Одна из женщин-телепатов (а их у Боровица в команде было немного), чей талант только-только начал расцветать, была зверски убита. В совершении преступления был обвинен ее молодой человек по имени Виктор Шукшин. В свое оправдание он сказал лишь, что, как ему показалось, женщина была одержима дьяволом, что он ощущал это в ней. Естественно, Боровиц очень заинтересовался. Он проверил Шукшина и оказалось, что тот был “наблюдателем”.

Более того, аура экстрасенсов, психологически одаренных людей раздражала Шукшина, выводила из себя, толкала на убийство, причем, как правило, убивал он самих экстрасенсов. С одной стороны, Шукшина к ним тянуло, а с другой — он стремился их уничтожить.

Боровиц спас Шукшина от соляных шахт — примерно так же, как и вас, Макс, и взял его под свое крылышко. Он надеялся, что сумеет избавить Шукшина от склонности к убийствам и использует его талант “наблюдателя” в своих целях. Но в случае с Шукшиным промывание мозгов не помогло. Более того, оно лишь ухудшило положение. Но Григорий Боровиц не любит проигрывать. Он стал искать применение агрессивным наклонностям Шукшина.

В то время американцы заинтересовались возможностью использования экстрасенсорики как оружия против своих врагов, недавно, кстати, они вновь вернулись к этой проблеме, хотя до нас им еще далеко. Но в Англии уже тогда существовал отдел экстрасенсорики, правда, как вспомогательный, однако англичане всерьез намеревались исследовать эту проблему и использовать возможности паранормальной психологии. Вот почему Шукшин прошел длительный курс обучения в разведшколе в Москве, а затем под видом невозвращенца отправился в Англию.

— Его послали убивать английских экстрасенсов? — шепотом спросил Бату.

— Такова была его задача — находить их, сообщать сведения об их деятельности, а потом, когда их воздействие на него станет особенно сильным, — убивать при первой же возможности. Но, прожив в Англии несколько месяцев, Виктор Шукшин стал настоящим невозвращенцем.

— Он продался, англичанам?

— Нет, Англии, ее политической системе и собственной безопасности! Так или иначе, Шукшин не предал Мать Россию, но стал жить в другой стране, превратился практически в другого человека. Видите ли, он не хотел во второй раз совершить ту же ошибку. В России он едва не был приговорен к пожизненному заключению за убийство. Так следовало ли вновь рисковать в Англии? Он мог начать новую, вполне сносную жизнь. Он был лингвистом высочайшей квалификации — в совершенстве владел английским, немецким, конечно же, русским и более чем прилично знал еще полдюжины языков. Нет, он не сбежал к кому-либо, он сбежал из СССР. Он убежал на свободу!

— Вы говорите так, будто вам нравится британская система, — улыбнулся монгол.

( — Пусть моя лояльность вас не волнует, Макс, — ответил Драгошани. — Более преданного человека, чем я, найти трудно.

(Преданного Румынии! Валахии!) — Что ж, приятно слышать. Я был бы рад сказать то же самое о себе. Но я по национальности монгол, и моя преданность отличается от вашей. Фактически я предан лишь самому себе — Максу Бату.

— Тогда в вас много схожего с Шукшиным. Думаю, что он думает точно так же. Так или иначе с течением времени доклады от него постепенно сошли на нет, и в конце концов он вообще пропал из поля зрения. Боровиц просто взбесился, но ничего не мог поделать. Поскольку Шукшин объявил себя невозвращенцем, ему было предоставлено политическое убежище, и Боровиц не мог вызвать его обратно. Все, что ему оставалось, это следить за ним, за его действиями.

— Он боялся, что Шукшин станет работать на англичан в качестве экстрасенса?

— Нет, не совсем так. Если вы помните, Шукшин был психически неуравновешен. Боровиц не хотел рисковать, а поэтому следил за ним. План Шукшина был прост: он нашел себе работу в Эдинбурге, купил небольшой рыбачий домик в местечке под названием Дунбар и подал официальное заявление с просьбой о предоставлении ему британского гражданства. Он держал свои мысли при себе и вел обычную жизнь. Во всяком случае, старался...

