Отчаянно пытаясь найти ошибку в рассуждениях Гарри и не находя ее, Мебиус медлил с ответом.
      - Допустимо, но не обязательно правильно.
      - Но вы согласны, что это возможно, - сказал Гарри, - тогда скажите, что, по-вашему, находится вне конуса?
      - Ничего, поскольку Вселенная находится внутри него.
      - Неверно! Параллельные миры тоже имеют коническую форму, и эти конусы исходят из той же точки! Мебиус вызвал в своем воображении эту картинку.
      - Но.., тогда каждый такой конус соприкасается с рядом других конусов. Есть ли этому подтверждение?
      - Черные дыры, - тут же ответил Гарри. - Через них происходит обмен материей между мирами, обеспечивая необходимое равновесие. Материя перекачивается из мира, где ее плотность слишком высока, в соседний, менее плотный. Белая дыра - это изнанка черной. В пространственно-временном континууме это линии соприкосновения конусов, ну а в обычном пространстве, - он пожал плечами, - просто дыры.
      Мебиуса все это уже утомило, но он продолжал спорить:
      - Конус в сечении дает окружность. Три соседних образуют внутри пространство в виде вогнутого треугольника.
      Гарри кивнул:
      - Серые дыры. Одна из них - на дне Печорского ущелья, другая - в верховьях подземной реки в Румынии.
      Так он заставлял Мебиуса соглашаться по каждому пункту и, в конечном счете, выиграл в этом споре - если было что выигрывать. На самом деле он не был уверен в своей правоте, да его это и не волновало.
      Но волновало Мебиуса. Ученый никак не мог решить - прав или не прав Гарри. А может, то и другое вместе?
      ***
      В другой раз некроскоп беседовал с Пифагором. Гарри Киф горел желанием поблагодарить Пифагора (великий математик помог ему вторично овладеть утраченным искусством мгновенных вычислений), но кончилась встреча опять-таки спором.
      Гарри предполагал найти могилу грека либо в Метапонтуме, либо в южной Италии, в Кротоне. Но сумел разыскать лишь пару могил учеников Пифагора; затем, совершенно случайно, он наткнулся на заброшенное надгробие (ему было 2480 лет) члена Пифагорийского Братства на Хиосе. Надписи не сохранилось. Вокруг - скалы и рыжая земля, козлы, жующие чертополох, а в пятидесяти ядрах волны Эгейского моря плещутся о скалистый берег.
      - Пифагор? Только не здесь, - ответил ему голос, подобный шелесту сыплющегося песка, когда мертворечь некроскопа пробилась сквозь многовековое кружение мыслей. - Он ждет. Его время еще не пришло.
      - Его время?
      - Да, вскоре он возродится в живом, дышащем и чувствующем теле.
      - Но вы общаетесь? У вас есть с ним контакт?
      - Он иногда общается с нами, чтобы обсудить новые идеи.
      - С вами?
      - С Братством! Но я слишком много сказал, уходи, оставь меня в покое.
      - Что ж, как хотите. Но вряд ли он будет доволен, если узнает, что вы прогнали некроскопа.
      - Что? Некроскопа? - (Удивление сменил благоговейный ужас.) - Так ты тот самый, кто научил мертвецов разговаривать и общаться друг с другом?
      - Тот самый.
      - И ты хочешь учиться у Пифагора?
      - Я хочу научить его.
      - Это богохульство!
      - Богохульство? - Гарри поднял бровь. - Выходит, Пифагор - Бог? Тогда он довольно медлительный Бог. Посудите сами: я уже освоил метапсихоз. А теперь готовлюсь ко второй фазе, к очередному обновлению.
      - Твоя душа в процессе миграции?
      - Думаю, этого ждать не так долго. Потревоженный мертвец немного помолчал.
      - Я поговорю с нашим учителем, Пифагором, но если ты солгал - можешь быть уверен, он нашлет на тебя проклятие чисел. Э-э, нет, он и меня может покарать! Нет, я не осмелюсь. Сначала докажи, что ты не лжешь.
