Он жестом руки обвел комнату, все здание.

— Вы поднимали сейчас руки?

— Да.

— Я знал, что “да”. Может быть, все-таки в этом что-то есть. Но нет, я больше ничего не знаю о Машине из моего сна.

— Знаешь, Гитлеру тоже снилась какая-то Машина, — сказал ему Шредер.

— Его военная Машина? Могущество Отечества? Десять миллионов солдат на марше? Да, я знаю об этом.

— Нет, машина другого рода. Какая-то экстрасенсорная машина. Приспособление открывать скрытые психические силы человека. Он даже начал строить одну такую.

— Вы видели ее? И там вам пришла мысль обо всем этом?

— Нет, та машина была совершенно другой. Все, что находится здесь, — это игрушки по сравнению с той. Машина Гитлера была задумана не для того, чтобы читать и измерять психику, а для того, чтобы изменять ее, поднимать выше всех известных уровней сознания и способностей.

Буквально, создавать суперлюдей! Я не занимался ею, но знал многих людей, кто был к этому причастен. Она называлась Берлинский Проект. Высший уровень секретности. И, что довольно странно, одним из главных членов этой команды был Ганс Хольцер.

— Человек, тренирующий собак-поводырей?

— Да. Его работа заключалась в определении деятельности сознания, или психики. Его квалификация, как ты понимаешь, не ограничивалась чисто психиатрией. Он родился в семье прекрасных медиков и был искусен во всех областях знаний и наук, имеющих дело с психикой. Его отец стоял у истоков неврологии. Мать была хирургом, а сам Хольцер был одним из первых, по настоящему эффективных невропсихиатров.

Гаррисон изложил свое мнение более сжато.

— Безупречное происхождение, — сказал он. Шредер фыркнул.

— В любом случае, необычное.

— И он тренирует собак-поводырей. Не закапывает ли он свой талант в землю?

— Понимаешь, он хороший человек, — сказал Шредер. — Но он находится в розыске. К концу войны союзники кое-что знали о Берлинском Проекте, но захотели узнать еще больше. Вернись он к старой работе, какой бы блестящей она ни была, с ним было бы покончено: рано или поздно его выследили бы через эту работу. И, конечно, его настоящее имя — не более Хольцер, чем, мое — Шредер. Что касается обучения собак-поводырей — это самое малое, на что он осмеливается, чтобы использовать данный ему талант.

— Не понимаю, — покачал головой Гаррисон.

— Да? Но ты знаешь, что у собак тоже есть сознание? Они высокоразумные существа. А сознанием можно.., управлять.

— Он “промывает мозги” собакам?

— Можно сказать и так. Но, насколько мне известно, его методы идут гораздо дальше и превосходят обычные системы обучения. Основными принципами при обучении животных являются страх наказания или поощрение. Но не у Хольцера. Как он делает это точно я не знаю, но его методы говорят сами за себя. Тебя никогда не интересовало, что стало с твоей старой одеждой и формой? Или зачем нам потребовались все те образцы.., ну, тебя? И фотографии, пленки с записью голоса? Теперь до тебя доходит, почему одна из собак Хольцера стоит так много? Она будет не просто собака, Ричард. Она будет чудо!

— Итак, он “промывает мозги” собакам при помощи машины, да? Такой же, которую Гитлер хотел использовать для производства суперлюдей, но меньшего масштаба. А он производит суперсобак.

— Нет! — мгновенно возразил Шредер. — Я этого не говорил. Возможно, Ганс и построил меньший комплекс приспособлений, но вряд ли в масштабе той машины, которую представлял себе фюрер. Даже если бы у него и были деньги, об этом все равно не было бы и речи. Насколько я знаю, во всем мире был один единственный человек, который знал технологию постройки такой машины, но он умер, когда Восточный Берлин кишел русскими. Ходили слухи, что он спасся, пока недавно израильтяне вроде бы не выследили его в Бразилии, но я думаю, он мертв. Его звали Отто Криппнер. Он был настоящим нацистом и, по-моему, сумасшедшим... Все-таки эти машины, — снова обводящий жест, — не того порядка. Они всего лишь, как ты сказал, машины для измерения неизвестного, для зондирования непостижимого.

