Сад зарос и практически одичал, а сам дом носил очевидные следы поражения сухой гнилью и казался совершенно заброшенным. Это особенно бросалось в глаза на фоне других домиков поселка, которые, как и сады вокруг них, содержались в образцовом порядке. Кое-какие попытки подремонтировать и привести в порядок дом, видимо, все же предпринимались — по фасаду старые доски в нескольких местах заменили новыми, однако это было сделано никак не меньше пяти лет тому назад. Дорожка, ведущая от калитки садя к дверям дома, почти совсем заросла, но Драгошани не отступил и настойчиво постучал по дверной панели, с которой облетали остатки краски.

В руках у Драгошани была сетка, в которой лежала бутылка виски, купленная им в Питешти, буханка хлеба, головка сыра и фрукты. Еда была предназначена ему самому (если не удастся перекусить где-либо в другом месте), а бутылку виски он взял для Гирешци. Если он, конечно, дома, в чем Драгошани, стоя перед запертой дверью, начал уже сомневаться. Однако постучав еще раз, уже громче, он услышал внутри дома какое-то движение.

Дверь наконец открылась, и Драгошани увидел перед собой мужчину на вид лет шестидесяти, такого худого, что он напоминал засушенный цветок. Волосы его были абсолютно белыми — не серыми, а именно снежно-белыми, словно ледяной гребень, они вздымались над выпуклым лбом; кожа была еще более бледной, чем у Драгошани, и блестела как отполированная. Его правая нога была деревянной — допотопный протез, так не похожий на современные достижения ортопедической науки, однако было очевидно, что его физический недостаток абсолютно не отражается на его способности к передвижению. Спина была чуть согнута, и одно плечо, видимо, болело, поскольку он морщился при каждом движении им, но карие глаза смотрели проницательно и сурово. Когда хозяин поинтересовался причиной визита Драгошани, тот заметил, что дышал он спокойно и ровно.

— Вы меня не знаете, господин Гирешци, — начал Драгошани, — но я кое-что узнал о вас, и то, что я узнал, очень заинтересовало меня. Можно сказать, что я являюсь в определенном смысле историком, и меня особенно привлекает все, что связано с древней Валахией. Мне сказали, что никто лучше вас не знает историю этих мест.

— Гм-м-м! — Гирешци с головы до ног оглядывал гостя. — Знаете, в Бухарестском университете есть множество профессоров, которые с удовольствием обсудят с вами эту тему, а у меня нет никакого желания.

Он стоял, загораживая собою вход и, похоже, пребывал в нерешительности, но Драгошани заметил, что глаза его время от времени останавливаются на бутылке виски, торчащей из сетки.

— Виски, — сказал Драгошани. — Я к нему весьма неравнодушен, но в Москве его трудно найти. Может быть, выпьем по стаканчику за разговором?

— Вот как? — пролаял Гирешци. — А с чего вы взяли, что я буду с вами разговаривать?

Но глаза его упорно возвращались к бутылке.

— Шотландское, говорите?

— Конечно, на свете есть только одно настоящее виски — это...

— Как вас зовут, молодой человек? — оборвал его Гирешци. Он еще загораживал собой дверь, но в его глазах появился интерес.

— Драгошани. Борис Драгошани. Я родился в этих местах.

— И потому вас интересует их история? Что-то не верится. — В бесцеремонно разглядывавших Бориса глазах промелькнула тень мрачного подозрения. — Вы приехали, надеюсь, не по поручению каких-нибудь иностранцев, американцев например?

Драгошани улыбнулся:

— Ни в коем случае. Я знаю, что у вас были неприятности с приезжими чужестранцами. Но я не стану обманывать вас, Ладислав Гирешци, меня, вполне возможно, интересует то же, что и их. Ваш адрес дал мне библиотекарь в Питешти.

— А... В самом деле? Ну, он-то хорошо знает, с кем я стану разговаривать, а с кем нет, так что ваши верительные грамоты, похоже, в полном порядке. Но я все же хочу, чтобы вы сами без промедления сказали мне, каковы же в действительности ваши интересы.

