Ружье выстрелило, и эхо выстрела разнеслось далеко вокруг. Старый волк знал, что такое оружие, а потому, сверкнув серым мехом, с воем попятился, оставшись при этом совершенно невредимым.
Со стоном схватившись за раненую руку, Вульп вскочил и попятился. Армстронг выплюнул торчавший у него изо рта окровавленный палец своего обидчика. В руках техасца теперь было ружье, а уж он-то знал, как им пользоваться. Но не успел он направить ствол на сумасшедшего приятеля, как пришедший в себя Вульп выбил оружие из его рук.
Каким-то образом техасцу наконец удалось освободиться от спального мешка, но, поднимаясь на ноги, он почувствовал, что к лицу его прилипло что-то шевелящееся. А псих, некогда бывший Джорджем Вульпом, сотрясался от хохота и указывал на лицо Армстронга изуродованной левой рукой, на которой от третьего пальца остался лишь окровавленный обрубок.
Техасец поднял руку и хлопнул ею по прилипшему К щеке пальцу, пытаясь смахнуть его, а когда это не удалось, попытался схватить его. Однако палец поднялся выше — казалось, он жил сам по себе — и добрался до уголка правого глаза. Когда палец, вытеснив из глазницы глазное яблоко, проник внутрь, техасец взвыл от невыносимой боли. С болтающимся на щеке глазом "“и завертелся на месте, издавая душераздирающие вопли, бил себя по лицу, но избавиться от кошмарного существа ему никак не удавалось — оно, словно червь, заползало в его голову.
— Господи Иисусе! — стонал и визжал он, упав на колени и вцепившись в пустую глазницу, будто стараясь разорвать ее. — Господи Иисусе! — не переставая повторял он, отрывая свой болтающийся глаз...
А тем временем плоть вампира, выпустив щупальца, уже заполняла его мозг.
Армстронг на коленях подполз к костру, остановился, затрясся, потом закашлялся и, как подкошенный, рухнул в огонь.
Но Вульп, сделав шаг вперед, схватил его здоровой рукой за воротник, оттащил в сторону и перевернул на спину.
— О нет, Сет — произнесло, склоняясь над Армстронгом, это существо. — Хорошенького понемножку, если ты сгоришь, понадобится много времени для твоего выздоровления А я к тому времени буду уже далеко отсюда.
— Джо-о-о-рдж! — трясясь, простонал Армстронг.
— Нет, нет, друг мой! Хватит! — зловеще улыбаясь, произнесло чудовище — Отныне ты должен называть меня Янош.
* * *
Прошло более пяти с половиной лет. Балкон одного из номеров отеля на Родосе выходил на шумную, бурлящую в этот утренний час улицу. Соленые ветры, дующие с моря, со стороны Турции, разгоняют сизые дымы и едкие испарения пекарен, запахи, исходящие из закусочных и ресторанчиков, где в это время готовят завтрак, отвратительную вонь мусоросборников — в общем, все то, что является результатом и следствием существования человечества, а в данном случае — населения, обитающего в самом центре этого древнего греческого порта.
Середина мая 1989 года. Туристический сезон еще только начинается, но уже ясно, что он будет насыщенным и тяжелым. Огненный шар солнца пока лишь на треть поднялся в чистом, ослепительно голубом небе, кажущемся куполом, ибо его невозможно охватить глазом — приходится щуриться и таким образом сужать поле зрения, превращая его в изогнутую линию. Так, во всяком случае, казалось Тревору Джордану, который накануне вечером выпил как минимум пару лишних рюмок “Метаксы”. Было, однако, еще слишком рано — всего лишь начало девятого, и он надеялся, что вскоре ему удастся окончательно прийти в себя, хотя он в то же время сознавал, что в городе станет еще более шумно.