Гаррисон слепо смотрел по направлению голоса Шредера, и недовольство медленно исчезало с его липа.

— Ладно, — сказал он, — я понял. Вы хотите протестировать меня, и я хочу, чтобы меня протестировали. Может быть, я — экстрасенс? Не знаю. Но раньше, да, я довольно часто чувствовал, что жил прежде. Я смотрел в справочнике, скептики называют это ложными воспоминаниями — парамнезией. Возможно, меня интересовали подобные явления больше, чем это было необходимо. Но...

— Спасибо за понимание. Гаррисон кивнул.

— Лучше сначала расскажите мне точно, что у вас здесь. То есть, я хочу сказать, что знаю — у вас здесь машины, но какие машины? Что они из себя представляют?

— Машины без моторов! — сразу же ответил Шредер. — Они придуманы, чтобы использовать скрытые силы человеческого сознания, — хотя это и требует определенного таланта. Еще у меня есть оборудование для тестирования телепатических способностей. Ты знаешь, что это такое?

— Это значит — видеть далеко, но без телескопа и бинокля, а только при помощи внутреннего зрения.

— Внутреннего зрения... — повторил за ним Шредер. — Отлично!

— Что еще?

— У нас также есть камера Гансфилда, чтобы вызывать максимальную экстрасенсорную восприимчивость; приспособление, предназначенное помогать самогипнозу, так что мы можем предпринять попытку маленького разведывательного ясновиденья. Что касается более мирских тестов, то у нас есть довольно сложная машина, работающая с карточками Зенера, и другие подобные приспособления, широко использующие работы Раина. Знаешь, Раин “изобрел” экстрасенсорику. А еще есть кости, выбрасываемые механически в запечатанной камере, для определения способностей к психокинезу, кабинки для двусторонних телепатических исследований; размагниченные комнаты для телепортации и левитации.., и многое другое. С чего бы ты хотел начать?

— Я в ваших руках, — Гаррисон пожал плечами.

— А сам-то ты как считаешь? То есть, я имею в виду, если ты настроен отрицательно...

— Нет, я настроен положительно. Чутко.

— Хорошо!

Это было в два сорок пять дня. В половине одиннадцатого вечера они покинули лабораторию. К тому времени Гаррисон чувствовал себя потрясенным. Шредер ликовал. И оба падали с ног от усталости.

Но они заключили соглашение.

Через час Гаррисон пришел в бар. Несмотря на поздний час он чувствовал необходимость выпить. Шредер разрешил ему пользоваться баром в любое время. Вилли Кених был там, смешивая напитки для Вики. Она уже выпила несколько порций, но была совершенно трезвой. Вики сидела на табурете около стойки бара. Гаррисон, как только вошел в комнату, сразу определил место, где сидит Вики, — по ее духам. Двое из охранников Шредера сидели за столиком в углу, играли в карты и пили шнапс. Признаков присутствия самого Шредера не было.

Гаррисон нашел табурет около Вики и сел. Он взял ее руку.

— Привет, — тихо сказал он, — я рад, что ты здесь. — Он хотел добавить: я ив мог уснуть и боялся, что ты уже спишь, — мне не хотелось бы будить тебя...

Возможно, она поняла, потому что сжала его руку, и он почувствовал тепло ее улыбки.

— Я загадала на монетку: решка — пойду спать, орел — пойду в бар. Выпала решка.

— Так почему же ты здесь?

— Мне пришлось бросать монетку пять раз! Нет, а если серьезно, я подумала, что ты тоже можешь прийти выпить перед...

В дальнем углу один из охранников грубо захохотал и хлопнул по столу рукой, другой глухо выругался. По-видимому, это относилось к их карточной игре.

Кених почувствовал, что между двумя молодыми у стойки бара возникла определенная атмосфера. Он ничего не знал об их связи, но чувствовал, что что-то между ними происходит. Непонятная грусть и страстное стремление друг к другу, но не по принуждению. Это было время для личной жизни. Он резко указал рукой в сторону углового столика.

