Оставшись один, Рандер присмотрелся к комнате. Налево от входа у окна помещался небольшой письменный стол. В углу между ним и дверью стояла на полу ваза. Гирт включил карманный фонарик и заглянул в нее, ваза была пуста. Напротив стола – на стене, отделяющей «будуар» от столовой, – висело зеркало, рядом с ним стояла книжная полочка, на ней – старомодные часы, фотография Юриса и керамическая вазочка с сосновой веткой. Между письменным столом и вторым окном, из которого открывался вид на двор, помещались мягкое кресло и торшер.
      Рандер пододвинул кресло поближе к столу, поставил торшер рядом, включил его и чуточку приподнял навощенный абажур. Погасив верхний свет, Гирт поставил свой стул у письменного стола, для пробы посидел на нем и остался доволен преобразованиями: сам он останется в тени, зато собеседник, занявший кресло, будет находиться ниже, й на его лицо будет падать свет от торшера. К тому же, надо полагать, перестановка не бросится никому в глаза, покажется случайной.
      Рандер положил на письменный стол свой блокнот, ручку, встал и вышел в зал.
      – Товарищ Улас, могу ли я попросить вас на минуточку!
      – Что? Меня? Пожалуйста! – отозвался тот с высокомерной любезностью, встал и, проходя мимо жены, бросил:
      – Так что, Дина, готовь теплое белье, а потом не забывай о посылках!…
      Актриса кисло усмехнулась, давая этим понять, что шутка, на ее взгляд, не удалась, и ничего не ответила.
      Рандер указал Уласу на кресло, сам сел у стола и какое-то мгновение внимательно разглядывал надменного гостя; рослый, крепкого телосложения, круглолицый, лоб средней высоты, скорее высокий, чем низкий, прямые брови, прищуренные серые глаза, жесткие линии рта… Гирт вдруг спохватился, что, увлекшись изучением внешности Уласа, автоматически отмечает ее особенности по так называемой схеме словесного портрета. В свое время Гирт подобным образом составил портреты многих преступников… Но преступник ли человек, сидящий напротив него, – этого он пока не знал.
      Тёмные волнистые волосы Уласа были зачесаны с затылка на лоб – очевидно, для того чтобы прикрыть обнажившуюся на макушке плешь, и вид, который эта прическа придавала лицу, почему-то всегда вызывал в памяти Гирта бюсты древних римлян. Одет он был в модный и, несомненно, отлично сшитый костюм из дорогой ткани.
      Улас энергично подтянул на коленях брюки, откинулся в кресле и положил ногу на ногу. Посматривая на Рандера как бы сверху вниз, он произнес начальственно доброжелательным тоном:
      – Слушаю вас.
      Гирт записал в блокноте фамилию Уласа и спросил:
      – Если не ошибаюсь, ваше имя Харалд?
      – Совершенно верно. Харалд Улас, сын Петера и Мад, – громко отозвался тот, однако Рандер уловил под дурашливым бравурным тоном некоторую нервозность.
      – Ваш возраст?
      – Я на три месяца моложе Юриса.
      – Вы, значит, работаете на телевидении?
      – Не совсем. Я инженер на телецентре. «А это практически другая контора.
      – Понимаю. Скажите, каковы были ваши отношения с Инсбергом?
      Улас несколько смутился.
      – Вы имеете в виду… с Юрисом?
      Рандер кивнул.
      – Ну, что я могу сказать? – Улас рассмеялся несколько неестественно. – Я его не убивал, можете мне поверить! Наши отношения… Словом, отношения между нами были хорошие; мы все с Инсбергами дружили – и я, и Дина. Встречались…
      – А что вы можете сказать об остальных гостях?
      – Их я знаю мало. Разве что Албертов немного, и то главным образом мужа. Более или менее знаю еще Калвейта, вернее, помню со студенческих лет. Ничего особенного сказать о них не могу.
