Современная электронная библиотека ModernLib.Net

А. Покровский и братья. В море, на суше и выше 2... - Рассказы

ModernLib.Net / Юмористическая проза / Лакин Константин / Рассказы - Чтение (Весь текст)
Автор: Лакин Константин
Жанр: Юмористическая проза
Серия: А. Покровский и братья. В море, на суше и выше 2...

 

 


Константин Лакин

Рассказы

Родился в 1962 году в Москве. Воспоминания о детском саде — светлые, неконтрастные, лиловые. О школе — в шашечку, контрастные, черно-белые. О ВУЗе — пастельные, неконтрастные, цветные. В дальнейшем — по-разному. Всю свою жизнь сочетал занятия математикой с литературой, музыкой и паяльником. Способен смотреть на море часами, сутками, неделями, месяцами. Ситуацию гаишник/водитель считает спортом, поэтому исправно платит штрафы, будучи пойманным на нарушении (что поделать — проиграл), но никогда не дает денег, если претензии не обоснованы (грязный спорт нам не нужен). Верит в говорящих скворцов. Не верит в Нострадамуса. Любит женщин (не всех). Не любит автомобильные пробки (все). Считает осину потемневшей березой.

ИНСПЕКТОРСКАЯ ПРОВЕРКА

Ручной гранатомет РПГ-7 — это такая труба с ручкой. В переднее отверстие вставляется реактивная граната. Из тыльной дырки вылетают отработанные газы. Труба кладется на плечо, направляется гранатой в сторону супостата и жахает. К РПГ-7 можно пристегнуть оптический прицел — это важно.

1.

На военной кафедре нашего института в восьмидесятых годах прошлого века не служило ни одного лейтенанта — ни старшего, ни младшего, ни просто. Был капитан, да и то маленькие звездочки прямо на глазах стягивались к центру его погона в пять лучей большего формата. Наблюдалось несколько майоров. Приходя в институт в начале очередного учебного года, мы с удовлетворением отмечали: ценность нашего офицерского состава, измеряемая валовым количеством двухпросветных звезд, неизменно возрастала. Так что, в основном, преподаватели военной кафедры носили звание подполковника. Встречались и каракулевые папахи.

Будучи студентом, я мало интересовался моральными и политическими качествами советских офицеров, позволявшими им сменить захватывающую полевую службу на тяжелые преподавательские будни в престижном московском ВУЗе. Подозреваю, что тут не обходилось без мохнатых рук, родственных отношений, высоких связей и прочих катализаторов территориально-карьерного роста. Но то ли так складывались звезды, то ли начальник кафедры умел подбирать коллектив, то ли сам коллектив неким секретным образом умудрялся правильно воспитывать вновь прибывших офицеров... Короче, результат был впечатляющим: отцы-командиры отличались ровным спокойным нравом, употребляли матерные слова только в куртуазных семантических конструкциях, а, отмечая общенародные и внутрикафедральные праздники, лишь наливались здоровой пунцовостью, что никак не отражалось на боевой и политической подготовке личного состава.

Каждый студент здесь именовался курсантом. Каждая студенческая группа — взводом. К каждому взводу был приставлен отдельный офицер-куратор, в задачи которого входило: следить за правильной стрижкой курсантских голов; уравновешивать прогулы изготовлением предметов наглядной военно-патриотической агитации; объяснять тютям-студентам алгоритмы подношения экзаменационного коньяка; а в свободное от вышеперечисленных занятий время — учить их мудреной военной науке. Вот таким-то куратором в одной из групп и был ветеран танковых войск подполковник Данилов.

Есть люди, работой которых любуешься. Иной шофер так сливается со своим автомобилем, так любит дорогу, что понимаешь: человек нашел свою стезю. А уважающий животных работник зоопарка! А в кайф корпящий над пробирками химик! Именно таким специалистом, стопроцентно подходящим для воспитания офицеров из совершенно не интересующихся ратным делом студентов, и был добродушный, низкорослый, облысевший, никогда не поднимавший голоса, с вечно укоризненно-хитрой усмешкой на губах подполковник Данилов.