— Вон! — произнес он грубым, как наждачная бумага, голосом. — Поздно.

Недовольно ворча, те двое поднялись на ноги и подошли к стойке бара.

— Если вы не возражаете, — сказал один из них по-немецки, — мы возьмем с собой бутылку.

— Я возражаю, — тихо произнес Вилли. — Вон отсюда!

— Нет, подождите... — начал второй охранник.

Кених заворчал и начал выходить из-за стойки.

— Пусть забирают свою бутылку, — быстро сказала Вики. — Я оплачу.

Кених замолчал, пожал плечами.

— Как хотите, фройлен.

Он передал им бутылку, и двое мужчин вышли. Теперь они вели себя тихо и спокойно.

— Хорошо, — кивнул Кених с добродушной улыбкой. — Мне надо отойти. Вы меня извините? У меня кое-какие дела, позже я приду и приберу здесь.

— Вилли, пожалуйста, не уходи, — сказал Гаррисон. — Видишь ли, я очень надеялся найти здесь тебя: хотел спросить кое-о-чем.

Это, казалось, расстроило Кениха.

— Об экстрасенсорном здании? Я почти ничего не знаю об этом месте.

— Вилли, ты должен понять, — я слепой. Слепой по-настоящему. И мне приходится на веру принимать слова Томаса по поводу того, что там происходило...

— Ричард... — Кених опустил слово “сэр”, его голос звучал натянуто, — нельзя говорить об этом здании в присутствии.., даже в присутствии...

— Я собираюсь наверх, — сдержано сказала Вики. — Мне уже достаточно. В мои планы не входило напиваться.

Она положила руку на колено Гаррисона, слегка сжала его, встала с табурета и ушла.

— Послушай, — продолжал Гаррисон, когда она вышла, — думаю, ты любишь своего полковника. Я знаю его очень немного, но могу понять и не виню тебя. Я завидую тебе, что ты так, близко знал его все эти годы. Он очень странный, но чудесный человек. Однако.., я не мог видеть результаты того, что мы делали там. Я чувствовал, что он говорит мне правду, но.

— Если Томас что-то сказал, значит так оно и есть, — прервал его Кених. — Меня он тоже тестировал, хотя и получил средние результаты. Он очень тщательно проводит такие тесты, а машины сами записывают результаты. Какой смысл обманывать, если машины тебя сразу разоблачат?

— Да, наверное, ты прав, но я бы так не беспокоился, если бы он обманывал себя, а не меня.

— Но как ты не понимаешь? Это же одно и то же! Он видит свое будущее связанным с тобой. Я видел его вчера. Он рассказал, что заключил с тобой соглашение. В таких вопросах как этот и в деловых вопросах он абсолютно честен. Зачем ему разваливать такое дело? А почему к тебе в душу закрались такие сомнения?

— Ты что-нибудь знаешь о реинкарнации?

— Конечно. Он же доверяет мне.

— И ты веришь...

— Да, я верю, что ему это удастся. Поэтому, когда он умрет, я должен остаться с тобой.

— Но, по нашим гороскопам Шенка...

— Я и об этом тоже знаю. Восемь лет, да. А кто будет заботиться о тебе все эти восемь лет?

— Господи! — лицо Гаррисона побледнело и стало сердитым. — Я должен научиться сам заботиться о себе!

— О, тебе надо научиться гораздо большему, Ричард. Очень многому. А кто будет учить тебя? Позволь тебя заверить, Томас Шредер не собирается возвращаться ни как бедняк, ни как слабак. И вообще, что ты теряешь? Если ему не удастся, то ты ничего не теряешь. А если ему удастся... — Гаррисон почувствовал, как тот пожал плечами. — В любом случае, ты только выигрываешь. К тому же, соглашение заключено...

Они выпили и некоторое время сидели молча.

— Те тесты, странные они! — наконец произнес Гаррисон.