      - Что ж, я сам могу показать вам некоторые числа. - Гарри с трудом сдерживал нетерпение. - Член Братства должен оценить их значение.
      - Ты думаешь поразить меня своими убогими построениями? Ты, человек, чья жизнь так ничтожно коротка! Может ли твой разум представить, сколько чисел, формул, чертежей проанализировал я, сколько открытий удалось мне сделать за те две с лишним тысячи лет, что я лежу здесь, вдали от суеты и треволнений мира? Не знаю, некроскоп ли ты, но что ты слишком самонадеян, это точно!
      - Ты говоришь, самонадеян? - Гарри почувствовал, как в нем нарастает гнев. - Твои формулы и вычисления! Да я владею такими формулами, что тебе и не снились.
      Он развернул в своем сознании дисплей компьютера и вывел на него выкладки и формулы Мебиусовой математики. Потом приоткрыл дверь в пространство Мебиуса и позволил чванливому члену Пифагорийского Братства заглянуть на мгновение через порог: в никуда и в везде.
      Ошеломленный мертвец воскликнул:
      - Что.., что это?
      - Это Большой Ноль, - буркнул Гарри, свернув изображение. - Место, откуда берут начало все числа. Но я зря трачу время. Я пришел поговорить с учителем, а занимаюсь болтовней со студентом, причем не самым способным. Так ты можешь связать меня с Пифагором?
      - Он.., он на Самосе.
      - Там, где он родился?
      - Да. Он решил, что там его будут искать в последнюю очередь. - Вдруг мертвец опомнился. - О некроскоп! Заступись за меня! Я предал его! Он прогонит меня!
      - Ерунда, - проворчал Гарри добродушно. - Прогонит? Он возвысит тебя ведь тебе довелось увидеть число, открывающее доступ ко всем временам и пространствам. Сомневаешься? Дело твое. Во всяком случае, спасибо - и прощай.
      И, вызвав дверь Мебиуса, исчез в ней.
      Перенесясь на двадцать миль, некроскоп оказался на острове Самое, где две с половиной тысячи лет назад прошло детство Пифагора и куда был тайно перевезен его прах.
      Известно, что Пифагор был интравертом, личностью скрытной, замкнутой, не склонной вступать в общение с кем бы то ни было. Но Гарри был уверен, что он не сможет не отреагировать на мертворечь некроскопа, находящегося в непосредственной близости от него. Эти мысли Гарри уже были мертворечью, и великий затворник - еще более великий после смерти, чем при жизни действительно откликнулся:
      - Назови свое число!
      - Можешь выбрать для меня любое, - пожал плечами Гарри и обернулся в сторону, откуда донесся шепот великого мистика.
      Определив направление, он сделал еще один прыжок, перенесясь с пустынного берега, поросшего редким лесом, и небольшую оливковую рощу на склоне холма с крошечной белой церковью на его вершине. Чуть дальше, за искореженными ветром дубами, сквозь сосны, растущие ближе к берегу, проглядывала сверкающая серебристо-бирюзовая гладь бухты Тигани. Звуки музыки из таверны плыли в теплом и ясном летнем воздухе.
      В тени деревьев стояла прохлада, и некроскоп с удовольствием снял широкополую шляпу и темные очки, с которыми он теперь не расставался, щадя глаза. Пифагор молчал.
      - Числа? Их слишком много, чтобы о них беспокоиться, - сказал Гарри.
      - Не смей так говорить, - послышался взволнованный шепот. - Числа это Все. Боги есть Числа, но люди не догадываются об этом. Когда я разгадаю числа Богов, тогда начнется мой метапсихоз.
      - Долго же тебе придется ждать, - возразил Гарри. - Все числа, в любых комбинациях, от ничего до бесконечности, не помогут тебе. Ты можешь возиться с ними как угодно, делать с ними, что хочешь, играть, как малыши с кубиками, - твоя душа от этого не обретет новое тело. Тебе не поможет ни наука, ни магия.
      - Ха, - в голосе собеседника звучало не просто презрение, Пифагор был полон гнева. - Посмотрите на этого богохульника! И это тот самый некроскоп, который не так давно был бесплоден и не способен к простейшим вычислениям, для которого сумма любых чисел была тайной! Неужели ты тот, за кого меня молили легионы праха, бесчисленные мертвецы? Мебиус на коленях просил меня за тебя, и вот благодарность!
