому мнению.
      Примерно восьмого августа (все по тем же источникам Карадока) Карл внезапно арестовал сэра Генри, хотя тот и был командиром одного из полков. Он был сослан в Экзетер и подвергнут аресту, а его место тут же занял Георг Горинг. Этот инцидент вызвал недовольные толки среди офицеров, которые служили под командованием сэра Генри и тех, кто когда-то одержал с ним победу при Раундвей Даун и на Кропреди Бридж. Поговаривали о несправедливости и жестокости такого ареста, а некоторые зашли еще дальше. Оказалось, что кое-кто думает так же, как и Уилмот, что некоторые уже сомневаются в исходе войны. Неожиданно кое-кому показалось, что идея мирных переговоров не так уж и плоха.
      – Как ты думаешь, они пойдут на это? – спросила Николь Карадока.
      – Сомневаюсь, миледи. Такие, как принц, а их большинство, не успокоятся, пока не доведут войну до конца.
      – Мне кажется, что тут он не прав, как ты считаешь?
      – Кто знает? С тех пор, как существует мир, люди не могут прийти к согласию, – с этими словами слуга удалился.
      С того момента, как они добрались до Кингсвер Холл, Карадок пребывал в каком-то странном, подавленном настроении. Николь связывала это с тем, что он мучается от неизвестности насчет Джоселина и хочет вернуться на войну. Но когда она спросила его об этом, Карадок отвел оба ее довода.
      – Я почему-то не так уж уверен, что мой господин жив. Хотя ваша уверенность, миледи, вселяет в меня надежду. А что касается войны, я нахожу, что это жестокая, кровавая и отвратительная бойня. В Марстон-Муре я увидел столько, что этого хватит мне на всю жизнь. Хотя я не сомневаюсь, что моя шпионская деятельность действительно помогает спасти чьи-то жизни.
      – Тогда почему бы тебе не присоединиться к королю? – предложила Николь. – Он ведь в Корнуолле, а это недалеко отсюда. Мне тут совсем неплохо, я в полной безопасности. Хоть Сабина и ненавидит меня, зато с Мирод мы стали друзьями.
      Видимо, у нее получилось это немного грубо – ведь он знал обеих женщин гораздо дольше, чем ее, – но он вдруг смутился, и Николь в первый раз в жизни увидела, как он покраснел и неуверенно забормотал что-то о том, что молодая леди, должно быть, ее стесняется.
      – Неужели? – поддразнила его Николь. – Видишь ли, она не соизволит даже изредка заговорить со мной. И это ты называешь стеснением?
      – Может быть, именно так она проявляет свою застенчивость, – ответил Карадок все тем же странным тоном.
      Николь вдруг пришло в голову, что он просто влюблен в эту странную девушку. Заметив это однажды, Николь начала наблюдать и вскоре убедилась, что Карадок действительно испытывает не просто привязанность к своей молодой госпоже. И все же эти ее предположения были не совсем точны.
      В конце августа в долине Дарта пошли дожди, и зеленые лужайки зазеленели еще больше. Один раз Николь, решившая подышать свежим воздухом, но не желавшая при этом промокнуть, зашла в комнату Джоселина и, сдвинув потайную панель, прикрытую камином, прошла в скрытую за ней дверь. Она спустилась по винтовой лестнице и тоннелем, через который сбегали священники, прошла в летний домик.
      В конце тоннеля тоже была лесенка, ведущая к полу комнаты, где с помощью рычажка одна из досок сдвигалась и давала возможность человеку спокойно подняться по ступеням и оказаться в домике. Но, приблизившись к подножию лестницы, Николь вдруг остановилась и удивленно прислушалась. Наверху явно кто-то был, их было двое, а звуки, доносившиеся оттуда, не оставляли никаких сомнений в том, что они делают. Думая, что они совершенно одни, эти двое страстно занимались любовью. Ужасно смущенная, Николь повернулась, чтобы неслышно уйти, но тут женский голос заставил ее остановиться и прислушаться.