На завтрак Джордан съел лишь одно вареное яйцо, а теперь приканчивал уже третью чашку кофе — английского растворимого, а не той темно-коричневой бурды, которую пьют греки из крошечных чашечек. Ему казалось, что с каждой чашкой из его организма постепенно уходит вчерашний алкоголь. Теперь он уже не сомневался, что вся беда в том, что “Метакса” слишком дешево стоит, и пить его можно до бесконечности. Особенно, если при этом присутствуешь на круглосуточно не прекращающемся представлении “танца живота” в заведении под названием “Голубая лагуна залива Трианта”.
Он застонал и уже в пятый или в шестой раз за последние полчаса осторожно потер пальцами лоб.
— Солнцезащитные очки... — произнес он, обращаясь к сидевшему рядом господину, одетому так же, как и Джордан, в халат и шлепанцы. — Мне просто необходимо их купить. Это невыносимое сияние способно свести с ума.
— Возьми мои, — с усмешкой ответил Кен Лейрд, протягивая ему через крошечный стол пару дешевых пластиковых очков от солнца. — А позже купишь мне другие.
— Не мог бы ты заказать еще кофе? — простонал Джордан. — И лучше бы целое ведро.
— Мне кажется, вчера ты несколько перебрал, — Отозвался его собеседник. — Почему ты не сказал мне, что никогда раньше не бывал в Греции?
Перегнувшись через перила балкона, он окликнул официанта, обслуживавшего завтракавших внизу, тоже поднявшихся рано постояльцев отеля, показал ему пустой кофейник, предлагая заменить его полным.
— Как ты догадался? — спросил Джордан.
— Очень просто — тебе все это оказалось в новинку. Никто из тех, кто уже бывал здесь прежде, не станет пить “Метаксу” таким образом, тем более наливку.
— Ax да, — припомнил Джордан. — Мы начали с наливки, — Это ты начал с наливки, — напомнил ему Лейрд. — Я лишь наслаждался местным колоритом. А ты напивался.
— Да-да, но мне это, кажется, доставляло удовольствие?
Лейрд с усмешкой пожал плечами.
— Ну... по крайней мере не дошло до того, чтобы нас откуда-либо вышвырнули... — ответил он, пристально глядя на своего собеседника, которому было очень стыдно и который не переставал корить сам себя.
Опытный, но неустойчивый телепат, Джордан мог работать весьма эффективно и мощно, когда это требовалось, хотя обычно он, как правило, был беззаботен, откровенен и понятен, как открытая книга. Создавалось впечатление, что он стремится быть таким же открытым и легко понятным для других людей, какими открытыми и понятными были эти люди, их мысли и чувства для него. Он будто хотел компенсировать свой метафизический дар. Все, кто знал Джордана, любили его. К этому располагала и его внешность. На его лице явственно отражались все эмоции, а само лицо было овальной формы, свежим, открытым, почти мальчишеским. Светлые уже редеющие волосы падали на лоб, из-под которого на мир смотрели живые серые глаза, чуть изогнутый рот выпрямлялся и сжимался, когда Джордан был обеспокоен или чем-то озабочен. Благодаря своему необычному дару Тревор Джордан всегда знал, как к нему относятся люди, и с теми, кто его не любил, старался не общаться. Однако его не следовало недооценивать: мускулистый и атлетически сложенный Джордан, несмотря на сорок четыре года, обладал незаурядной силой, решимостью и стойкостью духа.
Эти двое были старыми друзьями и давно работали вместе. В их прошлом не было места дурачествам и шуткам, а потому теперь они могли позволить себе повеселиться. События, происходящие в их жизни, были столь странны даже в том необычном мире, в котором жили они, что теперь они превратились лишь в неясные картины, время от времени возникающие в памяти. Так же, как дурные сны и печальные события (или, например, пьяные ночи), их следовало забыть навсегда.
В их теперешнем задании не было ничего необычного, хотя, конечно, оно было весьма серьезным и важным, однако Джордан сознавал, что прошлой ночью совершил непростительную ошибку.
— Надеюсь, я не привлек к нам излишнего внимания и не совершил еще какой-нибудь глупости? — спросил он, надевая солнцезащитные очки и, хмурясь, выпрямился на стуле.
