ГЛАВА ВТОРАЯ

Пещера освещалась двумя вставленными в специальные крепления на грубых каменных стенах факелами. Их желтоватое неровное пламя металось в разные стороны как будто от какого-то сквозняка. Хумнас двинулся вперед и… да, верно, в пещере явно чувствовалось дуновение ветерка — он почувствовал как в лицо ему дохнуло свежим воздухом.

Хорошим, свежим, чистым воздухом, совершенно не похожим на зловонные миазмы каменной лестницы.

Пещера с низкими сводами была приблизительно пятидесяти футов в длину и тридцати в ширину, имела форму грубого овала и, очевидно, образовалась естественным образом. Правда кто-то похоже немного потрудился над стенами, так как вдоль них тянулся похожий на скамью выступ. До сих пор виднелись и следы этой работы — каменные осколки, утрамбованные в пол так, чтобы он выглядел по возможности ровным. Все это явно было сделано тысячи лет назад.

Хумнас, медленно оглядывая помещение, поднял руку и коснулся пальцами потолка. Свод оказался холодным и будто покрытым какой-то слизью.

Кое-где сочащаяся сверху влага образовала сталактиты, большинство из которых, чтобы не мешать ходить по пещере, было обломано. В центре пещеры располагалось несколько больших камней, на одном из которых и восседал сейчас Гуигос.

Оба иракца двинулись к нему, но, приблизившись к согбенному изможденному старцу, Хумнас случайно бросил взгляд в дальний конец пещеры. Там было гораздо темнее чем в центре, и в то же время в одном месте виднелось довольно странно освещенное пятно. Хумнасу даже показалось, что он видит там какие-то яркие точки света, сверкающие в окружающей темноте как бриллианты.

Бриллианты? Может это и есть сокровища Гуигоса?

Хумнас, не удостоив старика даже взглядом, немедленно отправился к темному пятну. Мхирени следовал за ним по пятам. В глубине зала, там, куда свет факелов почти не достигал, яркие точки стали еще заметнее. К тому же, и ток свежего прохладного воздуха здесь чувствовался гораздо сильнее. Вытянув перед собой руки, Хумнас вплотную приблизился к стене. В ней, на уровне его подбородка оказалось большое — футов двух в диаметре — отверстие с неровными краями, сквозь которое был виден далекий ночной горизонт, чуть отливающий густой синевой там, где небо смыкалось с землей. А яркие блестки оказались звездами. Встав на цыпочки и выглянув наружу, Хумнас увидел те же самые звезды, но только отражающиеся в водной глади Галилейского моря в семистах пятидесяти футах под ними.

— Смотровое отверстие, — скрежещущим эхом разнесся по пещере хриплый голос Гуигоса. — И заодно вентиляция. А попробуешь вылезти наружу — упадешь с такой высоты, что буквально размажешься по камням.

— Что же это за место? — прорычал Мхирени, вернувшись к Гуигосу.

— Убежище, — ответил старик. — По крайней мере, было им раньше. Более двух тысяч лет назад, когда здесь возник город, между племенами частенько вспыхивали кровопролитные войны. Старики, женщины и дети спускались сюда и пережидали опасность. А сигнал о том, что можно выходить подавался сюда с берега Галилейского моря с помощью большого зеркала из полированной бронзы.

Сразу было видно, что это не просто догадки, а все рассказанное стариком на сто процентов истинная правда. Грубый от природы Мхирени чувствовал, что объяснение Гуигоса совершенно верно, но он не привык ничего принимать на веру без каких-либо конкретных доказательств.

— Ха! — проворчал он. — Ты, конечно древний старикашка — что верно, то верно — но уж не настолько, Джордж Гуигос!

Услышав это, старая горгулья рассмеялась — задыхаясь, хрипя, давясь смехом, который эхом отражался от стен пещеры — и в конце концов зашелся в приступе удушливого кашля. Скорее это было похоже даже не на кашель, а на какой-то предсмертный хрип. Старик раскачивался из стороны в сторону и хватал ртом воздух, одной костлявой рукой придерживаясь за камень, чтобы не упасть, а другой схватившись за ворот как будто душившего его одеяния.

