Наконец раздался голос:

«Да, я могу рассказать тебе кое-что о своей жизни. Я могу рассказать тебе, что я делал, но не о том, как я это делал. Без подробностей. Ты не сможешь стать Вамфиром, если узнаешь о моем происхождении, о моих корнях, — ты даже не сможешь понять, кто такие Вамфири. Нельзя объяснить, как быть Вамфиром, нельзя объяснить, как быть рыбой или птицей. Если ты попытаешься стать рыбой, ты утонешь. Попробуй броситься вниз со скалы, подобно птице — и ты непременно упадешь и разобьешься. А если невозможно объяснить сущность таких примитивных созданий, то что же тогда говорить о Вамфири!»

— Так значит, я ничего не могу узнать о твоих методах? — Драгошани начинал сердиться. Он покачал головой. — Ничего о твоих тайных силах? Я не верю тебе. Ты научил меня разговаривать с мертвыми, так неужели ты не можешь научить меня остальному?

"О нет, ты ошибаешься, Драгошани. Я научил тебя некромантии, а это талант, свойственный людям. Это искусство по большей части забыто людьми, это так, но тем не менее некромантия — искусство такое же древнее, как само человечество. А что касается умения разговаривать с мертвыми, это совершенно иное. Очень немногим людям когда-либо удавалось в совершенстве овладеть этим языком”.

— Но я же разговариваю с тобой?!

«Нет, сын мой, это я говорю с тобой, потому что ты — часть меня. К тому же помни, что я не мертвец. Я бессмертен. Даже я не мог разговаривать с мертвыми. Исследовать их — да, но не говорить с ними. Разница заключается в умении человека приблизиться к ним, в их желании признать этого человека и готовности разговаривать с ним. А что касается некромантии, то здесь ничто не зависит от желания и доброй воли трупа, некромант сам получает информацию — он действует, как палач, мучитель, как дантист, вырывающий здоровый зуб!»

Драгошани вдруг осознал, что разговор их вертится вокруг да около.

— Прекрати! — закричал он. — Ты намеренно уходишь от предмета нашего разговора!

"Я стараюсь ответить на твои вопросы”.

— Очень хорошо. Тогда расскажи мне не о том, как стать Вамфиром, а о том, кто такие Вамфири. Расскажи свою историю. Расскажи о том, что ты сделал, если не хочешь рассказать, как ты это делал. Расскажи о своем происхождении...

Последовала минутная тишина, затем голос раздался снова:

"Как пожелаешь. Но сначала... сначала скажи, что ты знаешь — или думаешь, что знаешь, — о Вамфири. Расскажи мне о “мифах” и “бабьих россказнях”, которые ты слышал, — ты, кажется, большой знаток их. А потом, как ты выразился, мы отделим правду от вымысла”.

Драгошани, вздохнул, прислонился к обломку плиты и закурил. Он чувствовал, что они опять ходят вокруг да около, но ничего не мог поделать. Было очень темно, но глаза его успели привыкнуть к мраку — впрочем, он наизусть знал здесь каждый корень и обломок камня. Поросенок у его ног судорожно захрипел, но вскоре снова затих.

— Мы поговорим обо всем по порядку, — прорычал Борис.

И снова ощутил, что собеседник пожал плечами.

— Прекрасно, начнем вот с чего: вампир — это сила тьмы, приверженец сатаны...

"Ха-ха-ха! Шайтан-то прежде всего и был Вамфиром! В наших легендах — ты меня понимаешь? Силы тьмы — да, ночь — это наша стихия. Мы... не такие, как все. Существует поговорка: «Ночью все кошки серы». Так вот, в ночной темноте наши различия гораздо менее заметны — во всяком случае кажутся Гораздо менее заметными. И прежде чем ты задашь мне этот вопрос, скажу тебе сам: именно из-за нашей приверженности темноте солнце так вредно для нас.