— Господи, да нет же! — ответил Лейрд. — В любом случае я бы не допустил ничего подобного. Ты выглядел всего лишь, как дорвавшийся до развлечений турист. Слишком перегревшийся на солнце днем и слишком много выпивший ночью. К тому же там было до чертиков много других англичан, на фоне которых ты казался абсолютно трезвым.
— А Манолис Папастамос? — жалобным тоном проблеял Джордан. — Он, наверное, сочтет меня совершеннейшим идиотом?
Папастамос был их местным связным. Он занимал пост заместителя начальника отдела по борьбе с наркобизнесом в Афинах. Он специально прибыл в Родос на быстроходном судне на подводных крыльях, чтобы лично познакомиться с британскими агентами и выяснить, чем он может им помочь в выполнении их задачи. Однако в то же время он принес им массу лишних забот, а иногда становился настоящей помехой в деле.
— Нет, — покачал головой Лейрд. — По правде говоря, он напился еще сильнее, чем ты. Он обещал встретиться с нами в половине одиннадцатого на стене у бухты, чтобы присутствовать при отправке “Самотраки” в док, но я в этом сильно сомневаюсь. Он был хорош, когда мы вчера отвезли его в отель. С другой стороны... эти греки обладают удивительными способностями организма. В любом случае нам лучше выехать без него. Он знает, чем мы занимаемся, но не знает, кто мы на самом деле. Насколько ему известно, мы служим в Департаменте таможни и акцизов или в своего рода новом Скотланд-Ярде. Если Манолис со своей нескончаемой болтовней будет рядом, нам не удастся как следует сконцентрироваться — он обладает способностью ментального рэкета. А потому я молю Бога, чтобы он весь день провел в постели.
Джордан уже выглядел и чувствовал себя значительно лучше — солнцезащитные очки сыграли в этом не последнюю роль. Принесли свежезаваренный кофе, и Лейрд разлил его в чашки. Он совсем как старший брат для меня. Заботится обо мне, как о сопливом младенце. И, слава Богу, так было всегда! — думал Джордан, следя за легкими, непринужденными движениями друга.
Лейрд был пеленгатором, провидцем, не нуждавшимся в магическом кристалле. Ему вполне было достаточно карты или даже легкого намека на возможное местонахождение объекта. Он был на год старше Джордана, коренаст, ростом около семидесяти дюймов, с квадратным честным лицом, темными волосами, густыми подвижными бровями и выразительным ртом. Лоб его избороздили морщины, вызванные многолетней необходимостью сосредоточенности и концентрации, а темно-карие, почти черные, глаза были проницательны и, казалось, видели очень далеко и глубоко (так, несомненно, и было на самом деле).
Глядя на Лейрда сквозь темные очки, спрятавшись за ними, Джордан мысленно перенесся на двенадцать лет назад, в Девон, в Харкли-Хаус, в Англию, туда, где они с Лейрдом впервые работали вместе в одной команде и где зародилось их многолетнее партнерство. Как и сейчас, они уже тогда служили в Британском отделе экстрасенсорики — наиболее секретном из всех секретных отделов, характер деятельности которого был известен очень немногим из занимающих весьма высокое положение людей. В отличие от теперешней их работа в то время была в гораздо меньшей степени связана с обычной мирской жизнью. Да, в деле Юлиана Бодеску практически отсутствовало что-либо мирское, земное, обыкновенное Воспоминания, которые Джордан сознательно подавлял и отгонял вот уже в течение более чем десятилетия, вдруг всплыли в памяти и обрели вполне определенные, хотя и фантастические формы в экстрасенсорном сознании британского агента. Он вновь сжимал в руках арбалет и, держа его на уровне груди, целился прямо перед собой, прислушиваясь к плеску и шуму текущей воды и голосу девушки, напевающей какую-то монотонную мелодию, доносившуюся из-за закрытой двери. Он слушал и гадал, не ловушка ли это. А потом...
