– Если вы позволите мне съездить домой, я смогу привести что-нибудь более существенное… цыплят там или окорок, или еще что-нибудь. Это займет не больше двадцати минут.
      Он улыбнулся и приблизил к ней ужасное луноподобное лицо:
      – Я думаю, мне следует посоветоваться по этому поводу со своим командиром. Уж он-то быстро разберется, что к чему.
      – Пожалуйста, – бесстрастно ответила Николь, – Если это вам так необходимо.
      – Конечно, необходимо. Мы наслышаны о том, что этот дурак Руперт посылает женщин-шпионок, чтобы они все разнюхивали. Но ты-то, конечно, ничего об этом не знаешь, не так ли?
      В его голосе звучала такая явная издевка, что Николь хотелось закричать от страха.
      – Мне ничего про это неизвестно, – игриво ответила она. – И то же самое я могу сказать вашему офицеру, если вы будете так добры и отведете меня к нему.
      – Это доставит мне истинное удовольствие, – ответил ее мучитель и, сделав шутовской поклон, подтолкнул ее в сторону освещенной палатки.
      По раздающимся из палатки голосам Николь поняла, что там находятся двое, и она надеялась, что сможет уговорить кого-нибудь из них отпустить ее, если хотя бы один из них поддастся на ее чары. Тут она обнаружила, что ее втолкнули в палатку, и она, ослепленная ярким светом, начала оглядываться по сторонам.
      За столом сидели двое мужчин, один – почти спиной к ней, и она не могла видеть его лица, второй смотрел прямо на нее. Николь увидела длинные черные волосы и треугольники бровей. Это лицо, на котором светились жестокие черные глаза, было ей знакомо. Она поняла, что попала в плен к сэру Томасу Ферфаксу – одному из самых известных предводителей «круглоголовых». Николь присела в неловком поклоне, изображая деревенскую простушку.
      – Что это значит? – спросил Ферфакс, в его голосе послышалось удивление.
      – Шпионка, сэр. Во всяком случае, я так думаю. Она слонялась возле лагеря, а когда я ее поймал, она сказала мне, что идет на рынок.
      Треугольные брови взлетели вверх:
      – Сейчас, посреди ночи? Ну-ну, продолжайте.
      – Это истинная правда, сэр, – ответила Николь, кокетливо улыбаясь, – и мне кажется, что это просто возмутительно, что человека, который занимается своими делами, так бесцеремонно хватают и начинают допрашивать.
      – Послушай-ка, красавица, – сурово произнес Ферфакс, – тебе, наверное, прекрасно известно, что не сегодня-завтра тут состоится сражение. Так чего же ты ожидала? – он повернулся к конвоиру. – У нее есть с собой какие-нибудь продукты?
      – Не думаю, сэр. Но могу проверить ее лошадь.
      – Да, проверьте, – Ферфакс повернулся к человеку, сидевшему с ним за столом. – Мне кажется, она действительно шпионка. Слишком уж она красива для деревенской фермерши, которую нужда заставляет вставать в такую рань. Господи, неужели они думают, что мы такие дураки, и нас так легко обмануть?
      Второй мужчина повернулся и внимательно посмотрел на нее… И тут Николь чуть не грохнулась в обморок. Опять! В самый неожиданный момент в ее жизни появился Майкл Морельян! Для него ее появление было тоже полной неожиданностью. У него в прямом смысле слова «отвисла челюсть», а глаза «вылезли из орбит».
      – Боже милостивый! – воскликнул он.
      Ферфакс заволновался:
      – Вы знаете ее?
      Майкл нахмурился:
      – Я не уверен, но мне кажется, я видел ее в окрестностях деревни.
      – Тогда почему вы так удивились?
      – Всему виной ее красота, – быстро ответил Майкл, стараясь скрыть свое замешательство, – она поистине просто чудо.
      – Идет война, – укоризненно ответил сэр Томас, – и мы здесь для того, чтобы сражаться, а не восхищаться хорошенькими женщинами, – но тут его лицо смягчилось. – Однако признаю, она действительно невероятно красива. Как тебя зовут, девочка?
      – Бетси, сэр, – ответила Николь и с удовлетворением отметила про себя, что Майкл усмехнулся.
      – Мне кажется, ты совсем непохожа на Бетси, – сдержанно произнес Ферфакс, и, повернувшись к вошедшему охраннику, спросил: – Ну?
      – Лошадь очень выхоленная, сэр, и на ней очень дорогое седло, она явно не фермерская.
      – Так-так, – протянул сэр Томас, складывая вместе кончики пальцев, – на этот раз Руперт сплоховал.
      Волна справедливого гнева подкатила к горлу Николь, но она, решив не усложнять ситуацию, промолчала.
      – Что же это он так! – многозначительно произнес Майкл.