Ихья Хумнас, все еще остававшийся в темной части пещеры, поспешил к старику и, подойдя, уставился на него. Сейчас, в неверном свете факелов, лицо Гуигоса больше походило на старый пергамент — кожа, казалась совершенно обескровленной. Он как будто внезапно иссох и стал похож на выбеленную кость. Казалось, даже легчайшее дуновение ветерка вот-вот может превратить его в горстку праха. За последние несколько минут с ним явно что-то произошло. Что-то ужасное, как будто все прожитые им годы вдруг решили разом навалиться на него.

"Да он ведь самая настоящая мумия, — мелькнуло в голове у Хумнаса, — но только наоборот. Мумия начинает рассыпаться только после того как ее достают из могилы… "

Вслух же он спросил:

— Вы-то как, в порядке? — Не хватало еще, чтобы Гуигос взял да и подох прямо здесь и сейчас. Во всяком случае, желательно, чтобы не сейчас.

Приступ кашля вроде бы подошел к концу. Старик перестал раскачиваться из стороны в сторону, поднес костлявое запястье к покрасневшим глазам и бросил взгляд на часы. Было уже 11. 40.

— Я… да, в порядке, — с трудом выдавил он. — Но нужно торопиться. — Гуигос с усилием поднял голову и уставился на Хумнаса. Глаза его были подернуты какой-то пеленой, а темные провалы ноздрей обведены кроваво-красной каймой, резко контрастировавшей с меловой бледностью лица

— Так как насчет сокровищ? — сказал Хумнас. — Где они?

— Помоги-ка мне. — Гуигос протянул свои паучьи лапки.

Иракцы легко, как ребенка, подняли его, поставили на ноги и продолжали поддерживать, чтобы не упал. Старик поднял иссохшую руку и указал корявым пальцем куда-то вперед.

— Туда… Там…

Они взглянули в указанном направлении. Там свисающий с потолка толстенный сталактит сросся с торчащим из пола грибовидным сталагмитом так, что вместе они образовали колонну. Между этой колонной и стеной царила уже не просто тень, а самая настоящая темнота. Хумнас едва не ахнул. Не там ли был вход в потайную пещеру с сокровищами?

— Давай, я поведу Гуигоса, — сказал он Мхирени, — а ты захвати один из этих факелов.

Гуигос был совсем плох. Вся его прежняя сила, или по крайней мере то, что скрепляло его воедино, казалось просто утекала из него. Теперь он все больше становился тем, чем и должен был быть: древним, полуживым мешком с костями. Да один сифилис должен был прикончить его еще много лет назад. Но Хумнас был не брезглив, подхватил старика-сифилитика и, отвернувшись в сторону, чтобы не чувствовать его зловонного дыхания, последовал за Мхирени, который, подсвечивая себе факелом, уже скрывался за колонной.

Позади сталактита оказалась невысокая арка, ведущая во вторую пещеру — поменьше. Она оказалась пустой, практически голой и в общем очень похожей на свою более просторную соседку. Только у одной стены торчали два бронзовых рычага: массивные стержни высотой в человеческий рост, нижние концы которых исчезали в специальных прорезях в полу. Между рычагами в углублениях виднелись верхушки двух полированных каменных плит, немного выступающих из пола. Размером они были где-то пять на восемнадцать дюймов, а вот уж о толщине или высоте плит можно было только догадываться.

Хумнас приблизился к той, что была справа. На ней был вырезан один-единственный знак — то ли U-образный, то ли каплевидный. Левая плита была украшена таким же знаком, только перевернутым. Гуигоса, похоже, первая плита не больно привлекала, поскольку он сразу впился взглядом в ту, что находилась слева.

— Здесь, — каркнул он. — Вот этот рычаг, и эта плита. Под ней сокровища…

Последнее слово подействовало на Хумнаса как удар под ребра. Он тут же выпустил старика и тот сразу плюхнулся на каменный пол. Хумнас подошел к рычагу, взялся за него и, напрягшись, попробовал стронуть с места.