— Я тоже об этом думал, — сказал Кених, — но знаешь, я ведь не силен в этом. А Томас — напротив...

— ..исключителен, — закончил Гаррисон. — И тем не менее, он сказал, что я заставил его почувствовать себя новичком.

Эта фраза произвела на Кениха большое впечатление, — Но это же очень хорошо! Какие тесты ты прошел?

— Почти все.

— За один день? Это невероятно. Расскажи мне о них.

— Я заставил точный килограмм свинца в течение трех четвертей секунды весить на одну десятую грамма меньше. Я левитировал, или телепортировал, три капли воды из полного стакана в пустой. Я заставил вращаться крошечный пропеллер в вакуумном контейнере. Все это ерунда. Руками я мог сделать то же самое и пятьдесят других заданий за несколько минут, почти не думая. То есть, я спрашиваю: чего я достиг? Я изменяю веши более эффективно, просто поднося стакан к губам и выпивая его! И что я получил в результате всего этого? Головную боль! Я мог бы получить ее напившись, и этот путь был бы гораздо более приятным.

— Ну, не говори, — сказал Кених. — Ты изумил Томаса, а это нелегко. Не надо дурачить меня, Ричард. Томас дал тебе то, во что можно верить, и эта вера распространяется по тебе со сверхъестественной быстротой.

Похоже Гаррисон хотел возразить, но потом вздохнул и кивнул.

— Согласно прогнозу Шенка, я снова буду видеть. В это стоит верить?

— О да! И это было бы чудом. Но продолжай — какие еще тесты ты проходил?

— Из всех из них мне особенно запомнился один, — в конце концов произнес Гаррисон. — Я сидел в одной звуконепроницаемой кабине, Томас — в другой. У меня была панель с четырьмя кнопками, отмеченными символами. Символы были расположены в таком порядке: круг, квадрат, треугольник и волнистая линия. Игра заключалась в следующем: я выбирал символ, мысленно посылал его Томасу и через несколько секунд нажимал на кнопку. Каждый раз, когда я нажимал на кнопку, в кабине полковника загорался красный свет. Он должен был отгадать символ и нажать кнопку с его изображением. Понимаешь, мы тестировали наши телепатические способности. А машина обрабатывала выбранные мной символы и ответы полковника. Каждый раз правильные ответы соотносились как три к одному. Но.., он очень хорошо справился. Правильные ответы составляли более сорока пяти процентов, и он сказал, что результаты гораздо лучше, чем когда-либо раньше. Затем была моя очередь...

— В смысле?

— Томас стал отправителем, а я — принимателем. И...

— Продолжай.

— Мои результаты были почти стопроцентными. И только позже до нас дошло, что я не мог видеть красный свет!

— Изумительно! — Кених сжал плечо Гаррисона. — Неудивительно, что Томас выбился из сил. Волнение...

— Если.., если я могу верить ему насчет всего, что мы там делали, — продолжал Гаррисон, — тогда я должен, по крайней мере, принять и возможность всего остального.

Он снова вспомнил гороскопы и то, что две карточки все еще лежат в его кармане. Гаррисон вытащил их и хорошенько разгладил на крышке стойки.

— Вилли, не мог бы ты прочитать это мне? Только честно, ладно?

— Конечно, могу, — Кених взял карточки. — Честно, можешь не сомневаться.

— Подожди, — произнес Гаррисон. — Ты когда-нибудь видел их раньше?

— Нет, мне только рассказали, что было в моем собственном гороскопе.

— Ладно, — сказал Гаррисон, — прочитай их мне.

— Первый — Вики Малер, — сказал Кених.

— Продолжай, — кивнул Гаррисон.

— “Вики Малер, темнота. Шкала времени: теперь”.

"Смерть. Шкала времени; один год”! Гаррисон снова кивнул, ему стало дурно, словно слова Кениха как бы увеличили вероятность смерти Вики. Он тяжело вздохнул.

— Да, это то, что...

— Здесь еще что-то есть, — прервал его Кених.

— Что?