— У него ничего не вышло? — заинтересованно спросил Бату.

— Какое-то время получалось. Но потом он женился на девушке из старинной русской семьи. Она была медиумом, причем настоящим, и, конечно же, ее дар притягивал Шукшина, как магнит. Возможно, он пытался сопротивляться, но безуспешно. Он женился на ней, а потом убил ее. Так, во всяком случае, считает Боровиц. И после этого — тишина:

— Он выкрутился?

— Суд постановил, что это был несчастный случай. Она утонула.

Боровиц знает об этом больше меня. В любом случае это не имеет значения. Но Шукшин унаследовал дом и деньги жены. Он по-прежнему живет в ее доме...

— А теперь мы собираемся убить его... — задумчиво произнес Бату. — Вы можете объяснить мне, почему?.. Драгошани согласно кивнул.

— Если бы он продолжал жить тихо и держался подальше от нас, все было бы в порядке. Боровиц рано или поздно обязательно добрался бы до него. Но удача отвернулась от Шукшина. У него мало денег, практически ничего не осталось. Поэтому спустя столько лет он решил вдруг прибегнуть к шантажу. Он угрожает Боровицу, организации и всему нашему делу.

— Один человек представляет столь большую угрозу? — Брови Бату от удивления поползли вверх.

Драгошани снова кивнул.

— Английский отдел того же, что и наш, профиля в данный момент действует достаточно эффективно. Насколько эффективно, нам неизвестно. Мы знаем о них очень мало, что само по себе плохой признак. Вполне возможно, им удается сохранять строжайшую секретность и обеспечивать себе стопроцентную безопасность. А если они действуют настолько хорошо...

— ...То что им известно о нас, так?

— Именно так, — Драгошани с несколько большим уважением взглянул на собеседника, — Вероятно, они знают даже о том, что мы с вами находимся сейчас на борту этого самолета, и им известно о нашем задании!

— Боже, сохрани! — Бату обнажил в улыбке тусклые, желтые, как слоновая кость, зубы. — Я не верю в Бога, — сказал он. — Только в дьявола. Значит, товарищ генерал считает, что, если Шукшину не заткнуть рот, он может выдать нас британской разведке?

— Именно этим и угрожал ему Шукшин. Он требует денег. В противном случае грозит рассказать англичанам обо всем, что ему известно. Кстати, по прошествии такого большого периода времени известно ему не так, уж и много. Но, по мнению Боровица, даже крупица сведений о нас — это чересчур много!

Макс Бату с минуту размышлял.

— Но если Шукшин заговорит, то тем самым он подставит и себя, разве не так? Ведь ему придется признать, что он приехал в Англию в качестве агента-экстрасенса, работающего на СССР!

Драгошани покачал головой.

— Ему нет нужды подставлять себя. Письмо может быть анонимным. Макс. Достаточно телефонного звонка. И несмотря на то, что прошло двадцать лет, ему известно многое из того, что Боровиц хотел бы сохранить в тайне. В особенности две вещи, представляющие огромный интерес для англичан. Во-первых, местоположение особняка в Бронницах. И во-вторых, тот факт, что во главе русской экстрасенсорной разведки стоит генерал Григорий Боровиц. Именно разглашением этих сведений угрожает Шукшин, именно поэтому он должен умереть.

— И все-таки его смерть — не главная наша задача. Минуту помолчав, Драгошани ответил:

— Нет, наша главная задача — смерть другого, гораздо более важного человека. Это сэр Кинан Гормли — руководитель их экстрасенсов. Его смерть... и все, что ему известно, — вот наша главная цель. Боровиц хочет, чтобы он умер, и хочет знать его секреты. Вы убьете Гормли, пользуясь своими методами, а я, пользуясь своими, допрошу его. К тому времени Виктор Шукшин должен быть мертв и тоже допрошен, фактически, убить его будет нетрудно. Его дом стоит в стороне от дороги, место там вполне уединенное. Мы все сделаем именно там.

