Глава 4

Цистерна

Очнувшись от подводного кошмара, в котором я отчаянно мчался по покрытым коралловой коркой камням, спасаясь от ужасного существа с пляжа и той амфибии, которая утащила меня через борт в море, я обнаружил, что туго связан по рукам и ногам. Я лежал на спине в полной темноте, а вокруг груди шла широкая полоса из кожи или какого-то похожего материала, еще больше ограничивающая мои движения. Несмотря на то, что голова у меня раскалывалась, а руки и ноги мучительно затекли, я понял, что серьезно ничего не повредил, и подтвердил свою догадку, осторожно пошевелив руками, ногами и головой. Кем бы ни было чудище, утянувшее меня под воду, очевидно, оно предпочло вытащить меня из моря, прежде чем я захлебнулся. Что случилось после этого? Где я нахожусь? Об этом я не смел даже подумать.

Но кое в чем я теперь мог быть вполне уверен. Я получил подтверждение истории Сары Бишоп — истории «клуба» и всей цепочки зловещих совпадений, если они на самом деле были совпадениями. А что касается самого «моего нынешнего положения»...

Моя одежда была не мокрой, а лишь чуточку сырой — значит, с того момента, как меня вынули из воды, прошло некоторое время. Я понял, что нахожусь недалеко от моря, поскольку до меня доносился все тот же шепот набегающих на берег волн, хотя сам звук казался каким-то странным, глухим и механическим, как будто я находился в замкнутом помещении, придававшем звуку металлический звон. Поверхность, на которой я лежал, казалась не твердой. То есть я чувствовал ее упругость. Мне казалось, что она растянута почти до предела под моим весом. Короче говоря, я лежал на каком-то широком, упругом ложе.

Внезапно на меня накатила паника. Ложе? Оно казалось скорее операционным столом, или, возможно, кушеткой, сконструированной специально для того, чтобы выдержать разъяренные порывы безумца. Как только эта мысль закралась ко мне в голову, я тут же вообразил, что нахожусь в одной из камер в санатории на берегу!

Несколько минут я бешено вырывался из своих пут, пока на мой разум не снизошло какое-то холодное и расчетливое спокойствие. Я заставил себя расслабиться. Очевидно, я был пленником... Пленником людей или какого-то рода существ. А если не их пленником, тогда... их подопечным? Пациентом какого-то заведения для психически больных? Ужасная суть заключалась в том, что эта последнее предположение не казалось мне столь уж невероятным. Я видел и пережил такое, что просто не могло существовать ни в одной нормальной вселенной. У меня были галлюцинации и кошмары, продолжавшиеся и в часы бодрствования. Я явно стал жертвой или пленником существ, которых считал плодом вымысла безумцев.

Или все мои предыдущие умозаключения неверны? Может, история Сары Бишоп — правда, а ее друзья и товарищи в клубе на берегу вовсе не пациенты, а... инопланетяне, что ли? Тот факт, что я лежал и пытался найти рациональные объяснения происходящему, являлся достаточным доказательством моей собственной нормальности. Но, с другой стороны, если я нормален, как тогда объяснить живую и разумную кучу ила, которую я видел на пляже? Вот уж в существование чего я поверить никак не мог!

Затем, прерывая мои спутанные размышления, где-то совсем рядом раздался негромкий механический звук, как будто чихнул, заводясь, а потом размеренно заревел двигатель, приводя в движение насосы. Через несколько секунд я услышал журчание воды и почувствовал слабую вибрацию, дошедшую до меня по поверхности, на которой я лежал. Прежде чем я смог понять значение этих новых звуков или вернутся к прежним мыслям, прямо надо мной в темноте зажегся свет, на миг ослепив меня.

Я сразу же зажмурился, отвернулся и глядел через прикрытые веки, пока мои глаза не привыкли к свету.

Еще через некоторое время я смог разглядеть, что нахожусь в... в чем-то вроде цистерны?

Это была цистерна! Помещение без окон, внутренняя поверхность которого сияла тусклым металлическим блеском. По стенам бежали дорожки круглых выпуклых заклепок и толстых сварных швов в тех местах, где панели соединялись друг с другом. Если не обращать внимания на кубическую форму, эта камера вполне могла бы оказаться внутренностью громадного корабельного парового котла. По крайней мере, для человеческого обитания она явно не предназначалась.