Одним ударом распахнув дверь в душевую кабину, он застыл на месте. Хелен Лейк, кузина Юлиана Бодеску, была ослепительно красива и стояла там совершенно обнаженная. Она стояла боком, и тело ее сверкало в струях воды. Резко обернувшись, она широко раскрытыми от ужаса глазами уставилась на Джордана, прислонившись к стенке кабины. Колени ее задрожали, и она часто-часто заморгала.
— Это же всего лишь испуганная девушка, — сказал себе Джордан, и в ту же минуту ее мысли достигли его телепатического сознания.
— Подойди ко мне, сладкий мой, — думала она. — Дотронься до меня, обними меня! Ближе, еще ближе, сладкий мой... Потом...
Он отшатнулся, заметив кривой нож в ее руках и сумасшедший блеск в ее демонических глазах. Но когда она с необыкновенной легкостью притянула его к себе и над его головой сверкнуло изогнутое лезвие, он нажал на спусковой крючок арбалета. Он сделал это чисто автоматически, сознавая, что в живых может остаться лишь кто-то один.
Великий Боже! Стрела пригвоздила ее к выложенной плитками стене. Она завизжала, точнее завизжала ее дьявольская душа, и начала биться и метаться из стороны в сторону в узком пространстве кабины, пытаясь освободиться. Это ей удалось, и в руках у нее по-прежнему был нож. Джордану, который не в силах был сдвинуться с места, оставалось лишь, выпучив глаза, бессмысленно произносить молитвы, в то время как она подходила все ближе и ближе...
...И тут Кен Лейрд отпихнул его плечом в сторону. В руках у него был огнемет... Он направил струю огня в тесное пространство душевой кабины, превратив ее в сверкающее море пламени...
— Господи, спаси и сохрани нас! — прошептал Джордан, совсем как тогда. Выкинув невыносимо тяжелые воспоминания из головы, он с трудом вернулся к реальности. В этот момент конфликта между прошлым и настоящим, в момент сильнейшего умственного напряжения похмелье показалось ему особенно тяжелым. Глубоко дыша, он стал массировать кончиками пальцев макушку раскалывающейся от боли головы и не заметил, что заговорил вслух:
— Господи, откуда и почему вдруг возникли эти воспоминания?
— И ты тоже? — Лейрд перегнулся через стол и схватил Джордана за руку, глядя ему в лицо широко раскрытыми глазами.
И тогда Джордан, нарушив неписаный закон, действующий среди сотрудников отдела экстрасенсорики, заглянул в мысли Лейрда, в его разум. На какое-то мгновение он ощутил, услышал затухающее эхо тех же воспоминаний, которые некоторое время назад мучили его самого, но сразу прервал контакт.
— Да, и я тоже, — просто ответил он.
— Я понял это по твоему лицу, — пояснил Лейрд. — Я никогда не видел на нем такого выражения с... с тех самых пор. Может быть, это потому, что мы снова работаем вместе?
— Мы работали вместе уже множество раз, — Джордан откинулся на спинку стула, неожиданно почувствовав себя совершенно измотанным. — Нет, мне кажется, что здесь возникло нечто такое, что должно было получить выход, и оно проявилось... Что ж, это произошло, но теперь уже все позади. И, надеюсь, навсегда!
— Я тоже на это надеюсь, — согласно кивнул головой Лейрд. — Но почему мы оба почувствовали одно и то же? И почему именно сейчас? В тот момент, когда мы находимся так далеко от Харкли-Хауса, в совершенно другой обстановке.
Джордан вздохнул и потянулся к чашке с кофе. Рука его при этом дрожала.
— Возможно, мы заразились этими мыслями друг от друга, и оттого они усилились и проявились столь явно? Ты же знаешь, что происходит, когда великие умы думают одинаково...
Лейрд с облегчением вздохнул и согласно кивнул головой.
— Особенно такие умы, как наши... — Он снова, но на этот раз несколько неуверенно, кивнул. — Что ж, может быть, ты и прав...