— Вредно? Да оно уничтожает вас, превращает в прах! “Что? Это миф! Нет, ничего столь ужасного не происходит — просто даже слабый солнечный свет отнимает у нас силы, нам от него так же плохо, как бывает плохо тебе, если солнце слишком яркое”.

— Вы боитесь креста, символа христианства! “Я ненавижу крест! Для меня он символ лжи и вероломства. Но бояться его? Нет..."

— Ты хочешь сказать, что если против тебя поднять крест — святое распятие, то он не сожжет твою плоть?

"Моя плоть может сгореть от ненависти в тот самый момент, когда я убью того, кто держит этот крест”.

Драгошани сделал глубокий вздох:

— А ты не пытаешься обмануть меня?

«Своими сомнениями ты испытываешь мое терпение, Драгошани!»

Драгошани выругался про себя, но затем все-таки продолжил:

— Вы не даете отражения — ни в зеркале, ни в воде. У вас также не бывает тени.

"А! Ну это просто заблуждение, хотя и небезосновательное. Мое отражение не всегда бывает одинаковым, а моя тень не всегда точно соответствует моей фигуре”.

Драгошани нахмурился — он вспомнил бледное щупальце, которое видел здесь почти двадцать лет назад, но которое с тех пор не мог забыть.

— Ты хочешь сказать, что состоишь из жидкости, а не из твердой плоти? Что способен изменять свою форму? “Этого я не говорил”.

— Тогда объясни, что ты имел в виду.

Теперь настала очередь вздохнуть того, кто лежал под землей:

«Ты хочешь раскрыть все тайны, Драгошани? Да, я в этом уверен...»

Драгошани задумался.

— Мне кажется, ты можешь ответить сразу на два вопроса, — наконец произнес он, воспользовавшись тем, что его собеседник замолчал, о чем-то размышляя. — Например, о твоей способности превращаться в летучую мышь или волка. Об этом тоже говорится в легендах. Если это, конечно, легенды. Ты действительно можешь изменять свою форму?

Он почувствовал, что его собеседнику это показалось забавным.

«Нет, но кому-то может показаться, что это действительно так. На самом деле никто не способен изменять форму — я, по крайней мере, ничего подобного не встречал...»

Потом... старейший, кажется, принял решение:

«Ну, хорошо, я расскажу тебе. Скажи, что тебе известно о силе гипноза?»

— Гипноза? — все еще хмурясь, переспросил Драгошани. И вдруг рот его удивленно раскрылся — до него неожиданно дошла правда или то, что смахивало на правду. — Гипноз! — выдохнул он. — Массовый гипноз! Так вот каким образом ты все делал.

«Конечно! Однако можно обмануть сознание, но нельзя обмануть зеркало. В то время, как кому-то я могу представляться в виде машущей крыльями летучей мыши и бегущего волка, в зеркале мое отражение останется отражением человека. Ну что, Драгошани, покров тайны спадает, а?»

Драгошани снова вспомнил мертвенно-бледное щупальце, но ничего не сказал. Он давно пришел к выводу, что мертвые (или бессмертные) существа, беседующие с людьми в их воображении, мастерски умеют создавать иллюзии. Так или иначе, он хотел спросить совсем о другом.

— Вы не можете перебраться через текущую воду. Вы в ней тонете.

«Гм-м-м. Возможно, и на этот вопрос я тебе отвечу. При жизни я был наемным воеводой. И действительно, я никогда не пересекал реку. Такова была моя стратегия. Я ждал, пока враг сам переправится через реку и уничтожал его на своем берегу. Возможно, это и стало причиной возникновения легенды — на берегах Дунайца, Муреша или Сурета. Я видел, как эти реки становились красными от крови, Драгошани...»

Слушая эти объяснения, Драгошани готовился к тому, чтобы задать едва ли не главный вопрос. И вот он выпалил:

— Вы пьете кровь живых людей! Именно жажда крови поддерживает в вас жизнь. Без нее вы погибаете. Ваша отвратительная злобная сущность заставляет вас питаться кровью живых. Кровь — это ваша жизнь.