— Хорошо. — Драгошани понимал, что этого все равно не избежать, и не считал необходимым скрывать что-либо. — Я хочу побольше узнать о вампирах.

Хозяин, казалось, ничуть не удивился и продолжал сурово смотреть на Драгошани.

— Вы имеете в виду Дракулу? Драгошани покачал головой.

— Нет. Меня интересуют настоящие вампиры. Вампир из Трансильванской легенды, культ Вамфири.

При этих словах Гирешци дернулся, вновь поморщился от боли в потревоженном плече, наклонился вперед и схватил Драгошани за руку. Отдышавшись, он наконец произнес:

— Вот как? Вамфири, да? Что ж, возможно нам есть о чем поговорить. И я с удовольствием выпью с вами по стаканчику виски. Но сначала я хочу услышать кое-что от вас Вы сказали, что хотите узнать историю вампира из легенды. Вы уверены, что все это не сказки? Ответьте, Драгошани, вы верите в существование вампиров?

Взглянув на Гирешци, Драгошани увидел, что тот, затаив дыхание, смотрит на него изучающе и ждет. Внутренний голос подсказал Борису ответ.

— Да, — помолчав минуту, тихо сказал он. — Я действительно верю в это.

Старик кивнул головой и отступил в сторону.

— Тогда вам лучше войти в дом, Драгошани, там мы и поговорим.

Как ни неряшливо выглядел дом снаружи, внутри было настолько чисто и уютно, насколько это было под силу сделать калеке. Драгошани, следуя за хозяином, был приятно удивлен царившим всюду порядком. Стены в комнатах были из резного дуба, ковры с традиционными славянскими узорами не позволяли поскользнуться на отполированных временем и мягко поблескивавших сосновых досках пола. Несмотря на деревенскую простоту, дом выглядел, с одной стороны, вполне гостеприимным, однако с другой...

Все комнаты дома несли на себе печать увлечения Гирешци — его всепоглощающего “хобби”, а точнее, одержимости и страсти. Сама атмосфера была проникнута теми же запахами, которые всегда ощущаются в музеях, где выставлены древние саркофаги с мумиями. Все здесь дышало вечным спокойствием бесконечных песков и древними тайнами. Только картины были иными: узкие горные тропы и безмерная гордость, холод опустошенных земель и боль одиночества, нескончаемая череда войн, кровь и невероятные по своей жестокости преступления. В этих комнатах оживала древняя Румыния. В них жила Валахия.

В одной из комнат все стены были увешаны старинным вооружением, мечами, фрагментами доспехов. Здесь была и аркебуза начала шестнадцатого века, и страшная пика с шипами. Черное со щербинами ядро от маленькой турецкой пушки придерживало дверь, чтобы она не закрывалась (Гирешци нашел ее на месте древнего поля битвы возле развалин крепости недалеко от Тирговиште), а над камином висела пара турецких сабель, украшенных орнаментом. Здесь были страшные боевые топоры, булавы и цепи, а также разбитая и искореженная кираса, нагрудник которой был рассечен снизу доверху. Стену коридора, отделявшего гостиную от кухни и спален, украшали оправленные в рамы гравюры и портреты бесчестных владских князей и генеалогические древа боярских родов. Здесь были украшения и фрагменты фамильных гербов, а также сложные военные карты и рисунки (сделанные рукой Гирешци), изображающие полуразрушенные фортификационные сооружения, древние курганы, земляные укрепления, развалины замков и башен.

И книги! Полки с книгами громоздились одна на другую. Большинство книг были весьма ветхими, а некоторые из них представляли собой величайшую ценность. Все эти книги были фактически спасены Гирешци — он находил их на распродажах, в магазинах старой книги и антиквариата, в обнищавших поместьях, либо в развалинах поместий уничтоженных вместе с их хозяевами — когда-то могущественными аристократами. В целом дом представлял собой маленький музей, а Гирешци был его единственным создателем и хранителем.