Я увидел в дальней стене входную трубу по меньшей мере девяти футов в диаметре, из которой прямо у меня на глазах в цистерну потекла тонкая струйка воды. Струя быстро увеличивалась, и вскоре из большой трубы хлестал настоящий поток. Затем, повернув голову еще дальше и вытянув шею, чтобы взглянуть на металлический пол, я увидел, что вода заполняет часть помещения. Оказалось, что пол — наклонный, и вода стояла всего в четырех или пяти футах ниже тоже места, где стояла моя кровать или платформа. Хотя цель всей этой затеи, разумеется, осталась мне не ясной, казалось не слишком вероятным, чтобы в намерения моих тюремщиков входило утопить меня. Это можно было сделать раньше и проще.

Повернув голову в другую сторону и стараясь, чтобы свет единственной лампочки без абажура, свисавшей с «потолка», не попадал мне в глаза, я различил в ближней стене овальную металлическую дверь, схожую с дверью между отсеками океанских судов. Кроме того, с моей стороны этой двери не было предусмотрено никаких открывающих механизмов. Рядом с кроватью стоял деревянный стул, а в дальнем углу я обнаружил складной туалет вроде тех, что используют в автофургонах. За исключением этих скудных предметов мебели, цистерна оказалась совершенно пустой и голой. Потолок находился примерно в девяти футах от пола (в нижней части комнаты — в тринадцати), а стены достигали приблизительно пятнадцати футов в длину.

Узнав про цистерну все, что смог, я переключился на свои путы — предпринял еще одну попытку разорвать их, когда раздался резкий скрежет, заставивший меня снова впиться взглядом в овальную дверь. Скрежет прекратился, за ним последовал металлический лязг, после чего дверь начала открываться. Хорошо смазанные петли не скрипнули, когда тяжелая дверь распахнулась и на пороге показался... Сарджент!

С поразительным проворством он шагнул через приподнятый порожек в «цистерну». В правой руке он нес тяжелый фонарь. Прежде чем приблизиться ко мне, Сарджент его выключил. Свет лампы заставил его щуриться. Где бы я ни оказался, снаружи, должно быть, темно. Сарджент подошел поближе, кивнул и удостоил меня своей ничего не выражающей улыбки. Потом бессмысленная гримаса сползла с его лица, и он начал осматривать мои путы, проверяя, надежно ли я связан.

Пока он занимался своим делом, я воспользовался возможностью рассмотреть его поближе, особенно лицо — главным образом — глаза и огромные грубые руки. Что именно я искал, я и сам не мог бы объяснить. Я знал лишь, что где-то в глубине души зародыш опасения разросся, превратился в отвращение и болезненный страх перед определенным типом людей.

Облик Сарджента подходил под определение этого типа, по крайней мере, отчасти, поскольку часть его черт казалась не вполне... завершенной. Так было и у Семпла, но опять-таки в незаконченном виде. В моем мозгу мелькнуло воспоминание о парковке на вершинах утесов над клубом, об американской машине, которая выезжала со стоянки, когда мы с Семплом подъехали. Я вспомнил неуклюжих, мрачных людей с белыми лицами. Их круглые глаза уставились на меня в тот миг, когда их машина тронулась с места. Только теперь я понял, что же в их облике так беспокоило меня.

Этот облик оказался характерным для всех них. Вот что у них было общего. Теми же чертами обладало и чудовищное создание, похитившее меня с корабля! Хотя тогда я еще не мог этого знать, подобный тип людей известен как «иннсмутский вид». Это — клеймо древнего Зла, которое...

Но я забегаю вперед...

Явно довольный тем, что я крепко и надежно связан, Сарджент улыбнулся мне своей дурацкой улыбкой и объявил:

— Доктор уже идет, мистер Воллистер. Не надо волноваться. Вы — один из тех, кому повезло.

До этого я хранил молчание, глядя на своего тюремщика с каменным выражением лица, не желая выказывать признаков страха. Его слова, хотя и нелепые, прорвали плотину молчания, и я рявкнул:

— Доктор? Мне не нужен доктор, Сарджент. Я не пациент — я узник! «Не надо волноваться», — ну надо же! Я — «один из тех, кому повезло», верно? Вы еще узнаете, что такое везение и невезение! Да вы глазом моргнуть не успеете, как здесь будет полиция...

— Полиция? — перебил он меня, и его мерзкая улыбка на миг померкла. — Никакой полиции, мистер Воллистер. Вы среди друзей.