В 9.45 оба агента были уже на северной стене бухты и, удобно устроившись на деревянной скамейке, наслаждались открывавшимся оттуда прекрасным видом на мелководный залив Мандраки, бухту и форт Святого Николая. Слева от них на высоком мысе стояло белоснежное здание Банка Греции, в голубых стеклах окон которого отражалась неподвижная вода. Справа, чуть в отдалении, в конце дороги, начинался и простирался вдаль Новый город Родос. Ландраки — мелководный и заросший водорослями, не использовался как торговый порт — тот располагался в четверти мили к югу, в заливе, возле живописного и древнего, укрепленного еще крестоносцами, Старого города, за огромным молом с фортом на конце. Но по полученной ими информации наркокурьеры останавливались и швартовались именно в Мандраки, где пополняли запасы воды и продовольствия, а потом отправлялись дальше — на Крит, на Сардинию, в Италию и Испанию.
Небольшой просмоленный контейнер будет выброшен здесь за борт (вполне возможно, что его доставит к берегу один из членов команды, облачившись в акваланг и ласты). То же самое будет происходить на всем протяжении пути судна — в каждом порту. Но основная часть товара, главный груз — кокаин предназначен для испанского города Валенсия, откуда он, несомненно, попадет и в Англию. Во всяком случае, так все происходило до сих пор. Агенты Британского отдела экстрасенсорики получили задание выяснить: а) какое именно количество белого порошка находится на борту; 6) если его мало, не получится ли так, что преждевременно нанесенный удар сорвет все планы и приведет лишь к тому, что они спугнут и заставят быть более осторожными наркобаронов; и в) если товар на борту, где его прячут.
Всего несколько месяцев назад одно из этих суденышек было подвергнуто обыску в Ларнаке на Кипре. Тогда там все перевернули вверх дном, но ничего не нашли. Следует, правда, учесть, что операция проводилась греческими и кипрскими полицейскими, которым явно недостает согласованности, опыта и необходимой информации. В данном случае это будет совместная операция, которая должна завершиться в Валенсии, прежде чем основной груз покинет борт судна. И на этот раз небольшое деревянное суденышко под названием “Самотраки”, с закругленным днищем, построенное по образцу древнегреческих, будет не просто досконально обшарено, но его обыщут сверху донизу, вдоль и поперек, доберутся до каждого потаенного участка, заглянут даже под обшивку. Но прежде чем это произойдет, Джордан и Лейрд незаметно будут следить за ним на всем протяжении его маршрута.
И вот сейчас, одетые в типичные для американских туристов бейсболки с большими противосолнечными козырьками, яркие рубашки с открытым воротом и короткими рукавами, слаксы и кожаные сандалии, они с биноклями в руках ожидали прибытия интересующего их судна. Поскольку они путешествовали строго инкогнито, одеты они были, на первый взгляд, весьма странно, но иначе они могли бы показаться чересчур консервативными. А этого ни в коем случае нельзя было допускать.
Некоторое время они сидели молча — у обоих было какое-то неприятное состояние. Джордан винил в этом “Метаксу”, а Лейрд считал, что причина — в расстройстве пищеварения из-за съеденной накануне чересчур жирной пищи. Как бы то ни было, их экстрасенсорные способности несколько снизились.
— Какие-то... облака, — произнес наконец Джордан и, пожав плечами, добавил:
— Понимаешь, что я имею в виду?
— Конечно понимаю, — ответил Лейрд. — В прежние времена, если помнишь, мы называли это туманом в мозгах. Что-то вроде умственного застоя, не позволяющего ясно видеть картину. Как будто все заволакивает туманной сыростью. Как только я пытаюсь проникнуть в пространство и отыскать “Самотраки”, у меня в голове возникает лишь неясное, туманное пятно. Лишь темнота, сырость, смог... Но как объяснить, почему это происходит здесь, в таком месте? Это очень и очень странно. К тому же этот туман исходит не от судна, а откуда-то извне, но откуда именно, я не могу понять — такое впечатление, что отовсюду!