— Внизу карточки вопросительный знак. А в колонке “шкала времени” — цифра восемь. Гаррисон забрал карточку.

— Я не знал об этом. Я не знаю, что это значит. Томас не упоминал об этих знаках.

— Может быть, это Шенк? Автоматически нарисовал, когда работал.

Гаррисон, нахмурившись, неподвижно сидел на табурете. Он облизнул губы.

— Теперь прочитай мою карточку, — сказал он.

— “Ричард Гаррисон”, — начал Кених. — “Темнота..."

— Нет, от “Машина”, почти внизу.

— А, вот. Нашел. “Машина. Шкала времени: через восемь лет. РГ — ГШ... Свет!"

— Это все?

— Нет, — еще какая-то закорючка. Какие-то перечеркнутые каракули и еще один вопросительный знак.

— А ты можешь разобрать, что это? — настаивал Гаррисон.

— Возможно, инициалы, дай-ка посмотрю. Может быть, “В”? И.., другая буква. Тоже зачеркнута. Что-то было ошибкой, по мнению Шенка.

— Может быть, “М”?

— Возможно. Да, выглядит как “М”. Гаррисон забрал карточку.

— И еще одно. Вот это письмо, — он вытащил письмо Шредера Гансу Хольцеру и передал его Кениху.

— Ты хочешь, чтобы я прочитал все?

— Только текст.

— Как хочешь, — тот прочистил горло, — минутку, пожалуйста, мне надо перевести...

— “Дорогой Ганс, прошло много времени с тех пор, как мы последний раз писали друг другу. Надо бы нам время от времени встречаться.

У меня для тебя есть работа. Один молодой человек ослеп, и я в огромном долгу перед ним. Я хотел бы приобрести для него одну из твоих собак. Молодую. Я знаю, что ты специализируешься на черных суках, которых выращивают в твоих питомниках. Не обязательно, чтобы она была самая лучшая. Скажи мне, что тебе требуется для ее обучения. Я помню, что тебе нужно много чего, обширный список.

Что касается оплаты: назови сумму и я заплачу в полтора раза больше.

Также можешь полагаться на мою поддержку, моральную и финансовую, сейчас и в будущем, и не только в этом вопросе, но и во всех других. Если ты в чем-то нуждаешься, дай мне знать об этом сейчас. Кажется, я не протяну долго из-за этой чертовой бомбы. Но в настоящее время я нахожусь только на расстоянии телефонного звонка.

Твой добрый старый друг..."

Медленно и задумчиво Гаррисон забрал письмо.

Они молча пили, пока Гаррисон не заговорил:

— А разве у Вики нет одной из таких собак?

— Техника Хольцера — его методы обучения — совершенствовалась последние шесть-семь лет. А фройлен Малер задолго до этого победила свое увечье, — ответил Кених.

— Победила слепоту?

— Она приспособилась к обстоятельствам. К тому же, будем смотреть правде в глаза, она интересна для полковника только как дочь его друга и не более. Это не тот интерес, который он испытывает к тебе.

Вдруг Гаррисон забеспокоился. Теперь он чувствовал себя как человек, который пришел в себя после транса. Действительность обрушилась на него, как белая вспышка, взорвавшая его сознание. Время уходило. Время Вики. Он неуклюже слез с табурета и повернулся к Кениху, подбирая слова, чтобы объяснить, что он почувствовал. Но это выглядело как приступ паники перед слепотой.

Кених понял, и ему не нужны были слова. Все было так, как он и предполагал: вера растекалась по Гаррисону со сверхъестественной быстротой.

— Спокойной ночи, Ричард, — произнес этот грузный человек за стойкой бара.

— Да. Спокойной ночи, — ответил Гаррисон и вышел.

— Ричард, — прошептала ему Вики в самое ухо, когда они лежали в объятиях друг друга, — мне страшно.

— Мне тоже, — сказал он.

— Мне страшно, потому что ты был так нежен, — пояснила она. — Может быть, это значит, что ты что-то знаешь?

— Все, кроме... — он прижал ее крепче, — ., кроме ответов.