      Гарри это задело, но он не подал виду. "Тщеславный старый дурак!" подумал он, вслух же сказал:
      - Я пришел поблагодарить тебя за помощь. Без тебя я не восстановил бы свои способности и, как ты, был бы прахом. Хотя нет, меня бы не оставили в покое; кое-кто пытал бы мой труп, чтобы выведать мои секреты.
      - Некромант?
      - Да.
      - Это грязный дар!
      - Не обязательно. От него тоже бывает польза. То, чем я занимаюсь, тоже своего рода некромантия: я живой, и разговариваю с теми, кто мертв.
      Пифагор на мгновение задумался.
      - Я слышал твой разговор с одним из Братьев, - сказал он:
      - Большее богохульство трудно себе представить. Ты приписываешь себе реинкарнацию, трансмиграцию, метапсихоз.
      - Но это, тем не менее, факты, - ответил Гарри. - Я был человеком, существовавшем в теле, данном при рождении, но оно погибло - и я занял другое. Этот факт могут подтвердить тысячи мертвецов, им нет смысла лгать. Послушай, если твой пепел не содержит примесей, я могу вернуть тебя к жизни, без всяких чисел. И это не богохульство, Пифагор, это тоже факт. Хотя.., возможно, сама идея воскрешения, с твоей точки зрения, может, и богохульна. Тогда ты прав, я богохульствовал, но буду делать это и впредь.
      - Ты можешь восстановить меня из пепла?
      - Только если в нем нет примесей. Твой прах захоронили в глиняном сосуде?
      - Нет, меня похоронили в земле, тайно: здесь, у твоих ног, где мальчиком я бегал среди деревьев. Мои кости и плоть стали землей. Но я не верю тебе. Ты уповаешь на слова вместо чисел. Но слова - - порождение губ, они двусмысленны и лживы, тогда как числа рождены разумом, они вечны и неизменны.
      - Послушай, наша дискуссия имеет теперь чисто академический интерес. За две тысячи лет твои соли растворились в земле, и нет таких слов и, уж конечно, чисел, которые могли бы вернуть тебя.
      - Богохульство! И призыв к бунту! Ты хочешь восстановить моих учеников против меня? Гарри потерял терпение.
      - Ты шарлатан, Пифагор! В своем мире ты владел маленькими никому не нужными математическими секретами, которые теперь знает любой школьник, и думал, что это жизнь и смерть. И настоящая смерть тебя ничему не научила. Я дал тебе мертворечь, и ты мог бы общаться с более мудрыми и бескорыстными учителями, если бы захотел: Галилием, Ньютоном, Эйнштейном, Максвеллом...
      - Хватит! - гневно вскричал Пифагор. - Зря я послушал Мебиуса. Надо было...
      - Ты не мог отказать ему, - прервал в спою очередь Гарри. - Ты не осмелился...
      - Что ты сказал?!
      - Да, не осмелился, потому что.., потому что я знаю твой настоящий секрет... Ты мошенничал. Ты не только сделал дураками своих драгоценных Братьев при жизни, но продолжаешь дурачить их и после смерти. В числах нет мистики, Пифагор, ты не можешь не знать этого, ведь ты ученый. Если, конечно, ты настоящий ученый. Ты ведь сам сказал, что числа вечны, что они не способны изменяться. То есть они суть факты - голые жесткие факты, твердые, как камень, а не неуловимые, как эфир или магия. Камень факта, а не эфирная субстанция колдовства.
      - Лжец! Ты лжец, - бесился Пифагор. - Ты искажаешь слова, изменяешь их смысл!
      - Почему ты прячешься, даже от мертвецов?
      - Потому что они не понимают. Потому что их невежество заразно.
      - Нет, потому что они знают больше, чем ты. Твои последователи бросили бы тебя. Ты обещал им новое воплощение, обещал, что они вернутся к живым, встретятся с тобой в мире чистого Числа - но ты давно понял, что это фикция.