— А вы и вправду способны выведать эти тайны? Я имею в виду — после смерти? — в голосе Бату слышалось сомнение.

— Да, я действительно могу это сделать. Причем с гораздо большим успехом, чем при жизни это могли бы сделать любые палачи с помощью пыток. Я выведаю самые сокровенные секреты, проникнув в кровь, мозг, исследовав кости унылого вида стюардесса появилась из кабины пилотов в головном салоне и, словно робот, произнесла:

— Пристегните ремни.

Все как один пассажиры, тоже как роботы, выполнили ее указание.

— Каков же предел ваших возможностей? — поинтересовался Бату. — Я спрашиваю об этом из чистого любопытства, конечно.

— Предел? Что вы имеете в виду?

— Ну, например, если человек умер неделю назад?

Драгошани пожал плечами.

— Это не имеет значения.

— А что если он мертв несколько сотен лет?

— Вы хотите сказать, если это высохшая мумия? Боровица это тоже интересовало. Мы провели эксперимент. Для меня это роли не играет. Мертвецы не могут скрыть свои тайны от некроманта.

— Но труп же разлагается, — настаивал Бату. — Скажем, человек умер месяц или два назад? Это, должно быть, ужасно...

— Да, ужасно. Но я привык. Меня беспокоит не состояние тела, а риск. Мертвецы изобилуют разного рода заболеваниями. Мне приходится быть очень осторожным. Моя работа небезопасна для здоровья.

— Уф-ф... — откликнулся Бату, и Драгошани заметил, что тот слегка вздрогнул.

На краю горизонта во тьме заблестели лондонские огни. За стеклами иллюминаторов возник город.

— А вы? — спросил Драгошани. — Ваш дар имеет какие-либо “ограничения” Макс? Монгол пожал плечами.

— Он тоже достаточно опасен. Требует массу энергии, отнимает силы, истощает их. Вы уже знаете, что он эффективен только против слабых и неуверенных в себе людей. Считается, что существует еще одно небольшое препятствие, но пока это вопрос чисто теоретический, и я не намерен проверять его на практике. Это из области легенды.

— Даже так?

— Да. В моей стране существует предание о человеке, обладавшем дурным глазом. Оно очень древнее, ему около тысячи лет. Этот человек был очень зловредным и пользовался даром, чтобы держать в страхе всю округу. Вместе со своей бандой он нападал на деревни, насиловал, грабил и без единой царапины уезжал. Никто не осмеливался поднять на него руку. Но в одной из деревень жил старик, утверждавший, что знает, как с ним справиться. Когда жители деревни увидели, что банда направляется в их сторону, они собрали все имевшиеся у них трупы, вложили им в руки копья и укрепили на стенах. Грабители подъехали ближе, и в сумерках главарь увидел, что деревня охраняется. Он уставился на дозорных своими черными глазами. Но покойники, конечно же, не могли умереть во второй раз. Чары отскочили от них и обрушились на него, повергнув его на землю, где он мгновенно иссох и стал похож на зажаренного поросенка.

Драгошани легенда понравилась.

— И какова же мораль? — спросил он. Бату хмыкнул и пожал плечами:

— По-моему все ясно. Нельзя причинять вред мертвым, поскольку им уже нечего терять. В любом споре они рано или поздно возьмут верх...

Драгошани подумал о Тиборе Ференци.

— А как обстоят дела с бессмертными? Интересно, они тоже всегда выигрывают? Если так, пора, пожалуй, изменить правила игры...

Их встретил и быстренько провел через таможенный контроль “представитель посольства”, багаж словно по волшебству немедленно оказался в багажнике черного “Мерседеса” с дипломатическими номерами. В машине сидел шофер в униформе, молчаливый, с такими же, как у сопровождающего, холодными глазами. По пути в посольство сопровождающий сидел на переднем сиденье, полуобернувшись и положив руку на спинку сиденья водителя. Он завел ничего не значащий разговор, голос его был холодным и невыразительным, хотя он изо всех сил старался изобразить дружелюбный интерес. Однако ему ни на секунду не удалось ввести Драгошани в заблуждение.