Как артистично и наглядно, снимая фуражку и поглаживая почти лысую голову, он демонстрировал стрижку, к которой должен стремиться каждый воин! С каким недюжинным тактом и мягким армейским юмором он объяснял теорию корреляции количества коньячных звезд со средним экзаменационным баллом взвода! И ни одной подлянки, ни одной кляузы начальнику кафедры — даже когда студенты приходили на занятия с пацифистскими значками или в качестве строевой песни горланили гребневскую «Где ты теперь, поручик Иванов...» Остановит Данилов марширующий взвод. Глянет с интересом. И скажет: «Песня, конечно, хорошая... вот только... огонька маловато...»

В группе, где куратором был подполковник Данилов, учился Паша Плинов. Студентом он был безалаберным, ходил на занятия не часто, но учил науку всерьез — особенно интересовавшие его предметы. В общем, деканатские проблемы прогулов Паша решал за счет крепких знаний по профилирующим предметам. Что же касается военной кафедры, то там Плинов был вообще редким гостем. А по причине этого имел особые взаимоотношения с подполковником Даниловым и раз в семестр ваял тексты для агитационных материалов, стендов и боевых листков. В итоге и оценки были нормальны, и военно-политическая агитация велась с присущим Паше огоньком.


* * *

На занятиях по стратегии и тактике взвод Данилова обычно брал Бонн. Чем-то этот далекий немецкий город особенно насолил подполковнику, и поэтому, развернув карты, студенты двигали на запад живую силу, бронетехнику и части обеспечения. Бонн не сопротивлялся, и к окончанию очередного академического часа бывал повержен. Тропа на Бонн оказалась настолько хорошо протоптана, что даже по прошествии двадцати лет кое-кто из бывших студентов мог легко принудить к капитуляции этот маленький городишко, без труда пройдя половину Европы и будучи встречен боннцами как старый знакомый. Но доставалось не только многострадальной столице ФРГ. Несколько раз по неизведанным причинам взвод забредал левее и брал Мадрид. А однажды то ли у подполковника разбился дефицитный китайский термос, то ли случилась ещё какая неприятность, но целью марша стал Пекин. Азиаты оборонялись так же нехотя, как и европейцы. Но до Пекина добраться не удалось — слишком далеко для стремительного 45-минутного похода.

Естественно, кроме теоретических, случались и практические занятия. Причем не только осенью-весной, а и в разгар стужи. Но в зимнее поле Данилов студентов не водил, посылая стремительно майоровевшего капитана.

Капитан только что слинял из Таманской дивизии и не сразу приобрел полноценный кафедральный лоск. Поначалу он говорил странные слова и делал нелогичные вещи. Так, загнав взвод в девственные сугробы, он утверждал, что каждый курсант представляет собой боевую машину пехоты, командует ею и мечтает стремительным рывком преодолеть огромное заснеженное поле на задах института. За деревьями капитану чудились огневые точки противника. А маячившая вдалеке непонятно как сохранившаяся на территории Москвы деревня почему-то всегда была занята противником. Курсанты рычали, изображая моторы, и уходили в снег с головой.

Видимо, пришедшие с полевых занятий мокрые студенты настолько дисгармонировали с паркетными полами ВУЗа, что капитану было указано, и полумеханизированное рыхление снега прекратилось. Со временем капитан все реже останавливал строй для проникновенного рассказа о том, как на марше таманские бойцы изрыгают из себя харч в каски, дабы не пачкать рыгающих рядом товарищей. В общем, столичный лоск постепенно покрывал бравого таманца. Но все равно, до подполковника Данилова капитану было как PDP до Vax .

Так текла размеренная воинская жизнь — неделя за неделей, семестр за семестром. Особо послушные студенты не пропускали занятий, дежурили «на тумбочке», стригли волосы и постигали тайны устройства различных видов оружия. Остальные тоже учились, но избегали «тумбочки». То есть наблюдалась редкостная гармония, изредка прерываемая обменом экзаменационных оценок на коньяк. А также инспекторскими проверками, учиняемыми вышестоящими то ли штабами, то ли иными военными субстанциями. Об одной из таких проверок и пойдет речь.