      - Я верил.
      - Но прошло две с половиной тысячи лет. И что? Сколько нужно времени, чтобы ты убедился в том, что был не прав?
      - Мне ведомы числа, что проклянут тебя.
      - Что ж, попробуй прокляни меня.
      Пифагор был вне себя. Он метнул в Гарри колоду чисел, но те отразились от ментального щита некроскопа. Однако это отрезвило Гарри: он вновь убедился, что им управляет тварь внутри него, обладающая извращенной логикой Вамфири.
      Гарри словно очнулся - он ведь старался никогда не причинять ни малейшего беспокойства мертвецам!
      - Прости..., прости меня.
      - Простить? Ты дьявол, - Пифагор едва сдерживал рыдания. - Но ты, наверное, прав.
      - Нет, я просто спорил. Я не знаю, прав я или нет. Но я не прав в том, что спорил ради спора. И потом, ты же видишь, в моих аргументах есть противоречия.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Числа вовсе не неизменны, уж я-то это знаю.
      - О! - Долгий вздох. - Ты можешь это продемонстрировать?
      И тогда Гарри развернул в своем сознании экран, на котором поверхности Мебиуса ползли, сменяя друг друга, и уходили в бесконечность. Старый грек долго молчал, а потом устало сказал:
      - Я был умным ребенком, который думал, что знает все. Время прошло мимо меня.
      - Но оно тебя никогда не забудет, - живо возразил Гарри. - Мы помним твою теорему; о тебе написаны книги; даже сегодня существуют пифагорейцы.
      - Моя теорема? Мои числа? Если не я, так другие сделали бы это.
      - Но мы помним именно твое имя. Да и то, что ты говоришь, можно сказать о ком угодно.
      - Кроме некроскопа.
      - Ив этом я не уверен. Возможно, были и другие. И уж точно есть по крайней мере еще один, кроме меня. Они сейчас в других мирах.
      - И ты отправишься туда?
      - Возможно. Вполне вероятно. И, похоже, скоро.
      ***
      - Что сейчас происходит на Земле? - спросил позже Пифагор. Гарри подозревал, что это первый случай, когда он кого-то о чем-то спрашивает.
      - На этом острове, - отвечал некроскоп, - похоронено немало людей, умерших не так давно. Но ты избегал их. Они могли бы рассказать тебе о Самосе, о мире, о жизни. Но ты боялся узнать правду. И (наешь, числа - это совсем не то, что их волнует.
      Вернее, не совсем так. Их, конечно, интересует число драхм, которое можно обменять на фунт, немецкую марку или доллар. - Он объяснил, что это значит.
      - Мир теперь так мал!
      Гарри надел очки и шляпу и вышел на солнечный свет. Руки пришлось вынуть из карманов, чтобы удерживать равновесие на каменистой дороге. Пифагор сопровождал его: по крайней мере, их мертворечь не прерывалась. Когда контакт установлен, расстояние не так уж важно.
      - Я распущу Братство, откажусь от него. Так много надо узнать!
      - Люди побывали на Луне, - сказал Гарри. В сознание Пифагора ворвался хаос.
      - Вычислена скорость света?
      - Знаешь, среди мертвых немало математиков, которые могли бы поучиться у тебя.
      - У меня? Я же несмышленыш по сравнению с ними!
      - Вовсе нет. Ты ведь занимался чистыми числами. За две с половиной тысячи лет ты наверняка научился производить молниеносные вычисления. Хочешь, проверим ?
      - Можно, я ничего не имею против. Только чтобы ничего заумного, вроде тех сумасшедших картинок, что мелькали в тайниках твоего сознания.
      - Назови сумму всех чисел от одного до ста включительно.
      - Пять тысяч пятьдесят. - Ответ был мгновенным.
      - Молниеносный счетчик. Ты прямо говорящая логарифмическая линейка. Я думаю, что для мертвеца у тебя неплохие перспективы, Пифагор.
      - Ну, это слишком простая задача. - Грек был польщен. - Такие-то вещи я помню наизусть, умножение, деление, сложение и вычитание, да и тригонометрия тоже. Нет угла, который я не мог бы вычислить.