"Что за нелепость! Если уж говорить о зле, то это состояние души. Если ты признаешь существование зла, ты должен признавать и добро. Я, конечно, плохо знаю твой мир, Драгошани, но в том мире, в котором жил я, добра было очень мало. А что касается крови, скажи: ты ешь мясо? Пьешь вино? Безусловно, да! Ты пожираешь плоть животных и пьешь кровь виноградных лоз. Разве это зло? Покажи мне хотя бы одно существо, которое, для того чтобы выжить, не поедает тех, кто слабее. Думаю, что толчком в возникновению этой легенды послужили мои жестокие поступки, которых, признаю, было немало, и моря крови, которые я пролил за свою жизнь. А жесток я был потому, что считал: будет лучше, если мои враги станут видеть во мне чудовище, тогда у них реже будет возникать желание напасть на меня. Вот поэтому я и стал чудовищем! И, судя по тому, что легенда обо мне живет до сих пор и приводит многих в ужас, я не был так уж не прав”.

— Но это не ответ на мой вопрос. Я... “А я... я очень устал. Неужели ты не понимаешь, какая пытка для меня расспросы? Или ты считаешь меня одним из своих подопытных трупов, Драгошани? Прекрасная возможность для исследования?"

В эту минуту в голове у Драгошани возникла одна мысль, но он тут же отбросил ее.

— Еще один, последний, вопрос, — сказал он мрачно. “Хорошо, если это необходимо”.

— Легенды говорят о том, что укус вампира превращает человека тоже в вампира. Если бы ты выпил моей крови, старейший, стал бы я, как и ты, бессмертным?

Последовала долгая пауза. Драгошани почувствовал смущение старика, мучительные поиски ответа. Наконец раздался его голос:

«В те времена, когда мир был очень молод, в лесах жило множество летучих мышей — они населяли его наравне со всеми другими обитателями. Болезнь уничтожила большинство из них — ужасная, совершенно специфическая болезнь, — но некоторые приспособились к ней и продолжали жить. В мое время существовали виды, которые питались кровью животных и даже людей. Поскольку летучие мыши были носителями этой болезни, они через укусы передавали ее другим, и зараженные жертвы приобретали определенные особенности, которые...»

— Постой, — перебил Драгошани. — Ты имеешь в виду летучих мышей-вампиров, до сих пор живущих в Центральной и Южной Америке. Конечно, именно о них ты говоришь. А болезнь — бешенство. Но... не вижу связи.

Нечто под землей, проигнорировав его недоверие, переспросило:

«Америка?»

— Новый континент, — объяснил Драгошани. — В твое время он не был еще открыт. Он велик, богат и... очень, очень могуществен.

«Да? Ну, если ты так говоришь... Хорошо. Тогда ты должен рассказать мне об этом новом для меня и неизвестном мире более подробно, но как-нибудь в другой раз. А сейчас я устал и...»

— Не так скоро, — закричал Драгошани, понимая, что их беседа подходит к концу. — Значит, ты хочешь сказать, что если даже ты укусишь меня, я все равно не смогу стать вампиром? Ты хочешь сказать, что легенда не основана ни на чем, кроме, возможно, существования летучих мышей-вампиров? Нет, это никуда не годится, старый дьявол! Нет, потому что это летучих мышей назвали в честь тебя, а не тебя в честь них!..

Последовала короткая пауза, а затем, не давая собеседнику времени на размышления, Драгошани быстро продолжил:

— Ты спросил меня, хочу ли я стать Вамфиром. А как еще тогда можешь ты сделать меня Вамфиром? Меня что, просто “примут в общество”, так же как когда-то тебя приняли в члены Ордена Дракона? Ну нет, хватит лжи! Я хочу только правды! И если ты действительно мой “отец”, почему ты скрываешь от меня правду? Чего ты боишься?