— Эта аркебуза, должно быть, стоит целое состояние, — заметил на ходу Драгошани.

— Для музея иди коллекционера — возможно, — ответил хозяин. — Я никогда не задумывался об их цене. А что вы думаете вот об этом оружии?

И он протянул Драгошани арбалет.

Драгошани взял его и, взвесив в руке, нахмурился. Арбалет выглядел вполне современно, он был тяжелым, возможно, стрелял не менее точно, чем ружье, и был столь же смертоносным. Ему показалось необычным, что стрела была сделана из дерева, вероятно из бакаута, а наконечник — из отполированной стали. Арбалет к тому же был заряжен.

— Это оружие, безусловно, не соответствует всем остальным экспонатам, — ответил Борис.

Гирешци улыбнулся, открыв крепкие квадратные зубы.

— Да нет, вполне соответствует! Мои “другие экспонаты”, как вы их называете, показывают: то, что было в старые времена, может существовать и сейчас. Арбалет — мой ответ этому. Средство устрашения.

Драгошани кивнул:

— Деревянный кол в сердце, да? И вы действительно охотились с этим за вампирами?

Гирешци снова усмехнулся и покачал головой:

— Никогда не делал подобных глупостей. Только сумасшедшему может прийти в голову мысль выслеживать и гоняться за вампиром. А я всего лишь только чудак. Охотиться за ним? Никогда в жизни! Но что если ему захочется поохотиться на меня? Можете назвать это самозащитой. Так или иначе с этим оружием в доме я чувствую себя спокойнее.

— Но почему, собственно, вы их боитесь? Я согласен, что такие существа действительно жили, возможно даже, живут и сейчас, но почему вы считаете, что они могут обратить свое внимание именно на вас?

— Если бы вы были тайным агентом, — " — (при этих словах Драгошани улыбнулся про себя), — чувствовали бы вы себя спокойно, были ли бы вы уверены в собственной безопасности, если бы знали, что ваш секрет, род ваших занятий, известны посторонним? Уверен, что нет. То же относится и к Вамфири! Знаете... сейчас, я думаю, риск уже невелик, но двадцать лет назад, когда я покупал это оружие, мне так не казалось. Я видел кое-что такое, о чем не смогу забыть до конца своей жизни. Да, вампиры действительно существовали и существуют поныне. Я знал об этом. И чем больше я вчитывался в легенды о них, чем больше узнавал их историю, тем ужаснее они мне казались. В то время я не мог спать по ночам — меня мучили кошмары. И я подумал, что покупка этого арбалета равносильна свисту в темноте: он не поможет мне отпугнуть темные силы, но они по крайней мере будут знать, что я их тоже не боюсь!

— Даже если на самом деле это не так? Гирешци пристально посмотрел ему в глаза.

— Конечно же, я боялся, — наконец ответил он. — Здесь? В Румынии? У подножия этих гор? В этом доме, в котором я собрал и изучаю все свидетельства? Да, я был очень напуган. Но теперь...

— Теперь? На лице хозяина отразилось некоторое разочарование.

— Вы видите, я все еще здесь и все еще жив. Со мной за эти годы ничего не случилось. И поэтому теперь... теперь я думаю, что, возможно, их больше не осталось. Да они, безусловно, существовали — кому как не мне знать об этом? — но, может быть, последний из них ушел навсегда? Во всяком случае, я на это надеюсь. А что вы думаете, Драгошани?

Драгошани отдал ему оружие.

— Я скажу: храните свой арбалет, Ладислав Гирешци. И скажу: содержите его всегда в порядке. И еще добавлю: не всякого приглашайте в свой дом!

Он полез во внутренний карман за сигаретами и вдруг замер, увидев, что Гирешци направил арбалет прямо ему в сердце с расстояния не больше шести-семи футов и снял его с предохранителя.

— О, я очень осторожен, — произнес он в ответ, пристально глядя в глаза Борису. — И вы и я знаем очень много. Мне известно, почему верю во все это я, а вот вы почему?