— Вы впервые в Лондоне, товарищи? Уверен, город вам покажется интересным. Конечно, несколько упаднический, и здесь полно идиотов, но тем не менее интересный. Я, э-э, еще не успел поинтересоваться целью вашего приезда сюда. Как долго вы намерены пробыть здесь?

— Пока не уедем обратно, — ответил Драгошани.

— А-а-а... — Их собеседник криво, но терпеливо улыбнулся. — Очень хорошо! Вы должны извинить меня, товарищи, но для некоторых из нас любопытство, если так можно выразиться, — образ жизни. Вы меня понимаете?

Драгошани кивнул:

— Да, я вас понимаю. Вы из КГБ. Лицо сопровождающего мгновенно сделалось холодным, как лед.

— Мы не пользуемся этим термином за пределами посольства.

— А каким термином вы пользуетесь? — хитро улыбаясь прошептал Бату. — Дерьмоголовые?

— Что?! — Лицо сопровождающего побелело от гнева.

— Мы с приятелем приехали сюда по делу, которое вас совершенно не касается, — ровным голосом произнес Драгошани. — У нас весьма большие полномочия. Чтобы вам стало ясно, повторяю: Весьма Большие Полномочия. Любое ваше вмешательство не сулит вам ничего хорошего. Если нам потребуется ваша помощь, мы вам сообщим. Так что оставьте нас в покое и не приставайте.

Сопровождающий сморщил губы и медленно втянул воздух.

— Со мной, как правило, так не разговаривают, — чеканя каждое слово, произнес он.

— Если же вы и дальше будете вмешиваться в наши дела, — не изменяя тона, продолжал Драгошани, — я всегда могу сломать вам руку и таким образом убрать с дороги минимум на две-три недели.

Собеседник едва не задохнулся от такой наглости:

— Вы мне угрожаете?

— Нет, просто предупреждаю. — Но Драгошани понимал, что все это бесполезно. Это был типичный кегебешник-автомат. Некромант со вздохом сказал:

— Послушайте, если вы к нам приставлены, то мне вас жаль. Ваше задание невыполнимо. Более того, оно опасно. Это все, что я могу вам сказать, не более того. Мы здесь для того, чтобы испытать секретное оружие. И не задавайте больше никаких вопросов.

— Секретное оружие? — Глаза сопровождающего расширились. — А-а... — Он переводил взгляд то на одного, то на другого. — Какое оружие?

Драгошани мрачно улыбнулся. Ну, что ж, он предупреждал этого идиота.

— Макс, — медленно отворачиваясь, сказал он, — может быть, вы покажете ему кое-что?..

Вскоре они подъехали к посольству, на территории которого Макс и Драгошани вышли из машины и взяли вещи из багажника. Они сами позаботились о своих чемоданах.

Шофер занимался их сопровождающим. В последний раз они видели его, когда он, прихрамывая, удалялся, опираясь на руку шофера. Круглыми и полными страха глазами он один лишь раз посмотрел в их сторону, точнее на Макса Бату, и спотыкающейся походкой вошел в мрачте, внушительного вида здание. Больше они его никогда не видели.

После этого их никто не беспокоил.

Среда второй недели нового, 1977 года. Вот уже целых две недели Виктора Шукшина не покидало предчувствие приближающегося конца. Депрессия свинцовой тяжестью навалилась на него и усилилась до предела, когда он получил помеченное четырехмесячной давности числом и содержавшее тысячу фунтов крупными купюрами послание. Такая быстрая капитуляция Боровица и то, что на его угрозы тот никак не отреагировал, то есть не стал в свою очередь угрожать ему, очень обеспокоили Шукшина.