Но стержень даже не шелохнулся. Какой бы механизм он не приводил в действие, тот за долгие годы явно вышел из строя.

Мхирени воткнул горящий факел в кучку щебня у стены и поспешил на помощь товарищу. Теперь они навалились на рычаг сообща. Наконец толстый бронзовый стержень неохотно со скрипом подался на дюйм или два, а каменная плита с U-образным знаком немного приподнялась, обнажая пыльный ряд тянущихся по периметру выбитых на ней непонятных значков.

Гуигос попытался встать, но не смог. Тогда он подполз к плите и дотронулся до нее дрожащими пальцами. Его высохшие губы при этом зашевелились, как будто он безмолвно читал какую-то молитву — а может изрыгал богохульствова, чересчур отвратительные, чтобы произносить их вслух. Казалось, старик начинает подпитываться какой-то исходящей от полированного камня силой. Он неожиданно торопливо принялся стирать пыль с древней надписи, затем повернул голову и устремил свой пылающий взгляд на вцепившихся в рычаг помощников.

— Отдохните пока, — сказал он немного окрепшим голосом. — У рычага есть стопор, так что назад он не вернется. Механизм устроен так, что рычаг сдвигается на одно деление за раз. — Он указал на строчку письмен. — Ты можешь прочесть это, Хумнас? А ты, Мхирени? Конечно, нет. А вот я могу! Слушайте.

Он снова перевел взгляд на плиту и обоим иракцам, когда его узкие губы начали произносить незнакомые слова, стало вдруг очень страшно. Они не понимали их смысла, хотя среди этой тарабарщины определенно попадались смутно знакомые звуки. Да и вообще, то, что срывалось с губ Гуигоса, было ни чем иным как набором непонятных звуков, взятых из колдовской книги какого-то древнего мудреца, или каким-то дьявольским заклинанием. В любом случае, звучало это ужасно и чем дальше Гуигос читал, тем все больше креп его голос. Через несколько мгновений надпись была дочитана до конца.

Как только отзвучало последнее эхо этих странных и жутких звуков, по пещере вдруг пронесся порыв ветра от которого бешено заметалось пламя факела, а мгновение спустя из отверстия, выходящего на Галилейское море, послышался оглушительный удар грома, прокатившийся по обеим пещерам так, будто они были наружным и внутренним слуховыми проходами какого-то гигантского уха.

В неверном свете факела глаза Гуигоса приобрели какое-то дьявольское выражение.

— Надвигается буря, — зловеще улыбнувшись сказал он. Затем взглянул на часы — («Как-то жадно», — подумал Хумнас) — облизнул дрожащие губы и прикрикнул: — Быстро, тяните! До следующей черты, поднимем плиту еще немного!

— В чем дело? — взвился Мхирени, явно недовольный и немного испуганный. — Что происходит? Какие-то слова на камне… Разве это сокровище? А гроза? Откуда она взялась, ведь еще каких-нибудь десять минут назад небо было совершенно чистым!

Хумнас почувствовал, что испуг товарища передается и ему. Он попытался побороть это чувство. Сейчас трусить было никак нельзя, а особенно это относилось к Мхирени. Парень был силен как бык и без него плиту просто не поднять.

— Якоб! — рявкнул он, страясь грубостью прикрыть растерянность. — Якоб, что с тобой такое? Подумаешь, какая-то гроза! А что касается плиты, то на ней просто выбит текст, подсказывающий где спрятано сокровище!

Последнее Хумнас придумал сам. Это было единственным возможным ответом… разве не так? Ведь хоть какое-то сокровище здесь должно быть непременно, иначе зачем Гуигос потратил столько сил и средств, чтобы добраться сюда. А вот когда лучше прикончить старое гнилое чучело: еще совсем недавно ему казалось, что этого и не потребуется — старик и сам подохнет. Теперь же, поскольку природа явно не собиралась брать свое… им все же ПРИДЕТСЯ прикончить старика — но только не раньше, чем они доберутся до сокровищ! — и оставить его здесь, где он постепенно обратится в прах.