Драгошани почувствовал, что летавшие в воздухе невидимые призраки отпрянули от него, выражая тем самым свое неодобрение. Голос, прозвучавший в его сознании, и в самом деле был очень усталым и осуждающим:

«Ты обещал мне подарок, небольшую дань, а вместо этого принес изнуряющие муки. Я как искра, которая гаснет, как тлеющий уголек, который постепенно затухает. Ты был тем, кто поддерживал огонь, а теперь ты хочешь погасить его? Позволь мне сейчас уснуть, если ты не хочешь... окончательно... измучить... меня... Драгоша-а-а-ни...»

Драгошани сжал зубы и, подавив в себе стон разочарования, схватил поросенка за задние ноги. Вытащив складной нож, он раскрыл его — блеснуло острое как бритва лезвие.

— Вот твой подарок! — раздраженно крикнул он.

Поросенок, сопротивляясь, взвизгнул. Драгошани одним движением перерезал ему горло и подождал, пока стечет на черную землю и впитается кровь. Порыв ветра в тот же миг прошелестел в ветвях сосен, и раздался знакомый уже вздох.

«А-а-а-а-х!»

Бросив труп поросенка посреди переплетения корней, Драгошани отступил назад, достал носовой платок и принялся тщательно вытирать руки. Невидимые призраки подступили ближе.

— Назад! — рявкнул Драгошани, развернувшись на каблуках и собираясь уже уходить. — Назад, вы, привидения! Это для него, а не для вас!

Ступая мягко, словно кот, Драгошани в кромешной тьме спускался вниз между соснами. Он тоже был в своем роде ночным созданием. Но только живым. Размышляя о жизни и смерти, о бессмертии, он улыбался в темноте ничего не выражающей улыбкой и вновь вспомнил о том вопросе, который еще не успел задать: “Как, каким образом можно убить вампира? уничтожить его навсегда!"

Нет, он не задал этот вопрос обитателю склепа — этого не следовало делать, по крайней мере в таком месте, как это, да еще ночью. Кто мог предвидеть, какова будет реакция? Такой вопрос задавать было поистине очень опасно.

К тому же Драгошани был почти уверен, что уже знает ответ.

Следующий день был четверг. Драгошани плохо провел ночь, спал очень мало и рано поднялся. Выглянув в окно, он увидел, как Илзе Кинковши кормит цыплят, которые высыпали за ворота и бегали по заросшей травой обочине деревенской дороги. Краешком глаза она заметила движение в его окне и обернулась.

Широко распахнув окно, Драгошани полной грудью вдыхал свежий утренний воздух. Он облокотился о подоконник и высунулся из окна — кожа его была белой, как снег. Илзе не сводила глаз с его обнаженной груди. Когда он глубоко дышал, мышцы на его руках и спине вздувались. Выглядел он очень соблазнительно и, должно быть, был очень силен.

— Доброе утро! — поздоровалась она.

Он кивнул в ответ и внимательно посмотрел на нее — теперь он понял, почему так плохо спал. Все дело было в ней...

— Хорошо, не правда ли? — спросила она, сверкнув белоснежными зубами и намеренно облизывая их..

— Что? — он опять перешел к обороне, проклиная себя в душе за то, что ведет себя, как несмышленный ребенок. Это он-то, Драгошани!

— Вам нравится, когда ветерок обдувает вашу кожу? Но посмотрите на себя, вы такой бледный! Вам необходимо бывать на солнце, господин Драгошани!

— Да, возможно... возможно, вы правы, — пробормотал он и отошел от окна, чтобы одеться.

Сердито натягивая на себя Одежду, он думал: “Женщины, существа женского пола, секс!.. Это так... уродливо? Но так ли это на самом деле? Так противоестественно! И так... необходимо? Неужели это то, чего мне не хватает?"

Ладно, у него есть возможность это выяснить. Сегодня ночью. Именно сегодня, потому что завтра приезжают англичане. Он окончательно принял решение и вернулся к окну.