2.

Приближение инспекторской проверки определяется по тотальной суматохе, которая охватывает военную кафедру примерно за неделю до приезда проверяющих. Офицеры вызывают представителей взводов и разъясняют: маневры закончились, приближается настоящее дело. А, значит, флирт с прическами уступает место поголовно стриженным затылкам, прогульщики в трезвом состоянии начинают ходить на все занятия, и никакой коньяк не способен искупить отсутствие чистой глаженной формы.

За несколько дней до проверки утренние общекафедральные построения принимает сам начальник кафедры. Команда «Кругом!», внимательный осмотр затылков. Присутствие волос — два часа на стрижку в ближайшей парикмахерской. «На тумбочке» — особо приближенные к преподавательскому составу курсанты не допускают на кафедру посторонних. Оружие чистится. Сапоги драятся. Стенды и наглядная агитация... впрочем, они всегда в полном порядке. Занятия в аудиториях всецело меняют тематику: исчезает изучение структуры мотострелкового полка бундесвера, а ему на смену приходят задушевные разговоры о том, что если кто-нибудь из курсантов ляпнет при инспекторе что не то, он станет пионером вылета из института по несдаче военного экзамена. Лица офицеров дубеют. Во взорах появляется сталь. В командах — резкость. Шутки кончаются. Близится бой.

— Курсант не может знать всего — говорил подполковник Данилов, готовя взвод к очередной инспекторской проверке. — Никто не может знать всего, даже такие умные люди, как студенты нашего ВУЗа. Да и надо ли всё знать? Вот недавно меня подколол один умник. Эллипс, говорит, это — окружность, вписанная в квадрат со сторонами 3x4. Думает, подколол... Конечно, эллипс — штука более сложная. Но бывают в жизни моменты, когда пусть не совсем верный, но четкий ответ — лучше самой распрекрасной теории. А поэтому запомните, главное — напор, уверенность и командный голос. У мямли нет будущего. Только уверенный и напористый курсант, четко и ясно излагающий свои знания независимо от наличия последних, сможет стать офицером.

И вот, день сражения. После утреннего построения и осмотра личного состава руководитель кафедры произносит короткую речь. Из неё становится ясно, что наш офицерский и курсантский составы — лучшие во всей Москве, во всей стране, и, похоже, во всем мире. Что нашим студентам очень повезло с нашими офицерами. И, что характерно, наоборот — тоже. А задача сегодняшнего дня — убедить в этом высокую комиссию. Строй студентов-курсантов вдруг приобретает военную выправку. Всем хочется не опозорить, не попустить, отразить супостата. Взводы расходятся по классам. Тишина — мертвая. И это при том, что в классах — ни одного куратора. То есть объявлена самостоятельная подготовка, а из коридора доносятся быстрые офицерские шаги да звон стеклотары. Десять часов. Одиннадцать. Никого. Двенадцать. Час. Приехали!


* * *

Инспекторская проверка бывает разной. Эта оказалась очень похожа на экзамен. Студентов вызывали в класс, давали билет, и выслушивали ответы у доски. Плинова вызвали последним. Зайдя в класс, Паша увидел экзаменационную кафедру, за которой сидели подполковник Данилов, капитан-таманец и инспектор-майор в серой форме, разительно отличавшейся от зеленых кителей кафедральных офицеров. Подполковник Данилов полировал платком вспотевшую лысину и с сомнением рассматривал курсанта. Капитан сидел набычившись, и его взгляд ясно говорил: «Ну, только ляпни что про пацифистов...» Майоринспектор думал о своем, не обращая внимания ни на офицеров, ни на Плинова.

Паша парадным шагом, прогибая паркет, подошел к столу и гаркнул:

— Курсант Плинов на инспекторскую проверку прибыл! Разрешите взять билет!