— Я? — Драгошани из кобуры подмышкой осторожно вытащил свой номерной пистолет. — Я просто человек, интересующийся этой легендой. Но при этом чрезвычайно осведомленный человек!

Драгошани пожал плечами, поудобнее обхватил пальцами рукоятку пистолета и стал осторожно поворачивать его дулом в сторону Гирешци, одновременно сам чуть поворачиваясь вправо. Вполне возможно, что Гирешци не в себе. А жаль! Жаль, если вдруг придется проделать дыру в собственном пиджаке, да к тому же опалить его порохом, но...

Гирешци снова поставил арбалет на предохранитель и положил на стол.

— Для вампира, в сердце которого направлена деревянная стрела, вы вели себя слишком уж хладнокровно! — рассмеялся он. — Вы знаете, арбалет устроен таким образом, что стрела входит в тело человека, но не пролетает навылет. Потому что это не помогает. Только если стрела остается в теле, эти создания действительно теряют свою силу и...

Его глаза вдруг широко открылись и челюсть отвисла.

Бледный как смерть Драгошани вытащил свой пистолет, поставил его на предохранитель и положил на стол рядом с арбалетом.

— А вот эта штука способна пробить вас насквозь и расплющить ваше сердце о позвоночник, — скрипучим голосом произнес он. — Я ведь заметил, что в коридоре висят зеркала и что вы поглядывали в них, когда я проходил. Слишком много зеркал! А крест над дверью и еще один, конечно же, у вас на груди! Ну так что, вампир я по-вашему или нет?

— Я не знаю, кто вы, но только не вампир, нет, — покачал головой хозяин. — Прежде всего, вы пришли сюда в яркий солнечный день. Но посудите сами: кто-то ищет меня и непременно хочет узнать что-нибудь о Вамфири, не просто о вампирах, а именно о Вамфири, легенда о которых известна очень немногим, если вообще известна. Вас бы это не насторожило?

Драгошани облегченно вздохнул.

— Ну знаете, ваша “настороженность” едва не стоила вам жизни, — резко сказал он. — Так что, прежде чем мы продолжим, скажите прямо, какие еще фокусы у вас в запасе?

Гирешци затрясся от смеха:

— Нет, нет, теперь я думаю, мы найдем общий язык. Давайте-ка пока отвлечемся и посмотрим, что у вас там еще есть в сумке? — Взяв сетку из рук Драгошани, он усадил его за стол возле открытого окна. — Здесь тень, и немного прохладнее, — объяснил он.

— Виски для вас, — сказал Драгошани. — Остальное я купил себе на обед, хотя у меня пропал аппетит. Все из-за вашего чертова арбалета.

— Нет-нет, вы непременно поедите! Что это? Сыр на обед? И слышать об этом не хочу! У меня в духовке вальдшнепы, их как раз пора перевернуть. Я их готовлю по греческому рецепту — это чрезвычайно вкусно. Итак, виски для начала, хлеб, чтобы собрать вытекший жир, и сыр на закуску. Прекрасно! Великолепный обед. Пока мы будем есть, я расскажу вам свою историю, Драгошани.

Молодой человек повиновался и, взяв предложенный хозяином стакан, который тот достал из старинного дубового шкафа, позволил налить себе немного виски. Гирешци поковылял на кухню, и вскоре до Драгошани донесся восхитительный запах жареного мяса. Да, Гирешци был прав — блюдо, должно быть, действительно вкусное. Через минуту хозяин вернулся с дымящимся противнем в руках и попросил Драгошани достать из буфета тарелки. Он положил в тарелку Бориса целую гору маленьких птичек, а себе взял лишь одну. Львиная доля гарнира — запеченного картофеля снова досталась Драгошани.

— Так нечестно, — сказал он, пораженный великодушием хозяина.

— Я пью ваше виски, так что вы можете съесть моих птиц, — ответил тот. — К тому же, если понадобится, я всегда могу настрелять их еще — вон из того окна. Это очень просто, а вот найти виски гораздо труднее. Поверьте, от этой сделки выигрываю только я!