Илзе опять кормила цыплят. Услышав его покашливание, она обернулась в тот момент, когда он застегивал рубашку, внимательно глядя на нее. Глаза их встретились, и они долго неотрывно смотрели друг на друга. Наконец, он запинаясь проговорил:

— Илзе, а что, по-прежнему становится холодно? Э... я имею в виду по ночам...

Она нахмурилась, пытаясь понять, к чему он клонит.

— Холодно? Да что вы, нет, конечно. Сейчас же лето.

— Тогда сегодня ночью, — быстро проговорил он, — я думаю... что оставлю окно... и шторы... открытыми.

Черты ее лица разгладились, и она, запрокинув голову, расхохоталась.

— Это пойдет вам на пользу, — после паузы произнесла она. — Думаю, что вы после этого почувствуете себя лучше.

В смятении Драгошани вновь отошел от окна, закрыл его и завершил свой туалет. В какой-то момент он пожалел о том, что сделал — слишком уж легко у него получилось назначить это свидание, фактически свидание назначили ему. Однако он отбросил эти мысли. Дело сделано. Что будет, то будет. В конце концов ему пора лишиться невинности.

И в самом деле — лишиться невинности! Как будто он девушка! И все-таки в этом выражении была какая-то трогательная наивность, непохожая на грубые наставления бессмертного учителя. Интересно, как отнесется к этому старый дьявол? “Молокосос, который не познал еще ни одной женщины”.

Да именно так он выразился. И эти слова относились к отцу Драгошани, к его настоящему отцу. “И тогда я проник в его сознание... и я подарил им эту ночь!"

Он проник в его сознание, чтобы показать, что следует делать...

Драгошани вздрогнул от того, что какой-то камешек ударился в его окно. Он в задумчивости сидел на кровати, но теперь встал и снова подошел к окну. Это была Илзе.

— Господин Драгошани, завтрак вам подать в комнату? — спросила она. — Или вы позавтракаете с нами?

То, с каким нажимом она произнесла слова “в комнату”, не оставляло никаких сомнений, но Драгошани проигнорировал намек. Нет, сначала он должен поговорить со старым драконом.

— Я спущусь вниз, — ответил он и, увидев разочарование, явно отразившееся на ее лице, прикрыл глаза и задумался.

Да, ему безусловно потребуется помощь — впервые и с такой девушкой. Она, безусловно, знала, чего хотела, но он-то не знал ничего! Но... Вамфир знал все. И Драгошани подозревал, что существуют какие-то секреты, которыми даже такой хитрец, как старик, не прочь будет поделиться. Совсем не прочь...

Сексуальные проблемы Драгошани — скорее, это были какие-то психологические ограничения, влияющие на его развитие в данной области — корнями своими уходили во времена отрочества, в те времена, когда его ровесники срывали первые тайные поцелуи и горячими, дрожащими, неопытными руками исследовали мягкие, податливые тела первых девочек. Это случилось на третий год его жизни в Бухаресте, где он учился в колледже.

Ему было тринадцать лет, и он с нетерпением ждал летних каникул. И вдруг от приемного отца пришло письмо, в котором тот запрещал ему ехать домой. На ферме свирепствовала какая-то болезнь, вызвавшая падеж скота. Никому не разрешалось посещать ферму, и запрет этот касался даже Бориса. Заболевание было заразным, и люди легко могли разнести заразу на ногах, на подошвах обуви. Вся территория на двадцать миль вокруг подверглась карантину.

Это, несомненно, было большое несчастье, но не для Бориса. В Бухаресте у него была тетя — младшая сестра приемного отца, и он мог провести летние каникулы в ее доме. Это все же было лучше, чем ничего, во всяком случае ему есть куда пойти и не придется провести каникулы в одном из корпусов старого колледжа, готовя самостоятельно еду на маленькой плите.