Сегодня был особенно мерзкий день. Небо затянуло тучами, шел сильный снег, река покрылась толстой серой коркой льда, в доме было холодно, казалось, он весь опутан ледяными нитями, которые преследовали Шукшина повсюду. И впервые, сколько он помнил, а может быть, он впервые это заметил, вокруг царило странное, зловещее спокойствие, стояла такая тишина, что казалось, будто глубокий снег поглотил все звуки. А снег продолжал падать. Тяжело и уныло тикали старинные часы, даже расшатанные половицы скрипели не так громко, как всегда. Все это окончательно расстроило и без того натянутые нервы Шукшина. Такое впечатление, дом, затаив дыхание, чего-то ждал.

И это “что-то” наступило. — В половине третьего дня, когда Шукшин, налив стакан ледяной водки, уселся перед электрическим камином в своем кабинете. Сквозь запыленное, засиженное мухами окно он мрачно смотрел на замерзший, превратившийся в ледяной кристалл сад, когда раздался телефонный звонок, резко ударивший по напряженным, как струны, нервам.

Сердце гулко забилось, он поставил полупустой стакан на стол и, сдернув трубку с аппарата, ответил:

— Шукшин слушает.

— Отчим? — голос Гарри Кифа раздался совсем близко. — Это Гарри. Я приехал с друзьями в Эдинбург. Как вы поживаете?

Шукшин подавил готовую вырваться наружу ярость. Вот оно: чертово отродье медиума здесь, рядом, излучает свою ауру, пытаясь сломить его дух! Оскалившись, он смотрел на телефонную трубку в руке, усилием воли не позволяя себе взорваться.

— Гарри? Это ты? Ты говоришь, что приехал в Эдинбург? Как хорошо, что ты позвонил мне.

(Ах ты, ублюдок! Твоя аура, выродок, причиняет мне боль!) — У вас такой бодрый голос! — удивленно произнес Гарри. — Когда мы виделись в последний раз, мне показалось, что вы...

— Да, я знаю. — Шукшин старался не зарычать. — Тогда я себя не очень хорошо чувствовал, но сейчас все в порядке. У тебя ко мне какое-то дело?

(Я бы с радостью съел твое сердце, свинья!) — Ну, в общем, да! Я хотел узнать, могу ли я навестить вас. Мы могли бы немного поговорить о моей маме. К тому же я захватил с собой коньки. Если река замерзла, я бы немного покатался. Я пробуду здесь всего несколько дней и...

— Нет! — вырвалось у Шукшина, но он тут же взял себя в руки. Почему бы наконец не покончить с этим? Почему бы раз и навсегда не убрать со своей дороги тень прошлого? Что бы там ни подозревал Киф, каким бы образом ни нашел его кольцо, которое, Шукшин был до сих пор уверен в этом, исчезло навсегда, какова бы ни была психологическая связь между этим юнцом и его матерью, которая, судя по всему, существует до сих пор, — всему этому немедленно следует положить конец. Кипевшая в душе Шукшина жажда крови одерживала верх над здравым смыслом.

— Отчим?

— Я хотел только сказать, Гарри, что, боюсь, нервы у меня по-прежнему не совсем в порядке. Мое одиночество... ну, ты понимаешь? Я отвык от общения. Конечно же, я буду очень рад повидаться с тобой, и река, кстати, прекрасно замерзла для катания на коньках... но я не вынесу, если в моем доме будет полно молодых людей, Гарри.

— Нет-нет! Я и не думал кого-либо брать с собой, отчим. Мне и в голову не пришло причинять вам подобное беспокойство. Что вы, мои друзья и не подозревают, что у меня здесь есть родственники! Я всего лишь хотел вновь побывать в родном доме и сходить на реку, покататься на коньках там, где обычно каталась мама.

"Ну вот, опять. Этому ублюдку несомненно что-то известно, или, во всяком случае, он что-то подозревает — определенно это так.

Значит, он хочет покататься на коньках? Там же, где его мать?” Лицо Шукшина расплылось в коварной улыбке:

— Ну что ж, в таком случае... когда ты приедешь?

— Часа через два, — ответил Гарри.

— Прекрасно, — сказал Шукшин. — Значит, в половине пятого или в пять. Буду с нетерпением ждать тебя, Гарри.