— Как давно нам не приходилось сталкиваться с другими экстрасенсами? — спросил, взглянув на Лейрда, Джордан.
— Ты имеешь в виду в процессе работы? Насколько я помню, это происходит каждый раз, когда мы выполняем задания за границей. Но что ты хочешь этим сказать?
— Ты не допускаешь, что тем же делом, что и мы, занимаются и другие агенты — русские, например, или французы?
— Возможно... — теперь уже нахмурился Лейрд. — В России проблема наркобизнеса с каждым днем становится все более серьезной, а Франция уже много лет сидит в этом дерьме. Но я думаю вот о чем: что если люди, подобные нам, работают по другую сторону? Что если курьеры тоже пользуются услугами экстрасенсов? Они вполне могут себе это позволить. Это не вызывает сомнений.
Подняв к глазам бинокль, Джордан внимательно осмотрел весь берег, начиная от форта на конце мола и до самого центра Старого города, спрятавшегося за высокими толстыми стенами.
— Ты не пытался определить, откуда все это исходит? Ты ведь все же пеленгатор. Что касается меня... мне кажется, источник расположен где-то там.
Острые глаза Лейрда проследили направление бинокля Джордана. Огромное белое, судя по всему стоящее весьма кругленькую сумму, прогулочное судно покачивалось на якоре в узком глубоком фарватере Мандраки, а за ним виднелось огромное количество мелких суденышек, пришвартованных к берегу или снующих туда-сюда. Большинство из них были до отказа набиты туристами. Четвертью милей дальше бурлили заполненные народом базары и улочки Старого города. Вверх по холму поднимались белые и желтые дома, сверкали купола церквей, отражая лучи яркого утреннего солнца. Если бы все это не находилось в движении, можно было подумать, что перед Лейрдом картина с рекламной открытки — так прекрасен и совершенен был открывавшийся вид.
Лейрд долго и пристально вглядывался вдаль, но вдруг щелкнул пальцами и улыбнулся.
— Вот оно! — воскликнул он. — И ты заметил это первым.
— Не понял... — Джордан оглянулся, на него.
— Да, тебе придется хуже, чем мне. Потому что я только лишь нахожу объекты. Я не умею читать мысли.
— Может, объяснишь подробнее?
— А что здесь объяснять? — Лейрд, казалось; был очень доволен собой. — У тебя есть точно такая же карта Старого города, как у меня. Только вот ты в ней как следует не разобрался. Что ж, я избавлю тебя от неведения и выведу из затруднительного положения. Там, на холме, находится сумасшедшей дом.
— Что... что?! — Джордан выронил из рук бинокль и хлопнул себя по коленям. — Так оно и есть! До нас доносится эхо больного сознания запертых там несчастных!
— Похоже, что так, — кивнул головой Лейрд. — Теперь, когда нам известен источник помех, нам следует заблокировать его и сконцентрироваться на нашем задании. — Он бросил взгляд в сторону входа в бухту и мгновенно сделался серьезным. — Особенно если учесть, что “Самотраки” уже приближается. Видишь вон ту маленькую точку на горизонте?
— Это оно и есть? — Джордан стал внимательно вглядываться в даль.
— В пяти или десяти минутах хода отсюда, — кивнул головой Лейрд. — Держу пари, что не пройдет и пятнадцати минут, как они бросят здесь якорь.
Оба агента не сводили глаз со входа в бухту и потому не заметили неожиданно возникшего движения на борту большого прогулочного частного судна. Лодка под балдахином приняла на борт группу людей, стоявших на ступенях стены, затем двое поднялись на борт великолепного судна, которое тут же снялось с якоря, взревев мощным мотором, развернулось практически на одном месте и устремилось вперед по глубокому фарватеру. Изысканно украшенный черный тент закрывал от солнца носовую палубу, на которой в одном из стоявших на ней шезлонгов удобно устроился одетый во все черное человек. Другой, в белом костюме, стоял возле перил и внимательно следил за входом в бухту. Правый глаз его закрывала черная повязка.