      – Можешь на коленях благодарить своего глупого Бога за то, что мы с уважением относимся к нашему врагу, девчонка, – продолжал сэр Томас, – в противном случае я послал бы тебя на допрос, а допросы не всегда заканчиваются благополучно.
      – Что же, в таком случае, вы собираетесь со мной сделать? – спросила Николь с облегчением.
      – Придется тебе провести эту ночь закованной в цепи, – почти ласково ответил Ферфакс – Не могу рисковать и дать тебе возможность сбежать, чтобы ты рассказала своему хозяину обо всем увиденном. Ну, а завтра посмотрим.
      Майкл поднялся и спросил:
      – Куда вы хотите ее поместить, сэр Томас?
      – Да все равно, ведь она будет связана.
      – Не хотите ли, чтобы я ее покараулил?
      Знаменитая улыбка искривила губы Ферфакса:
      – В этом нет необходимости. Я позову сержанта. Тем более что наш разговор еще не закончился, полковник. – Ферфакс позвонил в колокольчик, который лежал на соседнем столе вместе с принадлежностями для письма. – Уведите пленника, – приказал он солдату, появившемуся в дверях, – да, и закуйте ее в кандалы с ног до головы, – генерал одарил Николь плотоядным взглядом. – Спокойной ночи, Бетси, – сказал он и повернулся к бумагам, разложенным перед ним на столе.
      Ситуация, в которой оказалась Николь, была, пожалуй, самая страшная, в которой ей когда-либо довелось побывать. Она поняла это, когда ее приковали к столбу недалеко от места, где стояли лошади. Она почувствовала такую слабость, что опустилась на землю, потом решила, что ей необходимо облегчиться, что она и сделала тут же, надеясь, что поблизости нет никого из солдат, и на нее никто не смотрит. После этого она, стоя у столба, долго глядела на одинокую луну и на еле заметную красную полоску рассвета, означавшую, что самая ужасная ночь в ее жизни подходит к концу.
      Потом в темноте, перед самым рассветом, появился Майкл, он почти вплотную наклонился к ней, чтобы никто не мог услышать их тихой беседы. Сначала он грубо обругал ее за то, что она так жестоко обманула его в Хазли Корт, потом сменил гнев на милость и с глубокой нежностью спросил, как поживает дочь. Наконец, мужчина, ставший когда-то первым любовником Арабеллы, страстно припал к губам Николь, и на этот поцелуй она, учитывая ее положение, не могла не ответить.
      – Будь все проклято, но я все еще люблю тебя, Арабелла, – пробормотал он. – Бог свидетель, клянусь, что если я встречу на поле боя твоего мужа, то, не задумываясь, убью его.
      Уверенная в том, что он представления не имеет, как выглядит Джоселин, Николь ответила:
      – Это ваше личное дело и дело вашей совести, полковник Морельян.
      Он посмотрел ей прямо в глаза и спросил:
      – Послушай, что это в тебе за дьявольская сила, которая до сих пор держит меня в твоей власти? Я молил Господа, просил его избавить меня от этих чар, но теперь мне совершенно ясно, что этого никогда не произойдет.
      Спрашивать его о том, что будет с ней дальше, освободят ли ее или нет, показалось Николь не очень уместным для такой «торжественной» минуты, поэтому она промолчала, и Майкл, бросив на нее хмурый взгляд, ускользнул прочь. Когда он ушел, Николь вспомнила, что какие-то двадцать четыре часа назад нечто подобное ей говорил Руперт, и она с горечью подумала о том, что и в этом столетии ей удалось собрать «коллекцию». Но на этот раз она не получала от нее никакого удовольствия.
      – Я ненавижу тебя, Николь Холл, – произнесла она, опустив голову и чувствуя, как слезы катятся градом по немытым щекам.
      На рассвете пришел тот самый сержант, который надевал на нее цепи. Он вытащил связку ключей, с помощью которых открывались замки.
      – Тебе надо присоединиться к другим женщинам, – сказал он, снимая с нее оковы. – Это приказ полковника. Да, и, между прочим, он сказал, что тебе лучше не представляться вражеской шпионкой. Скажи, что ты пришла из деревни, а то тебе все волосы повыдергают.
      «О, Господи!» – подумала Николь, заходя в палатку, где несколько откровенно недружелюбно настроенных женщин тут же начали подозрительно ее осматривать.
      – Пришла помочь? – спросила одна из них.
      – Да. Что бы вы хотели, чтобы я делала?
      Раздался взрыв смеха, а чей-то голос произнес:
      – Вычисти ночной горшок сэра Томаса, вот что. Ведь у него слишком изысканные манеры, и он не может, как все, ходить на двор.
      – И где же вы хотите, чтобы я это сделала? – спросила Николь, уперев руки в бока, совсем так, как это сделала разговаривавшая с ней женщина, и в палатке повисла тишина.