      – Давай быстрее! Ты же знаешь, как я люблю, – эти слова были сказаны низким хриплым голосом, похожим на голос Сабины.
      Мужчина не ответил, но Николь услышала, как он порывисто вздохнул, как бы выпуская на волю свои чувства, и начал двигаться так быстро и ритмично, что слабое деревянное ложе, на котором они лежали, казалось, вот-вот развалится.
      – О, так намного лучше! – простонала девушка.
      Теперь у Николь не осталось никаких сомнений – это была Сабина.
      Мужчина продолжал молчать, и Николь, чувствуя себя чуть ли не скопофилом, поняла, что она может продолжать подслушивать и по доносившимся звукам представить себе всю картину происходящего у нее над головой. Она прекрасно слышала, как ягодицы Сабины елозят по голому деревянному ложу, как мужчина сдерживает свою страсть и в то же время изо всех сил старается удовлетворить ее, пока он, наконец, не простонал:
      – Я больше не могу. Я сейчас… – но его следующие слова потонули в крике наслаждения, который издала Сабина, и через секунду его стон присоединился к нему.
      Теперь Николь не сомневалась и в том, кто этот мужчина. Это был Карадок. Он лежал там, наверху, и занимался любовью с дочерью своего хозяина.
      Николь повернулась, чтобы уйти, не желая больше ничего слушать, но слуга Джоселина, будучи необыкновенно чутким и внимательным, даже в такой момент, по всей видимости, услышал шорох, доносившийся из-под пола, потому что он вдруг сказал:
      – Что это?
      Николь в ужасе замерла на ступеньках, понимая, что ей лучше подслушать все до конца, чем быть застигнутой при этом занятии.
      – Что? Я ничего не слышу, – лениво произнесла Сабина, и Николь ясно представила ее себе: разметавшиеся, подобно лесному пожару волосы, бледное довольное лицо, безвольно раскинутые в стороны ноги.
      – Тебе было хорошо? – тихо спросил Карадок.
      – Нормально, – немного помедлив, ответила «лиса», – я ведь знаю, что ты можешь быть гораздо более страстным.
      «Значит, они занимаются этим не в первый раз», – подумала Николь.
      – Когда тебе это показалось?
      – Когда вы с отцом в последний раз были здесь, и когда еще не было этой суки. Мы тогда занимались любовью на ступеньках, за дымоходом в галерее, а папочка был совсем рядом – прямо за стеной. Это было просто здорово! Помнишь, как мы тогда хихикали?
      – Но потом мне было очень стыдно.
      – Да уж, конечно, сэр Великий Оргазм. Но кто не рискует, тот не выигрывает, пора бы тебе об этом знать.
      Карадок вздохнул:
      – Ты очень развратна, несмотря на молодость.
      Сабина села:
      – То же самое ты сказал мне, когда много лет назад лишил меня девственности. Ты прекрасно знаешь, что тогда я могла приказать кастрировать тебя. Я ведь была еще почти ребенком.
      – К тому времени я любил тебя уже много лет.
      Николь, считавшая себя прошедшей огонь, воду и медные трубы, была шокирована тем, что услышала, но ее симпатия к Карадоку заглушала все другие эмоции. Она представила себе, как он, рискуя жизнью, спасает Джоселина и привозит его домой, где развратное маленькое создание награждает его по заслугам.
      «А она опасная маленькая сучка, – подумала Николь, – но как Джоселин мог родить на свет такое ужасное существо?» Тут Сабина снова заговорила, на этот раз слащавым льстивым голосом:
      – Но ты меня все еще любишь? Так же, как и тогда?
      – Ты же прекрасно знаешь, что да.
      – Значит, ты поможешь мне избавиться от этой суки?