Они приступили к еде и в промежутках между порциями Гирешци начал рассказывать.

— Это случилось во время войны. Еще мальчиком я серьезно повредил плечо и спину, поэтому о том, чтобы я мог стать солдатом, не было и речи. Но мне тоже хотелось что-то делать, и я вступил в ряды бойцов гражданской обороны. “Гражданская оборона” — как бы не так! Поезжайте в Плоешти и даже сейчас, через столько лет, упомяните там о гражданской обороне. Плоешти горел днем и ночью. Он выгорел почти весь, Драгошани! Каким образом можно было его “оборонять”, если с неба градом валились бомбы?

Как и сотни мне подобных, я просто ездил по округе — мы вытаскивали людей из горевших и разрушенных домов. В большинстве своем это были покойники, но некоторые были еще живы, а иным лучше было бы умереть. Удивительно, как быстро ко всему привыкаешь. Я был тогда очень молод, поэтому, наверное, привык особенно быстро. В молодости мы очень жизнерадостны. Знаете, в конце концов мы вообще перестали обращать внимание на кровь, боль, смерть... Для меня и остальных таких же, как я, эти понятия перестали что-либо значить. Мы просто делали то, что необходимо, — это была наша работа, такая же обычная, как любая другая. С той только разницей, что конца ей не было. Так что мы изо дня в день объезжали, а чаще обегали окрестности. Я обегал!.. Вы можете сейчас себе представить? Но тогда у меня еще были обе ноги.

А потом... а потом случилась та жуткая ночь. Знаете, каждая ночь была страшной, но эта... — он покачал головой не в состоянии найти подходящих слов.

За пределами Плоешти, если ехать в сторону Бухареста, было очень много старых домов. Они принадлежали аристократам с тех незапамятных времен, когда аристократия еще существовала. Большинство из домов были очень запущены, разрушались, потому что у их хозяев не было денег на ремонт. Конечно, жившие там люди еще владели землями и определенным капиталом, но этого было недостаточно. Семьи аристократов из последних сил цеплялись за прошлое, медленно деградируя и разваливаясь вместе с родовыми поместьями.

В ту ночь бомбежка была особенно сильной...

Я сидел за рулем “скорой помощи” — в действительности это была обыкновенная трехтонка, приспособленная для перевозки людей. Мы курсировали между центром города и пригородами, где располагались несколько госпиталей, устроенных в больших старых домах. До тех пор бомбили главным образом центр города. Когда с неба упала очередная серия бомб, меня вышвырнуло с дороги, и я решил было, что мне конец. Вот как это случилось.

Я ехал по дороге. Справа от меня за высокими стенами стояли старинные особняки. К востоку и к югу небо было багрового цвета — в нем отражались зарева пожаров. Вокруг царил сущий ад — казалось, сама земля разверзлась под ногами. Слава Богу, машина была пуста, поскольку мы только что разгрузились, оставив тяжело раненных людей в одном из импровизированных госпиталей. В кабине остались я и мой сменщик. Мы возвращались в Плоешти, и наша машина тряслась и подпрыгивала на старых мощеных дорогах, сплошь усеянных осколками и обломками. И вдруг началась бомбежка.

Бомбы без перерыва сыпались на старинные дома и богатые особняки, в воздух летели обломки, взметались столбы пламени, оранжевые, красные, желтые искры разлетались во все стороны. Зрелище можно было бы назвать потрясающе красивым, если бы оно не было столь уродливым. Бомбы ложились точно и ровно, словно шли строем солдаты, только воины те были гигантских размеров. Первая упала ярдах в трехстах от нас, за старым поместьем. Раздался глухой удар, появилась яркая вспышка огня, и земля под нами содрогнулась. Следующая взметнула в небо комья и обломки деревьев в двухстах пятидесяти ярдах от машины. Потом уже в двухстах ярдах в небо взлетел огненный шар, поднявшийся высоко над крышами домов. И каждый раз земля содрогалась все ближе, все сильнее. Справа перед самой машиной вдруг подпрыгнул на фундаменте дом, стоявший чуть в стороне от дороги. Я знал, куда угодит следующая бомба, — именно в этот дом. А куда упадет очередная?