      – Хорошо. Где вы находились начиная с девяти часов?
      – Я? – Улас поднял брови. – Гм… Сначала в зале. Насколько я помню, около девяти он почти опустел. Дины не было, вас тоже, Юрис, Алберт, и Ирена, и Калвейт – все куда-то скрылись. Затем ушла и Расма… Ну да, правильно – в конце концов мы с Зирапом остались совсем одни. Мне надоело там торчать, и через какое-то время я вышел посмотреть, как чувствует себя жена. Поднялся наверх, но…
      – Одну минуточку! В котором часу это было?
      – Ну… Может быть, минут пять или десять десятого.
      – Так. Значит, вы поднялись наверх?
      – Да. Но Дины в спальне уже не было. Я сел и закурил… И потом вернулся обратно в зал.
      – Сколько времени вы находись наверху?
      – Мне кажется, неполных десять минут.
      – В это время вас кто-нибудь видел?
      – Кто же меня, товарищ дорогой, мог увидеть! К сожалению, никто. Надеюсь, однако, что вы на этом основании не вообразите себе какой-нибудь глупости?!
      Рандер пытливо посмотрел на него. Улас порозовел. Голова Помпея величественно вскинута. Рандер перевел взгляд на блокнот и позволил себе чуть иронически улыбнуться.
      – Нет, конечно. Глупость, пожалуй, не в моей компетенции… Что же происходило в зале после вашего возвращения?
      – Там тем временем собралась уже порядочная толпа – Расма, Калвейт, Ирена с Албертом… Немного позже все с овациями встретили Зирапа: тот приковылял обалделый, пришибленный и с таким фонарем под глазом, – не обрадуешься!
      – Что он рассказывал, когда вошел?
      – Сказал, что свалился с лестницы.
      – Вы слышали, как он падал?
      – Какое там! – Улас махнул рукой. – В зале стоял шум порядка трех десятков белов. Такой хлюпик как Вилис не мог бы перекрыть этот шум, даже если бы свалился с Эйфелевой башни.
      – Он был очень пьян?
      Улас пожал плечами:
      – Не то чтобы вдрызг, но порядочно.
      Рандер быстро пробежал глазами по записям и сказал:
      – Спасибо, пока все. Вы не могли бы попросить, чтобы зашел Калвейт?
      Улас высокомерно кивнул, и мгновение спустя Гирт услышал, как он, закрывая за собой дверь «будуара», воскликнул:
      – Эди, твоя очередь исповедоваться!
      Калвейт вошел ровной походкой, грузно опустился в кресло и выжидающе посмотрел на Рандера.
      Гирт машинально набросал его словесный портрет: невысокого роста, тучный, круглолицый, глаза навыкате, подбородок рассечен глубокой вертикальной складкой, в противоположность Алберту очень хорошо одет, но в отличие от Уласа его костюм не соответствовал требованиям моды и выдержан в весьма консервативном стиле.
      Задав обычные вопросы, Рандер выяснил, что весной Калвейту исполнилось сорок лет, и невольно подумал, что сам он всего на полторы недели старше. Калвейт подтвердил: учился вместе с Юрисом в институте, потом долгие годы вместе с ним работал на заводе и назвал предприятие, где теперь занимал должность инженера. Про остальных гостей ему было почти ничего неизвестно. Зирапа он знал только как коллегу, притом весьма поверхностно, с Уласом изредка встречался в студенческие годы, жену его знал по сцене, про Алберта немного слышал от Инсберга, а Ирену впервые встретил на сегодняшнем вечере.
      Ответы Калвейта были дельны, говорил он не торопясь, и его спокойная крестьянская уравновешенность сильно отличалась и от враждебности Алберта, и от бравады Уласа. Наконец Рандер добрался и до главного:
      – Скажите, пожалуйста, где вы находились между девятью и половиной десятого?