Он поспешил положить трубку, прежде чем животный, полный ненависти крик вырвется из его рта и выдаст истинные чувства: “О, с каким... нетерпением... я... буду ждать... этого... момента!!!"

В действительности Гарри Киф звонил вовсе не из Эдинбурга — он был гораздо ближе, в холле отеля в Бонниригге, где жил уже несколько дней. После разговора с Шукшиным он быстро накинул на плечи пальто и поспешил на улицу к машине — специально купленному старому “Моррису”. Он впервые сидел за рулем машины — точнее, вести ее помогал Гарри бывший инструктор по вождению с кладбища в Ситон Кэри.

По обледеневшим дорогам он добрался до вершины холма, с которого был хорошо виден стоявший всего в полумиле дом. Здесь Гарри остановился и вышел из машины. Место было пустынным, открытым всем ветрам, унылым и мрачным. Ежась от холода, Гарри достал бинокль и направился к торчавшим неподалеку голым деревьям.

Спрятавшись за стволом одного из них, он навел бинокль на дом и стал ждать — однако ждать ему пришлось не более одной-двух минут.

В дверях, ведущих из кабинета в сад, показался Шукшин, быстрым шагом направился по дорожке в сторону ограды и вышел через калитку на берег реки. В руках он нес кирку...

Гарри затаил дыхание, а потом медленно выпустил воздух — пар от его дыхания таял на морозе. Пробравшись через заросли кустарника и куманики, Шукшин подошел к самому краю берега. Он осторожно ступил на лед, походил по нему взад и вперед вдоль берега, попрыгал, проверяя на прочность, и внимательно огляделся. Вокруг было совершенно пусто.

Выйдя на середину ледяного пространства, он снова попрыгал на льду и, казалось, остался вполне доволен. Перед мысленным взором Гарри вдруг возникла черно-белая картина, которую, как ему показалось, он уже видел раньше. Он был уверен, что то же самое Шукшин проделывал много лет назад.

Увеличенная линзами бинокля фигура на льду согнулась и киркой описала на его поверхности большой круг, рисуя границу. Двигаясь вкруговую по этой линии, человек начал как сумасшедший яростно долбить лед, до тех пор пока при каждом ударе кирки в воздух не стали взлетать брызги ледяной воды. Буквально через несколько минут круглая льдина диаметром не менее девяти — или десяти футов свободно плавала, прикрывая собой прорубь. И наконец, финальный штрих...

Еще раз оглядев все вокруг, Шукшин снова двинулся по периметру круга, ногами подгребая снег и осколки льда к краям проруби. Вода, конечно, снова замерзнет, но за несколько часов лед еще не станет достаточно крепким — как минимум до утра здесь будет очень опасное место. Шукшин подготовил ловушку, но он и не подозревал, что предполагаемая жертва наблюдает за его действиями.

Гарри не мог сдержать дрожи, его знобило, руки и ноги тряслись. Но это состояние отнюдь не было связано с температурой воздуха, с окружающим его холодом. Оно, скорее, было вызвано внутренними ощущениями и поведением человека на льду. Бинокль был недостаточно сильным, но Гарри все же отчетливо видел выражение лица Виктора, в то время как он рубил киркой лед. Это было лицо лунатика, сумасшедшего, жаждущего убить Гарри, так же как он когда-то жаждал убить — и убил! — его мать.

Гарри очень хотелось узнать, почему он это делает, и он не успокоится, пока не выяснит все. И у него есть только один способ получить ответ.

Обессилев физически и морально, но все же сознавая, что дело еще не завершено, Виктор Шукшин возвратился к дому. Идя по двору, он волок за собой кирку, оставлявшую царапины на замерзших каменных плитах. Перед тем как войти в распахнутую дверь, ведущую в кабинет, он выпустил рукоятку из рук, и кирка со звоном упала на камень. Опустив голову и безвольно свесив вдоль туловища руки, он сделал еще пару шагов... и застыл!..