      Карадок помолчал, а потом ответил:
      – Я не могу, Сабина. Сначала я был о ней точно такого же мнения, как и ты. Я думал что она хочет выйти замуж за его деньги, что она честолюбка… или как там это слово?.. Но теперь я понял, что не имею права судить так о ней.
      – Честолюбивая карьеристка, вот как это называется. И она на самом деле такая. Она слишком молода для моего отца и вышла за него замуж только ради того, чтобы наложить лапу на его состояние.
      – Теперь я не верю этому, – немного смущенно ответил Карадок. – Ты бы видела ее на поле боя в Марстон-Муре. Арабелла – очень смелая женщина, и мне очень хочется, чтобы ты мне поверила.
      Голос Сабины стал глуше, и Николь пришлось напрячь слух, чтобы разобрать ее слова:
      – Она явилась сюда, чтобы прибрать к рукам то, что по праву принадлежит мне. Если отец погиб, то Кингсвер Холл – моя собственность.
      Николь не составило труда представить выражение лица Карадока.
      – Арабелла считает, что он все еще жив, и я молю Бога, чтобы она оказалась права. Потому что этот дом станет владением герцога в том случае, если лорд Джоселин не оставит после себя наследника, – сказал он.
      – Я это прекрасно знаю, – нетерпеливо ответила она, – но мой дядя разрешит мне жить здесь хоть всю жизнь. Если я, конечно, не вступлю в выгодный брак.
      – А кем же буду для тебя я в таком случае?
      – Тем же, кем был всегда: источником опасности и наслаждений.
      – И только?
      – Да, и только. Но даже этого может не быть, если ты мне не поможешь.
      – Тогда мне придется обойтись без этого, – сердито отрезал Карадок. – Кроме того, что я люблю тебя, я еще люблю и твоего отца, не забывай об этом. А он без ума от Арабеллы. И я пальцем не пошевелю для того, чтобы навредить ей.
      – Тогда мне придется сделать это в одиночку, – ледяным тоном произнесла Сабина, и тут Николь, не заботясь больше о том, что ее могут услышать, повернулась и пошла по тоннелю прочь.

* * *

      Дождь шел весь день, а к вечеру зарядил как сумасшедший. Обед, который Мирод обычно просила подавать как можно позже (обычно часа в два), приближался, а Сабина и не думала появляться. Николь была только рада этому: ей было просто необходимо прийти в себя.
      – Где же может быть эта негодная девчонка? – обеспокоенно спрашивала Мирод, подавая слугам сигнал, чтобы подавали на стол, и бормоча, что они не могут больше ждать.
      У Николь чуть не сорвалось: «Наверное, вынашивает свой план, как от меня избавиться», но она вовремя спохватилась и вместо этого сказала:
      – Она, скорей всего, вышла на прогулку, и по дороге ее застал сильный дождь.
      Мирод вгляделась в одно из квадратных окон, которых в столовой было много, благодаря чему она была хорошо освещена.
      – Дождь так и не перестал?
      – Это не дождь, это ливень, – ответила Николь и подняла бокал с вином. – Мне даже по душе, что погода испортилась. Теперь я не буду чувствовать вины, оттого что постоянно гуляю, а смогу сидеть дома и беседовать с вами, моя дорогая. Я уже давно об этом мечтала. Пью за ваше здоровье.
      Казалось, Мирод это понравилось, потому что она сказала:
      – Но, возможно, вам мое общество быстро наскучит. Как бы там ни было, но вам по возрасту гораздо ближе Сабина, чем я.
      – По виду, может, и так, но по своим взглядам я гораздо более близка к тебе, – ответила Николь, переходя неуместно на «ты».
      Они продолжали болтать, пока их тарелки не опустели. Тогда они поднялись и пошли в комнату Мирод. Чувствуя, что сейчас в самый раз выпить портвейну, Николь распорядилась, чтобы слуга принес им вина и два стакана. Поблагодарив его, Николь налила золовке, стоящей и смотревшей в окно, добрый глоток портвейна.