      В десять часов – гораздо позднее, чем назначил Руперт, – Николь с того места в лагере, где ей приказали наводить порядок, увидела, что на гребне одного из холмов появились всадники принца. Заметив их, из лагеря им наперерез помчались всадники парламентариев, и сразу после этого со всех сторон начали появляться отряды «круглоголовых». Ей казалось, что их армия покинула Марстон-Мур, расположилась где-то около Тадкастера, но теперь она увидела, что дело обстоит совсем иначе.
      Около полудня появился маркиз Ньюкасл с четырьмя отрядами; два из них состояли из «белых накидок», прозванных так потому, что они носили некрашеные куртки из грубой шерсти. Николь ясно могла видеть, что «круглоголовые» уже навели порядок в своем войске: сэр Томас Ферфакс выстраивал их перед лесистым холмом под названием Марстон-Хилл, на котором, к своему глубокому удивлению, Николь увидела зрителей, наблюдавших за происходящим, как спортивные болельщики на стадионе.
      Погода испортилась, пошел дождь, дорогу развезло – людям и лошадям стало тяжело передвигаться по ней. На левом фланге «круглоголовые», командиром которых был Оливер Кромвель (к сожалению, он был слишком далеко, и Николь не смогла рассмотреть как следует эту историческую личность), были атакованы отрядом принца Руперта. Женщина из двадцатого столетия, пораженная зрелищем, неотрывно смотрела на грандиозное сражение. Сколько там было воинов, она бы не могла сказать, но тысячи людей сошлись не на жизнь, а на смерть на линии символической границы, разделяющей Марстон-Мур и Марстон-Филд.
      Ей в руки сунули сумку с какими-то жидкостями и мазями и велели бежать за солдатами, чтобы промывать им раны.
      – Не обращай внимания на переломы, – предупредила ее какая-то женщина, – этим займутся хирурги, если у них будет на это время.
      – Но как я узнаю, что это перелом?
      – Если конечность будет неестественно вывернута, вот как. А теперь давай, поторапливайся.
      Никогда в жизни Николь не испытывала такого ужаса, как в тот день, она все время слышала далекие пушечные раскаты. А ведь человек, в которого она была влюблена, и еще двое, любившие ее, участвовали в этой жестокой, кровавой бойне, и ее просто парализовала мысль о том, что кто-нибудь из них может быть убит.
      «Господи, помоги им», – беззвучно молилась она, чувствуя, как волны страха подкатывают и сжимают ей сердце.
      День между тем клонился к закату, и над полем боя вдруг повисла странная тишина; слышны были только пофыркивание и топот лошадей, приглушенные голоса всадников и едва различимые звуки боевой песни, которую вдруг грянули «круглоголовые». Небо потемнело, приближалась гроза, и Николь увидела, что большинство зрителей спокойно отправились по домам, уверенные, что на сегодня все самое интересное окончено. Тут грянул гром, и с ним с неба упали первые огромные градины. Как будто услыхав сигнал, пехота «круглоголовых» под командованием Александра Лесли, графа Ливена, начала спускаться с холма к линии, разделявшей обе армии. Быстро сориентировавшись, роялисты развернули пушки и сделали несколько выстрелов по наступающему врагу. Место действия окутала плотная завеса дыма.
      Всем было приказано двигаться за пехотой, и Николь шла вместе со всеми, промывая бесконечные раны. Лорд Байрон, увидев кавалерию Кромвеля, кинулся на нее со своими людьми, не дождавшись приказа Руперта, и оказался без поддержки. Ему пришлось отступать. Сквозь дым Николь один раз увидела принца, который скакал прямо на солдат Байрона, выхватив меч, он кричал: «Предатели, вы что, бежать? А ну-ка, за мной!» Потом он пропал из поля ее зрения, она нагнулась, чтобы помочь солдату, упавшему у ее ног, и уже не обращала внимания на крики людей и ржание лошадей.
      Ей казалось, вокруг царят хаос и паника, и не было никакой возможности определить, кто побеждает. На коленях у Николь умирал молодой солдатик «круглоголовых» – живот у него был как будто вспорот, и все кишки выпали наружу, нижнюю половину его тела разнесло снарядом, и теперь она представляла ужасное месиво из крови, мяса и костей. Пока он умирал, зашло солнце, и появилась луна. Подняв голову, в свете луны Николь увидела картину, от которой ее вырвало: сэр Томас Ферфакс, у которого из раны на щеке сильно текла кровь, размахивая мечом, выбивал оружие из рук своих же солдат, стараясь помешать им изрубить на куски отряд «белых накидок» маркиза Ньюкасла. Солдаты твердо держали оборону, несмотря на то, что уже стемнело, они не желали отходить и предпочитали смерть сдаче в плен. «Вы же убиваете простых крестьян!» – кричал Ферфакс, но все было напрасно: его никто не слышал и никто не хотел прийти ему на помощь. По мере того как беспомощные, изрубленные солдаты падали друг на друга, запах крови сделался настолько невыносимым, что Николь опять вырвало.