— Мои ответы придут завтра, — сказала она. — Рано утром.

— Я знаю, — ответил Гаррисон. — Я перекрещу пальцы, чтобы было все хорошо. — Ты умрешь! — произнес голос в его мозгу.

— Ричард, ты дрожишь!

— Что-то холодно стало.

— Погрейся во мне.

— Не умирай. Вики! — кричал он молча. — Я могу заниматься с тобой любовью, да, но не осмеливаюсь полюбить тебя. Потому что ты умрешь.

— МАЛЕНЬКАЯ СМЕРТЬ, — произнесла она, перебирая короткие жесткие волосы на его затылке.

— Что! — хрипло спросил Гаррисон.

— Но ведь ты так простудишься? Похоже, тебя лихорадит.

— Что ты сейчас сказала?

— А, это. По-моему, старая французская поговорка. Они называют любовь, особенно в момент оргазма, маленькой смертью. И я хочу почувствовать, как ты ненадолго умрешь во мне.

Ее рука потянулась к Гаррисону, и он молил, чтобы силы восстановились; удивительно, но когда она коснулась его плоти, она была крепка и полна жизни. Вики позволила ей расти дальше. Склонив голову к груди Гаррисона, она поцеловала его левый сосок. Затем она выгнулась и ловко ввела член в себя.

Маленькая Смерть...

— Томас, разве мы не будем наблюдать за ними? — спросила Мина. Она находилась в комнате Шредера. Ее рука потянулась к выключателю экрана телевизора.

— Оставь их в покое, сегодня мы будет заниматься моим удовлетворением!

— Ты думаешь, они больше помешают, чем вдохновят?

— По-моему, я уже сказал тебе, ответил он грубо, — созерцание эротических сцен не доставляет мне наслаждения. К тому же, у них есть право на личную жизнь.

— Личную жизнь? И это говорит Томас Шредер?

— Что? — он сердито повернулся к ней. — Мина, ты.., ты слишком много на себя берешь! Наверное, скоро придется подыскать тебе другого хозяина.

Ее рука взметнулась ко рту. Мгновение в ее глазах стояли слезы. Шредер увидел их и смягчился.

— Мина, я устал, а когда я усталый, от меня искры летят как от полена в костре. К тому же, мне осталось очень мало времени. С тобой всегда было приятно заниматься любовью, но я не хочу, чтобы ты была у моего смертного одра. Это все, что я имел в виду. Ты не должна работать у умирающего старика. Сегодня это будет в последний раз.

— Но...

— Никаких “но”. И не беспокойся. Я сделал распоряжение насчет тебя. Тебе понадобится работа только если ты захочешь работать.

Она сердилась на себя за все его уверения.

— Мой язык всегда меня подводит. Я не хотела сделать тебе больно или рассердить тебя.

— Я знаю. Это все из-за твоего предложения шпионить за Гаррисоном.

— Шпионить за ним, но разве мы не видели их вместе прошлой ночью, Томас?

— То было прошлой ночью, — отрезал он со вновь появившейся злостью в голосе.

Она склонила голову, и слезы закапали на него. Вид ее обнаженного тела, склоненная голова и слезы подействовали на него.

— Да, — хрипло подтвердил он, — сегодня я смогу собраться. Но что касается наблюдения за Гаррисоном, то я никогда больше не буду этого делать. Почему бы не последить и за собой!

Гаррисон видел сон.

Ему снился лед. Ледник. Он карабкался по леднику. Одетый в какую-то рвань, окровавленный и замерзший до мозга костей он с трудом шел по таявшему ненадежному снегу, пока не достиг стеклянного пика. Он стоял на вершине мира, завоеватель! Затем...

Гаррисон вспомнил, зачем он пришел, причину своих поисков.

На вершине покоилась огромная глыба льда. Лед был голубой, с белыми прожилками и темными краями, его нижняя грань покоилась в хрустящем снегу, покрытом ледяной коркой. Он подошел к ней, счистил с ее поверхности изморозь. Он разглядел лицо. Худощавые черты, лицо, как у эльфа, маленькие ушки и рыжие волосы, зачесанные назад. Ее слегка раскосые глаза были закрыты, но Гаррисон знал, что они зеленого цвета. Никакие признаки жизни не колыхали ее грудь.