Что это? Гарри Киф уже здесь? Дом, казалось, заполнен непонятными силами. Воздух пропитан аурой экстрасенса, дрожит и вибрирует от чужой и враждебной энергетики.

Шукшина бросило в жар, и тут же он ощутил какое-то движение — дверь в сад за его спиной с грохотом захлопнулась. Он резко обернулся — и челюсть его отвалилась...

— Кто?.. Что?.. — едва выдавил он из себя.

Перед ним, в его кабинете, стояли двое мужчин, видимо, давно его здесь поджидавших. Один из них держал в руках пистолет, дуло которого смотрело прямо Шукшину в сердце. Он мгновенно определил, что это советское табельное оружие и узнал холодный, бесстрастный взгляд, которым оба они смотрели на него. Шукшин понял, что обречен. В какой-то мере для него это не было неожиданностью. Он предвидел, что в один прекрасный день ему могут нанести подобный визит. Но сейчас для этого был самый неподходящий момент.

— Сядьте... товарищ, — произнес высокий мужчина, и голос его резко ударил по натянутым, как струны, нервам Шукшина.

Макс Бату подтолкнул ему стул, и Шукшин рухнул на него, оказавшись лицом к лицу с Драгошани, в то время как Бату встал за его спиной. Аура экстрасенсов окутала Шукшина со всех сторон. У него было такое ощущение, словно мозг его плавает в желчи. Конечно, эти двое явились из особняка в Бронницах!

Лицо предателя превратилось в застывшую маску, глаза, окруженные чернотой, глубоко ввалились. На круглом лице Бату, смотревшего поверх его головы на Драгошани, расплылась улыбка.

— Товарищ Драгошани, — с усмешкой сказал он, — до сих пор мне казалось, что вы выглядите больным, но теперь...

— Экстрасенсы! — Шукшин словно выплюнул это слово. — Люди Боровица! Что вам от меня нужно?

— У него есть все основания, для того чтобы выглядеть больным, Макс, — голос Драгошани звучал глухо, как из-под земли. — Предатель, изменник, возможно, убийца...

Шукшин, казалось, готов был вскочить со стула, но Бату опустил ему на плечи тяжелые, похожие на обрубки руки.

— Я спрашиваю, — раздраженно повторил Шукшин, — что вам от меня нужно?

— Твою жизнь, — ответил Драгошани, доставая из кармана глушитель и закрепляя его на дуле пистолета. Сделав шаг вперед, он приставил оружие ко лбу Виктора. — Всего лишь твою жизнь.

Шукшин почувствовал, как стоявший за спиной Макс Бату отступил в сторону. Он понял, что сейчас его убьют.

— Подождите! — хрипло воскликнул он. — Вы совершаете ошибку! Боровиц вам за это “спасибо” не скажет. Я очень много знаю! Об англичанах! Я передавал время от времени информацию Боровицу, но многое ему не известно. К тому же я продолжаю работать на вас по-своему, конечно. Я и сейчас был занят одним делом! Да, именно сейчас!

— Каким делом? — спросил Драгошани.

Он не собирался стрелять в Шукшина — хотел лишь припугнуть его. То, что Макс ушел из-за его спины, было простой предосторожностью. После выстрела некроманту работать очень сложно. У Драгошани был заготовлен гораздо более интересный план убийства Шукшина.

После того как они вытянут из него все, что возможно, задавая ему вопросы, они свяжут его и положат в ванную с холодной водой. Одним из острых хирургических инструментов Драгошани вскроет ему вены. Пока он будет лежать, истекая кровью, и жизнь будет по капле уходить из него, окрашивая воду в красный цвет, Драгошани допросит его еще раз. Он пообещает Шукшину, что перевяжет раны и освободит его, если тот расскажет все до конца. Он даже продемонстрирует ему хирургические бинты. У Шукшина будет мало времени для размышлений — вода с каждой минутой будет становиться все краснее и краснее. Драгошани также предупредит его, что если он и дальше станет доставлять им неприятности, то Драгошани и Бату — или, возможно, кто-то другой вроде них — вернутся и завершат начатое. На самом деле это будет всего лишь обещанием, которое Драгошани, естественно, выполнять не собирался. Дело будет сделано здесь и сейчас.