      - Ну вот видишь! - воскликнул Гарри и сдержанно добавил:
      - Поверь мне, мало кто теперь знает все углы.
      - А ты, Гарри? Ты тоже мгновенный счетчик?
      Гарии не хотел лишать его удовольствия.
      - Я - да, но у меня другое, это происходит интуитивно.
      - От одного до миллиона, ну-ка?
      - 500 000 500 000, - почти не задумываясь ответил некроскоп. Половина от десяти "пять. Поставь рядом две половинки: 55. Половина от ста пятьдесят. Поставь рядом: 5050. И так далее. Для кого-то это магия, для меня - интуиция.
      Пифагор был удручен.
      - Ну и кому я нужен, если есть ты?
      - Я же сказал, меня здесь скоро не будет, и отсутствовать я буду долго. Как ты заметил, мир стал мал, и трудно найти надежное укрытие.
      Гарри нашел неподалеку от бухты маленькую таверну, уселся за столик в тени и заказал стопку узо с лимонадом. Молодые англичанки плескались в теплой голубой воде маленькой скалистой бухты. Их кожа блестела, и Гарри казалось, что он чувствует запах кокосового масла. Пифагор уловил эту картинку в сознании Гарри и нахмурился.
      - Может, это и к лучшему, что у меня нет тела, а?
      Женщины, как и вампиры, высасывают силы из человека, - меланхолически заметил он.
      Некроскоп на минуту растерялся, захваченный врасплох.
      - Ах, - сказал он. - Бывают вампиры и вампиры.
      Глава 4
      Зачем ей умирать?
      Вампир внутри некроскопа, этот зародыш проникшего в него паразита, будучи еще незрелым, старался не проявлять себя, чтобы иметь возможность спокойно развиваться и продолжать постепенное преображение своего хозяина. Поэтому пока ему достаточно было поддерживать Гарри в состоянии эмоционального и умственного истощения, чтобы уменьшить вероятность того, что некроскоп ввяжется в какую-нибудь рискованную авантюру - рискованную как для него, так и, естественно, для его ужасного жильца. Причиной внезапных отклонений в поведении Гарри были прорывы зреющей в нем неуправляемой Силы. Отсюда и жгучая потребность в споре, желание загнать оппонента в тупик, и яростное умственное самоистязание, хотя он прекрасно знал, что за этим неизменно следует полная опустошенность и сильнейшее отвращение к себе.
      Некроскоп не только разумом сознавал присутствие захватчика, он ощущал его в крови, как будто что-то лихорадочное влилось в жилы, взвинчивая его и заставляя быть постоянно начеку. Словно внутри него образовался вулкан, который пока что слегка курился и иногда выпускал столб пара. Не зная, когда произойдет извержение, он вынужден был не терять бдительность ни на минуту и удерживать затычку изо всех сил, со страхом и любопытством прислушиваясь к бурлению, что происходит внутри.
      С одной стороны, Гарри одолевало искушение испытать в полной мере свои таланты Вамфири (они ведь уже были частью его, хотя тварь была еще зародышем), но, с другой стороны, он понимал, что это резко ускорит с трудом сдерживаемый процесс. Гарри хорошо знал, что, каким бы неразвитым ни был его симбионт, он быстро учится и быстро растет. Он не из медлительных, этот его вампир.
      Паразит был упрямым и настырным, как и все его племя, но некроскоп был не менее упрям. Сумел же его сын держать своего вампира в подчинении! Раз сумел сын, сумеет и отец. Гарри был готов на все, чтобы добиться того же.
      Это было нелегкое дело, даже если не принимать во внимание нынешний разлад с Великим Большинством и тот факт (а если не факт, то сильное подозрение), что отдел экстрасенсорики вот-вот объявит ему войну. Но фактом было и то, что, невзирая на все препятствия, и внешние, и внутренние, Гарри собирался передать в руки правосудия некоего дьявола; впрочем, сначала того предстояло найти.