Гуигос снова бросил взгляд на часы. 11. 51 — пора начинать читать вторую строчку.

— Тяните, — снова скомандовал он. На сей раз в его голосе слышалось нетерпение и даже какая-то едва сдерживаемая алчность. Иракцы напряглись, огромный рычаг немного подался и плита со скрежетом приподнялась еще немного, открывая вторую строчку. — Стойте! — проскрежетал Гуигос. Затем:

— Послушайте, скоро вы увидите… кое-что странное.

Хумнас и Мхирени переглянулись, нахмурились и последний уже открыл было свой безвольный рот, чтобы переспросить, но Гуигос заметил это и опередил его.

— Никаких вопросов. Сейчас не время. Вот что я вам скажу: все это будет происходить под влиянием особого воздуха, который действует на человека подобно наркотику. Именно таким образом и оберегалось это место на протяжение веков. Вспомните так называемые «проклятия» гробниц египетских фараонов: та же суеверная чушь! Однако, возможно вы все же увидите то, что вас испугает — вот только бояться не будете, поскольку знаете, что это просто видения, галлюцинации, призрачные картины вроде миражей. — Он лгал, но другого выходу у него не было, поскольку они могли просто взять да и убежать. «Случайная буря» — это еще куда ни шло, но то, что ожидало их впереди было гораздо, неизмеримо хуже.

11. 52. Гуигос начал вслух читать вторую строчку. Когда вновь зазвучали странные слова, под сводами пещер снова прокатился раскат грома. Читая, он вел пальцами по буквам. И теперь стало совершенно ясно, что энергия каким-то удивительным образом действительно переливается из плиты в иссохшее, похожее на мумию тело Гуигоса. Он приподнялся с пола, встал на колени, поднял голову и рассмеялся, словно залаял. Но тут же будто чем-то подавился и изо рта его вылетело что-то напоминающее сгусток мокроты. Но это была вовсе не мокрота.

Гуигос схватился за горло, повалился на бок, зашелся в кашле и изо рта у него вдруг хлынул нескончаемый поток…… жаб!

Хотя иракцы и не могли этого знать, но то, но, что предстало их глазам было египетскими жабами — пятнистыми обитательницами Нила, «rana punctata» — и явились они плодом вовсе не галлюцинации, а самой настоящей черной магии!

Пепельно серые в зеленую крапинку жабы прыжками устремились во все стороны, в страшной спешке стараясь покинуть широко разинутый и ужасно перекошенный рот Гуигоса. Чешуйчатая жабья армия потоком потекла мимо оцепеневших иракцев из меньшей пещеры в большую.

Наконец скрылись последние жабы. Звуки мягких шлепков маленьких скачущих тел постепенно затих вдали.

Гуигос распростершись лежал на каменном полу. Теперь он кашлял кровью и время от времени вытирал ее рукавом. Он явно был слаб как котенок, но каким-то удивительным образом все же собрался с силами и ухитрился приподняться на локте.

— Чего встали! — прохрипел он. — Следующее деление! Тяните…

Иракцы выпучив глаза и широко разинув рты как будто окаменели у рычага. От ужаса у них буквально волосы встали дыбом. Наконец Хумнас немного оправился и заикаясь спросил:

— Какого дьявола все это…

— Галлюцинация! — тут же воскликнул Гуигос. — Что-то вроде бреда. Я же предупреждал вас об этом, разве нет? К тому же, мне пришлось куда хуже чем вам. Давайте, тяните — или забыли о сокровищах? Мы уже почти у цели!

— Тяни, — хрипло велел Хумнас, ткнув Мхирени, чтобы вывести его из ступора, локтем в бок. — Тяни, Якоб.

— Но… — запротестовал было Мхирени. У него все еще дрожала нижняя губа.