Он ударил по льду кулаками, и глыба развалилась, взорвавшись как граната. Без его поддержки девушка покачнулась и упала бы, но он поймал ее, поцеловал и дохнул на нее теплом. Гаррисон поцеловал ее глаза, и они открылись.

Они были зеленые, как изумруды...

.., и совершенно безжизненные!

Ее живот и грудь взорвались, и огромные змеевидные щупальца выбросились из нее, как внутренности разорванного мяча для гольфа. Она была мертва, но рак в ней был жив! У него на глазах он начал разъедать ее оболочку...

Гаррисон с криком проснулся, ощутил и почувствовал запах комнаты Вики вокруг себя. С содроганием он потянулся к ней.

Ее не было рядом.

За окнами солнце было уже высоко, его лучи падали в комнату. Он проспал.

Гаррисон быстро оделся, но умываться и бриться не стал и на лифте спустился на нижний этаж. Ответы на анализы Вики уже пришли. Она уехала полчаса назад. Шредер не знал, куда она поехала. Ее отвез один из его людей, кажется в Хильдесхайм. Но, возможно, она и в Санкт-Андреасберге. И там, и там у нее были знакомые, а в последнем и близкий друг. А сейчас.., она могла ехать куда угодно. Куда угодно во всем огромном мире. У нее, наверное, было еще много дел, которые она хотела успеть сделать.

— Ричард, не так уж много я могу сделать для нее, — объяснял Шредер. — Она не без средств, но в последнее время ее счета приходят ко мне. Я хочу, чтобы она делала то, что хочет делать, ты, конечно, хотел бы того же?

— Встреча с вами, — Гаррисон тщательно чеканил слова, — одно сплошное проклятие! Вы перевернули мою жизнь вверх тормашками и вывернули меня наизнанку.

— Я не заставлял ее уезжать, Ричард. Она сама захотела. Можешь последовать за ней, если хочешь, но... — он взял Гаррисона за плечи. — Это было бы медленной пыткой для вас обоих. Вики явно понимает это. Почему ты не понимаешь?

Гаррисон не нашел, что ответить. Он сжимал кулаки до тех пор, пока ногти не впились в ладони. Затем медленно отвернулся...

Остаток недели прошел, как один лень, так что впоследствии он мог вспомнить из него немногое. Однако, он очень хорошо запомнил свою встречу с гипнотизером Шредера, — если не середину, когда он был под гипнозом, то уж, определенно, ее начало, конец и результат, то оживление и без того уже большого интереса Шредера, его, казалось бы, собственнического интереса к слепому капралу. И если гипнотизеру можно было доверять и верить его изысканиям, то выяснилось, что Гаррисон жил прежде. Эти предыдущие жизни не были четкими, нет, но глубоко в его подсознании жила память о них.

Другим событием, которое Гаррисон запомнил отчетливо из этих нескольких последних дней в горах, было его требование, как раз в конце пребывания, чтобы Шредер сделал все, что в его силах, чтобы тело Вики, когда и если она умрет (он все еще надеялся, что этого не произойдет), поместили в криогенный раствор.

Шредер не задавал вопросов, но сказал, что все будет сделано, он получит разрешение Вики и ее опекуна, если это вообще необходимо, сделает все, что нужно, и отложит специальную сумму на эти расходы. В Швейцарии есть место — гробница, вырубленная в горе, где она сможет оставаться в течение многих лет в глубоко замороженном состоянии. Сам Шредер не особо верил в такие методы, но...

— Мне приснилось, что я видел ее в глыбе льда, — рассказывал ему Гаррисон.

— Даже так! Тогда это должно быть сделано...

Майор Маршант, как всегда безукоризненно одетый в парадную форму, ждал около отеля “Интернационал”. Рано утром с ним связались и приказали приготовиться для поездки обратно в Англию. Было девять тридцать утра, когда Кених подъехал в серебристом “мерседесе”, с ним был Гаррисон.