Его тетя Хильдегард была молодой вдовой с двумя дочерьми, всего на год или около этого старше Бориса. Их звали Анна и Катрина. Жили они в большом, причудливой архитектуры, деревянном доме на улице Будешти. По какой-то причине о них редко вспоминали дома, и Борис видел их только во время их нечастых приездов в деревню. Тетя всегда была очень ласковой, иногда даже чересчур, а кузины производили на него впечатление болезненных и смешливых девушек, однако в них заключалась какая-то скрытая чувственность, не свойственная их возрасту, но она не бросалась в глаза и ни у кого не вызывала никаких подозрений. При всем при этом из отношения к ним приемного отца Борис сделал вывод, что тетя была кем-то вроде черной овечки или, как минимум, обладала какой-то страшной тайной.

За три недели, что Борис прожил с тетей и ее не по годам развитыми дочерьми, после того как колледж закрылся на летние каникулы, он успел узнать все, что хотел, — об их эксцентричности, о сексе, о порочности женщин вообще, — и то, что он узнал, надолго отбило у него охоту иметь дело с женщинами — фактически до сегодняшнего дня. Проще говоря, его тетя была нимфоманкой. Получив свободу после недавней смерти мужа, она бросилась во все тяжкие и практически бесконтрольно удовлетворяла свои сексуальные потребности. Дочери были сделаны из того же теста. Даже тогда, когда был жив вечно хворый муж, она пользовалась дурной репутацией из-за обилия любовников. Слухи о ее неблаговидном поведении доходили до ушей брата, жившего в деревне, вызывая неодобрение и порицание поступков сестры. Он и сам был не без греха, но ее считал настоящей распутницей.

Брат не мог знать о всех ее похождениях, особенно после того как практически прекратил с ней всякие отношения. Если бы он знал все, то, безусловно, изыскал бы иную возможность пристроить мальчика на лето, " к тому же он считал, что приемный сын слишком мал для того, чтобы его коснулись проявления женских пороков.

Борис ничего об этом не знал, но вскоре ему предстояло узнать. Начать с того, что ни одна из внутренних дверей в доме тети не имела замка — ни спальни, ни ванные комнаты, ни даже туалеты. Тетя Хильдегард объяснила ему, что в доме нет никаких тайных мест, нигде ничего секретного не происходит и вообще здесь не терпят никаких секретов. Именно поэтому Борису было трудно понять таинственные и многозначительные озорные взгляды, которыми в его присутствии украдкой обменивались тетя и кузины.

Что касается тайны, секретов, то в них не было никакой необходимости в доме, где ничто не запрещалось и ничто ни от кого не скрывалось. Поинтересовавшись однажды взглядами тети на жизнь, Борис узнал, что дом она называет “домом природы”, в котором человеческое тело, его функции и потребности рассматриваются как неотъемлемая часть естественной природы — они даны человеку, чтобы “исследовать, открывать для себя и познавать их во всей полноте, без каких-либо ограничений”. При условии, что он с уважением будет относиться к дому и собственности хозяев, Борису позволялось делать все, что заблагорассудится, но при этом он должен в равной степени уважительно относиться к “естественному” поведению живущих в доме женщин, чей образ жизни вполне открыт и свободен. Что же касается жизненной философии как таковой, то в мире слишком мало любви и слишком много ненависти. Гораздо лучше, если потребности тела и жажда духа будут удовлетворены в жарких объятиях, а не в огне войны. Возможно, Борису трудно понять это сейчас, но пройдет немного времени — и это станет для него очевидным. В этом тетя была совершенно уверена.

В первый же вечер, рано поужинав, Борис поднялся к себе в комнату, намереваясь почитать. Он взял из колледжа кое-какие книги, но у подножия лестницы, ведущей в его спальню, вдруг обнаружил крошечную комнатушку, которую тетя называла “библиотекой”. Заглянув туда, Борис увидел полки, заставленные эротическими книгами, рассказывающими о всякого рода сексуальных излишествах и отклонениях. Некоторые из них так его заинтересовали, что он взял с собой наверх несколько иллюстрированных томов. Они были совершенно не похожи на те книги, которые он видел раньше, таких изданий не было даже в библиотеке колледжа, весьма обширной и разносторонней.