      Калвейт понимающе кивнул, немного подумал и сказал:
      – Было вот как: сначала мы с супругой Алберта находились тут, в этой комнате. Потом – это могло быть минут десять десятого – вернулись обратно в зал. Там мы застали только Зирапа. Ирена сразу направилась дальше в коридор, а я сел за стол и оставался там до половины десятого. Мне кажется, даже чуть больше.
      – Когда в зал стали прибывать остальные?
      – Скоро. Сперва, минуты через две, вошел Алберт. Еще примерно через две – супруга Юриса и вскоре после нее – Ирена. Потом вернулся Улас… Нет, одну минуточку… Ну, конечно, чуть не забыл: сначала вышел Зирап, и только после этого вошел Улас. Последним опять же возвратился Вилис, то есть Зирап. Он еще ушибся.
      – На сколько минут позднее Уласа он вошел?
      – Минут на пять, наверное. Вскоре после него покинула комнату супруга Юриса, но это было уже где-то около половины десятого.
      – Ясно. Спасибо!… Да, вот еще что! Когда все друг за другом начали возвращаться в зал, вы не заметили чего-нибудь необычного? Я имею в виду – в поведении гостей? Может быть, кто-нибудь был излишне взволнован или что-то в этом роде?
      – Я понимаю вас. – Калвейт снова задумался. Затем покачал головой: – Нет, не приходит в голову… По-моему, ничего такого не было. Ну, Алберт вошел необычайно мрачный, впрочем, он, наверное, всегда такой. Сегодня, во всяком случае, – целый день. Супруга Юриса… она, по правде говоря, показалась мне несколько смущенной, что ли, но это явно не имеет отношения к делу. Ирена была… Ну, это, кажется, ее обычное состояние. Понимаете, ужасно шумная, прямо какая-то взвинченная, словом, как обычно… Улас тоже вошел совершенно естественно. Может быть, Зирап – вот тот действительно выглядел плачевно. Да и не удивительно – после такого падения. Вообще, – Калвейт медленно повертел головой, – до меня все еще не доходит, что один из нас мог…
      После короткой паузы Гирт сказал:
      – Ну что же, со временем все выяснится.
      – Конечно, – Калвейт кивнул. – Могу ли быть еще чем-нибудь вам полезен?
      – Сейчас нет. Но если у меня возникнут какие-нибудь вопросы, я вас опять потревожу.
      – Буду рад помочь.
      Тучный гость оперся рукой о подлокотник кресла и встал.
      – Когда будете в зале, пришлите ко мне Зирапа!
      – Хорошо.
      Калвейт кивнул и вышел из комнаты.
      Через несколько секунд хромая вошел тщедушный Зирап и неуверенно примостился на самом краешке стула. Рандер записал общие даты и молча стал его разглядывать. Вилис Зирап, инженер завода Н., тридцати пяти лет от роду, неловко поерзывал на сиденье, готовый вскочить по первому сигналу, и принужденно улыбался. Его левый глаз наполовину заплыл, а в правом, где-то в самой глубине, под выражением подчеркнутой угодливости, сидела привычная наглость и вела неравный бой со страхом. Каждый раз, встречая взгляд Рандера, Зирап начинал усиленно моргать и поспешно отводил глаза в сторону. Время от времени он осторожно поглаживал левое колено, и Гирт обратил внимание, что пальцы на его руках порядком ободраны.
      – Вы хорошо знали Юриса Инсберга? – спросил наконец Рандер.
      – Я? То есть как?… – Зирап снова заерзал. – Знал ли я его? А как же! Конечно! Мы… Юрис был моим другом.
      – Ах вот как! Кстати, когда он пригласил вас на этот вечер?
      – Меня? Ну, этого я уже не помню…
      – Не торопитесь, подумайте!
      Зирап бросил шустрый взгляд на Гирта и нервно пригладил жидкие волосенки.