Я оказался почти что прав. Буквально через секунду я увидел, что дом превратился в ужасный силуэт на фоне осветившего его сзади пламени. Оно было таким ярким, что, казалось, прожигало насквозь камень стен, а старый дом напоминал каменный склеп. В нижнем этаже на фоне большого окна я увидел фигуру человека — воздев к небу руки, он в гневе потрясал ими. Едва погасла вспышка от последней бомбы и дымящаяся земля вновь погрузилась в темноту, следующая бомба угодила прямо в дом.

Вот тут уже начался настоящий ад. Крыша дома разлетелась на куски, стены рухнули, подняв в воздух столбы огня и дыма, а дорога впереди вздыбилась и заходила волнами, словно огромная извивающаяся змея, осыпая градом камней ветровое стекло машины. А потом... все вокруг горело, крутилось, ходило ходуном!

"Скорую помощь” подняло в воздух, и она кувырком полетела в кювет — машина стала игрушкой в руках сумасшедшего. Я пробыл без сознания буквально пару секунд, а может, то был всего лишь шок. Придя в себя, я отполз подальше от горящей машины — и как раз вовремя, потому что еще через несколько секунд она взорвалась. Всего несколько секунд — и взрыв.

Имени того, кто сидел тогда рядом со мной в машине, я не знал. А если и знал, то сейчас уже забыл. Мы встретились той ночью впервые и тут же потеряли друг друга в этом пекле. Вое, что я помню о нем, — это его крючковатый нос. Когда я выползал из машины, я его в ней не видел, но если он все же оставался там, то наверняка погиб. Так или иначе, больше я его никогда не встречал...

Бомбы продолжали падать вокруг меня — я дрожал от страха и чувствовал себя всеми покинутым, происходящее потрясло меня, привело в шоковое состояние. Вы можете представить себе, как чувствует себя человек, только что потерявший другого, пусть и мало знакомого ему человека?

Я взглянул в сторону дома, в который попала бомба, разорвавшаяся перед той, что упала на дорогу. Как ни странно, стены его частично остались стоять. Комната нижнего этажа с большими окнами сохранилась. Стекол уже не было, но комната, вернее часть ее, уцелела. Все остальное исчезло или скоро должно было исчезнуть. В развалинах полыхал пожар.

И тут я вспомнил о виденной мной в окне фигуре, в ярости поднявшей вверх руки. Если уцелела часть комнаты, то, возможно, уцелел и этот человек. В силу привычки к своей работе я инстинктивно бросился к дому. Какую-то роль сыграло, наверное, и чувство самосохранения. Если в дом уже попала одна бомба, маловероятно, что в него угодит еще одна. Так что до конца бомбежки я мог считать себя там в безопасности. Сознание мое было затуманено, и я даже не подумал о том, что дом горит, что огонь может стать ориентиром для самолетов во время следующей бомбежки.

Благополучно добравшись до цели я через проем разбитого окна забрался внутрь и оказался в бывшей библиотеке, где и обнаружил того сердитого человека, точнее, то что осталось. Казалось бы, после такого взрыва от него вообще не должно было ничего остаться, однако все оказалось далеко не так. Я имею в виду его состояние... он должен был быть мертвым. Но он был жив! Он был бессмертен!