Поднявшись в спальню, он увлеченно углубился в чтение одной из книг (книга, как было указано, была документальной, но все в ней написанное казалось настолько не правдоподобным, что он был уверен в том, что это обман, плод чьего-то богатого воображения, хотя непонятно было, каким образом удалось сделать некоторые включенные в нее фотографии) и вскоре почувствовал возбуждение, вполне естественное для мальчика его возраста. Мастурбация являлась для него вполне привычным делом — время от времени, как и многие мальчики, он давал таким образом выход своим эмоциям, но здесь, в тетушкином доме, он не чувствовал себя в безопасности, для того чтобы предаться этому занятию. Во избежание дальнейшего неудобства и еще большего возбуждения он отнес книги обратно в библиотеку.

Еще раньше, во время чтения, он слышал, как подъехала машина — видимо, приехал кто-то из постоянных посетителей дома. Поэтому Борис не придал этому никакого значения. Поставив книги на место и возвращаясь назад, он услышал смех, и до него донеслись звуки какого-то непонятного движения и возгласы удовольствия из большой гостиной. Он видел эту комнату, и на него произвели большое впечатление висевшие повсюду зеркала — даже потолок был зеркальным. Борису стало любопытно, и он решил посмотреть, что там происходит. Дверь была приоткрыта, и, потихоньку приблизившись, Борис услышал напряженно звучавший гортанный мужской бас и хриплые от возбуждения голоса тетушки и кузин. Борис заподозрил, что за дверью происходит что-то из ряда вон выходящее. Через щель в несколько дюймов шириной он заглянул в комнату и замер, шокированный открывшейся его глазам картиной. То, что он увидел, не шло ни в какое сравнение с описаниями, прочитанными только что в книгах и показавшимися совершенно невероятными. В комнате находился совершенно незнакомый ему мужчина — рябой, с бородой и усами, с огромным животом, весь заросший волосами, на вид совершенно омерзительный-, отталкивающий. К тому же он был абсолютно гол. Борис не знал, что по природе своей это был истинный сатир, и это в глазах обитательниц дома полностью искупало его уродливость и омерзительный вид. За тем, что происходило в комнате. Борис следил в стоявшее за дверью зеркало, поэтому вся картина была ему не видна — зеркало располагалось немного под углом. Но и того, что он увидел, оказалось более чем достаточно. Три женщины, по очереди сменяя друг друга, ублажали урода, возбуждая его все больше и больше, работая руками, ртами и телами в безумии сексуального экстаза.

Он лежал на спине на диване, а младшая из сестер — Анна, стоя над ним на коленях, скакала вверх и вниз. При каждом скачке взору открывалась большая часть огромного, блестящего от пота пениса. В эти краткие моменты можно было увидеть, что тонкая, почти прозрачная рука Катрины обхватывает его член у самого основания, в том месте, где то и дело тесно соприкасались тела любовников. Ручка Катрины с не меньшей интенсивностью, чем тело ее сестры, трудилась над его плотью. Мать девушек, тетя Хильдегард, которой в то время было около тридцати четырех лет, стоя на коленях в голове дивана, раскачивала огромной свисавшей вниз грудью над разгоряченным лицом мужчины, так что соски ее по очереди оказывались у него во рту, из которого вырывались отрывистые хриплые звуки. Время от времени в порыве экстаза она выпрямлялась, открывая возбужденное лоно его жаждущим губам и языку.

Женщины не были обнажены, но тем не менее выглядели очень непристойно — на них было надето что-то белое и свободное, открывающее их груди и бедра для любых ласк и позволяющее касаться их тел где заблагорассудится. Что поразило Бориса больше всего и не позволяло отвести глаз от происходящего, так это даже не секс сам по себе — хотя он знал очень мало об этой стороне человеческой жизни, — а то, что все четверо были полностью поглощены, увлечены сексом и при этом получали удовольствие не только от своих действий и ощущений, но и от того, что происходит с другими.