      – Да, видите… Мне кажется, что как-то специально он меня не приглашал… Но мне Юрис очень нравился, понимаете – я его уважал… Как коллегу и вообще, и тогда я решил… Я хотел его поздравить, сделать ему приятный сюрприз – и приехал сюда.
      – Ясно. И что вы тут делали после девяти?
      – После девяти? Не знаю… У меня как назло нет с собой часов. Я почти весь вечер ставил пластинки. Я вам уже об этом говорил… и все это видели. Можете их спросить!
      Рандер глянул в блокнот.
      – А на какое-то время вы в зале оставались совсем один?
      – Я? Ей-богу, не знаю. Может быть… Кажется, да. После того, как ушел Улас. Только я…
      – Сколько времени это продолжалось?
      – Самое большее пару минут. Почти сразу же из этой комнаты вышел Калвейт. И Ирена.
      – Что было потом?
      О дальнейших перемещениях гостей Рандер ничего нового не узнал. Зирап, увлекшись радиолой и магнитофоном, спьяну почти не замечал, что происходило вокруг, по крайней мере, так он утверждал.
      – Ну, допустим, – сказал Гирт. – А потом куда вы сами девались?
      – Я? У меня, видите ли… В какой-то момент я почувствовал, что дело плохо, что у меня тут, – Зирап показал под ложечкой, – начинает как бы… вы понимаете. – Он скривил лицо в угодливой улыбке. – Я вышел из зала и поднялся в спальню, думал – прилягу малость, пройдет. Но наверху я сообразил, что в лежачем положении мне может стать, как бы это сказать, совсем худо – со мной, знаете, уже бывало, – а если я при этом еще засну, то потом сраму не оберешься. Одним словом, я передумал и решил спуститься вниз. И вдруг случилось несчастье!…
      – То есть?
      – На лестнице у меня… как-то зацепилась нога, сам не знаю, как это получилось – будто меня кто-то подтолкнул! – я потерял равновесие и сверзился вниз. К счастью, успел прикрыть лицо рукой, иначе… Ну, а глаз – сами видите! И рука… Да и нога тоже! – И Зирап со страдальческой миной осторожно потрогал колено.
      – Так. И что вы делали после того, как упали?
      – Кое-как поднялся и потащился… – Зирап громко икнул, – простите, на кухню. Смочил лицо водой, сполоснул руки. И пошел обратно в зал.
      – Где вы мыли руки? В ведре?
      – Нет, там был какой-то таз…
      – И вы ушли оттуда с мокрым лицом?
      – Нет. Помню – вытерся о полотенце.
      – Ясно… И сколько времени вас не было в зале?
      – Ой, на это, товарищ… полковник, я не сумею вам ответить. Вообще недолго – минут пять, может быть.
      – За это время вы встретили кого-нибудь?
      – Не-е. – Зирап с трудом проглотил слюну. – К сожалению нет… Правда, когда я уже был наверху, кто-то вроде шел по коридору и внизу хлопнула дверь, но я не мог его видеть, и он меня наверняка тоже.
      – Кто находился в зале, когда вы вновь туда возвратились?
      – Там? Не обратил внимания… Наверное, все. То есть – вас не было. И товарищ актриса, кажется, отсутствовала. Видите, я опять пристроился около радио и…
      Зирап еще раз икнул и умолк. Рандер перелистал странички блокнота и, мгновение подумав, спросил:
      – Скажите, когда вы покинули зал, то пошли прямо в спальню?
      – Да.
      – И вы уверены, что по дороге никого не встретили?
      Зирап печально покачал головой:
      – Нет…
      – Подумайте. Может быть, вы запамятовали.
      – Определенно не встретил.
      – Уласа тоже нет?
      Светлые брови Зирапа от удивления поползли вверх.
      – Его? Нет… Почему я должен был его встретить?
      Гирт не ответил и продолжал допытываться:
      – Теперь постарайтесь вспомнить: в тот момент, когда вы уходили, Улас был в зале или нет?