Я не знаю, Драгошани, что именно вам известно о Вамфири. Если вы знаете о них достаточно много, то все, о чем я расскажу дальше, едва ли вас удивит. В то время он не знал о них ничего, поэтому увиденное и услышанное мной в том доме привело меня в ужас. Вы не первый, кому я рассказываю эту историю. С тех пор я многим ее поведал, я слишком много болтал. Но с каждым разом я говорил все с меньшей охотой, сознавая, что в лучшем случае мой рассказ воспринимается скептически, а то мне и вовсе не верят. Так или иначе, это приключение потрясло меня настолько, что стало толчком к дальнейшим поискам, привело к тому, что я стал одержим этой темой. Воспоминания о тех событиях остались наиболее яркими за всю мою жизнь, я просто должен обо всем рассказать и хотя в последнее время я резко сократил общение с людьми, мне все-таки необходимо еще раз поведать о событиях той ночи. За последние семь лет, Драгошани, вы будете первым, кто услышит мою историю. Последним был американец, который хотел затем написать и опубликовать эту “правдивую историю”. Чтобы его переубедить, мне пришлось пригрозить ему дробовиком. По очевидным для вас причинам я не хочу привлекать к себе излишнее внимание, а это неизбежно бы произошло, если бы он осуществил свои планы.

Я вижу, Драгошани, что ваше нетерпение растет, поэтому продолжу.

Поначалу я не видел в комнате ничего, кроме обломков и осколков. Ничего другого я в общем-то и не ожидал. Во всяком случае, я не рассчитывал застать кого-либо в живых. Потолок с одной стороны рухнул, стены покосились и частично обвалились, готовые вот-вот рассыпаться окончательно. Повсюду были разбросаны книжные полки и в беспорядке валялись разорванные тома, часть их горела и дымилась, что еще больше усиливало впечатление царящего здесь хаоса. Пахло дымом и копотью — запах был очень едким, почти удушающим. И вот тогда я услышал стон.

Знаете, Драгошани, стон стону рознь. Я слышал, как стонет человек, готовый рухнуть от истощения, как стонут женщины, рожая детей, как стонут люди перед смертью. Но стон бессмертного — это нечто совсем иное! Мне никогда не приходилось слышать ничего подобного — это были звуки агонии, страдания, муки! Но какой муки, какой нестерпимой боли!..

Звуки доносились из-за перевернутого старинного письменного стола, валявшегося недалеко от оконного проема, возле которого я стоял. Перебравшись через каменные обломки, я схватился за стол и с трудом поставил его на короткие ножки подальше от готовой рухнуть стены. Между тем местом, где только что лежал стол, и тяжелой гладильной доской я увидел лежащего человека. По внешнему виду он ничем не отличался от обыкновенного человека, поэтому я и буду пока так его называть, а дальше уже решать вам.

Черты его лица впечатляли, его можно было бы назвать красивым, если бы не гримаса боли, исказившая рот. Это был высокий, крупный мужчина и, несомненно, очень сильный. Боже, какой же он сильный и крепкий, подумал я, когда разглядел наконец его раны. Ни один человек не может оставаться живым с такими ранами, а если он все еще жив, то он не человек!

Как и во многих подобных домах, потолок здесь был сделан из потемневших от времени бревен. Одно из сломавшихся после взрыва бревен упало концами вниз. Так вот один из этих концов — огромный кусок старой сосны — насквозь проткнул грудь мужчины и впился в пол, пригвоздив человека, как наколотого на булавку жука. Уже одно это должно было убить кого угодно, любого человека, но только не такого, как он. Однако это еще не все.

Его одежда от паха до грудной клетки была словно бритвой разрезана, — возможно, взрывом, последствия которого всегда бывают страшными и непредсказуемыми. И не только одежда — его обнажившийся живот был тоже рассечен надвое и представлял собой страшное зрелище: видны были дрожащие израненные внутренности и обнаженные нервы. Я увидел его кишечник, кишки пульсировали перед моими глазами, но выглядели совсем не так, как можно было ожидать. Это не был кишечник обыкновенного человека.

О да! Я вижу на вашем лице вопросительное выражение. Вам непонятно, о чем я говорю? Внутренности — это внутренности, и кишки — это кишки. Просто скользкие, свернутые трубки, нечто вроде дымящегося трубопровода, причудливо изогнутые красные или желтоватые куски плоти, странной формы сосиски и пузыри. Да, конечно, все это присутствовало внутри разверстой раны. Но там было нечто еще!"