      В былые времена он подошел бы к делу на строго логической основе: составил перечень приоритетов и так далее. Но нагрузка на психику и вызванная этим усталость лишали его ясности мышления, и, хотя Гарри чувствовал, что время уходит и против него собираются силы, он никак не мог заставить себя подняться над окутавшим его мраком и начать действовать. Это угнетало и злило Гарри, он ощущал, что скоро бурлящие и рвущиеся на свободу эмоции возьмут верх.
      Словно безвольный посторонний наблюдатель, Гарри чувствовал этот вулкан эмоций прямо под кожей - дотронься рукой, и ощутишь его жар. Чувства, что раздирали его, принадлежали ему самому, не вампиру, это были его ярость, его неистовство, потому что сам вампир не был ни неистовым, ни эмоциональным, он лишь усиливал черты хозяина, расшатывая его самоконтроль.
      Печаль охватывала Гарри при мысли о том, что все его сегодняшние заботы, его усилия никоим образом не решают его личные проблемы, и главное - проблему выживания.
      Другой в его положении, наверное, сменил бы имя, нашел безопасное место и держался как можно дальше от всех сил и влияний, что угрожают ему и его спокойствию. Но реально ли это? Нет, не стоит и пытаться, ведь, как заметил Пифагор, мир стал тесен. И потом, этот другой - коль скоро оказался бы в его положении - точно так же носил бы в себе вампира и точно так же боролся за свою территорию. Это ведь его мир, и дом недалеко от Эдинбурга его дом. А мысли и действия - разве они, по большей части, не являются тоже его территорией? Если, конечно, никто не нарушает суверенитет...
      Вчера Гарри отправился к руинам замка Ференци и поговорил с Бодроком-фракийцем. Бодрок слишком недавно познакомился с некроскопом и не знал, каким тот был до своего заражения. Он воспринимал Гарри таким, каким он был теперь.
      Бодрок вообще был не из пугливых; кроме того, ему нечего было бояться ни со стороны некроскопа, ни со стороны любого из людей: их прах, его и Софии, жены, был развеян по ветру, и лишь дух их витал теперь в Карпатах. Никакое земное зло не могло коснуться их.
      Гарри хотел узнать, что и в каких пропорциях намешано в снадобьях, которые Янош Ференци использовал в своих занятиях некромантией. Он должен вернуть из праха в мир живых Тревора Джордана и Пенни Сандерсон, но только тогда, когда будет абсолютно уверен, что они не пострадают, по крайней мере, насколько это в его силах. Мнение Бодрока было важно для Гарри, ведь он уже проводил такой эксперимент. Бодрок долго расспрашивал некроскопа о его замыслах, прежде чем поделился тем, что знал.
      Теперь Гарри был во всеоружии. Он собрался было приступить к занятиям некромантией, как внезапно почувствовал боль и то характерное покалывание в уголке разума, которое означало одно: Джеффри Пакстон где-то рядом и пытается подглядывать. Зная, что Пакстон пытается поймать его именно за таким занятием, Гарри был вынужден отложить эксперимент. Вот тогда, едва сдерживая злость, он и поговорил с главой отдела экстрасенсорики. У него прямо гора с плеч упала, когда он убедился, что Пакстон не из команды Кларка. Но на кого же он работает? Одна надежда, Дарси узнает это и скажет ему, - а может, и не скажет. Какая разница? Ведь Гарри понимал, что рано или поздно и Дарси, и остальные будут вынуждены объединить свои силы против него. Но кошки скребли на душе оттого, что они с Дарси были друзьями. Некроскоп надеялся, что никогда не причинит ему вреда. Но как убедить в этом ту тварь, что внутри него?
      В два часа дня Гарри сидел у себя в кабинете и вслушивался в себя. Но сознание вампира только развивалось, и, как Гарри ни старался, ничего необычного он не сумел ощутить. Нет, вот он что-то уловил, какое-то легкое касание на границе его чувствительности. Это достаточно веская причина, чтобы опять отложить эксперимент. Гарри водрузил на голову широкополую шляпу и отправился поговорить с матерью.