По мере того, как участники действа менялись местами и изменяли позы, при этом не прекращая сложных, замысловатых и не всегда понятных манипуляций (так, например, мужчина вдруг подобно кобелю взобрался на тетушку, а кузины в этот момент играли вспомогательные роли), Борис начал кое-что понимать. В этой игре не был забыт никто, то один, то другой ее участник становился главным — таким образом все имели возможность получить максимальное удовлетворение. Однако, как казалось Борису, вся оргия в целом была просто отвратительна.

Борис теперь понимал, что происходит перед его глазами, но никак не мог поверить в то, что все это он видит наяву. Особенно его поражал мужчина, похожий на ужасную, непостижимую извергающуюся машину.

Борис помнил, насколько измученным чувствовал он себя после каждой мастурбации — что же должно было испытывать это волосатое животное в зеркальной комнате? Казалось, сперма исходит из него непрекращающимся потоком и с каждым новым ее извержением он стонал от удовольствия, но при этом он совершенно не чувствовал усталости, наоборот приходил во все большее возбуждение. Борис думал, что его в любой момент может хватить удар.

Борис наконец нашел в себе силы сдвинуться с места и попятила от двери. И тут он услышал голос тетушки, словно прочитавшей его мысли:

"Нет, нет, вы, двое, давайте не будем торопиться и утомлять Дмитрия. Почему бы вам не пойти и не поиграть с Борисом? Но не слишком увлекайтесь, не то испугаете его. Бедняжка, он, кажется, из тех, кто боится всего на свете. Он слаб, как листик салата”.

Этого было достаточно, чтобы Борис опрометью бросился вверх по лестнице, влетел в свою комнату и, поспешно раздевшись, нырнул в кровать. Съежившись в своей постели и зная, что дверь его не заперта, что он не может ее запереть, он ждал... ждал чего-то такого, что сам представить не мог. Другое дело, если он останется наедине с одной из кузин, с одной обыкновенной девушкой. Тогда, возможно, Борис взял бы инициативу на себя и постепенно, нежно и естественно они пришли бы к сексу — настоящему сексу.

До сих пор мечты и желания Бориса в сексуальном аспекте были вполне заурядными. Иногда он воображал себя вместе с тетушкой, наедине с ней — в мечтах он зарывался лицом и гладил ее грудь, белое тело, и это не казалось ему чем-то позорным или противоестественным. Во всяком случае до сих пор.

Но теперь, после того как он все это увидел, невинные мечты рассеялись как дым. О каком естественном, здоровом сексе вообще может идти речь? Да и существует ли он? Да, теперь он все видел!

Здесь, в этом доме, он видел, как три женщины (он уже не мог думать о кузинах, как о молодых девушках) совокуплялись с каким-то невообразимым чудовищем. Он видел его огромную жаждущую плоть. Да разве мог он сравниться с тем чудищем? Да разве может он после этого считать себя мужчиной? Былинка в сравнении с толстым суком! Если ему когда-нибудь придется принять участие в подобной оргии, он будет чувствовать себя, словно заяц в окружении огромных псов. Сама мысль о возможности находиться рядом с подобным чудовищем приводила его в ужас.

Пока он размышлял, закутавшись в одеяло, лежа неподвижно и едва дыша, в комнату в поисках его вошли кузины. Заслышав их шаги, он замер.

— Борис, ты здесь? — позвала Анна, хихикая.

— Ну что, здесь он, здесь он? — нетерпеливо спрашивала Катрина.

— Нет, кажется, его здесь нет, — в голосе слышалось явное разочарование.

— Но... у него же горит свет.

— Борис? — Он почувствовал, как Анна опустилась на кровать рядом с ним. — Ты точно спишь?

Притворяясь спящим, хотя сердце его бешено колотилось, Борис чуть повернулся и сонно пробормотал:

— Что такое?.. Что?.. Уходите. Я очень устал. Это было ошибкой. Теперь захихикали обе кузины — их голоса были хриплыми от возбуждения.