      Зирап втянул голову в плечи и вспоминал изо всех сил. Наконец, расстроенный, потряс головой:
      – Хоть убейте, ручаться не могу! Мне представляется, что его там не было. Насколько помню, за столом сидел Калвейт, наверное, и Алберт… Только что вошла Ирена. Но Уласа я чего-то не припомню.
      – Да-а.
      Рандер молчал. Что-то тут было не совсем ясно. Если верить словам Алберта, Калвейта и самого Уласа, тот вошел в зал после ухода Зирапа. Улас рассказывал, что перед возвращением в зал сидел в спальне и курил, но Зирап в свою очередь уверял, что он из зала отправился прямо туда же. Значит, рассуждая логически, оба должны были где-то встретиться по дороге. Очевидно, кто-то из опрошенных или ошибался, или лгал… Какое из этих двух предположений верно, пока нельзя было определить. Если говорить всерьез, то ни Алберт, ни Калвейт, ни сам Улас о времени исчезновения Зирапа не высказывались достаточно четко.
      – Ну, ладно. – Гирт закрыл блокнот, взглянул на пораненную руку собеседника и, как бы между прочим, заметил: – Порядочно ободрали. Перчатки не сможете натянуть.
      – Перчатки?… – Зирап смутился. – У меня их нет… с собой.
      – А я думал, что у вас были.
      – Не-е, – Зирап потряс головой и вымучил жалкую улыбку. – Пока ведь не очень холодно.
      – Как сказать. Ладно, в данный момент у меня нет к вам больше вопросов.
      – Да? – Зирап вдруг повеселел и не сумел даже скрыть облегчения. – Значит, я могу идти?
      – Пожалуйста.
      Зирап резко поднялся и захромал к выходу. На полдороге он обернулся и сказал чуть ли не заискивающим голосом:
      – Мне очень жаль, я так мало мог вам рассказать, но я с радостью сделаю все, что только можно, чтобы… – и он запнулся, тщетно пытаясь найти слова, которые сумели бы выразить его усердие.
      – Спасибо, я буду иметь в виду! – Гирт с трудом спрятал улыбку. – Вы мне наверняка еще понадобитесь…
      Зирап открыл рот… Какую-то секунду не мог выдавить из себя ни слова.
      – Ах вот как!… Ну, хорошо! – наконец нашелся он, поклонился и вышел, тихо прикрыв дверь.
      Гирт закурил и снова распахнул блокнот. С мужчинами он в общих чертах как будто бы справился. Остались еще три дамы.
      С Диной Уласе он самые важные полчаса провел вместе у телевизора, так что ее алиби было стопроцентным, и Гирт отложил разговор с актрисой напоследок. Расму он расспрашивал не один раз, однако где она находилась между девятью и половиной десятого, еще не успел выяснить и решил это сделать в первую очередь.
      Приглашенная в свою комнату Расма села, посмотрела на переставленный торшер, и Рандеру показалось, что она усмехнулась. Затем подняла свои необычные светло-голубые глаза на Гирта, и взгляд ее выражал спокойствие. Рандер погасил сигарету и сказал:
      – Если не ошибаюсь, около девяти вы находились в зале, а потом отлучились, верно?… Не могли бы вы сказать, по возможности точнее, в котором часу это было?
      Инсберга покачала головой:
      – Точно не скажу. Думаю – примерно четверть десятого.
      – Кто остался в зале?
      – Харалд… и Зирап.
      – Куда вы направились?
      – На кухню. Я пошла за едой.
      – В погреб, наверное, не спускались?
      – Нет.
      – А потом?
      – Потом?… – Расма секунду помедлила, затем немного обиженно пожала плечами: – Пошла обратно, естественно.
      – За этот промежуток времени вы кого-нибудь встретили?
      На сей раз ответ последовал без промедления:
      – Никого.
      – Может быть, вы что-нибудь слышали?