      ***
      Гарри сидел, свесив ноги, на осыпающейся речной круче и смотрел на мягко журчащую воду. Здесь уже много лет - большую часть его жизни покоилась Мэри Киф. Вокруг никого не было, поэтому Гарри говорил вслух, и, хотя это тоже была мертворечь, так ему было легче выражать свои мысли.
      - Мама, это я. У меня проблемы.
      Гарри не удивило бы, если бы она ответила: "Разве это новость?"
      Проблемы у него были всегда. Но Мэри Киф, как и всякая мать, любила сына, и ее смерть ничего не изменила.
      - Гарри? - Ее голос доносился как бы издалека, словно ее унесло вниз по реке. - Да, Гарри, да, сынок, я знаю.
      Ну что ж, этого тоже следовало ожидать: ему никогда не удавалось скрыть от матери свои тайны. Она не раз говорила ему, что есть вещи, к которым не стоит приближаться. Кажется, на этот раз он подошел слишком близко.
      - Ты знаешь, с чем я пришел?
      - Есть только одно, о чем ты хотел бы поговорить, сынок. - Ее голос был таким грустным, она жалела его. - И даже если бы ты не пришел, я бы все равно знала. Мы все знаем, Гарри.
      Он кивнул.
      - Да, они больше не жаждут общаться со мной, - сказал он, возможно, с излишней горечью, - а ведь я никогда не причинил ни одному из них ни малейшего вреда.
      - Гарри, попытайся их понять. - Она так хотела все ему объяснить. Великое Большинство - да, они мертвы, но все они когда-то жили. Они помнят, что такое жизнь, и слишком хорошо знают, что такое смерть. Но они не понимают того, что лежит посередине, и не хотят иметь с этим ничего общего. Они не могут принять нечто, что терзает живых и воскрешает мертвых, что отнимает у живых настоящую жизнь и дает взамен бездушную жадность, похоть. И зло. Их дети и внуки живут в мире живых, как и ты. Вот что их беспокоит. Пусть эти люди давно мертвы, они все еще беспокоятся о своих детях. Ты же знаешь это, верно, сынок?
      Гарри вздохнул. Ее голос, такой слабый (был ли в нем укор?), как всегда, дышал теплотой. Он окутывал его, давал ощущение безопасности, помогал думать, строить планы, даже мечтать. Это было настолько несовместимо с кошмарной тварью внутри него, что та часть Гарри просто не могла вмешаться. И называлось это - материнская любовь. Заменить ее не могло ничто.
      - Понимаешь, мама, - продолжил он немного погодя, - дело в том, что я должен сделать одну вещь до того, как я.., как я покончу с этим. Это очень важно. И для меня, и для тебя, и для всех мертвых тоже. На свободе находится монстр, и я должен уничтожить его.
      - Монстр, сынок? - Ее голос был мягким, но Гарри понимал, что она имеет в виду. Ему ли говорить о монстрах!
      - Мама, я никому не причинил вреда, и, пока я - это я, иначе и быть не может.
      - Гарри, сынок! Я угасаю. - В ее слабом голосе слышалась усталость. Мы не вечны. Когда мы остаемся наедине с собой, мы продолжаем думать свою думу, постепенно увядая, как и все на свете. В конце концов мы все же угасаем, как бы ни был далек этот конец. Но когда нас терзает что-то извне, мы гораздо быстрее движемся по этому пути. Я думаю, именно так все и происходит. Ты был светом в нашей долгой ночи, сынок, с тобой мы как бы снова обрели возможность видеть. Но теперь мы теряем тебя и опять остаемся в безрадостной тьме. Когда люди живы, они задумываются порой: есть ли что-то по ту сторону? Да, кое-что здесь есть, но когда ты пришел, когда ты был с нами, это "кое-что" стало почти жизнью. И я думаю: а что теперь? Знаешь, сынок, мне осталось недолго быть здесь. Но мне не хотелось бы расстаться с тобой, пока я не уверена, что у тебя все в порядке. Гарри, что ты собираешься делать, есть ли у тебя план?
      И он впервые понял, что ему в самом деле нужен план. Мать проникла сквозь его смущение в самую суть!