И все же Шукшин может что-то утаить, либо забыть, либо просто не счесть информацию достойной внимания. Вполне возможно также, что он уже работает на англичан, — тогда он ни за что не признается...

Впрочем, неважно, что он скажет. Когда он умрет, они ополоснут его тело чистой водой, вытащат из ванны, а потом... потом Драгошани продолжит допрос.

Пока Драгошани, убрав пистолет от головы Шукшина, сел к нему лицом.

— Я жду, — сказал он. — Что за дело? Шукшин сглотнул, пытаясь совладать со страхом перед этими двумя и ненавистью к их сверхъестественным способностям. Ему никогда не избавиться от ненависти к экстрасенсам, но сейчас он не должен обращать на нее внимание. Он знал, что жизнь его висит на волоске. Ему необходимо собраться с мыслями и лгать им так, как он никогда не лгал. Кое-что в его словах все же будет правдой, поэтому говорить ему следует уверенно.

— Вы знаете, что я “наблюдатель” ?

— Конечно, именно поэтому Боровиц и послал вас сюда, чтобы вы находили наших врагов и убивали. Но, судя по всему, вы добились не слишком больших успехов, — в голосе Драгошани отчетливо слышался ядовитый сарказм.

Но Шукшин и на это не обратил внимания.

— Когда я вошел сюда минуту назад, я сразу почувствовал ваше присутствие в этой комнате. Я кожей ощутил, что вы здесь, потому что вы оба — мощные экстрасенсы. Особенно вы, — он взглянул на Драгошани, — в вас заключен какой-то особенно могучий и ужасный дар. Он... он причиняет мне боль!

— Да, Боровиц говорил мне об этом, — сухо произнес Драгошани. — Мы все знаем о “наблюдателях”, Шукшин, так что не тяните время и продолжайте.

— Я не тяну время, а просто пытаюсь рассказать вам о человеке, которого собирался убить сегодня!

Драгошани обменялся взглядами с Бату. Уставившись сверху вниз на макушку Шукшина, Бату спросил:

— Вы собирались убить английского экстрасенса? Почему? Кто он?

— Таким образом я хотел снова завоевать доверие Боровица, — солгал Шукшин. — Этого человека зовут Гарри Киф. Он мой пасынок. Он получил свой дар — каким бы он ни был — в наследство от матери. Шестнадцать лет назад я ее убил... — Шукшин продолжал смотреть на Драгошани. — Она привлекала меня — и приводила в ярость! Говоря о том, что я, возможно, убийца, вы ее имели в виду? В таком случае — никаких “возможно”. Да, я убил ее! Как и все экстрасенсы, она причиняла мне боль. Ее дар сводил меня с ума!

— Она нас не интересует, — прервал его Драгошани. — Поговорим об этом Кифе.

— Именно о нем я и пытаюсь вам рассказать. Вы оба обладаете очень большой силой, и тем не менее, чтобы почувствовать ваше присутствие, мне пришлось войти в дом. Но Гарри Киф...

— Да?

Шукшин покачал головой.

— О, он совсем другое дело. Его талант... безграничен! Так что я намеревался убить его не только ради Боровица, но и ради себя самого.

Драгошани его слова заинтересовали. Он всегда успеет покончить с Шукшиным, но если все, что тот сказал о Кифе, правда, тогда ему необходимо побольше о нем узнать. К тому же, если Киф действительно работает на британскую разведку, то он одним выстрелом убьет сразу двух зайцев. Он так увлекся своими мыслями, что забыл задать Шукшину главный вопрос — работал ли тот в британском отделе экстрасенсорики? А Шукшин предпочел на эту тему не распространяться.

— Думаю, что мы сумеем помочь вам, — наконец произнес Драгошани. — Всегда хорошо, когда удается найти общий язык со старыми друзьями. — Он убрал пистолет. — Когда и каким образом вы собирались убить этого человека?