      Постепенно крики смолкли, дым рассеялся, и Николь обнаружила, что стоит одна посреди поля, освещенная светом луны, удивленно и с ужасом оглядываясь по сторонам.
      Вокруг нее друг на друге лежали трупы и полутрупы, среди них пробирались раненые, а хирурги и женщины склонялись над теми, кого еще можно было спасти. Опустив глаза, Николь увидела, что ее собственные руки в крови по самые плечи.
      Она понимала, что должна убежать отсюда. Как во сне, она пошла в том направлении, где, как она знала, располагался лагерь роялистов. Николь машинально перешагивала через трупы, вдруг она упала и оказалась лицом к лицу с мертвым всадником. Его безжизненные глаза были в дюйме от ее собственных, на губах, из которых все еще бежала кровь, застыла жуткая ухмылка.
      – Помогите! – изо всех сил закричала она, но сама не услышала собственного голоса. – Может, мне кто-нибудь помочь?
      Ей никто не ответил. Оперевшись на плечо мертвеца, она нашла в себе силы подняться на ноги. Она надеялась найти лошадь погибшего всадника, чтобы уехать на ней. Вдруг она увидела… Карадока, целого и невредимого, он спокойно ехал на коне и внимательно осматривал каждый труп.
      – Помогите! – снова закричала Николь, стараясь сделать это как можно громче, чтобы слуга услышал ее. – Ради Бога, Карадок, помоги мне!
      Он услышал и обернулся. При свете луны она увидела, что у него на глазах блестят слезы. Страшная догадка мелькнула у нее в голове, и, чувствуя, как задрожали колени, она начала пробираться, перешагивая через трупы, ему навстречу.
      – Где Джоселин? – спросила она, когда, наконец, подошла к нему.
      Карадок молчал. Вместо ответа он выпрыгнул из седла и с какой-то бешеной яростью обнял ее.
      – Ради всего святого, – снова повторила он, – где он?
      Он опять ничего не ответил, но его приглушенные всхлипы были красноречивее слов.
      – Он мертв, да? – настойчиво повторила она.
      – Да, да. Я видел, как он упал, но никак не могу его найти.
      – О, нет! – закричала Николь, закрыв лицо ладонями. – Он не мог так уйти от меня! Я не хочу его потерять, после того как искала так долго! Карадок, скажи мне, что это неправда.
      – О, Господи! – ответил слуга. – Если бы я только мог!
      – Я должна помочь тебе его искать.
      – Нет, я не разрешу вам. Вы и так увидели сегодня зрелище, которое никогда не забудете, и Бог свидетель, с вас хватит. Хозяин сказал мне, что делать, если я найду вас живой. Он велел мне отвезти вас обратно в Йорк и поручить заботам принца.
      – Но я не могу позволить, чтобы его тело оставалось здесь.
      – Он так сказал, – произнес Карадок, и его лицо стало похоже на каменную маску. – Я не могу не исполнить последней воли хозяина, касайся это вас или кого-нибудь другого. Я доставлю вас в Йорк и передам принцу, если даже мне придется убить вас для этого.
      – Ты ведь действительно можешь это сделать? – спросила Николь, внимательно глядя ему в глаза.
      – Да, – коротко ответил слуга, – я любил этого человека, я обязан ему жизнью и я исполню его волю, пусть даже мне придется при этом умереть.
      Она не могла больше спорить, у нее просто не было на это сил, и в каком-то оцепенении они двинулись прочь от этого ужаса, с этого страшного поля брани. В сражении гибли не только люди, она увидела труп белого пса, его кудрявая шерсть тоже была залита кровью.
      – Господи! – воскликнула Николь, указывая на него. – Это же Бой, пес принца?
      – Да, – глухо ответил Карадок и снова заплакал: – Сегодня мы потеряли всех.
      – Как, и принца? Но ты же сказал, что он в Йорке!
      Карадок покачал головой:
      – Я не знаю, там он или нет. Мне было приказано сначала найти вас.
      – А если его там нет? Что тогда?
      – Тогда, – бесстрастно ответил слуга, – я отвезу вас в Кингсвер Холл, так хотел лорд Джоселин.
      – Но я там никого не знаю, – Николь истерически заплакала, – Карадок, я боюсь туда ехать. Я боюсь того, что со мной может случиться.
      Но он не мог больше отвечать ей, он был слишком потрясен горем, и их слезы, похожие в свете луны на маленькие жемчужины, падали на землю и, смешиваясь с кровью, орошали долину, которая называлась Марстон-Мур.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