Количество децибел на единицу излагаемых букв оказалось настолько велико, что класс замер. Данилов поморщился, но взором потеплел. Капитан набычился ещё сильнее. А майор, вздрогнув, вернулся к действительности:

— Берите-берите.

Паша взял билет, печатая шаг прошел к свободной парте, сел, и среди других вопросов с ужасом прочел: «Оптический прицел ручного противотанкового гранатомета РПГ-7». Можно было ожидать всего. Самых трудных вопросов о тактике или стратегии, о структуре мотострелкового полка бундесвера, о взаимодействии различных родов войск, об обеспечении связи с приданными авиационными соединениями, но вот того, что на ручных гранатометах бывают оптические прицелы, Паша не ожидал...


* * *

Висевшие над доской часы нудно крутили стрелки. Один за другим отвечали отличники. Радовали середнячки. Не расстраивали двоечники. Дошла очередь до Паши. И, выйдя к доске, он во всю юную глотку приступил к докладу о структуре мотострелкового полка бундесвера.

— Потише, потише, курсант... — приказал майор-инспектор.

— Есть потише! — заорал Паша и нарастил напряжение голосовых связок.

— Не так громко, курсант... — перешел от приказов к просьбам майор.

— Есть не так громко!!! — бодро возопил Паша, рисуя на доске кружочки, квадратики, стрелочки и засыпая крошащимся мелом доску, пол и кафедру экзаменаторов.

— Мы слышим-слышим... — бормотал майор. А Паша перешел к проблемам живучести танка в современном бою и особенностям снабжения танковых частей на марше.

Майор хватал ртом воздух. Капитан одеревенел и покраснел в верхней половине ушей. Из-за классной двери доносилось приглушенное ржание взвода. Взгляд подполковника Данилова горел еле сдерживаемым восхищением. Дело шло к оптическому прицелу.

— И последний вопрос — оптический прицел к РПГ-7, — бодро отрапортовал Паша, беря в руки злосчастный гранатомет. — Оптический прицел нужен для прицельной стрельбы по бронетехнике противника. Курсант Плинов доклад закончил.

Данилов удовлетворенно кивнул, как бы говоря: «Молодец, сынок, не посрамил курсантского мундира». Майор перевел дух, собираясь поблагодарить и выпроводить из класса крикуна. Но тут очнулся капитан:

— Возьмите со стола оптический прицел, установите его на гранатомет и расскажите принципы работы с ним.

Майор удивленно обернулся к выскочке. Подполковник покачал головой. А Паша оглядел столы, на которых в безукоризненном порядке лежали знакомые и незнакомые предметы. Среди знакомых — карты местности, бинокли, Макары, Калаши, гранаты. Среди незнакомых — заковыристые железки, стекляшки, планшетки, медицинские наборы, бумажки. И самые разные сумочки, чехольчики, торбочки, баульчики, содержавшие неизведанные ратные устройства, среди которых подло скрывался требуемый оптический прицел.

Повисла пауза. Майор отдышался. Данилов вынул платок и продолжил надраивание лысины. А капитан, вдруг осознав глубину своей ошибки, начал дергать головой, пытаясь при неподвижном теле показать, какой из чехольчиков нужно взять в руки. Паша двинулся в сторону капитаньих кивков. Взял в руки сумочку. Зыркнул на экзаменаторов. Данилов с майором синхронно помотали головой в плоскости подоконника. Кивки капитана явно забирали правее. Паша погладил баульчик правее, как бы пробуя на ощупь плотный брезент покрытия. Данилов с майором замотали головами ещё быстрее. А капитан выгнул шею так, как не сумеет ни один гуттаперчевый артист цирка. При этом капитанские погоны продолжали оставаться неподвижными, а уши покраснели на две трети. «Во дает» — подумал Паша и, наконец-то, нашел нужный чехол. Синхронное движение трех голов по оси флагштока подтвердило правильность выбора.