Белоснежное прогулочное фешенебельное судно было теперь у всех на виду, однако для экстрасенсов оно по-прежнему оставалось на периферии их поля зрения. Заглушив мотор и остановив гребной винт, оно теперь неподвижно стояло в глубоководном фарватере, как будто в ожидании кого-то или чего-то. Оба агента, прижав к глазам бинокли, следили за тем, как из-за мола, шлепая винтом, выплывает долгожданное судно — “Самотраки”!
— Наконец-то, вот оно! — выдохнул Джордан. — Как раз между ногами Старика.
Он попытался телепатически связаться с сознанием капитана и членов команды. Он надеялся выяснить, где спрятан кокаин... если, конечно, кто-то из них сейчас думает об этом... или о том, кому непосредственно он предназначен.
— О каком Старике ты говоришь? — Голос Лейрда донесся до его сознания издалека, хотя тот находился совсем рядом. Сила концентрации Джордана была такова, что он практически полностью абстрагировался от окружающей его реальности.
— Колосс, — хрипло ответил он. — Гелиос. Одно из Семи чудес света. Он стоял вон там, расставив ноги над входом в бухту, до 224 года до нашей эры.
— Значит, ты наконец-то рассмотрел карту, — шепотом съязвил Лейрд.
Старый, потрепанный “Самотраки” входил в бухту, белоснежное шикарное современное судно выходило из нее. Когда они поравнялись и одновременно бросили якоря, маленькое суденышко оказалось полностью скрытым за огромным кораблем.
— Черт! — выругался Джордан. — Опять туман в мозгах. Я ничего не могу разглядеть сквозь него!
— Я это тоже чувствую, — отозвался Лейрд. Джордан повел биноклем вдоль корпуса судна и прочел его название, написанное на белоснежном борте — “Лазарь”.
— Оно великолепно... — начал он и внезапно застыл, замер на месте. В поле его зрения попала фигура человека в черном, сидевшего в шезлонге на носовой палубе и смотрящего на “Самотраки”. Джордану был виден только его затылок. Но едва лишь Джордан навел и сфокусировал бинокль, мужчина повернул свою, очень странной, необычной формы, голову и взглянул прямо на экстрасенса, хотя их разделяли добрых сто двадцать ярдов голубой водной глади. Несмотря на расстояние и на то, что оба были в темных очках, казалось, они стоят лицом к лицу.
— Что такое? — раздался в голове Джордана полный удивления громоподобный голос. — Похититель мыслей? Менталист?!!
Джордан от изумления раскрыл рот. Что за чертовщина? Но что бы это ни было, он искал совсем другое. Он попытался отстраниться, но чужой мощный разум крепко держал его... стискивал все крепче и крепче... Ему никак не удавалось освободиться. Обессиленный, он прислонился к стене и не сводил глаз с незнакомца, стоявшего теперь во весь рост под черным тентом и казавшегося настоящим великаном.
Так они и стояли, глядя прямо в глаза друг Другу. Джордан в попытках отвести взор и направить поток мыслей в другую сторону прилагал столь невероятные усилия, что даже задрожал от напряжения. Создавалось ощущение, что от закрытых темными очками глаз незнакомца через разделяющее их водное пространство проходят стальные стержни, проникающие сквозь окуляры бинокля прямо в мозг Джордана и бьющие по нему, словно молотом, донося мысленное послание:
— Кто бы ты ни был, ты проник в мой разум по собственной воле... Что ж... да будет... так!..
Удивленный Лейрд обеспокоенно вскочил на ноги. Несмотря на то что сам он в значительно меньшей степени ощутил телепатический шок, точнее не испытал его вовсе, по одному лишь виду товарища он почувствовал, что происходит нечто ужасное. Его собственный разум был наполнен туманом и треском статических помех, однако он вовремя успел подхватить тяжело оседающее тело Джордана и опустить его на скамейку, прежде чем тот, как подкошенный, рухнул без чувств на землю...
Глава 4
Лазаридис.