— Какого дьявола? Что происходит? — спросил Маршант. Он просунул голову в окошко со стороны Кениха, когда автомобиль остановился у края тротуара перед отелем.

— Ну, — ответил Кених, — разумеется, мы едем в аэропорт.

— Разумеется? Послушай, парень, если бы ты проверил расписание полетов, ты знал бы, что наш вылет в Гатвик только в три тридцать! — Он помахал перед лицом Кениха его и Гаррисона билетами на самолет. — Кому в голову пришла эта идиотская идея позвонить мне по телефону и сказать, нет, черт побери, приказать быть готовым в течение часа? Вы представляете, в какой спешке я...

Обманчиво небрежным движением Кених взял билеты из руки майора и спокойно разорвал их. Обрывки он выбросил в автомобильную пепельницу.

— Пожалуйста, майор, не размахивайте перед моим лицом всякими бумажками. И не кричите на меня. Знаете, у меня нервы. Пожалуйста, садитесь в машину.

— Я не буду! А билеты! Какого черты вы... ? Гаррисон перегнулся через сиденье, его черные очки сверкнули.

— Или садитесь, или закажите другой билет для себя, личный самолет Томаса Шредера улетает через полчаса, и я вместе с ним, с вами или без вас!

— Капрал Гаррисон, я...

— Называйте меня “мистер”, майор Маршант, — сказал Гаррисон. — Сегодня утром я был уволен из рядов армии заочно.

— Что? Как..?

— Томас Шредер потребовал этого, вот как, — Гаррисон сел обратно и повернулся к Кениху. — Если его не будет в машине на счет десять, уезжаем без этого ублюдка.

Маршант тоже слышал эти слова, мгновение поколебавшись, он залез в машину. Носильщик свалил его вещи в багажник. Майор, сидевший нахохлившись на заднем сидении, когда Кених отъезжал от отеля, нагнулся вперед и бесцеремонно похлопал Гаррисона по плечу.

— А что на тебе за форма такая, если ты теперь уволен, “мистер” Гаррисон? Гаррисон повернулся и усмехнулся.

— Правильно, у меня их даже две, не совсем уставного образца, но довольно приличные.

— Не особо задавайся, Гаррисон, — проворчал Маршант, — интендант полностью использует свое право, чтобы заставить тебя заплатить за твою старую форму.

— Интендант может требовать все, что хочет, — сказал Гаррисон.

— Где же ты получил эту одежду? — добивался ответа Маршант. — И вообще, что происходит?

Усмешка исчезла с лица Гаррисона.

— Знаешь, — произнес он через плечо, — я собирался посидеть и поболтать с тобой на обратном пути в Блайти. Частично ввести в курс дела, рассказать тебе о моей удаче. Кто старое помянет, тому глаз вон. Но ты только что навел меня на мысль, что не стоит этого делать, и твоя оттопыренная верхняя губа только подтверждает эту мысль. Ты меня достал.

Обезумевший, потерявший осторожность, Маршант резко втянул воздух и поднял свою короткую трость над плечом Гаррисона. По всей вероятности он никогда не ударил бы его. Разум взял бы верх. Но Вилли Кених не оставил ему никаких шансов. Предвидя угрозу Гаррисону, грузный немец нажал кнопку на панели, и толстое стекло с шипением поползло из-за спинки передних сидений, легко ломая тонкую бамбуковую трость пополам и точно входя в паз в потолке. За стеклом Маршант хрипел и бесновался, но двое на переднем сидении слышали только свой собственный смех.

Ко времени, когда они приехали в аэропорт, Маршант утихомирился. Гаррисон позволил ему сесть в задней части небольшого самолета. Но когда хорошенькая стюардесса принесла напитки, он принял меры, чтобы поднос с ними не двинулся дальше Вилли Кениха и него. Сами они сидели в роскошном комфорте передней части салона. Путешествие было очень коротким, а для майора Маршанта и очень сухим.