Паша достал прицел и в принялся цеплять его к гранатомету. Прицел не цеплялся. Паша приложил усилия. Прицел сопротивлялся. Паша поднажал. Прицел удивился, продвинулся на пару миллиметров, и заклинил окончательно. Майор с интересом следил за манипуляциями студента. Капитан впал в кому, покраснев всей ушной поверхностью. А подполковник Данилов добрым и неожиданно спокойным голосом поинтересовался:

— Скажите, курсант, а где у гранатомета дуло?

«Всё, — подумал Паша. — Отчислят, забреют». Но виду не показал:

— Волнуюсь, товарищ подполковник, спутал, здесь дырки с обеих сторон! — лихо выдернул прицел, перевернул и воткнул в пазы.

— Наверное, достаточно? — ласково поинтересовался подполковник у инспектора-майора.

— Да уж, — согласился майор, стараясь держаться подальше от излучавших жар ушей капитана.

— Спасибо, курсант. Можете идти.


* * *

Результаты инспекторской проверки оглашались подполковником Даниловым примерно через час. Судя по цвету офицерского лица, подведение результатов сопровождалось обильной дегустацией. Оценки — не ниже «хорошо». А зачитывая слова «Плинов — отлично», подполковник прокомментировал: «За целеустремленность и находчивость. Из вас выйдет хороший офицер, Плинов. Главное — слушайтесь командиров. А ошибки у всех бывают. Ошибся, осознал, компенсировал. Понимаете?»

На следующий день Паша заглянул на кафедру, сжимая обернутую свежей газетой бутылку коньяка. Данилов отечески покивал, но заставил отнести коньяк капитану. Капитан возмутился. Данилов попросил подождать, пригласил капитана в соседний кабинет, и до Паши донеслись обрывки бархатного подполковничьего монолога: «Вам следует осознать... Традиции и преемственность... Наследники и продолжатели... Взаимоуважение старших и младших товарищей по оружию... Не что иное, как дань любви бойца к командиру...» Из соседнего кабинета капитан вышел один, взял коньяк, крякнул, дернул щекой и неожиданно сиплым голосом проговорил:

— Благодарю за службу, курсант, вы свободны.

3.

Военная кафедра со временем испортилась. Её перевели в большее помещение, по коридорам замелькали суетливые лейтенанты, прогульщики перевелись, а наглядная агитация утратила былой аристократизм, превратившись в типографски штампованные стенды. Но это случилось уже после того, как подполковник Данилов получил новое назначение, а Павел Плинов закончил институт с присвоением звания «лейтенант запаса».

ТРЕХЗВЕЗДНЫЙ ШПАК — МЫСЛИ ВСЛУХ

Я, старший лейтенант запаса, никогда не служил в армии. Я не очень хорошо представляю, какое из отверстий гранатомета является дулом. Я ни разу не был на сборах. Я не приносил присяги, но имею военный билет, полученный по окончании военной кафедры ВУЗа. Как не приносивший присяги, я только по состоянию души считаю себя офицером советской, а ныне — российской армии. Де-юро же я — старший лейтенант армии любой страны, которая первой догадается принять у меня присягу.


* * *

Одной из причин моего поступления в ВУЗ было именно нежелание служить. Не скажу, чтобы я боялся армейских порядков или имел какие-то особые взгляды, запрещавшие брать в руки оружие. Не сильно заботили меня, семнадцатилетнего, и страшилки типа «ты потеряешь два года жизни...» Скорее, присутствовало интуитивное нежелание попасть в безраздельное подчинение к непонятным людям.


* * *

В моем военном билете стоит какая-то загадочная цыфирь. Когда меня правдами и неправдами затащили в военкомат, дабы присвоить старлея, на вопрос:

— Что она обозначает? — раздобревший майор ответил:

— Она обозначает то, что ты со счетчиком Гейгера должен бежать впереди наших победоносных войск через эпицентр тактического ядерного взрыва и докладывать об уровне радиации.

— Как докладывать? Меня никто не учил!

— Не важно. Ты можешь нести любую чушь. Пока тебя слышно — войска идут по твоему следу. Если замолчал, значит, надо увеличить скорость, чтобы быстрее преодолеть особо зараженный участок.