Драгошани, затаив дыхание, внимательно слушал хозяина, однако, несмотря на то, что его все это чрезвычайно интересовало и он был полностью поглощен рассказом Гирешци, на лице его никакие эмоции не отражались. Гирешци это заметил.

«А вы держитесь очень мужественно, мой юный друг. Большинству людей на вашем месте давно стало бы плохо, их бы затошнило от моего рассказа. А мне еще многое нужно вам поведать. Ну что ж, посмотрим, как вы отнесетесь к остальному...»

Я уже упомянул, что внутри этого человека было что-то еще, и это действительно так. Первый раз я заметил это, когда подошел к пригвожденному к полу мужчине, но решил, что мне померещилось. Мы с незнакомцем одновременно увидели друг друга, и, когда глаза наши встретились, это нечто отскочило и спряталось где-то среди внутренностей. А может быть... мне просто показалось... Так или иначе, то, что, как мне думалось, я увидел, было похоже на спрута или слизняка. Правда, очень большого, охватившего щупальцами практически все внутренние органы, при этом тело его находилось возле сердца или позади него. Он напоминал огромную опухоль, только живую, подвижную!

Он был, или его не было? Может быть, он мне привиделся? Тогда я не мог сказать с уверенностью. А вот мучения человека, его страшные раны сомнений не вызывали, как и то, что только чудо сохраняло ему жизнь. Было ясно, что жить ему осталось всего несколько минут или даже секунд. Нет, ему уже конец!

Однако он был в сознании. Подумайте только — в сознании! Вы можете представить себе его муки? Я их хорошо себе представлял, поэтому, когда он заговорил, я едва не упал в обморок от удивления. Это же неслыханно! Он еще способен был соображать, связно, логически мыслить!.. Он овладел собой, его адамово яблоко дернулось, и он прошептал:

«Вытяни его... Вытащи его из меня... Вытяни конец бревна из моего тела...»

Немного придя в себя, я снял пиджак и накрыл его распоротый живот. Наверное, это было нужнее мне, чем ему. Я не в состоянии был что-либо делать, видя торчащие наружу внутренности! Потом я ухватился за бревно, но вскоре понял тщетность своих попыток.

"Нет, бесполезно, — сказал я ему, нервно облизывая губы. — Это убьет вас. Даже если мне удастся вытащить эту штуку, в чем я сильно сомневаюсь, вы сразу же умрете. Не думаю, что вы нуждаетесь в моих объяснениях”.

Кивнув головой, он прошептал:

"И все же попытайся еще раз”.

Я вновь ухватился за бревно. Невозможно! Вытащить его было бы не под силу троим взрослым мужчинам. Проткнув человека насквозь, бревно буквально впилось в пол. Мне удалось лишь немного пошевелить его — и тут же с потолка посыпались огромные куски, а стена заметно осела. Хуже того, из груди незнакомца, в том месте, где вонзилось острие бревна, фонтаном забила кровь.

Он закатил глаза и так застонал, что у меня от страха застучали зубы, он задрожал всем телом, словно сквозь него пропустили электрический ток, застучал ногами по полу от нестерпимой боли. Но при этом, поверите ли, трясущимися руками сумел вцепиться в обломок бревна, пытаясь помочь мне вытащить его.

Однако все труды были напрасны, и мы оба это понимали. Я принялся вновь уговаривать его:

"Даже если нам удастся его вытащить, это приведет только к тому, что на вас обрушится потолок. Послушайте, у меня есть с собой хлороформ. Я могу усыпить вас, и вы больше не будете страдать от боли. Однако скажу вам откровенно: проснуться вы уже не сможете”.

«Нет, никаких лекарств, — выдавил он из себя. — Я... на меня хлороформ не подействует. В любом случае я должен оставаться в сознании, я должен контролировать свои действия. Иди за помощью, найди мужчин. Беги, быстро!»

«Но вокруг никого нет, — запротестовал я, — разве сейчас кого-нибудь найдешь? Если поблизости кто-то и остался, их заботит только собственная жизнь, безопасность семей и имущества. Всю округу разбомбили!»