— Друзей? — взорвался я, стиснув зубы, потому что ремни больно врезались мне в тело. — Вы сказали, «друзей», Сарджент? Да кто вы такие? Кучка чокнутых, или еще хуже... Зачем вам понадобилось связывать меня и запирать в этой чертовой... цистерне? «Мои друзья», вот как? Как только я выберусь из этого места, я...

— Нет, — снова перебил он меня, медленно покачав косматой головой из стороны в сторону. — Нет, вы не выберетесь отсюда, мистер Воллистер. Еще долго не выберетесь. Очень скоро вы сами не захотите уходить. Помните: вы среди друзей.

Я пристально посмотрел на него, пытаясь угадать, что он имел в виду, но его лицо совершенно ничего не выражало. Нет, на его лице все же читалось какое-то выражение, но я не вполне его понял. Оно походило на... зависть? Но как кто-то мог завидовать мне в моем теперешнем положении? Я мог бы спросить его, или, по меньшей мере, попытаться поговорить с ним, но как раз тогда, когда я начал обдумывать, как к этому приступить, за металлической дверью послышались шаги. Еще через миг темноту снаружи прорезал блуждающий луч фонаря, вслед за которым в проеме двери появился человек в темном одеянии. Он осторожно заглянул в цистерну перед тем, как войти. Приземистый мужчина фигурой напоминал лягушку, однако его голова, лицо и руки выглядели нормально, или, по крайней мере, сравнительно нормально. В одной руке он держал саквояж — докторский саквояж, а его манеры бесспорно выдавали в нем профессионального медика.

— А, мистер Воллистер, — протянул он. — Вот мы и встретились снова, и гораздо раньше, чем оба предполагали, да? — Он засмеялся совершенно нормальным смехом и потянулся проверить пульс на моем запястье. Я инстинктивно попытался отодвинуться от него. Он остановился, поджал губы и поцокал языком. — Нервишки пошаливают, мистер Воллистер?

Я больше не мог этого выносить.

— Слушайте! — почти прокричал я. — Что здесь происходит? Скажите мне, бога ради, в чем дело? Вы кажетесь вполне нормальным, чего ни о ком другом здесь я сказать не могу. Почему мы не можем просто нормально поговорить?

Доктор выпустил мою руку:

— Ну, разумеется, можем, — ответил он, радостно улыбаясь и усаживаясь на деревянный стул. — На самом деле, мы ждали, когда вы станете более восприимчивым. Теперь, наконец, вы, кажется, захотели что-то узнать. Отлично! У вас есть вопросы? Если есть, спрашивайте, не стесняйтесь.

— Ладно, — пробормотал я, чувствуя, как меня охватывает истерика. — Кто такие, черт вас возьми, «мы», и что это за место? И, ради всего святого... Я видел на пляже что-то... ужасное... нечто! И раковины... Их там тысячи! Тут меня прорвало, и я снова дернулся, пытаясь освободиться от своих пут.

— Я сумасшедший!? — завопил я. — Я не понимаю, что происходит! Это сумасшедший дом или нет? Черт бы вас побрал! Вас всех! Что я вам сделал? Кто вы такие, мать вашу?

Пока я бушевал, доктор вытащил из саквояжа шприц для инъекций. Он проверил его и, когда я снова попытался отодвинуться, вновь заговорил:

— Успокойтесь, мистер Воллистер. Вы получите ответы на все ваши вопросы... очень скоро. Но в настоящее время вы слишком возбуждены. Однако вы можете быть твердо уверены в одном — вы среди друзей. И вы не сумасшедший!

Он кивнул Сардженту, и тот быстро закатал мне рукав.

У меня перехватило дыхание, когда мой взгляд упал на блестящую иглу в руках доктора.

— Уберите от меня эту гадость! — заорал я.

— Это успокоительное, мистер Воллистер, — попытался он меня утихомирить. — Всего лишь успокоительное. А когда вы проснетесь, здесь будет тот, кто расскажет вам обо всем, что вы захотите узнать.

— Но как?.. Что?.. Кто?..— прошептал я, почувствовав укол. Доктор наклонился ниже, и за считанные секунды его лицо затуманилось и расплылось. Уже непослушными губами я ухитрился спросить:

— Кто вы?

— Мы — ваши друзья, — ответил он с расстояния в миллион миль, и его голос эхом отразился в длинном туннеле. — Ваши друзья, глубоководные!