      – Дорогая, я так надеюсь, что с девочкой ничего не случилось, – произнесла Мирод, глядя в окно на бесконечный серый дождь.
      – Ты очень часто говоришь о Сабине, как о ребенке, хотя ей ведь наверняка уже восемнадцать, – ответила Николь.
      – Да, почти. Ее день рождения в ноябре.
      – Прекрасный возраст, чтобы выйти замуж, не так ли?
      – Конечно, это так. Но всякая возможность выдать ее замуж отпала из-за этой ужасной войны. Сейчас, когда распадаются семьи, а лучшие друзья убивают друг друга, найти подходящего молодого человека просто невозможно.
      – Что же ты собираешься делать?
      – Молиться, о том, чтобы это побоище поскорее закончилось. И еще о том, Арабелла, чтобы ты оказалась права, Джоселин поскорее вернулся и снял с меня всякую ответственность за Сабину.
      – Бедняжка Мирод, – сказала Николь, погруженная в свои мысли, – твоя жизнь была совсем не из легких все то время, пока ты исполняла роль матери.
      И без того невыразительное лицо золовки сделалось еще более непроницаемым:
      – Это был мой долг.
      – Да, но чего это тебе стоило? Неужели тебе не хотелось самой выйти замуж и родить ребенка?
      Мирод села напротив нее и глотнула портвейна:
      – Видит Бог, ты совершенно права. Один раз я была влюблена и хотела выйти замуж за одного очень благородного человека, хотя мой старший брат, герцог Эйвон, считал, что он недостоин меня.
      – Почему?
      – Потому что он был всего лишь сыном местного помещика. Хотя времена браков между людьми только одного сословия уже давно прошли, даже среди аристократической верхушки я успела испытать на себе всю их жестокость.
      Николь стало очень интересно, она снова наполнила стакан Мирод и спросила:
      – Но теперь-то все изменилось?
      – Официально молодые люди должны спрашивать благословения у родителей перед тем как жениться или выйти замуж, но теперь, во всяком случае, так было до войны, дети получили возможность быть гораздо более самостоятельными в выборе супругов, даже среди аристократов.
      – Ты хочешь сказать, что сейчас для того, чтобы жениться на ком хочешь, достаточно быть здоровым и способным вести половую жизнь?
      – Боюсь, что сейчас наступают именно такие времена.
      – А война все изменит еще больше, – задумчиво произнесла Николь. – Войны всегда все меняют.
      Мирод удивленно посмотрела на нее:
      – А ты действительно очень умна для своих лет, дорогая. Совсем неудивительно, что Джоселин так тебя любил.
      – Любит, – поправила ее Николь, – он не погиб, Мирод. Я это точно знаю.
      – Но откуда?
      – Если я скажу, что мне нагадала это цыганка, ты ведь будешь смеяться надо мной?
      – Совсем нет, – серьезно сказала Мирод, – много лет назад я сама ходила к цыганке в Дартмут… – она замолчала, отдавшись воспоминаниям.
      – И что она тебе предсказала?
      – Еще тогда, много лет назад, она предсказала мне твое появление. Она сказала, что я буду счастлива, когда последую совету того, кто будет казаться мне молодой девушкой, но которая будет мудрой, ее душа прожила несколько столетий. И это именно ты, Арабелла, – в волнении произнесла Мирод. – Она сказала, что ты переступишь порог моего дома, и вот ты здесь.
      Николь лукаво улыбнулась:
      – Не знаю, как насчет большого ума, но я действительно прожила несколько столетий.
      Но Мирод уже ее не слушала, она вспоминала старое предсказание и даже слегка покраснела от удовольствия, а потом продолжила:
      – Еще она сказала, что Ральф – это тот парень, которого я любила, – вернется ко мне, попросит моей руки, и я уйду вместе с ним.