Я до сих пор не знаю, правда это или шутка. Но если правда, то мое неучастие в сборах объясняется очень легко: на одноразовом офицере тренироваться — грех.


* * *

Когда мне пытались присвоить капитана, я был взросл и мудр. Меня закидывали повестками и звонили домой. Я не скрывался, подходил к телефону и уговаривал звонившую девушку присвоить мне капитана заочно. Постепенно накал страстей спал, и обо мне забыли.


* * *

Из Калаша я стрелял два раза в жизни. Из Макара — чаще. Из Калаша мне не удалось поразить ни одной мишени. Из Макара я всегда выбивал яблочко. Вывод: я прирожденный офицер, но как моей стране может помочь умение командира взвода стрелять из пукалки — не понимаю. На дуэли — да. В подворотне — безусловно. В условиях современного боя — не осознаю.


* * *

Несколько раз я залезал в танк. В результате у меня сложилось стойкое ощущение, что при закрытых люках танк — вещь в себе, не способная к выполнению команд извне. Очень надеюсь, что ошибаюсь.


* * *

Прилетев в дальний гарнизон проведать служившего срочную приятеля, я был поражен его вечным уличным напряжением и боязнью не отдать честь встречному офицеру. К тому времени приятель уже неоднократно побывал на губе, и отвращение к последней пересилило удивление от необходимости махать рукой у шапки.


* * *

Среди моих знакомых, отслуживших срочную, есть воздушные десантники, ни разу не прыгавшие с парашютом, строители, не построившие ни одного здания, и моряки, не видевшие моря. С другой стороны, есть парни, бывавшие в деле. И к первым, и к последним после увольнения в запас моя Родина отнеслась одинаково.


* * *

Мой одноклассник, большой любитель морских рассказов, талантливый в литературе и рисовании Серёга, после школы поступил в артиллеристское училище. Заводила, выдумщик, умница, он приехал домой в отпуск после окончания первого курса и поразил нас стойким желанием, выражавшимся словосочетанием «по бабам». Нет, мы тоже не были пуританами. Но женский вопрос занимал нас лишь как одна из граней полноценной жизни. Судя же по Серёгиному поведению, его волновала только эта проблема. И говорил он о своем волнении ясно, четко, безапелляционно. Мы встречались каждое лето. От года к году синдром «по бабам» тускнел. В глазах возгорался потухший интеллект. А после службы в ГСВГ и окончания второго военного института он снова стал полноценным человеком, направив все силы своего недюженного интеллекта на увольнение из рядов непобедимой. Сил было много, и с помощью бардака под названием «перестройка» Серёга успешно покинул ряды вооруженных сил, о чем не жалеет.


* * *

У меня много друзей-офицеров. Но никого из них я ни разу не видел в военной форме. Такое впечатление, что они скидывают рабочую одежду прямо на КПП, вырываясь из части на волю.


* * *

Мой друг-полковник, неоднократно бывавший в Чечне, как-то признался, что так и не смог понять, кто там — свой, а кто — враг.


* * *

По пути из Москвы в Калининград я наблюдал уникальную картину человеческого перевоплощения. Еду на автобусе в аэропорт. Рядом сидит, прижав к животу портфельчик, контр-адмирал. Выправки — никакой. Взор тусклый. В руках — газетка.

Шереметьево. Самолет. Взлет. Посадка. Калиниград. У здания аэропорта — кортеж УАЗов. Впереди — черные «Волги». Кто это вышел из здания аэровокзала? Кто парит над ступенями? Кто сей орел? Мой адмирал! Выправка — как у памятника. Звезды на погонах засияли. Плечи расправились. Вокруг — суета свиты. Хотел подойти поздравить с удачным приземлением, но передумал.


* * *

Я, старший лейтенант запаса, никогда не служил в армии. Я не умею подчиняться. Не умею отдавать приказы. Не умею организовать стремительное наступление или упорную оборону силами взвода, роты, батальона. Не умею бороться за живучесть вверенного мне подразделения. Но я умею думать. И, в свете вышеизложенного, умение думать меня беспокоит.