      - Ну, есть одно место, куда я могу отправиться, - наконец ответил он. - Там не так уж здорово, но лучше это, чем смерть.., так мне кажется. И потом, там есть кое-кто, у кого мне нужно научиться некоторым вещам - если он не откажет. У него свои проблемы, но когда я видел его в последний раз, ему удавалось справляться с ними. Возможно, и сейчас он справляется, и я смогу научиться у него тому, что мне нужно.
      Она, конечно, знала, что он имеет в виду, о каком месте идет речь.
      - Но ведь это ужасный мир, Гарри!
      - Таков он был, - пожал он плечами, - а может, таким и остался. Но там меня хотя бы не будут преследовать. А здесь, если я останусь, мне не дадут покоя. А значит, мне придется самому стать охотником. Вот этого я и боюсь, этого я не должен допустить. Мама, я - чума в бутылке. Опасности нет, пока бутыль цела, а пробка залита сургучом. Ну а там, в том месте, джина уже выпустили. То, что здесь немыслимо, там - реальность. Хотя и ужасающая.
      Она вздохнула.
      - Я рада, что ты не сдаешься, сынок. - И с былой нежностью добавила:
      - Ты боец, Гарри. Ты всегда был, бойцом.
      - Да, это так, - согласился он. - Но здесь я не могу бороться. Это только разбудит тварь, сидящую во мне. И в конце концов она одолеет меня. Но есть еще вещи, которые я должен сделать здесь. И кое в чем разобраться. Этим я и собираюсь заняться, пока не придет пора уходить. Ты спрашивала о моих планах? Тут все просто, словно кто-то держит список у меня перед глазами. Одна девушка умерла ужасной смертью, которой она не заслужила такой смерти никто не заслуживает; и тот, кто это сделал с ней и другими ни в чем неповинными жертвами, должен понести наказание; это чудовище заслужило, чтобы с ним поступили так, как он поступал с другими. Кроме того, мне предстоит большой разговор, объяснение, я задолжал его Дарси Кларку. И еще - есть люди, обладающие кое-какими талантами. Хотелось бы собрать их, они были бы полезны мне в том месте, куда я собираюсь, Вот и все: кое-что сделать, исправить кое-какие ошибки, выучить и узнать некоторые вещи. А потом уходить. Лучше уйти самому, чем ждать, когда на тебя откроют охоту.
      - И ты никогда не вернешься?
      - Если только научусь контролировать эту тварь. А если не сумею - нет, не вернусь. Никогда.
      - Когда ты покончишь с этим человеком? С этим убийцей, чудовищем, которое ты ищешь?
      - Как только сумею поймать. Ты не представляешь, что он делает, ма, но могу тебе сказать, что я не собираюсь пачкать об него руки, если без этого удастся обойтись. Убить его - это как вырезать опухоль на теле человечества.
      - Ты уже вырезал не одну подобную опухоль, сынок.
      - Да, - кивнул Гарри, - и осталась вот эта.
      - А девушка, которая не заслуживает того, чтобы быть мертвой? Ты выразился довольно странно, Гарри.
      - Это обрушилось на нее так внезапно, ма. - Гарри чувствовал, что шагает по минному полю. Напрасно искать безопасные тропки... - Она еще не свыклась с этим. И не нужно ей привыкать. Я могу помочь.
      - Ты научился чему-то новому, - очень медленно ответила она, и в голосе ее Гарри почувствовал что-то, чего раньше не было. Страх? - Ты узнал это у Яноша Ференци, да? Я права? Вот что стоит между нами и тобой. Мы все способны это ощутить.
      Она замолчала, Гарри почувствовал ее дрожь, мать как бы отдалилась от него.
      И мама тоже? Он отпугивает даже свою ласковую любящую маму? Внезапно у него возникло такое чувство, что, если он отпустит ее, она уплывет и будет продолжать плыть дальше, дальше... Туда, в ту даль, что ждет ее.
      У него в запасе осталась последняя карта, и он решил пустить ее в ход.
      - Скажи, мама, я хороший или плохой? Я был добрым или злым?
      "Бедный мальчик, как он переживает. Этого не может скрыть даже мертворечь".