      – Возможно, так оно и будет. Но где он сейчас? Ты не потеряла с ним связь?
      Неожиданно Мирод снова побледнела и стала очень серьезной:
      – Некоторое время назад он забрал своих людей и лошадей и присоединился к войску графа Эссекса. Так что он теперь – член Парламента. Понимаешь теперь, что я испытываю?
      – Прекрасно понимаю, но пусть это тебя не беспокоит. Если судьбой предначертано, что он приедет за тобой, значит, так тому и быть. И почему бы тебе не подготовить себя к этому?
      – Что ты имеешь в виду?
      – Ты слишком долго ограничивала себя во всем. Дорогая, сейчас тебе пришло время подумать о себе. Слушай меня. Могу тебе поклясться, что с твоими светлыми волосами и карими глазами ты могла бы стать просто красавицей. Но ты почему-то не стараешься подчеркнуть в себе все самое привлекательное, а, наоборот, выставляешь напоказ не самое красивое, что в тебе есть. Нет ничего грешного в использовании косметики, Мирод. Ею пользуются все женщины.
      – А ты – великолепный пример, ты просто мастерски пользуешься ею. Но я даже представления не имею, как это делается.
      – Давай, я научу тебя. Для меня это будет огромное удовольствие, да и тебе самой понравится. Так что, когда твой Ральф появится, он будет приятно удивлен.
      – В лучшем случае он придет для того, чтобы взять нас в плен, – мрачно сказала Мирод.
      – Тогда почему бы ему не получить тебя в качестве своей военной добычи? Ну, что ты на это скажешь?
      – Я скажу, слава Богу, что ты появилась здесь, моя дорогая, – с этими словами Мирод поднялась со стула и порывисто обняла Николь. – Ты даже представить себе не можешь, как тяжело мне было последние несколько лет, – тихо добавила она.
      – Из-за Сабины?
      – Да, иногда я очень за нее беспокоюсь, – продолжала говорить Мирод, низко наклонившись к Николь, чтобы никто не мог их подслушать.
      – Но почему?
      – В семье ее матери не все было благополучно. Мы узнали об этом слишком поздно, когда они уже были женаты. Так вот, брат жены Джоселина забил свою жену до смерти, и его отец сам отдал его под стражу.
      – Боже мой!
      Мирод заговорила еще тише:
      – Я была рада, когда умерла Катерина, прости Господи. У нее была дурная кровь, и я не хотела, чтобы от нее осталось потомство.
      – Но Сабина?
      – Она дикая, взбалмошная, у нее часто меняется настроение, но она не сумасшедшая.
      – Ты уверена?
      – Настолько, насколько это возможно.
      – А Джоселин знает об этом?
      – Нет. И не узнает, покуда я жива. Самое лучшее, что для нее можно сделать, это выдать замуж за человека, у которого была бы железная воля. И чем скорее, тем лучше.
      – Но на это нет никаких шансов из-за войны?
      – Все оставшиеся молодые люди или слишком больны, или совсем глупы. Так что пока не кончится война, Сабина останется под этой крышей.
      – Тогда будем надеяться, что ее отец скоро вернется. Я уверена, что Джоселин сможет приструнить ее и выдать замуж.
      Мирод покачала головой:
      – Боюсь, что он слишком идет у нее на поводу. Но теперь, когда появилась ты, я верю, что все должно измениться. Он не захочет больше потакать ее диким выходкам и капризам.
      – Мне кажется, она сама так думает, – задумчиво произнесла Николь.
      Говоря это, она почувствовала нечто странное, как будто сзади кто-то положил ей на спину ледяную руку, заставив вздрогнуть от неожиданности и страха.

      Наступили погожие дни ранней осени, река Дарт казалась спокойной и прозрачной, как стекло, зеленые берега и разноцветные деревья, будто пришедшие из другого мира, молча смотрелись в зеркало ее чистых и глубоких вод.