      – Только то, что по коридору ходили.
      – Не предполагаете, кто?
      – Нет.
      – Скажите, пожалуйста, как долго вас не было в зале?
      – Трудно сказать…
      – Ну, хотя бы приблизительно.
      – Может быть, минут пять. Может, больше. Во всяком случае, не больше десяти. Скорее, меньше.
      Гирт какое-то время молча смотрел в свои записки, затем сказал:
      – Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить: в тот момент, когда Зирап выходил из зала, Улас уже вернулся или нет?
      Расма задумалась всего на мгновение.
      – Нет, не вернулся. Зирап ушел раньше.
      – Это совершенно точно?
      – Да.
      Наступила пауза.
      – Почему вы об этом спрашиваете? – наконец поинтересовалась Расма безразличным голосом. Рандеру даже показалось – слишком безразличным.
      – Ну, так… – уклончиво ответил он. – Я еще тут кое в чем не до конца разобрался.
      Он положил ручку, откинулся в кресле и, перейдя на ничего не значащий светский тон, осведомился:
      – Вы по-прежнему работаете в аптеке?
      – Да.
      Снова повисло молчание. Гирт ломал голову, как подступиться к следующему вопросу. Наконец решил начать с извинений:
      – Не обессудьте, если мой вопрос покажется вам не совсем тактичным… И поймите меня правильно!… Как вы полагаете, в последнее время в вашей совместной жизни все шло как надо?
      Бледное лицо Расмы стало медленно наливаться краской.
      – Если не хотите, можете не отвечать, – поспешно добавил Гирт.
      – Нет, почему же… – Инсберга пожала плечами. – Одним словом, вы хотите знать, как мы ладили с Юрисом… Я бы сказала, что в общем и целом – нормально. Бывали, конечно, и… недоразумения, но без них ведь не обходится ни одна семья… Никто из нас не ангел. Кроме того, Юрис… – Она опустила голову, проглотила комок и проговорила сдавленным голосом: – Я только не понимаю, почему это вас интересует!
      Рандер медленно повертел в руках шариковую ручку.
      – Поверьте, я спросил вовсе не ради праздного любопытства и отнюдь не хотел причинять вам лишнюю боль. Но иногда любое обстоятельство может оказаться важным.
      Расма помолчала, потом сказала тихо:
      – Не завидую я вашей профессии.
      Гирт решил на это замечание не отвечать.
      – Не стану вас больше мучить вопросами. Не будете ли вы так любезны и не попросите сюда Ирену?
      – Я скажу ей.
      Краткий ответ Расмы прозвучал довольно холодно. Она поднялась, вскинула голову и, не взглянув на Рандера, пошла к двери. Судя по лицу, Расма уже взяла себя в руки – все черты снова излучали покой; тем не менее Гирт мог поклясться, что в ее осанке и походке появилось какое-то напряжение.
      Мгновение спустя из зала донеслось восклицание Ирены: «Я? О боже!», затем она вошла в «будуар» и замерла у дверей как само воплощение беспомощности. Рандер вежливо встал и указал на кресло:
      – Пожалуйста!
      Ирена грациозно села и бросила опасливый взгляд на открытый блокнот. Гирту, наблюдавшему за ее удивительно женственными движениями, пришлось лишний раз признать, что у его собеседницы очень красивая фигура. Ее привлекательность, несомненно, подчеркивало также и платье, обнажавшее тонкие руки, с которых еще не сошел летний загар. Насколько костюм Алберта выглядел изношеным и жалким, настолько платье Ирены – роскошным. Миловидным было и ее лицо – чуть вздернутый нос, полные губы, девичий подбородок… Лишь грим с трудом удерживался на грани вкуса и безвкусицы, но, к счастью, не переступал ее. Взглянув на ярко крашенные светлые волосы Ирены, Гирт подумал, что в словесных портретах женщин графу «цвет волос» можно было бы спокойно вычеркнуть, – что в ней толку, если этот признак способен меняться хоть через день.