— Это было всего лишь видение, — оборвал его Хумнас. — Ты сам-то подумай! Разве такое бывает на самом деле? Это попросту не могло быть ничем иным, как ВИДЕНИЕМ! И ты это прекрасно понимаешь.

Мхирени покачал головой и ответил:

— Ох, не нравится мне все это. Ой как не нравится! — Тем не менее он вслед за Хумнасом тоже взялся за рычаг. И снова бронзовый стержень сдвинулся на дюйм или два и над полом показалась третья строчка непонятных значков.

Гуигос обхватил приподнявшуюся теперь уже дюймов на шесть над землей плиту и сдул пыль с третьего ряда вырезанных на ней знаков и принялся читать их про себя. Его глаза пылали желтым пламенем, а через несколько мгновений он вдруг рассмеялся каким-то безумным смехом.

— Ну что там? — Хумнасу горел желанием узнать это ничуть не меньше самого Гуигоса. — Говорится что-нибудь о сокровище?

— Да, причем о величайшем сокровище мира! — утвердительно кивнул своей похожей на череп головой Гуигос. — Но до того, как тайна раскроется до конца, нам предстоит узреть еще множество видений — и учтите, все они будут крайне непрятными. А теперь слушайте — и смотрите!

Он снова прочитал строчку — на сей раз вслух — и в голосе его вдруг тоже прорезалась сила, постепенно наполнявшая его немощное тело как сосуд.

Что-то явно вошло в Гуигоса и даже сейчас продолжало входить. Что-то истекающее из плиты и начертанных на ней значках. Он определенно черпал из них невероятную энергию. Она давала ему новую жизнь, одновременно изгоняя из его тела смерть. Причем изгоняя ее в самых разных видах.

Дочитав до конца третью строчку ужасных знаков, Гуигос снова рухнул на пол так, что плащ почти полностью накрыл его. Тем временем пещера стала то и дело — хотя и ненадолго и через неравные интервалы — озаряться яркими белыми вспышками — молниями столь яркими и близкими, что их свет, проникая в смотровое отверстие большой пещеры, доходил даже сюда. Затем послышался раскат грома, сотрясший, казалось, даже саму скалу до основания, так, что с потолка посыпалась вековая пыль.

Но, хотя гром и оглушил иракцев, внимание их было целиком приковано к тому, что происходило с Гуигосом. Его мумифицированное тело вдруг стало извиваться и корчиться под плащом, а потом вместе с ним начала колыхаться и сама грубая ткань. Ее поверхность подрагивала и шла рябью, как будто под ней шевелились мириады каких-то крошечных существ. Затем складки плаща разошлись и из-под него от изможденного тела Гуигоса наружу вдруг выплеснулась целая туча каких-то крошечных насекомых. Мошки!

В отличие от лягушек, мошки не обошли Хумнаса и Мхирени своим вниманием.

Они набросились на них кусая и вызывая неимоверный зуд. Несчастные принялись с воплями метаться по небольшой пещере буквально раздирая свои тела ногтями.

Это продолжалось всего лишь несколько мгновений, а затем тучи кусачих мошек вдруг исчезли, выплеснувшись в большую пещеру.

Тела совершенно ошалевших от ужаса иракцев были покрыты бесчисленными кровоточащими укусами. И на сей раз первым опомнился Мхирени.

— Видения, говоришь! — задыхаясь рявкнул он, угрожающе надвигаясь на Гуигоса. — Миражи? Ах ты лживый старый ублюдок! Не знаю, что ты тут с нами за игру затеял, но только вот это никакое не видение и не мираж. — Он вытянул вперед руки покрытые бесчисленными крошечными ранками из которых сочилась кровь. — Видишь — это моя кровь, и она совершенно реальна!

— Сокровище, Якоб Мхирени, сокровище! — вполголоса пробормотал Гуигос. — Ты должен думать только о вознаграждении. Если, конечно, ты мужчина…

— Что? — оскалив зубы и занося над головой похожий на кувалду кулачище взвился Мхирени.