Какова бы ни была природа этого «успокоительного», оно явно действовало. Оно погрузило меня в странное дремотное оцепенение. Я смутно осознавал все, что меня окружало, но не мог ни двигаться, ни думать... С другой стороны, моя память была затронута лишь в минимальной степени, так что позже я смог вспомнить почти все о людях, приходивших в цистерну, и разговорах надо мной или в моем присутствии.

В особенности мне запомнился приход Сары, но ее визит носил столь эротический характер, что позже я решил, будто этот эпизод просто мне приснился. Я счел его слишком абсурдным, чтобы он мог быть чем-то, кроме сна. Разве молодая женщина придет ко мне одна, освободит меня от пут и доведет до пика сексуального желания, чтобы потом заняться со мной любовью! И все это время я, тем не менее, оставался пленником, находящимся под действием лекарства. Я лишь смутно понимал, что она делает. Да, это был всего лишь сон!

Относительно других визитов, такого не стану утверждать. Во всех «моих визитерах» было что-то коварное, а в их разговорах всегда звучали зловещие нотки, которые я различал даже сквозь туман наркотической летаргии, притуплявшей чувства и восприятие. Я слышал странный характерный голос отца Сары вместе с елейными интонациями «доктора» и чувствовал прикосновения рук, которые вертели меня так и сяк, тщательно обследуя.

Во время одной из таких дискуссий я ощутил, как опытные пальцы хирурга ощупывают мою шею, за чем последовало упоминание о «неразвитых почках», которое я принял за указание на мои лимфатические узлы, которые были у меня еще с детства вследствие постоянных проблем с гландами. Осмотр моих рук и ног показал «наличие недоразвитых, но достаточно значительных перепонок». И это было еще не все. В мои глаза светили яркими лампами, а кожу чем-то натерли, не говоря уж о серии подкожных инъекций, о назначении которых я не мог даже гадать. Потом у меня взяли кровь, и начальная стадия моих мучений окончилась. Вскоре моему организму позволили побороть постепенно слабеющее действие лекарств, которые мне ввели, и я вернулся в мрачную реальность. Однако условия содержания, похоже, улучшились.

Теперь я лежал обнаженным, но мне было тепло, сухо и уютно на чистой простыне и под мягким одеялом. Моя одежда была аккуратно сложена небольшой кучкой у меня в ногах. Горел свет, уже приглушенный абажуром, и я разглядел, что рядом с кроватью на стуле сидит Сара.

Я посмотрел на нее сквозь полуопущенные веки. Вид у девушки был невеселый, она напряженно сжимала мою ладонь. Казалось, Сара о чем-то глубоко задумалась и не замечала, что я пришел в сознание, до тех пор, пока я не отнял у нее свою руку. Что бы она ко мне ни чувствовала и сколь бы настоящим ни было ее беспокойство, она действовала заодно с моими тюремщиками и, следовательно, врагами. Но если так, то выражение боли, промелькнувшее на ее лице, когда я отобрал у нее руку, было сыграно превосходно.

Потом, когда я полностью открыл глаза и обвиняюще посмотрел на нее, Сара спросила:

— Джон Воллистер, ну зачем вам понадобилось торопить события? Зачем вы вернулись сюда по берегу и ночью?

— Я пришел за своей раковиной, — запинаясь, ответил я, обнаружив, что мое горло пересохло и болит, а голос совсем слабый. — А еще затем, чтобы извиниться, не только перед вами, но и перед остальными, и чтобы... У меня было на то достаточно причин. Но, уж разумеется, я не ожидал, что меня возьмут в плен и запрут в таком месте!

Она с удивлением посмотрела на меня:

— Что привело вас сюда, Джон? Наш спор, наша ссора? Вы пришли увидеться со мной?

Я пробурчал что-то в ответ, не желая признавать, что она, возможно, попала в яблочко:

— И из-за этого тоже. Я хотел убедиться, что с вами здесь... гм... все в порядке. Я подумал, что...

— Что мы все сумасшедшие? — ее голос, не лишенный доброты, переполнило едва сдерживаемое изумление. — Доктор Уйэт говорил про это. Еще он сказал, что вы хотите задать множество вопросов и что, как он полагает, теперь вы станете прислушиваться к тому, что вам говорят. К правде о...

— К правде? — хрипло рассмеялся я. — Именно она меня и интересует!