      Рандер записал в блокноте «Ирена Алберта» и поднял на нее взгляд. Темно-карие глаза Ирены трепетали, пальцы нервно крутили браслеты – узкие серебряные кольца на запястье левой руки. И опять он задался вопросом: почему она так волнуется? Неужели только из-за своей чрезмерной нервозности? Или ее страх вызван другой причиной?… Чтобы не пугать ее еще больше, Гирт старался задавать вопросы как можно более ласковым голосом. Выяснив, что ей тридцать – он дал бы ей на несколько лет меньше – и получив подтверждение, что она работает на почте, Гирт спросил:
      – Что бы вы могли сказать о своих отношениях с Юрисом Инсбергом?
      – Я? – Ирена вдруг дернулась, словно ее кто-то неожиданно толкнул в спину, напряглась, как струна, и какое-то мгновение смотрела на Рандера в полной растерянности. – Почему вы…
      – Очень просто, – спокойно объяснил Гирт. – Я спрашиваю, в каких отношениях вы были с Инсбергом?
      – В каких?… Никаких! Это… это неправда!
      – Что неправда? – спросил Гирт, немало удивленный.
      – Я ничего не знаю! – громко воскликнула Ирена. Видно было, что еще немного, и она опять расплачется. – Оставьте, пожалуйста, меня в покое!
      – Ну почему сразу так резко? – миролюбиво сказал Рандер. – Не надо волноваться. Мы ведь можем поговорить обо всем спокойно. Конечно, несчастье с Юрисом всех нас выбило из колеи, но, я думаю, вы понимаете, что долг каждого из нас помочь выяснить… – Гирт незаметно наблюдал за перепуганной женщиной и силился понять ее странное поведение. Несомненно, она что-то утаивала, но что? – Вы мне, например, можете сказать, сколько времени вы знакомы с Юрисом, разве не так?
      Ирена, казалось, немного успокоилась, хотя поза по-прежнему оставалась напряженной.
      – Несколько лет, – наконец несмело ответила она.
      – Прекрасно. А с другими гостями этого вечера?
      – Они мне совершенно чужие. Мы знаем только Уласов. И то очень мало.
      – Если я правильно понял, сказанное вами относится также и к вашему мужу? Он тоже не знает остальных?
      – Насколько мне известно, – нет.
      – Значит, все чужие, за исключением Уласов… Между прочим, сколько Алберту лет?
      – Моему мужу? – Ирена удивленно подняла брови. – Тридцать пять.
      – И где он работает?
      – В радиоремонтной мастерской. И еще в школе. Ведет кружок.
      – Какой?
      – Точно не знаю. Каких-то там юных техников.
      – И кто он в этой мастерской?
      – Как – кто?
      – Ну, что он там делает?
      – Чинит радиоприемники, разумеется! Что же еще!
      – Ах вот как! – Гирт улыбнулся и как бы между прочим пояснил: – Я, видите ли, почему-то вообразил, что ваш муж – ученый. Он ведь учился в аспирантуре и писал диссертацию?
      Ирена покраснела, секунду-две смущенно молчала, затем сказала:
      – Да, это было когда-то… Теперь нет.
      По выражению ее лица Рандер догадался, что больше обсуждать этот вопрос пока не стоит, и изменил тему.
      – Алберт всегда такой… угрюмый?
      Ирена пожала плечами:
      – Почти всегда.
      – И как он ладил с Юрисом?
      – Как… – Ирена еще больше смутилась. – Не знаю.
      – Не может быть.
      Она потупилась и снова замолчала.
      – Вы можете спросить его самого, – через какое-то время проговорила она.
      Гирт невольно улыбнулся.
      – Это я уже сделал… Ну, ладно. Расскажите мне, пожалуйста, о своих действиях после того, как вы последний раз встретили Инсберга!