— Стой! — крикнул Хумнас. — Не трогай его. Пускай продолжает. Разве ты не видишь, что старик рехнулся? Но лично я нисколько не сомневаюсь, что в конце концов он приведет нас к сокровищу.

— Ага! — проворчал Мхирени. — Это он-то рехнулся? Старый лис куда разумнее чем мы с тобой. Да и сокровища я пока что-то не вижу.

— А что, если оно все же существует? — настаивал Хумнас.

— Да, — пробормотал Гуигос. — Вдруг оно есть? — Тут его голос неожиданно стал тверже. — Довольно угроз, Якоб Мхирени. Тебе хорошо заплатили, и заплатят еще. Так что за дело.

Мхирени скрипнул зубами и молча вернулся к рычагу. Укусы все еще кровоточили и невыносимо зудели — так, что он готов был разодрать на себе кожу. Когда он занял свое место, Гуигос сверился с часами и лицо его исказила гримаса ярости. Он что-то прошипел себе под нос и Хумнасу показалось, что он услышал:

«Трое, мне нужны трое! Куда подевался этот проклятый грек?»

Вслух же старик проскрежетал:

— Давайте, вы двое, давайте! Тяните снова. Мы должны поднять ее до конца к полуночи.

Они снова навалились на рычаг и теперь дело пошло гораздо легче. Постепенно над полом поднялась вся плита — ужасный испещренный высеченными на нем заклятиями камень. Чтобы довести дело до конца их нужно было прочитать все до единой, а было их там десять, причем количество имело важнейший смысл.

Поскольку когда Господь подарил миру свои десять заповедей, Дьявол ответил на них своими…

Димитриосу Каструни пришлось возвращаться за часами. Он не хотел их терять — ведь это был отцовский подарок на девятнадцатилетие и только они еще как-то связывали его с прошлым. Обнаружив их отсутствие, молодой грек тут же вспомнил, как за что-то зацепился запястьем, подбираясь к краю скалы.

Наверное там он их и потерял. И конечно же, они оказались на камнях на том самом месте. И тогда же, взглянув на циферблат, Каструни понял, что времени у него в обрез. Теперь, если он даже поспешит, то окажется на месте всего за несколько минут до полуночи. Впрочем, что могут значить какие-то минута или две?

Так решил Каструни, но еще до того как разразилась гроза. Гроза? Но столь странной грозы молодому греку видывать еще не приходилось — а ведь живя на восточном побережьи Кипра бывали просто ужасные грозы! Но они, как правило, бывали только в строго определенное время года, эта же явно никаких сезонов не признавала.

Молнии, казалось, сверкали прямо над Хоразином. Создавалось впечатление, будто гроза разыгралась лишь над древним городом. Черные, похожие на медленно вращающееся над самой землей колесо тучи, буквально кипели, в ставшем совершенно непроницаемым всего за какие-нибудь пятнадцать минут небе.

И, тем не менее, дождя не было — только ослепительно сверкающие молнии и сопровождающие их раскаты грома. Но не гром в основном беспокоил Каструни — его он уже наслышался на своем веку — самым страшным оказались молнии.

Стоя над резко уходящим вниз, к Галилейскому морю, обрывом, Каструни вдруг почувствовал себя совершенно беззащитным перед молниями, высвечивающим его силуэт на фоне окружающей тьмы. Каждая вспышка ярко выделяла его и среди окружающего пейзажа сразу становилось ясно — это чужой.

Он явился сюда в одиночку якобы с тем, чтобы обеспечить безопасность Гуигоса и иракцев, но теперь в свете сверкающих молний вполне мог сыграть и совершенно противоположную роль. Сейчас его силуэт среди скал был очень заметен и кто-нибудь мог обратить обратить на него внимание.

Поэтому он просто обязан был возвращаться кружным путем, перебегая от одного естественного укрытия к другому, ища для себя любые мало-мальски подходящие расщелины или камни, а впридачу стараясь, чтобы перебежки совпадали с периодами кромешной тьмы между вспышками молний. Все это крайне замедляло его возвращение.