— Джон, почему бы вам просто не послушать меня? — тон девушки изменился, став почти умоляющим. Она снова взяла мою руку и сжала ее. — На этот раз попытайтесь принять то, что вам говорят. Так или иначе, в конце концов вы примете ее. Пока вы не заслужили наказаний, но если будете продолжать сопротивляться каждому нашему...

— Наказаний? — перебил я ее. — Я что, преступник? Я что, нарушил закон? Забавно, но я чувствую себя не как грешник, а как тот, кто стал жертвой чужих грехов! Что же до моего «сопротивления»... Неужели вас действительно удивляет, что я возражаю против того, что меня держат в плену?

Она поджала губы:

— Ну почему вы такой упрямый? Если бы вы хотя бы выслушали...

— Я слушаю! — почти выкрикнул я, пытаясь встать, и обнаружил, что, хотя удерживающие меня ремни и исчезли, мое тело ослабло, как и мой голос, и я совершенно не в силах им управлять. — Я слушаю, — повторил я уже более спокойно, рухнув обратно на подушки, — но не слышу ничего разумного. Почему бы вам просто не рассказать мне, какое отношение я имею ко всему, что тут происходит.

— Вы уже слышали правду, — вновь заговорила Сара. — По меньшей мере, основные факты. Если бы вы только захотели их принять...

— Вы хотите сказать, что все... все, что вы говорили мне о подводной расе...

— Расе амфибий, — быстро поправила она меня.

— Хорошо, о расе амфибий, живущих в море, имеющих собственные города, религию и...

— Именно так, — снова перебила меня она. — Послушайте, Джон, это ни к чему нас не приведет. Я не самый знающий человек, чтобы все вам объяснить. Мне уже пытались это сказать, но я не послушала. Дэвид Семпл — вот кто все знает.

— Семпл? А он здесь при чем? — спросил я, чувствуя, как меня захлестывает отвращение при одном воспоминании о нем и о том впечатлении, которое он произвел на меня при нашей первой и единственной встрече.

— Он зайдет к вам после того, как я уйду, — заверила меня Сара. — Вы сможете заниматься под его руководством. Что же касается того, почему вас здесь держат — «против вашей воли», если вы так настаиваете, — то просто потому, что мы пока не можем позволить внешнему миру узнать о нас слишком много или получить неправильное представление о нас. А вы уже видели вещи, о которых не должны были знать еще очень долго. На современном жаргоне, мы в нашем обществе составляем «меньшинство», и у нас есть что-то вроде оппозиции, с которой нам предстоит бороться. Мы просто не можем позволить вам сбежать и оповестить людей о нашем существовании. К тому же люди станут слушать нас не больше, чем вы.

— Но...

Она, покачав головой, встала:

— Мое время кончилось, Джон. Я вернусь. Вы знаете, что я вернусь... А сейчас черед Дэвида. Только, пожалуйста... пожалуйста, постарайтесь прислушаться к его словам. Не причиняйте нам больше беспокойства. Иначе вы навлечете неприятности на свою голову, а я этого не выдержу. Теперь мне пора...

Она повернулась и направилась к двери, подняв руку, как будто собралась постучать по ее металлическому овалу. Потом остановилась и повернулась ко мне. Казалось, она хотела еще что-то сказать, но не могла.

— Сара, — подтолкнул я ее. — Чего вы от меня хотите?

— Вы... ты... ты ведь все помнишь, правда, Джон? — вопросом на вопрос ответила она.

И я в тот же миг понял, что она имела в виду. Наши глаза встретились, и между нами пробежала искра какой-то сверхъестественной энергии. Я почувствовал, как меня охватило желание.

— Я думал, мне это приснилось, — пробормотал я, потом помолчал, перед тем как спросить. — А раньше... тогда, у меня дома?

Она кивнула:

— И тогда тоже.

— Не то чтобы мне это не льстило, — прошептал я. — Но почему? Я хочу сказать, что я в отцы тебе гожусь.

Она снова бросила на меня странный взгляд и покачала головой:

— Это — неважно. Неважно сейчас и не будет иметь совершенно никакого значения... потом.

— Так значит, будет еще «потом», да?

— Да. У нас будет очень много времени, — ответила она со странным тихим смешком. — Многие-многие годы. Сотни лет!

Она забарабанила в дверь, и когда та открылась, она шагнула через порог и исчезла.