Той же ночью
Пришвартованный к пристани “Лазарь” неподвижно стоял в главной бухте, тускло отражаясь в спокойном зеркале воды. Трое из четверых членов команды сошли на берег, оставив на судне только вахтенного. Владелец корабля сидел возле окна на втором этаже пользующейся наиболее дурной репутацией таверны в Старом городе и внимательно осматривал лежащее перед ним водное пространство. Внизу несколько туристов пили дешевый бренди или наливку и поглощали отвратительную на вкус еду, в то время как местные бродяги, бездельники и пьяницы — одним словом, отбросы общества — болтали с ними на ломаном английском и немецком, всячески развлекая их и в то же время отпуская в их адрес грубые и непристойные шутки на греческом, не забывая при этом без конца клянчить выпивку.
Здесь же были три или четыре неряшливо одетые, развязные молодые англичанки, некоторые из них в сопровождении кавалеров — греков. Все они выглядели весьма потрепанными, но все еще надеялись на удачу. Они танцевали или просто раскачивались под пронзительные взвизгивания музыки, доносившиеся из магнитофона. Чуть позже их танцы под аккомпанемент разгоряченных выпивкой, возбужденных, потных посетителей, неистово хлопающих в ладоши, станут более неистовыми, непристойными.
Наверху ничего подобного не происходило — такого рода публике вход туда был заказан. Здесь хозяин таверны проворачивал темные делишки, угощал выпивкой и болтал со своими многочисленными приятелями и собутыльниками. Никого из них, однако, сейчас здесь не было, кроме самого хозяина и юной проститутки — гречанки, одиноко сидевшей у входа в свои апартаменты, где она обычно принимала посетителей и где не было ничего, кроме кровати и умывальника. Третьим обитателем верхнего этажа был тот самый человек, сидевший возле окна. Он назвал себя Джанни Лазаридис.
Толстый бородатый хозяин, которого звали Никое Дакарис, принес гостю бутылку хорошего красного вина и остался наверху, чтобы обслуживать его и дальше. Девушка же не могла выйти на промысел на берег, потому что у нее был подбит глаз и лицо украшал огромный синяк. Да она и не хотела никуда идти.
Таким образом она хотела отомстить Дакарису, который жестоко избивал ее каждый раз, когда ему приходилось платить дань местным блюстителям порядка за право предоставления комнаты проститутке. Возможно, он никогда бы не позволил ей жить в своем доме, если бы сам время от времени не нуждался в ее услугах. Она платила ему натурой — раз или два в неделю, в зависимости от настроения и желаний Дакариса, а сверх того отдавала ему сорок процентов своего заработка. Точнее, он получал бы эти деньги, если бы она принимала клиентов только здесь, в этой комнате. Но она работала еще и на улочках Старого города, и это служило еще одной причиной побоев.
Что касается Джанни Лазаридиса, то у него были свои причины находиться в подобном месте. Здесь у него была назначена встреча с греческим капитаном “Самотраки” и людьми из его команды, во время которой он хотел услышать объяснения по поводу того факта, что кому-то стало известно о их тайной операции по перевозке наркотиков и что за ними следят. Кое-что он уже успел узнать, проникнув в мысли Тревора Джордана, однако теперь он хотел выслушать хозяина “Самотраки” Павлоса Темелиса. И тогда он примет решение и придумает, каким образом выйти из этого дела без потерь.
Лазаридис вложил немалые деньги в это, казалось бы, верное и совершенно безопасное дело (которое, однако, на поверку оказалось весьма и весьма опасным) и теперь хотел получить обратно свои деньги или... плату “натурой”. Ибо в современном мире деньги и власть имели не меньшее значение, чем во все прошедшие века существования человечества, быт и нравы которых были как никому прекрасно известны Лазаридису. И, надо сказать, в этом чрезвычайно сложно устроенном мире были гораздо более безопасные и легкие пути добывания и вложения денег, которые не привлекут внимания блюстителей закона — или, во всяком случае, внимание это не будет столь пристальным.