И вот, когда до полуночи оставалось всего несколько минут, Каструни вдруг увидел сбившихся в кучу и дрожащих от страха ослов, освещаемых ослепительными зигзагами молний, и понял что попал куда надо. А дождя все не было.

Это было странно… ОЧЕНЬ странно. Греку-киприоту казалось что воздух буквально насышен энергией сродни электрической: он чувствовал как потрескивает при прикосновении кожа, только наощупь она сейчас была не сухой и наэлектризованной, а какой-то скользкой, вроде кожи несвежей рыбы.

Он заметил возвышающуюся над зияющим отверстием входа в подземелье плиту, поспешил туда и, остановившись лишь на мгновение, чтобы зажечь свечу, начал спускаться вниз. Фитиль разгорелся и постепенно стали видны уходящие в недра земли каменные ступени. В этот момент откуда-то снизу до его слуха вдруг донесся какой-то звук. Чуткий Каструни тут же целиком обратился в слух, а когда понял, что именно за звуки раздаются из-под земли, от ужаса кровь буквально застыла у него в жилах, а сам он будто примерз к ступеням. С выпученными глазами, вставшими дыбом волосами он наклонился вперед и стал прислушиваться.

Звуки послышались снова: безумный все нарастающий хохот, переходящий… или не совсем?… в крики? Что же во имя… ? Смех, вопли и… жужжание? Жужжание…

… бесчисленных мух!

Они вырвались из темноты как облако и тут же окутали Каструни — закружились так близко от него, что на лице он чувствовал дуновение ветерка от взмахов бесчисленных крылышек. Мух было так много, что они слились в одну синевато-черную отливающую металлом подвижную завесу, а потом миновали его и устремились наружу — прямо в грозовую ночь. Да, это несомненно были мухи: мясные — или так называемые песьи — мухи крупные как пчелы! Обычно они заводились в испорченном мясе или на загнивающих ранах на теле живых существ!

По спине Каструни пробежал холодок ужаса. Что бы ни происходило там, внизу, это явно было не по нему. Лучше не спускаться вниз. Он попятился назад, поднялся на несколько отделяющих его от выхода ступенек, выскочил наружу и отбежал к полуобвалившейся стене неподалеку. Там он укрылся среди камне и впился взглядом в темную дыру входа. И не успел Каструни замереть в своем укрытии, как до него снова донеслись крики — крики, подобных которым ему еще в жизни не приходилось слышать и, как он надеялся, никогда в жизни больше услышать не придется. Они были исполнены предсмертной муки, агонии, невыносимой боли, они будто возвещали о неотвратимом приближении самой Смерти.

Но тогда ЧТО же это была за смерть?

Никакие деньги теперь не удержали бы Каструни. Ни деньги, ни сокровища, ни любые, даже самые щедрые посулы. В принципе, он не был особенно суеверен, и к тому же далеко не глуп. Там под землей явно умирали люди, причем умирали в старшных, невероятно жестоких мучениях. И он понимал, что это наверняка дело рук Гуигоса, поскольку именно его смех доносился снизу — точнее сказать его, но только какой-то поразительно молодой! В нем чувствовалась сила, порожденная явно не на земле, а в преисподней, и сейчас его раскаты смех почти заглушали отчаянные предсмертные вопли иракцев.

А когда и смех и крики начали мало-помалу стихать и Каструни подобрав поводья одного из ослов, отвязал его, чтобы поскорее покинуть ужасное место, вдруг раздался шелест множества крыльев. Из отверстия у основания стоящей плит вдруг начали вырываться клубы дыма, хотя нет, это был не дым, а почти сплошной столб чего-то черного, подобно нефтяному фонтану струей забившему из дыры в земле. Но у нефти собственная воля отсутствовала, а эта струя начала расползаться в разные стороны, образуя в небе под огромными тучами затянувшими небо, еще одну тучу, которая разлетелась в разные стороны под шелест миллионов крыльев.