Через миг в мою камеру вошел Семпл. В руках у него была дюжина толстых папок-скоросшивателей. За ним появился Сарджент с легким складным столиком, который он разложил, прежде чем исчезнуть, закрыв за собой дверь. Уложив папки на столик, Семпл пододвинул стул и сел. Он небрежно кивнул в знак приветствия, выбрал одну из папок, открыл ее и начал...

Вот так, без дальнейших возражений и сопротивления, я прослушал первую лекцию. Однако перед тем как приступить к главной теме, Семпл, чье присутствие теперь вызывало у меня даже еще большее отвращение, «успокоил» меня, объяснив пару вещей, которые, как он подозревал, могли тревожить меня.

Оказывается, прошло уже шесть дней с той крайне неосмотрительной прогулки до лодочного клуба. Я находился сейчас в одной из трех огромных цистерн, чьи основания были укреплены в камнях и песке, находившихся под бетонными стойками, поддерживавшими фасад здания. Со временем отсюда до моря предполагалось прокопать канал. Тогда с каждым приливом огромные цистерны будут промываться и заполняться свежей морской водой. Цель этого мероприятия Семпл не счел нужным мне объяснить, сказав лишь, что эти цистерны представляли собой «складские и перегрузочные камеры» и что использование их в качестве тюрьмы никогда не предусматривалось строителями, хотя они явно идеально подходили для таких целей.

В течение моего шестидневного плена мне давали успокоительные лекарства, мыли, брили и кормили, причем последнее по минимуму, в таких количествах, чтобы не дать мне умереть, что объясняло мое несколько обезвоженное состояние. Кроме того, я подвергся серии «тестов». Опять-таки Семпл не попытался объяснить мне характер этих тестов, равно как ничего не упомянул и об инъекциях. Я мог бы спросить его об этом, но Сара просила меня не мешать ему и не чинить никаких препятствий... для моего же блага. Пока я решил последовать ее совету.

Семпл заметил мой интерес к тому, сколько дней я пробыл пленником в клубе — «штабе», как он его называл — и улыбнулся, как будто мог прочитать мои мысли. Нет, заверил он меня, никто не заинтересуется моим исчезновением, неважно, сколько меня не будет дома. Были оставлены записки и сделаны телефонные звонки, объясняющие мое «временное отсутствие»; были посланы сообщения, которые позже можно будет изменить так, чтобы приспособить под любую ситуацию. Доставку мне газет отменили, а законченную статью отослали издателю в Лондон. Для всех я уехал отдыхать куда-то на север. Определенные «друзья» в деревне любезно пустят слух, что я решил переехать в Шотландию, так что мое исчезновение не наделает большого шума.

Затем, когда это маленькое вступление было окончено и все надежды, которые я мог питать на вмешательство извне, развеяны, Семпл перешел к делу. Его делом было убедить меня, окончательно и бесповоротно, в реальности глубоководных и всего того, что Сара Бишоп говорила мне о них. Его метод оказался простым, прямым и сравнительно недраматичным, хотя вряд ли то же самое можно сказать и о том действии, которое произвели на меня его разоблачения. Что же касается доказательств, то у него имелись фотографии, документы, литература, которую я мог изучить как вместе с ним, так и сам, и, что наиболее убедительно, он мог продемонстрировать мне свое тело. Но это случилось в самом конце периода моего обучения, по меньшей мере, еще через три недели. За это время мне пришлось узнать очень многие вещи.

С самого начала моего обучения распорядок моего дня был следующим.

Я неизменно спал после того, как получал лекарство. Когда я просыпался, меня кормили. Обычно еда состояла из рыбы того или иного сорта, запивать которую приходилось водой и лишь изредка вином. Время от времени ко мне приходила Сара, чтобы вместе со мной позавтракать, но никогда не оставалась надолго. Очень редко я просыпался, обнаружив ее уходящей из моей камеры после того, как она, очевидно, провела со мной ночь. Периодически меня навещал Сарджент, преимущественно лишь для того, чтобы удостовериться, что все в порядке. Но, несмотря на все эти посещения, большую часть времени я проводил в одиночестве. После каждого периода сна и между посещениями меня на несколько часов оставляли одного, чтобы я мог читать и штудировать литературу, оставленную для меня Семплом, и выполнять ряд физических упражнений. Потом ко мне заходил сам Семпл, посвящая два или три часа моему обучению. Чем больше я его слушал, тем больше убеждался, что все то, во что я каким-то образом оказался вовлечен, было чем-то большим, нежели просто безумными фантазиями.