Часть этой крылатой орды налетела прямо на Каструни и осла, а одно из составляющих его летучих существ ударило грека-киприота прямо в лицо.

Сначала ему показалось, что это какой-то летучий таракан и он хлопнул себя ладонью по щеке, но под рукой оказалось что-то довольно крупное — со страху Каструни едва не принял его за воробья. Тут снова сверкнула молния, и он понял, что вырвавшаяся из-под земли туча состоит из саранчи!

Сначала мухи, а теперь саранча? Каструни решил было, что им овладели кошмары. Что же за ящик Пандоры открыли там внизу эти трое? Сокровище? Нет, все это было больше похоже на источник какой-то нечистой силы! Он уже собрался было залезть на своего осла… но тут его ушей коснулся какой-то новый звук и он поспешно затащил животное за какую-то кучу щебня. Раздалось что-то вроде хныканья, стенаний или всхлипывания — а может и то и другое и третье в одном. Страшные звуки становились все громче, как будто какое-то нечленораздельно бормочущее существо стремилось вырваться из глубины подземелья и раствориться в ночи. Мхирени!

Мхирени, сильнейший из двух иракцев, тот, чье лицо было обезображено шрамом. Но сейчас это был вовсе не тот Мхирени, каким Каструни видел его в последний раз. Нет, сейчас это был безумец, человек, совершенно потерявший голову от страха! Он карабкался по ступенькам на четвереньках, нижняя челюсть его безвольно отвисла, с губ капала пена. Выпученные глаза несчастного казались двумя бурыми безжизненными камешками на багровом от прилившей крови лице, прочерченном неровной полоской белой краски. Что ему довелось увидеть, что с ним случилось — неизвестно, но несомненно было одно: этот человек совершенно лишился разума от страха.

Выбравшись на поверхность он, казалось, лишился последних остатков сил, до этого поддерживавших его мощное тело. Он рухнул на землю и застыл, распростершись у торчащей над входом в подземелье плиты. Впиваясь скрюченными пальцами в землю, он всхлипывал и булькал как младенец, но продолжалось это всего лишь какое-то мгновение.

Потому что в следующий миг послышался голос — чудовищный голос, похожий на кваканье какой-то гигантской лягушки — и имя, которое он проквакал, было именем обезумевшего от ужаса иркаца:

— МХИРЕНИ! ЯКОБ МХИРЕНИ!

Голос — он донесся снизу — как будто одной лишь своей сверхъестественной силой смог мгновенно поставить Мхирени на ноги. И на этот раз также было совершенно очевидно, что это голос Джорджа Гуигоса, только громче и сильнее раз в десять.

— НЕТ! — забубнил Мхирени. — Нет, только не я. Возьми его, возьми Хумнаса, только меня не трогай!

— ИХЬИ ХУМНАСА БОЛЬШЕ НЕТ, ЯКОБ. ТЫ И САМ ЭТО ЗНАЕШЬ. НО ЕГО ОДНОГО НЕДОСТАТОЧНО. МНЕ НУЖНЫ ТРОЕ. МНЕ НУЖЕН ТЫ, ЯКОБ!

— НЕТ! — отчаянно мотая головой снова возопил Мхирени.

Он попробовал побежать, но лишь топтался на одном месте в какой-то жалкой замедленной пародии на бег. Очевидно бедняга совершенно лишился сил от ужаса, потери крови или чего-то еще. Он переступал с ноги на ногу, взмахивал руками, грудь его тяжко вздымалась, но при всем при том он едва шевелился. Глядя на него, Каструни вдруг почувствовал, что ему становится плохо — но мгновением позже, когда он увидел как из проклятой дыры появляется еще что-то, ему стало еще хуже.

Что ИМЕННО это было, Каструни сказать бы не смог. Ни тогда, ни когда-либо впоследствии. Лишь одно было ясно — оно не принадлежало ни к нашему миру, ни к хоть как-то упорядоченной Вселенной вообще. Это было какое-то отливающее черным сущее воплощение кошмаров!